Вальду снилось, что он еще ребенок. И они с матерью вновь у Диких, и он спит, а она тормошит его:

— Вальди, ну нельзя же так долго спать. Помоги мне. Вставай немедленно и помоги мне.

Внезапно она отворачивается и закрывает лицо руками. Вальд пугается — он давно уже не спит, лишь притворяется, чтобы побыть с мамой наедине хоть чуть больше времени — когда на нее не глазеют и не отправляют со всякими поручениями то туда, то сюда.

— Мама, мама, я проснулся. Ты обиделась? Я помогу тебе, вот сейчас и помогу, — пыхтит от усердия и смешно прыгает на одной ножке, пытаясь попасть в штанину. Мать не открывает лица, так и сидит молча, чем пугает мальчика еще сильнее. Он не выдерживает, кричит:

— МАМА!

Подползает ближе — штанину натянуть так и не получилось, пытается отнять ее руки от лица. А руки — холодны и мокры — в крови. Мальчик кричит, кричит, что есть силы. Мать падает на бок — побагровевшее лицо в крови, вместо глаз — пустые глазницы, в которых горит багровое пламя и мертвым голосом произносит:

— Ты точно мне поможешь?

И вновь Вальд чувствует, как его трясут за плечо, и пытается сбежать в сон еще дальше, чтобы не помнить этого кошмара, но реальность вторгается в его дрему. Невеселая реальность в виде двух нахмуренных хирдманнов с дымящими факелами в руках, но и она лучше, чем то, что было во сне.

И потекли скучные будни. Каждое утро, едва светлел горизонт, хирдманны приходили и вытаскивали Вальда из постели, вели его на занятия. Каждый день его муштровали — он учил крамсонский язык, плавал в бассейне, развивая гибкость, заново учился находиться за столом — пользуясь столовыми приборами, часть из которых была распространена только в Крамбаре, учился поддерживать непринужденную беседу на заданную тему, запоминать мелочи — вдруг Всевышнему что-то понадобиться запомнить, одеваться — так как при дворе Олафа одеваются, соблюдая местную моду, пользоваться косметикой. Последнее Вальду долго никак не давалось, пока учитель не рассказал про допустимые сочетания цветов. Учитель — вот уж заноза — манерный разряженный худой старик, пахнущий духами так крепко, что всякое насекомое, оказывающееся в поле поражения, немедленно подыхало. Знал он немало, это факт, но делился своими знаниями скупо, отдавая лишь то, что было велено буханом. А Вальда интересовала сама империя Крамсон — ее прошлое, настоящее и возможное будущее, но именно на эти вопросы керр Свен Олафсон — так представили учителя — отвечать отказывался. Ну не то, чтобы отказывался, он просто обходил их молчанием. К Вальду он относился как к красивому зверьку, нехотя отдавая должное его сообразительности. Впрочем, керру Олафсону было уплачено полновесной монетой и он знал, что юношу пророчат в новые божественные друзья, поэтому к занятиям он относился со всей ответственностью, гоняя Вальда нещадно по всем дисциплинам.

Бухану же Крауссу пришлось уехать по каким-то своим не терпящим отсрочки делам. С тяжелым сердцем покидал бухан свой замок, памятуя о коварстве Всемогущего. Вальд предполагал, что после отъезда хозяина в замке с дисциплиной станет не так строго и он сможет либо связаться с купцами, либо отправить весточку Стеле, а при большой удаче — сам проберется потихоньку в Красные башни. Но сбыться этому было не суждено. С отъездом хозяина стало еще хуже — если раньше бухан частенько приглашал несостоявшегося любимца к трапезе, стараясь почаще видеть поселившегося в его сердце юношу, то теперь все было строго: подъем, занятия, физические упражнения, бассейн, завтрак, занятия, снова упражнения, снова бассейн, обед, потом Вальд попадал к ухаживальщикам — до самой вечерней трапезы, после которой следовало отбыть в опочивальню и, когда приходили гасить огни, надлежало уже видеть седьмой сон. И везде астронома преследовали хирдманны, они не заходили с ним только в уборную, и то сначала входили, осматривали помещение, которое отнюдь не благоухало, а потом впускали Вальда.

Хирдманны не разговаривали, не улыбались. На задаваемые вопросы отвечали жестами, астроному было жутко интересно — кто они и откуда, почему так верно служат, почему всегда безмолвствуют.

Утолить свое неуемное любопытство ему удалось тишь однажды. Он начал мало-помалу болтать на крамсонском. Это был один из тех вопросов, на который ответил керр Олафсон. Однажды в хмурое утро, когда сияющую синеву неба не по сезону заволокли тучи, керр учитель пришел особенно хмур, нехотя согласился на чашку кафео и, то ли под действием настроения, то ли от напитка стал более разговорчивым и, когда Вальд осмелился спросить про хирдманнов, рассказал такую историю.

