Стеле нездоровилось с того момента, как ей пришлось трапезничать с официальной божественной подругой — Гудрун. Божественная подруга за столом была до тошноты мила и приветлива. Они трапезничали вдвоем — Всемогущий охотился и собирался присоединиться к ним позже. Фрекен Лунд за время пребывания в Башнях нисколько не растеряла своей привлекательности, даже более того — обязанность быть всегда в форме развила в ней такие черты, каких она никогда не приобрела бы, находясь вне этих стен. Она стала очень целеустремленной, собранной. Жесткой и жестокой становится не приходилось, у Лундов это в крови. Для уничтожения любых конкурентов в борьбе за право единолично находиться так близко к божеству Гудрун не выбирала средств. Она за короткое время в совершенстве освоила науку токсинологию — лишь перечитав книги, что были в прибашенной библиотеке и которые, в основном, изучались многочисленными ухаживальщиками Всевышнего. Изучать было достаточно тяжело — книжный крамсонский очень сильно отличался от разговорного. Фрекен Гудрун читать умела — но лишь в пределах женских книжиц и прелестных стихов, которые надлежало знать каждой даме из мало-мальски обеспеченной семьи, отдавая дань моде. Среди библиотечных фолиантов Гудрун обнаружила тоненькие книжонки, в которых изучались свойства всяких приворотных зелий. Это она уже освоила без особого труда, со временем научившись виртуозно составлять напитки для Всемогущего, которые влекли его в ее спальню, не позволяя уделять ни мгновения ночного времени на других еще живых любимцев. Научилась составлять приворотные ароматы, которые заставляли искать наслаждения только в ее объятиях. Пришлось освоить и науку придворного общения, особенно с хирдманнами, с которыми вообще ничего не было понятно — то ли они тебя слушают, то ли нет, то ли поняли, что ты им скажешь, то ли нет. Вроде бы все шло по заранее намеченному плану и вскоре ожидалось, что рядом с Всемогущим останется лишь она и суприм, а уж с ним-то она постарается разделить сферы влияния и не пересекаться, действуя в общих интересах. А тут — ррраз и появилась эта девчонка — Гудрун подозревала, и не без оснований, что она может заинтересовать императора не на шутку. Она слышала о его мечте — чтобы ему прислуживали мирские дети небесной семерки — хоть и чужие, но потомки богов по крови. А эта девица была чистокровной женщиной клана астрономов, по всем описанным в умных книжицах признакам. Если она захочет безраздельно властвовать в Крамбаре, что ее сможет остановить? Или кто? Гудрун решила, что не бывать двум божественным подругам у Олафа, и начала составлять яды медленного действия, дабы отвести от себя подозрения и потихоньку свести мирянку в могилу. Все благоприятствовало этому плану фрекен — заскучавший правитель не дождался обещанной буханом девицы и отправился на охоту, оставив Башни во владении суприма и ее. Суприм в дела постельные не вмешивался, следя лишь, чтобы божественная подруга не спуталась ни с кем, памятуя печальную судьбу своего предшественника. Тут уж Гудрун постаралась — она была вне подозрений, в ее помыслах был лишь Олаф, тем самым облегчив задачу суприма.

И первую трапезу Стеле пришлось разделить с этими двумя — с фрекен Гундрун Лунд, божественной подругой и супримом-хирдманном, от которого веяло гостеприимством и любезностью, как от ледяной глыбы. Которые с лихвой искупила фрекен Лунд. Трапеза, казалось, тянулась бесконечно — для Стелы, по крайней мере. Она мечтала о том мгновении, когда ей можно будет покинуть трапезную и отправиться в комнатку, которую ей пока отвели — до знакомства с божеством, которое прояснит ее статус в Башнях. Но Всемогущий задержался в песках Крогли — охота оказалась затяжной, но божеству не надоедала — это была охота на любимую для него дичь — охота на человека, возможно на какого-нибудь неосторожно менгрела, что по воле случая очутился вблизи Крамбара. Поэтому Стеле приходилось делить досуг с божественной подругой — бродя по прибашенным угодьям, в трапезной, даже в умывальне ее не оставляли в одиночестве.

Дни сменяли ночи, время тянулось медленно. Фрекен потихоньку травила девушку, тайно подливая ей в пищу, в питье, даже в воду для омовения специально подготовленные зелья, запас которых теперь был у нее не иссякаем. Она твердо решила до прибытия Олафа Синксита отбить у девушки всякую охоту жить и лишить ее привлекательности, иссушив кожу, ослабив блеск жемчужных глаз с этим ее непонятным зрачком, истощив желания. Лишь на ночь Стеле удавалось оставаться одной, для божественной подруги были отведены пышные покои, покинуть которые она на в коем случае не хотела, даже ради своих целей. Мысля так, что вдруг божество объявится внезапно и пожелает навестить ее сразу по прибытии, а она окажется в этой маленькой убогой комнатушке, в которой поселили девицу. Ночью, когда светила угасали и Крамбар погружался в темноту, прореживаемую лишь редкими уличными факелами, даже на прибашенной территории находится вне стен Башен было опасно. Убийцы, воры, маньяки, шлюхи — все это в изобилии выходило на улицы. Не стоило добропорядочным гражданам оказываться среди этого отребья, чревато несовместимыми для жизни увечьями.

Гудрун уже умастила кожу перед тем как отправится ко сну, и сидела перед зеркалом, приглаживая щеткой волосы, стараясь сделать их наиболее гладкими и шелковистыми, позавидовав про себя рыжей копне незваной гостьи, которой вроде бы не приходилось прикладывать никаких дополнительных усилий для того, чтобы ее волосы выглядели столь великолепно — даже несмотря на яды, которыми ее щедро пичкали. Потом вспомнилась гладкая кожа, сияющие глаза, стройная фигура, длинные ноги этой поганой астрономки — и в руках Гудрун хрустнула щетка, не выдержав хватки божественной подруги. О, как хотелось ей, чтобы это была шея этой девки!

Раздавшийся шорох штор заставил ее вздрогнуть — из-за ткани, что прикрывала окна, послышался голос — это явно был один из жрецов, что прославляли деяния живого бога — Олафа Синксита Всевышего. И его не устраивала эта незнакомка, которая могла быть опасной для всего населения Красных Башен.

