Вальд никогда не мог отчетливо восстановить воспоминания о том путешествии сквозь круговины. Он помнил лишь яркие вспышки света, которые становились все ярче и ярче, пока не затмили зрение и все вокруг не стало черным. Таким черным, что можно назвать этот цвет ярко — черным. От этой черноты неумолимо ломило виски, слезились глаза, внешние звуки затихали, словно астроном внезапно оглох. Руки-ноги отказывались слушаться, и лишь каким-то чудом он смог держать хирдманна, который был все также неподвижен, за руку. Лошади стояли, понуро опустив головы, по шкуре пробегала дрожь. Что чувствовала ведьма, Вальд не знал, да и не спрашивал потом. Его так поразило увиденное, но оно было таким личным, что ли. Словно он застукал Янину за чем-то, что она предпочла бы никому не показывать. Ведьма стояла в круговине, придерживая одной рукой поводья, другой астронома и что-то шептала, или, может быть, кричала — Вальд не знал. Глаза светились от наслаждения и ужаса одновременно, словно свершилось наконец то, к чему она готовилась всю свою недолгую жизнь. Как долго длился переход, астроном не знал. Его ощущения времени и направления замолчали, будто их никогда и не было. И они летели, летели в неведомое…

Они упали с довольно-таки большой высоты. И еще благо, что первыми падали лошади, потом хирдманн, потом Вальд, последняя — Янина. Янина грохнулась на Вальда и чудо еще, что не сломала ему ничего. Она лежала на нем, с еще сияющими после перемещения глазами и тяжело дышала. Потом потянулась к его губам, не осознавая своего порыва. Хирдманн, которому пришлось совсем несладко, очнулся, но некоторое время терпел неудобства. Потом его терпение закончилось и он возмутился, да такими словами, что, если бы лед мог краснеть от произнесенного, он стал бы алым далеко вокруг. Куча снега, в которую они упали, лежала посреди бескрайних полей льда. И окрест не было ничего, кроме таких же сугробов и льда, бескрайних полей льда. Выбираясь их снега, путники обнаружили, что одна из лошадей сломала шею, и хотя пока еще была жива, кося обезумевшими от боли глазами, пришлось ее прирезать. Хирдманн, бодренько вскочивший на ноги после перемещения, предложил разжиться мясом, раз уж так получилось, соли у него предостаточно, можно просолить хорошенько, да здесь и нежарко, портиться не должно. Предложение сочли достаточно разумным. А еще сняли шкуру. Холод здесь, во Втором круге, и правда стоял собачий, а они все были налегке — в той одежде, в которой они путешествовали по Крогли. Жарко тут им точно не будет. Шкуру выскоблили настолько тщательно, насколько это возможно, а потом разложить снаружи — ночной мороз поможет сохранить ее до той поры, пока не придумают чем можно обработать. Хирдманн занимался всей возней с мясом и шкурой — он на удивление быстро очухался от своего недомогания. Янина попыталась чарами соорудить хотя бы небольшой костерок. Вскоре ей удалось соорудить нечто похожее из небольших кусков льда, что в изобилии валялись там и сям. Вальд поинтересовался, не перережут ли они друг другу глотку, пока он побродит тут неподалеку с целью обозреть окрестности. И хирдманн, и ведьма одновременно отрицательно помотали головами. Астроном облегченно вздохнул:

— Янина, а у ведьм нет никакого описания этих мест? Что это за Второй круг, куда нам дальше идти и все такое?

— Единственное, что я знаю — все наши знают — это то, что отсюда мы попадем в Третий круг, через здешние круговины. Но я их не чувствую, круговины где-то далеко. И по преданиям, сюда попадают те, кого твои братья отправляют в пески после родов — чтобы сдохли там, — с глазами, полными слез, Янина повернулась к хирдманну. И, о чудо! Хирдманн выглядел смущенным! У Вальда отвисла челюсть — какие еще чудеса принесет сегодняшний день?

Янина продолжила:

— Те, кого успевали встретить, оставались на Зории и становились ведьмами. А те, кто не выживал, вроде как попадают сюда. Хотя Симона ваша выжила, несмотря на то, что ее не встретили. Так что вот. О Третье круге я знаю еще меньше, только то, что из него путь ведет в хронилища. И там очень жарко.

— Да уж, пожалеешь, что сразу нельзя в Третий попасть. Задубеем мы тут, не пойду я, пожалуй, никуда. Надо из снега хижину на ночь строить.

