I

Капитан первого ранга Бернгард Рогге, поднимаясь по сходням на борт ганзейского дизель–электрохода «Гольден фельс», раздраженно поморщился. Стоявший на вахте у трапа унтер–офицер щелкнул каблуками, принял стойку «смирно» и даже приложил руку к козырьку своей гражданской кепки, хотя Рогге строго–настрого запретил проявления любых военно–морских ритуалов на вверенном ему судне. Но выбить из людей привычки, приобретенные за долгие годы службы в военном флоте, было совсем не так легко, как рассчитывал Рогге.

Дизель–электроход «Гольденфельс» являлся судном новейшей постройки водоизмещением в полном грузу 17 600 т (7862 брт), длиной 155 м, шириной 18,7 м и осадкой в полном грузу 8,9 м. Два дизельных двигателя, работающих на один вал, обеспечивали судну скорость 16 узлов и небывалую автономность.

«Гольденфельс» строился по заказу компании «Ганза» на заводе «Вулкан» в Бремене. Заложенный в 1937 году и достроенный в 1939–м «Гольденфельс», едва успев войти в строй,был мобилизован и остался на заводе для переоборудования во вспомогательный крейсер. Где–то в секретных документах главного морского штаба судно уже было переименовано, числясь под индексом «Рейдер №16».

На нем предполагалось установить шесть 150–мм орудий, одно 75–мм, два 37–мм и четыре 20–мм зенитных автомата, а также четыре 533–мм торпедных аппарата. Кроме того, «Рейдер №16» должен был нести в трюмах 92 мины, а на палубе два гидросамолета. Все это мощное вооружение и палубные самолеты должны были быть тщательно замаскированы от сторонних наблюдателей.

Собственно, этим Рогге и занимался, руководя перестройкой бывшего «Гольденфельса» во вспомогательный крейсер.

Рогге был романтиком морской службы. Родившись в 1899 году в Шлезвиге, он в шестнадцать лет в разгар Первой мировой войны поступил в кайзеровский флот, плавал на легких крейсерах и участвовал в бесчисленных стычках с противником в Гельголандской бухте. Рогге остался на флоте и в годы Веймарской республики в качестве преподавателя морской практики военно–морского училища в Киле.

В 1934 году Рогге был уже капитаном третьего ранга, а с 1936 по 1939 год командовал учебными парусниками «ГрохФок» и «Альберт Лео Шлягетер», совершив на них многочисленные походы с будущими офицерами флота по Северному и Балтийскому морям, а также по Атлантическому океану вплоть до о. Св. Елены. На этих должностях,считавшихся элитными, Рогге дослужился до капитана первого ранга. Рогге был горячим сторонником ведения войны против английского судоходства в океане. История германского флота в Первой мировой войне на этот счет давала много самых ярких примеров для вдохновения и подражания, не говоря уже о том, что это был пока единственный способ ведения морской войны против англичан, чей гигантский флот, владычествуя на всех океанах,просто не давал слабому немецкому флоту никаких других шансов, как и в прошлую войну. С самого начала Второй мировой войны капитану первого ранга Рогге представилась возможность осуществить свои замыслы на практике, когда он был назначен командиром «Рейдера №16». Рогге горячо взялся за дело. Единственным, что его не устраивало, был тот факт, что его прекрасный корабль, способный без дозаправки топливом пройти 60 000 морских миль со скоростью 10 узлов, имеет просто номер, как будто он всего какой–нибудь торпедный катер или подводная лодка. И Рогге дал своему кораблю имя «Атлантис», считая, что в самом этом названии содержится достаточно мистики для скитающегося по волнам «ящика Пандоры», где скрыты орудия, мины, торпеды. Хотя новая война с Англией Рогге совсем не обрадовала, он был доволен своим новым назначением, предоставлявшим ему большую свободу самостоятельных действий вдали от начальства, у которого чуть ли не каждые пять минут требовалось испрашивать разрешение по поводу любого своего следующего шага. Его «Атлантис» должен был стать первым коммерческим рейдером, выходящим на английские судоходные пути в эту войну, и, конечно, хотелось, чтобы корабль достиг не меньших результатов, чем рейдеры прошлой войны, также перестроенные из коммерческих судов и парусников «Вольф», «Меве» и «Зееадлер».

В Штабе руководства войной на море Рогге предупредили, что к противнику не должно просочиться ни капли информации даже о самом намерении Германии послать в океан вооруженные торговые суда в качестве коммерческих рейдеров. «Замечательно!» — ответил на это предупреждение Рогге и попросил разъяснить, почему же тогда над входом в одно из зданий Бремена красуется вывеска, на которой для всех, кто умеет читать, написано: Штаб вооруженных коммерческих рейдеров. В Берлине никто об этом, разумеется, ничего не знал, и Рогге предложили не умничать.

Не менее остроумны были и в отделе личного состава, когда Рогге подал заявку на 19 офицеров, необходимых ему на «Атлантисе». «Что? — удивились кадровики, — вы хотите утопить сразу 19 офицеров?»

Бюрократическая «лента» при виде его завязывалась в гордиевы узлы. Даже для того, чтобы получить секстан с искусственным горизонтом, пришлось обращаться непосредственно к главкому. А когда Рогге заикнулся о современной системе управления огнем, то получил категорический отказ, мотивированный тем, что его потопят раньше, чем он успеет этой системой воспользоваться. А чего стоили повседневные меры безопасности! Однажды ящик, который грузили на «Атлантис», раскрылся и из него на причал высыпалась целая куча тропических шлемов.

Рогге казалось, что офицер, отвечающий за безопасность подготовительного этапа операции, застрелится прямо на пирсе…

Объем работ на «Атлантисе» был огромным, а времени для переоборудования мирного сухогруза в боевой корабль,который в будущем англичане назовут «гремучей змеей океанов», было крайне мало.

Рогге сидел в своей каюте, пытаясь сосредоточиться. Одной рукой он потирал свою квадратную челюсть, другой поигрывал изящной авторучкой. Перед ним лежала карта Северного моря с выходами в Атлантику. Сосредоточиться было трудно. По всему кораблю гремели пневматические молотки и кувалды. Рабочие завода постоянно орали что–то друг другу и громко сквернословили. Большинство из них, привлеченных к работам по переоборудованию «Гольденфельса», не знало, чем, собственно, они занимаются. Цель была скрыта даже от них — в интересах безопасности. Через полуоткрытый иллюминатор Рогге слышал шум и пыхтение паровоза, клацанье товарных вагонов, стук колес на стыке рельс, проложенных по пристани достроечной стенки завода «Вулкан», лязганье башенных кранов,гудки буксиров — до боли знакомые звуки порта и судостроительного завода.

С началом войны, которой недавно исполнилось шесть недель, в Бремене собралось много торговых судов, которые были не в состоянии выйти в море в связи с британской блокадой. То же самое, что и в прошлую войну. А сами англичане, господствуя на всех океанах, продолжали, как в мирное время, использовать морские пути для плавания судов своего огромного торгового флота, доставлявшего в Британию миллионы тонн важнейших стратегических грузов. Поэтому главной задачей «Атлантиса» было не столько уничтожать британские торговые суда, сколько вносить дезорганизацию во всю систему английского коммерческого судоходства, вынуждая англичан рассредоточить свои боевые корабли по всему пространству мирового океана, чтобы спасти от гибели свою драгоценную морскую торговлю, на которой зиждилось все благополучие Великобритании и исход ее военных усилий.

Наша маленькая планета настолько тесна, что все на ней взаимосвязано. Почти то же самое, даже в большей степени,можно сказать и о морской войне. Боевые действия в Индийском океане могут непосредственно повлиять на обстановку в Северном море или в Заполярье. Удачная атака у берегов восточной Африки может привести к перемещению крупных сил противника из северной Атлантики.

Каждое потопленное судно в течение всего нескольких часов может привести к продолжительной задержке в портах десятков других, к изменению оптимальных маршрутов,что, в свою очередь, приведет к срыву графика прибытия важнейших грузов, от которых зависит судьба целых армий,будь то в Ливии или на Волге, хотя в этих армиях, наверное,и не подозревают, насколько их судьба зависит от никому неизвестных торговых судов.

Конечно, сейчас, когда такое развитие получила авиация,рейдер в океане уже не может чувствовать себя столь вольготно, как в прошлую войну. Но и переоценивать все нынешние опасности не следует. «Конечно, риск существует,господа, — признался Рогге, проводя очередную беседу со своими офицерами. — Но позвольте вам напомнить, что океан бескрайний, и что примерно треть времени из каждых суток над ним царствует темнота». В ходе подготовки к рейду Рогге, помимо всего прочего, обзавелся адъютантом. Им стал юный лейтенант Ульрих Мор, который, несмотря на молодость, успел побывать в США, Японии и Китае, знал несколько языков, закончил университет и даже обзавелся ученой степенью.

Призванный с началом войны на флот Мор чуть было не угодил на тральщики, но, благодаря протекции своего отца — также флотского офицера и старинного приятеля Рогге по элитному яхтклубу в Киле, — попал на «Атлантис», сразу с головой окунувшись во все проблемы, связанные с подготовкой корабля к рейду. Сейчас лейтенант Мор сражался с инстанциями, пытаясь получить на «Атлантис» четыре ракетницы.

Сражение продолжалось уже трое суток. Начальство никак не могло взять в толк, зачем «Атлантису» нужны ракетницы. Мор объяснял, что ракетницы нужны призовым командам. «Ну, вы оптимисты!» — улыбались штабные столоначальники. Мор обращался к командующему обороной балтийского побережья, к главному морскому начальнику в Бремене и непосредственно в Адмиралтейство в Берлине. И везде натыкался на каменную стену полного равнодушия. В конце концов все четыре ракетницы были получены, но для этого пришлось пробиться к самому гроссадмиралу Рэдеру — главкому Кригсмарине. И так было всегда. Что бы ни пытался получить Мор — вилки, ложки, книги для корабельной библиотеки (Вы считаете, что у вас будет время читать?) или картины для украшения кают и кубриков — все приходилось решать чуть ли не на уровне главкома.

Рогге посмеивался. Он понимал чувства, которые обуревали начальство.

В прошлую войну один рейдер готовили к выходу 18 месяцев! На него свезли серебро, хрусталь и картины в золотом багете из запасов имперских яхт. Но не успел рейдер выйти в море, как был перехвачен и потоплен английским крейсером. «Атлантис» был первым вспомогательным крейсером,уходящим в океан, и многие были уверены, что с ним произойдет то же самое.

 

II

Наконец, 28 декабря 1939 года «Атлантис» покинул Бремен и направился в Киль, где предполагалось провести последние испытания и принять боезапас для предстоящего похода.

Но начало вышло совсем безрадостным. Лоцман, который вел «Атлантис» по реке Везер в Северное море, умудрился посадить корабль на мель. Хотя Рогге был тут как бы и не виноват, поскольку на борту находился лоцман, все сочли посадку на мель зловещим предзнаменованием и заметно приуныли. Лейтенант Фелер, минер–подрывник, пытался вывести своих коллег из депрессии. «Не расстраивайтесь! — подбадривал он офицеров «Атлантиса». — Это, напротив, отличное предзнаменование. Вспомните, что «Вольф» также сел на мель, выходя в море. Но зато каких результатов он добился в рейде!»

Речь шла о рейдере прошлой войны — вспомогательном крейсере «Вольф», который также при выходе в море был посажен лоцманом на мель, правда, не на Везере, а на Эльбе. «Идиот, — сказал Фелеру штурман «Атлантиса» капитан–лейтенант Каменц, чей лысый череп побагровел от гнева. —Ты забыл, что стало с командиром «Вольфа»? Его немедленно погнали с должности».

Это действительно было так. Снимая командира «Вольфа» с должности, командование мотивировало свое решение тем, что командир рейдера должен быть не только опытнейшим профессионалом, но и в неменьшей степени удачливым моряком. Раз ему сразу не повезло, то лучше его отстранить от командования. Пусть неудачи преследуют его на берегу.

Все, конечно, испугались за Рогге. Если подобными критериями руководствовались в 1914 году, точего можно ожидать сейчас, когда фюрер сверяет свои решения с астрологическими прогнозами? К Рогге и его манере командования уже настолько привыкли, что смена командира рассматривалась в качестве гораздо худшего знамения, чем посадка на мель.

Через шесть часов прилив снял «Атлантис» с мели, но прошла еще целая неделя, прежде чем стало ясно, что никто не собирается придавать этому печальному инциденту какое–нибудь серьезное значение. Рогге остался на своем посту.

22 марта 1940 года на Эльбе появилась плавбаза «Кригсмарине» — двухтрубная, полностью выкрашенная в шаровый цвет, с военным флагом на корме. На баке и юте плавбазы виднелись орудийные установки. 24 марта на якорь у Суедерпипа встал норвежский сухогруз. Это был однотрубный пароход с зеленым корпусом и белыми надстройками. На его мачте был поднят желтый карантинный флаг. 9 апреля в пролив между Бергеном и Шетландами вошел вспомогательный корабль советского флота под названием «КИМ» с серпом и молотом на мостике и с красной звездой на крышке люка №2. На кормовой надстройке на языке, который моряки «Атлантиса» почему–то считали русским, красовалась надпись:

ОСТЕРЕТАЙТЕСБ ВИНТСВ

Что должно было означать «Остерегайтесь винтов!»

Правда, эта странная надпись была продублирована и на английском языке, впрочем, тоже не совсем грамотно, означая, скорее, предостережение: «Держитесь подальше от наших винтов!»

На «Атлантисе» посмеивались: возможно, англичане поймут наш намек.

Экипаж рейдера научился быстро и эффективно менять обличье своего корабля — немецкая плавбаза, норвежский сухогруз, советское вспомогательное судно. В любую минуту «Атлантис» мог изменить свой облик и стать совершенно неузнаваемым.

Но этого было мало. Необходимо было уметь в течение нескольких секунд сбросить с себя овечью шкуру и показать волчьи клыки: орудия, торпедные аппараты, тяжелые пулеметы и мины. Пока же «клыки» были скрыты под тремя слоями «овечьей шкуры».

Корабль медленно пробирался на север, каждую минуту рискуя быть обнаруженным. Если бы англичане поймали его в Северном море, то, независимо от последствий этого события, о рейдерстве в океане пришлось бы забыть. Возможно, удалось бы с боем прорваться обратно в Германию, но не более того…

Рогге стоял на ходовом мостике, осматривая в бинокль горизонт. Лейтенант Мор находился на палубе, с интересом наблюдая, как одетый в комбинезон матрос что–то пишет черной краской на крышке большого деревянного ящика. С помощью простейшего механизма боковые стенки ящика падали на палубу, открывая готовый к бою крупнокалиберный пулемет. Матрос взглянул на Мора и засмеялся:

— Все честно, не правда ли, господин лейтенант? На ящике свежей краской было написано: «Осторожно! Непрочная упаковка». Обычное предупреждение при погрузке и разгрузке.

Если кто–нибудь будет изучать «Атлантис» в бинокль, то легко увидит и прочтет эту надпись. Фальшивая палуба прикрывала 150–мм орудия от обнаружения с воздуха, а деревянные щиты — со стороны борта.

Было общее впечатление, что на палубе стоят контейнеры с крупногабаритными грузами. Даже смотря со стенки, к которой был пришвартован «Атлантис», трудно было заметить что–нибудь подозрительное. Система противовесов освобождала орудия за две секунды, а через пять секунд они уже могли открыть огонь. На контейнерах легко читалась надпись:

ПРОМЫШЛЕННЫЕ МАШИНЫ ДЛЯ ФИЛИППИН

Таким образом были замаскированы пять из шести 150–мм орудий, а шестое было замаскировано под грузовой кран.

Катапульта с самолетом была замаскирована таким образом, что со стороны выглядела как большая цистерна с водой. Другими словами, овечья шкура у волка выглядела вполне настоящей.

На первоначальном, хотя и достаточно коротком отрезке пути — при прорыве из Северного моря в океан — «Атлантис» должен был пройти три наиболее опасных участка: так называемое Фризийское минное заграждение, узкий проход между берегами Норвегии и Британии, а затем–Датский пролив, являющийся входом в северную Атлантику.

Пролив этот, выглядящий весьма широким на карте, фактически представляет собой узкий, окутанный туманами проход в паковом льду Гренландии и Исландии.

У границ минного поля обычно сидели в засаде английские подводные лодки.

В узком проходе между британскими островами и Норвегией постоянно патрулировали английские корабли.

В Датском проливе круглосуточно несли сторожевую службу вспомогательные крейсера противника, а весь этот район постоянно наблюдала с воздуха английская разведывательная авиация.

Маскировка под советское судно была выбрана не случайно. Нигде не любили секретность так, как в Советском Союзе, и поэтому мало кто знал, в том числе и в Англии, какие вспомогательные суда входят в состав советского флота. Кроме того, англичане не могли следить за советскими портами, как они следили за немецкими, и точно знать, кто и когда эти порты покинул. И, наконец, напряженные отношения между СССР и Англией служили гарантией того, что британцы воздержатся от каких–либо резких движений при виде советского судна.

Погода начинала портиться. Усилился ветер, над морем повисла мгла. Волны с шумом разбивались о нос «Атлантиса», захлестывая полубак пеной и брызгами. Торпедные катера, сопровождавшие «Атлантиc» до границы минного заграждения, отвернули.

Рейдер остался один. И тут же начались сюрпризы. Для начала была обнаружена мина, прыгавшая на волнах всего метрах в пятидесяти от корабля. Сгрудившиеся у лееров матросы стали гадать, чья она–английская, или своя, немецкая? Кто–то заметил, что если даже мина своя, она от этого не становится менее опасной. Рогатое чудовище долго еще кланялось «Атлантису», то приближаясь, то удаляясь, пока его не унесло куда–то за корму. Затем сигнальщик доложил, что видит мачты. Под норвежским берегом, держась близко друг к другу, плясали на волнах три рыболовных траулера. Рогге решил их не замечать. Траулеры уже скрылись из виду, когда из радиорубки доложили, что с траулеров передали радиограмму, зашифрованную английским военно–морским кодом…

За кормой «Атлантиса», сбрасывая с себя тонны воды, всплыла подводная лодка «U–37», специально посланная в этот район, чтобы в случае необходимости отогнать от рейдера надводные корабли противника. Но в такую погоду от нее было мало проку. Рогге рассчитывал к рассвету покинуть этот район, но налетевший шторм, уже достигший силы 10 баллов, спутывал все его планы. Тем более, если ему придется идти дальше с подводной лодкой. Сообщив коротким сигналом на лодку место будущего рандеву, «Атлантис» пошел дальше.

На рассвете шторм еще продолжался, но небо полностью очистилось от туч, давая прекрасную возможность обнаружить рейдер с воздуха. Сообщения разведки, полученные по радио, тоже не обещали ничего хорошего: английские крейсера несут сторожевую службу в районе Шетландских островов, вспомогательные крейсера прочесывают Датский пролив, наблюдается повышенная активность разведывательной авиации противника…

Как только рассвело, сигнальщик увидел на горизонте верхушку чьей–то мачты. Рогге приказал сыграть боевую тревогу. Старший артиллерист «Атлантиса» капитан–лейтенант Каш быстро развернул в сторону замеченной мачты дальномер.

Через минуту на мостик доложили, что все орудия готовы к бою. Рогге следил за горизонтом, над которым медленно вырастали еще несколько мачт. На мостик был вызван старший механик Кильхорн.

— Будем удирать, — сказал Рогге. — Что ты можешь нам предложить?

— Шестнадцать, от силы — семнадцать узлов, — ответил старший механик, ежась от холода на мостике, особенно пронизывающего после парилки машинного отделения.

«Атлантис» стал набирать ход. Медленно, мучительно медленно мачты и трубы неизвестных кораблей стали исчезать за горизонтом. Успех океанского рейдера почти полностью зависит от «госпожи удачи». Это была первая удача «Атлантиса». Никем не преследуемый, он продолжал свой путь на север. Неизвестные корабли либо просто его не заметили, либо заметили, но решили не отвлекаться от какой–то собственной задачи…

Только позднее на «Атлантисе» узнали, какой они избежали опасности. За несколько дней до германского вторжения в Норвегию англичане решили подкрепить свои требования к норвежскому правительству заминировать Лидс–канал между побережьем Норвегии и прибрежными островами посылкой к Норвегии мощного оперативного соединения, состоявшего из линкора и 16–ти эсминцев. Мачты этих эсминцев и были замечены с «Атлантиса».

Остров Ян–Майен одиноко появился с правого борта «Атлантиса», когда к рейдеру снова присоединилась подводная лодка «U–37». Корабль находился в самом центре области низкого давления.

Ветра не было. Солнце короткого полярного дня садилось в море, сверкая, как собственное отражение в зеркале. Стояло какое–то мрачное спокойствие и тишина, нарушаемая лишь шумом разбивающейся о нос корабля волны. Слева за кормой, немилосердно раскачиваясь, шла подводная лодка «U–37».

По мере продвижения на север дни становились короче, а ночи–длиннее. В небе часто переливались северные сияния, на которые моряки «Атлантиса», как и все люди на земле, смотрели с некоторым мистическим трепетом. Благополучно миновав два наиболее опасных участка первого этапа пути к открытому океану, «Атлантис» подходил к третьему–Датскому проливу. Чтобы уменьшить шансы каких–либо неожиданных встреч, Рогге решил взять как можно севернее, держась самой кромки пакового льда Гренландии, чтобы, несмотря на все навигационные проблемы, находиться на максимальном удалении от берегов Исландии. Весь экипаж корабля находился на своих местах по боевой тревоге. Рогге не сходил с мостика.

9 апреля лейтенант Мор, в обязанности которого как адъютанта входило прослушивание радиопередач противника, узнал из сообщения Би–Би–Си о вторжении германских войск в Норвегию. Официальное коммюнике немецкого Верховного командования последовало лишь через несколько часов и было передано по корабельной трансляции.

На «Атлантисе» к этому известию отнеслись с чувством облегчения потому, что удалось проскочить между главных сил английского и германского флотов, когда они пробирались через узкость между берегами Норвегии и Британии. Все также поняли, что если не удастся прорваться в Атлантику, вернуться в Германию тем же путем будет практически невозможно.

Погода вдруг снова стала портиться, не прошло и 10 минут, как «Атлантис» оказался в центре свирепого арктического шторма. Главстаршина Пигорс, показывая Мору на подводную лодку, заметил:

— Для нас это просто шторм, а для них–кромешный ад, господин лейтенант.

Пигорс, прошедший в свое время на парусниках по всему свету, знал, что говорил. Да и самому Мору приходилось видеть такой шторм впервые в жизни, хотя он тоже поплавал немало. Казалось, что волны несутся не по поверхности моря, а обрушиваются с неба. Корпус «Атлантиса» стонал и скрежетал, как в смертельной агонии. Началось обледенение орудий.

Матросы «Атлантиса», измученные двумя бессонными ночами, изнывающие от морской болезни, замерзшие и падающие с ног, не зная ни секунды отдыха, обкалывали лед с орудийных стволов и замков, постоянно протирая прицелы и штурвалы наводки. Ледяные брызги покрывали замерзшей коркой лица офицеров и матросов, запорашивая глаза и обмораживая щеки. Термометр показывал -17°С. Меховые шапки, которые были выданы экипажу, главным образом затем, чтобы в них моряки походили на советских, очень даже пригодились в такую погоду, когда волны, ветер, снег и ледяные брызги неслись навстречу кораблю, как разъяренные валькирии. Но как ни тяжело приходилось «Атлантису», подводной лодке приходилось еще хуже. Тонны льда свисали с ее рубки, и с мостика «Атлантиса» все с большей тревогой наблюдали за своим эскортером–как бы вообще не погиб.

Подводную лодку немыслимо болтало и в бортовой и в килевой качке; со стороны она выглядела уже небольшим айсбергом, но упорно держалась на курсе, следуя за «Атлантисом». Несмотря на все тяготы, штормовая погода помогла пройти по проливу незамеченными. Рогге вел корабль всего в каких–нибудь 50–ти метрах от кромки пакового льда, громоздящегося по правому борту.

На южном выходе из Датского пролива подводная лодка завершила свою миссию. Передав сигнальной лампой «Удачной охоты», лодка исчезла за кормой рейдера. Во второй половине того же дня моряки «Атлантиса» наблюдали интересное явление, когда теплый Гольфстрим соединялся с холодным северным течением. Над темными валами поднимались облака пара, создавая полную иллюзию кипящей воды.

 

III

В течение нескольких следующих дней «Атлантис» пересек главные судоходные пути северной Атлантики. Кругом шныряли британские корабли, к счастью, не обращавшие на «Атлантис» ни малейшего внимания. Один из них прошел так близко от рейдера, что ясно были видны его орудия. Инструкция запрещала «Атлантису» нападать на кого–либо в этих водах. Открывать огонь разрешалось только в случае нападения на него самого. «Охотничья территория» «Атлантиса» лежала в тысячах миль южнее–под тропическим солнцем.

Первым, кого увидели с мостика «Атлантиса», продолжая движение на юг, был парусник, название которого так и осталось неизвестным–видимо, скандинавский. Он был прекрасен в первых лучах восходящего солнца. Трехмачтовый барк, полный грации и изящества, летел по океану, наклонив вперед белоснежную гирлянду наполненных свежим бризом парусов. Парусник напоминал женщину, идущую в длинном белом платье по грязной улице.

— Даже если он английский и набит контрабандой, я бы и то подумал, топить его или нет, — объявил Рогге своим офицерам. —И, скорее всего, не утопил бы. В наши дни просто неприлично топить парусники. Я бы даже сказал, что это дурной вкус.

Офицеры знали слабость своего командира к парусным судам, а потому неизвестному судну было позволено следовать своей дорогой. Кроме того, «Атлантис» находился еще в таких широтах, где было опасно привлекать к себе излишнее внимание. Парусник казался скорее прекрасным созданием природы, чем человеческих рук. Его проводили восхищенными взглядами…

Когда «Атлантис» вошел в отдающие фиолетовым цветом воды Саргассова моря, было решено больше не маскировать рейдер под советское вспомогательное судно. Серп, молот и красная звезда сделали свое дело и теперь нуждались в замене. Советский флаг был спущен, а на его место поднят флаг Восходящего солнца — флаг почти неизвестной и загадочной нации. Тем не менее, всем было известно, что Япония нейтральна и может постоять за свой нейтралитет. Связываться с японцами в открытом море так же никто не хотел, как и с русскими. На борту написали новое название — «Кашии Мару» (грузо–пассажирский теплоход водоизмещением 8400 т).

