Путь Марка де Балиа, маленького весовщика, хранителя ключа, лежал в город Ведск. Ведск располагался восточнее Турска, но западнее Зордани. Ведск, так же, как и Елянск, строился вокруг башни. Сначала неподалеку от Большого океана ютились поселения весовщиков — низенькие домики с маленькими окнами. Вскоре после повеления Прима о построении Часовых башен, наехали каменщики и воздвигли рядом с этими поселениями каменную махину с часами, назвав ее башней весовщиков. В ней поселился астроном, который вел наблюдения за светилами и выполнял всю ту работу, что испокон веку делают звездочеты. Вслед за астрономом потянулись предприимчивые купцы, при помощи которых и был, собственно, основан город. Весовщики держались за свои домики довольно долго, предпочитая жить по старинке, молча, поглядывая на строящиеся рядом уютные жилища других каст. Терпения им было не занимать, поэтому продержались длительное время. Пока жены их не начали пилить, побывав в гостях у новых соседей, что-де «тоже хочется жить в уюте и удобствах, а не так как первый Вес жил, хотя, конечно, он святой, но мы-то мирские, обычные людишки, и надо же устраиваться, чтобы и самим жить в удобствах, и в гости позвать нестыдно было…». У жен терпения тоже было немало — с весовщиком жить уметь надо — поэтому вскоре маленькие подслеповатые хижинки сменили домики, вполне пригодные для проживания, уютные и чистенькие. Весовщики не стали менее суровыми, но жены были довольны, а значит — пусть их, лишь бы не ворчали.

Город рос довольно быстро, много осело в нем бывших Диких, свободнокровых тоже хватало. Пожалуй, это был единственный город Мира, в котором кровников Великой Семерки было меньше всего. Но, тем не менее, весовщики являлись той силой, с которой всем в городе приходилось считаться.

Со всей Зории съезжались сюда в поисках справедливости. И обычно поиски приводили в Ведск. Не в Блангорру, а именно сюда. Город и выглядел, как весовщик. Как воин, как ищейка, как судья, как палач. Ведск отличался красотой величественной и строгой. Тиманти Ведска были самыми скромными, ремеслом заниматься им не запрещалось, весовщики хорошо понимали человеческую природу. Но, в случаях каких крамольных, велено было сообщать обо всех и всём немедленно. Воровства, взяточничества в городе не было вообще, об убийствах — и думать забыли. Очень редко, по нетрезвому делу сцепится кто, отсидят свои две недели в одиночке, потом снова тишина. Или иногда муж жену поколотит за что-нибудь — тоже охлаждался потом какое-то время в казенном помещении. Из-за такой обстановки и ехали сюда к самой границе на постоянное жительство со всего Мира. Если кого доставали часто с грабежами или с другими незаконными действиями — сюда отправлялись. В больших городах затеряться легче, а Ведск тогда еще не мог похвастаться размерами. Под крылом у весовщиков можно было жить, почти ничего не опасаясь. «Почти» — это потому, что случайности везде и всегда бывают.

Сюда и направлялся Марк де Балиа, на родину своих предков. Его сопровождали каменщик Брайан Борг и Джон де Балиа, весовщик. Брайан Борг поражал воображение: принадлежность к славному клану каменщиков в нем прописана так, что и в темноте узнаешь. Огромного роста, массивные руки и ноги, широкие плечи, крепкая голова. Маленькие внимательные глазки, небольшой прямой нос, тонкие губы, плотно сжатые, уши — крепко прижатые к черепу, коротко стриженные тускло-русые волосы. Немногословный и неторопливый, но отнюдь не глупый, как могло бы показаться по внешнему виду. Был бы глуп — здесь бы не оказался. Да и не бывало среди каменщиков глупцов — каста вся отличалась исключительной житейской сметкой. Джон де Балиа являл собой почти полную противоположность каменщику: невысокий, худощавый, гибкий и очень быстрый. Оба они с интересом поглядывали на мальчика, охранять которого им было велено самим Примом и верховными кастырями, сберечь любой ценой. Марк, мальчик умненький, даже для своих совсем юных годков, истинный весовщик, давно уже заметил, несмотря на все ухищрения и скрытность своих спутников, что они исподтишка его разглядывают с таким любопытством. Ему тоже было очень интересно наблюдать за своими сопровождающими. Так и ехали, втихую разглядывая друг друга. Марку особенно интересен был каменщик. Каста скрытная, не очень любящая выставляться напоказ, даже во времена всенародных празднований только небольшое количество каменщиков участвовало в шествиях и парадах. В праздной толпе — сколько угодно. Маленьких каменщиков Марк вообще никогда за свою жизнь не видал. Их совсем маленькими отвозят в Зордань — город мастеров-каменщиков, где они растут все вместе, обучаясь сложному строительному ремеслу, изредка лишь остаются дети в семьях каменщиков — если родители готовы заняться обучением.

Путники проголодались, первым молчание нарушил каменщик:

— Может, перекусим? А то двое суток тут в полумраке ехать, все равно заняться особо нечем.

Весовщики — маленький и взрослый дружно закивали, соглашаясь. Распаковали сумы, накрыли подобие стола в центре, расположились, как смогли. Быстро и молча поели. Утолив голод, каменщик оглядел тоннели, по которым они мчались и начал рассказывать о тех, кто их возводил, восхваляя мастерство древних строителей. Рассказывал негромко, словно для себя, словно вспоминая.

