Вальд был в восторге от начинающегося приключения — ехать под городами и полями по тоннелям в самодвижущейся повозке вместе с бывалыми воинами-пастырями. Жаль только, что маме пришлось ехать в другое место, с ней всегда интересно путешествовать. Но Вальд уже достаточно повзрослел, чтобы понимать, что «хотеть» и «мочь» — это не всегда одно и то же. И иногда бесполезно рыдать и умолять — ничего не изменится, если сам не изменишь.

Вспомнил плен у драконов — вот сидел бы и ждал, когда кто-нибудь придет их спасать, так бы до сих пор и сидел, только уже, наверное, не сидел, а переваривался в виде пережеванных кусков. Бррр! До сих пор страшно, когда вспоминается.

Повозка была крепкой, попутчики казались сильными и надежными, путь известен, и пока не приходилось прилагать никаких усилий, чтобы мчаться вперед. С вершины Белой горы, на которой раскинулась столица Мира, в сторону Елянска был самый крутой спуск, поэтому скорость развили такую, что дух захватывало. Мимо мелькали тусклые гнилушки на стенах тоннеля, пыльные лохмы паутины трепетали от потока воздуха, проносящегося за повозкой. Ехали и ехали. Вскоре новизна поездки приелась — присели перекусить. Вальд, как мальчик воспитанный и общительный, решил, что пора с попутчиками познакомиться. Включив свое природное обаяние на всю катушку — мамина школа — обратился к тому, кто сейчас был рядом:

— Господин пастырь, а можно узнать, как вас зовут? — что попутчики из клана пастырей он знал давно, как только увидал их, кровь матери подсказала.

Попутчик замешкался, пастыри привыкли, что вопросы первыми обычно задают они, потом совладал с собой:

— Меня зовут Габриэль Рид, а того, что сейчас впередсмотрящим — Тони Сен-Прайор. А тебя не учили, что во время еды молчать нужно?

Вальд сник немного — благодаря внешности и общительности с ним так резко разговаривали очень редко. Но отступать тоже было не в его привычках:

— Да, конечно, мама всегда говорит, что я много болтаю. И что «когда я ем, я глух и нем», но еще я знаю, что, если хлеб преломили люди, которые знают имена друг друга и обстановка спокойная — еда усваивается гораздо лучше, — на одном дыхании выпалил эту тираду и перевел дух, улыбаясь спокойно и слегка ехидно. Крыть было нечем, и губы хмурого пастыря растянулись в ответной улыбке, явно не очень привычной для своего хозяина. Стоящий впереди Сен-Прайор хмыкнул:

— Сделал тебя малец, и правильно, не будешь портить настроение людям. Я голодный тут стою, и не пытаюсь у вас даже кусочка попросить. А вы сами и не догадаетесь, — закончил он.

Вальд сообразил быстро — сложил на хлеб кусочки мяса, овощи, добавил бутыль с водой. Придерживаясь за борт, добрался до попутчика и передал еду.

Сен-Прайор поблагодарил и предложил остаться с ним подежурить, пока он будет есть, чтобы ничего не упустить из внимания. Вальд, польщенный оказанным доверием, остался без разговоров. Сен-Прайор продолжил:

— А этот нелюдимый господин пусть вкушает свои яства в одиночестве, — и подмигнул.

Вальд расплылся в улыбке, отвернувшись так, чтобы его лицо не разглядели.

Ехать впереди было гораздо интереснее: встречный ветер развевал волосы, скорость завораживала. Рид немного поворчал и заметил, что от такой скорости один плюс: если металлические полоски закончатся или окажутся поврежденными, шеи они сломают моментально. Сен-Прайор ответил, что если бы пришлось идти пешком, Габриэль бы стал ныть, что ноги стер и идут медленно. Посоветовал ехать молча, и не мешать наслаждаться путешествием тем, кто умеет это делать. Вальд уже понял, что ему интереснее держаться рядом с Сен-Прайором, но усталость брала свое. По всем расчетам выходило, что наверху должна наступить ночь. Карты говорили, что вскоре предстоит обогнуть Ущелье Водопадов по крутой дуге. Каменщики понимали, что, сколько от воды не закрывайся, она все равно дорожку проторит, и не стали прокладывать тоннель под водопадами, а прошли сбоку.

Вальд сползал назад, принес одеяло и примостился неподалеку от господина Тони. Закрыл глаза и сразу провалился в сон. Ему снилась мама в то время, когда они жили у Диких. Был праздник, посвященный сезону дождей, и маме было велено танцевать в честь этого события. Ее нарядили в какую-то диковинную одежду, состоявшую из полосок ткани, на которые в изобилии были нашиты монетки. Волосы расчесывали долго-долго, и они стали блестящими и пушистыми, разметавшись по полуобнаженным плечам. Как и тогда мальчик увидел, что посреди поселения разожгли большой костер из веток, которые не дымили, а горели ярко и долго. Из ближайшего жилища послышались ритмичные удары, потом зазвучала протяжная мелодия — невидимый музыкант играл на дудочке. Барабан и дудочка переплетались в печальном, постепенно ускоряющемся ритме. В наступившей тишине было лишь слышно, как шипят капли дождя, попадая в костер. Музыка завораживала, и поначалу никто не обратил внимания на прекрасную танцовщицу, стоявшую в опасной близости от полыхавшего огня. Танцовщица медленно и ритмично покачивалась в такт музыке, ускоряя движения, приковывая взгляды, тихо шелестит ткань, позвякивают монеты. Танец ускорялся, становясь все более сложным. Тонкая женская фигурка быстро-быстро перемещалась вокруг костра, выписывая сложные письмена движений. Музыка и танец дополняли друг друга, огонь подчеркивал редкое мастерство танцовщицы, в которой Вальд с трудом узнавал свою мать. В глазах зрителей, особенно мужчин, мальчик разглядел полыхание пламени, которое затмевало огонь. Музыка звучала все быстрее и взлетала все выше, заставляя танцовщицу метаться вокруг костра в бешеном ритме. И на самой высокой ноте музыка оборвалась. Танец замер.

Пожилые женщины племени окружили Селену плотным кольцом, накинули на нее темную накидку и увели. Вальд с интересом разглядывал всех, кто остался возле догорающего костра. Жены с видимым усилием вырывали своих мужей из очарования, в котором те все еще пребывали, и уводили из-под дождя.

Вскоре возле костра остался только Вальд, он просто не знал, куда ему идти.

Потом увидел, как идет мама — уже в обычной одежде, волосы влажные, намокли под моросящими каплями. Идет к нему, лица пока не видно, пламя хоть и уменьшилось, но все еще внушительное. Вроде бы улыбается, протягивает к мальчику руки, подходит ближе и Вальд видит, что на лице нет ни кусочка кожи, она вся аккуратно содрана, обнажая то, что под ней находилось.

С лица медленно стекают ручейки крови, но мама их не замечает, даже не пытается вытереть. Идет к нему, подходит ближе и ближе, внезапно ее колени подламываются, она падает в костер. Который вспыхивает ярко и благодарно.

Вокруг снова Дикие — темные фигуры стоят и молча смотрят на безмолвную полыхающую фигуру. Все происходит в полнейшей тишине, вновь не слышно ни единого звука. И свет становится таким странным — сначала синеет, потом начинает багроветь. Вальд пытается подбежать к маме, вытащить из костра, кричит, чтобы помогли. Но горло не слушается, сипит, не в силах издать хоть какой-нибудь звук, ноги вязнут в загустевшем воздухе и не идут, руки виснут плетьми. Нет сил, нет помощи, нет надежды. Вальд кричит, кричит беззвучно, лицо багровеет от усилий. Слезы текут по пухлым детским щекам. Потом кто — то темный наваливается на него сзади, закрывает глаза ладонью, отирая слезы, и шепчет в ухо: «Ты мне веришь? Самый большой недостаток пастыря — неверие, астронома — слепота, у повитухи не могут быть слабыми руки. Но ты, мальчик мой, пастырь и у тебя должна быть вера…» Шепот повторяется и повторяется, сводя с ума, заставляя извиваться, чтобы вырваться из этих холодных скользких на ощупь рук. Крик, наконец, прорывается из сдавленной глотки, мальчик кричит, что есть сил, и просыпается от своего вопля. Рядом стоят оба пастыря, пытаясь его разбудить. Вальд сел, задыхаясь, не в силах произнести ни слова. Сен-Прайор серьезен и хмур:

— Плохие сны, приходящие в тоннелях, могут сбыться. И помешать выполнить твою миссию, а могут быть просто предупреждением. Запомни этот сон, сынок, запомни хорошенько. Никому не рассказывай о чем он, просто помни. И, если вдруг тебе почудится, что реальность стала похожей на то, что тебе снилось — прислушивайся только к себе. Интуиция пастыря — великая сила, которой сейчас, к сожалению, владеют единицы. Сила крови просыпается в тебе. Но берегись. К тому, кто одарен и требования выше.

