Маршалл шел по следу. Похитительница или похитители все спланировали и воплотили безупречно. Кроме одного — Милая Мойра порезала палец о дверь, когда спешила выйти из Дворца. Кровь ее и стала следом, который теперь отчетливо выделялся среди многих других для глаз весовщика.

Де Балиа не страшили летающие ящеры — наступившая тьма и отличное знание городских закоулков сделали его почти невидимкой. Маршалл буквально полз по следам похитителей — сначала Мойра шла одна, потом к ней присоединились еще трое. Две женщины и двое мужчин направлялись в квартал тимантей.

Следы Мойры пахли ее кровью, вторая похитительница была немолода, среднего роста, ее следы пахли пылью и немытым телом — вспомнилась дворничиха, которая отвечала за порядок на придворцовой площади. Звали ее вроде Нина Сторожко, из свободнорожденных. Тетка склочная и мелочная. На рассвете всегда мела площадь и ворчала на каждого: «Ходют тут, шляются, по чистому-то каждый пойдет, а мести никто не хочет…». И долго потом еще вслед что-то бормотала. Мужчины, судя по следам и запаху от следов — тоже свободнокровые, тоже пыльные какие-то. Весовщик подумал, что дворники — странная профессия, они словно кровники, держатся друг за друга, хотя никто с печатью в крови не шел мести улицы. Атрибуты их работы — метла, коробка на колесах и совок — те, кто наводил порядок на улицах, всегда могли рассчитывать на помощь своих сестер и братьев по профессии. Еще в бытность работы в Ведске де Балиа несколько раз заставал дворников за нарушениями законов — когда серьезных, когда не очень. В основном, дворники выполняли мелкие поручения всяких криминальных личностей, за которые те не хотели браться сами — чтобы не марать руки. Дворники же за соответствующую плату брались за любую грязную работу. Когда попадались весовщикам, те обычно карали сами — если вина была незначительна, то и вовсе отпускали, иногда отдавали палачам — если попадались на чем-то серьезном. Сейчас интуиция вела де Балиа, крича во весь голос, что впереди те, кто виновен в неслыханном преступлении — никогда с момента сотворения Мира никто не покушался на наследника Прима. Дети небесных кастырей не могли и помыслить о таком, а для свободнокровых царята были кем-то вроде божественных созданий, чье происхождение являлось неким гарантом закона и неприкосновенности.

Мойра, дворничиха Нина — предположение весовщика оказалось верным — и двое их спутников, нырнули в один из неприметных домишек, постучав и поцарапавшись в двери, как уговаривались. Мужчины, сопровождавшие похитительниц, происходили из тех серых личностей, которые выползают с закатом на улицы, среди записей числятся как «помощники дворников» — ага, помощники и посредники, во всех темных делах, о которых помалкивают в приличном обществе при ярком свете. В дверях мелькнула женская фигурка с притененным фонарем, которая повела их за собой. Стоящие тиманти — каждая возле своей рабочей комнаты, ярко размалеванные, облитые духами, вызывающими желание — притворно застонали в истоме, начали извиваться, зазывая. Полумрак скрывал их недостатки — у многих были изрытые пороками морщинистые серые лица, не хватало зубов, глаз, конечностей — награды «благодарных» клиентов, последствия их собственных ошибок или дурных болезней. Глаза поблескивали в сумраке, языки прищелкивали — младший из мужчин остановился, зачарованный запахами, вздохами и яркими красками, пока Нина-дворничиха не дернула его за рукав, пробормотав, что нечего здесь прохлаждаться, дела ждут. Вслед ей зашипели тиманти, обманутые в своих ожиданиях. В этом домишке прозябали те, кто уже давно перешагнул порог своей молодости и вступил в ожидание дряхлости, но, в силу привычки никак не мог распрощаться со своим ремеслом. Ремесло это приносило легкие и немалые деньги, которые тратились быстро, так же, как и зарабатывались. У постаревших тимантей не оставалось ничего, ради чего они хотели бы убраться отсюда — ни детей, ни родителей, ни верных друзей. Денег, жилья — тоже не было. Отдавались за еду и выпивку.

