Янина не сразу привыкла к оседлой жизни в песках. Она почти лишилась колдовских сил, потеряв единение с остальными бар, которое ощущалось, пусть изредка, даже во Втором и Третьем кругах. Сейчас она была совершенно одна, если не считать ненавязчивого присутствия бывшего врага — хирдманна Вейлина, ставшего настоящим другом. В небольшом оазисе, затерянном в самом сердце Крогли, работы всегда хватало. Вставали рано, когда еще даже небо не светлело, стараясь сделать как можно больше до наступления жары. Расчищать яму для родника, песчаные берега которого все время норовили обвалиться — пока не догадались обмазать их размоченной глиной; ухаживать за животными, прибираться в хижине, готовить еду — немудрящие занятия, но они отнимали почти все время. Одежда истрепалась и нужно придумывать, где раздобыть новую — или придется забить козу, чтобы из ее кожи и меха сшить хоть что-то, хотя козий сыр любили оба.

Вейлин решил соорудить за хижиной удобный нужник, чтобы не бегать по кустам, особенно в темноте, когда есть вероятность наступить на что-нибудь ядовитое, или на кого-нибудь с зубами.

Раскопал приличных размеров яму — и наткнулся на тайник с зарытыми тяжеленными сундуками.

Судя по всему — Симона прятала добычу тех путников, которые с ее помощью прощались с бренным существованием. Чего только не было в тех сундуках: оружие — самое что ни на есть разнообразное; украшения, книги, специи. А уж одежды хватало с лихвой. И козе оставили жизнь.

Содержимое последнего, самого нижнего сундука заставило опешить и замереть — в нем лежали человеческие кости, судя по размерам — детские. Когда сундук открылся, хлынула вонь — ребенка закопали, похоже, живьем — то, что осталось от рук, было судорожно сжато, словно маленький пленник до самого последнего вздоха царапался доски, пытаясь выбраться. Симона явно намеревалась расширить свои познания в области запретных заклятий, для чего и приберегала эти останки. Янина и Вейлин похоронили кости на опушке, завернув в самое красивое из найденных одеял. Поставили над могилой камень, на котором хирдманн выцарапал на крамсонском: «Покойся в тиши». Янина положила на рыхлый еще песок небольшое подобие венка, сплетенного из веток и листьев. И когда становилось особенно грустно, ведьма приходила к этому камню в поисках утешения. Обеспечивая себя самым необходимым, друзья не забывали навещать круговины в надежде, что однажды смогут заставить их работать. Или они как-то самопочинятся. Каждый раз Янина, наступая на крайний круг, брала мозолистую кисть хирдманна, крепко сжимала ее и думала, что ну вот в этот самый раз получится.

В этот день все было, как всегда — уборка, готовка, уход за живностью, отдых в полуденные часы. Вечером, когда стихнет ярость светил, собирались отправиться к круговинам. Янина отправилась к могильному камню — найдя немного цветов, она спела небольшой венок, чтобы почтить память неизвестного малыша, нашедшего здесь такую страшную смерть. Взяла немного воды, чтобы полить чахлые кустики, посаженые в последнее посещение — надеялась, что они приживутся и хоть немного оживят унылую могилу. Еще не дойдя до камня, почувствовала, что-то неладное. И верно — могила была раскрыта, детские косточки в беспорядке валялись на песке, одеяла не было, и не было маленького черепа, который они с таким благоговением уложили в голова могилы. Янина замерла, стараясь не дышать. В оазисе были чужие. И они пожаловали явно с недобрыми целями. Едва не рванула к хижине в панике. Мелькнула мысль, что надо бы как-то предупредить хирдманна. А может быть чужаки этого и ожидают? Тихонько развернулась, венок положила-таки рядом с развороченной могилой. Потом, если наступит это «потом», нужно будет упокоить останки более надежно, чтобы ни зверь, ни человек не смогли больше побеспокоить маленького страдальца. И отправилась к хижине, стараясь не хрустеть попадавшимися под ноги веточками. Вот и пригодились уроки Вейлина — иногда он учил ведьму ходить неслышным охотничьим шагом, скрадывая ту дичь, что посылала им великая Крогли. В предполуденной тишине, когда в оазисе и вокруг него все звуки стихали, страшась предстоящей жары, и все живое стремилось спрятаться как можно лучше от палящих лучей, отчетливо послышались голоса.

