Вальду снились пески Крогли, но какие-то другие, не такие, как сейчас — смертоносные, жаркие и бесплодные. В песках, что во сне, жизнь не теплилась, а била ключом — буйствовала зелень, в изобилии плескалась вода — ручьи, реки, озерца повсюду. Бабочки разнообразнейших расцветок порхали над цветочным благоуханием. Птичье многоголосье услаждало слух.

Взрыкивали какие-то кошки, судя по издаваемым звукам — здоровенные, невидимые, но очень даже слышимые. Сквозь невесомые облачка Прим-дневной грел ласково, освещая округу. Вальд улыбался сквозь сон. Тепло зеленеющих песков казалось таким близким, что даже сквозь сомкнутые веки пробивался свет. Свет? Откуда в этом затерянном закутке хронилищ свет?

Особенно свет Прима-дневного? Эта мысль заставила проснуться окончательно. Вальд рывком сел и испуганно завертел головой, с недоумением разглядывая то, что теперь окружало их. Рядом спал медный дракон — эт ладно, эт свой. Когда засыпал, так и было. Но вот все остальное — все остальное словно выпрыгнуло из сна и воплотилось вокруг. Свет, цветущие пески, тепло, бабочки, тигры или львы — не видно за кустами — вон еж просеменил, оставляя за собой дорожку следов.

Бабочка уселась на желтый цветок рядом, сидит, смыкая и размыкая яркие крылья, словно дышит.

Прошмыгнула лисица, испуганно косясь на сидящего человека. Вальд, онемевший от изумления, услышал неясный шум. Тот самый шум, который ни с чем не спутать — шум журчащей воды.

Жажда приглушила удивление. Вальд встал, потянулся и отправился искать источник звука, оглядываясь вокруг. Он точно помнил, что ничего этого не было, когда он засыпал. Камни, пыль, бесплодные пески, какие-то осколки, тьма и озерцо во мраке — вроде Пещера Ветров — вот что было. А сейчас, о, как прекрасно было это «сейчас»! Обогнув небольшую рощицу, встал, как вкопанный — из-под обросшего мягким зеленым мхом камня бил родничок, в котором было достаточно силы, чтобы наполнить водой небольшое озерцо. На поросших ивняком берегах сидела небольшая стая сине-голубых птиц-попрошаек, которые, увидав его, наперебой загомонили свое извечное «дай-дай-дай». Вальд ущипнул себя за руку изо всех сил, отказываясь верить своим глазам — плоть немедленно отозвалась болью, растекаясь небольшим синяком. Если это — мираж, то в реалистичности ему не откажешь. Подошел ближе, несмело дотронулся до воды, и через мгновение уже жадно пил, торопясь и обливаясь этой прохладной влагой. Насытив жажду, счастливо рассмеялся и быстрым шагом вернулся к спящему дракону…

Хрон наблюдал за спешащим астрономом-пастырем из укрытия неподалеку. Слишком непредсказуемо вела себя эта парочка, чтобы оставить их в покое, позволяя и дальше безнаказанно шастать по его владениям. Дракон знал достаточно много, а малец — слишком смышлен. И его можно в пыльный зал — для коллекции! От этой мысли даже руки зачесались, астрономы мать и сын — палачи для спешенных! Нужно предпринять нечто такое, что останется вне поля зрения Семерки. А то ишь, Селену им подавай. Самому нужна. Еще им чего — спешенных драконов, может им? Или новые миры подарить, чтобы они там жили долго и счастливо? Живой и дракон в хронилищах — испокон веков такого не бывало. Живые иногда попадали сюда, но чтоб по доброй воле, да с благородной целью? Впору контроль над временем отдать Семерке, позволить заглянуть в каждый уголок хронилищ их треклятым дневным светилам, выжечь там все, вернуть всем узникам уши и свободу воли, смягчить наказания. А самому просить уши и должность «восьмого», отдав все тайком завоеванные миры. Вон куда понесло, его, темнобородого, повелителя тьмы!