Между тем «Атлантис» пересек тропик Рака. По бездонному голубому небу величественно плыли белые облака, сверкало солнце, океан искрился кобальтовой поверхностью, дул мягкий теплый бриз. Ночью прямо по курсу над кораблем сверкал Южный Крест, становясь с каждой ночью все больше и ярче.

«Атлантис» подходил к экватору, когда сигнальщики доложили, что справа по носу на горизонте появились чьи–то мачты. Пробили боевую тревогу, и люди разбежались по своим местам. Оказалось, что это эллермановский лайнер «Сити оф Экзетер», идущий откуда–то с юга в Англию.

Старший артиллерист выдал целеуказания на орудия и вопросительно посмотрел на командира. Рогге опустил бинокль и скомандовал:

— Отставить! Цель атакована не будет.

— Не будет? — офицеры переглянулись и снова уставились на командира.

— Отставить! — повторил Рогге, объяснив, что на ранней стадии операции он не хочет обременять корабль сотнями пленных, среди которых наверняка есть женщины и дети, требующие особого обращения, а возможно, и диеты. Не исключено также, что некоторые женщины и дети погибнут в суматохе срочного схода на спасательные средства.

Но даже если не принимать во внимание вопросы гуманизма, начинать операцию с нападения на пассажирский лайнер было бы неразумно со всех точек зрения.

Лейтенанта Мора в это время беспокоило другое. По мере приближения «Атлантиса» к английскому лайнеру адъютант видел, как десятки биноклей с мостика и палуб «Сити оф Экзетер» внимательно рассматривали немецкий рейдер. Не найдется ли среди них кто–то, знающий японский язык? Дело в том, что лейтенант Мор украсил корму и борта «Атлантиса» иероглифами, срисованными с журнальной иллюстрации.

На фотографии был изображен какой–то дом в Токио, на котором была вывеска. С этой вывески Мор и срисовал иероглифы, не имея понятия о том, что они означают. Конечно, и на самом «Атлантисе» нашлись умники, претендующие на знание японского языка, они уверяли Мора, что он украсил борта корабля рекламными призывами публичного дома. Неизвестно, были ли на британском лайнере знатоки японского языка, но, рассматривая палубу и надстройки «японского» теплохода, они могли убедиться, что перед ними мирное грузо–пассажирское судно. Матросы и офицеры были в гражданской одежде, а некоторые даже в кимоно. Кимоно, причем некоторые из них были украшены цветами, каким–то чудом удалось получить с одного из складов в Киле. Более того, один из матросов, изображая счастливого отца, катал по палубе детскую коляску. Лейтенант Мор стоял на ходовом мостике, одетый в нечто, напоминающее кимоно с солнцезащитными очками на глазах, в соломенной шляпе.

С высокого мостика британского лайнера группа офицеров рассматривала «Атлантис» в бинокли.

Встреча в океане–это всегда событие, а встреча в Атлантике с японским судном–это уже экзотика. Однако рассмотрев «Кашии Мару», английские офицеры спокойно разошлись, не найдя ничего подозрительного. Камуфляж «Атлантиса» выдержал первое испытание, хотя Рогге постоянно беспокоил вопрос, как надежно замаскирован его корабль под мирное торговое судно.

Штурман «Атлантиса» лейтенант Каменц, сам в прошлом капитан торгового флота, часто брал шлюпку и вместе с Мором объезжал корабль вокруг, обращая внимание на все мелкие детали внешнего вида корабля. Было замечено, например, что деревянные щиты, маскирующие орудия, в местах соединения болтами покрываются ржавчиной, а потому выглядят не совсем обычно.

Поскольку «Атлантис» шел под японским флагом, на щитах намалевали символы восходящего солнца, чтобы скрыть этот недостаток. Применялись и другие способы маскировки. Ночью ходовые огни меняли местами, создавая впечатление у наблюдателя из темноты, что корабль идет на север, а не на юг.

Утром 3 мая, как всегда внезапно, рутинные работы на борту прервал крик сигнальщика, обнаружившего мачты на горизонте. Под звонки боевой тревоги «Атлантис» изменил курс в указанном направлении.

Появившийся пароход был явно английским–с длинным салингом, высокой трубой и мрачной, выкрашенной в темный цвет надстройкой. Штурману Каменцу этот пароход ностальгически напомнил старые дни, когда он, командуя пароходом торгового флота, стоял с англичанами бок о бок в разных портах, проводя время в совместных кутежах.

Пароход назывался «Сайентист». «Атлантис» приближался к своей первой жертве, соблюдая все меры предосторожности. Англичане могли видеть на мостике только двух человек–капитана и вахтенного штурмана. Остальные, включая старшего артиллериста и трех дальномерщиков, скрывались под брезентом. По верхней палубе прогуливалась штатская публика и каталась коляска с ребенком.

Сигнальщики рейдера набрали два флажных сигнала и готовились их поднять. Один из них был традиционным сигналом «XL»— «Остановитесь или открою огонь!» Второй— «Не пользоваться радио!»

Лейтенант Мор, стоявший на мостике рядом с Рогге, опустил бинокль и выжидающе взглянул на командира. Рогге кивнул.

— Открыть орудия!— Деревянные щиты упали на палубу.

«Кран» превратился в орудие №3. Надстройка на корме исчезла, обнажив еще одно 150–мм орудие. Японский флаг упал с гафеля, и вверх медленно пополз боевой флаг германского флота. Все это заняло ровно две секунды.

— Все работает, как часы,— заметил кто–то.

Лейтенант Мор поймал себя на мысли, что вся эта процедура напомнила ему фильм, который он уже много раз смотрел. В тот же момент на мачте были подняты оба сигнала, а небольшое орудие, спрятанное на полубаке, произвело предупредительный выстрел, дабы подкрепить смысл поднятых сигналов.

Однако, ко всеобщему удивлению, пароход не только не ответил на поднятый сигнал, но вообще никак на него не отреагировал. Впрочем, отреагировал, но совсем не так, как от него ожидали.

Радиорубка «Атлантиса» доложила на мостик, что английский пароход непрерывно передает в эфир радиограмму: «QQQ… Неопознанное торговое судно приказывает мне остановиться».

Позднее выяснилось, что английский пароход не ответил на сигналы «Атлантиса» потому, что даже не удосужился их прочесть. На его борту не было видно ни души, если не считать стоящего на мостике капитана.

Неожиданно силуэт парохода стал меняться, становясь все меньше. Он разворачивался, и вскоре с «Атлантиса» увидели белую кильватерную струю за кормой английского парохода. Он пытался уйти.

— Открыть огонь! — приказал Рогге.

Рявкнули орудия, резкой болью ударив по ушам всем стоявшим на мостике «Атлантиса», начавшего боевые действия. Пороховой дым окутал мостик, временно закрыв цель. Когда он рассеялся, все увидели, как вокруг парохода неправдоподобно медленно поднимаются белые водяные столбы. Еще залп, и два сверкающих красных цветка, казалось, распустились на палубе парохода, подняв целое облако грязно–серой пыли, как из выбиваемого ковра. Снаряды следующего залпа уже неслись к пароходу, когда сигнальщик крикнул:

— Они остановились!

Пароход стал стравливать пар, девственно белое облако которого поднялось в сверкающее голубое небо.

— Прекратить огонь! — приказал Рогге, и внезапно наступила полная тишина.

Палубы парохода теперь наполнились людьми, лихорадочно спускавшими шлюпки, а облако белоснежного пара стало смешиваться с черным дымом начавшегося на судне пожара. С «Атлантиса» также спустили катер, направив к пароходу призовую команду, в состав которой вошли лейтенанты Фелер и Мор.

Фелер был подрывником и вез на «Сайнтист» несколько ящиков с динамитом, а Мор отпросился у командира, желая, как он выразился, побывать «на английской территории». Рогге приказал своему адъютанту позаботиться о пленных, что впоследствии стало одной из главных обязанностей молодого адъютанта.

Когда катер приблизился к пароходу, Мора страшно удивило, что среди сгрудившихся у лееров матросов «Сайнтиста» фактически не было белых–одни индусы. На палубе парохода призовую команду встретил капитан. Взгляд его был холодным, но вел себя он сдержанно и вежливо. Несколько затянувшуюся паузу прервал Мор:

— Могу ли я взглянуть на судовые документы, капитан.

Выяснилось, что «Сайнтист» шел из Дурбана во Фритаун, где судно должно было присоединиться к конвою, идущему в Англию. Пароход вез груз железной руды, хрома, меди, воловьих шкур, древесной коры, джута, а также пшеничной и кукурузной муки. Все было ясно. Фелер отправился закладывать взрывчатку, а Мор принялся обыскивать ходовую рубку и каюту капитана в поисках секретных инструкций и документов, радиошифров и почты. С парохода был взят также хронометр, бинокли и сигнальные флаги. «Сайнтист» был очень старым судном, и капитанская каюта вдвое уступала по размерам той, что лейтенант Мор занимал на «Атлантисе». Радиорубка парохода была почти полностью уничтожена прямым попаданием снаряда. Радист уцелел каким–то чудом, отделавшись легким ранением в руку.

На пароходе стоял резкий запах горящего джута, а на палубе с разбитым черепом лежал мертвый индус. От него к фальшборту протянулся ручеек крови. Мор почувствовал тошноту. До этого ему приходилось видеть трупы только в анатомическом театре. Молодые матросы, которым также впервые за войну пришлось увидеть убитого, стояли за спиной лейтенанта бледные и молчаливые. Мор поспешил увести их в сторону, подальше от мертвого индуса. На «Сайнтисте» открыли кингстоны, подорвав несколько переборок, и он быстро ушел на дно. Пленных доставили на «Атлантис», где их нужно было зарегистрировать, разместить, поставить на довольствие и выдать спальные принадлежности. Некоторых необходимо было допросить.

Капитан «Сайнтиста» Виндзор был отставным офицером Королевского флота и кавалером Ордена Британской Империи. Он очень переживал потерю своего судна, а еще сильнее — успех немцев. Он отдыхал у себя в каюте, когда вахтенные на мостике заметили «Атлантис». И, хотя им было строго настрого приказано в случае обнаружения любого судна немедленно вызвать на мостик капитана, они этого не сделали. А когда сделали, было уже поздно…

Потопив «Сайнтист», «Атлантис» в быстро наступившей темноте повернул к далекому берегу, чтобы под самым носом у англичан выставить минное заграждение на путях из Фритауна и в Фритаун. Все на корабле понимали опасность затеи Рогге выставить мины в миле от побережья. Тем более, что ночь была лунной и звездной. Через некоторое время вдали открылась береговая линия–впервые за все плавание.

Вид берега на горизонте всегда вызывает у моряков некоторую депрессию, даже когда понимаешь, что это вражеское побережье и тебя там совсем не ждут. Кроме мин, у берега предполагалось установить специальные буи, имитирующие присутствие подводных лодок. Постановка мин прошла без всяких помех, а 18 мая была перехвачена по радио первая реакция противника. Радио Кейптауна объявило о подрыве какого–то судна у мыса Агулхас.

22 мая радиорубка «Атлантиса» перехватила предупреждение всем английским судам, находящимся в море, о рейдере противника, замаскированном под японское торговое судно. Это был неприятный сюрприз, шокировавший всех на «Атлантисе». Видимо, кто–то на «Сити оф Экзетер» оказался гораздо внимательнее, чем полагали Рогге и Мор…

23 мая с «Кашии Мару» было покончено. «Атлантис» поднял голландский флаг, а на борту появилось новое название — «Аббекерк». Яркая «японская» расцветка бортов и надстроек сменилась строгим серо–оливковым цветом. 25 мая офицерам «Атлантиса» пришлось пережить еще один шок, когда по радио было принято сообщение, переданное министерством пропаганды в Берлине о том, что восемь британских торговых судов погибли на минах, поставленных германским рейдером у мыса Агулхас. Кроме того, добавило министерство пропаганды, на этом заграждении погибли три тральщика противника. Пусть все знают, что в этом районе находится рейдер. Ведь мины могла поставить и подводная лодка…

К счастью, всему миру было не до маленького немецкого рейдера в бескрайнем океане. Германия начала «блицкриг» на западном фронте. Ежедневно радио «Атлантиса» принимало сообщения о выигранных сражениях, захваченных городах, о выходе танковых колонн к Дюнкерку. А затем радист, размахивая бланком радиограммы, взбежал на мостик, забыв о всех правилах субординации и вопя: «Наши взяли Париж!»

Эта новость облетела весь корабль прежде, чем Рогге успел объявить ее по корабельной трансляции. Марши и патриотические песни сотрясали все радиоволны.

Большинство моряков «Атлантиса» было убеждено, что вскоре будет объявлено о заключении мира, и даже фантазировали, что «Атлантису» удастся зайти с дружеским визитом в Дурбан, благо он находился вблизи мыса Доброй Надежды, а то и в Кейптаун с его шикарными пляжами и красивыми девушками…

Чтобы отметить падение Парижа, Рогге приказал выдать по полулитровой кружке пива на человека. Этого большинству показалось мало. «Почему только по кружке?» — недовольно ворчали моряки. «И не надейтесь, что все уже закончилось», — ответил Рогге. Что касается офицеров, то они отметили падение Парижа шампанским в кают–компании. Многие офицеры также считали, что вскоре война закончится. Раз Франция пала, то воевать уже не с кем.

— А Англия? — спросил кто–то.

Ответом был взрыв смеха.

— Что Англия способна сделать одна?

— Ей поможет Америка, — не сдавались оппоненты.

Это нелепое предположение вызвало новый взрыв смеха.

— Америка? Знаем, знаем. Это еще те вояки!

Под влиянием паров шампанского был даже организован своеобразный тотализатор. Каждый офицер вносил деньги и называл месяц, когда, по его мнению, закончится война. Ставки распределились от августа до Рождества.

В общем веселье не принимал участия только корабельный врач. Обычно веселый, он выглядел мрачным и задумчивым.

— А ваше мнение, доктор? — поинтересовался Мор.

Доктор Райль усмехнулся.

— Ну, если вам интересно мое мнение, то я полагаю так: война кончится где–то в июне–июле… —Он сделал паузу и закончил — …1945 года!

Это заявление доктора вызвало такой приступ хохота, что у многих по щекам бежали слезы.

— Вы, доктор, как никто умеете обнадеживать, — заметил Феллер. Райль пожал плечами и обратился к Мору:

— А вы как считаете?

Мор улыбнулся. Офицеры с интересом ожидали ответа.

— Я полностью с вами согласен, доктор, и также ставлю на июль 1945 года.

Звонки боевой тревоги сорвали офицеров с места, давая понять, что всю войну не проведешь в веселых беседах за шампанским. С мостика обнаружили еще один пароход.

Как позже выяснилось, это было норвежское судно «Тирранна». Его капитан, не поняв, что происходит, просигналил: «Мы не позволим какому–то паршивому голландцу нас обогнать!»

В результате гонка продолжалась три часа. Стоял солнечный день 10 июня 1941 года. «Атлантис» медленно, идя почти параллельным курсом, догонял «Тирранну», упорно не желающую реагировать ни на какие сигналы. Выйдя на дистанцию 4,5 мили, «Атлантис» открыл огонь. Но не успели первые снаряды предупредительных выстрелов упасть вблизи норвежского парохода, как «Тирранна» открыла ответный огонь и стала передавать в эфир сигналы бедствия и предупреждения.

«Атлантису» пришлось сделать 30 залпов, прежде чем пароход остановился, а его радиостанция замолчала. Когда лейтенант Мор поднялся на палубу «Тирранны», то увидел, что вся верхняя палуба парохода в буквальном смысле слова, залита кровью. В некоторых местах палубы кровь даже собралась в небольшие лужи. Пять норвежских моряков были убиты, многие ранены. Капитан, узнав, что подвергся нападению немецкого рейдера, не мог сдержать слез, говоря:

«Но ведь Норвегия сегодня заключила с вами мир».

Норвежский капитан сознательно или нет впал в ошибку.

Соглашение о мире, заключенное между Германией и норвежским правительством Квислинга, не распространялось на норвежские суда, находившиеся в мировом океане. Эти суда обслуживали порты, находившиеся в руках англичан, возили грузы по британским лицензиям и выполняли приказы норвежского правительства в изгнании.

«Тирранна» оказалась очень ценным призом — современным, вместительным и быстроходным.

Груз на ее борту был не менее ценным. Он включал 3 000 тонн пшеницы и 6 000 тюков шерсти. Кроме того, в трюмах парохода обнаружилось: 178 грузовиков, 5 500 ящиков пива, 300 мешков с табаком, а также горы продовольствия, в том числе 3 000 банок консервированных персиков и 17 000 банок джема.

Было очевидно, что «Тирранна» является слишком ценным призом, чтобы быть потопленной. Рогге решил перегрузить на «Атлантис» часть продовольствия, в первую очередь фрукты, а само судно отправить в Германию. «Тирранна» была достаточно быстроходна и выглядела достаточно «по–норвежски», чтобы избежать по пути захвата англичанами.

Вдобавок, на борту «Тирранны» удалось обнаружить кое–что поинтереснее машин и продовольствия. Это была почта, предназначенная офицерам и солдатам австралийского экспедиционного корпуса, а говоря точнее, первый почтовый груз с момента отправки корпуса из Египта.

Почта содержала бесчисленные свидетельства сердечной теплоты и заботы женщин, оставшихся в далекой Австралии.

Тут были и посылки с домашними сладостями, сигаретами, фруктами и, по меньшей мере, пятью тысячами пар носков, любовно связанных из прекрасной, мягкой шерсти. И, конечно, десятки тысяч писем, отправленных солдатам их женами и матерями, невестами и сестрами, отцами и дедами. Содержание всех писем было практически одинаковым: «Напиши как можно скорее», «береги себя», «надеюсь, что ты получишь мою посылку ко дню своего рождения»…

Но война есть война. Офицеры норвежского судна рассказали немцам, что представитель военно–морской разведки в Мельбурне, инструктируя их перед выходом в море, уверял, что Индийский океан совершенно безопасен, а мины, обнаруженные у Агулхаса, видимо, остались на память о «Графе Шпее», уничтоженном несколько месяцев назад.

Долго задерживаться «Атлантис» не мог. «Тирранна» успела передать в эфир сигнал о нападении, и хотя она неправильно указала свое место, а сам сигнал был частично заглушен немцами, оставаться на месте захвата парохода было достаточно рискованно.

Пересадив на «Тирранну» небольшую призовую команду, Рогге приказал им уходить на юг, далеко на юг — почти до самых антарктических льдов, и оставаться там до прихода «Атлантиса».

Свою следующую жертву «Атлантис» настиг 11 июля. Ей оказался английский теплоход «Сити оф Багдад». Англия еще сражалась, и те, кто ставил в тотализаторе на июль, надеясь, что именно в этом месяце 1940 года закончится война, уже осознали, что деньги их плакали.

«Сити оф Багдад» был пароходом германской постройки, захваченный союзниками в счет репараций после Первой мировой войны. У него был настолько германский вид, что было неудобно вести по нему огонь. «Атлантис» был вынужден сделать первый залп лишь с дистанции 3000 м, когда пароход не подчинился приказу остановиться и выдал в эфир целый поток предупредительных радиограмм, давая описание внешнего вида «Атлантиса» и указывая свое место.

После первого же залпа «Атлантиса» радиостанция английского парохода замолчала. Снаряд удачно попал между радиорубкой и каютой капитана, ранив радиста и частично разрушив оба помещения.

Когда лейтенант Мор во главе призовой команды поднялся на борт парохода, он застал капитана роющимся в ящиках своего письменного стола с намерением не оставить там ничего, что могло быть использовано противником. Все помещение было завалено обломками от взрыва снаряда, и было удивительно, как самому капитану удалось уцелеть. Когда Мор входил в каюту, капитан «Сити оф Багдад» Армстронг Уайт повернулся к нему спиной, делая вид, что не замечает его. Секунду помолчав, Мор миролюбиво заметил:

— У вас в каюте какой–то беспорядок, сэр.

— Да, — согласился капитан, не оборачиваясь и продолжая рыться в ящиках, — действительно, у меня в каюте небольшой беспорядок.

— Могло быть и хуже, — посочувствовал Мор. — Вам еще повезло.

— Вы полагаете? — продолжал вести светскую беседу капитан Уайт, стараясь при этом перепрятать журнал радиопозывных.

Мор отнял у него журнал, убедившись вскоре, что, задержись он минут на пять и дай возможность капитану уничтожить или перепрятать журнал, «Атлантис» мог бы попасть в трудное положение. Дело в том, что радиограммы «Сити оф Багдад», несмотря на все попытки «Атлантиса» заглушить их, были приняты каким–то американским кораблем, находившимся где–то поблизости.

Американец немедленно вышел в эфир, ретранслируя сигналы бедствия английского парохода и одновременно запрашивая его: «Кто вас обстреливает?» Затем «проанглийский нейтрал» стал запрашивать подробное описание «Атлантиса» и, наконец, поинтересовался: «Нуждаетесь ли в помощи?», явно намереваясь эту помощь оказать.

Этого, как говорится, только и не хватало! К счастью, в руках у немцев был журнал с позывными, и радиостанция «Атлантиса» от имени «Сити оф Багдад» передала настырному американцу: «Мои предыдущие радиограммы ошибочны. Повторяю…»

Американца, видимо, это удовлетворило, поскольку он больше в эфире не появлялся.

«Сити оф Багдад» отправили на дно подрывными зарядами. При этом на «Атлантисе» пережили несколько тревожных минут, поскольку взрывы на судне уже прозвучали, а лейтенант Фелер все еще не появлялся на палубе. К счастью, он все–таки появился, когда пароход уже заметно кренился на правый борт. Все кончилось хорошо.

Оказалось, Фелер решил на практике проверить собственную схему подрыва, отличную от той, что была в наставлениях, и несколько задержался.

По поводу своего новаторства он имел беседу с Рогге в каюте командира. Беседа, по словам Фелера, «не носила характер дружеской».

 

IV

12 июля лейтенант Мор, прослушивая сообщения радиостанций нейтральных стран, наткнулся на сводку новостей из Сан–Франциско, в ходе которых простуженный голос далекого диктора объявил: «Потоплен голландский теплоход «Аббекерк»…»

Сначала до Мора не дошла суть этого сообщения. Ну, потоплен так потоплен. Мало ли кого топят во время войны! А потом молнией прожгла мысль: «Аббекерк» — Это же то название, которое ныне нес «Атлантис»!

В ту же ночь «Аббекерк» бесследно исчез, а на его месте появился нейтральный швед, блещущий свежей краской бортов и надстроек. А на следующее утро, 13 июля, сигнальщики «Атлантиса» обнаружили следующую жертву, которой оказался британский пассажирский лайнер «Киммендайн», идущий из Кейптауна в Рангун. Пассажирами лайнера являлись главным образом женщины с детьми, предпринявшие морское путешествие, чтобы воссоединиться со своими мужьями в Бирме.

Были там и индусы–торговцы со своими семьями, эвакуируемые из Гибралтара. Как раз в эту ночь матросы сняли затемнение с иллюминаторов, считая, что все опасности, связанные с немецкими подводными лодками, остались позади.

Пассажиры уже подшучивали по поводу сверхосторожности капитана лайнера. Большинство пассажиров только успело позавтракать, когда прогуливавшиеся на верхней палубе увидели на горизонте неизвестное судно. Пассажиры, предвкушая несколько минут хотя бы визуального общения с себе подобными в открытом океане, ринулись на шлюпочную палубу, чтобы получше разглядеть появившийся корабль.

Для пассажиров «Киммендайна» война казалась очень и очень далекой. Так думал и капитан, передавший по радио, как того требовала инструкция, сообщение о встрече с неопознанным океанским странником… Услышав, что лайнер передает радиосообщение, в 09:30 «Атлантис» открыл огонь.

— Блестяще, Каш! — похвалил Рогге своего старшего артиллериста.

Лайнер остановился. Его радио молчало. На мачте был поднят сигнал о сдаче. Облако дыма окутывало вызывающе белоснежную надстройку лайнера.

Капитан–лейтенант Каш довольно улыбнулся. Комендоры «Атлантиса» еще раз продемонстрировали свою высочайшую выучку. Один снаряд попал лайнеру в ватерлинию, второй уничтожил радиорубку.

Лайнер стал спускать шлюпки, которые постепенно наполнялись до смерти перепуганными пассажирами. Лейтенант Мор готовился отправиться с призовой командой на «Киммендайн». Но тут случилось невероятное. Орудие на корме лайнера сверкнуло вспышкой выстрела! Кто–то крикнул: «Он открыл огонь!»

Столб воды, подобно огромному восклицательному знаку, поднялся у самого борта «Атлантиса», окатив всех, находившихся на мостике. Рогге побагровел от гнева и неожиданности.

— Огонь! — приказал он. И орудия загремели снова.

Глядя на командира, лейтенант Мор испугался, что Рогге намерен дождем снарядов разнести лайнер на куски.

— Это какая–то ошибка, командир! — закричал Каменц, вглядываясь в бинокль через клубы порохового дыма. —У орудия всего один человек. Видимо, это какой–то псих, который не понимает, что делает…

Рогге ничего не ответил, но по его виду было заметно, что он колеблется. Наконец он раздраженно махнул рукой.

— Прекратить огонь!

Вмешательство Каменца вернуло Рогге к реальности и к осознанию того, что пассажиры в шлюпках могут пострадать от такого продолжения инцидента. Но понимание этого еще больше разозлило командира «Атлантиса».

По своему характеру он был человеком, не любившим даже в военной обстановке ненужных жертв и разрушений. Психопат, дорвавшийся до кормового орудия лайнера, спровоцировал Рогге на поступок, которого он совсем не желал совершать. По этой причине Рогге разозлился еще пуще. А когда стало ясно, что жертвами этого инцидента вполне могли стать женщины и дети, ярость Рогге достигла точки кипения…

Лейтенант Мор, прибывший с призовой командой на лайнер, обнаружил его горящим в нескольких местах. Было ли это следствием попаданий снарядов с «Атлантиса» или поджога — сказать было трудно. На судне царил невероятный хаос. Мор вошел в помещение, служившее, видимо, рестораном для пассажиров 1 класса. Помещение было полностью разбито попаданием снаряда. Повсюду были осколки разбитой посуды, обеденные приборы, скатерти и салфетки. Большой обеденный стол горел. Горели и остатки разбитых кресел.

Не желая терять драгоценных минут, Мор выбежал в коридор, чтобы найти судовую канцелярию и забрать нужные ему документы. Но едва он сделал несколько шагов, как коридор наполнился черным и удушливым дымом, за которым трещало и клокотало пламя.

