Мила лежала всё так же неподвижно, на лице застыло выражение спокойствия и безмятежности. Зоя стала замечать, что ее внешность как-то потеряла краски, будто выкрутили цветность изображения. Мила всегда была веселой, шумной, яркой, как фейерверк, а теперь она всё больше и больше напоминает холодный мрамор. Зоя взяла ее за руку. Ладонь оказалась теплая и слегка влажная.

– Мне так нужно, чтобы ты была рядом. Я не справляюсь совсем. Уж ты бы обсмеяла все эти мои страдания по Никите, всё бы перевернула с ног на голову, и мне бы стало сразу легче. И я столько всего выяснила, ты не представляешь. За целую ночь не рассказать.

Мила не отвечала. Ни один мускул не дрогнул на ее окаменевшем лице. Зоя тревожно выдохнула.

– Я узна́ю, как тебе помочь, обещаю.

Она аккуратно закрыла за собой дверь. Зеленый коридор изолятора тускло освещался парой желтоватых лампочек. Яркий свет лился только из процедурной, где медсестра сидела за столом и что-то набирала одним пальцем на клавиатуре компьютера. Зоя прислонилась виском к дверному косяку.

– Вы выяснили, что с ней такое?

Медсестра подняла глаза.

– Нет. Но у нее падает температура и артериальное давление. Завтра повезем ее в город.

– Не надо!

Медсестра удивленно подняла нарисованные брови. Но Зоя и сама не могла объяснить ничего, она просто чувствовала, что если у Милы и есть шансы, то только в том случае, если она останется здесь.

– Это не вам решать, Александрова, – холодно ответила медсестра.

После полумрака изолятора полуденное солнце больно ударило по глазам. Зоя присела на скамейку, вытерла выступившие слезы. Жизнь продолжалась, на волейбольной площадке шла тренировка, зрители одобрительно хлопали и кричали. С футбольного поля тоже доносились звуки ударов по мячу. И тут Зоя вздрогнула. Сердце ушло куда-то в пятки, а к горлу подступила тошнота. По дорожке, низко опустив голову, шел Никита. Когда он поравнялся с ней, Зоя даже подумала, что обозналась – настолько он изменился. Лицо осунулось, побледнело, кошачьи глаза больше не сверкали хитрыми искрами. Он шел медленно, как будто тащил что-то тяжелое на спине, как будто у него не было сил, чтобы передвигаться.

– Привет, – сказала Зоя, не вставая с лавочки.

– А? – он удивленно повернулся в ее сторону, в глазах не было ни тени узнавания. Зрачки как пулевые отверстия, а за ними – пустота.

– Как дела? – Зоя встала и подошла ближе.

– Нормально, – и снова этот немой вопрос: «Ты кто?»

Тут Зоя разозлилась. «Ну ладно, ты замутил с другой девчонкой, – думала она. – Но зачем делать вид, что ты меня совсем не знаешь? Она что, такая ревнивая?» Никита тем временем окончательно перестал фокусироваться на ее лице, отвел взгляд и побрел дальше по дорожке.

«Как зомби, – почему-то подумала Зоя. – Она ему в еду, что ли, подмешивает что-то?»

Но Зое пора было беспокоиться о своем собственном состоянии. Удушливый сладкий запах преследовал ее. Причем остальные, казалось, его совсем не замечали. Зоя даже спрашивала у некоторых, вроде как мимоходом: «Не знаешь, чем это пахнет? Духи, может, у кого-то такие?» Собеседники лишь недоуменно пожимали плечами и говорили, что ничего такого не заметили. А вот Зоя замечала. Особенно сильно пахло в закрытых помещениях типа столовой. Тут дурманящий аромат перебивал даже неистребимые запахи кухни. Зоя просто не могла есть, потому что ее уже мутило, и она буквально силком запихивала в себя еду. Ну и, если честно, была еще одна причина для плохого аппетита.

