С треском распахнулась дверь и в гостиную ввалились, толкая друг друга, смеясь, весело сверкая глазами, возбужденные участники сеанса.
Проходя мимо застывшего на стуле Сергея, Жанна показала рожки и сделала неприличный жест.
Павел плюхнулся на диван и, глядя на Сергея, закатил в истоме глаза.
Ада издали раскинула руки, будто собираясь заключить Сергея в объятия.
Зловеще рассмеялся Виктор, сверкая очками, обнажив корешки сгнивших зубов.
Все громко хохотали и переговаривались между собой. До Сергея доносились обрывки слов и фраз, но он не улавливал их значения. Он сидел, холодный, окаменевший, стискивая побелевшие кулаки. В голове бились слова Альфии об искупляющей жертве. «Что должно быть, того не миновать», — беззвучно шептал он словно чужими губами.
Постепенно все успокоились и замолчали. Альфия встала спиной к столику. К ней подошел Виктор, торжественно протянул деревянный раскрашенный фаллос, который Альфия приняла обеими руками без тени улыбки и шестикратно поцеловала. Все зааплодировали.
— Владыка смерти и воскрешения, князь белой тьмы и черного света, чье имя есть тайна тайн, — громко провозгласила Альфия, когда стихли аплодисменты, — наши сердца открыты тебе. Войди же в нас! Засияй жгучим светом в нашей крови! Укрепи силы мужчин и сделай бездонным желание женщин! Нас нет вне тебя! Тебя нет здесь вне нас! Соединенные, мы две стороны одного бытия! Жизнь и смерть, правда и ложь, свет и тьма, добро и зло сплелись в нас змеей, кусающей свой хвост! Снизойди же, мы молим тебя! Не покидай нас!
Альфия замолчала и положила фаллос поперек столика возле канделябра.
К столику подскочили Павел и Виктор. Встав на цыпочки, сняли со стены распятие и трижды обнесли его вокруг комнаты на вытянутых руках.
— Знак Сатаны! Знак Сатаны! Знак Сатаны! — нарочито гнусавыми голосами пели в это время девушки.
Парни поставили распятие на столик за канделябром, прислонив к стене. Альфия зажгла свечи. Отблеск их пламени упал на вызывающе торчащий вверх фаллос Христа… «Антихриста», — поправил чей-то голос внутри Сергея.
К Альфие подошла Жанна, сжимая обеими руками невесть откуда взявшегося черного петуха. Петух дергался и пытался клюнуть ее в руку. Широкая улыбка на лице Жанны открывала мелкие, острые зубы.
Заорав, все сгрудились, извиваясь словно в каком-то танце, вокруг них. Альфия поставила на столик глиняную чашу. Жанна поднесла к чаше петуха, издала переливистый вопль и, наклонившись, впилась зубами в горло птице.
Струйка крови брызнула в чашу. Жанна отвернулась, оскалясь. По ее губам и щекам текла кровь. Когда струйка иссякла, Жанна бросила еще трепещущего петуха в угол.
Альфия обмакнула пальцы левой руки в чашу и брызнула на распятие. Одна капля попала в пламя свечи. Свеча зашипела, но не потухла.
Чаша пошла по кругу. Каждый отпивал по глотку и, не вытирая испачканных губ, передавал чашу следующему. Последней приложилась к чаше Альфия.
Потом Павел с Виктором оказались вдруг рядом с Сергеем, ухватили его за плечи. Сергей было дернулся, но Альфия уже опустилась перед ним на колени, поднося к его губам чашу.
— Пей, — властно шепнула она, и Сергей не мог ослушаться.
В чаше оставался всего глоток. На вкус он оказался теплым и солоноватым. В голове сразу зашумело, как после стакана водки.
Альфия сунула чашу под стул, вскочила, снова воздела руки и истошно выкрикнула:
— Шабаш!..
В ответ все дико завыли.
Альфия на миг исчезла в спальне и оттуда грянула дергающаяся, нервная, с резкими барабанными переходами музыка. Все стали кружиться, дергаться и прыгать под нее.
Сергею внезапно сделалось легко и весело. Он было вскочил, чтобы присоединиться к танцующим, но покачнулся и упал обратно на стул. Перед глазами все плыло. Комната меняла очертания, то сжимаясь в крошечную каморку, то расширяясь до величины бального зала. Сергей попытался протереть слезящиеся глаза, но это не помогло. Дальнейшее он видел отрывочными фрагментами.
Запрокинув голову, дико хохоча, Жанна сбрасывает юбку и льнет к Павлу, который лихорадочно срывает с нее кофточку…
Ада с Виктором падают на пол возле дивана, сжимая друг друга в объятиях. Мелькают потные, трясущиеся щеки Ады и распяленный в чудовищной гримасе рот Виктора…
Извиваясь в ритме музыки посреди комнаты, Альфия медленно стаскивает с себя трусики…
Дико вопя, Виктор гоняется за противно хихикающим Павлом. На бегу Павел звонко хлопает себя по белым, тощим ягодицам…
На диване Жанна сидит верхом на визжащей Аде. Жирные телеса извиваются под худенькими ногами…
Альфия прижимает Павла к часам. По ее загорелой спине с выступающими, бешено работающими лопатками катятся блестящие струйки пота…
Голова Виктора свисает с дивана, а весь он закрыт и расплющен трясущимся студнем тела Ады. Ада сладострастно подвывает…
Обхватив себя руками, Жанна катается по полу и дико вопит: «Угодно Сатане!» На кровавых губах пузырится белая пена…
— Угодно Сатане! — подхватывают все вокруг. — Угодно Сатане!.. Угодно Сатане!..
Тяжело дыша, чувствуя жжение в груди, Сергей рванул рубашку и вскочил со стула. Ослабевшие ноги подломились. Он рухнул на колени. Нагая Альфия подбежала к нему. Гибкие пальцы понеслись по пуговицам, освобождая его от давящей, не дающей вздохнуть одежды. Сбоку на помощь ей пристроился Павел. Глаза выпучены, он давится в крике: «Угодно Сатане!..»
— Угодно Сатане… — еле слышно прохрипел Сергей.
Груда скользких тел навалилась на него. Слюнявые губы впились ему в рот неистовым поцелуем. На нем извивались, дергались. По нему бегали и топтались. На нем занимались любовью все разом, А Сергей лежал распластанный, восторженный, чувствующий непреходящий экстаз слияния со всеми, и неистово выкрикивал:
— Угодно Сатане!..
— Он с нами! — прорезал всеобщий гам пронзительный крик Альфии.
И наступила тишина.
Резко оборвалась музыка. Смолкли крики и страстные стоны. Тяжесть тел мигом слетела с Сергея. Он сел, недоуменно моргая, чувствуя слабость и опустошение.
И тут погасла люстра. Несколько мгновений горели свечи на столике, озаряя распяленного, торжествующего в глумлении и похоти Антихриста, но тут же их пламя изогнулось, съежилось и исчезло. Еще миг светились тлеющие искорки фитилей, но погасли и они.
Воцарилась полная темнота. Темнота и тишина, не прерываемая ничьим дыханием. И в этой тишине, словно удар колокола, пробили часы. Один раз…