Спасительницу звали Симона и она действительно была кровницей Вальда и Янины.

Симона была чистокровной женщиной из клана астрономов, из тех, похищенных Магистром и чудом выживших. Вальд во все глаза смотрел на появившуюся кровницу — она могла помнить его мать. Симона выжила чудом. Ее оставили среди песков, посчитав мертвой. Вальд вспомнил, как они с Селеной нашли погибших кровниц в песках, когда шли через пустыню. Отчетливо всплыл в памяти погребальный костер, который они тогда устроили…

Симона жила в оазисе неподалеку, он более-менее подходил для комфортной жизни среди песков и находился в еще большей глуши, чем тот островок зелени, на который попали они. Хирдманн нес часть клади Вальда, что уцелела в пути, все еще не оправившуюся Янину погрузили на верблюда, Вальд нес сумы ведьмы и помогал Симоне. Астроном представил своих спутников, но что-то удержало его, и про ведьму он лишь сказал, что она — его кровница, а значит и кровница Симоны.

Женщина была поражена и нечто, столь похожее на злобную радость мелькнуло в ее глазах, но астроном решил, что ему показалось. Симона видит их впервые, за что ненавидеть? А удивилась — что же, на Зории осталось слишком мало астрономов, а особенно женщин их клана, и сами женщины это знают. А тут сразу трое звездочетов, и двое — женского полу. Было чему удивляться.

Хирдманн, во всех и вся видящий врагов, с опаской отнесся к их совместному путешествию.

До оазиса Симоны добрались достаточно быстро. Пески только начали остывать и полная тьма еще не успела воцариться над Крогли, а они уже ступили на зеленую траву, наслаждаясь едва заметным запахом прохладной зелени и воды, журчание которой слышалось в наступившей тишине. Оазис казался таким же безлюдным и заброшенным, как тот, что они недавно покинули.

Симона провела их по тропке, незаметной для постороннего взгляда, и путники очутились на поляне среди кустов и зелени, рядом с небольшой уютной хижиной. Неподалеку темнела пристройка, в которую отправился верблюд, после того как его освободили от клади. В пристройке слышались шорохи, которые издают домашние животные, устраиваясь на ночь. Вальду вспомнился Зыба Тыкле, спасший его от пустыни вечность тому назад. Старик мелькнул перед глазами, погрозил узловатым пальцем, следи, мол, за всем, и исчез в ночном воздухе. Быстро холодало.

Симона предложила расположиться на ночлег внутри хижины.

— Особого комфорта не предлагаю, но лучше, чем на песке спать.

Хирдманн воспротивился, жестами предложив разжечь костер, попросил лишь одеяло или что — нибудь наподобие, чтобы он смог укутаться от ночного холода. Хирдманн замолчал и изъяснялся знаками с того мгновения, как Симона спустилась к ним с бархана и предложила свою помощь.

Вальд недоумевал, но решил оставить разговор об этом на потом. Сейчас не было ни сил, ни желания спорить и выяснять. Симона вошла в дверь, зажгла лампу и вынесла две кружки, бутыль с какой-то жидкостью, смутно белеющей в темноте, и краюху хлеба. Налила в кружки — довольно — таки изящно вылепленные из глины — из бутыли, разломила краюху и протянула Вальду и хирдманну. Поставила бутыль на крепкий деревянный стол, врытый рядом с дверью, себе принесла кружку поменьше, которую подняла, салютуя:

— За неожиданных гостей, за удачу путешественников, за Аастра небесного и всю Семерку.