Весовщики с интересом слушали. Пока путешествие шло без сучка и без задоринки. Присутствие среди них каменщика, который знал, как, что, где и зачем построено в этих подпочвенных лабиринтах, придавало уверенности.

Поэтому подъем металлических путей не стал для них неожиданностью.

Воспользовались остановкой — кто как хотел, потом, подтолкнув тележку, покатили дальше. Де Балиа-взрослый и Борг по очереди дежурили, а Марк спал или сидел, разглядывая проносящиеся мимо гнилушки. Чтобы не страдать от безделья, деятельный Марк придумывал себе разные занятия: мальчик подолгу вел разговоры то с одним своим спутником, то с другим — кто оказывался на посту. У весовщика узнавал клановые тайны, помогающие стать суперследопытом, у каменщика спрашивал про всякие строения, которые видел ранее. Спутники, хоть и по-прежнему изнывали от любопытства, не задали ни единого вопроса, почему мальчик так ценен, почему он должен добраться до Ведска, во что бы то ни стало. Примерно по окончании первого дня пути, когда они должны были подъезжать к монастырю святой Виты, то есть, конечно, они должны были оказаться под монастырем, к обычному запаху тоннеля, к которому они привыкли, стал примешиваться какой-то другой запах.

Тревожный, горьковато-сладкий. Проехав еще некоторое время, путники почувствовали, что тоннель наполняется дневным светом. Мчалась повозка с приличной скоростью, и светало быстро. Впереди не было потолка, выехали на привычное уже возвышение для остановки, и замерли от неожиданности. Там, где раньше возвышался приют для неизлечимых больных со всей Зории, темнели головешки, и кое-где еще вился дымок. Только сейчас поняли, что это запах пожарища преследовал их с недавних пор. Тоннеля не было больше — какая-то неведомая сила снесла все перекрытия, оставив лишь узкую колею, в которой пролегали металлические прутья, слава Семерке, целые. Как ни спешили путешественники, они были просто обязаны узнать, что случилось со всемирно известной лечебницей.

Покинув тележку, все втроем отправились на разведку. Первым шел, Джон-весовщик, потом Марк, потом Борг. В свете поднимающихся солнц приветливо размахивали ветвями деревья на усиливающемся не по сезону ветру, порыжевшая трава стлалась по склонам холмов. И черным неожиданным пятном темнели развалины после пожарища. Отполыхало недавно, в воздухе еще пахло гарью и кое-где дымились обуглившиеся головешки. Каким чудом огонь не пошел дальше — неизвестно, выгорело только там, где был монастырь.

По пожарищу бродили люди. Путники решили подойти поближе и осведомиться, не нужна ли помощь, да и что случилось, тоже хотелось узнать.

Спускаться пришлось почти бегом — горы были достаточно круты. Пока спускались, увидели, как к развалинам на взмыленном скакуне подлетел грузный всадник, который при ближайшем рассмотрении оказался женщиной, а при знакомстве — кастырем повитух Ведска матушкой Кэтрин Саймон Фишер.

Де Балиа-старший, представившись, предложил свои услуги весовщика для отыскания виновного. Среди дымящихся руин бродили уцелевшие при пожаре повитухи: монахини, послушницы, ученицы. Старшая сестра монастыря сообщила, что виновный известен, вот только покарать его достаточно сложно.

Борг, поигрывая стальными мускулами, выпирающими из-под плотной дорожной одежды, уточнил:

— Вы точно уверены, что покарать нет возможности? Я не самый маленький мужчина, да и господин Джон — весовщик хоть куда.

Горестно вздохнули обе начальствующие дамы, ответила кастырь повитух:

— Сестры сообщили, что зачинщиком пожара был дракон. Вернее, дракониха, которая пожаловала в монастырь под видом женщины, нуждающейся в помощи.

Была принята для обследования — сестры принимают всех страждущих. Это было своеобразное убежище для всех. В стенах его зла не видали отродясь. До сегодняшнего дня. Дама та, прибыла вечером, сказалась больной. Была размещена в палате на одного, как всегда делалось до установления заболевания. В полночь из ее палаты послышались стоны и голоса. Вошедшая сестра Алекса была потрясена увиденным: там находился мужчина — ужасающего вида, который называл эту женщину проклятым именем и находился с ней в отношениях. Ну, вы понимаете каких. Некоторые наши сестры принесли обет безбрачия, и в монастыре запрещено заниматься сексом, кроме специально отведенных помещений для семейных пар. Сестра Алекса сделала больной замечание, за что была избита и грубо выброшена за ограду, поэтому и выжила, хотя очень страдает. Самое странное, что из повитух не пострадал более никто. Но вот больные — все, все наши пациенты, доверившие нам свое здоровье и жизни — их нет более. Женщина же эта покинула свое обиталище в обличии огромнейшего и злобного дракона, напоследок испепелив монастырь вместе с больными.

Марк, прятавшийся за Джоном, вышел вперед:

— А эту женщину звали Тайамант?

Повитухи вздрогнули от неожиданности и от звука проклятого имени:

— Да мальчик, так и было. Кто ты, если знаком с такими вещами и почему тебе это известно?