Добравшись до открытой двери, к которой их вела женщина, вошли, чинно расселись. Нина и Мойра сели рядом на кровати. Мойра достала то, из-за чего ей было так неловко открывать двери и идти — ребенка, завернутого в кучу тряпья, положила себе на колени и принялась тихонько укачивать.

— Можешь мне тут театра не устраивать, меня на материнскую любовь не купишь. Чем докажешь, что это — царёнок? — женщина сняла пыльный грязно — серый плащ, повесила фонарь. Повернулась — яркий свет фонаря, да что там — восходящие солнца померкли бы перед ее красотой — порочной, яркой. Алое обтягивающее платье — сшитое как у тимантей, не скрывающее ни малейшего изгиба фигуры. Повернулась, протянула руки к мужчинам:

— Если будете вести себя хорошо, я, может быть, разрешу потом поиграть с теми прелестями, на которые вы так алчно взираете сейчас. А вы, дамочки, предоставьте мне доказательства, иначе горько пожалеете, что посмели явиться ко мне в дом.

— Кто ты, госпожа? — робко, что было так ей не свойственно, спросила Нина.

— Ты, свободнокровка, конечно же, откуда тебе знать, кто я. Вот же несчастье, иметь дело с вами. Люди без печати в крови не должны даже глаз поднимать в моем присутствии! Кто я?! Я — великая Тайамант, дочь Хрона темнобородого. Я — владычица темных страстей — того вожделения, с которым вы, черви, взираете на меня, той похоти, ради которой идут на преступления, той алчности, из-за которой вы принесли мне младенца, зная, что его ждет. Ты, с младенцем, ты — Милая Мойра? Удивляюсь я весовщикам, что они до сих пор тебя не вздернули, да и уши на месте, а астрономы — как они-то тебя не учуяли — какая из тебя повитуха. Хотя астрономов сейчас мало, на каждом шагу не встречаются, поэтому ты и жива до сих пор, не так ли? Снимай с ребенка эти тряпки, покажи мне товар!

Мойра подчинилась. Царенок, а это и на самом деле был он, все еще спал.

Снадобье, которое втерли в распухшие десны его под видом обезболивающего, отправило мальчика в крепкий сон. Доказательство царственности ребенка — кольцо из того же вечного металла, из которого изготовлялись башенные часы — было продернуто сквозь пупок. Мало кто знал в Мире, что после произнесения пророчества, чтобы не возникло путаницы, повитуха, после обрезания пуповины, должна была установить такое вот кольцо в пуп младенца. Что и служило потом приметой примовой крови. Повитухам кольца выдались по одному, следующее получали только после предъявления младенца-царенка с подтверждением его избранности. Потеря либо применение для не-царенка карались смертью — хотя не было известно ни одного такого происшествия.

Тайамант прищурила глаза, разглядывая ребенка:

— Так вот как выглядят царята. Всегда мечтала посмотреть. Фи, обычный ребенок. Можешь его завернуть, клади на кровать.

Бросила на обшарпанный грязный стол, покачивающийся на кривых ножках, четыре кошеля с монетами, отворила двери и встала возле них:

— Забирайте свои монеты и убирайтесь.

— А с ребенком что будет? — заикнулась было Мойра.

— О! У тебя, что, совесть решила прорезаться? Ты бы молча уходила, а то ведь я и могу осерчать за такие идиотские вопросы.

— Госпожа, а как же ваше обещание? А мы тоже уходим? — подал голос младший из мужчин.

— А, ребятки не передумали поиграть? Оставайтесь, конечно. Только вы же не будете против, если к нам присоединится еще один участник?

С этими словами она выпроводила опешивших женщин из комнаты, предоставив им самим добираться до выхода сквозь строй неудовлетворенных тимантей, и закрыла двери.

