Четвертый путь

С той ночи Гурджиев, как вирус, плотно засел в семье Горозия. Впрочем, в первые дни он с нетерпением ждал своего исчезновения, подобно застрявшему из-за непогоды пассажиру, ожидающему объявления его рейса. Он шарил в интернете на лэптопе, который ему дал Нико (в основном старик читал статьи про себя и просматривал свои же фотографии), смотрел телевизор в гостиной либо крутил педали на тренажере и вдруг вскакивал: мол, сейчас исчезну – и начинал судорожно искать папаху. Фуко с лаем носился вокруг. Затем Гурджиев прикрывал глаза, выплескивал изо рта сажу с запахом резины и начинал тихо бормотать: «Три, два, один…», но не исчезал. А там и вскакивать перестал. Только часы доставал из кармана жилета и тайком посматривал на них. Так тайком невротикам свойственно считать себе пульс.

Горозии были уверены, что Гурджиев проделывал все это лишь для вида, а на самом деле никуда не собирался. Ну да, колыхался порой, подобно некачественному изображению телевизора, – но хотел бы исчезнуть, давно бы уже исчез, думала Нино. Тем более что исландский вулкан уже затих, а все эклеры давно были подъедены. Впрочем, за несколько дней так они привыкли к Гурджиеву, что уже сами не хотели его отпускать. Прозвали его ласково Рай – от Раймонда.

Рай оказался хорошим рассказчиком. Его сказочные и фантастические истории Горозии слушали зачарованно. А свои совершенно невероятные байки Гурджиев постоянно подкреплял какими-то датами, сдабривал цитатами из суфийских поэтов, бахши и мудрецов, чрезмерно подслащивал и украшал восточными орнаментами. Сложно было судить, существовали ли когда-нибудь те поэты, бахши и мудрецы, на коих Рай то и дело ссылался. В интернете ни одного из упомянутых Гурджиевым авторов Нико не нашел. Понятно, что Горозии ни единому слову не верили, а оторваться все равно не могли. К тому же память Гурджиева хранила бессчетное количество сказок и басен, он помнил наизусть множество месневи и хадисов. Даже в современной поп-музыке неплохо разбирался, это уже не говоря о входящих в его репертуар трюках и иллюзионистских номерах: шарик изо рта, карта из рукава, исчезновение стакана… неожиданно проведет рукой по щеке у одного из Горозии и из-за уха вытащит монету или чайную ложку. А еще он делал отменный гоголь-моголь, с корицей. Вот анекдоты ему не слишком удавались. Чувства юмора, похоже, не было, а если и было, то очень свое образное.

К примеру, один раз он повалился посреди гостиной, закатил глаза и судорожно затрясся всем телом, а изо рта пошла пена. Нино подумала, что у Гурджиева припадок, и, напуганная, выскочила из комнаты. Обалдевший Нико решил, что Рай умирает. При виде его судорожно скрюченной руки он вдруг твердо решил вложить в нее саблю. Откуда-то вспомнил, что рыцари умирают с оружием в руках. Помчался к кладовке, где должна была храниться сабля его детства. Пластмассовая, правда, но очень похожая на настоящую. В спешке он не нашел ничего путного, кроме отвертки. Не долго думая, прибежал к Раю и вложил инструмент ему в руку. А тот неожиданно разразился истерическим смехом:

– Ха, ха, ха… – Он даже приподнялся с пола, – ты за сантехника меня держишь, дружок?

Что до Фуко, то он уже не отходил от Гурджиева ни на секунду. Сидел с ним, лежал у его ног, спал, положив голову на его колени. Рубашка, брюки и стопы Гурджиева всегда были в шерсти. По квартире он ходил босиком, как молельщик по мечети. То и дело надевал на голову Фуко свою шапку, а тот моментально застывал и в испуге озирался по сторонам. Гурджиев приписывал это магической силе шапки. Говорил, эта папаха излучает сильные эфирные волны, которые вызывают в мозгу определенные мысли и эмоции, которые его собачий ум не в состоянии постичь. Старик резвился с псом как ребенок: то ушки потрет, то поборется… Фуко то лаял на Гурджиева, то ластился к его ноге. В такие моменты старик послушно стоял и ждал, когда собака кончит свои собачьи дела. А Фуко – с высунутым языком, счастливый, трахал ногу Рая.

