После написания первой части «Записок судебно-медицинского эксперта» («Этюды об эксгумации») коллеги настоятельно рекомендовали мне продолжить работу.

Но не только это заставило ее продолжить. Дело в том, что еще в молодости, только соприкоснувшись со своей специальностью, я, по совету моего учителя Владимира Павловича Десятова, первым делом прочитал две книги — «Записки эксперта» М.И. Райского (1956) и «Криминалистика в судебной медицине» Ю.С. Сапожникова (1970). Они произвели на меня глубочайшее впечатление и в конце концов определили окончательный выбор профессии.

Их я выучил практически наизусть.

Но эти книги не были учебниками по судебной медицине, коих я в то время перечитал великое множество.

Это было талантливое и очень простое изложение опыта и знаний авторов, которые впитывались, что называется, «с первого прочтения». В том-то все и дело.

С тех пор прошли десятилетия, и теперь я имею уже собственный опыт.

Сам преподавал судебную медицину и знаю, что сухое изложение учебников (при всем моем к ним уважении) и методичек вызывает у студентов вежливую зевоту. Сейчас меня не это беспокоит. В нашу специальность различными путями приходят молодые (и не очень) врачи. Как научить их не просто формальному знанию правил и закономерностей, но и заинтересованному, жизненному отношению к нашей профессии? Вот для меня главный вопрос.

Именно поэтому, чувствуя за спиной большой практический и научный опыт, не могу не отразить его в записках. Это — не учебник. Этому нельзя научить. Этому можно только научиться.

Во второй (но не последней) части записок речь пойдет не только об эксгумациях. В ней попробую отобразить многообразие случаев, с которыми сталкивается судебно-медицинский эксперт, и варианты экспертной оценки ситуаций, которые проверены жизнью.

Автор в 9-м классе, секретарь комитета комсомола в школе (Белоруссия). Мама перешила отцовскую гимнастерку

1967 год. Военные сборы под Бийском

1971 год. Армия

Марголин. Берег Оби. Зрелый возраст

 

Глава I. Ну очень много топоров

В июле 1973 года я был дежурным экспертом. В то время эксперт «закрывал» и Томск, и Томский район. Однажды около 10 часов утра меня подняли по тревоге: массовое убийство в Томском районе! Заехали в Томскую районную прокуратуру и в полном составе оперативная группа помчалась в село НовоАрхангельское, что примерно в 50 километрах от Томска.

Преамбула. Бригада «шабашников» из Молдавии строила для местного совхоза производственное помещение (то ли коровник, то ли свинарник, не в этом дело). Работа была закончена, и бригадир получил полный расчет — очень большую сумму денег. Вечером работники «обмыли» аккорд в доме у бригадира и на следующее утро должны были получить (по ведомости, с которой их ознакомил бригадир) заработанные деньги и уехать на родину. Нужно отметить, что бригадир (своего рода атаман) жил отдельно вместе со всей семьей — женой, тремя детьми и тещей — в большом доме недалеко от трассы Асино — Томск. Остальные шабашники (10 человек) — в доме на другом краю деревни.

После «сабантуя» разошлись около полуночи… Часа в 4 утра один из рабочих захотел «добавить» — знал, что у бригадира осталось не меньше ящика водки. Подошел к дому и увидел, что двери в сенях не заперты (обычно бригадир закрывался плотно и тщательно)… Искатель приключений зашел в сени и споткнулся о лежащий на полу топор. Машинально (по его словам) он поднял топор и поставил его к стене (следы пальцев на топорище).

Дверь в хату тоже не была закрыта и визитер в предрассветных сумерках увидел картину полного разгрома — перевернутый стол, табуретки, какие-то тела и прочее. Он побежал поднимать местную власть — директора совхоза, председателя сельсовета, которые и позвонили в Томск.

Приехала оперативно-следственная группа и начался профессиональный осмотр места происшествия. Конечно, в сенях мы нашли окровавленный топор (№ 1, условно). Зашли в дом. Да, картинка была еще та… Дом, собственно, представлял одну огромную комнату. Справа от входа у стены была большая русская печь. Передняя часть, отделенная от спальни занавеской, служила кухней или гостиной. Здесь на полу лежал перевернутый стол, переломанные табуретки и посредине лицом вниз — труп хозяина. Вокруг валялись осколки тарелок и стаканов, вилки, ложки, объедки и т. п. Под головой трупа большая лужа крови. Кровью забрызганы предметы обстановки, стены и даже потолок. Дальше — жутче: за занавеской на полу лежал труп жены хозяина, в своих постелях мирно лежали трупы тещи и троих его детей — от 4 до 12 лет.

Мы приступили к осмотру и описанию места происшествия. Я к тому времени проработал в Бюро около двух лет и ходил в «корифеях». Следователь, Антонина Алексеевна С., была новичком — чуть ли не первый ее выезд на происшествие. Мы описывали место происшествия более суток — все же 6 трупов.

У хозяина нашли при осмотре рубленые раны лобной области, вдавленный перелом теменных костей, рубленые раны предплечий и кистей рук — он активно защищался от ударов топора.

Все остальные жертвы были просто зарублены. В комнате обнаружили еще два топора (№ 2 и № 3, условно) со следами крови: № 2 — у порога при входе в комнату, № 3 — на полу рядом с трупом хозяина. В подпечье мы нашли брезентовую сумку с очень большим количеством денег (зарплата).

Тем временем оперативники допросили «шабашников» и установили, что «визитер» был не один. Еще двое, как минимум, приходили к бригадиру «опохмелиться», и все, наткнувшись на трупы, ретировались.

С места происшествия изъяли три топора со следами крови. На топорищах были обнаружены потожировые следы (отпечатки пальцев), принадлежащие троим конкретным «шабашникам». Все они были задержаны как подозреваемые в убийстве нескольких человек.

Я тогда уже прошел первичную специализацию по медикокриминалистическим методам исследования. Среди них была и так называемая трасология, т. е. сравнение следов скольжения лезвия рубящего орудия на поврежденной кости и экспериментальных следов на специальном материале. Причем это только один из многочисленных видов трасологической экспертизы.

Трупы погибших в Ново-Архангельском мне вскрывать не довелось. Но при вскрытии были изъяты и направлены на медико-криминалистическое исследование фрагменты костей от всех шести трупов со следами разрубов.

Одновременно были представлены на экспертизу и обнаруженные при осмотре топоры.

Перед нами стояла задача: каким из трех топоров (а может быть, двумя или всеми тремя) были причинены смертельные повреждения потерпевшим?

Дело в том, что на каждом из топоров обнаружили следы пальцев одного из подозреваемых. Все три «визитера» отрицали свою вину, утверждая, что приходили за водкой и, случайно наткнувшись каждый на «свой» топор, отставляли его в сторону. Были в их показаниях различные нестыковки и противоречия — по мотивам и времени «визитов», по описанию картины места происшествия и т. п.

В данном случае целью трасологической экспертизы являлась «привязка» — идентификация лезвия конкретного топора (или топоров).

Каждое рубящее орудие (топор, тесак, тяпка и т. п.) имеет на лезвии индивидуальный рельеф — зазубрины и завалы различной величины. Разрубая кость, лезвие оставляет на поверхности разруба зеркальные следы этого рельефа. Лучше всего они отображаются, когда лезвие действует под углом (со стороны острого угла).

На трупах погибших эксперты нашли множество рубленых повреждений — на костях черепов, ключицах, костях предплечий и кистей рук. Часть из них была нанесена перпендикулярно, и стенки разрубов не сохранили следов скольжения лезвия. Но на каждом из шести трупов удалось найти участки компактного вещества (различных костей), на которых были видны параллельные валики и бороздки (трасы) различной ширины. Эти кости изъяли и доставили в медико-криминалистическую лабораторию, где уже находились топоры.

Существует много методов идентификации лезвия рубящего орудия (фотоналожение, сравнение под микроскопом с разделенным полем зрения, профилография и т. д.). В нашей лаборатории в то время применялся метод фотоналожения-скольжения как наиболее доступный.

Это был первый в моей практике случай трасологической идентификации рубящего орудия.

Предварительно изучив следы на каждой из представленных экспертами костей, я установил (по специальному алгоритму) их пригодность для исследования — должно быть не менее 10 значимых признаков (плюс 9 промежутков между ними), иначе сравнение будет недостоверным.

Поскольку сравнивать нужно однородные объекты (не приставлять же каждый топор к каждому разрубу), сначала с обезжиренной поверхности костей были получены специальной полимерной пастой К-18 исследуемые слепки.

Затем лезвием каждого из топоров на воскопарафиновых блоках были нанесены экспериментальные следы.

Здесь очень важно как можно более точно повторить механизм действия лезвия — так называемые углы резания и встречные углы.

По данным вскрытия трупов и предварительного исследования поврежденных костей составили представление о том, в каких направлениях действовал топор, какой частью лезвия и какой его стороной, — просто для того, чтобы сократить до разумных пределов количество возможных вариантов. Ведь топоров-то три и повреждений много.

Каждый экспериментальный след тщательно маркировался, чтобы, не дай Бог, не перепутать.

С экспериментальных следов также сделали слепки. Для устранения блеска пасты поверхность слепков окуривалась парами хлористого аммония.

Затем начался самый важный этап работы — фотосъемка исследуемых и экспериментальных следов. Мы выполняли его вместе с Ю.В. Бочкаревым — нашим старшим лаборантом, великолепным фотографом и очень изобретательным человеком.

К сожалению, позднее Юрий Викторович трагически погиб, попав под автомобиль.

В затемненной фотолаборатории каждый из слепков закреплялся на специальной подставке строго на одном и том же расстоянии от объектива фотокамеры и освещался специальной щелевой лампой поперек следов строго под одним и тем же углом. Поскольку стандартного оборудования для подобных работ не предусмотрено, нам пришлось помудрить, придумывая и тут же изготавливая различные приспособления. Одну только диафрагму для щелевой лампы мы «изобретали» больше недели.

Все эти ухищрения необходимы для соблюдения единообразия условий фотосъемки.

Наконец, все слепки были сфотографированы. Размеры слепков и следов не позволяли сравнивать их в натуральную величину. В то время сравнительного микроскопа с разделенным полем зрения не было не только у нас, но и у криминалистов УВД.

С негативов получили отпечатки с различными увеличениями. Пробным путем выбрали наиболее подходящее увеличение — в 2,5 раза.

Важнейшим условием было полное (в пределах реальных возможностей, естественно) совпадение увеличения на всех снимках. Для этого мы применили специальный микромасштаб. И только перепортив массу фотобумаги и убедившись, что масштаб увеличенных снимков действительно совпадает, я приступил к заключительному этапу — сравнению следов.

Из фотоснимков каждого исследуемого слепка были изготовлены маски — удалено все лишнее, оставлены только значимые участки. Некоторые из них имели очень небольшие размеры — ширину до 0,5 см и длину до 2–2,5 см. Каждая из этих масок, а их было порядка 20 (от шести трупов), последовательно сопоставлялась с каждой из фотографий экспериментальных следов — не менее 10 (от различных участков лезвий трех топоров). Теперь вы можете примерно представить объем работы и время, которого она потребовала.

Сопоставление заключалось в том, что каждая из масок располагалась у одного из краев экспериментального снимка так, чтобы изображения следов (трас) на них были параллельны друг другу. Затем маска медленно перемещалась к другому концу снимка. Если совпадения следов ни на одном из участков не наблюдалось, экспериментальный снимок отбрасывался.

Естественно, сравнение производилось «в порядке живой очереди» — от следов лезвия топора № 1 до следов лезвия топора № 3. Так уж получилось, что проверенные следы от топоров № 1 и № 2 не дали совпадения ни с одной из масок.

С волнением я взялся за снимки следов топора № 3 — а что если и они не совпадут с исследуемыми трасами?

И вот первая же маска (следы разруба на черепе хозяина) показала хорошее совпадение со следами средней части лезвия топора № 3.

Затем совпадения пошли одно за другим. Только на двух или трех масках, в основном с разрубов тонких костей предплечий, совпадения получить не удалось. Но это было уже не важно — главное, рельеф лезвия топора № 3 (различных его участков) полностью совпал с рельефом следов на плоскостях разрубов черепов всех шести потерпевших.

Далее следовала рутинная работа по оформлению заключения эксперта и огромной фототаблицы к нему. Все это было передано следователю.

До сих пор (прошло уже более 40 лет) вспоминаю эту экспертизу с удовольствием. Мне удалось доказать, что топор, которым были нанесены смертельные повреждения всем погибшим, находился в руках конкретного лица. Поверьте, это бывает достаточно редко.

После предъявления одному из подозреваемых — гр-ну Т. — результатов экспертизы и других материалов дела (следователь тоже не сидела сложа руки), он сознался, что действительно первым, около двух часов ночи, пришел к бригадиру, но не за водкой, а чтобы потребовать денег больше, чем те, которые значились к выдаче. Бригадир послал его очень резко и очень далеко. Возникла драка, в ходе которой бригадир защищался как мог, но, получив удар обухом топора по темени, обмяк и был зарублен. От шума проснулась жена хозяина, выглянула из-за занавески и тоже получила два удара топором по голове. На свою беду проснулась теща и спросила:

— Что происходит?

Убийца зарубил ее прямо в постели. Войдя в раж, он убил и мирно спящих (судя по позам) детей.

Т., по его словам, пытался отыскать сумку с деньгами, но опрокинул керосиновую лампу, в темноте ничего не нашел и удалился не солоно хлебавши.

У нас со следователем было сильное подозрение, что остальные двое тоже приходили не только опохмелиться, но… опоздали.

Была одна существенная загвоздка: каждый из подозреваемых указал, что брал в руки «свой» топор, случайно наткнувшись на него в темноте. С топором Т. (орудие убийства), который лежал в центре комнаты рядом с трупом хозяина, все ясно. Но второй топор был найден у порога комнаты, а третий — и вовсе в сенях. Откуда же на этих двух топорах следы крови, причем именно крови хозяина? В конце концов следователь, неоднократно допрашивая Т., докопалась до истины. Этими двумя топорами хозяин пытался защититься от ударов, но, будучи сильно пьяным, все же получил несколько ран на руках — отсюда и кровь на топорищах. Как показал Т., разъяренный хозяин поочередно бросил в него эти топоры, но оба раза промахнулся. Один из топоров упал у порога, а другой улетел в сени.

Позднее мне много раз приходилось выполнять аналогичные экспертизы. Однажды случилось «выбирать» один топор из пяти — и удалось!

Вы, конечно, обратили внимание, насколько длителен и сложен описанный здесь метод идентификации. В настоящее время с появлением цифровых фотоаппаратов и специальных компьютерных программ третий этап — собственно сопоставление исследуемых и экспериментальных следов — стал значительно проще и короче. Но все равно слепки (см. выше) приходится делать и сейчас.

Уже в конце 80-х годов я выполнял подобную экспертизу. Человек был убит ударами обуха топора по голове (об идентификации тупых предметов разговор особый). На правой ключице спереди имелся поверхностный косой надруб компактного вещества. Поврежденный участок был очень мал — не более 2 сантиметров в длину и 2,5 миллиметров шириной. Визуально его поверхность представлялась совершенно гладкой. Но я все же изъял ключицу и, исследуя разруб под стереомикроскопом, нашел микротрасы в количестве, достаточном для идентификации лезвия. На месте происшествия топора не было, но на квартире одного из подозреваемых нашли при обыске очень остро отточенный охотничий топорик. Как обычно, были изготовлены исследуемый и экспериментальный слепки.

Для ускорения процесса сопоставления я пришел в лабораторию ЭКО УВД. Там был установлен криминалистический микроскоп сравнения МС-51. Он имел два разнесенных объектива с предметными столиками и один окуляр, поле зрения которого делилось пополам. Микроскоп предназначен именно для сопоставления микроследов, например следов нарезов канала ствола на пулях. Встроенная фотокамера позволяет мгновенно фиксировать результат сопоставления.

В конце рабочего дня (чтобы не мешать коллегам-криминалистам) я установил сравниваемые слепки на предметных столиках, навел на резкость, поработал микровинтами и буквально через пять минут совместил трасы в левом и правом поле зрения, причем они совпали идеально! Вне себя от радости я нажал на спуск фотокамеры и услышал от криминалиста:

— Там пленка кончилась…

Я побежал искать пленку, чтобы зарядить камеру. Увы, старший эксперт, имевший ключи от сейфа, уже ушел. У меня такой широкой фотопленки не было. Пришлось снять слепки со столиков и отдыхать. Придя на следующее утро (камера была уже заряжена), я бодро начал крутить микровинты, рассчитывая быстренько, как вчера, все что нужно совместить и освободить микроскоп. Не тут-то было. Пришлось просидеть за микроскопом практически весь день и десятки раз прогнать туда-сюда слепки (длиной всего-то сантиметра по 1,5). Я уж было отчаялся и, если бы накануне не видел идеального совпадения трас, наверное, плюнул бы на это дело. Весь день криминалисты (у них своей работы полно) ходили вокруг, били копытом и ворчали на непрошенного гостя. Наконец, мне удалось найти тот самый совпадающий участок и сфотографировать его.

У-ф-ф…

 

Глава II. Кстати, об идентификации

 

Вообще говоря, идентификация травмирующих орудий имеет несколько уровней: видовая, групповая (узкогрупповая) и индивидуальная. Уровень этот зависит от целого ряда условий, прежде всего от того, какие признаки несет травмирующий предмет и как повреждаемые ткани способны воспринимать и отображать эти признаки. Имеет значение также механизм травмы — угол воздействия предмета или орудия и сила удара.

Как мы убедились, лезвие рубящего орудия всегда имеет индивидуальный рельеф и нередко оставляет на костной и (реже) хрящевой ткани следы, пригодные для индивидуальной идентификации.

В отличие от рубящих, тупые предметы (а травмы, в том числе и смертельные, причиняются ими значительно чаще) очень редко имеют на своей поверхности индивидуальные признаки. Поэтому каждый случай индивидуальной идентификации тупого предмета запоминается эксперту надолго.

В 80-х годах прошлого (О, Господи, уже прошлого!) столетия, когда я активно работал в медико-криминалистическом отделении, мне встретились три таких случая.

 

1

В новогоднюю ночь с 1980 на 1981 год в строящемся здании ИВЦ на площади Революции (ныне Новособорная) были оставлены в качестве сторожей трое рабочих. Новый год у нас всухую не встречают, и сторожа изрядно поднабрались. Между ними возникла ссора, а потом и жестокая драка, в результате которой один из рабочих погиб.

Вскрывая труп, я обнаружил в левой теменной области головы рвано-ушибленную рану, вдавленный перелом теменной кости и тяжелую черепно-мозговую травму — кровоизлияния под оболочки и в вещество головного мозга, что и послужило причиной смерти. Кроме того, в затылочной области имелась прижизненная рубленая рана и разруб затылочной кости, проникающий в полость черепа с повреждением оболочек и вещества мозга, — тяжкое телесное повреждение. С места происшествия были изъяты два топора, кувалда и металлический лом.

Все эти предметы оказались тщательно вытертыми или вымытыми — следов крови и отпечатков пальцев на них не обнаружили.

Задержанные собутыльники пояснили (с небольшими расхождениями), что погибший гр-н Р. «в пьяном виде был опасен» — ни с того ни с сего набросился на них, сначала избивал кулаками, а потом схватил железный лом и стал гонять их по этажу. Вот, якобы защищаясь от ударов ломом, один из них и ударил Р. кувалдой по голове.

Поскольку Р. окончательно не угомонился, другому пришлось ударить его топором по затылку. Р. упал, попросил выпить, проглотил стакан водки и «уснул», как потом выяснилось, вечным сном. Утром, прежде чем вызвать милицию, сторожа вытерли орудия преступления и договорились о том, как излагать версию происшедшего.

Был изъят лоскут кожи головы и свод черепа с вдавленным переломом и разрубом. Начнем, пожалуй, с уже знакомого нам рубленого повреждения. На затылке Р. была дугообразная, выпуклая вверх рубленая рана длиной около 10 см. Она располагалась поперечно, передний край был ровным, почти отвесным, задний, тоже ровный, нависал над передним, как козырек. Так же были ориентированы и края разруба затылочной кости. Кожа не способна отобразить мелкие и мельчайшие особенности рельефа лезвия. Зато на передней плоскости разруба кости были отчетливо видны многочисленные трасы.

Один из сторожей не отрицал, что он ударил Р. топором по затылку, но вот каким из двух — никак не мог вспомнить. Уже известным вам методом мне удалось без труда определить конкретный топор — это имело определенное значение для следствия. Обратило на себя внимание то, что лезвие одного из топоров было мелкозазубренным, и более-менее равномерно. Таким же, в принципе, было и лезвие другого топора, но в средней части его имелась полукруглая впадина длиной около 1 см и глубиной до 0,3 см (макропризнак). На передней плоскости разруба, как раз в средней части, имелся таких же размеров полукруглый валик — след этой самой впадины. Казалось бы, что еще нужно? Но ведь это лишь один признак, ну пусть два — высота и ширина валика, равные глубине и ширине выемки. Маловато.

При дальнейшем исследовании нашли совпадение множества средних и мелких трас, что достоверно доказывало: удар по затылку нанесен именно этим топором. По ряду признаков, найденных при вскрытии и медико-криминалистическом исследовании, было установлено, что наносивший удар топором находился справа и сзади от потерпевшего — это совпадало с показаниями подозреваемого.

В левой теменной области имелась извилистая рвано-ушибленная рана длиной около 7 см с несколькими ответвлениями. Края ее размозжены и осаднены, в концах раны и ее ответвлений мелкие тканевые перемычки. В мягких тканях головы обширный темно-красный кровоподтек. В центре чешуи левой теменной кости располагался вдавленный террасовидный перелом очень необычной формы — неправильный треугольник, острой вершиной обращенный вперед, с короткой (1,5 см) задней стороной. Внутренний край перелома продольный, мелко-неровно-извилистый, задний — довольно ровный. Наружный край причудливо извилистый. Плоскость между краями перелома представляла наибольший интерес — она была вдавлена у внутреннего и заднего края, образуя как бы ступеньку — террасу. Сама плоскость имела очень сложный рельеф с выступами и впадинами различной формы. Предположение следователя, что перелом мог быть причинен площадкой обуха одного из топоров, не подтвердилось.

Оба обуха имели обычную прямоугольную форму, прямые углы, ровные края и плоскую поверхность.

Дошла очередь до кувалды. Это был кусок железа прямоугольного сечения 6,5х6,5 и длиной 11,5 см. С одной стороны к нему грубо приварен отрезок трубы диаметром 3 см и длиной 70 см. Общая масса этого устройства 9,5 кг — солидно. Торцы кувалды обрезаны газосваркой. Один из них не представлял собой ничего особенного — неровная площадка с незначительными выступами и впадинами, с мелко-неровными извилистыми краями. Зато второй ближе к одному из углов имел очень интересный индивидуальный признак — глубокую неправильно-каплевидную впадину размером 3,5х1 см, глубиной до 1 см. Край впадины образовал с краями торца узкий треугольный выступ. Визуально весь этот рельеф чем-то напоминал конфигурацию вдавленного перелома.

Принцип идентификации один — сравнение однородных объектов. Но не будешь же бить кувалдой по черепу!

На деревянной основе я из пластилина смоделировал теменную область головы, повторяющую размеры и выпуклость этого участка черепа. Для очистки совести вначале я получил экспериментальные оттиски углов первого торца кувалды. При сравнении их с вдавленным переломом — ни малейшего сходства. Восстановил пластилиновую модель и получил оттиск «интересного» угла второго торца. Положив рядом свод черепа с вдавленным переломом и модель с экспериментальным оттиском, я поразился, насколько точным было совпадение всех деталей — и формы, и размеров, и глубины, и рельефа краев, и дна. Все это было сфотографировано и оформлено в виде фототаблицы к заключению эксперта. Кроме того, по результатам сопоставления я сделал категорический вывод: лицо, наносившее удар кувалдой, находилось слева и сзади от потерпевшего. Какая уж тут самооборона…

Случай настолько уникален, что после завершения дела я получил с разрешения суда топоры и кувалду и вместе со сводом черепа и экспериментальным оттиском поместил в музей кафедры судебной медицины. Там все это можно увидеть и сейчас.

 

2

Летом 1983 года в одном из гаражей его владелец застал вора, который взломал дверь и снимал с машины колеса. Когда он попытался задержать вора, тот напал на хозяина и убил его, после чего скрылся, прихватив пару колес и целую сумку инструментов. Наглец, однако.

На трупе было множество ушибленных ран, ссадин и кровоподтеков. Голова и лицо сплошь залиты кровью. Осторожно удалив кровь, я обнаружил на коже в левой височной области кровоподтек необычной формы. Он напоминал четкий отпечаток головки большого гаечного ключа. Левая височная кость была сломана, причиной смерти стал ушиб головного мозга. Подобные кровоподтеки я уже встречал, правда на других частях тела. Кровоподтек отобразил групповые признаки — форму и размеры травмирующего предмета, ведь гаечных ключей такого формата много, даже в ограбленном гараже их могло быть несколько. Присмотревшись внимательнее, я увидел, что у одного из внутренних краев кровоподтека (край рабочей выемки ключа) имелась неровная впадина. Значит, этот край губки ключа имел такой же формы дефект. А это уже индивидуальный признак.

Я не стал иссекать лоскут кожи с кровоподтеком — он при этом сильно сократится и размеры отпечатка будут безвозвратно утрачены. Тщательно обмыв кожу от остатков крови, я осторожно проработал края кровоподтека мягким карандашом и прицельно сфотографировал объект с масштабной линейкой. Затем перевел кровоподтек на кальку 1:1. Оставалось только все это сравнить с конкретным ключом. Но его пока не нашли.

Недели через две на «толкучке» наряд милиции задержал бомжа, продававшего подержанные автомобильные ключи. Ключи находились в сумке, похищенной из гаража убитого. Сумку опознали по приметам, известным милиции из ориентировки.

Задержанный, как водится, заявил, что купил ключи по дешевке у некоего N. Найденный милицией N сказал, что купил у X; X — что выиграл в карты у У… Ну и так далее, пока не надоест.

Милиции и надоело бы очень быстро, но в сумке нашли среди других ключей гаечный ключ 27х29, на внутренней стороне одной из губок которого была раковина — след контакта со сварочным электродом.

Ключ с постановлением поступил в ОМК. Подняв в архиве протокол вскрытия, я выполнил медико-криминалистическую экспертизу представленного ключа — в два этапа. Сначала просто наложил кальку с прорисовкой ключа на головку с дефектом. И общие размеры головки, и форма и размеры дефектов совпали. Затем, получив экспериментальный оттиск головки с дефектом на пластилине, я сфотографировал его в натуральную величину и сопоставил с масштабной фотографией кровоподтека — все признаки опять совпали. Были очень незначительные отклонения в размерах и форме, но это понятно — кожа, в отличие от пластилина, эластична. Представленный ключ принадлежал убитому и являлся орудием убийства. Все остальные ключи, в принципе, могли принадлежать кому угодно и интереса для следствия не представляли.

Пройдя вышеупомянутую «цепочку» до самого конца, оперативники установили некоего гр-на Г., рецидивиста, лишь незадолго до убийства вышедшего на свободу после очередной отсидки. Вскоре он был задержан в одном из районов области. Известную роль в непростом доказывании его вины сыграли и результаты экспертизы…

 

3

Еще один «гаражный» случай. В строящихся боксах ребятишки играли в войну и в одном из них наткнулись на труп мужчины. Труп был опознан как один из окрестных жителей и отправлен в морг. При экспертизе трупа на лице, на груди, на спине, ягодицах и бедрах обнаружили множество кровоподтеков. Все они были однотипны — в виде прямых цепочек различной длины, составленных из множества одинаковых овально-вытянутых кровоподтеков, косопоперечно направленных и расположенных на одинаковых расстояниях друг от друга. То есть причинивший их предмет имел вытянутую форму и правильный периодический рельеф в виде косопоперечных выступов.

Первое, что пришло мне в голову, — арматурный пруток. При повторном осмотре гаражей было найдено много чего, в том числе и куски арматурного прутка различной толщины. Но даже предварительный визуальный осмотр показал, что найденные прутки не совпадают со следами на коже трупа ни по толщине, ни по форме и периодичности рельефа. Поиски продолжили.

Вскоре местный участковый инспектор (он, кстати, присутствовал при осмотре трупа на месте обнаружения) был вызван в один из близлежащих домов для усмирения пьяного дебошира. Хулиган не внял увещеваниям инспектора и бросился на него, размахивая какой-то железякой. Инспектор вызвал наряд милиции и хулигана повязали. Отобранная у него железка оказалась… арматурным прутком. Штук двадцать таких же прутков валялось на полу веранды. Все они были изъяты. Следователь притащил ко мне в лабораторию весь этот металлолом. Сейчас его хоть сдать можно было бы.

При исследовании установили, что эти куски прутка имели примерно одинаковую длину — 25–27 см, и одинаковую толщину — около 2 см. То есть каждый из них весил более полукилограмма и представлял собой довольно грозное орудие. Все железки были покрыты толстым слоем ржавчины — через разбитые стекла на веранду захлестывал дождь. Каждый пруток имел на противоположных поверхностях два продольных выступа и между ними периодические косопоперечные выступы определенной ширины и высоты. Не вдаваясь в подробности, скажу только, что толщина и рельеф прутков совпали со следами на коже трупа — повреждения могли быть причинены любым из них. Это типичный пример групповой идентификации тупых предметов.

Задержанный по подозрению в убийстве хулиган сознался, что незадолго до убийства зачем-то насобирал обрезки прутка на отдаленной стройке и принес домой. Один носил в кармане как дубинку. Случайно встретив потерпевшего у строящихся гаражей (оба были в нетрезвом состоянии), он повздорил с ним (такой уж характер) и нанес жертве множество ударов по голове и телу этим самым прутком.

 

4

Еще реже, чем по повреждениям на трупах, удается определить конкретный тупой предмет по повреждениям, нанесенным живым людям. Не могу не упомянуть один случай, встретившийся мне в самом начале работы. Однажды ко мне на прием инспектор по делам несовершеннолетних привела мальчика лет десяти, зверски избитого отцом. Я освидетельствовал потерпевшего в ее присутствии. На теле мальчика — на спине, ягодицах, бедрах, было множество пересекающихся широких кровоподтеков — отец избивал сына солдатским ремнем. Во многих местах были кровоподтеки прямоугольной формы — отпечатки пряжки ремня. Все солдатские пряжки одинаковы — на них имеется выпуклая пятиконечная звезда. Так вот, во всех кровоподтеках кожа мальчика, кроме внешних контуров пряжки, отобразила рельеф этой самой звезды — края, лучики и даже серп и молот. Бросилось в глаза, что во всех кровоподтеках край одного из лучей звезды имеет извилистую впадину — след дефекта материала. Кровоподтеки были сфотографированы с масштабной линейкой. По моей просьбе следователь изъяла ремень. На его пряжке у края одного из лучей звезды имелась вмятина — дефект металла, форма которого полностью совпала с отпечатком-кровоподтеком. Индивидуальная принадлежность орудия травмы была доказана. В данном случае отцу вменили истязание, т. е. причинение побоев способом, связанным с особенной болью.

 

Глава III. «Дробинка»

В начале сентября 1973 г. в деревне Березовка Томского района к другу из Томска приехал поохотиться на боровую дичь некто К. — 30 лет, слесарь одного из томских заводов. Был вечер пятницы, друзья попарились в баньке, выпили, как водится, и утром отправились на охоту. Хозяин взял с собой двух собак-лаек, натасканных на рябчика и глухаря.

К вечеру домой вернулся хозяин и спросил у домашних:

— А что, Володя (гость из города) не приходил?

Те ответили отрицательно.

Местный (назовем его гр-ном Н.) лег спать. Утром сказал жене и теще, что нашел место, где много рябчиков, взял ружье и ушел. Вернулся поздно вечером, без рябчиков, мокрый, измученный, — рухнул и уснул.

Утром (уже в понедельник) он снова взял ружье, позвал собак и ушел в лес.

Вечером из Томска приехала жена гр-на К.

Далее начинается «деревенский детектив». Дама оказалась энергичной и первым делом «допросила» Н. Тот промямлил, что утром в субботу они с К. вышли на старую вырубку и разошлись. Собак хозяин отпустил вместе с К. - они к нему давно привыкли. Охотники несколько раз стреляли. Потом Н. услышал выстрел дуплетом, затем еще один, и вскоре к нему, скуля, прибежали и стали жаться к ногам собаки (лайки!).

Н. забеспокоился и пошел в направлении выстрелов. Но сколько он ни ходил (по его словам), товарища не нашел.

Подумав, что К. мог выйти на трассу и уехать в Томск, Н. вернулся домой. Ходил он потом в лес «для очистки совести», думал, что найдет все-таки Володю. Позвонить в город (и наоборот) в то время было весьма сложно.

Жену эти объяснения не устроили (муж домой не вернулся и не вышел на работу) и она собрала местных мужиков на поиски.

Естественно, исходили из рассказа Н. Тот вывел поисковиков на пригорок, «от которого они разошлись», и показал направление, в котором ушел К.

