Багрово-черное нечто мерцало, когда путники проносились мимо, становясь выпуклым или вогнутым, светлее или темнее, преображаясь каждый миг, в глазах рябило. Если же пытаться избавиться от этого зрелища и закрыть глаза — становилось еще хуже — картинка словно впечатывалась в сетчатку и оказывалась внутри тебя, внутри закрытых глаз, добавляя к зрительным мучениям едва сдерживаемую тошноту и раздражающую головную боль. Поэтому глаза приходилось держать широко открытыми и стараться моргать как можно реже. Тогда падение становилось почти сносным и даже багровость эта переставала напрягать. Летели уже довольно долго, разговаривать не получалось — слова и звуки исчезали, как только их произносили.

Получалось довольно забавно — вроде и говоришь, а из горла ничего не извлекается. Шевелишь губами и все. После нескольких попыток угомонился даже Вальд, хирдманн и ведьма не были столь настойчивы, им хватило и пары не произнесенных фраз. Попытались общаться при помощи знаков или мимики — тоже не судьба. Руки не поднимались, их словно тянуло быть лишь сцепленными друг с другом и не более того. Гримасы разглаживались, лицевые мышцы не слушались. Пришлось смириться, лететь сквозь это нечто и ничто с постными минами, молча.

Вальд глазел по сторонам, пока не наткнулся на взгляд Янины. И замер. И глаза в глаза, и нет ни сил, ни желания, чтобы отвести взгляд. Астроном тонул в ярком жемчужно-сером сиянии глаз, особенно ярком среди окружавшего их полумрака. Между ними словно протянулась яркая жемчужно-серая нить, связывая их, отделяя от всего остального. Хирдманн затаил дыхание, он, убийца, похититель жизней, впервые разглядел нечто прекрасное в живом. До сих пор его беспокоила только красота оружия, прелесть изящно воплощенного убийства, верно подобранная линия допроса — так чтобы допрашиваемый сознавался, по капле теряя жизнь, и принося удовольствие Олафу. Служение Всемогущему, жизнь для Всемогущего, все — для Всемогущего…

Но, оказывалось, Всемогущий — это не все, это вовсе не весь мир. Например, эти вот ребятишки.

Вейлин теперь знал про клан астрономов, узнал, какие они. Ребятишки эти, достойны друг друга и достойны счастья и покоя. Но нет же, идут куда-то, ползут, оставляя на пройденных дорогах лохмотья содранной собственной кожи и лужицы пролитой крови. Идут туда, где не был еще никто из смертных Зории. Лишь потому, что один астроном пообещал другому, что придет на помощь. Ну и потому, что жертва — это мать. Хирдманн не знал своей матери, и не знал, между детьми и родителями могут существовать какие-то особые отношения. В жилище хирдманнов не было разделения на сыновей и отцов. Все дети были общими и если кто-то был ленив или слаб — то шпыняли его все.

Хирдманн решил быть с ребятишками до самого конца, его разбирало столь несвойственное ранее любопытство — что за хронилища такие, и, узнав, что кроме Олафа, могут быть и иные божества, очень хотелось бы встретиться с этими самыми божествами. Особенно с пресловутым Хроном. Наслушавшись от син — Хрон то, Хрон се, Хрон всемогущ и велик, хирдманн хотел бы помериться силами с ним, во славу Олафа, конечно. Хотя и память о самом Всемогущем Олафе постепенно стиралась, иногда приходилось вспоминать, кто это и почему столь важно помнить об этом…

