Путь Лентины, ушедшей от ненавистного мужа, был нескор и неблизок. Турск, куда решила отправиться, остался единственным местом, где она могла на что-то надеяться. Приехав однажды в Блангорру, а потом, попав в Щедрин, Лентина получала от родственников скупые весточки и щедрые подарки. Когда пропали женщины астрономов, новости от родных перестали приходить совсем. Лентина напугалась и затаилась — не высовывалась, не бежала к весовщикам, требуя покарать виновных. Что она осталась в Мире — уже было чудом. Ее имя было переписано в перечень клана каменщиков, а из списков астрономов исчезло, видимо по случайной ошибке какого-го весовщика, ведущего записи членов каст. Замужество, окончившееся так прозаически, тем не менее, спасло Лентину от общей судьбы ее кровниц.

Возница попался неразговорчивый, сидел на козлах молча, задумавшись о чем-то своем, и общался с попутчиками лишь по делу. Сговорились, что довезет он их до Блангорры. А там, решила Лентина, придумаем что-нибудь. Кир, счастливый оттого, что мама так долго с ним, что они вместе едут куда-то, что не нужно было вздрагивать от неожиданных криков пьяного отца, подолгу спал, улыбаясь чему-то во сне и просыпаясь лишь для того, чтобы перекусить, чем придется. Потом с любопытством разглядывал окрестности и снова засыпал под мерный стук колес и ритмичное покачивание повозки. Долго ли коротко, но добрались путники до столицы без всяких происшествий. Лентина и Кир, забрав свои скудные пожитки, рассчитались с возницей, тут же неподалеку на торговой площади нашли недорогое жилище на время в обшарпанной гостинице, которая носила символичное название «Приют разбитых сердец».

Уже вечерело и уставшие за день светила готовились медленно спуститься за горизонт. Лентина и Кир хорошенько отмылись в умывальной рядом с комнатой. На удивление вода была горячей, чистой и ее было вдоволь. Поужинали остатками дорожной снеди. Кир улегся спать, вытянувшись на старенькой кровати, с продавленной сеткой и лохматым одеялом, у которой было лишь два преимущества по сравнению с повозкой — она была мягче и не двигалась. Лег и тут же уснул, как только его давно нестриженная головенка с еще влажными волосами коснулась некоего подобия подголовника, подложив под щеку ладошку и улыбаясь пришедшим снам. Лентина тихонько всплакнула, сидя рядом на полу и ожидая, пока мальчик уснет. Слезы были светлыми и легкими, слезы избавления от вечного ожидания, от вечной надежды, которая так и не оправдалась ни разу — желания быть слабой, любимой и чувствовать свою нужность. Горечь, с которой она покинула Щедрин, улеглась и постепенно грустные воспоминания сменялись — сначала дорожными впечатлениями, а теперь Лентина надеялась все-таки разыскать кого-нибудь из кровников, и хоть как-то по кусочкам наладить свою жизнь. Потом прилегла на диванчике, стоявшем неподалеку. Незаметно уснула и крепко проспала всю ночь.

Наутро путники привели себя в порядок, позавтракали, чем пришлось, и отправились на поиски подходящего транспорта. Лентина нашла в торговых рядах небольшую, достаточно удобную бричку, которая могла служить приютом и ночлегом, и отлично подходила для дороги. Недолго думая, купила ее, обменяв на одну из оставшихся материных драгоценностей. Которых, к слову сказать, оставалось уже совсем немного. Но на дорогу хватить должно было. Следующая побрякушка — сверкающее многоцветьем кольцо — ушла в обмен на припасы и одежду в дорогу. Мальчик следовал за ней по пятам, не отставая ни на шаг. Время от времени подбегал, брал за руку и шел рядом, заглядывая в лицо, радуясь прогулке, и размахивал руками, пытался что-то рассказать. Какая-то чересчур внимательная повитуха, шедшая навстречу, остановилась как вкопанная, увидев их. Слишком уж они отличались от остальных, от вечно спешащих блангоррцев и гостей города.

Мать — стройная, грациозная, приковывающая взгляды, несмотря на старье, в которое одета, она все время старалась держать глаза опущенными, чтобы не быть замеченной. Кир невольно обращал на себя внимание. Смешение крови каст дало неожиданный результат. Глаза мальчика, потомка астрономов, были такими же зоркими, как у многих поколений его предков, лишь зрачки не похожи на пламя, были обычные, а все остальное — как у кровников. От каменщиков у мальчика был отменный глазомер и умение смешивать всякую пыль друг с другом, которая потом, при соединении с водой становилась прочной, как камень. Высокий для своего возраста, худенький, с вечной взлохмаченными, темными, как у матери, волосами, жемчужно-серыми глазами и искренней улыбкой, которую дарил каждому, кто заговаривал с ним. Когда отвечал на простые вопросы — кивал, на более сложные, если не мог ответить знаками — виновато разводил руками, показывая, что не может ничего сказать. Если Лентина оказывалась рядом, она спешно брала мальчика за руку, говорила, «он у нас не разговаривает», и быстро уходила — и от человека, останавливавшего Кира, и от разговора. Ей не хотелось видеть растерянность и жалость в чужих глазах, не хотелось выслушивать охи-вздохи. Этого через край хлебнула, когда в гости приходила мать Джура и его сестра с очередным ухажером.

Приходили обычно с подарками, которые редко бывали к месту. Играли недолго с тогда еще маленьким Киром, потом бабка Ирания садилась рядом и начинала свою песню — да как же так получилось, да как же он жить-то будет, да что же с ним дальше-то будет. Сначала Лентина пыталась объяснить, потом оправдывалась, потом молча слушала, потом начала огрызаться. И теперь в который раз порадовалась, что не пришлось выслушивать прощальные речи бывших родственников.

А теперь вот эта — повитуха, уж у нее-то должен быть какой-то такт, могла бы и мимо пройти, подумаешь — мальчик, который не похож на остальных. И не такие встречаются. Хотя в Мире дети обычно рождались здоровенькими, но Лентине от этого легче не становилось — ее-то ребенок не был таким, как все. Она очень любила мальчика и старалась, как могла, приспособить его к жизни, научить всему, что умела сама, но временами, когда она не могла втолковать ребенку элементарных вещей, у нее просто опускались руки. Повитуха остановилась, во всезнающих глазах таилась добрая улыбка, взяла мальчика за руку, и каково же было удивление Лентины, что Кир не засмущался, не начал вырывать руку и прятаться за нее, как это бывало ранее с незнакомыми людьми, а поднял глаза на женщину, которая в этот момент как раз задала вопрос:

— Доченька, какой малыш у тебя славный вырос! Вот, наконец, я вас и встретила…

И вроде бы ничего особенного не было в этой встреченной — те же серые балахонистые одежды, как у всех из их клана, волосы собраны так, что ни одной прядки не видно и упрятаны под серую же повязку, докрасна отмыты руки — повитуха, как и другие, которых достаточно много, спешащих в толпе. Но чем-то она подкупала, хотелось ей довериться и говорить, говорить с ней. Повитуха внимательно вглядывалась в Лентину, а потом с видимым облегчением вздохнула, наклонилась поближе:

— Пойдем-ка, девонька, разговор у меня к тебе. Пойдем в храм наш, там и поговорим.

Матушка твоя привет передавала — только тот привет уже и остыл давно. Не бойся меня. Матушка Вита завещала нам не вредить жизни ни в каком виде, и излечивать раны телесные и душевные, а твои раны я знаю, и помочь могу.

И так убедительно сказала, что Лентина, не долго думая, взяла Кира за руку, и они поспешили за повитухой, идущей ровным широким шагом.

Храм повитух в Блангорре был в одном квартале от Дворца правосудия, возвышался огромной бело-серой глыбой над лежащим внизу городом. Торговая площадь была рядом, поэтому путники довольно быстро добрались до цели.

Повитуха кивнула стоящим у ворот стражникам:

— Это со мной.

Повитуха провела их кратким путем, минуя палаты страждущих и тайные лаборатории, в которых изобретались всякие приспособления, лекарства, микстуры и припарки, облегчающие жизнь мирянам. Добравшись до небольшой комнаты, путники вошли, и врачевательница предложила им присесть на удобные стулья, покрытые серыми покрывалами. Позвонила в колокольчик, вошедшей послушнице велела принести перекусить и освежиться. Потом встала, подошла близко-близко, глазами впилась:

— Деточка, а ты знаешь, что пахнешь так же, как и твоя мать, Бэлла де Аастр. И ты почти совсем не изменилась, только ростом повыше стала.

Ошарашенная Лентина во все глаза воззрилась на повитуху, которая, сняв бесформенный темно-серый балахон для улицы, оказалась в светло-сером форменном платье с вышитым золотым шитьем ножом — знаком принадлежности к клану повитух и должности, занимаемой в иерархии. Знаки на одеждах указывали на то, что незнакомка, заговорившая с ними, занимает высокую должность в своем клане. Повитуха вздохнула:

— Страшные времена наступают, деточка, если уж мы с тобой так встретились. Я была подругой твоей матери до ее исчезновения. Я жила в Турске и врачевала в тамошней лечебнице. Там и с матерью твоей познакомилась, когда часы поверять ходила. Ты меня забыла, а я частенько гостила у вас и помогала твоей матери. Ты росла на моих глазах. Пока не пришла нужда отправить тебя в Блангорру. Где ты решила выйти замуж. Мать очень по тебе скучала и надеялась, что ты будешь счастлива в новом клане. Ты единственная из дочерей астрономов, кто с записью вышел замуж не за звездочета, но, я так понимаю, именно это тебя и спасло, и весовщики иногда ошибаются, как оказалось. Они тоже люди — если дело не касается крови. И, если мы с тобой здесь — ожидания твоей матушки не оправдались, счастья не было, ведь так? Но, благодаря тебе и твоему сыну, мы можем помочь мирянам, если не выжить, так хотя бы погибнуть с честью. Тебе не нравится, что я говорю какими-то загадками, и я сейчас попытаюсь все объяснить.

