Ведьма и хирданн устало брели по пескам Крогли под палящими солнцами Зории.

Возвращение на родную планету их не радовало — они вернулись одни, в силу какой-то нелепой то ли случайности, то ли ошибки оказавшись здесь. В то время, когда Вальд остался там, в Третьем круге, полном опасностей, один. Неизвестно где. Неведомая сила выкинула Вейлина и Янину в тот самый момент, когда, открыв глаза, они обнаружили, что Вальда уносят в неизвестность какие-то странные зверюги с тремя рогами, похожие на огромные комки шерсти с ногами. Пытаясь помешать, были ведьма и хирдманн подхвачены мощным порывом обжигающе горячего ветра, который вытолкнул их из обоих Кругов, отправив на Зорию. И вот теперь приходилось тащиться по песчаным дюнам, столь похожим одна на другую, что движения вперед не заметно. Словно топчутся на одном месте, размеренно поднимая и опуская ноги. У ведьмы и хирдманна не осталось ни припасов, ни одежды. Их выкинуло в том, в чем они спали, только куски веревки, привязанной к рукам, остались. Если в ближайшее время не они не наткнутся на оазис — можно смело тратить последние силы на то, чтобы выкопать себе по могилке. И поставить последний медяк на то, что им крышка. Окончательная и бесповоротная, несмотря на магию колдуньи и силу хирдманна. Уже смирившись с поражением, бар и хирдманн скатились со слишком крутого бархана, решив идти до последнего. Никакого рытья могилок. Не останавливаться, не тратить остатки сил на разговоры.

Бывшие враги теперь понимали друг друга даже не с полуслова, а с полувзгляда. Упав в горячий песок, Вейлин помог подняться ведьме и они вновь побрели. На барханы не понимались — подъемы отнимали так много сил и времени, что кажущаяся легкость при спуске не стоила того.

Торопиться все равно уже не стоило. Бежать теперь некуда, да и не за чем. Вдохновитель и главный подпиныватель всего их сумасшедшего похода остался там, в Третьем круге. Им же туда пути теперь нет, наверное нет. Когда ведьмины круговины пропустят их вновь — Янина не имела ни малейшего понятия. И пропустят ли вообще. Она никогда не слышала о путешественниках сквозь пространство, которые смогли вернуться хотя бы из Второго круга. А уж о тех, кто собрался попасть туда еще раз — и вовсе. Да и найдут они теперь эти круговины, или сдохнут тут — кто знает. Перед глазами плыло, бескрайние пески сменяло багровое марево — словно вновь оказались в Третьем круге, только теперь это их личный Третий круг, в который они попали в наказание за то, что сделали или не сделали в течение жизней. И теперь медленно бредут, неотвратимо отбывая наказание.

Светила клонились к горизонту, глотки пересохли так, что горячий воздух при дыхании царапал горло. Еще шаг, еще один, еще один. Лишь постоянный шелест перемещаемого песка…

Лишь хриплое дыхание, лишь едва слышное поскрипывание суставов при ходьбе… Еще шаг, еще один, еще один — до беспамятства, до потери собственного «я», мерно растворяющегося в бескрайней пустыне. Хирдманн несколько раз хотел помочь ведьме, предлагая свою собственную спину в качестве средства перевозки, но она отказалась, прошелестев едва слышно, что, мол, все равно скоро сдохнем, зачем утруждаться. Попросила лишь не оставлять ее до последнего — пока не убедится, что она умерла, тогда только закопать. И снова — шаг, еще один и еще один…

Солнца немного ослабили свой жар, готовясь к отдыху. Остывающий песок издавал щелкающий звук, дышать стало немного легче. Подступивший полумрак скрадывал цвета, окрашивая пески в темноту. В краткий миг между сумерками и ночью Вейлин с Яниной наступили на ведьмины круговины. Те самые, что были неподалеку от оазиса Симоны. Других здесь просто быть не могло. Переглянулись, не сговариваясь, взялись за руки — откуда только силы взялись — шагнули вперед, наступив на первый синий круг. Янина начала произносить шелестящим шепотом заклинание, стараясь чтобы слова хотя бы звучали отчетливо, не до громкости уж. В ответ на ее заклинание — или совпало? — где-то вдалеке глухо зарокотал гром — и это среди ясного-то неба…

Круговина ярко вспыхнула, моргнула и погасла. И больше не проявляла никаких признаков жизни, как ведьма ни старалась. Совершенно выбившись из сил, бар Янина рухнула на холодный песок.