— Я весовщик, Марк де Балиа, и я недавно был в плену у драконов. Я и несколько моих друзей уцелели. Сейчас мы направляемся в Ведск для выполнения поручения Прима. Готовы ли будут нас принять господа кастыри?

Мы должны будем встретиться с астрономом Ником Ди Стрази и весовщиком Акселем де Балиа.

Его спутники переглянулись — про плен у драконов они не знали, мальчик оказался не из болтливых, и, несмотря, на свой столь юный возраст, показал себя не трусом и не хвастуном. Джон подумал, что мальчик, если доживет до совершеннолетия, обещает стать выдающимся весовщиком. Матушка Фишер пристально вгляделась в лицо мальчика:

— Марк, это ведь о тебе было прислано сообщение Прима? Что следует оказывать помощь и так далее и тому подобное?

Марк кивнул. Джон снова поинтересовался, нужна ли помощь здесь. Повитухи отрицательно покачали головами, матушка Фишер сказала:

— Ваша миссия важнее, отправляйтесь своим путем. Больные погибли, а сестры почти все уже нашлись, иногда еще из-под завалов голос подают некоторые, кто без сознания был. Да с этим мы справимся. Гостеприимством сейчас отличиться не можем. Поезжайте, спешите. И да хранит вас Вита и вся небесная Семерка!

Борг пожал плечами — было бы предложено. И путники снова отправились — теперь им предстояло взобраться на холм, который хотя и не был неприступным, но все же подъем оказался достаточно трудным. Каменистые осыпи норовили утянуть вниз, корявые корни торчали там и сям. Повозка их так и стояла в колее, где была оставлена, лишь пепел, летающий в воздухе, нападал на дно. Марк забрался внутрь, Борг и де Балиа разогнали повозку и запрыгнули в нее. Мчаться по металлической дорожке, когда над головой нет каменных сводов, было ни с чем не сравнимое удовольствие. Путники удалялись все дальше и дальше от пожарища. Тяжесть, давящая на плечи от увиденного, ощущение беспомощности и безнадежности, постепенно ослабевали.

Марк сидел впереди, скорчившись на узенькой лавочке. Если не считать плена у драконов и последующих за этим событий, жизнь мальчика протекала спокойно и размеренно — любящие родители, безоблачное детство, ясное будущее. Нет, конечно же, он слышал о Великом Проклятии, само название которого пишется с большой буквы, и которое угрожает всей Зории, но как-то его детский умишко не смог применить великое зло именно к его жизни — это где-то там далеко. Все его детство было чистым и радостным, каждый день обещал что-нибудь новое и интересное. Мать Марка, Виктория Марта де Балиа, урожденная Лотрен, дочь Грегора Лотрен, свободнокрового гражданина из Ведска, души не чаяла в четырех своих отпрысках-погодках: Матвей, Кристоф, Стивен и самый младший — Марк. Виктория де Балиа после замужества и рождения детей занялась домохозяйством. Теперь ее основой задачей был дом и семья: одеть, накормить, воспитать, дать образование, оделить каждого любовью и заботой так, чтобы никто не чувствовал себя заброшенным. Марку, как самому младшему, перепадало любви и заботы чуть больше, чем остальным, и братья были искренне привязаны к младшему брату. Все четверо мальчиков обещали стать истинными весовщиками, когда вступят в совершеннолетие. Мальчики родились как на подбор: здоровенькие, умные, честные, любящие и заботливые. Менее удачливые соседки завидовали госпоже Виктории, которой и в замужестве везло — муж Карлос де Балиа, был искренне привязан к жене и детям, и эта привязанность только крепла с годами. Частые отлучки по делам клана лишь усиливали любовь Карлоса, который всегда из поездок привозил своим сыновьям и жене что-нибудь интересное. Дети были любимы, но не вырастали «маменькиными сыночками», за провинности наказывались строго и справедливо. От мамы скрыть малейшие подробности шалостей и проступков не удавалось. Но, если удавалось отвертеться от наказания — тогда шалость приветствовалась, как подготовка к будущему. Марку чаще остальных братьев удавалось убедить родителей в том, что он должен был поступить так, а не иначе.

В тот черный день мальчика отправили погостить к родственникам в Ведск — бабушка и дедушка были уже стары и очень хотели увидеть младшенького. Марка отправили с обозом купцов, откуда его и похитили ящеры. Родственники были безутешны до той поры, пока Примы не отправили весточку, что мальчик нашелся, подробно расписали его смелость и решительность, сообщив, что мальчик попадет-таки в Ведск, выполняя особую миссию. Весточка порадовала — сын жив и здоров, и в таком юном возрасте уже знаком с Примами и выполняет их поручение. Перенесенные испытания ни в коей мере не затронули целостности характера Марка, укрепив его природные качества. Он ни разу не поступился своими убеждениями, ни разу не струсил, и не предал никого из тех, кто был ему близок. Его качества, как весовщика, получив бесценный опыт, начали развиваться еще до того, как мальчик приблизился к своему совершеннолетию. Марку сейчас было шесть, но голова у него работала как у двадцатилетнего. Он смог запомнить мельчайшие подробности пути, по которому они следовали. Если бы возникла надобность — смог бы перечислить даже виды птиц, которых заметил во время путешествия, описать одежду сестер-повитух, бродивших на пожарище, и много других мелочей, на которые кто другой не обратил бы внимания. Запомнил оттенок запаха пожарища, витавшего на месте монастыря, и он смог бы выбрать среди множества подобных.