В один из дней Гурджиев, только что вышедший из ванной с папахой на голове, вдруг завертелся вокруг своей оси посреди гостиной подобно суфию, павшему в экстаз. Полы халата разлетались, как платье. Разлегшийся на полу Фуко заскулил, прикрыв лапами глаза. В какой-то момент Нино показалось, что старик сейчас не удержится и грохнется. Того гляди, что-нибудь разобьет и сам зашибется. А Гурджиев даже не оступился, браво прокрутившись волчком. Ему никак не мешало его упитанное, как у тюленя, тело и корсет, никогда не снимавшийся из-за радикулита.

Вскоре выяснилось, что Гурджиев и лунную походку отлично исполняет – когда чему-то очень рад, и тай чи красиво показывает. Невзирая на корсет, этот пожилой человек каждое утро по-кошачьи гибко извивался и растягивался на балконе, будто бы медитировал в движении. И вообще, он всегда был полон энергии, как старый ковер пылью. Нико жутко завидовал его воздушным и грациозным движениям. Он-то знал наверняка, что никогда не станет таким гибким. Даже если сядет на строгую диету и никогда не притронется к сладкому.

Нино так привыкла к его утренним танцам, что совершенно перестала их замечать. В остальное время Гурджиева было не отличить от обычных пенсионеров-маразматиков: в туалет часто бегал – видимо, из-за простаты, покрасневшие глаза постоянно наполнялись старческой слизью, во время еды у него часто падали изо рта крошки, да и перед телевизором он нередко засыпал с пультом в руке.

Кстати, Нико так и не смог сфотографировать его. Невзирая на все хитрости, на всех фотографиях Гурджиев получался полупрозрачным пятном, похожим на дрожание горячего воздуха. Цифровая камера была исправна, на фотографиях все было отлично видно, и только Рай расплывался. Гурджиев потешался и приговаривал, что это-де происходит потому, что он здесь, а в то же время и не здесь. И каждый раз сваливал все на гравитационные волны. Приводил в пример то какое-то колебание струн, то замкнутую времениподобную кривую; объяснял так – если последуешь по этой кривой очень быстро, из путешествия вернешься прежде, чем отправишься. «В данном случае я все еще путешествую, и то, что для этой Вселенной составляет целый век, по кривой равно одной тысячной секунды. Так что я вижу аппарат, но аппарат меня не видит – он всего лишь фиксирует мое тепловое излучение». К сожалению, Горозии мало что смыслили в каких-то там колебаниях и кривых. Да и сам Гурджиев до конца не понимал – находился он в колеблющихся струнах либо только во времениподобной кривой.

Однажды утром Нино проснулась раньше обычного, через приоткрытую дверь спальни случайно увидела, что сидящий на диване в гостиной Рай снял корсет. Зубами он придерживал край задранной майки, а из его пупка торчали цветные тонкие кабели, которые он внимательно рассматривал, на некоторые ловко наматывал изоляционную ленту и запихивал обратно в живот. Тогда Нино вспомнились две вещи одновременно: маленький микрофончик, встроенный в живот ее первой говорящей куклы, с подключенным к нему красными и зелеными тонкими кабелями аккумулятором и задохнувшаяся отравляющим газом террористка-смертница в шахидском поясе, увиденная по телевизору в кадрах штурма «Норд-Ост». Итак, радикулит был ни при чем. Рай надевал корсет лишь за тем, чтобы из живота не вывалились кабели.