И впрямь, то, что было небом, и без того мутного серого цвета, теперь еще и затянуло сизо-серыми низкими тучами, из которых начал падать снег. Сначала отдельными крупными снежинками, размером с детскую ладонь, потом хлопьями, танцующими вокруг пламени. Начало быстро темнеть и холодать. Из сумок достали все теплые вещи, которые были, и натянули их поверх уже надетых. Видок у путешественников был еще тот, и после беглого осмотра друг друга, Вальд и Янина рухнули в сугробы, корчась от неудержимого смеха. Хирдманн стоял, в недоумении разглядывая астрономов, которые тыкали пальцами в предметы одежды и закатывались, вытирая слезы. Потом не удержался и он, протянул руку, показал на какую-то часть женского гардероба, которую Вальд напялил на голову и усмехнулся. От неожиданности астрономы замерли. А хирдманн так отчетливо: «Ха, ха, ха», — продолжая тыкать на голову Вальда. Потом катались в снегу уже все трое, держась за животы. Странная эйфория овладела их разумами, словно путешествие через круговину повредило рассудок. Ну, где это видано, чтобы хирдманн смущался и смеялся? Псы Олафа просто не умеют этого делать. «Или наш какой-то неправильный хирдманн, дефектный», — подумал Вальд. Отсмеявшись, решили, что уже давно пора побеспокоиться и об еде и о ночлеге. Мужчины занялись строительством, а Янине досталась готовка.

Хижина получилась довольно-таки неказистая, но от холода и промозглого ветра, который поднялся после наступления темноты, защищала исправно. А вот Янина отличилась. То, что ей удалось изготовить из нескольких горстей крупы и мяса, показалось сейчас бесподобным.

Мужчины уничтожили свои порции очень быстро. Вальд потрясенно уставился на ведьму, которая все еще ела — неспешно, тщательно пережевывая. В маленьком котелке после споров растопили местного снега — пить хотелось всем, и давненько. Вальд, не удержавшись, поинтересовался:

— А вот скажи-ка, все ваши так готовят?

Янина лукаво скосила глаза:

— ТАК — это как?

— Так вкусно! Тут всего-то крупа и мясо, а такое блюдо получилось…

— Ну там не только это. Там еще травы всякие сухие. Да не бойся, они не ядовитые, это специальные такие травы, их всегда кладут в кушанья, — это она хирдманну, который вскочил, бормоча, что «и тут колдовство, да что же теперь и есть нельзя».

Вода в котелке немного остыла, ведьма сыпанула туда щедрую жмень трав, добытых из ее сумки. В хижине терпко запахло летом, зеленью и даже показалось, что стало теплее.

— А если серьезно, то — да, все ведьмы умеют вкусно приготовить пищу. Мы обучаемся узнавать всякие травы — не только для колдовства, но и для сдабривания кушаний, для лечения. Бар Катарина отменно преподает травологию, и я была у нее лучшей ученицей.

— Тогда ты назначаешься главным поваром на все время нашего путешествия. А мы постараемся, чтобы было из чего готовить.

Хирдманн неловко хмыкнул, потом все-таки не удержался:

— А лошадей мы чем кормить будем? Они снег жрать точно не будут. Эти кони могут идти через пески в самое пекло, но они не смогут тут без травы.

Астрономы призадумались. Вальд предложил сегодня не решать ничего — все-таки они тут не очень давно. Вдруг утром, если оно тут также называется, все само собой определится.

Спать улеглись вокруг костра, стараясь, чтобы всем досталось то хрупкое тепло, которое он распространял. Лошадей поставили рядом в хижине — благо Вальд и хирдманн позаботились о достаточной для этого высоте стен. Вальд еще лежал, подложив под голову руки, переваривая день, столь насыщенный событиями, а хирдманн уже посапывал, что-то сонно бормоча. Янина свернулась рядом с пламенем, подложила под щеку сложенные руки, и уснула очень быстро. Во сне ее серьезность улетучилась, раскрасневшееся лицо ее выглядело совсем детским. И Вальду пришлось напомнить себе, что этот «ребенок» уже несколько раз спасал их, не по-детски рискуя собой — перетащив на приличное расстояние в пустыне, уберегая от ведьмы-одиночки, да и потом, отправив через круговину в это заснеженное царство льда и тумана. И теперь хронилища стали немного ближе и цель его путешествия стала реальной. И его путешествие переставало быть рассказанной на ночь сказкой про избалованного маменькиного сыночка, который решил пойти туда, не знаю куда, и найти там то, не знаю что, рискуя не только собой, но и жизнью и судьбами близких. Теперь можно было приоткрыть наглухо запертую дверцу в глубине сердца и подумать о маме. С момента ее похищения Вальд старался специально не думать о ней, боясь расклеиться от одних только воспоминаний. И ее столь дорогой облик начал стираться в памяти, вспоминались лишь какие-то обрывки… Вальд испуганно сел, закрыл лицо руками, и вот он — дорогой образ всплыл перед глазами, заслонив действительность. И словно не было ничего. Словно они снова идут сквозь Крогли — только он и мама, только они вдвоем, и нет никого на целой Зории счастливее их, несмотря на все тяготы, которые встречаются в пути… Облегченно вздохнув, Вальд снова улегся на свое жесткое ложе. Взгляд его переместился на хирдманна: вот тоже загадка. После того, как имперский пес растерял вещественные признаки принадлежности к своей касте — свою повязку, закрывающую почти все лицо, перчатки, доспехи и все остальное — мало что напоминало о его принадлежности к роду элитных убийц. Могучее телосложение и лысая, словно полированная голова — но и это не такая уж редкость в бескрайних просторах Зории. Хирдманн как-то объяснял астроному, что волосы после принятия божественного благословения расти не могут. А еще Вальд подумал, что надо бы какое-то имя придумать для хирдманна, не звать же его в самом-то деле все время «воин», «хирдманн», «пес» или еще типа того. На этой мысли усталые глаза закрылись и юноша уснул. В хижине воцарилась тишина.