Вальд отхлебнул, распробовав налитое и счастливо рассмеялся. Это было молоко, свежайшее молоко! С тех пор, как он покинул Мир, ему не удавалось попробовать молока. В Крамбаре, конечно, были коровы, но молока Вальду никто не предлагал. А тут — целая бутыль, и вприкуску — вкуснейший хлеб, которые, скорее всего, еще утром был теплым. И улыбающаяся хозяйка, поднимающая здравицу в честь мирских небесных предков! Хирдманн удивленно уставился в свою кружку, не понимая, как можно пить эту гадость — коровий сок, фу. У них только дети могли пить это. Мужчины-воины, после принятия благодати императора, даже и не предполагали, что вот это можно употреблять внутрь. Но если его друг, Несущий меч, пьет эту жидкость, значит и ему, псу, нужно выпить. Хирдманн сделал маленький глоточек и впервые Вальд увидел, что и божественный воин может быть изумлен: он высоко поднял брови, рот округлился, на носу остался забавный след от молока, что было на краю кружки. Астроном тепло улыбнулся другу:

— Ты забыл, что такое молоко? Это вкусно! Да?

Ответом был лишь ошеломленно-счастливый взгляд. Вальд отчетливо увидел, каким был хирдманн в детстве, когда его еще не начали готовить в божественные убийцы… О хлебе хирдманну можно было не говорить. Крепкими зубами откусив большой кусок и запив немалым глотком прохладного молока, имперский пес выглядел совершенно счастливым, впервые за то все время их знакомства.

И на их гостеприимную хозяйку уже не поглядывал со своей извечной подозрительностью, как настоящий пес, у которого норовят забрать сахарную косточку.

Бутыль быстро опустела, Вальд и хирдманн улеглись возле костра, завернувшись в одеяла, данные Симоной. Одеяла пахли сухой травой и свежестью. Костер уютно потрескивал в окружившей сонный оазис тишине, и путники, блаженно улыбаясь, погрузились в чуткий сон.

Янина спала в хижине, на кровати хозяйки. Симона устроилась в гамаке, подвешенном неподалеку от входа в хижину. Животные в пристройке давно уже затихли. Некоторое время царило безмолвие, нарушаемое лишь ночными звуками спящих животных и негромким сопением хирдманна.

Остальные спали беззвучно. Когда гости крепко уснули, Симона открыла глаза, в которых уже не светились ни радушие, ни доброта. Глаза изменились, став багрово-черными. Из уголка левого глаза скатилась кровавая слеза, оставив темную борозду на коже, словно от ожога. Женщина тихо поднялась, придерживая одежду, чтобы двигаться совершенно бесшумно. Легко соскользнула на песчаный пол, и вышла из хижины. Было полнолуние и ночные светила, ярко сиявшие в безоблачном темном небе, затмевали свет далеких звезд. Симона бесшумно подошла к спящим мужчинам, сунула руку в карман и что-то сыпанула в костер. Пронзительно запахло горькими травами. Хирдманн перестал сопеть и беспокойно заворочался во сне. Симона замерла, прислонившись к стволу засохшего дерева, на который опирался навес, слившись с ним так, словно она — неотъемлемая часть этого давно почившего ствола. Хирдманн поворочался и вновь затих, выводя носом рулады. Пустынная отшельница покинула спасительную тень и, приблизившись к костру, торопливо зашептала что-то невнятное.

Янина проснулась среди ночи от явного предчувствия беды, покинув спасительное забвение.

С удивлением оглядела смутно видневшуюся в полумраке обстановку незнакомого жилища.

Последним, что она помнила, было четкое ощущение вины за совершенный неблаговидный поступок. А потом — тьма, что была сейчас вокруг, такая же темнела и в сознании. Звонкие молоточки сначала глухо, потом все громче и громче застучали в висках, отягощая и без того не очень ясное сознание нарастающей болью. Нечто снаружи звало выйти за дверь. Не в силах противостоять, девушка покинула кровать и выглянула в дверной проем. Странное и пугающее зрелище предстало перед ее глазами. Незнакомая фигура, быстро передвигаясь вокруг небольшого костерка, размахивала руками, быстро нашептывая что-то на незнакомом языке. В шепоте чувствовался отчетливый ритм, свойственный заклинаниям — уж Янине-то, пустынной ведьме, не узнать заклинаний, даже если они произносятся на чужом языке… В воздухе горьковато-терпко пахло чем-то отдаленно знакомым. Янина замерла, пытаясь вспомнить. А! Это же каннабис, полынь горькая и еще, еще какая-то незнакомая трава. Да нет же, и этот запах знаком — кора элеми, очень редкого на Зории кустарника! И в бормотании появился смысл. Янина вслушалась — это же перемещающее заклятье! Оно запрещено, запрещено! Рванулась вперед, ударила по рукам, закричала: «Хватит!». Чары исчезли, не успев навредить. В ночном воздухе лишь завис травяной запах, становящийся все более горьким, тяжелым, навязчивым. Спящие проснулись, резко сели. У хирдманна в руке сверкнул жертвенный нож… Но, случилось странное, движения стали медленными, словно всем им приходилось двигаться под водой или в какой-то вязкой жидкости.

