Солнце давно уже село, густели сумерки. Ветра не было, поэтому внизу под горой, где лежал город и катила река, вместо привычного скопища крыш и труб расстилалась белесая, медленно темнеющая дымка — то ли туман, то ли стоящий в безветрии дым из бесчисленных труб частного сектора.

Тротуар под ногами качался, как лодка в бурную погоду, и приходилось попадать в такт этой качке, чтобы не растянуться посреди улицы. Звенящая с утра пустота в голове стихла и заполнилась, но не чем-то конкретным, а неопределенным, вязким, до ужаса уютным и привычным. Воздух был свеж, залезал под рубашку, но куртку Витька не застегивал, только все время хватался за карман, из которого снова торчала непочатая бутылка «Московской». «На дорожку», — сказал Леха, заталкивая бутылку в карман. И что это он каждый день расщедрился на такие подарки? Вчера на дорожку, сегодня на дорожку? Приятной и непривычной была эта щедрость прежде всегда безденежного друга, но думать ни о чем не хотелось.

По лестнице взбирался с трудом, ступеньки путались под ногами и норовили скинуть вниз, к тому же было темно лампочка не горела вторую неделю. Ввернуть некому, что ли? Витька наваливался на перила, карабкался сперва по ним вверх рукой, а затем поднимал на очередную ступеньку ноги и все непослушное тело. Бутылка стучала горлышком о прутья перил, и Витька боялся, что она разобьется, но сделать ничего не мог.

Попасть ключом в замочную скважину тоже оказалось нелегко. Витька попробовал сделать это с разбегу, ткнулся лбом и коленями в твердое дерево, осел на холодный кафель, но ключа не потерял. Пришлось вставать и подбираться к скважине исподволь, ощущая затылком из чуть приоткрытой двери любопытный взгляд старушенции Ольги Михайловны.

— Так… — сказала Тамара, стоя посреди коридора, пока Витька захлопывал дверь. — А сегодня у кого день рождения был?

Тон ее не то чтобы не предвещал ничего доброго — вчера они помирились, он совершенно ее успокоил, — но был с каким-то неприятным оттенком.

— П-похмелялись… — пробормотал Витька первое, что пришло в голову, скинул полуботинки и запутался в рукавах куртки — бутылка тянула вниз. — П-п-после вчерашнего п-п-пх… — Он запутался в букве «п» так же, как в куртке.

— Красив, — вздохнула Тамара, помогла снять куртку, повесила, вытащила из кармана бутылку. Разглядела на свет зеленоватую этикетку — «Московская». — Богатый, — протянула она. — Это ж в киоске тысяч пять стоит. Значит, водочку попиваем, а дома денег на молоко нет.

— Подарили, — Витька встряхнулся, немного приходя в себя.

— Станет твоя заведующая такие подарки делать, недоверчиво возразила Тамара, но с другой стороны, крыть ей было нечем — утром Витька ушел с сотней в кармане. — Аванс, что ли, дали?

— Аванс послезавтра, как всегда.

Витька с шумом выдохнул, заполнив коридор тягучим водочным перегаром, словно дымом.

Из комнаты высунулся белобрысый Димка — глаза радостно светились — и зашепелявил что-то малопонятное.

— А у нссс дя Сежжа… — только и разобрал Витька.

У Димки был врожденный дефект речи, ни одно слово не мог правильно выговорить. Хотели даже в спецшколу определить Тамара не дала, умоляла, сколько раз и в райком и в районо бегала. Оставили в нормальной, и хотя задразнивали там Димку до смерти — мальчишки есть мальчишки, — но Тамара была довольна, и Димка доволен, и даже Витька — спецшколы нам еще не хватало! Заканчивал Димка пятый класс, учился хорошо, хотя спрашивали только по письменным — куда ему устные отвечать…

— Сергей там тебя дожидается, — Тамара кивнула на комнату и голос ее перестал быть неприятным. Сергея, единственного из друзей Витьки, она любила и всегда принимала — он не пил.

— Угу, — хмыкнул Витька, вставая на колени и шарясь под стойкой для обуви. — Куда вечно шлепанцы деваются?