История эта длинная. Но у нас пока еще есть немного времени. Тянется эта история со времен первых Примов…

Наше вечное пугало, наше великое проклятие — оно начинает сбываться, и наше поколение может стать свидетелем гибели нашего Мира. Если только не найдется потомок астрономов, который приведет с собой семерых детей — от каждого клана по ребенку, которые смогут взять ключи верховных кастырей и запустить древний механизм, приносящий смерть тому, кто может уничтожить всю Зорию. Про эту часть предсказания мало кто знает. Чтобы оставалась хотя бы тайная надежда на спасение Мира, и знаем об этом только мы, посвященные — Примы и те дочери Виты, которые становятся верховными. Первые роды принимала сама Вита, лишь она и родители царенка слышали страшные слова, звучащие из горла новорожденного. Повитухи при посвящении в верховные кастыри узнавали эту тайну. Все мы не можем принести вред жизни, все мы не можем раскрыть тайны, поверенные нам — в том и клянемся, когда сдаем экзамены на подтверждение принадлежности к касте. Верховные кастыри повитух еще клянутся приложить все усилия, чтобы спасти жизнь на Зории.

Явившаяся в Турске праматерь Вита показала мне нашу встречу — и показала мне тебя и твоего мальчика. Я смогу научить тебя и рассказать, что можно сделать для спасения — если ты согласишься. Ведь ты — чистокровный потомок клана астрономов. Время поджимает. Из разных частей Мира приходят странные вести. И теперь остается спросить: готова ли ты дойти до края Мира, а может быть, и ступить за край, отдать всю себя ради спасения жизни? — повитуха слегка побледнела и тяжело перевела дыхание, ожидая ответа.

Ответ прозвучал моментально:

— Готова. Если мне не придется при этом жертвовать детьми.

Гладкое лицо повитухи аж сморщилось от удовольствия:

— Не ошиблась Вита. Тебя нельзя назвать ее дочерью, но племянницей ты точно приходишься. Повитухи клянутся никогда-никогда не вредить жизни. Сейчас мы можем немного передохнуть — пора возобновить знакомство и откушать, что нам тут принесли, а то сынок твой уже зевает от скуки — ему наши страхи неведомы. Потом мы с тобой продолжим беседу, а он пойдет играть с ребятишками. Кстати, я совсем забыла, за всеми этими переживаниями, что надо бы представиться. Никак в голове не укладывается, что ты меня не помнишь. Зовут меня мать Оливия Тереза Фармакопея, я верховный кастырь повитух Мира. Ты раньше звала меня — мать Оливия, так и зови, если хочешь. А ты — Лентина Милена, в девичестве де Аастр, дочь Бэллы и Космо из семьи Аастр де Астр, одна из выживших? Сын твой — Кир, сын Джурия-каменщика? Хотя твой ответ я знаю.

Лентина молча кивнула. Мать Оливия еще раз позвонила в колокольчик и распахнула двери прямо перед носом у опешившей послушницы, только что подошедшей с уставленным всяческими яствами и напитками разносом. Кир оживился при виде разнообразных лакомств, некоторые он ни разу не пробовал.

Послушница, быстро и ловко накрыв на стол, удалилась, пожелав приятной трапезы.

Кир с детской непосредственностью накинулся на предложенную ему пищу, Лентина ела с врожденной грацией и неторопливостью. Мать Оливия едва прикоснулась к своей порции, лишь только с жадностью выпила несколько чашек ароматного травяного чая. Окончив трапезу, покинули кабинет. Отвели Кира в детское отделение, где находились выздоравливающие дети после разных заболеваний. У мальчика глаза разбежались в разные стороны от изобилия игрушек.

К детям он подошел с опаской — один на один с ровесниками Кир оставался считанные разы, но вскоре освоился. Лентина и повитуха вышли в огромный ухоженный сад, прилежащий к храму. Мать Оливия сказала, что лишние уши им совершенно не нужны. Присели на резную скамью в беседке, которую окружали клумбы с низкорослыми благоухающими мелкими белыми цветами и пересекающиеся тропки, ведущие в разные уголки сада.

— Помнишь, как ты приехала в Щедрин? А куда ты ездила до Щедрина? И зачем ты там была?

Лентина, нахмурившись, попыталась вспомнить, но все воспоминания, что были до замужества, слились в огромное серое пятно. Мать Оливия внимательно всматривалась в ее лицо, потом пробормотала, что так ничего не получится.

— Ты должна мне поверить еще раз, запомни, я никогда не смогу причинить вреда ничему живому. Слышала ли ты об особом взгляде повитух, помогающем вспомнить или забыть что-либо, несущем облегчение?

Лентина кивнула.

— Однажды это к тебе уже применяли, с твоего согласия и согласия твоей матери.

Поэтому ты и не стремилась вернуться в Турск, и поэтому ты собралась туда только сейчас, когда тебе некуда идти. Я могу тебе рассказать то, чего ты не помнишь.

Лентина, сидевшая с бледным лицом и остановившимся взглядом, снова смогла лишь кивнуть. И мать Оливия начала говорить.

— Давно это случилось. Я была очень молода, в ту пору кастырем повитух служила мать Анна. Я проходила послушничество под ее опекой. Однажды она пришла ко мне встревоженная и рассказала, что к ней являлась небесная Мать Вита, повязанная фартуком, который весь залит кровью, и велела найти девицу Лентину из клана астрономов в городе Турске. В этом же городе родился и жил астроном — хранитель схем, которые бережно хранились со времен первых Примов и которые могли помочь в случае, если появятся признаки, что проклятию суждено сбыться.

Возникла необходимость схемы переправить в Блангорру к правящему Приму, дабы он смог воспользоваться ими или же уничтожить их, чтобы они не достались нашему общему врагу. Турск, находящийся на границе, особенно после похищения твоих кровниц, начал разрушаться, и, подверженный частым набегам кочевников, стал ненадежным хранилищем для всяких секретных материалов. Близость Торговища постоянно держала в напряжении — инородцы могли узнать о секретном оружии Мира и попытаться завладеть им, хотя для них эти схемы не имели бы никакой ценности. Но люди ведут себя очень неразумно, когда им в руки попадает чужое сокровище, то, чего ни у кого больше нет. Да что далеко ходить — твоя родня по мужу, уж на что люди хорошие были, и понимали, что хранить тебя надо, как зеницу ока, так нет же, понадеялись на своего недотепу сына, а потом и вовсе личные обиды заговорили громче голоса разума, особенно после смерти деда Алекса, и заставили их забыть все, что им было сказано про тебя — и вот вам результат. Ты здесь и я рассказываю, как спасать Мир. Конечно, не их вина, что предсказание было и что оно начинает сбываться. И вообще, не факт, что сбудется или что твоя информация так важна. Все знает только Семерка, а они не расскажут.

Являются иногда и направляют, куда им надо. Устали наши боги от нас, неразумных.

Ну да ладно, отвлеклась я на божественное, а нас ждут дела мирские.

Нужно было переправить те схемы в Блангорру, везти их могла только чистая душа, на тебя указала великая Вита, поэтому мне было велено собираться в путь.

Добраться до Турска, свести знакомство с твоей семьей, подготовить и отправить тебя в качестве курьера. Лучшей маскировкой была твоя обычность и твое незнание о том, что ты везешь что-то секретное — мало ли женщин клана астрономов путешествует налегке. Подготовка же заключалась в том, что ты выучивала схемы точка за точкой и должна была мочь их воспроизвести в случае утери или похищения. Ты сама — схема. Об этом знали только четверо: мать Анна, я, твоя матушка и богиня Вита. Я добралась до Турска без всяких происшествий, довольно быстро стала лучшей подругой твоей матери, это было нетрудно. Твоя матушка была умной и рассудительной женщиной, я посвятила ее в свое задание, и мы начали тебя готовить. Ты и девочкой росла умненькой, да и сейчас, как я вижу, не поглупела, схватывала все на лету. Подготовка закончилась раньше, чем я ожидала. Я успела привязаться к тебе и к твоим близким, которые приняли меня, как родную. Поэтому я, при последнем этапе подготовки внушила тебе, чтобы ты пришла ко мне, если случится что-то необычное — это я сделала сама, не предупреждая никого. С тобой должно было случиться то, что не укладывается в обычную жизнь, я чувствовала это. И этим «что-то» оказался твой муж. А как я радовалась, узнав, что ты вышла замуж на каменщика. Не обижайся, но твои кровники часто казались слишком эмоциональными, что ли. Мне казалось, что надежнее каменщика никого и быть не может. Только весовщик был бы лучше. Но тут я ошиблась. Так же как и твоя мать, которая решила никоим образом не вмешиваться в твою дальнейшую судьбу. Да впрочем, грех жаловаться, все получилось наилучшим образом — кроме твоей не очень счастливой семейной жизни. В общем, ты прибыла в Блангорру, явилась к Приму, который был предупрежден матерью Анной, отдала бумажные схемы и получила приказ все забыть — о доверенной тебе тайне. Что ты сделала так же хорошо, как и все, что ты делаешь. Вот такую-то тебя и встретил Джурий.

Ты вышла из Дворца Примов и шла по городу, с интересом разглядывая все вокруг — в Блангорре есть на что посмотреть. Ты и не знала, что делать далее. И судьба распорядилась так, как мы и не могли предполагать. Твое неожиданное замужество было на руку нашему плану. Тебя надлежало спрятать, а ты спряталась в другой клан сама. И потом, когда все женщины астрономов пропали, я готова была рвать на себе волосы от горя — пропала твоя мать, моя самая близкая подруга, лучше которой и не могло быть, а твоя судьба была неизвестна. После похищения твоих кровниц вскоре случилось почвотрясение и пропали схемы, которые ты привезла. Примы и я совсем было потеряли надежду. Очень нескоро я случайно нашла тебя. Щедринская повитуха, которая принимала у тебя роды, приехала в столицу и, при встрече поведала о рождении Кира и о тебе его матери — так похожей на девицу клана астрономов. Это была большая радость. Я начала следить за твоей жизнью через местных сестер. О, я молчала, боясь, что о тебе узнают те, кому не следует, и сердце мое обливалось кровью, когда твой муж показал свое истинное лицо. Ты переехала в очередной раз, и твой след снова был утерян. Как оказалось, к счастью для всех нас. А теперь твой сын вырос и стал таким чудесным мальчиком!

Это просто великолепно.

Озадаченная Лентина решилась прервать речь повитухи:

— А Кир-то чем может помочь? Он такой, ну, необычный мальчик… — смущенно замолкла.