Закопченный и задыхающийся Мор с трудом пробился на верхнюю палубу. Там он застал призовую команду в состоянии полной дезорганизации. Пробиться в нижние помещения не удалось, ни о каком обыске судна не могло быть и речи.

— Проклятое тринадцатое число! — крикнул лейтенант Фелер. —Нам даже не удастся взорвать этот чертов лайнер!

— Боже мой! — в ужасе заорал Мор. —Наши подрывные заряды!

Их сложили на верхней палубе, когда поднялись на борт лайнера, и теперь вокруг ящиков с динамитом уже бушевало пламя.

— Все за борт черт побери! — прорычал Мор.

Офицеры и матросы призовой команды буквально свалились с верхней палубы прямо в свои шлюпки, не успев ничего взять с парохода, если не считать детского медвежонка, которого Мор прихватил на счастье. Между тем шлюпки, переполненные женщинами и детьми, уже плясали на зыби у самого борта «Атлантиса». Многие пассажиры были в истерике.

— Ради Бога, не убивайте меня! — рыдая, кричал какой–то маленький индус. —Не убивайте меня! Спасите!

Его черные глаза были наполнены ужасом. Вытащенный на палубу «Атлантиса», он продолжал истерически кричать, чтобы его не убивали.

Шок от пережитого охватил почти всех пассажиров. Женщин и детей поднимали на борт с помощью грузовых сетей и контейнеров для погрузки угля.

Когда лейтенант Мор вернулся после своей не совсем удачной поездки на лайнер «Киммендайн», он увидел, что палуба рейдера стала совершенно непохожей на палубу военного корабля, поскольку вся была заполнена женщинами, детьми и британскими моряками. Капитан 1 ранга Рогге выслушал доклад Мора безо всякого удовольствия. Ему было жалко тратить на лайнер торпеды. Но, поскольку взорвать «Киммендайн» не удалось, другого способа потопить его не было. Чтобы отправить лайнер на дно, пришлось истратить две торпеды. «Киммендайн» разломился пополам, его носовая и кормовая части поднялись из воды, приняв форму огромной пылающей буквы «У», через несколько минут исчезнувшей с поверхности моря.

— Мы влипли в гнусную историю,— признался Рогге, когда лейтенант Мор и командир «Атлантиса» насладились видом уходящей в пучину их очередной жертвы. —Это просто неприлично столько стрелять по пассажирскому судну. Вы выяснили, Мор, кто этот идиот, который открыл огонь по «Атлантису»?

— Какой–то юноша из Лондона,— доложил Мор. —Говорят, что в мирное время он был мойщиком окон.

— Мойщиком окон? —удивился Рогге.

— По крайней мере, мне так сказали, —ответил Мор.

Рогге вздохнул.

— Действительно, чего еще можно ожидать от мойщика окон?

Мор промолчал. Лично он не видел никакой связи между гражданской профессией и эффективностью службы на корабле. Среди лучших специалистов, призванных из запаса и служивших ныне на «Атлантисе», были и вагоновожатые, и разносчики молока, и рабочие цементного завода. Мало ли, кто чем занимался «на гражданке»?

— Так что прикажете с ним делать? — поинтересовался у командира Мор. —Судить? Он открыл огонь после того, как судно подняло сигнал о сдаче. Согласно статьи…

— Ладно, —махнул рукой Рогге. —Забудем об этом. Никто на лайнере не погиб, а это тоже была большая удача.

Позднее Мор допросил «мойщика окон», который, к его удивлению, оказался лондонским адвокатом, и тот объяснил свое поведение. Первым же снарядом с «Атлантиса» был пробит паропровод, и шум вырывающегося пара заглушал все команды, отдаваемые с мостика. Телефонная связь с мостиком была также нарушена, а сигнала о сдаче он не заметил. Эти объяснения удовлетворили Мора, и он решил считать инцидент исчерпанным.

Появление на «Атлантисе» детей привело многих моряков рейдера (особенно семейных) в сильное возбуждение. Своих детей они не видели уже почти пять месяцев, что не могло не сказаться на их поведении.

Для начала они соорудили для детей песочницу, используя брезент и песок, служивший балластом в трюмах. Вокруг песочницы поставили несколько стульев, на которых могли сидеть мамаши и надзирать за своими чадами. Матросы делали им игрушки, а коки угощали шоколадом из офицерских запасов.

Более сложной была проблема размещения столь необычных пленных. Женщин и детей разместили в кубриках на полубаке. В каждом кубрике было шесть коек, два стола, пара банок и умывальник. Помещение нельзя было назвать роскошным, но ничего лучшего не было.

Индусы–торговцы потеряли все заработанные деньги на погибшем лайнере — они сдали их капитану, а получить обратно, разумеется, не успели. Но они отнеслись к этому философски. «Главное — это жизнь, а деньги — дело наживное. Они вернутся».

Самому же «Атлантису» пора было возвращаться к «Тирранне», которая уже шесть недель отстаивалась в антарктических водах. Подойдя к точке рандеву, Рогге выяснил, что в течение всего этого времени с «Тирранны» не заметили даже дымка на горизонте. Значит, выбранный район был непосещаемым. И Рогге приказал посвятить 2 августа перекраске корпуса «Атлантиса» и регламентному обслуживанию машин — работам, которые уже неоднократно откладывались.

После выполнения этих работ Рогге рассчитывал отправить «Тирранну» в Германию, пересадив на нее с «Атлантиса» всех пленных, в первую очередь, женщин и детей, которые, учитывая специфику действий «Атлантиса», могли стать значительной помехой для дальнейших операций. Под руководством старпома Куена матросы, как жуки, облепили мачты и надстройки, были спущены на люльках за борт и начали перекраску судна. Погода весь день стояла тихая и ясная, но ближе к вечеру стала портиться: небо заволокло тучами, заморосил мелкий дождь, видимость ухудшилась.

В результате прямо в пасть к «Атлантису» угодила его пятая жертва, появившись из пелены дождя всего в паре сотен метров от рейдера.

Неожиданные сигналы боевой тревоги привели в некоторое замешательство даже самого Рогге. Какое–то мгновение на «Атлантисе» царила полная неразбериха, когда матросы, побросав ведра с краской, соскальзывали с мачт и выбирались из люлек, разбегаясь, как перепачканные краской коты, по боевым постам.

Сначала неизвестное судно приняли за английский вспомогательный крейсер, но вскоре выяснилось, что это норвежский пароход «Таллейранд», оказавшийся по какому–то необъяснимому стечению обстоятельств абсолютно однотипным с «Тирранной».

С парохода сквозь пелену дождя заметили силуэт своего собрата и изменили курс. Предупредительные выстрелы «Атлантиса» застали норвежцев полностью врасплох, и они сдались без кровопролития.

Подготовка к отправке «Тирранны» в Германию была быстро завершена, но было необходимо предупредить об этом по радио Берлин, чтобы норвежское судно по дороге не потопила бы какая–нибудь немецкая подводная лодка. Но сделать это нужно было так, чтобы не выдать место «Атлантиса» англичанам. Рогге решил спуститься еще на 1000 миль к югу, оттуда дать радиограмму и полным ходом направиться на север, оставив пустым запеленгованный англичанами район.

4 августа «Атлантис» распрощался с «Тирранной».

Норвежское судно забрало всех женщин и детей, всех мужчин старше 50 лет, свой собственный экипаж и команду «Таллейранда».

Бывшие пассажиры «Киммендайна» стояли на верхней палубе «Тирранны» и махали «Атлантису» руками, хором исполняя трогательную песенку «Прощай, Салли».

«Тирранна» медленно растаяла на горизонте, а «Атлантис», как и было задумано Рогге, пошел на юг, дал в Берлин радиограмму, сообщив о «Тирранне», и полным ходом пошел на север.

Через 20 дней рейдер был уже в районе Мадагаскара. 24 августа с «Атлантиса» заметили пароход, стоявший в ночи без хода, что сразу вызвало подозрение на рейдере. Ежась от моросящего дождя, лейтенант Мор пытался рассмотреть судно в ночной бинокль. Ночь стояла темная, безлунная и беззвездная.

— Что это за судно? Обычно торгаши идут ночью полным ходом, часто меняя курсы, стараясь за ночь пройти как можно большее расстояние. А этот молча стоит без огней.

— Сейчас мы повернем, — сказал Рогге, — наберем скорость и подойдем к нему поближе, чтобы лучше рассмотреть.

«Атлантис» начал разворачиваться, набирая скорость, и вскоре снова увидел неизвестный пароход. На этот раз пароход шел малым ходом. Затем, совершенно неожиданно, он снова остановился. Заметили ли с него «Атлантис»? На мостике все были уверены, что да.

— Смотрите, — сказал вахтенный офицер, — если это невинный торгаш, то почему он не выполняет инструкций своего Адмиралтейства и не отворачивает при виде нас?

— Зачем ему отворачивать, — продолжил офицер связи, — если наш «невинный торгаш» является судном–ловушкой, только не для подводных лодок, а для нас…

Офицеры «Атлантиса» знали, что англичане для охоты за немецкими коммерческими рейдерами развернули в океане более 30 вспомогательных крейсеров, выглядевших со стороны невинными торговыми судами. Пока на мостике «Атлантиса» офицеры ломали голову, пытаясь опознать таинственное судно, оно снова дало ход, возобновив свое загадочно–ленивое ковыляние по морю.

«Атлантис» шел следом в течение почти целого часа, держась на параллельном курсе и каждую минуту ожидая, что темный силуэт странного парохода внезапно осветится вспышками его орудий. Пароход тем временем, продолжал идти своим курсом, не проявляя к «Атлантису» ни малейшего интереса. Даже молчаливый Каменц покачал головой.

— Признаюсь, что все это выглядит подозрительно, даже очень подозрительно.

Рогге и старший артиллерист Каш стояли рядом, тускло освещаемые подсветкой картушки компаса.

— Подождем до рассвета, — решил Рогге. — Если, конечно, он нам позволит это сделать. На рассвете откроем огонь. Сначала два снаряда — на случай, если мы ошиблись. Если нет–то по полной программе!

С первыми же лучами рассвета, как бы салютуя солнцу, грохнули орудия «Атлантиса». Они сделали два выстрела, с первого же залпа добившись двух прямых попаданий. Пароход окутался клубами черного дыма, а затем пламя внезапно вырвалось в самой сердцевине судна, охватывая своими языками мостик.

На «Атлантисе» напряженно ожидали ответного огня, но его не было. Неизвестный пароход горел так, будто снаряды«Атлантиса» угодили в резервуар с бензином. В свете этого бушующего огненного ада с «Атлантиса» ясно увидели крошечное противолодочное орудие на корме парохода, обычное для торговых судов. Орудие было повернуто по диаметральной плоскости, комендоров около него не было. Больше никакого вооружения судно не имело.

— Спустить шлюпку! — приказал Рогге.

Теперь нужно было оказать этому пароходу посильную помощь, что было затруднено очень сильной зыбью, характерной для Индийского океана. Высота волны достигала почти четырех метров и существовала опасность, что такая волна может захлестнуть или перевернуть шлюпку. Лейтенанту Мору оставалось только радоваться, что им придется совершить рейс к горящему пароходу на океанских баркасах, взятых в качестве трофея с «Тирранны», поскольку обычные немецкие шлюпки и моторные катера совершенно не годились для использования в условиях открытого океана.

Под скрип крана и рокот океанской волны баркас был спущен за борт. Волна тут же вскинула шлюпку к себе на гребень, бросила ее вниз, а следующая окатила всю призовую команду соленым душем. Старшина рулевой Кросс через шум волн крикнул Мору: «Еще хорошо, что мы на наших баркасах!» Мор кивнул в знак того, что полностью с ним согласен, хотя скорее догадался, чем расслышал, что прокричал старшина.

Горящий пароход был уже в отчаянном положении. Среди языков пламени метались люди, пытаясь спустить шлюпки. Многие, не дожидаясь спуска шлюпок, бросались за борт. Мор видел десятки голов, прыгающие на волнах у борта парохода. Жара от пожара ощущалась на расстоянии 300 метров, так что о высадке на пароход не могло быть и речи.

Выяснив у уцелевших, что на пароходе, название которого было «Кинг Сити», никого не осталось, Мор сообщил об этом на «Атлантис», и Рогге, чтобы прекратить агонию пылающего судна, решил добить его артиллерией. Когда орудия снова открыли огонь, Мор со своей командой находился всего метрах в ста от «Кинг Сити», и осколки очень неприятно свистели над баркасом. «Кинг Сити» вез 5000 тонн угля из Кардиффа в Сингапур. Уголь сместился при крене судна и, подобно лаве, посыпался из разбитых горловин трюмов.

Перед гибелью «Кинг Сити» вел себя как умирающее морское чудовище. Когда вода залила раскаленные докрасна его борта и надстройки, пароход окутался клубами шипящего и свистящего пара, перевернулся, создав кипящий водоворот, в центре которого поднимались и с шумом лопались гигантские пузыри. Пар над водой поднимался в течение еще нескольких минут после исчезновения судна с поверхности.

Выяснилось, что обстреливать «Кинг Сити» не было никакой необходимости. Ночью с него «Атлантис» не видели. Увидели лишь на рассвете, но не успели на это никак отреагировать, так как немцы открыли огонь.

На английском пароходе было убито шесть человек, включая четырех штурманских учеников, едва вышедших из подросткового возраста. Рогге был удручен, понимая, что будь они более внимательны и менее подозрительны, этой трагедии можно было избежать.

— Но почему вы то останавливались, то давали ход, то опять останавливались? — спросил Мор у первого штурмана «Кинг Сити».

Тот объяснил, что в первый раз «Кинг Сити» остановился из–за того, что сломался вентилятор в одной из кочегарок. Его удалось отремонтировать, но через некоторое время вентилятор опять вышел из строя. На следующий день один из офицеров «Кинг Сити» весьма холодно сказал Мору:

— Для коммерческого рейдера вы ведете себя слишком истерично, если позволяете себе открывать огонь без предупреждения по такой развалюхе, как «Кинг Сити». Ваш первый снаряд убил четырех юнг, которые спали в своем кубрике. Еще один умер сегодня ночью в лазарете от осколка в животе. Он был женат и мечтал вернуться домой к своему маленькому сыну. Вы полагаете, что именно так должна идти морская война?

Удрученный Мор ничего на это не ответил, только покраснел от злости. Это была ошибка, трагическая ошибка.

Такие ошибки неизбежны на войне, где всегда вопрос стоит так: или ты убьешь, или тебя убьют. «Атлантис» был всего–навсего вооруженным торговым судном. Любое попадание могло стать для него роковым. В такой обстановке нервы напряжены настолько, что подобные ошибки могут случиться и снова…

Обед в кают–компании в этот день прошел молча, без обычного оживленного разговора и шуток. Чувствовалось, что всем немного не по себе. Никому не хотелось вспоминать об этом инциденте.

 

V

Через две недели после трагедии с пароходом «Кинг Сити» случился еще один казус–на этот раз с английским пароходом «Этелкинг».

Чрезмерно бдительный капитан парохода приказал привести в готовность свое единственное кормовое орудие, когда «Атлантис» находился еще на расстоянии 11 миль. «Атлантис» резал пароходу нос, подняв сигнал остановиться. «Этелкинг» не остановился и открыл огонь первым. Не успел «Атлантис» открыть ответный огонь, как на нем впервые за все плавание вышел из строя электропривод руля. Рейдер стал беспомощно описывать круги, что продолжалось несколько минут, пока не удалось перейти на ручной привод из румпельного отделения. Все это время «Атлантис» продолжал вести огонь, естественно, не очень меткий.

Наконец «Этелкинг» сдался и поднял сигнал «Нуждаюсь в медицинской помощи». Доктор Райль уже готовился занять место в шлюпке, когда из радиорубки доложили, что пароход возобновил передачу сигнала «Q. Q. Q.». «Атлантис» без минуты промедления снова открыл огонь, но сразу же прекратил его, поскольку радисты сообщили, что ошиблись — сигнал тревоги передавало другое судно, ретранслируя его после приема с «Этелкинга».

Этим судном, чего не знали на «Атлантисе», было «Бинарти», находившееся за горизонтом и слышавшее гром немецких орудий.

«Этелкинг» долго не хотел тонуть. Корма парохода погрузилась, а нос продолжал торчать из воды, как обвинительный перст. «Атлантис», подойдя ближе, изрешетил очередями крупнокалиберного пулемета носовые цистерны судна, после чего оно наконец затонуло.

— Ладно, — заявил Рогге, когда волны сомкнулись над «Этелкингом», а его экипаж был поднят на «Атлантис». —Даже океанский рейдер имеет иногда право на отдых.

Действительно, «Атлантис» хорошо поработал, потопив восемь торговых судов общим водоизмещением 60 000 тонн.

Еще недавно мирному ганзейскому теплоходу удалось привести судоходство в Индийском океане, считавшемся «внутренним прудом» Великобритании, в состояние полного хаоса, а Королевский флот — в состояние переполоха, близкого к панике.

Из потока вражеских радиопередач и из захваченных документов уже становилось ясно, насколько нарушен график морских перевозок в этом районе. Суда задерживались в портах, шли по измененным маршрутам; тысячи и тысячи тонн ценнейших и срочных грузов не прибывали вовремя.

Два десятка боевых кораблей англичан шныряли по Индийскому океану, пытаясь обнаружить рейдер. Их движение, сообщенное военно–морской разведкой из Берлина, наносилось на карту и показывало, что противник правильно определил район действий «Атлантиса». Поэтому Рогге решил спуститься на юго–восток, поближе к Австралии.

Но не успели на рейдере изменить курс, как наткнулись на австралийский пароход «Комиссар Рэмил». Дальше все пошло по привычной схеме. Приказ остановиться пароход игнорировал, а его радиостанция стала передавать сигнал тревоги — «Q. Q. Q.», — указывая место «Атлантиса». Рейдер немедленно открыл огонь. Дуга трассирующих снарядов устремилась к пароходу, создав, по остроумному выражению лейтенанта Мора, «пиротехнический мост» между рейдером и его жертвой.

Пароход вспыхнул, и пламя начало знакомый пьяный танец на его надстройках. «Комиссар Рэмил» стал что–то сигналить на «Атлантис», но сигнальщики успели разобрать только слова «пришлите шлюпку» после этого сигнальный фонарь было уже невозможно рассмотреть на фоне бушующего пламени. Лейтенант Мор как обычно руководил спасением команды парохода. Ночью сделать это было совсем нелегко, но, к счастью, горящий пароход своим заревом хорошо освещал море, да к тому же английское командование позаботилось снабдить спасательные жилеты своих моряков сигнальными огнями. Спасательные работы продолжались около четырех часов. Мор и его матросы промокли до нитки и умирали от холода. Море качало и бросало их, как игральные кости в стаканчике.

«Комиссар Рэмил» продолжал гореть. Языки пламени уже адскими змеями вырывались из бортовых иллюминаторов. Рев пламени заглушал рокот волн. Гибель лайнера произошла в духе той же вагнеровской симфонии, что и гибель «Кинг Сити». Когда волны захватили в свои холодные объятия раскаленный корпус парохода, раздались громоподобные свист и шипение. После этого наступила полная темнота.

Команда «Комиссара Рэмила» оказалась интернациональной. Капитаном был 64–летний шотландец, ушедший на пенсию еще до войны. Его призвали из отставки и назначили командовать пароходом. Из остальных 62–х четырнадцать были французами, девять — неграми, остальные — англичанами или австралийцами. Но профессиональных моряков среди них было очень мало.

Лейтенант Мор спросил одного пожилого австралийца, зачем он поступил в торговый флот. «Ради смеха!» — ответил тот. Ради смеха он пошел на флот и попал в плен, т. е. на борт «Атлантиса».

Выходя в рейд, «Атлантис» имел на борту 347 человек экипажа. В мае к ним добавились 76 пленных, в июне — еще 99 человек, к середине июля число пленных дошло до 327.

Потом большую часть пересадили на «Тирранну», но к концу сентября число пленных снова достигло 293–х человек. Относительно пленных существовала конкретная и строгая инструкция высшего командования. Они должны были находиться запертыми в трюме и выводиться под охраной на короткую прогулку на верхнюю палубу.

Но то, что легко организовать в лагере военнопленных на берегу, почти невозможно сделать на корабле. Сидеть в запертом трюме в тропической жаре, гнуться от стресса, слыша, как над твоей головой грохочут орудия, понимая, что и захватившее их судно может в любую минуту отправиться на дно — это слишком много для физического и психического состояния человека.

На «Атлантисе» азиатов держали в минном погребе, а европейцев — в помещениях под нижней палубой, где температура почти постоянно держалась около 30 градусов.

Оба помещения были переполнены и, несмотря на установку дополнительных вентиляторов, там было душно и жарко, как в печке. «Жарче бывает только в аду», — признался один из англичан.

Рогге, плюнув на приказы и наставления, разрешил пленным дышать свежим воздухом на верхней палубе сколько возможно — иногда по 8–12 часов в день. Хуже всего приходилось пленным, когда, сидя в трюмах, они слышали гром орудий, не имея ни малейшего понятия, с кем «Атлантис» ведет бой. А если в этом бою утопят его самого?

Мор пообещал пленным, что в этом случае они получат равные с экипажем возможности покинуть корабль. Один из англичан мрачно пошутил:

— Мы сразу окажемся на верхней палубе, когда ваше корыто перевернется вверх килем после удачного попадания. Может быть, вы сделаете люк в днище, а ключ отдадите нам?

— Что же делать? — вздохнул Мор. — Мы с вами в одной лодке. Будем надеяться, что нас никто не победит.

— Ну! — не поверил пленный капитан Виндзор.— Вы полагаете, что вам будет вечно везти? Помяните мое слово–рано или поздно вы нарветесь на наш крейсер, и вам придет конец. Правда, боюсь, что и нам тоже.

Пленных англичан более всего удручала перспектива погибнуть под залпами своих родных кораблей. Когда «Атлантис» гнался за добычей и обстреливал ее, пленные, находясь взаперти, ничего не знали о том, с кем сражается «Атлантис» и как идет бой, проводя в томительном ожидании много беспокойных часов.

Если бы даже они могли уснуть в своем стрессовом состоянии, их сон постоянно прерывался бы грохотом орудий, визгом ревунов и лязгом подъемников, подающих снаряды к орудиям через стальные шахты, проложенные через помещения, где находились пленные. В закрытых помещениях гром орудий отдавался мощным электрическим разрядом, пропущенным через голову. Лейтенант Мор решил несколько облегчить пленным жизнь, информируя их по трансляции о том, что, возможно, вскоре заговорят орудия рейдера, но целью является торговое судно, чтобы они хотя бы не беспокоились о том, что «Атлантис» сам имеет шансы отправиться на дно.

В начале октября и немцы, и их пленники были одинаково потрясены, узнав о гибели «Тирранны», которая была отправлена с призовым экипажем в один из контролируемых немцами французских портов.

Выяснилось, что захваченное норвежское судно, на которое пересадили большую часть пленных, включая женщин и детей с лайнера «Киммендайн», благополучно добралось до Жиронды, где остановилось на внешнем рейде, ожидая тральщиков для прохода через минное заграждение. На сигналы «Тирранны» никто не отвечал. Тогда командовавший судном лейтенант Мунд из призовой команды «Атлантиса» съехал на шлюпке на берег и доложил о прибытии в штаб местного военно–морского округа, входящего в структуру группы ВМС «Запад». Там его выслушали без особого интереса и пообещали прислать тральщики завтра утром. Другими словами, «Тирранна» должна была простоять на неохраяемом внешнем рейде еще сутки.

Лейтенант знал, что английский флот блокирует Жиронду: на внешнем рейде рыскают британские подводные лодки, а самолеты минируют даже устье реки. Он обратил на это внимание штабного офицера, но тот, засмеявшись, ответил: «О, не волнуйтесь, лейтенант, в нашем районе британских подводных лодок нет!»

Мунду ничего не оставалось делать, как вернуться на «Тирранну» и ждать обещанных тральщиков. Утром тральщики не прибыли. Мунд с надеждой и страхом смотрел на выход из порта.

Прошел полдень — тральщиков не было. Позднее выяснилось, что полудивизион тральщиков стоял в полной готовности с поднятыми парами, ожидая приказа на выход, но в штабе просто об этом забыли. Наконец кто–то вспомнил о «Тирранне», и тральщики получили долгожданный приказ о выходе.

В тот момент, когда тральный полудивизион выходил из порта, «Тирранна» была потоплена тремя торпедами, выпущенными с английской подводной лодки. Погибли ценнейшие грузы, которые Рогге мечтал доставить в Германию, и примерно треть из трехсот пассажиров — главным образом женщины и дети с лайнера «Киммендайн».

Это случилось 23 сентября 1940 года, но до «Атлантиса» это известие дошло только 20 октября. А 22 октября 1940 года «Атлантис» поймал в южной части Индийского океана югославский пароход «Дурмитор» — старый ветеран с проржавевшими, измазанными углем бортами, тонкой высокой трубой, загруженный чем–то выше всех грузовых марок.

Судно было построено в 1912 году в Англии и имело тогда название «Плутарх». В начале 20–х годов пароход продали югославам и переименовали в «Дурмитор». Однако встречу с этим ржавым угольщиком на «Атлантисе» сочли за большую удачу, поскольку намеревались пересадить на него большую часть пленных, число которых после неожиданной встречи с «Комиссаром Рэмилом» снова достигло трехсот человек.

Помещения пленных были уже переполнены до предела. Кроме того, «Атлантис» уже не мог прокормить такое количество людей, опустошавших его запасы с невероятной скоростью. Конечно, «Дурмитор» вряд ли можно было назвать тем судном, на котором кто–либо согласился бы добровольно отправиться в морское путешествие, но ничего лучшего не было. Охранять пленных на югославской развалюхе должны были 14 немецких моряков во главе с лейтенантом Деннелем. Пятнадцать человек против трехсот пленных, не считая команды судна.

Напутствуя пленных, Мор предупредил их, чтобы не было никаких глупостей — под днищем судна заложены мины с часовым механизмом, и если что–нибудь случится, пароход будет немедленно затоплен. «Дурмитор» предполагалось привести в Могадишо — сомалийский порт, контролируемый союзными итальянцами. По расчетам все путешествие должно было продлиться 19 суток.

Но все получилось совсем не так, как планировали.

Во–первых, выяснилось, что на «Дурмиторе» гораздо меньше угля, чем указано в расходных ведомостях старшего механика. Причем настолько меньше, что дойти до Могадишо, как планировалось, не представлялось никакой возможности. Кроме того, воды и продовольствия на судне было в обрез, а опустошенный пленными «Атлантис» ничем существенно помочь не мог.