Хирдманны во все времена слыли верными псами Олафа Всемогущего. Всегда стояли на страже его интересов и безопасности, потому как даже божество не может быть везде и сразу.

Поклонение льстит любому богу — а поклонение целого рода могучих воинов тем более. Род хирдманнов немногочислен и живут они все в Красных башнях. Семей не заводят — сыновей им рождают женщины, которые после родов не претендуют на материнство и опеку над ребенком — их попросту не допускают к детям. Рождаются всегда мальчики, которых воспитывают тут же в казарме. Они не немы, но Олафу когда-то в незапамятные времена не понравилось звучание голоса суприма и он запретил всем хирдманнам разговаривать. Что они и выполнили с той же неизменной фанатичностью, как и остальные приказания Всевышнего. Высшей целью жизни хирдманна является смерть за повелителя. Хирдманнам, что находятся в услужении горожан Крамбара, оказана высочайшая честь — шпионить за гражданами. Об этом знаю все крамсоны и для любого горожанина нет большей чести, чем иметь в доме хирдманнов. Таким образом можно доказать свою преданность и верность Всевышнему. Конечно же, Олаф раздает такие знаки внимания не безвозмездно — за довольно-таки хорошие деньги. Хирдманны же, помимо слежки за своим временным хозяином, защищают его от любых напастей. И если погибают на службе смертному хозяину — то считают, что такой хирдманн умер за Всемогущего и он возродится в новорожденном, которому вскоре появляться на свет.

Вальду подумалось, что «вот же странный народ, эти крамсоны. Платить за то, чтобы за тобой шпионили в твоем же собственному доме. Да, уж, высокие почести». Керр Олафсон же, рассказав эту историю, встрепенулся — хирдманны стояли неподалеку у входа — а он, старый дурак расчувствовался и начал молоть языком. Сухо оборвал сам себя и повел Вальда в зал для тренировок. Вальд же, проходя мимо хирдманнов, готов был поклясться, что видел лукавую усмешку в глазах того из охранников, что ростом чуть ниже — появившуюся после рассказа учителя или в ответ на нее. В зале астроном был сегодня невнимателен и учитель исхлестал его как мальчишку, благо еще использовали деревянные палки — все из того же дерева гикори, а они хлещут пребольно, но шрамов не оставлют. Потом — бассейн, на этот раз с ледяной водой, в которой предполагалось болтаться продолжительное время и, чтобы не замерзнуть, Вальду пришлось плавать с максимальной скоростью, с которой он способен. Холодная вода прочистила разум, и после купания юноша обрел свое обычное душевное равновесие. Пока Вальд нарезал круги в бассейне, керру Олафсону принесли какую-то записку, что заставила его закончить занятия раньше и откланяться задолго до положенного часу. Вальд обрадовался неожиданной передышке, решил, что приляжет пораньше и притворится спящим, чтобы обдумать свои дальнейшие действия.

Время его обучения ощутимо подходило к своему логическому завершению. Скоро, очень скоро отправят его напомаженного и наряженного похлеще любой мирской тиманти в Красные башни.

Придется либо что-то на месте придумывать либо действительно стать любовником божества.

Усмехнулся про себя, а ну-как его Всемогущество влюбится без памяти и кааак поделится бессмертием и спросит: «Что бы ты хотел в подарок, мой милый Торни?». А он такой: «Дорогой, мне ничего не надо, помоги мне попасть в ведьмины круговины или сразу в хронилища, ты же божество, что тебе стоит, а, дорогуша? А я потом к тебе вернусь и будем мы жить долго и счастливо». Чуть не засмеялся в голос от таких «веселеньких» мыслей, да поймал на себе взгляд хирдманна — того, что повыше — и осекся, придав лицу самый что ни на есть глубокомысленный вид. Странный был нынче взгляд у высокого, очень странный — в нем было что-то — узнавание, что ли. Да откуда же, Вальд хирдманнов увидал только в Крамбаре. В мыслях хвостом махнула мыслишка, да и исчезла — не оформившись в полноценную мысль, а была касательно высокого, вот Олафом можно клясться. Так, рассуждая и препираясь с самим собой, Вальд добрался до трапезной, где в одиночестве отужинал тем, что предложили. Хирдманны остались на входе, встали, как вкопанные, и не шелохнулись, пока юноша ел. Становилось скучно — Вальд, по природе своей был очень общительным человеком, а нынче его лишили общества даже керра Олафсона. А с этими двумя горочками мышц, закованными в металл, особо и не побеседуешь. Ну и ладно, зато на раздумья времени больше останется.