Вальд полностью проснулся и отдышался, говорить ни о чем и ни с кем не хотелось. Он уселся поудобнее, закутавшись в одеяло. Пастырь Рид сейчас был часовым, а Сен-Прайор спал рядом. Вернее, теперь и он не спал. Достал флягу с водой и велел мальчику вымыть руки, чтобы смыть дурное ощущение после сна. Вальд послушался, вымыв руки со всей тщательностью, на которую был способен. Ущелье Водопадов они успешно проехали — дуга оказалась более пологой, чем казалась на карте. Поворот, хоть и был достаточно крутым, но никакого дискомфорта не почувствовали, даже не заметили, как его миновали.

Ветер уже не так сильно дул в лицо, как прежде, ощущалось, что дорога пошла вверх. Вскоре повозка и вовсе остановилась, вызвав недоумение. На карте на этом участке стоял значок «Т», но что это обозначало — нигде не написано.

Путники переглянулись, пожали плечами, покинули повозку, чтобы воспользоваться случаем, размяться, справить естественные нужды — если у кого возникли, да и посмотреть, что случилось. Вальд и пастырь Габриэль пошли к кучке неподалеку, словно специально предназначенной для тех целей, к которым они стремились. Щедро оросили ее. Послышался голос пастыря Тони, который уже управился и пошел на разведку. Оказалось, что остановка эта не случайна, а каменщики специально сделали небольшую насыпь, чтобы плавно притормозить повозку — все же живые, всем же хочется и отлить, и отложить, и размяться. Побродили еще немного. Кое-где развевались пыльные космы паутины, валялись кости каких-то мелких зверушек, спешили по своим делам мелкие паучки и белесые подпочвенные жуки. И было очень тихо, поневоле стали разговаривать вполголоса, чтобы не нарушать тишину, что здесь царила долгие-долгие годы. Вальд забрался в повозку, его спутники несколько раз толкнули и — едва успели заскочить, после краткого подъема, дорожка резко уходила вниз, помчалась снова так, что в ушах засвистело. Теперь, если хотелось поговорить, приходилось кричать, чтобы быть услышанным — колеса громко и часто постукивали на стыках. Молчали, сторожко прислушиваясь, стараясь расслышать что-нибудь за посвистом ветра.

Вальд слушал, слушал, да и уснул. Теперь ничего особенно не снилось — какая-то зелень — то ли вода, то ли листья, колышущиеся потихоньку и все. Сон его был тих. Пастыри несли вахту вдвоем, у них не было той четкости видений, как у одаренных кровников, но и им было тревожно. Обосновались так: более зоркий Сен-Прайор снова заступил свой пост впереди, а Рид прикрывал их с тыла. Несмотря на тревожные предчувствия, пока ничего не происходило.

Заканчивались вторые сутки в тоннелях, их повозка еще несколько раз останавливалась на искусственных насыпях, потом исправно несла путников дальше. Воздух вокруг стал светлее, стены, проносящиеся мимо, видны более отчетливо — хотя смотреть особо не на что — гладкие стены, гнилушки, паутина — все то же самое, что и раньше. Повозка снова стала снижать скорость, пастыри ожидали насыпь и остановку, а случилось так, что металлический путь закончился. Повозка замедлилась и остановилась. Дорога кончилась. И пора было идти. Разбудили мирно дремлющего Вальда, разобрали груз и, не задерживаясь, отправились в Елянск, гордо вздымавший остроконечные шпили своих многочисленных храмов. «Как-то странно быстро добрались» — хмыкнул Сен-Прайор про себя.

Вниз спускались почти бегом, пастыри опасались всего — каждое дерево, каждый камень, каждое встреченное животное могло нести гибель ключнику.

Мальчику о своих страхах говорить не стали, но были настороже. День клонился к закату. Показались городские ворота — солнца еще не сели, поэтому вход в город был свободным. Но, пройдя по навесному мосту, и едва ступив на мощенную камнем привратную площадь, путники были остановлены городской стражей. Рид поинтересовался, с каких это пор уставшие путники не могут получить приюта в Елянске? Сен-Прайор попросил проводить их к городским кастырям. Охрана дружно рассмеялась при таком обороте дела. Начальник охраны, ражий детина с неровным лицом, облаченный в кольчугу, сказал:

— Ага, щас, разбежались мы вас к ним вести. Кто такие, откуда прибыли?

Почему права качаешь?

— Мы гонцы к кастырям вашего города, у нас повеление светлейшего Прима, которое вам знать нет надобности. Вели отпустить, не гневи нас, — запальчиво бросил пастырь Рид.

Пастыри ощетинились мечами, поставив Вальда между собой. Веселье охраны еще больше усилилось. Один из охранников, похрюкивая от душившего его смеха, выдавил:

— Да что вы там, в Блангорре своей, совсем съехали? Гонцы оне, ага щас, гоните отсюда. Уберите ваши иголки, а то неровен час — заколете друг дружку, а мы отвечай потом. Уже прибыли давно столичные гонцы, и не такие как вы — пыльные и грязные, а как положено, в богатой карете, при охране. И не пастыри серые с мальчишкой малолетним, а господа справные! Так что валите подобру — поздорову, пока мы вас в кутузку не определили.

Пастырь Рид уже собрался ответить что-нибудь пообиднее про мать и отца того, что говорил. Как вдруг веселье мигом утихло: пожаловал елянский глава пастырей святейший Петр Сен-Назарет. Рид и Сен-Прайор, много слышали о пастыре Петре, вложили мечи в ножны и склонились в глубоком поклоне.

Пастырь Сен-Назарет обладал редкостной интуицией, которая и привела его к городским воротам на закате. Он был одним из самых одаренных пастырей.

Отец Петр подошел к мальчику, погладил по щеке, и Вальду стало так спокойно, словно он попал, наконец, домой. Кастырь махнул небрежно рукой, и присмиревшие охранники пропустили запыленную троицу. Кастырь повел их не во Дворец городского Совета, и даже не к башне, а куда-то вглубь города.

Пастыри переглянулись, но следовали за отцом Петром в полном молчании.

Путь был недолгим — шли быстро, почти в самом сердце города стоял храм святого Пастыря, небольшой, из серого камня, больше похожий на небольшую крепость. Впрочем, ранее он и был крепостью, вокруг потом построили город. Пастыри освятили выстроенный каменщиками храм, астрономы обжили Часовую башню, а пришлые — свободнокровые, Дикие, люди разных каст — построили город. Храмов потом тоже добавилось, но лишь этот поражал такой дремучей древностью и почти полным отсутствием украшений. Отец Петр постучал условным стуком — тук, тук, пауза, тук, тук, тук — в едва заметную калитку, которая немедля распахнулась. За дверью стоял астроном, тот самый, к которому их должны были проводить господа из Совета.

Астроном представился:

— Город Елянск приносит свои искренние извинения за столь нерадушную встречу. Я, астроном Эрик Ди Астрани, кастырь, единственный здесь звездочет, от всего сердца приветствую путников. Господин пастырь от своего имени скажет сам, хотя он также неразговорчив, как я болтлив.

Маленькое сердечко Вальда забилось сильнее при встрече с кровником со стороны матери, который оказался таким похожим на него самого. Мальчик заулыбался и шагнул к звездочету, протягивая руки в приветствии астрономов:

— Не счесть ваших лет, как не счесть всех звезд. Приветствую Вас, господин Ди Астрани.

— Астр великий, с вами мальчик из нашей касты? Откуда? — от волнения звездочет зачастил, перебивая самого себя. — Нам было предупреждение, что прибудет ключник и два охранника-пастыря. Но такого подарка на старости лет я и не ожидал! Проходите же, проходите же скорее! Почему же мы держим наших долгожданных возле дверей! Хотя мы ожидали вас только завтра, а то и послезавтра, у нас все подготовлено. И просто замечательно, что отец Петр почувствовал, что ему срочно нужно пойти к воротам! И ведь успел, успел, старый!

Отец Петр, едва заметно улыбнувшись, проворчал:

— Конечно, хотел я от своего имени сказать, от города, да где там! Господин Эрик говорит столько, что для остальных просто не остается ни предложений, ни слов, ни даже букв, которые он уже не произнес. Входите, мы позаботимся о вас.

Рид и Сен-Прайор облегченно вздохнули. Здесь, под священной сенью Небесного Пастыря, с кастырями, к которым им и следовало попасть, можно было вздохнуть свободно. Гнетущее чувство, появившееся у обоих с того момента, когда они долго, очень долго не могли разбудить вопящего Вальда, ослабло и затихло. Кастыри были не такими, как в Блангорре. Блангоррские верховные кастыри всегда сосредоточены, серьезны, озабочены и озадачены. А эти такие близкие: астроном, совершенно ошалевший от радостной встречи с мальчиком-кровником, так и сыпал к месту и не очень словами; ворчливый, словно старик, пастырь. Они идеально дополняли другу друга, зная все сильные и слабые стороны друг друга, как люди, прожившие бок о бок многие годы.