— Божественной подруге Гудрун править и радоваться бесконечности Новолетий рядом с Всемогущим.

— Бесконечности Новолетий Всемогущему! Таинственному керру — долгих Новолетий. Что привело вас в столь поздний час к моим покоям, невзирая на опасность быть обнаруженному? Если вы помыслили что злое — я сейчас же прикажу хирдманнам… — она не успела договорить, гость перебил, не желая тратить времени на пустые словопрения.

— Я не заинтересован в этом. Я хочу лишь предупредить фрекен о то, что бухан вновь сделал Всемогущему подарок. И в Башни везут кровника этой девицы. А он может оказаться реальной опасностью и для фрекен.

Гудрун фыркнула:

— Если это один из спинолюбов бухана, то какую он опасность может представлять? Очередной слащавый молодчик с гладкой кожей и слабыми ручками?

— Нет, фрекен. Вы слушали меня невнимательно. Это КРОВНИК девицы. А вы знаете историю астрономов, женщины которых бесследно пропали? Можете ли вы определить истинную ценность этой парочки? Они, возможно, единственные из юных астрономов, что остались на Зории. Это истинная редкость. Правитель может увлечься ими так, что позабудет и крамсонов и Крамбар.

Помните, как бог любит ценные редкости? И некую фрекен он может тоже позабыть.

— Для того, чтобы говорить такое, я должна убедиться, что вам можно доверять. Покажитесь, и тогда я, может быть, отнесусь к вашим словам с должным почтением и серьезностью. А как я могу доверять тому, чьего лица я не видела?

— Мое лицо не расскажет вам ни о чем. Мы безликие, мы истинные слуги Олафа Всемогущего. Мы охраняем его подданных и сохраняем его власть. То, что задумал Всевышний — приблизить иноверцев из Мира — не допустимо. Крамбару не нужны иные, Крамбару нужны лишь крамсоны, а остальные — пффф, пусть прислуживают и обеспечивают едой, одеждой, предметами роскоши, удобствами и всем прочим, что еще необходимо крамсонам для существования, — с этими словами нежданный гость покинул свое убежище и вышел на свет. Да, он был прав, его лицо было одним из множества лиц, которые сновали в покоях Красных башен, незаметные, почти невидимые. Вроде бы и прошел такой, а как выглядел и не вспомнить. Балахонистые одежды неопределенного цвета — и не белые и не серые, а какие-то тусклые и блеклые, что ли.

Гудрун некоторое время вглядывалась в это лицо, пытаясь запомнить, потом оставила это гиблое дело и сосредоточилась на том, что пытался донести ей гость.

— Ну хорошо, предположим, я вам поверила. Что я должна делать, чтобы не допустить этих новых любимцев к Всевышнему?

Ночной гость неожиданно перешел на «ты»:

— Продолжай травить девку. А о юноше мы позаботимся, когда его доставят. Все остальное предоставь нам. Главное — не попадайся на глаза Олафу, когда он вернется в Башни в первый день.

Иначе это может плохо закончится для тебя. Бог возвращается послезавтра. Найди убежище и затаись.

— А что, кроме заботы о Крамбаре, заставляет вас заботиться обо мне? Только не говорите, что я так дорога божеству, что без меня всякий день потеряет для него смысл. Не считайте меня тупее, чем я есть на самом деле.

— Что же, фрекен, вы и вправду достаточно умны и достаточно тверды характером, чтобы знать.

Ваш отец был достаточно щедр с нашим братством, щедр так, что мы можем оказать вам помощь и не требовать у вас ничего взамен. Вы только не мешайте нам выполнить нашу работу и продолжайте свою.

…Стела лежала на кровати, свернувшись в клубок, стараясь заглушить боль во всем теле.

Боль возникла после первой памятной трапезы с фрекен Гудрун и супримом, и с тех пор не проходила, а лишь усиливалась. Крепкий организм девушки, никогда не подводивший ее, переваривавший грубую пищу менгрелов, изысканные пиршества мирян, засбоил здесь в Крамбаре, чем очень ее напугал. Она не знала болезней до сих пор, даже обычные женские недомогания, от которых страдали мирские женщины в сезон дождей, для нее проходили практически незаметно. Поэтому сейчас Стела страдала и физически и духовно — это пугало. Не помогала вода, которую она набирала из фонтанчика в углу отведенной ей комнаты (еще бы, Гудрун постаралась и здесь — она всыпала щедрую порцию яда в чашу фонтанчика). От всего — от еды, от воды — становилось лишь хуже. Боли усиливались, доводя до изнеможения.

Собственное тело предавало ее в тот момент, когда Стела нуждалась во всех силах. Мысли путались, кружились, жить не хотелось. Пришедшие ухаживальщики начали тормошить ее, готовя к приезду правителя. Из их болтовни Стела поняла, что Олафа ожидают послезавтра, и у нее остается лишь один день, чтобы разыскать эти хроновы ведьмины круговины. Вот же незадача — во всей обозримой Крогли не было больше возвышенностей, которые оказались бы достаточно высоки, чтобы с них возможно было бы обозреть окрестности. Горы, видневшиеся на горизонте, были слишком далеко, поэтому-таки придется как-то взобраться на самую высокую из Красных башен, чтобы обнаружить искомое. И ради вот этого-то, такой вроде бы мелочи пришлось лезть в самое опасное место — в самое сердце крамсонской империи. Словно в полусне Стелу увидела прокравшуюся божественную подругу, которая обманувшись неподвижностью девушки, решила, что она спит и, особо не таясь, вылила содержимое маленького темного кувшинчика в фонтанчик.

В комнате запахло терпко и остро какими-то травами. Фрекен спряталась — то ли ушла, то ли просто из поля зрения исчезла. Запах показался знакомым. Стела в полумраке сознания вспомнила, что этот самый запах будил ее по утрам, она еще решила, что это какой-то специальный аромат для ее покоев. Разум прояснился — до Стелы дошло, отчего ей так плохо. Фрекен решила извести соперницу извечным женским способом. Ха! Недооценила фрекен соперницу. Стела решила не есть и не пить ничего из предложенного божественной подругой — оставалось лишь надеяться на свои актерские способности и делать вид, что отведала питье и кушанья, и что ей становится все хуже и хуже. Принятое решение ободрило, и девушка забылась сном.