Женские голоса. Где-то около хижины. Янина вздрогнула — это могли быть бар, а могли быть и син. Если бар — ура! Они спасены. Бар Катарина сможет помочь. А если син — что ж, этот вариант тоже неплох — значит, круговины-таки заработали, и, значит, можно попробовать проникнуть хотя бы во Второй круг, потому что на Зории никогда не было син. Стараясь идти быстро и бесшумно — насколько это возможно среди множество валяющихся сухих веток — Янина подобралась к хижине. Спрятавшись среди кустарников, попыталась разобраться в происходящем. Почему не видно и не слышно Вейлина? Это совершенно не похоже на хирдманна, должны быть слышны звуки сопротивления, боевой клич, наконец. С опушки потянуло запахом паленого. Янина насторожилась, переместилась чуть в сторону и едва слышно охнув, прижала руки ко рту. В очаге полыхал костер, добавляя жару к окружающему пеклу. Слишком рано она обрадовалась, решив, что ее устраивают оба варианта — присутствие и син, и бар. Она не учла кровожадности, злобы и подлости син. На углях лицом вниз лежал Вейлин, руки и ноги его судорожно дергались от боли и ожогов. Одна из син подняла воина, плеснула ему в лицо водой, что-то глухо проскрипела ему в покореженное пламенем ухо. Вейлин отрицательно покачал головой и снова рухнул в костер, издав глухой вопль. Янина едва сдержалась, чтобы не выскочить из своего укрытия. В этот момент из хижины вышли остальные снежные ведьмы. Одна из них держала в руках толстенную рукописную книгу и восторженно ухмылялась. Янина, разглядев, какую именно книгу несет син, вновь непроизвольно дернулась вперед. Книга была копией злополучной Книги теней. Оригинал-то они уничтожили, но даже и не задумались, что может быть копия. Симона переписала ее. Ээх, что было не обшарить хижину более тщательно… а теперь — слишком поздно. Успеть бы хирдманна спасти, пока его совсем не замучили. Син вновь вернулись в хижину.

Янина нащупала нож за поясом — хирдманн приучил никогда не расставаться с оружием.

Дождалась, когда возле очага осталось парочка худощавых син, с которыми она могла бы справиться и шагнула вперед. От неожиданности снежные ведьмы застыли — их бледные лица были покрыты крупными каплями пота с непривычки к такой жаре — бар Янина прошла между ними и, казалось, всего лишь легонько взмахнула лезвием, наточенным до бритвенной остроты, а син уже лежат на песке, орошая его кровью из широких ран поперек горла. Они не успели даже пискнуть, чтобы предупредить своих. Янина потянула хирдманна из огня, стараясь не причинять лишней боли и без того уже изрядно пострадавшему воину. Но хирдманн был слишком велик и тяжел, пришлось тащить его волоком, волей-неволей причиняя страдания. Увидев обожженное лицо вблизи, что-то в голове лопнуло и рванулось наружу, неистовая ярость и гнев переполняли мысли. Руки затряслись, ведьме пришлось сдерживать нетерпение и уговаривать себя не спешить.