Снаружи продолжала бесноваться снежная буря, изменяя окружающую местность до неузнаваемости. Ледяной ветер сглаживал сугробы, перенося их в низины, полировал наст до такого состояния, что по нему можно было безбоязненно передвигаться целому войску, воздвигал горы там, где их не было. Снег валил так плотно и такими огромными хлопьями, что на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Из пурги слышались странные звуки, похожие на вздохи и стенания, производимые ветром. Из этой белоснежной круговерти вынырнули три фигуры, закутанные в бело-серые одеяния. Троица переглянулась, увидев хижину, та фигура, что была несколько повыше других кивнула и очень быстро вырезала кривым ножом проем, в который они бесшумно проникли, загородив вход. При виде пары лошадей глаза незваных гостей алчно загорелись. Осмотрев спящую троицу, нашли Янину, переглянувшись, покивали друг другу.

Заметив хирдманна все трое с яростным шипением отпрыгнули к снеговой стене. От этого звука путешественники начали просыпаться, с недоумением поглядывая по сторонам, но было уже поздно. Та фигура, что повыше, взмахнула рукой, прошипев что-то, и погас ледяной колдовской костерок, который, в принципе, не мог погаснуть от такой малости, как движение руками, и потемнело до рези в глазах. И наши путешественники вновь уснули — хотя и не по собственному желанию.

Пробуждение было ужасным. Вальд и хирдманн одновременно открыли глаза. Руки и ноги были умело связаны, да так, что малейшее движение затягивало узлы еще сильнее, во рту — тряпичный кляп. Даже хирдманн — признанный мастер по завязыванию узлов — признал, что спеленали их будь здоров. Одно радовало, что лежали не на снегу, а на тщательно выделанных шкурах, и укрыты были одеялами из мягких шкур. Если похитители беспокоятся о их здоровье, значит, не все потеряно. Помещение, в котором они очнулись, освещалось лишь маленьким костром, устроенным между пленниками. Углы терялись во мраке, оглядеться толком не удалось.

Вальд решил попробовать подползти к костру и постараться пережечь веревку, только было сдвинулся с места, как из самого темного угла раздалось разъяренное шипение и показалась странная фигура — кто-то до самых глаз замотанный в грязно-белые тряпки. Вальд перестал дергаться и снова затих на своем месте. Беспокоило отсутствие Янины, оставалось лишь надеяться, что она может постоять за себя и ей удалось остаться на свободе. Потому как больше надеяться в этом чуждом как-его-там Втором круге не на кого.

Полотно, незаметное в окружающем пленников мраке, откинулось, впустив холодный воздух и яростный свет, лишив на какое-то время возможности видеть. Вошли еще три загадочные фигуры, так же закутанные в тряпки. С ними Янина — свободная, нарядная, в долгополой шубе из белоснежной шкуры какого-то неизвестного для зорян животного. Янина производила впечатление крайне довольного жизнью человека. Фанатичный блеск в глазах превратил ее милое личико в маску, меняя выражение до такой степени, что пустынная ведьма казалась незнакомкой.

Сопровождающие сняли тряпки с лиц. Похитительницы оказались женщинами. Под тряпками были скрыты довольно миловидные худощавые лица, по крайней мере, насколько их можно было рассмотреть в полумраке. Передвигались они как-то странно — так быстро, что некоторых движений и не заметить. Только что стояла рядом, и вот уже в другом месте, а как туда попала — непонятно. Они внимательно разглядывали лежащих пленников, молчаливо поблескивая глазами.

