Синоптики оказались правы: за ночь на побережье сильно похолодало. Утром тридцатого декабря шел мелкий дождик, и дороги покрылись ледяной коркой. Пейзаж застыл под свинцовым небом.

Все утро на «Пароходе» царило шумное оживление: дети в предвкушении праздника не могли усидеть на месте, и Софи приходилось время от времени на них прикрикивать.

Малори, которая приехала вчера поздно вечером, встала ни свет ни заря, поэтому к одиннадцати все было готово. Она справедливо решила, что Валентина не сможет в день своей свадьбы все сделать сама. «Это было бы не слишком весело!» — заявила Малори мужу, отправляясь в комнату к будущей невестке.

Альбан, ловко отвертевшись от участия в общей суете, нашел братьев в кухне.

В половину второго их ждали на обед в отеле «Normandy», в Довиле, но Жиль настоял на том, чтобы еще до отъезда выпить по бокалу шампанского.

— Мы ведь даже не похоронили твою холостяцкую жизнь! — сказал он Альбану, откупоривая бутылку «Louis Roederer». — По крайней мере, выпьем хоть раз в мужском кругу… Кто сядет за руль и на чем мы поедем? — спросил Коля. — Сегодня на дорогах скользко, а до вечера мы напьемся как сапожники!

— Валентина если и выпьет, то чуть-чуть, она в положении.

— А Малори вообще не пьет, — напомнил Коля. — В крайнем случае вызовем такси. Не портить же себе удовольствие!

Они опустошили свои бокалы, когда в кухню вошла Жозефина.

— Мой зонтик отлично поработал ледорубом! — объявила она. — На улице настоящий каток!

На голове пожилой дамы была миниатюрная серая фетровая шляпка с перышком — довольно старомодная, но очаровательная.

— Шикарная у тебя шляпка! — воскликнул Коля.

— Увы, из-за этой шляпы у меня испортилась прическа, поэтому я целый день буду ходить в ней!

Коля подошел к бабушке, обнял ее за талию и закружил в импровизированном танце.

— Ты в форме, Жо?

— Более или менее. Но твоего брата до алтаря я доведу. Вас с Жилем я женила, это будет последний раз.

В это мгновение ее взгляд упал на пустые бокалы.

— А мне шампанского не полагается? — с возмущением спросила она.

— Теоретически у нас мальчишник, — ответил Альбан. — Но мы с удовольствием возьмем тебя в компанию, старик Жо!

Он налил ей шампанского, они чокнулись. Альбан смотрел на бабушку с такой нежностью, что та улыбнулась.

— Тебе надевают хомут на шею, а ты и рад, верно?

— Честно говоря, я просто счастлив.

— Тем лучше. Ты сделал хороший выбор.

— Как думаете, наши жены готовы? — вздохнул Жиль.

— Вполне возможно, из-за похолодания они не смогут одеться так, как планировали, — предположил Коля. — На улице два градуса мороза!

— Сегодня тридцатое декабря, — сказала Жозефина, поставив свой бокал на стол. — Не думаю, что ваши жены собирались щеголять в летних платьях!

Десять минут спустя первой появилась Малори — в блестящем синем брючном костюме, жакет которого напоминал смокинг. Через руку был переброшен плащ того же цвета, отделанный белым мехом. За ней по лестнице скатились дети в английских пальто с бархатными воротниками. Потом спустилась Софи, ослепительная в черно-золотом платье, туфельках в тон и рединготе с золочеными пуговицами.

Разобрали свои шарфы, перчатки и зонтики, погасили свет в комнатах… Все уже готовы были выйти в прихожую, когда на лестнице появилась Валентина. В выбранном Малори наряде она была так красива, что Альбан остолбенел. Удлиненная, до лодыжек, юбка в сочетании с укороченным приталенным спенсером делала Валентину еще более стройной и высокой. Шелк цвета слоновой кости подчеркивал великолепный цвет лица и красноватый оттенок волос, собранных в высокую прическу и украшенных двумя заколками со стразами. Большие зеленые глаза были подчеркнуты с помощью сложного, но при этом сдержанного макияжа, губы сияли. Из украшений на ней было подаренное Альбаном кольцо.

— Ты ослепительна, — сказал Альбан, идя ей навстречу.