Темная фигура, которую Янина застала за колдовством, застыла без движения, лишь в глазах, которые выпучились сверх всякой меры, происходила дикая борьба — они меняли цвет, то становясь багрово-черными, то всплывал их истинный огненно-жемчужный отблеск. Вальд, преодолевая вязкое сопротивление прохладного ночного воздуха, попытался вскочить, напрягая все мышцы, не получалось. Тогда, срывая голос, преодолевая сопротивление воздуха, он смог закричать, чтобы все они ОСТАНОВИЛИСЬ. А вот это помогло. Симона — а колдующей фигурой была она — рухнула рядом с костром, чудом не попав в огонь, сверкающее жало в руках имперского пса вновь молниеносно спряталось в секретных ножнах, Янина опустила руки. И наваждение исчезло. Все стало таким, как было раньше. До того, как они улеглись. Лишь Симона не приходила в сознание. Ее перенесли в дом, уложили в постель. Хирдманн недоверчиво поблескивая глазами на ведьму, согласился подежурить возле Симоны, на случай, если она очнется.

Вальд и Янина отошли подальше от хижины, насколько могли, заговорили враз. Вальд спросил:

«Что это было?», Янина поинтересовалась: «Где мы и кто она такая?». Вальд замолчал, жестом уступая кровнице очередность. Янина снова спросила, куда их занесло на этот раз, и кто такая эта женщина. После полученных разъяснений, ей пришлось рассказать о своем пробуждении. Но астрономы недоумевали, не понимая, что же случилось на самом деле. Что подвигло женщину, которая помогла им, решиться на такие действия. Янина была в полнейшем замешательстве. Ей приходилось слышать о перемещающем заклинании, и она могла узнать его звучащим на разных языках, но ей никогда не приходилось слышать о применении этого заклятия. Ведьмы знали, насколько оно пагубно. А теперь какая-то одиночка, живущая среди песков, осмеливается применять заклятье такой силы. Странно все это, странно и страшно.

— Что с ней теперь делать-то?

— Не знаю. По обычаям песчаных ведьм, если кто-то из ведьм пытается применить запрещенные заклинания, ее изгоняют. А тут куда ее изгонять и откуда? Она — сама по себе. Откуда она вообще знает это заклинание, как она смогла достигнуть таких высот в магии? И почему она решила вас куда-то отправить?

Вальд пожал плечами. Так ни к какому решению и не пришли. Решили вернуться в оазис и дождаться, пока Симона очнется. В хижине все было без изменений. Хирдманн сидел рядом с кроватью, крепко сжав жертвенный нож, не сводя глаз с лежащей женщины. Симона мерно дышала, и опасаться, по крайней мере, за ее физическое здоровье вряд ли стоило — если, конечно, она не играет с ними. Астрономы вернулись во дворик, разожгли костер поярче, закутались в одеяла и ждали утра. Разговаривать не хотелось. Вальд было подумал, что надо расспросить Янину о том, что случилось перед песчаной бурей, но слова не шли с языка, и он решил отложить неприятный разговор до других времен. Тем более, что ни хирдманн, ни ведьма враждебности друг к другу не проявляли. Пока. А там, время покажет.