Поиски на старой вырубке, заваленной буреломом и заросшей подлеском, продолжались до темноты, но не дали результатов.

На следующее утро жена вместе с одним из местных жителей пошла в направлении, противоположном тому, которое указывал Н., и буквально метров через 200 нашла труп мужа.

Экспертизу трупа довелось выполнять мне. На покойном была обычная для сезона одежда — штормовка, свитерок, поношенные брюки, резиновые сапоги. Причина смерти очевидна — огнестрельное ранение правого бедра, массивная кровопотеря. На передневнутренней поверхности бедра в средней трети была овальная рана размером 3х5 см с дефектом кожи. Раневой канал проходил спереди назад сквозь мышцы бедра, повреждая сосудисто-нервный пучок. На задней поверхности бедра рваная рана с лоскутообразными краями. Мышцы по ходу раневого канала кровоподтечны, бедренная артерия и вена (сосуды диаметром около 1 сантиметра) полностью разрушены на протяжении до 3 сантиметров, на внутренней поверхности бедренной кости я обнаружил несколько темно-серых широких полосок — следов скольжения дробин. Под кожей на задней поверхности бедра были найдены 4 деформированные (сильно сплющенные) картечины — дробины диаметром в первоначальном состоянии не менее 0,5 см. Правая половина брюк спереди и сзади ниже уровня ранения обильно пропиталась кровью.

Покойный был физически совершенно здоров. При судебнохимическом исследовании нашли в крови этиловый спирт в концентрации 1,4 процента — легкая степень алкогольного опьянения.

Вместе с трупом гр-на К. были обнаружены и доставлены в Томск трупы двух полугодовалых котят рыси (!).

Уж рыси-то к нашему ведомству никак не относятся. Рысят вскрывал ветеринар и обнаружил у обоих колото-рваные (?) ранения. Поскольку (потом убедитесь) рыси имели отношение к делу, следователь попросил меня исследовать котят повторно.

Была назначена уникальная судебно-медицинская экспертиза трупов диких животных. Меня привезли в ветеринарную клинику, где я произвел вскрытие несчастных кошек. Ветеринар, не имея ни малейшего представления о судебно-медицинской экспертизе (их этому и не учат), ограничился внешним осмотром.

Я обнаружил у одного из рысят картечное ранение черепа — одна из дробин попала в лобную кость и разрушила головной мозг. У второго рысенка ранение было более замысловатое — картечина попала ему в загривок, проникла в спинно-мозговой канал и застряла в области таза. Обе картечины я нашел.

Еще не зная подробностей обнаружения «дичи», я пришел к выводу, что выстрелы в рысят были сделаны под разными углами — в одного спереди назад и резко сверху вниз, в другого — спереди назад и сверху вниз очень полого вдоль туловища. То есть в первого с очень близкого расстояния, а во второго издалека.

Исследуя уже как медик-криминалист брюки потерпевшего, я установил, что на передневнутренней и задненаружной поверхности их правой половины (что соответствовало средней трети бедра) были входное (на передней) и выходное (на задней) огнестрельные отверстия с дефектами материала. Ткань брюк была обильно пропитана подсохшей кровью. После специальной обработки я получил контактные отпечатки на свинец и убедился, что выстрел дробовым (картечным) снарядом произведен с дистанции не менее 30–50 сантиметров (более точно при этих условиях определить дальность выстрела нельзя). Это полностью исключает возможность умышленного или случайного самострела. Заключение было оформлено и сдано в прокуратуру Томского района.

Пока я занимался другими текущими делами, следствие по факту смерти гр-на К. шло своим чередом. Н. был арестован по подозрению в убийстве, но на допросах постоянно путался в показаниях: во времени, когда они с К. разошлись; в направлении, в котором они пошли; в том, как он искал пропавшего.

Следователь Томской районной прокуратуры Антонина Алексеевна С. смешала, как сейчас говорят, «в одном флаконе» все, что имела: труп К., показания Н., рысят и пр., и в постановлении о назначении экспертизы поставила множество вопросов: в каком положении находился К. в момент выстрела? мог ли он выстрелить сам в себя и т. д.?

Читая материалы дела, мы убедились, что при обнаружении трупа никого из сотрудников дознания, кроме участкового инспектора, не было. Не было и протокола осмотра места происшествия — его никто не удосужился составить.

Баллистическая экспертиза ружья К. показала, что старая бельгийская бескурковая двустволка была заряжена, один патрон (снаряженный круглой пулей «Спутник») цел. Во втором стволе — стреляная картонная гильза. Спусковой механизм старый, разболтанный, удар бойка (выстрел) возможен при опускании ружья прикладом на пол с высоты 0,6 метра, т. е. при очень незначительном усилии.

Единственное, что могло прояснить истину, — это измятый тетрадный листок, на котором участковый (младший сержант лет около 40, дай Бог ему здоровья) от руки на «низком художественном уровне» изобразил положение трупа К. На «схеме» было коряво нарисовано несколько лежащих под разными углами древесных стволов, в одном из углов «обозначен» труп. По схеме можно было понять, что труп гр-на К. находился в положении «на корточках» в углу между двумя стволами, примерно в метре от него лежал еще один ствол упавшего дерева, и (самое главное) именно за этим стволом, в 2 метрах от трупа, стояло ружье К. Позднее допрошенный следователем участковый показал, что ствол, спиной к которому сидел труп К., был очень толстым — более метра в диаметре.

Получилась бредовая картина: если К., скажем, случайно прострелил себе бедро, то он никак не мог поставить ружье за корягу и потом присесть и умереть. К тому же мне была известна дистанция выстрела — 30–50 см. Значит, стрелял другой.

Тяжкое подозрение.

Еще раз перелопатив материалы дела, мы со следователем решили, что в них не хватает главного — данных осмотра места происшествия, просто не о чем говорить. Идея повторного осмотра прямо-таки напрашивалась.

Из материалов дела усматривались только два варианта. Первый: если К. в момент выстрела стоял, то картечный снаряд должен застрять в упавшем стволе дерева. И второй: если К. в момент выстрела сидел на корточках, то дробь должна остаться в земле, причем на строго ограниченном участке. Оба варианта, как я по молодости настаивал, можно было проверить только на месте.

Уже в октябре, когда выпал снег, прокурор Томского района назначил повторный осмотр места происшествия.

Поехали. В холодном кузове «УАЗика» следователь прокуратуры, начальник следственного отдела Томского РОВД, эксперт-криминалист и ваш покорный слуга под вечер заявились в деревню Березовка. Пришлось переночевать, и только утром мы отправились на место происшествия.

Места там красивейшие. С уже упомянутого пригорка была видна огромная старая вырубка, заваленная невывезенными стволами сосен и заросшая молодыми березками и осинками. Прямая видимость — до 250 метров. Ведомые подозреваемым Н., вместе с понятыми мы пришли на место обнаружения трупа.

Составленная участковым «схема» приобрела реальные очертания. Да, действительно, на земле лежал ствол толщиной около 30 см, поверх него под углом около 60 градусов лежала огромная старая сосна — именно в этом углу был обнаружен труп гр-на К. Напротив угла, примерно в 1,5 метрах, лежал еще один ствол, причем на высоте около метра от земли. Все было запорошено октябрьским снегом.

Приступили к осмотру. Снег очень осторожно вымели тут же нарубленными вениками. И вот первые находки: у лежащего напротив ствола на земле нашли окурки — три от сигарет «Прима» и три от папирос «Байкал». Первые курил горожанин, вторые — местный житель (это мы уже знали из материалов дела). Здесь же были найдены две стреляные картонные гильзы 16-го калибра.

В нашем распоряжении был обычный армейский миноискатель и специальный прибор «Омуль» — индукционное кольцо диаметром около 20 см с наушниками. Мы не раз проверили его чувствительность — стоило зажать в кулаке копеечную монету или дробинку и пронести над рукой кольцо — в наушниках раздавался характерный писк.

Толстый сосновый ствол был без коры и сильно изъеден жуками. Каждая из округлых дырок могла быть входным отверстием. Но уж больно много их было… Мы проверили (первая версия) ствол миноискателем и «Омулем» — тишина. По нашей просьбе ствол был стесан практически до половины, хотя известно, что картечь более чем на 5_7 см в дерево не проникает, — безрезультатно.

Тогда на освобожденной от снега земле я нарисовал квадрат (30х30 см), в пределах которого надеялся найти часть снаряда. Земля была покрыта палой листвой. Мы расстелили пленку и стали осторожно снимать сначала листву, а потом слои грунта. Каждая порция проверялась «Омулем».

Листья… Лесс… Супесь… Находка! В руках у меня клочок материи неправильно-овальной формы размером 2х3 см — коричневая синтетическая ткань брюк потерпевшего. Это на глубине около 3–4 см.

Идем дальше… Песок… Каждая пригоршня прозванивается «Омулем»… 10 сантиметров — ничего… 15 сантиметров — ничего. И только на глубине около 20 сантиметров «Омуль» заверещал. Высыпав на лист бумаги пригоршню песка (из центра нарисованного квадрата), я нашел практически не деформированную круглую свинцовую картечину диаметром около 0,5 см (ну не взял я с собой штангенциркуль!). Это был момент истины! (Если кто Богомолова читал.)

Стало ясно почти все — в момент выстрела К. сидел на корточках, а получив картечь в бедро, просто осел и умер. Кровотечение из поврежденных крупных сосудов бедра (и артерия, и вена) развивается молниеносно. Плюс еще и болевой шок. Не мог К. встать и поставить свое ружье за ствол дерева в двух метрах от себя!

Ружье К. — старая бельгийская (скорее всего, трофейная) двустволка — было с нами. Мы проверили все возможные варианты выстрела и убедились, что реален только один — некто, сидя на противоположном от «угла» стволе, выстрелил в К., сидящего на корточках.

Когда все варианты были обсуждены, гр-н Н., не отходя от кассы, начал «колоться» и рассказал захватывающую историю. Следователь тут же все и запротоколировала.

Рассказ сводился к тому, что Н. действительно издалека услышал «дуплет» и очень быстро подошел к К. именно в известном нам месте. Горожанин похвастался, что двумя выстрелами убил двух рысей — это редкая удача. Охотники пошли и посмотрели: один из рысят лежал метрах в трех, а другой — метрах в 15 от места стрельбы. Ясно, что котята подвернулись под выстрелы совершенно случайно. Мама-рысь, естественно, убежала. Удачу решили обмыть и тут же распили бутылку «Калгановой» настойки, покурили.

К. присел в углу между стволами и расслабился. Н. (по его словам) сидел напротив и держал в руках ружье К. (заряженное). Н. еще спросил:

— Как ты из этой коряги умудрился сделать такой дуплет?

И вдруг, случайно дотронувшись до спускового крючка, выстрелил.

К. без слов осел в своем «углу». Н. растерялся и просто-напросто убежал с места происшествия. Этим и объясняются все его дальнейшие недоговорки и противоречия — психологический шок.

Кстати, как врач должен отметить, что жизнь К. можно было спасти только путем немедленного наложения высокого жгута на раненое бедро. Лишь в этом случае, если бы Н. бросился за помощью, К. мог выжить, пусть даже потеряв ногу (жгут накладывается не более чем на 2 часа).

Дело было закончено — по статье «Убийство по неосторожности» Н. приговорен к небольшому сроку условно. Суд учел, что у Н. пять малолетних детей.

Кстати, при обсуждении результатов наших усилий прокурор района спросил у меня:

— А был ли ты уверен, что найдешь что-нибудь под снегом?

Что я мог ему ответить? Конечно же, полной уверенности не было. Но было нечто, похожее на интуицию.

Я пожал плечами:

— Нахал, конечно, но ведь нашел!!!

Прошло около трех лет. Я в аспирантском отпуске работал врачом в спортивном лагере на Оби. Как-то, идя на обед, заметил ехидные взгляды и реплики отдыхающих. Подошел к столовой, на стене которой вывешивалась свежая пресса (помните?), и прочитал в номере «Красного знамени» заметку под названием «Дробинка». Неизвестный мне журналист описал тот самый случай трехлетней давности. Но как описал! Было перепутано буквально все: и фактология, и, главное, конечный результат.

Не буду цитировать всю заметку, приведу только одну фразу: «В полутьме “УАЗика“ блеснули очки судмедэксперта Б., и он надолго задумался…» (как Штирлиц). Потом над этими «блеснувшими очками» долго смеялись — сначала спортивный лагерь, а потом и вся судебно-медицинская общественность.

Увы, но таковым было первое упоминание обо мне в областной прессе.

 

Глава IV. «Дробинка II»

То ли по закону подлости, то ли по закону парных случаев, но в декабре того же 1973 года произошло нечто, подобное описанному выше. Я дежурил по г. Томску (и Томскому району) и около 10 часов вечера вместе с оперативной группой выехал в д. Ново-Архангельская (см. главу I). Подробностей случившегося мы не знали, известно было только, что имеется труп и пострадавший (живой). Дорога заняла около часа. На месте участковый рассказал нам следующее. Некто В., молодой человек около 20 лет, осенью вернулся из армии и устроился киномехаником в деревенский клуб. Кино тогда «крутили» не более двух-трех раз в неделю. Никаких других обязанностей у В. не было и от безделья он начал пить. В тот день он показывал односельчанам какой-то фильм, по ходу сеанса не раз приложившись к самогонке. По окончании фильма, закрыв клуб, В. взял старое одноствольное ружье 16 — го калибра, набил карманы патронами, прихватил пол-литра самогона и отправился гулять по деревне. (Ружье потом нашли рядом с трупом и я вместе со следователем осматривал его. Оно действительно было очень старым, на стволе выбит год выпуска — 1913, скреплено какими-то проволочками, цевье обмотано изолентой.)

Прогулка В. была очень «содержательной» — отхлебнув в очередной раз из бутылки, он стрелял по изоляторам на столбах. Сельчане к такому «отдыху» киномеханика уже привыкли и не обратили на стрельбу никакого внимания (в том числе и участковый). На дороге В. встретил односельчан — двух подростков лет 14 и от широты душевной предложил им выпить. Те охотно согласились и по очереди стали прикладываться к бутылке. В., держа ружье подмышкой, попытался прикурить. За что уж там зацепился спусковой крючок — Бог весть, но внезапно раздался выстрел! Снаряд попал в ногу одному из подростков, он упал. Товарищ потащил его в ближайший дом, где тот, собственно, и жил. В., оставшись один на дороге, очевидно, испытывая угрызения совести, допил оставшийся самогон, зарядил ружье последним патроном (который оказался пулевым) и выстрелил себе в живот. Товарищ пострадавшего, услышав выстрел, выбежал на улицу, увидел агонирующего В. и помчался к участковому. Тот вызвал местного фельдшера, но его помощь стрелку уже не понадобилась. На вскрытии я увидел, что пуля, проникнув сквозь брюшную стенку, перебила левую подвздошную артерию примерно посредине между бифуркацией аорты и запирательным отверстием таза, крыло подвздошной кости, мышцы левой ягодицы и вышла наружу. Смерть наступила очень быстро от внутреннего кровотечения — в брюшной полости было около 2 литров жидкой крови. В крови погибшего содержалась высокая концентрация алкоголя. Часть пробитого пулей крыла подвздошной кости до сих пор находится в музее кафедры судебной медицины СибГМУ. В тот день стоял небольшой морозец, с неба сеялся легкий снежок. Пока мы приехали, нашли участкового, пока он проводил нас на место, труп уже слегка промерз и был припорошен снегом. Это не помешало мне найти входное и выходное отверстия. Ясно было, что ранение пулевое. Дробовой снаряд не мог причинить сквозное ранение в этой области. Чтобы написать протокол, мы зашли в один из домов. Пока мы со следователем заполняли протокол ОМП, старший опер Артамонов переговорил с хозяйкой и минут через 15 она поставила на стол здоровенную сковороду яичницы с салом. Понятые подписали протокол и следователь их отпустил. Мы с удовольствием съели яичницу, запив ее самогонкой. Я поинтересовался, что с пострадавшим? Участковый проводил нас со следователем в дом, где он жил, неподалеку. Подросток лежал на кровати, его правая стопа была обмотана какой-то тряпкой. Чувствовал он себя хорошо, жалоб не предъявлял. Он рассказал, что выстрел произошел совершенно случайно, с расстояния около 2 метров. Он почувствовал сильный удар по ноге и упал. На ногах у потерпевшего были валенки.

Я взял правый валенок и увидел, что в носке его застряло несколько дробинок. При помощи пинцета я легко извлек из войлока штук пять разного диаметра — от 1,5 до 3 мм. Патрон явно был кустарного снаряжения. Размотав «повязку» на ноге потерпевшего, я увидел, что только одна (!) дробинка пробила валенок насквозь и застряла под кожей правой стопы. Помазав ранку йодом, я без всякого труда извлек дробинку (3-й номер) и отдал следователю вместе с остальными. Ощупывание стопы и осевая нагрузка на пальцы и плюсневые кости были совершенно безболезненны. Для пущей важности я наложил на стопу повязку из стерильного бинта. На вопрос следователя о степени тяжести повреждения я ответил: «Легкое телесное повреждение без кратковременного расстройства здоровья» (по тогдашней классификации). Стрелок явно переоценил тяжесть причиненного им ранения и поторопился с раскаянием и наказанием. Следователь выписал направление на вскрытие, отдал участковому и мы поехали домой.

 

Глава V. Нечаянная эксгумация

В самом конце богатого событиями 1973 года мне еще раз пришлось побывать на севере Томской области. Меня вызвал М.В. Григорьев и сказал, что прокурор Александровского района настаивает на приезде судмедэксперта. Подробностей он не знал, но заметил, что врачи-эксперты (штатного эксперта ни в Александрово, ни в Стрежевом тогда не было), иногда выручавшие прокуратуру, на этот раз «развели руками». Я получил командировочное удостоверение и вылетел в Александрово. Туда летали самолеты Ан-24 и Ан-2 в «полярном» исполнении. Исполнение это заключалось в том, что обшивка самолета была утеплена и вместо боковых лавочек на 12 человек установлено 10 более-менее мягких кресел. Я летел на таком Ан-2. По прибытии отправился в районную прокуратуру. Прокурором Александровского района тогда был Леонид Михайлович Ломиворотов — отец нашего друга и коллеги Эдуарда Ломиворотова, заведующего судебно-химическим отделением. Оба они были под стать друг другу — высокие, мощные, жизнерадостные. К сожалению, Эдуард, великолепный спортсмен, волейболист, атлет, внезапно умер во сне в 2002 году в 55 лет (!). Ломиворотов-senior принял меня радушно (мы с ним встречались в Томске) и посвятил в суть дела. В конце прошлой недели в Александрово гуляли свадьбу. Выдавали замуж дочь какого-то местного чиновника. Естественно, среди гостей была вся местная элита. Играть свадьбы в кафе тогда было не принято, там и кафе-то никакого не было. Торжество отмечали дома. Дом был большой, гостей много, а уж угощали с поистине сибирским северным размахом. Застолье затянулось за полночь. Один из гостей, изрядно выпив и закусив, отправился домой. Среди общей суматохи его ухода никто не заметил. Ему и идти-то было совсем недалеко — метров 300. Не дойдя до калитки своего двора буквально несколько шагов, он упал в сугроб и «уснул». Тело его обнаружили только утром. Труп доставили в морг районной больницы.

У прокурора был заместитель — здоровенный мужчина лет 30, и помощник — женщина лет 27. Мы с заместителем отправились в морг. Он располагался на отшибе, за забором райбольницы на пустыре и представлял собой бревенчатую избушку «на курьих ножках», т. е. на бревенчатых столбах высотой метра 1,5. Зампрокурора объяснил: потому, что это место весной заливает. Тут же подошла санитарка морга, женщина лет 50. Мы поднялись по лесенке, она открыла дверь и мы вошли. Одна комната метров 16, одно окошко. С одной стороны на кирпичном основании лежала металлическая 200 — литровая бочка, изображающая печку. С другой стороны, ближе к окошку — деревянный секционный стол, чем-то обитый. У окна — небольшой столик и деревянная тумбочка с инструментами. Все. Ах, да — над столом лампочка с абажуром. На столе лежал труп мужчины в зимней одежде, шапке и валенках, в характерной для замерзания позе — «калачиком». Поскольку в комнате температура была такая же, как и на улице — градусов 30 (минус, естественно), труп, пролежавший в морге не менее трех дней, промерз до твердости камня. Раздеть его для осмотра и исследования было невозможно. Я к тому времени четко уяснил методику исследования таких трупов. Повторюсь: постепенно оттаять, раздеть, описать внешний вид, еще оттаять и поэтапно произвести внутреннее исследование. Методичка нагло рекомендовала обдувать труп струей теплого воздуха и поливать теплой водой. Ха-ха! Это в Александровском-то «морге»! Я наказал санитарке протопить печку, но так, чтобы температура держалась примерно комнатная, не больше! Она кивнула, что поняла. Зампрокурора проводил меня в гостиницу.

На следующий день часам к 9 я пришел в морг. Вокруг никого, замка на двери нет. Поднимаюсь, открываю дверь, и в лицо мне ударяет поток даже не теплого, а горячего, почти раскаленного воздуха! Бочка-печка с забитой дровами топкой гудит и так раскалена, что аж светится! Дышать в комнате нечем не только из-за жары, но также из-за гнилостного запаха. Санитарочка либо меня не расслышала, либо не поняла и всю ночь, бедняжка, кочегарила печь на всю катушку. Печку я тушить не стал, да я и не смог бы этого сделать, просто открыл дверь настежь. Через полчаса температура стала более-менее рабочей, я снял верхнюю одежду, нацепил халат и начал осматривать труп. В этом пекле он очень сильно оттаял. Открытые части тела — лицо, кисти рук — были багрово-красного цвета, раздуты гнилостными газами, лицо напоминало маску утопленника с выпученными глазами, склеры век и белочные оболочки глазных яблок грязно-красные, роговицы мутные, зрачки не видны. Руки и ноги легко гнулись. Так как санитарки поблизости не было, а где ее искать, я понятия не имел, пришлось раздевать труп одному, не привыкать. Снял одежду, осмотрел — одежда чистая, без повреждений. В кармане полушубка мелкие деньги, пачка папирос, спички. Выходной костюм (на свадьбе был, однако). В карманах пиджака паспорт (его данные мне были уже известны из постановления) и часы-«луковица» из белого металла. Открыл крышку — идут и даже показывают текущее время! Никаких повреждений на трупе не было, даже встречающихся при замерзании «фирновых» ссадин на лице и кистях рук. Значит, покойный не пытался ползти, просто упал в снег и замерз. Кожа и мягкие ткани шеи, туловища и конечностей тоже полностью оттаяли, мягкие, податливые. В подкожной клетчатке груди и живота умеренная гнилостная эмфизема — похрустывание мелких пузырьков газа. На груди и животе слабо выраженная гнилостная венозная сеть. Трупные пятна на левом боку (так лежал труп), разлитые, грязновато-красно-розовые — некоторый намек на гипотермию. Опустив подробности вскрытия, скажу только, что внутренние органы почти полностью оттаяли, но загнить не успели, и я нашел полный (прямо-таки «студенческий») набор признаков смерти от общего переохлаждения организма: и «мозговую пурпуру», и пятна Вишневского, и полнокровие левого сердца, и «муаровые разводы» между правой и левой кровью, и пятна Фабрикантова — кровоизлияния на слизистой почечных лоханок, и признак Самсон-Гиммельштирна — переполнение мочевого пузыря, и признак Пупырева — подтянутые в паховые каналы яички. Взял весь необходимый для лабораторных исследований материал, упаковал, оформил. Тут, откуда ни возьмись, появилась санитарка. Я уж не стал ей пенять за излишнее усердие, просто попросил зашить и обмыть труп, вымыть инструмент и секционный стол.

Придя в прокуратуру, я доложил результаты вскрытия. Немного забегу вперед. Вернувшись в Томск, я получил результаты судебно-химического исследования крови и мочи, гистологического исследования, закончил заключение и отправил в Александрово. Через некоторое время мне позвонил зампрокурора и попросил разъяснений. Дело в том, что в моче покойного было обнаружено более 4 промилле алкоголя (это много, но по моче степень опьянения не определяется), а в крови — 0,7 промилле (для живого — легкая степень опьянения). Вот следователь и недоумевал: все на свадьбе видели, что покойный пил «як конь» и перед уходом буквально лыка не вязал. Пришлось объяснить, что при гипотермии — общем переохлаждении организма, и снижении температуры тела ниже 27–28 °C (смерть наступает при 25–26 °C) резко (более чем в 20 раз) увеличивается активность алкогольде-гидрогеназы — фермента печени, расщепляющего алкоголь, и он интенсивно сгорает. А с алкоголем, выведенным почками в мочевой пузырь, ничего не делается — нет там никаких ферментов. Вскоре эту зависимость мне пришлось испытать на собственной шкуре.

Обсудив результаты вскрытия, прокурорские как-то странно переглянулись. Я насторожился.

— Понимаешь, Юрий Николаевич, тут у нас в Светлой протоке в октябре грудной ребенок погиб. Врачи вскрывать младенца отказались, пришлось похоронить без вскрытия. Ты не мог бы?…

Ну, допустим, мог бы, но как туда добираться? Светлая протока — лесопункт и небольшой поселок лесорубов в 45 километрах от Александрово (и от Стрежевого). Летом туда можно попасть по воде, а зимой — только вертолетом (как в Напас). «Да будет вертолет, завтра и слетаешь», — заверил меня прокурор. На следующий день на вертолетную площадку мы отправились втроем: зампрокурора, помпрокурора и ваш покорный слуга. Оказалось, что лететь придется на вертолетике Ми-1 — маленькой такой машинке, похожей одновременно на стрекозу и консервную банку. В его широко застекленной кабинке всего три места — для пилота и двух пассажиров. Летчик скептически посмотрел на здоровенного зампрокурора и изрек: «Вы в кабину не влезете, а если влезете, еще мне машину перевернете!». Пришлось лететь нам с помпрокурора. Скорость у Ми-1 невелика, но и расстояние небольшое — путь занял менее получаса. Высадив нас, пилот улетел в Александрово. Мы отправились к начальнику лесоучастка, который там был самым главным. Он жил в большом бревенчатом доме с женой и двумя детьми.

Мы познакомились, объяснили, зачем прилетели, и он тут же послал гонца за матерью умершего младенца. Вскоре она подошла и следователь при мне еще раз допросила ее. По словам матери, рожала она в Александровской райбольнице в начале июля, роды прошли нормально, девочка родилась здоровой, доношенной. Дома ребенка регулярно посещала местный фельдшер. В середине октября малышка слегка простудилась, появился кашель, выделения из носа. Температуры «вроде бы не было» — ее просто не измеряли. В самом конце октября ребенок почувствовал себя лучше, появился аппетит, стала активней играть, переворачиваться на животик. В последний вечер мать накормила ребенка грудью и уложила спать в свою постель. Ночью девочка забеспокоилась и мать, которая очень устала днем, «не просыпаясь», дала ей грудь.

Ребенок уснул. Проснувшись утром, мать обнаружила ее мертвой. На мой вопрос, не употребляла ли она в тот вечер алкоголь, женщина замялась и ответила, что вечером — нет, а в обед выпила с соседкой грамм сто водки. Помпрокурора оказалась дамой активной, с помощью начальника лесопункта нашла рабочих и мы тут же отправились на кладбище. Могилку нам показала мать. Несмотря на мороз, неглубокое захоронение быстро вскрыли и гробик отнесли в столярку, где я произвел вскрытие. В конце октября уже подмораживало, и трупик сохранился хорошо, с начальными признаками гниения. Не найдя при вскрытии ничего специфического и характерного для обтурационной механической асфиксии, т. е. закрытия отверстий рта и носа грудью («присыпание»), я набрал необходимый материал, включая кровь на алкоголь (мочи не было), отпечатки с поверхности разрезов легких, мазки-соскобы с трахеи по Павловскому.

Начальник лесопункта пригласил нас к себе. Световой день уже закончился и было ясно, что придется ночевать в Светлой протоке. При входе в обширных сенях стояло несколько огромных деревянных бочек. Хозяйка уже приготовила ужин и накрыла стол. Чего только на нем не было! Медвежатина с брусникой, соленые грибы, картошка, естественно… Но самое главное — малосольная осетрина, муксун, нельма (содержимое бочек), мороженая стерлядь с луком и черным перцем (так называемая «чушь»)! Нашелся у хозяина и спирт. Поскольку на кладбище мы изрядно промерзли, он был весьма кстати. После царского ужина хозяйка отвела нам места для ночлега, благо, комнат в доме хватало. У себя в комнате я нашел неплохую библиотечку, выбрал книгу, начал читать и провалился в сон. Когда я утром вышел на улицу, ветер чуть не сбил меня с ног. Пурга! Погода явно нелетная. Хозяин по рации связался с Александрово и сообщил нам, что аэродром закрыт, вообще ничего не летает. Короче, еще два дня мы с помпрокурора куковали в Светлой протоке, благо у меня было, что почитать.

Наконец, на третий день пурга улеглась и по рации сообщили, что часов в 11 за нами прилетит вертолет. После завтрака помпрокурора отозвала меня в сторону и предложила попросить у хозяев осетринки, ну и другой рыбки «на дорожку». Я сказал, что неудобно, они и так нас три дня кормили на убой (придурок!). Когда мы уже отправлялись на вертолетную площадку, хозяин что-то засунул мне в портфель. Прилетел тот самый Ми-1. Мы тепло попрощались с хозяином и полетели. Как вы помните, лететь было совсем недолго. Но… минут через десять лету мотор вдруг зачихал, вертолетик задергался и плюхнулся в тундру, слава богу, хоть глубокий снег смягчил посадку и никто из нас даже не ушибся! Картина маслом. В радиусе 20 километром — тундра, какие-то чахлые кустики, кривые березки, снегу по колено, мороз градусов под 40 и, хотя и не пурга, но ветерок приличный. Летчик-то был одет по-полярному: унты, меховая куртка, теплая шапка поверх шлема, а мы с помпрокурора — по-городскому. Пилот связался по рации с Александрово, доложил обстановку и узнал, что через «часик» прилетит борт с ремонтной бригадой и нас заберет. Топчемся в снегу, мерзнем. Тут я вспомнил, что начальник лесопункта мне в портфель что-то положил. Открываю, достаю, разворачиваю газетку — поллитровая бутылка спирта! Помпрокурора юмора не поняла, а летчик с энтузиазмом нырнул в кабину и достал солдатскую «люминьевую» кружку. Но. прежде чем наливать в нее спирт, он сунул кружку за пазуху меховой куртки. Нам он объяснил, что кружка на морозе промерзла, губы прилипнут, не отдерешь! Минут через пять вытащил кружку из-за пазухи, нацедил в нее грамм 150 спирта, перекрестился и поднес кружку к губам — губы вроде не примерзли… Я внимательно за ним наблюдал. Пить неразведенный спирт надо умеючи — задержать дыхание и, не вдыхая, запить водой, иначе слизистую обожжешь. Летчик выпил свою дозу, хэкнул и зажевал снегом (другой закуски не было). Налил мне столько же. Я задержал дыхание, начал пить и. ничего не почувствовал — спирт глотался, как вода. Допил, зажевал снегом, только в горле слегка запершило. Настала очередь помпрокурора. Взяв кружку с остатками спирта, она с круглыми от ужаса глазами поднесла ее ко рту, сделала глоток, другой и допила до конца! Через несколько минут внутри разлилось блаженное тепло, да и настроение улучшилось. Минут через 30 послышался звук мотора и прилетел вертолет Ми-8. Садиться в снег он не стал, завис метрах в двух-трех от земли. Из него попрыгали ремонтники и сменный пилот, сбросили какой-то инструмент. Мы втроем по веревочной лесенке забрались в вертолет…

В Александрово нас встретил зампрокурора на машине и отвез в прокуратуру (кроме летчика, конечно). Помня о том, что мы с помпрокурора недавно выпили по 150 с мелочью граммов спирта (в пересчете — по бутылке водки), я старался в сторону прокурора не дышать, на всякий случай. Но потом заметил, что никаких заметных следов выпивки — ни запаха, ни физиологических признаков — просто нет. Значит, за полчаса с небольшим на морозе алкоголь в организме просто сгорел!

После обеда мы рассказали о наших приключениях и помпрокурора отпустили домой отдыхать.

Ломиворотов посмотрел на своего заместителя и задумчиво произнес: «Что-то давненько мы не проверяли рыбокомбинат, надо бы съездить». Поскольку я там вообще никогда не был, взяли и меня. Александровский рыбокомбинат в то время славился своей продукцией, особенно деликатесными консервами из речной рыбы, которые большей частью отправлялись в Москву и на экспорт, в Томске купить их было весьма проблематично. Какой-то комбинатский начальник привел нас в цех готовой продукции. Описать все это моих способностей не хватает. Помню, я хотел взять сырка холодного копчения. Леонид Михайлович меня остановил: «Сырок не бери — мелковат и суховат, возьми лучше язя». Язь холодного копчения был великолепен! Не менее 50 см длиной, толстый, жирный до прозрачности, с янтарно-золотой чешуей. Стоили это чудо, как сейчас помню, 1 рубль 17 копеек за килограмм (сырок — 1,67). Я спросил у аборигена:

— А сколько можно?

