Селена сидела на некоем подобии деревянной скамейки, обняв колени.

Опять одиночество, попутчики — чужие, которые возможно, потом станут близкими, но не сейчас. Сейчас сердце рвалось на части от тоски — перед глазами все время маячили лица детей — Вальд, Кир, Эйб, Мирра, Марк — какими они запомнились. Вертелась перед зеркалом Лентина, собираясь на праздник. Словно от каждого из них к ее сердцу шла ниточка-шелковинка и теперь, по мере того, как они все удалялись друг от друга, эти ниточки растягивались, становясь все тоньше. Скоро наступит момент, когда нити порвутся, и место разрыва будет долго кровоточить, напоминая постоянной болью о тех, кто покинул тебя. Долго сидела Селена неподвижно, не было желания даже шевелиться, потом решила, что раскисать нет времени. Запретила себе думать о Лентине и детях.

Девушка достала схемы, покрутила их так и сяк. Крути — не крути, а ехать еще достаточно долго. На поверхности давно уже наступила ночь, следовало отдохнуть, хорошо еще дорога сама двигалась под ногами, сокращая расстояние. Ее попутчиками оказались близнецы-весовщики. Селена решила познакомиться с одними из многочисленных де Балиа, которых звали так же, как первых детей Веса — Прокл и Перикл. Высокие, крепкие, сероглазые, с шапкой темных кудрей. От них веяло затаенной опасностью и силой.

Немногословные, сторожкие — таких стражей еще поискать следовало. Селена порадовалась про себя, что вроде бы не ошиблась с выбором, предложила братьям перекусить. Немудрящий ужин проглотили в полном молчании, потом братья разделили дежурства. Тот из братьев, чья очередь была отдыхать, немедленно завернулся в одеяло и прикорнул в углу, заняв почти половину повозки. Селена усмехнулась про себя — ей предстояло еще раскусить близнецов — кто из них кто, и каков он в деле. Не к месту вспомнилось ее прозвище, данное Дикими. Жена Салима, Фатима, как-то в сердцах обозвала, да потом и прилипло: камень-девка. Иногда так ее и звали: «Эй, камень!».

Усмехнулась, что у камней бывают сердца, оказывается. Ее сердце сейчас разлетелось на части и следует за каждой повозкой, а еще части остались в Блангорре и Турске, в который ее снова ведет тропа жизни. С этой мыслью уснула, прикорнув в уголке. Спала крепко, без сновидений — сказывалось напряжение, в котором пребывала все эти дни, с того самого момента, как их шумная компания вошла к Примам и заявила о себе. Сейчас вроде бы беспокоиться было не о чем и можно расслабиться, от нее ничего не зависело, вот и спалось.

Проснулась, когда братья менялись, один заступил на смену, а второй, завернувшись в еще теплое одеяло, улегся отдыхать. Щеки Селены были мокрыми — плакала во сне. По расчетам выходило, что в Турск прибудут через два дня, а еще пока не закончился один. Селена считала, что ей достался самый безопасный участок. Подумаешь, Турск, вот же недавно там были, тишина и благолепие кругом. Немного тревожно было за Аастра, ну да он не первый год там живет, не должно с ним ничего приключиться. А если Хрон лапу приложит — так ничего не попишешь с этим, и не поделаешь. Поэтому про это лучше и не думать, чтобы беду не накликать. Проснувшись, девушка некоторое время раздумывала, где же сейчас ее мальчик путешествует — путь в Елянск, который находился рядом с Турском, должен был пролегать неподалеку. Конечно, ни докричаться, ни увидеть его хоть одним глазком не получится. Можно было только молиться и гадать, как все закончится. Селена почувствовала, что надо бы естественные потребности удовлетворить — и как это умудриться сделать незаметно для братьев и не останавливая повозку, как вдруг их дорожка оборвалась — все-таки время не щадит даже то, что строилось на века.