Тьфу! Подчиняться! Не бывать этому… надо разобраться с этим мальчишкой и его ручным меднолобым. Закрыть их тут, пусть они сами себя угробят. Как только осознают, где заперты. У дракона взыграет кровушка — она, чай, не водица. Сожрет астронома, выплюнет и будут потом полупереваренные кости этого самонадеянного парня бродить. А уж пути костей этих будут как раз вокруг Пыльного зала — и будет вечно смотреть неудачливый отпрыск, как его одичавшая мамаша изощренно пытает и истязает тех, кто находится под ее опекой — тоже неплохо. Для астронома это будет достаточной пыткой. А матери будем иногда память возвращать — пусть она видит, кто идет к ней и никак не может добраться, как гремят сочленения и отваливаются, но никак не могут отвалиться куски полуистлевщей плоти. Как страдает ее любимое дитя — лицо надо будет оставить нетронутым, чтобы легко узнавалось. Ах да, там же и папенька мальчика! И вовсе прекрасно выйдет. Мать гоняет папашу, сынок за этим всем наблюдает. А наследный принц — последний некровный сын Примов следит, чтобы никто не отлынивал от своих обязанностей — кости бродили и страдали, спешенные подвергались пыткам и страдали, палачиха пытала и страдала. Вот уж, истинное воссоединение семейства! Прелестно получается. Хрон проследил, чтобы реальность, среди которой проснулся Вальд, соответствовала ожиданиям. Оставалось лишь дождаться, чтобы проснулся и одичал Медный. И все. Можно пока оставить их, деваться им все равно некуда. Из таких ловушек никто не выбирался. Пусть потешатся перед кончиной. Купера потом надо будет на корм перевести, слишком строптивый и добренький. С этой радостной мыслью Хрон покинул свой наблюдательный пост, отправившись по своим хроновым делам…

Вальд подобрался к голове своего крылатого друга, стараясь двигаться как можно тише.

Дракон спал, сладко посапывая, аж из ноздрей вылетали небольшие искры пламени и клубился слабый дымок, и попахивало, мягко говоря… Астроном подкрадывался, затаив дыхание, стараясь не оказаться на линии поражения. Мало ли что спросонья да с перепугу дракону придет в его головушку, а ну, как фыркнет пламенем, не разобрав, и потом будет скорбеть над кучкой пепла. Где ему еще тут в хронилищах человеческим живым другом обзавестись… Вальд подобрался так близко, как только смог, и набрав полную грудь воздуха гаркнул, что есть силы в ухо:

— А ну-ка, вставай, ты, медный лоб!

Дракон невозмутимо открыл один глаз, сладко зевнул во всю пасть, показав немалую коллекцию отличнейших зубов:

— И что ты разорался? Я тебя уже давно слышу.

— Как это давно? Ты же дрых без задних крыльев!

— Крыльев у меня одна пара, если ты такой зоркий. И у тебя запах изменился, когда ты проснулся и отправился водицы хлебнуть. А уж при этом шуму наделал, что тебя только совсем глухой не услышит. И надо, чтобы насморк еще у этого глухого был.

— Как это у меня запах изменился? — Вальд подозрительно прищурился.

— Вот вы, человеки, сразу обиды какие-то. Ты смердишь уже давно — мыться-то редко получается, да не в том дело. Я чувствую запахи совсем по-другому, ты забыл?

— А! Вот ты о чем. Тогда ладно. Я тут осмотрелся. И как-то не сходится, мы с тобой спать совершенно в другом месте укладывались. Помнится, темно здесь было, как, ээ, ну, в общем, очень темно. Сейчас же — посмотри сам! И родниковой воды там — залейся. Вкусная, не то, что в озере том была. И снилось мне это, я с этой мыслью и проснулся. Место это очень похоже на то, где я уже был. Только в какое-то неведомое «когда».