Стела проваливалась в сон все глубже и глубже. Круговерть видений завораживала и манила, сердце разрывалось от тоски по обретенным и так быстро покинутым кровникам.

Мелькнуло лицо Кира — такое родное, в глазах — упрек: зачем уехала, куда помчалась сломя голову, почему не позвала с собой, помощи не попросила? Какие-то пыльные бесконечные коридоры, полотнища разорванной паутины, бархатисто прикасающейся к лицу, и страшные образы спешенных драконов, изуродованных, поникших, растерявших остатки былого величия.

Стела точно знала, кто это и что с ними случилось — обломанные крылья волочились следом за каждым из них, напоминая об обретенном и потерянном могуществе, наполняя их вечность тоской и беспредельной болью. Потом привиделась надсмотрщица, заставляющая спешенных бродить по усеянному обломками костей и камней ледяному полу. Едва кто-то из падших останавливался, она взмахивала плетью-девятихвосткой, каждый удар которой оставлял кровавые следы от вплетенных в ремни острых костей. Надсмотрщица оглянулась, почувствовав чье-то незримое присутствие… И звон в ушах, и замерло сердце от узнавания и ужаса. Это была Селена — с угрюмой безысходностью в опустевших глазах, зрачки которых заполнены теперь кровавыми сгустками, лицо не выражает ничего, пустота… Истинный облик тех, кто потерял разум, не в силах противостоять непосильным испытаниям. Безысходностью веяло от этой группки — и от жертв и от их надсмотрщицы, затерянных в полумраке огромной пыльной залы. Но поражало больше всего даже не это — больше всего пугал свет, который был скорее всего даже не светом, а какой-то неведомой сущностью — вязкой, полупрозрачной, окутывал каждую фигуру светло-серой дымкой.

Очередное щелканье плетки и, как раскаты неведомо откуда прозвучавшего грома, прогремел вопрос:

— Я могу ее отпустить, но готова ли ты занять ее место? Место той, что всего лишь твоя кровница.

Мои любимцы не могут оставаться без присмотра, они такие непоседы, натворят еще чего…

Стела застонала, ей ли, не верящей ни в одного на Зории бога, отвечать на этот вопрос. Хрон ли это или ее воспаленное сознание, отравленное ядами? Вторично темнобородый пытался наладить с ней контакт — но так ли это? А если и так — готова ли она заменить кровницу в мрачных хронилищах, готова ли отказаться от своего бытия и вечность быть гостьей ли, пленницей ли Хрона? В голове гремело все громче — словно приближалась гроза, веки дергались, девушка не могла проснуться, грохот не утихал, и не унималось кружение видений. И Стела не просыпаясь, потеряла сознание. Фрекен Гудрун, напряженно разглядывавшая соперницу, спрятавшись за тяжелую портьеру, выглянула, посмотрев по сторонам. Вышла, озадаченно покачала головой, все еще пристально рассматривая спящую девушку. Потом решительно достала из потайного кармана кусок ткани и, с большей осторожностью — из плотного пакета ветку какого-то кустарника.

Быстро прикрыла свое лицо тканью и подожгла от свечи, что стояла на прикроватном столике, ветку. Кустарник занимался плохо, гас несколько раз, но потом, разгоревшись, тлел ровно, сильно дымя, распространяя горьковатый дым по помещению. Гудрун, дождавшись, когда ветка начала дымить равномерно, воткнула ее между поленьев, что были приготовлены для утренней растопки и торопливо покинула комнату, плотно задернув полотно на входе, и закрыла двери. Строго настрого приказала хирдманнам, что стерегли пленницу, стоя на входе в комнату, не открывать дверь и не заходить — гостья спит, просила не тревожить. И ушла в свои покои, решив, что и совету последовала и миссию свою выполнила. Астрономша проснуться не должна, а дым к утру должен вытянуть ветер — через дымоход. Слуги поутру придут, подожгут поленья, чтобы прогреть комнату к пробуждению невольной гостьи. И, если даже остались какие-то остатки ветки могильника, то они сгорят, а дым, смешавшись с основной массой, не будет столь ядовит.

Несостоявшуюся фаворитку просто не смогут разбудить. Она будет уходить в мир сновидений все дальше и дальше, пока, наконец, совсем не затеряется в нем. А фрекен Лунд, будет столь великодушна и самоотверженна, что будет ухаживать за девушкой до самого конца — если нужно, добавит еще «лекарств», чтобы уж наверняка.

Вальд проваливался в темную бездну с кружащимися в ней светящимися песчинками, в виске пульсировала боль, которая медленно отступала перед беспамятством. Потом бездна посветлела и пропала, сознание вернулось. Медленно открыв глаза, юноша обнаружил себя лежащим на роскошной кровати, балдахин повращался немного и остановился — похоже вращалось что-то в его голове — последствия падения после напитка бухана. Все остальные последствия были кем-то тщательно уничтожены — пока он тут валялся, пришли какие-то люди и навели лоск на его побитую внешность — теперь же ни одна складка на одежде и ни одна неверная линия в макияже не напоминали о прискорбном происшествии. Остались лишь смутные воспоминания о тряской езде и прохладном прикосновении ветра к лицу. Вальд рывком сел — эээ, позвольте-ка, так получается он прибыл в пресловутые Красные башни! Осталось лишь Стелу найти. Только как — эти роскошные покои явно заперты, никого нет. Кричи-не кричи, никто не отзовется — на то и вышколены слуги с этих башнях, чтобы не обращать внимания ни на что, что не касается выполнения их прямых обязанностей. Или, если за это щедро не заплачено, хотя в этом случае, услуга может быть перекуплена… но попытаться стоило. Вальд встал, ноги еще не очень-то его слушались и, пошатываясь пошел к выходу. Удивительно, но дверь оказалась незапертой, и хирдманны не торчали там, как бессловесные изваяния. Потихоньку приоткрыв дверь, Вальд выглянул из покоев, шуршащая ткань платья мешала, он боялся этим шорохом привлечь внимание.