Экономя уголь, лейтенант Деннель шел со скоростью 5 узлов. Путешествие растянулось, и на судне кончились продовольствие и вода. Все это усугублялось тем обстоятельством, что «Дурмитор» шел с грузом соли, которая превратила в кошмар жизнь и конвоя, и пленных. Соль скрипела на зубах, разъедала кожу и глаза. На пароходе жили полчища крыс и насекомых–паразитов. В топках сожгли всю мебель, крышки люков и даже доски палубного настила. Порой пытались ставить паруса.

Внезапно хлынувший дождь спас людей от смертельной жажды. Тем не менее Деннель довел пароход до сомалийского побережья, пробыв в пути 29 суток вместо планируемых 19.

Могадишо бомбардировали британские крейсера, и 22 ноября Деннель выбросил судно на отмель у небольшого рыбацкого села Варшеих.

Прибывшие итальянские солдаты, не разбираясь, объявили военнопленными всех, включая Деннеля и его матросов, погрузили в грузовики и доставили в Могадишо, где всех под конвоем провели по улицам города в знак очередной «блистательной победы римлян над варварами».

Лишь через двое суток лейтенанту Деннелю удалось объясниться с итальянскими военными властями. Немцев освободили и предложили немедленно убираться из Сомали, поскольку из–за них англичане могут подвергнуть Могадишо еще одной бомбардировке. «Дурмитор» итальянцы сняли с мели и привели в Могадишо, где судно было в итоге захвачено англичанами в ходе их наступательной операции в восточной Африке, а после войны передано обратно Югославии.

 

VI

Ничего еще не зная об этих событиях, «Атлантис» 10 ноября 1940 года выпустил в воздух палубный гидросамолет, который обнаружил значительно севернее рейдера норвежский танкер «Оле Якоб». Получив сообщение пилота, Рогге стал размышлять, как бы принудить танкер к подчинению, не прибегая к силе оружия.

Слишком ценный груз находился в его танках, а в случае обстрела судно немедленно бы взорвалось и сгорело. Причем все это могло произойти от одного единственного снаряда. Немного подумав, Рогге сказал:

— Сделаем просто. Превратимся в английский вспомогательный крейсер и попробуем взять танкер голыми руками. Пусть он только подпустит нас поближе.

На «Атлантис» ежедневно поступали разведывательные сводки из Берлина, сообщавшие названия английских вспомогательных крейсеров и районы их операций.

Эта информация была не результатом работы каких–либо тайных агентов, а плодом скрупулезных исследований отдела дешифровки вражеских радиограмм, проводившихся круглосуточно.

Хотя на «Атлантис» эта информация попадала с опозданием в две–три недели, но это, по крайней мере, давало Рогге возможность знать в принципе, кто действует против него в океане в настоящее время. Поэтому «Атлантис» решили временно переименовать в «Энтенор», о нахождении которого в этих водах норвежскому танкеру было, вероятно, известно.

Лейтенанту Мору было приказано переодеться в английскую морскую форму, что он и сделал. Но, критически осмотрев себя в зеркало, молодой офицер признал, что больше напоминает переодетого немца, чем настоящего офицера Королевского флота. Каменц, взглянув на Мора, хмыкнул и заметил, что в английском флоте совсем не так носят фуражки и пояса с пистолетами.

— Вряд ли этим маскарадом удастся кого–нибудь обмануть, — заметил штурман. Рогге осмотрел Мора, засмеялся и махнул рукой:

— Ладно, сойдет. Отправляйтесь, Мор.

На мостике «Атлантиса» заработал прожектор: «Британский вспомогательный крейсер «Энтенор». Дайте ваш позывной!»

Наступила пауза. Затем с танкера как–то нерешительно ответили: «Норвежский танкер «Оле Якоб», — и застенчиво добавили: Пожалуйста, не преследуйте меня».

«Немедленно остановитесь!» — приказал «Атлантис». Переговоры прожекторами напоминали разговор пожилой девственницы, к которой ночью в парке пристает настырный незнакомец.

«Почему вы требуете, чтобы я остановился?» — промигал «Оле Якоб».

«Я — английский вспомогательный крейсер», — ответил «Атлантис».

Но «старую деву» было не так легко убедить.

Радиостанция танкера начала передавать сигнал «Q. Q. Q.» — сигнал, которого более всего не любили и боялись на «Атлантисе», немедленно открывая огонь, когда он звучал в эфире. Но на этот раз «Атлантис» огня не открыл. Вместо этого с властностью боевого корабля Королевского флота он снова приказал танкеру остановиться, выключить радио и ожидать офицера, который должен передать капитану секретные инструкции. Обмен сигналами продолжался еще несколько минут. Наконец капитана танкера удалось убедить. Радиосигналы прекратились, танкер замедлил ход и остановился, покачиваясь на мертвой зыби.

Мор спустился в катер, сопровождаемый двумя невооруженными матросами. Со стороны казалось, что в катере больше не было никого, но под брезентом прятались еще семь матросов, вооруженные автоматами, пистолетами и ручными гранатами.

Катер приближался к танкеру, и лейтенант Мор, как никогда прежде, физически ощущал исходящую от норвежского судна подозрительность и враждебность. Подойдя к танкеру, Мор увидел, что комендоры норвежского судна хлопочут у кормового орудия. Другие, перегнувшись через планшир, наблюдали за подходом катера.

Все происходило в полной тишине. Никто не проронил ни слова. Тишина была зловеще–враждебной. Мору все это очень не нравилось — норвежцы оказались уж очень подозрительными.

Инстинктивно рука лейтенанта потянулась к кобуре пистолета, но он взял себя в руки. Если им уготована засада, то пистолет мало поможет. Катер подошел к борту и луч света внезапно осветил лицо Мора, а грубый голос спросил:

— Вы англичане?

Ответ Мора заглушил скрежет носа катера по обшивке корпуса танкера. Мор лихорадочно оглядывался, надеясь увидеть вываленный за борт трап. Но трапа не было, что не говорило ни о чем хорошем. Группа офицеров танкера собралась у лееров в середине судна, и Мор увидел у них в руках винтовки. Несколько секунд катер терся бортом о корпус танкера, когда внезапно волна подхватила его и подняла достаточно высоко, чтобы Мор смог, прыгнув, ухватиться за нижний трос леерного ограждения, подтянуться и оказаться на палубе танкера перед откровенно враждебными норвежскими моряками.

Оказавшись на палубе, Мор решил действовать быстро и решительно. Сбросив английский китель и показав свою немецкую форму, он выхватил винтовку у ближайшего норвежца и выкинул ее за борт.

Как часто бывает на войне, внезапные и решительные действия Мора на какое–то мгновение парализовали норвежцев. Этого времени было достаточно, чтобы матросы вскарабкались на палубу и наставили на норвежских моряков автоматы. Как только это произошло, Мор побежал по палубе к трапу, ведущему на мостик, пулей взлетел наверх к капитану, который молча наблюдал за происходящим на палубе. Прежде чем запыхавшийся Мор сумел вымолвить слово, капитан объявил, что он сдается. Танкер был захвачен целым без кровопролития.

После сдачи экипажа немцы обыскали танкер. Вопреки ожиданиям, «Оле Якоб» не имел в танках ни мазута, ни солярки. Его груз состоял из нескольких тысяч тонн авиационного спирта. Конечно, было приятно лишить противника такого лакомства, но проблемы «Атлантиса» это никак не решало. Попутно выяснилось, что сигналы тревоги, переданные танкером, несмотря на все попытки радистов «Атлантиса» заглушить их, дошли до Коломбо. Через радиостанцию «Оле Якоба» в Коломбо сообщили, что тревога оказалась ложной и танкер продолжает следовать своим курсом.

Это не только удовлетворило англичан в Коломбо, но сбило с толку Берлин, сообщивший в официальном коммюнике, что в Индийском океане царит такая нервная обстановка, что британские торговые суда шарахаются от собственных вспомогательных крейсеров. На следующий день «Атлантис» поймал еще один норвежский танкер, название которого было «Тедди».

Рейдеру удалось подойти к танкеру почти на 600 метров, после чего с «Атлантиса» передали прожектором: «Немедленно остановиться и опознать себя!»

«Что вы хотите?» — запросили с танкера.

«Хочу вас осмотреть», — ответил «Атлантис».

«Осматривайте», — согласились на танкере.

Через некоторое время с танкера запросили: «Мы можем следовать дальше?»

«Нет, — приказал «Атлантис», — ждите шлюпку».

«Опознайте себя», — наконец потребовали с танкера.

«Корабль Его Величества «Энтенор»», — передали с «Атлантиса».

В итоге экипаж «Тедди» перевезли на «Атлантис», и лейтенант Фелер пустил танкер на дно подрывными зарядами.

Как всегда, Фелер, вечно любивший экспериментировать, перестарался, и взрыв танкера напоминал извержение крупного вулкана, видимое на десятки миль. Удовольствие от этого получил только Мор, снимавший эту сцену на кинопленку.

Утром следующего дня сигнальщики «Атлантиса» обнаружили прямо по курсу огромный столб дыма. Затем появилось большое, но, судя по конструкции, очень старое судно, идущее прямо на «Атлантис». На рейдере подняли сигнал, приказывающий остановиться. Не реагируя на сигнал, судно продолжало идти на «Атлантис», который был вынужден отвернуть, чтобы избежать столкновения.

Заняв позицию за кормой отчаянно дымившего парохода, «Атлантис» произвел предупредительный выстрел.

«Если они сейчас дадут сигнал тревоги, — подумал Мор, — это будет самоубийство».

Так и случилось. Буквально через пару секунд после предупредительного выстрела в эфир пошел сигнал тревоги:

«R. R. R.».

Это было смелое безумство…

— Открыть огонь! — скомандовал Рогге.

В древний пароход с антикварной длинной трубой полетели снаряды. И в ту же секунду он открыл ответный огонь… Название парохода было «Автомедон».

Когда лейтенант Мор поднялся на его палубу, он был удивлен тем разгромом, который учинили на судне немецкие снаряды. Ничего подобного лейтенанту еще не приходилось видеть. Вся палуба была засыпана обломками. Стоявший без хода «Автомедон» отчаянно болтало на зыби; обломки, перемешанные с остатками порванных шлангов и тросов, перекатывались с борта на борт. Из разбитых паропроводов со свистом вырывался пар. Осколочные пробоины сделали дымовую трубу похожей на дуршлаг. Пламя вырывалось из разбитой радиорубки. Жилая палуба частично рухнула. Пробоина была размером с амбарные двери, как будто кто–то открыл гигантскую консервную банку столь же гигантским штыком.

Взрывная волна разбросала мешки с песком, прикрывавшие орудие и пулеметные посты. Содержимое мешков высыпалось на палубу, смешавшись с водой, угольной грязью и разбросанными повсюду спасательными жилетами.

Лейтенант Мор по остаткам трапа взобрался на полуразрушенный мостик, в самый центр которого угодил снаряд с «Атлантиса», убив всех находившихся там офицеров. На первого убитого Мор наткнулся у входа в разрушенную штурманскую рубку…

Обыскав судно, лейтенант Мор, к великому своему удивлению, обнаружил, что этому древнему пароходу была доверена перевозка 15–ти мешков секретной почты, включавшей сотни дешифровочных таблиц, приказов по флоту, артиллерийских инструкций и сводок военно–морской разведки.Никто не мог понять, почему англичане решили послать весь этот бесценный материал на столь старом корыте, как «Автомедон», а не погрузили на военный корабль. Целый час, орудуя топором, Мор пытался открыть массивный сейф в каюте капитана, но не обнаружил там ничего, кроме миллиона шиллингов наличными. Главный приз ждал его в ходовой рубке среди шести трупов погибших там офицеров, несколько объяснив трагическую иронию ситуации. «Автомедону» были доверены совершенно секретные документы, которые офицеры обязаны были уничтожить, и, наверняка, так бы и сделали, если бы все шестеро не были мгновенно убиты одним снарядом.

Призом был длинный узкий конверт, хранящийся в зеленом брезентовом мешке с медными бляшками для гарантированного его затопления в случае попадания в море. На мешке большими черными буквами было написано:

«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО. УНИЧТОЖИТЬ В СЛУЧАЕ УГРОЗЫ»

а на самом конверте:

«Главнокомандующему на Дальнем Востоке в собственные руки. Вскрыть лично».

 

VII

— Превосходно, Мор, — только и мог сказать капитан 1–го ранга Рогге, ознакомившись с содержанием совершенно секретного конверта. — Просто замечательно.

В конверте находились документы Управления стратегического планирования Военного кабинета Великобритании, содержавшие подробные оценки состояния морских, воздушных и наземных сил Британской Империи на Дальнем Востоке, в Австралии и Новой Зеландии.

Наиболее пикантным был длинный раздел о возможности вступления в войну Японии и, в связи с этим, подробное описание фортификационных укреплений Сингапура.

— Просто великолепно! — заключил Рогге.

Встал вопрос, как использовать эти документы с максимальной пользой для Германии.

— Мы попытаемся это сделать, — пообещал Рогге. — Я вижу один способ…

«Атлантис» нуждался в дизельном топливе, а норвежский танкер «Оле Якоб» был заполнен авиационным спиртом.

Находящаяся неподалеку нейтральная Япония имела дизельное топливо и нуждалась в авиационном спирте. А чтобы не было дипломатических осложнений, хотя Рогге их и не предвидел, немецкие моряки собирались подразнить японцев бесценными документами, захваченными у противника. Рогге вызвал своего штурмана Каменца.

— Хочу поручить вам одно деликатное дело, Каменц, — сказал командир «Атлантиса». — Берите «Оле Якоб» и следуйте на север, в Японию. Все остальное узнаете перед отплытием. Дело не очень сложное. Что–то вроде торговли лошадями на дипломатическом уровне.

Как и предполагал Рогге, ничего особо сложного в этом деле не было. Каменц без каких–либо приключений привел «Оле Якоб» в Иокогаму.

Простояв несколько часов в этом японском порту, норвежский танкер снялся с якоря и ушел в неизвестном направлении. Никто при этом, разумеется, не узнал, что капитан 3–го ранга Каменц остался на берегу в германско посольстве.

При содействии немецкого военно–морского атташе Каменц связался с японцами, которые, получив часть добытых «Атлантисом» секретных документов, быстро организовали доставку Каменца во Владивосток, на территорию почти союзной России, связанной с Германией договором о дружбе.

Оттуда Каменц совершил во всех отношениях приятное, а главное — совершенно безопасное — путешествие по транссибирскому железнодорожному пути, прибыв, как на ковре–самолете, в Берлин вместе с захваченными секретными документами.

К сожалению, обратный путь на «Атлантис» Каменц проделал в менее комфортабельных условиях.

Началась война между Германией и Советским Союзом, и транссибирский путь, естественно, для Каменца оказался закрытым. Поэтому штурману «Атлантиса» для возвращения на свой корабль пришлось пройти 16 000 миль на подводной лодке.

Пока Каменц наслаждался комфортом в купе советского международного вагона, в пустынной бухте на юге Каролинских островов был продемонстрирован еще один интересный пример политического и экономического взаимодействия. Там «Атлантис» заправился дизельным топливом в обмен на переданный японцам авиационный спирт.

— В миниатюре,— глубокомысленно заметил Рогге,— это соответствует политике Рузвельта по отношению к Британии.

Таким образом «Атлантис» оказался в Тихом океане, где еще действовал германский вспомогательный крейсер «Комет» — пятый и последний рейдер первой волны, направленный действовать на морских коммуникациях противника.

«Комет» появился в Тихом океане, как говорится, «с черного хода». Русские были настолько любезны, что провели его по Северному Морскому пути, игнорируя все протесты со стороны англичан.

Брошенный советскими ледоколами у входа в Берингов пролив, «Комет» самостоятельно пробился через 700–мильную полосу льда и вышел в Тихий океан. Там, маскируясь под японца, рейдер пристроился к четырем вспомогательным судам японского флота — военным танкерам — да так, что сами японцы ничего не заметили, а когда узнали об этом, то подали протест.

«Комет» был как бы окружен аурой дипломатических инцидентов. Позднее у острова Науру с рейдера передали сигналом рождественские поздравления, затем предупредили людей, чтобы те ушли в укрытия, и произвели небольшую бомбардировку английского завода по переработке фосфатов. Это вызвало сильнейшее недовольство японцев, поскольку фосфатные разработки, официально принадлежа англичанам, финансировались японцами.

Нейтральный флаг покрывает огромное количество грехов и плодит не меньшее количество неожиданностей.

С другой стороны, японцы были очень благодарны морякам «Атлантиса» за доставку им секретных английских документов с описанием укреплений Сингапура. Они даже наградили Рогге церемониальным самурайским мечом. Правда, сделали они это после падения Сингапура…

А пока перед экипажем «Атлантиса» встала новая проблема. На корабле кончались запасы пресной воды. Прошло уже девять месяцев после выхода из Киля — достаточное время, чтобы опустошить водяные цистерны. На «Атлантисе» имелась опреснительная установка, но она работала на угле, а весь имевшийся на корабле уголь использовался в качестве балласта, и его нельзя было тратить, не нарушая устойчивости «Атлантиса».

Вода была остро необходима каждую минуту, но все 28 миллионов квадратных миль Индийского океана не могли предоставить немецким морякам ни единой капли питьевой воды.

Что–то нужно было срочно предпринимать.

Рогге и Мор стали рыться в атласах и справочниках. Воду можно было взять на острове Принца Эдварда, но трудные подходы к острову и господствующие там туманы делали все предприятие очень рискованным.

Острова Нью–Амстердам и Сент–Поль были опасны по другой причине. Они находились на пересечении главных судоходных путей, и там постоянно несли сторожевую службу английские крейсера. В итоге Рогге остановил свой выбор на островах архипелага Кергелен, лежащих на 50–м градусе южной широты. Острова имели бесчисленные бухточки и фиорды, где можно было легко спрятаться. Они редко посещались торговыми судами. В прошлом там можно было встретить норвежских китобоев и охотников на тюленей, но в настоящее время существовала высокая вероятность, что острова необитаемы.

Кроме того, в свое время эти острова были прекрасно исследованы немецким гидрографическим судном «Газель», и на «Атлантисе» имелись подробнейшие карты забытого Богом архипелага.

В начале декабря, в первое воскресенье рождественского поста, «Атлантис» повернул на юг, взяв курс на розоватую дымку, стелющуюся по горизонту.

В южном полушарии был разгар лета, стояла нестерпимая тропическая жара, голубой купол небес не затуманивался ни единым облачком. Океан был зеркальным, отражавшим грубые контуры «Атлантиса» как в кривом зеркале.

Неутомимый лейтенант Мор повесил на доску приказов описание архипелага Кергелен и историю его открытия. Архипелаг носил имя величайшего оптимиста прошлых времен графа Ива Жозефа де Кергелена–Тремареса.

Командуя французским фрегатом «Фортуна», граф, как многие полагают, первым открыл Австралийский материк; но был настолько потрясен этим обстоятельством, что не стал высаживаться на берег, а поспешил обратно во Францию, чтобы собрать большую экспедицию. Но с экспедицией ничего не вышло, а несчастный граф попал в Бастилию, где дал островам, ныне носящим его имя, название «Архипелаг отчаяния».

Позднее многие пытались колонизировать острова, но ни у кого это не получалось. Люди гробили здоровье и деньги, но где–то уже после 1873 года оставили архипелаг в покое. Китобои и охотники на тюленей иногда пользовались бухтами для отдыха, но постоянного населения на островах не было.

По мере приближения к ревущим сороковым погода, как ей и положено, стала портиться, но, в принципе, штормовые широты приняли «Атлантис» на этот раз довольно мирно, хотя волны после штиля у экватора выглядели весьма впечатляющими. Острова были закрыты туманом, дул сильный юго–западный ветер. На «Атлантисе» была сыграна боевая тревога.

В районе островов были вероятны любые неожиданности. Попав в полосу прибоя, «Атлантис» шел в туче брызг, протестуя, по словам лейтенанта Мора, каждой своей заклепкой против приближения к острову. Свободные от вахты высыпали на верхнюю палубу. Это была первая земля, которую они видели после ухода из Германии.

В тучах водяных брызг и беснующейся пены открылась полоса прибрежных рифов, окружающих эти вулканические острова. Мрачные сопки и каменистые равнины показались прекрасными. Ведь это была земля! Рогге перевел машинный телеграф на «стоп», и «Атлантис» первый раз за 250 дней прогремел якорной цепью. Прежде чем войти в лагуну, необходимо было убедиться, что англичане по случаю военного времени не развернули здесь радиостанцию или наблюдательный пост.

Мор в сопровождении девяти матросов должен был высадиться на берег для проведения разведки. В случае обнаружения радиостанции, ее необходимо было захватить внезапной атакой, чтобы сорвать возможность сообщения всему миру о появлении «Атлантиса» в водах архипелага. Мор и его люди переоделись в штатское, чтобы сойти за мирных рыбаков, и для убедительности направились к берегу на захваченном норвежском баркасе. В баркасе под брезентом были спрятаны автоматы, а под рыбацкими робами у всех скрывались пистолеты и ручные гранаты.

Рогге сигнальной лампой пожелал Мору удачи, и баркас направился к острову. Моряки внимательно вглядывались в берег: серые валуны, гранитные глыбы, переходящие в пологие сопки. Внезапно сидевший рядом с Мором старшина стиснул лейтенанту плечо и прошептал: «Кто–то движется по берегу».

Но отступать было поздно. Баркас, урча мотором, продолжал двигаться к берегу, а находящиеся в нем люди были решительно готовы распространить военные действия практически до Антарктиды. Обогнув небольшой мыс, моряки увидели небольшую долину с четырьмя или пятью хижинами у подножия высокой скалы. Хижины ясно вырисовывались на фоне скал и неба. Это были даже не хижины, а небольшие домики. У одного была даже веранда. В окнах горел свет. Создавалось впечатление, что небольшую швейцарскую деревушку каким–то чудом перенесли в Антарктику. Кто–то явно шевелился у уреза воды, наблюдая за приближением баркаса. Один из матросов достал автомат и навел его на эту движущуюся цель, которая неуверенно, подобно пьяному или сумасшедшему, перемещалась взад–вперед между домиками и урезом воды. Наконец «пьяницу» удалось рассмотреть. Это был крупных размеров морской лев! Автоматы были спрятаны, и вскоре баркас достиг берега.

Выпрыгнув из баркаса, моряки в каком–то опьянении побежали по берегу, вдыхая запах земли и непривычно ощущая твердую, некачающуюся опору под ногами. Запах земли разъедал ноздри, делая все движения и эмоции совершенно неконтролируемыми, что знакомо только морякам, вернувшимся из долгого плавания. Придя в себя, Мор и его люди обыскали несколько ближайших хижин, где не нашли ничего, кроме старых бочек с китовым жиром и разного хлама, накопившегося за многие годы. Затем моряки с «Атлантиса» направились к домикам, стоявшим у подножия отвесной скалы.

Дом, имевший веранду, был гораздо больше остальных. Дверь его полусгнила, а что касается света в окнах, то это была иллюзия, вызванная игрой света и тени. Открыв дверь, моряки увидели обширную комнату с добротной печью. Посреди комнаты стояли стол и пара кресел, а под потолком была подвешена старинная лампа. Вся обстановка явно принадлежала к прошлому веку. Тем более было удивительно увидеть на стенах фотографии полуодетых и сладострастно улыбающихся девиц, вырезанные из календаря 1936 года! Была даже помечена дата — 8 ноября. Надпечатка на календаре говорила о том, что он остался в наследство от французского судна, прибывшего из Таматавы — главного порта Мадагаскара.

Вокруг валялось множество пустых бутылок, чьи этикетки не оставляли сомнений относительно национальности последних визитеров на остров. На столе лежало полбуханки хлеба, которая благодаря особенностям местного климата хотя и была черствой, но вполне годилась для еды. В окно были видны остатки проволочной ограды, где, возможно, когда–то был загон для скота. В другой комнате стояла огромная кровать с массивной спинкой из гнутых медных труб. Такие кровати были в моде в конце 60–х годов прошлого века.

Возле дома лежали две мумифицированные свиньи — тоже благодаря особенностям местного климата. Обыскав еще несколько хижин, Мор доложил по портативному радио на «Атлантис»: «Поселок необитаем. Никаких следов англичан не наблюдается».

«Немедленно возвращайтесь на корабль»,— приказал Рогге.

Вернувшись на борт рейдера, Мор доложил командиру обстановку, и они стали обдумывать, как провести в лагуну острова корабль такого размера, каким был «Атлантис». В лагуну вел длинный канал шириной чуть более 500 метров. Было решено провести замеры глубин со шлюпок и выставить фарватерные вехи. Результаты этих работ показали, что глубины почти на всем протяжении канала составляли 20 метров. Фарватер обвеховали на ширине 100 метров.

Вход в лагуну решили провести на следующее утро во время прилива. Когда утром «Атлантис» стал сниматься с якоря, все, казалось, благоприятствовало выполнению поставленной задачи: море было спокойным, ветер стих, канал был четко и ясно маркирован. Казалось, что пройти в лагуну не составит никакого труда.

Малым ходом «Атлантис» начал движение, держась между вех и буйков, которыми обозначили фарватер. Корабль немного сносило влево, но с помощью руля и машин его быстро возвращали на курс.

Какую–то долю секунды лейтенант Мор не понимал, что произошло. Он почувствовал легкий толчок, его качнуло и он услышал чей–то крик:

— Мы на что–то напоролись!

Затем еще кто–то крикнул:

— Это подводный риф! Мы на камнях!

Днище «Атлантиса» скрежетало на подводной скале, корабль дрожал и вибрировал по всей своей длине. И это случилось прямо в центре канала, где промерщики глубин обещали полную безопасность.

Рогге перевел ручку машинного телеграфа на «Полный назад», пытаясь снять «Атлантис» с рифа. Ничего не получилось. Корабль продолжал дрожать от киля до клотика. Убийственный скрежет продолжался. Мор физически чувствовал, как острый риф кинжалом все глубже вонзается в чрево корабля. Рогге запросил машинное отделение, не поступает ли к ним вода. Оттуда доложили, что течи нет, однако через несколько минут сообщили, что в носовую цистерну пресной воды поступает забортная вода. Это означало, что риф пробил двойное дно «Атлантиса» и повредил цистерну.

Другими словами, самое худшее из того, что могло произойти, произошло. Рогге отчаянно работал машинным телеграфом, давая то «Полный назад», то «Полный вперед», то «Самый полный назад», но эффекта не было никакого; напротив, при каждом реверсе машин корабль все прочнее садился на риф.