— А на сколько денег хватит!

Деньги у меня были — командировочные я практически не тратил, да и своих из дома прихватил. По кивку прокурора откуда-то появился мешок и я начал затаривать в него язя, выбирая покрасивше. Набрал, прикинул на вес — хватит, больше не унесу. Поставили на весы — 16 кг с мелочью (пуд то есть).

Ломиворотов посоветовал мне взять еще и муксуньей икры (деликатес!). Ну я и взял 3-литровую банку (меньших просто не было). Банку я поставил в свой незабываемый командировочный портфель — вошла! Прокурорские тоже кое-что себе набрали (дело было перед самым Новым годом). Расплатились и поехали в прокуратуру. Леонид Михайлович заставил меня выложить язей на газету и заново уложить в мешок — головы к хвостам и поплотнее. Потом он ножницами прорезал стенки мешка выше рыбы, а горловину скрутил в тугой жгут. При помощи толстой иглы с суровой ниткой я прошил мешок над рыбой скрутку горловины. Получилось подобие чемодана с ручкой, тяжелого, но удобного для переноски. Пока я возился с мешком, зампрокурора порезал крупного язя (не из моего мешка), поставил на стол муксунью икру, консервы и пр. И мы с чувством исполненного долга отметили и мою командировку, и эксгумацию, и наступающий Новый год. На следующий день прокурорские отвезли меня в аэропорт, проводили до самого Ан-24. Проблем с перегрузом багажа не возникло — ни мешок, ни портфель просто никто не взвешивал…

Надо ли говорить, что моя семья была чрезвычайно довольна предновогодними трофеями. Про осетрину я благоразумно промолчал.

Язь, конечно, хорошо, но тема главы немножко другая. По результатам гистологического исследования причиной смерти ребенка оказалась распространенная мелкоочаговая бронхопневмония вирусного происхождения, т. е. заболевание. В крови ребенка алкоголь не нашли — мамаша, однако, к вечеру протрезвела. Уголовное дело против нее по статье «Убийство по неосторожности» было прокуратурой прекращено.

Немного позднее я нашел несколько статей, в которых утверждалось, что здорового младенца «приспать», т. е. задушить грудью, практически невозможно.

 

Глава VI. Любимый внук II

Принято считать, что судебно-медицинская экспертиза работает в основном на обвинение. Что ж, это действительно так и для этого есть основания. В самом деле, кто иной, кроме судмедэксперта, может установить причину смерти, признаки насилия, определить орудие убийства и т. д.

Но если быть точным, мы работаем ради установления истины — извините за высокопарность.

В первой части заметок есть глава «Любимый внук» — о том, как внук задушил свою престарелую бабушку, что и было установлено при эксгумации трупа.

Гораздо раньше (еще в 1973 году) мне встретился случай, тоже связанный с бабушкой и внуком. Правда, тогда эксгумация не понадобилась.

Однажды в начале рабочего дня меня вызвал начальник Бюро и велел немедленно отправляться в суд, чтобы выступить в качестве эксперта. Сунул мне в руки протокол вскрытия. Случай был не мой. Обычно в суде выступает автор протокола вскрытия — кто же лучше его знает все подробности экспертизы. Но эксперт, вскрывавший труп, был то ли болен, то ли в отпуске — сейчас уже не помню. Пришлось ехать в суд мне.

Уже тогда я взял себе за правило: отправляясь в суд, обязательно знакомиться с протоколом вскрытия, чтобы освежить в памяти подробности, представить возможные вопросы и быть во всеоружии. В том случае времени у меня не было.

В суде я увидел, что слушание дела начинается с нуля. Меня несколько удивила срочность вызова — эксперта можно ввести в процесс на любой стадии. Слушая обычное «судоговорение», я тем временем читал заключение эксперта.

Преамбула. Подсудимый Р., 26 лет, студент-заочник, рабочий Книготорга, жил в одной комнате с бабушкой в большой коммунальной квартире. Отец его давно умер, мать жила в другом городе. Парня с детства воспитывала бабушка. Жили скромно на его зарплату и ее пенсию, но дружно. Внук и дома, и на работе «характеризовался положительно» — много занимался, читал, почти не пил.

Из обвинительного заключения, прочитанного судьей, я понял, в чем он обвиняется: ни много ни мало — в умышленном причинении родной бабушке тяжких телесных повреждений (ушиб головного мозга), повлекших за собой смерть старушки. Статья 108 части 2 тогдашнего УК предусматривала за это безобразие лишение свободы сроком до 12 лет. Подсудимый свою вину не признал.

Судя по материалам уголовного дела, события развивались следующим образом. Как-то вечером внук пошел к однокласснику на день рождения и предупредил бабушку, что, возможно, не придет ночевать.

Это очень редко, но случалось — дело молодое. Бабушка, которой было 78 лет, отправилась на поминки в пределах своего коридора.

Надо сказать, что населяли коммуналку в основном старушки примерно такого же возраста, так что процедура поминок была весьма привычной. Как потом рассказали свидетели, они (и бабушка) на поминках изрядно (для их возраста) выпили. Идя по коридору к себе в комнату, старушка шаталась, стукалась о коридорный хлам и даже один раз упала. С помощь соседок она все-таки добралась к себе.

Утром около 10 часов вернулся со дня рождения внук (у него был нерабочий день). Войдя в комнату, он увидел, что бабушка «спит» на полу и храпит. Внук попытался поднять ее на постель, но старушка была грузная — не получилось. Тогда он решил ее разбудить, приподнял и несколько раз слегка похлопал ладонью по лицу. Это видели через приоткрытую дверь любопытные соседки. Видя, что бабушка не просыпается, внук забеспокоился и вызвал скорую помощь. Когда «скорая» приехала, соседки «перехватили» врача в коридоре и наговорили ему всяких «страстей»: дескать, внук бабушку постоянно бьет, вот и сегодня утром они видели, как он очень сильно бил ее по лицу.

Врач обнаружил старушку без сознания, увидел на лице кровоподтек и, ничтоже сумняшеся, поставил диагноз: ушибы мягких тканей лица, ЗЧМТ, ушиб головного мозга, мозговая кома III–IV, алкогольное опьянение — в общем полный букет. Внука он ни о чем не спрашивал. С этим диагнозом больная и поступила в стационар.

Надо сказать, мозговые комы как травматического, так и патологического происхождения клинически очень сходны — различить их практически невозможно. Бабушка пролежала в больнице неделю и, не приходя в сознание, умерла. Заключительный клинический диагноз выглядел точно так же.

Трупы с подобными диагнозами подлежат обязательному судебно-медицинскому вскрытию. При исследовании трупа мой коллега нашел на лице отцветающий кровоподтек примерно недельной давности, множество свежих кровоподтеков на теле и конечностях (?) и обширное кровоизлияние в вещество правого полушария головного мозга. Судебно-медицинский диагноз практически не отличался от клинического. Кровоизлияние в вещество правого полушария было расценено как «ушиб мозга, опасный для жизни и повлекший за собой смерть потерпевшей» — тяжкое телесное повреждение. Кровоподтеки на теле отнесены к «побоям». Это и дало основание органам следствия возбудить уголовное дело по ст. 108 ч. 2. УК РСФСР и довести его до суда.

Пока судья допрашивал подсудимого и оглашал показания «свидетельниц» (все бабульки за время предварительного следствия переселились в мир иной), я успел внимательно изучить протокол вскрытия.

Даже имея тогда очень небольшой опыт, я понял, что концы с концами не сходятся. Покойная была очень пожилой женщиной — немного не дожила до 79 лет, страдала резко выраженным атеросклерозом сосудов головного мозга. Обширное кровоизлияние в правом полушарии располагалось в белом веществе головного мозга. Под оболочками и в зоне коры головного мозга никаких кровоизлияний не было. Не было и кровоизлияний в мягких тканях головы.

Когда судья (уже в конце дня) предоставил слово мне, я вынужден был заявить, что не согласен с выводом эксперта о травматическом происхождении кровоизлияния в мозг, оно больше походило на самопроизвольное (геморрагический инсульт).

Я указал также, что кровоподтек недельной давности на лице никакого отношения к «ушибу мозга» не имеет, свежие кровоподтеки на туловище и конечностях могли возникнуть в больнице при перекладывании больной с носилок на каталку и кровать из-за повышенной хрупкости сосудов — ясно, что в больнице никто бабушку не бил.

Но я подчеркнул, что единолично не вправе опровергать мнение своего коллеги, и рекомендовал назначить комиссионную экспертизу.

Суд согласился со мной, отложил слушание дела и назначил повторную экспертизу. Перед экспертами были поставлены вопросы о происхождении и давности кровоизлияния в мозг, а также кровоподтеков на лице, теле и конечностях.

По понятным причинам я не принимал участия в комиссионной экспертизе — ее выполнил начальник Бюро вместе с сотрудниками кафедры судебной медицины.

Но когда экспертиза была закончена, начальник вызвал меня и предложил отправиться в суд и огласить ее результаты.

С начальством не спорят.

В судебном заседании я зачитал выводы комиссионной экспертизы.

Этому предшествовало введение меня в процесс. Суд принял во внимание рекомендацию начальника Бюро, предоставляющую мне полномочия доложить результаты экспертизы. Они сводились к тому, что покойная страдала выраженным общим атеросклерозом с преимущественным поражением сосудов головного мозга (церебро-васкулярная болезнь). Травматическое происхождение кровоизлияния в мозг было полностью отвергнуто — это самопроизвольный геморрагический инсульт. Была дана адекватная оценка всем имевшимся на теле покойной повреждениям… Суд удалился на совещание.

Обычно эксперты не досиживают до приговора — просто времени нет. Но тут я решил подождать. Примерно через час судьи вышли из совещательной комнаты, и был оглашен приговор: гр-на Р. по вменяемой ему статье УК РСФСР оправдать, освободить из под стражи в зале суда!

Happy end, однако.

Начальник Бюро топал ногами и грозил тому самому эксперту страшными карами. За давностью лет я просто не помню, чем дело кончилось. Скорее всего, ничем.

Внимательный читатель, несомненно, заметил, как много описанных здесь случаев относится к 1972-74 годам. Это был период моего профессионального становления, время наибольшего интереса к новой для меня специальности. Время раскованности и отваги, время наработки опыта и интуиции.

Бунин или Путин? Сентябрь 1971 года. С женой в Алма-Ате

1975 год. Над диссертацией

Аспирантура. Обязательные занятия по физкультуре

 

Глава VII. «Шнеллер»

В книге «Криминалистика в судебной медицине» Сапожников Ю.С. приводит редкий случай огнестрельного ранения. В 30-х годах прошлого века подросток был убит на улице города винтовочной пулей при случайном выстреле вверх на полигоне с расстояния около трех километров. Пуля описала крутую баллистическую траекторию и попала в надплечье, уже падая сверху. Ранку на месте обнаружения трупа никто не принял за огнестрельное повреждение, и только при вскрытии в левой плевральной полости была найдена винтовочная пуля, которая пробила плечевой сустав и левое легкое.

В моей практике в 1979 году встретилось нечто подобное.

В середине сентября 8-й класс одной из томских школ вместе с военруком отправился в тир стадиона «Локомотив». Школьники должны были выполнить предусмотренное программой упражнение «М-1» — стрельба из малокалиберной винтовки на дистанции 50 метров лежа.

Такие походы всегда вызывают у ребят массу эмоций. Школьники пришли в тир и начали по очереди стрелять. Один из мальчиков выполнил упражнение и, отойдя к свободной бойнице в стене тира для стрельбы стоя, наблюдал за тренировкой спортсменов-стрелков.

Класс отстрелялся, и военрук скомандовал построение, чтобы объявить результаты. Однако мальчик (назовем его Володей) продолжал стоять, опершись правым локтем на край бойницы. Его окликнули раз, другой — он не отвечал. Военрук, подойдя, тронул мальчика за плечо, и тот, как подкошенный, упал. Возникла паника, вызвали дежурившего на стадионе врача, который и констатировал смерть.

Я как дежурный эксперт приехал с опергруппой очень быстро, так как мы возвращались с другого происшествия и как раз находились в этом районе. На улице было еще очень тепло, мальчик был одет только в крупной домашней вязки свитер темно-красного цвета, майку и брюки-трико. Никаких повреждений или следов, похожих на кровь, на одежде не было.

Привлекло внимание резко выраженное трупное окоченение во всех мышцах, хотя трупные пятна еще отсутствовали. Кожные покровы — очень бледные. Расспросив военрука и других взрослых свидетелей (детей немедленно отправили домой), я узнал, что Володя закончил стрельбу в середине списка и от момента, когда он подошел к бойнице, до построения прошло не более 20 минут, а до начала осмотра трупа — не более часа. За это время обычно трупное окоченение не развивается.

При осмотре трупа никаких повреждений я не нашел, кроме едва заметной округлой ссадинки диаметром около 0,5 см на левой боковой поверхности грудной клетки по среднеподмышечной линии на уровне 5-го межреберья. Ссадинка была покрыта сухой красноватой корочкой выше уровня кожи. Давность ссадинки по этому признаку не менее 1,5–2 суток. Мальчик был физически развит, высок для своего возраста, совершенно здоров, и его внезапная смерть вызвала у всех полное недоумение. Труп отправили в морг.

Во второй половине дня я приступил к вскрытию. Ничего нового при наружном осмотре я не нашел, кроме успевших развиться бледно-фиолетовых очаговых трупных пятен на задней поверхности тела, которые исчезали при надавливании и очень быстро восстанавливались. Описав уже известную ссадинку, я приступил к внутреннему исследованию. Удалив грудину, я с удивлением увидел, что сквозь тонкий передний листок сердечной сорочки просвечивает… кровь! В полости перикарда было около 50 мл темной жидкой крови. В левой плевральной полости — около 800 мл такой же крови. Но откуда она взялась?!

При внимательном осмотре я нашел на внутренней поверхности сердечной сорочки слева округлую ранку диаметром около 3 мм. Корень левого легкого был кровоподтечен. На пристеночной плевре слева в проекции «ссадинки» имелась аналогичная ранка. Я извлек органокомплекс и осмотрел левое легкое. На наружной и внутренней поверхности его нижней доли были очень небольшие округлые ранки, которые соединял раневой канал. Ткань левого легкого бледно-розовая и только вокруг раневого канала на ширину до 0,5 см темно-красная, кровоподтечная. На плевре у корня левого легкого едва заметная щелевидная ранка. На наружной поверхности левого желудочка сердца округлая ранка диаметром 3 мм с очень небольшим кровоизлиянием вокруг. Ранка проникала в левый желудочек. Межжелудочковая перегородка также имела аналогичное сквозное повреждение. В полости правого желудочка я обнаружил свинцовую пулю со следами нарезов канала ствола (пуля малокалиберного патрона калибра 5,6 мм).

После удаления корочки «ссадинка» оказалась входным огнестрельным отверстием со всеми его признаками — округлая форма, дефект кожи диаметром 2,5 мм, ровные края, поясок осаднения шириной не более 1 мм. За корочку ссадинки я принял выделившуюся из ранки и очень быстро подсохшую на воздухе каплю крови.

Тщательно проследил направление раневого канала от входного отверстия до повреждения межжелудочковой перегородки — слева направо во фронтальной плоскости и несколько снизу вверх для вертикального положения тела.

Причина смерти выяснилась — огнестрельное пулевое проникающее ранение грудной клетки с повреждением левого легкого и сердца, внутреннее кровотечение.

При медико-криминалистическом исследовании свитера я увидел, что ячейки вязки свободно пропускали пулю калибра 5,6 мм. Следов свинца на левой боковой поверхности свитера не было. Предел близкого выстрела для малокалиберного оружия — около 1 метра в зависимости от длины ствола. Но кто бы знал тогда эту длину? На коже в окружности входного отверстия был выявлен свинец в зоне ободка обтирания.

Но кто стрелял?

Следователь прокуратуры, который был поражен результатами вскрытия не меньше, чем я, возбудил уголовное дело по факту смерти мальчика. Он допросил всех, кто в то время находился в тире, — военрука, одноклассников Володи, служителей тира и спортсменов, которые тогда тренировались.

Все, конечно, слышали выстрелы — на то и тир, но никто не видел направленного в сторону мальчика ствола (никакого).

Все, кто находился рядом и видел Володю, утверждали, что, встав к бойнице, он спокойно наблюдал за стрельбой, не меняя положения, только раза два поправил волосы рукой — прическа была предметом его особой гордости (8-й класс, однако). Никакой реакции — вскрика, резкого движения и т. п. — они не слышали и не видели.

Школьники вообще находились справа от мальчика, стволы их винтовок были направлены в нижние бойницы.

Слева от Володи тренировались опытные спортсмены — разрядники, кандидаты в мастера спорта. Уж эти-то знали правила обращения с огнестрельным оружием. Они также категорически отрицали, что могли направить ствол в сторону человека.

Интересно, что в течение примерно 10 минут до того, как мальчик упал, у ближайшей к нему слева бойницы вообще никого не было (показания военрука и учеников).

Тем не менее выстрел, как говорится, имел место.

Родители мальчика, потрясенные его гибелью, не давали следователю покоя, требуя как можно быстрее найти убийцу. Их можно понять.

Мы со следователем решили выйти на место происшествия. Приехали в тир. Слева от бойницы, у которой стоял Володя, находилось еще три ряда амбразур — для стрельбы стоя, с колена и лежа. Бойницы располагались в 1,5 метрах друг от друга (по горизонтали).

Следователь нашел статиста — совершеннолетнего парня такого же роста и комплекции, как потерпевший. На одежде статиста мелом обозначили входное отверстие. По нашей просьбе он встал у бойницы в той же позе, что и мальчик, — лицом к мишеням, слегка облокотившись правой рукой о нижний край амбразуры. Туловище при этом держал вертикально — рост позволял. Опущенная левая рука закрывала зону входного отверстия.

Зная направление раневого канала, я встал у ближайшей левой бойницы. Раневой канал мы провизировали с помощью шнурка — он проецировался так, что выстрел (теоретически) был возможен или с колена от ближайшей бойницы, или из положения лежа от следующей.

Мы уже знали, что у ближайшей бойницы стрелял из пистолета Марголина кандидат в мастера спорта С., у двух крайних спортсмены стреляли из спортивных винтовок стоя. Без всякого сомнения, эти двое к происшедшему отношения не имели и иметь не могли.

Но вот С.? Неоднократно допрошенный, он повторял одно и то же: пришел в тир раньше школьников, отстрелял заданную тренером норму с дистанции 25 метров и ушел. Ничего странного не заметил, пистолет ни на кого не направлял.

Я попросил служителя тира принести пистолет Марголина.

Принесли. Это оружие мне было знакомо, я сам из него не раз стрелял в тире.

Пистолет Марголина — малокалиберный, полуавтоматический, 10 — зарядный. После каждого выстрела следующий патрон досылается в ствол. Пистолет используется в основном как спортивное оружие.

Я взял разряженный пистолет и стал его всячески вертеть. Следователь внимательно наблюдал за этим процессом. Я мог выстрелить в статиста в нужном направлении «от бедра», как ковбой. Но это было сразу заметно. Мог выстрелить с колена, но это еще более заметно. В конце концов я взял рукоятку пистолета в левую руку и зачем-то стал вытаскивать обойму.

— Стоп, стоп! — воскликнул следователь, — не шевелись!

Я взглянул на ствол и увидел, что в таком положении он направлен точно в область входного отверстия на груди статиста, т. е. слева направо и несколько снизу вверх!

Это уже было что-то!

Но когда я стал нажимать на спусковой крючок, имитируя выстрел, то заметил, что от этого усилия ствол заметно смещается и уходит от нужного направления. Проверив несколько возможных вариантов положения стрелка, я убедился, что первоначальное мое положение (случайное) было единственно возможным. И при этом положении нажатие на спусковой крючок отклоняло ствол от известного нам направления.

Здесь есть одна физиологическая тонкость: когда я стреляю в цель, я делаю поправку на сопротивление спусковой пружины и, если повезет, попадаю. Но когда я разряжаю оружие, мышцы расслаблены, и мне нужно случайно нажать на спуск, чтобы произошел выстрел.

Я не большой знаток стрелкового спорта, но знаю, что пистолет для стрелка то же самое, что скрипка для скрипача.

Он его холит и лелеет, подгоняет под себя — в этом залог успеха. Гражданин С. — кандидат в мастера. Не велика птица, но личный пистолет ему положен. Оружие должно храниться в тире (это не всегда соблюдается, но должно).

Я попросил следователя найти пистолет С.

Через пять минут служитель тира принес мне специальный чемоданчик, в котором был аккуратно уложен пистолет Марголина. Он сильно отличался от стандартного — моделированная рукоятка, противовесы и т. п. Но главное, на спусковой скобе был какой-то прибамбас — винтики, шпунтики и прочее. Я поинтересовался: «А это зачем?». Служитель тира (отставной полковник) брезгливо объяснил мне, темному, что это «шнеллер» — специальное приспособление для облегчения усилия спуска. Им можно регулировать силу нажатия на спусковой крючок, чтобы это усилие не уводило ствол от точки прицеливания.

Современные спортсмены будут надо мной смеяться, но не забывайте, что это было в 1979 году.

Ну что ж, век живи — век учись.

Я взял пистолет С., встал в позу и, совместив направление ствола с направлением раневого канала, попытался нажать на спусковой крючок. Я еще даже не нажал, а только дотронулся — щелчок — «выстрел»! Попробовал еще: щелчок — «выстрел».

И так раз десять.

Потом полковник пистолет у меня отобрал: дескать, еще испортишь тонкий инструмент!

Но многое уже стало ясно.

Следователь вызвал к себе С. Выслушав наши соображения, он, наконец, рассказал то, что было на самом деле. Действительно, С. пришел утром в тир на очередную тренировку. Ему нужно было для поддержания формы сделать обычную сотню выстрелов с «четвертачка» — так некоторые стрелки называли дистанцию 25 метров. Никуда не торопясь, он стрелял себе потихоньку, отрабатывал дыхание. С. уже заканчивал тренировку, когда пришли стрелять школьники. Их шум, визг, суматоха мешали тренировке. Но что делать.

Обычно на стрельбе присутствует тренер, который контролирует и корректирует результаты каждого выстрела. Но в тот день тренер был занят, и С. стрелял один. Закончив последнюю серию, стрелок, стоя лицом к бойнице, взял пистолет в левую руку, стал вынимать обойму и почувствовал легкий толчок. Конечно, он понял, что произошел выстрел. Он просто обсчитался — вместо 10 выстрелов из последней обоймы сделал девять. Спортсмены тоже люди, не роботы. Последний патрон остался в стволе. Вынимая обойму, С. слегка коснулся спускового крючка и произошел роковой выстрел!

С. ничего не отрицал, но клялся и божился (его допрашивали в моем присутствии), что первым делом осмотрелся и никаких последствий выстрела не увидел: школьники себе стреляли, один из них спокойно смотрел в соседнюю бойницу, никто не кричал, не дергался. С. решил, что пуля ушла в стену или в потолок, положил пистолет в футляр, сдал и ушел. Этого выстрела на фоне всех остальных никто, конечно, не различил.

Уголовное дело было закончено. С. осудили к небольшому сроку лишения свободы за убийство по неосторожности.

Следователь не раз спрашивал меня, чем объясняется отсутствие реакции потерпевшего на смертельное ранение и почему он остался в вертикальном положении?

Ответ одновременно и прост, и сложен.

У потерпевшего была пробита пулей межжелудочковая перегородка. Здесь проходит пучок Гиса, иннервирующий сердечную мышцу. Повреждение его влечет за собой мгновенную смерть. Столь же мгновенно развивается трупный спазм — так называемое «каталептическое» трупное окоченение.

Подобный тип окоченения встречается и при повреждениях головного и спинного мозга, но в целом очень редко. До тех пор я знал о нем лишь из литературы. Помню иллюстрацию к старому дореволюционному учебнику: на литографии изображен обезглавленный труп матроса, сидящий на Севастопольском бастионе, держа в руках кружку! Бомба оторвала ему голову, и он «застыл» в этой позе.

И в данном случае мальчик умер мгновенно, не успев даже вскрикнуть. Он опирался на край бойницы не только правым локтем, но и немного грудью (три точки опоры, включая стопы) — вот вам и ответ на вопрос. А вот почему развивается трупный спазм — пока никто не знает…

 

Глава VIII. «Да где же эта пуля, черт возьми!»

В начале девяностых годов, как-то во второй половине дня я приехал в Анатомический корпус и зашел в секционный зал. Доцент кафедры судебной медицины А.Д. Шнайдер выполнял со студентами вскрытие по теме «огнестрельное ранение». На столе лежал труп молодого мужчины. Труп был доставлен на вскрытие с направлением участкового уполномоченного милиции, никаких сведений об обстоятельствах смерти — в направлении были указаны лишь паспортные данные покойного и место его жительства. Из одежды на трупе были: белая хлопчатобумажная майка, синие шерстяные брюки-трико и пестрые сатиновые трусы. На переде майки в 11 см ниже выреза, правее средней линии имелось округлое повреждение диаметром 0,7 см с ободком серо-черного цвета шириной 0,2 см по краям. Вокруг повреждения майка была слегка пропитана подсохшей кровью. Труп мужчины правильного телосложения, среднего питания, длина тела 161 см. Общий цвет кожных покровов мертвенно-бледный с незначительными помарками подсохшей крови в верхней части живота. При наружном исследовании описаны следующие повреждения: ссадина на подбородке, точечные ранки в правой подключичной области и в обеих локтевых ямках (следы медицинских манипуляций), на груди в 1,5 см правее средней линии на уровне мечевидного отростка грудины округлое повреждение с дефектом кожи диаметром 0,7 см с черным подсохшим пояском в окружности шириной 0,1 см. Повреждение располагалось в 122 см от подошвенных поверхностей стоп. После отслоения кожи повреждение приобрело овальную форму с дефектом кожи 0,6х0,4 см. В подкожной клетчатке и мышцах имелось сочное темно-красное кровоизлияние диаметром 6 см. На 6 — м правом ребре в месте перехода хрящевой части в костную было аналогичное повреждение, проникавшее в брюшную полость. При дальнейшем исследовании установлено, что раневой канал проходил сквозь всю правую долю печени чуть правее серповидной связки. В области головки поджелудочной железы и забрюшинной клетчатки спереди от 1-го поясничного позвонка имелось обширное темно-красное студневидное кровоизлияние. Кровоизлияние распространялось по ходу аорты от ножек диафрагмы до бифуркации аорты. В брюшной полости свободной крови не было. Форма желудка больше напоминала вертикальную. В желудке находилось около 2000 мл темно-красной жидкой крови с массивными рыхлыми свертками. На задней стенке желудка в области гастродуоденального перехода было сквозное овальное повреждение размером 0,4х0,2 см с довольно обширным кровоизлиянием в окружности. Язык, слизистая ротоглотки были запачканы кровью. Небольшое количество крови находилось и в просвете пищевода. Безо всякого сомнения, это было слепое огнестрельное ранение. В последующем это подтвердилось медико-криминалистическим исследованием повреждений на переде майки и на лоскуте кожи живота. Но при самом тщательном исследовании трупа пулю не нашли. Было сделано несколько полноразмерных рентгеновских снимков трупа — от нижней половины грудной клетки до верхней половины бедер включительно. Безрезультатно. Некоторые эксперты, присутствовавшие при вскрытии, даже пытались убедить нас, что это не огнестрельное ранение, а колотое, причиненное ржавым шилом…

По окончании вскрытия следователь принес постановление о назначении экспертизы. В постановлении говорилось, что за два часа до смерти Д. между потерпевшим и его соседями по общежитию произошла драка, при этом один из молодых людей выстрелил в потерпевшего из самодельного малокалиберного пистолета. На просьбу эксперта представить копию протокола осмотра места происшествия следователь сообщил, что Д. умер в машине скорой помощи и никакого осмотра места происшествии не проводилось. В конце рабочего дня следователь привез эксперту завернутую в бумажку пулю из металла серого цвета. Жена погибшего рассказала, что минут через 15_20 после ранения муж резко побледнел и началась неоднократная рвота сгустками крови. Находясь в нетрезвом состоянии, муж довольно долго не разрешал жене вызвать скорую помощь. Когда его все-таки увезла бригада скорой помощи, жена, убираясь в комнате, собрала сгустки крови с пола тряпкой, которую бросила в помойное ведро. Вынести его она, к счастью, не успела. Приехавший с сотрудниками милиции для «осмотра» места происшествия следователь извлек из ведра тряпку и на дне ведра обнаружил ту самую пулю.

При медико-криминалистическом исследовании майки и лоскута кожи от трупа нашли признаки входных огнестрельных повреждений, совпадавших по расположению и причиненных одним воздействием огнестрельного снаряда, содержавшего на своей поверхности свинец, — в ободках обтирания на материале майки и на коже вокруг повреждений при контактно-диффузном исследовании было обнаружено характерное темнокоричневое окрашивание (реактив-проявитель — сернистый натрий).

При экспертизе представленной пули (позже следователь надлежащим образом ее упаковал и оформил) установлено: «. объект является безоболочечной (сейчас почему-то пишут — безоболочной) свинцовой пулей калибра 5,6 мм. Признаков действия нарезов канала ствола на образующей поверхности пули не выявлено. Смятие и заглаживание ведущих поясков и кольцевых каналов могло произойти при выстреле в результате прохождения пули по каналу ствола оружия, не имевшему нарезов. На образующей поверхности пули в средней части имелись внедрившиеся в металл не полностью сгоревшие частицы пороха, характерного для малокалиберного патрона, серо-зеленоватого цвета. То, что это именно порошинки, подтверждено пирогенной и дифениламиновой пробами. Их наличие может свидетельствовать о том, что диаметр канала ствола, из которого произведен выстрел, превышал диаметр пули — при выстреле произошел прорыв пороховых газов и частиц пороха в предпулевое пространство. Имеются также уплощения оживальной (головной) и хвостовой части пули, неровная вмятина и косопродольные риски, расположенные на разных поверхностях пули. Эти деформации могли произойти в результате нескольких контактов пули после выстрела с объектами, имевшими гладкую и мелкошероховатую поверхность (6-е ребро и 1-й поясничный позвонок)».

Строго говоря, исследование пули не дело судебно-медицинского эксперта, этим должен заниматься криминалист, специалист в области судебной баллистики. Но Ваш покорный слуга (медицинский криминалист), имеющий большой опыт в экспертизе огнестрельной травмы, просто не удержался. Впрочем, каких-либо нареканий на качество экспертизы не последовало.

Таким образом, необычность данного случая заключается в том, что пуля, пробив ребро, печень и головку поджелудочной железы, отразилась от передней поверхности 1-го поясничного позвонка и пробила заднюю стенку желудка. После развившегося через некоторое время внутрижелудочного кровотечения пуля при рвоте вместе с кровью была эвакуирована из желудка.

 

Глава IX. «Да где же эта пуля, черт возьми!» II

C точки зрения криминальной экзотики Томск, вообще-то, довольно глухая провинция. Но и его не миновала судьба «лихих девяностых». В конце этих самых девяностых в одном из расплодившихся кафешек на Черемошниках сидела за накрытыми столами большая компания азербайджанцев. Чего уж они там перетирали, понятия не имею. Внезапно в кафе ворвались двое «лиц кавказской национальности» и открыли шквальный огонь из автоматов АК-74 (калибр 5,45 мм, пули со смещенным центром тяжести). Третий вел огонь снаружи через стекла кафе. От души постреляв, киллеры смылись. В результате образовалось шесть трупов и пятеро раненых. После эвакуации раненых на месте начала работать оперативно-следственная группа, которая по мере описания отправляла трупы в морг.