Янина заговорила первая, словно молчание ее начало тяготить:

— Вот этот — из клана астрономов, вы должны знать о них. А вон тот здоровяк — это хирдманн.

Вся троица возмущенно зашипела, и что-то залопотали непонятное, на своем языке. Потом одна из них взмахнула рукой, перекрестив воздух над хирдманном, прошипела несколько фраз, тяжелое тело имперского пса поднялось вверх и покинуло хижину. У Вальда округлились глаза: таких фокусов он еще не видел, похоже встретились они-таки со здешними ведьмами, или как они тут называются. И остается лишь ждать дальнейшего развития событий, на пустынную ведьму надежды мало — эвона какая довольная, придумать надо что-нибудь, да вот только не сейчас.

Бесшумное пламя взметнулось, нарисовав шаткие тени на стенах, и успокоилось, когда троица вновь закутала лица и исчезла из хижины. Янина накинула капюшон и поспешила за ними, оставив кровника наедине с костром и тем или теми, кто прятался во мраке в углах.

А Янина действительно встретила так называемых «своих». Здешние ведьмы звались Син.

Они попадали во Второй круг после физической смерти на Зории. Все они были женщинами, изгнанными хирдманнами из Крамбара. Теми, что брели по пескам Крогли и не смогли или не успели по каким-то причинам присоединиться к клану песчаных ведьм. Те, что умерли в песках, потеряв всякую надежду. Они и попадали сюда, приобретая взамен всего, что было ими потеряно на Зории, такое могущество, что и не снилось клану Бар. Клан Син поклонялся Хрону. Приобретая темное мастерства теряли всё доброе, чистое и человечное, становились злобными темными ведьмами. Син не гнушались предательства, если оно было им выгодно. Для них не существовало никаких светлых чувств. После своей мучительной смерти в песках они не считали нужным культивировать в себе хоть что-то подобное. Син жили злобой и ненавистью. Более всего они ненавидели все, что связано с хирдманнами. Син не связали Янину после похищения лишь потому что она была женщиной, и она могла стать хотя бы рабыней или чьей-нибудь наложницей, если приглянется кому. Бар Янина, очнувшись, поняла, что ей пока лучше помалкивать о цели путешествия, и тем более не уточнять ничего о своих спутниках, пока ситуация не прояснится. Но!

Те Син, что притащили путников сюда, знали, что Янине удалось стать пустынной ведьмой — узнали без всяких расспросов, лишь рассмотрев ее хорошенько. И загорелись целью сделать ее своей верховной ведьмой Син бар Яниной, скинув ту, что давным-давно захватила власть. Старую властвующую ведьму звали Син-Син Ядвига. И Янине сейчас нужно было идти в ее шатер.

Хирданн и сопровождающая его троица уже отправились туда. Ведьмы ликовали. В их руки наконец-то попался живой хирдманн! И они могут «стребовать» с него все свои обиды. Троица, захватившая Янину и ее спутников, давно искала возможность избавления от старой Син-Син, которая сохраняла хотя бы видимость справедливости и порядка в клане — пока ей это было выгодно. И на посвящении новой Син-Син у них будет человеческая жертва, которая умаслит темнобородого. Янине пришлось поспешить в шатер старой ведьмы, чтобы хотя бы постараться успеть помочь хирдманну, если ему будет что-то угрожать.

Опасения песчаной ведьмы не замедлили сбыться. Хирдманна было решено принести в жертву на посвящении новой Син-Син. Желание нынешней Син-Син не особо учитывалось — она была слишком стара, уже когда стала верховной, хотя могущества и сил ей было не занимать. Пока бар Янину будут готовить к морально и физически к посвящению, имперский пес будет отдан в собственность клана. И все, любая из Син может творить с ним всё, что захочет — пытать, опробовать новые зелья или заклятья, бить, насиловать, в общем, всё, что только взбредет в их головы. С одним-единственным условием — в день посвящения хирдманн должен быть еще жив.

Янина вошла в шатер Син-Син, протолкалась через толпу ведьм в центр шатра, где было воздвигнуто нечто вроде капища: в промерзшую почву вкопана статуя Хрона, мастерски изваянная изо льда. Судя по всему, лед защищали какие-то заклинания, потому как в шатре было довольно тепло — Син-Син, как и обычные люди преклонных лет, всегда мерзла — а со статуей ничего не делалось. Песчаная ведьма приблизилась к массивному стулу верховной — он показался ей смутно знакомым… Подняла глаза на Син-Син и едва не вскрикнула, заставив себя сжать кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони, оставляя кровавые следы — надо же контролировать себя. Син-Син Ядвига была как две капли воды похожа на бар Катарину, только у син волосы были медно — рыжие, и даже пробивающаяся среди них седина не смогла потеснить буйную солнечную поросль.