— Подожди, вот ты торопыга. Ты так тарахтишь, что сам себя не слышишь. Как так? Получается, ты спал и видел какую-то местность во сне. Потом проснулся и увидел, что ты вроде как там, только «там» в другое время? Я правильно понял?

— Абсолютно! Лучше и не смогу объяснить.

— И ты говоришь, что оно все — реальное?

Вальд молча показал здоровенный синяк на руке:

— Это я себе доказывал, что оно настоящее. И я воду пил, она прохладная и очень вкусная. И мокрая. Правда, очень мокрая. У меня еще рубаха не высохла. И тут животные всякие, и бабочки. И еще я видел ежа. Самого настоящего, как на Зории. А еще там кусты и трава!

— Стой, стой. Опять заспешил. Я уже понял тебя. И что у нас получается: или мы во сне с тобой ходим или летаем, или это твое место ходит или летает, и припожаловало к нам, пока мы спали.

Так?

— Так, — Вальд выглядел совершенно несчастным.

— А что поник? Пошли воду попробуем, если уж ты ее так нахваливаешь.

— Да после твоих рассуждений все перестало казаться таким уж прекрасным. Все стало каким-то…

Пыльным, что ли?

— Поживи с мое в хронилищах, и ты станешь таким же подозрительным. Особенно, если у тебя в учителях — та сволочь в стуле на колесах, а братишки и сестренки пылают к тебе любовью в самом что ни на есть буквальном смысле — в смысле пылания… Так что я имею полное право быть таким скептиком.

Вальд хмыкнул про себя: «Надо же, „скептик“, поди ж ты. Откуда дракон знает такие словечки…».

— Оттуда, нечего про меня всякое измышлять. Драконы — древнейшие и мудрейшие существа, это уж потом в легендах да в сказках о них понапридумывали всякого, что-де и гады они ползучие и летучие, и сволочи коварные, и все такое-другое. Уж про нашу любовь к непорочным девицам и всякие сокровищам и вовсе молчу!

Вальд потупился, крыть было нечем.

— Ладно, ты-то не при чем, — смиловался дракон, добавил, повеселев — А в твоей водице места хватит, чтобы искупаться?

— Если нырять не соберешь, то должно хватить. Вода очень чистая, и судить о ее глубине с берега я бы не решился. А далеко забредать не стал, поторопился к тебе, — Вальд все еще дулся.

— Ага, так я и поверил. Поторопился он ко мне… а чего же подкрадывался?

— Да я пошутить хотел просто!

— Будем считать, что и ты пошутил, и я посмеялся. Показывай, где твоя вода?

Вальд шел уже памятной тропкой впереди дракона, который низко парил над кустами, стараясь не сломать ни одной веточки. Астроном остановился, опешив:

— ЭЭЭ!? Тут же вот было?! И ручеек журчал, и бабочки… — голос подвел, не дав закончить фразу.

Вальд рванулся вперед, упал на колени, обдирая руки, начал разрывать песок, который был слишком сухим, чтобы по нему текла вода, может быть, очень давно — в самом начале времен.

Дракон молча развернулся, и неуклюже поднявшись над песком, полетел обратно, едва заметно пошевеливая кожистыми крыльями. Вальд поплелся следом, стараясь не очень отставать. Шел молча, сказать было нечего и говорить совсем не хотелось. Теперь не было и того озера, у которого они засыпали.

Купер в конце концов оттаял, сложил крылья и шел рядом. Хотя и не разговаривал. Молчал и глазел по сторонам. Хотя в сторонах тех ничего радостного или хотя бы умиротворяющего не было.

Пыль, камни, обломки всякие, обрывки ткани, кое-где скелеты валялись, побелевшие от времени.