Падение закончилось неожиданно. Хотя да, куда-то и когда упасть они были должны, но это случилось как-то резко. Летели, летели, и бааах — уже валяются среди мешанины пепла, пыли и каменных обломков. Лежат и обливаются потом от подступившей жары, которая сначала показалась истинным блаженством — особенно при воспоминаниях о холоде и снеге Второго круга, но через миг уже превратилась почти в нестерпимую пытку. Очень хотелось пить. Вальд откашлялся, пытаясь заговорить — со всех сторон послышалось многоголосое эхо. Янина шикнула на него, и отовсюду раздалось шиканье, постепенно стихающее, переходящее в шипение. Путники затихли и долго лежали без движения, дожидаясь, пока наступит тишина. Но тишина не наступала, шипение отдалилось, становясь едва слышным, а потом вернулось, превратившись в ритмичное постукивание, словно где-то недалеко в горах кто-то бросал камешки: тук, тишина, потом словно два камня полетело — тук, тук, снова тихо; а потом часто-часто — тук, тук, тук — целая горсть камешков. Становилось все жарче, ни одного светила не было видно в блекло-сером небе. Парило, как перед грозой, становилось уж совсем невмоготу лежать на острых горячих камнях среди мелкой пыли, вызывающей неумолимое желание чихнуть. И наступил тот миг, когда пришлось встать — дальнейшее лежание, казалось, приведет к каким-нибудь совсем уж необратимым последствиям. Резко поднявшись, путники не учли последствий: ни полет сквозь багрово-черное нечто, ни дальнейшее падение, ни долгое лежание — и чуть было снова не попадали в пыль.

Удержались, лишь вцепившись друг в друга. Перед глазами плыло, в глотках пересохло, ноги дрожали, лишь руки, закостенев, исправно справлялись со своей задачей — держаться. Каменный перестук, наконец, стих, и Янина одними губами прошептала: «Я иду первая, потом хирдманн, потом Вальд — тихо-тихо, след в след». Пошагали, выбрались из каменного крошева. Огляделись — окружающая местность была на редкость безрадостной. Каменистая пустыня, кое-где торчали доживающие последние деньки чахлые кустики скрюченных неизвестных деревьев. Значит и вода должна быть — только найти надо, да не побояться напиться.

Теплую одежду, которая теперь стала совершенно лишней, свернули потуже и, распределив ношу, устало побрели дальше. Поднялся ветер, перенося тучи пыли. Завязали лица на манер менгрелов, кочующих по пескам Крогли…О, Крогли! Ее пески вспоминались с режущей сердце ностальгией — там хоть где-то была вода, которую можно пить, встречались, хоть и нечасто, зоряне, среди которых находилось немало хороших людей, готовых помочь незнакомцам, по голубому небу бродили родные Прим, Аастр, Кам, Вита, Пастырь, Вес и Торг. Здесь же сам воздух казался чужим — сухим с резким запахом горечи. От усталости и переживаний силы быстро иссякали и желание повернуть назад, вернуться в их родной Первый круг становилось совсем уж нестерпимым. Вальд уж было собрался повернуть вспять, решив попытаться найти те круговины, что возвращают назад, хотя бы во Второй круг, но Янина сердито едва слышно зашипела на него, а хирдманн молча взял за руку, чуть повыше локтя. Так вроде нежно взял, но синяк потом сходил долгонько… И Вальд остановился, не имел он никаких прав поворачивать назад. Он затащил их сюда. И теперь в ответе за своих друзей. Да, это были настоящие друзья, приобретенные тяжкими трудами, в нереальных испытаниях. Его желание вернуть мать оттуда, откуда никто из живущих не возвращался, породило к жизни их дружбу, и он не вправе был поворачивать назад…

С каменистого плато выбирались мучительно долго. Воды, даже капельки ее, не нашлось ни в стволах чахлых деревец неизвестной породы, ни в корнях их, ни под корнями. Каменное крошево, в изобилии валявшееся под ногами — начиная с камешков величиной с ноготь и до громадных валунов — не облегчало передвижение. Сероватое небо начало уже темнеть, когда донельзя ободранные путники выбрались на ровный участок, который, впрочем, едва ли был отрадой для уставших от серого однообразия глаз. До самого горизонта тянулась глиняная ровнушка — в незапамятные времена, когда здесь еще бывали дожди, глину размочило так, что она залила все неровности почвы, а потом ветры и нещадная жара высушили месиво. И вот — красноватая глиняная пустыня, покрытая змеившимися в разные стороны трещинами, простерлась насколько хватало глаз. Внутренний компас Вальда замолчал и астроном чувствовал себя потерянным.