Хирдманн, устало наблюдавший за ее бесплодными попытками, глубоко вздохнул, взвалил бесчувственное легкое тело девушки на плечо, и побрел в сторону оазиса, темнеющего впереди.

Утро застало хирдманна и ведьму в отчаянном положении. Беспощадные дневные светила уже давно поднялись и приближались к зениту, заливая ярким светом пустыню. Всё, что было живым в этом уголке, давно попряталось в укрытия, пережидая период безжалостного зноя.

Обессиленные путники лежали под палящими лучами. Вейлин очнулся первым от яростного жжения, которым наградили его солнца. Вся голова горела, словно было опалено пламенем, что было не так уж далеко от истины — на песке можно было спокойно вскипятить воду — было бы в чем и была бы вода. Оглянувшись, хирдманн обнаружил свою спутницу, лежащую навзничь. Ее лицо уже побагровело. Сгреб девушку за плечи и потащил волоком — поднять сил не было — к таким близким деревьям, в спасительную тень. Едва ступив под полог чахлых кустов, что росли на границе песков и оазиса, вновь потерял сознание… Очнулся, когда светила уже миновали полдень и начали клониться к горизонту. Подполз к Янине, прислушался, вроде дышит. Пусть редко, с хрипами, но все же жива. Оставить ее одну побоялся. Вскинул, пошатываясь, ее на плечо, которое стало таким костистым, потеряв в пути мускулы. Побрел к центру оазиса, где должна быть хижина той ведьмы-самоучки. И хижина оказалась на месте. Воспрянув духом, хирдманн осторожно уложил возле в тени свою спутницу. Оглядевшись, заметил тот самый родник, который стал неухоженным, но все же исправно исторгающий из глубин прохладную влагу. Песком почти полностью занесло водоем, в который раньше собиралась вода. Застонав от счастья, хирдманн припал растрескавшимися губами к воде. Пил долго, горло мучительно болело от холодной воды, но он не отрывался, пока не замутило. Пришлось ждать, пока прекратится круговерть в голове.

Намочил тряпку, оторванную от подола истрепанной рубахи, и поднес к лицу ведьмы. Первые капли, упавшие ей на лицо, никакого действия не возымели. Хирдманн осторожно обтер ее исхудавшее донельзя лицо, потом намочил тряпицу еще раз, и вновь накапал воду — теперь уже на растрескавшиеся губы. И снова никакого отзыва. Терпения хирдманну не занимать, он решил, что раз ведьма дышит, значит, очухается. И повторял попытку еще раз, и еще раз. И в какой-то из бесконечных повторов затрепетали ресницы, дыхание участилось, стало глубже. Хирдманн на подгибающихся от слабости ногах добрел до хижины, нашел там какую-то плошку, набрал воды и, приподняв ведьму, постарался напоить ее, пролив почти половину благословенной влаги. Но и этого количества хватило, чтобы беспамятство ведьмы перестало быть таким пугающе-глубоким и сменилось тяжелым сном, сном выздоравливающего. Дотащил Янину до хижины, там все осталось таким же, никто не забредал на этот уголок после их посещения. Уложил спящую тяжелым сном девушку в гамак. Пошарил по шкафам, нашел горсть орехов, жадно съел их, заглушив угрызения совести тем, что Янине сейчас твердую пищу не осилить, а ему нужны силы, чтобы позаботиться о ней. Напился вволю. И дал себе отдохнуть.

В сумерках слышались звуки выбирающихся из своих дневных убежищ обитателей оазиса.

Какие-то невидимые и неведомые птицы зачирикали, запищали и запели, радуясь наступившей прохладе. Где-то затявкала пустынная лисичка, преследуя свою жертву. Домашний скот Симоны оказался гораздо благоразумнее их хозяйки, они не покинули пределов оазиса, находя себе пропитание и воду самостоятельно. Оставшись без хозяйки как-то раздобрели и отъелись. Корова только мычала, мучаясь от боли — ее уже очень давно не доили и разбухшее вымя досаждало рогатой красотке. Вейлин возблагодарил Всемогущего Олафа за подаренные возможности. Теперь он точно знал, что и он, и Янина выживут. У них есть укрытие в самом центре пустыни, где их никто не побеспокоит; у них есть еда и вода. И Янина, может быть, вернет себе часть утерянной силы и восстановит круговины. А потом они попробуют вновь попасть в Третий круг. И помогут Вальду. Хирдманн ощущал нечто непривычное, какое-то смутное беспокойство, порожденное их отчаянным положением. Надо будет поинтересоваться у ведьмы, что это за беспокойство такое, никогда раньше не посещало воина подобное.