— Да вот они, справа, горе ты мое, — вздохнула Тамара, помогла встать, подала тапочки. — Поговорить он с тобой о чем-то хочет. Ты бы хоть умылся.

— Поговорим… Ты водку-то давай. Как раз вовремя, сейчас мы ее с ним… А ты бы пока на стол собрала…

— Хватит тебе, — не давала Тамара бутылку, прятала за спину. — А Сергей и вовсе не пьет, как будто не знаешь?

— Томка, не дури. Гости! — Витька обхватил жену потными руками за плечи. — Гости же… неудобно без бутылки, — дышал ей в ухо вином. — То-омочка!..

— Да на… — сдалась, наконец, Тамара. — Залейся хоть вместе с обещаниями своими. — Отдала бутылку и сердито прошла на кухню.

На зеленом диване с подавленными пружинами сидел Сергей. У его бока, забравшись с ногами, прижался Димка — вместе рассматривали какую-то книгу.

— Здорово вам, — громко сказал Витька, протискиваясь мимо стола.

Сергей встал, бросил на него строгий взгляд из-под выпуклых очков — черный костюм, белая рубашка, вечный галстук. И как он терпит его?

— Приветствую, — Сергей улыбнулся, протянул руку, но пожатия не получилось — в руке у Витька качалась бутылка.

Витька поставил ее на стол и тогда пожали руки. Ладонь Сергея не твердая, но какая-то строгая, напористая. Витька жал ее крепко, с неудобством чувствуя, что рука у него потная, скользкая, и Сергею может быть неприятно.

— Дя Сежжа… — проговорил с дивана Димка.

— Ты иди, иди, уроки, небось, еще не делал. — Витька протянул руку, пригладил торчащие на белобрысом затылке волосы. Димка отпрянул — не любил отца пьяного, да и ласк тоже, вышел из того возраста.

— Верно, Дмитрий, уроки делать нужно, — добавил Сергей, блестя очками. В каждом стекле отражался перевернутый потолок с яркой лампочкой на длинном шнуре.

Димка слез с дивана и неохотно, медленно вышел с книгой под мышкой. Они сели. Витька откинулся на спинку, вытянул ноги. Тело охватила мягкая истома, оно было чужим и влажным, пот стекал за воротник и неприятно полз по спине. В комнате было душно, или это только ему, переполненному винными испарениями, не хватало воздуха? Сергей сидел боком к нему, повернув голову. Строго смотрел очками, но Витька знал, что строгость — из-за выпуклых блестящих стекол, а глаза под ними, неестественно увеличенные, вовсе не строгие, а какие-то жалостливые.

— Сейчас Томка накроет… ужинать. — Витька почувствовал, что язык опять порывается заплетаться, и сильно тряхнул головой.

— Все пьешь, Виктор, — задумчиво сказал Сергей. Зачем? Всю-то никогда не выпьешь…

— А затем, — с неожиданной злостью ответил Витька. Даже кулаки, лежащие на коленях, сжались. — Все вы учить любите ты, Томка, другие… А давай разберемся. Хорошо, брошу. Я вот два месяца не пил — точка. В голове пусто, звенит, в животе пусто, и делать ничего не хочется. Да и делать-то нечего.

— Работай. — Сергей пристально смотрел на него. Впрочем, пристально — это тоже из-за очков; и глазами водил, и моргал, как все, только за стеклами плохо видно.

— А я не работаю?! — взвился Витька, даже от диванной спинки отлепился, подался вперед и говорил словно бы не с Сергеем, а кем-то невидимым, осуждающим. — Восемь часов как отдай. Ладно. Домой прихожу — и что? Спать прикажете заваливаться или прыгать до потолка? Я вот два месяца этих все из угла в угол ходил. Как прихожу домой, так начинаю ходить. Хожу, хожу, и тошно так делается — хоть впору завой. Тут все дерет, — он постучал себя по впалой груди, рванул верхнюю пуговицу рубашки, потому что давила. — Вот и давайте разберемся, — продолжал он. — Мне что, всю жизнь углы в квартире мерить, а? Как ты думаешь?

— Работу тебе надо настоящую подыскать, по душе. Сергей большим пальцем пригладил маленькие, черные, аккуратные усики.