А стул был точной копией стула верховной бар, из все той же древесины гикори, на котором обычно восседала бар Катарина.

Что случилось, откуда, откуда эта Син-Син? Глаза Янины застилали непрошеные слезы, бар Катарина умерла? Почему она здесь и почему ее волосы такого цвета? Опустила глаза, пытаясь сладить с чувствами и разобраться с мыслями. Задумалась так глубоко, что вздрогнула, ощутив чье — то прикосновение: «Иди, иди, тебя Син-Син зовет. Что ты тут застыла? От радости ошалела что ли?». Пришлось шагнуть вперед и взглянуть на это лицо, такое родное и чужое одновременно.

— Детка, ты откуда взялась? — старческий голос звучал ясно, лишь едва дребезжащий тембр выдавал годы владелицы.

В толпе загалдели: «Это та, которую охотницы нашли, она спала там. Там еще два мужика были.

Это она, она. Мы ее запах чуем, она песком и жаром пахнет».

— Тихо! Кому я давала слово?

— А никому не давала. Охотницы имеют право брать слово сами и не спрашивать старуху вроде тебя!

Худощавая блондинка, в которой Янина узнала одну из тех, кто притащил ее и спутников сюда, не опуская взгляда, шагнула к кругу, что ограждал капище, подошла совсем близко к верховной. За что и поплатилась. Син-Син едва заметно шевельнула рукой и блондинка вылетела наружу, воткнувшись головой в сугроб. Полотнище, прикрывавшее вход, блондинка сорвала, когда летела и ее позор был видел всем син, которые были в шатре. Раздались смешки, сначала разрозненные, потом все более дружные, и вскоре они слились в единый хор. Ведьмы смеялись, злобно всхихикивая, некоторые даже похрюкивали от удовольствия. Спутницы блондинки, которых Янина разглядела с толпе, закатывались от смеха с таким же рвением, что и остальные. Спутницы эти были пугающе похожи друг на друг друга. Син-Син, отсмеявшись, вновь шевельнула рукой, и блондинка, вся извалявшаяся в снегу, снова оказалась в шатре:

— Моргана, если ты еще раз позволишь себе такую выходку, я отправлю тебя головой не в снег, а в лед. Или ты станешь смертницей. Помнишь, чем они занимаются?

Блондинка, понурив голову, прикрывая лицо спутанными волосами, кивнула. Янина заметила ее быстрый взгляд, горевший неприкрытой ненавистью к старухе. Но взгляд был столь мимолетен, что никто из син не обратил на него внимания, они все еще посмеивались над Морганой. Да уж, судя по увиденному, в клане син мало кто пылал любовью друг к другу, не в чести были и такие чувства, как привязанность, благодарность и милосердие. Песчаной ведьме было не понятно, почему Моргана помогает ей, до тех пор, пока Янина не увидела эту сцену. Моргана люто ненавидела Син-Син. И подвернувшаяся Янина, пока довольно успешно играющая роль наивной девчушки из Первого круга, была для блондинки просто подарком судьбы. Спутники песчаной ведьмы, объявленные собственностью охотниц, должны были умилостивить Хрона, если вдруг ему почему-то не понравится смена власти…

— Детка, так ты скажешь старой син Ядвиге, откуда ты взялась такая теплая?

Янине пришлось выйти вперед и встать перед старой ведьмой. Подняла глаза, вглядываясь в столь знакомый и столь же чужой облик:

— Я из Первого круга. Я, мы, ну то есть я — с Зории. Моя кровь — кровь клана астрономов, что в Мире, а по призванию — бар Янина, песчаная ведьма. Бар Катарина передавал всем сестрам привет и пожелание бесконечности Новолетий.

— О! Сама бар Катарина, — прозвучало насмешливо, — И зачем нам бесконечность Новолетий в этом холоде! Нет, дорогуша, мы молим темнобородого о нашей скорейшей смерти, чтобы убраться отсюда, не так ли сестры?

В толпе прошуршали быстрые смешки, кто-то кивал, но все прятали глаза. «Что-то тут не так,» — Янина остро чувствовала какое-то несоответствие.

— Зачем ты к нам пожаловала?

— Мне нужно попасть в Третий круг, и мне нужна ваша помощь, чтобы найти круговины, которые ведут туда.

— И зачем такой сладкой девочке отправляться в Третий круг? Что там такого важного, чего нет в наших кругах? Зачем юной песчаной ведьме темное знание? Ты не мертва и не призвана Хроном для служения в Третьем круге. Ты, вообще, знаешь, что там происходит?