Спустили водолаза. Он доложил об огромной пробоине и остром, как игла, рифе, на котором «Атлантис» сидел, как на вертеле. Риф имел ширину около двух метров. Он пробил днище корабля примерно в трех метрах от форштевня, проникнув в форпик. «Безнадежно, — поставил свой диагноз водолаз.— Совершенно безнадежно».

Неприятный озноб охватил всех находившихся на мостике. Бросили лот. Глубина с левого борта составляла 20 метров, с правого — была такой же. Риф находился прямо по диаметральной плоскости корабля.

Рогге, однако, отказался считать приговор водолаза окончательным. Одевшись в водолазное снаряжение, командир «Атлантиса» сам ушел под воду и вернулся, как всегда переполненный оптимизмом.

— Все не так плохо, как могло бы быть,— объявил Рогге.— Мы спасем корабль.

С носа и кормы были заведены якоря. Рогге рассчитывал, выбирая якорь–цепи обоими шпилями и одновременно давая реверсы машине в режиме полного хода, раскачать и приподнять «Атлантис» так, чтобы лезвие рифа вышло из раны корабля. Но из этого ровным счетом ничего не вышло. Корабль не сдвинулся ни на дюйм.

— Ладно,— сказал Рогге,— попробуем другой способ.

Просмотрев данные об уровнях приливной волны, Рогге приказал синоптику съехать на берег, чтобы синхронизировать работу на борту «Атлантиса» с пиком уровня приливной волны.

Тем временем на корабле был объявлен аврал: необходимо было перегрузить с носа на корму все, что было возможно, и, тем самым, облегчить носовую часть «Атлантиса». Проклиная судьбу, которая оказалась столь немилостивой к ним накануне Рождества, экипаж приступил к этой каторжной работе. Из носовой части перегрузили все — от снарядов и мешков с балластом до тросов и швабр из боцманского хозяйства. Дождались прилива и снова попытались сняться с рифа.

Измученных людей охватило отчаяние. Но Рогге не терял оптимизма. Он приказал затопить кормовой минный погреб, чтобы увеличить нагрузку на корму, но корабль продолжал сидеть на этом проклятом рифе. Собрался офицерский совет. Кто–то предложил перекачать за борт часть топлива, чтобы облегчить корабль. Рогге отказался — топливо было слишком драгоценным грузом; шла война и ее нужно было продолжать. Тогда подрывник Фелер предложил взорвать риф. Это предложение ни у кого не вызвало особого восторга — взрывом можно было причинить кораблю еще худшие повреждения, чем нанес сам риф. Больше никто ничего придумать не мог, а это ставило экипаж «Атлантиса» перед весьма мрачной перспективой: либо провести остаток войны на Кергелене, либо — за колючей проволокой в лагере для военнопленных.

Конечно, существовала еще теоретическая возможность вызвать на помощь какой–то другой немецкий рейдер, но, не говоря уже о том, насколько это было унизительно, шансов связаться с другим рейдером, чтобы об этом не узнали англичане, было очень мало.

Ночью ветер усилился, достигнув вскоре штормовой силы.

Мерзший на «собачьей» вахте Мор почувствовал, что нагоняемая ветром волна начала раскачивать «Атлантис», безжизненно сидевший на подводном рифе. К шуму ветра и волн прибавился скрежещущий звук камня о разорванную обшивку днища корабля. Казалось, что сам риф предпринимает усилия, чтобы освободиться от тяжести «Атлантиса».

Мор быстро понял, что случилось. Штормовой ветер, дувший в правый борт корабля, заставил его вращаться на рифе вокруг его оси, как флюгер. С одной стороны, подобное положение вещей создавало дополнительную опасность, поскольку риф мог причинить днищу корабля еще большие повреждения; но, с другой стороны, оно предоставляло еще один шанс сняться со скалы.

Не раздумывая, Мор по переговорной трубе разбудил командира, отдыхавшего в своей каюте, и попросил его подняться на мостик. К этому времени ветер и волны развернули «Атлантис» почти на 90 градусов, подставив корму под ветер. Отдав кормовой якорь, удалось зафиксировать корабль в этом положении, т. е. кормой под ветер. Одновременно дали машиной ход вперед. Корма, удерживаемая якорем, опустилась, все выше поднимая носовую часть корабля.

Со страшным скрежетом трения гранита о сталь корабль пытался разворачиваться снова вокруг оси рифа, но, удерживаемый кормовым якорем, поднимался, наползая всей массой на риф. Наконец громоподобный треск и внезапный крен показали, что «Атлантис» соскользнул с рифа. К этому времени все были настолько измучены, что освобождение «Атлантиса» не вызвало каких–либо шумных проявлений радости. Кроме того, все отлично понимали, что корабль получил серьезные повреждения, и еще неизвестно, как все пойдет дальше.

Действительно, с пробоиной в днище, кидаемый во все стороны штормовыми волнами, находясь в канале, ширина которого была всего лишь чуть больше длины его корпуса, «Атлантис» мог в любую минуту снова сесть на риф. Кормовой якорь сорвало, носовые якоря были выбраны.

Видимость упала почти до нуля: находившегося поблизости берега практически не было видно. На носу и корме стояли лотовые, постоянно производя замеры глубин и докладывая об этом на мостик. «Десять саженей! Восемь саженей! Шесть саженей!»

Мор стоял на машинном телеграфе, слушая приказы командира. Менее чем за четыре часа после того, как корабль удалось снять с рифа, Мор передал в машину более двухсот приказов. Наконец, счастливо избежав всех опасностей, «Атлантис» вошел в лагуну в стал на якорь. Шум цепи отданного якоря несколько привел лейтенанта Мора в себя. Он прислонился к переборке и прошептал благодарственную молитву.

Теперь необходимо было подумать о том, как в этой забытой Богом глуши отремонтировать пробоину в днище корабля. Недаром граф–первооткрыватель назвал архипелаг островами Отчаяния. Отчаяние стало охватывать и весь экипаж «Атлантиса». У всех было предчувствие какой–то трагедии. И, как всегда, предчувствие моряков оказалось правильным. Трагически погиб молодой машинист, старший матрос Герман, работавший на дымовой трубе и сорвавшийся с люльки из–за лопнувшего конца.

Матроса хоронили на берегу всем экипажем. Видимо, это была самая южная немецкая воинская могила во Второй мировой войне.

Все это было очень прискорбно, но война продолжалась, заставляя решать проблемы, которые грозно встали перед экипажем «Атлантиса». Когда корабль удалось наконец провести во внутреннюю лагуну острова, моряки испытали чувство невероятного облегчения. «Атлантис» замаскировали на фоне прибрежных скал. На вершины сопок были выставлены сигнальщики и артиллерийские наблюдатели. Все сектора, откуда мог бы неожиданно появиться противник, были тщательно рассчитаны и пристреляны. Любой корабль, появившийся в водах острова, должен был четко проектироваться на фоне моря и горизонта. Его встретил бы град снарядов, причем потенциальный противник даже не понял бы, откуда эти снаряды летят. Таким образом, проблема безопасного нахождения в водах острова была решена.

Оставалось решить еще более важную проблему: как заделать пробоину в днище, причиненную подводным рифом. Пробоина в днище имела размеры 2х6 метров, напоминая, по словам водолаза, амбарные ворота. Листы обшивки были вдавлены внутрь почти под прямым углом.

Двое добровольцев, бывшие в свое время строительными рабочими, взялись остановить течь в форпике. Они спустились в помещение форпика, взяв с собой несколько мешков с цементом, песком и черепичной крошкой, а также большую коробку с провизией. За ними задраили входной люк и подали в форпик сжатый воздух чтобы вытеснить из помещения воду и открыть доступ к пробоине. Добровольцы провели в отсеке двое суток, ожидая, когда бетон затвердеет. Поступление воды в форпик прекратилось, а поставленная сгонная заплата, как показали испытания, прекрасно сдержала внешнее давление воды. После этого двое водолазов с подводными резаками последней модели спустились за борт и обрезали стальные лохмотья, образовавшиеся вокруг пробоины. На фоне этих работ и печали по поводу гибели старшего матроса Германа встреча Рождества прошла скромно и не очень весело. Рейд затянулся, люди смертельно устали, многих обуревала ностальгия по дому и оставленным там семьям. Кроме того, в разгар празднования Рождества снова налетел ураганный ветер. Пришлось заводить дополнительные якоря и удвоить вахту. На следующее утро Мор с группой из девяти матросов съехал на берег с заданием найти источник питьевой воды. Источник был обнаружен быстро. Им оказался довольно мощный водопад на одной из скал. Для подачи воды с водопада на корабль пришлось соорудить трубопровод из пожарных и приемных шлангов длиной чуть больше километра. Это было не особенно сложно. Трубопровод по пологому склону спускался к ровной части берега, а оттуда был проведен к якорной стоянке «Атлантиса».

В течение двух дней в цистерны корабля поступило более тысячи тонн свежей питьевой воды. Закончив все дела, «Атлантис» снялся с якоря и малым ходом стал выходить в море через тот же злосчастный канал. На этот раз обошлось без всяких происшествий, и «Атлантис» снова оказался в открытом море.

Через несколько часов берега острова растаяли на горизонте, а еще через несколько дней яркое тропическое солнце снова засияло над «Атлантисом», взявшим курс к Сейшельским островам.

 

VIII

В начале января 1941 года «Атлантис» захватил еще два британских парохода — «Спейбенк» и «Мандасор». «Манда–сор» был потоплен, а «Спейбенк» взят в качестве приза. Рог–ге намеревался отправить его в Германию. Вскоре на «Атлантис» из далекого берлинского Адмиралтейства пришло совершенно секретное сообщение о том, что им предстоит рандеву с карманным линкором «Адмирал Шеер». Об этом пока знали только двое — сам Рогге и Мор. Встреча в открытом океане, в глубоком тылу противника с еще одним немецким кораблем — это такое редкое и радостное событие, что Рогге считал необходимым его как–нибудь отметить.

— Как? — спросил Мор.

— Захватом еще какого–нибудь английского судна, — ответил ненасытный Рогге.

Мор улыбнулся: еще древние говорили, что желание есть мать всех мыслей. Желание Рогге исполнилось. 2 февраля сигнальщики «Атлантиса» обнаружили норвежский танкер «Кетти Бровиг». За все мытарства судьба поставила им танкер очень вовремя, когда «Атлантис» и «Шеер» весьма нуждались в топливе.

При захвате танкера Рогге хотел достичь полной внезапности, а потому решил напасть ночью. К этому времени, чтобы избежать ненужного кровопролития, на «Атлантисе» придумали новый способ психологического воздействия на противника. За борт вывешивался огромный транспарант, на котором большими буквами было написано по–английски:

ОСТАНОВИТЬСЯ! НЕ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ РАДИО!

Ночью этот транспарант неожиданно освещался, оказывая на капитанов английских судов магическое воздействие. Правда, не на всех. Но в случае с «Кетти Бровиг» Рогге надеялся, что у ее капитана хватит ума подчиниться, поскольку один снаряд с «Атлантиса» мог превратить танкер в огненную печь, где зажарится вся команда.

— Не стрелять! — приказал Рогге, когда «Атлантис» под покровом темноты подкрался к танкеру.— Дать предупредительный и осветить транспарант.

Раздалась команда: «Включить подсветку!», и «Атлантис» засверкал, как Дворец спорта в Берлине в дни международных соревнований.

Грохнул предупредительный выстрел, и тут же раздался гневный голос старшего артиллериста:

— Что ты наделал, идиот! Ты попал ей в трубу!

Над «Кетти Бровиг» стало подниматься облако пара. Судно остановилось с похвальной быстротой. На «Атлантисе» несколько секунд напряженно ожидали, когда танкер взорвется. Но ничего не случилось. По какой–то причине ни взрыва, ни пожара не произошло.

Мор спрыгнул в шлюпку и приказал отваливать. Лейтенант размышлял о том, как приятно подняться на борт танкера, где даже одна неосторожно брошенная спичка гарантированно обеспечит всем конец в огненном аду. На эти мысли Мора навела картина того, как члены команды танкера кидаются за борт. Если прыгают за борт, то, наверное, знают почему.

Первым, кого повстречал Мор, забравшись на палубу танкера, был какой–то матрос–китаец, вынырнувший из темноты.

— Как называется ваше судно? — спросил Мор, направляясь к трапу, ведущему на мостик.

При виде Мора в раскосых глазах китайца блеснул ужас. Он побежал к леерам, перелез через них и прыгнул в воду. «Боже! — подумал Мор,— неужели я так страшно выгляжу?»

Посветив фонарем, он сам прочел название танкера на одном из спасательных кругов. Обыскав каюту капитана, Мор нашел судовые документы, из которых узнал, что танкер имеет на борту 4500 тонн дизельного топлива и 6000 тонн топлива других видов. О лучшем даже трудно было мечтать!

Мор вернулся на «Атлантис», подобрав по пути барахтавшихся в воде китайцев. Выслушав его доклад, Рогге принял решение сохранить приз любой ценой. Для этого Мору, Фелеру и китайцам предстояло вернуться на танкер, чего никому из них совершенно не хотелось.

Вернувшись на «Кетти Бровиг», Мор собрал военный совет. В полной темноте, ослабленной только ручным фонарем Мора, за круглый стол уселись он, Фелер, капитан танкера и его старший механик.

Танкер стоял без энергии, света не было. Произошло это благодаря злосчастному снаряду, выпущенному с «Атлантиса». В результате давление в котлах упало.

— Залейте в котлы свежую воду,— предложил Мор капитану танкера.

— Не выйдет,— покачал головой норвежский механик. — У нас нет ручных насосов.

— А как же вы поднимаете пар в порту? — поинтересовался Мор.

— Нас обеспечивают с берега,— ответил механик.

— Очень странно! — больше немецким морякам сказать было нечего.

— Вы еще убедитесь,— пообещал механик,— что это не последняя странность нашего судна.

И хотя немцы пытались воплотить в жизнь какие–то свои идеи, но убедились, что старший механик танкера был прав — очень странная конструкция водяных цистерн не давала возможности залить воду в котлы, находясь в море. Тогда попытались сохранить то малое количество пара, которое еще осталось в котлах.

Один из матросов «Атлантиса», завернувшись в мокрые одеяла, добровольно вызвался забраться в раскаленное облако и перекрыть главный клапан паропровода. Другой матрос стоял наготове, чтобы занять его место, если первый потеряет сознание или погибнет. Но первый доброволец вернулся благополучно и без чувств рухнул на палубу. Доказательством его успеха стала наступившая тишина, пронзительный свист выходящего пара прекратился. Оставшийся в котлах пар удалось поднять, используя в качестве топлива всю мебель, какую только можно было отыскать на танкере.

Когда Мор вернулся на «Атлантис», рейдер с тремя судами за кормой (третьим был немецкий теплоход «Танненфельс», прибывший из Сомали) шел к месту рандеву с «Шеером».

О встрече «Атлантиса» и «Адмирала Шеера» экипажу ничего известно не было, и когда сигнальщик крикнул, что видит на горизонте мачту, которая, судя по всему, принадлежит военному кораблю, Рогге, подмигнув Мору, приказал пробить боевую тревогу. Все с удивлением и страхом глядели на Рогге. Почему «Атлантис» идет прямо на военный корабль? Не рехнулся ли Рогге? А может быть, он решил стать самоубийцей? Напряжение на «Атлантисе» продержалось до момента, пока сигнальщик срывающимся от волнения голосом не крикнул: «Это один из наших карманных линкоров!»

Для экипажа «Шеера» появление «Атлантиса» было столь же неожиданным, поскольку они рассчитывали увидеть один корабль, а встретили четыре! Рогге с гордостью провел свои призы мимо «Адмирала Шеера».

После обмена обычными приветственными сигналами «Атлантис» подошел к правому борту своего «большого брата». На фоне закованного в броню карманного линкора с его трехорудийными башнями главного калибра «Атлантис» казался мирным пухленьким торгашом. В момент встречи кораблей в океане бушевал жестокий шторм силой не менее 11–ти баллов. С «Шеера» передали семафором, что они все понимают и не ожидают гостей, пока погода не улучшится. Прочитав этот сигнал, Рогге объявил: «Я отправляюсь на «Шеер»».

Командир «Атлантиса» был уверен в трофейных норвежских баркасах, которые уже не раз показывали себя в штормовых условиях. Впрочем, некоторые, включая и Мора, так хотели побывать на «Шеере», что были готовы отправиться на карманный линкор вплавь. Навстречу баркасу шли волны высотой с трехэтажный дом, но, умело маневрируя, моряки «Атлантиса» сумели добраться до «Адмирала Шеера», где они были тепло встречены, хотя ужасная болтанка не давала возможности полностью воспользоваться гостеприимством экипажа карманного линкора. В итоге Мор «заблудился» на «Шеере», и Рогге возвратился на «Атлантис», не дожидаясь адъютанта. Когда к Мору вернулась способность соображать, он страшно испугался, что какая–нибудь случайность оторвет «Атлантис» от «Шеера», и он останется на карманном линкоре навсегда. Но все обошлось.

Оба корабля спустились на 300 миль к югу, где море было спокойным, после чего начались постоянные обмены визитами и подарками. Отобранные старшины и матросы «Атлантиса» отправились с визитом на «Шеер», а группа матросов карманного линкора побывала на «Атлантисе».

Многие, особенно старослужащие и сверхсрочники, были знакомы по старым временам, когда служили на одном корабле или в одном подразделении. Оба экипажа искренне старались перещеголять друг друга в обмене подарками, тем более, что эти подарки ни «Атлантису», ни «Шееру» ничего не стоили. «Атлантис» послал в подарок каждому члену экипажа «Шеера» по красивой авторучке. С «Шеера» сообщили, что среди их добычи тоже были тысячи авторучек!

До встречи с «Атлантисом» «Шеер» захватил в море британский рефрижератор «Дюкьеса» с грузом куриных яиц, которых было несколько миллионов штук. От своих щедрот командир «Шеера» капитан 1–го ранга Кранке выделил «Атлантису» 150 000 штук яиц. Две недели моряки «Атлантиса» и их пленные объедались яйцами, которых не видели уже в течение многих месяцев. Яйца варили всмятку, в мешочек, вкрутую, жарили всевозможные яичницы, готовили омлеты и гоголь–моголь. Однако вскоре, когда на борту было еще около 14 000 яиц, на них уже никто не мог смотреть без приступов тошноты. И Рогге приказал выбросить оставшиеся яйца за борт.

К тому времени все запланированные работы на борту были выполнены и пришло время прощаться.

Бесценная «Кетти Бровиг» заправила топливом «Шеер», «Атлантис» и теплоход «Танненфельс». Несомненно, что захват норвежского танкера был большой удачей. Между тем, перед «Атлантисом» была поставлена новая задача: встретиться в море с итальянской подводной лодкой «Перла» и заправить ее горючим.

Лодка вышла из Массавы, и встреча с ней была назначена на 35–ом градусе южной широты. «Атлантис» прибыл точно в указанное время, но лодки не было. Раздраженный Рогге бормотал проклятия, «Атлантис» бесцельно кружился по этому району, текли часы и истекало терпение. Но вот итальянская лодка неожиданно появилась в эфире.

Оказывается, она заблудилась и просит у «Атлантиса» его место и пеленг. Рогге взорвался от возмущения по поводу итальянской беспечности.

Любой корабль противника мог перехватить эти сигналы и неожиданно появиться на сцене в момент предметного проявления солидарности «стран оси», когда «Атлантис» перекачивал в подводную лодку семь тонн солярки. Командир лодки поднялся на борт «Атлантиса», где он громко восхищался непревзойденными успехами рейдера, а под конец набрался наглости и выпросил у Рогге 70 тысяч сигарет!

С итальянской подлодкой Рогге расстался с радостью, а вот прощание «Атлантиса» с «Шеером» было печальным, как всегда бывает у людей, не знающих, встретятся ли они снова, поскольку нет никаких гарантий, что они вообще доживут до следующего утра. После ухода «Шеера», моряки «Атлантиса» почувствовали себя еще более одинокими, чем прежде. От мощного линейного корабля веяло такой надежностью, что создавалось впечатление, будто они находятся не на краю света в глубоком тылу противника, а на внутреннем рейде военно–морской базы в Киле. Но у тех, кто был призван на «Атлантис» из торгового флота, вид «шефа» не вызывал никакой тоски.

«На этих броненосцах сдохнешь от жары,— шутили резервисты.— На «Атлантисе» во много раз комфортабельнее и приятнее. А там даже капитаны 3–го ранга живут по трое в каюте!»

Теперь нужно было что–то делать с эскадрой, которую «Атлантис» водил за собой. Рогге решил отправить «Спейбенк» в Германию, назначив капитаном захваченного парохода лейтенанта Шнайдевинда — бывшего старпома с теплохода «Танненфельс», пришедшего из Сомали. Капитан теплохода шумно протестовал, когда у него реквизировали старпома, но Рогге сослался на законы военного времени.

В мае «Спейбенк» добрался до Бордо, был переименован в «Доггербанку» и переделан в минный заградитель. В начале 1942 года под командованием того же лейтенанта Шнай–девинда «Доггербанка» вышла в море с задачей установки мин на подходах к Кейптауну.

С кучей приключений, меняя названия и флаги, «Доггербанка» добралась до Кейптауна, выставила там мины и пошла дальше, прибыв, в конце концов, в Иокогаму, где тогда находился и немецкий вспомогательный крейсер «Тор».

Из экипажа «Доггербанки» спасся только один человек. Все остальные, пытаясь спастись в единственной шлюпке, долго дрейфовали в открытом море. Некоторые застрелились, другие, сойдя с ума, выбросились за борт, а остальные поумирали прямо в шлюпке от жажды и палящих лучей солнца.

Моряки «Атлантиса» узнали об этом, находясь уже в Германии.

В феврале и марте 1941 года «Атлантис» действовал на подходах к Мозамбикскому проливу, а в апреле снова вышел на океанский простор.

17 апреля в западной части горизонта сигнальщики в «вороньем гнезде» «Атлантиса» обнаружили судно, и рейдер, изменив курс, пошел на сближение со своей новой жертвой. Вскоре сигнальщики ясно увидели четырехмачтовый пароход, силуэт которого медленно поднимался на горизонте.

— Атакуем на рассвете! — приказал Рогге.

Метод нападения на рассвете Рогге уже применялся, но на этот раз в метод было внесено некоторое новшество. Рогге решил отказаться от предупредительных выстрелов, которые давали возможость обстреливаемому пароходу сообщить по радио место «Атлантиса», а сразу открыть огонь на поражение, пока противник не сдастся или не будет потоплен.

Четырехмачтовый пароход шел полностью затемненным, не неся никакого флага. Четыре года назад, будучи в Англии на парусной регате в честь коронации короля Георга VI, Рогге видел эти суда — лайнеры компании «Байби» — и знал, что они используются как вспомогательные крейсера или войсковые транспорты.

Первый залп «Атлантиса» упал недолетом, второй — перелетом, третий вдребезги разбил радиорубку, четвертый угодил в палубу парохода, вызвав пожар. Ответного огня не велось, что было весьма необычно для англичан. «Атлантис» продолжал стрельбу девять минут, пока с парохода не просигналили: «Прекратите огонь!» Орудия замолчали. «Атлантис» подошел ближе к горящему судну, и с мостика рейдера, к своему великому ужасу, увидели на палубе парохода толпу женщин и детей, сгрудившихся в одном ночном белье у фальшборта. На палубу в панике выбегали другие пассажиры. Вспомогательный крейсер?! Войсковой транспорт?! Что за чертовщина?! Оказалось, что это египетский лайнер «Замзам», на котором находилось 138 граждан соединенных Штатов, в основном — женщины и дети!

«Вторая «Луизитания»!» — цепенея от ужаса, подумал Мор, хорошо представляя, какой вой теперь поднимется в американской прессе по поводу «неискоренимого варварства гуннов», и как Соединенные Штаты смогут использовать этот инцидент для осуществления своих планов вступления в войну против гитлеровской Германии.

Между тем лайнер спустил шлюпки, в которые стали набиваться матросы–арабы, полностью забывшие о пассажирах.

— Дайте мне пистолет,— в ярости рычал Рогге, ударяя кулаком по поручням мостика,— я пристрелю этого ублюдка!

Гнев командира «Атлантиса» был направлен на матроса–араба, который воспользовался брошенным в шлюпку швартовочным концом, чтобы подняться на палубу рейдера, рассмотрев этот конец как личное приглашение на борт. К счастью, у Рогге не было при себе пистолета.

— Уберите его с моих глаз! — продолжал бушевать командир «Атлантиса»,— а то я выброшу его обратно за борт!

Араба убрали от греха подальше, и только теперь с мостика заметили флаг лайнера, поднятый на корме после первых выстрелов «Атлантиса». Это был флаг Египта.

Выяснилось, что лайнер был продан Египту накануне войны и вез не войска, как считали на «Атлантисе», а 202–х мирных пассажиров, среди которых преобладали женщины и дети. Женщины, спасая своих детей, барахтались в воде, а полупустые шлюпки с бегущими матросами продолжали отваливать от лайнера.

Когда Мор прибыл на борт «Замзама», его встретил пожилой британский капитан Уильям Грей Смит, чья английская сдержанность подавила поток возмущения действиями «Атлантиса».

— Почему вы не просигналили нам раньше? — спросил ошалевший Мор.— Чего вы ждали? Чтобы мы вас всех размазали, разнесли в клочья?

— Это произошло потому,— холодно ответил английский капитан,— что вашим первым же снарядом был разбит наш сигнальный прожектор.

В руках капитана все еще был фонарь, с помощью которого он ухитрился остановить пальбу «Атлантиса».

Рядом с капитаном стоял юный египетский кадет — единственный не поддавшийся панике и готовый, если понадобится, разделить со своим капитаном судьбу судна. Из беседы с капитаном Смитом Мор узнал, что среди пассажиров лайнера были сто священников–миссионеров двадцати вероисповеданий, 76 женщин, из которых пять были беременными, и 35 детей, некоторые — едва вышедшие из грудного возраста. На борту также находилась группа американских врачей, очень фотогеничные греческие медсестры, пожилые англичанки — жены офицеров и одна француженка. Женщины и дети, прибывшие на «Атлантис», были едва одеты.

Рогге сигналом приказал Фелеру и Мору пройтись по каютам и собрать там как можно больше женской и детской одежды. Офицеры совсем не обрадовались новой «вводной». «Замзам» уже стоял с сильным креном и мог в любую минуту перевернуться. Но им все–таки удалось собрать кое–что из одежды и детского питания.