Остановился, в отупении озираясь вокруг, пытаясь найти хоть какой-то ориентир. Янина дернула его за руку:

— Если ты не знаешь куда идти, вспомни, что есть люди, у которых твоего «компаса» никогда не было и они, тем не менее, не бродили с криками «ой, как же нам жииить, куда же нам ходииить!», а выбирали путь сами, без всяких там божественных подсказок!

Вальд аж задохнулся от возмущения:

— Каак! Как ты-то можешь говорить такие вещи! Ты же астроном! Ты сама пользовалась нашими способностями, ты знаешь, каково это — перестать их чувствовать!

— Ха! Тебе не поверить: когда мы становимся ведьмами, мы отрекаемся от всех этих других врожденных штучек, типа ваших хваленных астрономовских внутренних компасов, дальнозрения и всего такого, я уже и не помню, что там у вас есть!

Хирдманн ошалело переводил взгляд с одного на другого спорщика, не понимая, отчего они оба так взбудоражились. Подумаешь, не знают, куда идти, вот беда-то. Спор быстро надоел, принимать ничью сторону не хотелось. Поэтому молча сгреб свою и ведьмину часть ноши, и отправился в ту сторону, которая показалась ему наиболее безопасной. Или наименее опасной. В этом Третьем круге сам Всевышний не разберет, где-что-как. Вальд и Янина еще какое-то время ожесточенно препирались, пока не заметили, что хирдманн отошел достаточно далеко. Янина опомнилась первая, и побежала за Вейлиным. Вальд, с трудом взгромоздив свою часть ноши, поспешил следом.

Вдали затихали отзвуки их жаркого спора, превращаясь в шипение — похоже, здесь вместо эха, более привычного слуху, повторяющего звуки и постепенно стихающего, этот самый зловещий шип.

Когда астроном догнал своих друзей, в глотке саднило от сухости, а спор еще более иссушил ее. Голос срывался на некое подобие лая, если пытаться быстро что-то выговорить. Поэтому путники оставили всякие попытки завязать беседу и шли молча. Становилось все темнее и темнее.

Но сама темнота не была обычной — серость этого круга перестала быть такой, вылившись в багровую полупрозрачную мглу, дальше вытянутой руки не видать ничего. И друзья стали задумываться о привале, выискивая более-менее удобное местечко, как произошло нечто такое, о чем никто из них никогда не слышал и не видел — трещины, густо пересекающие почву здешней пустыни, засветились алым светом, словно под пустыней что-то пылало. Вальд приник к одной такой трещине, пытаясь разглядеть источник света — и испуганно отпрянул. Прямо под ними светилось какое-то странное помещение, в котором беспорядочно метались заключенные там. Один из них, хаотично взмывая и падая, приблизился совсем близко и астроному удалось разглядеть несчастного обитателя юдоли скорби — это явно был незорянин. Хотя отличался не очень сильно, но — у этого создания были шестипалые клешни вместо рук, и глаза располагались узкой лентой, в привычном месте, над носом, зрачки и радужки повторялись по всей голове, кожа светилась слабым оранжевым светом. И Вальд почувствовал, нет, он просто знал, что это — Хронилища. И это незорянин наказан за какие-то прегрешения, попав к темнобородому из какого-то неведомого далека. Разглядеть более подробно не удалось, оранжевый упал вниз — если можно применить это понятие к Третьему проклятому кругу, где верх и низ были не более, чем условностями, чтобы уж совсем не запутаться. Но перед падением оранжевокожий увидел Вальда — и крайнее недоумение, неизбывная тоска и печаль выплеснулись из полосы его глаз. Медленно падая, незорянин не отрывал взгляда от астронома, едва заметно пошевелил клешнеобразными пальцами, словно навеки прощаясь…

Друзья озирались по сторонам, спешно выбирая место, где трещин было хотя бы поменьше и они не выглядели столь широкими и ненадежными. Никто из них еще не готов к встрече с Хроном, хотели подобраться как можно ближе, да как можно тише — а тут ввалятся через парадное — вот уж тайна! Вальд хмыкнул про себя, ясно представив эту картину — как они проваливаются и летят в Хронилища. Трещина, которую они пересекали, яростно затрещала, совсем как стекло, когда на него давит слишком большая масса или как тонкий лед, если кинуть на него нечто, достаточно большое. Янина пристально оглядела своих попутчиков, стукнула Вальда по затылку:

— Думай о чем-нибудь более приятном, о воде, например. Здесь, так близко от хронилищ мысли слишком опасны. Накликаешь беду!