Где-то очень далеко едва слышно журчала вода, иногда слышались какие-то странные звуки — словно вдалеке нечто огромное мягко падало, сотрясая хронилища. Вальд недоумевал — как можно дуться так долго, но первым не заговаривал — да и не о чем было. На откровения как-то не тянуло, а обсуждать насущный момент и вовсе было глупо. Так и шли, пока незаметно усталость не подкралась и не предложила отдых — на тех самых каменистых пустошах, за неимением лучшего.

Вальд нашел камушек наиболее подходящий на роль подушки и примостился приготовившись уснуть. В животе бурчало — там было слишком пусто, чтобы воцарилась блаженная тишина — за исключением утренней воды, причем только если не думать, что и она может быть воображаемой — ни одна крошка сегодня не была проглочена. Опять же когда это — сегодня? В хронилищах ощущение времени совершенно исчезло, астроном перестал быть астрономом, не было тут ни «где», ни «когда». Всегда ощущалось как «сейчас». Вальд повозился немного, стараясь устроиться удобно — насколько это было возможно и уже даже начал дремать, сломленный усталостью, как вдруг: «Бжжжжжжж!», — да громко так. Астроном открыл глаза. Купер лежал на боку, сложив крылья, в глазах — тоска.

— Не пугайся, у меня это в брюхе жужжит. Жрать хочу.

— Я тоже хочу.

— Мне не полегчало, если ты на это надеялся.

— Не надеялся. Разве что мы сможем придумать что-то из каменюк этих приготовить. Так все равно воды нету, — Вальд приготовился к обидным возгласам и совершенно не ожидал услышать это.

Дракон засмеялся, даже нет — он заржал так, словно услышал самую смешную шутку в своей жизни. Вальд ошарашенно воззрился на своего спутника:

— Э? Что?

— Да это же правда смешно!

— Да? — рот у Вальда начал подергиваться в предвкушении улыбки. И через миг они закатывались от хохота уже вместе. Когда смех стих, оба неловко помолчали, потом заговорили враз, вновь усмехнувшись. Дракон предложил Вальду говорить первым.

— Ладно, давай не будет вспоминать, то, что нам не хочется вспоминать. Особенно на голодный желудок.

— Я согласен. Если тебя не слишком прельщает твой камушек в качестве подушки, я готов предоставить своей крыло.

— Договорились.

И вновь в этом далеком углу хронилищ наступила тишина, нарушаемая лишь звуками сна и далеким журчанием воды.

Странный звук, что раздавался под сводами хронилищ, заставил темнобородого насторожиться. Вглядевшись в свое любимое обиталище, Хрон опознал нарушителей его порядков — все та же парочка: медный дракон и астроном-пастырь — они смеялись! Смеялись в хронилищах! Тут нет места веселью и смеху! Пора предпринять что-нибудь. Надо подпустить к ним эмоций — пусть отчаиваются, переругавшись, пусть перестанут рыскать, выискивая лазейки.

Надо расстроить эту странную дружбу. Пусть уже дракон проявит себя, сожравши человеческого дружка. А уж попробует истинного мясца, рассвирепеет, а там — может, и не придется отправлять Купа на корм. Пусть поищут выход. Да долго будут искать. Голодно, холодно в пути им придется.

Можно ставки принимать — кто кого только — у человечишка силенок маловато, оружия почти нет, зато хитер. Даже можно вслух признать, что хитер. Хрон шевельнул лохматыми бровями — пусть их теперь бродят, итак слишком много внимания этим козявкам…