Надо дождаться, чтобы эти твари вышли. Чтобы отвлечься и успокоиться, занялась ранами хирдманна, который от боли потерял сознание и лишь глухо постанывал в беспамятстве. Его бог смиловался и лишил чувств своего верного пса в подходящий момент. Янина осмотрела ожоги — лицо обгорело полностью, страшные зияющие раны кровоточили, и сделать хоть что-то не представлялось возможным. И самое страшное — они выкололи Вейлину глаза, выкололи с особой жестокостью, пронзив не только глазные яблоки, оставив в каждой глазнице небольшой острый колышек, который попал и в мозг. Колышки тлели… Единственное, чем ведьма могла облегчить мучения — это милосердная чистая смерть. Потому как лекарская магия ей все еще была недоступна, а тут требовались совместные усилия и не одной бар. Пришлось смочить тряпку, оторванную от подола, в воде и положить на то, что раньше было лицом. Лишить бессознательного хирдманна жизнь походя не поднялась рука. Чудо, что воин еще жив. Осторожно положила его в тени кустов рядом с очагом — далеко оттащить не представлялось возможным — слишком он тяжел. А силы надо бы поберечь, чтобы противостоять засевшим в хижине ведьмам, сколько их там, кто бы знал. И кто бы знал, может быть, они уже давно заметили, что происходит на опушке и теперь затаились, ожидая, когда Янина попытается войти. Придется рискнуть. Бар подкралась к дверному проему и затаилась, судорожно зажав нож, занесенный для удара. Одна из син показалась на пороге — лица их были незнакомы Янине, да, впрочем, со всеми-то син она и не успела познакомиться в занесенном снегом Втором круге — с возгласом, чтобы оставшиеся на опушке поторопились и не возились с верзилой слишком долго, мол, все равно говорить он не собирается, пора сердце у него вырезать и не забыть про гениталии — все эти части тела могут пригодиться Син-Син. Разглядев, что ее кровницы валяются с перерезанным горлом, син рванулась было к поверженным ведьмам, но спохватилась, что невидимый враг может подстерегать ее, и шагнула обратно в хижину. Но не тут-то было, взмах острого лезвия лишил син возможности вернуться хоть куда-то, выпустив приличное количество быстро впитывающейся в песок крови. Янина не меняла тактику — ей нужно было убить их, убить всех, по возможности как можно тише, чтобы не всполошить тех, кто еще жив…

К сумеркам все син были мертвы. Янине пришлось обшарить весь оазис, чтобы убедиться, что чужих здесь больше нет. Все снежные ведьмы были убиты одинаково — бар перерезала им глотки. А теперь стаскивала в кучу, решив сжечь их тела — копать для них могилы она не собиралась — слишком много чести, а оставлять в оазисе, в котором придется провести еще какое — то время — тоже не вариант. Будет поминальный костер для хирдманна из трупов его врагов. Пока Янина таскала тела, пошатываясь от усталости, хирдманн умирал, умирал, мучительно хрипя.

Покончив с трупами, ведьма разыскала среди оружия, брошенного на пол хижины, ритуальный меч воина. С трудом дотащив тяжеленный меч, она вложила прохладный металл в руки умирающему.

Едва слышно хирдманн шептал что-то невнятное. В горле у него что-то мучительно хрипело и булькало, в углу сожженных до струпьев губ показалась кровь. Янина выжала на спекшийся рот несколько капель воды, пытаясь утихомирить боль. Смерть все не приходила, заставляя такое сильное прежде тело то мучительно вытягиваться, то судорожно сжиматься, корежась от боли. Уже стемнело, лишь на горизонте светилась узкая багровая полоса, предвещавшая бурю, хирдманн все еще мучился. Янина начала задумываться, не будет ли милосерднее самой закончить путь Вейлина, но она не знала, как отнесется его кровавое божество к тому, что смерть придет от руки женщины.

Хотя, по большому счету, жизни его лишили женщины, пусть обманом и колдовством, но… Янина запуталась в собственных рассуждениях, голова болела, глаза саднило от непролившихся слез, руки тряслись от напряжения. Заменила воду на чистую и прохладную, уселась рядом с умирающим. Он впал в забытье, не переставая шептать что-то неразборчивое, Янина надеялась, что он так и уйдет, не чувствуя боли. Выпила набранную воду сама, поднялась набрать еще — чтобы было, на всякий случай — и почувствовала зов. Внутренним оком увидела Вальда, который входил в какие-то низковатые для него двери, шел, набычившись и тревожась, смогла услышать его голос, произносящий их имена — ее и хирдманна. Потом все пропало, так же внезапно, как и появилось.