Узнав о происшедшем, я немедленно приехал в Анатомический корпус и вместе с другими экспертами приступил к исследованию трупов (ну неравнодушен я к огнестрельным повреждениям). Время было глубоко вечернее, но высокое милицейское начальство, в полном составе побывавшее на месте происшествия, требовало срочной информации по делу! Все погибшие были молодые мужчины в возрасте 22–25 лет. Из шести трупов мною были вскрыты три. Два первых не отняли у меня много времени — у обоих было по два сквозных ранения грудной клетки. У одного с повреждением сердца, у другого с повреждением дуги аорты и шейного отдела позвоночника. В обоих случаях смерть наступила практически мгновенно. Но вот третий запомнился мне надолго… Прежде всего, на нем был дорогой спортивный костюм, я бы даже сказал, «олимпийского» пошиба. Но свитер почему-то был вывернут и надет наизнанку, причем до причинения ранений, что несколько меня удивило и осложнило описание повреждений. Бедняге досталось аж шесть пуль! Четыре из них причинили сквозные ранения грудной клетки — по два справа и слева в верхней и средней части с повреждением легких. Раневые каналы легко прослеживались, так как по ходу стенки их были заметно кровоподтечны. Пятое входное отверстие располагалось по средней линии в центре рукоятки грудины. Она была пробита насквозь, канал проходил через сердце, повреждая обе стенки левого желудочка, и упирался в тело грудного позвонка, в губчатом веществе которого я обнаружил остроконечную пулю соответствующего калибра. Клетчатка переднего и заднего средостения у стенок канала была заметно кровоподтечна, в полости сердечной сорочки — не более 50 мл жидкой крови. Шестое входное отверстие находилось в нижней части рукоятки грудины, также пробитой насквозь. Далее канал резко поворачивал вниз и несколько вправо, проходил через все правое легкое до середины диафрагмальной поверхности нижней доли. Клетчатка средостения и ткань легкого по ходу канала были кровоподтечны. Но интенсивность кровоизлияний резко менялась в направлении сверху вниз. Если в самой верхней части кровоподтечность была отчетливо заметна, то в средней доле — значительно слабее, в нижней доле — еще слабее и к диафрагмальной поверхности сходила на нет. В плевральных полостях с обеих сторон не более 100–150 мл жидкой крови. На правом куполе диафрагмы в центре имелось овальное сквозное отверстие размером 0,7х0,3 см с совершенно не кровоподтечными краями. Я извлек верхнюю часть органокомплекса (до диафрагмы), чтобы не мешала, и начал исследовать брюшную полость. Крови в ней не было. Осмотрел желудок, сальник, поджелудочную железу, петли и брыжейку кишечника, но с первого раза ничего не увидел. Только после тщательного осмотра я нашел почти незаметное щелевидное сквозное повреждение в средней части брыжейки тонкого кишечника сантиметрах в трех от ее корня. После извлечения комплекса органов брюшной полости я нашел-таки сквозной канал в печени — от середины диафрагмальной поверхности ее большой доли до нижней поверхности, спереди от ложа желчного пузыря. На капсуле печени щелевидные повреждения были почти незаметны. На поперечных срезах раневого канала ткань печени была как бы размозжена в диаметре до 0,5 см, но совершенно не кровоподтечна, поэтому и канал был почти незаметен. Петли тонкого и толстый кишечник не повреждены. Мочевой пузырь цел. А главное, нигде ни малейших признаков кровоизлияний! Ни в извлеченном органокомплексе, ни в клетчатке и мышцах живота и таза при тщательном осмотре и ощупывании никакой пули я не нашел. Прочитав предыдущую главу, вы можете спросить: «А чего мучился-то? Сделал бы рентгеновские снимки и все тут!». Я мог бы сделать снимки. Но в секционном зале не было запаса заряженных кассет. А время уже было около 12. Не хотелось мне так поздно поднимать лаборантку, да и кафедра рентгенологии, где можно было взять кассеты, давно уж закрыта. Пришлось ковыряться самому. Конечно, снимок можно было сделать и утром, после начала рабочего дня. Но, во-первых, меня заело. А во-вторых, за дверями секционного зала толпились родственники погибших (мусульмане), чтобы забрать тела. Я полностью отпрепарировал большие круглые мышцы в брюшной полости, полностью отделил клетчатку большого и малого таза, обнажил запирательные отверстия. Инда взопрел. Но опять ничего не нашел. Чтобы передохнуть, взял шланг с холодной водой и стал обмывать запачканные кровью (что неизбежно при вскрытии) бедра трупа. Смахивая рукой в перчатке воду с поверхности бедер, я почувствовал под кожей на передней поверхности левого бедра в средней трети что-то твердое. От края срединного разреза через паховую складку рассек кожу и клетчатку левого бедра. И — вот она, родимая! У меня на ладони продолговатая заостренная пуля калибра 5,45 мм со следами нарезов канала ствола. Если вернуться немного назад, все станет понятно. Эта пуля была последней из длинной очереди (6 пуль), предпоследней — пуля, пробившая сердце. В момент вхождения последней пули сердце еще сокращалось, но к моменту прохождения пули через нижнюю долю легкого остановилось окончательно. Ну а дальше пуля, погуляв по животу, прошла через левое запирательное отверстие и остановилась под кожей бедра. Если бы пуля была не последней, а одной из первых (см. выше), проследить раневой канал и найти ее не составило бы никакого труда. Обе найденные пули были сфотографированы мной и переданы следователю. Морали никакой не будет.

 

Глава X. Три находки в животе

Р ано утром в июле 1992 года жилец одного из домов по улице Елизаровых в районе вокзала Томск-1 обнаружил на лестничной площадке первого этажа труп молодой женщины.

Вызванная немедленно оперативная бригада установила, что он был полностью обнажен. Вся нижняя часть тела — живот, таз, ноги — обильно испачкана подсохшей кровью. Но удивительно: на ложе трупа крови практически не было. По состоянию трупных явлений смерть женщины наступила за 6–8 часов до обнаружения трупа, т. е. вечером предыдущего дня. Опрошенные жильцы подъезда не слышали ночью и утром никакого шума и криков. Следовательно, труп был откуда-то принесен — следов волочения тела и капель крови ни в подъезде, ни в окрестностях дома не нашли. Тело отправили в морг.

Приступив к вскрытию, я обнаружил на теле молодой женщины многочисленные следы побоев — кровоподтеки, ссадины, поверхностные раны. В области наружных половых органов, промежности и заднего прохода были обширные разрывы — источник наружного кровотечения. Живот увеличен, как при беременности сроком 7–8 месяцев, плотный. При вскрытии брюшной полости я обнаружил около 2 литров жидкой крови. Петли кишечника были умеренно вздуты газами.

Но в брюшной полости находились две стеклянные бутылки! Одна из них, из-под «Пепси», емкостью 0,33 литра, лежала под левым куполом диафрагмы. Она была «вбита» через разрыв заднего прохода и ампулы прямой кишки. Вторая, емкостью 0,5 литра с этикеткой «Зверобой», лежала справа, упираясь горлышком в нижнюю поверхность большой доли печени. До сих пор помню отпечаток горлышка бутылки на капсуле печени. В бутылке осталось около 100 мл коричневой жидкости с соответствующим запахом. Эта бутылка была внедрена в брюшную полость через разрыв свода влагалища. Вот тебе и «беременность»!

Но чудеса еще не кончились: исследуя внутренние половые органы, я обнаружил, что влагалище заполнено каким-то непонятным веществом.

На этот случай у нас существует специальный метод — исследование тазовых органов по методу профессора К.И. Хижняковой: органы малого таза полностью извлекаются и подвергаются детальному осмотру.

Итак, в полости влагалища я нашел не что иное, как слоеный кекс (!!!) — кулинарное изделие из белого и коричневого теста общим весом около 650 грамм, то есть, собственно, весь кекс. Он, как пробка, закупорил рану и препятствовал истечению крови из брюшной полости.

При судебно-химическом исследовании в крови трупа было найдено более 4 промилле алкоголя — тяжелая степень опьянения.

С судебно-медицинской точки зрения все было понятно.

Следствию тогда не удалось найти подозреваемых в убийстве женщины.

Прошло восемь лет.

В 2000 году мне позвонил следователь и спросил, помню ли я труп женщины с бутылками в животе?

— Конечно, помню!

Оказалось, что только через восемь лет арестованный по совершенно другому поводу мужчина вдруг сознался, что в 1992 году вместе со своими собутыльниками (тогда все они были еще несовершеннолетними) надругался над своей знакомой и лично забил ей в живот две пустые бутылки. Все это безобразие происходило под окнами общежития, где справляли свадьбу.

Теперь понятно: громкая музыка, всеобщий ор и т. п. — никто криков несчастной женщины и не услышал. Труп перетащили через дорогу в первый попавшийся подъезд. Следствию предстоит найти остальных соучастников, один из которых затолкал во влагалище жертвы тот самый кекс.

 

Глава XI. Кто сгорел в машине?

В середине сентября 1986 года дорожный патруль обнаружил в кювете неподалеку от деревни Кузовлево (дорога между Томском и Нефтехимическим комбинатом) сгоревшую иномарку. От «Тойоты» остался только металлический остов. В салоне на почти полностью сгоревшем заднем сиденье нашли обугленные останки трупа, общий вес которых не превышал 5 килограммов.

По номерам автомашины быстро установили, что ее владельцем является военный врач — подполковник медицинской службы А., 45 лет, преподаватель военно-медицинского факультета Томского медицинского института (ТМИ). Накануне вечером после службы он поехал к знакомому, работавшему на Нефтехимическом комбинате, но туда не доехал и домой не вернулся. При нем была довольно крупная по тем временам сумма денег.

Исследование подобных останков выполняет обычно медицинский криминалист — это моя специальность. В поступившем вместе с останками постановлении следователя задавалось много вопросов — от причины смерти до признаков личности погибшего (пол, возраст, рост и т. п.).

Приступив к экспертизе останков, я установил, что от трупа мало что сохранилось. Отсутствовали мягкие ткани головы и лица, вся правая половина мозгового и лицевого черепа, нижняя челюсть. Сохранившиеся кости черепа были обуглены до серого и белого каления, хрупкие, от левых верхних зубов остались только корни в лунках альвеолярного отростка верхней челюсти. Мышцы задней поверхности шеи были обуглены, плотные, черного цвета. Сохранились верхние головки плечевых костей, наружные концы ключиц. Удивительно, но в межлопаточной области остался небольшой участок кожи — размером не более 10х12 см, с неровными обугленными краями — труп лежал спиной на заднем сиденье. Кожа была лишена эпидермиса, плотная, буро-коричневая. Но ниже гребня левой лопатки была хорошо видна веретенообразная рана — колото-резаное ранение. Нижней границей объекта являлось обугленное тело 6-го грудного позвонка. Никаких следов одежды я не нашел.

Передняя стенка грудной клетки отсутствовала, в сохранившихся задних отделах плевральных полостей лежали обугленные легкие в виде плотных черных комков. От сердца осталась частично только задняя стенка левого желудочка. При послойном исследовании был прослежен раневой канал от раны на коже, проходивший через мышцы спины, тело левой лопатки, проникающий в грудную полость горизонтально, несколько справа налево. На лопатке в 3,5 см ниже гребня имелось горизонтальное треугольно-щелевидное сквозное повреждение длиной 1,9 см с ровными краями. Левый конец повреждения острый, с отходящей тонкой трещинкой, правый — четко П-образный, шириной 0,15 см.

Повреждение лопатки представляло собой «срез» поперечного сечения клинка ножа, имевшего острое лезвие и обух толщиной 1,5 мм, с острыми ребрами, ширину клинка на уровне погружения — около 1,9 см. В отличие от кожи, сократившейся под действием высокой температуры, кость лопатки отобразила сечение клинка очень точно.

На задней стенке левого желудочка сердца была обнаружена горизонтальная щелевидная рана длиной 1,7 см, проникающая через всю толщу его мышцы. В нижних отделах левой плевральной полости находились сухие крошащиеся темно-красные свертки крови — следы внутриплеврального кровотечения. Причина смерти стала ясна: колото-резаное ранение грудной клетки, проникающее в грудную полость с повреждением левого желудочка сердца и внутренним кровотечением. Человек был убит ударом ножа в спину.

Поскольку жидкой крови не сохранилось, для судебно-химического исследования была направлена влажная, полувареная мышца задней стенки левого желудочка сердца. Судебные химики не нашли в мышце сердца ни следов алкоголя, ни карбоксигемо-и миоглобина — соединения окиси углерода с гемоглобином крови и миоглобином сердечной мышцы. Следовательно, в салоне автомашины горел не живой человек, а труп.

Встал вопрос: принадлежат останки трупа владельцу автомашины А. или нет?

Жена А. требовала у меня выдать останки для захоронения. Я, однако, не был уверен, что останки принадлежат именно ее мужу, и попросил дать мне время для идентификации личности.

— Поймите, — сказал я, — вы похороните останки, а потом выяснится, что это не ваш муж! Зачем вам лишние переживания и затраты?

Она со слезами на глазах согласилась со мной. В данном случае возможностей для опознания личности покойного было немного: отсутствовали длинные трубчатые кости, что не позволяло определить длину тела, не сохранились зубы. По состоянию верхних головок плечевых костей и сохранившихся грудных позвонков можно было только установить приблизительный возраст погибшего — не менее 35_45 лет, но этого было явно недостаточно для полного опознания.

В судебно-биологическом отделении определили групповую принадлежность сохранившейся нативной костной ткани: группа ткани АВ (IV), резус отрицательный — довольно редкое сочетание.

Поскольку А. был военнослужащим, я запросил его медицинскую книжку, которую имеет каждый офицер. Судя по записям в медицинской книжке, А. был физически здоров, никакими хроническими заболеваниями не страдал, травм и операций отмечено не было. Не было в медицинской книжке и сведений о группе крови и ее резус-принадлежности (?!). И жена А. не смогла назвать группу крови и резус-фактор мужа (бывает…).

Года полтора назад А., судя по записи в медицинской книжке, перенес острый гайморит — воспаление придаточных пазух верхней челюсти. При этом заболевании обычно делается рентгенограмма черепа в прямой проекции. Исследуя кости черепа, я увидел, что придаточная пазуха, сохранившаяся в левой половине лобной кости, имеет особенности строения — она была весьма обширная, с очень тонкими стенками. Частично сохранились кости носа и прилегающие к ним носовые отростки верхней челюсти (грушевидное отверстие). Была видна заметно искривленная носовая перегородка и носовые раковины.

Вообще говоря, строение костей лица, и прежде всего придаточных пазух мозгового и лицевого черепа, носовых раковин и решетчатого лабиринта, очень индивидуально. Настолько, что в США с целью посмертной идентификации лиц экстремальных профессий (полицейских, пожарных, летчиков и т. п.) используются, помимо прочих признаков, именно прижизненные фронтальные рентгенограммы костей черепа.

По моей просьбе следователь изъял в архиве военного госпиталя рентгенограмму черепа А. Она была хорошего качества и показывала весьма своеобразное строение костей лицевого черепа.

Одно из правил идентификации — сравнивать следует однородные объекты. То есть нужно было получить рентгенограммы оставшейся части черепа и сравнить их с прижизненной рентгенограммой. При этом требуется совпадение снимков по плоскостям и масштабу, иначе сопоставление будет недостоверным.

В кабинете кафедры рентгенодиагностики ТМИ мы сделали множество рентгенограмм обгоревшего черепа. Поскольку объект — обгоревшие останки — имел очень хитрую конфигурацию, чтобы соблюсти правила сопоставления, пришлось укладывать его, применяя различные подпорки и подставки. Сделали серию снимков — с разным фокусным расстоянием, напряжением и силой тока. В качестве масштаба пришлось использовать сохранившиеся анатомические образования — высоту и ширину носового отверстия, высоту и ширину левой глазницы. Технические подробности я опускаю.

Из серии рентгенограмм выбрали те, на которых хорошо совпадали плоскости укладки черепа и анатомические опорные точки согласовывались с точностью до 1 мм. Большей точности достичь практически невозможно. Уже предварительное исследование прижизненной и посмертных рентгенограмм показало поразительное визуальное сходство конфигурации сохранившейся части левой лобной пазухи, носового отверстия, носовой перегородки и раковин.

Но чтобы впечатление экспертов превратилось в аргумент (и в документ), с рентгенограмм сделали позитивные контактные отпечатки в масштабе 1:1. Снимки были размечены по сохранившимся анатомическим опорным точкам. Произвели так называемый фоторепераж — на расположенных рядом сравниваемых, специально размеченных снимках стрелками указали совпадающие признаки. В описательной части заключения был дан подробный анализ совпадающих признаков — по форме, размерам, расположению и т. п. Результаты сравнения были очень убедительны. С разрешения следователя останки передали родственникам для захоронения.

К сожалению, ничто и никто не обязывает органы следствия информировать экспертов о результатах следствия. Лишь случайно я узнал, что убийство А. было вскоре раскрыто. Следствие установило, что в тот день А. в районе Свечного завода взял попутчиков — двух молодых парней, ранее уже судимых за разбойные нападения. Когда, не доезжая до Кузовлева, мотор автомобиля забарахлил, А. вышел из машины и открыл капот, пассажиры, переглянувшись, решились на очередное преступление. Один из них ударил А. ножом в спину.

Убедившись, что А. мертв, труп раздели (А. был в дорогом костюме), забрали деньги, документы и все личные вещи. Труп затолкали на заднее сиденье автомобиля, «насосали» шлангом из бака бензин, облили машину и подожгли.

Среди вещей покойного был швейцарский складной нож, который А. приобрел во время службы в Германии и всегда носил с собой. Кроме того, на накладке ножа он выгравировал свои инициалы. Жена А. назвала этот нож в числе пропавших вещей.

Примерно через три месяца один из преступников банально попал в медицинский вытрезвитель. Описывая вещи «клиента», сотрудник вытрезвителя вспомнил ориентировку по серьезным преступлениям, в которой упоминался швейцарский «офицерский» складной нож. Сейчас подобные ножи (чаще всего подделки) продаются во многих киосках и магазинах, а в то время они были редкостью. Милиционер сообщил об этом в уголовный розыск. Проспавшийся к утру преступник был арестован и с похмелья сразу во всем признался. Вскоре задержали и его соучастника.

 

Глава XII. Газовые игрушки

Г де-то в конце 80-х — начале 90-х годов в моду вошло так называемое «газовое» оружие как средство самообороны. Выполнить эту функцию оно не могло по причинам, о которых я скажу несколько ниже.

На память приходит случай, рассказанный знакомым инженером. Один его коллега, средних лет, почему-то решил, что его по дороге домой с работы непременно или ограбят, или убьют (или наоборот — сначала убьют, потом ограбят, что не легче…). Он, на волне всеобщего сумасшествия, за немалую по тем временам сумму приобрел газовый пистолет ИЖ — полную (как сейчас говорят) масштабно-весовую копию пистолета Макарова (ПМ). Он достаточно тяжел — снаряженный весит более 900 грамм и, чтобы не рвать этим чудом техники карман, он купил еще и роскошную плечевую кобуру (сериальные менты отдыхают). И вот представьте себе картинку — отдельно взятый инженер сидит за кульманом в толстом свитере, поверх которого надета кожаная плечевая кобура, из-под левой подмышки торчит здоровенный черный пистолет. Приходящие чисто гражданские клерки в ужасе шарахались, местные юные чертежницы тихо тащились… Дело было зимой… В феврале, отмечая только что установленный выходной по поводу Дня защитника Отечества, коллеги устроили «легкий кордебалет, переходящий в тихую Варфоломеевскую ночь». Наш «пистолетоносец», посидев для приличия за столом, выпил на посошок и начал собираться домой. Сначала он надел пиджак (поверх кобуры с пистолетом). Потом обмотал вокруг шеи и завязал роскошным узлом длинный теплый шарф. Надел зимнюю куртку и застегнул ее до шеи на «молнию» и на кнопки. Откланялся. И тут один из коллег не выдержал и взорвался!

— Послушай, если кто-нибудь сдуру решит на тебя напасть, то пока ты расстегнешь куртку, залезешь под шарф и под пиджак, расстегнешь кобуру и достанешь пистолет, нападающий тебя уже раз десять может убить!!!

Коллеги поддержали сию тираду дружным хохотом. Уходящий с расстройства выпил еще стаканчик и отвалил.

Для газового оружия предназначалось несколько типов патронов — от слезоточивых до нервно-паралитических, а также шумовых, светошумовых и т. п. Стволы этого «оружия» специально изготавливались из непрочных сплавов и, кроме того, либо оснащались специальными перемычками, либо делались плавновинтообразными, все для того, чтобы из них нельзя было стрелять боевыми патронами.

Газовое оружие зарубежного производства (в отличие от отечественного) снабжалось патронами с очень мелкой дробью (около 1 мм, по охотничьей классификации — «дунст»). По идее выстрел такой дробью с близкого расстояния, например в лицо, должен отбить у нападающего желание нападать. Но эти патроны еще нужно было где-то достать.

Что касается самой самообороны, как и обещал, объясняю. Если на вас нападают в закрытом помещении (особенно небольшом), то выстреленный газовый заряд воздействует и на нападающего, и на защищающегося практически одинаково — у обоих слезы и сопли, резь в глазах и т. д. Ну и какой смысл в стрельбе? Если стрелять на открытом воздухе, то нужно учитывать направление ветра — газ может снести в вашу сторону. А это в стрессовой ситуации далеко не всегда возможно. Наконец, похожесть газового оружия на боевое может спровоцировать применение настоящего ствола.

То ли поэтому, то ли по другим причинам, но газовое оружие довольно быстро вышло из моды. На смену ему пришла так называемая «травматика» — бесствольные и пневматические устройства, о применении которых чуть ли не ежедневно шумит пресса. Но это уже совсем другая история. Несмотря на кажущуюся «безобидность», газовое оружие вполне может послужить (и служило) орудием убийства. Вот один случай из моей практики.

В конце 1992 года (лихие девяностые!) некий бизнесмен средней руки был похищен и увезен в лес в окрестностях Томска. Его обнаженный труп случайно обнаружили в середине марта 1993 года, когда сошел снег со склона оврага, где он находился. Судя по всему, тело особо и не прятали, просто сбросили в овраг метрах в 50 от дороги. По состоянию трупа можно было заключить, что он находился на открытом воздухе и под весенним солнцем около недели — его передняя поверхность была как бы «обветрена», с умеренными гнилостными изменениями кожи и подлежащих тканей, задняя поверхность сохранилась значительно лучше, тело лежало спиной на тонкой прослойке нерастаявшего снега.

Труп исследовал судмедэксперт А.С. Соколовский. Меня он пригласил в секционный зал как медицинского криминалиста. Из внешних повреждений, заслуживающих внимание, на трупе были: рана на коже правой теменной области на границе с лобной; обширный дефект кожи в окружности правого глаза и два округлых дефекта в обеих паховых областях. Чтобы потом не отвлекаться, рассмотрим вначале эти дефекты. В окружности правого глаза дефект кожи имел неправильно округлую форму, диаметр около 7 см. Веки правого глаза практически отсутствовали, только соответственно внутреннему углу глаза на участке около 0,5 см сохранились волосы верхних ресниц. Правое глазное яблоко полностью отсутствовало, в глубине глазницы сохранилось небольшое количество грязно-серой бесструктурной ткани. После отпрепарирования в подкожной клетчатке у краев дефекта ни малейших признаков кровоизлияний не обнаружено. Позднее их отсутствие подтверждено гистологически.

Ткани из полости правой глазницы были извлечены пинцетом и помещены на марлевую салфетку. При поглаживании скальпелем эксперт ощутил наличие мелких плотных частиц. После удалении остатков мягких тканей на салфетке осталось около двух десятков металлических частиц округлой формы диаметром 1 мм. Частицы были сфотографированы, затем изъяты и упакованы. При внимательном осмотре стенок правой глазницы изнутри никаких повреждений не нашли. Дефекты кожи в паховых областях располагались симметрично, примерно на одинаковом расстоянии от средней линии, имели почти правильную округлую форму, диаметр около 8 см и довольно ровные края. Со стороны подкожной клетчатки никаких признаков кровоизлияний не было. Дном дефектов являлась подкожная жировая клетчатка на глубине до 1–1,5 см. Ни у краев повреждений, ни на их дне никаких посторонних частиц мы не обнаружили.

Наибольший интерес представляло повреждение на границе правой височной и лобной области. На коже головы оно выглядело как правильно-округлый дефект диаметром на уровне эпидермиса 1,5 см с воронкообразно углубляющимися краями. На уровне подкожной клетчатки диаметр дефекта 0,9 см. Подкожная клетчатка на ширину до 0,7 см от краев дефекта кровоподтечна, грязно-красного цвета. В просвете повреждения кожи видно повреждение костей черепа. Вскрытие было приостановлено. Я позвонил на кафедру рентгенодиагностики и минут через 15 подошла лаборантка с одной заряженной кассетой. На мой вопрос она ответила, что пленка нынче в дефиците и завкафедрой выдает ее поштучно. М-да. Пришлось ограничиться одним снимком черепа — в переднезаднем направлении, хотя желательно было сделать и боковой снимок. Через полчаса лаборантка принесла проявленную, еще влажную рентгенограмму. На ней были отчетливо видны многочисленные (не менее 30) округлые тени диаметром около 1 мм, распространенные веществе мозга от правой половины до срединных структур, немного заходящие влево.

Мягкие ткани головы были рассечены и отпрепарированы от костей черепа. Тут мы и увидели кровоподтечность в окружности краев повреждения кожи. Повреждение костей располагалось на границе правой лобной и теменной области, часть венечного шва пересекала просвет повреждения пополам. Повреждение имело вид круглого дефекта диаметром 1,1 см с ровными краями. Свод черепа распилили и сняли. Со стороны внутренней компактной пластинки (ВКП) повреждение имело округлую форму, диаметр 1,3 см, стенки его конусообразно расширялись в сторону полости черепа. Края по ВКП были с мелконеровными сколами. Прилегающая твердая мозговая оболочка грязно-серо-зеленоватого цвета имела неправильно-округлое повреждение диаметром 1,4 см. По рассечении оболочки головной мозг полужидкой консистенции, бесструктурный, со зловонным запахом, был вычерпан из полости черепа и вылит на большую марлевую салфетку. Мозговой детрит отмыли слабой струей воды и на салфетке осталось около 30 округлых частиц металла темно-серого цвета диаметром 1 мм. Частицы были сфотографированы, изъяты и упакованы.

Позднее я исследовал изъятые объекты в Отделении медицинской криминалистики (ОМК). На краях повреждений кожи головы и окружности правого глаза имелись интенсивные следы свинца. Четкую реакцию на свинец дали и частицы из полости черепа и правой глазницы. Реакция на свинец с лоскутов кожи паховых областей была отрицательной.

Потерпевший был убит выстрелом из газового оружия дробовым снарядом в правую теменно-лобную область с повреждением структур головного мозга. Выстрел в правую глазницу также был дробовым снарядом. Выстрелы в паховые области — газовым зарядом, без дроби. Выстрелы в правый глаз и в паховые области произведены посмертно, правда, непонятно зачем.

По литературным данным все три выстрела произведены в упор или с расстояния, очень близкого. Было ли раскрыто это преступление, мне неизвестно.

Я привел здесь ряд подробностей потому, что совершенно случайно в архиве ОМК мне удалось найти второй экземпляр фототаблицы к моему заключению от 17 марта 1993 г. За прошедшие 20 лет бумага пожелтела, стала хрупкой. А вот фотографиям и контактограммам ничего не сделалось, даже реакция на свинец — темно-коричневая окраска — сохранилась.

 

Глава XIII. Под коронками из белого металла…

В одной из предыдущих глав описан довольно сложный случай идентификации личности. Это вообще очень интересная тема, и я неоднократно к ней еще вернусь.

Что касается эксгумации, приведу сравнительно недавний случай, вызванный именно потребностью установления (уточнения) личности покойного.

В августе 1997 г. в районе села Мельниково в реке Оби нашли труп мужчины. Шегарский районный эксперт исследовал труп и установил причину смерти: утопление. В морг тело поступило с направлением местного участкового инспектора как опознанное — были указаны фамилия, имя, отчество покойного и возраст (не точно).

Эксперт, работая с «опознанным» трупом, описал предметы одежды, отметил отсутствие особых примет — рубцов, родинок, татуировок, старых переломов. Описывая зубы, указал: «Передние зубы на верхней челюсти под коронками из белого металла, все остальные зубы целы». В принципе, поскольку личность покойного известна, большего от эксперта и не требовалось. Труп был похоронен родственниками на кладбище села Победа.

Позднее выяснилось, что покойный гр-н Н. (житель села Кожевниково) был с друзьями на рыбалке и в нетрезвом состоянии утонул. Труп его по течению доплыл до села Мельниково.

Мать утонувшего, проживающая в центре России, узнав о гибели сына, почему-то засомневалась в том, что похоронили именно его, и написала заявление в прокуратуру Томской области с требованием точного установления личности. Проверка по ее заявлению была, естественно, поручена прокуратуре Шегарского района. Старший следователь прокуратуры привез мне материалы проверки. Изучая их, я понял, что официально труп никто не опознавал — протокола опознания в деле не было. Откуда участковый милиционер узнал фамилию, имя и отчество утопленника, тоже было не ясно.

Вместе со следователем приехал и эксперт С., который рассказал, что, поскольку труп был опознан, он не стал подробно описывать коронки на передних зубах, и дополнил, что эти коронки были «какими-то необычными». В материалах проверки имелись протоколы объяснений родственников, которые хоронили труп. По их словам, сомнений в личности покойного у них не было: труп пробыл в воде около 5 дней, был гнилостно изменен, но лицо покойного осталось вполне узнаваемым. Они также указали, что у покойного на передних верхних зубах были «самодельные» коронки.

Следователь после некоторых колебаний назначил эксгумацию трупа. В конце октября, по первому снежку, мы со следователем, экспертом С. и родственниками покойного приехали на кладбище села Победа. После извлечения гроба из могилы он был открыт. В гробу находился труп мужчины.

Мягкие ткани лица были сильно изменены гниением, частично отсутствовали, альвеолярные отростки верхней и нижней челюсти обнажены. Все передние верхние резцы (их 4) отсутствовали, на их месте находился мостовой протез. Но что это был за протез! Ничего подобного я никогда не видел. На клыках были одеты колечки из белого металла так, что концы клыков выступали из них. Спереди к ним припаяна горизонтальная пластинка шириной 0,5 см, толщиной 0,3 см, концы которой заходили за клыки с обеих сторон на 3–4 мм. К пластинке спереди припаяны 4 «резца» — кусочки аналогичной пластинки разной длины с неравномерными промежутками между ними. Их нижние концы были грубо обточены и очень отдаленно напоминали режущие кромки резцов. В целом эта конструкция производила устрашающее впечатление — трудно было представить, что подобными «зубами» можно было пользоваться по прямому назначению, и тем более носить их постоянно.

Без особого труда мне удалось снять мост с клыков. Родственники (старший брат покойного и его жена) твердо опознали протез. Брат рассказал, что покойный несколько лет работал на севере Томской области в леспромхозе, потерял там передние верхние зубы и какой-то «народный очумелец» сделал ему этот самый протез, надо полагать, из имевшихся подручных материалов. У меня было сильное искушение взять необычный протез для музея кафедры судебной медицины. Но следователь отдал его родственникам «на память».

Прямо на кладбище был составлен протокол опознания, в котором родственники прямо указали, что кустарный протез верхних резцов принадлежит именно гр-ну Н. Вопрос был исчерпан. Конечно, если бы эксперт при исследовании трупа подробно описал «протез», эксгумация не понадобилась. Кстати, все остальные зубы и на верхней, и на нижней челюсти действительно были целы.

 

Глава XIV. Ах, эти губки

Чего только не бывает в нашей экспертной практике.

В начале 1997 г. в Отдел сложных экспертиз БСМЭ из Транспортной прокуратуры поступил материал проверки по заявлению гр-ки Г. Она в октябре 1996 г. попросила врача-гинеколога Узловой железнодорожной больницы (потому и Транспортная прокуратура) сделать ей «косметическую» операцию — коррекцию малых половых губ, т. е. уменьшить их — убрать, по ее мнению, «лишнее».

Ничего особенно в этом нет, каждая женщина, по-моему, может распоряжаться своими половыми губами по своему усмотрению. Загвоздка была в том, что все это делалось в частном порядке, без всякой регистрации и оформления. Клиентка просто отдала деньги (по ее словам, большие) врачу из рук в руки. Это уже нехорошо. В своем заявлении в Транспортную прокуратуру Г. написала, что операцию ей делали амбулаторно, под каким-то «наркозом», от которого она чуть не умерла. И главное, гинеколог увлекся и вместе с малыми половыми губами удалил ей клитор. Гр-ка Г. требовала в своем заявлении привлечь врача-гинеколога к «суровой уголовной ответственности».

Следователь представила нам «медицинскую документацию». В декабре 1996 г. главный акушер-гинеколог УЗ вместе со специалистами соответствующей кафедры СГМУ осмотрели гр-ку Г. и написали, что «малые половые губы выступают слабо, клитор выступает на 0,3 см, основная часть его в глубине тканей в виде плотного тяжа, над ним нежные спайки».

В феврале 1997 г. они же, в несколько другом составе, написали почти то же самое: «… Отсутствует головка клитора, имеется рубец, тело клитора не обнаружено. Малые половые губы частично резецированы». Следователь принес нам «Заключение научно-консультативного отдела МЗ» за подписью главного акушера-гинеколога РФ. Там без всякого описания было просто сказано: «Состояние после коррекции малых половых губ, удаления клитора».

Все специалисты отмечали, что реконструктивная (восстановительная) операция не показана.

«Медицинская документация» была, во-первых, недостаточна и, во-вторых, противоречива. Для ответа на вопросы следователя: «Есть ли следы вмешательства в области наружных половых органов гр-ки Г., в чем они выражаются и повлекли ли они вред здоровью?» требовался повторный осмотр потерпевшей с участием специалиста-гинеколога.

Через следователя я пригласил «потерпевшую» на прием. В один прекрасный день в начале апреля 1997 г. ко мне в кабинет явилась целая компания — семья Г. в полном составе: папа, мама и две сестры. Клянусь, я до сих пор помню их. Все они были одного калибра — невысокие, плотненькие, белобрысенькие. Папа был типичный «чекист на пенсии», мама — «старый опытный педагог». Две сестренки (близнецы) около 30 лет были похожи друг на друга, как две копейки, даже одеты совершенно одинаково. До сих пор не знаю, которая из них которая (т. е. потерпевшая). В один, точнее, в четыре голоса с порога они заявили, что мне не доверяют и будут на меня жаловаться.