Маленькая, щуплая Кира, всегда напоминавшая Зое муми-тролля, просто расцвела. Никита сидел с ней рядом и смотрел на нее с немым восторгом. Она что-то тихо говорила ему уголком рта, и его равнодушное лицо тут же озарялось радостным светом. Зое хотелось разрыдаться. Ну чем она хуже этого бледного кузнечика? Почему он никогда не смотрел на нее так? Что эта Кира такое сделала, что смогла привязать к себе самого свободолюбивого и гордого парня лагеря? Да, она ревновала. Ее раздирало от желания немедленно убежать из столовой и стараться больше никогда его не видеть, но в то же время она хотела встретиться с ним с глазу на глаз и задать один-единственный вопрос: «Почему?» Почему он позвал ее на свидание, если у него уже была Кира? Почему он оказывал ей знаки внимания? «Ну какие знаки внимания, о чем ты говоришь вообще», – пробурчал внутренний скептик. Неужели она всё придумала? Навоображала себе на пустом месте, а на самом деле и не было ничего.

Зря она отступила от своих принципов: никому не доверяй, никому не открывайся, никого не подпускай к себе близко. Зоя решила, что сейчас можно сделать исключение, и тут же получила по полной программе. Но неужели ей так и придется прожить всю жизнь, словно в окружении врагов? Неужели невозможно по-другому? «Возможно, – мелодично отозвался у нее в голове голос Полины Кругловой. – Лучшая защита – это нападение. Не позволяй им с тобой так обращаться! Сделай так, чтобы они подчинялись!» Зою замутило еще сильнее, она решительно отодвинула тарелку и выскочила на свежий воздух. Она больше не хотела видеть эти нежности. Не хотела видеть Потапова, да и вообще никого. Уж лучше сразу запереться в своей Башне Одиночества. Скоро всё равно начнется тихий час, и весь лагерь замрет в неподвижности. Ну вот и отлично, хотя бы недолгая передышка.

Когда Марина ворвалась к ней в комнату, Зоя с наслаждением валялась на кровати и снова и снова перелистывала дневник Анны Дембинской. Впрочем, никаких ответов там не находилось.

– Зоя, можно тебя на минуту? – у Марины был такой суровый голос, что сразу стало ясно: хорошего не жди.

– Да, – Зоя села и поспешно захлопнула папку с дневником.

– Двадцать второго июня – День памяти и скорби.

– Ну да, – Зоя недоумевала. Она еще с сопливого детства помнила: «Двадцать второго июня, ровно в четыре часа, с неба упала кастрюля и началася война». Дети часто смеются над страшными вещами.

– Двадцать второго у нас в лагере всегда проводится военно-полевая игра «Зарница».

– И? – Зоя совершенно не понимала, при чем тут она.

– И мне сделали замечание, что у меня в мероприятиях всё время участвуют одни и те же ребята. Поэтому я назначила командиром нашего отряда тебя.

– Меня? – у Зои глаза на лоб полезли. – Да я даже не всех в нашем отряде по именам знаю!

– Вот и узнаешь. Ты и так всю смену оставалась в стороне, пора бы и поучаствовать в жизни лагеря. После полдника, в пионерской, будет собрание командиров. Участвуют только старшие отряды, так что вас там будет трое. Возьми блокнот и ручку.

– Ну отлично! – в сердцах воскликнула Зоя, когда за Мариной захлопнулась дверь. – Мало у меня проблем, теперь еще и «Зарница» эта!

С какого перепугу Марина решила, что Зоя хочет кем-то командовать? Зоя вообще, кроме Милы, ни с кем особо не общалась, а всё ее участие в лагерных мероприятиях сводилось к роли массовки. И, надо сказать, Зою это вполне устраивало! Она вовсе не стремилась бежать перед своим отрядом с флагом в руках! Ну куда ей командовать войсками? Ее ведь и слушать никто не будет.

– Марина… – после тихого часа Зоя заглянула в вожатскую с твердым намерением отказаться от такого счастья, неожиданно свалившегося на ее голову.

– Ручка, блокнот, – голосом, не терпящим возражений, Марина ясно дала понять, что менять свое решение не намерена.