Ведьму шатнуло, она попыталась схватиться за куст, поранила руку о колючие шипы и тупо воззрилась на капельки крови, выступившие на ладони. В голове вновь раздался голос, но это был уже не Вальд:

— Здравствуй, Янина. Здравствуй, девочка, — голос был хрипловат и ооочень низок, — Я могу тебе помочь, ты только попроси.

Тряхнула головой, отгоняя наваждение. Не нужна ей сейчас ничья помощь. Никаких и ничьих богов. С хирдманном еще не все кончено. Может, его здоровья хватит и он выкарабкается, хотя в это верилось с трудом. Мертвых син она уж точно похоронит сама — вон и кострище готово.

Решила сжечь син сейчас, чтобы не пришлось этого делать потом, когда придет день и вновь наступит жара. Останавливало лишь то, что такой немаленький костер будет виден издалека и мало ли кого привлечет… А! Была не была!

Сухие поленья, что притащила Янина для погребального костра, занялись в миг.

Разбушевавшееся пламя жадно пожирало то, что осталось от снежных ведьм. Бар Янина ожидала, что вот-вот тошнотворно завоняет паленым мясом, но син почему-то горели без запаха, и так быстро, таяли, как снег. Костер прогорел еще до того, как взошло пятое ночное светило. Ведьма с облегчением вздохнула, одной проблемой меньше. Девушка чувствовала себя совершенно разбитой и такой грязной. Вейлин был все еще жив, все еще лежал без сознания. Намочила чистую тряпицу в прохладной воде, укутала обожженное лицо хирдманна, стараясь не коснуться глаз — деревянные колышки удалять побоялась, даже и прикасаться к ним боязно — как бы хуже не стало.

Больше ничем помочь воину она не могла. Нужно заняться животными. А потом позаботиться о себе — попыталась вспомнить, что и когда она ела последний раз и не смогла. Из загончика давно раздавалось возмущенное блеяние и мычание — те из животных, что остались в живых, настойчиво требовали внимания.

…Управившись со своим маленьким хозяйством, вошла в хижину, огляделась и поняла, чем ей нужно будет заняться в первую очередь потом. Если наступит это «потом». Прежде всего, надо отнести копию Книги теней бар Катарине. Она придумает, что с этой книгой делать. Может быть, некоторые из заклинаний уже перестали быть запрещенными. Например, переносящее заклинание — оно бы очень пригодилось в ее дальнейших странствиях. Нашла кусок ткани, завернула Книгу теней и положила на видном месте — чтобы не забыть. Итак, сначала — хирдманн, потом Книга, а потом уж попробовать попасть во Второй круг. На рассвете она еще разочек все-таки попытает счастья на круговинах — вдруг заработали, должны же были син как-то сюда добраться. Пришла запоздалая мысль, что надо было хоть с одной из син пообщаться — как они попали на Зорию, и как собирались убираться отсюда, но было слишком поздно — прах снежных ведьм уже остывал, чтобы быть развеянным на рассвете среди песков. Если бар Катарина не сможет отправить свою кровницу во Второй круг, придется идти в Мир, искать друзей Вальда, о которых он в свое время прожужжал все уши, и просить помощи у них.