Что же до учений Гурджиева, Горозии мало что из них поняли. Такие темы, как множественность «я», «человек-машина» или «четвертый путь», так и остались для них закрытыми, больше того, у них появилась уверенность, что и сам Гурджиев не вполне понимает, о чем ведет речь. А тот мог трепаться часами обо всем на свете. Да хоть бы и об изюме. Свои слова он неизменно подкреплял цитатами из старых книг: «Всяк, вкушающий кишмиш сухой, пребудет в добром здравии, да не будет хвори и немощи такой, чтоб на лекаря уповать». Как-то раз он много, но поверхностно рассуждал о гармоничном развитии человека, лазерных парусах, горизонте событий, шаманских грибах, кротовой норе, двигателе искривления, космической символике персидских ковров, эффекте бабочки, курильщиках опиума, третьем глазе и так далее, в частности – о четвертом пути. Сказал, что кроме пути факира, пути монаха и пути йога есть и четвертый путь, который принципиально отличается от предыдущих трех. Хотя отличие так и не вспомнил. Он не запомнил даже, чем закончилась третья серия «Хауса», которую смотрел накануне вечером.

 

Коварный план

Как-то в субботу Горозии сидели на кухне. Нино ставила фломастером точки на узоре лежащей на столе салфетки – маленькие синие пятна сразу впитывались в бумагу. Нико пил кофе из чашки с отломанной ручкой. Нино зажгла сигарету, сделала глубокую затяжку. Гурджиев босиком приплелся на кухню с «Оракулом» под мышкой. Обложку Нико сразу узнал – «Оракул» за прошлый месяц уже давно лежал в туалете на полке вместе с другими журналами и газетами и освежителем воздуха. Гурджиев был одет в кремовые шорты и белую майку. Его одежда и штиблеты с запихнутыми в них носками лежали на полке в кладовке среди ящиков со хламом, старых компакт-дисков и лыж времен детства Нико. На неуклюжей стопке книг примостилась его папаха, которую как-то ночью, с целью проверки ее магических свойств, Нико тайком взял да и нахлобучил себе на голову. Никаких особых мыслей или эмоций он не заметил, только уши заложило и заболели виски.

Гурджиев остановился при входе на кухню, окинул Горозий своим таинственным взглядом и спросил:

– Не мешаю вам?

Фуко запрыгнул на свое кресло и улегся поудобней, положив голову на лапы. Где-то провыла сирена скорой помощи.

– Нет, – Нико так быстро отмахнулся, будто скрывал что-то.

В знак отрицания Нино тоже покачала головой, стряхнула пепел с сигареты в пепельницу. Рай включил электрический чайник, «Оракул» положил рядом с собой. На кухне воцарилась неловкая тишина, и тут зашумел чайник. Рай достал стакан из шкафа, забросил туда одноразовый пакетик чая.

– Такие лица у вас, – сказал он, – будто что-то от меня скрываете…

Рай заглянул в шкаф и обнаружил, что изюм закончился. Чайник быстро закипел. Рай налил кипяток в стакан.

– Могу ли я что-нибудь для вас сделать? – Рай повернулся к Горозиям.

Вода в стакане постепенно становилась коричневой, на поверхности образовывалась белая пенка. Из открытого окна доносились звуки улицы. Рай намотал пакетик чая ниткой на ложку, отжал в стакан. Где-то снова провыла сирена скорой помощи.

– Не знаю… – Нино погасила сигарету в пепельнице, – смотря что ты можешь.

– Вай-вай, Нино ханум, что я могу? – Рай удивился, – погугли и увидишь, что я могу и что – нет.

То, что Гурджиев был излишне самоуверен, Нико давно заметил. Конечно, он был великим человеком. Но все же делалось неловко от постоянного хвастовства. В глубине души Нико даже подумал, что Гурджиев, возможно, понемногу впадает в старческий маразм. Впрочем, он не очень хорошо понимал, что значит впасть в старческий маразм…

– Можешь… – Нино сделала паузу, – можешь помочь нам деньги заработать?

Нико глянул на жену – уже в который раз заметил, что при разговоре с Раем с ней иногда что-то происходило, будто менялось, что совсем не нравилось Нико. Хотя в данном случае полностью разделял настроение жены. А что же у него должно быть против денег? Рай поднес стакан ко рту, подул на чай:

– Почему нет, – улыбнулся в усы, – для вас все могу.

Нико показалось, что Рай опять шутит и сейчас расскажет какую-нибудь историю или басню, как всегда. Но последовал неожиданный вопрос:

– Сколько надо?