Вскоре металлические дорожки, несущие повозку, вновь спустились в тоннели, потемнело, путники перекусили и стали готовиться ко сну — прибыть в пункт назначения нужно было во всеоружии. Боргу и де Балиа, который Джон, оставалось только решить, кто из них будет первым нести дежурство.

Каменщику досталась первая вахта, весовщики укладывались, закутываясь в одеяла. Как вдруг повеяло свежим воздухом с уже знакомым тревожным горьким запахом дыма, снова посветлело и, как в страшном сне, снова исчез тоннель, повозка оказалась на открытом склоне. Но в этот раз она не остановилась, как перед монастырем — здесь не было предусмотрено остановки, пришлось удовольствоваться пассивной ролью сторонних наблюдателей.

Впрочем, наблюдать особо было нечего — лишь буйство огня, которое бесновалось над замком. Судя по картам, это был замок благородного семейства фон Измов, из клана пастырей. Никого вокруг, да и в самом замке, не было видно в наступающих ветреных сумерках. Зловещее зрелище предстало перед их взорами: раздуваемые порывами ветра космы пламени пожирали рушащиеся стены. Горело все вокруг замка и сам он. Потрескивание и гул пламени слышались даже там, где пролегал тоннель, который снова начал углубляться.

Весовщики и каменщик во все глаза смотрели на буйство стихии. Чутье подсказывало Марку, что виновники пожара, скорее всего, были те же, что и поджигатели монастыря. Мальчик поднял глаза на кровника, и подумал: «Вот интересно, у меня сейчас такое же лицо?». Пламя, освещавшее все окрест, обвело темными кругами глаза, подчеркнуло впавшие щеки, заострило нос.

Борг выглядел каменной глыбой, подсвеченной огненными отблесками.

Промчались мимо, и снова траншея стала тоннелем, и попутчики приобрели обычный облик, и путь продолжился. Ни слова не было произнесено о том, что сейчас увидели. Да и о чем говорить — ни помочь, ни узнать. Каменщика мучила мысль о том, как бы не случилось с Ведском того, что произошло с монастырем и замком. Сейчас Мир стал странен и так непрочен.

Уже совсем стемнело, но спать никому из них не хотелось. Разговаривать, впрочем, тоже. Просто сидели молча, каждый в своем уголке. По мере приближения к Ведску скорость увеличивалась — спуск становился круче. Их путь был самым коротким из тех, куда отправились гонцы с ключами. Марк становился все более беспокоен — мысли о дедушке и бабушке не покидали его с того момента, как он увидел полыхающий замок. В его маленький мирок вторглось зло, и он опасался, что темным крылом беды может задеть и тех, кто близок и любим. Повозка стала замедляться, потом выехала на ровную площадку и остановилась. Было темно, лишь только гнилушки на стенах светились слабым светом. Борг запалил факел и выбрался наружу, потом оба весовщика покинули свои места. Повозка пока еще находилась в тоннеле, но металлические дорожки, приведшие их сюда, закончились. Путники не решались покинуть защитную темноту пещеры, и остались там дожидаться рассвета, присели возле выхода. Время тянулось медленно-медленно. Тишина резала слух, едва слышался непонятный шорох за порогом пещеры. Но все когда-нибудь заканчивается, и окружающий мрак начал рассеиваться, сереть.

Факел можно было тушить, его беспокойный желтый свет мешал, раздражая уставшие глаза. Позавтракали без аппетита, пожевав всухомятку, и отправились дальше. На карте были какие-то странные обозначения, окончание пути было помечено ясно, а вот потом что — какие-то непонятности.

Выйдя из пещеры, зажмурились — на поверхности уже царило утро.

Порывистый ветер в клочья разметал ночные тучи, которые теперь темными заплатками грудились на горизонте. Белые полосы облаков подчеркивали пронзительную синь небес. Светила уже заняли свои места и высветлили каждый клочок почвы. Выйдя из пещеры, путники оказались на некоем подобии каменного балкона, который выдавался над кручами, позволяя разглядеть с высоты птичьего полета то, что было внизу. Вдали виднелся Большой океан, катящий свои бесконечные волны, которые разбивались о скалистый берег. Чуть левее возвышалась Часовая башня Ведска. Мальчик вздохнул с облегчением — цела и, вроде бы, невредима. Борг отошел чуть подальше, заглянул за край балкона, на котором они находились, и присвистнул. Да уж, теперь стало понятно, что обозначали непонятные закорючки на карте — вниз можно было спуститься по ступеням, вырубленным прямо в скале. Другой дороги не было.

Спуск был чрезвычайно опасен, потому как лестница была очень узка. Да уж, «легкая» дорожка к самому Ведску. Борг крепко выругался в сторону — не хотелось, чтобы мальчик услышал — поминая недобрым словом своих древних кровников. Не могли спуск полегче придумать. Корячься теперь. Подозвал жестом своих спутников, указал на спуск:

— Есть какие-нибудь предложения по поводу другого способа спуска отсюда?