В пионерской Зою встретила старшая вожатая Антонина. Зоя видела ее только на линейках и никогда лично с ней не общалась, да и не собиралась. Похоже, это было взаимно.

– Привет, э-э-э-э… – вожатая заглянула в бумажку, – Зоя.

– Здравствуйте, – Зоя придвинула поближе стул и шмякнула перед собой блокнот. За столом уже сидел Сережа Волков, командир второго отряда. От первого еще никого не было, и Зоя могла поспорить, что придет Яна.

– Здравствуйте, простите, что опоздал.

Она похолодела и медленно повернула голову. Опять этот Олег Смирнов! У него и голос, что ли, на Потапова похож? Смирнов взглянул на нее с неприязнью, и Зоя тут же пожалела, что не вмазала ему тогда, на старой линейке, кроссовкой по роже.

– Итак, начнем, – Антонина уселась во главе стола. – Военно-полевая игра «Зарница» проводится в нашем лагере каждый год, в День памяти и скорби.

– Угу, – промычали они все втроем, рисуя завитушки в своих блокнотах.

– Вообще, она проходит два дня. В первый день – «учения», ну то есть военная эстафета на стадионе. Про конкурсы расскажу позднее. В эстафете участвуют все три отряда, но победителями считаются только два. Они и допускаются до самой игры во второй день.

– То есть? – подняла голову Зоя. – Проиграл в эстафете, и всё? «Зарница» для тебя закончилась?

– Да, – ответила старшая вожатая и с подозрением посмотрела на нее. Похоже, Зое не удалось скрыть своих планов слить эстафету и успокоиться. – Конкурсы там всегда одни и те же: «Минное поле», «Зона заражения», «Эвакуация». Каждый отряд имеет свой цвет, – она показала три цветных эмблемы. – Первый отряд – желтые, второй – синие, третий – красные.

Зоя мимоходом взглянула на эмблему с красным восходящим солнцем, предназначенную для нее.

– Итак, те команды, которые выиграют, – продолжила Антонина, – допускаются до полевой игры во второй день. Вам выдаются маршрутные листы, вы ведете свои отряды за территорию в отведенное вам место. Суть игры заключается в том, чтобы охранять свой флаг и отвоевывать флаг команды противника. Ясно?

– Не очень, – честно призналась Зоя. Она никогда раньше не участвовала в подобных мероприятиях. Зачем Марина вообще повесила это на нее?

– Ну что тут неясного, – спокойно ответил Сережа Волков. Он вообще отличался крайне уравновешенным характером, что было странно при его биографии. Зоя слышала, что его отец сидит за убийство его матери. – Ты проводишь вечером военный совет, – продолжил он. – И назначаешь там, вот вы – разведчики, а ты – командир разведчиков. Вы ищете штаб противника. А вы – штурмовики, вы атакуете штаб, когда будет нужно. А я, и вот ты, и вот ты – охраняем наш штаб. Стратегию продумываешь, поняла?

– Ага, – сказала Зоя. Рядом Смирнов кривил свою угрюмую физиономию. Уж он-то никогда не поделился бы своей стратегией. Старшая вожатая тем временем выдала им по толстой пачке цветной бумаги.

– Это еще зачем? – удивилась Зоя. Остальные посмотрели на нее уже с раздражением.

– Каждая команда пришивает себе погоны из цветной бумаги. Оторвали один погон – ранен. Можешь участвовать дальше, но не можешь бегать. Побежал – с команды снимается балл. Оторвали оба – убит, выходишь из игры. Делать погоны из картона запрещено! – Антонина строго посмотрела на Олега Смирнова. – Пришивать леской, металлической проволокой – запрещено! Только нитками, которые я вам выдам. Кто нарушит правила – снимаем баллы. И да, бойцы того отряда, который проиграет в эстафете, тоже могут принимать участие в игре, если их возьмут в отряд-победитель. Но такое у нас редко бывает.