— Так может быть мне подумать о маме? И мы ее увидим? Или представить, что мы уже ее спасли и попадаем через круговины сразу в наш Мир?

— Ишь, ты какой шустрый! Если было бы так просто. Сбыться могут только самые плохие мысли — об отчаянии, унынии, злобе, ревности и тому подобном. А о воде я предложила тебе подумать — так это первая из безвредных мыслей, что пришла мне в голову. Так что — предлагаю всем усиленно думать о воде.

И странно, но всеобщие думания о воде помогли — трещины перестали увеличиваться в размерах и попадаться стали реже. А потом и вовсе пропали. Путники заспешили, пока не изменилось еще что-нибудь в этом причудливом Круге. Усталость брала свое и надо было найти хоть какое-то убежище, чтобы передохнуть. Впереди посветлело, и низкое небо из багрово-черного вновь приобрело серый цвет. Становилось все светлее и уже появилась надежда, что здешнее светило покажет свой лик. Но неведомо откуда набежали темные, почти черные тучи, и хлынул ливень.

Льющаяся вода мгновенно размочила глиняную равнину. Вскоре идти стало невозможно — на ногах у путников налипло столько глины, что сдвинуться с места стало попросту невозможно.

Промокшая до нитки троица обессиленно рухнула в раскисшую почву, Янина попыталась изобразить «глиняную птицу», проведя руками и ногами, но рисунок моментально был смыт потоками теплой воды, которая поначалу вызывала опасения. Лишь убедившись, что никакого вреда — кроме того, что грязь стала совершенно непролазной — ливень не приносит, путники оставили попытки сдвинуться с этого места. Умылись, наполнили все емкости, которые у них были, водой и, сняв с себя лишнюю одежду, уселись в кружок прямо в раскисшую глину, и принялись ждать хоть какого-то просвета в затянутом грязными тучами небе. Прошло уже достаточно много времени, по ощущениям, по крайней мере — которые могли и подвести.

Внезапно Янина стукнула себя по лбу:

— А теперь нам пора перестать думать про воду! Ну-ка, быстро!

Вальд и Вейлин опешили, но послушно попытались думать про что-нибудь другое.

— Думайте про леса или про траву! — ведьма привстала от азарта.

И верно, ливень прекратился, словно отсекло. Впереди показалась какая-то темно-зеленая стена, которая быстро приближалась. Троица недоуменно переглянулась. Спешно поднялись и тесно встали, прижавшись спинами. И — шуууух, вокруг них уже зеленеет бескрайняя степь. Во мгновение ока трава, кустарники, невысокие деревца заполнили всю равнину. Ни с чем не сравнимый запах свежей зелени ударил в нос, и даже низкое, по-прежнему блекло-серое небо стало каким-то более чистым и высоким. Давненько не видели путники такого количества разной зелени.

Хотелось уже вскинуть поклажу на плечи и шагать среди этой свежести туда, где решение всех проблем, идти вперед плечом к плечу с верными друзьями… Янина чуть было не поддалась на этот порыв, охвативший их всех. Опустила глаза, чтобы полюбоваться травкой, которая должна была быть под их ногами… А там зияла самая широкая из виденных здесь трещин, и она уже зловеще похрустывала, начав подаваться вниз под их весом.

— Бегите! Хватайте, что успеете и бегите!