Обнаружив под столом черствую лепешку, отряхнула ее от налипшего песка, плюхнула в кружку из бутыли простокваши и пошла к хирдманну. До рассвета еще достаточно времени, чтобы вот так сидеть и смотреть, как жизнь покидает того, кто стал ей другом. Дожевывая последний кусок, подумала, что надо бы пойти ополоснуться в том водоемчике, который они соорудили возле родника, и с этой мыслью уснула, уронив пустую кружку. Янина свернулась на прохладном песке рядом с тяжело хрипящим хирдманном. Из кустов, настороженно озираясь, вышел кот, обнюхал спящих. Не обнаружив для себя опасности, долакал остатки пролитой простокваши, и улегся рядом с ведьмой, предварительно тщательно умывшись — не по-кошачьи это, не умываться-то. Так они и встретили рассвет.

Когда Прим-дневной поднялся достаточно высоко, Янина проснулась. Потянулась, погладила кота и тронула руку хирдманна, пылающую от внутреннего огня. За прошедшую ночь Вейлину стало еще хуже — если только это возможно. Хрипы усилились — в груди у него что-то глухо клокотало, лицо покрылось коркой, местами лопнувшей и покрытой мокрыми язвами, кровь из уголков рта уже не капала, а стекала непрерывным ручейком, конечности судорожно подергивались. И он был в сознании. Пытался что-то сказать, но слышался лишь косноязычный шепот. Янина ахнула про себя от такого зрелища, упала рядом на колени:

— Вейлин, Вейлин. Что они с тобой сотворили… Я с ними поквиталась — так, как ты учил. Без лишних криков и суеты. Что я могу сделать для тебя?

— Убей меня, — едва разборчиво, хриплым шепотом, от которого сдавило горло и резко помутнело в глазах от нахлынувших слез.

— Я уже собиралась, но я подумала, что вдруг ты справишься, вдруг ты… Вдруг Олаф твой не примет тебя, — рыдание сдавило горло.

И снова тихий хрип:

— Не смогу жить, слишком долго в костре провалялся, — отдышался, — Олаф милосерден, он поймет.

— Это я виновата, не смогла раньше.

— Нет. Не виновата. Сам. Не смог защитить. Они колдовали.

— Да, да, я знаю. Давай я попробую, может смогу, может вернулась хоть часть силы, и я смогу залечить твои ожоги. Мои сестры залечивали и не такие раны, — попыталась улыбнуться сквозь слезы.

— Пробуй. Мне. Будет. Жаль с тобой. Расставаться. И Вальд, — кровь изо рта закапала чаще.

— Конечно, я обязательно. Я найду его. А сейчас помолчи, я попробую.

Хирдманн замолк, лишь шумное дыхание выдавало, что он еще жив. Встала, повернувшись к светилам, которые уже почти прошли половину неба, приближаясь к зениту. Подняла руки, ээх, нет трав нужных, чтобы усилить заклинания. Слова вспомнились легко, но ощущения силы не было.

Не чувствовала ничего, кроме усталости и глубокой печали, переходящей в тоску. Нет, не войти им с хирдманном в стан пустынных ведьм, не сидеть ему в привычном молчании, наблюдая за снующими бар. И никогда не примирятся бар с хирдманнами… Этот шанс узнать друг друга слишком хорош, и не случится того, что могло бы случиться. Не такие уж хирдманны и звери, как всегда считали бар… И снова придется остаться одной, как после того самого давнего изгнания из Крамбара. Ощущения тех времен нахлынули и поглотили ее. Снова одна, не на кого надеяться.

Отчаяние тянуло ведьму в свои пучины, обещая забвение… потом в висках застучало, перед глазами всплыло одно лишь слово «долг». И это помогло. Тоска отступила немного, пусть не ушла, но хотя бы так. Долг перед ведьмами — передать тайную книгу; долг перед Вальдом — ему там, в хронилищах, надеяться тоже не на кого, спас ее от отчаяния. Хоть и хотелось избавить хирдманна от мучений, потом полоснуть лезвием по своим венам, упасть, медленно истекая кровью и упиваться последним, что она увидит и услышит в этой жизни — бездонным небом, что куполом будет синеть над ней, дневным ярким светом, шелестом песчинок и журчанием родника…