Оба весовщика отрицательно покачали головами. Какие могут тут быть предложения. Де Балиа достал веревку, чтобы все обвязали друг друга.

Подготовились, распределили поклажу и начали спускаться. Лестница была вырублена очень давно и пользовались ей крайне редко, поэтому местами ступени начали обваливаться, кое-где мелкие камешки выкрошились и сделали из двух, а то и трех, ступенек — одну. Пришлось ползти медленно, цепляясь за каждый выступ, срывая ногти, разрывая в клочья одежду. Где-то в середине лестницы Марк, не удержавшись, сорвался и повис, отчаянно пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь. Борг, шедший первым, успел намотать на руку веревку и замедлить падение мальчика, который беспомощно раскачивался вдоль нагромождения камней. Худощавого де Балиа-взрослого едва не сорвало со ступеней от неожиданного рывка, но каким-то чудом он удержался. Вдвоем они вытянули мальчика на тропу. Джон, чтобы ободрить Марка, потрепал по плечу:

— Ты знаешь, до этого времени я думал, что встречал большеглазых всякого пола и возраста, но нет. Таких глазищ, как у тебя сейчас, я раньше никогда не видал.

Штаны-то сухи?

Марк стоял, покачиваясь, бледный-бледный, дыша неровно и часто. Потом посмотрел на Борга, дернул того за рукав, с недетской серьезностью сказав:

— Сухие. Спасибо вам. Я ваш должник теперь, — и поклонился, как кланялся Примам, насколько, конечно, позволила лестница.

Отдышались, передохнули и поползли дальше. Светила старались вовсю, выжигая бесплодные скалы, ветер свистел в оба уха, пытаясь сбросить вниз все, что ему под силу. Спуск занял довольно длительное время. Оставалось уже совсем немного, когда ступеньки закончились, и можно встать на обычную почву, пусть и усеянную разной величины камнями, ноги предательски тряслись мелко-мелко, в глотке было сухо, как в пустыне, а в животе у всех троих урчало. Джон оглядел своих спутников и ухмыльнулся:

— Хороши примовские гонцы — бродяги и то лучше выглядят.

Борг криво улыбнулся:

— Да, уж. Видывал я голодранцев, а мы-то самые они и есть.

Видок и в самом деле был у всех троих тот еще: ободранные о веревку руки, содранные ногти, поцарапанные физиономии, одежда, которую словно вываляли в пыли, а потом тащили сквозь какие-то шипастые кусты. У Марка багровел свежий синяк под глазом — когда сорвался, умудрился приложиться о каменистый выступ. Постарались привести себя в более-менее приличный вид, чтобы хоть за ворота пропустили. У мальчика немного затихло печально — тревожное предчувствие, после недолгого перекуса он и вовсе пришел в себя, начал непринужденно болтать, вспоминая веселые деньки, которые он проводил раньше у дедушки и бабушки в Ведске. Выбравшись на дорогу, прибавили шагу, чтобы успеть попасть в город до закрытия ворот. Подошли уже совсем близко и тут только ощутили в полной мере странное безлюдье: было очень тихо, лишь ветер посвистывал, никого до сих пор не встретили — ни крестьян, ни всадников, не было даже собак, которые обычно во множестве водятся возле городских стен. День перевалил за полдень, приходилось спешить, останавливаться, раздумывать о странностях было некогда. Подошли к городским воротам, которые оказались распахнуты настежь, причем одна половина их болталась, почти сорванная с петель. Возле ворот не стояли на посту стражи — ни одного. Вошли, сторожко оглядываясь, и остолбенели.

Ведска более не существовало, он выгорел дотла. Сохранилась лишь городская стена, ворота и Часовая башня. От города остались лишь кучи того, что когда-то было домами, людьми, деревьями — всем тем, что недавно жило, двигалось, росло, было кому-то нужным… Огонь уже потух и пепел остыл.

Кучи серого легкого пепла были повсюду, ветер сметал их в большие кучи.

Остовы домов еще можно было различить — и более ничего. С расширившимися глазами прошли путники через весь город. Марк по памяти вел их туда, где жили его родичи, надеясь на чудо — надеясь на то, что, несмотря на все разрушения, скоро завиднеется плоская крыша и красные каменные стены, огороженные деревянным частоколом, что скоро найдут приют, где они смогут передохнуть, и где окажется кто-то, кто знает, что делать дальше. Дошли. Но чуда не случилось — дом, куда они направлялись, был разрушен, так же, как и все здесь. Марк побледнел до синевы, личико стало таким, как бывает у маленьких ростом старичков, которые всю свою жизнь трудились, не покладая рук и никогда не ели досыта. Над развалинами не парили птицы-падальщики, которые обычно слетаются на такие пиршества. Иногда слышался тихий шелест переносимого по бывшим улицам пепла. Боргу пришла в голову мысль, что надо бы пойти к Часовой башне — им все равно вроде бы туда надо, а там будет видно. Предложил пойти — оба де Балиа кивнули, и все трое устало побрели к башне. Немного не доходя, заметили, что возле самой стены, где чернела полоска почвы, не присыпанной пеплом, ряды и ряды могил, отмеченные узкими дощечками с торопливо написанными именами: все де Балиа покоились здесь — и кастырь Аксель де Балиа, к которому должен был пойти Марк. Следом были погребены горожане, потом могила кастыря астрономов Ника де Стрази — который должен был проводить Марка туда, где нужен ключ. Последней оказалась могила кастыря повитух — той самой, с которой познакомились недавно, возле сгоревшего монастыря — матушка Кэтрин Саймон Фишер покоилась здесь. Могилы выглядели так, словно захоронения случились где-то около месяца назад. Хотя матушку Фишер путники видели всего что-то около дня назад. Джон сказал, что тут, похоже, время изменилось. Марк доковылял до могилы, на которой значилось, что здесь покоятся Грегор де Балиа и его супруга, Магдалена де Балиа, весовщики. Мальчик упал на колени, размазывая по чумазым щекам слезы, согнулся, закрывая руками лицо. Сидел, медленно раскачиваясь из стороны в сторону. Потом отнял руки от лица, все еще залитого слезами:

— Пойдемте, я знаю, куда нам теперь. Нам должны были помочь местные кастыри, к которым бы привел нас дедушка, но раз его нет, — судорожно всхлипнул, шмыгнув носом, — Мы тогда пойдем и все сделаем сами. Нам сейчас нужно попасть внутрь Часовой башни, туда, откуда обычно астрономы ведут свои наблюдения. А там я пойму, куда дальше.

Мужчины переглянулись, взвалили поклажу, которая стала уже совсем легкой, и пошли за мальчиком, который шел быстро, почти бежал, огибая встречающиеся препятствия. Марк словно хотел убежать подальше от этих могил. До башни добрались быстро — вот она тут, рядышком. Отыскали проем, в котором раньше была дверь, попытались войти, но какая-то невидимая темная преграда не пропускала их комнату. Там, где раньше жил звездочет, теперь поселилась какая-то мутная багрово-черная мгла, не дающая им войти. Джон достал кинжал, подаренный ему матерью в день совершеннолетия, попробовал прорезать эту преграду — ничего не случилось. Марк подошел к проему, отодвинув старших, которые не успели его остановить:

— А пусть оно попробует меня не пустить!

И вправду, мгла исчезла в тот же миг, как мальчик подошел к ней. Он шагнул вперед и исчез из виду. Джон и Брайан ринулись за Марком, но вновь появившаяся преграда не пропускала их, отбросив на несколько шагов назад.

Брайан вспомнил:

— Марк говорил, что ему надо попасть на крышу, значит и нам туда же, пошли искать лестницу или что-нибудь подобное.

Пока бегали туда-сюда, пытаясь найти что-то подходящее, уже совсем смерклось. Джона передернуло:

— Я, как подумаю, что пацан там совсем один, после всего, что ему сегодня выпало, готов по стене влезть.

Борг задумался:

— А ведь верно, другой дороги и нет, полезем-ка мы по стене.

Порылся в своей дорожной суме, достал пару каких-то металлических скобок:

— Мы такие вот приспособления к ногам привязываем, чтобы по стенам подниматься. Я сразу и не подумал как-то, что можно их использовать-то.

Смотри, как нужно привязывать, я первый пойду, покажу, как ноги ставить, чтобы не сорваться, потом их тебе скину, ты за мной полезешь. Согласен?

— А есть другой выход? Мальчика мы должны были беречь, а мы так по-глупому его упустили. Теперь и зубами цепляться будешь, а поползешь. Давай, показывай, как оно работает.

По очереди проползли, как пауки, по стене. Взобрались на крышу — пусто, дальше — люк, крышка открыта и снова пусто, но увидели следы маленьких ног в пыли и пепле, которые в изобилии покрывали крышу, на ступенях лестницы, ведущей вниз, оказались такие же следы. Попробовали шагнуть — удалось, багрово-черная мгла осталась в жилых комнатах звездочета. Пошли вниз, озираясь по сторонам. Лестница была надежная, в отличие от той, по которой пришлось спускаться недавно, с широкими деревянными ступенями, обработанными особым составом, и теперь по крепости не уступающими металлу, такие же деревянные перила. На стенах прикреплены гнилушки, развеивающие мрак — напоминающие их недавнее путешествие в тоннеле.

Спустились еще ниже, где стало так темно, что гнилушки уже не спасали от мрака, подчеркивая его непроглядность, и с размаху наткнулись на аккуратно сложенные факелы, рядом лежало огниво, которое и сегодня через много-много лет, могло разжечь огонь. Одного факела с краю не хватало — Марк уже был здесь. Борг удовлетворенно хмыкнул, его уважение древнего мастерства кровников, пошатнувшееся было при спуске по каменной лестнице, снова укрепилось — надежность, функциональная красота, предусмотрительность и долговечность — вот чем руководствовались его коллеги, выстроившие Ведск и все увиденные потайные сооружения. На стенах кое-где виднелась паутина, покрытая слоем пыли. Спускались долго, факел начал гаснуть. А тут снова площадка с кучей факелов и огнивом, причем снова видно, что недавно кто-то им пользовался, что факелы сложены немного не так, как было ранее.