– Откуда я знаю… – Нино пожала плечами, – чем больше, тем лучше.

– Прекрасно! – Гурджиев поднял стакан чая подобно бокалу вина, – лучше не сказал бы и Заратустра: чем больше, тем лучше…

Фуко навострил уши, с удивлением уставился на Гурджиева, будто не ожидал такого от Заратустры.

– Давайте, может, вот это заложим в ломбард, – Гурджиев достал из кармана часы на цепочке, – «Зенит» 1910 года, золото. Или вот что продадим, – он поднял правую руку, подразумевая серебряное кольцо с птичками; согнул все пальцы и прямым остался только средний палец с кольцом – получилось, он показал Горозиям фак. – Или…

– Или? – переспросил Нико.

– Или есть у меня еще одна идея, – Рай положил часы на стол, на часы – цепочку, затем с хлюпаньем втянул в себя чай и спросил: – У вас есть богатый сосед?

На кухне вновь воцарилась тишина. Горозии переглянулись… Весь этот разговор, беззаботно затеянный Нино, вовсе не нравился Нико. Но, как это нередко бывало, Нико сказал не то, что хотел, а то, что от него ожидали в данном случае.

– Есть один, – сказал Нико, – Нуго… Нугзар Чикобава. Но здесь не живет. К любовнице иногда приходит.

– Не тот ли, – спросил Рай, – которого на черной машине возят?

– Вообще-то та черная машина – бронированный «Брабус», – Нико так гордо уточнил, будто имел какое-то отношение к бронированной машине Нуго.

– Очень хорошо, – Рай отпил чай, стакан поставил рядом с часами, – любовница где живет?

– Над нами, – сказала Нино, – на пятом.

– Ну вот, – Рай потер руки, – Нугзара надо похитить.

– Похитить? – Нико вновь показалось, что Рай шутит невпопад, хотя на всякий случай он понизил голос.

– Да, – Рай подтвердил, – и выкуп потребовать.

Нино не понимала, насколько этот пожилой человек серьезен. Но невольно даже представила в темной комнате прикованного наручниками к батарее Нуго с заклеенным пластырем ртом. Не испугалась. Всего лишь спросила:

– А… выкуп кто заплатит?

– Об этом рано говорить, Нино ханум, – Гурджиев подкрутил рукой усы, – часто платит сторона похищенного. Но в данном случае, наверное, заплатит сам похищенный. Кому нужен скандал, история, то-се… Главное, все сделать правильно. – В конце подытожил: – Сделаем. И Нугзар не Энвер Ходжа, и его машина не бетонный бункер.

– Что для этого нам нужно?

Гурджиев понял, что Ходжа и бункер не произвели никакого эффекта.

– Случай, удача и вероятность, – сказал Рай и, поскольку Нино продолжала тупо пялиться на него, тут же добавил: – Нино ханум, помнишь, наверное, на вопрос оператора «Что вам нужно, кроме чуда?», Нео отвечает: «Оружие. Много оружия». В данном случае еще больше оружия нам понадобится чудо, совсем немного чуда.

Вдруг Нико спросил:

– То есть либо мы продаем кольцо, либо закладываем часы в ломбард… либо похищаем Нуго?

Нино и Рай повернулись к Нико. Даже Фуко уставился на него.

Тогда Нико впервые испугался Гурджиева – таким его он еще не видел. Всего лишь на мгновение по его лицу пробежала тень, и глаза заблестели иначе. Вдруг Нико осенило: ведь он совсем не знает Рая. Неожиданно за старым маразматиком и добрым сказочником проступили контуры совершенно чужого человека, Икс-Рая. Порой люди с легкостью позволяют заглянуть в собственные глаза, а оттуда – в душу. Нико понял, что Гурджиев намеренно показался ему во всей красе, чтобы Нико увидел. Впрочем, может и почудилось… Тем более когда он в следующую минуту присмотрелся к Гурджиеву, его косящие глаза по-прежнему были наполнены старческой слизью, щеки обильно серебрила щетина (уже давно надо было брить), и вообще, он был босиком. Рай, в свою очередь, медленно осмотрел Нико с головы до ног, будто сканируя, и вдруг расхохотался:

– Ха – ха – ха… – старческий подбородок заиграл. – Почему, дружок, почему либо – либо? Есть и четвертый путь: сделаем всё вместе!