— Погоди, у меня кое-что для тебя есть!

Малори подошла к Валентине, держа в руке фирменную сумку из своего бутика.

— Вчера я сообразила, что ты можешь замерзнуть, и захватила с собой вот эту теплую вещицу.

Она достала из сумки большую кашемировую шаль приглушенного коричнево-серого цвета — такого же, как и отделка на спенсере Валентины.

— Ты можешь закутаться в нее, как тебе удобно, — сказала Малори, ловко драпируя шаль на плечах Валентины.

К ним подошла Софи. Словно не желая оставаться в стороне, она протянула Валентине руку ладонью вверх.

— Говорят, это к счастью, когда невеста на свадьбу надевает что-нибудь одолженное у близкого родственника…

В ладошке Софи сверкали бриллиантовые сережки-гвоздики.

— Не потеряй, это подарок на годовщину, — не сдержавшись, добавила она.

— Обещаю, — тихо сказала Валентина, принимая украшение.

Она надевала сережки под бдительным оком Софи, когда к ним подошла Жозефина.

— А еще говорят, что у невесты должно быть что-нибудь голубое и что-то белое.

Она протянула Валентине прелестный, украшенный белыми атласными лентами букет незабудок.

— Я вырастила их для тебя, — добавила Жозефина.

Валентина улыбнулась. Внезапно ее глаза наполнились слезами, а подбородок задрожал. Предупредительность Малори, любезность Софи — неожиданная и тем более ценная, и демонстрация искренней привязанности со стороны Жо тронули ее до глубины души. Семья, членом которой она не надеялась стать, вдруг окружила ее такой заботой! А ведь, если подумать, кроме них у нее никого и нет!

— Только не это! — возмутилась Софи. — Макияж потечет, и ты будешь выглядеть ужасно!

Ядовитые слова невестки помогли Валентине совладать с эмоциями. Она преодолела последние ступеньки и оперлась на руку Альбана.

* * *

После легкого, но продолжительного обеда в ресторане «La Belle Epoque» в отеле «Normandy», за которым к семье Эсперандье присоединился Давид, вся компания отправилась в мэрию Трувиля. В это время года новобрачные заглядывали нечасто, поэтому обрадованный мэр со всей торжественностью провел церемонию регистрации брака и так долго беседовал и обменивался шутками с молодоженами, что из мэрии они выбрались буквально за пару минут до начала церковного ритуала.

На пороге мэрии их встретил ледяной северный ветер и ночная темнота, хотя на часах было почти пять. Было время прилива. У набережной на пенистых синевато-серых волнах качались корабли.

Эсперандье торопливо прошли по бульвару Фернан-Муро и свернули на улочку, ведущую к церкви Нотр-Дам-дэ-Виктуар. Братья посовещались, и Жиль с Софи и детьми первыми вошли в церковь. За ними — Малори и Коля, а следом — Альбан под руку с Жозефиной. В полной тишине они заняли свои места в первом ряду. Жиль что-то прошептал святому отцу и сел рядом с женой. Когда заиграл орган, присутствующие обернулись, чтобы увидеть, как в сопровождении Давида входит Валентина. Ее улыбка была такой лучезарной, что все на мгновение позабыли о царящем в храме холоде. Глядя на Валентину, Альбан ощутил, как его сердце наполняется радостью, благодарностью и восторгом, которого он раньше никогда не испытывал. Теперь он был уверен — страницы прошлой жизни перевернуты и он не станет к ним возвращаться. Они с Валентиной напишут собственную историю. С каким нетерпением, без сожалений и страха, вступает он в новую жизнь!

Валентина встала рядом с женихом, Давид отступил в сторону. Любуясь ею, Альбан подумал об их будущем ребенке. Над ним витает угроза наследственной болезни, равно как и над остальными потомками Маргариты. Когда он родится, Альбан обязательно поговорит с Валентиной, хотя ему почти нечего ей рассказать. Единственный ключ к этой истории держит в своих руках Жозефина, но она, по-видимому, решила унести его с собой в могилу.