Время здесь, в темноте, тянулось медленно, казалось, что уже прошло много лет, а они все идут и идут в этой кромешной тьме, разглядывая следы маленьких ног в пыли, торопясь успеть, успеть до того, как с Марком случится что-нибудь непоправимое. Джон де Балиа никак не мог объяснить себе ту заботу и обеспокоенность, которые поселились в нем с момента, как малознакомый мальчик, вверенный их опеке Примом, шагнул в дверной темный проем. Этот мальчик, что в нем такого особенного, что заставляет нестись сломя голову вниз, не слушая доводов разума, не пытаясь даже выстроить какого-нибудь завалященького плана действий, что так не свойственно ему, весовщику. Даже Борг, махина из костей и мышц, и тот спешит так, словно это его сын там внизу, неизвестно где и неизвестно с чем или кем ему придется столкнуться. И то, что Прим велел приглядывать за мальчиком, здесь не при чем.

Лестничный проем сужался, запахло пылью и сыростью, весовщик и каменщик уже почти бежали, прыгая через несколько ступеней. И вдруг, ррраз, и погоня за неизвестностью прекратилась. Борг налетел на Джона, едва не свалив того с ног. Площадка, куда привела их лестница, была мала и узка — едва всем троим хватило места. В центре ее возвышались металлические трубы, рядом с ними валялись пропитанные маслом тряпки, в которые, видимо, были ранее завернуты эти трубы. Рядом с металлическим постаментом стоял Марк — живой и пока невредимый, держа в руках ключ — блестящую маленькую штуку, которую они не раз видели у мальчика на шее. Ключ, помещенный в скважину, не желал поворачиваться и мальчик изо всех сил пытался провернуть его. Джон пригляделся, и в миг у него в голове сложилась картинка, обжигая чувством избранности и гордости. Древнее проклятие, семь башен, семь ключей, Марк — ключник, а они — его свита, обязанная уберечь его от напастей — любых, которые могут встретиться. Откуда пришло знание — непонятно, но все было так. И Джон подумал о ключе, почему тот не желает подчиняться, голова весовщика в таких ситуациях работает очень быстро, поэтому ответ пришел сразу: светила проходят свой дневной и ночной путь в ту же сторону, что и часовая стрелка, крикнул мальчику, покрасневшему от напряжения:

— Марк! В другую сторону, в другую!

Марк, не глядя на кровника, кивнул и повернул ключ в другую сторону. Ключ накалился, побелев от жара, провалился в скважине, и почти сразу раздалось равномерное гудение пощелкивание, что-то неведомое в глубине Зории начало работать. Ладони Марка обожгло так, что волдыри прикипели к нежной детской коже, лопнули и зашипели на обожженной плоти. Мальчик не чувствовал боли — пока. Металл труб раскалился так, что на него стало больно смотреть, потом померк, начал пощелкивать, остывая, а потом они принялись медленно погружаться. Марк, наконец, отошел от всего этого непонятного нагромождения металла. Смеясь и плача одновременно, он повторял и повторял:

— Оно работает, оно работает.

Борг успокаивающе забубнил:

— Работает, конечно, дай-ка я твои руки посмотрю.

Джон увидел, как с маленьких ладоней ручьем льется кровь. Волдыри от ожогов лопнули, руки были сожжены почти до мяса, а Марк, не почувствовав боли, даже не заметил этого. Борг оторвал от своей нижней рубахи два клока ткани, замотал мальчику ладошки, сгреб его на руки, кивнув весовщику на сумки:

— Надо выбираться отсюда, да поскорее, мало ли что тут еще может случиться.

Джон, не рассуждая, подчинился, все еще потрясенный тем, что произошло.

Марк пытался сопротивляться, ворча, что он и сам может идти, но каменщика было не переубедить — он молча поднимался, и вскоре мальчик затих, задремав от равномерной качки. Джон пробрался вперед, сейчас он нес оба факела, освещая дорогу. Подъем казался еще более долгим, чем спуск, весовщик иногда оглядывался и видел, что кровь у Марка не остановилась и иногда тяжелые темные капли, пропитавшие тряпки, срываются и падают на пыльные ступени.

А снизу слышался какой-то непонятный шорох. Узнавать, что там шуршит, времени не хватало, нужно было спешить, выбраться на крышу и позаботиться о здоровье их маленького отважного друга. Марк что-то пробормотал про голубей, про то, что надо еще отправить в Блангорру весть о том, что ключ на месте, что все, все, что они должны сделать — сделано.

Борг, пошатываясь от усталости, поднялся, наконец, на крышу, тяжело преодолев последнюю ступеньку лестницы. Уселся рядом с люком, легонько опустив на крышу свою драгоценную ношу. Марк уснул, его ладони вроде бы перестали кровоточить, и каменщик решил пока не беспокоить мальчика. Борг склонился вниз, негромко окликнув своего напарника:

— Эй, ты, где там? Помочь тебе?

С лестницы донеслось:

— Ты сверху помоги. Принимай, я тебе сейчас факелы подам. Они нам еще понадобиться могут.

Борг свесился пониже, и едва успел отпрянуть от протянутых ему факелов:

— Ты, это, поосторожнее, меня чуть без глаза не оставил.

— Ага. Я еще сумки сейчас тебе подам, принимай.

Каменщик, с детства натренировавший руки переноской всяких тяжестей, легко поднял и факелы, и их поклажу. Джон, преодолев последние ступени, оказался на крыше — легко ступая, словно и не преодолев долгого подъема. Брайан, увидев своего спутника таким же, каким тот был в начале пути, заворчал:

— Вот раньше мне никто не говорил, что весовщики такие выносливые. Надо было тебе мальчика нести.