Но Вальд не угадал. Хирдманны, по заведенному обычаю сопроводили его в спальню, обшарили каждый укромный уголок комнаты, потом должны были отправиться восвояси, и пришли бы ухаживальщики — для вечернего ухода. В их болтовне можно было выудить хоть какую-то информацию — они трепались обо всем происходящем и в доме и в империи. Но сегодня высокий остался и смотрел, как Вальду наводят красоту. Потом он тоже не ушел. Юноше пришлось изо всех сил притворяться спящим, а потом теплая, мягкая постель, тишина и дневная усталость после тренировок сделали свое дело, и он в самом деле уснул.

Проснулся будто от толчка, оказалось — совсем не «будто». Возле постели стояли оба хирдманна, один едва не подпалил занавески свечой, которой размахивал в разные стороны, и знаками предлагали подниматься, одеваться и следовать за ними. Капля горячего воска попала на руку, заставив окончательно проснуться. Смутная надежда вспыхнула в сердце — а ну как выведут и отправят восвояси, преследуя свои, молчаливые цели…

И вновь — не угадал. В этом хроновом Крамбаре Вальду очень редко удавалось просчитать хоть кого-то — даже ноёна не смог. В здешнем воздухе что-то притупляло интуицию. Астроном встрепенулся, а вдруг уже и время не сможет чувствовать? Взглянув на роскошные часы, что украшали соседнюю стену, понял, что хоть с этим все в порядке. Пожал плечами и последовал за своими молчаливыми охранниками.

В кабинете бухана было жарко натоплено и в кресле возле очага сидел хозяин. Вальд вошел, опустив ресницы, пытаясь собраться с мыслями, которые метались, как белки в клетке. Бухан резко выдохнул, выпил малюсенькую рюмку какого-то зеленоватого напитка, судя по запаху, распространившемуся по кабинету, очень крепкого, покрутил головой, зажмурив глаза. Лишь потом только вздохнул и приторно-мягким тихим голоском задал вопрос:

— Ну что, мой дорогой, друг, как говоришь, ты попал в Крамбар? С какой, говоришь целью? — ох, как он это подчеркнул «дорогой друг».

Вальд решил, что вот этого момента и надо было остерегаться, потому как из болтовни ухаживальщиков он точно знал, что именно таким голосом хозяин говорит, когда очень зол и последствия сего — страшны и необратимы:

— Я прибыл в Крамбар для встречи с императором, как я уже вам говорил.

— Не шути со мной, мальчик! Я провел сегодня ужасную ночь и она еще не закончилась: мне пришло сразу два письма и оба — пренеприятные! Император велел прислать тебя сегодня — потому что его Всемогуществу скучно, девка, которую я ему предоставил, твоя кровница — больна, она умирает. Официальная божественная подруга чем-то прогневила божество, поэтому твое обучение закончено, и ты отправишься сегодня же в Красные башни. А вот вторая новость — ее сообщил мой верный хирдманн. В нем он поведал мне, что отчетливо вспомнил, как ты именно с той девкой, со Стелой, шел через Крогли. И вот теперь скажи мне еще раз, только теперь — правду — зачем ты пожаловал сюда? И куда ты шел?

Вальд вздохнул и, собрав все свое умение очаровывать, не моргая, пристально уставившись в глаза Краусса надломленным тихим голосом произнес:

— Мы шли за мечтой. Я и Стела. Мы никому не сделали ничего плохого, а твои костоломы в железках похитили ее, а мне досталось по черепу достаточно ощутимо. И если бы в песках не было добрых людей — не сидеть мне с тобой за столом.

— Почему же ты не сказал сразу, а теперь сочиняешь. За еще какой мечтой вы шли?

Теперь Вальд вздохнул устало:

— Я тебе уже говорил: мы слышали, что можем обрести божественную силу, соединившись с Олафом Всемогущим.

— Торни, посмотри на меня. Просмотри внимательно. Сегодня мы видимся с тобой в последний раз — скорее всего. Из Красных башен никто не уходил по доброй воле — особенно божественные друзья. Я не смогу тебе ничем помочь, после того как ты попадешь в объятья к Всемогущему.

Сейчас ты еще можешь мне рассказать правдивую историю и я могу попытаться, — замолчал, проглотил что-то, что мешало договорить фразу и тихим голосом: — Ты очень дорог мне. Я никогда не испытывал таких чувств по отношению к кому-либо. И хочу предложить тебе выпить за это — за нашу встречу, за Всемогущего, за твою удачу.