Альбан украдкой посмотрел на племянников. Послушные и собранные, они с улыбками на лицах смотрели, как их дядя венчается. Конечно, если бы Альбан с Валентиной решили устроить пышную свадьбу, Анна стала бы подружкой невесты и ее нарядили бы в розовое платье и надели венок из цветов… А ведь именно она, спрятавшись в шкафу, нашла старый бумажник Феликса. Если бы не эта находка, братья Эсперандье так никогда и не узнали бы о том, что их мать была душевнобольной. В обрывочных детских воспоминаниях она осталась бы просто странноватой, угрюмой и неласковой. Но трое детей, играя в прятки, нашли вход в иную реальность. Отныне Жилю придется жить с сомнением в душе, ежедневно опасаясь, что шизофрения проявится в его детях. Альбан со временем разделит те же страхи и сомнения. Как быть? Взвалить эту ношу на плечи Валентины или молчать, как Жиль, который предпочел не беспокоить жену понапрасну?

Голос священника, многократно усиленный микрофоном, вознесся к церковным сводам. Виновато улыбнувшись, кюре отключил микрофон и более интимным тоном обратился к жениху и невесте, которых ему предстояло обвенчать.

* * *

Детей посадили с краю: Поля и Луи с одной стороны, Анну — с другой. Если верить Софи, это был единственный способ заставить их вести себя хорошо. В роскошном, отделанном деревянными панелями и потолочными балками зале гостиницы «Ferme Saint-Simeon» стол для новобрачных и их гостей накрыли в некотором отдалении, и обслуживающий персонал был к ним исключительно внимателен.

— Если я за что-то берусь, все будет сделано по высшему разряду! — заявил Жиль.

Это он заказал стол, выбрал меню и вина и даже приготовил молодоженам сюрприз, который намеревался преподнести в конце вечера. За окном разыгралась настоящая буря — в устье реки вздымались волны, вокруг гостиницы вертелись сумасшедшие порывы ветра.

— Повезло вам с погодой, ничего не скажешь, — заметила Софи. — Фотограф, ожидавший на выходе из церкви, чуть не замерз. Хотя какой еще могла быть погода тридцатого декабря в шесть часов вечера? Жаль, что вам пришлось торопиться…

Весь день она осыпала невесту колкостями, но испортить настроение так и не сумела. Вот и теперь Валентина ответила:

— Мы все наверстаем на крестинах. Кстати, у нас будет мальчик.

— Черт! — воскликнула Анна, которая мечтала о маленькой кузине.

Жозефина, смеясь, похлопала правнучку по плечу.

— Детей не выбирают, дорогая. Берут, что дают, и говорят доброму Боженьке «спасибо».

Если бы она могла выбирать, она тоже предпочла бы девочку, но родился Феликс, ее несчастный Феликс… Жо положила в рот кусочек тюрбо с горчицей и томатами и попыталась понять, как именно эта рыба приготовлена. День выдался длинный и утомительный, но ощущение исполненного долга делало Жозефину счастливой. Она так хотела побывать на свадьбе Альбана. Теперь она уйдет с миром, когда придет ее час.

Официант наполнил их бокалы великолепным Шато де Мерсо, которое выбрал Жиль.

— Давайте чокнемся все вместе, — предложил сидящий рядом с Жозефиной Давид.

— За что будем пить?

— За тебя, Жо! За нашу обожаемую бабушку!

Все собравшиеся присоединились к тосту Давида, потом каждый вернулся к прерванной беседе.

— Ты достоин носить фамилию Эсперандье! — улыбнулась ему Жо.

— Да я и так чувствую себя членом вашего клана! И очень горжусь тем, что сегодня я здесь, с вами.

— Ты ведь четвертый мушкетер, — напомнила она. — По-другому и быть не могло.

Жозефина по очереди посмотрела на своих внуков. Затем ее взгляд остановился на Давиде. Стол был достаточно велик, и гости сидели на большом расстоянии друг от друга и могли говорить, не боясь быть услышанными соседом. Склонившись к Давиду, Жо прошептала:

— Я очень рада за Альбана. Карты давно сказали мне, что его брак будет очень счастливым, но я уже начала волноваться, ведь он не заводил серьезных отношений.

— И вдруг появляется Валентина! Он влюбляется как сумасшедший, и они женятся!

— Она того заслуживает. Кстати, ты на нее не заглядывайся, твоя очередь тоже придет.

Давид залился краской, а Жозефина засмеялась.

— Придет даже скорее, чем ты думаешь, — ласково добавила она.