Некоторые пассажиры, попав на «Атлантис», были уверены, что немцы всех их уничтожат, чтобы скрыть следы преступления. Мор успокоил их, объяснив, что это легче было сделать 150–мм орудиями, чем убивать кого–либо на борту.

К счастью, таких пассажиров было немного. У других были более жизнеутверждающие проблемы.

Две юные американки подскочили к Мору.

— Мы уверены, что вы говорите по–английски,— затараторили они.— Скажите, нельзя ли на вашем корабле раздобыть апельсинов?

Мор закашлялся.

Апельсинов?! — Скоро год, как он сам в последний раз видел апельсины — в трюме захваченной «Тирранны».

Лейтенант объявил разочарованным американкам, что ничем им помочь не может.

Палуба «Атлантиса» была забита спасенными пассажирами и их пожитками. Многие еще находились в шоке, громко плакали напуганные дети.

В лазарет «Атлантиса» доставили трех серьезно раненных пассажиров. Одним из них был руководитель группы американских медиков. Осколком снаряда ему разорвало мышцы на ноге.

Среди пассажиров оказалось несколько весьма известных личностей. В частности, среди спасенных был Джон Марфи — издатель журнала «Форчун», а также доктор Графхантер — в прошлом главный топограф Индии. Переписывая пассажиров, лейтенант Мор увидел, как одного из них схватили два вооруженных конвоира.

— Что случилось? — спросил Мор, подходя к ним.

— Этот человек фотографировал все вокруг,— доложил конвоир, передавая Мору в качестве вещественного доказательства фотокамеру.

— Ваша фамилия? — спросил Мор у пассажира, выглядевшего весьма напуганным.

— Шерман. Давид Шерман,— ответил тот.

— Кто вы? — раздраженно продолжал допрос Мор. — Миссионер, врач или кто?

Задержанный слабо улыбнулся.

— Нет. Я — фотограф из журнала «Лайф».

Мор, будучи заядлым фотолюбителем, знал это имя.

Шерман из журнала «Лайф»! В свое время Мор восхищался его работами и никак не думал, что их вот так сведет судьба. Взяв у удивленного конвоира аппарат, он отдал его фотографу, и они вместе сделали несколько снимков гибели лайнера «Замзам» («Двойной Сэм», как называли его американцы). Лайнер затонул быстро и красиво, как будто радуясь, что уходит от всех земных забот.

Позднее, когда всех захваченных американцев пересадили на блокадопрорыватель «Дрезден», с которым «Атлантис» встретился специально для этой цели, у Шермана все–таки фотокамеру конфисковали.

Однако фотограф «Лайфа» сумел сохранить кассету, на которой, о чем Мор и не подозревал, было несколько кадров «Атлантиса», снятых со стороны — или с тонущего лайнера, или со шлюпки.

Фотографию рейдера быстро передали английскому командованию, что значительно облегчило британцам задачу обнаружения и опознавания немецкого рейдера. Мор узнал об этом только после войны, поздно поняв, что на войне нельзя нарушать инструкции и наставления, сообразуясь с собственными симпатиями и антипатиями.

 

IX

Нарушая очередную инструкцию, лейтенант Мор вел дневник. Это, к счастью, ни к каким печальным последствиям не привело.

Как всякий призванный из резерва офицер, лейтенант Мор считал, что спускаемые из высоких штабов всевозможные инструкции пишутся идиотами, создающими видимость деятельности за письменными столами своих уютных берлинских кабинетов. Несмотря на огромную загруженность по службе, Мор все–таки успевал заносить в записную книжку события их беспрецедентного крейсерства.

Для историков является удачей, что в ходе большой секретной операции любой войны среди суровых и грубых военных профессионалов всегда находится один, как правило, младший офицер, успевший еще до войны получить университетское образование, а потому испытавший муки ученого, по поводу потенциальных «белых пятен» будущей истории.

«Только 19 мая, всего за день до того, как команда и пассажиры лайнера «Замзам» ступили на землю оккупированной Франции, англичане официально объявили о том, что лайнер «Замзам» запаздывает»,— отметил в своих записках лейтенант Мор и продолжал: Мы на «Атлантисе» совершенно не питали никаких иллюзий относительно возможных последствий нашей ошибки, когда пассажирский, почти нейтральный лайнер был нами принят за британский вспомогательный крейсер и потоплен артиллерийским огнем, открытым без предупреждения.

Без сомнения, британцы должны были принять дополнительные меры по нашему поиску и уничтожению, а потому мы полным ходом пытались уйти подальше из этого района. Всего через два дня после пересадки пассажиров лайнера на «Дрезден» меня среди ночи разбудили звонки боевой тревоги. Борясь со сном, я связался по телефону с мостиком. «Обнаружены два корабля»,— ответили с вахты.

«Два корабля? — подумал я, быстро одеваясь и выскакивая из каюты.— Это может быть транспорт и боевой корабль, его конвоирующий; но это могут быть и два боевых корабля!»

Так или иначе, нам это не сулит ничего хорошего. Рогге был уже на мостике и о чем–то разговаривал с вахтенным офицером.

«Лучшего времени не нашли»,— мрачно пошутил командир.

«Атлантис» стоял без хода, покачиваясь на океанской зыби. Корабль был тщательно затемнен, и над ним царила полная тишина. Но это была уже не тишина сна, а тишина полной готовности.

В окулярах ночного бинокля я видел две тени, которые увеличивались в размере, приобретая очертания. Ошибки быть не могло — пирамидальные надстройки ясно говорили о том, что это боевые корабли. С большой скоростью они шли прямо на нас!

Мой сон сняло как рукой; голова стала совершенно ясной — в организме сработали совершенно неведомые механизмы самосохранения. Совершенно автоматически я начал вычислять расстояние, скорость сближения и наши шансы остаться незамеченными, которые казались ничтожными.

До этого момента ночь по южно–атлантическим стандартам была достаточно темной. Но именно сейчас позади приближающихся кораблей из–за туч вынырнула луна, осветив нас будто прожектором. Правда, лунный свет порождает очень сложную игру теней в ночном море и, скорее, помешал сигнальщикам противника, чем помог. В свете луны «Атлантис» еще сильнее слился с поверхностью океана.

На мостик потоком поступали доклады с боевых постов: «Орудие № 1 готово. Орудие № 2 готово. Орудие № 3 готово. Торпедные аппараты к бою готовы!»

«Запустить машину!» — приказал Рогге, но мы не осмелились дать ход сразу, опасаясь, что нас выдаст белая кильватерная струя за кормой. Медленно и осторожно мы начали отходить в сторонку.

Я снова взглянул в бинокль и почувствовал, что весь покрываюсь потом.

Нет! Это не могло быть правдой. Наверное, я ошибся. Но кто–то рядом со мной, также смотревший в бинокль, присвистнул и сказал: «Доигрались! Следующая остановка — небеса!»

Взглянув на лицо Рогге, я понял, что был прав. В мире было только два корабля, которые хотя бы отдаленно напоминали силуэтами те, что шли прямо на нас. Это были гигантские линкоры «Нельсон» и «Родней»! А за ними шел стальной монстр, опознать который было еще легче, по крайней мере, по классу. Это был ударный авианосец! И эта армада бронированных чудовищ шла прямо на нас.

Возможно, они уже увидели и опознали нас и сейчас сближаются, чтобы уничтожить «Атлантис» своей артиллерией вспомогательного калибра, не тратя дорогостоящих 406–мм снарядов на такую ничтожную цель, как мы. Возможно, они нас заметили, но еще не опознали? Тогда у нас есть шанс прожить лишние 10–11 минут, пока они запросят у нас секретный позывной и убедятся, что мы его не знаем.

Сопротивление было бы бесполезным. Наши 150–мм снаряды для этих гигантов безвреднее горошин. Все, что нам оставалось делать — это приготовиться уйти в пучину с гордо поднятым флагом.

Я даже усмехнулся, подумав, какую поэму сочинит по этому поводу наше министерство пропаганды. Сжав зубы, мы продолжали ждать запроса, на который были не в состоянии ответить, и залпа, который должен был за этим последовать.

Но фортуна продолжала числить нас среди своих любимчиков. Авианосец прошел так близко от нас, что мы ясно видели бурлящую струю от работы его винтов. Так близко, что существовала угроза столкновения.

Мы не понимали, что происходит. Конечно, полагали мы, они не могли нас не заметить. Может, они хотят как–то изощренно поиграть с нами в кошки–мышки? Но английская армада прошла своим путем и исчезла в темноте. Только через несколько минут до нас дошла простая мысль: они нас просто НЕ ЗАМЕТИЛИ!

Хотя напряжение спало, мы еще долго не могли в это поверить. Рогге приказал дать полный ход, чтобы побыстрее убраться из этого района. И, как всегда бывает в таких случаях, из нашей трубы внезапно посыпался целый сноп искр.

«Ну, теперь–то нам точно крышка!» — подумал я.

Но снова все обошлось. Второе чудо за одну ночь! Честно скажу, что для меня эти 15 минут были самыми напряженными за все наше плавание. Я здорово перепугался…

За время рейда у нас бывали всякие интересные случаи. Как–то ночью мы обнаружили на большом расстоянии навигационные огни парохода, а за ними — серию других огней, мигающих в темноте. Мы запросили их национальность, и все стало ясно. Это был французский конвой, направляющийся в Индокитай под эскортом флотилии подводных лодок.

Чтобы сбить их с толку, мы передали в ответ: «Бон вояж. Вива ля Франс!» и исчезли в темноте. Пикантная ситуация возникла как–то на швейцарском пароходе, на который я поднялся для проведения обычной проверки. Бумаги судна были в порядке, груз — тоже. Капитану парохода все время было как–то не по себе. Вскоре я понял, в чем дело. Оказывается, как я установил из найденного бланка радиограммы, судно уже было готово передать в эфир сигнал «Q».

«Что это, капитан?» — с укором спросил я.

Капитан поспешно порвал бланк и с дружеской улыбкой протянул мне бутылку шотландского виски. Большую бутылку, можете мне поверить!

27 января мы обнаружили большой лайнер, который опознали как «Куин Мэри». Один из пленных подтвердил наше предположение, но с улыбкой добавил, что нам не следует расстраиваться.

При всех обстоятельствах лайнер не стал бы нашей добычей. Во–первых, он хорошо вооружен, а во–вторых, никуда не ходит без двух крейсеров сопровождения. Мы об этом знали и, не будучи самоубийцами, немедленно пустились наутек, сожалея только о том, что лайнер нарвался на нас, а не на «Адмирала Шеера», находившегося, фактически, «за ближайшим углом».

В марте мы совершили небольшую экскурсию в Мозамбикский пролив. Здесь наши потенциальные жертвы вели себя очень интересно. На сигнал «Немедленно остановиться» они отвечали сигналом: «Все ли у вас в порядке? Нуждаетесь ли в помощи?»

И мы позволяли им идти дальше.

В мае 1941 года из передачи Би–Би–Си мы узнали о гибели наших призов «Кетти Бровиг» и «Кобурга», потопленных английскими крейсерами.

Затем пришло сообщение о гибели нашего собрата — знаменитого вспомогательного крейсера «Пингвин». Уходя в пучину, он продолжал вести огонь по противнику, не спустив флага. Из его экипажа уцелело только 30 человек. Как ни прискорбна была новость о гибели наших товарищей, большинство которых мы знали лично, всё ушло на второй план после получения сообщения о том, что «Бисмарк» потопил «Худа».

Эту новость мы немедленно передали по корабельной трансляции, но она вызвала мало радости. Хорошо зная англичан, многие понимали, что потеряв свою гордость «Худ», они теперь не остановятся ни перед чем, пока не отомстят за эту потерю.

Мы буквально потеряли покой, прослушивая эфир, ловя обрывки сообщений с подводных лодок, с самолетов, торговых судов и береговых станций.

Трудно передать тот ужас, который охватил всех нас, когда из сообщения английского крейсера «Дорсетшир» мы узнали, что «Бисмарк» погиб.

Возможно, впервые мы поняли, что война не закончится так быстро, как многие из нас рассчитывали, и что мы вполне можем ее проиграть так же, как и прошлую.

Гибель «Бисмарка» напрямую затрагивала и нас. Теперь линкоры противника, не будучи никем связанными в северной Атлантике, устремятся вместе с сопровождающими их армадами крейсеров и эсминцев на юг, уничтожая всю систему обеспечения рейдеров и их самих.

Рогге решил временно покинуть Атлантику и, обойдя мыс Горн, войти в Тихий океан, чтобы переждать там, пока «разъяренные осы вернутся в свое гнездо».

Решение Рогге идти в Тихий океан взбудоражило всех. Оно означало еще долгие и долгие месяцы плавания; а ведь мы, если не считать короткой высадки на Кергелене, не видели земли уже более года. И хотя решение Рогге было нелегким, тяжелое впечатление, которое оно произвело на экипаж, от этого не стало меньшим.

Шестьдесят процентов моряков нашего экипажа были людьми семейными, призванными из резерва. На берегу они оставили своих родных и хорошую работу, на которую мечтали вернуться. Оторванные от семей, они ходили постоянно встревоженными, беспокоясь и о последствиях английских воздушных налетов на наши города, и о последствиях блокады, которая уже привела Германию к карточной системе на продовольственные товары. Живы ли их жены и дети? Не голодают ли они? Но таково было решение командира, и никто не ожидал, что оно станет популярным. Рогге посчитал даже излишним с кем–либо объясняться по этому поводу, если не считать штурмана и меня.

— Сожалею, господа,— сказал он,— но мое решение окончательное. Я понимаю, что оно вас совсем не радует. Поверьте, что оно в той же степени не радует и меня, но другого выхода у нас нет. Иначе мы погубим «Атлантис». Кроме того, война продолжается, и мы обязаны делать так, чтобы англичане помнили об этом в любом уголке мира.

В принципе, Рогге был прав. Мы израсходовали только треть нашего боезапаса, «Атлантис» был по всем статьям в отличном состоянии и имел достаточно топлива на многие месяцы плавания.

Впрочем, Берлин разрешил Рогге по желанию укрыться в Дакаре, но командир отказался: «Туда мы, возможно, проскочим, но оттуда не выйдем уже никогда». А простоять остаток войны на якоре в Дакаре ни у кого из нас не было ни малейшего желания. С другой стороны, наше появление в Тихом океане на линиях, ведущих в Австралию и из Австралии, будет новой неожиданностью для англичан, что позволит нанести им достаточный урон.

— Хорошо,— согласились мы с командиром.— А что потом?

— Значит так,— улыбнулся Рогге.— Осенью мы попытаемся вернуться в южную Атлантику, а зимой, когда ночи станут длиннее, прорвемся на север.

Мы повернули на юг, но на этом пути нам все же попались две новые жертвы — «Рабаул» и «Трафальгар».

17 июня мы потопили транспорт «Тоттенхэм», которым командовал капитан Вудаок. Транспорт имел в трюмах боеприпасы, а потому взорвался, как вулкан.

Через пять дней, 22 июня, мы потопили пароход «Бальзак», который вез груз риса и воска, а также много почты.

Избавившись от пленных, мы продолжали движение на восток: прошли остров Принца Эдварда, прошли новый Амстердам под потоками тропического ливня и страшного града. Градины падали со свистом, как малые авиабомбы. Море бушевало, тучи стелились по самой поверхности океана. Еще никогда нам не приходилось видеть столь дикое проявление океанской стихии в содружестве со столь же дикими небесами.

Стали сказываться усталость и перенапряжение экипажа. Сигнальщикам временами стали мерещиться разные странные вещи вроде «летучих голландцев» старых времен. У некоторых начались нервные срывы — им казалось, что против них плетутся интриги, к ним придираются по мелочам и все их ненавидят.

Психологический надлом чувствовался буквально у всех. Пребывание более года в замкнутом пространстве корабля среди одних и тех же лиц, монотонность жизни по корабельному распорядку — все это не могло не сказаться на состоянии экипажа.

Почти все стали замкнутыми; разные мелочи, ранее остававшиеся незамеченными, вызывали приступы раздражения и мнительности.

— Мор,— как–то сказал мне Рогге, когда мы вместе стояли на мостике,— я решил отправить экипаж в отпуск.

— В отпуск? — переспросил я.— Куда? На какую–нибудь ближайшую льдину?

Я позволил себе шутить, хотя знал, что Рогге не любит бросаться словами. Раз говорит, значит наверняка держит в рукаве какого–нибудь туза, а то и двух.

— Предоставить экипажу отпуск на берегу мы не в состоянии,— продолжал командир, не обращая внимания на мои шутки,— поэтому мы предоставим им отпуск прямо на корабле. Каждому — семь суток. В течение этого времени они будут освобождены от всех обязанностей по штату и даже от внутрикорабельной дисциплины. Могут не выходить на построения и даже не участвовать в авралах. Исключение составляют только боевые тревоги. В случае тревоги они должны быть на своих местах по боевому расписанию. Ответственным за это мероприятие я назначаю вас, лейтенант. Организуйте все это дело и позаботьтесь, чтобы помещение для отпускников было комфортабельным и приятно выглядело.

Идея была замечательной. Она предотвратила многие инциденты, которые могли бы произойти из–за усталости и нервного перенапряжения.

Помещение для отпускников мы украсили картинами, моделями кораблей, фотографиями родных и т. п. Все это вызвало восторг у экипажа.

Через пару дней я вошел в каюту командира и доложил.

— К вам депутация, господин капитан 1–го ранга.

— Депутация? — удивленно переспросил Рогге.

В дверях каюты стояла первая партия отпускников, одетых в спортивные костюмы. У их ног были сложены сумки, украшенные ярлыками лучших отелей на курортах Германии.

Позднее на имя командира поступила телеграмма: «Прекрасно проводим время. Погода чудесная!» Все это, конечно, никак не вязалось с корабельным уставом и строжайшей дисциплиной военного времени, но таков был метод Рогге руководства подчиненными.

Но не всегда наши дела шли так гладко и лучезарно. Неожиданные проблемы возникали прямо на ровном месте. Сигнальщики, подменяясь для принятия пищи, спешно покидали камбуз, не убирая свои столы. Это вызывало раздражение у других матросов.

«Кто такие эти сигнальщики, что они так себя ведут? Мы что, обязаны убирать за ними дерьмо? Можно подумать, что они одни несут службу, а мы все тут отдыхаем!»

Появился старшина и приказал одному из крикунов: «Убери посуду и вытри стол!» Наступила мертвая тишина.

— Я кому сказал? — зарычал старшина.— Чего ты ждешь? Убери со стола!

Молчание.

— Убрать со стола! — приказал старшина.— Повтори приказание!

Двое матросов направились было к столу, но остановились и один из них сказал:

— Это стол сигнальщиков. Пусть они и убирают.

— Меня не касается, чей это стол! — отрезал старшина. — Выполнять приказ!

Матросы переглянулись и твердо ответили:

— Убирать не будем!

— Что? — заорал старшина.— Вы отказываетесь выполнять приказ?!

— Не будем убирать за сигнальщиками,— упрямо повторяли матросы.

На камбузе появился дежурный по низам офицер.

— Что случилось, старшина? — спросил он.

Старшина доложил, что матросы отказываются убирать со стола.

При появлении офицера все встали по стойке «смирно».

— Вы слышали приказ старшины? — пролаял офицер.

— Так точно, господин лейтенант!

— Выполняйте!

— Не будем, господин лейтенант!

— Вы отказываетесь выполнять приказ?

— Так точно, господин лейтенант!

Примерно тридцать матросов, находившихся на камбузе, ждали, чем закончится это нелепое пререкание.

Дежурный офицер вызвал караул и арестовал обоих матросов. Я по совместительству выполнял обязанности председателя военного суда. Положение было очень деликатным. Оба матроса обвинялись в невыполнении приказа в военное время, что приравнивалось к мятежу, тем более, что все это произошло на глазах у нескольких десятков матросов.

Из этого вытекало, что оба должны быть расстреляны или повешены.

Альтернативой могло быть их оправдание, но это было невозможно, поскольку их вина не нуждалась в доказательствах. Приказ должен быть выполнен в любом случае. Поэтому их оправдание не только было бы незаконным, но и опасным, т. к. имело бы разлагающее влияние на весь экипаж. Однако мотивы их поведения и полное раскаяние, когда они остыли и одумались, в наших конкретных условиях не позволяло применить к ним суровые меры, предусмотренные военными законами.

Я пытался найти, как говорят англичане, «золотую середину», отчаянно листая свод военных законов. И нашел.

— Приведите арестованных,— приказал я.

И когда матросов привели, объявил им приговор:

— Три месяца заключения в крепости.

В свое время этот вид наказания был придуман для офицеров благородного происхождения и считался почетным заключением. Но в условиях корабля подобный приговор звучал настолько грозно и непонятно, что приговоренные матросы побледнели, а остальные как–то притихли.

— Три месяца в крепости? — удивился Каменц, когда арестованных увели.— Но это же невозможно выполнить?

— В том–то и дело,— пробормотал я.

В результате оба «мятежника» провели две недели в карцере.

Кроме того, у нас была проблема, которую вполне можно было предвидеть. Это была проблема мужчин, на длительное время оторванных от женского общества и вынужденных жить вместе в тесной стальной коробке. По этой причине мы очень опасались наличия на борту пленных женщин, но, к счастью, все страхи оказались напрасными.

Но вот когда мы праздновали Новый год на Кергелене и устроили так называемое «кабаре», переодев женщинами нескольких хрупкого вида матросов, на корабле были отмечены два случая гомосексуализма. Я сказал бы, что при увольнении матросов на берег где–нибудь в Киле или Бремене случается больше ЧП подобного рода, чем те, с которыми мы столкнулись на борту «Атлантиса».

«Матросы всегда должны быть заняты,— подчеркивал Рогге,— тогда у них просто не будет времени думать о всяких глупостях, а тем более их творить».

 

Х

Сначала Рогге предполагал попасть в Тихий океан, обогнув мыс Горн, но что–то подсказало ему, что именно там англичане с нетерпением и ждут «Атлантис». Поэтому командир рейдера и повернул корабль не на запад, как многие ожидали, а на восток. Пройдя по самой кромке пакового льда Антарктиды, «Атлантис» обогнул Новую Зеландию и направился к островам Кермадек, лежащим в семистах милях к северу, снова попав из антарктического холода в тропическую жару.

Это был военно–морской вариант «флангового марша», которым Рогге пытался опровергнуть известную математическую аксиому о том, что кратчайшим расстоянием между двумя точками является прямая линия. Математический закон капитана 1–го ранга Рогге был верен в рамках философской концепции, по которой лучше быть осторожным, чем потопленным. С этим на «Атлантисе» были согласны все.

В конце августа 1941 года «Атлантис» прошел острова Антиподы, наблюдая на горизонте их черные пустынные скалы.

Именно в этом районе произошло странное событие, которого никто на рейдере ни тогда, ни позднее не мог объяснить. Корабль вошел в какую–то таинственную зону полного непрохождения радиоволн — зону радиомолчания.

Радисты «Атлантиса» обшаривали диапазоны всех частот, но не слышали ничего. Казалось, весь мир вымер. Не было слышно даже атмосферных помех. Корабль прошел миль двести, пока внешний мир снова дал о себе знать чуть слышной морзянкой откуда–то из Австралии.

«Атлантис» пытался пройти как можно южнее, чтобы избежать обнаружения австралийскими самолетами, как это однажды произошло в этом районе со вспомогательным крейсером «Орион». 10 сентября сигнальщики рейдера обнаружили пароход «Сильваплана», которому было суждено стать последней жертвой «Атлантиса».

Из дневника лейтенанта Мора:

«Сильваплана» имела в трюмах романтический груз, которого только и можно было ожидать в этом краю бирюзового моря и шепчущих волн, разбросанных зеленых островов и тихих лагун.

В пятидесяти ящиках носового трюма мы обнаружили маленьких идолов из красного дерева с острова Бали. Наиболее суеверные из наших матросов даже растерялись.

— Они принесут нам несчастье,— уверяли они.

— Никакое несчастье не может быть вечным,— утешал их я.

Кроме идолов, пароход вез груз кофе, ванили, воска и тика. В трюмах дурманяще пахло дорогими сортами дерева и экзотическими специями.

Почти сто тонн кофе, который был на «Сильваплане», стоили бешеных денег на европейском черном рынке, учитывая тот факт, что старый континент был зажат тисками английской морской блокады. Оставалось только вздыхать по старым временам, когда корсары и поставщики экзотических товаров в Европу действовали в тесном содружестве.

На Рогге «Сильваплана» также произвела прекрасное впечатление. Это было великолепное судно — современное и быстроходное. Захвачено оно было без кровопролития. Это был наш лучший приз со времен «Оле Якоба».

Я сидел в кают–компании в самом лучшем расположении духа.

— Знаешь, как нас называют? — спросил меня наш подрывник Фелер, изучавший захваченные газеты.— Гремучей змеей океана!

— Гремучей змеей? — удивился я.

— Да,— подтвердил Фелер.— Таким ласковым именем нас наградили австралийские газеты.

— Что ни говори,— согласился я,— но мы их здорово покусали!

— Раз мы змеи,— засмеялся Фелер,— мы и должны кусаться — больно и смертельно.

… Рогге поутру вызвал меня в свою каюту.

— Для новой серии операций,— объявил командир, — нам нужна база. Надо выбрать подходящий островок, откуда мы будем выпускать на разведку наш гидросамолет, а сами следовать туда, куда он укажет. В любом случае пальмы и песчаные пляжи не принесут особого вреда кому–либо из нас. Доложите мне быстренько свои соображения по этому поводу.

Мы выбрали островок Вана–Вана в группе нижних островов Кука. Знания матросов об этих местах были почерпнуты исключительно из голливудских фильмов. Они искренне верили, что на острове их встретят аппетитные туземки в юбках из пальмовых листьев и в гирляндах из ярких тропических цветов.

Радио рейдера могло передавать нацистские марши, но матросы их не слышали — в их ушах пели гитары и звонкие голоса экзотических девушек.

Хотя путешествие было небезопасным — нужно было проскочить в узкий проход кораллового рифа, — но желающих отправиться в эту экспедицию было столько, что возьми мы всех, «Атлантис» остался бы пустым, как «Мария Целеста».

Океанская зыбь, разбиваясь о коралловые рифы, взлетала высоко вверх наподобие фонтана и обрушивалась вниз, грозя затопить катер. Мы не могли сказать ничего конкретного о природе этого явления, но поработать веслами нам пришлось от души, прежде чем мы пробились в лагуну, а затем вылезли на пляж уставшими до изнеможения и промокшими до нитки.

Песок, перемешанный с осколками кораллов, ослепительно сверкал на солнце. Метрах в двадцати стеной стояли высокие пальмы и виднелось несколько хижин.