– Понятно все, Тоня, понятно. Можно мы уже пойдем? – Смирнов захлопнул свой блокнот. В бывшем ковене Кругловой он явно отвечал за военные игры и победу в них. Сережа Волков не торопился уходить и внимательно смотрел на Зою. Когда Смирнов уже скрылся за дверью, он наклонился к ней и сочувственно сказал:

– У них тут есть целая папка по «Зарнице». Планы, стратегии, отчеты проведения игр. Попроси у Тони почитать.

К превеликому Зоиному удивлению, старшая вожатая согласилась. Она вытащила из шкафа толстую засаленную папку, не без труда дотащила ее до стола. Зоя смотрела на рассы́павшиеся по столу карты и планы со смесью отвращения и ужаса.

– Занесешь мне потом ключи в радиорубку, я там буду до отбоя.

«В этом году победила команда желтых, – прочла Зоя на первом же подвернувшемся ей листе. – Они выбрали стратегию, которая оказалась очень выгодной в условиях выделенной им местности. Вместо того чтобы атаковать противника, они устроили засаду на подступах к своему штабу, позволили разведчикам противника обнаружить местоположение их флага и, когда вражеский отряд пошел в атаку, взяли их в кольцо. Большинство бойцов команды синих было выведено из игры. И тогда отряд желтых, значительно превосходящий синих по количеству, напал на штаб синих и без особого труда добыл флаг».

– Писал точно физрук, – пробормотала Зоя. Ей отчаянно захотелось в туалет. Она закрыла пионерскую и с ключом в кармане отправилась к столовой. Там никого не было, к ужину еще не начали накрывать, только из посудомоечной слышался грохот тарелок, выгружаемых на тележки. Зое начинала нравиться ее новая роль. Ходишь сама по себе, а не строем. Получаешь ключи от комнат в главном корпусе. Тебе подчиняется весь твой отряд. Ты можешь и в тихий час куда-нибудь пойти, и после отбоя. В конце концов, что плохого в том, что она возглавит свой отряд? Она ведь не будет издеваться над подчиненными, не будет пользоваться своим положением. И, честно говоря, Зое очень хотелось узнать, каково это – быть главной. Вот ты говоришь что-то, и тебя слушают. И делают то, что ты велишь. А сама ты делаешь только то, что считаешь нужным, и ни перед кем не отчитываешься. Как тут не проникнуться пониманием к Кругловой… Зоя вышла на крыльцо и с хозяйским видом осмотрела линейку. Флаг лагеря трепыхался высоко в небе. По аллее, в сопровождении вожатых, шагали малыши.

– Нет, нет, стой. Иди сюда, дурачок.

Зоя с такой силой сжала в кулаке ключ, что чуть не поранила ладонь. Этот ровный, безликий голос еще долго будет сниться ей в кошмарах. Главная тихоня, мышка серая! Кира выскользнула из-за угла и прижалась спиной к кирпичной стене. Через секунду Никита уже навис над ней, прижимаясь к ней всем телом. Кира слабо улыбнулась, потом обвила руками его шею, привстала на цыпочки и поцеловала в губы. Бесцветное лицо Никиты тут же изменилось. Жгучая тревога сменилась лихорадочным блаженством, близким к экстазу. Зоя больше не могла это выносить. Она кинулась назад, в пионерскую, и готова была поспорить, что Кира бросила ей вслед едкий насмешливый взгляд.

Никогда, никогда она не могла подумать, что ее соперницей будет такая девочка, как Кира! Скорее красотка Круглова увела бы у нее любимого, но не этот книжный червь! Зоя никак не могла смириться, никак не могла поверить в реальность происходящего. Кира, как бледный демон, мерещилась ей повсюду, и даже стало казаться, что они знакомы целую вечность, что Кира всегда преследовала ее и Зоя уже наизусть знает это холодное, неэмоциональное лицо.

Стоп.

Стоп.

Не может быть.

Зоя ужаснулась собственной догадке. С бешено бьющимся сердцем подошла к старому шкафу. Вот она, эта фотография. Несколько человек стоят на берегу реки. Сбоку группа пионеров играет в мяч. Лидия Кузнецова улыбается в камеру, уверенная в своей власти. А чуть поодаль сидит девушка с пепельными прямыми волосами и читает книжку. Она всегда в тени, лишний раз взгляда на тебя не поднимет. Сидит, уткнувшись в телефон, и плетет свои невидимые сети. За пятьдесят лет совсем не изменилась. Тогда ее, скорее всего, звали по-другому, но сейчас она Кира Роговец.