Вальд вновь проснулся первым. И поразился своим ощущениям. Он вновь чувствовал время. И чувствовал, что оно уже почти закончилось — словно песок сквозь пальцы. Попытался вспомнить, что было до того, как они уснули. И не смог. Вспоминалась целая череда дней, слишком похожих друг на друга. Помнил, как просыпались, что-то грызли, что-то пили — скудное, противное на вкус — и ползли куда-то, продвигаясь вперед ли, назад ли. Кто тут разберет. Вальда накрыло ощущение, что они шли не туда. С отчаянием подумал, что надо было идти в противоположную сторону. Потрогал подбородок и вздрогнул — откуда, когда она успела вырасти, такая бородища — она была густа и достигала середины груди. Ощупал голову — волосы всклоченные, давным-давно немытые и нечесаные, собраны в полурассыпавшийся хвост, что почти касался поясницы. Ногти на руках загнулись, грязны и частично обломаны. Одежда стала больше похожей на ветхие лохмотья, чудом державшиеся на теле, подвязаны какими-то почти истлевшими веревочками. На ноги и вовсе без слез не взглянешь — босы, ободраны донельзя, ступни покрыты струпьями, подошва закаменела, выдавая, сколько пришлось пройти без обуви. Почесав затылок в недоумении — когда, когда все это успело произойти? Взглянул на все еще спящего дракона. Что — то странное произошло и с ним — драконы стареют гораздо медленнее людей. Что же произошло с его другом — он был какой-то блеклый, блестящие прежде чешуи померкли, кое-где отсутствовали.

Когти на передних лапах наполовину стерлись — дракону явно приходилось много ходить пешком, по какой-то причине не используя крылья. Вальду вспомнилось лишь многодневное пешее путешествие — без всяких подробностей. Лишь шарканье босых ног о каменистую поверхность, да поскрипывание когтей, иногда задевавших каменные стены. Лишь бездумное молчаливое передвигание конечностей. Забылось все остальное. Зачем им нужно было идти… Что ждало в конце пути… Вальд чувствовал лишь отчаяние и безмерную усталость. Мелькнула пакостная мыслишка: «А и не бросить все ли мне? Не пора ли? Дракона с собой прихвачу, помрет он без меня…». Уже было потянулась против воли рука за ножом, уже было придумал, как подкрасться к крылатому, как полоснуть по нежной кожице — там, под горлом, где чешуйки мягкие, и не смогут защитить от острого лезвия…

— Человечек, а ты что это надумал?

Вальд испуганно вздрогнул, моргнул, пригасив безумное пламя, тускло светившееся в глазах:

— Я ничего не надумал. Я просто нож проверяю. Мало ли, что нас ждет.

— Ну да, ну да. Слушай, а не свихнулся ли ты, случаем?

— С чего ты взял?

— С того. Шли мы всего день, нет у тебя ни бородищи, ни ногтей, у меня все когти и чешуя в порядке. И шли мы туда, куда и собирались. Нам лишь выход отсюда надо найти.

— Откуда — отсюда? Ты сам-то знаешь? Ты просто забыл, как давно мы в пути. Ты не видишь очевидного, мы с тобой оба на грани уже. Твой организм крепче моего, поэтому ты так и думаешь — что все было вчера. Только нет тут «вчера», нет ничего! Я знаю, я снова могу чувствовать время, — голос сорвался, хрипя.

— Эх ты, это ты забыл. Это ты все забыл — зачем мы здесь. От тебя пахнет отчаянием, тоской.

Тоской такой смертной, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты и меня хотел убить. Вроде как от милосердия. Ты не можешь ощущать время. Его здесь попросту нет.

Вальд потупился, потом его лицо исказилось, он рванулся к дракону, словно обезумев. Купер был слишком быстр для человеческого взгляда, и когтистая лапа, едва коснувшись человеческого плеча, мелькнула размытым пятном, и опрокинула Вальда на каменное крошево, немного смягчив падение. Астроном ударился головой, и лежал без движения так долго, что дракон чуть было не начал беспокоиться, не слишком ли сильно приложился его человеческий друг. Потом Вальд сел, потирая висок, с которого тонкой красной лентой струилась кровь. Почесал голову, залез в кровь и некоторое время удивленно разглядывал руку. Недоумевающим взглядом воззрился на дракона:

— Почему у меня кровь бежит?