Мужчины, оставшиеся в комнате, были совершенно не против того, что участников игрищ будет больше, они торопливо раздевались, предвкушая и вожделея — такой красоткой обладать им не приходилось никогда. Тайамант, сорвавшая с себя алый наряд, возлежала на грязных простынях кровати, с которой таинственным образом исчез сонно сопящий младенец. Госпожа похоти поманила их к себе, потом повернула слегка голову, разговаривая с кем-то незримым для остальных присутствующих:

— Да, господин мой, они не против. Можешь появляться.

Из ниоткуда выткался темный силуэт — всклоченная черная бородища спускалась острым клином почти до самого пениса, торчащего вверх. Крепкие мышцы играли при каждом движении, на всем теле не было ни клочка кожи, прикрывающей мясо, которое местами было обугленным, местами просто обожженным, кровь не капала — откуда у владыки хронилищ кровь, да и не за чем она мертвецу. Волосы в паху, на голове, такие же темные, как и борода, вздыбились грязными клоками, огненный взгляд прожигал насквозь, и хотелось заползти куда-нибудь, и сидеть тихонько, прикрывая уши. Хрон протянул руки с хищно загнутыми длинными ногтями, больше похожими на когти какого-нибудь дикого зверя:

— Подойдите ко мне, дети мои. Я же могу вас так называть? Ну да, хотя, если вы против, я, все равно, буду вас так называть.

Пришедшие с похитительницами детей шагнули вперед к темнобородому — и это были их последние шаги в этом Мире…

Нина и Мойра, с трудом пробравшись к двери, еще некоторое время свирепо торговались с охранником, который оказался на входе и не хотел их выпускать без мзды. Потом дверь открылась, и женщины оказались снаружи, в туманном воздухе ночи. Туман был так густ, что даже ночные порывы ветров не могли разогнать его, лишь рвали в неровные клочья, которые стелились над холодными площадями и улицами затихшей Блангорры. Из тумана вынырнул де Балиа и схватил каждую из похитительниц за горло, так, что ни одна из них не могла и пикнуть:

— Куда вы, мерзкие курвы, дели царенка? Сейчас мы уйдем отсюда туда, где я смогу отпустить ваши шеи, но это не значит, что я вас помилую, а если пикнете — голов вам не сносить. Пошевеливайтесь.

В темном небе прошумели сквозь ветры драконы, совершающие облет, один фыркнул огнем, разметя на время клочья тумана. Весовщик и его пленницы переждали, пока глаза вновь привыкли к мраку и побежали, держась рядом со стенами, где тьма была более густой. Бежали недолго потому как, нестись сломя голову и держать в руках шеи весовщику как-то несподручно. Свернув в проулок, темный и безлюдный, ни одно окно не выходило туда, Маршалл остановился. Отдышался, потом, предупредив, что если раздастся хоть малейший шорох, жизнь кого-то из них оборвется, убрал пальцы с шей.

Похитительницы рухнули, как подкошенные, рывками втягивая ночной воздух.

Маршалл достал два ножа, которыми он казнил захваченных на месте преступления, воткнул их возле каждой из пленниц:

— Итак, дамочки. Я знаю, что вы сделали, я знаю, как вы это сделали. Меня это сейчас не интересует, так же, как и плата за свершенное. Если вы говорите, куда и кому отдали ребенка, я казню вас сам — быстро и безболезненно. Если же вы будете запираться или врать — видит Вес и не осудит, я отдам вас в руки палача.

Если соврет одна из вас — вы обе отправитесь к палачу.

— А какой нам резон вообще говорить? — подала голос Мойра, уже немного пришедшая в себя.

Нина еще хрипела, пытаясь очухаться.

— Вы сохраните уши, и хронилища темнобородого не будут ждать вас после смерти, которая будет легка и незаметна. И, может быть, Семерка простит вам то, что вы натворили и помилует.

Нина прошипела:

— Что ваша Семерка сделает для свободных людей, они же только для вас стараются. Мы-то недостойны! А где гарантия, что ты не врешь?

— Ты смеешь говорить мне, Маршаллу, что я могу соврать вам при вынесении приговора? Женщина, в уме ли ты? Ты никогда не видела тех, кто держит слово и выполняет обещания, чего бы то ни стоило?