Я понедоумевал: за что бы это? И услышал, что «все врачи вообще сволочи, гады, заслуживают, как минимум, расстрела, и вообще — ворон ворону глаз не выклюет».

У меня на подобные случаи в заначке есть одна фишка: я говорю, что я не врач, а судебный медик. Это дает отсрочку на пару минут (контрагент обалдевает). Пока семейка приходила в себя, я поднял трубку и попросил доцента кафедры судебной медицины А.Д. Шнайдера договориться с известным профессором-гинекологом об осмотре гр-ки Г. Буквально через несколько минут А.Д. перезвонил мне и сказал, что профессор назначила прием на определенное время через неделю (раньше не получается). Я сообщил об этом кому-то из близнецов и, выслушав очередную порцию неприятностей, выпроводил всю компанию из кабинета.

Через неделю, когда я уже собрался в клинику, вдруг появился папа Г. и заявил, что осмотр не состоится, потому что у потерпевшей «месячные». При этом он проявил весьма обширные познания в деталях строения половой сферы своей дочери (или дочерей?). Пришлось позвонить профессору и извиниться. Визит был назначен ею на начало мая, уже после праздника.

Когда я объяснял ситуацию папе Г., в дверь вошли мама Г., а потом и обе дочери. На мои аргументы, что профессор не обязана приспосабливаться к чьим-то месячным, довелось выслушать учетверенный поток полунормативной лексики. Тем не менее встреча была назначена.

Солнечным майским утром я пришел к дверям институтской клиники, и вместе с тут же подошедшим А.Д. Шнайдером мы около часа ждали прихода «потерпевшей». Естественно, семейка явилась в полном составе. Мы вошли в главный корпус и стали подниматься в акушерскую клинику. Далее начался «цирк на льду».

В клинику «поперлась» (здесь я не утрирую) вся компания во главе с папой, который почему-то особенно громогласно настаивал на своем присутствии при гинекологическом осмотре дочери. Для меня клиники ТМИ со студенческих времен священны. Каюсь, единственный раз (и до и после) я сорвался. Отозвав папу в сторону, я негромко, но очень выразительно объяснил ему ситуацию. Только после этого он «отсеялся», и осмотр был произведен, слава Богу, в присутствии однополого контингента (не считая нас, конечно).

Осмотр показал, что на месте головки и тела клитора имеется небольшой неровный рубец. Малые половые губы после «косметической» операции ничего особенного из себя не представляли.

Помолясь, мы с А.Д. Шнайдером и профессором (не буду здесь ее называть) написали заключение, в котором отметили факт удаления части клитора и указали, что на функцию совокупления, зачатия и деторождения этот факт не влияет и вреда здоровью за собой не влечет. Что касается оргазма, это не наша компетенция. Кстати, свидетельствуемая в присутствии родителей и сестры не раз заявляла, что половой жизнью с мужчинами не живет и замуж не собирается.

Транспортный прокурор в возбуждении уголовного дела отказал. Через полгода он позвонил мне и посоветовал «сушить сухари» — семья Г. подала на нас со Шнайдером заявление в прокуратуру. Кроме предвзятости (самое мягкое), Г. обвинили нас в жестокости и «фашистских» методах воспрепятствования освидетельствованию потерпевшей. К счастью, нас не посадили. Семья Г. заявила гражданский иск Узловой больнице на очень крупную сумму (врач-гинеколог к этому времени слинял из Томска куда-то подальше).

Была назначена экспертиза (мы выполняли исследование). Перед экспертами поставили 10 вопросов. Эксперты во главе с профессором А.И. Осиповым написали буквально «диссертацию» о традициях удаления клитора и малых половых губ у женщин Ближнего Востока и Африки (в России и в Сибири — у скопцов), ссылаясь на огромное количество исторических и литературных источников (потому-то нас и не посадили).

Насколько мне известно, семья Г., не удовлетворенная отказом суда в иске, обратилась с жалобами в московские инстанции. Подай-то им Бог…

 

Глава XV. Наезд, которого не было

В первой части «Записок» есть глава об эксгумации, которой не было. Не по нашей вине.

Здесь речь пойдет об автонаезде, которого не было.

В селе Зоркальцево 1 августа 1997 года некто Г. решил съездить в магазин за сигаретами. Был воскресный день, и Г. перед этим выпил немного вина. После постройки объездной магистрали село Зоркальцево, которое раньше стояло «на бойком месте», стало тихим и движения автомобилей по главной улице почти не было. Не стало в селе и работников ГАИ. Местные жители поэтому позволяли себе ездить по селу поддатыми, что, конечно, их не украшает.

Купив сигареты, Г. поехал домой.

Скорость движения автомобиля «М-2141» не превышала 40 километров в час. Но что-то случилось с дросселем газа, мотор взревел, и водитель, от неожиданности свернув в кювет, проехал по нему метров 50 со скоростью 50–60 километров в час. Потом «ездец» опомнился, вернулся на шоссе, отрегулировал подачу топлива и поехал домой.

Казалось бы, инцидент исчерпан. Но только казалось. На лужайке, мимо которой по кювету промчался «Москвич», играли дети. Увидев едущую с ревом мотора машину, они, естественно, испугались и бросились прочь. При этом две девочки 10–12 лет столкнулись друг с другом и упали. Мать одной из девочек, М., в это время полола огород и, случайно подняв голову, увидела упавшую плачущую дочь и удаляющийся автомобиль.

Все! Контакт замкнулся! Мама решила, что дочь сбита машиной, и помчалась вызывать скорую помощь.

Пока «скорая» ехала из Тимирязевской ЦРБ, девочка и забыла уже о том, что падала. Тем не менее, узнав от мамы об «автонаезде», врач предложил отвезти ребенка в Томск. Мать отказалась, сославшись на знакомую бабку, которая «поправит» девочке голову. «Скорая» уехала.

На следующее утро родители привезли девочку в Детскую хирургическую больницу № 4 и настояли на госпитализации. Ребенок провел в больнице три недели с диагнозом «сотрясение головного мозга, гематома брюшной полости». Но это только начало истории.

По заявлению родителей в понедельник на «место ДТП» выехали сотрудники Томского районного отделения ГАИ. Составили протокол осмотра места происшествия и схему ДТП, на которой траектория движения незадачливого «Москвича» заезжала далеко на лужайку, было отмечено место «наезда» и даже место отбрасывания «потерпевшей» Юли М. Нашли свидетеля, который, идя по противоположной обочине, «видел, как из кювета на лужайку вылетел «Москвич» на скорости более 100 километров в час и сбил двух девочек». Возбудили проверку, а потом и уголовное дело по факту автонаезда на Юлю М. Расследование дела затянулось, и более года спустя материал поступил в Отдел сложных экспертиз БСМЭ.

В конце октября 1998 года, обсудив этот случай с доцентом А.Д. Шнайдером, большим специалистом по автотравме вообще, и по черепно-мозговой травме в частности, мы пришли к общему мнению, что с диагнозами многое неясно. Дело в том, что при поступлении Юли М. в ДХБ № 4 в истории болезни жалобы на потерю сознания после травмы, тошноту и рвоту на следующее утро были записаны «со слов матери». Сама девочка ни на что не жаловалась. Кроме того, в истории болезни имелся специальный бланк, в котором невропатолог подробнейшим образом должен отметить проявления черепно-мозговой травмы. В этом бланке было прямо написано: «Жалоб нет, ушибы головы отрицает, знаков приложения травмы и болезненности в области головы нет». Далее, в специальных графах абсолютно никаких проявлений сотрясения головного мозга отмечено не было. Нас восхитил диагноз: «Тем не менее, поскольку, со слов матери, накануне была потеря сознания и рвота, констатирую наличие сотрясения головного мозга» (!).

В течение трех недель состояние девочки оставалось хорошим. Правда, на третий день она пожаловалась на боль в левом подреберье. На коже здесь никаких следов не было — ни ссадин, ни кровоподтеков. Но поскольку речь шла об «автотравме», была сделана лапароскопия — исследование органов брюшной полости через небольшой прокол передней брюшной стенки. Ни крови в брюшной полости, ни повреждений внутренних органов не нашли. При ультразвуковом исследовании отметили слева некую «гематому» размером 2х3 см, но ее конкретная локализация не указывалась.

В конце августа девочку выписали из больницы. И началось ее «хождение по мукам»… Мама буквально затаскала ребенка по врачам, и к концу октября следующего года (когда дело поступило к нам) ее амбулаторная карта была толщиной с дышло.

Мы с А.Д. Шнайдером, сильно усомнившись в диагнозе сотрясения головного мозга, решили проконсультировать материал у ведущего специалиста СибГМУ нейрохирурга Г.С. Пахоменко. Вернувшись уже в конце рабочего дня к себе, я зашел в кабинет заведующего судебно-медицинской амбулаторией А.Г. Малофиенко, который проводил экспертизу Юли М. на предварительном этапе. Я сделал ему несколько замечаний и поделился нашим совместным со Шнайдером мнением. Я сказал, что случай нам ясен, осталось только проконсультировать его с Г.С. Пахоменко и сконструировать выводы. Это был профессиональный разговор, совершенно не предназначенный для посторонних ушей.

Не успел я зайти к себе в кабинет, как туда буквально ворвались мужчина и женщина лет 35 — родители М. Оказывается, они сидели зачем-то в коридоре амбулатории и слышали наш с Малофиенко разговор. Первым делом они заявили, что не допустят никакого «конструирования» выводов, будут жаловаться на меня куда угодно и вообще мне не доверяют. Попытался я им объяснить, что речь шла только лишь о стилистическом «конструировании» выводов и не более того, но тщетно…

Последовали жалобы на меня и начальнику Бюро, и в Управление здравоохранения. Пришлось писать объяснительные, которые, впрочем, начальство полностью удовлетворили. Я официально отказался от дальнейшего участия в экспертизе и передал материал начальнику Бюро. Поскольку дело было изучено мной во всех подробностях, позволю себе продолжить рассказ от первого лица.

Первоначально, еще в сентябре 1997 года, было назначено исследование по меддокументации. Эксперт амбулатории С., получив историю болезни Юли М., не проанализировала ее как следует и отнесла «сотрясение головного мозга» и «гематому» брюшной полости к категории легких телесных повреждений с кратковременным (до 21 дня) расстройством здоровья, которые «могли возникнуть при наезде легкового автомобиля».

Позднее, после возбуждения уголовного дела, была назначена экспертиза. Выполнял ее заведующий амбулаторией А.Г. Малофиенко, который обратил внимание на полное отсутствие клиники сотрясения головного мозга и неясность происхождения «гематомы» и не стал давать им судебно-медицинскую оценку (совершенно правильно). Мать девочки более года консультировала и «лечила» ее.

Узнав о выводах Малофиенко, родители М. в 1998 году обратились в некую частную «экспертную» фирму, которая по их заявлению выполнила «независимую» экспертизу. В качестве «экспертов» были привлечены ведущие специалисты-невропатологи Управления здравоохранения. Родители М. заплатили за «экспертизу» крупную сумму. Частично упомянув в произвольной форме известные нам медицинские документы, «эксперты» выдали на-гора «заключение» о том, что сотрясение головного мозга у Юли М., «вызвавшее длительное (более 300 дней) расстройство здоровья с посттравматической энцефалопатией», относится к категории «среднего вреда здоровью».

Полная туфта! Во-первых, экспертиза по заявлениям частных лиц УПК не предусмотрена. Во — вторых, «экспертная» фирма не имела и не имеет отношения к этому виду деятельности. В-третьих, специалисты УЗ не имеют статуса судмедэкспертов. В-четвертых, такого признака, как «расстройство здоровья более 300 дней», просто не существует. Ну и т. д.

Следователь ГАИ, очевидно, понимая все это, назначил еще одну экспертизу. Ее взялся выполнять (без ведома заведующего амбулаторией) молодой эксперт О., который единолично (!) опроверг и эксперта С., и своего заведующего. Он написал нечто удивительное: «Ушиб головного мозга (?!) легкой степени… относится к категории среднего вреда здоровью…».

Эксперты проанализировали материалы дела и пришли к выводу, что дорожно-транспортного происшествия… вообще не было. В самом деле, если бы «Москвич», даже на скорости 40 километров в час, хотя бы задел девочку, она получила бы тяжелейшие травмы, ну а при «наезде» — ударе в левую половину живота на скорости 60—100 километров в час — шансов выжить у нее не было вообще. Нелицеприятную оценку получили и две последние экспертизы.

Эксперт О. был уволен. Уголовное дело прекращено за отсутствием события преступления. Родители М., ознакомившись с выводами, первым делом «наехали» на упомянутую выше фирму и, пригрозив судом, заставили вернуть им деньги, уплаченные за «экспертизу». Потом недовольные тем, что их притязания рухнули, написали жалобы в областную и Генеральную прокуратуру.

Далее — молчание…

 

Глава XVI. Смерть на бегу

Еще не улеглись волнения после страшной трагедии 17 августа 1997 года, когда под рухнувшей крышей погибли 12 курсантов Томского училища связи. В начале октября у меня в кабинете раздался телефонный звонок. Звонили из военной прокуратуры — в училище связи еще один труп — и попросили выехать на место происшествия. К тому времени я выезжал на ОМП только в исключительных случаях.

Но это и был исключительный случай.

Вместе с сотрудниками военной прокуратуры мы приехали на улицу Никитина. В медпункте училища связи на носилках лежал труп курсанта С. — рослого парня астенического (худой и длинный) телосложения. Перед осмотром трупа меня ввели в курс дела.

Курсант С. в августе успешно поступил на первый курс училища. Ни на медицинской комиссии, ни позже на здоровье не жаловался, был весел, общителен — любимец взвода. В тот день, 5 октября, после подъема выполнялась обычная зарядка — серия упражнений и пробежка метров двести в быстром темпе. Форма одежды — обнажен сверху (закалка). Курсант С. пробежал быстрее всех два круга невеликой спортивной площадки и вдруг охнул, схватился за грудь, сошел с дистанции и присел на бордюр.

Когда к нему подбежал командир взвода, С. обмяк и упал, ударившись головой о гравий дорожки. Сокурсники на руках перенесли С. в медпункт, где дежурная медсестра сделала ему внутривенную инъекцию строфантина с глюкозой. Уже тогда ни пульса, ни давления не было. Врачи скорой помощи, приехавшие очень быстро, попытались сделать катетеризацию подключичной вены, но безуспешно — была констатирована смерть. При осмотре трупа я нашел небольшую ранку в левой лобной области ну и, конечно, следы медицинских инъекций…

При вскрытии трупа молодого человека я обнаружил, что сердце, имея обычные для его возраста размеры, сильно отличалось от нормы. Так, правая венечная (окружная) артерия, питающая правую половину сердца, имела вполне обычную ширину. Но вот левая… На протяжении 1 см от устья она тоже имела обычную, даже несколько большую ширину, но потом ее просвет уменьшался настолько резко, что мог пропустить разве что острие булавки. На остальном протяжении артерия имела обычный просвет, на ее гладкой внутренней оболочке были единичные очень мелкие «липоматозые пятна» — отложения холестерина. Клапанные кольца и сами клапаны сердца не изменены. Сосочковые мышцы левого желудочка имели обычную толщину, но необычную окраску — со стороны эндокарда пятнистые, желто-коричневые, с множеством мелких кровоизлияний. На разрезе мышца левого желудочка была белесоватой, с буро-коричневыми прослойками и мелкими кровоизлияниями. Также выглядели на разрезе и сосочковые мышцы левого желудочка. Никакой другой патологии я не нашел. По результатам судебно-гистологического исследования причина смерти С. была установлена как рецидивирующий (повторный) инфаркт левого желудочка сердца (!). До этого мне встречался случай инфаркта миокарда у мужчины 24 лет. Но чтобы инфаркт у 19-летнего?

Заключение я сдал, через некоторое время поступило постановление о назначении комиссионной экспертизы по факту смерти С.

Из материалов дела выяснилось, что С., житель одного из районов Новосибирской области, окончил среднюю школу и прошел предпризывную диспансеризацию в 1996 году. В школе он занимался многими видами спорта: настольным теннисом, бегом и даже… тяжелой атлетикой. Никаких жалоб на здоровье. Но во время медосмотра врачи обнаружили дефицит веса и дали отсрочку от призыва на полгода, а затем еще на полгода. Через год районная, а потом и областная призывные комиссии признали его годным к военной службе без ограничений. Такой же вывод сделала и медицинская комиссия Томского училища связи.

Среди вопросов, поставленных перед экспертами, был и такой: если С. страдал каким-либо заболеванием сердца, могло ли это заболевание быть выявлено при прохождении районной и областной медицинских комиссий?

Мы проанализировали все представленные медицинские документы, в том числе и электрокардиограммы С. за несколько лет. К анализу материала были привлечены ведущие специалисты Томского НИИ кардиологии. Вывод экспертов был следующим: С. страдал очень редким заболеванием (по данным Интернета 4-й случай в мире) — идиопатическим (врожденным) сужением устья левой венечной артерии. При этом больные редко доживают до совершеннолетия. То есть С. по сути не годился к службе в армии и должен был снят с учета — белый билет.

Анализ ЭКГ показал, что при очень внимательном их изучении можно было заметить ненормальное соотношение зубцов, что позволило бы заподозрить некую патологию и направить призывника на дополнительное обследование. Главное же заключалось в том, что у С. все ЭКГ делались в покое — без физической нагрузки! Стоило выполнить функционально нагруженную ЭКГ, и аномалии питания сердечной мышцы стали бы достаточно отчетливыми. Но до этого никто из околовоенных и военных врачей не додумался.

Был здесь и еще один трагический нюанс: мама С., медсестра, приложила максимум усилий, чтобы пристроить сына в престижное военное училище… Что тут можно сказать? Знал бы, где упадешь, соломки постелил…

 

Глава XVII. Труп в авоське

Вечером в начале марта 1979 года оперативная группа была направлена в одно из студенческих общежитий на площади Южной — в комнате обнаружен труп новорожденного ребенка. Поднимаемся на девятый этаж, заходим в комнату. Сидят четверо парней с непередаваемым выражением лиц — смесь растерянности и ужаса.

Преамбула. В то время холодильников в общежитиях практически не было, и студенты зимой хранили продукты (у кого что было), вывешивая их в авоськах на улицу — в форточки. Парни из этой комнаты (впрочем, не только они) повадились таскать продукты с нижних этажей при помощи импровизированной «кошки» на длинной веревке. В тот вечер они с какого-то из нижних этажей стащили картонную коробку, довольно увесистую. Предвкушая богатую добычу, открыли коробку. Сверху в ней лежали замерзшая колбаса, пакет сливочного масла и несколько кусков сала. На дне находилось что-то, завернутое в белую тряпку. Тряпку (простыню) развернули и увидели скорченный, замерзший трупик младенца вместе с пуповиной и плацентой. Вне себя от страха, студенты позвонили в милицию.

Я осмотрел трупик, насколько это было возможно: новорожденный мальчик без каких-либо внешних повреждений и признаков гниения. Полное и сильное промерзание тканей говорило о том, что ребенок был вывешен за окно в холодное время. Это могло случиться и в ноябре-декабре, и в январе-феврале.

Студенты, конечно, родить ребенка без божьей помощи не могли. Вместе со следователем и оперативником мы отправились вниз по этажам. Комендант общежития объяснила, что по этой вертикали только на шестом этаже живут девушки. Нашли нужную комнату, заходим. В комнате занимается одна (из четырех) студентка. Следователь осторожно начинает расспрашивать ее, не рожала ли она или кто-нибудь из ее подруг? Девушка, покраснев до слез, категорически отрицала как свою беременность, так и беременность соседок по комнате. Вскоре пришла вторая студентка, которая также все отрицала. Наконец, появилась третья. Увидев с порога милицейскую форму, она упала в обморок.

После того как я привел ее в чувство, она без всяких вопросов все рассказала. История вполне обычная. Еще в прошлом учебном году она забеременела от однокурсника. Беременность свою скрыла и от родителей, к которым ездила на каникулы, и от подруг (что несколько сомнительно). В конце ноября прошлого года, почувствовав приближение родов, она не пошла на занятия и, оставшись одна, родила живого мальчика. Через несколько минут она утопила его в ведре с водой (потом это подтвердилось при вскрытии), завернула ребенка в простыню и навела порядок в комнате. Труп она хотела, по ее словам, выбросить с обрыва в Лагерном саду, но, ослабев после родов, не смогла этого сделать. Спрятала страшный сверток на дно коробки с продуктами и вывесила в авоське за окно. Потом она не раз собиралась исполнить свое намерение, но все как-то некогда было — то сессия, то танцы, то еще что-нибудь… Соседки по комнате так и не добрались до дна коробки и ничего не подозревали.

Вскрытие трупа показало, что ребенок был доношенным, живорожденным, дышавшим, жизнеспособным. Плавательная проба Галена была положительной — плавали не только оба легких вместе с сердцем, но и отдельные легкие, доли легких и мелкие их кусочки. Желудок был заполнен воздухом и плавал в воде (проба Бреслау). Это значит, что ребенок прожил около 15 минут, что совпадало с показаниями матери. Были найдены и признаки смерти от утопления в воде.

Матери, по постановлению следователя, провели ретроспективную судебно-психиатрическую экспертизу, которая установила, что у нее развился послеродовой психоз. Это острое реактивное состояние, сейчас его называют острой реакцией на стресс, которая часто встречается при криминальных (тайных) родах. Представьте себе состояние женщины: она рожает тайком, без всякой помощи, боясь быть обнаруженной; схватки, боли, кровь… При этом женщины часто (хотя и не всегда) теряют способность адекватно реагировать на появление ребенка и убивают его. Установление этого диагноза (его еще нужно доказать!) освобождает женщину от уголовной ответственности за убийство ребенка, совершенное в состоянии аффекта.

В нашей (и в моей практике) много подобных случаев. Вот несколько из них.

В 1981 году из села Кривошеино следователь привез в Отделение медицинской криминалистики мешок с золой. Незадолго до этого в Кривошеино молодая женщина родила дома ребенка, убила его и сожгла в русской печке. Следователя интересовало, имеются ли в золе, которую выгребли из печки, кости новорожденного ребенка, и если имеются, то каков его внутриутробный возраст. Экспертизу поручили мне. Обычный мешок из грубой ткани был заполнен золой, весил килограммов 15.

Здесь необходимо примечание: у новорожденного доношенного ребенка (внутриутробный возраст 39–40 недель, или 9 лунных месяцев), собственно, и костей-то еще почти нет. Есть ядра, зоны и участки окостенения и хрящи, которые окостеневают уже после рождения. Полностью окостенение завершается годам к 25. При сжигании трупа ребенка мягкие ткани и хрящи быстро уничтожаются пламенем, но ядра окостенения могут сохраниться.

Мне пришлось содержимое мешка небольшими порциями высыпать на поддон и удалять все лишнее. Чего там только не было! И угли, и шлак, и оплавленные стекляшки, и обугленные кости (домашних животных и рыб). Все это отбрасывалось как мусор. На поддоне я оставлял только собственно золу, которую и исследовал очень тщательно. Моей первой находкой была эмалевая коронка одного из верхних (молочных) резцов. Она было светлосерого цвета, очень маленькая и даже на вид хрупкая. Ее нельзя было брать ни руками, ни пинцетом — рассыплется. Пришлось извлекать ее из золы смоченной в воде кисточкой.

Даже если бы я больше ничего не нашел, одной этой коронки было достаточно для подтверждения факта, что в печке сожжен труп ребенка. Но я продолжал поиски, пока не перебрал весь мешок. Это отняло у меня больше недели, но игра стоила свеч! Я нашел почти весь «скелет» новорожденного. Из 20 коронок молочных зубов — 18; зоны окостенения фрагментов черепа — чешуи и пирамиды височных костей, участки чешуи лобных, теменных и затылочной костей, участки нижней челюсти; ядра окостенения грудины, тел почти всех позвонков и их поперечные отростки, ядра окостенения костей таза и диафизы бедренных и плечевых костей. Не удалось найти только кости предплечий, кистей рук и стоп. Все косточки были обуглены до серого каления, легкие и очень хрупкие. Я извлекал их из золы мокрой кисточкой и помещал в анатомическом порядке на мокрую эмульсию засвеченной (черной) рентгеновской пленки, к которой они и прилипали. Весь этот «набор-конструктор» я потом сфотографировал. И правильно сделал, потому что через несколько дней косточки буквально рассыпались и превратились в пыль. Одну из фотографий с кратким описанием обстоятельств дела я поместил в музей кафедры судебной медицины.

В музее кафедры нормальной анатомии есть великолепный набор ядер окостенения плодов любого возраста. Первые из них появляются при сроке беременности около 3 месяцев. Сравнивая свои находки с музейным материалом, я убедился, что ядра и зоны окостенения полностью соответствуют возрасту плода 39–40 недель, т. е. доношенному ребенку. Пол ребенка определить было невозможно — морфологической разницы в этом возрасте нет, а половой хроматин вместе со всей органикой уничтожило пламя.

Судебно-психиатрическая экспертиза установила, что женщина убила ребенка в состоянии послеродового психоза.

В том же году в милицию поступило анонимное письмо: некая дама, живущая в частном секторе на Черемошниках, тайно родила ребенка, убила его и закопала в погребе. Вместе с оперативной группой я выехал по адресу, указанному в письме. Обычно анонимки не рассматриваются, но здесь речь шла об убийстве.

Хозяйка дома, незамужняя женщина лет 35, категорически отрицала беременность и рождение ребенка. Она быстро «угадала» автора анонимки — это была ее соседка такого же возраста, у которой она отбила кавалера. Потом эта догадка подтвердилась. В присутствии понятых оперативники вскрыли пол в погребе и под слоем земли на глубине около 50 сантиметров нашли полиэтиленовый пакет с черной бесструктурной массой, в которой находились косточки (см. выше) новорожденного ребенка. Это были все ребра, ядра окостенения грудины и позвонков, костей таза, верхних конечностей и бедер. Ни головки, ни голеней и стоп не было. Сразу после осмотра находки женщина созналась, что действительно прошлым летом (осмотр мы проводили в феврале) родила живого ребенка, отрезала ему (живому!) голову и ножки, которые выбросила на помойку. Туловище закопала в погребе. Женщина вела себя очень спокойно, ни в чем не раскаивалась. На вопрос следователя, зачем она убила ребенка, ответила:

— Аборт сделать опоздала, а ребенок был совершенно не нужен.

Отца ребенка назвать отказалась. Женщина была арестована и в ходе следствия подвергнута стационарной судебно-психиатрической экспертизе, которая установила ее полную вменяемость по отношению к содеянному. Женщина была осуждена за детоубийство.

Спустя несколько лет произошел случай, подобный тому, что описан в этой главе первым. Студентка одного из томских техникумов родила ребенка в туалете общежития и убила его. Здесь необычен способ убийства — мать нанесла ребенку браншами обычных бытовых ножниц огромное количество колотых и колото-резаных ран на лице, шее и туловище (мы так и не смогли подсчитать их точное количество). Уже сам способ убийства и количество повреждений наводили на мысль о невменяемости женщины, что впоследствии и подтвердилось при экспертизе. С разрешения следствия труп ребенка с повреждениями был зафиксирован в специальном растворе и помещен в музей кафедры судебной медицины.

 

Глава XVIII. Дела врачебные

Неразборчивость врачебного почерка вошла в поговорку. Этому есть реальные и печальные объяснения. Пожалуй, никому из специалистов (кроме судей) не приходится так много писать. Причем писать быстро и в совершенно неподходящей для этого обстановке — в приемном покое, в машине скорой помощи, на улице и т. п. И не просто писать, а объективно констатировать состояние пациентов.

Во всем цивилизованном мире врачи освобождены от тягостной обязанности заполнять истории болезней — это делают средние медработники под диктовку врача. Технически это может быть организовано по-разному: или врач диктует в микрофон медсестре, сидящей в специальном кабинете, или наговаривает на диктофон, с которого потом медсестра переписывает информацию. И только у нас врачи обязаны делать записи собственноручно.

Говорю это с полной ответственностью, потому что через меня проходит огромное количество так называемых «врачебных дел».

В 1983 году, когда я проходил усовершенствование в 1-м Московском медицинском институте, тогдашний заведующий кафедрой судебной медицины, он же Главный судебно-медицинский эксперт СССР А.П. Громов в беседе с нами, курсантами, привел следующие цифры (не называя абсолютных): из каждых ста уголовных дел, возбужденных против медицинских работников, до суда доходило 5 процентов. Из всех дел, дошедших до суда, обвинительными приговорами заканчивались те же 5 процентов.

Прошло около 20 лет. Недавно я получил статью начальника Московского городского бюро на эту тему и, не особенно удивившись, прочитал, что это соотношение осталось прежним.

Нас тогда (в 1983 году) прежде всего интересовали случаи привлечения к уголовной ответственности наших коллег — судмедэкспертов. Громов привел нам запомнившийся (единственный!) пример.

В Краснодарском крае работал штатный районный судмедэксперт со стажем около 10 лет и хорошей репутацией. В райцентре (большая станица) произошел инцидент: двое соседей, старые друзья и собутыльники, на досуге хорошо выпили и один из них случайно застрелил другого из охотничьего ружья. Стрелка арестовали, труп погибшего отправили в морг. На следующий день вдова пришла к эксперту и попросила написать, что ее погибший так нелепо муж был трезв. Причина заключалась в том, что он был застрахован. В то время состояние алкогольного опьянения на страховой сумме ставило крест. А у погибшего было пятеро детей. Врач заявил вдове, что никаких проблем не будет, надо только, чтобы она заплатила ему 500 рублей — сумма для начала восьмидесятых годов солидная. Вдова, работавшая в полеводческой бригаде, таких денег, конечно, не имела. И пошла она по станице деньги занимать, простодушно объясняя — для чего. Деревня есть деревня. Женщину пригласили в ОБХСС, припугнули статьей за дачу взятки, вручили специально помеченные купюры и отправили к эксперту. Она отдала деньги и получила заверения в том, что ее муж погиб трезвым. Следом в кабинет врача вошли оперативники и обнаружили в ящике стола те самые меченые купюры. Как ни отпирался глупый эксперт, факт взятки был доказан и он получил реальный срок.

В главе «Трагедия в Напасе» я привел случай осуждения врача-эксперта за заведомо ложное заключение. Там не было никакого материального интереса, а просто неопытность нештатного специалиста.

Вообще говоря, «врачебные дела» — это особая тема, заслуживающая отдельной книги, над которой сейчас я работаю.

Через наш Отдел сложных экспертиз ежегодно проходят десятки так называемых врачебных экспертиз, причем их количество постоянно увеличивается. Среди них есть и экспертизы по уголовным делам, но большинство — по гражданским искам к лечебным учреждениям в связи с неправильным лечением.

Ситуации настолько многообразны, что (повторюсь) заслуживают отдельного разговора. Замечу только, что в абсолютном большинстве случаев претензии пациентов или их родственников к врачам бывают необоснованными.

В качестве примера могу привести одну экспертизу, которая этого заслуживает.

В 1974 г. некто Н. на производстве получил тяжелейшую травму — на него свалилась чугунная болванка. Открытые переломы черепа, ушиб головного мозга, переломы ребер, разрывы кишечника. Врачи собирали его буквально по кусочкам. Собрали… После закономерного перитонита развилась спаечная болезнь, непроходимость кишечника, что потребовало еще нескольких операций.

В итоге жизнь пострадавшего была спасена, он получил инвалидность 1-й группы.

Прошло 14 (!) лет. Н. почему-то решил, что врачи спасали его как-то некачественно, и заявил гражданский иск сразу ко всем больницам, где его лечили (слава Богу, хоть СибГМУ тут не был замешан).

Судья вынес определение о назначении экспертизы и поставил 12 вопросов по 11 (!) лечебным учреждениям — о правильности диагностики и лечения, показанности операций и т. п.

Я получил гражданское дело «голым» — с одним определением суда. Звоню судье, что необходимы подлинники всей медицинской документации — истории болезни, данные обследований. По гражданским делам стороны имеют право сами представлять доказательства. С моей подачи судья снабдил Н. пачкой запросов в ЛПУ, и он почти два года таскал мне эту документацию буквально мешками. Пришлось даже выделить отсек в шкафу — в сейф это просто не вмещалось.

Наконец, вроде принес все.

Экспертиза была поручена конкретному исполнителю. Пришлось привлечь высококвалифицированных специалистов Сиб-ГМУ — профессоров и доцентов различных специальностей.

Сам процесс изучения материалов занял около трех месяцев.

Исследование было изложено примерно на 70 страницах, выводы (ответы на вопросы суда по каждой больнице) — на 30.

Я в этой экспертизе участия не принимал.

Специалисты пришли к заключению, что лечение пострадавшего Н. на всех этапах было правильным, проводилось по жизненным показаниям и было направлено на спасение его жизни и восстановление функций организма.

Н. был страшно возмущен результатами экспертизы, написал жалобы в областную и Генеральную прокуратуру РФ. Реакция прокуратур оказалась адекватной.