Янина совершенно смешалась, син стояли, потупив глаза и затаив дыхание — что придумала старуха Син-Син, известная даже среди сестер клана, как злобная ведьма…

— Я… Мне… Я пообещала, что попаду в хронилища, — последние слова Янина произнесла почти шепотом, но этот шепот на фоне всеобщего молчания прозвучал так громко, что многие из син попытались прикрыть уши руками. Мгновение полнейшей тишины, а потом все племя, включая опальных охотниц, выдохнуло и засмеялось, и злобным был тот смех, издевательским. Син-Син, перекрывая своим зычным, чуть надтреснутым голосом всеобщий хохот, еще посмеиваясь:

— Зачем же такие сложности? Зачем идти сквозь круговины? Ты знаешь, что они могут занести тебя совершенно не туда, куда ты хочешь? А в хронилища — фууу! Пойди, укради, развратничай, убивай, обжирайся, да даже можешь затосковать о том, что могло бы быть, если бы… И все — Хрон темнобородый сам пожалует, если чаша с твоими грехами ему приглянется. И вот — ты там, в мрачной юдоли слез… Или ты можешь к нашим смертницам пойти — любимые девки темнобородого, коли ему приглянешься, так и вовсе тебе самое оно будет — и в хронилища попадешь и любимицей самого властелина времени будешь… Только подумай! Итак, зачем тебе туда, девчонка? Только не ври мне! Не то я тебя к смертницам сама отправлю! А они, любушки наши, сначала тут у нас школу разврата проходят — а как же, им нужно многое уметь. И еще они могут забеременеть от властелина — обязанности у них такие, а деток их мы и не видали ни разу.

Да и смертниц самих потом не видели, — захихикала мерзким старушечьим смешком.

Янина уже едва сдерживала слезы — эти ведьмы, снежные ведьмы, так не походили на ее сестер, были такими ужасными, никогда, никогда она еще не переживала ничего похожего. Все чувства смешались в ее душе и выплеснулись в ведьмин крик. Так кричат песчаные ведьмы при посвящении, крик этот перекрыл все смешки, улюлюканье и бормотания. Вновь все стихло.

— Детка, зачем терзать наши бедные уши? Зачем кричать? Мы из-за этих нескончаемых метелей и лавин и так слышим не очень-то…

Ага, не очень-то… Янина вспомнила, как Моргана хвасталась, что она слышит о чем думает под снегом мышь, которая вырыла там норку, надеясь выжить среди снегов.

— Вы! Вы не хотите меня слушать! Вы не хотите меня слышать! Разве ведьмы не сестры? Какая разница — Второй, Первый или Третий круг? Мне очень нужно попасть в хронилища — там ждут моей помощи! Мы все призваны, чтобы творить добро там, где уже нет надежды!

— Это ты вот ей скажи, почему ты ей-то не помогла, сестрица? — толпа син расступилась, вперед вышла Симона. Она выглядела ужасно — волосы на голове сожжены, руки и ноги окровавлены, на них видные следы веревок, лицо перекошено, глаза воспалены, из угла растрескавшихся губ протянулась тоненькая ниточка слюны, розовой слюны. Симона усмехнулась, и стали видны окровавленные распухшие десны со следами выбитых зубов. Несмотря на холод, Симона вышла абсолютно голой, тело ее густо покрывали багрово-черные синяки, язвы и раны, все еще сочившиеся сукровицей.

Син-Син накинула серую тряпицу на плечи Симоне, которая подобострастно, как-то странно выворачивая шею, благодарно закивала, часто-часто.

— Твои спутники надругались над ней, а ты сожгла великую книгу! И ты зовешь нас, син, сестрами?

О чем ты?

Янина опешила от такого заявления:

— Я, мы, мы ничего с ней не делали?

Симона зашамкала, выталкивая кровавую слюну изо рта, скособочилась на одну сторону:

— Они меня швязали, уж ждоровяк надо мной издевалша. А этот, молодой, так он еще и подзадоривал. А потом трахал, трахал тебя, ты, похотливая шучка! И как ты штонала в его объятьях? А?! И поджадоривала ждоровяка! Она кричала: «Врежь ей, врежь ей, чтобы кровь текла, самая шладошть!». А потом они на моей голове шожгли великую книгу, которую мне вручил на хранение шам темнобородый! И потом опять трахалишь — уже вше втроем! Пешчаная ведьма трахалашь с хирдманном! Пожор ей!

Янина вспыхнула:

— Этого не было! Она вам врет! Это неправда!

Син-Син хитро прищурилась:

— Ну давай, давай, расскажи нам свою версию. Мы, син, дамы справедливые. Мы выслушаем обе стороны.