Женщины переглянулись и потупились. Чудовищность содеянного до сих пор не проникла в их сознания. Подумаешь, ребенка украли за вознаграждение — эка невидаль. Детей красть — прибыльное занятие, особенно, когда знаешь, с кем работать, чтобы потом товар было куда пристроить.

Мойра поэтому и носила серые одежды повитух — бездетные пары частенько заказывали новорожденных. С кастами-то реже связывались, ну там и деньги были другие. Детей с печатью крови потом и девать некуда — наследники Семерки не нуждались в услугах похитителей детей, заказы, в основном, от свободнокровых, изредка — дикие заказывали ребеночка. А роды принимать она научилась в юности еще, когда в храме повитух полы мыла, подглядывала, запоминала, что да как. А потом и применять начала, сбежав от поломойства.

Встретила Нину, которая все обо всех знала, и дамы поставили это дело на поток, помогая обогащаться друг другу. Вот же случилась незадача сейчас — не того, получается, младенца украли, за этого — наказанием грозят. Раскаяние не мучило, было лишь обидно, что попались. Нина решила попробовать:

— Слышь, мужик, Маршалл то есть. Ты это, у нас денег много, давай, мы с тобой поделимся, а ты нас отпустишь? За что ты нам карами такими грозишь?

Де Балиа ошарашено вытаращил на дворничиху глаза:

— Женщина, ты точно не своем уме. Ты о весовщиках хоть что-то знаешь?

— А как же, как же. Я все про вас знаю. Был раньше Маршалл, мы ему долю несли и к нам никто не приставал, — осклабилась Нина, получила ощутимый толчок в бок от товарки и замолчала.

Весовщик замер, как от удара. Теперь вся каста замарана из-за проклятого Скаррена, который преступил печать крови и предал Кодекс из-за своей необузданной жадности. И свободнокровки теперь могут так говорить про весовщиков — неподкупнейших из живущих.

— Тот весовщик продал касту, кодекс и предал Мир. Я не беру мзду за преступления. Отвечайте на вопрос, который я задал, и не пытайтесь больше подкупить меня.

Некоторое время было тихо, лишь завывали ветры и вдалеке хлопали крылья драконов, несших ночную вахту.

— Че, правда не возьмешь? — еще раз поинтересовалась Нина.

Весовщик вытянул нож, который торчал возле ее ног, молниеносно приставил лезвие к горлу:

— Еще раз не по существу — и пойдем к палачу.

Заговорила Мойра, выталкивая слова сквозь зубы:

— Тише, тише, уж и спросить нельзя! Ребенка оставили в том доме, из которого мы вышли. Отдан был женщине, которая назвалась Тайамант, тоже грозилась и хвасталась, что она хозяйка похоти в Мире. Кто нам помогал — не скажу, даже обещай ты нас отпустить, они с ней остались, поймаешь — сам спросишь — кто такие. Денег получили четыре кошеля монет. Два из которых мы забрали у наших подельников — их Тайамант вознаградить пообещала плотскими утехами.

Поэтому мы забрали все деньги. И ушли.

Де Балиа неожиданно развеселился:

— Вас задело, что не пригласили, да? Вас-то для утех они не позвали, поэтому вы все деньги и стянули? На старух да на уродин иногда тоже охотники находятся, а вы слишком никакие, что ли. Серые вы, нежеланные. Да и твари редкостные, странно, что Тайамант вас отпустила, она любит таких к папаше отправлять.

Про него-то вы хоть слышали — про Хрона темнобородого?

Тетки одновременно кивнули.

— За преступления против мирянвы приговариваетесь к смерти. Но, за сотрудничество с властями в моем лице я приговариваю вас к смерти быстрой и безболезненной. Только после того, как вы мне поможете ребенка спасти.

Дворничиха едва слышно охнула, запричитала Мойра:

— Мы не пойдем туда ни за что, ни за что не пойдем, убей нас здесь и сейчас. В этот вертеп не вернемся, хоть палача веди.