И это хорошо, что в пути они привыкли доверять друг другу. Астроном и хирдманн подхватив сумки, рванули. Ведьма чуть поотстала, и трещина последовала за ней, стараясь приблизиться к ее ногам, с которых осыпались куски подсохшей глины. Вальд не сразу заметил, что легконогой ведьмы нет рядом, хотя обычно она бегала гораздо быстрее, чем они. Оглянулся и вовремя — трещина-таки настигла Янину и уже поглотила ее почти по пояс. Ведьма отчаянно барахталась, но не могла издать ни звука — какая-то из ее случайных мыслей о молчании воплотилась слишком уж буквально, и липкая субстанция затянула ей рот, губы исчезли, словно их никогда и не бывало. А трещина все разрасталась и тянула вниз с противным ноющим звуком. Вальд один отчаянным прыжком оказался возле беспомощно барахтающейся ведьмы и едва успел схватить ее за шиворот.

Резко дернул и со всего маху пребольно упал на спину — трещина была иллюзией, слишком легко отдав свою жертву. Янина оказалась сверху астронома, придавив и без того израненную спину к острым камням. Вальд невольно застонал. Ведьма перевернулась, упала рядом, тяжело дыша:

— Я знаю, где мы. Никогда не думала, что такое случится и случится со мной. В наших учебных книгах рассказывается — вскользь, упоминается просто — что существуют такие долины иллюзий, которые показывают тебе то, что ты воображаешь. Нам надо отсюда убираться и побыстрее. Пока мы не выдумывали нечто такое, что может нас убить.

Хирдманн стоял со своей кладью и недоуменно разглядывал своих спутников: сначала ведьма упала на каменистую почву и начала барахтаться, поднимая пыль, потом Вальд рванулся к ней и дернул за руку, поднимая ее. Потом оба упали рядом с трещинами и вот — валяются, вместо того, чтобы продолжить путь.

— Вейлин, а ты что видишь? — ведьма пыталась сдержать голос, прозвучавший в наступившей тиши словно гром.

— Вижу, что вы валяетесь в пыли, как щенки неразумные, хоть мы могли бы уже уйти далеко отсюда, от этой пустоши, и может быть, воду нашли бы уже.

Астроном и ведьма переглянулись: вот оно что! Хирдманны лишены сантиментов и никогда не отличались живостью воображения и фантазией.

— Вейлин, а куда нам нужно идти, вот по твоему мнению?

— Вперед нам надо идти, куда ж еще, — буркнул воин.

Ведьма и астроном подхватили свои пожитки:

— Веди нас, ты, похоже единственный, кто может нас куда-то привести тут.

И они пошагали. Идти пришлось очень долго, уже и вода, набранная во время ливня закончилась, уже и ноги стали ватными, гудя от усталости, а конца пути все не было. Вальд иногда начинал подначивать хирдманна, чтобы хоть чуть взбодриться:

— Вей, а ты ливень видел?

— Ну видел, а что?

— Точно видел?

— Точно. Я же воду пил, которую мы набрали.

— А если бы воды не было, как бы ты узнал, что ты видел дождь?

— Я же намок.

— А лес и зелень видел? Они же после дождя появились!

— Нет, не видел.

— А воду пил?

— Пил.

И переубедить твердолобого воина не получалось. Вальд решил убедить хирдманна, что дождя не было — не тут-то было, воин едва не убедил астронома, что они и до сих пор лежат в Крогли при смерти под палящими лучами, а это — их бред от жары, жажды и ранений. И не было никаких круговин, и не было ни Второго, ни Третьего круга. Да и ведьмы не было. Вальд опешил и отстал от хирдманна, которых криво усмехнувшись уголком рта, неутомимо пошагал вперед. Янина без сил опустилась на каменистую пыльную почву:

— Все. Я не могу больше идти.

Хирдманн вернулся, молча сунул кладь ведьмы астроному, закинул слабо сопротивляющуюся девушку на плечо и вновь отправился вперед.

— А я не смогу идти, ты меня на второе плечо закинешь?

— Нет.

— Почему это? Ты меня здесь бросишь?

— Нет.

— Тогда почему не помогаешь?

— Болтать можешь, идти можешь.

— А если замолчу?

— Когда замолчишь, привал сделаем.