Янина рассказала, как они впервые встретились с Симоной, когда та, презрев законы гостеприимства, хотела применить запрещенное заклинание. Как она покушалась на нее и на ее спутников. Но они — ни она, ни мужчины — никто не собирался убивать или как-то еще причинять вред одинокой женщине. Да, хирдманн ее спеленал, но так, чтобы Симона могла высвободиться через определенное время. Она просто должна была не мешать им. Син, услышав о хирдманне, взвыли: «Хирдманн! Хирдманн! Убийца! Ведьма дружит с хирдманном! Ведьма спит с хирдманном! Смерть им! Смерть им!». Моргана, сообразив, что Янина из кандидатки на роль верховной быстренько скатилась в жертвы, орала вместе с остальными. Потом заботливо поддерживая под локоток Симону, угодливо осведомилась у Син-Син:

— Охотницы могут позаботиться о нашей сестре. Мы можем увести ее с собой? Сестра страдает.

Верховная, едва заметно усмехнувшись уголком сморщенного рта, кивнула — она хотела обезвредить охотниц и она это сделала. А теперь осталось лишь образцово-показательно покарать чужаков, особенно эту юную ведьму. Дерзкую, такую чистую, что хотелось втоптать ее в грязь, да поосновательнее, аж руки чесались.

— Дорогие сестры! Чужаки, что надругались над сестрой Симоной, не заслуживают смерти! Это слишком милосердно для них! Особенно для вот этой так называемой ведьмы! Она помогает хирдманну! Она сожгла книгу Теней, дарованную Хроном! Я предлагаю вот что, — выдержала паузу для пущего эффекта, прошептала: — Я предлагаю выполнить просьбу этой ведьмочки! Я предлагаю отправить их в Третий круг, — ведьмы возмущенно взвыли.

— Дамы, дамы, где ваши манеры, — старая карга определенно наслаждалась происходящим, — Мы же предпримем кое-какие меры, чтобы поход в хронилища обернулся для них не тем, на что они рассчитывали. Песчаная ведьмы будет лишена своих магических сил. Она сможет воспользоваться только запрещенными заклинаниями. И знаете, девочки, — зашептала заговорщицки, — мне кажется, что это тоже самое, что лишить ее колдовских сил вообще! Держи ведьму! Брей ведьму! Любая, кто хочет это тело, может им воспользоваться. Хоть в одиночку, хоть все! А тех, кто ее сопровождал, приведите-ка сначала в мою спальню, я поиграю с ними, а потом уж, если что останется — а от них, наверное, хоть что-то останется. Особенно в штанах хирдманна, мы все знаем, что у них в штанах, не так ли?! — Ведьмы взвыли, — А потом, когда все насытятся местью, мы отправим их к темнобородому в гости — мертвеньких! И пусть песчаная ведьма помогает там хоть всем хронилищам — с перерезанной-то глоткой, — после этого поднялся дикий гвалт и улюлюканье.

Янину схватили за локти, и впервые в жизни она испытала такую беспредельную ненависть к женщинам, и особенно к этим ведьмам, как не испытывала даже к хирдманнам. Ее повалили на пол, притащили какую-то плохо выделанную шкуру, от которой несло мочой и испражнениями.

Она не могла двинуться, до того крепко была схвачена. Не отпуская рук, засунули в рот, почти до самой глотки грязную тряпку, сорвали одежду, дрожащие ледяные руки жадно ощупали все ее тело.

Потом ее насиловали. Всеми известными среди син способами, а их было гораздо больше, чем на Зоррии… Долго и нудно насиловали. Пока она не потеряла сознание. И уже на грани с беспамятством краем глаза увидела, как проволокли хирдманна и астронома куда-то за капище, видимо там и была спальня верховной. И тут милосердное сознание покинуло ее.

… Очнулась Янина от прикосновения теплой руки, кто-то потихоньку вытаскивал кляп из рта и осторожно разрезал веревки, что держали ее руки и ноги. Углы рта были разорваны и саднили. Болело все тело. Хотелось лечь, скорчившись и лежать так долго-долго. Глаза жгло — они до боли сухи и воспалены. В хижине верховной было как-то подозрительно тихо, в воздухе слоился пахучий дым, в котором перемешались запахи знакомых и незнакомых трав. И те, кто помогал ей, явно не были ведьмами. Это был Вальд и хирдманн. Янина попыталась прикрыться, слабой рукой шарила вокруг себя, ища хоть какую-то тряпку. Хирдманн протянул ей одеяло, потом горько усмехнувшись ее слабым попыткам, склонился и укутал, ласково прикасаясь к истерзанному телу.