 

Турецкий блокбастер

Четвертый вариант на самом деле даже не рассматривался. Как-то само по себе и единогласно было принято решение о похищении Нугзара.

Гурджиев и Горозии сидели за столом в гостиной, Нико ближе к окну. Фуко спал на диване.

Нико то и дело поглядывал на вход в подъезд, который был перед ним как на ладони. Перед Раем на столе лежал «Оракул», на полях которого тот ручкой вырисовывал маленькие фигурки, похожие на египетские. Частью машинально, частью – чтобы произвести впечатление на Нино. Больше других Нино нравились жук-скарабей и сидящая кошка с поднятыми ушками, которая напоминала ей копилку из детства. Нино подглядывала украдкой, не переставая играть в тетрис в лэптопе. Нико так глубоко вошел в роль похитителя, что на живопись Рая даже внимания не обращал – Нугзар мог объявиться в любую минуту.

– Постой, разве на пятом не та тетка живет, – Рай спросил, не поднимая головы, и пририсовал ко лбу кошки направленный на нее пистолет, – у которой грудь, как дыни, и большие губы, мясистые?

– Та самая, – подтвердил Нико, – Манана Кипиани.

– Приятная женщина, Манана, пальчики оближешь, – Гурджиев понял, что увлекся, и повернулся к хозяйке дома: – Разумеется, после тебя, Нино ханум!

– Разумеется, – Нино рассмеялась и подумала: все мужчины одинаковые. Хотела еще что-то добавить, но в это время на улице зашумела машина.

Нико глянул вниз, резко обернулся и молча, только губами, приподняв брови, сказал: «При-е-ха-ли!»

Фуко навострил уши. Нино сразу всполошилась и засуетилась. Гурджиев приложил к губам указательный палец. Затем тихо встал, горделиво вышел из гостиной. Фуко соскочил с дивана, последовал за ним. Гурджиев глазом прилип к дверному глазку, глядя на лестничную площадку.

* * *

Когда на верхнем этаже глухо захлопнулась дверь, Гурджиев вернулся в гостиную. Горозии встречали его стоя, как солдаты командира. Чем-то они напоминали тех кошек со стоячими ушами, которых Рай рисовал на полях «Оракула». Горозии терпеливо ждали инструкций Рая. Они до конца не понимали, какая роль достанется им во всей этой истории. Об этом Гурджиев не распространялся.

Донесся шум отъезжающей машины. Нико посмотрел на улицу.

– Гай Гракх Браб покидает занятые позиции? – спросил Рай и сел на диван.

Его школьная шуточка выстрелила вхолостую, Нико кратко кивнул головой.

– Значит, до утра ничего интересного не произойдет, – сделал вывод Гурджиев и тут же спросил: – Этот Нугзар кем-то приходится Арнольду Чикобаве?

– Не знаю, – Нико сел на стул, посмотрел на жену, вернул вопрос Раю: – Кто такой Арнольд Чикобава?

Фуко подскочил на диване, затем положил голову на колени Гурджиеву.

– Был один такой… – Рай потрепал ушко Фуко, – да так, просто вспомнил.

Бестолковые беседы Гурджиева и его расслабленность заставили Нино занервничать – вдруг у него нет никакого плана и он просто действует по ситуации? Хотя, возможно, это тоже было частью плана. Гурджиев ведь обожал морочить людям голову.

Первым не стерпел Нико, спросил прямо:

– Сейчас что делаем?

Гурджиев посмотрел Нико в глаза и спокойно ответил:

– Ждем-с, дружок, ждем-с…

Этого расплывчатого ответа оказалось достаточно, чтобы Нино тут же расслабилась – перед ней сидел все тот же авантюрист и способный на все человек. Такой не мог действовать без плана, не просчитав заранее каждый нюанс. Он ведь мог притвориться кем угодно: и святым и убийцей, и мудрецом и заложником обстоятельств… впрочем, Нино не понимала, для чего нужна эта конспирация.