Официанты освободили их тарелки и наполнили бокалы. Жиль болтал с Малори, Софи с Коля, а сидящие рядышком Валентина и Альбан не могли отвести глаз друг от друга. Жозефина снова придвинулась к Давиду.

— Они решили обосноваться на вилле, и это единственное, что меня беспокоит.

— Твоя вилла скоро обретет былой блеск. Это должно тебя радовать. Жо, тебе трудно угодить! Тебя послушать, так ты просто мечтаешь очутиться в доме престарелых! Или в одном из этих домишек у моря с фальшивыми фахверковыми фасадами «в нормандском стиле»!

— Нет, конечно. Но разве ты не нашел бы для меня где- нибудь поблизости хороший маленький домик?

— Жо, для человека, который всю жизнь прожил на одном месте, переезд смерти подобен! Ты родилась на этой вилле, и ты ее любишь.

— Я ее любила, — поправила его Жо. — Когда-то любила…

Глаза пожилой дамы затуманились, и она покачала головой.

— Конечно, дом здесь ни при чем. И все-таки бывают места, откуда надо бежать без оглядки.

Она повернулась к Давиду лицом и окинула его оценивающим взором.

— В церкви, пока кюре благословлял молодых, я кое-что придумала, — сказала она, понизив голос. — Ты — человек серьезный и заслуживаешь доверия. Что, если я открою тебе секрет?

— Мне?

— Да. Тебе и только тебе.

В ее застывшем взгляде зажегся странный огонек.

— Маргарита не накладывала на себя рук, — тихо проговорила Жозефина.

Давид пару секунд сидел с ошарашенным видом.

—Что это значит? — с трудом вымолвил он.

— О, это запутанная история…

Пожилая дама сделала глоток вина. Может, алкоголь придаст ей храбрости? Или она просто решилась хоть кому-то открыться? По мнению Давида, момент для откровений был выбран весьма неудачный, но жестом он дал понять, что ждет продолжения.

— Понимаешь, Маргарита была сумасшедшей и ни капли не любила своих детей. На всем свете она любила только Феликса. На мальчиков эта требовательная и страстная любовь не распространялась. Они ей мешали! Чтобы успокоить Маргариту, я говорила ей, что мы с Антуаном сами обо всем позаботимся. Но Феликс не мог этого понять, ему хотелось, чтобы Маргарита больше времени проводила с детьми. Надеялся, что материнская любовь проснется… Однажды ему пришло в голову поставить в их с Маргаритой спальне кроватку младшего сына. Коля был очаровательным и очень спокойным ребенком. Но для нее он был чужеродным элементом, от которого она желала избавиться, чтобы остаться наедине с мужем.

Давид залпом осушил бокал. Альбан рассказывал ему о том, что пережил Коля в комнате с вышитыми портьерами, но он не воспринял это всерьез.

— Я думаю, это была не единственная ее попытка — малыш Коля постоянно плакал. Просто однажды, вернувшись раньше обычного с фабрики, Феликс застал Маргариту на месте преступления. Он был в ужасе! После этого он решил, что жену надо лечить. Кроватку Коля немедленно вернули в комнату братьев. Как только она исчезла из комнаты, Маргарита потеряла к мальчику всякий интерес. Она вообще редко обращала на сыновей внимание, разве что когда они путались у нее под ногами. Думаю, она их почти не замечала. Мимоходом потрепать по щеке — вот все, на что она была способна.

Принеся извинения за то, что мешает их беседе, метрдотель поставил перед ними по накрытому крышкой блюду.

— Мясо выкормленного на солончаке ягненка с белой свеклой и черными трюфелями! — объявил он.

— Фирменное блюдо заведения! — внес разъяснения Жиль.

На столе появились чистые бокалы, а «Шато де Мерсо» сменили померолем. Жо пригубила вино. Давид положил ладонь ей на рукав.

— Не надо, Жо. Обычно ты пьешь намного меньше.

— Скажи лучше, что хочешь услышать конец истории! И боишься, что я засну на середине.

— Почему ты рассказываешь все это мне? — выпадом на выпад ответил он.