Болтая и ворча, кастыри быстро натопили умывальню, в которой клубами стелился горячий пар, и было достаточно воды. Отмывшиеся и распаренные путешественники были немедля препровождены в столовую. Стены обшиты светлым деревом, мягкие диваны и кресла, деревянные же столы, на полу — мягкие ковры, полыхающий камин, который был совсем не лишним. За окнами подкрадывались сумерки, и солнца уже подобрались к горизонту, повеяло холодом, проникающим в малейшую щелочку. Столы уставлены яствами — холодными и горячими, сладкими и солеными, фрукты, овощи — похоже, все, что нашлось в кладовых, принесено для дорогих гостей. Отдохнувшие и насытившиеся путники начали клевать носом, как вдруг звездочет вырвал их из сладких лап дремы:

— А вы слышали про тех, кто прибыл вчера, они вроде тоже из Блангорры, посланники Прима? Они такие вещи рассказывают — заслушаешься! Город не подчиняется больше Совету кастырей, выбрали себе какую-то Раду, а вот чему радоваться? У нас все кастыри дома сидят — вон, господин Сен-Назарет приказал, во избежание кровопролития и неурядиц, которые могут повлечь за собой и вовсе разрушение города. Вот и сидим, как мыши в своих норах, да, отец Петр?

Сен-Назарет кивнул:

— Приезжие те смуту сеют. Они говорят, что Примы удалились от дел, Советы кастырей во всех городах распущены, народ сам выбирает себе правителей — любой касты и даже свободнокровых. Бумагу показывают со всеми печатями, в которой это и расписано, где приказано верить им. Говорят, что Великое Проклятье оказалось сказкой, что раскопали Часовую башню в Блангорре до основания и там нашли какой-то древний свиток, в котором все это написано. И что касты все — придумка Прима, чтобы власть удержать. И горожане наши словно с ума посходили, ходят за этими пришлыми, не спуская глаз, в рот заглядывают, когда те говорят, поселили их во Дворце Советов. Мало того, они этих чужаков назначили главами новоизбранной Рады этой, которая теперь всем управляет в городе. У нас тут большая часть населения — свободнорожденные, им надоело подчиняться кастырям и захотелось править самим.

Спать расхотелось. Оплот веры Мира — Елянск перестал быть таковым. Рид подумал, что хорошо еще предчувствие привело пастыря к городским воротам, а так — изгнание из города было бы еще самым лучшим исходом из того, что им могло предстоять.

— А какие имена эти новые правители называют? Вдруг знакомцы обнаружатся? — спросил Сен-Прайор.

— Трое их, и какие-то свободнокровые охранниками. Но они словно излучают какие-то неведомые силы, которые привлекают всеобщее внимание, заставляя слушать. Одного зовут Торнвальд фон Реймер, он вроде как бывший пастырь — теперь главный у нас, второй — из весовщиков вроде, по имени Скаррен де Балиа — он теперь правосудие вершит, на улицах ступить нельзя, обязательно уведут из карманов все, что там лежит; третий — тоже из пастырей, рыцарь.

Только шпоры у него из какого-то черного металла выкованы. А спросить не спросишь — почему черный, а не серебро, как положено. Говорят, что двое кастырями верховными были — Магистром и Маршаллом. Рыцаря кличут Райдер фон Изм. Он у них все остальные вопросы решает, — протараторил Ди Астрани.

По мере того, как звездочет называл имена тех, кто теперь правил Елянском, у Вальда все больше бледнело лицо. Глаза остекленели, нижняя челюсть мелко — мелко затряслась, наконец, он смог вытолкнуть из горла слова, скомкивая речь, ставшую неразборчивой:

— Это они! Они — оборотни! Это ДРАКОНЫ! Понимаете, драконы! Это они держали нас в плену! Когда они драконы, их по-другому зовут, и если их назвать по именам, они снова превратятся. На Совете у Примов Марк не знал, назвал их настоящие, нынешние, темные имена, а вот они и превратились. Фон Реймер — это Киар, а де Балиа — Фрам. Их Прим изгнал из кланов, вы на уши их смотрели? А третий — это Айс, понимаете, ледовый дракон Айс?! Они убийцы, все — убийцы! — мальчик почти кричал, еще чуть-чуть и забьется в истерике.

Сен-Прайор, сидевший рядом, взял мальчика за руку и начал что-то шептать на ухо. Вскоре мальчик успокоился, исчез стеклянный пугающий взгляд, надломленная линия рта смягчилась, лицо порозовело, вернулись природные краски. Через несколько мгновений мальчик уснул, пастырь осторожно перенес его на диванчик. Новости, услышанные сейчас, были и вовсе пугающими.

Елянск, гордость пастырей Мира, захвачен оборотнями. В словах мальчика никто не усомнился — кровь астрономов и пастырей в смешении только обострила природные качества.

За окнами было все также серо, и пыльно, и стало ветрено. Хотя сезон ветров уже закончился, и близилась мокресть. Сорванная с деревьев листва с тихим шелестом пролетала мимо окон, которые еще не закрыли занавесями.

Трое пастырей и астроном склонились над картой Елянска, пытаясь придумать, как спасти город и добраться до башни, чтобы выполнить то, зачем пожаловал маленький ключник. А мальчик спал, тихонько посапывая, во сне иногда у него подрагивали руки, ему снились ключи — много-много ключей, которые летали вокруг, ему нужно было ухватить тот самый, который единственный. И на это у него только одна попытка. И вроде бы выбрал уже тот единственный, настоящий. И снова увидел маму, точнее ее лицо, оно тоже парило среди ключей, которые вонзались в ее нежную кожу, покрывавшуюся кровавыми ручейками. Пара ключей нацелилась на глаза, другая начала надрезать уши.

Вальд закричал от ужаса и проснулся. Бодрствовать было страшно, но, оказалось, что спать — еще страшнее. От его вопля вздрогнули все находящиеся в комнате, Сен-Прайор одним прыжком добрался до мальчика, обнажив кинжал.

Прижал Вальда к себе, недоверчиво оглядываясь по сторонам. Вальд отстранился, помотал головой:

— Это сон. Это сон, — глухо застонал.

— Раз сон, то теперь и бояться нечего. Ты же проснулся? — поинтересовался отец Петр.

— Вы не понимаете, да? Мне спать теперь совсем нельзя, они могут сбыться, сны, которые приходят ко мне. Я не могу их забыть, не могу их рассказывать, даже нарисовать нельзя. Если поделиться ими с кем-нибудь, даже шепотом — они становятся ближе. Я буду стараться не спать, только уж вы мне помогите, ладно, отец Тони? — мальчик назвал Сен-Прайора «отец Тони» впервые за все путешествие.

Отец Петр подошел к мальчику, положил ему на голову руки, успокаивая:

— Я тебе сейчас принесу зелье. Доверяешь ли ты мне настолько, что выпьешь его без лишних вопросов?

Мальчик кивнул, под глазами залегли темные тени, лицо побледнело, став похожим на посмертную маску. У самого эмоционального из здесь присутствующих Ди Астрани защемило сердце, и он подумал: «Куда катится этот Мир, если спасать его приходится мальчишкам… А мужи и воины сидят и размышляют, как бы вернуть себе город…»

И тут его осенила простейшая мысль, он вскочил, побегал по комнате, притягивая к себе недоумевающие взгляды. Вошедший со стаканом зелья Сен-Назарет хмыкнул — его было не удивить такими выходками, кастыри города давно привыкли друг к другу, прощая разные мелочи, на которые пришлые посмотрят с недоумением. Астроном сделал еще две быстрые пробежки, хватая себя за уши и почесывая затылок, потом остановился и выпалил:

— Мы старые дураки, знаешь ли ты об этом, отец Петр?

— Что ты — старый дурак, давно известно. Но вот почему ты решил, что и я спятил? С чего это ты решил?

— Да все же просто! Мальчик решил нашу задачу, он нам решение на блюдечке принес, а мы тут за карты хватаемся, военный совет устроили. Вот сколько этих гонцов прибыло? Трое. Войска с ними нет. Они сильны только тем, что могут говорить так, что не слушать невозможно. А как мы с ними можем бороться?

Надо просто назвать их имена. И все.

Взрослые переглянулись. Вальд старался выпить препротивнейшее зелье.

Ди Астрани продолжил, немного растерянно:

— Только вот гарантировать, что тот, кто будет их имена называть, останется в живых, пожалуй, нельзя, — последние слова он произнес почти шепотом, опустив плечи и уткнувшись взглядом в пол.

Недолго посовещавшись, решили, что надо тянуть жребий. Вальд, наконец справившийся с лекарством, стал выглядеть чуть лучше — исчезла нездоровая бледность, взгляд стал более осмысленным. Отец Габриэль на небольших клочках бумаги написал имена, которые сложил в чью-то шляпу, лежавшую на диванчике. Мальчик, следивший за процессом подготовки к жеребьевке, сказал, что бумажек неверное количество, что он тоже может участвовать.

Сен-Прайор попытался возразить:

— У тебя задача другая.