С первыми лучами восходящего Прима Симона открыла глаза, в которых не было и следа багровой мути, и с удивлением уставилась на хирдманна, сидящего неподалеку все в той же позе, с обнаженным ножом. Хирдманн хриплым от долгого молчания голосом позвал своих спутников, не зная, что ему предпринять. Вместе с астрономами в хижину вошел горьковатый запах костра, дым которого все еще отдавал сожженными ночью травами. Ноздри Симоны едва заметно дрогнули, узнавая запах, но виду она не подала.

— Что случилось? Почему этот человек сидит тут с ножом? Почему я в кровати? Я же укладывала сюда эту девушку? — она перечисляла свои «почему» быстрой скороговоркой, словно боясь, что кто — то ее прервет, и опасаясь ответов.

— Мы тоже хотели узнать ответы на все эти ваши вопросы, — Вальд старался держаться нейтрально, все-таки эта женщина, как ни крути, являлась одной из его кровниц, и она помогла им, когда они в этом действительно нуждались. Помогла совершенно бескорыстно, не задав ни единого вопроса.

— Я, я не знаю, я не помню ничего. Я заснула в гамаке. А потом проснулась и вот…

Янина, прежде прятавшаяся за Вальдом, подала голос и встала рядом:

— Ты лжешь. Перемещающее заклинание нельзя сказать в беспамятстве или по принуждению. Ты не смогла бы смешать нужные травы в нужных количествах, если бы точно не знала, что ты собираешься делать. Почему ты лжешь?

Симона внимательно взглянула на девушку и вздрогнула.

— А ты еще кто? Ты же вроде кровница моя?

— Да, я, Янина, из клана астрономов. Но ты не знаешь всего — я из песчаных ведьм. Так что поостерегись говорить неправду в моем присутствии. Я никогда не прибегала к запрещенным заклинаниям, но я смогу защитить своих друзей и без этого.

Хирдманн во все глаза удивленно смотрел на девушку, гордо выпрямившуюся во весь свой небольшой рост, и казавшуюся сейчас такой грозной и такой сильной. Она назвала его своим другом?! Девушка. Девушка из клана ведьм зовет другом хирдманна. Еще немного и он сойдет с ума…

Противостояние продолжалось. Мужчины словно исчезли из поля зрения. Теперь Симона смотрела лишь только на Янину:

— Откуда у тебя возьмутся силы, о которых ты тут распинаешься, если ты так молода? Слышала я про ваш клан, про вашу бар Катарину, про оборванок, которых вы подбираете после того, как с ними натешатся такие, как вон тот здоровяк. Ты из таких, да? Была подстилкой в Крамбаре, а потом тебя выкинули, а добренькие ведьмы подобрали? Откуда тебе знать истинную магию? Ты не можешь знать столько, сколько знаю я. Я училась сама, без ваших дурацких запретов.

Хирдманн рванулся к Симоне, Вальд едва успел задержать его. Янина в силах справиться и сама, — Я не буду тебе ничего доказывать. Ты недостойна звания песчаной ведьмы!

— А я и не стремилась быть песчаной ведьмой. Зачем мне это ваше никчемное название? Я одна. Я сама по себе.

Симона опустила глаза, но потом вновь вперила свой взгляд в яростно сверкающие глаза юной ведьмы. Скрывать ей больше ничего не хотелось, маски были сброшены:

— У меня была книга ведьм.

— И снова ты лжешь! Ведьмы никогда не записывают свои знания. Они передают их друг другу.

Симона расхохоталась девушке в лицо:

— Ты так молода и так невинна. Темнобородый изначально наградил первую ведьму первой книгой заклинаний — «Книгой теней». Твои старухи слишком трусливы, чтобы хотя бы попытаться найти ее, они даже рассказывать о ней боятся. Все верховные ведьмы знают, знают про эту занятную книженцию. Знания, что хранятся в ней, недоступны для ваших чахлых, скудных умишек, хотя они бы сделали клан пустынных ведьм всесильным, а самих ведьм — бессмертными.

