Медный дракон летел сквозь хронилища, стараясь не приближаться к тем закоулкам, в которых виднелась хоть какая-то тень. Во мраке мог быть или темнобородый или его приспешники, которые всегда предпочитали тьму. Вальд сидел между крыльев, крепко держась за выступающие чешуи, его так и подмывало заорать на все хронилища что-нибудь громкое и непристойное, просто так из чистого озорства. Дух захватывало от полета: тьма — быстро-быстро мимо, свет — медленное планирование. На память приходило полузабытое путешествие на драконах в детстве — тогда полетом насладиться не было возможности — слишком уж было страшно. Купер не любил тьму, хотя не особо страдал, попадая в затемненные области. И с ним было достаточно безопасно.

Вальд поверил ему. Поверил дракону, хотя давным-давно поклялся себе не верить ни одной летающей ящерице. А этому Медному поверил. Может быть, потому что в темно-золотых глазах этого ящера ярким светом сияло то, чего не было в проклятой семерке драконов-похитителей: доброта и человечность. Ха, человечность у дракона, да уж… Ну, а как иначе ее назвать — драконочность? Пусть уж лучше будет человечность. И Купер обещал помочь в поисках Селены.

Уж он-то знал эти места вдоль и поперек: Зад-на-колесах гонял маленьких драконов по всем хронилищам, добиваясь, чтобы ящеры могли ориентироваться в запутанных лабиринтах, не глядя.

И чтобы могли пробраться и в узкие лазы, и не потеряться в огромных пещерах. В хронилищах постоянства и нет мест, которые всегда остаются такими же, как при создании. Кроме пыльного зала для любимцев Хрона — бывших драконов-оборотней. При полете сквозь хронилища важно помнить о ловушках разума, создающих иллюзии. А уж это смогли вбить в голову даже Медному дракону. И он летел, летел не останавливаясь ни перед каменными стенами, возникающими на пути, ни перед огненными завесями, грозящими сжечь все, что попытается проникнуть сквозь них, ни перед водными потоками, что норовили смыть их куда-то во мрак. Лишь однажды дракон резко вильнул, уходя в сторону, когда пролетал над неким подобием залы для занятий, в которой мерзкое подобие человека восседало на стуле с колесами, размахивая огненным прутом над съежившимся драконом, переливающимся разными цветами — видимо от страха. Оказавшись достаточно далеко от этого места, Купер, сложив крылья, пошел на посадку.

— Мне надо чуток передохнуть. Вид моего бывшего ментора выбил из колеи, я не могу сосредоточиться. Если полетим дальше, можем попасть вовсе не туда, куда бы нам хотелось.

— А кто это был, над которым этот ваш Зад-как-его-там огнем махал?

— Это Радуха, он самый младший. Его тоже не очень-то жалуют. Но про него Зад говорит, что Радуха хоть в перспективе может оказаться хорош, а я безнадежен. Радужный дрессировке поддается, а я нет. Я удирал с таких занятий, где на меня чем-то машут, — осклабился в улыбке во все острые и очень-очень белые зубищщи. Вальд вздрогнул от такого зрелища:

— Ты это, улыбайся как-то поскромнее, что ли… Не пойми меня неправильно, улыбка у тебя, конечно, хорошая. Только вот слишком она зубастая.

Дракон кивнул, слегка сузив пасть:

— Так?

Вальд чуть не поперхнулся от смеха — то было еще зрелище. Дракон фыркнул. Смеялись долго, пока скулы не свело. Посерьезнев, дракон спросил:

— А как ты собираешься мать искать? У тебя есть какой-то план? Ты ее по запаху почуешь или можешь позвать ее так, что ты услышишь?

Вальд пожал плечами, вот когда бы пригодилось ведьмино искусство. Но нет Янины рядом, а на нет — ничего нет:

— Не знаю. Я не думал об этом. Пока добирался сюда, все времени не было. Со мной друзья шли, только вот не получилось нам вместе тут оказаться. Ну и предполагал, что кааак увижу ваши хронилища и меня тут же озарит гениальная мысль. Из мысли появится еще более гениальный план, и я кааак освобожу отсюда всех, кого надо освободить. Я думаю, что здесь не одна только моя мама пленницей.

— Хронилища не наши, они хроновы, — насупился Купер.

— Да ладно тебе, это я так, к слову сказал.

— Вот давай только не надо больше таких слов.

— Хорошо. Это хроновы хронилища. А может ты что-то придумаешь?

— Я уже. Я могу почувствовать человека — живого человека, если он здесь — и найти его.