Металлическая колея исчезла из виду, и им еще сильно повезло, что они не мчались под уклон а, разогнавшись на предыдущих участках, ехали по относительно ровной поверхности. Повозка замедлилась, покачнулась и рухнула, скатившись. Спящий брат моментально проснулся, и, схватив девушку в охапку, выкатился из повозки. Бодрствующий близнец упал следом, вытаскивая их поклажу. Селена дрожащими руками ощупала ключ, облегченно вздохнула — цепочка на которой он висел, оказалась крепкой. Тот из близнецов, который не спал, встал возле повозки, огляделся, почесал затылок, позвал брата:

— Прокло, пойдем-ка, это сооружение перетащим, вон дальше пути есть.

Немного тут порвалась дорожка. Ну да ничего, — подмигнул Селене, — Не боись, девушка, выведем тебя, куда надо, в лучшем виде. Даже если таратайка наша с путей сойдет, мы тебя на себе по очереди нести будем.

«Ага, — подумала Селена, — вон тот, который повеселее, это и есть Перикл, он командует обычно. А Прокл — молчаливый, посильнее будет. Вот я вас и вычислила». Спросить напрямую братьев, кто из них кто — не позволяла гордость, хотелось проверить себя.

…По мере того, как ключница и ее спутники приближались к Турску, Аастром овладевало странное беспокойство — в голове горячечно билась одно и то же слово: Селена, Селена, Селена, Селена. Предчувствие, которое никогда не обманывало, и сейчас пыталось что-то рассказать, только на непонятном языке: что Селена? Что-то с ней случилось, она будет здесь или думает о Турске? Непонятно было такое предчувствие. На закате, наблюдая за небом, Аастр обнаружил в стороне заходящих солнц захватывающее зрелище — в багрово-синем, как свежий кровоподтек, ночном небе летали те самые, о которых недавно столько слышал — драконы. Хотя они были прокляты, но их полет выглядел таким необычным и прекрасным. Человеческое око не застало тех времен, когда собратья этих тварей, менее разумные, кишмя кишели в небе Зории. Сейчас же, от полета этих гигантов, парящих в небе, захватывало дух.

Аастр заглянул в телескоп, и увидел драконов так близко, что хотелось протянуть руку и ощутить чешуйчатую кожистость их крыльев. Да, старый звездочет, несомненно, знал, что ничего хорошего они не принесут ни Миру, ни Зории, но его душа, душа прирожденного исследователя тянулась к этим неизученным зверюгам, пусть и смертельно опасным. Чутье подсказывало ему, то, которое пело грустные песни о Селене, что его последние деньки уходят. И хотелось напоследок совершить нечто такое, что запомнится, и будут потом о нем рассказывать: вот был старый Аастр из Турска, так вот он… А дальше поведают о его подвигах, ну или исследованиях или еще о чем, что еще нужно успеть совершить.

…Братьям пришлось немало повозиться, чтобы перетащить повозку через разрыв и снова водрузить ее на металлическую дорожку. В царящем полумраке это сделать было совсем непросто. Селену усадили возле кучи их пожитков, якобы охранять их, ну да — от кого? Слышно было, как где-то равномерно капает вода, рядом прошуршал какой-то неизвестный зверек. Вдруг раздался металлический лязг — повозка встала на дорожку, постояла-постояла и развалилась на куски. Селена вздрогнула и ахнула от неожиданности. Их путешествие перестало быть прогулкой. Что тому было виной — теперь и не узнаешь, хроновы ли происки или просто время разрушило древесину. Теперь нужно было спешить, надеяться только на свои ноги и на попутчиков, которые найдут выход и выведут туда, куда следует, не свернув и не повернув обратно. А еще хотелось верить, что всем остальным достались более крепкие средства передвижения — особенно тем, кому ехать дальше. Братья, перемазанные пылью и смазкой, постояли над развалиной, рассеянно почесывая курчавые затылки.

Потом плюнули, подошли к девушке, Прокл молчал, как обычно. Перикл велел разбирать поклажу, разделил все на троих, Селене достался самый маленький рюкзачок, но самый ценный — там были спички, соль и то, что упаковала мать Оливия для лечения разных ран и хворей, которые могут приключиться в дороге.