Вспомнил план Красных башен, что показывал ему ноён, голова еще немного кружилась, но идти было нужно и, поэтому — можно. Длинный подол мешал, норовя попасть под ноги, астроном, выругавшись, содрал это чуждое и неудобное одеяние, закинув его назад в приоткрытую дверь.

Неподалеку увидел окно, не закрытое наглухо тяжелыми шторами по обыкновению крамсонов, за которым небо посветлело, извещая о скором рассвете. Однако, нужно было поспешать.

Вальд, крадучись, обошел по периметру весь этаж, на котором оказались только его покои, нашел лестницу, ведущую вверх и пробрался по ней на самый верхний этаж, памятуя, что Стела у бухана жила именно на самой верхотуре. И тут угадал — Аастр небесный и остальные праотцы вспомнили о своим зорийских отпрысках, ну, или просто повезло. Вариантов-то было немного — вверх или вниз. Выше к шпилю башни стены становились ближе друг к другу, и комнаты, соответственно, становились уже и меньше — на самом верху была крохотная комната, тут жил кто-то лишенный привилегий или не успевший ими обзавестись. Возле наглухо запертых узеньких дверей стояли хирдманны и ощутимо попахивало горелым. Вальд толкнулся было в комнатку — могучие плечи охранников сомкнулись, не пустив его даже дотронуться до ручки. Но открыто не прогоняли, просто стояли сомкнув плечи и не пройти, и не обойти. Вальд начал на ломанном крамсонском умолять открыть двери, указывая на стелющийся из-под двери белесый дым.

Хирдманны стояли, упершись взглядами во что-то невидимое для Вальда. Астроном начал судорожно перебирать варианты. Надо было что-то срочно предпринимать, но что? Если в башнях бухана Вальд мог достучаться хоть до кого-то, здесь он был пустым местом — а, бродит тут какой — то, кто таков и почему бродит — мало ли в Красных башнях люду…

Помощи пришла с неожиданной стороны — неведомо откуда появившийся хирдманн, тот самый, что огрел Вальда по голове в Крогли, когда похищали Стелу и тот самый, что привез его сюда, поднялся по лестнице и отослал застывших охранников. В иерархии хирдманнов пришедший занимал, видимо, не самое последнее место, потому как охранники покинули пост, не мешкая и не переча. Они ушли, а этот — встал на их место. Вальд указал на дым из — под двери, волнуясь, путая слова, заспешил объяснять, что пожар, надо спасать обитателей закрытой комнаты и саму комнату.

Хирдманн пожал плечами, потом все также молча, раздвинул тяжелые шторы, прикрывающие массивную дверь, запах гари стал насыщеннее. За дверь послышался слабый шум и звук падения.

Хирдманн толкнул дверь — не открывается, подналег могучим плечом, освобождая проход. Дверь вывалилась, слетев с петель. Небольшая комната была темна — лишь возле ложа смутным пятном мерцала горящая свеча, и полна горького дыма — Вальд угадал ядовитый запах тлеющего могильника, вдохнул воздух поглубже, закрыл лицо рукавом. Хирдманну пришлось показать на дверь, прохрипев, что дышать здесь крайне вредно. Он пожал могучими плечами и вышел в коридор. Вальд проскользнул к кровати, возле которой на полу небольшим тючком лежала Стела, она пыталась встать, почувствовав гарь, но к тому времени уже надышалась, поэтому-то сил хватило только на встать и упасть. Астроном сгреб кровницу и на подламывающихся ногах — после зелья бухана еще был слаб — побрел к выходу, стараясь не дышать. Хирдманн торчал возле входа, схватил юношу за руку — словно в тиски попал — и повел вниз, Вальд догадался, что они направляются в комнату, из которой он сбежал. Планы охранника были совершенно непонятны — хочет их сдать местным, тогда зачем вообще помогал, да еще и под каким-то надуманным предлогом удалил охрану. Странно.

В комнату попали без приключений. Вальд умыл Стелу, чье лицо покрывала копоть — могильник тлеет так, как другие кустарники горят, с обильным выделением ядовитого дыма и копоти. Попытался напоить ее, но не удалось. На время прекратив попытки, решил выяснить их дальнейшую судьбу, вопросительно воззрившись на хирдманна:

— Почему помогал? Мы же тебе не хозяева и не подданные вашего Олафа.

Хирдманн в ответ пожал плечами. Вальд подумал: «Ну да, они же не разговаривают, с чего ты взял, что с тобой заговорят-то…». Ответ прозвучал совершенно неожиданно, заставив вздрогнуть:

— Бухан приказал — помочь астроному, — голос был чуть хрипловатый и такой низкий, показалось аж, что кости вибрируют. Юноша понял, почему хирдманнам было запрещено говорить — такой голосина под стать божественному рыку, а уж никак не речи охранников, пусть и элитных. На фоне их слов померкнет любое божественное откровение.

— Ты помог, спасибо тебе. Но нам нужно отсюда выбраться. А еще нужно попасть на обзорную площадку Красных башен.

— Бухан говорил — помочь выжить астроному.

— Вот если мы не выберемся отсюда, мы точно не выживем. Надо бежать, причем прямо сейчас, пока никто не догадывается кто мы и зачем тут. Стелу уже пытались убить, а если умрет она — я тоже могу умереть, она моя кровница. Понимаешь? Вот если умирает такой же как ты, хирдманн, что ты чувствуешь?

— Хирдманны не умирают, хирдманны погибают в бою. Если хирдманн погиб с мечом в руках, он — герой, и все братья будут вспоминать его имя в поминальных песнях. Если хирдманн погиб за божество — он возродится.

— А! Вот она — она как меч для меня, и мы — герои только когда живы. Нам нужно выбраться, ты поможешь?

— Хирдманн поможет Несущему меч, — Вальд не сразу понял, что хирдманн назвал его новое имя, исходя из придуманного только что.

— Спасибо за столь лестное имя, но меня зовут Торнвальд.

— Торнвальд, Несущий меч. Спасай меч, пойдем к выходу. Тебе нужно замотать лицо и себе и ей.