— ЭЭ… Только есть какое-то «но»?

— Ну да. Мне нужно понюхать что-нибудь, что принадлежало этому человеку, и ты мне должен рассказать, как она выглядит. Мне надо будет представить ее такой, какой она была в Мире.

— А ты это раньше делал?

— Нет, а что?

— А вдруг не получится?

— У нас есть варианты? Не получится, тогда будем придумывать что-то еще. Только вот шлындать по хронилищам туда-сюда идейка так себе. Мы рискуем напороться на что-нибудь или кого-нибудь гораздо страшнее, чем Зад-на-колесах. Например, старшие драконы, которые уже прошли выучку, и которых Хрон их еще не услал по своим темным делам. Они меня, как бы это сказать…. Они меня, мягко сказать, недолюбливают…

— А есть за что?

— Ха! Конечно! Я другой. Мне не нравится, как они жрут, мне не нравится, как они летают, фыркают, превращаются. Они воняют мертвечиной, тухлятиной какой-то. Мне все в них не нравится — они меня бесят! Ну, и на моей морде это написано большущими буквами.

— А ты что ли и читать умеешь?

— Конечно. И читать, и писать, и считать.

— И как ты пишешь? Вот этими когтищами?

— А! Ты же ничего обо мне еще не знаешь! Погоди-ка. Отвернись, пожалуйста.

Вальд почесал затылок в раздумье, но отвернулся — дракон попросил «пожалуйста». Хм, чем дальше, тем страннее. Отворачиваться страшновато, ну, не то чтобы он не доверял дракону или боялся его, но все-таки… За спиной раздалось какое-то шуршание, пощелкивание, потом что-то быстро-быстро закапало:

— Можешь поворачиваться.

Вальд обернулся, глядя через плечо, потом развернулся полностью и замер. Перед ним стоял молодой человек, судя по всему, его ровесник, такого же роста. Волосы блестели ярко-рыжей стружкой, в глазах плескалось расплавленное золото — все остальное выглядело вполне себе по — человечески. И да, этот рыжий был голым.

— Ээээ, ты себе одежду наколдовать можешь?

Рыжий рассмеялся:

— Могу, только она будет лишь иллюзией. Настоящая одежда у меня не получалась никогда почему — то. Так что вот.

— А ты долго можешь быть таким?

— Сколько захочу.

— И ничем тебе это не грозит?

— Грозит. Мне может так понравится быть человеком, что я не захочу превращаться обратно. И постепенно потеряю всю драконью силу и знания, становясь все больше человеком. А потом я просто им останусь. Обычным рыжим человеком. И забуду, что я был драконом.

— А глаза?

— А что глаза?

— Ну, у людей — по крайней мере, среди тех, кого я видел за свою жизнь, ни у кого не было таких глаз.

— А что с ними не так?

— У них цвет такой, которого не существует в человеческой природе.

— Да? А у тебя тоже они не такие, как я видел у тех, кто сюда попадает.

— Я астроном, — Вальд гордо выпятил грудь. — У нас у всех такие глаза, наш клан по ним и вычисляют, я вижу так, как никто не может видеть, на Зории хотя бы.

— Я скажу тем, кого мои глаза вдруг заинтересуют, что я тоже астроном, только долго жил в пустыне, вглядываясь в пески, и вот такие глазоньки получил.

— Ты твердо решил стать человеком?

— Да нет же, это же ты завел разговор, что, да как. Я пока и в своей шкуре себя неплохо чувствую. И давай вернемся к нашим баранам, то есть драконам. Так вот — к старшим драконам я себе не пожелаю попасть, а уж тебе и вовсе.

— Ладно с этим же мы вроде договорились. А делать-то теперь что?

— Давай что-нибудь, что раньше принадлежало твоей матери.

Вальд задумался — даже если у него и были такие вещицы, о чем как-то не припоминалось, во время его скачков между Кругами потерялось почти все, что он второпях брал с собой тогда, в давние-предавние времена, покидая из Блангорру со Стелой. Хотел по горячим следам, так сказать, настигнуть и покарать. Ну да, ну да… И настиг, и покарал…

— Знаешь, у меня ничего нет, что принадлежало ей раньше. Но есть я.

— И что?

— Я — часть ее, можешь обнюхать меня. И я расскажу все, что помню о ней.

— А я смогу тебя лизнуть?

— Это еще зачем?

— Вот чудак-человек! Нужно мне.

— Ладно.

— Отвернись, мне нужно снова в драконью шкуру вернуться. У человеческого носа нюх не тот, что нужен.