Нагрузились и пошли, хорошо еще, не нужно выбирать куда идти — металлическая дорожка по-прежнему тускло отсвечивала, гнилушки на стенах указывали, куда ведет их путь. Прокл шел впереди, потом Селена, замыкающим был Перикл. Понемногу завязалась беседа. Весовщикам было жутко интересно, как и всем остальным мирянам, откуда, из каких таких далей объявились легендарные девы. Перикл заявил, что до того, как они с братом стали интересоваться девицами, они думали, что у астрономов не было в клане женщин, это потом добрые тиманти им растолковали, что как раз у астрономов — то не могло не быть женщин. Иначе и астрономов-де не было. Селена подумала, странно все это — я ж с братьями одного возраста, но они еще без штанов бегали или даже и не родились, когда хронов Торнвальд меня продавал. И Аастр не так уж намного меня старше, а встретила его — старик совсем. Меня время не меняло? А что так, именно меня щадило? Да и у Лентины в истории неувязочка — она тоже из того времени, куда пропадала? Надо будет потом у Ди Астрани спросить, если вернемся.

Разговор то стихал, то завязывался вновь. Перикл объявлял, когда привал, когда спать ложиться. Селена начала чувствовать нарастающую панику — ее внутренние часы, которые никогда не врали, говорили, что их время истекает, что пора бы уже оказаться в Турске, а они еще неизвестно где, бредут в полумраке. Все чувства притупились, оставалось лишь идти вперед и они шли.

Разговоров уже не затевали, берегли дыхание, пока впереди вдруг блеснул свет — они вышли за городской стеной Турска, неподалеку от въезда в город. Ну да Семь с ними. На радостях, что-таки пришли, опоздав совсем немного, братья заулыбались странными своими скупыми улыбками. А Перикл так и вовсю разошелся, потребовал, чтобы Селена их поцеловала — мол, если живые будем — можно хвастаться, что целовала их легендарная личность, а если помереть суждено — так и тогда знать будешь, что жизнь не зря прожил. Причем требовал, чтобы целовала их прямо сейчас. А то потом не догонишь или не допросишься. Селена звонко рассмеялась — все страхи пути рассеялись в сумеречном свете, обняла каждого из братьев и расцеловала. Когда ее губы соприкоснулись с губами молчуна Прокла, он почувствовала странное — словно каждая ее косточка стала мягкой, и она тает в объятьях этого молодца.

Отшатнулась, посмотрела внимательно, Прокл стоял, виновато потупившись.

Она поняла, что это было — не каждый день грозным весовщикам достаются поцелуи сказочных дев, а этому она, похоже, в душу запала не только своей легендарностью. Встрепенулась, закат торопил. Селена знала, что в тоннелях они провели времени столько же, как если добирались бы на повозке — как так получилось — новая загадка.

Нужно было искать Аастра. Заспешили к воротам в город, которые все также стояли открытые, как и в прошлый раз. Когда она и Лентина, убитые горем, прибыли сюда, чтобы выполнить свой, как они думали последний долг.

Селена и весовщики прошли прямиком к прибашенному домику, Селена помнила, что Аастр жил там. Спешили так, что чуть было не прошли мимо старого астронома. Он сидел рядом с домом на зеленой лужайке, единственной во всем Турске, где еще сохранилось какое-то подобие упорядоченности и похожести на клумбу, здесь съедобные травки росли вперемешку с цветами.

Аастр сидел и смотрел на них. Что-то очень похожее на ревность и боль полыхнуло у него в глазах и затихло. Теперь лишь безмятежный взгляд человека, привыкшего больше к созерцанию далеких звезд, чем к мирским удовольствиям и привязанностям, встретил их. Селена, вытерев набежавшие слезы, порывисто подбежала к кровнику:

— Я и не чаяла, что увижусь с вами вновь. Но вот — Семь привели к вам. Я пришла с ключом. Ваше послание доставлено Приму и нашему верховному кастырю. Примы и Совет благодарят вас за службу, за своевременность и точность. Я должна включить то, что запускается при помощи ключа. Прим сказал, что вы поймете без лишних объяснений. Как бы все это выспренно не прозвучало, — засмеялась, смех прозвучал в тишине, как колокольчик.