Спешно оторвали от полога кусок кисейного полотна. Стела в себя еще не пришла, в беспамятстве тяжело дышала, веки трепетали, пытаясь открыться, но никак — мир снов заполонил ее сознание, не выпуская из своих цепких объятий, не давая проснуться. Вальд замотал лицо так, что виднелись только глаза, но хирдманн покачал головой — глаза-то и выдавали:

— Встретим кого, лицо опускай — слова подбирал долго, словно с трудом, и голос такой с хрипотцой, словно ржавчиной покрытый от редкого использования.

Астроном приподнял голову кровницы, стараясь замотать и ее лицо. Уже почти совсем рассвело, Прим уже показал часть своего огненного диска над горизонтом, недолго осталось до прихода Аастра — тогда уже совсем наступит день и что-то сохранить в тайне станет практически невозможным.

Красные башни просыпались: слуги засуетились — к скорому возвращению Всемогущего нужно все приготовить, чтобы божество было всем довольно. Во время этой суеты удалось выскользнуть за ворота. Хирдманн имел право входить и выходить из Красных башен в любое время, он вывел Вальда, несущего Стелу, завернутую в одеяла так, что она больше походила на куль белья, которое нужно куда-то перенести, чем на человека. Краснобашенные ворота прошли без затруднений. А на городских воротах же проблемы могли возникнуть. Привратником оказался тот же офицер, что охранял вход тогда, когда Вальд и Бардем пожаловали сюда. И привратник недавно заступил на дежурство, и проскользнуть мимо, даже в сопровождении хирдманна, невозможно. Хирдманн слишком заметен на улицах, особенно если он сопровождает странную личность, замотанную в кисею, а эта самая странная личность тащит тюк непонятного происхождения. Вальду пришлось решать — может ли он доверять их нежданному спасителю и до какой степени. Оставался лишь этот вариант — отправиться к ноёну. И пришлось. Вальд шепнул хирдманну, что надо бы на площадь Блохи попасть. Хирдманн кивнул, велев знаком следовать за ним. Привел точнехонько к дому Розенпорта, в котором только начиналось неспешное утро, открывались занавеси, распахивались окна, впуская бодрящий утренний воздух, в котором явственно чувствовался запах морской соли.

Вальд уже пошатывался от ноши, а спутник словно и не замечал усталости юноши.

Остановился возле ворот и ждет команды — да уж, этих господ за ночь не переделаешь, даже если их божество прикажет. Астроном, покачиваясь, добрел до ворот, дотянулся до дверного молотка и постучал. За воротами послушалось глухое ворчание, словно разбудили какого-то большого и не очень доброго зверя. При повторном стуке ворчание стало отчетливее, потом перешло во глухое взлаивание, словно охранник никак не мог проснуться. Дом ноёна находился в достаточно людном месте, и вокруг сновали разные личности, искоса поглядывая на хирдманна и его подопечного.

Стела начала подавать признаки жизни, пытаясь выбраться из спасительного тряпичного кокона.

Попасть в хотя бы в дворик Розенпорта становилось жизненной необходимостью, и Вальд начал долбить молотком из последних сил, обливаясь потом, стараясь удержать Стелу на плече и не уронить. Псина окончательно проснулась и громко залаяла. Праздношатающихся на площади становилось все больше. Уже совсем рассвело, и все семь дневных светил выползли на небосклон, щедро разливая свои лучи. Под кисейными убежищами становилось нестерпимо жарко. Вальд опустил молоток, в голове роились мысли, одна другой хуже: ноён уехал по своим делам, позабыв о данном обещании; ноёна схватили и кинули в подземелья Красных башен, узнав о пособничестве ему, Вальду; ноён смертельно заболел и другие, такие же «веселенькие». Тянулись тягучие мгновения ожидания. Идти все равно было некуда. Разве что с повинной головой к бухану, признаваться во всем, ну или обратно в Красные башни, если повезет — можно также незаметно в свои комнаты вернуться. Только вот в Красные башни точно не хотелось, причем даже упоминание о них вызывало в памяти горьковатый запах тлеющей ветки могильника и подступающую тошноту.

Это Вальд еще там ни с кем не успел даже словом перемолвится, а уж про паучье гнездо, названное Красными башнями, помнится ноён много интересного поведал. Эх, не удалось про ведьм ничего узнать, где их теперь искать… Но даже это уже казалось таким далеким и неважным. В глазах мутилось, пот заливал лоб, под ложечкой сосало от голода, губы пересохли от нестерпимой жажды.

Хирдманн словно из металла сделан — стоит себе, солдатик стойкий, зараза, хоть бы Стелу подержал. Она, похоже уже совершенно очнулась и пыталась выбраться из тряпок изо всех сил.

Вот-вот любопытствующие и крайне бдительные граждане империи притащат охрану и все, конец путешествиям…

Наконец-то из-за забора послышалась какая-то возня. Ура! Во внутреннем дворике раздались шаркающие шаги. В приоткрытые ворота высунулась нечесаная голова какого-то старика.

— Открывай! Мы к достопочтенному ноёну!

Старик разглядел стоявших за воротами, увидел хирдманна, глаза округлились от удивления, торопливо прикрыл двери, и слышно было, как он семенящими, быстрыми шажками заспешил, зашаркал в дом.

«Тьфу ты, мог бы за ворота запустить хоть», — подумалось Вальду.

Через долгие мгновения, показавшиеся Вальду вечностью, ворота открылись, вышел сам ноён Эктор. Он увидев сначала хирдманна, что служил у бухана, пригласил того войти. Вальд с возмущением, забыв, что замотан тряпками, завопил:

— А меня приглашать не будете?

Ноён суетливо оглянулся, схватил юношу под руку и быстро завел во дворик:

— Вы меня просто поражаете! В куле то, что я думаю?

Вальд кивнул.

Купец прошипел сквозь зубы:

— Быстро в дом, — а хирдманна, часто-часто кланяясь, повел в гостиную. Вальду же пришлось довольствоваться кладовой в прихожей. Когда ноён и хирдманн скрылись из виду, он с наслаждением положил свой драгоценный сверток на пол и размотал Стеле лицо и зачастил скороговоркой, не давая ей и слова вставить:

— Стела, лежи тихо и не вопи, это правда я, Вальд. Мы у друга, только надо маленько потерпеть, здесь крамсонов много. Только тихо, все нужно делать очень тихо. Моргни, если поняла.