Мать Оливия улыбнулась широкой улыбкой:

— Он — дитя крови двух великих кланов, в этом лишь его необычность! Ты же сама прекрасно знаешь, какой он одаренный мальчик. А то, что так непохож на других — ты сама слишком другая. Ха! Да и кто захочет сказать про себя — да, я самый обычный мирянин, серая масса? Все хотят быть необычными. Кому-то это удается, кому-то нет, а кто-то просто рождается необычным. Это и про тебя и про Кира. Ты же слышала о ключах кастырей?

Лентина кивнула. Матушка продолжала.

— Ты слышала опять же не все — ту байку, которую рассказывают непосвященным, чтобы не возникало лишних разговоров. Все знают, что ключей кастырей семь, и они передаются от одного верховного кастыря к другому при вступлении в должность.

После смерти хранителя ключ доставляется в Пресветлый Дворец претендентом на это место. Там проверяют подлинность и целостность ключа, освящают его. И Прим возвращает в торжественной обстановке новому верховному кастырю при посвящении — это все знают. А для чего эти ключи — уже позабыли, кто-то думает, что это ключи от городских ворот, кто говорит — для часовых башен. Ну да, как же!

Городов в Мире гораздо больше, чем семь, да и башен понатыкано много — в каждом более-менее крупном городе. Ну и пусть думают, решили кастыри и оказались совершенно правы. Ключи воспринимаются, как символ должности верховного кастыря Мира. Кроме кастырей и их наследников к ключам может безопасно прикасаться только Прим. И еще — вот об этом знают единицы — невинные дети, до 14 лет с печатью крови клана. Я так полагаю, твоему сыну где-то около 8–9?

— Девять ему.

Тут матушка хитро прищурилась:

— Так вот, твой сын наследник двух каст, астрономов и каменщиков, ему нет 14 лет, и он может дотронуться до ключей. Хотя только до двух — ключей астрономов и каменщиков. Так что надо будет где-то изыскивать еще пятерых подходящих детишек. Тебе нужно отправиться в Турск, где жив еще твой дядька Аастр, чтобы восстановить те самые схемы под его руководством. Он все еще ведет наблюдение за небом и должен передать послание, которое ты и привезешь, вместе со схемами.

Приедешь ко мне, мы вместе пойдем к Приму. Это просто счастье, что у тебя есть Кир, иначе с ключом пришлось бы отправляться верховному кастырю астрономов, а он слишком заметная фигура, и своим отсутствием в столице может привлечь ненужное внимание к нашим приготовлениям.

Еще хочу тебя предупредить. Твой родной город теперь совсем не такой, каким ты его помнишь — он почти разрушен и покинут. Я не могу сейчас провести тебя к Приму — пока не будет подтверждения от Аастра, мы не можем взять дубликаты ключей. Твое сообщение — это шифр к замку, которым заперты дубликаты. Когда придет время, тебе нужно будет сделать то, что ты должна сделать. Вот так то, доченька. А мы будем думать, где найти еще пятерых, а то и шестерых детей. Или Киру придется везти второй ключ — от башни каменщиков, а тебе ехать в Турск вновь, без сына.

Лентина молчала. В голове не укладывалось — как так, вчера только были с Киром никому не нужны, а тут на тебе! Спасители Мира. Есть над чем призадуматься.

Потом пришла какая-то упрямая решимость — ну и ладно, ну и все равно же в Турск попадем, а там — будь, что будет. Зато не придется больше жертвовать материными украшениями. Может быть. Ведь она как бы на государственной службе, в конце-то концов. Вот пусть и обеспечивают. О чем незамедлительно поведала своей собеседнице, без обиняков сообщив, что, конечно, осознает, что это такая честь и ответственность, но взваливать на себя это на голодный желудок и босиком как-то не очень хочется. На той бричке, которую она купила, без хороших лошадей далеко не доедешь. Мать Оливия слушала, озадаченно сдвинув брови, а потом просто зашлась от смеха, мгновенно помолодев:

— Дочка, конечно же, все будет. Обеспечат, как пожелаешь. Вот истинная ты дочь астрономов и своей матери — семья не должна голодать, практичность прежде всего. И ты права, дочь моя. Будет ли награда потом, когда все закончится, я не знаю.

Этого «потом» может и не оказаться. Если вдруг, что-то пойдет не так, тогда уж не серчай. И потом, если оно наступит, ни единорогов не проси, ни городов — весь Мир и так твоим будет по праву. Да ты и не будешь, это я так сболтнула, расслабилась в твоей компании.

Матушка встала, потянулась. Позвала за собой. Беседа изрядно затянулась, и уже вновь проголодались. Матушку Оливию ждали ее ежедневные обязанности, которые никто не мог отменить. Роженицы ждали, и их не волновал даже вероятный конец Мира, они хотели только одного — произвести своего младенца, который спешил появиться на свет. Облегченно вздохнуть, когда все будет позади и заняться своими обыденными материнскими делами.

Обед был сытным, хотя и недолгим. Кира уже покормили вместе с другими детьми, и он играл со своими новыми друзьями, поэтому собеседницы перекусили в общей столовой. Потом мать Оливия передала Лентину своей заместительнице и велела экипировать девушку для долгого путешествия всем необходимым. А потом наступил закат. Солнца просто упали за горизонт, и не было никаких сумерек, сразу стало темно, и лишь далекие звезды прокалывали черные небеса острыми лучами, обозревая ночную Зорию. Ночные светила не появлялись — было новолуние. Было уже поздно возвращаться в гостиницу, поэтому ночевать остались в Храме, для них нашлась свободная чистенькая палата с двумя кроватями, застеленными хрустящим белоснежным постельным бельем. Обилие новостей и событий прошедшего дня свалили с ног и мать и сына, и они мгновенно уснули, рухнув на пахнущие горными цветами и свежестью простыни.

Лентина проснулась задолго до рассвета, полежала, прислушиваясь к тихому сопению спящего Кира. Подумалось с усмешкой, что лежи — не лежи, спасать Мир, кроме нее некому. Поднялась, зажгла свечку и начала потихоньку собираться, бурча себе под нос, что всегда приходится спозаранку миры спасать, могли бы хоть до обеда отложить — за два-три часа не рухнет, поди. Когда начало светать, Лентина уже была готова и комната прибрана, оставалось только привести в порядок еще спящего Кира и его постель. Разбудила сына, собрала и его. Взяла мальчика за руку, оглядела свое временное пристанище — все ли в порядке — вздохнула и они покинули комнату. Найдя мать Оливию, Лентина сердечно поблагодарила за все, что она для них сделала. Кир забавно поклонился, по-своему приветствуя новую знакомую.

Повитуха с утра выглядела уставшей — ночью принимала особо тяжелые роды, отдохнуть почти совсем не пришлось, лицо стало такого же цвета, как и серая ткань формы. Прощание не затягивали, время было спешить и отбывающим и остающейся. Они обнялись со слезами на глазах. Мать Оливия сказала:

— Доченька, я отпускаю вас с тяжелым сердцем. Схемы, про которые мы говорили, ты постарайся вспомнить как можно тщательней, дядька твой должен тебе помочь, у него память отличнейшая, была, по крайней мере. Эх, ты не представляешь, как бы я хотела поехать с вами! Еще раз вдохнуть воздух Турска, искупаться в озере… Но каждому из нас Семерка начертала свой путь и не свернуть, не повернуть. Берегите друг друга. Кир, слушайся маму. Я не могу прощаться с вами дольше. Благословляю вас именем одной из семерых, сестры Виты и призываю вам легкие дороги.

Надеюсь, что мы еще увидимся.

Обняла обоих крепко, постояли немного, отвернулась и пошла, не оглядываясь.

Лишь плечи, покрытые серой тканью, чуть заметно подрагивали от сдерживаемых слез.

Путники влезли в повозку, подаренную кланом Повитух, и тронулись в путь.

Повозка была хорошенько загружена всем, что могло пригодиться в пути. Лентина скромничать не стала и брала все, что считала нужным для путешествия. Заехали в «Приют разбитых сердец», быстро забрали свои скромные пожитки и отправились.

Бричку, которую купили до этого, вернули хозяину, выкупив кольцо. У Кира, хорошо отдохнувшего за вчерашний день, пропали темные круги вокруг глаз, да и Лентина могла теперь немного расслабиться. Выехали за городские ворота безо всяких проволочек и покатили в сторону Турска. На ходу Лентина соорудила скромный завтрак, который они быстро прикончили. Их будущее, которое так пугало, сейчас отодвинулось на неопределенный срок, и перестало казаться таким страшным.

А тем временем в другой части Мира происходили странные вещи. В родовой замок де Мааров вернулась хозяйка, Вита де Маар. Но вернулась одна, без кареты и своей свиты. Объясняя, что в дороге на них напали разбойники и всех убили, а ей удалось убежать. Но выглядела при этом так, словно только что вышла из своей опочивальни — свежая, отдохнувшая и, как никогда, молодая и прекрасная. Да и откуда в центре Мира разбойники? Лишь одежда свидетельствовала о путешествии — платье порвано в клочья, ноги босы и изрезаны. Набежавшие к госпоже служанки были встречены благосклонно. Дама Вита закрылась с ними в своих покоях. Вышла через недолгое время, еще более прекрасная и посвежевшая. А служанки не вышли.

Так, через довольно непродолжительное время в замке де Мааров исчезли все обитатели, кроме госпожи, так и не попавшей в Блангорру к мужу. Умные да быстрые пошептавшись, сбежали, а остальные попросту исчезли в покоях благородной повитухи, в жизни не принявшей от роженицы ни одного ребенка.

Заканчивался сезон ветров, на смену ему собирался сезон дождей. Уже и темные тяжелые тучи собирались со всех сторон, окружая светлые островки неба и заслоняя светила. В одно темное утро, когда небо оказалось затянутым сизой пеленой, и кое-где уже начинали погромыхивать раскаты отдаленного грома, Вита проснулась с уверенностью, что она больше не одна в замке. Хотя несколько дней до этого приходилось самой спускаться и искать еду. Сколько дней — она не помнила, закаты и рассветы слились в одно сплошное пятно. Ее не удивляло внезапное запустение замка, хотя кто и куда исчез — она не знала, да и знать не хотела.

Болезненность превращений отмечала лишь ее дни и ночи. Иногда Вита просыпалась в человеческом обличье, а иногда открывала глаза, умостившись на камнях замковой площади, с трудом выпрастывая рогатую голову из-под крыла.