Аастр не без труда поднялся, захрустев старыми косточками, отвыкшими за долгие годы от резких движений. Предзакатные светила затемнили его изборожденное морщинами лицо какими-то странными тенями — глубоко залегшими под глазами, и мрачным контуром обвели лицо. Незнакомым и невыносимо печальным был старый звездочет, встретивший своих гостей на пороге в этот час. Селена моргнула — нет, лицо все такое же — близкое, родное, померещились эти тени в неверном свете.

— Благодарю Семерку за то, что позволила еще раз увидеть людей в конце пути.

Селена, кровушка моя, веди гостей в дом. Дорогу ты знаешь. Перед тем, как увидеть твой ключ, позволь встретить вас, чем могу.

Аастр и гости вошли в дом. Селена почувствовала, что какая-то неведомая сила изменила здесь все. Если в первый визит их встретила лишь тоска и заброшенность, то теперь из темных углов на них пялились безутешная горечь и мрак, как после похорон. Старик засуетился. Предложил воспользоваться умывальней — воды, прогретой солнцами за день, хватит на всех.

— Умоетесь с дороги, усталость вас и покинет. Перекусим, тем, что есть и пойдем, свершать ваши великие подвиги.

Сейчас звездочет снова стал самим собой, словно сжал внутри себя пружину, которая помогает ему держаться. Но остроты слова не потерял и держался так, что Селена почувствовала гордость за то, что она одной крови с ним.

Первой умываться отправили ее. Освеженная и чистая до хруста, девушка шла по темному коридору к полуоткрытой двери в гостиную, в которой горел яркий свет. Подошла поближе, и вдруг нахлынул темный страх, почудилось, что за столом сидят драконы, а вместо Аастра — Хрон собственной персоной поджидает ее и тянет свои руки к ее шее, срывая толстую цепочку, разрезая порванными звеньями тонкую кожу и подхватывая падающий ключ.

Остановилась, сдерживая дыхание, осторожно выглянула, прислушиваясь. Нет, показалось, за столом сидели ее спутники и кровник, потихоньку переговариваясь. В голове вновь промелькнуло страшное видение и исчезло. На столе горела дюжина свечей, ярко освещая углы, и тени темнели только от тех, кто находился в комнате. Вошла, поправляя влажные волосы, поблагодарила Аастра за заботу. Астроном усадил ее отдохнуть, пока братья пойдут отмываться, они погрязнее будут после возни с тележкой, которую пытались починить. Когда близнецы ушли, подсела поближе:

— Что вас тревожит, господин мой кровник?

— Селли, Селли. Коротки часы, которые мне остались. Хрон мне уже нашептывал, пока вы сюда шли, что я могу с ключом сделать, но не нашлось в его хронилищах ничего, что меня смогло бы прельстить. Тебя там нет и омолодить меня он не сможет, а если и сможет, то не нужна мне молодость такой ценой. Прошу лишь тебя, запомни меня таким, каким я тебе встретился.

Что бы потом ни случилось. Прости меня, если вдруг обидел чем. Я, Аастр де Астр, никогда не нарушавший своего слова, обещаю помочь тебе.

Селена нахмурилась:

— К чему столько горечи, к чему такие высокие слова? Что с тобой?