Стела моргнула — куда уж понятнее. Вальд начал разматывать тряпки, в которые укутал кровницу.

В гостиной в это время развивалось презабавное действо. Купец, решив что хирдманна прислал бухан, пытался добиться от того ответа — в чем состоит его поручение. Беседа пока получалась односторонней, купец спрашивал, хирдманн молчал. Достопочтенный за короткое время общения с воином совершенно выбился из сил и решил-таки прибегнуть к помощи астронома — по какой-то причине они пришли же вместе. Попросив хирдманна оставаться в гостиной и наслаждаться поданным свежим кафео и теплыми масляными булочками, купец отправился в прихожую. Приоткрыл дверцу и остолбенел: Вальд и Стела, освободившись от скрывающих лица тряпок смирнехонько сидели на полу, одновременно подняли на купца свои эти странные глаза — цвета жидкого огня. Они оба молчали, оба бледны до невозможности и похожи — словно не просто кровники, а брат и сестра, произошедшие от одних и тех же родителей. Купец прошептал: «Что же они с вами пытались сделать… Вальд, пойдем, помоги мне с хирдманном. А Стела — вы же Стела? Вы побудьте пока тут, передохните, чуть позже мы займемся и вами». Вальд последовал за хозяином дома. Хирдманн наслаждался кафео, на лице — никаких эмоций, хотя напиток был более чем вкусным, а булочки — очень-очень свежими. Вальд улыбнулся воину:

— Я спас свой меч, ты можешь больше не помогать мне. Можешь возвращаться туда, где тебя ждут.

У купца отвисла челюсть, когда он услышал хрипловатый, низкий голос:

— Хирдманну велели охранять твою жизнь. Хирдманну велено быть с тобой, Несущий меч, пока опасность не минует. Опасность еще не миновала.

Ноён изумленно вращал глазами — виданное ли дело, говорящий хирдманн, да еще и помогающий не гражданину Крамбара. Хотя эта забота об астрономе серьезно осложняла дело. Если Вальда и Стелу можно было в сумерках незаметно вывести за ворота, то присутствие императорского пса делает эту задачу совершенно невыполнимой, слишком заметен. Привратники могут не выпустить их за пределы города — пестрая компания. Вальд пытался достучаться до хирдманна, объясняя, что опасность миновала, но толку не добился. Вообще было непонятно, слушает ли он то, что ему говорят или нет. Вскоре астроном отчаялся, пожал плечами недоуменно и, вспомнив о голоде и жажде, которые терзали его уже давно, попросил чего-нибудь пожевать — хотя бы немножко. И ему и Стеле. Просьба гостя для купцов всегда является почти законом.

Завтрак подходил к концу, очнувшаяся и совершенно очухавшаяся Стела ела за двоих, наверстывая то, что потеряла, пока пришлось жить в Красных башнях. Вальд не отставал. Лишь у купца не было аппетита — он ясно представлял себе, что будет с ними, если обнаружится их побег.

Кроме хирдманна, конечно. Судьба хирдманна непонятно — прецедентов не было. Как Олаф казнит своего провинившегося пса — не хотелось даже и думать. Ноён не так давно отправил Бардема в условленное место, и еще не оправился от переживаний, которые пришлось претерпеть.

Лишишься тут аппетита, а эта молодежь трескает за обе щеки, словно и не печалятся ни о чем. Уже опустела чаши с кушаниями, от кафео осталась лишь гуща, и гости блаженно откинулись от стола, как с улицы донесся звук, который ни с чем другим не спутать — это был звон колокола. Вальд поднял брови: откуда тут колокол, и для чего? Ноён пояснил, что колокол звонит перед тем, как глашатаи начнут провозглашать божественный указ. Астрономы переглянулись и побледнели, предчувствуя беду. С улицы донеслись громкие голоса, доносившие до населения славного города Крамбара божественное повеление на сегодняшний день. Олаф Всемогущий по какой-то причине явился с охоты раньше и не было у беглецов больше того времени, на которое они рассчитывали.

Указ гласил: «Бухан Краусс, гражданин города Крамбара, божественный друг, всегда доставлявший нам только радость и занятия для ума, сегодня ночью был предательски убит своим рабом, ранее бывшим гражданином Мира из клана астрономов. Названный астроном пришел в Крамбар к бухану Крауссу сам, чтобы стать гражданином лучшего города на Зории. А вместо этого зверски убил своего учителя и хозяина». Потом нудно и долго описывали приметы Вальда, вознаграждение за поимку живым или мертвым был одинаковым и одинаково чудовищным по сумме — половина скипа. Вальд еще толком не разобрался в местной валюте, поэтому как-то не вдохновился, пока купец не растолковал ему — сколько это на самом деле. И что теперь почти весь Крамбар будет охотиться на убийцу бухана. Путь напрямую через ворота теперь и вовсе заказан. Вальд взглянул на хирдманна:

— Теперь ты понял, что твое поручение выполнено? Что твоя миссия закончена? Там сказали, что я убил твоего хозяина, ты это понимаешь?

— Мой хозяин — Олаф всемогущий. Все жизни в Крамбаре — в его деснице. Моя миссия — беречь твою жизнь, а ты тупоголов, поэтому мне придется применить больше усилий, чтобы тебе помочь.

Хирдманны умеют считать — ты был со мной, когда уходил и бухан Краусс был еще жив. Ты не мог оказаться и в Красных башнях и у бухана — поэтому ты не убивал его.

— А глашатаи считают иначе. И тебе не нужно полскипа?

— Воины презирают наемников, воинам божества не нужны деньги. Каждый крамсон почтет за честь отдать хирдманну все, что он попросит, — объяснял словно ребенку.

— И что воин предлагает делать тогда? Как мы попадем за ворота?

— Мы пойдем в открытую, с боем.

— Тогда, если тебя убьют твои же собратья, ты не будешь считаться божественным воином, тебя заклеймят, как помощника убийцы!