На что мальчик огрызнулся:

— Ну да, у вас тоже задача меня оберегать, а вы собрались вон куда. Я имею полное право участвовать в выборе. Если Семерка сейчас смотрит на нас, идти должен именно я. Я хочу отомстить за тех, кого они сожрали — вы забыли, что среди них были мои друзья? Я навсегда запомнил их имена и могу перечислить всех без запинки и без ошибки. И я точно знаю, что мне они навредить не смогут. Чего не скажешь о вас, — он выпрямился и смотрел с вызовом на пастырей.

Астроном с горечью произнес:

— Мальчик, ты снова вынуждаешь нас прятаться за твою спину. Если что-то с тобой случится — мы же не будем знать покоя до конца своих дней, а то и после их окончания.

— А кто вас заставляет прятаться? Мы пойдем все вместе. Я и мои сопровождающие не знаем города, любой патруль способен задержать нас и отдать вашим новым «правителям». Сен-Прайор поклялся меня оберегать, отец Рид тоже. Вот все и отправимся. Когда ваши деятели будут публично выступать?

Кровь двух великих каст Мира заговорила в полный голос, заставляя мальчика быть умнее, чем взрослые, взрослее, чем умные, заставляя его сделать шаг вперед, наделяя всеми качествами вождя, за которым нельзя не пойти. Пастыри с гордостью смотрели на своего, как они считали, кровника. Астроном смотрел с любовью — это каста эмоциональных людей, которые могли себе позволить любить открыто.

Захватившая власть троица собирала весь город на центральной площади после заката ежедневно. Заговорщики решили не медлить — закат уже отбагровел.

После посещения площади оставшиеся в живых и Вальд, которому нужно было выжить при любом раскладе, должны поспешить в Часовую башню, чтобы выполнить порученное. Отец Петр благословил всех на праведные деяния, пожелав крепости духа и удачи.

Сен-Прайор, Рид и Вальд закутались в плащи, чтобы не подвергаться опасности раньше времени. Кастыри не посчитали нужным прятаться, поэтому оделись так, чтобы не мерзнуть — вечером и ночью пронизывающий ветер становился холоднее. Серый дневной свет постепенно становился светло — синим. Наступали сумерки, навевая тоску на тех, кто жил в одиночестве, и на тех, кто слаб духом. В этот час совершалось самое большое количество самоубийств — свет, приобретающий в это время особый оттенок, словно шептал, что все в Мире бренно, что лучше покинуть Мир и уйти туда, где нет печалей и тоски. В этот самый час заговорщики покинули своё убежище и отправились на центральную площадь. Перед самым выходом Вальд, закутанный в темный плащ, подошел к Сен-Прайору, смущенно потоптался, глубоко вздохнул:

— Отец Тони, пообещайте мне, пожалуйста. Если, ну, если не получится у нас что-нибудь, вы не убивайте себя, а то я ваш обет случайно подслушал.

Доберитесь до моей мамы и скажите ей, ну, что я был смелым мальчиком. Я знаю, я спрашивал у пастырей, они говорят, что тот, кому посвящен обет, может от него освободить. Вот я вас прошу, скажите ей, а? — выпалил все это и затих, с надеждой глядя влажными глазами снизу вверх.

В горле Сен-Прайора, который видел и слышал на исповедях такие вещи, которые не укладываются в голове у людей других каст, что-то пискнуло, он присел, взял мальчика за плечи:

— Друг мой. Ээ, я могу тебя так называть? Не надо говорить сейчас о неудачах, пусть сумеречный свет не коснется тебя своей тоской. У нас все получится, и ты сам ей расскажешь, как ты спас целый город, гордость пастырей.

Вальд неуверенно улыбнулся, потом расправил плечи, вздернул голову, откинув капюшон, и шагнул через порог.

Мальчик шел первым, за ним его спутники: Рид и Сен-Прайор, спрятав обнаженные кинжалы под плащи; замыкали шествие местные кастыри. От торжественности момента даже суетливость и болтливость астронома куда-то подевалась, и он выступал спокойно и важно, словно сам Аастр. Остановить их попытались один только раз, почти перед самой площадью. Патруль свободнорожденных остановил, по иронии судьбы это были те же самые люди, которые встретили путников возле городских ворот.

— Куда это вы направились, святой отец? И в сопровождении этих самых подозрительных личностей? А мальчишку ведете куда? Мальчишкам строго ведь наказано, после заката не попадаться на улицах?

Отец Петр поспешил в Вальду, которого крепко держал за плечо дюжий вояка.

Мальчик вяло отбрыкивался, пытаясь вырваться. Пастырь по одному легко отогнул пальцы патрульного, пристально глядя тому в глаза, освободил мальчика и отодвинул его за спину:

— Послушайте голос разума своего, или, если он слишком тих, тогда услышьте меня. Вы знаете, что у каждой касты свое предназначение, только свободнокровые вольны в выборе. Поэтому не мешайте нам, а мы не будем навязывать вам свою волю, — говоря это, Сен-Назарет продолжал смотреть, не мигая, в глаза собеседника, который начал пятиться назад, пока не укололся о копье, которое держал в руках его собрат по оружию, стоящий позади. Лицо патрульного прояснилось, словно вспомнил что-то, что давно пытался вспомнить, да никак не удавалось:

— И, правда, братцы, пойдем отсюда. Пусть эти кровники творят свои дела, нам — то, что до этого.

Сумерки уступили место ночи. Площадь была ярко освещена множеством факелов, пламя которых раздували порывы холодного ветра, к ночи совсем взбесившегося. Собралось немало народу, купеческая братия едва успевала продавать закуски и напитки, это кастырям лучше не появляться на людях, а все остальные — могли смело перемещаться по городу. Особым спросом пользовалось все горячее. Дразнящий запах еще дымящихся пирожков разносился повсюду. Из широченных термосов особой конструкции, прилаженных за спиной у торговцев, текли реки кафэо, чаю, шоколаду, каких-то неизвестных напитков, явно веселящего свойства. Толпа находилась уже в изрядном подпитии. Из горожан были практически все мужчины и женщины, только стражники оставались на посту, да совсем немощные старики и те, кому меньше 20 лет, сидели по домам. Кастырей на площади, кроме Ди Астрани и Сен-Назарета, не было. Они и не пытались затеряться, прошли сквозь толпу, которая поспешно расступалась перед ними, словно перед больными дурной болезнью. Кастыри встали впереди, на виду у всех. Вальд присел за отцом Петром, спрятавшись под полами плаща. Остальные могли стоять открыто, а мальчик — он бы слишком выделялся, даже закутанный.

Когда волнение толпы достигло апогея, на помост вышла правящая троица. Все, как на подбор. Высокие, крепкие, мускулистые. На плечи каждого — наброшен черный плащ с багровым подбоем. Волосы собраны в хвост, но уши прикрыты ниспадающими черными локонами. Их появление было встречено оглушительным ревом. Первым вышел чуть вперед тот, кто раньше звался фон Реймером. Превращение пошло на пользу его внешности: накопленный за годы правления жирок вновь стал внушительными мышцами, обрюзгшее лицо подтянулось, глаза налились демонической силой, голос стал ниже и громче, вкрадчивее, проникая в душу. Фон Реймер легко поклонился, вскинул руку вверх, прося тишины:

— Братья и сестры! Мы снова рады видеть ваши лица! Мы собрались здесь, чтобы решить наиважнейший вопрос! Будем ли мы подчиняться блангоррским святошам, которые зажрались там, на своих холмах, забывая о нуждах своего народа. Тем, кто придумал касты, чтобы разъединить нас! Они скрывают то, что нашли под своей разрушенной башней! Зачем нам это, зачем нам разделяться на какие-то касты? Мы все равны, мы можем создать свое государство — Вольное княжество Елянск! Впрочем, я не настаиваю на названии — вы можете выбрать его сами!

И понес, понес в этом духе на битый час. Вызывая радостные крики, шумное одобрение и бурные аплодисменты. Вальд сначала пытался вслушиваться, потом потерял мысль и, пригревшись среди складок плаща, замечтался. Спать совершенно не хотелось — зелье отца Петра оказалось очень качественным.

Вспоминались все его друзья, мамино лицо, блангоррский Ди Астрани.

Почувствовал, что на сердце легчает. Путешествие, что началось так весело, именно сейчас перестало быть таковым, становясь мучительным и печальным.

Героический запал прошел, кровь остыла, и хотелось прямо сейчас сидеть с мамой в уголочке, прижаться лбом к ее плечу и сидеть, не шевелясь, вдыхая ее запах, такой родной. Вальд почувствовал, как его потихоньку дергают за капюшон, поднял глаза и увидел отца Габриэля, который взглядом указывал на помост. Мальчик вслушался — последний из ораторов, которого он знал, как Айса, заканчивал свою пламенную речь, обещая золотые горы и процветание всем, кто пойдет за ними. Последней фразой его был вопрос, предназначавшийся для тех, кто еще мог здраво рассуждать, чтобы их тут и обнаружить:

— Может быть, будут какие-то вопросы и пожелания? Господа, не стесняйтесь!

МЫ пришли к вам, чтобы править вместе с вами! Прошу! — сделал такой изящный жест, приглашая на сцену.