Аастр горько улыбнулся:

— Не тревожься понапрасну, я хотел лишь тебе сказать то, что сказал и, кроме того — я любил тебя, тогда давно, когда в Турске еще цвели деревья, когда живы были твои родители, когда трудами наших кровниц и кровников здесь все благоухало и кипело. Я много думал о том, что случилось с нашим кланом, может быть, мы недооценили и мало любили вас, наших женщин, и так нас покарали за это? Твоим весовщикам я уже сказал, чтобы берегли тебя пуще жизней своих — и не потому, что ты можешь быть одной из спасительниц Мира, а потому что в тебе самой — целый мир. И они запомнили это, молчун поклялся, что тот, кто прикоснется к тебе со злобными мыслями, немедленно будет наказан. Я умру спокойно.

Подошел к девушке, взял ее лицо в сморщенные шершавые ладони, погладил по щеке, поцеловал гладкую кожу лба:

— Ты такая загорелая стала под всеми этим солнцами далеких путей. Не было нам судьбы закончить тропу вместе. Помни…

Бесшумно вошедшие братья смущенно закашлялись, прервав тягостное прощание.

— Мы уже того, помылись, — Перикл растерянно ковырял невидимую пушинку на полотенце.

Аастр снова преобразился, став хлебосольным хозяином большого дома, пригласил отужинать. Путники были в дороге недолго и не успели натерпеться лиха, не успели наголодаться, поэтому на еду особо не накидывались. А вот горячим напиткам воздали должное. В дороге пить приходилось воду из фляжек, предусмотрительно прокипяченную повитухой, которая велела употреблять только ее. Вот сейчас и наверстывали — выпили по несколько кружек вкуснейшего напитка из местных фруктов, которые не совсем одичали, потом еще запили травяным чаем. Пробовали рыбу, приготовленную Аастром собственноручно, понемногу отщипывали от того, от другого — чтобы не обидеть хозяина. Уходить не хотелось — так было уютно тут, рядом с горящими свечами, там — промозглая темень башни, и нужно кого-то спасать, куда-то спешить. Братья вспоминали смешные случаи из своей кочевой жизни, вернее вспоминал Перикл, а Прокл поддакивал, смущенно поглядывая на Селену, не забыв тот поцелуй, который задумывался, как шутка. У Селены глаза потихоньку смыкались под неторопливую беседу. Уложила руки поудобнее, примостила голову на краю стола, и сил нет шевельнуться. Уже совсем на грани сна, услышала где-то далеко-далеко детский крик. Ее мальчик, ее Вальд кричал, звал. Подскочила, словно на иголках — ее спутники и Аастр тоже склонились на стол, засыпая. Растормошила всех, самый хронов час — полночь пришла.

Эээх заспали, заотдыхались.

Пора уже было. Аастр не стал даже прибирать, махнув рукой — что будет, то будет. Подхватились и пошли — идти недалеко, только оружие с собой взяли и факелы запалили. Вверх по ступеням, потом вниз, потом снова вверх и снова вниз — со счету сбились уже, дыханье стало горячечным и вырывалось сквозь стиснутые зубы, воздуху стало не хватать. Аастр же несся, словно молодой — ему не привыкать было по лестницам бегать, тут он фору любому даст, это тебе не ровная площадка. Все, добрались. Астроном потянул какую-то малозаметную ручку сбоку двери, покрытой пыльной паутиной и дверь распахнулась. Селена поморщилась — она терпеть не могла пыль и пауков, а тут и то и другое — в изобилии и, похоже, на всем пути, тьфу ты. Стиснула зубы и полезла. Шли в том же порядке, только самым первым теперь был Аастр.

Спустились еще немного вниз и, осветив факелами, увидели то самое, ради чего они пришли.

Металлическая трубка, в человеческий рост, толщиной с голову взрослого мужчины, ее не тронуло ни время, ни заткали пауки, ни единой пылинки не было на очень гладкой поверхности. Трубка эта помещалась на металлическом же постаменте, в котором виднелась скважина для ключа.

Селена шагнула вперед и… Время остановилось, неподвластное Семи. Девушка замерла с поднятой к шее рукой. Окружающие звуки стихли, в ушах заклокотала кровь. Сквозь звук крови, шумящей в ушах, она услышала далекую-предалекую песню, ту, которую слышала в детстве, а потом больше никогда — этот нехитрый мотивчик любила напевать ее мать, когда возилась на кухне. Особенно, когда что-нибудь пекла, для своего многочисленного семейства, в котором не делали различий ни для кого, свободнорожденные имели такие же права и их также ругали за провинности, как и членов каст.

