Конец зимы застал новую семью Генриха в пути, тепло пришло даже в промозглые недра лесов южной Валахии. По горам и долам, солнечным лугам и тенистым лощинам они шли и шли, ни разу не усомнившись в цели. Витторио все время болтал, а Паоло молчал с того самого часа, как распознал уродливые бубоны под мышками у Генриха, когда тот снял свое облачение, чтобы повыдавливать волдыри и содрать с себя отмершую кожу, которую затем бросил в реку чуть выше мельницы. Несомненно, Паоло обезумел, как всякий лунатик, но познаний своих не утратил. Лишь когда Витторио принялся почесываться в паху и под мышками, сын цирюльника осмотрел самого себя и возрадовался, ибо увидел лиловые наросты и понял, что скоро умрет. Но он не умер, как не умерли ни Витторио, ни Генрих.

Когда они обходили громадный город, где когда-то родился Аль-Гассур, Генрих бесстыдно плясал в лунном свете, выкрикивая литании, нашептанные голосами, что звучали не в ушах, а в самом его сердце. Выводя на песке загадочные символы отрубленным пальцем лесоруба, Генрих повторил слова, освободившие из заточения подобных созданий, и одарил Паоло и Витторио теми же радостями, какие испытывал сам.

Пересечь пролив оказалось делом почти невозможным, поскольку все три демониака испытывали острое отвращение к текущей воде, но им удалось выкрасть лодку и переплыть на другой берег, не замочив ног. В безлюдных землях, по которым затем пролегал их путь, спутников несколько раз чуть не настигли турецкие конные разъезды. Когда число воинов было слишком велико, они прятались в пещерах, а на маленькие отряды нападали, пожирая, как и прежде, всех, кроме одного или двух, которых отпускали домой, чтобы они заразили родных и близких, повторяя проклятое имя Гроссбартов, теперь всеми тремя с ненавистью раз за разом читаемое нараспев.

В пустошах эти трое, рожденных людьми, приобрели такой вид, что казались едва ли менее чудовищными, чем близнецы, которые от обильных трапез стали ростом с коней. Когда бубоны выросли до размеров медовых дынь, что так любили жителеи тех краев, поступь демониаков ослабла, но решимость окрепла. Витторио и Паоло радостно бросались в бой за братьями, а люди, завидев их, с воплями пытались спастись бегством. В их чревах скапливалась черная и желтая желчь, эти гуморы бурлили, но отказывались изливаться из многочисленных нарывов и ран, прорываясь лишь в распахнутые в мольбе рты жертв. В какой бы оазис они ни пришли, от их присутствия он превращался в пустыню, так что многие месяцы они ели одну человечину; все прочие создания издали чуяли приближение страшного зла и убегали, догнать их не могли даже близнецы.

Твари внутри людей говорили между собой, когда их носители спали, радовались готовности своих слуг и выторговывая у своих еще не освобожденных сородичей сведенья о Гроссбартах. Духи, лишенные тела, могли лишь завистливо наблюдать, но те двое, что вошли в итальянцев, исполнительно следили за целью глазами, не скованными пространством, прежде чем обрели спасение. Они были очень близки; и это хорошо, ибо невыносимая жара терзала их в этой земле даже ранней весной и грозила убить их коней прежде, чем они нагонят добычу, а найти им замену в безлюдных пустошах было задачей сложной. Так что демоны рисковали вернуться туда, откуда стремились убежать.