Сегодня она проснулась в постели — смятой, простыни давно уже потеряли белизну и свежесть. Выглянув в окно, увидала, что по внутреннему дворику, такому ухоженному прежде, а ныне начавшему зарастать сорными травами от бесхозности, разгуливает нечто громадное, похожее на косматое туманное облако с крыльями, ища поживы. Что-то шепнуло в уши, что зовут это нечто Вальтером. Вита, как была, обнаженная, спустилась по лестнице во двор. В последнее время она не утруждала себя такими условностями, как одежда и все такое прочее. Зачем? Холода и ветра она теперь не ощущала. То, что она ела раньше, потеряло всякий вкус и привлекательность — сейчас Вите всегда хотелось только одного — мяса, свежего, еще теплого, с которого медленно скапывает кровь. Голод утоляла всем, что попадалось — когда приходила пора перекусить, госпожа, если на тот момент у нее не было крыльев и рогатой головушки, накидывала на себя что-нибудь и шла на ближайшую дорогу. Там обязательно находила себе пропитание: крестьяне были глупы и до сих пор ездили по дороге, что проходила рядом с замком. В одинокой женской фигуре они не видели угрозы, останавливаясь на ее просьбы о помощи. Больше их никто не видел, лишь телега или повозка оставались на дороге, и обглоданные дочиста кости валялись неподалеку.

Явившегося незваного гостя дама совершенно не боялась, зная, что причинить ей вред он не посмеет. Спустилась и тихо сказала: «Вальтер». От неожиданности незваный гость подпрыгнул, что выглядело бы довольно комично, если бы не размеры его. Туманное облако уплотнилось, оказавшись неповоротливым и неуклюжим ящером. Серо-стального цвета, с волочащимися сложенными крыльями, небольшой, по сравнению с остальным туловищем, головой, увенчанной костяной короной, тройным подбородком, обтянутым мелкочешуйчатой шкурой, мощными челюстями, которые и сейчас что-то со смаком перемалывали. Из пасти свисал черный хвост немалых размеров, покрытый серо-черной шерстью. Ящер быстро дохрустел свою добычу и попытался рыкнуть на даму. Попытка эта привела к плачевному для гостя результату. Взъярившаяся Вита в мгновение ока, забыв о боли, скинула человеческую кожу. Теперь по дворику кружили уже два дракона. Таймант гневно рыкнула, в зародыше задавив попытку неподчинения:

— Вальтер, зверев сын, ты что, тварь мелкая, забываешься?

Испуганный облачный ящер моментально сник, поджал хвост и попытался забиться в угол, разрушив при этом часть наблюдательной башни, что оказалась на пути.

Теперь он уже не казался таким грозным и огромным. Дама Вита, снова принявшая человеческий облик и после превращения выглядевшая еще более прекрасной, расхохоталась:

— Так вот, значит, какие есть еще пожиратели Мира. Да уж, Хрон мне братца подослал… Давай-ка хвостиком помаши, расчистить тут надо, колонны снести, места маловато. Чую я, что скоро еще к нам гости пожалуют.

Вальтер, бывший ранее благочестивым пастырем отцом Иезекилем, со всех своих чешуйчатых лап кинулся исполнять приказание, за что вечером и был поощрен совместным ужином, состоявшим из семьи крестьян, неосторожно оставшихся на ночлег в поле. А после, вернувшись в замок, изголодавшаяся Вита-Тайамант совокупилась с Вальтером, вознаградив его за воздержание и послушание. Бывший пастырь Иезекиль до поступления в монастырь был девственником и ушел оттуда в свой последний поход таким же нетронутым, как и в детстве. Для дракона Вальтера сие действо было внове. В пик случки бьющиеся в оргазме драконы исторгли такой совместный рык, что во всем замке вылетели стекла, потрескались зеркала, а в центральном внутреннем дворе, мощенном шлифованным камнем, наискось легла широкая трещина. Вальтер, вкусивший наслаждение в когтях Тайамант, на веки — вечные стал ее рабом.

Проснувшись на заре следующего утра, Вита увидела, что у них снова гости. В дворике шипели и рычали друг на друга уже два дракона — Вальтер, пытавшийся защитить территорию, которую он считал своей, и еще один, ледовый, словно сотканный из мельчайших пластин прозрачного стекла, но отнюдь не казавшийся хрупким. Пришелец выглядел так, как и должен выглядеть грозный дракон: сложенные крылья волочились за ним на половину длины туловища, узкий хищный череп венчала прозрачная пятирогая корона, пасть, исторгала белые облака, которые замораживали все, на что попадали. Кроме тумана, замерзавшего и оставлявшего на морде длинные прозрачные висюльки — Вальтер оставался невредимым, но было издалека видно, что напуган до полусмерти, хотя еще хорохорится. Вита усмехнулась, да уж, бывает же ирония судьбы, Хрон, наверное, сильно нуждался в этом бывшем пастыре, если решил забрать уши этого обжоры. Вальтер вчера, во время совместной трапезы, успел поведать обрывки воспоминаний о своем человеческом существовании. А Вита-Тайамант, очень неглупое существо, сумела сложить все эти обрывки в связное повествование.

Итак, кружащиеся по двору драконы — собратья ее по разрушению, Тайамант знала, что будут еще, и их темный властелин явится в ближайшем будущем. А пока надо было разогнать двух разбушевавшихся драконов в разные углы, чтобы не обнаружили себя раньше времени, да замок не развалили окончательно, лишив их последнего убежища. Спустилась вниз вновь в виде Виты — превращение становилось привычным, даже муки, испытываемые при этом, стали приносить удовольствие, которое обе составляющие ее натуры ценили превыше всего. Вальтер уселся, пару раз взмахнув крыльями, на стене, уже зная вспыльчивый нрав хозяйки замка. Ледовый же продолжал хорохориться, порыкивая, испуская клубы пара, замерзавшего и падавшего в виде белоснежных хлопьев, таявших от соприкосновения с теплым камнем. В голове прошелестел гнусавый голос: «Это Айс, дочь моя. Еще прибудут вскоре Архобал и Морган. Помни их имена и только ты — истинная дочь моя, а они лишь в услужении…» Вита остановилась на последней ступеньке, прекрасная и обнаженная:

— Айс? Ты прибыл вовремя. Владыка о тебе предупреждал.

Покоренный названным именем дракон от изумления даже перестал пускать пар из пасти, да так и замер, что-то из его далекого человеческого прошлого шепнуло ему, что дама эта знакома ему, вон та родинка на левом бедре — аккурат посередине, в форме трилистника. Воспоминание проплыло, как опавший лист по воде и исчезло, нынешние звериные ощущения заслонили все, что прожито когда-то и казалось рассказанным кем-то посторонним.

— Братья мои, завтрак ждет нас, гуляя по полям и дорогам. Недостойные людишки шастают тут и там, загрязняя Мир, — последние слова уже пророкотала, превращаясь.

Тайамант взмахнула громадными крыльями, подсветив блистающую металлом чешую светом восходящих светил, взлетела, отбрасывая жуткую рогатую тень на крепостную стену. Поднялась повыше, оглянувшись, увидала, что за ней скользят еще две тени — туманная и прозрачно-льдистая.

Проалели закаты и восходы, окрестные деревеньки, кроме Кулаков, опустели — кто удрал, кто был съеден. По ближним дорогам уже никто не ездил и не ходил — никого не осталось. Каждый раз приходилось летать все дальше и дальше, чтобы накормить ненасытных ящеров, которых стало уже пятеро. Потому как Архобал и Морган явились тоже. Иногда приходилось довольствоваться каким-нибудь зверьем, пойманным неподалеку, они насыщали, но ненадолго. Лишь человеческая кровь и плоть давали чувство удовлетворения, лишь они были сладки для драконов.

Тайамант подпускала к себе того из драконов, кто приносил больше жратвы. Из всех собратьев лишь Айс не особо усердствовал — что-то его останавливало, мутило при приближении к драконихе. Остальные же, особенно Вальтер, старались изо всех сил завоевать благорасположение капризной Тайамант.

Однажды утром Вита почуяла запах приближающего обоза со стороны деревеньки, обойденной пока вниманием драконов. В Кулаках забеспокоились отсутствием вестей из замка, в котором работали, в основном, родичи кулаковских жителей. В этот раз обоз сопровождала сестра тетки Нитхи — тетка Марха, два возчика, они же грузчики, и подросший изрядно мальчик Абрашка — тот самый сын госпожи Виты. Мальчику исполнилось восемь лет. Молчаливый, потому как над его косноязычием до сих пор потешались все, кто плохо был с ним знаком, трудолюбивый, ласковый, сообразительный — таким мальчик стал, живя в деревушке. Помогал тетке Мархе и ее семье, платя добром за добро, любовью, отданной ему, за любовь. Возы ломились от провизии: везли всякое мясо, битую птицу, мешки с различной снедью. Ломовые лохматые лошадки ступали тяжело, везя в замок Мааров провиант. Беспорядок, царивший окрест замка, ввел в немалое изумление путников. По всей округе валялись брошенные телеги, повозки, несколько полуразбитых карет. Неубранные поля заросли сорной травой, воду каналов, прорытых вокруг крепостной стены, затянула ряска. Повсюду роились полчища мух. Подъемный мост, ведущий в замок, был опущен, несмотря на раннее время, на звеньях цепей, держащих его, нашла приют ржавчина. Запустение и режущая уши тишина царила вокруг. Насторожившийся Абрахам тихонько соскользнул с воза, прошмыгнул в караулку, которая находилась возле ворот, на въезде в замок, и решил затаиться. Сказать о своих подозрениях он не смог — побоялся, что засмеют, не поверят, да и не успел — слишком быстро все произошло.

Обоз проехал по мосту в странно затихший замок. Прибывших встретил захламленный двор и полное отсутствие жителей. Пока путники озирались, удивленно тараща по сторонам глаза, в небе скользнуло пять странных теней.

Подняв глаза к зубцам крепостной стены, люди увидели, как на них с любопытством таращатся пять огромных ящеров: один, словно сотканный из облака, второй — ледяная глыба, третий, чешуя которого отливала металлическим блеском, немного поменьше других; четвертый — грязно-болотного цвета и пятый — темно-серый.