Вальд присмотрелся — и вправду, оказывается, бухан раскраснелся и нервничает именно из-за того, что впервые в жизни поступает не так, как крамсон — искренне и бескорыстно предлагая помощь тому, кто разбудил его сердце. Но помочь Краусс ничем не мог. Поэтому астроному оставалось лишь поднять предложенную такую же маленькую рюмочку пахучего крепкого напитка и пригубить:

— Керр Эрик, единственно, что вы можете сделать для меня — это отправить меня в Красные башни не медля. Этим вы поможете мне и не навредите себе. А там — как Семь решит.

Краусс пожал плечами, едва заметно оглянулся на хирдманнов, что на протяжение всего разговора стояли на входе. Молча, но не пропуская ни одного слова, ни одного вздоха. Бухан воскликнул, меняясь в лице:

— Не смей! Не смей упоминать своих неверных божков в моих стенах! Нет, не было и не будет других богов! Только Олаф Синксит Благословенный и Всемогущий! Да пребудет он в вечности Новолетий!

Вальд ухмыльнувшись, согласился:

— Не было, не было! Пусть себе пребывает. Изволь отдать приказ о моем переезде.

И пошел к выходу, благодаря небесных праотцов, что дешево отделался. Хирдманны скрестили пики, не выпуская его из кабинета. Вальд оглянулся на бухана, тот сидел, прикрыв глаза ладонью, устало взмахнул свободной рукой, приказывая пропустить юношу. Астроном с удивлением увидел, что керр пытается скрыть слезы, торопливыми ручейками скатывающиеся по раскрасневшимся морщинистым щекам.

Вальд считал себя баловнем судьбы — всю жизнь он провел среди людей, которые считались с его желаниями. Даже в детстве, когда пришлось кочевать с менгрелами, мать делала все мыслимое и немыслимое, чтобы мальчик не чувствовал себя обделенным — он всего получал вдосталь, особенно ее любви. И он знал, что несмотря на постыдные обстоятельства его зачатия, мать никогда не думала оставить своего мальчика на попечение чужих людей, и тем более никогда не думала о том, чтобы погубить плод во чреве, пойдя на поводу ненависти к его отцу. Которого они потом простили. Оба — и он, и мать, сопереживая страшной судьбе, что была ему уготована.

Вальд не переставал считать себя везунчиком даже тогда, когда он попал в плен к драконам — он точно знал, что выберется — тем или иным способом. И ведь выбрался. И потом, когда путешествовал по тоннелям с пастырями в Елянск — Вальд точно знал, что он выживет. И выжил.

Лишь когда Хрон похитил мать — тогда его уверенность покачнулась, словно в его бочке с удачей показалось дно. А ныне — что ему какое-то местное божество, удача вроде бы повернулась лицом.

Подумаешь, ОООООлаф, чем он страшен лично для него, Вальда де Аастра, потомка древних кланов астрономов и пастырей? Не такой уж он и всемогущий, если ему приходится править при помощи страха, предательств и запугивания своих подданных. Вальду вспомнились Примы — за них любой мирянин отдаст жизнь, особенно кровники кланов — не рассуждая, лишь скажи.

Просто потому что иначе и не может быть — мирские правители заслужили всенародную любовь и уважение тем, что они всегда и во всем заботятся о Мире. Прима едва не отдала жизнь в тоннелях под Блангоррой в борьбе с вечным пугалом мирян — Проклятьем Хрона. Ни в одном из городов Мира нет такой удушающей обстановки страха и недоверия, как в одном-единственном имперском городе крамсонов. Вальду смертельно хотелось изменить хоть что-то в Крамбаре, но точно знал, что он и Стела, с которой, кажется, случилось что-то очень неприятное в этих хроновых Красных башня, не с силах этого сделать — особенно так, попутно, мимоходом, путешествуя в поисках этого самого таинственного племени ведьм. Поэтому приходилось, понадеявшись на удачу, просто отправиться в Красные башни.

Но, как выяснилось — не так и просто, детство закончилось, вера в чудеса уже мало-помалу исчезала. Крамсона не изменишь — так говаривали те, кому пришлось близко узнать эту вероломную нацию. Вальд уже было переступил порог комнаты, как с удивлением почувствовал какое-то странное головокружение, потом ноги подломились, отказываясь держать его. Юноша упал, сознание медленно покидало его. Он пребольно ударился головой о порог, и уже на грани беспамятства, когда боль причудливо смешалась с голосом бухана, до него донеслось:

— Мальчик, я не стал бы тем, кем стал, если бы шел на поводу у чувств. Я слишком стар, чтобы ради тебя пойти на глупости. Прости меня, но я должен быть уверен, что ты будешь покорным. Ты прибудешь в Красные башни как тюк, как товар — которым ты и являешься, и это для твоего же блага. Ты знал, на что шел — ты хотел попасть к Олафу Всемогущему, и ты попадешь. Да пребудет он в бесконечности Новолетий, когда сгинут и твои недостойные боги!