Вальд попытался вклиниться в их диалог:

— Симона, что с тобой стало?! Ты же наша кровница! Посмотри в глаза Янине, посмотри внимательно! Наша кровь — едина, вспомни! Вспомни: «Кровь не водица!»! Ну же!

Симона повернулась к юноше, с дикой ненавистью уставилась на него. Вальд вспомнил ее ночной взгляд, тот самый, полный злобной радости. Его передернуло и он почувствовал, что не может сказать ни слова. Симона каким-то образом заткнула его, смогла запретить ему говорить и двигаться. И он и хирдманн могли лишь стоять на своих местах и слушать перепалку, оставаясь безмолвными свидетелями. Симона презрительно повела плечом в их сторону:

— Мужчины… Молчите пока, я потом придумаю, что с вами делать. Ты, астрономишка, как ты смеешь напоминать мне о крови! Где были вы, мужчины, когда нас всех, всех ваших женщин сволокли, тычками и пинками, как скот, в пески? Вы рыдали, били себя в грудь, какие же вы несчастные. Как же пострадал клан астрономов… вы жалели лишь себя, оставшись без нянек!

Никто из вас не предпринял даже попытки искать свои половинки! Скажешь, что весовщики искали, что Прим повелевал наказать виновных… Нет уж, должны были искать именно вы! И теперь молчи! Кровники! — последнее слово выплюнула, словно оно было ругательством, брызжа слюной. Янина тем временем, стояла, пристально глядя на ведьму-самоучку, старательно проговаривая слова ограждающего заклинания, которое должно было сработать и заключить Симону в силовой кокон, ограничивающий ее силы. Но оно срабатывало лишь будучи произнесенным полностью. И она не успела. Симона заметила и, протянув руку заставила ведьму замолчать, перекрыв ей доступ воздуха, приподняла над песчаным полом, слегка сжала пальцы, словно сдавливая горло. Янина побледнела, задыхаясь. Она еще не оправилась после всех злоключений, что выпали на ее долю, и силы ее быстро иссякали. Перед глазами уже поплыли блики и голос Симоны сделался далеким, тонким и пищащим.

Потом голос изменился, и Янина увидела бар Катарину, сидящую на своем извечном месте, уперев скрещенные руки на узловатую ветку. Матриарх укоризненно смотрела на свою любимую ученицу:

— Ты все позабыла? Или ты слишком слаба, чтобы выйти в пески и помочь кому-то? Я ошиблась в тебе, — покачала головой, в глазах застыла печаль, — Ты не можешь сдаться. И ты должна забрать у нее Книгу теней, она не принадлежит ей. Она не может принадлежать никому на Зории. Ты должна уничтожить книгу и эту одиночку, что сохранила ее. Неведомы пути, которые свели вместе отчаявшуюся женщину и эту книгу. Что она может натворить с ее помощью, особенно после вашей встречи, особенно после того, как она познала свои силы. А теперь очнись, очнись! Ты можешь дышать, можешь делать то, чему я тебя учила! То, что она подняла руку — ничего не значит! Ты — ВЕДЬМА! ВЕДЬМА! Борись!