* * *

При свете дня Змеиный холм выглядел даже живописно. Заросли травы по пояс, кое-где покрытые белым дымком дягиля, сиреневые башенки люпинов, молодые березки, пробившиеся сквозь утоптанную когда-то землю. Ближе к барскому дому горбились одичавшие яблони, которые уже отцвели, но еще не согнули ветвей под тяжестью кислых мелковатых плодов. Упавшие от ураганов деревья тут никто не убирал, они обрастали мхом и вьюнком, постепенно разлагались, впитывались землей, их же и породившей. Природа отвоевывала священное место, отнятое у нее много лет назад. Даже остатки прежнего лагеря, все эти ржавые куски арматуры, мачты и перекладины, выглядели как естественная часть природного ландшафта. Когда-то здесь были грунтовые дорожки, клумбы и газоны, но теперь всё ровным слоем покрывала густая непролазная зелень. Очертания лагеря угадывались с большим трудом.

Бывшая линейка, выложенная плиточками, сохранилась этакой странной звездообразной проплешиной. Хотя сквозь нее и прорастали кое-где мох и мелкая трава, она всё равно выделялась на густо поросшем холме. Зоя расположилась чуть повыше нее, уселась на ствол поваленной ветром березы и принялась меланхолично жевать овсяное печенье. На лужайку, всю исчерченную темными линиями оплавленной травы, она не смотрела. Смотрела, как далеко за лесом садится солнце. С той стороны оврага донесся усиленный динамиками сигнал к отбою. Зоя доела печенье, стряхнула крошки. Открыла бутылку воды «Каменный источник» и жадно прильнула к горлышку. Вода оказалась на вкус какой-то кислой, Зоя поперхнулась и пролила половину бутылки себе под ноги. Небольшая лужа немедленно впиталась в землю.

– Да ладно, пей, – сказала Зоя и поджала ноги.

Солнце плавилось за верхушками елок. Небо стало сиреневым, а чуть сбоку уже наливалась соками бледная луна. Зоя сидела, не шелохнувшись. Она смотрела, как садится красное солнце Самой Короткой Ночи. Она ждала.

Когда свет стал пепельным и из зарослей потянуло болотной сыростью, Зоя встала. Подошла к давно погасшему вечному огню, подобрала с земли палку. Похоже, это та самая, с которой она пришла сюда в прошлый раз. Зоя ткнула палку в землю и потащила за собой. Круг получился кривым и приплюснутым, но ее это мало интересовало. Она зашла внутрь, отшвырнула палку.

– Ну. Выходи.

– Дошло наконец, – раздался за спиной тихий, лишенный эмоций голос. Но запах Зоя почувствовала еще раньше.

– Что именно? Что все эти пляски с Хранителями и швырянием солью не имеют никакого значения? О, да. Это дошло, – Зоя так и стояла к ней спиной, не поворачиваясь.

– Ты ошибаешься, – прошелестел голос, немного сместившись вправо. – Они имеют значение. Они нужны для того, чтобы держать в подчинении других людей.

– Ну, это уж слишком. К тому же фаерболы… Такая пошлость.

Ей показалось, что она услышала легкий смешок.

– Ты смелая. Не боишься. Что же ты не смотришь на меня, раз уж всё равно знаешь, как я выгляжу?

– А что же ты появляешься у меня за спиной, а не прямо передо мной? – парировала Зоя.

Воздух перед нею оплавился, как в жаркий день, искажая темный пейзаж, и через несколько секунд перед ней стояла Кира Роговец, точнее то, что выдавало себя за Киру. Она больше не выглядела субтильной девочкой-подростком, стала выше, мощней, грудь и бедра налились, волосы вытянулись и развевались по ветру бледно-русой волной. Она улыбалась приветливо и миролюбиво, но уж Зоя-то знала, насколько опасной может быть эта улыбка.