Купер обрел свой устрашающий вид. Вальд старательно зажмурил глаза, и начал говорить. Уж и в глотке пересохло, а он все говорил и говорил — столько накопилось несказанного и вспомненного в этом захолустном местечке хроновых обиталищ. Остановился, прислушался — как-то подозрительно тихо. Приоткрыл один глаз, потом другой, потом вытаращил оба: дракон спал, почти совершенно бесшумно, уютно свернувшись, прикрывшись крыльями. «Вот же, зараза, а кому я здесь распинаюсь!?». Возмущению астронома не было предела, уже было собрался что-нибудь сделать — каменюку кинуть, или пнуть, что ли, как дракон открыл один хитрющий глаз:

— Поверил, да?

— Гад ты! Понимаю я ваших старших драконов, за что они тебя невзлюбили.

— А что я? Я давно уже все понял, все, что нужно услышал. Но тебе надо было выговориться, у меня лапы устали. И голос у тебя больно убаюкивающий, вот я и вздремнуть вознамерился. А ты — каменюку! Друг, тоже мне, называется!

— Ладно, все равно тебя не переспорить. И ты обещал мысли не читать! Дальше что?

— Да я случайно читанул, по привычке. Мы прям сейчас полетим или поспим? Мы последний раз спали в пещере с озером.

— Какой-то мне слабенький дракончик попался. То спать, то жрать, то передохнуть.

— Зато мне попался матерый астрономищще, лететь бы да лететь. На чужой-то спиняке.

Вальд замолк, и вправду, ему-то между крыльями сидеть совсем не тяжко.

— Убедил. Спим здесь. Как проснемся, так и полетим.

— А еда и вода?

— Что еда и вода?

— Здесь неподалеку еще одна пещера с озером есть, может до нее доберемся?

— Вот и противная ты зверюга! Сначала убеждал меня рухнуть прям тут и спать. А теперь тебе удобства потребовались, — возмущался бурно, махал руками, чуть ли ногами не затопотил.

Дракон преспокойненько выдержал нападки, разглядывая сияющие когти на лапах:

— Я о тебе беспокоился.

Вальд поперхнулся воздухом и заткнулся. Молча залез между крыльями, вцепился в чешуйчатый гребень.

Пещера, в которую астронома принес дракон, до дрожи напоминала Пещеру Ветров. Ту самую, что служила тюрьмой похищенным детям с печатью крови, ту самую, в которую посторонним вход запрещен, в которой творится всякая хроновщина. Хотя, если откинуть давние страхи и всякую мистику — в хронилищах-то — в том озере было полным-полно рыбы. И берег был тоже песчаный, мягонький. Вальд соскользнул по чешуйчатому боку, подошел к маслянисто поблескивающей в полумраке воде.

— А откуда здесь свет?

— Заговорил, наконец! Ура! А я уж было подумал, что тебя совесть заглодала в кость, и ты обет дал никогда не разговаривать с драконами. И не обижать их.

— Ох и язва же ты! Я извиниться хотел. Теперь передумал. Свет откуда?

— Видишь ли, мой человечий друг! Если оставить все хронилища во мраке, пропадет половина ужасов, которые пугают здешних обитателей до смерти — буквально. Понимаешь, эти ужасы видны только при свете, поэтому темнобородый и сотворил некоторое подобие здешних светил для некоторых закоулков. А мрак полнейший здесь есть, полно его, прям ложкой хлебай.

— Темнобородый мне не кажется таким уж страшным, как его описывают. В нем есть какие-то человеческие черты, что ли.

— А кто тебе сказал, что зло должно быть абсолютным? Это такая скучища, что-то абсолютное, идеальное. Хрон поэтому и мотается к вам на Зорию, ну или раньше мотался, как только случай и ваша Семерка ему позволяла. Или когда они были заняты. Его привлекало ваше несовершенство.

Для зорийцев здесь отдельные помещения выделены, чтобы не смешивать с другими. А как же, богоподобные люди! Даже ваши свободнокровки здесь бывают, хотя у них другие боги, они же в вашу Семерку не верят, а вот Хрон есть и у них. Даже крамсоны! Взять вот крамсонов. Когда ты был в Крамбаре, видел их Олафа?

— Видел. И что?

— Одна из его ипостасей — Олаф темнобородый карающий. Никого не напоминает?

— А откуда ты знаешь, что я там побывал?

— Я же тебя обнюхал, я тебя слушал. И слушал очень внимательно. Я знаю теперь о тебе практически все. Если удастся твою кровь попробовать — я могу становится тобой.