Вальд что-то искал вокруг. Потом обнаружив искомое, взял у хирдманна протянутый жертвенный нож, и подтащив уставшую и одуревшую от излишеств Симону, которая оказалась среди тех, кто издевался над Яниной, перерезал ей глотку. Кровь выплеснулась на лежавших рядом ведьм, и жизнь, наконец, ушла из той, что родилась с печатью астрономов в крови. Симона отправилась к Хрону. Вальд очень надеялся на то, что темнобородый найдет ей самое «лучшее местечко». Янина бессильно склонила голову на плечо хирдманна и прошептала, что у нее отчего-то мерзнет голова.

Хирдманн хотел утешить ее:

— Ты теперь похожа на меня. Мы с тобой лысые теперь.

— То есть как лысые? — юная ведьма хотела возмутиться, но сил не осталось, получилось лишь прошептать.

— Они обрили тебя. Но ты так еще красивее, — хирдманн смущенно потупил глаза.

Вальд поторапливал:

— Давайте убираться отсюда, пока они не очухались.

— А старуха? Она же собиралась вас…

И Вальд и хирдманн усмехнулись одновременно, заговорил Вальд:

— Мало ли что она собиралась. Эти син, когда очнутся, те, кто очнется, им придется позаботиться о своем клане. Нет у них больше верховной. А зная их повадки — они еще это местечко будут долго делить и им будет не до нас.

— Что вы сделали с Ядвигой?

— А что делают со взбесившейся тварью? Она не заслуживала жизни. Она теперь у своего возлюбленного повелителя. На пару с Симоной. И пусть будет этим довольна. Смерть ее была быстрой и чистой. Мы ее не мучили. А они впредь будут знать, что такое мужчины. Клан син подзабыл, что не все пресмыкаются, вымаливая жизнь. Они теперь узнали, что им могут дать отпор. Пошли отсюда.

Янине хватило сил лишь кивнуть, после чего она впала в забытье…

И они вышли из продымленной хижины. Никто из син не преследовал их. Вальд нашел кое — что из одежды, несколько одеял. Еду и питье решили не трогать — мало ли чем одурманивали себя снежные ведьмы. Противно было прикасаться ко всему, чего касались син. Вальд, выйдя из хижины, сделал жест, словно поджигал что-то. Хирдманн кивнул. Янина воспротивилась:

— Нет, нет, не надо! Это же те, кого бар, песчаные ведьмы не успели встретить после того, как их изгнали из Крамбара. Это наша с тобой вина, что син оказываются здесь, что их тут столько много.

Наша с тобой, хирдманн. Вы изгнали, а мы не смогли спасти. Так что, прости им все, что они тут натворили. Пойдемте. Нам надо еще найти круговины.

— Ты идти не сможешь, тебя нужно нести. И одеться не сможешь, по крайней мере, пока. Пока не заживут твои раны. А волосы, волосы — они же отрастут?

Янина протянула руку, провела по голове, потом провела по голове хирдманна, который не успел отдернуть голову и стоял теперь, как истукан с выпученными глазами, одурев от прикосновения:

— Ну если не отрастут, я точно буду твоей сестрой. Буду, хирдманн?

— Будешь, будешь.

Вальд мог поклясться, что в глазах хирдманна блеснуло нечто, подозрительно сильно похожее на слезы.

Янина продолжила слабым голосом:

— Ведьма из меня сейчас никакая, поэтому тебе надо будет научить меня убивать. И если ты мне брат и учитель, я должна знать твое имя. Ты скажешь его нам? Или у имперских псов имен нет, и нам придется придумать, как тебя называть?

Хирдманн нахмурился, ответил странно:

— Не вспоминай о моих кровниках. Имена у нас есть. Только их знает Олаф и кровники.

Всемогущий, когда посвящает нас, дает каждому из нас имя.

— И тебя зовут.?

— Меня зовут Вейлин.

— И что оно значит? Или ничего не значит?

— Сын волка (* — кельтское).

Солнце здешних краев б ыло неярким и над горизонтом виднелось под каким-то странным углом. Снежные равнины слепили глаза. Куда идти — не понятно. За прошедшее время метель полностью изменила окрестности, которые и без того были не знакомы. Путники остановились, Вальд подоткнул одеяло поплотнее, поинтересовался, не мерзнет ли Янина.

— Да нет же, не мерзну я. От Вейлина очень тепло и так спокойно.

Помолчала, переводя дыхание:

— И я, кажется, знаю, куда нужно идти. Лишили меня син колдовских сил или нет, но круговина по — прежнему зовет меня. Вперед, навстречу солнцу надо идти.