Мотив становился все громче и ближе. И вот он — владелец мрачных хронилищ, темнобородый похититель ушей, явился Хрон собственной персоной, напевая:

— Здравствуй, здравствуй, дитя мое. А что это ты здесь, в компашке с этим стариком и мужланами с весами? Что тебе делать с ними, какие у вас могут быть общие дела? Пойдем, пойдем, моя милая. Твоя подружка давно уже кафэо попивает в моих чертогах. Да и пацаны ваши у меня — вот же сорванцы. Кир гоняет Вальда, и песни орут на два голоса, тоже кафэо по рюмашке успели урвать, пока мы отвернулись. Ну что же ты, звезда моя ясная, думать будешь или давай мне эту безделицу и пошли.

Сказал и отвернулся, протягивая руку, словно знал, чем все закончится, скучающе так ждал. Потом снова повернулся:

— Селли, детка, я прекрасно знаю, что ты думаешь. Тебе к сыну и друзьям охота поскорее попасть. Но ты не можешь слово нарушить. А давай, я у тебя его отберу — железяку эту ненужную, ты только позволь мне прикоснуться к твоей мягкой, нежной, такой свежей шейке. Они же тебе навязали, что ты должна Мир спасти. Да кому он нужен, Мир этот, разрушать его. Я потом где ушками разживаться буду, а? Молчишь? Вот то-то и оно. А кончится твое время, зачем тебе и подавно этот скучный Мир, зачем тебе Семерка с их трепотней вечной?

У меня для такой красотки, как ты — только все лучшее. Мужчины самые сильные, самые мужественные — я не ревнив, можешь себе хоть сколько из завести, у меня и советчица для тебя есть — доченька моя, она в мужиках разбирается, будь здоров; напитки, меха, драгоценности, кушанья. Все, что пожелаешь. А хочешь, будешь единственной владычицей моего сердца, будешь сидеть рядом со мной вечность, и красота твоя останется такой же, а то и расцветет. Я даже обручусь с тобой — и будем жить так долго и счастливо, что ты и представить не можешь. Сын твой всегда будет в безопасности рядом с тобой. Что еще нужно женщине и матери, а, звезда моя? Мне приходится ждать, хотя я готов на вечность для тебя, — и снова этот сводящий с ума мотивчик, напеваемый теперь его хриплым низким голосом, от которого из ушей начала сочиться каплями кровь. Селена отступила на шаг, глядя прямо перед собой невидящими глазами, в голове непрерывно звенело, и лишь одна мысль «Кир не говорит и не может петь» — билась в голове. Селена обошла братьев и, уже было шагнула вперед, когда Прокл схватил ее за плечо, больно сжав своими ручищами. От боли она пришла в себя, глянула вперед и закричала от ужаса — прямо под ногами зияла тьма, полная кишащих и шелестящих пауков, веками плодящихся тут в темноте. Прокл озадаченно уставился на нее, потом, переглянувшись с Аастром, легонько ударил по лицу — Селене показалось, что она столкнулась со стенкой, ойкнула потихоньку и упала бы прямо туда, куда шагала, если бы весовщик не подхватил ее. Сгреб на руки и отошел подальше от провала. Аастр еще в прошлое Новолетье заметил, что давнее почвотрясение нарушило целостность утрамбованного пола в подполе, открыв этот провал.

Сначала астроном задумал засыпать его всем, что скапливалось годами, а выбросить жаль, но потом решил — пусть останется. Там нечисть всякая, пауки, жуки, змеи — будут сторожить от непрошеных гостей. Сидят в яме смирно, наружу не вылазят — своего часа ждут, ну и пусть их.