Янина открыла глаза, голова мотнулась из стороны в сторону, словно от пощечины. Симона не глядела на нее, лишь расслабленно держала руку в том же положении, внимательно изучая что-то, лежащее на небольшом столике. Янина не стала прилагать усилий, чтобы опуститься на пол и продолжая висеть, вновь начала шептать ограждающее заклинание. Но сейчас она знала, какие слова можно пропустить, а какие изменить, чтобы сделать заклятье действеннее. Кокон теперь должен был не только оградить их от Симоны, но и лишить последнюю сил. Заклинание забирало слишком много сил, которых еще не было накоплено, приходилось спешить, чтобы успеть. И вот, последнее слово, последний выдох, и… Время остановилось — заклинание сработало. Симона замерла. Вальд и хирдманн стояли по-прежнему недвижимы, но сейчас их дыхание замерло на вдохе, глаза опустели, вперившись во что-то неведомое. Теперь нужно позаботиться о тайнах песчаных ведьм и уничтожить книгу. Янина мягко спланировала вниз. Легкими шагами подошла к Симоне, на столике рядом с которой лежала та самая Книга Теней. Руки самопроизвольно потянулись к сборнику заклинаний, который дал бы ей власть над всей Зорией. В мыслях мелькнуло о грядущем величии, о будущем, в котором не будет места злобе, насилию, болезням и войнам. А проследит за этим она, Янина, великая песчаная ведьма, ставшая могущественной, ставшая сильнее, чем все их ничтожные божества, чем все этим семерки, чем олафы всемогущие, чем хрон. Как только вспомнилось проклятое имя темнобородого, Янина вздохнула и отдернула руку. Нет. Не бывать этому. Пусть у каждого остается свое божество. Пусть каждому достанется по вере его. А ей не нужно этого могущества. Янина выглянула во дворик — костерок еще тлел, хотя пламя в свете утренних солнц едва виднелось. Схватила одеяло, которое укрывало ее этой ночью, завернула прельстительную книженцию так, чтобы не видеть ее и не касаться и вынесла к огню.

Она решила, что уничтожить Книгу Теней сможет только так — в рукотворном костре, зажженном человеком, без помощи всякого колдовства. Разворошила угли, подкинула дров и кинула сверток в самый центр. Пламя несмело лизнуло край ветхого одеяла, потом обретя новые силы, занялось и вскоре весело запылало, подбираясь к бумажной сердцевине. Янина почувствовала, как над оазисом нависла тяжелая тишина. Затихли животные в загончике, примолкли птицы, проснувшиеся с рассветом. Янина слышала лишь потрескивание костра и свое дыхание. Одеяло прогорело, и наконец занялись страницы, скручиваясь и изгибаясь под воздействием пожирающего пламени.

Когда начала тлеть кожаная — нечто шепнуло Янине, что кожа-то — младенцев, что попадают в хронилища с нерадивыми матерями, за грехи матерей — пустыня словно выдохнула и откуда-то послышался визг. Сначала тихий, едва заметный, потом все усиливающийся и усиливающийся.

Визг шел из хижины. Спутники девушки снова могли двигаться, и они едва успели перехватить несущуюся Симону. Едва начала гореть книга, все заклятия, что были здесь произнесены, перестали иметь силу. И узники колдовских пут получили свободу. Симона ринулась в костер, пытаясь спасти вспыхнувшую уже книгу. Она не переставала визжать так, что звенело в ушах, проклиная тех, кого не так давно спасла от песков, проклиная всех астрономов, всех ведьм и всех зорийцев. Янина услышав ее проклятья, сначала было встревожилась, но потом вспомнив о горящей Книге Теней, решила, что с каждой сгоревшей страницей этот оазис очищается от скопившихся здесь злобы и ненависти, Одежда Симоны задымилась, руки покрылись ожогами, мгновенно вспухавшими волдырями. Вальд не удержался и, отдернул одинокую ведьму от пламени. Повалил ее на песок, присыпал тлеющую одежду и схватил за руки. Хирдманн недоуменно уставился на своего друга, в руке сверкнуло жало жертвенного ножа, Вальд раскинул руки в стороны, закрывая Симону:

— Нет! Нет! Пусть она живет. Мы не может убить ее. Ты забыл, она нас спасла! И мы не может так за это отплатить!

Хирдманн пожал плечами, незаметно спрятал нож, впервые оказавшись солидарен с песчаной ведьмой. Они с Яниной — Симона ведьме не помогала, поэтому Янина не чувствовала себя хоть чем-то обязанной ей — переглянулись с видимым сожалением. Теперь на всей Зории Симоне и их троице будет мало места. Но Вальд так не считал, и приходилось учитывать его мнение. Янина отвернулась, расшевелила костер, чтобы ускорить процесс уничтожения проклятой книги, плотные страницы сопротивлялись огню, не желая исчезать. И лишь когда плотная обложка наконец занялась, дело пошло веселее. Костер пожирал проклятую книгу. Когда догорел последний клочок бумаги над затихшим оазисом пронесся то ли вздох, то ли стон, всколыхнувший листья на вершинах деревьев.