— То есть как это?

— Так это, передразнил Купер, — Буду превращаться в тебя и девок зорийский совращать.

Вальд покраснел:

— Каких девок?

— Да ладно, пошутил я. И твоя Янина жива.

Вальд вздрогнул:

— Ты опять? — потом насупился, глянул исподлобья, — Ты можешь это наверняка сказать?

— Почти. Здесь ее нет. Если у песчаных ведьм нет своих мест упокоения или наказания, она будет или здесь или в полях Семерки. Так что: она или в полях или жива. А судя по тому, что ты мне о ней рассказывал — жива.

— А хирдманн?

— С ним сложнее. Он не контактировал с тобой так тесно, его запах очень слаб. Я его не почувствовал в достаточной мере, чтобы найти его здесь. Сам понимаешь, тут отвлекающих факторов — пруд пруди. Кстати, рыбу ловить будем?

Тьфу, нельзя как-то вот взять и просто о друзьях рассказать. Нет, будет тянуть кота за хвост. А спросишь, так и вовсе ответа не дождаться, будет тянуть свое «есть много отвлекающих факторов, друг мой». Вальд кивнул, иначе дракона не заставить замолкнуть. Ему задашь вопрос и — готово, на какое-то время ты выпадаешь из реальности, какой бы она ни была, выслушивая драконьи рассуждения — причем рассуждения эти пустопорожние, лишь бы язык колыхался. Редко кто слушал Купера, сразу заметно, вот и пользуется моментом, зараза чешуйчатая, выговаривается за все времена.

Купер забрался в воду, нырнул, что-то сделал в воде, и небольшой косяк незнакомой рыбы выбросился на берег. Сам собой. Вальд подумал, что с драконом, пожалуй, шутки плохи. Рановато он расслабился. Друг, друг. Ага, друг размером с блангоррский донжон, друг, обладающий магическими способностями, перед которыми меркнет любое виденное ранее колдовство. Отец которого — властелин тьмы. Вот так дружка завел себе…

— Что пригорюнился?

В полумраке пещеры вода, стекающая по слабо сияющим чешуям дракона, казалась медленно сползающим маслом. Рыба еще билась на берегу, становясь все слабее и слабее.

— Мне тут подумалось… Могу ли я тебе доверять?

— Вот чудак-человек. Я же тебя спас. И ты сказал, что теперь я за тебя в ответе.

Точно! Про это как-то забылось. Забылось, что если дракон дал слово — оно нерушимо, эти ящеры всегда выполняют обещанное, одно дело, что это слово у них выманить очень трудно. Но потом, да, они не отступают. Фух, можно выдохнуть.

— Давай я тебе костер разведу, будешь себе рыбку готовить, ты же умеешь? — ехидно подмигнул.

— Так дров-то нету?

— Ты забыл, чей я отпрыск? Если уж Тайамант смогла из песка костер запалить, мне-то, хоть я и недоучка, это и вовсе раз плюнуть.

— А ты откуда знаешь про нее, что она могла или не могла? Вроде она любимая дочка была?

Выделял ее папашка ваш, вроде?

— Была. Пока не провалила со своими помощниками такую «ерунду», как Великое Проклятье.

Папаша на это Проклятье такие надежды имел. Хотел на Зории воцариться и править там, ему лишние площади для хронилищ всегда нужны — сам понимаешь, грешат во всех мирах — а тут такая неудача. Дочурка поплатилась. И все остальные. Да ты и сам знаешь. Я же тоже вроде как родственник Хрону — так что мне знать положено. Уж что накрепко вбивают в голову, кроме ориентации по хронилищам, так это историю семьи.

Вальд вздрогнул, вспомнив случившееся так ясно, словно все это было только вчера.

— Можешь забыть теперь. Прошлое — прошло. Займись тем, что сейчас, — дракон стал непривычно серьезен, даже ёрность и язвительность пропали.

Вальд дернул головой — и верно, есть другие дела, чем стоять и вспоминать то, что уже прошло. И мучить себя этими воспоминаниями, казнясь, что сделал так мало, хотя мог больше. Ни к чему это теперь. Купер блеснул чешуей и нырнул вновь — отправился себе добывать пропитание.

…Вскоре они уже спали, отмывшись и насытившись. Вальд нашел более-менее удобный камушек, который нарек «подушкой», крыло, которым дракон укрыл своего человеческого дружка, было обозвано «одеялком». Они уснули. Снов не было у обоих, спали, словно провалившись в темную яму, набираясь сил.