— Голливуд! — восхищенно заявил Фелер.— Кораллы, лагуна, пальмы, кокосы! Вот только девушек нет! Где же они?

Не оказалось девушек и в двух ближайших к месту нашей высадки тростниковых хижинах. Из хижин доносилось хныканье и ворчанье. Мы заглянули в одну и в углу ее обнаружили выводок из десяти щенков. Неподалеку стоял горшок с какой–то едой, которая была еще теплой.

— Так,— сказал я.— Они напуганы и спрятались. Их нужно успокоить.

Мы оставили в подарок туземцам ножи и универсальную, международно–признанную валюту — сигареты. Когда мы вернулись на следующий день, прямо на пляже нас ждала депутация примерно из двадцати туземцев во главе с вождем.

Настроены они были вполне дружелюбно. Рядом с вождем стояла женщина неопределенного возраста, у которой поверх цветастого платья был надет передник. Фелер что–то сострил по этому поводу, но я, не слушая его, поклонился вождю, изобразив на лице самую галантную из своих улыбок. Затем сопровождавший нас доктор вынул из рюкзака флаг Красного Креста и вручил его вождю. Вождь всем своим видом излучал благодарность и удовольствие.

Несмотря на некоторые языковые трудности — туземцы знали всего около десятка английских слов, — мы быстро нашли с ними общий язык с помощью жестов. Когда мы показали им, что нам нужны кокосовые орехи, они быстро притащили нам примерно пятьсот штук! В обмен мы подарили им несколько мешков муки. Попутно выяснилось, что единственным судном, которое появлялось в лагуне острова два раза в год, была шхуна, производящая бартер товаров ширпотреба на копру.

Белое население давно покинуло Вану–Вану, и хотя на острове имелась маленькая, с любовью построенная церковь, службы в ней не было почти полвека. Так что лучшего места нельзя было придумать.

Наш гидросамолет садился в лагуне, становился на якорь, а утром улетал на разведку. А «Атлантис» стоял на якоре по другую сторону кораллового рифа, окружающего остров.

Весь смысл этой операции заключался в том, чтобы каждый раз при взлете самолета и особенно при его посадке на воду избежать весьма утомительной процедуры его подъема на борт «Атлантиса».

Это никогда не было приятным занятием. Во–первых, нужно было посадить довольно тяжелый «Арадо» на двух–трехметровую волну океанской зыби, а затем подрулить к качающемуся кораблю, который пытался встать таким образом, чтобы создать у борта более–менее ровную поверхность воды. После этого пилот вылезал из кабины на фюзеляж, где, стоя на коленях в позе совокупляющегося мула, пытался поймать раскачивающийся на конце стального троса и бешено крутящийся вокруг своей оси тяжелый стальной гак, решая сразу две задачи: не получить этим гаком по голове и не слететь с фюзеляжа в воду.

Для этого надо было обладать качествами циркового акробата и жонглера одновременно. Поймав гак, пилот цеплял его за специальный рым на фюзеляже самолета, и их вместе вытягивали на борт корабля.

Пилотом разведывательного самолета на «Атлантисе» был лейтенант Булла. Только благодаря ему в январе нам удалось захватить английский сухогруз «Мандасор». Мы не могли догнать это судно, и Рогге приказал сделать это пилоту — догнать пароход и задержать его до подхода рейдера. Это был, надо сказать, смертельный номер. На пароходе было одно 100–мм и одно 75–мм орудие и два пулемета, которые открыли по лейтенанту Булле дружный огонь, пытаясь его отогнать.

Первым заходом Булла уничтожил антенну «Мандасора», а при втором заходе обстрелял мостик из пулемета и сбросил на судно пару бомб. Но англичане так «тепло» попрощались с ним, что подбитый Булла был вынужден сесть на воду, ожидая, когда «Атлантис» его подберет.

Теперь Булла летал ежедневно, но ничего обнаружить не мог.

Наша последняя ночь на острове Вана–Вана была сентиментальной. Мы сидели у костра и пели песни. В душе никому не хотелось покидать этот гостеприимный оазис и снова уходить в жестокое и враждебное море. Когда «Атлантис» дал ход, туземцы, собравшись на берегу, махали нам руками. Особенно они полюбили нашего доктора, который успел многих из них вылечить от свирепствовавшей там редкой болезни глаз.

«Атлантис» медленно шел на восток курсом зигзага в надежде повстречать еще какую–нибудь добычу. Но никто не попадался, и мы были даже рады этому. Тихий океан порождал странное чувство оторванности от всех земных дел и забот, которых было так много в начале нашего рейда.

Мы пришли на остров Гендерсон, знаменитый своей легендой о «Баунти». Остров был необитаем, но прямо на пляже красовался большой деревянный щит, на котором было написано: «Остров Гендерсон. Остров принадлежит королю Георгу V». Видимо, лет за десять до нас сюда заходил какой–то британский крейсер.

Мы продолжали движение на восток. Было скучно, но при этом каждый развлекался, как мог.

Лейтенант Фелер похитил у одного из офицеров любимую канарейку, а в клетку вместо нее посадил корабельного кота. У нас было рандеву с «Кометом» — рейдером, который русские провели Северным морским путем от Баренцева моря до Берингова пролива.

«Комет» охотился на морских путях между Японией и западным побережьем США. По каким–то необъяснимым причинам между нашими кораблями развилось давнишнее соперничество.

Недавно мы узнали, что командир «Комета» капитан 1–го ранга Эйссен был прямо во время рейда произведен в контрадмиралы, и решили воспользоваться случаем, чтобы повеселиться над нашим соперником, отдав ему почести в качестве флагманского корабля. При виде «Комета», который был много меньше «Атлантиса», мы подняли флаги расцвечивания и торжественно салютовали «флагману» из зенитного автомата.

Рогге в белой парадной форме при эполетах нанес визит на «Комет», ведя себя так, будто он был командиром крейсера, вызванным адмиралом на линкор. Но нашего юмора никто не понял. Эйссен воспринял все как должное, и, принимая нас, был важен, как покойный Тирпиц, видимо, искренне считая себя «главнокомандующим» над всеми рейдерами в океане.

Гораздо больший интерес вызвало возвращение нашего штурмана Каменца, прибывшего на «Атлантис» на подводной лодке после завершения кругосветного путешествия через Японию, Россию и Германию. Когда мы узнали, что Каменцу после его появления на борту «Атлантиса» сразу сделают прививки от тифа и холеры, мы решили придать этой операции как можно больше драматизма.

На корабле все знали, что Каменц одержим идеей «масонского заговора», поэтому, когда он появился в кают–компании, его встретили три фигуры в надвинутых капюшонах и шелковых передниках, восседавшие во главе освещенного свечами стола. Остальные офицеры стояли в тени, наряженные в нечто напоминающее униформу Ку–Клукс–Клана.

За столом сидели два доктора и фельдшер.

— Брат Каменц,— зловещим голосом вопросил доктор Райль,— чем ты готов пожертвовать, чтобы вступить в наше тайное братство?

Прежде чем растерявшийся Каменц успел промолвить слово, его положили на стол и под пение ритуальных псалмов сделали все положенные прививки.

На корабле его стали называть «наш Одиссей, пострадавший от масонов».

Между тем «Атлантис», обогнув мыс Горн, вышел в южную Атлантику. Хотя здесь было полно англичан, все радовались возвращению в знакомые воды, через которые лежал наш путь домой.

Мы поднимались на север, обходя Фолкленды, когда из Германии пришла радиограмма: «Следовать в Флор Поин Даффодил для заправки горючим подводной лодки «U–68»».

Рогге взглянул на карту, отметив указанное в радиограмме место.

— Безумие,— с удивлением сказал он.— Полное безумие.

Через несколько минут «Атлантис» передал ответную радиограмму: «Посылать нас в указанное место соответствует приказу совершить самоубийство».

Командир подводной лодки также поддержал наше мнение. Командование выбрало место для нашего рандеву на самых оживленных судоходных маршрутах между Фритауном и мысом Доброй Надежды.

Нам разрешили следовать в другое место, которое, возможно, было менее опасным, но все–таки довольно часто посещаемым, чтобы чувствовать себя комфортно в ходе заправочной операции.

«Слава Богу, что все закончилось благополучно», — подумал я, когда «И–68», отойдя от нашего борта, исчезла в море. Но не успели мы лечь на курс, как получили еще одну радиограмму: «Следовать во Флор Поинт Лили Десять, чтобы заправить горючим подводную лодку «U–126»».

— Где это Лили Десять? — спросил Рогге.

Каменц произвел несколько вычислений.

— Вот здесь,— штурман ткнул карандашом в самый верх карты и повторил,— вот здесь.

Мы взглянули на маленькую точку, отмеченную карандашом Каменца на карте. Нас не мучили никакие предчувствия, и, конечно, никто не мог и подумать, что Каменц уже отметил на карте место могилы «Атлантиса»».

 

XI

— На горизонте тяжелый крейсер противника!

— Видим тяжелый крейсер противника! —Голоса сигнальщиков «Атлантиса» звенели от волнения.

Эти голоса еще не успели затихнуть, как на «Атлантисе» зазвучали колокола и звонки боевой тревоги: «Тяжелый крейсер противника!», «Тяжелый крейсер противника!» — разносилось по всему кораблю.

Еще никто не воспринимал эти слова как объявление о конце боевой карьеры «Атлантиса» — все были на своих местах по боевому расписанию, готовые сражаться хоть с тяжелым крейсером, хоть с линкором. Однако в душе все знали, что последний день их невероятного рейда когда–нибудь наступит, удача не может быть бесконечной, и этот день должен настать…

Утро 22 ноября 1941 года было пасмурным, но видимость была хорошей. «Атлантис» и подводная лодка «U–126» стояли борт–о–борт в назначенном месте рандеву. Лодка принимала топливо, оба корабля не имели хода.

Это было обычное спокойное южно–атлантическое утро. Было спокойно, как на городской улице в час рассвета, когда еще не началось уличное движение. Многие, включая лейтенанта Мора, только проснулись и, позевывая, выходили на палубу.

Подводная лодка стояла у борта рейдера, связанная с ним топливным шлангом.

Со стороны казалось, что маленькая лодка доверчиво прильнула к высокому борту «Атлантиса», всасывая в себя жизненные силы, не страшась ничего, подобно ребенку в присутствии матери.

Рогге в своей каюте беседовал с командиром лодки за бутылкой «Шерри». На вахте вспоминали печальное событие: вчера при посадке на воду погиб самолет «Атлантиса», захлестнутый волной. Было тяжело остаться без глаз в таком опасном районе. В кают–компании пили утренний кофе, болтая на отвлеченные темы. Море было спокойным, дул легкий бриз. В этот–то момент и раздался отчаянный крик сигнальщика, обнаружившего тяжелый крейсер противника.

В секунду топливный шланг, идущий на подводную лодку, был отсоединен.

Еще через секунду командир лодки, выскочив из каюты Рогге, появился на верхней палубе. Но было уже поздно! Его помощник отреагировал мгновенно: вместо своей лодки ее командир увидел за бортом «Атлантиса» вспенившиеся воздушные пузыри, показывающие место погружения «U–126». Ругаясь страшными словами, командир лодки заметался по палубе «Атлантиса».

На мостике рейдера недоумевали: с чего это лодка так срочно погрузилась, если там даже не видели противника? Потом поняли: сигнальщики подводной лодки первыми заметили английский гидросамолет, летевший в сторону «Атлантиса».

Это был палубный самолет «Вальрус», катапультированный с английского крейсера. Он заложил широкий круг над «Атлантисом», видимо, проводя аэрофотосъемку. Зенитчики держали самолет в прицеле, но огня не открывали. Рогге запретил. На мостике спешно обсуждались различные варианты возможного спасения. Рогге был внешне спокоен, но глаза его выдавали тревогу.

— Попытаемся блефануть,— предложил он,— выдав себя за британцев. Варианты: английский крейсер поверит и уйдет; не поверит и подойдет поближе, чтобы проверить — тогда его можно будет достать торпедами. У нас, кроме того, есть подводная лодка. Она сейчас где–то поблизости и, возможно, попытается отогнать крейсер. Я пока тяну время, сколько возможно. Убедитесь, что все орудия замаскированы!

В бинокли уже отчетливо был виден английский трехтрубный тяжелый крейсер (позднее выяснилось, что это «Девоншир»), идущий, судя по поднятому буруну, полным ходом на сближение с «Атлантисом». Были ясно видны стволы его башен, направленные на рейдер. Англичане явно не желали терять время понапрасну. Серый силуэт британского крейсера осветила орудийная вспышка, и восьмидюймовый снаряд, пролетев над мачтами «Атлантиса», с ужасающим грохотом разорвался в море позади рейдера. Еще вспышка, и еще один такой же снаряд рванул в море, не долетев до «Атлантиса».

Намек был понят правильно.

— Остановить корабль! — приказал Рогге.

Затих шум дизелей, и над «Атлантисом» повисла зловещая тишина. Люди стояли на боевых постах, боясь вздохнуть. Большая часть людей еще верила в удачу, которая в течение полутора лет была на их стороне. Не может же она покинуть их столь внезапно!

С помощью трофейного британского сигнального фонаря на крейсер сообщили свое название — «Полифемус», а по радио, как того требовала инструкция британского Адмиралтейства, передали сигнал захваченного врасплох торгового судна, нуждающегося в помощи и поддержке: «RRR. «Полифемус». RRR. Неизвестный корабль приказал мне остановиться. RRR. «Полифемус»».

Больше делать было нечего. Оставалось только ждать, как на это отреагируют англичане. На «Девоншире» заработал прожектор, приказывая «Атлантису» оставаться там, где он находится. Кто–то на рейдере вспомнил старую морскую молитву нельсоновских времен: «Господи, ниспошли мне то, за что я был бы тебе премного благодарен!». Английский крейсер, явно не удовлетворился объяснениями «Атлантиса», начав их проверку, но не так, как ожидали на немецком рейдере. Англичане не стали приближаться к «Атлантису», а запросили свое Адмиралтейство относительно местонахождения настоящего «Полифемуса».

Рогге знал, что настоящий «Полифемус» недавно вышел из Испании и должен был находиться где–то в этом районе. Видимо, с английского крейсера разглядели какие–то признаки волчьих клыков под овечьей шкурой «Атлантиса», поскольку вели себя очень осторожно: продолжали следовать курсом зигзага и не приближались к «Атлантису» меньше, чем на 16 000 метров, т. е. держались вне дальности действия орудий и торпедных аппаратов рейдера. Над «Атлантисом» подобно надоедливой осе продолжал жужжать бортовой гидросамолет «Девоншира». Из–за этого передвижение по палубе было ограничено. На всех боевых постах мечтали, чтобы у самолета отказал мотор и он разбился! На мостике собралось все командование «Атлантиса»: командир, старший артиллерист, минер и штурман. Находившийся там же лейтенант Мор поймал себя на мысли, что все эти опытнейшие морские офицеры не в силах предпринять что–либо в данной обстановке, а лишь надеются на чудо, как овечки перед закланием.

Прожектор на «Девоншире» снова промигал какое–то сообщение, которое на «Атлантисе» не поняли. Возможно, английский крейсер запрашивал секретный позывной, которого немцы, разумеется, не знали. По мостику рейдера, как разъяренный тигр в клетке, взад–вперед метался командир «U–126», становясь все злее из–за того, что лодка, погрузившись, более себя никак не проявляла.

Ему совсем не хотелось быть потопленным на «паршивом торгаше», которым, по его мнению, являлся «Атлантис». Рогге, не выдержав, приказал ему убраться с мостика и сказал, обращаясь к своим офицерам:

— Конечно, англичанин быстро выяснит, что мы вовсе не «Полифемус». Тогда, я думаю, все и начнется. Но огня я пока открывать не буду.

Все присутствующие знали, что орудия рейдера не могут достать противника на той дистанции, которой он с таким мастерством держался. Даже если бы орудия и могли достать, их 150–мм снаряды не могли много повредить закованному в броню кораблю, несущему 203–мм орудия.

— Хотя бы парочку снарядов,— упрашивал командира старший артиллерист Каш.— Ради престижа?!

— Нет,— отрезал Рогге.— Будем блефовать до конца. Если он обстреляет нас, а мы не ответим, англичане подумают, что мы какое–нибудь судно снабжения, и, наконец, подойдут ближе. Тогда у нас появится шанс, умноженный на элемент внезапности.

Прошло полчаса. За это время Рогге приказал раздать офицерам доллары, которые хранились у него в сейфе «на случай чрезвычайных обстоятельств». Вдруг им настолько повезет, что деньги еще пригодятся?

В 09:35 «Девонширу», видимо, все стало уже ясно. Все башни британского крейсера полыхнули красно–желтым огнем. Первый залп взметнул вокруг «Атлантиса» свирепые гейзеры светло–зеленой воды, окутанные черным дымом разрывов.

Осколки со звоном ударили по бортам и надстройкам рейдера.

— Полный вперед! — скомандовал Рогге.— Поднять стеньговый флаг!

Вторым залпом англичане добились, по меньшей мере, двух прямых попаданий. «Атлантис», дрожа всем корпусом, остановился, а затем снова двинулся вперед.

— Ставить дымзавесу! — приказал Рогге.

Белый кислотный дым на какое–то время закрыл «Атлантис» от «Девоншира», продолжавшего вести убийственный огонь. Под градом снарядов «Атлантис», извиваясь на курсе, как уползающая змея, пытался уйти на юго–восток, надеясь навести «Девоншир» на подводную лодку. Но все было тщетно. Командир «Девоншира» оказался достаточно опытным, чтобы продолжать расстреливать «Атлантис», оставаясь практически на месте. Рогге также уменьшил скорость до полутора узлов, чтобы не выходить из дымзавесы, но сохранить управление рулем. Экипажу был дан приказ оставить судно. Матросы действовали спокойно, как на учениях.

Мор поспешил в свою каюту, чтобы уничтожить кое–какие шифры и секретные документы и взять фотоаппарат, поскольку ему очень хотелось заснять на пленку гибель «Атлантиса». Рассовав по карманам кое–что из личных вещей, лейтенант вернулся на мостик.

Только теперь он заметил, какие серьезные повреждения уже успел получить «Атлантис». Палуба была загромождена обломками разбитых вентиляционных грибков, кранов, шлюпбалок и спасательных плотиков.

Почти все маскировочные щиты были разбиты, обнажив орудийные установки. Почти везде на верхней палубе разгорались пока еще небольшие пожары, но столб черного дыма уже обволакивал надстройки и мачты «Атлантиса» погребальным крепом.

Поднимаясь на мостик, Мор поскользнулся на луже крови — четвертым залпом «Девоншира» убило восемь человек. На мостике оставались только Рогге, главстаршина Пигорс — старый соплаватель командира еще на учебных парусниках, лейтенант Мор, а также подрывники лейтенанта Фелера, которые должны были ускорить гибель «Атлантиса». Еще один снаряд попал в «Атлантис», затем — еще. Корабль тяжело накренился на левый борт. Конец приближался. «Атлантис» погибал, не отвечая на огонь противника. Длинноствольные 150–мм орудия слепо смотрели в пасмурное небо из–за разбитых маскировочных щитов. Блеф, на который рассчитывал Рогге, полностью провалился, а далекий, как само небо, «Девоншир» посылал в умирающий «Атлантис» залп за залпом.

Лейтенант Фелер и его подрывники, сделав свое дело, прыгнули за борт. За ними последовал Пигорс, взяв с Рогге слово, что тот не собирается погибать вместе с кораблем. На мостике оставались только Рогге и Мор.

Пожар тем временем разгорался, пламя ревело, пожирая «Атлантис».

— Прыгайте, Мор, прыгайте, — приказал Рогге, стараясь перекричать шум пламени.— Я последую за вами!

Мор собрался с духом и бросился за борт.

Из дневника лейтенанта Мора:

Не успел я оказаться в воде, как английский снаряд бухнулся в воду неподалеку, оглушив меня ударной волной и накрыв волной морской.

Меня охватил панический ужас. Казалось, что англичане стреляют именно по мне и только по мне. Чтобы укрыться от очередного снаряда, я нырнул под воду, не сознавая полного идиотизма своего поведения.

В приступе панического страха меня беспокоил вопрос, видят меня с «Девоншира» или нет, хотя английский крейсер находился на расстоянии 16–ти километров. Я молился, чтобы они меня не заметили!

В чувство меня привели взрывы, грохнувшие на «Атлантисе». И только после этого я услышал голоса людей, барахтавшихся в воде возле погибающего корабля. Взрывы, которые я услышал, не были взрывами английских снарядов. Это взрывались заряды, заложенные лейтенантом Фелером. Конец был уже недалек. «Атлантис», погружаясь кормой, уходил под воду. Нос его приподнялся, и я впервые увидел шрам, нанесенный подводным рифом у Кергелена.

«Атлантис», который почти два года был нашим домом, уходил теперь на дно вслед за своими жертвами, оставляя свой экипаж на милость ветра и волн. Издав последний стон шумом травящегося пара, «Атлантис» исчез с поверхности. Я увидел, как Рогге отдал честь своему кораблю. По его щекам катились слезы.

Еще предварительно мы спустили наши спасательные шлюпки и катера, приказав им уйти достаточно далеко, чтобы англичане их не заметили. Теперь, ожидая их возвращения, мы плавали, цепляясь за многочисленные обломки, всплывшие на месте гибели «Атлантиса». В нескольких метрах от себя я заметил человека, постоянно уходящего под воду и снова появляющегося на поверхности отчаянно размахивая руками.

В своем состоянии я почему–то решил, что этот моряк не знает о прекращении англичанами огня и ведет себя столь же глупо, как и я несколько минут назад. Я позвал его и крикнул, что «Девоншир» прекратил огонь и бояться больше нечего. Он не ответил. Я подплыл к нему, схватил за плечи, пытаясь приподнять его над водой. Я почувствовал, что он становится все тяжелее, но не мог понять, в чем дело, пока не услышал поблизости чей–то пронзительный крик: «АКУЛЫ!»

Страшная сила вырвала тело несчастного из моих рук, и я успел заметить черно–белое брюхо огромной рыбины, которая уволокла в пучину одного из наших моряков. Молясь, ругаясь и плача, я пытался отплыть в сторону, снова не совсем понимая, что я делаю. Еще один матрос рядом со мной страшно закричал и исчез под водой. Его крик как будто выкачал из меня последние силы, и меня охватило какое–то странное оцепенение. Я не помню, смеялся я или плакал, пока из этого состояния меня не вывел крик еще одного проплывающего рядом моряка: «Спасайся! Акулы!»

Этот крик вернул мне силы, я ухватился за какую–то доску, отдав себя на милость Провидения. Над нами снова появился английский гидросамолет. Жужжание его мотора, сопровождавшее нас с самого начала боя, теперь сменилось ревом двигателя, поскольку самолет пролетал всего в нескольких метрах над нашими головами.

Я почему–то подумал: «Как странно. Всего несколько метров отделяют нас от полной безопасности в кабине пилота, куда не может добраться ни одна акула. Всего несколько метров, но они так же недостижимы для нас, как звезды на небе!» Я совершенно ясно видел лицо английского летчика, снимавшего нас на кинокамеру в качестве доказательства своей победы. Самолет противника настойчиво кружился над нами. В его присутствии таяла надежда на то, что о нас вспомнит подводная лодка «U–126» и всплывет, чтобы подобрать нас. До того, как «Девоншир» и его самолет не оставят нас в покое, об этом, конечно, не могло быть и речи.

«Девоншир» еще виднелся маленькой черточкой на горизонте. Мне казалось, что прошла целая вечность, прежде чем его самолет перестал кружиться над нами и полетел обратно к своему крейсеру. Мы снова остались одни. Если не считать акул. Ужас от присутствия акул не сравним ни с чем. Когда на твоих глазах люди исчезают под водой, и на поверхность поднимается их кровь, а ты понимаешь, что следующим можешь стать сам и бессилен что–либо предпринять, физически ощущая страшные зубы, рвущие твою плоть, то вряд ли может найтись человек, не впадающий при подобных обстоятельствах в панику. Не знаю почему, но через некоторое время акулы оставили нас в покое. Возможно, насытились.

Через два часа меня втащили в один из наших баркасов. Это несравнимая ни с чем роскошь — снова ощутить какую–то опору у себя под ногами. Я пришел в себя и огляделся. Измазанных соляркой людей трудно было узнать. Каждый вытащенный на баркас, придя в себя, начинал расспрашивать о своих друзьях.

Я пытался найти Кросса, который был рулевым в призовой команде, но выяснил, что он погиб, разорванный снарядом еще на борту «Атлантиса».

Бывалый ветеран Пигорс, плававший когда–то вместе с Рогге на учебных парусниках, уцелел. Ему предстояло погибнуть позднее — на борту подводной лодки. Около раненых хлопотал доктор Райль, пытаясь главным образом вывести людей из состояния шока.

В баркасе я увидел нашего старпома Куена, летчика Буллу и несчастного командира «U–126» капитан–лейтенанта Бауэра, «сканирующего» океан почти безумным взглядом в поисках вверенной ему подводной лодки. Когда же, наконец, «U–126» всплыла, и Бауэр, снова обретя былую уверенность и апломб, встретился на рубке со своим юным старпомом, между ними произошел разговор, который я не в силах передать из–за оригинальности языка, которым пользовались оба офицера.

Наши шлюпки и баркасы, на которых находилось более трехсот человек, сгрудились вокруг подводной лодки, где началось импровизированное совещание на тему, что делать дальше. Самое странное совещание из всех, в которых мне приходилось участвовать.

Обсуждались две альтернативы.

Первая. Мы могли взять курс на Фритаун. Если бы речь шла только о нашем спасении, то восточные течения могли быстро вынести нас на оживленные морские пути.

Вторая. Мы могли направиться в Бразилию. Это выглядело весьма фантастично, поскольку до Бразилии было почти 900 миль.

Первый вариант был немедленно отвергнут Рогге. Командир не хотел, чтобы он и его экипаж закончили войну в лагере военнопленных. Надо сказать, что стать военнопленными не желал никто из нас. На бразильском варианте настаивал главстаршина Фролих. Когда–то он служил на«Ландсдорфе» — судне снабжения «Адмирала графа Шпее». После гибели «Шпее» Фролих был интернирован местными властями, но сбежал, некоторое время скрывался среди немецких колонистов, а затем отправился домой на блокадопрорывателе. Блокадопрорыватель встретился в море с «Атлантисом», и Рогге лично убедил Фролиха перейти на рейдер: «Мне нужны такие люди, как вы». По специальности Фролих был прекрасным радистом, а у нас стал еще экспертом по вопросу «как удрать в Латинскую Америку и как удрать из Латинской Америки».