Хирдманн помог астроному спеленать их бывшую спасительницу так, что она не могла шевельнуть и мизинцем. Рот завязали — а ну как она какие еще заклинания вспомнит. С этим решили не рисковать. Янина, удивленная установившейся тишиной в загоне с животными, заглянула туда и отшатнулась: тучи мух вылетели из пристройки, едва она открыла двери. Жуткая вонь буквально сбивала с ног. Все питомцы Симоны издохли, судя по всему достаточно давно, и лишь колдовством она поддерживала в них жизнь. Теперь же, когда чары были разрушены, коровы, козы, пара лошадей, куры, кот и маленький ослик представляли собой жалкое зрелище — гниющее мясо, кости с остатками шерсти. Вальд и хирдманн побледнели: так вот какая коровка напоила их вчера молоком… Янина поинтересовалась, угощала ли их хлебосольная хозяйка чем-либо и угощалась ли сама при этом? Услышав ответ, кивнула и успокоила своих спутников: если пила и ела сама вместе с ними, тогда ничего страшного, еда и питье были годные. В наступившей тиши из глубины оазиса раздалось мычание. Янина вздрогнула от неожиданности, хирдманн хмыкнул, а Вальд вздохнул с облегчением — колдовская живность возле хижины — для отвода глаз. Настоящие, живые коровы и все остальное хозяйство ведьма спрятала в укромном местечке. Ха, вот хитрюга. Если пожалуют супостаты какие — забирайте, забирайте, вот вам и коровка, вот и козочка. А потом эти дары превращались в зловонные мешки с костями. Симону усадили на виду. И принялись собираться — пора было уходить. Янине бы не мешало восстановить силы, особенно после стычки с ведьмой — одиночкой, но мешкать далее никак нельзя.

Набрав во все емкости, которые смогли найти, воды из источника — набирали с осторожностью, а вдруг что с водой не так? Потом решили, что Симона — пусть и злобная ведьма, но ведь не дура, без воды тут не выжить. Крогли убивает быстро — пески никого не щадят. Уже было собрались уходить, но никак не могли решить, что делать с Симоной. Оставить ее связанной — милосерднее убить, развязать — можно ли быть уверенными, что она не самоубийство?

Хирдманн предложил свой вариант — он умел связывать так, что пленник может освободиться от пут через строго определенное время. Осознав, что враги уходят, оставляя ее на милость судьбе, она начала яростно брыкаться и выгибаться, стараясь освободиться или хотя бы привлечь свое внимание.

Хирдманн довольно ухмыльнулся:

— Не, пока первое солнце не зайдет, она и руки не сможет освободить.

— Ты уверен? А то она слишком брыкается, вдруг мы не сможем уйти достаточно далеко и она нас догонит?

Хирдманн уверенно покачал головой:

— Если колдунья нас догонит, ты знаешь, что нам придется сделать. Да и вон, она знает, куда и как нас отправить, — указал на Янину.

Девушка растерянно озиралась по сторонам:

— Слушайте, я что-то чувствую. Вы — нет? Ничего не ощущаете? Зов, вот что выманило меня ночью из хижины, зов круговин, а вовсе не эта тварь со своими заклинаниями. Этот зов спас нас.

Тут неподалеку должны быть круговины. И у нас есть время лишь до заката, чтобы найти их.

Симона яростно взвыла, пытаясь что-то крикнуть сквозь кляп, крепко заткнувший ей рот. Не получилось. Ей осталась лишь злоба и ненависть. Обессиленно привалившись к стволу мертвого дерева, она не отрывая взгляда, не моргая, следила за покидающими оазис путниками.