Хирдманн захрипел, от бивших судорог заваливаясь на бок, Янина поспешила помочь. Но было уже поздно. Сердце Вейлина стукнуло последний раз и замерло. Он упал на спину, мускулы, сведенные от боли, расслабились и хирдманн затих. В наступившей тиши вновь послышались слабые полуденные звуки — шорох песка, едва заметный шелест веток оазисных кустов. И все. Вот и все, от хирдманна не осталось более ничего, кроме остывающего тела, рваных обгорелых тряпок на нем и ритуального меча…

Янина очнулась, когда уже и Торг-светило покинул небо. Воздух потемнел. Лицо и все, что не было скрыто одеждой, горело — провалявшись полдня на солнцепеке, трудно не поджариться.

Последнее, что она помнила, перед тем, как потерять сознание — это тоскливый звук ее прощального воя в прохладном воздухе, потом она просто упала рядом с умершим, попав под яростные светила. Сейчас голову тянуло к песку от тяжести, а глаза распухли от слез. Но себя жалеть было крайне некогда. Неподалеку белел прах сожженных син, который надо было развеять еще на рассвете. Нужно обмыть и переодеть воина — а это сделать будет ох как непросто — мужчина крупный и тяжелый. Помощи ждать неоткуда. Пора браться за дело. Только нужно сначала что-нибудь съесть, иначе можно свалиться рядом с хирдманном, и вместо одного не погребенного трупа будет два. Умывшись и наскоро перекусив, намазав солнечные ожоги маслом, найденным в сундуках, бар почувствовала себя гораздо лучше. Быстренько накормила скотину, даже коту досталось немного ласки и много молока — Янина ощутила себя не столь одинокой, хоть кто-то знакомый рядом звуки издает. Набрав воды и вооружившись тряпками, приступила к печальным обязанностям. И когда она закончила и критически оглядела содеянное, подумала, что Вейлин и при жизни не выглядел так хорошо. Для этого погребального костра Янина взяла самые сухие ветки, на хирдманна вылила кувшинчик самого благоуханного масла — из найденных воином запасов награбленного Симоны. Вложенный в скрещенные на груди руки меч тщательно наточен. Янина не знала, как хоронят воинов их сородичи, но подумала, что огненное погребение для ее друга станет самым подходящим. Постояла немного рядом с кострищем, держа зажженный факел, прощалась с Вейлином, вспоминая все те моменты, которые хотела сохранить навеки в своем сердце… Потом выпрямилась, вытерла глаза — не заметила, когда она начала плакать или просто не прекращала? — и подожгла ветки, занявшиеся в один момент и заполыхавшие так ярко, что осветили весь оазис. «Ну и пусть, пусть», — думала ведьма, — «Даже если это пламя видно из Крамбара, даже если все странствующие по Зории син увидят, пусть Хрон увидит, я не позволю пламени быть меньше». И пока тело умершего не превратилось в прах, Янина стояла рядом с костром…

Наутро пустынная ведьма составила план действий и решила строго ему придерживаться.

Решила заколоть корову и заготовить в путь вяленого мяса, чтобы нигде не останавливаться надолго и не тратить время для охоты. У кочевников она видела куски молочного продукта, кисловатые на вкус, назывались они «хурт» и были достаточно питательны — надо было приготовить этого хурта в достаточном количестве. Собрать суму, сложить туда самое необходимое — слишком тяжелую ношу не унести, а книга, которую придется взять в любом случае, уже весила немало. Ее Янина положила в отдельную сумку. В хижине прибралась, заготовила дров в очаге.

Путник, что забредет в оазис, найдет бы крышу, одежду, воду и немного еды, той, что не испортится со временем на такой жаре. Может быть, она таким образом спасет кому-нибудь жизнь.

Двери в сарае, где держали скотину, открыла, пусть идут, пасутся, так хоть с голоду не сдохнут.