Нас, экспертов, часто обвиняют в приверженности к корпоративной морали, дескать, врач врачу глаз не выклюет. Это накладывает особую ответственность и заставляет подходить к врачебным делам со всей скрупулезностью.

Врачебный мир тесен, и порой бывает невозможно соблюсти принцип незаинтересованности специалистов в исходе экспертизы.

Вспоминается случай, когда в связи с «некачественно» проведенной операцией коррекции близорукости больной потерял зрение на один глаз. Получив определение суда, я изучил материалы гражданского дела и убедился, что в лечении и консультировании истца принимали участие буквально все офтальмологи Томска — от участкового врача, до специалистов областного диспансера и кафедры глазных болезней СибГМУ.

В подобных случаях (а их бывает 2–3 в год, по разным специальностям, естественно) я рекомендую направлять материал в иногороднее бюро судмедэкспертизы — для пущей объективности.

Вообще, есть у меня крамольная мысль: врачебными делами должна заниматься не судебно-медицинская экспертиза (у нас и других забот хватает), а независимый медицинский совет на уровне региона или даже всей Российской Федерации. Это не я придумал — подобная система существует, например, в Германии.

1985 год. Слева направо: Ю.Н. Бунин и В.П. Десятов

Проза жизни: Ю.Н. Бунин, А.И. Осипов, Ф.Ф. Сакс и В.П. Десятов на картошке

 

Глава XIX. Гаражная любовь, или Сага об угарном газе

Как говорил Воланд: «Москвичи обычные люди, вот только квартирный вопрос их испортил…». Надо ли добавлять, что это изречение относится не только к москвичам.

В славное советское время одной из главных проблем было — где заниматься сексом, которого у нас «не было».

Вот и занимались где придется… Особенно в нетеплое время года. Наиболее распространенным был секс в гаражах. В 1970— 80-х годах, да и, пожалуй, до середины 1990-х, случаи смерти любовников в гараже исчислялись десятками! Немало было и случаев смерти водителей в гараже.

От чего же погибали люди?

От отравления угарным газом.

Угарный газ — СО (окись углерода) — обладает коварным свойством: его химическое сродство с гемоглобином крови в 300–800 раз (по данным разных авторов) превышает сродство с кислородом!

При вдыхании угарный газ, соединяясь с гемоглобином, очень быстро блокирует тканевый газообмен, что и приводит к смерти.

Этот же механизм действует и при пожарах, и при неправильной топке печей (угорание).

СО является основным токсическим компонентом выхлопных газов автомобиля, хотя в этих газах есть еще много всякой пакости — свинец, например. Но именно угарный газ действует молниеносно.

Вот типичный случай из практики тех лет. Молодой мужчина летом ремонтировал в гараже «Москвич-408». Одна створка гаражной двери была закрыта, вторая приоткрыта. Жена пришла позвать мужа обедать (гараж был рядом с домом). Муж попросил принести горячей воды — нужно было промыть какую-то деталь. Жена пошла за водой, а муж завел мотор автомобиля. Придя с горячей водой через 5 минут, жена нашла мужа уже мертвым! В замкнутом непроветриваемом пространстве гаража выхлопные газы старого автомобиля очень быстро достигли токсической (смертельной) концентрации.

Еще чаще водители погибали, оставаясь в гараже ночевать после принятия спиртного. Не осознавая опасности, они заводили мотор, чтобы согреться, и очень быстро задыхались.

Но глава посвящена «гаражной любви», о ней и пойдет речь дальше.

Мне приходилось множество раз выезжать на поднятие «парных» трупов в гаражах. Почти всегда картина была типичной: закрытая изнутри дверь — ее часто приходилось взламывать, трупы мужчины и женщины в салоне автомобиля в различных позах и в разной степени обнаженности (включите фантазию), ключ зажигания в положении «Запуск», бензин на нуле… В салоне или на капоте автомобиля — недопитые бутылки спиртного и закуска… И характерные признаки отравления угарным газом — розовая кожа и ярко-розовый цвет трупных пятен.

При вскрытии эксперты находят жидкую кровь алого цвета, полнокровие правой половины сердца, мелкие кровоизлияния на поверхности сердца и легких — признаки быстро наступившей асфиксической смерти. При судебно-химическом исследовании в крови трупов обнаруживается концентрация карбоксигемоглобина (НbО) не менее 50 процентов.

Мне запомнились два типа реакции родственников на «гаражную смерть» — они неоднократно повторялись.

Муж, сказав жене, что уедет на два дня в командировку, на самом деле пригласил любовницу в гараж со всеми вытекающими отсюда последствиями (см. выше). Когда и через неделю муж не вернулся из «командировки», жена открыла гараж запасным ключом и обнаружила в машине сладкую парочку. Пока мы описывали трупы, вдова очень громко характеризовала покойного мужа. При этом слова «старый козел» были наиболее мягкими…

Молодой человек 25 лет жил с родителями в однокомнатной квартире. Собирался жениться, но пообщаться с невестой, кроме как в гараже, было негде. В итоге «они жили недолго, но счастливо и умерли в один день». Мать во время осмотра трупов, рыдая, кричала: «Да сынок ты мой, Ванечка! Да сказал бы ты нам, что вам е…ся негде!!! Да ушли бы мы с отцом хоть в кино, хоть к сестре ночевать!!!». Квартирный вопрос, однако…

Во времена перестройки и дикого рынка возможностей для секса стало больше, и острота «гаражной» проблемы несколько снизилась. Но и сейчас подобные случаи встречаются иногда.

Чтобы не начинать новую главу, приведу два случая в тему — оба из 1970-х годов.

1972 год. Я уже в отпуске — подписан приказ, куплены билеты на самолет в Алма-Ату на завтра, жду зарплату и отпускные, их должны выдать после обеда. Сижу скучаю. Приезжает опергруппа — труп на Черемошниках. Дежурный эксперт куда-то пропал. Делать мне все равно нечего — поехали. Труп несложный, описали, отправили в морг. По рации сообщение: в Речпорту два трупа, возможно, криминал. Посмотрел на часы: время есть, поехали.

В Речпорту на рейде стояла здоровенная баржа с гравием. Дня три назад к ней пришвартовался крытый (и крутой по тем временам) катер. И все стоит и стоит, не подавая признаков отплытия. Догадались заглянуть внутрь и увидели там два трупа.

С оперативным дежурным УВД Николаем Дмитриевичем Першиным и оперативником мы сели в первую попавшуюся на берегу дюралевую лодку и поплыли к катеру — метров сто пятьдесят от берега. Греб, конечно, опер. Картина Репина «Приплыли». Катер со стационарным мотором по тем временам был действительно «крутым». Мы с Першиным взошли на палубу, открыли фонарь и заглянули внутрь. Зрелище было еще то!

В салоне катера сиденья были убраны, пол застелен дорогим ковром. На ковре имели место два трупа. Молодая женщина, совершенно обнаженная, застыла в коленно-локтевом положении у правого борта каюты. Рядом с ней лежал труп мужчины (владельца катера), на вид около 50 лет, тоже голый, со спущенными до колен «семейными» трусами. У левого борта стояли две бутылки очень дорогого коньяка (пустые) и две большие рюмки. На тарелках покрытые плесенью фрукты: яблоки, апельсины, ананас. Створки моторного отсека были открыты в салон. Бензиновый бак совершенно пуст.

Ситуация понятна — любовники выпили и, забывшись, задохнулись выхлопными газами работающего мотора. Возможно, тут повлияло направление ветра, задувавшего выхлоп именно в салон катера.

Тем временем опер доложил, что лодка, на которой мы приплыли, немножко дырявая и тонет… Майор Першин выскочил на палубу катера и заорал:

— Спасите!

Толпа на берегу во главе с начальником рейда никак не отреагировала.

Першин приказал оперу вычерпывать воду из лодки форменной фуражкой (больше просто ничего не было), отцепил катер от баржи, привязал к лодке и мы поплыли к берегу. Вот картинка: опер вычерпывает воду из лодки фуражкой, мы с Першиным лихорадочно гребем и тянем за собой катер, лодка постепенно погружается, на берегу балдеет местное население… Когда мы догребли до берега, вода в лодке была нам уже почти по колено.

Ступив на твердую землю, я посмотрел на часы и ужаснулся: двадцать минут второго! Я знал, что кассир выдает деньги только до двух часов. А завтра нерабочая суббота, у меня билеты на самолет, жена в отпуске по уходу за ребенком — с чем же я в отпуск-то полечу?!

Спасло меня стечение обстоятельств и некоторое нахальство. Начальник следственного управления УВД, который прибыл на ЧП и убедился, что ничего криминального нет, поехал обратно. Мы с ним были знакомы по службе, но очень отдаленно. Я в отчаяньи плюхнулся на заднее сиденье отъезжающей «Волги». Полковник в гневе обернулся и спросил:

— В чем дело?!

Когда я объяснил ему ситуацию, он дико захохотал и приказал водителю включить мигалку, сирену и гнать. Более того, он связался по рации с Першиным, приказал ему отвезти трупы в морг и там их описать.

Мы успели буквально минута в минуту. Я получил зарплату и отпускные, и на следующий день мы с женой и маленьким сыном улетели в Алма-Ату.

Вернувшись из отпуска, я, естественно, поинтересовался результатами экспертизы трупов. Как я и ожидал, в крови была обнаружена смертельная концентрация карбоксигемоглобина — 75 и 80 процентов. Кроме того, был найден и алкоголь — более 4 промилле у обоих.

Здесь есть одна тонкость (для специалистов). Мы знаем, что смерть наступает уже при концентрации 40–50 процентов карбоксигемоглобина в крови. А тут 75 и 80 процентов!

Тонкость в том и заключается, что алкоголь в крови (опьянение) как бы протектирует (предохраняет) от угара!

Вот пример.

В пригородном селе большая компания отмечала чей-то юбилей. Вино (в смысле водка) лилось рекой. Все были очень пьяны, кроме маленьких детей и бабушки-мусульманки, которой пить не позволял обычай. Взрослые мужики и женщины (мусульмане тоже) обычай проигнорировали. После застолья все улеглись спать. Вьюшку у печки никто не удосужился проверить.

В итоге утром соседи обнаружили в доме четыре трупа — бабушки и троих детей (не употребляли алкоголь), и восемь полуживых особей обоего пола. По скорой помощи всех пострадавших увезли в дежурный стационар. Все они выжили, но с различными последствиями. Шесть человек отделались легким испугом в реанимации, а двое до сих пор оттягиваются в психиатрической больнице. Надо полагать, индивидуальные особенности.

Совершенно уникальный случай, тоже связанный с любовью в гараже, правда без угарного газа. В середине марта, когда днем на припеке уже тепло, а вечером и ночью сильно подмораживает, оперативную группу вызвали в поселок Светлый. Это поселок городского типа недалеко от Томска. На задах, метрах в трехстах от микрорайона, гаражный массив. Именно туда мы и приехали.

Преамбула. У жителя Светлого жена уехала в командировку. Не долго думая, он пригласил к себе в гараж (домой побоялся — соседи, знакомые и т. п.) известную всему поселку женщину легкого поведения (в то время термин «проститутка» не практиковался). Пообщались в гараже, выпили, но показалось мало… Мужик не нашел ничего лучшего, как предложить подруге сбегать за спиртным (лентяй, однако). При этом он дал ей солидную сумму на выпивку и закуску и ключи от гаража, чтобы она закрыла его снаружи на случай появления жены (перестраховщик, однако). Дама закрыла кавалера снаружи на очень солидный замок и побежала в магазин. Отоварившись, пошла в гараж, но тут ее перехватили другие клиенты, тем более не с пустыми руками… Она забурилась в одну из квартир в многоэтажке и… совершенно забыла о хахале в гараже.

Прошло три дня. Жена приехала из командировки и, не найдя мужа дома, пошла в гараж. Двери были закрыты, на стук никто не откликался. Женщина обратилась к другу мужа (сосед по гаражу), у которого имелся запасной ключ. Открыли дверь.

Далее приступаю я. В гараже стоял бывший «Москвич». Смотреть на него было страшно: все стекла выбиты, крыша, капоты, крылья и двери искорежены. По сторонам валялись остатки сидений — тряпки, набивка, пружины и т. п. Двери гаража изнутри были жестоко порублены — металлическая обивка сорвана почти полностью, дерево (доски толщиной 40 мм) прорублено насквозь. У дверей на полу лежал обычный топор с зазубренным и смятым лезвием. Тут же лежал и окоченевший труп хозяина гаража. Он был почти обнажен — в одних трусах. Остальная одежда, изорванная в клочья, валялась по всему гаражу. Мы нашли пустые бутылки из-под водки и вина, несколько грубо вскрытых консервных банок. На теле было множество ссадин и мелких ран, трупные пятна имели характерный для общего переохлаждения организма розоватый оттенок.

Ситуация была ясна: отправив свою шалаву за водкой, несчастный кавалер не дождался ее и, пытаясь выбраться из гаража, начал рубить двери. Гараж не отапливаемый. Замерзая, мужчина использовал все варианты: пытался зажечь щепки от дверей (рискуя задохнуться), вскрыл и съел консервы. Потом наступило так называемое «неадекватное состояние», которое я при смерти от переохлаждения наблюдал неоднократно: человек разделся почти догола и, ослабев, зачах на полу гаража.

Жена покойного посмотрела на все это, плюнула и ушла… Самое забавное (и печальное), что оперативные работники нашли «подругу» покойного, которая, совершенно позабыв о своем «друге», четвертый день пьянствовала в одной из квартир поселка Светлый. Когда ее задержали, она, что называется, лыка не вязала и ничего не могла понять. В кармане ее курточки были найдены ключи от гаража.

 

Глава XX. Ночной мотоциклист

В 1970-80-х годах был популярен анекдот: «Заведующий городской травматологией звонит вечером в магазин спорттоваров:

— Вы сегодня сколько мотоциклов продали?

Завмаг отвечает:

— Двенадцать.

— Так… Значит, двое еще где-то ездят!».

Сейчас эта проблема как-то рассосалась: и мотоциклы дороги, да и бензин тоже, а в те времена мотоциклисты были буквально бедствием для ГАИ.

Большинство мотоциклистов — молодые люди, нередко подростки, не давали себе труда даже получить права и гоняли по городу и окрестностям как Бог на душу положит. Сотрудники ГАИ, да и просто милиционеры, поддавшись извечному рефлексу погони, пытались их задержать, что несколько раз заканчивалось трагически: погибал или мотоциклист, или, что еще страшнее, совершенно непричастный человек — случайный прохожий.

Дело дошло до того, что тогдашний начальник УВД отдал распоряжение (неофициальное, конечно) мотоциклистов не ловить! Черт с ними, пускай убегают, зачем лишние трупы на нашу голову.

Помню два случая того периода.

Парень 17 лет отлично окончил 10 — й класс и готовился отметить свой 18 — й день рождения. Счастливые родители подарили сыну давно обещанную «Яву-350», по тем временам мотоцикл крутейший.

Счастливчик, с трудом отбыв застольную повинность с родителями и одноклассниками (не без бокала шампанского), дрожа от нетерпения, сел на новенький мотоцикл (естественно, без номеров), усадил свою подружку и под бурные аплодисменты отправился прокатиться вокруг квартала.

По себе знаю, что, когда у тебя в руке «газ», мотор поет и ты летишь, о правилах дорожного движения как-то не вспоминается.

Юноша выехал на магистраль и помчался к площади Южной. И тут, как на грех, патруль ГАИ… Мотоциклист, конечно, не остановился, промчался несколько раз вокруг всем известной клумбы и снова выскочил на площадь. Деваться было некуда, и он направил мотоцикл на только что построенную, но еще не открытую дорогу в сторону Богашево. Въезд был перекрыт шлагбаумом с «кирпичом», но мог ли символический «кирпич» остановить джигита? Все бы ничего, но на неосвещенной (не принятой в эксплуатацию) трассе дорожники оставили здоровенный асфальтовый каток… Вот в него-то «на всем скаку» и врезался мотоциклист.

Я выезжал на это происшествие.

Мотоцикл ударился в одно из больших задних колес катка и вместе с водителем буквально размазался об него. Девушку-пассажирку выбросило с сиденья, она перелетела через каток, метров через двадцать ударилась об асфальт и разбилась насмерть.

Во втором случае речь пойдет не о новичке. Некий мото-ас буквально забодал ГАИ своими подвигами — летал по городу, нарушая все мыслимые и немыслимые правила дорожного движения. Поймать его никак не удавалось. Однажды ночью он привлек внимание ДПС и, убегая, направился в центр города. Будучи довольно опытным мотоциклистом и хорошо зная всякие закоулки, он от души помотал патруль по центру. Наконец, вызвав подкрепление, его «выдавили» на площадь Ленина. Огибая памятник основоположнику, наш герой (а был он изрядно выпивши) не вписался в поворот и врезался в стоящий на площади асфальтоукладочный комбайн.

Я выезжал на это происшествие.

Мотоцикл врезался в поддон для асфальтобетонной смеси, седока выбросило вперед и вверх, и он вдребезги разбился о пульт управления.

Был в нашей практике и еще один мотоциклетный случай.

В июле 1993 года, под вечер, двое молодых парней катались на мотоцикле «Ява-350». Оба были трезвы, но нарушили одно из правил — ехали без шлемов. Сотрудники РОВД (отнюдь не ГАИ), увидев это безобразие, попытались остановить ездоков (зачем?). По «матюгальнику» из патрульной машины они приказали остановиться.

Не тут-то было. Мотоциклист, прекрасно ориентировавшийся в родном районе, свернул в переулок, за углом высадил пассажира и решил поиграть с ментами. Сотрудников милиции, очевидно, захватила стихия погони: повода для задержания мотоциклиста просто не было. В конце концов, вызвав подкрепление (а события происходили вокруг РОВД), мотоциклиста N. загнали на кочковатый пустырь. Здесь он, уворачиваясь от преследования, проехал вплотную от сотрудника милиции, который пытался его задержать. Лейтенант потерял равновесие и упал. Все те, кто догонял мотоциклиста, решили, что он сбил сотрудника милиции. И тут шутки кончились.

Один из инспекторов выхватил пистолет и дважды выстрелил вслед уезжающему «хулигану».

Мотоцикл завилял, потерял равновесие и упал.

Водителя мотоцикла с огнестрельным ранением грудной клетки скорая помощь доставила в городскую больницу № 1, где он, не приходя в сознание, скончался.

При вскрытии трупа было установлено, что пуля табельного ПМ попала мотоциклисту в спину слева на уровне нижнего угла лопатки, пробила 6-е ребро, левое легкое, повредила левую ключицу на границе наружной и средней трети, после чего резко повернула вправо и вверх и застряла под кожей передней поверхности шеи чуть выше верхнего края щитовидного хряща справа от средней линии. Смерть наступила от массивного кровоизлияния в левую плевральную полость.

По факту смерти N. возбудили уголовное дело.

Назначили экспертизы для разрешения вопросов, главным из которых был: с какого расстояния произведен выстрел в спину потерпевшего?

Дело в том, что инспектор, который стрелял, пояснил, что когда увидел упавшего лейтенанта, решил, что его сбил мотоцикл. Инспектор находился от мотоцикла с другой стороны (слева по отношению к мотоциклу) метрах в 10–15. Тут же он «обнажил ствол» и выстрелил: сначала вверх (так положено), а потом по заднему колесу мотоцикла, чтобы его остановить, и только затем в мотоциклиста с расстояния около 30 метров, которое за это время тот успел преодолеть. Убивать нарушителя он, конечно же, не хотел…

Есть одна тонкость: сначала в наше медико-криминалистическое отделение эксперт направляет лоскуты кожи с огнестрельными повреждениями для определения факторов близкого выстрела. Потом следователь направляет на экспертизу одежду потерпевшего. Более всего нас интересует верхний слой одежды — именно на нем остаются следы факторов выстрела, по которым можно судить о дальности стрельбы.

Так вот, майка-футболка потерпевшего N. была изъята в городской больнице № 1 и передана на экспертизу в ЭКУ УВД. Это вполне допустимо — следователь вправе решать, в какое экспертное учреждение направлять материал для экспертизы.

Наш эксперт, который вскрывал труп ^, допустил ряд технических неточностей: не указал точное расположение входной раны на спине по отношению к хорошо известным анатомическим ориентирам и линиям, не измерил высоту входного отверстия и других частей раневого канала от подошв, не определил углы восхождения раневого канала по отношению к плоскостям тела. Даже рост N. был указан в акте вскрытия неверно, потом его пришлось уточнять. Кроме того, направление раневого канала, определенное экспертом, вызвало у нас недоумение. В заключении эксперта было написано, что выстрел произведен в направлении сзади вперед, снизу вверх и слева направо.

Этого быть просто не могло: если бы пуля, войдя в спину в области нижнего угла левой лопатки, пошла вправо, она должна была пробить левое легкое, возможно, сердце, правое легкое и выйти (сквозное ранение) или застрять в мягких тканях грудной клетки справа. Результат вскрытия доказывал обратное (см. выше).

Все это в дальнейшем очень затруднило нашу задачу при ответах на вопросы определения суда.

Медико-криминалистическое исследование лоскута кожи подтвердило очевидные вещи: повреждение на коже было входным огнестрельным отверстием, причиненным пулей калибра около 9 мм, содержавшей на своей поверхности медь, т. е. пулей пистолета Макарова. Никто в этом и не сомневался. Для определения дистанции выстрела наш эксперт совершенно правильно рекомендовал исследовать одежду потерпевшего (в данном случае майку).

Эксперты ЭКУ УВД выполнили экспертизу майки N. и определили, что выстрел из ПМ был произведен с дистанции не менее 1,5 метров (запомним это). Они также произвели экспертизу крышки левого багажника мотоцикла, на которой имелась пулевая пробоина. Вывод был аналогичен: выстрел с дистанции не менее 1,5 метров (запомним это).

Кроме того, была сделана баллистическая экспертиза с визированием директрис стрельбы, которая показала, что выстрелы и в багажник мотоцикла, и в спину потерпевшего произведены с дистанции не менее 30 метров (запомним это).

Уголовное дело по факту смерти N. было прекращено.

Родители N.. люди в городе достаточно известные, не согласились с этим. Уголовное дело было возобновлено и в конечном итоге доведено до суда.

Судебное следствие совершенно закономерно столкнулось с рядом противоречий между показаниями подсудимого, свидетелей и родителей потерпевшего. Основное из них — с какого же все-таки расстояния был произведен роковой выстрел.

Суд назначил комплексную судебно-медицинскую и баллистическую экспертизы. Они были поручены эксперту-баллисту ТЛСЭ МЮ В.В. Жейкову и мне.

В определении областной суд поставил несколько вопросов: о дистанции выстрелов в багажник мотоцикла и в спину потерпевшего, о положении мотоцикла и потерпевшего в момент выстрелов, о том, на какое расстояние мог удалиться мотоциклист при скорости движения 55 км/ч. Откуда взялась такая величина скорости, мы так и не поняли, но она была задана в определении суда.

Начали мы с изучения довольно пухлого уголовного дела. Дойдя до заключений экспертов ЭКУ УВД, очень удивились. Дело в том, что в тот период (середина 1990-х годов) был только один широко известный метод определения дистанции выстрела из нарезного оружия, изложенный в методических письмах МЗ и МЮ, и мы вместе с В.В. Жейковым им постоянно пользовались (кстати сказать, очень успешно).

Эксперты ЭКУ исследовали следы выстрела и на багажнике, и на майке N. хорошо известным методом контактно-диффузной хроматографии (метод цветных отпечатков).

Метод предельно прост: в зависимости от того, какой металл ты ищешь (в нашем случае отложения меди), подложка, отфик-сированная фотобумага, пропитывается реактивом-растворителем, а именно 10-процентным раствором аммиака, примерно 10 минут, потом накладывается эмульсией на объект и прижимается прессом под давлением около 1 кг/см2. (Кто бы и когда бы это давление измерял?!)

Потом отпечаток обрабатывается реактивом-проявителем (для меди единственный в то время реактив — насыщенный раствор рубеано-водородной кислоты в метиловом спирте) и получается картина распространения и интенсивности отложения основного металла копоти выстрела (меди) в виде характерного грязно-зеленого окрашивания.

Далее по известным методикам оценивается дистанция выстрела.

Эксперты ЭКУ УВД, выполняя контактно-диффузионное обследование зон повреждений на майке потерпевшего и на левом багажнике мотоцикла, применили этот метод. Но по неизвестным нам причинам использовали не тот реактив-проявитель. Вместо раствора рубеано-водородной кислоты для проявления отпечатков они применили 0,2-процентный раствор родизоната натрия — реактив на свинец.

Были и еще некоторые нюансы: мы получаем цветные отпечатки с объектов всегда в двух экземплярах. Один прикладывается к первому экземпляру акта или заключения, второй — ко второму (архивному). Таким образом, если возникают какие-то сомнения или вопросы, всегда можно в архиве найти контактограмму и проверить (уточнить) результат.

К заключениям экспертов ЭКУ цветные отпечатки приложены не были. В текстах говорилось: «Получен положительный результат на медь…» — без описания топографии отложения меди, цвета и интенсивности реакции.

Выводы и по майке, и по багажнику были аналогичны: «Выстрелы произведены из ПМ с дистанции не менее 1,5 метра».

Эти «выводы» даже не тривиальны — изначально было ясно, что стреляли из ПМ и с дистанции, явно превышавшей 1,5 метра.

Необходимость повторной экспертизы была очевидной.

Дополнительно к материалам дела мы запросили исходные объекты — майку потерпевшего, крышку багажника мотоцикла, пистолет, из которого стрелял инспектор, и достаточное количество патронов той же серии. Последнее является необходимым условием для достоверности эксперимента.

На первом этапе исследования мы получили два цветных отпечатка с зоны повреждения на спинке майки (размером 15х15 см). После проявления (в полном соответствии с методикой) мы увидели интенсивное грязно-зеленое окрашивание по краям повреждения (ободок обтирания), довольно интенсивную точечную татуировку вокруг повреждения, а также мелкоточечную и пылевидную татуировку практически в пределах всей площади отпечатков. Даже предварительно можно было заключить, что выстрел произведен с близкого расстояния (по методическим пособиям — в пределах 2–2,5 м).

Наш опыт, однако, подсказывал, что картина выстрела зависит от многих причин: очередности выстрелов, степени изношенности ствола, длительности и условий хранения патронов.

Вместе со следователем было решено выполнить эксперимент: выстрелить по мишеням с разных дистанций и, получив экспериментальные контактограммы, сравнить их с исходными (со спинки майки).

Но до этого по результатам вскрытия трупа мы составили схемы направления раневого канала. Так как эксперт не указал точных ориентиров, мы взяли среднестатистические схемы тела и скелета человека, разметили на них положение опорных точек и соединили прямыми линиями. Получилась ломаная линия раневого канала — от входного отверстия он поднимался вверх и справа налево до наружной трети левой ключицы, затем резко поворачивал вправо и вверх. Нас интересовала только начальная часть раневого канала. Угол ее возвышения (для вертикального положения тела) — около 50°, угол отклонения влево — около 15°.

Зная, что инспектор при стрельбе находился слева от мотоцикла и на расстоянии около 30 метров сзади (по данным экспертов ЭКУ), следователь предпринял следственный эксперимент с нашим участием. Во двор облпрокуратуры привезли мотоцикл потерпевшего «Ява-350». В качестве статиста выступал один из работников прокуратуры, рост которого совпадал с уточненным ростом N. Он сел за руль мотоцикла, который установили так, чтобы, не падая, можно было поставить ноги на подножки и поворачивать руль.

Использовался разряженный пистолет Макарова, в стволе которого был укреплен длинный шнурок для визирования траектории выстрела. На спине статиста мелом отметили входное отверстие. Мы сделали из картона специальный шаблон с углом 50°, который укрепили на спине статиста ниже входного отверстия.

Второй статист (такого же роста, как инспектор) взял в руки пистолет и встал слева и сзади от мотоцикла.

Начали мы с того, что статист сел в седло мотоцикла прямо, держась за руль обеими руками. При такой позе линия стрельбы совпадала с наружной стороной шаблона, только если дульный срез пистолета находился… на уровне асфальта в 2–3 метрах сзади от мотоцикла. Мы попросили статиста наклонить туловище вперед. Совпадение линии визирования с раневым каналом было получено при умеренных наклонах туловища на дистанции не более 3–5 метров. При дистанции более 25 метров совпадение получалось только при очень сильном наклоне туловища — буквально лежа на руле. При этом статист терял возможность управлять мотоциклом. Направление раневого канала под углом около 15° справа налево соблюдалось, только если туловище статиста было заметно повернуто вправо (левое плечо вперед), а статист-инспектор стоял или прямо сзади, или чуть левее мотоцикла. Визирование по багажнику не производилось, так как тогда ни следователю, ни нам не был известен угол стрельбы по нему (эксперты ЭКУ его не определяли). Эксперимент записали на видеокамеру. Его результаты показали (предварительно), что выстрел мог быть произведен с дистанции до 5 метров, потерпевший мог, управляя мотоциклом, нагнуться вперед и, оглядываясь назад, повернуться вправо.

Получив эти данные, мы приступили к эксперименту для уточнения дистанции выстрела. Были изготовлены в достаточном количестве мишени из чистой стиранной хлопчатобумажной материи размером 50х50 см. Мишени поочередно закреплялись на сосновых щитах, после отстрела снимались и прокладывались чистой оберточной бумагой. Отстрел производился в подвале старинного здания ТЛСЭ. (Тогда еще лаборатория находилась по пер. Кооперативному, 8.) Были выбраны дистанции 1 м; 1,5 м; 2 м; 2,5 м; 3 м; 4 м; 5 м и 6 м с точностью до 1 см. (Дальность дистанции ограничивалась длиной подвала.) Выстрелы производились из представленного пистолета, представленными патронами одной серии с упора в центр мишеней. С каждой дистанции было сделано по три выстрела. С каждой мишени получены по два цветных отпечатка размером 15х15 см, проявленных реактивом на медь. Как вы помните, бумага предварительно пропитывалась раствором аммиака (нашатырного спирта). Прикиньте количество отпечатков (около 50) и представьте себе, какой запах царил в маленькой фотолаборатории ТЛСЭ, где мы всем этим занимались. Уже в процессе проявления отпечатков мы с Жейковым почувствовали неладное, но стоически продолжали нюхать нашатырь, пока не проявили все отпечатки — по крайней мере, от насморка мы избавились надолго. Так вот, когда мы стали сравнивать результаты, с удивлением убедились, что картина отложения меди практически одинакова для всех дистанций — что 1 м, что 6 м! Кроме ободков обтирания, на всей площади отпечатков наблюдалась импрегнация медью в виде многочисленных крупных и мелких точек, интенсивность которых несколько убывала к периферии. Но так быть не должно! Весь наш предыдущий опыт говорил, что между дистанцией выстрела и картиной отложения основного металла снаряда имеется закономерная связь. Мы еще раз внимательно осмотрели мишени и увидели, что у всех на внешней стороне на большой площади вокруг входных отверстий располагается множество частиц древесины. Поверхность более крупных из них была покрыта налетом серого вещества — копоти выстрела! Поразмыслив, вспомнили теорию — внешнюю баллистику. Если очень кратко, то когда пуля пробивает преграду, в огнестрельном канале наводятся два вида колебаний — продольные и поперечные. Ткани человека эластичны, раневой канал «схлопывается» и выброс продуктов выстрела наружу не происходит (кроме выстрела в упор). Но мы-то стреляли в мишени, укрепленные на сосновых досках — материале твердом и неэластичном. Продольные волны в пулевом канале выбрасывают продукты выстрела и частицы древесины назад, на внешнюю сторону мишени. Копоть выстрела с поверхности мишени переходит на отпечатки и искажает картину отложения меди. Причина стала ясна, ну и что дальше? А дальше мы придумали вот что. Добыли старое ватное одеяло, разрезали его на куски и укрепили на сосновых щитах в несколько слоев. Вата гасит продольные (и поперечные) колебания и задерживает продукты выстрела. Сделали несколько пробных выстрелов с разных дистанций, получили, проявили отпечатки и убедились, что искомая зависимость имеет место. Мы повторили всю серию экспериментальных выстрелов (см. выше). При сравнении экспериментальных отпечатков с отпечатком со спинки майки и со специальным альбомом (для служебного пользования) мы убедились, что исследуемые и экспериментальные отпечатки лучше всего соответствуют дистанции около 2,5–3 м. Первые экземпляры отпечатков (около 100) были оформлены в виде альбома-приложения к заключению экспертизы. В альбом мы включили и отпечатки первой, неудачной серии. В тексте заключения был полностью отображен весь ход эксперимента. С поверхности крышки левого багажника мотоцикла тоже получили два отпечатка. Отложение меди имелось только в ободке обтирания.

При обсуждении результатов следственного и выполненного нами экспериментов мы обратили внимание следователя на упомянутые выше недостатки экспертизы трупа, ну и на странный вывод эксперта о направлении выстрела (слева направо). Все это мешало реконструкции целостной картины происшествия и даже с учетом установленного расстояния выстрела просто обесценивало результаты наших исследований.