Драконы сидели по всему периметру стены, и замок показался таким маленьким, словно птичья клетка, в которую поселили пятерых невиданных летунов. Драконья чешуя отливала всеми цветами, которые знали в Мире, блистая и отбрасывая солнечные зайчики на каменные стены. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумным дыханием драконов. Затишье длилось несколько секунд, потом началась бойня. Крылатые убийцы спланировали на камни двора, полураскрыв крылья, и, в мгновение ока в дворике не осталось в живых никого, кроме спрятавшегося в караулке мальчика.

Абрахам сидел, сжавшись в маленький комочек, стараясь занимать как можно меньше места, чтобы не нашли, не учуяли, затаил дыхание. Потом все-таки начал дышать, короткими вздохами поглощая воздух — это можно не пить и не есть, а вот без воздуха долго не протянешь. Личико мгновенно заострилось от ужаса, побледнев, глаза ввалились, возле рта прорезалась морщинки. В темных волосах мальчика на глазах пробивались белые дорожки, прогоняя темноту и выбеливая всю голову. От всепоглощающего страха, впрочем, была явная польза — мальчик сидел бесшумно, учуять его в нынешнем зловонии было нереально. Да и сейчас драконам было не до него — расправившись с путниками, они принялись за обоз, распотрошив содержимое в мгновение ока. Мальчик сидел неподвижно, пока не стемнело. Драконы покинули замок, улетев куда-то по своим, драконьим делам.

Когда милосердная ночь накинула свое черное покрывало на замок, Абрахам, наконец, пришел в себя, потихоньку выбрался из своего убежища, крадучись, пробрался за замковые ворота и, уж потом припустил со всех ног. Неподалеку от замка мальчик исхитрился поймать небольшую лошадку, умудрившуюся уцелеть и перепуганную еще больше, чем он. Взгромоздился на нее, что без упряжи было очень непросто и получилось не с первой попытки, стукнул босыми ногами по отощавшим бокам и потрусил, куда глаза глядят. А глядели они в сторону Елянска, тетка Марха не раз рассказывала про тамошние чудеса, которые устраивают пастыри и про свою третью сестру — тетку Латху, что там проживала с семьей. Больше в Мире он никого не знал, и податься ему было некуда.

Долог и нелегок был путь, но мальчик с малых лет привык полагаться, в основном, на себя, поэтому не поддался унынию даже тогда, когда засосало под ложечкой от голода. Отъехав на приличное расстояние от пугающего замка, Абрахам спешился, отпустив успокоившегося конька попастись, нашел себе всякой съедобной травы, кореньев и ягод, рядом в ручье — прохладную чистую воду. Как истинный деревенский житель, мальчик мог сориентироваться и в поле и в лесу, найти пищу везде и, будучи неприхотливым в еде, он быстро насытился и решил передохнуть. Встать нужно было до рассвета, потому как что-то подсказывало ему, что в предрассветном полумраке его увидеть будет труднее. Мальчика не покидала твердая уверенность, что драконы не оставят его в покое и будут преследовать. Но сейчас силенок больше не осталось, поэтому он покрепче стреножил своего четвероногого новоприобретенного друга травяной веревкой, привязав его к колючим кустам рядом. Улегся, подложив исцарапанную руку под щечку, поплакал, загрустив и вспомнив сестер — Нитху и Марху. Поворочался, пытаясь согреться — становилось прохладно. Согреться не удалось, пришлось вставать, чтобы нарвать всяких листьев и травы, растущих неподалеку, зарылся и тогда только уснул, с мокрыми дорожками, промытыми слезами на чумазых щеках.

Абрахам проснулся, едва рассвело — словно кто в бок толкнул — открыл глаза.

Утро выдалось туманное и холодное, от привязанного конька осталась только веревка. Мальчик вскочил, не веря своим глазам, ощупал огрызок веревки: удрал, вот как есть удрал, безмозглый конь, тупая скотина. Посидел, горюя — было ясно — понятно, что пешком до города или даже до ближайшего поселка ногами не доберешься — заметят эти летучие бестии и всё, отходился. Придется затаиться среди зарослей. Да вот новая беда — холодать начинает, по ночам так и вовсе зуб на зуб не попадает, и костерок не запалишь — нечем: ни огнива, ни кресала, ни, тем более спичек, да и увидать, учуять могут. Решил пробраться обратно в загаженный замок, запрятаться там — под носом у себя в такой разрухе эти крылатые и не найдут поди. А там кто-нибудь, может быть, объявится — из людей, кто помочь сможет. Наелся снова корней, запил водичкой и пошел. В животе тревожно бурчало.

Вернулся в замок, осторожно, стараясь наступать на камни, забрался в кладовую, в которой оказалось еще достаточно еды и были пустые кувшины — нужду справить, если прижмет. Крадучись, замирая от каждого шороха, запасся водой из колодца и спрятался в самом темном углу кладовки.

В это время насытившиеся драконы вернулись в замок. Подлетая к замку, Тайамант сложила крылья перед воротами и стала Витой, увидев следы маленьких ног, четко отпечатавшиеся в придорожной пыли. Следы вели к дороге и уводили от моста. Вита-Тайамант своим новым, звериным чутьем почуяла опасность, исходящую от этих маленьких следов, приказав себе запомнить и отправить в погоню кого-нибудь из своих братьев по крови. Драконы устраивались на ночлег, спешки никакой не было, каждый уже припрятал свою долю награбленного за день в укромный уголок. Теперь ожидали вечера, когда Вита-Тайамант выбирала себе любовника на ночь — процесс этот стал естественным, как сон, как полет, теперь уже никто не рвался вперед, места не было ревности и страстям — было деловитое совокупление. Но сегодня она не торопилась с выбором, что-то подсказывало ей, что нынешняя ночь будет насыщена другими событиями. Возле донжона перерыкивались, ссорясь из-за удобного места для ночлега, гневливый Морган и завистливый Айс. Остальные разбрелись по крепостной стене, топтались, словно курицы. Вите стало смешно, до чего же эти грозные ящеры сейчас напоминали птичник, который до сих пор помнился. В детстве была обязанность у маленькой Виты собирать в птичнике яйца, за что не раз была поклевана сердитыми курами, лишавшимися своего потомства. Вита тогда возненавидела свою эту обязанность, как потом не любила обязанности вообще, предпочитая следовать только своим желаниям и капризам, частенько находили куриц со свернутыми головами, но никто и думать не мог, что маленькая хорошенькая Вита может выкрасть птицу и так с ней расправиться. А тут эти — грозные вояки, нагнавшие ужасу на всю округу, вот бы и им головы свернуть. Она стояла посреди захламленного двора — нагая, не чувствуя ночной прохлады, прекрасная, обновленная после превращения — и смеялась, запрокинув голову, хрустально-звенящим смехом, как не смеялась с юности. Потом резко оборвала смех, увидев уставившиеся на нее изумленные драконьи морды.

Утерла слезы, выступившие от смеха на глазах. Внимание привлекло темное нечто, затаившееся в самом темном углу — над воротами. Сгустки темного пламени всплеснулись над этой тенью, и резко запахло могильной гнилью. Какова бы ни была Вита при жизни, она никогда не была трусихой. Поэтому и сейчас, чувствуя лишь возбуждение от предстоящей встречи с чем-то необычайно интересным, она, указав на Моргана, послушно спланировавшего к ее ногам, поднялась на его широкой спине к этому темному углу На каменном выступе сидели два новоприбывших дракона — красный и черный, громоздившиеся сумрачными глыбами, между ними присел на корточках, свесив жилистые руки между голых — без единого кусочка кожи — серо-сизых колен их темный повелитель. Рот с острыми белоснежными зубами кривился в ехидной усмешке, из угла губ постоянно стекала струйка багрово-алой крови. Хрон доедал что-то еще шевелящееся, аппетитно похрустывая. Сопровождавшие его драконы сидели, почтительно замерев. Владыка мрака, вперив свой огненный взгляд на прибывших, улыбнулся хищно своей беспутной дочери. Кем была Тайамант изначально, когда Зория еще была юной? Никто этого не знал, темное знание затерялось с тех давних времен. Никто и никогда не возносил ей молитвы, не приносил жертв, кроме незаконных девок при торговле с клиентом. Мирские тиманти клялись своей владычицы, что покупатель их прелестей будет удовлетворен до дрожи в зубах. Клялись никогда не становиться матерями, отрекались быть дочерьми, женками и сестрами, когда посвящали себя похоти и низменным желаниям, сквозь стиснутые зубы шептали ее проклятое имя — при посвящении.

Какая она была — первая, настоящая дочь Хрона, чье имя проклято? Теперь Хрон видел свою потерянную дочь в новом облике, возрожденную и прекрасную — несмотря на то, какой она была в его воспоминаниях. И Хрон возжелал ее, накинулся, грубо облапив прекрасное тело, впился зубами в белоснежную грудь, оставляя кровоточащие следы. Вита глухо застонала, закрывая от удовольствия глаза. Боль, причиняемая ее нежной человеческой плоти, лишь придавала особую притягательность тому действу, что сейчас должно свершиться. Не тратя времени на условности и ласки, Хрон грубо овладел ею. Хрипло вскрикнула Тайамант от полученного удовлетворения, потревожив громким воплем стаи стервятников, нашедших себе ночлег неподалеку на полуразрушенных стенах. Взгромоздившиеся неподалеку драконы внимательно следили за парочкой. Боясь появившегося повелителя до помутнения в глазах. Морган сидел на каменном зубце стены, плотно сложив крылья, вперив остановившийся взгляд во что-то далекое. Окровавленная Вита покачнулась, и истерзанная окровавленная плоть ее стала покрываться чешуйчатой драконьей шкурой. Довольная случившимся дракониха рыкнула во всю пасть. Довольно потянулась, раскрывая и закрывая крылья. Хрон, оказавшийся внизу, пламенел глазами на помертвевших от внимания драконов:

— Дети мои! Я решил, что хватит нам с вами ютиться на задворках зорийцев. Для начала, пора исполнить то, чего боялись миряне всю свою историю. Подчиним Мир, потом вся Зория станет нашей! Мы больше не будем страшными сказочками, рассказанными на ночь, мы станем вселенским ужасом, имя которого боятся упоминать! Мы покорим и другие планетки! Киар, скажи, как приятно, властвовать и внушать страх?!