Вальд выпрямился, глубоко вздохнул, обуздывая панику и рвущийся из всех пор страх:

— А может ребенок принять участие? У меня есть и вопрос и пожелание!

И, пока народ ошалело крутил головами и пальцами у висков — откуда дети, велено же по домам сидеть — в три прыжка добрался до возвышающегося помоста, на ходу освобождаясь от сковывающего движения плаща. Запрыгнул на дощатую сцену, обратив внимание, что доски, уложенные ровными рядами — стыки почти не видны — составляют единое целое, и отшлифованы на совесть.

Слегка покачнулся на краю, ловя равновесие — гибкий, худенький мальчик, смуглый, немного высоковат для своего возраста, волосы немного взлохмачены, ярким огнем горят глаза истинного звездочета — присутствие крови пастырей нисколько не угасило их пламя. Прошелся по сцене колесом, вскочил, подняв руки, как это делают циркачи, и заулыбался во весь рот, показывая крепкие белые зубы:

— Уважаемые господа горожане и гости славного города Елянска! Если дозволено будет сказать пришлому мальчишке честное слово перед достопочтенным собранием, попрошу вашего внимания!

После этой фразы мог высказываться открыто даже смертник, шедший на казнь, и никто в целом Мире не смел запрещать говорить. В Елянске помнили древнюю просьбу дозволения, хотя очень редко применяли, Ди Астрани вспомнил, научив кровника. Толпа обратилась в слух. Вальд раскланялся перед правящей троицей и нараспев зачастил:

— Уважаемые дамы и господа! Зовут меня Торнвальд де Аастр, моя мать — из клана астрономов, отец — из клана пастырей, а я получился вот такой, — снова кувырок, подбираясь все ближе к троице.

Фон Реймер смотрел на мальчика, широко открыв глаза — превращение вытравило человеческие привязанности, но пока он находился в обличии человека, часть чувств и память возвращались. Вальд был точной копией своей матери и бывший пастырь видел это, узнавая черты, которые когда-то были так дороги. Нужно было остановить разыгрываемый мальчишкой фарс, но что-то внутри не давало даже рта открыть.

Вальд продолжал:

— К вам я обращаюсь потом, что очень хотел увидеть своего отца и заглянуть в его глаза. И сейчас, не затрачивая ни минутки вашего внимания более, я хотел бы назвать имя его, чтобы вы, достопочтенное собрание, могли решить, достоин ли я такого отца? Я не взываю к его родственным чувствам, хочу лишь видеть истинное его лицо. Итак, отец мой, бывший Магистр клана пастырей Блангорры, изгнанный из клана и города, вычеркнутый из книг живых, славный бывший рыцарь — убийца, истребитель клана астрономов Торнвальд фон Реймер!!! И вот я не знаю — признает ли он меня, я столько лет провел вдали от него. У моего отца теперь такие могущественные друзья, что впору напугаться, — довольно правдиво «задрожал от ужаса». Потом продолжил, торопясь, боясь, чтобы никто не перебил:

— Итак, прошу любить и жаловать и его друзей: бывший весовщик, бывший Маршалл Блангорры, такой же лишенный ушей, как и мой отец, продажный судья, а ныне — мертвец Скаррен де Балиа! И последний из ряда, но никак не последний по значению — рыцарь, но бывший, казненный за то, что убил своего родного брата из зависти, завидуя многим в течение своей жизни! Достоин ли я такого отца? Достойны ли вы таких правителей? Вы хотите служить убийцам и предателям, уважаемые елянцы?

Сделал коротенькую паузу, вспоминая, все ли он сказал, потому, что знал — после имен больше сказать будет нечего, некому и некогда. Продолжил:

— Ваши нынешние правители известны в узком кругу также по именам, данным их владыкой, чтобы показать их теми, кто они на самом деле. Доказательством моих слов могут служить уши, вернее их отсутствие, они шрамы эти прячут под пышными прическами. И зовут их теперь: Киар, Фрам и Айс!

На площади воцарилась тишина, где-то вдалеке гавкнула собака, ветер шумел, но больше — не звука. Вальд вспомнил свой сон, тот, где мама танцевала перед костром в сезон дождей — там было также тихо. Глаза толпы были прикованы к троице.

Как только Вальд замолчал, началось превращение. Стоящие в первых рядах пятились назад, не отрывая взглядов от помоста. Лишь четверо пришедших с Вальдом стояли неподвижно. Очнувшийся раньше всех Сен-Прайор ловко сдернул мальчика с края помоста. Толпа обезумела, своими глазами увидев ужасающее зрелище, и бросилась врассыпную. Люди бежали, вопя во все горло. Те, кто падал, уже не мог подняться, попав под ноги толпы…

Над площадью резко запахло раскаленным металлом и ввысь взмыло три ящера: черный, как ночь в новолуние; красный, как свежепролитая кровь и ледовый, холодный, как тоскливое одиночество. Взлетели и исчезли в ночном небе, затянутом тучами.

Отец Петр недоуменно пожал плечами:

— Странно как-то, они так улетели, без борьбы. И даже не подожгли ничего, и наш мальчик цел и невредим.

Звездочет усмехнулся:

— А ты словно не рад?

— Да ряд я, рад. Только как-то странно это. Горожане взбесились, став непредсказуемыми, чего теперь от них ожидать, я и не знаю.

— Вот они и добились того, что хотели. Елянск теперь чужой, тут теперь опасно.

Драконы и их хозяин надеются на то, что взбунтовавшаяся толпа не разбирает, кто прав, кто виноват.

Заговорщики быстрым шагом покинули опустевшую площадь. Город казался до странного пуст, куда девались горожане — непонятно, но раздумывать над этим было некогда.

Вскоре показались часы башни, звездочет открыл двери и остановился, потрясенный. Снаружи все было целым — стены, часы, башня, камень над часами. Жилище астронома и лестницы, которые вели вверх, к месту наблюдения — все было разрушено, везде валялись обломки посуды, мебели, обрывки тканей, откуда-то из бывшей кухни тянуло гарью, неподалеку еще тлел любимый астрономов стул, на котором он так любил сиживать после обеда, разбирая свои записи наблюдений. Отец Петр вошел внутрь, немного отодвинув Ди Астрани:

— Эрик, я могу тебя поздравить — горожане боялись тебя больше, чем остальных кастырей. Ты самый непонятный для них — на крышу лазаешь все время, в стекляшку свою смотришь, всегда знаешь, сколько времени, всегда знаешь, кто к какой касте принадлежит, предсказываешь им разное — не всегда приятное.

Вот они так свое восхищение показали. Веди нас, где тут твой подвал.

Проберемся как-нибудь? У тебя там замок хоть какой завалященький был?

Удрученный астроном, понурившись, стал пробираться среди груд битого кирпича и досок. Потом повеселел, вспомнив что-то:

— У меня там не замок был, а вход такой хитрый, что найти не каждый сможет.

Шел и бормотал себе что-то под нос, разбирая заторы, случившиеся на пути.

Вскоре добрались до лестницы наверх, отец Рид недоуменно поднял брови, подумав: «А старик часом не того, с горя рассудком не сдвинулся?». Но нет, звездочет выглядел хоть и опечаленным, но вполне вменяемым. И уверенно вел их к проему в потолке. Подошел вплотную к месту, где валялись обломки деревянной удобной лестницы, покачал головой, потом дернул за какую-то веревку, которая словно без дела болталась рядом и сверху на него упала крепкая лестница, связанная их довольно-таки толстых веревок, едва успел отойти, чтобы не прилетело по голове. Первым полез, следом отправился Вальд, а потом и все остальные. Карабкались довольно долго, башня высоты порядочной, да и привычки лазания по таким сооружениям особо ни у кого не было, кроме астронома и Вальда. Оказавшись на площадке наблюдений, Ди Астрани вздохнул с облегчением: его потрепанный телескоп был на месте и невредим. Потеря его стала бы невосполнимой, найти рабочий инструмент для наблюдений давно уже очень трудная задача, поэтому аппараты эти передавались по наследству. Погромщики поленились пробраться наверх, они просто уничтожили лестницу, видимо решив, что этого достаточно. Звездочет благоговейно сложил телескоп, убрав его в секретное место, малозаметное для непосвященного. Улыбнулся смущенно:

— Я потом приберусь и распакую его.

Со смотровой площадки путь вел вниз. Отыскать его без астронома не удалось бы: стены и пол, выложенные гладким камнем, представляли собой сплошной монолит без единой щелочки. Даже Сен-Назарет не смог сказать, где вход. Ди Астрани встал спиной к тому месту, где стоял ранее телескоп, отмерял пять шагов вперед, по два шага влево и вправо, поколебался немного, потом наступил на сероватый неприметный камень, оказавшийся прямо перед ним.

Сначала ничего не произошло, потом послышался глуховатый скрип и какое-то металлическое бряканье, Ди Астрани едва успел отскочить в сторону, кусок крыши просто рухнул вниз, упав на крышку люка. Звездочет поднял крышку за скобу, под ним оказалась каменная лестница — широкая, с удобными ступенями.