Нашел ведро, подобрался к корове. Омыл прохладной водой ее воспаленное вымя. Первую порцию молока, которую сцедил, вылил коту, появившемуся из зарослей. Хирдманн верил, что все животные приносят пользу. Пусть это и ведьмин кот. Белоснежный котяра с рыжими подпалинами бочком подкрался к миске, недоверчиво обнюхав, сменил гнев на милость и, благодарно мяукнув, с довольным урчанием принялся за молоко. Хирдманн кивнул себе, мол, можно теперь и нам молочка-то отведать. Почти полное ведро — вот богатство-то! Оставил молоко в хижине, прикрыв найденной чистой дощечкой, чтобы всякие лакомые до молочка зверюшки не добрались первыми.

Позаботившись об остальных животных, хирдманн свернул шею одному куренку — который дал себя поймать, и подготовив тушку надлежащим образом, занялся поиском хоть какой-нибудь посудины, чтобы сварить бульон. Он точно знал, что иную пищу им обоим сейчас не осилить — съеденные орехи даже ему не пошли впрок, желудок забурлил, и исторг из себя жалкую кучку премерзко воняющих остатков. Добравшись до хижины, перевернул все ящики, ища трут и огниво.

Бурчал едва слышно, что-мол, рано Олафу благодарность вознес, не совсем еще спаслись.

Проклятая ведьма, печально вспомянутая Симона, видать, огонь чарами вызывала. Что же теперь куренка этого сырым есть, что ли? Услышал позади себя шорох, резко обернулся, закружилась голова, вновь подступила тошнота, и Вейлин рухнул на прохладный пол.

Очнулся — сколько же раз за это путешествие хирдманн терял сознание, за всю жизнь столько не насчитать — в хижине мягко светила коптилка, из дверного проема доносился аромат куриного бульона, приятно пахло сухими травами. Все, что в хижине валялось, теперь прибрано, разложено по предназначенным для этого местам. Стол чисто выскоблен, накрыт, только кушаний пока не подано, дожидаются своего часа. Щекой хирдманн почувствовал мягкость, приподнявшись, разглядел, что лежит на полу, но под головой — подушка, накрыт легким одеялом: пустыня по ночам шутить не любит, днем берет измором и жарой, а ночью — холодом. Во дворе горел небольшой костерок. Вейлин, поднялся, чувствуя, как от усилия трясутся ноги и руки. Ругнулся про себя, что умудрился измотать до такой степени почти совершенную машину убийства.

Пошатываясь, выполз во двор. Возле костерка хлопотала Янина. Ну, как хлопотала, тоже еле ползала, но она доделала все, что не успел хирдманн и, умудрившись-таки добыть огонь, сварила супец, который так восхитительно пах, что желудок воина вновь напомнил о себе острой резью.

Вейлин пошатнулся, едва не свалившись в костер, ведьма успела подхватить его под руки.

Покачиваясь, опираясь друг на друга, доползли до скамьи, что стояла рядом с дощатым столом под навесом, неподалеку от хижины. Медленно шаркая ногами, Янина принесла посуду из шкафа.

Стащила котел с рогатины и волоком, стараясь поменьше расплескивать, дотащила до стола.

Хирдманн мог только смотреть, как она старается, не в силах даже поднять руки. Янина наполнила глиняные чашки и поставила их на стол. За все это время никто из них не промолвил ни слова, экономя силы. Ведьма и хирдманн припали к живительному бульону, тянули, обжигаясь, горячую жидкость. Опустевшие чашки Янина наполнила вновь. Суп выпили весь, прикрыли разварившееся мясо и взявшись за ручки котла, уволокли его в хижину. Вейлин помнил утреннее пробуждение и до сих пор ощущал жжение — лицо опухло и пошло волдырями — отдыхать-то в пустыне надо в укрытии, а то мало ли, когда придется проснуться. Если придется. Хваленная способность восстанавливаться быстро куда-то запропала у обоих. Лицо Янины выглядело немногим лучше, вместо волдырей проявилась краснота и глаза отекли так, что выглядели как щелочки. Янина забралась в гамак, благодарно что-то прошелестев — голос у нее пока не восстановился. Хирдманн улегся на полу в хижине, где все еще лежала его подушка, подложив под себя еще какое-то тряпье бывшей хозяйки. Они моментально уснули. И сон их был тих и спокоен. Напоенные и накормленные, друзья спали, восстанавливая силы.