Один из появившихся вместе с Хроном драконов, тот, который встрепенулся, окликнутый, от неожиданности выпустил из пасти клуб ядовитого пара, расплавив ближайшие камни стены. Хрон пробормотал себе под нос, что с «этим» ему приходится работать, и что это — самый бесстрашный воин на планете, который покорил народы и привез кучу сокровищ, и который умеет использовать для своей пользы даже несчастную любовь.

— Итак, дети мои! Нам нужны дети, как это смешно ни звучит. Дети нам нужны не ваши собственные, а мирские. Зачем они нам нужны — это вы потом узнаете. Те же, кто и сейчас знает или подозревает, что знает, ради своего блага пусть помолчат себе в крылышко. Ибо в гневе я безобразен… Ну, вы сами знаете… В общем, сегодня ночью, крылья в когти, и полетели патрулировать окрестности. К рассвету принесете детишек, которых найдете неподалеку или далеко — это уже ваша проблема. Без добычи возвращаться не рекомендую. Вон, доченька моя сидит, улыбается во всю свою пасть — от нее добра вы можете не ждать, моя кровушка… Детей брать обоего пола, возраста не старше 14. Спрашивать при пленении о возрасте не рекомендую — они могут и тревогу поднять, будут старше или ненужными окажутся — косточки у деток мяяяконькие, схарчите за милую душу. Повторяю: закат, полетели, нашли ребенка, схватили по-тихому и прилетели обратно. А, еще, детки должны быть обязательно живыми. Мертвый ребенок добычей или едой не считается. Можете их на месте использовать. Кхм, в качестве, так сказать горючего. Засим откланиваюсь.

Мое почтение, детушки! Навещу вас на днях. Трепещите! Прибывшие со мной в вашей охоте участвовать не будут, у них пока другие задачи, еще в человеческом обличье их дни не сочтены. Со мной уйдут.

И исчез — он и его сопровождение.

Для драконьего выводка потянулись трудовые будни. Даже грузный Вальтер и трусливый Архобал, которого они все называли то Архом, то Балой, и те втянулись.

Летали наравне с Морганом, Айсом и Тайамант, и таскали детей, которых набралось уже около пятидесяти. Количество Хроном не было указано, поэтому и волокли, кто сколько придется. Однажды стащили спящего детеныша прямо под носом у мамаши-растеряши, прикорнувшей тут же рядом, на повозке. Направлялись они куда-то в сторону Турска, но в пути сморила их обоих дремота. Зоркая Тайамант, бесшумно спланировав, когтем зацепила мальчишку, как потом оказалось, лет десяти, рывком взбросила на спину, поиграла мышцами, удостоверившись, что ребенок плотно засел между чешуями, взмыла ввысь. Ребенок даже не проснулся, так было все это ловко и быстро проделано.

Детей держали вместе, в парадной зале замка, там, где в прежние времена проходили различные торжества. Вся детвора была напугана до полусмерти и сидела тихонечко, кто где смог найти себе место. Все вновь прибывшие дети, попадавшие к остальным, сначала рыдали, стучали в окованную металлом дверь, просились к мамке. Но быстро понимали, что от таких страшных зверюг мамку не получишь, замолкали. Оглядевшись, замечали таких же несчастных, сидевших на столах, стульях, подушках, с округлившимися от ужаса глазами. Мальчик в углу, лет пяти, в потрепанном сером костюмчике, беспрерывно икал. В зале остро пахло мочой, многие от запредельного ужаса не смогли совладать со своим мочевым пузырем.

Драконы за детьми ухаживать и не стремились. Выпускали ненадолго в кладовую, к колодцу и в затемненный уголок, во дворе, который стал отхожим местом и благоухал всеми запахами человеческого дерьма. Самые старшие несли еду и воду, малышня, которой, впрочем, было немного — человечка три-четыре, неслась бегом, стремясь достигнуть более-менее надежного убежища. Двери запирались до следующего дня. Кому приспичивало раньше, делали свои дела в укромных уголках парадной залы, которых оставалось все меньше и меньше. Еда и вода делилась поровну среди всех. Дележку производила девочка Мила, которая оказалась здесь самой старшей, ей было 14 лет, через два месяца исполнялось 15. Она была достаточно развита и, быстро разобравшись в произошедшем, поняла, что помощи ждать особо неоткуда. Девочка стала придумывать себе занятия, чтобы выжить самой и помочь в этом другим. К слову сказать, остальным детям повезло, что девочка была добросердечной, умненькой, обученной вести домашнее хозяйство.

Она распоряжалась, кому набирать воду и сколько, что можно есть, а что не стоит.

Хотя в опустевших кладовых замка уже и так почти ничего не было — что-то подъели, что-то испортилось. Дни проходили в унылом ожидании, а ночи в страхе — никто не знал, зачем их тут собрали, и что будут с ними делать дальше. Драконов боялись до дрожи в коленках. Каждый раз, когда раздавался скрежет отворяемой двери, воздух словно становился густым, вязким и нечем становилось дышать.

Дети перезнакомились друг с другом, узнали, кого и откуда принесли, поэтому появление чужака было обнаружено сразу. Однажды утром, когда все проснулись и занимались, кто чем придется, ожидая очередного дракона, который проведет их по ежедневному маршруту, неподалеку от Милы оказался новичок. Которого не привели драконы, он появился из ниоткуда. Он был странный такой. Лицо такое, ну, другое совсем. Разговаривал и то не как все они. Напряженная тишина упала в зале.

Мальчик попытался улыбнуться, попытался заговорить — не получилось. Да улыбка была необычная, кривая, лицо бледное, глаз дергается. Потом мальчик все-таки смог сказать, что его зовут Абраша, смешно картавя и пришепетывая. Мила первая смогла преодолеть страх и подошла поближе, стараясь все же не касаться новоприбывшего:

— Ты откуда взялся такой? Ты драконыш? Или как там у них детенышей называют?

Кто-то из столпившихся в кучу ребятишек выкрикнул:

— Да он дурак просто какой-то! Он говорить не умеет! Надо его убить!

Мила осмелела настолько, что взяла мальчика за руку и, пристально глядя ему в глаза, спросила:

— Ты — мальчик? Ты не дурак, ведь так?

И тут Абрахама, а это был он — затаившись в кладовке, ел, как попало, жил с оглядкой, дышать страшно; прорвало. Захлебываясь слезами, косноязычно, торопясь, чтобы не прервали, он начал говорить… Вчера вечером, когда их перед сном выводили за водой и едой, он проскользнул вместе со всеми сюда, а потом спрятался и уснул, успокоенный уже тем, что не один. После долгого бессвязного повествования Абрахаму полегчало, и он, успокоившись, начал говорить внятнее.

Рассказал, что слышал, как страшный дядька с горящей головой, который недавно на стене появлялся, велел зачем-то детей собирать в замке. А зачем — он не понял. Зато так он узнал, что в замке есть еще дети и куда их запирают, а дальше — дело простое. Абрахам подождал, пока драконы улетят на промысел, нашел запертую дверь, из-за которой слышались детские голоса. Попробовал отпереть — но замок тяжелый и большой, ключа нет, сломать его хрупкие детские ручонки не смогли.

Осталось только одно — попробовать пробраться, когда новеньких привезут или там еще по какой нужде двери отопрут. Страшно было, сидеть в темном закутке и ждать, ждать, чтобы попасть сюда. Зато Абрахам сообщил им новость, что сожрать драконы их пока не собираются, может быть, только тех, которым уже много лет. Мила послушала, послушала и велела оставаться Абраше здесь, с ними, а там видно будет.

В глазах у девочки заледенел страх — ее-то вполне могли скоро съесть, но она молчала, чтобы еще больше не перепугать остальных, если, конечно, такое возможно.

После полудня драконы притащили новую партию пойманных, которых бесцеремонно втолкнули в залу. Среди новеньких опять оказался странный мальчик.

Худенький, с раскосыми глазами, поблескивающими серым жемчугом астрономовой крови, молчаливый. Он старался держаться особняком, лишь, когда Мила поинтересовалась, кто он и откуда, показал клочок бумажки, на которой было написано, что зовут его Кир, что он не умеет говорить, что маму его зовут Лентина, из клана астрономов, а отец был из клана каменщиков. Мила удивленно уставилась на новоприбывшего — ведь все знают, что нет больше у астрономов детей, потому что и мам теперь нет. Но промолчала — она уже повидала много странного за свою коротенькую жизнь и давно научилась держать язык за зубами. Кир присел возле стены, выбрав более-менее свободное местечко, и разглядывал, пытаясь разобраться в обстановке. Он разглядел среди детей Абрахама, и перебрался к нему поближе, почувствовав такого же отверженного, как и он. Крепыши, разместившиеся кружком в относительно чистой части зала, зашушукались, оглядываясь на них.

Послышались глумливые смешки — дескать, уродцев нам на потеху везут, можно цирк устроить будет и не так скучно сидеть, да и сожрут их первыми — вытолкнем за двери, когда драконы придут, и все тут. Крепыши эти, до появления Милы, умудрились держать и без того запуганных детишек в страхе, отбирая наиболее ценные вещи, одежду и еду. Мила, оказавшись здесь, быстро навела порядок и расставила все и всех на свои места, и сейчас девочке оказалось достаточным лишь быстро зыркнуть в их сторону, как они тут же примолкли.

При отсутствии должного ухода дети очень скоро стали выглядеть, как уличные бродяжки. Оборванные, исхудавшие, у многих беспрестанно текли сопли, частые слезы из загноившихся глазенок промывали чистые следы на замурзанных мордашках, всклоченные головенки, сбитые колени — они походили друг на друга, как члены какого-то братства. Даже самые старшие и сильные — те же крепыши, что поначалу хорохорились — выглядели же, как все — вздрагивали при малейшем шуме, всхлипывали во сне, настороженные днем, похожие на маленьких зверенышей. И ждущие чего-то — какой-то определенности, пусть уже или начнут их съедать или кто-нибудь придет и спасет…

Тревожно побагровел быстрый закат, солнца просто упали за горизонт.