— Палача говоришь, что ж, это дело недолгое. Тут неподалеку как раз живет заплечных дел мастер — на пенсии правда, руки подрагивать начали от старости, но с двумя такими тварями и он справится.

— Что ты нас подлючишь всяко, мы же не виноваты, что родились вне касты, некрасивыми и бедными. И не пугай нас, мы же женщины, — приглушенно взвизгнула Нина.

Де Балиа задумался ненадолго:

— Знаешь, тетка, вот что я тебе отвечу. По долгу службы я навидался и на прекрасных убийц и на уродливых, но милосердных людей, которые спасали незнакомцев с риском для своей жизни. На тех, кто отдавал последнее, но оставался человеком, хотя тоже не имел печати в крови. На тех, кто был богат, но считал, что это недостаточно и греб себе еще и еще. Так что не надо мне тут о природе человеческой вещать, я сам тебе наговорю. Шевелись давай, без предисловий. Вас охранник запомнил и, если скажете, что позабыли там чего — пустит, хоть и поворчит. Мне же туда вход только во главе армии, а пока мы за войсками бегать будем, ребенка и след простынет. Сейчас-то уже может быть поздно. У вас еще и шанс появляется — если я войду внутрь, вы же со мной не пойдете, хоть вас режь, а мне некогда будет с вами правосудие вершить, удрать можете. Решайтесь.

Женщины переглянулись, дворничиха едва заметно кивнула.

— Только без глупостей, подадите знак какой охраннику — мне тогда терять будет нечего, я и по трупам войду, только вы тогда без ушей и в компании с таким же безухим охранников в хронилища отправитесь.

— Ты нас за дур-то не принимай, какая нам выгода знаки ему подавать. Он с нас за выход по монете содрал, — поморщилась Мойра.

Троица покинула переулок и отправилась обратно к дому тимантей.

Дошли без приключений, на город упала глухая ночь, а в такое время даже очень страждущие утех спят дома. Де Балиа укрылся рядом за выступом, женщины начали тарабанить в двери. Стучать пришлось долго, охранник за отсутствием клиентуры отправился спать. К двери подошел, жутко недовольный разбудившим его грохотом, пробасил хрипловато:

— Кто там по ночам шарится, кому не спится? Девки уже спать легли, отвалите до завтра.

— Да мы это, нам это, надо госпоже передать кое-что, она просила занести сразу, да мы забыли, сейчас несем.

— Кто это мы?

— Да как ты, гад, не помнишь? Как деньгу драть, так с нас, и нас же не узнаешь?

Пусти, говорю, а то госпоже пожалуюсь, тебе же не поздоровится.

До охранника, видимо, дошло, о какой госпоже речь идет и, опасаясь последствий, открыл двери. Весовщик, бесшумно проскользнувший в слабо освещенный проем, отработанным ударом отправил привратника в страну грез, пощадив лишь потому, что ничего серьезного за ним не числилось. Де Балиа хотел закрыть дверь, но рванувшиеся бежать тетки заклинили ее своими телами и, надавив посильнее, рухнули внутрь, едва не выломав косяк. Над кварталом тимантей пролетала парочка драконов, разгоняя ночной мрак изрыгаемым пламенем и перекрывая шумом крыльев завывания ночных ветров. Подельницы знали криминальные кварталы гораздо хуже весовщика и не рискнули бежать под брюхом пролетающих ящеров, передумав выходить наружу. Маршалл ощерился:

— Добро пожаловать на борт, дамы. Вы решили исправить причиненное вами зло?

— Сам не видел, что ли? Мы там и квартала не пробежим — какая нам разница от твоего ножа или от этих тварей летающих сдохнуть. Так что мы тут схоронимся, а ты иди, куда ты там собирался, — ехидно прошипела Мойра.

— Нет уж, раз не сбежали, показывайте дорогу — грехи свои замаливайте, а то и вправду, прямо тут и решим проблемку с вашими преступлениями и наказаниями. Сами подумайте, какой резон мне вас за спиной оставлять, вы же добренькие, можете и пырнуть втихаря, идите вперед, не разглагольствуйте.