Подумал немного и добавил:

— И сумки, да и меня, пожалуй, в придачу.

Джон ухмыльнулся:

— Ну да, а мы и не распространяемся особенно про это. А то каменщики бы нас навьючивали, похлеще всяких грузовых повозок. Как там Марк?

— Спит. Надо бы под повязки заглянуть, только можем опять рану растревожить — я таких ожогов в жизни не видал. Он про каких-то голубей все бормотал. Ты не знаешь, о чем это он?

— Я слышал, что ему надо в Блангорру отправить птицу с вестью, что здесь все сделано, к Приму. Голуби должны были быть у астронома здешнего, только вот с таким пожарищем из птичек отменное жаркое получилось. Надо нам придумать, на чем будем отсюда выбираться, да спешить. Раз птицы нет, значит надо самим новости принести, как можно быстрее.

— Да здесь во всей округе нет ничего, на чем можно ездить. Мы ж сами видели — выгорело все, и замок и монастырь. На тебе, наверное, и поедем.

Весовщик сморщился, хрюкнув от сдерживаемого нервного смешка. Сели, спиной к парапету крыши, задумались. Марк заворочался во сне, бормоча что — то себе под нос. Давно наступила ночь. Над сожженным городом уже перемигивались далекие и равнодушные звезды, ночные светила проливали свой мертвенно-белый неяркий свет на руины. Брайан предложил по очереди вздремнуть хотя бы несколько часов, Джон согласился, выбрав первое дежурство себе:

— Я сейчас буду, как местный звездочет. Сидеть и наблюдать. Вон там, смотри, семь их в ряд выстроились. Помнишь, как там, в пророчестве: «Когда сойдутся в парадном шествии семь звезд…»

— Брр, не напоминай. Я его в детстве даже слушать боялся. Меня только им и пугали. А откуда ты про звезды знаешь, может быть, это совсем другое — линия эта.

— Да нет же. Вот смотри, вот эти семь — это спутники Зории, ночные светила.

Которые мелкие — это звезды и есть. Я названий не помню, но расположение созвездий запоминать приходится, мне по ним приходилось путь находить.

Весовщики все же не астрономы, чтобы названия их знать.

Борг кивнул, попытался улечься удобнее и уснуть — ан нет, не получалось удобно на жесткой каменной крыше. Поворочался, поворочался и сел рядом с де Балиа. Так и сидели в ожидании рассвета, изредка перебрасываясь фразами.

Марка укрыли всем, что нашли теплого — ночи стали промозглыми, холодными.

Самим приходилось иногда вставать и разминаться, чтобы согреться. Костер разжигать не рискнули, мало ли кто на огонь может пожаловать. «Пылающий огонь в дотла сгоревшем городе выглядел бы насмешкой», — подумалось де Балиа-старшему.

Край горизонта порозовел, потом поалел — дневные светила всходили, приступая к своей ежедневной работе. Мальчик начал беспокойно ворочаться, потом резко сел:

— Где это я? Мне нужно спешить, — схватился за цепочку, которая по-прежнему была на шее, но пустая, не обнаружив на ней ничего, встревожился еще больше.

— На крыше, Марк, спешить нам теперь нужно только в Блангорру. Ты все сделал. Ты уже все успел, — ответил Джон.

— А голубя я отправил? Я почему-то ничего не помню, — начал с удивлением разглядывать пропитанные сукровицей тряпки, которыми были замотаны руки.

— Голубя здесь теперь и в жареном виде не найдешь. Сами вместо голубей полетим, вот только придумаем как, — вступил в разговор Борг.

— О! Я вспомнил, это же вы меня несли, да?

Брайан кивнул, смутившись. Уже совсем рассвело, притихший на ночь ветер принялся свистеть с новой силой, раздувая кучи пепла по улицам, кое-что долетало и до крыши, путники спустились вниз. Заглянули в жилье астронома — из чистого любопытства, в хрупкой надежде обнаружить кого живым. Никакой темной мглы теперь в бывших комнатах звездочета не обнаружилось. Там валялись кучи обломков мебели, обрывки штор, различный мусор. И шуршащая тишина. Путники решили выбираться из города, благо городские ворота рядом, теперь их и запирать некому.

Когда путники пересекли городскую черту, ворота с грохотом упали, перекрывая путь в город. Борг и де Балиа-взрослый переглянулись, многозначительно пожав плечами — что-то закрывало им путь в сожженный город. Марку перевязали руки, которые оказались обожженными и израненными так, что жалко было смотреть. Мальчик ни разу даже не пикнул во время перевязки, его кровник одобрительно похлопал его по плечу. Марк же впал в какое-то отупение, спасительное для его нынешнего состояния. Такая ноша для взрослого не всегда по плечу: в один день увидеть столько смертей и пожаров, спалить руки до кости, выполняя поручение, от которого зависит судьба Мира, и узнать о гибели родных. Оказавшись у ручья, который заприметили еще тогда, когда шли в Ведск, умылись и перекусили, решили отправляться в столицу — пока на своих двоих, а там — будь, что будет.

Распределили совсем уже легкие сумы, проверили обувь и пошагали.