Рассвет застал их на ногах — животные накормлены, напоены, пристроены в бывшие обиталища, очередной неосторожный куренок распрощался с жизнью, возрождая силы ведьмы и хирдманна в виде наваристого бульона. Сегодня они попробовали подкрепиться мясом — вчерашним, оказавшимся на диво вкусным даже без соли. В оазисе хозяйничали, словно собирались остаться надолго, восстанавливали все, что могли. Вновь выкопали небольшой котлован под стекающую из родника воду, с наслаждением выкупались по очереди. Вейлин ушел собирать хворост для костра, пока Янина плескалась, а ведьма занялась благоустройством хижины, пока хирдманн отмывался.

Дни текли неторопливо. Ведьма и хирдманн разговаривали мало, лишь по делу. Не потому, что сердились друг на друга, памятуя былую вражду, а лишь потому, что оба не отличались особой разговорчивостью. И ведьма и хирдманн часто с тоской вспоминали астронома, оставшегося в Третьем круге, его способность любой день, любое событие превращать в «День» и в «Событие».

Его разговорчивость, умение выворачиваться из любых ситуаций, способность радоваться жизни.

И у них вошло в привычку почти каждый день навещать круговины. Янина каждый раз пробовала открыть их, но по-прежнему неудачно. Ее ведьмовские силы возрождались очень медленно, их хватало теперь лишь на повседневную магию — типа зажигания огня и тому подобное. Раньше Янина никогда не использовала свои силы для таких мелочей. Костер, зажженный при помощи магии, пылал и без дров, но мог поглотить все, находящееся рядом, если вовремя этому не воспрепятствовать. Слишком банально, и бар Катарина приучала своих сестер хозяйничать без применения колдовства. А теперь — вот, приходилось зажигать жалкое пламя —.

Рассветы сменялись закатами, сезон дождей сменил засуху. Вылили положенное ливни, оазис вскипел в коротком периоде цветения. Живность расплодилась, позволяя разнообразить стол блюдами из дичи. Потом налетели ветра, занося все вокруг песком. И лишь смена сезонов позволяла разбивать унылую череду прошедших дней. И ожидание, постоянное ожидание чуда не давало впадать в отчаяние. Однажды среди ночи, Янина проснулась с бешено колотящимся сердцем от своего собственного крика. Разбуженный хирдманн вскочил из своего гамака — они давно уже соорудили удобное лежбище и для него:

— Что? Что случилось?

Янина несколько мгновений пыталась совладать с дыханием, постепенно успокаиваясь:

— Он жив! Я точно знаю, что он жив! Вальд способен выжить в любых условиях! Помнишь, через что он прошел, пока добрался до Крамбара? И потом, он и потом, — ведьма с мольбой уставилась на хирдманна.

— Тебе приснилось что-то?

Ведьма стихла, припоминая, кивнула:

— Сон был путанным, часть уже из памяти вылетела. Но я видела, видела его: он попал-таки в хронилища, и сидел в какой-то очень пыльной комнате, связанный. НО ЖИВОЙ! И хитро так улыбался. А потом подмигнул в пустоту, будто знал, что я его вижу.

Хирдманн покрутил головой, он-то точно знал, что не все сны — правда, но разубеждать ведьму не стал. Ему от этого хуже не будет, пусть ее, лишь бы не ходила, как потерянная, уткнувшись взглядом в песок, и не вскакивала с дикими криками по ночам. Если ей так угодно и так спокойнее — пусть верит в это. Хирдманн не допускал и мысли о том, что его пропавший друг умер, но на встречу с ним в ближайшее время не надеялся. Когда они смогут снова открыть путь в другие Круги, вот тогда можно на что-то начинать надеяться.

— Спи, отдыхай. Хорошо, что он тебе знак подал.

Янина, немного успокоившись, улеглась, поворочалась какое-то время, потом засопела. Хирдманн так и не смог уснуть до утра.