— Воины сражаются за правду. Воины сражаются за честь. Олаф Всевышний не знает, что произошло, поэтому решил схватить Несущего меч. Олафа Всемогущего ввели в заблуждение.

— А! Значит, ты признаешь, что ваше божество настолько несовершенно, что его можно обмануть, ввести в заблуждение и все такое? Какой же это бог, если он не может читать в ваших душах? Зачем ему нужны пытки, если он и так может знать все ваши помыслы?

— Олаф Всемогущий несовершенен, но он — божество.

— Тьфу ты! Спорить с тобой — все равно что Крогли в руках переносить, — Вальд в сердцах чуть было не плюнул на драгоценные ковры, что устилали пол в покоях ноёна.

Стела всю перепалку молчала, уставившись мечтательно затуманенными глазами в пустую стену.

— Стела, ну хоть ты ему скажи?

Девушка встрепенулась, словно очнувшись от сна:

— Что сказать?

— Объясни этому олуху в доспехах, что божество должно быть реально всесильным и милосердным, должно быть справедливым и заботиться обо всех подданных, а не о небольшой кучке тех, кто может развлечь или развеселить.

— А! Это. Я думаю, что богов вообще не существует.

Тут уж и купец, и хирдманн, и астроном удивленно уставились на Стелу:

— То есть как не существует?

— Ну, мне кажется, что вот у нас, мирян, были просто могущественные предки, которые умели то, что мы потом утратили. А мы уже потом придумали, что они вознеслись и помогают нам. А ваш Олаф, пффф. Я видела его и общалась. Он просто мелкий царек, которому посчастливилось подчинить ваших разнесчастных крамсонов себе. А живет так долго, что никто не помнит, когда он родился и нет никаких упоминаний об этом — здоровье у него на редкость, да и мозги включите, он же тут полноправный правитель. Он может историю по семь раз на день переписывать. Вот и все ваши божества, — о визите Хрона Стела пока никому не рассказывала, и сейчас решила умолчать об этом, не будучи полностью уверенной в достоверности произошедшего — может быть у нее морок просто случился от резкого переохлаждения, например.

Реакция у всех была разной. Хирдманн сначала долго и внимательно разглядывал девушку, потом решил, что настолько красивая женщина умной быть не может, поэтому и словам ее веры нет, и недоверчиво отмахнулся от ее заявления.

Ноён примирительно замахал на гостей руками:

— Ну хватит, хватит. Разве мы договоримся до чего-нибудь, если будем все время цепляться к друг другу? Стел думает так — пусть ее, вы думаете иначе — имеете полное право. Давайте решать уже что-нибудь. Смерть идет по пятам, а вы спорите.

Астрономы смущенно потупились, вспомнив, какой опасности подвергают достопочтенного.

— Хорошо. Хирдманн, как ты предлагаешь пройти через ворота? — заговорил Вальд.

— Хирдманн предлагает астрономам переодеться в одежду женщина Крамбара, а я выведу их за ворота — астрономы будут женами, подаренными Диким.

— Это как так? — Стела встрепенулась от таких новостей, — Какие-такие подаренные?

Хирдманн, едва взглянув на девушку, вновь противным голосом, словно объясняя ребенку:

— Среди знатных граждан Крамбара существует обычай менять наскучивших жен на прекрасных скакунов, что выращены Дикими. Твоими, кстати, знакомцами — менгрелы — с удовольствием принимают крамсонок в свои племена.

Стела вспомнила, как в племени появлялись новые женщины, поначалу закутанные в ног до головы в полотнища темных тканей. Среди женщин-менгрелов у нее подруг не было — как-то не случалось, только друзья-мужчины.

— Итак, готовы к переодеванию? — купец прервал ее воспоминания. Он ухватился за эту идею, потому что она была настолько нелепой и сумасбродной, что все могло и получится. Никто и не подумает, что скрывающийся мирской «убийца» может быть настолько безрассуден, что отправится в среди бела дня Крогли, да еще и мимо бдительных привратников!

Астрономы отправились в соседнюю комнату с ноёном, который вывалил им ворох женской одежды всех фасонов и расцветок, модных среди крамсонок. Показал разукрашенные таблички, на которых были нарисованы туалеты, модные в этом сезоне, и удалился, предоставив их самим себе.

— Стела, вот скажи мне, зачем мы в это паучье гнездо вообще сунулись, а? — Вальд пыхтел, натягивая на себя узкие штаны из беленого тянущегося материала, чтобы «придать ногам исключительную стройность», как гласила табличка. Прыгал на одной ноге, едва удерживаясь чтобы не рухнуть на пол за ширмой.

— Ты забыл, что мы не сами сюда сунулись? Тебе там, в песках, хирдманн, однако, головку сильно зашиб. Меня ж они уволокли сюда, не спрашивая моего желания.

— А! Точно! Я с этой беготней совсем и забыл.

— А! — передразнила его Стела, — Ты не забыл, куда и зачем мы вообще направляемся?

— Нет, это точно не забыл, — стал серьезным Вальд, — Я пока у бухана жил, мне мама снилась.

Снилось, что ей плохо и что она на помощь меня зовет.

— Вот это и держи поближе к сердцу. Тогда может и прорвемся. Слушай, а хирдманн твой какой-то странный, ты не находишь?

— Да какой он странный. Этот еще самый вменяемый из тех, что я видел. Второй, который у бухана остался, тот вообще истукан. Этот хоть разговаривает с нами.

Вальд все-таки грохнулся на пол, произведя немало шума. В дверях появился достопочтенный, зашикал на них:

— Тише, тише! Вы всех перепугаете, среди челяди может оказаться тот или та, кто захочет получить полскипа! Предполагается же, что вы женщины, а они в Крамбаре ведут себя гораздо тише.

— Ладно, ладно, я случайно, не удержался тут, — с этими словами Вальд показался из-за ширмы.

Ноён не выдержал и фыркнул от смеха, спрятав смешок в широкий рукав.

— Что? Что-то неправильно одел?

— Да нет, все правильно. Только вот ты в зеркало-то посмотрелся?

— Нет, там за перегородкой только маленькое, в которое лицо только видно.