— Вот же ты, что за человек такой, а еще весовщик.

— Бери выше — я Маршалл, если вы не знали — я как бы начальник над всеми весовщиками, так что я еще хуже, чем вы думаете.

Препираясь и пятясь, Мойра и Нина все-таки продвигались вперед по грязному коридору, теперь еще более темному, чем в их первое посещение. Тиманти улеглись спать — кто в обнимку с бутылкой дешевого пойла, кто пожаловав друг к другу в постель — по привычке, лишь бы не быть в одиночестве. В коридоре было пустынно и тихо. Добравшись до знакомой двери, Мойра поскреблась потихоньку. Из-за двери послышалось шарканье босых ног по дощатому полу и хриплый голос произнес:

— Кто там? Кого Хрон носит тут по ночам?

— Госпожа, откройте, мы забыли вам кое-что оставить, — Нина говорила, а сама косилась на острейшее лезвие, вновь приставленное к ее горлу весовщиком.

Из-за двери донеслись хриплые смешки:

— Хе-хе-хе-хех, давненько меня «госпожой» не называли, убирайтесь, а то охранника крикну, — тут возникла пауза, видимо, до существа за дверью дошло, что если бы был охранник, незнакомцев по ту сторону двери не было.

Приоткрылась узенькая щелка:

— Ну, чего надо? Ходите по ночам, будите честных людей?

Весовщик молниеносно вставил ногу в щель, не давая захлопнуть:

— Ну да, ты еще скажи «будите честных трудящихся»! Говори, куда подевались те, кто был в этой комнате где-то часа два назад?

— Господин хороший, да никого не было. Я клиентов зазывала, возле дверей и стояла. Да сами поглядите, девочки все спят — ночь нынче бестолковая, никто к нам не пришел. А раньше вот…

Де Балиа перебил престарелую тиманти, которая собиралась удариться в воспоминания о «ранишних» временах:

— А если позолочу ручку, скажешь?

— А ты монетку покажи?

В этот момент Нина и Мойра попытались вырваться, пользуясь тем, что их грозный спутник занят переговорами. Да не тут-то было, Маршалами так просто не становятся — рефлексы на высоте, обе дамочки влетели в комнату, следом вошел весовщик и, закрыв дверь, подпер ее собой.

— Вот теперь поговорим по душам, «девочки»…

Через некоторое время весовщик вышел вместе с Мойрой и Ниной, оставив в комнате икающую от испуга тиманти. Незаконная дама, узнав, кто был в ее отсутствие в ее покоях, была перепугана донельзя. Она рассказала, что в сумерках пришла благородная по виду дама в маске, из клана какого-то — она и позабыла какого, когда увидела монеты — спросила снять на время ее комнату для дела. Суть дела никто не объяснял, да тиманти и не спрашивала, деньги же платят, зачем лишние вопросы? Ну и ушла, гуляла тут неподалеку — характерный запах перегара, пропитавший комнату, довольно прозрачно намекал, где и как гуляла тиманти. А когда вернулась — в условленное время, комната была уже пуста, ключ, как и договаривались, оставили у охранника. Из странностей, которые остались после гостей, удивила только одна — на полу лежали два черепа, свежих, но без мяса, кожи и всего того, что еще бывает в черепах — обглоданные начисто, валялись возле кровати, жутко скалясь. Все остальное было в порядке — в том, в котором оставила хозяйка. Не слишком чистое постельное белье выглядывало из под основательно засаленного покрывала на широкой кровати, стол, на изрезанной крышке которого явственно отражались следы увеселений, дощатые полы, забывшие о чистоте, там и сям свисавшая с низкого потолка жирные клоки пыльной паутины — ничего нового, никаких особых отличий от подобных комнат, в которых проводят свои жизни незаконные девицы, незаконные дамы и незаконные пожилые дамы.