– Может, посмотрим что-нибудь? – нарушила Нино затянувшуюся неловкую паузу.

– Можно, – Гурджиев посмотрел на Нико, будто последнее слово оставалось за ним, – до утра все равно еще полно времени.

Нико вовсе не был настроен смотреть что-либо, внутренне напрягся в ожидании утра, все же сказал:

– Можем что-нибудь в интернете посмотреть.

– Что скажете насчет клевого турецкого фильма? – предложил Гурджиев.

– Турецкого? – кроме кофе, Нино ничего клевого турецкого не смогла вспомнить.

– Иви бир фильм, – Рай похвалил подобно сладкой пахлаве, – чок иви бир фильм!

Нико только пожал плечами и вывернул нижнюю губу – мол, мне все равно. Единственное, от слов Рая ему захотелось есть.

– А ну-ка, посмотри, Нино ханум, – Гурджиев сказал, – есть где-нибудь «Дорога»?

Нино набрала текст на клавиатуре лэптопа, вгляделась в экран.

– Сколько, оказывается, этих «Дорог», – удивилась Нино, глазами пробежала список выстроенных на экране фильмов с одним и тем же названием, развернула лэптоп к Гурджиеву: – Мы эту «Дорогу» ищем?

На раскрытом постере фильма небритый усатый мужчина в кепке нес на спине женщину, у которой на голове был платок, а на плечах – накидка с бахромой. Черная кепка мужчины тоже была обвязана сверху платком в цветочек. У обоих головы были посыпаны снегом, а лица были озабочены. Видно было, что они переживают из-за одного и того же, но по совершенно разным причинам. Мужчина смотрел вперед, куда-то в пространство, женщина – вниз и слегка вбок – в вечность.

Гурджиев прищурился, на секунду прекратил теребить ухо Фуко, вгляделся в постер издалека.

– Ай сагол, Нино ханум! – сказал он. – Сенде сагол!

Между тем «Дорога» оказалась не таким крутым фильмом, как рекламировал Гурджиев. По крайней мере, Горозии не усмотрели никакой крутизны в истории нескольких несчастных узников, которых на неделю освобождают из турецкой тюрьмы: возвратившийся домой Сейт-Али узнает, что жена загуляла. А ее родственники заперли ее, как собаку, в подвале, чтобы Али убил ее и смыл позор с семьи… На другого узника, Мехмеда Салиха, который отбывает наказание за грабеж, семья жены валит вину за смерть шурина, которого полиция убила при ограблении. Мехмед безуспешно пытается оправдываться. В конце убегает вместе с женой Эмине на поезде, но их настигает родственник Эмине и убивает обоих… Еще один узник – Омар, возвращаясь в родную деревню, решает прокрасться через границу, но накануне пограничники убивают его брата контрабандиста, и т. д. и т. п. Мало того, что полно убийств и насилия, так еще и все герои фильма какие-то выцветшие, несчастные и безнадежные, и все подернуто желтоватым налетом.

В отличие от Горозий, турецкий блокбастер так увлек Гурджиева, что тот до самого конца он не мог оторвать взгляда от экрана, только тихо охал и сжимал кулаки. В конце даже прослезился. Горозии сочли, что Рай переживает за героев фильма, хотя у того просто глаза устали вглядываться в экран лэптопа.

 

Утреннее преображение

Утром, лежа в кровати, Нино заметила, что только что проснувшийся Нико одним глазом не то удивленно, не то отчужденно смотрит на нее, будто сам еще не понимает – проснулся он или нет.

– Давай быстрее! – прошептала Нино.

Нико потер глаза кулаками, как в детстве, когда его поднимали в школу, и спросил сонным голосом:

– Сколько времени?

– Восьмой час.

Ответ тоже как будто из детства… Из открытого окна доносился шум машин с проспекта Руставели. Перед домом щебетали спрятавшиеся в деревьях птички. Город просыпался. Было еще прохладно. Эх, сейчас бы еще поспать… Вдруг Нико вспомнил про вчерашнюю историю. Вспомнил, что этим утром они похищают человека, и сразу же очнулся.