Купец подвел Вальда в зеркалу во весь рост, что украшало простенок между резными шкафами из все того же гикори. Астроном потрясенно уставился на себя: из глубины зеркала на него пялился здоровенный детина с крепким подбородком, обросшим щетиной, с тоненькими ногами, затянутыми в белые чулки, юбки едва прикрывали колени, блузка из полупрозрачной ткани трещала по швам на мускулистых плечах — тренировки с керром Олафсоном не прошли даром. Да и бриться пришлось аж эвона когда… ситуацию спасали лишь волосы — достаточно длинные, Вальд уж и позабыл, когда последний раз он их подстригал. Но, в общем, видок был тот еще.

Достопочтенный не удержался, зафыркал в рукав от смеха:

— Да уж, задачка-то посложнее будет, чем я предполагал.

И тут из-за ширмы выплыла Стела. Оба замолчали, завороженно разглядывая девушку. То, как ее рядили у бухана и как ей приходилось одеваться в Красных башнях — это было лишь чужое видение ее красоты. А сейчас же она наряжалась сама, прислушиваясь лишь к внутреннему чутью, которое оказалось самым верным. То. какой ее сделали ухаживальщики бухана, да что там, даже ухаживальщикам Олафа не удалось так подчеркнуть ее природную красоту. Она выбрала белое платье из такой пластичной ткани, что она казалась второй кожей, облегая и подчеркивая изящную фигуру девушки. Рыжие пышные кудри, засверкали в утренних лучах, словно живя своей жизнью, подчеркивая хрупкую белизну кожи. Глаза светились из-под длиннющих пушистых ресниц, чуть припухшие губы пунцовели — цветок на заре или заря на цветке? Плащ из мохнатой ткани ржавого цвета был совсем не лишним, уже наступил сезон ветров, особенно холодный в этом году, и крамсонам приходилось тщательно укутываться, покидая жилища. В руках у Стелы была повязка из той же белоснежной ткани, что и платье. Повязка, которой закрывают лицо женщины — крамсонки, те, которым есть, что скрывать — особенную красоту, чтобы не быть проданной или изуродованной завистливыми соплеменницами; или же особенное уродство — тут уже по понятным причинам. Приложила повязку к лицу, спрашивая достопочтенного, так ли повязывать и смутилась, заметив, как они на нее смотрят, даже достопочтенный, который годился ей в отцы.

— Я что-то сделала неправильно?

— Нет-нет, девочка. Ты все сделала верно. И будь ты крамсонка по крови, или если бы тебе пришлось задержаться в Крамбаре, тебе бы пришлось всерьез задумываться о своей безопасности.

Местные женщины очень завистливы.

— О! Тогда я буду только счастлива покинуть этот город. Мне в нем душно, мне в нем тесно. Мне здесь нечего делать. С тех пор, как меня притащили сюда — как тюк замотанную, перекинутую через круп лошади — я чувствую себя больной.

— Хорошо, хорошо. Пойдемте-ка, с хирдманном посоветуемся. Мне одна идейка в голову пришла.

Но только он может сказать, насколько она осуществима.

После недолго обсуждения пришли-таки к общему решению. Походу через ворота — быть.

Вальда переоденут в одежду хирдманна, и они будут сопровождать якобы проданную менгрелам Стелу. Хирдманн подтвердил, что и так бывает, воины вдвоем выполняют такого рода поручения. В Красные башни Вальда он доставлял тоже не один. Идти решили ближе к вечеру, когда привратники за день вымотаются, и будут не такими наблюдательными и придирчивыми, когда вечерний полумрак приглушит яркие отличия астрономов от крамсонов, и они перестанут быть такими заметными. Стеле велено было глаз не поднимать. Астрономы лишь сетовали, что они не сделали того, ради чего вообще стремились сюда — так и не разузнали местонахождения ведьминых круговин. Услышав это, хирдманн повел себя странно, если только это понятие можно применить к хирдманнам, у которых эмоциональный ряд таков: эмоция живого хирдманна и эмоция мертвого хирдманна. Они, эмоции эти, друг от друга отличаются лишь наличием пульса и других признаков жизни, типа сердцебиения, дыхания и моргания. Так что волнения этого никто и не заметил. Купец провел своих гостей в комнаты, где хранился разнообразнейший товар со всех сторон Зории, чтобы должным образом экипировать их в опасное путешествие. Вальду досталась карта, на которой было отмечен тайник, где их ждал Бардем — еще одна, в пару к той, что досталась от Пергани. Карту купец вручил потихоньку, чтобы остальные не заметили, объясняя это тем, что Стела — женщина, пусть даже кровница, ей лишнего и знать не надо; а у хирдманна — кто его знает, вдруг у него еще какие поручения есть, о которых они сейчас не знают, а потом, может стать поздновато. Лишний козырь не помешает. Особенно, если вдруг воин Олафа решит покинуть их по какой-то своей причине. Купец вручил каждому по паре таинственных пузырьков и велел кинуть их, если вдруг все пойдет не так, как задумывалось — возникнет огонь, и препятствия, даже привратники, будут сметены. Только уши и глаза беречь надо будет.

…Жизнь в Крамбаре стихала, уставшие за день горожане готовились к вечеру, а потом и ко сну. Сигнал о тушении огней еще не прозвучал, но дневной свет уже почти угас, когда из дома достопочтенного крамбарского ноёна выехали два хирдманна, сопровождавшие закутанную в плащ особу явно женского полу. Глаз от гривы лошади она упорно не поднимала, поэтому казалась то ли спящей, то ли одурманенной. Воины, что сопровождали ее, были молчаливы и общались друг с другом лишь при помощи им одним только понятных знаков. Всадники направлялись в сторону городских ворот. На смену заступила ночная охрана — надежда на усталость и невнимательность привратников не оправдалась, но были и плюсы — хотя бы в том, что офицер, видевший Вальда при въезде в Крамбар, сдал свой пост. И то праздник. Уже последнее дневное светило приблизилось к линии горизонта, и свет стал туснеть, придавая городу ту мягкость, которой он не обладал. Стеле подумалось, что по Крамбару-то она точно не будет скучать.