Весовщик шел по темному коридору, молчаливо хмурясь. Мойра и Нина тоже молчали, боясь того, что может произойти, они явственно чувствовали — жизнь их висела на волоске. Похищенный ребенок, в отличие от множества других, стал для них настоящей проблемой. Нина нащупала в поясе узкое короткое лезвие ножа, которое всегда хранилось там — использовала на работе, чтобы ветку подрезать, или камень какой выковырять из мостовой, если вдруг чем не угодил. Подумала, что самое время веточку подрезать — ту самую, на которой голова этого Маршалла произрастает. Пихнула Мойру в бок, намекая, чтобы она отвлекла весовщика. Та споткнулась, навалившись всем весом на де Балиа, заблокировав ему руки. Дворничиха выхватила нож, попыталась воткнуть острое лезвие в шею, поближе к артерии. Но весовщик был-таки не промах, вывернулся от псевдоповитухи, пригнулся, пропуская над собой руку с ножом, и незаметным ударом скрутил обеих, прижав к стене:

— Это что еще за борьба вольная и невольная? Что-то осмелели вы, дамочки.

Придется вам все-таки познакомиться с блангоррским палачом, и не тем старцем благообразным, который тут неподалеку живет, а с настоящим, действующим. Для которого ваше мучение — истинное призвание и каждодневная работенка, — скрутил руки веревкой, и вывел на улицу.

Все было проделано в почти полной тишине и очень быстро — никто из обитательниц «веселого» дома не всполошился, никого не оказалось в темных коридорах — словно пустые глазницы выделялись оконные проемы. Весовщик тычком направил своих невольных попутчиц в сторону Светлого Дворца:

— Побежали, девочки. Вспомним молодые годы, да?

И побежали, тетки сначала ныли, пытались притормаживать, но жесткая рука того, кто ныне ведал правосудием в Блангорре, тащила их дальше. Вскоре показались огни дворца. И надо было видеть глаза охранников при воротах: ну да, было чему удивляться — предыдущий Маршалл никогда сам не занимался задержанием виновных — приводили другие либо сами шли — те, у кого вина позволяла отделаться легким испугом. А тут бежит! И ведет двоих задержанных! Караульные вытянулись в струнку, когда Маршалл быстрым шагом проследовал внутрь, таща за собой Нину и Мойру. Войдя во дворец, просил доложить о своем прибытии Приму, если тот не спит. Офицер вернулся очень скоро — Пресветлый бодрствовал, ожидая известий, и велел немедленно прибыть с докладом в зал Совета. Пришлось идти всем троим — тетки прекратили нытье, даже как-то подобрались внутренне — а как же, самого Прима вблизи увидят — немыслимая честь для свободнокровых, про него-то они слышали.

Дворец был полон снующего народа — никто не спал. Похищение наследника взбудоражило всех. Де Балиа дернул за руку Мойру:

— Смотрите и запоминайте, что вы натворили, все на ушах тут бегают, но гордиться этим не советую. Вы лишили Примов наследника. А когда крали детей у тех, кто не у власти — тем еще горше приходилось, здесь весь дворец бегает, а там сидели, схватившись за уши, закрывая глаза от горя, и не знали — куда пойти и где искать. Помните же об этом обе, когда за ваши уши нежно возьмется палач, и вы ощутите это прикосновение в последний раз.

Нина, нервничая, громко втянула воздух носом. Мойра ничего не ответила, покорно переставляя ноги, ставшие ватными.

Прим сидел в зале Совета за столом в одиночестве, на стуле, который был ближе всего к двери. Сидел, горестно сгорбившись. Глядя издалека, никто бы не смог сказать, что это верховный правитель, молодой еще человек. Лишь роскошные белоснежные одеяния выдавали в нем Прима. За последние сутки украден наследник, тот, которого правитель считал сыном — хотя бы про крови; ушла жена — спасать Мир, Зорию и его никчемную жизнь; в ночном небе над вверенной Семеркой столицей реют проклятые ящеры. Было от чего задуматься и сгорбиться. Де Балиа постучал и вошел, ведя за собой смирившихся со своей участью похитительниц. Прим рывком встал со своего места, преображаясь в того, кто по праву и по крови правит Миром.