Когда он вышли в гостиную, Гурджиев уже был на ногах, кровать убрана. Видимо, утренний тай чи только что завершился – на слегка раскрасневшейся лысой голове блестели крошечные бисеринки пота. Он стоял боком к окну, смотрел на улицу. Он был одет в кремовые шорты, белую майку и был босиком, его поза выражала спокойствие и надменность. Или Нико это только показалось? Видно, что Рай полностью собрался, как опытный полководец перед боем. Рядом стоял Фуко, как верный оруженосец. Оруженосец выглядел слегка растерянным – не понимал, что происходит.

– «Брабус» на месте, – сказал Гурджиев через плечо, повернулся и потопал к прихожей.

Остальное Нико завершил про себя: «Значит, сейчас Нугзар спустится по лестнице!»

Горозии молча последовали за Гурджиевым. Тот слегка приоткрыл дверь, одним глазом глянул на лестничную площадку и, не поворачиваясь к Горозиям, поднял в воздух указательный палец и прошипел: «Тс-с!»

Фуко удивленно поднял одно ухо – смотрел то на Рая, то на Горозий.

Вдруг все разом посмотрели на потолок – услышали, как на верхнем этаже закрылась дверь, а затем раздались шаги на лестнице.

Гурджиев глубоко вдохнул, подождал несколько секунд и резко открыл дверь. Спускаясь по лестнице, Нугзар Чикобава резко остановился, посмотрел Гурджиеву в глаза. Тот только этого и хотел – встретил взгляд Нугзара и зачавкал губами, подобно грызуну. Нугзар, управляемый взглядом Гурджиева, вдруг потерял вес, как космонавт; взлетел с лестницы на несколько сантиметров и начал в полете снижаться к Гурджиеву. Удивление и страх у него быстро переросли в отупение почти магического характера. Тем временем лестничную площадку заволокло густым, тяжелым, серебристо-серым туманом. Легкий ветерок откуда-то донес запах жареной картошки.

– Иди ко мне, хабиби… – Гурджиев бормотал, раскрыв руки, будто собирался заключать хабиби в объятия, – иди к папочке… иди… иди…

И Нугзар с расширенными глазами молча летел к Гурджиеву. Видно было, что вовсе не хочет обняться с папочкой, но управляющая им сила превосходит его волю.

Нино молилась, чтобы не высунулся кто-нибудь из соседей. А Нико захотелось спрятаться в кладовке.

Гурджиев вышел на лестничную площадку – встретил Нугзара с распростертыми объятиями. А тот смиренно припал головой к сердцу Гурджиева. Без сил, как подрубленный. Не подхвати его Гурджиев, точно грохнулся бы на пол. Не разжимая объятий, Рай затащил Нугзара в квартиру, усадил на пол, прислонил спиной к стене и закрыл дверь.

Все произошло так быстро, Горозии и оглянуться не успели. Стояли на месте как вкопанные. Все действо они наблюдали, как кино. Туман только сделал картинку еще более киношной. А запах жареной картошки возбужденный мозг Нико превратил в приятный аромат соленого попкорна.

Сидевший на полу Чикобава поднял глаза на Горозий и схватился за сердце. Открывал рот беспомощно, как выброшенная на берег рыба. Гурджиев дал ему затрещину. Чикобава сжался, в уголках рта выступила пена.

– А ну-ка! – Гурджиев еще сильнее заехал ему по лицу. – Без фокусов!

В ответ Нугзар издал долгий хрип, постепенно смягчился, обессилел и обмяк… губы сразу почернели, глаза налились кровью, голова упала набок. Лицо быстро распухло и приняло баклажанный оттенок. Гурджиев склонился, эффектно повторил расхожий киножест – зажал сонную артерию Нугзара указательным и средним пальцами. Какое-то время постоял в таком положении, затем произнес: «Мда-а», а про себя с сожалением подумал: «Я часть той великой силы, что вечно хочет добра и вечно совершает какую-нибудь хуйню». Даже в таких ситуациях Гурджиев оставался поэтом.