В итоге мы решили добраться до Бразилии.

Мои доллары просохли, и я был готов истратить их в Рио. Для начала подводная лодка «U–126» должна была взять на борт наших раненых, что почему–то не понравилось ее командиру, который начал протестовать: «У меня не госпитальное судно! Может быть, вас еще отбуксировать до Бразилии?» Правда, он согласился временно разместить их на верхней палубе лодки, предупредив: «Если появятся англичане, сразу прыгайте в воду и быстро отплывайте, чтобы вас не затянуло водоворотом от моего погружения». После столь ободряющего обращения мы прицепились друг за другом к подводной лодке, растянувшись подобно пилигримам, идущим в Мекку через бескрайнюю и крайне опасную пустыню.

Океан вполне можно назвать самой опасной и самой предательской пустыней. Перспектива 900–мильного похода выглядела куда как приятной! Особенно если учесть, что «паломники» держались, как за хвост осла, за корму подводной лодки. Уже через два часа я понял, что мы несколько переоценили свои возможности, затеяв этот поход, который при самых благоприятных обстоятельствах должен был продлиться не менее 12–ти суток. Во–первых, постоянно рвались концы, связывающие нас с подводной лодкой и друг с другом. Кроме того, сами наши шлюпки, рассчитанные на сорок человек, теперь имели на борту по семьдесят и более. Перегруженные шлюпки еле ползли, захлестываемые океанской зыбью.

Много неприятностей причиняло нам палящее тропическое солнце. Саднили царапины и ссадины, разъедаемые соленой водой и прижигаемые солнцем. Губы потрескались, глаза нестерпимо резало, они вспухли и слезились. Днище шлюпок настолько нагрелось, что было нестерпимо касаться его босыми ногами. Многие рвали рубашки и делали себе что–то наподобие носков. С наступлением ночи температура упала почти до нуля. Мы замерзали, стуча от холода зубами, прижимаясь друг к другу, чтобы хоть немного согреться. В такие моменты мы даже завидовали нашим раненым, которым Бауэр разрешил спуститься внутрь «U–126», где они находились в тепле. Наши мучения продолжались трое суток. Впрочем, говоря честно, мы не хлебнули и десятой доли того, что выпадало на долю других моряков, которым после гибели их кораблей привелось спасаться на шлюпках и плотах в этих водах. Наши раненые были на подводной лодке, и мы избежали самого страшного: видеть, как на твоих глазах от жары, холода и жажды умирают твои товарищи, слышать их предсмертные стоны и мучиться от бессилия чем–нибудь помочь им. В бою с «Девонширом» мы потеряли только десять человек, и, хотя до Бразилии было так же далеко, как до луны, мы верили, что Фортуна, ранее столь благосклонная к «Атлантису», не отвернется от нас сразу же после его гибели.

И мы не ошиблись! Через 36 часов нашего мытарства по волнам мы увидели на горизонте дымок, а затем и судно, наведенное на нас специальным сигналом с подводной лодки. Об этом сигнале мы, конечно, знали, но океан столь бескраен, что найти в нем шлюпки можно только при большой удаче и хорошей погоде.

Судном оказался наш пароход «Пифон» (3660 т), подряженный заправлять в океане германские подводные лодки. Мы подгребли к борту. Моряки «Пифона», перегнувшись через леера, смотрели на нас, как на какое–то чудо, сыпали шутками и насмешками. Действительно, мы выглядели, как дикари: голые, полуголые, измазанные соляркой и мазутом, с лицами, покрытыми синяками и запекшейся кровью. Только Рогге продолжал держать нашу марку. Он поднялся на палубу парохода одетый в китель, шорты и парусиновые ботинки. Он ухитрился сохранить даже свою командирскую фуражку.

Приложив руку к козырьку, Рогге отрапортовал капитану парохода:

— Докладываю о прибытии на борт «Пифона» командира и экипажа вспомогательного крейсера «Атлантис».

— Рад приветствовать вас на борту, господин капитан 1–го ранга,— ответил капитан «Пифона».

«Пифон» принял нас с сердечным гостеприимством. В жизни я не видел ничего роскошнее той койки, которую я получил в трехместной каюте парохода и на которой блаженствовал в течение нескольких часов.

Правда, до этого нам пришлось потрудиться, чтобы с помощью матросов «Пифона» поднять на борт парохода наши бесценные норвежские баркасы.

Матросы «Пифона» были недовольны и ворчали: «На кой черт нам уродоваться и затаскивать ваши лоханки на борт? Зачем они нам?»

«Не злись, сынок,— увещевал старшина с «Атлантиса». — Эти «лоханки» еще как могут нам и вам пригодиться».

В течение нескольких следующих дней мне удалось восстановить по памяти многие события, связанные с гибелью «Атлантиса». Какие шансы мы упустили? Главным упущенным шансом, по моему мнению, было отсутствие координации с подводной лодкой, которую мы заправляли топливом. Возможно, не останься ее командир у нас на борту, обстановка сложилась бы иначе. Расстреливая нас, «Девоншир» все время ходил по дуге большого круга и тем самым подставлял себя под торпедный залп. Если бы он подошел ближе, это сделали бы мы сами. К сожалению, юный помощник, оставшийся за командира на «U–126», вел себя пассивно и не воспользовался благоприятной возможностью атаковать английский крейсер. Позднее я узнал, что «Девоншир» не разнес нас в щепки потому, что его командир предполагал наличие у нас на борту большого количества британских пленных. В действительности в этот момент у нас на борту был всего один пленный — раненый американец Фрэнк Виковари с потопленного лайнера «Замзам». Он находился в лазарете и был одним из первых спущен в шлюпку. Пройдя все превратности нашего экзотического путешествия, американец в конце концов вернулся на родину.

На пятый день «Пифон» получил очередной приказ заправить топливом подводную лодку. «Будем надеяться, — заметил Фелер,— что при этой заправке ничего не случится. Говорят, снаряд два раза не попадает в одно и то же место». Но он, тем не менее, попал. В то утро я валялся с какой–то книгой на койке, наслаждаясь бездельем. Хорошо ни за что не отвечать, не иметь никаких обязанностей и полностью полагаться на тех, кто должен принимать решения. Читать мне надоело, и я лежал на койке в состоянии какого–то полусна. Мне виделись жужжащие над цветами пчелы, треугольные паруса яхт на зеркальной поверхности бухты, девушки в белых платьях, сидящие за белыми столиками открытого кафе… Неожиданно в мои приятные грезы ворвались звонки боевой тревоги, я услышал топот ног, лязганье задраиваемых дверей и люков, чьи–то крики и команды: «На горизонте крейсер противника!», «Вижу крейсер противника!»

Сначала я подумал, что меня во сне преследуют кошмары из недавнего прошлого, когда девять дней назад я слышал точно такой же крик сигнальщиков на «Атлантисе». Сбросив сон, я выбежал на палубу. Уже невооруженным глазом был виден трехтрубный английский крейсер (позднее выяснилось, что это был «Дорсетшир»), который, подняв по носу большой бурун, с триумфальной воинственностью шел прямо на нас.

Во всем его облике чувствовался охотник, загнавший, наконец, лису к краю пропасти. Раздалась команда: «Отдать топливный шланг!» Мы начали поворот, подставляя противнику корму. Подводная лодка, отделившись от «Пифона», нырнула под воду с быстротой дельфина. «Полный вперед! Максимально полный!» «Пифон» завибрировал и задрожал от небывалого режима работы машин, дав 14 узлов — столько же, сколько он показал на ходовых испытаниях в своей далекой юности.

Я поднялся на мостик, где находились капитан «Пифона» и Рогге. В подобных случаях всегда на что–то надеешься, хотя головой понимаешь, что надеяться уже не на что. А все–таки? Вдруг наш противник совершит какую–то невероятную глупость?.. Или у него произойдет взрыв погребов?.. Или котлов?.. Или случится еще какое–нибудь чудо?..

Мы еле выжимали 14 узлов, наш противник с легкостью давал 28. В таком «уравнении» поле для оптимизма было весьма ограниченным. Можно сказать, что его не было вообще. Существовало только соотношение между пространством и временем, т. е. временем, которое необходимо противнику, чтобы приблизиться и отправить нас на дно.

Вообще, при встрече с боевым кораблем противника команда судна снабжения, если не существует возможности уйти, должна, согласно инструкции, перейти в шлюпки, а само судно затопить, чтобы оно не попало в руки противника. В нашем конкретном случае еще существовала слабая надежда навести крейсер противника на подводную лодку, у которой мог появиться шанс выйти в атаку.

Погоня за нами продолжалась уже примерно полчаса. Затем первый 8–дюймовый снаряд с «Дорсетшира», завывая, как сирена воздушной тревоги, рванул в воде почти у самого нашего борта, давая понять, что время моего безмятежного отдыха закончилось. Второй снаряд упал с противоположного борта «Пифона», подняв огромный фонтан воды.

Тут я заметил, что у штурвала парохода никого нет. Матроса–рулевого, стоявшего на штурвале всего минуту назад, как ветром сдуло. Я подскочил к штурвалу и резко положил его на борт. Кажется, я перестарался, потому что пароход, еще сохранявший высокую скорость хода, опасно накренился. Впрочем, моей ошибки никто не заметил, поскольку на «Пифоне» царил уже полный хаос — не от трусости, а от бессмысленности любых действий для своего спасения.

Военный экипаж до последней минуты скован дисциплиной, чего о гражданских моряках никак сказать нельзя. На «Пифоне» среди бесчисленных предметов снабжения, предназначенных для подводных лодок, имелось много кожаных регланов. Помня, как я замерзал ночами в шлюпке, я взял один из них. Другие хотели сделать то же самое, но пожилой баталер отказал им, заявив, что выдаст регланы только по оформленному требованию, подписанному капитаном судна. Так и не выдал. Регланы, естественно, утонули вместе с «Пифоном».

Томительно шли минуты, шлюпки медленно заполнялись. Когда они были заполнены уже на три четверти, какой–то идиот из команды «Пифона» открыл клапаны дымовой завесы. Это вызвало шквал ругательств — дымовая завеса могла спровоцировать англичан на возобновление огня. А в данных условиях взорвавшийся у борта снаряд мог разбить шлюпки и поубивать всех нас.

Я весь напрягся, ожидая услышать вой снарядов. К счастью, этого не случилось. «Дорсетшир», описывая на большой скорости противолодочные «восьмерки», благосклонно решил, что мы получили достаточно.

Мы, со своей стороны, были очень признательны англичанам, как только могут быть признательны люди, спасшиеся от верной смерти. Видимо, «Дорсетшир» не жаждал кровавой мясорубки. Он хотел только потопить «Пифон».

Я наблюдал за гибелью «Пифона», находясь в гораздо более комфортабельной обстановке, чем та, в которой мне довелось наблюдать за гибелью «Атлантиса». Я даже сфотографировал его гибель с нашего норвежского баркаса, помянув мудрость того старшины, который сказал: «Эти «лоханки» еще как могут нам и вам пригодиться!»

Вскоре после того, как «Дорсетшир» исчез за горизонтом, наша старая подружка — подводная лодка — всплыла на поверхность. Все произошло так же, как и 22 ноября. Мы собрались у ее борта. Командир лодки рассказал, что он пытался атаковать крейсер, но у него ничего не получилось. «Он меня обдурил,— признался подводник. — Никак не мог предугадать его следующий маневр».

Затем всплыла и подошла к нам еще одна подводная лодка. Ее командиру повезло еще меньше. У него оказались разряженными торпедные аппараты. Если бы не это обстоятельство, уверял он, он бы точно всадил торпеду во вражеский крейсер. Оба командира выглядели весьма уныло, и надо признаться, что и наш боевой дух был далеко не на высоте.

Две операции по дозаправке подводных лодок в течение одной недели закончились одинаково — гибелью заправщиков: «Атлантиса» и «Пифона».

Мы пытались прямо на этом импровизированном совещании проанализировать причины наших неудач, вообразив, что мы находимся на какой–нибудь штабной конференции в Киле. Крик сигнальщика, стоявшего на рубке подводной лодки, вернул нас в реальность:

«Самолет противника! Самолет противника!»

После ухода «Дорсетшира» мы стали очень беспечными, а на английском крейсере, видимо, решили еще раз взглянуть на то, чем мы, собственно, занимаемся, покинув «Пифон». Подводные лодки предприняли срочное погружение, а наши баркасы заплясали и закружились в образовавшихся на месте их погружения водоворотах. Через несколько секунд английский самолет уже летел прямо над нашими шлюпками. Я инстинктивно пригнулся, ожидая, что сейчас на место погружения лодок посыплются глубинные бомбы, которые нас всех поубивают. Гидросамолет, летя в нескольких метрах над водой, оглушил нас шумом своего двигателя, но бомб не сбросил, а, сделав широкий круг, направился обратно к своему крейсеру. В благодарность мы помахали ему вслед руками.

Прошло много времени, прежде чем наши подводные друзья снова появились на поверхности. До этого они тщательно осмотрели небо в перископы, чтобы убедиться, что при всплытии их не ждут неприятные сюрпризы.

***

Неприятные сюрпризы ждали командование в Берлине, когда командиры лодок доложили обстановку. Лодок было уже не две, а четыре. Еще две всплыли около нас. Топлива у них было в обрез, и они, как две предыдущие, шли на рандеву с «Пифоном», чтобы дозаправиться, и были потрясены известием о том, что «Пифон» потоплен. На лодках кончалось топливо, торпеды и продовольствие.

Таким образом, операция против судоходства противника в южной Атлантике должна была закончиться, не успев начаться. Как удалось противнику так быстро и точно выйти на «Атлантис» и «Пифон» на просторах океана? Произошло ли это из–за утечки информации из штаба военно–морской группы «Запад» или у англичан имелись какие–то свои, неведомые нам разведывательные источники — нам это было неизвестно. Но операция была сорвана, и это в большой мере решило нашу судьбу.

Подводным лодкам было приказано возвращаться в базу, приняв на борт всех спасенных с «Атлантиса» и «Пифона», т. е. примерно по сто человек на каждую маленькую подводную лодку. Предстояло уникальное подводное плавание. Мы перебрались на подводные лодки, которые пулеметным огнем уничтожили наши баркасы и шлюпки. Итак, корабли были сожжены!

 

XII

Как только лейтенант Мор спустился внутрь подводной лодки, он сразу понял, что путешествие, которое его ожидает, будет очень увлекательным. Он с трудом протиснулся в какую–то ужасную конуру, которая как ему объяснили, была кают–компанией подводной лодки, рассчитанной на четырех офицеров не очень большого роста. Здесь все четыре офицера лодки спали по очереди. Теперь к ним прибавились девять здоровенных офицеров с погибшего «Атлантиса». Сначала Мор предпочитал спать на койке, что удавалось делать — правда, с перерывами — примерно 90 минут в сутки. В перерывах между «снами» Мор чувствовал себя полумертвым, у него было только одно желание — снова дождаться своей очереди поспать. Так продолжалось недолго. Через трое суток такой жизни Мор понял, что койка при таких обстоятельствах не самое лучшее место для сна. Он решил спать прямо на палубе под обеденным столом кают–компании, подложив под голову спасательный жилет вместо подушки.

Экипаж подводной лодки составлял сорок человек. Появление лишней сотни моряков с «Атлантиса» привело всю жизнь на лодке в состояние полного беспорядка. Кроме массы неудобств, которые доставили подводникам нежданные пассажиры, они представляли и очень большую опасность. Подводная лодка оказалась сильно перегруженной, что привело к потере маневренности и управляемости. В случае атаки на нее подобное положение вещей могло очень плохо кончиться. Все отсеки были переполнены людьми, что мешало экипажу лодки выполнять свои обязанности. На такую ораву не хватало воды и пищи. Командир надеялся пополнить запасы провизии и забункероваться водой с «Пифона», чего, по известным причинам, не произошло. Когда он прибыл к месту рандеву, все его запасы подходили к концу, а вместо них он получил на борт сотню пассажиров. Офицеры с надводных кораблей, попав на подводную лодку, всегда мучаются приступами клаустрофобии, а потому, когда лодка шла в надводном положении, они предпочитали находиться на верхней палубе, лежа на решетках настила.

Из поступивших в этот период новостей наиболее важным было известие о начале войны между Германией и Соединенными Штатами, с чем и поздравили американца Франка Виковари, переведя его из статуса пассажира в статус пленного.

Из дневника лейтенанта Мора:

Три недели мы добирались до островов Зеленого Мыса, где у нас было назначено рандеву с четырьмя итальянскими подводными лодками, которые должны были обеспечить немецкие лодки предметами снабжения и взять на борт часть спасенных. Предстоял самый трудный и опасный этап нашего долгого возвращения домой — через Бискайский залив, который постоянно прочесывался кораблями и самолетами противника. Практически весь путь до устья Жиронды лодки должны были пройти в подводном положении.

Обменявшись рукопожатием с Рогге, я прыгнул в резиновую лодку, которая должна была доставить меня на борт итальянской субмарины «Таццоли».

Никто из нас не испытывал по этому поводу особого восторга, но Рогге решил, что самый опасный участок пути мы должны пройти раздельно — «в интересах истории», как он выразился. Рогге и я имели по экземпляру письменного отчета о рейде «Атлантиса» и хранили в голове многое из ненаписанного. Если одному из нас суждено было погибнуть, то оставался второй с тем же объемом информации. Пожелав друг другу удачи, мы расстались. Океанская волна раскачивала подводную лодку, то вздымая ее корму, то опуская в волны.

Надувная шлюпка плясала на зыби, как мячик. Я выбрал момент и прыгнул на ограждение винта подводной лодки и секунду помедлил, прежде чем выбраться на верхнюю палубу «Таццоли». Эта секунда промедления чуть не стоила мне жизни. Корма лодки снова опустилась, и меня накрыло с головой водой. Я успел услышать чей–то предупредительный крик и увидел отвратительно–страшную черную массу, которая неслась на меня подобно торпеде. Охвативший меня ужас позволил совершить невероятный прыжок, и я оказался на палубе подводной лодки.

Жизнь на итальянской подводной лодке мне показалась немыслимо роскошной. Командовал лодкой отпрыск старинного аристократического рода Фесиа ди Коссато. Он имел на борту ценнейшую коллекцию первых изданий редких книг из области французской эротической литературы. Богатый стол с волнующими итальянскими деликатесами. Просторные и меблированные, как в первоклассном отеле, жилые помещения. Впрочем, вся эта роскошь касалась исключительно офицеров. Условия жизни матросов даже трудно передать словами, настолько они были скотскими.

Видимо, итальянские подводные лодки были единственными в мире, где существовали два камбуза — офицерский и матросский, два кока и, естественно, два меню — далекие друг от друга, как солнце от земли. Но я помалкивал; нельзя критиковать людей, которые, рискуя своими головами, пытаются доставить тебя домой.

Я валялся на койке и наслаждался сокровищами из командирской библиотеки. Я обнаружил даже книгу, где подробно были описаны все 15 тысяч изысканных китайских пыток.

За два дня до Рождества на лодке неожиданно завыла сирена боевой тревоги. Я попытался разобраться в отдаваемых командах и понял, что обнаружено торговое судно, на которое «Таццоли» пытается выйти в атаку.

Итальянский доктор подошел ко мне, держа в руке бутылку шампанского. Излучая торжественный оптимизм, он сказал: «Выпьем за нашу победу!»

Меня позвали к перископу, чтобы я мог лично убедиться в победе. Но синьор ди Коссато, смотревший в перископ, неожиданно длинно выругался по–итальянски и сообщил мне: «Неудача! Пароход нейтральный. Испанец!»

Он легко вышел из неловкого положения и предложил мне выпить шампанского по этому случаю. В рождественскую ночь «Таццоли» решила под покровом темноты всплыть на поверхность и немедленно была обнаружена английским самолетом. Пришлось срочно погружаться. Взрывы глубинных бомб долго трясли подводную лодку. В течение этого часа во мне родилось твердое отвращение к подводным лодкам и подводной войне, где люди погибают в темноте уже готового стального гроба.

В день нового, 1942 года мы, еще не веря этому, стояли на пирсе французского порта Сент–Назер, проведя в море без малого два года.

Наша одиссея закончилась. Мы прошли более ста тысяч морских миль, потопив 22 парохода противника. Мы стояли на пирсе грязные, обросшие, исхудалые, одичавшие, пугаясь того мира, от которого были столь долго оторваны. Дома, улицы, шум автомобилей, женский смех — все это выглядело настолько диким для нас, будто мы пришли не из морского рейда, а прилетели на землю с другой планеты.

Немецкие лодки пришли в Сент–Назер раньше итальянских, и Рогге встречал нас вместе с командирами военно–морской базы.

Война, на окончание которой мы надеялись еще летом позапрошлого года, разгоралась все сильнее, и ее исход уже не сулил нам ничего хорошего.

 

ЭПИЛОГ

«Атлантис» пробыл в открытом море 622 дня, побив все рекорды по продолжительности боевого похода в реальных условиях войны. Как уже говорилось, его жертвами стали 22 союзных парохода общим водоизмещением 145 700 брт.

Капитан 1–го ранга Рогге был награжден Рыцарским Крестом, все члены экипажа — Железными Крестами. 1 марта 1943 года Рогге был произведен в контр–адмиралы и назначен командующим учебной эскадрой, действовавшей главным образом на Балтике.

1 марта 1945 года Рогге стал вице–адмиралом. Держа свой флаг на тяжелом крейсере «Принц Ойген», Рогге с отрядом крупных надводных кораблей сдерживал наступление Красной Армии в Прибалтике и Курляндии, руководил эвакуацией Кенигсберга. В мае 1945 года сдался в Киле союзникам.

Хотя в действиях Рогге в бытность его командиром «Атлантиса» явно просматриваются признаки военных преступлений, в частности, нападение на пассажирские пароходы, порой без предупреждения, Рогге не только не был судим, но юридически даже не стал военнопленным, продолжая службу в составе смешанной союзной комиссии, занимавшейся разоружением германского флота.

Мор, находившийся при Рогге всю войну и дослужившийся до капитана 3–го ранга, также не был объявлен военнопленным. Более того, Мор в 1945 году был откомандирован в Англию в качестве офицера связи, координирующего усилия по демилитаризации Германии.

Из Кригсмарине Третьего Рейха Рогге плавно перетек в Бундесмарине ФРГ, где с 1957 по 1962 год в чине контр–адмирала командовал военно–морским округом в Киле. В 1962 году Рогге ушел в отставку и остаток жизни провел на своей вилле в городке Райнбек под Гамбургом, где и умер 29 июня 1982 года в возрасте 83–х лет.

С именем адмирала Рогге связана еще одна история, которую необходимо иметь в виду, хотя за достоверность ее ручаться трудно.

Будучи в душе пиратом, заброшенным волей судьбы в прагматичный XX век, Бернард Рогге оставил после себя легенды, по содержанию очень схожие с теми, что оставили знаменитые пираты прошлого — капитаны Морган, Флинт и Кидд.

Это легенды о спрятанных сокровищах. В XX веке эти легенды выглядят несколько иначе, чем, скажем, в XVII, но суть их от этого не меняется.

При уходе из Кенигсберга в апреле 1945 года вице–адмирал Рогге приказал погрузить на тяжелый крейсер «Принц Ойген» многие бесценные исторические сокровища, принадлежавшие прусским королям, а также многочисленные драгоценные произведения искусства, награбленные фашистами на территории Советского Союза и Польши, включая, кстати, и знаменитую «янтарную комнату».

Находясь в полной боевой готовности, «Принц Ойген» сдался союзникам, совершил какой–то непонятный рейс в Копенгаген, а затем был спешно передан Соединенным Штатам в качестве военного трофея.

В январе 1946 года корабль пришел в Норфолк, где простоял до мая, «проводя различные испытания», как пишет официальная американская история. Позднее крейсер был переброшен в Тихий океан и использован при атомных испытаниях на атолле Бикини. Мы не стали бы так подробно останавливаться на судьбе тяжелого крейсера «Принц Ойген», которая, в принципе, общеизвестна, если бы не одно весьма пикантное обстоятельство. Уже после войны адмиралу Джону Ньютону, бывшему во Второй мировой войне одним из помощников шефа морских операций, довелось побывать в загородном особняке адмирала Джонаса Ингрэма, командовавшего в годы войны Атлантическим флотом США.

«Мы поднялись на второй этаж,— вспоминает Ньютон,— где обширная комната была вся отделана панелями из янтаря, покрытыми искусной резьбой.

— Господи, Джонас! — воскликнул я,— откуда у вас эта красота?

— Вы не поверите,— рассмеялся Ингрэм.— Мы обнаружили эти панели при разгрузке «Принца Ойгена» где–то в начале 1946 года. Помните, когда его пригнали из Германии к нам на восточное побережье? Говорят, они украшали какой–то из кабинетов Гитлера.

— Гитлера? — переспросил я.— Вы уверены?

— Совсем не уверен,— признался Ингрэм. — Это слух и не более. Но согласитесь, кому бы они ни принадлежали, смотрятся они прелестно. Здесь еще не все,— продолжал Ингрэм.— Мне досталась примерно треть. Часть мы подарили Эрни (Возможно, Ингрэм имел в виду адмирала Эрнеста Кинга — главкома ВМС США) , а часть разобрали на сувениры ребята из моего штаба. Всем хотелось похвастать трофеями якобы из кабинета Гитлера.

— Мне кажется,— предположил я,— что эта штука стоит безумно дорого.

— Не думаю,— покачал головой Ингрэм.— Ребята, воевавшие на севере Германии, привозили янтарь целыми рюкзаками и продавали его ювелирам. Примерно, по 10 долларов за фунт».

Так покупали свое будущее и Дрейк, и Морган, и многие другие. Возможно, так же поступил и Рогге. Что еще нашли американцы при разгрузке немецкого тяжелого крейсера «Принц Ойген»?

 

ПРИЛОЖЕНИЕ

Оперативно–тактические характеристики вспомогательного крейсера «Атлантис»

Построен: в 1937 году на заводе «Вулкан» в Бремене.

Водоизмещение в балласте: 7862 тонны.

Главные размерения: 155 х 18,6 х 8,2 м.

Скорость максимальная: 17 узлов.

Запас топлива: 3000 тонн.

Дальность плавания: 60 000 морских миль при скорости 10 узлов.

Вооружение: шесть 150–мм орудий, одно 75–мм орудие, два 37–мм и четыре 20–мм зенитных автомата, четыре надводных 533–мм торпедных аппарата, 92 мины, один гидросамолет «Арадо».

Экипаж: 16 (+4 «призовых») офицеров, 356 старшин и матросов.