Лентина проснулась резко, как от удара. Села в повозке, потянулась, разминая захрустевшие косточки, почувствовала себя вполне отдохнувшей и готовой к новым свершениям. Только вот чего-то не хватало. Оглядела повозку — никого, заглянула под колеса — тоже пусто. Пригладила волосы, выбившиеся из туго заплетенной косы, и тут ее обдало жаром — Кир, вот кого не хватает! Когда она засыпала, он уже давно сопел рядом, и она крепко прижала его к себе, когда укладывалась вздремнуть с часок. Ничего себе вздремнула. Встала во весь рост, огляделась, покричала.

Мальчик никогда не уходил далеко без спроса. Тревога сжала сердце, подступили слезы, но жалеть себя было некогда. Встрепенулась, дернула поводья так резко, что возмущенная крепкая лошадка рванула изо всех сил, заставив повалиться на доски.

Лентина проехала назад до тех пор, пока не нашла то место, где она начала засыпать.

Это оказалось совсем рядом, лошадь, почуяв ослабевшие поводья, прошла еще немного и остановилась, прельстившись островками сочной травы. Уже стемнело, поиски ни к чему не привели — от крика охрипла, от беготни сбила ноги.

Отчаявшись, Лентина решила здесь переждать ночь, вдруг Кир отошел недалеко, заинтересовавшись чем-нибудь, хотя сама не верила в это — он никогда не уходил от нее, не позвав с собой. Разожгла небольшой костерок из валявшихся поблизости веток. Лошадку отправила попастись, стреножив покрепче. Истерика улеглась, уступая дорогу холодному разуму — чем всегда славились женщины клана астрономов. Перекусила тем, что попалось под руку, достала карты, разложила, сверилась со звездами, нашла место, где она сейчас находилась. Увидев, что совсем неподалеку расположен замок рыцаря фон Маара и несколько деревенек, решила, что с рассветом первым делом отправится туда. Не мог же девятилетний мальчишка исчезнуть бесследно. А раз видимых следов нет, значит надо искать тех, кто мог что — то видеть или знать. Приняв решение, Лентина села на еще теплую, медленно отдающую дневное тепло, почву рядом с повозкой, обхватила колени, прислонилась к колесу и погрузилась в чуткую полудрему, твердя про себя, что она готова спуститься к Хрону, убить, украсть, обмануть, но вернуть своего мальчика живым.

Утро показалось безрадостным, окружающая степь — серой. Со вчерашнего вечера ничего не изменилось, и Кир не вернулся. Пришло время отправляться в путь. Сборы долгого времени не заняли. Подбираясь все ближе к замку Мааров, удивилась крайнему запустению и безлюдью, хотя она о хозяевах не слышала, но это ничего не значило. В последнее время, да и раньше, Лентину мало заботили сплетни и слухи. Не было ни одного путника — ни конного, ни пешего, повсюду валялись разлагающиеся туши животных — и домашних, и диких. Подумала, а не напала ли какая болезнь на обитателей? Повсюду кружили разжиревшие стервятники, вонь стояла несусветная. Перевернутые обозы, какой-то явно домашний скарб. Чем ближе к замку, тем хуже. Лентине хватило ума и хитрости спрятать повозку неподалеку, крепко привязав лошадь к прибрежным кустам, так, чтобы та могла дотянуться и до еды и до воды. Уговаривая себя шепотом, что это — на всякий случай, вдруг животина проголодается, что сама она отлучится ненадолго, что в замке просто настолько нерадивый хозяин, ну или все-таки больны чем. Потихоньку подобралась к распахнутым на всю ширь воротам и зажала себе рот, чтобы не закричать от ужаса и отвращения.

Реальность оказалась гораздо страшнее всяких выдумок. В загаженном замке хозяйничали, шипя друг на друга, огромные крылатые ящеры. Лентина тихо прокралась за ворота, вздрагивая при каждом шорохе, спряталась в караулке. На пороге темной комнаты валялся маленький башмак. Брошенный или потерянный, потому что тонкие шнурки перетерлись и порвались. Сердце ударилось о ребра бешено и замерло, хотя Лентина отчетливо помнила, что на Кире были короткие мягкие сапожки — совсем без шнурков. Но один только вид маленького башмака заставил сердце скакнуть. Надежда — последнее прибежище потерявших все, появилась ниоткуда и разгорелась ярким пламенем, заставляя надеяться на чудо, которое привело-таки ее сюда, разрушая холодную отрешенность, поселившуюся в голове со вчерашнего вечера. Девушка затаилась, забившись в уголок, призывая все ту же холодность на помощь своему разуму, который хотел действовать, схватить первый подвернувшийся под руку меч, сук, лопату, да что придется, выскочить из убежища и с громкими воплями разгромить к драконову папеньке всю эту берлогу.

Блестя в темноте глазами и благодаря Семерку за то, что она — истинная дочь терпеливых астрономов, замечая каждую мелочь, Лентина просидела достаточно, чтобы насчитать пять драконов — прекрасных и ужасных в своем великолепии.

Один дракон, как она подметила на следующий день, был женского пола, появляющейся то в сверкающем чешуей драконьем обличье, то спускаясь во всем великолепии безупречного нагого тела. Остальные, как она поняла, превращаться в людей не могли, и всегда оставались драконами. Лентина назубок помнила Великое Проклятие и обрадовалась, что драконов не семь. Она понятия не имела, почему так, но это ее пока не интересовало и позволяло надеяться, что еще есть малюсенький шанс на спасение. К полудню следующего дня у Лентины, которая не покидала своего убежища и не сомкнула слезящихся глаз, голова трещала от напряжения, желудок сводило от голода, а от жажды давно пересохло в горле, задавила обеими руками рвущийся крик возмущения и негодования. Вернувшиеся откуда-то драконы притащили на своих спинах четверых ребятишек, возрастом как ее мальчик.

Дракониха, которая оставалась в замке, спустилась, пуская чешуей солнечных зайчиков, пересчитала детей, покивала рогатой головой, что-то прошипела. Потом маленьких пленников увели, Лентина приметила направление и решила дождаться ночи и посмотреть, куда ящеры девают детей. Хотя правда пугала — а если там только куча детских косточек, что тогда?

Ночь нынче наступала медленно, светила не спешили за горизонт, растягивая удовольствие от заката. Воздух постепенно темнел и становился прохладнее.

Лентина ждала. Из своих наблюдений она уже знала, что драконы по очереди покидают замок — летят за детьми или за пищей, два раза: после полудня и после заката. Иногда улетают все, ну, или почти все — по крайней мере, в дворике никого не остается. Ждать в этот раз пришлось совсем недолго — ящеры улетели на ночную охоту гораздо раньше и теперь уже вернулись, принеся с собой еще трех ребятишек, которых тут же во дворе и осматривали, решая, куда их — в зал к остальным или они годны только в качестве ужина. Потом вышла эта, нагая — видимо снова никуда не летала, и велела вывести всех узников и рассортировать их по кланам. Сказала, что приказано добычу больше не таскать и ждать в замке. Детей вывели, самые маленькие молча плакали, глаза остекленели от беспредельного ужаса, все чумазые, исхудавшие. Сердце Лентины разрывалось от боли при виде этого зрелища. Она едва сдерживалась, чтобы не выскочить из своего убежища. Маленькие, такие маленькие, особенно по сравнению с этими чешуйчатыми чудовищами. Лентина думала, что детей там гораздо меньше — ну 10, ну двадцать максимум. Даже 20 детей она смогла бы без труда уместить на своей повозке и увезти отсюда в безопасное место.

Но столько… Детей набралось уже около семидесяти, из них почти половина были свободной крови — не принадлежали ни к одной касте. Но драконы не спешили отпускать свободных. Пересчитали, просмотрели на принадлежность к касте и загнали обратно, велев старшим набрать воды и еды из пустых кладовых. Дети покорно пошли, попарно взявшись за руки и потихоньку всхлипывая. Оказавшись перед самой дверью один из мальчишек, идущих позади, отбросил руку своего напарника и рванул из всех сил к выходу. С болью и радостью Лентина узнала своего мальчика. Теперь она хотя бы знала, что он жив, и что еще можно побороться.

Зеленый дракон, ближе всех раскрылатившийся возле выхода, ленивым движением когтистой лапы перекрыл выход и рыкнул на беглеца, отчего мальчик упал, оцарапав коленки, ударившись о камни. Глаза его и без того огромные на бледном, без единой кровинки, лице, стали еще больше, он попятился, не поднимаясь. Быстро-быстро перебирая руками и ногами, на четвереньках догнал последних входящих в залу, поднялся, немного придя в себя, и быстро юркнул за дверь. Она с потаенной гордостью подумала, что только ее мальчик, никогда не терпевший ограничения свободы — даже в крепко завязанных пеленках находивший лазейки, и в считанные секунды избавлявшийся от ненавистных спутывающих тряпок, мог попытаться проверить — а нельзя ли удрать отсюда. Боль, пронзившая все ее существо еще тогда, когда детей вывели, стала почти нестерпимой, когда дверь закрылась с противным скрипом, и тяжелый брус закрыл ее наглухо. Лентина попятилась назад, не спуская глаз с драконов, причем этот зеленый, преградивший ее мальчику путь к свободе, почему-то показался до боли знакомым. Жаркие астрономовские глаза полыхнули огнем, сузились, она пообещала себе, что зеленый когда-нибудь поплатится. Лентина решила пока выбраться из замка и постараться что-то придумать для освобождения маленьких пленников. Ноги безошибочно находили дорогу — ни одна песчинка не скрипнула под босыми ступнями, не хрустнула веточка. Так она пятилась до спасительных кустов. Подступило противное ощущение, что она здесь не одна. В кустах кто-то был и внимательно следил за подступами к замку. Лентине ничего не оставалось, как медленно развернуться, встать лицом рядом со спасительной тенью и негромко поинтересоваться, кто там сидит и почему, постаравшись напустить на себя самый что ни на есть грозный вид.

Растительность зашуршала, и из самой ее глубины послышался сердитый шепот:

— Иди сюда быстро! С ума сошла, что ты выстроилась на всеобщем обозрении!

Шагай сюда. Я не кусаюсь, в отличие от тех, что в замке.

Лентина, осторожно отводя шипастые ветки от своей и без того уже потрепанной одежды, пробралась вглубь зарослей и тихо ойкнула от неожиданности. Там пряталась девушка из ее клана, посверкивая в темноте глазищами, выдающими кровь, несмотря ни на какую маскировку.