Вход на нее затянуло паутиной, что лишь обрадовало — тенета были такими плотными и подернутыми густым слоем пыли, давая понять, что здесь уже долгое время никого не было. Астроном засмущался:

— Я сюда и не заглядывал никогда, знал, что тут лестница вниз, а мне туда незачем было ходить. Вот и наплели тут местные, так сказать, жители.

Отец Петр дружески шлепнул по плечу Эрика:

— Да не оправдывайся, вот ты как гостей встречаешь! Грудой камней вместо обеда, прогулкой по веревочной лестнице вместо десерта. А сейчас вместо кафэо и напитков — паутину развешал. Шутник ты, батенька.

Вальд захохотал во все горло — впервые в Елянске. Покидая площадь, глядя вслед драконам, мальчик почувствовал, как разжимаются цепкие пальцы печали и тоски, крепко державшие его за горло и не дававшие улыбнуться. А теперь еще и вот что оказалось — отец Петр — шутник! Рид и Сен-Прайор улыбнулись, радуясь, что к их маленькому товарищу возвращается его природная способность радоваться жизни. Ди Астрани взял палку, валявшуюся на крыше, и намотал на нее паутину, от которой во все стороны летела пыль:

— Вот мне интересно, на что тут пауки надеются? Откуда тут букашка-таракашка появится? Странные они существа, у меня мороз по коже, когда я за ними наблюдаю. Плетут чего-то, плетут все время…

Ворча таким образом, звездочет первым спустился в открывшийся люк. По каменной лестнице оказалось идти намного дольше, спускаясь ниже и ниже, кое-где приходилось сметать паутину, перекрывавшую проход наглухо. Чем ниже спускались, тем непрогляднее становилась темнота. Наступило время зажечь факелы, которые кто-то заботливый давным-давно сложил именно на этом пролете — знал, где и когда понадобятся. Несмотря на то, что лежали факелы очень давно, и их покрывал толстенный слой пыли, загорелись вмиг и исправно светили до той поры, пока на другой площадке, что пониже, не нашлась вторая такая же куча.

Звуки города стихли, каменные ступени сменились металлическими, лестница скрутилась винтом, плавно сужаясь. Вскоре идти возможно стало только по одному. Факелы решили поберечь, оставили светить только первый и последний, у остальных руки были свободны — просто так, на всякий случай.

Какая-то странная напряженность чувствовалась в воздухе. Ди Астрани, шедший первым — все-таки его вотчина — рассказывал какую-то очередную байку, чтобы успокоить расходившиеся нервы себе и своим спутникам.

Прервался на полуслове, замер, прошептал сдавленно:

— Все, ступенек больше нет.

Спустились на песчаный пол, где не было ни пыли, ни паутины, рядом с лестницей — небольшой пятачок свободного пространства, на котором едва разместились. Вальд, повернувшись, пребольно ударился локтем обо что-то, замотанное в пропитанную маслянистым составом ткань. Звездочет, повернувшийся на возмущенное шипение мальчика, рухнул перед этим нечто на колени:

— Вот и довелось мне увидеть древнее секретное оружие каменщиков. Сбылась моя давняя мечта.

Дрожащими руками начал разматывать промасленную веревку, осторожно открывая взглядам какие-то металлические трубки — три штуки, спаянные или как-то иначе скрепленные вместе. Ткань сложил аккуратно, веревку смотал, глядя с неподдельным благоговением. Вальд подошел поближе, ощупывая гладкий металл, ничего похожего на отверстие для ключа пока не находилось.

Потянул за какую-то рукоятку, она со звоном отломилась. Вальд испуганно поднял ее вверх и быстро отошел в сторону:

— ОЙ!

Возмущенный таким отношением к святыне, астроном приготовился уже было ворчать, как вдруг заметил, что эта самая отломанная рукоятка открывала крышку паза, в который и должен был вставляться ключ.

— Вальд! Вальд! Да вот же оно! Ты нашел! Ты нашел, ты сможешь теперь от ключа, наконец, избавиться!

Мальчик снова подошел к оружию, нерешительно оглядел своих спутников.

Сен-Прайор одобрительно кивнул. Вальд достал ключ из-под ворота рубашки, снял его с шеи и поместил его в паз. Ключ подошел идеально — он и был создан для этого. Вальд, вспомнив наставление Прима — такого далекого и такого сейчас близкого, повернул ключ семь раз по часовой стрелке. Вальд не утерпел, оглянулся и потихоньку попробовал повернуть против часовой стрелки, — ничего не случилось. Пришлось подчиниться и действовать, как велено было.

Поначалу ничего не произошло, потом раздалось тиканье и пощелкивание, словно кто-то перебирал вдалеке металлические шарики, укладывая их друг на друга. Потом ключ раскалился так, что обжигал руки до кости, выскользнул и исчез в пазу, раздалось мерное жужжание. Металлические трубки начали проваливаться в пол, пропадая из виду. Было жутко интересно смотреть на то, как это начинает работать, поэтому-то и стояли тут, открыв рты, несмотря на то, что нужно было спешить, несмотря на то, что на руке Вальда вспухал волдырь от ожога, оставленного ключом. Первым очнулся отец Габриэль, оторвал взгляд от уже свершившегося и начал рыться в карманах, чтобы помочь мальчику, обработать рану. Сен-Прайор заспешил наверх, искать голубя для отправки сообщения в Блангорру, как и было договорено ранее.

Наскоро перемотали Вальду обожженные руки, мальчик морщился от боли, но мужественно молчал. Ди Астрани засуетился:

— А зачем искать, у меня тут они есть. Я ж говорил, или хотел сказать да забыл.

Хорошие голубки, скоростные. Вмиг домчат.

Заспешили, засуетились, назад на смотровую площадку поднимались чуть ли не бегом, даже убеленные сединами елянские кастыри — и те спешили изо всех сил, пыхтя и обливаясь потом. Вскоре достигли цели. В подвале время текло по — своему, казалось, что пробыли там всего ничего. Ан нет — снаружи уже начало светать. Да и воздух внизу был другой, что ли — все чувствовали себя отдохнувшими и выспавшимися — несмотря на события последних бессонных суток.

Посещение творения древних каменщиков отметило их всех тайными знаками. Отец Петр, смолоду седой, как побитые заморозками виноградники Ущелья, за одну ночь приобрел роскошную шевелюру цвета самой темной ночи. Ди Астрани, с детства жаловавшийся на головные боли и страдающий от болезни костей, которая в сезон дождей приносила невыносимые мучения, навсегда избавился от этой болезни и от тех, про которые не знал — даже простуда обходила его стороной — до скончания его лет. Рид и Сен-Назарет, еще не успевшие обзавестись возрастными болячками и сединами, окрепли физически, мыщцы налились силой. Лишь с Вальдом не случилось никаких видимых изменений — кроме появившихся шрамов на руках — от ожога, которые так никогда и не затянулись полностью, выделяясь уродливыми рубцами. Хотя, может быть, что-то и было еще, но пока не проявляло себя.

Становилось светлее, и вот уже все семь светил в ореоле пыли, поднятой постоянно дующими ветрами, появились на небе. На крыше, рядом с тем местом, где стоял телескоп, находилась голубятня, которую сначала не заметили, потому как до нее и дела тогда не было. В голубятне негромко о чем — то своем, птичьем, ворковали пернатые летуны. Голуби, как и говорил звездочет, и вправду были хороши: сильные, крепкие, как на подбор, с крупными темными клювами. Ди Астрани рассказал, что голубей покупал сам, в последнюю поездку в Блангорру у птичника из Пресветлого Дворца, которого знал не первый год. Выбрали для пущей надежности четверых, Ди Астрани написал на тонюсеньком клочке бумаги «Елянск», пошептал что-то над голубями, примотал послание и отпустил.

— Ты что там над ним колдовал? — спросил Сен-Назарет.

— Да так, удачи пожелал и счастливого пути.

Вздохнули, наконец, с облегчением. Они свою задачу выполнили, теперь осталось лишь узнать, что там с городом творится, да собраться в обратную дорогу.

А в Елянске творились странные вещи. День обнажил то, что милосердная темнота ночи скрывала от глаз. Свободнокровые, те, кто стояли рядом с проклятой троицей, почувствовали вкус власти. Их не сдерживала кровь, не было знаний, воспитание — улица и такие же, как они, старшие товарищи, которые учили, как пить, курить, воровать и обходиться с тимантями, когда те прекословят и не хотят подчиняться прихотям — жизненно необходимый опыт. В Елянске редко свободнорожденных брали на ответственные работы, и на посты никакие не назначали. Ныне же они попробовали — каково это — быть при власти, и им понравилось. Теперь так просто сдаваться они не собирались. Несмотря даже на то, что их, так называемые, лидеры были развенчаны и с позором бежали, оставив за собой лишь груды пепла кое-где — куда рыкнули для острастки. Подумаешь, делов-то.