Я предложил эксгумировать труп гр-на N. и повторно исследовать его. Чтобы получить согласие родителей на эксгумацию потребовалось довольно много времени. Но в конце концов труп был эксгумирован и доставлен в морг. При его повторной экспертизе уточнили рост потерпевшего, измерили все необходимые уровни и расстояния от анатомических ориентиров. Существенной находкой было полукруглое повреждение внутреннего края левой лопатки в 5 см от ее нижнего угла и поверхностное повреждение верхнего края 6-го левого ребра между лопаточной и заднеключичной линиями. Левая ключица, левая лопатка и 6-е ребро были изъяты и исследованы в медико-криминалистической лаборатории БСМЭ.

Ознакомившись с полученными результатами, следователь в нашем присутствии повторил следственный эксперимент. Данные нашего эксперимента и эксгумации позволили существенно уточнить позу потерпевшего в момент ранения — степень наклона и поворота туловища вправо. Визирование подтвердило наибольшую вероятность выстрела с дистанции 2,5 метра. Кроме того, установив на место левый багажник мотоцикла, мы определили реальное направление выстрела по багажнику — слева направо, чуть сверху вниз по очень пологой траектории. Визирование показало, что выстрел в багажник был произведен с расстояния не менее 30 метров (вспомните!). Это означало, что выстрел в мотоциклиста произведен первым, а не вторым, как утверждал инспектор. На предупредительный выстрел времени у него вообще не было. Мы ответили на все вопросы определения суда — о дистанции выстрелов, их направлении и последовательности, положении потерпевшего и мотоцикла и т. д. Заключение было передано в Областной суд.

Спустя какое-то время нас с Жейковым вызвали в суд. В суде присутствовали и представители ЭКО УВД. Они не смогли толком объяснить причину нарушения методики контактно-диффузионного исследования, но на нас с Жейковым почему-то очень рассердились. Ответив на все вопросы суда и сторон, мы были отпущены.

Потом мы узнали, что суд не принял решение по этому делу, а назначил повторную экспертизу в Республиканском бюро судмедэкспертизы. В Москву было направлено уголовное дело, пистолет, патроны, лоскут кожи, майка потерпевшего, багажник и кости, изъятые при эксгумации трупа.

Прошло довольно много времени. Однажды мне позвонил следователь и пригласил к себе. Он показал мне копию заключения московских экспертов. Выполняли экспертизу заведующий медико-криминалистическим отделением А., лично мне знакомый, и два эксперта-физика. В заключении были процитированы материалы дела, включая и наше заключение. Медико-криминалист повторно исследовал кожу и кости, придя к тем же выводам. Физики исследовали объекты — майку, кожу, кости, багажник — методом атомно-абсорбционного анализа и установили наличие в области огнестрельных повреждений следов меди, свинца и сурьмы. Приступив к чтению выводов, я начал сильно удивляться. Отвечая на вопросы, эксперты констатировали, что выстрел в потерпевшего был произведен из пистолета Макарова не первым. Но это было давно и хорошо известно (в деле указано, что инспектор накануне происшедшего стрелял из пистолета в тире, но не почистил его. И мы, кстати, зная об этом, во время эксперимента пистолет не чистили). Далее в выводах был следующий пассаж (цитирую точно, так как сделал выписку): «Экспертный эксперимент выполнен томскими экспертами методологически грамотно, претензий к технике его проведения нет… Тем не менее, вывод экспертов (томских) вызывает сомнение (??!)… Выстрел в потерпевшего произведен с расстояния свыше 3 метров.». Но больше всего удивило следующее: «Направление выстрела по отношению к телу потерпевшего — сзади наперед, снизу вверх и слева направо». То есть эксперты повторили суждение того, кто делал первичное вскрытие. Сделав с разрешения следователя некоторые выписки для памяти, я отправился заниматься текущими делами.

Вскоре меня пригласили в суд (почему-то районный). На суд из Москвы приехал известный адвокат (фамилию не помню) с двумя помощниками, как я понял, студентами юридического факультета. Судья сообщил, что пришедшее из Москвы заключение повторной экспертизы уже оглашалось. Я притворился, что с ним не знаком, и попросил время для ознакомления. Потом мне было предоставлено слово. Я посетовал, что лишен возможности подискутировать с моим московским коллегой лично.

— Ваша честь! — сказал я, — эксперты Республиканского бюро никакого открытия не делают, что выстрел сделан из ПМ и не первым, известно давно. Но если мы методически правильно выполнили экспертный эксперимент, то почему (на каком основании) наш вывод о дистанции выстрела «вызывает сомнение»? Экспертам был предоставлен пистолет и патроны. Что же помешало им повторить (в условиях московского тира) экспериментальную стрельбу и по ее результатам опровергнуть, уточнить или подтвердить наш вывод о дистанции выстрела?

Вопрос повис в воздухе. Что касается направления раневого канала, то я, открыв имевшуюся у меня копию нашего заключения, на схемах показал и доказал истинное направление раневого канала. Вопросов ко мне не было, судья меня отпустил.

Да, длинная получилась история. Но если вы спросите меня, каким же был приговор инспектору, — я не знаю.

 

Глава XXI. В городе Асино темные ночи

В одну из темных осенних ночей на окраинной улице города Асино гуляли два подростка — парень и девушка, своего рода Ромео и Джульетта… «Шли они рука в руке, шли они до дому…» и были сбиты невесть откуда взявшимся и мчавшимся с большой скоростью легковым автомобилем. Водитель машины трусливо слинял с места ДТП.

Ромео погиб на месте, а Джульетта получила тяжелейшую черепно-мозговую травму и, пролежав полгода в больнице, почти ничего не могла вспомнить об обстоятельствах происшедшего.

Было возбуждено уголовное дело по факту ДТП со смертельным исходом и причинением тяжкого вреда здоровью.

Асиновские эксперты сработали правильно: определили и механизм автотравмы — типичный наезд на пешеходов, и степень тяжести телесных повреждений.

Проблема была в том, что водитель «Волги», найденный по оперативному розыску очень быстро, заявил, что ни в чем не виноват, поскольку подростки перебегали дорогу поперек: «Буквально бросились под колеса».

Это противоречило данным экспертизы трупа и показаниям выжившей потерпевшей, но водитель продолжал стоять на своем.

Была назначена комплексная судебно-медицинская и автотехническая экспертиза.

Мы с Виталием Николаевичем Ли, заведующим филиалом ЦТЛСЭ МЮ и единственным (тогда) в Томске экспертом-автотехником, изучили материалы дела.

Все данные вскрытия трупа и истории болезни потерпевшей девушки говорили о том, что наезд автомобилем был, что называется, классическим — удар сзади.

Правда, и в протоколе вскрытия, и в истории болезни имелись некоторые неточности, допускавшие двойственные толкования.

Мы осмотрели «Волгу» и ничего не увидели — после наезда хозяин автомобиля заменил передний капот. Уже весной следующего года меня вдруг осенило: а старый капот где? Оказалось, что водитель «Волги», сменив капот, старую деталь оставил-таки в гараже (бережливый, однако).

По нашему запросу капот привезли в лабораторию судебных экспертиз. Внимательно осмотрев его, мы обнаружили на металле две вмятины — одну побольше, другую поменьше.

Ну и что?

А вот что! Мы взяли первую попавшуюся «Волгу», загнали ее во двор лаборатории, нарисовали на ее капоте те самые «вмятины». Потом, зная рост потерпевших (парня и девушки), вышли на улицу и после нескольких попыток отловили двух статистов — подходящих по росту и комплекции граждан. Надо ли говорить, что все было процессуально оформлено.

Где — то в архиве у меня до сих пор лежат фотографии, на которых изображен наш следственный эксперимент.

Положив на капот произвольной «Волги» старый капот, поставили перед автомобилем статистов и «уронили» их на капот.

Получилось очень интересно.

Более глубокая вмятина на капоте полностью совпала с затылком статиста — погибшего юноши.

Расположенная левее и ниже мелкая вмятина совпала с локтевым суставом статистки — у потерпевшей девушки помимо всего прочего был раздроблен левый локтевой сустав (парочка шла в обнимку).

Мы проверили несколько возможных вариантов и остановились на одном — наиболее вероятном.

Результаты экспертизы были оформлены и переданы в суд.

Летом того же года, выступая в Томском районном суде, мы с В.Н. Ли подтвердили наш вывод, что подростки не переходили дорогу, а шли (нарушая, между прочим, правила дорожного движения) по осевой линии в попутном автомобилю направлении. Это не оправдывает водителя, совершившего наезд и скрывшегося с места ДТП, за что он и был осужден.

1968 год. г. Стрежевой

1994 год, 25 лет выпуска. Рядом — терапевт из Колпашева Александр Семикин

 

Глава XXII. Нелепая смерть

Вспоминается один из самых страшных и нелепых случаев из моей практики.

В начале июля 1987 года ранним воскресным утром, в половине девятого, мне позвонили из ГАИ — тяжелое ДТП в Томском районе, есть жертвы. Было воскресенье, я дежурил на дому — так уж «повезло».

Всю ночь и все утро вплоть до 8 часов шел проливной летний дождь — не просто дождь, а ливень!

Когда мы выехали на место ДТП, от сотрудника ГАИ я узнал, что трагедия произошла на трассе Томск — Алаево в районе села Тахтамышево. «Москвич» столкнулся с грузовиком, погибло несколько человек. Подробностей никто не знал.

Приехав на место, мы первым делом увидели огромную «пробку» с обеих сторон — воскресенье, дачники едут за город, кто-то едет в город… Дорога была полностью перекрыта.

На месте происшествия поперек шоссе стоял «ГАЗ-52», простой сельский грузовичок, «мордой» в сторону Томи. Под средней частью его сдвинутой с места рамы торчали остатки легковушки — «Москвича-412». Мы увидели только неповрежденный багажник (капот и салон просто снесло и отбросило назад), осколки стекол и обрывки крыши «Москвича» отлетели метров на 10–15.

Потребовалось некоторое время, чтобы домкратами поднять грузовик и освободить то, что осталось от несчастного «Москвича».

…Знаете, к тому времени я был уже умудрен опытом судебно-медицинской работы и видел всякое, но здесь даже мне стало нехорошо.

Семья — муж с женой и две дочери 10 и 12 лет, ехали на дачу в районе Калтая. За рулем сидела жена. Супруги имели опыт вождения не менее 15 лет и были полностью взаимозаменяемы.

После беседы с сотрудниками ГАИ картина происшествия стала ясна. Грузовик, за рулем которого сидел только что окончивший среднюю школу и получивший права житель села Курлек, по заданию председателя колхоза отправился в Томск в самый ливень. Ехал он в разрешенных пределах, 60 км/ч: больше из «ГАЗ-52» и не выжмешь…

В районе Тахтамышева с параллельной шоссе лесной дороги неожиданно на асфальт буквально перед носом грузовика выскочила фиолетовая «шестерка». Некие жители Курлека всю ночь провели на берегу Томи с девушками, и не без выпивки, и утром отправились в Томск опохмеляться. За рулем «шестерки» сидел, мягко говоря, нетрезвый водитель.

Неожиданно выскочив на шоссе, «Жигули» оказались на пути грузовика. Шел проливной дождь, асфальт был покрыт слоем воды…

Был бы водитель «ГАЗа» немного пограмотнее, он просто таранил бы наглые «Жигули», и никто никогда ему претензий не предъявил бы невзирая на последствия — 100 процентов вины водителя «шестерки». Но водитель грузовика был прост как грабли и тупо ударил по тормозам.

Есть такое понятие, как акваклин, или аква-планирование: во время ливневого дождя перед колесом едущего автомобиля собирается слой воды, который не успевает проскользнуть под протектором (несколько упрощаю). Тормозить при этом просто нельзя — слой воды под передними колесами делает автомобиль (любой) совершенно неуправляемым.

Теперь представьте себе ситуацию: грузовик под ливневым дождем движется по шоссе со скоростью около 60 км/ч, навстречу ему со скоростью около 80 км/ч движется «Москвич-412». При появлении на дороге неожиданного препятствия водитель грузовика резко тормозит, и машину мгновенно разворачивает поперек дороги.

Для водителя «Москвича» препятствие возникло совершенно неожиданно (никаких следов торможения мы не нашли).

«Москвич» влетел под развернутый поперек шоссе грузовик… От его моторного отсека практически ничего не осталось. Салон легковушки был просто срублен рамой грузовика, и все, кто в нем сидел, погибли мгновенно, никто ничего не успел понять (единственное и слабое утешение).

Намеренно опускаю описание того, что я увидел на месте происшествия. Для профессионалов это ничего не добавит. Для прочих — сильнейший шок.

Водитель грузовика запомнил цвет «Жигуленка» и даже две последние цифры госномера и сообщил об этом сотрудникам ГАИ. Пока мы работали на месте ДТП, машину обнаружили и задержали нетрезвого водителя.

И до этого эпизода, и после я нередко задумывался о том, что влечет жертв на место своей неминуемой гибели?

Прочитанное выше наверняка заставит вас также задуматься о том, что есть некая Высшая сила, которая сводит участников конкретного происшествия в одной роковой точке… Вспомните хотя бы последние авиакатастрофы. Я по простоте душевной убежден: сколько кому отмерено — столько тому и дано.

В качестве доказательства приведу случай, которому сам был свидетелем.

В июле 1981 года, будучи в отпуске, я зачем-то прогуливался по улице Нахимова, подходя к улице Вершинина. Метрах в 70 впереди меня шел мужчина, одетый, как и я, по сезону. Меня обогнал в попутном направлении «ЗИЛ-137» — тяжелая грузовая машина, для нее горел зеленый свет. Когда грузовик приблизился к перекрестку, буквально ему под колеса бросилась женщина, перебегая дорогу на красный свет. Водитель должен был тормозить (ничего другого правилами дорожного движения не предусмотрено). Но он резко взял вправо и со всей дури врезался в стоящую на углу перекрестка опору ЛЭП (500 киловольт). Женщина успела прошмыгнуть перед носом грузовика… От удара опора деформировалась и с крепления сорвался провод, находящийся под напряжением, — фаза. Провод (внимание!) упал прямо на идущего впереди меня мужчину! Я услышал треск, увидел ярчайшую вспышку и. все. Когда через несколько секунд ко мне вернулось зрение, я увидел на тротуаре небольшую кучку пепла, над которой вился легкий дымок. Первым побуждением было бежать на помощь, но, во-первых, помогать было уже некому, а во-вторых, я вспомнил про шаговый потенциал, возникающий вокруг упавшей фазы. Если бы я приблизился, меня запросто могло убить — все-таки 500 киловольт!

Я остался до приезда дежурной группы. Напряжение к тому времени было отключено (как мне потом объяснили, при обрыве фазы его отключает автомат, но не мгновенно). От несчастного прохожего остались пепел, очень мелкие фрагменты костей серого и белого каления и… металлические пряжки сандалий.

Я дал следователю показания как прямой свидетель происшедшего, упомянул и про нарушительницу, которая спровоцировала наезд на опору ЛЭП. Правда, внешность я не успел запомнить, так как видел ее только боковым зрением. Подписав протокол, пошел домой, начисто забыв о том, куда и зачем направлялся. И тут до меня дошло — Боже мой, ведь провод мог упасть на меня со всеми вытекающими последствиями.

Этот эпизод запомнился еще и потому, что, как я позднее узнал, женщину-нарушительницу удалось опознать кому-то из прохожих на другой стороне улицы (после происшествия ГАИ опубликовала в средствах массовой информации просьбу об этом). Она была привлечена к уголовной ответственности — случай редчайший!

 

Глава XXIII. Кто сидел за рулем?

Дорожно-транспортная травма — бессмысленная и беспощадная…

Да простит меня Александр Сергеевич Пушкин за перевранную цитату, но многолетний опыт позволяет мне ее применить.

Не буду приводить мировую и российскую статистику — она достаточно хорошо известна. Скажу только с горечью в душе, что почти каждый случай дорожно-транспортного травматизма действительно не вяжется со здравым смыслом и беспощаден к невинным жертвам.

Автомобильные травмы многочисленны и многообразны. На моей памяти предлагалось несколько вариантов их классификации. В практическом употреблении осталась одна — классификация А.А. Матышева и А.А. Солохина. Нет смысла приводить ее, замечу только, что даже в ней предусмотрены прочие виды автомобильных травм. Для меня как эксперта это означает, что многообразие ситуаций, возникающих при ДТП, просто невозможно втиснуть ни в какую классификацию! Мне повезло — довелось заниматься у А.А. Малышева в Ленинграде в 1979 году и у А.А. Солохина в Москве в 1994 году.

В практике сложилось определенное мнение о том, что травма в кабине (салоне) автомобиля одна из простейших с экспертной точки зрения. Да, если «Москвич» врубился в столб и все погибли, и все на своих местах, то все действительно просто: эксперту нужно только грамотно описать повреждения, характерные для водителя, пассажира переднего или заднего сиденья, а дальше уже дело следователя ГАИ (ГИБДД).

Но если бы вы знали, сколько коллизий возникает, когда кто-нибудь в автомобиле остался жив!

Обычно оставшийся (оставшиеся) в живых утверждает(ют), что за рулем сидел погибший — что с погибшего возьмешь?!

За время работы нам множество раз приходилось отвечать на вопрос, кто сидел за рулем в момент ДТП, в рамках и чисто судебно-медицинских экспертиз, и комплексных — совместных с автотехниками.

Вообще говоря, алгоритм установления места нахождения пострадавшего в салоне (кабине) автомобиля известен достаточно давно. Сложность, а иногда и уникальность случаев определяется рядом условий — видом ДТП, количеством людей в салоне, качеством первичных следственных и экспертных действий. Вот несколько примеров.

Поздно ночью в июне 1994 года со стороны Басандайки в Томск ехали на «Жигулях» гр-не И. и Н. — горячие кавказские парни. С вечера они отдыхали на «Синем утесе» — ели шашлыки, пили пиво и водку. С ними был и третий — гр-н Г., но он, когда собутыльники собрались возвращаться в город, видя их состояние, сесть в машину отказался. Кто из них сел за руль, он «не запомнил». Перед Богашевским трактом у поворота на Томск дежурил наряд ГАИ. Увидев мчащийся автомобиль, гаишники попытались его остановить, но водитель только увеличил скорость. Совершив левый поворот, автомобиль потерял управление, перевернулся, ударился о бетонный фонарный столб, отскочил, еще раз перевернулся и остался на середине Богашевского тракта вверх колесами. Правая передняя дверь салона оторвалась, находившиеся в автомобиле были выброшены наружу. Когда подбежали гаишники, один из них — гр-н И. — был мертв, второй — мертвецки пьян, что, согласитесь, не одно и то же. Серьезных повреждений у него не было.

Приехавшая опергруппа ГАИ составила протокол осмотра места ДТП, схему ДТП. Описали машину, труп погибшего, пострадавшего отправили по «скорой» в травмпункт первой горбольницы. В общем все сделали правильно и грамотно, кроме одного (об этом ниже).

В травмпункте у гр-на Н. были обнаружены ушибы и ссадины лица, обширные осаднения на наружной поверхности правой руки, бедра и голени, алкогольное опьянение (в травмпункте степень опьянения не определяют). Ушибов и переломов грудной клетки, таза и конечностей не было, в госпитализации он не нуждался. Сотрудник ГАИ, сопровождавший Н., почему-то для освидетельствования на алкоголь его не повез, хотя от городской больницы № 1 до наркодиспансера рукой подать — соседнее здание (может быть, потому, что Н. был сотрудником вневедомственной охра-ны^).

При вскрытии трупа И. обнаружили тяжелые травмы — открытый перелом костей черепа, ушиб головного мозга тяжелой степени, ушибленные раны на лице и перелом костей носа, переломы ребер, ушиб легких. В крови погибшего содержалась высокая концентрация алкоголя — свыше 4 промилле (считается, что смерть может наступить при концентрации 3_5 промилле).

Протрезвевший гр-н Н., допрошенный дознавателем ГАИ, пояснил, что после возлияний на «Синем утесе» забрался в машину и уснул. Кто сел за руль, когда и как они уехали в Томск, не помнит, очнулся уже после ДТП на асфальте. При этом он сделал вид, что не знает о гибели гр-на И.

Повреждения на теле Н. были зафиксированы в акте освидетельствования. После окончания судебно-медицинской экспертизы трупа И. назначили комплексную автотехническую и судебно-медицинскую экспертизу для ответа на вопросы: каков механизм образования повреждений на теле погибшего и гр-на Н. и, главное, кто из них сидел за рулем?

Выполняя комплексную экспертизу, мы проанализировали то, что имели, — повреждения автомобиля, в том числе и в салоне (указанные в протоколе ОМП и в протоколе осмотра и проверки технического состояния транспорта), повреждения на трупе И. и на теле Н. Сам автомобиль (то, что от него осталось), отправленный с места ДТП на спецстоянку, до нее почему-то не доехал и растворился в пространстве. Тогда в нашем распоряжении еще не было компьютерных программ, позволяющих графически восстанавливать события на месте ДТП. Поэтому мы взяли масштабную модель «Жигулей» (1:42), на листе миллиметровки нарисовали в таком же масштабе дорожную обстановку и для начала воспроизвели все известные нам эволюции автомобиля. Все это было отображено на фототаблице. При этом мы постарались воспроизвести направления ускорений, которые испытывали водитель и пассажир на каждом этапе ДТП, направления их перемещений в салоне и за его пределами, детали салона, с которыми водитель и пассажир должны были контактировать, и те повреждения, которые они должны были получить. Затем сопоставили повреждения на трупе И. и на теле Н. с тем, что у нас получилось. Здесь я, конечно, упрощаю, поскольку все детали перечислить сложно, но в итоге был сделан вывод, что за рулем сидел гр-н Н., а И. находился на переднем пассажирском сиденье. Н. продолжал это отрицать, но дело передали в суд. Слушание дела продолжалось. четыре года! Не потому, что было слишком уж сложным. Просто подсудимый Н. часто болел, а свидетель Г., отдыхавший вместе с участниками ДТП, оказался военнослужащим и жил в Иркутске. Поскольку сразу после аварии допросить его не удосужились, а он вскоре уехал, судья решил во что бы то ни стало заслушать его показания. И как оказалось, не зря. То, что он рассказал (через 4 года), существенно дополнило данные следствия и подтвердило наш вывод.

Кстати, все эти телодвижения могли и не понадобиться, если бы следователь ГАИ (начальник СО) взяла образцы крови из салона автомобиля — из зоны контакта водителя и пассажира. Несложное биологическое определение групповой принадлежности крови быстро поставило бы все на свои места.

Второй подобный случай (из многих). В начале сентября 1999 года на повороте асфальтированной дороги между Батурино и Коларово перевернулся джип «Чероки». В машине ехали несколько человек. Владелец машины — доцент ТГАСУ, его ассистент и три студентки. Эта компания ездила для выполнения некоей «съемки на местности» и после ее окончания возвращалась в Томск. Перед возвращением руководитель и студентки позволили себе по бокалу (стакану?) вина. Джип ехал очень быстро (как потом выяснилось, со скоростью более 110 км/ч). Тот, кто сидел за рулем, не вписался в поворот, и машина выскочила на гравийную обочину. Водитель попытался вернуться на асфальт и резко вывернул руль влево. Левое переднее колесо «закусило», вырвало из места крепления, и тяжелый джип, на полном ходу перевернувшись через крышу, встал на колеса «мордой» по ходу движения и завалился на левый бок. Одна из студенток, 20 — летняя А., погибла. Когда приехала следственная группа ГИБДД, джип так и лежал на левом боку. Тело А. находилось слева от автомобиля, ноги и таз были придавлены нижней частью левых дверей. Джип общими усилиями приподняли и поставили на колеса. Лобовое стекло в проеме отсутствовало — лежало на дороге сзади машины. Стекла передних дверей были опущены. Автомобиль с правым рулем. В салоне на заднем сиденье находились доцент и две студентки. Они совершенно не пострадали, не считая сильного испуга, но выбраться из салона не могли, так как обе задние двери заклинило, кстати, и передние тоже. Ассистента в салоне не было, он околачивался подле машины. Двери отжали, и пассажиры вылезли наружу. Все четверо показали следователю, что за рулем сидела погибшая А. Труп, следы автомобиля на гравийной обочине и сам автомобиль были сфотографированы криминалистом, составлена схема ДТП. (Образцы крови из салона автомобиля опять не взяли!)

При экспертизе трупа А. обнаружена причина смерти — открытая черепно-мозговая травма: ушибленная рана левой лобной области, перелом лобной и теменной костей слева, ушиб головного мозга. Найдены также перелом левого предплечья, ссадины на лице слева с частицами грунта и гравия, переломы ребер с обеих сторон и другие менее серьезные повреждения. Заданный эксперту вопрос о месте нахождения А. в салоне автомобиля остался без ответа, эксперт указал, что он выходит за пределы его компетенции. И правильно.

Следователь вынесла постановление об отказе в возбуждении уголовного дела на том основании, что за рулем сидела А., она, дескать, и виновна в ДТП. Отец девушки (инженер) не согласился с этим, представил следователю собственную реконструкцию ДТП (выполненную созданной им самим компьютерной программой) и обжаловал постановление в прокуратуре. Прокуратура отменила постановление следователя ГИБДД и предписала возобновить проверку по факту ДТП.

Было назначено комплексное автотехническое и судебно-медицинское исследование. В таких случаях начинают с тщательного изучения поврежденного автомобиля. Тут выяснилось, что владелец автомобиля вскоре после ДТП продал его знакомому коммерсанту в г. Новосибирск. Попытки выяснить его судьбу путем многочисленных запросов успеха не имели.

Нам, судебным медикам, трудно было решать вопрос о механизме образования повреждений на трупе, не зная механизма опрокидывания автомобиля. А в нашей ТЛСЭ (лаборатория судебных экспертиз Минюста) после длительного изучения материалов проверки, не имея автомобиля, определять этот механизм благоразумно отказались.

Время шло. Лишь весной 2000 года начальник следственного отдела ГИБДД приняла решение о поездке в Новосибирск для поисков джипа. Поехали втроем — кроме водителя, начальника СО и следователя, взяли меня зачем-то. Приехав в Новосибирск, мы долго не могли найти лабораторию судебных экспертиз. Мы знали только, что она находится в здании областного УВД, но там никто из нас ни разу не был. Несколько раз останавливались и спрашивали у прохожих, но никто не мог нам помочь. Стали спрашивать у сотрудников милиции, но и они не «знали» (!), где находится УВД. Наконец, подъехали к зданию цирка и, почти отчаявшись, спросили у прохожего, где же, черт возьми, это УВД?! Он посмотрел на нас как на ненормальных и произнес: «Да вот же оно!». Здание УВД стоит прямо напротив цирка (что довольно символично)…

Сотрудницы ГИБДД отправились к местному эксперту-автотехнику. Меня просто не пустили, пришлось маленько поскучать. Примерно через час они вышли и сказали, что эксперт берется определить механизм ДТП, но просил все-таки машину поискать. Это можно было сделать через регистрационно-эксплуатационный отдел (РЭО) ГИБДД. В УВД выяснили, что РЭО находится где-то у черта на куличках — в промзоне на другом конце города. Добирались мы туда часа полтора. А когда приехали, выяснилось, что нужный нам автомобиль его новым владельцем разобран и продан на запчасти. Снова вернулись в УВД, оставили автотехнику направление и материалы проверки.

Примерно через месяц были получены материалы автотехнического исследования. В заключении эксперт на основании имевшихся данных определил механизм и последовательность переворачивания автомобиля. Механизм этот оказался довольно сложным — после «закусывания» левого переднего колеса джип перевернулся через левый передний угол на крышу, затем через правый задний угол на колеса, снова на крышу и только потом лег на левый бок. Я, честно говоря, и не предполагал, что тяжелый джип-внедорожник способен на такие номера. Но эксперт в заключении подчеркнул, что эти кульбиты стали возможны именно вследствие большой скорости движения.

По упомянутой выше методике был проанализирован механизм возникновения повреждений на теле пассажира (сидевшего слева) и водителя автомобиля (сидевшего справа), которые сопоставили с повреждениями на трупе и на теле второго участника ДТП. Для убедительности по нашему ходатайству следователь организовала следственный эксперимент. Был найден полный аналог джипа, статисты, по росту и комплекции похожие на потерпевшую А. и на второго участника ДТП. Мы по очереди усадили их на правое и левое сиденье джипа, и зная, какие у них были повреждения, «привязали» эти повреждения к конкретным деталям салона. Например, ушибленная рана и открытый перелом костей черепа слева на трупе А. четко проецировались на металлическую скобу, укрепленную на левой передней стойке салона, — и по расположению, и по направлению. Перелом левого предплечья и переломы ребер возникли от контакта с краем передней панели автомобиля. Потерпевшая могла покинуть салон автомобиля только через открытое стекло левой передней двери во время одной из фаз переворачивания автомобиля, эта фаза тоже была установлена. Что касается второго участника, то он имевшиеся на его теле незначительные повреждения, сидя на левом сиденье, получить никак не мог. После того как джип завалился на левый бок, он с правого (водительского) сиденья легко выбрался из салона через проем лобового стекла. Ни пассажирка, ни водитель ремнями безопасности пристегнуты не были. Весь ход эксперимента зафиксировали на видео- и фотокамеру и оформили в виде фототаблицы. Было сделано заключение, что потерпевшая А. находилась в момент ДТП на левом пассажирском сиденье. Исследование закончили в июне. Выйдя из отпуска в начале августа, я поинтересовался в следственном отделе ГИБДД, чем дело кончилось? И узнал, что молодой человек, ранее категорически отрицавший, что он сидел за рулем, признал себя виновным и. попал под амнистию в связи с 55-летием победы в Великой Отечественной войне.

Не буду больше испытывать ваше терпение. Добавлю только, что поводы для искажения истины «кто сидел за рулем?» бывают самые разные — от страха перед наказанием до весьма замысловатых соображений. Так, в одном случае мать взяла на себя вину, утверждая, что она сидела за рулем автомобиля в момент наезда на пешехода (он погиб), а не ее сын. Якобы потому, что обвинение сына в гибели пешехода могло расстроить его свадьбу с дочерью высокопоставленного чиновника (!). Нам удалось доказать, что за рулем сидел именно сын. Как уж там со свадьбой, не знаю.

 

Глава XXIV. Предметом… не оставляющим следов…

Мне не раз приходилось повышать квалификацию на кафедре судебной медицины Академии последипломного образования в Москве. Помимо теоретических знаний, слушателям сотрудники кафедры приводили примеры сложных казусных случаев, поучительных с практической точки зрения.

Вот один из них.

Летом 2002 г. в районе станции метро «Речной вокзал» в Северо-Западном административном округе г. Москвы по утрам стали обнаруживать почти полностью обнаженные (раздетые до нижнего белья) трупы мужчин и женщин. По результатам вскрытия все они погибли на месте от тяжелейших черепно-мозговых травм — кровоизлияний под оболочки, в вещество и (у многих) в желудочки головного мозга. Такие травмы причиняются сильными ударами массивных тупых предметов. Это может быть, например, бейсбольная бита, доска и т. п. Но твердые тупые предметы обязательно оставляют следы на мягких покровах головы — ушибленные раны, обширные сочные кровоизлияния в подкожной клетчатке. Во всех упомянутых случаях никаких ран на волосистой части головы не было, в мягких тканях головы у некоторых жертв эксперты находили только едва заметные, очень бледные «намеки» на кровоизлияния. Не было и переломов костей черепа. Один из потерпевших был обнаружен на тротуаре живым, но в бессознательном состоянии и умер в больнице, не успев ничего рассказать. Кстати, все жертвы находились в той или иной степени алкогольного опьянения. Практически все потерпевшие в ходе расследования были опознаны. Они оказались довольно состоятельными людьми. У них были похищены одежда, обувь, драгоценности, сумки и деньги, т. е. целью нападений явно был грабеж. Выйти на след преступников долго не удавалось, а между тем количество жертв перевалило за пятнадцать.

Помог, как часто бывает, случай. Патруль из двух сотрудников милиции, проходя по одной из улиц около 3 часов ночи (самое глухое время — час Быка), повернул за угол и увидел, что метрах в пятидесяти впереди, слегка покачиваясь, идет мужчина, а вслед за ним крадутся двое субъектов. Один из них, догнав прохожего, размахнулся и ударил его чем-то по голове. Тот рухнул как подкошенный. Милиционеры бросились вперед и задержали того, кто нанес удар. Второму удалось скрыться, но это было уже не важно. Вызвали скорую помощь, и жизнь потерпевшего удалось спасти. В руке у задержанного милиционеры увидели. двухлитровую пластиковую бутылку газированной воды. В отделении при внимательном осмотре установили, что часть газа из бутылки выпущена. А теперь посмотрим вместе. Каждый представляет себе пластиковую бутылку газировки (или пива) — неоткупоренную. С точки зрения судебной медицины это твердый тупой цилиндрический предмет с гладкой поверхностью. Емкость может быть разной — и 1,5 литра, и 2 и 2,5, т. е. масса солидная. При ударе таким предметом может образоваться даже рана на голове — кожа раздавливается между бутылкой и костью свода черепа (удар должен быть очень сильным). А уж кровоизлияние в мягких тканях головы будет обязательно. Если выпустить из бутылки часть газа форма и масса останутся прежними, но из твердого предмета бутылка превратится в плотноэластический. При ударе она как бы обтекает поверхность головы, не оставляя ни ссадин (гладкая), ни раны, ни выраженного кровоподтека в мягких тканях. Да и при задержании никто не подумает, что бутылка газировки — это орудие преступления.