— Селена меня зовут, не ойкай, сиди тихо. Ты зачем тут шастаешь? Любопытно стало? Скажешь, зачем здесь или мне первой? — говорила на мирском языке с едва заметным акцентом, чуткое ухо Лентины не преминуло заметить это.

Лентина, еще не пришедшая в себя от неожиданности, сердито буркнула, что пришла сюда за своим мальчиком. Тут уж пришла очередь Селены удивляться:

— Ха! И я за мальчиком. Сына они у меня украли, я хочу пробраться и умыкнуть его отсюда. Мы из Диких земель сбежали, а отсюда я его тем более вытащу.

Лентина с удивление разглядывала кровницу — уже много лет она не видела женщин своего клана. Потом спохватилась, увидав, как собеседница дрожит от едва скрываемого нетерпения, и рассказала, что она увидала во внутреннем дворике замка. Что детей там много и надо всех освободить. А в голове крутилось, что слишком уж невероятное совпадение. Вроде же не осталось нигде женщин ее клана, только если где-нибудь спрятались. Как она вот пряталась — замужем за другой кровью. Селена даже выглядела как-то иначе — смуглая, волосы словно выгорели.

Лишь глаза выдают. Лентина предложила пробраться к повозке, так предусмотрительно спрятанной, подкрепиться и пообщаться. Лошадка со своим грузом и поклажей никуда не делась, а так и бродила, жуя сочные стебли. Девушки расположились неподалеку от речки, Селена тут же полезла в воду, купаться.

Выбравшись из реки, отжала воду из волос, оделась:

— Там, где мы жили в последнее время, люди моются песком. А вода — это такая редкость, что за ведро воды таких, как мы с тобой, можно купить штук пять. Даже если учитывать, что нас с тобой, возможно, двое всего на весь Мир осталось, а то и на всю Зорию. Мой сын воду увидал впервые в жизни дней пять назад, когда мы границу Мира пересекли и набрели на речушку. Он целый день хлюпался. Да и я теперь, как только воду вижу, так сразу лезу купаться, умыться или напиться, хоть как-то прикоснуться.

Лентина достала съестное, поделилась с собеседницей и, внезапно вспомнив, усмехнулась и протянула узкую ладошку:

— Мы же с тобой толком не познакомились. Лентина меня зовут, из клана астрономов. Одна из оставшихся в живых. Меня не нашли тогда, при похищении, я замуж вышла за каменщика и меня по ошибке в их клан переписали. А мальчика моего, который там, — она мотнула головой в сторону замка, — Кир зовут. Мы ехали, ехали, уснули, просыпаюсь, а нет его, вот сюда за помощью отправилась. А тут такое творится, что… Тебя как, говоришь, зовут? — она с интересом разглядывала свою новую спутницу. Лентина ощутила прикосновение прохладной шершавой ладошки:

— Я — Селена, мальчика моего, который там же, где твой, зовут Торнвальд, Вальд.

Мы недавно сбежали от кочевников, у которых я оказалась сразу после похищения.

Долгая история, да и вспоминать сейчас не хочу я, как все было там. И вот попали — из огня да в полымя. Нечисть эта развелась, хорошо хоть пока пять их, откуда они взялись, не знаешь? Я вчера за звездами понаблюдала, страшно становится — похоже, звездный парад начинается, да и ящерки-переростки тоже на раздумья наводят. Предсказание?

Тут Селена замолчала, вопросительно взглянув на собеседницу.

Лентина сидела в раздумье, делая вид, что жует, торопливо взвешивая, на какую степень доверия тянет, так неожиданно и к месту встреченная кровница. Потом решилась, деваться-то все равно некуда:

— Я ехала в Турск, к Аастру, он дядька мой. Чтобы точно узнать, что со звездами и Миром творится. Да вот, не доезжая до Турска, встретила подтверждение. Но ехать туда все равно надо будет, послание ему у меня.

В горле неожиданно пересохло, на глаза навернулись злые кипучие слезы:

— Вот только надо как-то детишек забрать, и не только твоего и моего, а всех. А ты как давно жила у Диких? И до сих пор предсказание помнишь?

Селена горько усмехнулась:

— Достаточно, чтобы родить и вырастить сына, но слишком мало, чтобы забыть наше великое и ужасное.

Уселись дамы думу думать.

В это время в замке творились страшные дела. Вся драконья рать была в сборе, прилетели и оборотни Киар и Фрам. Ждали своего властелина, нужно решать, что делать с пленниками. Драконам изрядно поднадоела та ежедневная возня, которую приходилось ради этих двуногих совершать. Хрон появился внезапно. Все одновременно увидали, что багрово-сизый человек сидит на камнях посреди загаженного внутреннего двора, скрестив ноги, и что-то насвистывает себе под нос.

Оборотни после прилета приняли человеческий облик, Вита тоже вышла, так сказать, в человеческой шкуре. Остальные четверо навеки превращенных постарались занять как можно меньше места — плотно сложили крылья, аккуратно свернули хвосты, и, высекая когтями искры, клацая, окружили кольцом своего властелина. Хрон оглядел свое воинство, велел привести детишек. Был на удивление немногословен и серьезен, не балагурил и не хохмил, как всегда. Когда детей вывели, зорким оком отделил свободнокровных от тех, что с печатью крови.

Свободнокровок велел увести пока, остальных разделил по кастам и остался доволен. Когда же увидал двух мальчишек астрономов, был немало удивлен и впечатлен:

— А эти-то, откуда взялись?! Мы же с тобой всех вроде баб их извели, не так ли, Киарушко? Ну да, ну да, ускользнули. Теперь они нам с тобой все ж послужат. Я-то думал Прима задействовать для игр своих, а так даже интереснее получится. Заприте покрепче этих всех. Если кто пропадет, шкуру живьем сниму и не посмотрю, что вы мне живыми нужны, я вас и без шкуры использовать смогу, а вот вам неприятно будет. Свободнокровых можете отпустить или на ужин себе оставить — как хотите.

И также внезапно исчез. Когда детей кланов заперли, появился снова и приказал перенести завтра после заката выбранных маленьких пленников в Пещеру Ветров, сказав, что здесь уже делать нечего, и велел там ждать его появления. Детей, с печатью в крови, которых набралось семнадцать, не трогать ни при каких раскладах — все должны быть живы и невредимы к его следующему появлению. И снова пропал. Теперь уж совсем. Оборотни тоже поспешили откланяться и улетели вслед.

Стемнело, драконы не полетели за добычей, как обычно. А начали приготовления к ужину, открыли комнату, в которой ранее заперли свободнокровок, и выгнали детей на середину внутреннего дворика. Перепуганные еще больше, если это возможно, маленькие пленники молчали, вытирая замурзанными ручонками бесшумные слезы. Они уже знали, чувствовали, что их ждет. Свободными от печати крови оказалась и группа тех крепышей, что пытались верховодить, и Мила.

Столпившись, они стояли на мощенной серым камнем площадке. Драконы ждали Тайамант. И, когда она прибыла, началась бойня. Серые камни стали алыми от проливающейся крови, слышался хруст перекусываемых, ломающихся косточек.

Никто из пленников не пробовал бежать, понимая всю бесполезность попытки.

Драконы жадно насыщались. Единственное, что было даровано детям, как последняя милость — это быстрая смерть. Никого не мучили, откусывали сначала головы, а потом перемалывали окровавленными челюстями маленькие тельца.

Чешуя ящеров стала одного, темно-багрового цвета, при свете ночных светил казавшегося совсем черным, влажно поблескивали глазища. Впервые после превращения драконы нажрались досыта сладким детским мясом и без лишней беготни. Кровавое пиршество заканчивалось. На влажных камнях лишь кое-где остались маленькие башмаки с откушенными и брошенными ступнями, сломанная кукла, окровавленные лохмотья, бывшие когда-то одеждой, и небольшие лужицы подсыхающей крови. Оставшиеся в живых дети кланов к счастью, не слышали бойни — слишком толсты и основательны двери и стены, за которыми они были заперты. Насытившиеся драконы разбрелись каждый по своим делам, и в замке наступило затишье. Лишь толстый Вальтер сидел посреди двора и громко икал от пресыщения, потом тоже уполз куда-то.

Лентина и Селена, дождавшись, когда совсем стемнеет, прокрались к замку.

Они весь вечер ждали, что драконы уберутся, как делали это ранее, но дождались лишь появления еще двоих. Увидев приближающихся огромных летунов, девушки вздрогнули — теперь драконов стало семь, и нужно было спешить, но бросить детей они не смогли, решив, что Хрон с ней с Зорией, детьми жертвовать они не готовы.

Осторожно пробрались в караулку и затихли, разглядывая двор. Страшное зрелище предстало перед их взором. Безмолвие и беспорядок во дворе, лужи крови — красноречиво рассказали о том, что здесь случилось. В ужасе, стоя посреди этого побоища, девушки думали, что безнадежно опоздали. Что время потрачено впустую и детей теперь нет в живых. Что спасать некого. Мысли обеих были одинаковы, словно завелась в мозгу назойливая птица и стучала ежесекундно: погибли, погибли, погибли… В оцепенении, кровницы просидели в темной караулке всю ночь, не двигаясь, вцепившись вдруг в друга. Даже слез, этих вечных спутниц женского горя, не было.

Уже светало, когда девушки, расцепив затекшие за прошедшее время руки, собрались с силами и решили, что пора выбираться из этого проклятого места. В предрассветных сумерках бесшумно выбрались за пределы крепостной стены и побрели к речке, где осталась повозка. Теперь можно было и поторапливаться, но сил не было. Ни сил, ни желания. Зачем спасать Мир, если за него уже уплачена такая цена?! Та цена, требовать которую от матери не имеет права никто… Потом Лентина подняла глаза на кровницу:

— Ты как хочешь, а я обещала, что доберусь до Аастра. У наших детей нет могил, но я хочу отомстить этим поганым ящерицам хотя бы тем, что не дам пророчеству сбыться. Если я успею и все сделаю, как надо, от этих пожирателей детей не останется даже и чешуйки. А если не суждено, так и Хрон с ним, по крайней мере, я хотя бы попробую. Ты со мной?

Селена подняла глаза, наполненные невыплаканными слезами, молча кивнула.

После недолгих сборов девушки уселись в повозку и, прячась под раскидистыми деревьями, устремились в Турск.