И жаль, драконы улетели, с ними-то Елянск точно был бы только для свободнорожденных. Это у этих кровников какое-то предсказание, это им бояться надо. Не наша война, пусть эти касты себе кровушку портят, а мы помогать ни им, ни их врагам не будем, глядишь, и истребят друг друга, а нам хорошо будет потом. Не думая о том, каким это будет «потом».

Небольшие группки свободнорожденных собирались на окраинах, договариваясь о взаимодействии, воруя друг у друга все, что попадалось под руку и принадлежало более слабому. По окончании таких сборов все присутствующие дружно пускали между собой флягу, в которой была совсем не водичка, а нечто позабористее. Расползались, прихватывая, что плохо лежит.

Потом, проспавшись, хвалились друг перед другом: кто сколько украл, сколько выпил, скольких тимантей поимел, скольких из них прибил — в общем, вояки.

Как собирались город захватывать — так толком не договорились, да и потом что с этим городом делать — тоже никто не раздумывал.

Мирные свободнорожденные, также как и кровники каст прятались по домам, город был странно тих. Ветер гонял по улицам кучи мусора, шумя среди ветвей почти облетевших деревьев. Окна днем и ночью во всех домах — бедных и не очень — оставались занавешены непрозрачными шторами. Кое-где пылали пожары, были разграблены магазины — купцы торговать не решались, а те, кто не запасся провиантом, долго не мудрствовали — взламывали нехитрые замки и, не боясь гнева торговой братии, присваивали себе все, что считали нужным.

Ограбление купца в мирное время каралось строго, но сейчас-то, поди, поймай, да и, поди, докажи. Воры никого не убивали, следы затаптывали тщательно, чтобы и весовщик породистый с трудом мог их прочитать. Весовщикам же велено было сидеть и не высовываться, потому что на них первых могли отыграться повстанцы, памятуя былые обиды. Напряженная тишина царила в Елянске, воздух пах дымом, напряженное ожидание близкой беды ощущалось почти физически. Кое-кого из уличной шушеры вздергивали на фонарях, деревьях, без долгих разговоров. Свои же, за какие-то внутренние разборки. А то, как же без висельников-то на бунте.

Печальное зрелище являл Елянск в это пасмурное ветреное утро. Ди Астрани, Вальд и пастыри шли, не таясь. Они держали путь к храму повитух — искали кастырей, для начала решили найти повитуху — Нарику Изабеллу Кристу, которая могла помочь с установлением мира в городе. Потом нужно отыскать кастыря весовщиков, для которого были особенные поручения. Сен-Назарет печально качал головой, глядя на то, во что превратился их любимый город. Город благочестия, город прекрасных храмов, город парков и тенистых аллей…

— Если все получится, вы приезжайте к нам потом, когда мы восстановим город.

Вальд кивнул. После его выступления перед драконами, отношение к мальчику резко изменилось — его стали считать главным из всей команды, внимательно прислушиваясь к его мнению.

Храм повитух, вопреки опасениям, не был разрушен и не опустел. Там кипела бурная деятельность. Возле ворот пришлось задержаться, несмотря на то, что охрана знала кастырей в лицо, им было не велено пропускать кого бы то ни было, если этот кто-то здоров и не нуждается в помощи сестер. Едва смогли доказать, что дело срочное и промедление невозможно. Суровая охрана у повитух. Отец Петр молитвенно воздел руки, когда увидал приближающуюся повитуху. Вальд смотрел на мать Нарику во все глаза, забыв об обожженных руках. Все виденные кастыри этого клана были возраста более, чем среднего, все походили на добрых бабушек, которые все знают, все видели и все понимают. А эта! Она столь разительно отличалась, что было от чего разинуть рот. Идущая к ним женщина в серой форменной одежде была молода и прекрасна: белоснежная кожа, большие фиалковые глаза, опушенные длинными изогнутыми ресницами, точеный прямой носик, пухлые темно-розовые губы и роскошная пепельная коса, спускающаяся из-под серого колпака. Запах лекарств, окутывающий кастыря, показался слаще запаха любых цветов и, тем более, духов. Среднего роста, стройная, отличная фигурка угадывалась, несмотря на форменное одеяние, призванное скрывать. Если бы Вальд был истинным астрономом, его бы эта встреча ничуть не встревожила, но кровь пастырей, вольных выбирать себе спутниц жизни среди любых женщин, сейчас заставляла мальчика беззастенчиво любоваться повитухой. Порывисто поздоровалась, озабоченное лицо и возмущенно, без предисловий:

— Отец Петр! Я не могу бегать на всякие советы, когда вам этого нужно, больные и роженицы ждать не могут. Некоторым нужна срочная помощь, моя помощь!

Понимаете?

— Матушка Нарика, я прекрасно осведомлен о вашей чрезвычайной занятости.

Но вот что вы скажете на то, что вашему любимому городу грозит опасность?

Что свободнокровые собрались править сами? Вы так заняты, что ничего не слышали — даже никаких слухов? Рассказать вам, чем такое правление грозит Елянску? Среди ваших больных не многовато ли раненых?

Повитуха побледнела, прижав руки, которыми только что возмущенно жестикулировала, ко рту, пытаясь сдержать гневное восклицание:

— Проходите. Здесь говорить опасно, если все, что вы говорите, соответствует истине.

Прошли по роскошному двору храма. Там и сям пестрели ухоженные клумбы, благоухающие различнейшими цветами — даже сейчас, когда похолодало. В искусственных водоемах виднелись плавники экзотических и не очень рыб; дорожки — тщательно выметены, на оголенных деревьях — ни одной надломленной или сухой ветки; скамьи и качели, расставлены по всему двору — удобные, свежевыкрашенные. В общем, дворик просто зазывал присесть, отдохнуть и развеяться, напоминая, что все в этом прекрасном Мире — суета.

Бродили выздоравливающие, некоторых на креслах-каталках возили сестры. В самом воздухе было разлито спокойствие и тишина, слышалось пение птиц, шум ветра в кронах деревьев и неспешные шаги.

Появление кастырей и путников, спешащих через двор, в сопровождении матушки Кристы, выбивалось из этой картины. Повитухи, находившиеся во дворе, недоуменно и встревожено переглянулись, но потом, решив не беспокоить своих подопечных, справились с волнением. Пройдя через парк и дворовые постройки, мать Криста и ее спутники оказались в личных покоях повитух. Жилище кастыря было удобным и светлым, в нем не было никаких излишеств, только все самое необходимое. Мать Криста пригласила своих гостей к столу, отведать, что есть. Вальд почувствовал, что изрядно проголодался и просительно уставился на отца Петра. Пастырь спохватился:

— Я не представил вам своих спутников. Мальчик — Торнвальд де Аастр, дитя двух кланов — астрономов и пастырей, отец Тони Сен-Прайор и отец Габриэль Рид — клан пастырей, ну, а с Ди Астрани вы знакомы.

Повитуха удивленно раскрыла глаза:

— Мальчик астрономов и пастырей? Откуда такое чудо?

— Долгая история, матушка, когда-нибудь я вам ее расскажу, но только не сегодня. Время поджимает.

Хозяйка и гости раскланялись, уверив друг друга в приятности знакомства.

Вальд заметил про себя, как прекрасна улыбка матушки Кристы: неторопливо обнажавшая ровные белоснежные зубы, искренняя, светлая, лучистая.

— Я полагаю, что завтраком господа кастыри вас не угощали? И мальчику надо промыть и перевязать раны, вы не находите? — все заметила, все учла без лишней суеты.

Быстренько достала небольшой чемоданчик с алым фартуком и ножницами, нарисованными на крышке — выглядели, как настоящие — обработала и перевязала руки мальчику — он даже не почувствовал боли, лишь ласковые, словно шелк, прикосновения. Потом она сноровисто накрыла на стол, который быстро оказался плотно заставлен тарелками, вазами, блюдцами со всяческой снедью. Ди Астрани заметил, что мать Криста — умелая хозяйка, известная во всем городе мастерица по изготовлению различных кулинарных изысков.

Повитуха порозовела от похвалы и пригласила всех за стол. Спешка и нервозность, с которой она встретила гостей, отступили. Во время сытной, но такой недолгой трапезы, гости поведали повитухе о том, что произошло в Елянске. Она выслушала, терпеливо и внимательно:

— Все это очень печально, конечно. Но в чем моя задача? Я полагаю, что вы рассказали мне это неспроста. Вы не пошли ни к кому из других кастырей, придя ко мне первой, и что вы хотите от меня?

Ответил ей отец Сен-Назарет после краткого раздумья:

— Мы искренне не хотели втягивать вас в эту историю, зная вашу крайнюю занятость. Но никто, кроме повитух, не имеет такой власти над человеком. Вы и только вы можете заставить, нет, пожалуй, я не так выразился, не заставить, а мягко направить мысли кого бы то ни было по верному пути. Нам нужна ваша помощь и именно ваша, матушка. Потому что никто, кроме вас, не обладает таким могучим даром внушения. Мы хотим, чтобы вы вернули свободнорожденным их свободную волю, чтобы их разум очистился от той скверны, которой их наделило совместное властвование с оборотнями — драконами. Мы хотим, чтобы город стал таким, как раньше.