Селена лежала на руках у Прокла, запрокинув голову, Перикл обозвал брата костоломом, достал какое-то снадобье из потайного кармана, дал девушке понюхать, после чего ее ноздри затрепетали, и она очнулась. Огляделась по сторонам, увидела провал, в который едва не шагнула и ее начала бить крупная дрожь. Прокл прижал к себе крепко-крепко, она подняла глаза, в которых застыла пустота. Такой взгляд у животных, которых ведут на бойню. Прокл и вовсе растерялся, но потом его осенило, он склонился над девушкой и поцеловал ее. И помогло — из глаз Селены исчезло затравленное выражение, дрожь прошла. Прокл несмело улыбнулся — хотя такое с ним бывало впервые, обычно он брал понравившихся ему девушек легко, непринужденно и молча, ни одна еще не отказала красавцу-весовщику, несмотря на его неразговорчивость.

От Прокла веяло какой-то надежностью, казалось, что пока он рядом, ничего плохого и случиться не может. А сейчас он оробел, с нежностью держа в своих руках ту, о которой не мог и мечтать. Аастр повернулся, увидел:

— Эй, голуби, ворковать будете потом.

Селена вспомнила, встрепенулась:

— Голуби, голуби — птица наша где, где потом голубя взять, чтобы в Блангорру отправить?

— Возле телескопа их много, выберешь того, который сам к тебе подойдет, они почти ручные, но в столицу долетят — успокоил ее Аастр, — Если ты очнулась от морока, пойдем. Мы должны сделать это — мы с тобой.

— Аастр, в другие города отправились дети, а сюда прислали меня. Почему я и Лентина можем нести ключи? И еще одна мысль не дает мне покоя: из Пещеры Ветров же выходят дряхлыми стариками, а наши дети спаслись, оставшись такими же. Как так случилось?

— С тобой и Лентиной время сыграло странную шутку. Вы и древние и юные.

Вы не властны над временем, но и оно не властно над ними. Ваши мальчишки — Кир и Вальд — носители вашей крови, а еще твой сын нес ключи, которые и оградили детей от разрушающего действия Пещеры. Кровь ваша чиста — вы, как и Прим, можете прикасаться к любым ключам, и они будут вам послушны. И дети каст не старше 14 лет. Только одно случится — когда ключ попадает по месту назначения, он раскаляется добела. Готова ли ты к тому, что плоть твоя будет страдать?

Селена встала, подошла к старику, решительным движением расстегнула цепочку и сняла ключ:

— Все это неважно. Что значат мои руки, если не будет меня? Что будут значить моя плоть, если не будет Мира?

Остановилась, прислушиваясь. Она думала, что когда это свершится — наступит какой-нибудь катаклизм — почвотрясение, ураган или хлопья холодные будут падать. Но вокруг царила такая же тишина, как и до этого.

Лишь шуршание в провале. Подошла к металлической трубе, протянула руку к скважине для ключа.

— Стой, подожди! Я всю жизнь мечтал увидеть творения древних каменщиков. А тут выпадает редкий случай — посмотреть, как это заработает. Можно мне запустить его? Я ведь тоже астроном, и кровь моя без примесей, — Аастр протянул руку к ключу.

Селена улыбнулась соглашаясь, но предложила сделать это вместе. Черный морок отступил, и она могла думать, ей казалось, что никакой опасности больше нет. Осталось лишь малость — ключ в скважину и повернуть семь раз, а ожоги потом залечить можно. Звездочет вставил ключ, Селена протянула руку, чтобы вместе провернуть. Считать стали все вместе — как дети на празднике, ожидающие, что вот сейчас случится чудо. И случилось. Предчувствие не обмануло Аастра и на этот раз. При первом повороте ключа он почувствовал, как металл раскаляется, а потом — прикосновение мягких мохнатых лапок к своей руке и внезапная боль. Он машинально оттолкнул кровницу, которая не успела взяться за ключ. Опустив глаза, увидел, как по руке ползет огроменный паук — точнее паучиха. Под металлической трубой, как раз возле скважины для ключа, у нее было гнездо, в котором среди паутины, маленьких веточек и перьев грудились яйца — громадные, уже покачивались, словно в нетерпении, вот-вот лопнут, мягкая оболочка стала полупрозрачной, сквозь нее видны мохнатые лапы и тельца паучат. Перикл замахнулся кинжалом, чтобы хотя бы скинуть паучиху, но звездочет остановил его:

— Нет, нужно закончить. Мне уже не помочь, яд этих пауков очень силен, в Мире нет противоядия даже в блангоррских храмах повитух. Мы же не знаем, что будет, если остановиться. Я должен успеть, пока еще могу. Убей ее и потомство, но потом, когда я закончу.

Повернув ключ в последний седьмой раз, Аастр отпустил ключ, который начал скрываться в скважине:

— Вот и я пригодился, смог тебя защитить, и руки твои целы, — улыбнулся через силу, яд уже начал действовать. Посмотрел на Селену, прошептал:

— Знаешь, у Хрона на вас виды — на тебя и на Лентину. Для чего я не знаю, но, мне кажется, это его влияние так подействовало, что время идет мимо вас.

Берегись и помни. А сейчас, спой мне… Спой мне…

Селена застыла в недоумении, но желание умирающего всегда и везде — закон.

Она запела тихим голосом, чуть глуховатым от сдерживаемых рыданий. Пела колыбельную, которую любил слушать Вальд, когда засыпал:

Старый звездочет дышал едва слышно. После каждого пропетого слова Селена боялась не услышать более этого слабого дыхания. Она повторила последнюю строфу несколько раз, крепко сжимая запястье, горящее предсмертным жаром, ладоней касаться боялась — волдырь ожога вздулся так, что кисти казались больше вдвое. Замолкла. Дугой от нестерпимой боли выгнулось некогда крепкое тело, яд достиг сердца, парализуя его, Аастр захрипел, прошептав:

— Помни, — и упал.

Так окончилась долгая жизнь одного из лучших астрономов по крови Аастра де Астра. Он спешил теперь к своему праотцу слушать и рассказывать о светилах, тайны которых теперь будут ему доступны. Селена заплакала, не таясь, содрогаясь от рыданий, сквозь слезы бормоча что-то невнятное про пауков. Перикл скинул паучиху, торопливо пытающуюся заткать влажными нитями прореху в паутине, там, где ее разорвал ключ, на пол и растоптал. Потом принялся за гнездо, кинжалом разрезав нити, накрепко приклеившие его к металлу, опрокинул рядом с мокрым пятном, которое осталось от паучихи, и попытался растоптать. Но оболочка была еще слишком крепка и яйца катались по полу, лишь одно начало лопаться, и из него показались мохнатые лапки — торопливое движение тяжелого сапога превратило их в такое же мокрое пятно.

Сгрудив в кучу то, что осталось от гнезда и оставшиеся яйца, внимательно огляделся по сторонам, чтобы не пропустить ни одного и поджог. Чтобы у тех, что должны были вылупиться, не осталось ни малейшего шанса.

Ключ после седьмого поворота провалился в скважину, достать его оттуда не было никакой возможности. Где-то далеко-далеко в глубинах Зории мягко загудело — звук этот слышался на краю слуха уже давно, но печальные события не давали на нем сосредоточиться. Астронома вынесли наверх к башне, решили похоронить там, неподалеку от его жилья. Селена шла первой, несла факел — ей теперь бояться смерти было глупо, она выполнила свою задачу. Умереть можно было лишь по глупой случайности — мстительной посланницы Хрона, которая всегда подстерегает смертных. Но темнобородый сейчас, скорее всего, занят другими ключниками — если не получилось здесь, может статься, что маленькие ключники будут менее осмотрительны. Выбравшись из подпола, а потом и из башни, разделились. Перикл остался во дворе, рыть могилу и приготовить Аастра к погребению, а Прокл и Селена полезли в обсерваторию за голубем.

Теперь им предстоял обратный путь, полный уже других опасностей.