Увиденное насколько потрясло Нико, что он как только на месте не заскакал. Нино выглядела спокойнее. Спокойствие ее было напускным – ее мозг клокотал, разум безрезультатно искал выход из создавшейся ситуации. Все молчали. Даже Фуко все это время лишь махал хвостом. Нико первым не выдержал, тихо спросил:

– Умер?

Гурджиев подбоченился. Видно было, что он не ожидал такого развития событий. Задумал одно, а получилось совсем другое. По крайней мере, такой вывод сделал глядевший на него Нико. Во всемогуществе Гурджиева в ту секунду даже Нино стала сомневаться.

– Возможно, так лучше… – Гурджиев глянул на окаменевшего Чикобаву и сказал: – Паниковать не надо. Я контролирую ситуацию.

Нино передернуло. Вдруг она увидела, как почерневший и скособоченный Нугзар приходит в себя, его глаза приоткрылись.

Фуко заскулил, лизнул Нугзара в лицо.

– Фуко, фу! – скомандовал шепотом Нико. – Ко мне!

Собака не послушалась, но лизать лицо Чикобавы перестала.

Гурджиев вдруг сел на корточки, заглянул в Нугзару в кроваво-красные глаза:

– Ты жив?

Тот ничего не ответил.

– Слышишь меня? – снова спросил Гурджиев.

Тот заморгал глазами.

– Можешь говорить? – допытывался Гурджиев.

Вскоре изо рта Чикобавы глухо раздалось:

– Могу.

У Гурджиева заблестели глаза. Взгляд у него сейчас был такой чистый и наивный, что, казалось, кинь ему сейчас мячик, он начал бы чеканить его носом, подобно цирковому тюленю. Было видно, что сейчас он скорее импровизировал, чем действовал по какому-то плану, совсем как его любимый Хаус.

Вдруг в брюках Чикобавы запищал мобильный. Нино чуть не завопила. Гурджиев не растерялся, быстро достал из кармана Нугзара аппарат и поднес экран к его глазам, спросив:

– Кто?

– Мой водитель, – захрипел Нугзар.

– Посмотри мне в глаза! – Гурджиев четко и с выражением произносил каждое слово. – Ты сейчас спокойно скажешь водителю, что скоро спустишься. Понял?

– Понял.

Гурджиев нажал на кнопку, приложил мобильный к щеке Нугзара.

– Скоро спущусь, – сказал Нугзар.

Гурджиев отключил аппарат, велел Чикобаве:

– Встань и иди!

Тут он чуть хватанул, Чикобава даже не пошевелился.

Гурджиев, быстро оценив мифологичность всей этой сцены, спросил помягче:

– Можешь ходить?

Тот в ответ вывернул нижнюю губу. Рай помог ему встать.

С такого близкого расстояния Нино впервые смотрела на Нугзара Чикобаву. Ростом он был чуть ниже Гурджиева. В прихожей Горозий он стоял, как маленький памятник. Ухоженным телом, узкой талией и плечами шире талии походил на статуэтку «Оскара». Симпатичный, изящный мужчина. Только его распухшее лицо баклажанного цвета все портило.

– Ты сейчас уйдешь… – говорил Гурджиев, смотря Нугзару в лицо и кладя мобильный в карман его брюк; говорил очень медленно, не только между словами делал паузы, а сами слова как-то растягивал: программировал или гипнотизировал Чикобаву, – и никому не расскажешь о том, что случилось здесь. Сегодня вечером придешь один и принесешь один миллион евро. Понял?

– Понял, – прохрипел Нугзар, еле ворочая языком. Гурджиев открыл дверь, выглянул на лестничную площадку, затем отошел в сторону – дал Нугзару пройти:

– Иди.

Нугзар Чикобава тяжелым шагом вышел на лестничную площадку, медленно побрел вниз по лестнице… Гурджиев закрыл дверь, быстро повернулся и направил указательный палец на Горозий, как пистолетное дуло:

– Вот вам и миллион!