Сергей ушел, а Витька, окончательно раскисший от водки, забрался в постель, но не спал. Лежал, глядел, как сгущаются в комнате сумерки и как все труднее различать волнистые полосы на полированном шифоньере у стены напротив кровати. На кухне Тамара гремела посудой. Со звоном разлетелась то ли чашка, то ли тарелка, и Витька вспомнил, как долго и заискивающе уговаривал жену выпить под селедочку, а когда уговорил, как неодобрительно глянул на нее Сергей, но ничего не сказал.

А потом далеко внизу, на лестнице, послышался детский рев и все приближался. Заколотили в дверь, грубо заколотили, кулаком и, кажется, даже ногой, и Витька понял, что ревет Валерка и что-то случилось. Он хотел было встать, но тело не слушалось, голова сразу пошла кругом, и он рухнул обратно на подушку, лежал весь мокрый, сминая в кулаках простыню. По коридору промчалась Тамара, и Валерка заревел уже в квартире. Перекрывая его рев, пронзительный и визгливый мужской голос кричал так, что было слышно даже на улице, бессвязно и непонятно:

— Пораспускали бандитов… рэкетиры малолетние… Пристрелю щенка, и глазом не моргну… «Тойота-Карина»… Вы же мне всю жизнь платить будете, ханыги подзаборные, и то не расплатитесь… Мразь совковая…

И сперва был слышен только этот визгливый, захлебывающийся благородным негодованием голос, даже Валерка реветь перестал. А потом закричала Тамара, и голос у нее был тоже визгливый и неузнаваемый:

— Как ты смеешь так с ребенком… Да я в милицию пойду… Коммерсанты паршивые… Ворюги… Что нужно заплатим…

— Нужны мне ваши деревяшки заср… — визжал мужчина. — Запла-атим… Голытьба бесштанная… Пристрелю щенка…

Из дальней комнаты скрипела беспомощно бабка Маня:

— Томочка!.. Витюня!.. Это кто пришел-то?..

Витька лежал, закрыв глаза, крепко сцепив челюсти, и скулы туго натягивали кожу. Он знал, что должен встать и выйти, ему было стыдно, что не может встать, лежит тут, как боров, пьяный, и в то же время мелькала, успокаивала мыслишка, что все само утрясется. Все уляжется…

Пушечным выстрелом ударила дверь, и долго еще всхлипывал и плакал Валерка, и ходила, стуча дверями и двигая стулья, Тамара. Когда все стихло, стало уже совсем темно, и шифоньер расплылся темным пятном в углу. Сердце перестало бешено колотиться и спазма отпустила горло. Витька уже засыпал, когда ударил в лицо яркий свет. Он открыл глаза, но тут же со стоном зажмурился.

— Погаси, — сквозь сон простонал он.

— Я те погашу! — крикнул над ухом голос Тамары. — Дрыхнешь, пьянчуга?! На меня тебе плевать, на детей тебе тоже плевать!.. Он Валерке все уши оборвал, а ты тут валяешься… Му-уж! Отец! Хочешь сказать — не слышал?

— Кто?.. Кто оборвал?.. — простонал Витька, снова сминая простыню.

— Этот, из третьего подъезда… как его?.. Торгаш вонючий… Ну, у кого иномарка. Если хочешь знать, твой сыночек на вишневом боку этой проклятой иномарки такие слова гвоздем нацарапал, что мне повторять их противно! Заплатила я ему, все, что было, отдала… А он его по затылку бил и за уши всю дорогу… Орал тут… А ты… Ты…

Послышался сдавленный плач. Витька осторожно приоткрыл глаза, рукой заслоняясь от лампочки. Тамара сидела на стуле, уронив голову на низенький столик трюмо, тряслись острые плечи, тряслась в дыре халата голая лопатка, перетянутая лямкой лифчика. Витька откинул одеяло, шатаясь, подошел к трюмо, наклонился.

— Тамарка, Томша!.. Ну, перестань, ну, все прошло… Ну, хватит. — Он гладил трясущейся рукой короткие, жестковатые волосы жены.

Тамара резко откинула его руку, вскочила в распахнутом халатике, зареванная, некрасивая, но была сейчас для Витьки прекраснее и желаннее всех женщин. Скособочившись, он потянулся к ней, ловил ее тонкие костлявые руки, стискивал плечи.

— Том… Томша… хватит… давай спать… Том-ша… — Он криво ухмылялся, отвесив нижнюю слюнявую губу, а ему казалось, что улыбается ослепительно и призывно. Он весь трясся от внезапного желания, перед глазами плыли шифоньер и трюмо.

От резкого толчка в грудь Витька упал на кровать, больно стукнувшись затылком о стену, тяжело заворочался, путаясь в одеяле, поднялся и пошел на нее, бросавшей ему в лицо, точно плевки:

— Куда лезешь… Убери свои грязные лапы! Тоже мне, захотел… Вспомнил, что муж!..

Ярость залила глаза, в воздухе поплыли багровые круги. Это не Витька., это кто-то другой, сидящий в нем, злобный на все и на всех, не задумывающийся, оборвал его бессвязные восклицания, заткнул рот мокрым от пота кулаком, выдавив на губы яркую пенную кровь. Это не Витька, противно шипя, цедил сквозь зубы:

— С мужем, значит, не хочешь… с другими спуталась… с другими валяешься, раз с мужем законным нее желаешь… с другими…

Всхлипывал за стеной во сне пострадавший Валерка.