— Во! В точку попал! — восхитился Витька, стукнул кулаком себя по колену, отрывисто хохотнул. — По душе! Ну, а ежели нет ничего по моей душе? Ежели я ничего не хочу? Кто подскажет, чего мне хотеть? Ты? Томка?.. Так это будут ваши хотенья, а не мои. Вот и выходит — я виноват, что такой уродился?

— Ну, это ты врешь, — уверенно сказал Сергей. — Так уж ничего и не хочешь? Быть того не может. Не бывает так, чтобы человек ничего не хотел.

— А вот я не хочу, — пьяно упрямился Витька, потом вдруг утихомирился, добавил: — Хочу, конечно, тоже кое-чего…

— А, вот видишь. Так занимайся тем, чего хочешь, улыбнулся Сергей.

— Но в том-то и дело, старик, — с внезапной тоской протянул Витька, — что мои хотенья завсегда почему-то связаны с выпивкой… Вот, к примеру, хочу я с друзьями посидеть, поговорить. Понятно? Понятно. Но ты же их знаешь, Леху, Коляма. Вместе ж учились…

— Кольку знаю, — сказал Сергей. — Черный, тощий. Правда, давно не видел. А Леху… — Он медленно покачал головой. — Нет, не помню.

— Здоровый такой, рыжий… Он в пятом классе у нас появился, второгодник. Ну, помнишь?

— А-а… — неопределенно протянул Сергей.

— Еще в нашей компашке один, наверное, тоже его видел. Он все у на рынке у киска трется, сотняжки сшибает. Одноногий. Раньше же все у магазина собирались, а теперь к коммерческому киоску переехали — и легче там зашибить, да и работает круглосуточно. Да, к чему это я… — Витька заразился непонятной какой-то энергией, словно хотел что-то доказать то ли Сергею, то ли себе. Движения и слова стали отрывистые, резкие. — А!.. Значит, хочу посидеть с ними. А что делать четверым мужикам, когда вместе? Пить! Вот и выпиваем. И прихожу домой пьяный. Не то, чтобы на рогах. Так я редко. А вот как сегодня… А Томка недовольна. Ругается, злится. Пьяница, говорит. Так что мне теперь — от друзей отказаться? Или вот, скажем… — он воровато оглянулся на дверь, понизил голос, — хочу я с Зойкой поваляться. Продавщицей у нас в «Гастрономе» работает. Ладная деваха, заманчивая…

Сергей шевельнулся, хмыкнул, но ничего не сказал.

Витька тут же взъерепенился, правда, тихо, чтобы на кухне не услышали:

— А что я — не мужик? Да нет, ничего такого не было. Мы ведь говорим, чего я хочу… Так вот. Пойду я, скажем, к ней. Бутылку надо с собой взять, потому что так принято. А что с бутылкой делать? Пить! И снова домой пьяный… А Томка этого не понимает. — Он вздохнул, откинулся на спинку дивана и загрустил. — Я, говорит, спать с тобой, пьяным, не лягу. Я, говорит, лучше тут, на диванчике. — Он стукнул кулаком, выбивая из обивки пыль. Зазвенели пружины и их жалобный звон долго еще доносился из недр зеленого чуда. — Раз на диванчике, два на диванчике… Так и не хочешь, а пойдешь к той же Зойке. Эх!..

Вошла Тамара с большой кастрюлей, из-под крышки которой разливался по комнате запах вареной картошки. Витька вспомнил, что весь день по путному и не ел, не считая пряной ставриды у Лехи.

— Вот и ужин подоспел. — Он вскочил, пошатнувшись, загремел в серванте посудой. Тамара поставила кастрюлю, отодвинула его от серванта и направила опять на диван.

— Сама накрою, ты мне всю посуду перебьешь, — сказала она без всякого недовольства, и Витька в который раз заметил, что при Сергее она почему-то никогда не бывает недовольной или сердитой.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал Сергей, привстав с дивана.

— Ну, еще чего, — возразила Тамара. — Я сейчас селедочки порежу. Сегодня такую селедку купила — пальчики оближите. — Она вышла из комнаты, и Витька с досадой подумал, что хоть бы халат переменила, а не сверкала дырой.