Задержанный — молодой безработный оболтус (и, кстати, наркоман) — показал, что их банда состояла из трех человек. Сам он участвовал во всех нападениях в качестве своеобразного «молотобойца», а подельники сопровождали его по очереди — вдвоем жертву раздевать сподручнее и быстрее. Для нападения выбирали припозднившихся подвыпивших прохожих, более-менее прилично одетых, чтобы было что взять. Добычу продавали, вырученные деньги пускали на алкоголь и наркотики. В общем, банальная история, если бы не орудие убийства.

 

Глава XXV. Инородные тела

В судебно-медицинской практике достаточно часто встречаются случаи смерти от закрытия дыхательных путей различными субстратами — так называемая обтурационная асфиксия. Приходилось сталкиваться с такими фактами и мне.

Еще во время учебы в институте на тематической лекции профессор В.П. Десятов рассказал нам о необычном случае убийства грудного ребенка. В конце сороковых годов прошлого века родители ребенка (ответственные служащие) наняли для ухода за ним няньку — молодую деревенскую девушку. Она прослужила у них около месяца и хозяева были ею вполне довольны. Однажды родители, вернувшись с работы, увидели, как обычно, что в квартире полный порядок, ребенок спит в кроватке. Няньку отправили на базар за продуктами. Обратно она не вернулась. Когда спустя несколько часов ребенок продолжал «спать», родители забеспокоились, подошли к кроватке и обнаружили, что он мертв! Труп был направлен на судебно-медицинское вскрытие. Я подозреваю, что вскрытие делал Десятов, хотя сам Владимир Павлович на этом внимание не заострял. При осмотре трупа нашли внешние признаки асфиктической смерти — синюшность лица, мелкие кровоизлияния на склерах глазных яблок и на конъюнктиве век, интенсивные темно-фиолетовые трупные пятна. Извлекая органокомплекс, эксперт обнаружил, что вход в гортань и пищевод чем-то закрыт. Очень осторожно он рассек глотку и гортань по задней поверхности и извлек инородное тело. Им оказался хлебный мякиш! Нижняя часть его плотно перекрывала грушевидные ямки гортани и голосовую щель, повторяя их конфигурацию. Верхняя поверхность мякиша (со стороны ротоглотки) была уплощена и на ней отчетливо виден отпечаток папиллярного рисунка пальца. Ясно, что грудной ребенок (около 10 месяцев) никоим образом не мог сам себе затолкать этот «кляп» в глотку. Няньку быстро отловили и она на допросе показала, что ребенок был очень капризный, крикливый и за месяц ей совершенно осточертел. В тот день, устав успокаивать крикуна, она слепила из хлебного мякиша комок, затолкала в ротоглотку младенца и уложила его в постель. Когда ее отправили на базар, она попыталась уехать в свою деревню, но не смогла — регулярного автобусного сообщения тогда не было. Ее задержали на следующий день на квартире у односельчанки.

Кстати (несколько отклоняясь от темы), в музее кафедры судебной медицины СибГМУ есть интересный экспонат — свод черепа грудного ребенка с торчащей в большом родничке обычной швейной иголкой. Ситуация аналогична — нянька (другая, естественно) избавилась от капризного ребенка, воткнув ему в головку иголку, и скрылась.

Вообще, разнообразие инородных тел, обтурирующих вход в дыхательные пути, весьма велико. Вот несколько примеров из моей практики.

Мужчина 40 лет по дороге домой купил шашлык и ел его, запивая пивом. Один из кусков оказался жилистым, никак не прожевывался и при попытках проглотить его попал за надгортанник, где плотно застрял, полностью закрыв просвет голосовой щели. Мужчина умер на месте. Окружающие не поняли, что произошло, и не смогли оказать ему помощь. При вскрытии трупа я обнаружил большой плохо прожеванный кусок мяса и поместил его в баночку с формалином вместе с гортанью. Этот препарат до сих пор находится в музее кафедры судебной медицины.

Молодой человек лет 17 вечером ехал в переполненном троллейбусе сидя на одном из средних сидений у окна. Он слушал музыку через наушники плейера и жевал чуингам (тогда жевательная резинка только появилась в свободной продаже). Троллейбус тряхнуло на ухабе, и комок жвачки попал за надгортанник. Юноша закашлялся, попытался извлечь инородное тело пальцами, но только затолкал его еще глубже. Он посинел, захрипел и потерял сознание. Окружающие пассажиры остановили троллейбус, вызвали скорую помощь, но пока вытаскивали парня из переполненного салона, он уже задохнулся. Смерть при обтурационной асфиксии наступает очень быстро — через 3–5 минут. При вскрытии у входа в гортань был найден большой комок жевательной резинки — не менее 3–4 пластинок (таблеток тогда еще не было). На его нижней поверхности отпечатался рельеф грушевидных ямок и голосовых складок.

Два случая из истории студенческих сельхозработ (семидесятые годы прошлого века).

Студенты работали на зерносушилке — подрабатывали пшеницу, привозимую с полей от комбайнов. Самосвалы с зерном подъезжали задним ходом к приемному бункеру — квадратному деревянному коробу, сужающемуся книзу, края которого примерно на метр возвышались над асфальтовым током. Стенки бункера были до зеркального блеска отполированы ссыпаемым из самосвалов зерном. Во время короткого перерыва один из студентов стоял у края бункера и курил. Подъехал очередной самосвал с зерном, и водитель включил подъемник кузова. В этот момент однокурсники решили «пошутить» — схватили стоящего за ноги ниже колен и опрокинули в бункер. Бедняга соскользнул по гладкому дереву вниз головой и был засыпан до колен зерном из кузова. «Шутники» спрыгнули в бункер и выдернули товарища за ноги из кучи зерна. Он был уже без сознания, отверстия носа и полость рта забиты зерном. Часть зерна вытряхнули, попытались делать искусственное дыхание, но безрезультатно. Труп вскрывал районный судмедэксперт. При вскрытии в полости ротоглотки, в просвете трахеи и магистральных бронхов обнаружили большое количество зерен пшеницы, причем в трахее и бронхах зерна были как бы склеены слизью.

В другом районе во время работы на току в ночную смену студентка прилегла отдохнуть на куче гороха и уснула. Подъехала бортовая машина с горохом (не самосвал), и студенты стали разгружать ее при помощи лопат и так называемых плиц — больших металлических совков. В свое время мне тоже пришлось плицей помахать. Не видя в полутьме спящую однокурсницу, студенты полностью засыпали ее горохом. Хватились девушки только под утро, и после долгих поисков труп ее был обнаружен под толстым слоем гороха. При вскрытии выяснилось, что отверстия носа и полость рта и ротоглотки заполнены горохом. В трахее нашли только две-три горошины, проскользнувшие через голосовую щель. Горошины в полости ротоглотки были смочены слизью.

Что общего между этими случаями? И зерна пшеницы, и горошины являются довольно крупными фракциями, и, казалось бы, даже заполнив просвет дыхательных путей, должны пропускать воздух и позволять хоть как-нибудь, но дышать. Однако дело в том, что эпителий дыхательных путей (первый случай) и ротоглотки (второй случай) в ответ на механическое раздражение выделяет большое количество слизи, которая смачивает частицы и превращает их в сплошную воздухонепроницаемую пробку.

Вообще, обтурационная асфиксия весьма многолика. Это и утопление в жидкостях, чаще всего в воде. Но встречается утопление в вине, пиве, бензине, патоке и даже в битуме. Такой случай был описан в одном из судебно-медицинских сборников. Жарким летним днем нетрезвый мужчина, поленившись обходить большой (длинный, но довольно узкий) бетонный резервуар с битумом, решил сократить путь и перейти его поперек. Спрыгнув на поверхность битума, он смог сделать лишь один-два шага, в буквальном смысле «влип» и стал погружаться в размягчившийся под солнцем битум. Когда на крики о помощи прибежали люди, несчастный уже увяз почти по пояс. Несмотря на отчаянные попытки вытащить мужчину, спасти его не удалось. Тело полностью погрузилось в битум. Для его извлечения потребовались огромные усилия. Освобождение от битума и вскрытие трупа тоже потребовало много сил. При вскрытии было установлено, что полость рта и просвет трахеи полностью заполнены битумом. Глубже он не прошел.

Приведу недавний случай насильственной обтурации дыхательных путей совершенно необычным предметом — сосиской. Молодая женщина Ш. вместе со своим кавалером С. у нее дома выпивали по какому-то поводу. Выпито было много, парочка улеглась в постель, а утром женщина оказалась мертвой. При вскрытии в просвете голосовой щели была найдена сырая сосиска в целлофановой оболочке длиной 10 см и толщиной 2 см. Оболочка была цела, на поверхности сосиски следов надкусывания или разжевывания не оказалось. Нижний конец сосиски проникал в просвет трахеи почти до ее бифуркации, верхний выступал в полость ротоглотки на 1,5_2 см выше надгортанника. Присутствовали и все обычные признаки механической асфиксии. В крови был найден этиловый спирт в концентрации 3,4 промилле — сильная степень алкогольного опьянения. По факту смерти Ш. проводилась проверка. Гр-н С. при допросе показал, что во время выпивки Ирина Ш. ничем не закусывала, хотя на столе были и пельмени, и огурцы, и «даже сосиски». Кавалер обеспокоился и, взяв с тарелки сосиску, насильно затолкал ее в рот своей даме. Женщина, по его словам, даже не сопротивлялась, не хрипела и «пошла спать». Вот это уже неправда — после закрытия просвета голосовой щели женщине было не до сна, жить ей оставалось не более 3–5 минут. Когда С. понял, что дело-то серьезное, он изменил показания — стал утверждать, что Ирина сама «поперхнулась» сосиской, когда закусывала очередную дозу спиртного. Но сосиска-то была целой! Самой себе такой предмет ввести за надгортанник тоже нельзя — возникает выраженный рвотный рефлекс. Не верите — попробуйте…

При черепно-мозговой травме, травматическом шоке, сильном алкогольном опьянении встречается аспирационная асфиксия — вдыхание пищевых масс в дыхательные пути. Решающим моментом здесь является нарушение (потеря) сознания, когда человек не в состоянии оценить опасность положения и предотвратить вдыхание частиц пищи. Вот один из недавних случаев. Зимой группа охотников на снегоходах «Буран» отправилась охотиться на лосей. Правильнее назвать их браконьерами, так как лицензии на отстрел у них не было. Отъехав от райцентра километров 150, переночевали в охотничьей избушке и утром, плотно позавтракав (не без спиртного), отправились по следу лося, который егерь обнаружил накануне вечером. Егерь расставил загонщиков на номера. Один из охотников увидел в утреннем сумраке что-то движущееся и выстрелил с дистанции около 100 метров из СКС (самозарядный карабин Симонова калибра 7,62 мм). Пуля попала в другого загонщика, причинив сквозное ранение живота. Один из охотников по образованию был врачом. Он перевязал раненого, его посадили на волокушу и повезли в райцентр. Примерно на полпути до райцентра находилась деревня с фельдшерско-акушерским пунктом. Это расстояние по неровным снежным полям проехали часа за полтора. Когда приехали в деревню, фельдшер констатировала смерть потерпевшего. Труп доставили в райцентр. Вскрытие производил районный эксперт. Одежда в области огнестрельных ран была слегка пропитана кровью. Входное отверстие располагалось правее и ниже пупка, выходное — в области левой ягодицы. Раневой канал проникал в брюшную полость, проходил через корень брыжейки сигмовидной кишки, крыло левой подвздошной кости и левую ягодичную мышцу. В брюшной полости находилось около 150 мл жидкой крови. То есть обильной кровопотери не было. Такое ранение имеет признаки тяжкого, опасного для жизни вреда здоровью. Но в данном случае причиной смерти было не оно. Исследуя органокомплекс, эксперт обнаружил в полости рта, в трахее, в магистральных, средних и мелких бронхах пищевые массы, которые после разрезов легких выдавливались из просветов бронхов в виде «столбиков». Легкие были неравномерной плотности, бугристыми, пестрыми — темно-красными в западающих участках и розовато-красными в воздушных, с многочисленными мелкими темно-красными кровоизлияниями под легочной плеврой. Такие же кровоизлияния были и на поверхности сердца под эпикардом. (Они называются пятнами Тардье — Родерера.) В полостях сердца — темная жидкая кровь, причем в правой половине ее значительно больше, чем в левой. Направляя материал на судебногистологическое исследование, эксперт по моему указанию запросил окраску легких на жир (Суданом-111) и на крахмал (раствором Люголя). Эксперт-гистолог констатировал наличие в просветах мелких и мельчайших бронхов и в альвеолах во многих полях зрения многочисленных ярко-оранжевых частиц жира и темносиних частиц крахмала, т. е. пищевых масс. Причиной смерти явилась аспирационная асфиксия — вдыхание содержимого желудка. Кстати, в желудке было большое количество кашицеобразных полупереваренных пищевых масс. Эксперт не сумел установить категорию причинно-следственной связи между огнестрельным ранением и аспирационной асфиксией. Была назначена комиссионная экспертиза. В Отдел сложных экспертиз представили уголовное дело, возбужденное по факту смерти гр-на Н. После его изучения ситуация стала ясна. Раненого посадили на волокушу, буксируемую задним «Бураном», одного. В процессе транспортировки из-за тряски раненый потерял сознание и завалился на спину.

Из — за тряски же содержимое переполненного желудка попало в пищевод, затем в полость рта и было аспирировано в дыхательные пути и легкие. Если бы один из охотников сел вместе с раненым (размеры волокуши это позволяли), он смог бы предотвратить аспирацию пищевых масс — для этого достаточно было повернуть раненого на бок. В данном случае между огнестрельным ранением и смертью имелась случайная причинная связь. Стрелявший охотник был осужден за причинение тяжкого, опасного для жизни вреда здоровью по неосторожности.

Иногда содержимое желудка попадает в дыхательные пути посмертно. Например, при проведении закрытого массажа сердца производится сильное надавливание на нижнюю часть грудины, при этом содержимое желудка выдавливается в просвет пищевода, затем в полость рта и может затечь в просвет трахеи и крупных бронхов. Пищевые массы могут попасть в дыхательные пути и при транспортировке трупа по ухабистой дороге.

В этих случаях не будет признаков прижизненного попадания пищевых частиц в мелкие и мельчайшие бронхи и в альвеолы.

1984 год. Обязательные полевые работы, слева направо Ю.Н. Бунин, д-р мед. наук, В.М. Шипулин, канд. мед. наук, И.В. Лядункин, доцент, Ю.А.Козлов, профессор

Игорь Васильевич Яхно, канд мед наук, реаниматолог. Ю.Н. Бунин справа

 

Глава XXVI. Три карася

В феврале 1995 года на Сенной курье — старице Томи у Коммунального моста тренировались спортсмены-подводники из клуба «Скат» Томского государственного университета. Сейчас их называют дайверами. Стояла прекрасная погода — яркое предвесеннее солнце, температура чуть ниже нуля. На льду протоки были вырублены две майны — квадратных проруби 2х2 метра на расстоянии около ста метров друг от друга. Вода в Сенной курье непроточная, глубина посредине водоеме 2,5–4 метра, но попадаются бочаги-омуты гораздо большей глубины. Дно покрыто толстым слоем ила. Одной из целей тренировки была отработка ориентирования подо льдом в условиях плохой видимости — в очень мутной воде. Дело в том, что спортсмены-подводники часто привлекались к водолазным работам — подъем затонувших судов (маломерных, конечно), обследование подводных частей сооружений и т. п., так как профессиональных водолазов иногда просто не хватало. Плата за эти работы существенно пополняла небогатый бюджет клуба. Аквалангисты в соответствующей сезону экипировке — гидрокостюмах, погружались и выполняли определенные задания тренера. Ясно, что донный ил был сильно взбаламучен и видимость под водой приближалась к нулевой. За каждым из спортсменов был закреплен страхующий — его товарищ, который, находясь на краю майны, контролировал фал — тонкий и прочный канат, привязанный к поясу аквалангиста. Потравливая канат, страхующий поддерживал связь с пловцом — он должен был постоянно ощущать легкое натяжение. Если пловец удалялся от проруби, канат травили — отпускали, если приближался — выбирали, чтобы пловец в нем, не дай Бог, не запутался. Как потом объяснили специалисты, фал закреплялся на поясе пловца специальным узлом (название его я не запомнил). Этот узел ни при каких обстоятельствах не мог развязаться сам. Но если фал за что-нибудь зацепился или запутался, пловец мог легко освободиться, просто потянув за свободный конец. Аквалангист и страхующий, дергая за трос, могли обмениваться условными сигналами.

Среди спортсменов был молодой парень 23 лет, студент 3-го курса, — высокий, атлетически сложенный, кандидат в мастера спорта. Недели две назад он женился. Получив задание тренера, он погрузился в одну из прорубей. Запас воздуха в баллоне акваланга был обычный — на 45 минут. Около получаса все шло нормально, ребята обменивались сигналами, страхующий регулировал натяжение фала. Почувствовав, что натяжение ослабло, «верхний» начал выбирать фал. Выбирал, выбирал и вытащил пустой конец каната, к которому ничего не было привязано! Он немедленно доложил об этом тренеру (мы знаем, что фал не мог развязаться сам!). Но что могло заставить отвязаться опытного пловца? Дно протоки, где проходили погружения, было многократно обследовано, никаких посторонних предметов — коряг, свай, арматуры — на дне не было. Несмотря на то что у пловца еще был запас воздуха, объявили тревогу и под воду немедленно пошли несколько опытных аквалангистов — сразу из обеих майн навстречу друг другу, со страховкой, конечно. Они несколько раз прочесали взбаламученную воду протоки между прорубями, отклоняясь в стороны вплоть до прибрежного мелководья, но найти аквалангиста не удалось. Время между тем шло, и запас воздуха у пловца кончился. Тем не менее погружения и поиски продолжались. После контрольной точки (полная разрядка баллона) прошло полчаса. Наконец, один из поисковиков нашел тело аквалангиста, но не между прорубями, а за одной из них и метрах в двадцати в стороне. Его подтянули к проруби и подняли на поверхность. Он не подавал признаков жизни. Была вызвана оперативная группа для осмотра тела. Когда мы приехали, на льду лежал спортсмен, одетый в гидрокостюм закрытого типа, но без перчаток — некоторые спортсмены их не любят, особенно при выполнении под водой «тонких» работ. Осмотру, кроме кистей рук, были доступны голова и лицо. Повреждений на них не было, но имелись типичные признаки обтурационной асфиксии (истинного утопления) — одутловатость и синюшность лица, мелкие петехиальные кровоизлияния в коже лица и белочной оболочке глаз, у отверстий рта и носа стойкая белая мелкопузырчатая пена (признак Крушевского). Как рассказали товарищи погибшего, в момент обнаружения маска с лица была сорвана, загубника во рту не было. То есть, испытывая недостаток воздуха, задыхаясь, в агонии пловец сорвал маску и выплюнул загубник. Тренер на вопросы следователя объяснил, что при наличии страховочного фала ничего серьезного с аквалангистом случиться не могло. Даже если бы он почему-то потерял сознание (всякое под водой бывает), «верхний», не получив в условленное время ответ по фалу, просто вытянул бы пловца к проруби. Но фал был отвязан. Сделать это мог только сам аквалангист. Зачем? Отгадка лежала рядом. К поясу аквалангиста была привязана самая обычная сетка-авоська, а в ней — три здоровенных карася весом около килограмма каждый. В общем, все стало понятно. Пловец поймал трех рыбин почти наощупь (учитывая мутность воды) и затолкал их в сетку. Караси, наверное, были сильно удивлены. Похоже, делал он это не в первый раз (иначе зачем авоська?). И тут рядом проплыл еще один карась, наверное, покрупнее пойманных. Не удержавшись, в азарте, аквалангист отвязался (сделать это можно мгновенно) и попытался поймать добычу. Поймать не поймал, но потерял ориентировку. Пока был воздух, он пытался найти прорубь, но в итоге проскочил ее и уплыл в сторону, где и задохнулся. Все, кто погружался в тот день, рассказали, что из-под воды прорубь видна в виде размытого светлого пятна, но только с расстояния не более 3–5 метров. Пловец же удалился от спасительного пятна на гораздо большее расстояние Я, честно говоря, даже не предполагал, что в курье может водиться такая крупная рыба. Сам я здесь рыбачил, конечно, летом и с берега, но самый крупный мой улов — карасик размером с ладонь.

 

Глава XXVII. Курить надо бросать

Курить вообще вредно. Иногда бывает очень вредно. Есть такая циничная пословица: «Не курите в постели — пепел, который выметут утром, может оказаться вашим собственным».

В глубоко советские времена, году 80 — м, в августе, утром за мной заехал дежурный следователь прокуратуры П. Мы отправились по адресу, где был обнаружен труп молодого человека. Приехали на место — короткий переулок-тупичок между улицей Яковлева и берегом реки Ушайки. Там стоял старый самостройный двухэтажный дом. На втором этаже жил хозяин дома — мужчина лет 55 с женой. Нижний этаж занимал старший сын хозяина. Месяца три назад он уехал на вахту на север Томской области, где работал буровиком. В отсутствие сына хозяин затеял ремонт его половины дома. Но ремонт затянулся, так как кончились деньги. А тут накануне неожиданно вернулся с вахты сын. Он приехал не один — с товарищем по работе. Как потом рассказал отец, сын никаких подробностей о работе и о своем товарище не сообщил, сказал только, что заработал много денег, и пообещал «подбросить на ремонт». Друзья запаслись выпивкой и закуской и вечером принялись отмечать окончание вахты. Родителей сын почему-то не пригласил. Те, не солоно хлебавши, легли спать. Гулянка внизу продолжалась допоздна. Рано утром хозяин почуял запах дыма и спустился вниз. Дверь вроде бы была закрыта изнутри на крючок (тут хозяин путался в показаниях). По его словам, он сорвал крючок и, открыв дверь, увидел, что помещение заполнено дымом. Распахнув дверь и открыв окно (единственное), он проветрил комнату и увидел на кровати труп. Открытого огня не было, на кровати тлел матрас и подушка под головой трупа. Хозяин загасил очаг тления, плеснув воды из стоящего на полу ведра, и, даже не вызвав пожарных, пошел звонить в милицию.

Мы со следователем приехали на место вдвоем (не считая водителя) — криминалист был занят на другом происшествии, оперативник по рации обещал скоро подъехать. Со следователем П. мы много раз работали вместе. Он послал водителя за понятыми и мы начали предварительный осмотр места происшествия. Нижний этаж дома состоял из двух половин. Передняя представляла собой что-то вроде кухни — слева была сложена кирпичная плита для готовки, на стене рядом с ней небольшой фанерный шкафчик. Посредине стояла полутораспальная металлическая кровать с матрасом и подушкой, на которой, собственно, и находился труп. Рядом с кроватью стоял стул и небольшой столик с остатками закуски и двумя стаканами. Под столиком валялись пустые бутылки из-под водки (штук шесть). Никакой другой мебели в комнате не было. Стены и потолок с облупленной штукатуркой были покрыты копотью. По потолку протянут временный электрошнур с одной лампочкой в патроне, даже без выключателя — лампочка просто вкручивалась или выкручивалась. Дыма уже почти не осталось, но в комнате царил полумрак из-за слабой лампочки и закопченных стекол небольшого окна. Вторая половина помещения таилась в полном мраке (о ней позже).

На кровати лежал труп молодого мужчины лет 25, одет он был в клетчатую рубашку-ковбойку и брюки, в ногах — скомканное шерстяное одеяло. Подушка под головой трупа и головная часть матраса на значительном протяжении истлевшие до пепла, по краям обугленные, черного цвета, перья подушки и вата матраса мокрые. Подозвав хозяина, следователь спросил, знает ли он, кто лежит на кровати? Тот пояснил, что в суматохе толком тело и не осматривал, сообщил в милицию, а до нашего приезда в комнату заходить побоялся. Подойдя поближе, хозяин присмотрелся и удивленно воскликнул: «Да не знаю я его!». Как выяснилось, приехавшего с сыном товарища хозяин видел мельком, гость не назвал ни имени, ни фамилии. Сын тоже промолчал, буркнул только, что товарищ останется у него, так как ему негде ночевать. На вопрос следователя: «А где же сын?» — отец сконфуженно развел руками.

Тут в комнату вошел водитель и сообщил, что понятых он не нашел — никого в округе дома нет, а следователя срочно вызывают зачем-то в прокуратуру. Мы подошли к машине, следователь переговорил по рации и «обрадовал» меня — действительно, срочно вызывают к начальству.

— Ты тут обожди, я съезжу ненадолго, потом захвачу криминалиста и мы продолжим осмотр.

Протокол осмотра он писать даже и не начинал.

Следователь уехал, и я остался один. Сотовых телефонов тогда еще не было, телефон-автомат, по словам хозяина, находился где-то не ближе километра… Я покурил, поскучал, еще покурил — и так часа полтора.

От нечего делать я зашел в комнату и продолжил «осмотр». Я давно уже приучился на месте происшествия ничего не трогать, я и не трогал. Поскольку в передней половине ничего интересного вроде бы не было, я заинтересовался задней половиной комнаты, таящейся в темноте. Как назло, в тот раз фонарик я с собой не захватил. За краем передней половины пола не было. Когда глаза привыкли к темноте, я смутно разглядел несколько толстых бревен, на которых раньше лежал пол. Дальше в глубине комнаты вообще ни черта не было видно. На плите я нашел коробок спичек и, чиркая ими, осторожно двинулся дальше. Шага через три-четыре я вдруг ощутил под ногой пустоту. Зажег сразу несколько спичек и увидел в левом заднем углу яму размером примерно 2х3 метра — до ремонта там был фундамент печки, который сломали и выбросили. Глубину ямы установить при таком освещении не удалось. Вернувшись в переднюю половину, я нашел в шкафчике огарок стеариновой свечки. При ее свете я наклонился над ямой и чуть не свалился в нее — край ямы под ногами «поехал». Я успел разглядеть, что глубина ямы не менее 2,5 метров, на дне какая-то жидкость и в ней лежит что-то, ну очень похожее на. труп! Прыгать в яму ни малейшего желания у меня не было. Вытащить труп в одиночку я тоже не мог. Вышел я не улицу, закурил и куковал еще минут 40, пока не приехали следователь, криминалист и оперативник.

Когда они вышли из машины, я с максимальной дозой ехидства «обрадовал» следователя и «поздравил» его со вторым трупом! Он долго не мог понять, откуда он взялся. В чемодане криминалиста нашелся фонарик, мы прошли в заднюю половину, посветили в яму и убедились, что на дне ее действительно лежит труп. Вытащить его было делом техники.

Мы в полном составе, наконец, смогли приступить к полноценному осмотру места происшествия. При осмотре трупа, лежавшего на кровати, обнаружили довольно обширный и глубокий ожог щеки, которая прикасалась к подушке, были опалены волосы на виске. Ожоговая поверхность была буро-черной, пергаментной плотности, у краев ни покраснения, ни отека, ни пузырей не было — похоже на посмертное действие высокой температуры. Рядом с подушкой на испепеленном матрасе я нашел несколько сигаретных окурков, от которых остались только фильтры! Когда труп сняли с кровати, под подушкой, точнее, между подушкой и матрасом обнаружился обугленный до черного каления паспорт в виде черных хрупких листов и обложки, тексты на листах паспорта были нечитаемы! Рядом лежала очень толстая пачка денежных купюр примерно в таком же состоянии. Купюры были серо-черного цвета, очень хрупкие, буквально рассыпались под пальцами. По небольшим остаткам краев купюр можно было догадаться об их достоинстве — 25 рублей. Следователь попытался хотя бы приблизительно подсчитать количество купюр, но ему это не удалось. Понятно, что в таком виде деньги обмену не подлежали. На трупе имелись хорошо знакомые мне признаки смерти от отравления угарным газом (см. выше). Под ножным концом матраса мы нашли целый, хотя и довольно замызганный, паспорт на имя сына хозяина. Таким образом, на момент осмотра труп, лежавший на кровати, опознать не удалось.

Труп, извлеченный из ямы, хозяин дома опознал как принадлежащий его сыну. На нем также были выраженные признаки отравления угарным газом.

Следователь высказал следующую версию. Друзья после обильного возлияния улеглись на одну кровать отдохнуть. Сын хозяина уснул, а гость курил в кровати, задремал, обронил окурок на матрас. Матрас, а потом и подушка затлели. Гость надышался угарным газом и помер. Сын хозяина проснулся в дыму (и в темноте), встал и попытался выбраться из комнаты, но пошел не в ту сторону, упал в яму и тоже погиб от отравления. Раньше я уже писал, что переносимость угарного газа у людей может быть различной. В этом случае СО, который несколько тяжелее воздуха, скопился на дне ямы и довершил отравление… Позже я узнал от следователя, что труп, лежавший на кровати, все-таки был опознан. Отпечатки его пальцев пробили по базе и установили, что он, несмотря на молодой возраст, неоднократно судим, в частности за грабеж с убийством, и вышел на свободу буквально за две недели до гибели. Ни на какой вахте он не был и к бурению никакого отношения не имел. Так и осталось не ясным, что связывало его с сыном хозяина — обычным работягой, не судимым.

Не менее вредно курить за рулем. Ну хотя бы потому, что отвлекает от управления автомобилем. Иногда фатально отвлекает.

Вспоминаются два случая из практики.

Один весьма трагичен. Компания молодых людей — два парня и две девушки — на машине отправились отдыхать на Обь. Водитель — мужчина 26 лет — купил новенькую иномарку, причем с левым рулем, несколько дней назад и ему не терпелось блеснуть обновкой перед друзьями. Выехав на Шегарский тракт, он легко разогнался километров до 140. Дальнейшее происходило на глазах патруля ГИБДД. Сотрудники, спрятав свой автомобиль, сидели (скорее стояли) в засаде с радаром. Когда радар показал скорость приближающейся машины 140 км/ч, сотрудник выскочил на дорогу, чтобы остановить лихача на предмет штрафования за превышение скорости. Сделать это он не успел. Машина неожиданно вильнула, резко выехала на встречную полосу и столкнулась с едущим в город автомобилем «Жигули». После удара «Жигули» отбросило в кювет, а иномарка несколько раз перевернулась и упала на крышу. Судите сами: даже если «Жигули» законопослушно ехали с разрешенной скоростью 90 км/ч, суммарная скорость составила около 230 км/ч! На такой скорости никакие подушки безопасности не спасут (они, кстати, в иномарке не сработали). Сотрудники ГИБДД подбежали к перевернутой машине, открыли двери (к счастью, их не заклинило) и вытащили из салона потерпевших. Водитель и сидевшая на переднем сиденье девушка были мертвы. Пассажиры заднего сиденья были живы, но без сознания — они получили тяжелые травмы. Водитель «Жигулей» также погиб. Погибших уложили на обочине. И тут сотрудники с удивлением заметили, что из-под трупа погибшего водителя иномарки… идет дым. Тело перевернули на бок и увидели на спинке рубашки между лопатками округлую дырку с обугленными дымящимися краями. Рубашку загасили и труп перевернули на спину. Приехавший с оперативной группой судебный медик, помимо следов механических травм, обнаружил на коже спины между лопатками довольно глубокий неправильноокруглый ожог диаметром около 2,5 см. К ожоговой поверхности прилип окурок сигареты, ниже ожога на коже были видны наложения пепла. Спросить о том, что же произошло, было не у кого — выжившие пассажиры без сознания ожидали приезда скорой помощи. Но ситуация в целом была ясна. Водитель, куривший за рулем, выбросил окурок в открытое окно. Встречным потоком воздуха (вспомните скорость) окурок забросило обратно в салон, причем не куда-нибудь, а за шиворот водителю. Неожиданная сильная боль от ожога вызвала непроизвольную двигательную реакцию — водитель просто дернулся, что при большой скорости вызвало резкое изменение траектории движения автомобиля. В итоге трое погибших.

Второй случай не столь трагичен. По проспекту Кирова ехали навстречу друг другу две автомашины. Водитель одной из них, не глядя, выбросил в открытое окно окурок сигареты. Тот влетел в открытое окно встречной автомашины и попал в расстегнутый ворот рубашки водителя. Водитель непроизвольно обеими руками стал расстегивать рубашку, выпустив руль. Машина вильнула вправо и врезалась в осветительную опору. Водитель пострадал, но не сильно — скорость была ниже разрешенных в городе 60 км/ч. Приехавшие на место ДТП сотрудники ГИБДД спросили водителя, чего это он ни с того ни с сего в столб врезался? Услышав ответ о влетевшем в окно окурке, они обсмеяли водителя и не верили ему до тех пор, пока он не расстегнул рубашку и не продемонстрировал след от ожога и сам окурок. Понятно, что установить водителя, который выбросил злополучный окурок, «не представилось возможным».