Свободнорожденные могут лишь разрушить Елянск, и он станет заброшенным, как многие из пограничных городов.

Замолчал, побоявшись бередить все еще кровоточащую рану астрономов — это их города засыпает песками.

Мать Криста нахмурилась:

— И вы считаете, что я могу заставить, именно заставить, по-другому это не назвать, свободнокровых забыть про свои притязания и снова стать прежними?

Они стали иными, чем были — они научились мечтать и бороться за свои мечты.

— А вы хотите, чтобы они своими так называемыми мечтаниями помогли драконам разрушить весь Мир? Вы забыли слова Проклятья, которое эти самые драконы олицетворяют? Ваше мягкосердечие общеизвестно, но сейчас вы должны выбрать: использовать свой дар и помочь борьбе с нашим извечным врагом или позволить свободнорожденным разрушить город и одно из оружий, которое этот мальчик запустил в действие. Как работает это оружие — мы не знаем, поэтому малейшее изменение обстановки в городе может навредить.

Мальчик, кстати, не побоялся открыто выступить против этих летающих гадов, он видел, к чему может привести их победа. Хотите, он поделится с вами своими воспоминаниями о многодневном плене вместе с другими детьми? Вы хотите, чтобы из-за вашей слабости и человеколюбия дети Мира, а, возможно и Зории, погибли во славу Хрона?

Повитуха посмотрела на мальчика другими глазами — в которых промелькнуло сочувствие и удивление. Вальд же впервые в жизни понял, каково это — постоянно находиться в борьбе за чужую жизнь, отстаивая каждую — с рождения и до глубокой старости, отгоняя горе, болезни и беды; каково это — быть повитухой, призванной воительницей с тяжкими дарами от матери Виты, слишком тяжкими для хрупких женских плеч. Мальчик понял, почему повитухи выглядят гораздо старше своих лет. Понимание этого факта пришло само, его детство заканчивалось, сбегая от него по мраморным лестницам, хохоча и резвясь напоследок. После пережитого он уже не мог быть тем мальчиком, который странствовал с матерью сквозь пески Крогли, не заботясь о завтрашнем дне. Путешествие с ключом завершило его детство, хотел Вальд этого или нет. Хотя, наверное, взросление началось раньше, в тот момент, когда он попал во внутренний дворик замка фон Мааров, с другими похищенными детьми, окруженными изрыгающими злобу и ненависть драконами. В тот момент, когда мальчик решил бороться, детское сознание начало становиться взрослым, минуя всякие переходные стадии. Пока Вальд следил за изменяющимся лицом матушки Нарики, на него с таким же внимание смотрел отец Рид. Он единственный понял, что творится в душе у мальчика в этот момент. Несмотря на внешнюю сухость и желчность, отец Габриэль был истинным пастырем и мог легко читать в душах, не выдавая своих знаний.

Колебания повитухи длились еще несколько мгновений, потом она подняла полные слезами бессилия глаза на пастырей. Затвердевший взгляд выдавал ее намерения, показывая, на чью сторону ей пришлось встать:

— И что мне нужно будет сделать?

Ответил Ди Астрани:

— Матушка, вам и нескольким сестрам, которые владеют даром внушения на вашем уровне, нужно будет просто посетить баррикады, сооруженные свободнокровыми, под видом того, что вы пришли оказать им помощь. Я знаю, как вам претит ложь. Но это будет почти правда. И это хорошо еще, что вы можете солгать в благих целях. Я слышал, что вы легко обманываете смертельно больного для его успокоения, не так ли? Или когда вы сообщаете встревоженной роженице, что ее рожденный в муках младенец на попечении у сестер, хотя ребенок умер практически сразу после рождения — пока она не оклемается и не будет в силах узнать это? Я не обвиняю вас — такова ваша доля.

Вот, если бы отправили меня, представьте, как жалко бы я выглядел со своим неумением лгать? Итак, вы идете к бунтовщикам, помогаете их больным и раненым, при этом внушая, чтобы они опустили оружие и разошлись по домам, забыв свои бредовые идеи об управлении Елянском — они даже договориться друг с другом не могут, как и что делать. Придумали только вздернуть нескольких несчастных, попавшихся им под руку. У свободнокровых тоже есть семьи, и мы не звери и не хроновы прислужники, чтобы об этом не помнить.

Мы не просим вас заставить их перебить друг друга, как бешеных тварей.

Пусть идут домой, и станут теми, кем они были до того, как к нам пожаловали эти оборотни.

— Когда и куда именно нам идти? Мне нужно предупредить сестер и оставить распоряжения. Если Вите небесной будет угодно призвать меня к себе, кем вы меня замените?

Отец Петр нахмурился:

— Сестра моя, вы знаете, что я иногда могу видеть то, что произойдет в будущем: в этот раз с вами ничего не случится. Во-первых, с вами пойдут пастыри из нашей обители, а вы их видели в деле. Помните, когда Дикие отчего-то решили, что нужно и можно завоевать Елянск и заявились сюда? Так что, можете не тревожиться и в этот раз о своей жизни, даже на время недолгого отсутствия ваши подопечные не останутся без присмотра — у вас такие самоотверженные и преданные кровницы. Тем более что отсутствовать вы будете недолго.

Нарика ненадолго задумалась, потом кивнула и подошла к мальчику:

— Вальд, ты станешь великим астрономом или таким же великим пастырем душ, когда определишься с дорогой крови. Я вижу, какими глазами ты смотришь на меня. Возможно, мы с тобой встретимся еще, когда битвы пройдут и закончатся победой. Но, если нашей встречи не будет, запомни меня такой. Мне почему-то кажется, что это важно.

Наклонилась, поцеловала его в губы тем поцелуем, который никогда не забывается, сколько бы лет не прошло, особенно если это — первый поцелуй.

Вальд застыл от неожиданности, залившись краской. Отошла на несколько шагов, подмигнула всем, преображаясь в хлебосольную хозяйку и хранительницу жизней:

— Ну что же, пойдем, вразумим этих мечтателей! Господа, вы вольны оставаться в этих покоях столько, сколько вам необходимо.

— Вальд и его сопровождение должны отправляться в обратный путь, — вставил ди Астрани.

— Я распоряжусь приготовить все, что может облегчить ваш путь — к купцам идти сейчас опасно, вы их можете долго искать.

— Благодарим вас. Мы все теперь должны спешить. Мы — к де Балиа, чтобы он успел определить основные очаги и зачинщиков смуты до вашего визита.

Воздействие нужно будет оказывать именно на них. А не на ту мелочь, которая прибилась ним в надежде на легкую добычу. Вы — пока к своим подопечным.

— Конечно, отец мой, я буду ждать. Была рада познакомиться и не смею задерживать.

День близился к вечеру. Повитуха поспешила в храм. Астроном, пастыри и мальчик отправились в конюшню повитух. Предупрежденные охранники в этот раз были исключительно любезны: помогли выбрать и заседлать выносливых скакунов, принесли по суме, набитой всякой снедью для путников.

Заметив, что у мальчика порвалась куртка — во время его прыжков перед драконами — принесли другую, прочную и крепкую. Забота эта была такой искренней — их дружную троицу словно бы включили во внутренний круг, они стали «своими», о которых должно и нужно заботиться. Мальчику и его доблестным спутникам подобрали для обратного пути все, что могло пригодиться. Даже не пришлось обращаться к купцам. Пора отправляться в обратный путь — дорога на столицу одна, и указателей на ней существовало достаточно, не заблудятся.

Отец Петр благословил их, напутствуя в дорогу:

— Город этот спокон веку наш был, а уже потом сюда пришли все остальные.

Иначе, что мы за хозяева такие, если сами убрать улицы не можем. Не беспокойтесь о нас. Приезжайте, когда все, что должно свершиться, будет уже позади. Здесь вы встретите верных друзей. Помните о нас. Помогай вам Семь и храни Пастырь в пути!

Вальд, уже совершенно не скрывая, размазывал по щекам слезы, которые блестели в глазах с тех пор, как попрощались с матушкой Нарикой, сейчас он уже просто не смог их сдержать. Астроном притянул давно нестриженую голову мальчика к своей груди:

— Плачь, брат мой. Плачь, пока можешь. Если голос крови выберет дорогу пастырей, проливать слезы ты не сможешь. Я прощаюсь с вами, опасаясь того, что мы можем не встретиться более. И тем сильнее будет моя радость, если вы когда-нибудь постучите в мою дверь. Все-таки, пожалуй, я не буду говорить «прощайте», я все-таки скажу вам — до свидания!

Обнялись последний раз. Рид, Сен-Назарет и Вальд вскочили на коней, и, не оглядываясь, отправились в Блангорру. Отец Петр и звездочет стояли, глядя недавно обретенным друзьям вслед до тех пор, пока не осела пыль, поднятая копытами. Потом развернулись и побрели в свой город, наводить порядок.

Время раздумий и подготовки закончилось, пора было найти де Балиа, чтобы наступило время действий.