— А что ж ты раньше не сказал? Я прям сейчас заткнусь.

— Потому что ты не затыкаешься.

Вальд пожал плечами — да уж, с таким аргументом не поспоришь. Хирдманн остановился, опустил ведьму вниз, сложил сумы:

— Все, привал. Надо отдохнуть.

Астроном с облегчением вздохнул. Повертел головой так, что хрустнула шея. Вдруг повеяло чем — то, слабенько так, но ощутимо. Вальд почувствовал это шевеление воздуха всей кожей — наверное, так мать впервые ощущает первое движение своего еще не рожденного ребенка. Схватил плоский камень, что тут в изобилии валялись, и начал рыть. Воин и ведьма переглянулись — не сдвинулся ли наш юный друг? Вальд продолжал рыть да так, что комья летели в разные стороны — и вот, почва стала влажной, а потом и мокрой. Вскоре в выкопанной ямке забил небольшой фонтанчик.

Ямка довольно быстро наполнилась водой. В сухом пыльном воздухе упоительно запахло влагой.

— А ты уверен, что эта вода нам не чудится? — хирдманн не мог упустить такого случая.

— Нет, что ты! Это же ты нас сюда привел, здесь нам просто-напросто не может ничего казаться.

Здесь все — реальное.

Янина рассмеялась, болезненно сморщилась, на потрескавшихся от жажды губах выступили капельки крови:

— Он прав, тут все — правда. Мы ушли из той долины. Здешняя реальность уже давно не приносит никаких сюрпризов, несмотря на все наши мысли.

После того как все вдоволь напились отстоявшейся воды, Вальд продолжил копать, вырыв приличным размеров бассейн:

— Искупаться я хочу. Да и вам не мешало бы, особенно после той глиняной ванны. От нас разит, как от животины какой. А от хирдманна — так и дохлой животиной, — подмигнул ведьме, — И те, кто окажется здесь после нас, рады будут найти здесь воду.

— Ха, и кто здесь еще может оказаться? Наши подруги син?

— Да мало ли…

Наплескавшись в прохладной воде, мужчины занялись обустройством ночлега, чтобы соорудить хоть мало-мальски удобные лежанки из того, что у них было. Янина купалась, пока не замерзла. Раздеваясь, стянула с головы укутывающую тряпку — вместо прежних роскошных кудрей ощутила бархатистую поросль коротеньких волос, вздохнула… А и пусть их, волосы не зубы — отрастут! Потом попыталась соорудить магический костер. Вальд же почувствовал воду, может и ее умения вернутся, хоть в малой степени. И верно, на сооружение костерка, который пылал на пустой почве, сил как раз и хватило. Янина попыталась сотворить что-то более значительное — типа ужина или дичи на ужин. Но магии хватило лишь только на пламя, и за это спасибо.

Стемнело. Путники, посовещавшись, решили дозор не выставлять. От кого стеречься? Случайно сюда никто не забредет, а от того, кто здесь обитает, не поможет ни дозор, ни их объединенные силы. Скоро багровая мгла стала вовсе непроглядной, слабенький огонек костра не мог отодвинуть мрак и пора было укладываться спать. Заняться больше было нечем и вымотались за, так сказать, день, изрядно. Пора и на боковую. Ночь прошла спокойно, путники спали, расположившись вокруг огня, на всякий случай лишь привязали к рукам по веревке — если вдруг что-то начнет случаться с любым из них, остальные почувствуют. На равнине воцарилась тишина. Когда забрезжил слабый рассвет — там, где предполагалось взойти местному светилу подобие неба стало гораздо светлее окружающей серости — к костру пожаловала какая-то местная тварь — шестиногая, ростом с большую собаку, в центра лба — витой рог. Пожаловала, побродила вокруг, принюхиваясь. Но покой уставших путников не нарушила. Постояла в оцепенении возле ведьмы, а потом также неслышно, как появилась, исчезла в багровом мареве. Воздух на равнине начинал светлеть, становилось прохладнее. Вальд приоткрыл глаза, потом поплотнее закутался в тряпку, что служила одеялом, и уснул.