– Ну здравствуй, Соль Земли.

Засмеялась серебряным смехом, посмотрела с укоризной.

– Ты ведь не думаешь, что узнала мое настоящее имя? Оно всего лишь маска, одна из многих. Как и это лицо.

– Зачем же ты показывала его уже несколько раз? – Зоя не переступала через круг, хотя бледный мерцающий силуэт был совсем близко.

– Чтобы такие, как ты, могли догадаться.

– Зачем? Зачем тебе я?

– Ты мне поможешь.

– Еще одна добровольная жертва? Не дождешься. Я больше на этот камень не лягу.

– Нет-нет, – серебряный голос блуждал вокруг, как отдельная сущность. – Это и не требуется. Для этого уже есть желающие. Правда, любимый?

– Да, – сказал Никита, выходя на свет.

– Ты ведь сделаешь это для меня?

– Конечно.

Ни единый мускул не дрогнул на Зоином лице. Никита даже не взглянул на нее, просто стоял, послушный, покорный, плечи опущены, глаза пустые. Его богиня скользнула к нему по выжженной траве, провела пальцами по бровям, обхватила лицо ладонями.

– Ты мой глупыш, – шелестел ее голос. – Только ты мне нужен.

Он задышал чаще, глаза сверкнули из-под опущенных ресниц. С радостью принял долгий, холодный поцелуй, вскинул голову.

– Я готов.

«Нет, – бормотала Зоя. – Нет, нет, нет!» Но Никита уже распластался на проклятом камне, вздрогнул и замер, парализованный его силой. Зоя зажмурила глаза, она не хотела видеть, как это чудовище убьет его. Нет, нет, только не это. Что-то коснулось ее руки, как будто колючей веткой задело при ходьбе. Зоя инстинктивно сжала пальцы и почувствовала в своей ладони какой-то твердый предмет. Лезвие ножа блеснуло на лунном свету.

– Я никогда не делаю это сама, – голос за ее плечом был всё таким же ровным, лишенным эмоций. – Я не приношу жертвы, я их принимаю.

– Нет! – крикнула Зоя на весь Змеиный холм, но рука с ножом уже сама взмыла в воздух.

Однажды ей уже было так же страшно. Однажды она застряла между сном и явью. Зоя не рассказывала об этом никогда и никому, иначе она давно была бы в психушке. Но в тот раз она проснулась вне своего тела. Она видела еще не исчезнувшие окончательно образы сна, но видела и свою кровать, комнату вокруг, видела себя. И она не могла ни пошевелиться, ни даже простонать. Ужас от утраты контроля над собственным телом, ужас от пульсирующих вокруг сумеречных энергий чуть не лишил ее рассудка. Нет, потом она проснулась окончательно, и руки снова стали ее слушаться, но еще несколько недель она боялась спать. И подобное происходит прямо сейчас! Она здесь, она спит и одновременно не спит. Тело больше не подчиняется ей – оно целиком во власти подземного ритма.

Ноги подводят ее к камню. Никита смотрит в небо, потом бросает на нее быстрый взгляд и улыбается. Зоя хочет отвернуться, но продолжает смотреть прямо перед собой. Барабаны бьют по ушам, хотя теперь в их прерывистый ритм вплетается медленная плавная песня. Серебряный голос выводит ее на каком-то незнакомом языке, но Зоя всё понимает, понимает каждое слово. И про небо, и про землю, и про реки, и про камни, и про источники, и про змей, и про медведей, и про оленей, выходящих из лесов. И про течение реки, и про подземное солнце, и про колесницу, запряженную утками. И про руки, которые удлиняются и тянутся вперед, которые больше не служат ей, они служат Ей.

И лишь где-то, в самой глубине сознания, бьется искра сопротивления. Зоя всё еще пытается вырваться из этого морока, пытается прекратить всё, но становится только хуже. Свет гаснет перед ее глазами, она больше не видит мира вокруг. Последнее, что она помнит, – ее руки погружаются во что-то горячее и липкое.