Корова была единственной, кто требовал ежедневного ухода — поэтому и пришлось пустить ее под нож. Заготовка мяса оказалась процедурой утомительной и долгой. Янина успела оклематься и морально и физически. Прах Вейлина она собрала в найденную вазу, поставив ее на подоконник в хижине, вечерами у нее появилась привычка общаться с прахом и с приходящим на ночь котом.

Кота она назвала Тишкой, за то что он передвигался бесшумно. Лишь однажды Янина осмелилась сходить к круговинам. Она убедилась, что син проникли в оазис именно через них — песок все еще не замел всех следов. Но круговины по-прежнему не пускали ее во Второй круг.

Утром этого дня Янина решила устроить тщательную помывку — пока есть такая возможность. Путь через пески обещал быть долгим и нелегким. Умостилась в водоеме, наслаждаясь теплой водой, и замерла с куском мыла в руках. Дура, какая же она дура. И причем дура беспамятная, на что потратили время самые умелые бар, когда обучали ее?! Она же знает перемещающее заклятье — то, которое не запрещено! Она же им пользовалась. И сравнить теперь может и запретное и свое. Едва сдержалась, чтобы тут же не побежать в хижину. Быстренько покончив с мытьем, добыла из тайника копию Книги теней и, быстро листая хрупкие страницы, искала перемещающее заклятье. А! Вот оно! Не замечая, Янина бормотала, разговаривая сама с собой, напугала кота, который стремглав умчался в заросли кустов. Итак: каннабис, полынь горькая и кора элеми — это в запрещенном заклинании. В заклинании, что использовали бар, были: крапива, эстрагон (тоже из полыней) и ладан. А ладан близок к элеми, а крапива заменяет каннабис — вспоминались занятия по травоведению. Как можно было забыть про перемещающее заклинание! Скольких бед могли бы они избежать… Путешествие между мирами определенно сушит мозги… Настроение резко улучшилось — не будет долгого и опасного пути в песках Крогли, надо только найти травки да прочитать заклинание. Вот только одно «если». Если к ней вернулась сила.

Пробу сил решила отложить на тот момент, когда все будет готово к путешествию.

Получится — замечательно, через несколько мгновений оказаться среди сестер, прижаться к морщинистой щечке бар Катарины, что может быть лучше. Не получится — берем узелок, и топаем ножками, надеясь лишь на удачу и слабенькие человеческие силы. Янина, несмотря на свою молодость, а, может быть, благодаря ей, любила все делать обстоятельно и скрупулезно, поэтому все окончательно было готово лишь через два дня.

И вот, новое утро. Ведьма стояла на опушке с сумой за плечами, мешок с книгой держа в руках.

Разожгла небольшой костер, кинула в него найденные в хижине травы, и произнесла заветные слова. Сначала ничего не происходило. Уж было собралась огорчаться. Потом яркие лучи взошедшего Прима осветили какую-то неясную тень, что появилась рядом с костром — полупрозрачная дверь, приобретающая все более отчетливые очертания. Вскоре дверь стала реальной, такой же, как хижина и родник неподалеку, как кусты, как Тишка, сидящий возле ног и испуганно шипящий. Кота Янина решила взять с собой, не бросать же того, кто составлял компанию в это тоскливое время. Наклонилась, подняла кота, он немедленно вцепился в плечо, раздирая одежду и царапая кожу до крови. На сердце трепыхалась тонкими крылышками радость, грозя перерасти в неконтролируемую эйфорию, пульс уже и так бился где-то в районе горла. Пусть круговины и не открылись, но силы вернулись. Чуть поздновато — лечебная магия могла бы спасти Вейлина, но уж лучше так, и еще можно успеть помочь Вальду. А, может быть, хирдманн и был жертвой, которая открыла путь силе…

Закрыла книгу, спрятав ее в мешок, поправила узел на спине и потянула за дверную ручку.

Дверь, едва слышно скрипнув, открылась, оттуда повеяло влажной прохладой и послышался неясный гомон. Янина оглянулась, прощаясь с оазисом и шагнула вперед.