— Ну, ладно, — сказал Сергей. — Значит, договорились: ты пьешь по всяким там причинам, а саму водку не любишь. Так я тебя понял?

— А чего ее любить? — удивился Витька. — Она же противная, всякий скажет.

— Сейчас-то ведь будешь пить, — Сергей с улыбочкой кивнул на «Московскую» с белой жестяной пробкой, красовавшуюся возле кастрюли.

— Сейчас тоже есть причина, — не сдавался Витька. — Мне вот приятно, что ты здесь, Томка. Посижу с вами и хочу, чтобы было еще приятнее. Выпью стопочку-другую, вот и станет мне еще приятнее. К тому же селедка. Ее без водки и не ест-то никто. А под водочку она знаешь как идет…

— Я ее ем, — сказал Сергей.

— Ты… — хмыкнул Витька. — Так то ты… — Он помолчал. — Слушай, ты только не обижайся, я давно хотел спросить… Ты правда не пьешь, или только при других, а сам потихоньку? А? А то, может, рюмочку со мной за компанию? Томка тоже поддержит. Понемножку-то оно, говорят, даже полезно… А? Он смотрел на Сергея жалобными глазами и действительно ему хотелось, чтобы выпил с ним Сергей за компанию.

— Я правда не пью, Виктор, — очень серьезно ответил Сергей. Он единственный всегда называл Витьку полным именем, остальные все Витька да Витька — и Томка, и на работе, все… Даже было обидно порой — тридцать три года, а все Витька, так и проходишь Витькой до самой старости, пока не помрешь. И только Сергей всегда — Виктор.

— Ты так в своем «Гастрономе» и трудишься? — резко меняя тему, блеснул очками Сергей. — Не надоело еще?

— Чего там — надоело? — буркнул Витька. — Платят, и ладно. Работа она везде работа, всегда скучная.

— Мне кажется, пора бы тебе посолиднее место искать. Тогда, глядишь, и «хотения» другие появятся, помимо бутылки, — передразнил он Витьку.

— Солидные места на дороге не валяются, — ответил в тон ему Витька, — особенно в наше время, при развитой безработице. Они давно уж, небось, все перезаняты.

— Не скажи, — возразил Сергей. — Вот к примеру, у нас в институте лаборант нужен, в отделе, где я работаю. Платят, конечно, небогато, но ведь не министерское кресло тебе предлагаю, — добавил он, увидев, как расползается у Витьки по лицу усмешечка. — Однако, тыщ двести в месяц приносить будешь. Наверное, побольше, чем в твоем заведении. И сама работа посолиднее — не ящики с винищем таскать.

— Лаборант… А ты мою трудовую видел? — тихо сказал Витька, прищурившись. — А две тридцать третьих в ней видел? Да с такой трудовой меня к вашему институту за километр не подпустят. Ты, скажут, спирт у нас там будешь, скажут, лакать технический, а не работать.

— Не скажут, — отрубил Сергей. — Я за тебя поручусь. К тому же шеф у меня — оригинальнейший мужик. Он считает, что два раза человек всегда имеет право ошибиться. Вот если три — все, тут уж его ни за что не уломаешь. Раз, говорит он, случайность, два — ошибка, а если три — это уж система… Вот так-то. Бросай-ка свой «Гастроном» и пошли к нам. На людей хоть посмотришь, узнаешь, что они хотят и чем дома после работы занимаются.

— Книжки читают, — иронически сказал Витька. — А мне эти книжки не интересны. Вранье там все.

— Дурак ты, — беззлобно сказал Сергей. — Ты книгу-то после школы и не открывал, наверное, а туда же, рассуждаешь. Так насчет работы все-таки подумай… Недельки две можешь думать.

Тут Тамара внесла длинную, овальную рыбницу, на которой были разложены и прикрыты сверху ломтиками белого лука заманчивые селедочные куски. Она быстро расставила тарелки, и Витька сковырнул вилкой жестяную пробочку. Достал две стопки — себе и Тамаре, — подумал и присоединил к ним третью, на всякий случай.

— Ну, — восхищенно сказал он, — и попируем мы сейчас…