— Ты нашел его?

— Нет, Ваша Пресветлость. Я нашел пока лишь их, — показал на похитительниц, которые спрятались за его спину, стремясь занять как можно меньше места, и не зная еще, во что выльется справедливый гнев.

Прим обратился к женщинам, которые от страха и смущения потупили глаза и прикрыли уши руками:

— Дамы, не обидела ли вас наша семья? Не обидел ли вас какой-либо клан, что вы так жестоки? Похитив наследника — вы наказали всех матерей Мира, если он погибнет — кому-то из них вновь придется отдавать свое дитя. То дитя, которое будет выбрано кровью Прима.

В ответ раздалось смущенное покашливание. За них ответил весовщик:

— Ваше высочество, дамы признались в совершенном преступлении. Мотивом они выдвинули то, что обделены природой и богами в красоте и богатстве.

Промыслом своим занимались давно, приговор вынесен мною в переулке среди ночи, под пролетающими драконами, но изменять его я не вижу причин. Дамы виновны и, если применить мягкую меру наказания, они не остановятся, ибо им неведомо покаяние. Казни от моей руки они избежали, пообещав содействие, но слово нарушили и за свои преступления должны быть отданы палачу.

Тут до теток дошло, что их ожидает, они повалились в ноги, причитая:

— Пресветлый, пощади! Виновны мы, на то нас бедность и скудоумие подтолкнули, отмолим, отработаем любое наказание, только не лишайте жизни.

Прости нас, Пресветлый…

Прим велел подняться просительницам с пола:

— Приговор, вынесенный Маршаллом, обжалованию подлежит лишь в том случае, если за вас будет просить Прима, а ее сейчас нет во дворце — по вашей, в частности, вине. Поэтому, повелеваю запереть этих свободнорожденных гражданок до появления Пресветлой. Если Прима не появится в течение трех дней — вы будете переданы в руки блангоррского палача, и записи о вас будут навсегда удалены из всех регистрационных книг, уши будут подвергнуты усекновению, а вы обезглавлены.

Надежда была эфемерной, но она появилась, поэтому Нина и Мойра беспрекословно поднялись на ноги и, пятясь, проследовали к двери, где их уже ждал начальник караула, проводивший к месту заключения.

Де Балиа повернулся к Приму:

— Пресветлый, можешь меня казнить вместе с ними. Наследник был у меня почти в руках, но я опоздал. Похищенный царенок был там, куда меня привели эти двое, но исчез. Похищение заказное: за ним стоят Тайамант и Хрон. И я думаю, что ребенок станет разменной монетой в руках темнобородого, когда будет решаться судьба Мира и Зории.

— И ты утверждаешь, что дальнейшие поиски бесполезны?

— Да. Я клянусь кодексом и кровью Веса, клянусь своим незапятнанным именем, что ребенок не будет найден, пока так не станет угодно Хрону. Я опечален этим и горюю вместе с вами, но предлагаю свернуть поиски. Выражаю готовность проследовать в место заключения и могу передать маршалльский ключ назначенному Вами преемнику.

— Не городи ерунды. Никто не сможет сделать больше, чем ты, за одну ночь. Ты раскрыл похищение и не твоя вина, что ребенок теперь в руках нашего вечного врага. Возвращение Примы все расставит по своим местам. Когда они вернутся — если вернутся — она и Ди Астрани, все тогда будет решаться. Зачем сейчас лишние жертвы, если само существование нашего привычного Мира под угрозой — это я про похитительниц? Скоро мы все или выживем или отправимся в хронилища и ни к чему сейчас нам обрекать хоть кого-то на гибель. Подождем и посмотрим — ничего другого нам и не остается. Ступай, отдохни — на тебе лица нет. Понадобишься, вызову.

Занималась заря нового дня, первого из трех отпущенных Миру, по истечении которых могло быть случиться, что угодно.