Теперь уже пришла очередь дракона удивляться:

— В смысле?

— Я не помню ничего, что было до того момента, когда я сел на камнях и увидел, что у меня разбита голова.

— ЭЭЭ. Как бы тебе сказать… В общем, мы тут с тобой повздорили. Немного. Мне пришлось тебя толкнуть. Извини, что так сильно, но ты был совершенно не в себе.

— Правда что ли? Ты не шутишь? Я мог кинуться на тебя? Как-то странно — я точно знаю, что мне этого делать не следует. Хотя бы просто потому, что любой из твоих когтей больше моей ладони, и этого достаточно, чтобы тупо не кидаться. Слушай, а ты не помнишь, мы тут давно? Именно тут, в этом закоулке?

— Мы два раза поспали. Если принять это событие за разграничение, тогда два дня.

— А как у нас утро начинается?

— Вот так и начинается. Ты начинаешь нести откровеннейший бред, а потом мы ругаемся в пух и прах.

— А ели-пили мы когда?

— О! Об этом и не вспоминай, здесь — еще ни разу, тут попросту нечем кормиться.

— А почему мы не уходим отсюда.

— Потому что не можем. Мы идем, идем вроде бы в правильном направлении — я же местный, ты помнишь? А выйти не удается. Мы идем и идем, пока усталость не укладывает нас спать. Потом просыпаемся и ты начинаешь снова искать ссоры.

— Давай-ка проведем эксперимент, — а подумалось: «Что я несу, откуда дракон может знать слово такое и как я буду ему сейчас объяснять».

Медный удивил Вальда снова:

— И в чем он будет заключаться? И не раздумывай долго, ты забыл, что мы тут немножко учимся?

— А! Точно! Забыл, извини, я не хотел тебя обидеть.

— Да ладно, проехали. Дык и?

— Короче, мы же, типа уже поругались — ну как всегда, как ты говоришь. Дальше мы выдвигаемся и идем, пока сил хватает. Потом спим, потом снова ругаемся. И ты, вроде же, помнишь хотя бы прошлые два «дня» — будем их так называть. Сегодня мы все сделаем абсолютно также, как и всегда. И если даже я забуду снова, что было сегодня — ты вспомнишь. А завтра, когда проснемся — тебе надо будет сразу меня вырубить, чтобы мы не грызлись. Потом придумаем дальнейший план. Сейчас что-то выдумывать нет смысла, слишком многое может измениться. Как тебе?

— Пойдет. Пошли?

— Пошли. Только это, вот что, ты, завтра меня когда будешь бить, постарайся как-то поосторожнее, а то как бы мне истинным мертвым тут не стать. И тогда — точно все. Тебе придется самому искать отсюда выход и друзей на Зории, мне-то местные обрадуются. Я не думаю, что Хрон выпустит меня из хронилищ после смерти. И постарается, чтобы все было шито-крыто, потому как если Семерка хотя бы кастырей узнает…

— Эт точно заметил — не выпустит. И молчать будет. Факт.

Вальд фыркнул, пытаясь скрыть смех: слишком забавно прозвучал этот «Факт» — из пасти щедро утыканной острыми белоснежными клыками.

— Тебе смешно?

Вальд уже не смог сдержаться.

— Что ты ржешь? — дракон все еще выглядел хмурым.

Вальд смог лишь простонать: «Фааакт», и уселся на камни, обессилев от смеха. Дракон смог протянуть недолго — слишком заразителен и заливист был этот смех, он очищал и кормил — не хуже воды и пищи. Отсмеявшись и вытерев мокрые от слез глаза, друзья молча встали и, не сговариваясь, пошли туда, где должен быть выход — по их мнению. Дракон шел рядом со своим человеческим другом, прочерчивая линии на песке сложенными крыльями. Лететь не хотелось.

Хотелось просто идти бок о бок, мечтая лишь о том, чтобы в конце концов выход-таки нашелся.