Одновременно они посмотрели на сидящих за столом. Вино, вкусное мясо и приятное тепло ресторана способствовали всеобщему оживлению, и отовсюду слышались радостные голоса. Жиль с Альбаном самозабвенно сравнивали достоинства бордоских и бургундских вин, Малори объясняла племянникам, что такое выкормленный на солончаке ягненок, Анна устроилась на коленях у Валентины, а Софи и Коля рассказывали друг другу анекдоты и громко хохотали.

— Ты мое доверенное лицо, Давид. Понимаешь, этот груз камнем лежит на моей груди, и временами из-за него становится трудно дышать… И вот однажды я спросила себя, не полегчает ли мне, если я кому-нибудь расскажу.

— Но…

— Но не внукам, конечно.

— Жо, ты только что призналась, что Маргарита не накладывала на себя руки, — стараясь говорить как можно тише, возмутился Давид. — И эту чепуху ты скрываешь от своих внуков?

—А ты подумай хорошенько, — шепотом отозвалась пожилая дама. — Подумай, милый мой Давид: пуля в черепе — это чепуха или все-таки нет?

Пораженный этим умозаключением, Давид остался сидеть с открытым ртом, потом откинулся на спинку стула. Конечно! Если бедная женщина не сама в себя выстрелила, это должен был сделать кто-то другой.

— Феликс? — с трудом произнес он.

Не дожидаясь ответа, впрочем очевидного, Давид плеснул в свой стакан воды и стал пить маленькими глотками. В памяти всплывали обрывки разговоров и признаний. Несколько дней назад Жо сказала, что «Эсперандье — нехорошие люди». А еще раньше, задолго до этого, однажды вечером она воскликнула: «Мы все врали, мы все прокляты!»

— Жо, ее убил Феликс? — настойчиво повторил он.

— Она взяла в руки оружие. Опасаясь за жизнь детей, он последовал за ней на чердак.

Голос Жозефины был едва слышен, и Давиду пришлось снова склониться над ней.

— У Маргариты периодически случались припадки, иногда сильные, иногда — послабее. На какое-то время она приходила в себя, потом все начиналось сначала. Но мы никогда не жили спокойно. С ней никогда и ни в чем нельзя было быть уверенным. К счастью, большую часть времени мальчики проводили в пансионах, но ведь она могла наброситься на кого угодно… Врачи предложили поместить ее в лечебницу. Но Феликс, увы, не смог на это решиться. Он был убежден, что там Маргарита умрет. Несмотря ни на что они страстно любили друг друга и не могли расстаться. Проклятая парочка! Иначе и не скажешь.

На противоположном конце стола между Полем и Луи вспыхнула ссора, и Жилю пришлось вмешаться. Когда мир был восстановлен и все вернулись к прерванной беседе, Жозефина попробовала ягнятину. Давид, чей аппетит давно пропал, смотрел, как она отрезает кусочки мяса и кладет их в рот.

— А что случилось там, на чердаке? — злясь на себя за собственное любопытство, спросил он.

Жозефина накрыла свою тарелку крышкой и отодвинула ее в сторону.

— Маргарита побежала вверх по лестнице, Феликс — за ней. Он старался ее успокоить, но она кричала и размахивала револьвером. Антуан наблюдал за всем этим со стороны. Он не хотел вмешиваться, но все-таки пошел следом за ними. Я с колотящимся сердцем осталась внизу, у лестницы. Мне часто снились вещие сны, но я была уверена, что это — всего лишь кошмары, навеянные тяжелой обстановкой в доме. Однако теперь сомнений не оставалось — должно было случиться что-то ужасное.

— Почему ты не ешь? — спросил у Давида Альбан.

— Я… ем, — пробормотал тот в ответ, пытаясь улыбнуться.

Он взял вилку и крутил ее в пальцах до тех пор, пока Альбан не повернулся к Жилю. Похоже, никто из собравшихся не обратил внимания на странный факт: обычно молчаливая за столом, сегодня Жозефина говорит без умолку.

—Хотя бы притворись, что ешь, — шепнула она Давиду. — Кстати, мясо очень вкусное.

Давид без удовольствия отправил в рот кусочек трюфеля. Маргарита и Феликс, которых он знал ребенком, предстали перед ним в ином свете. Он вспомнил, как завидовал Альбану, потому что у того такая дружная семья.

— Что было потом? — не разжимая губ, спросил Давид.

— Потом Маргарита решила покончить с собой. А может, перебить всех в доме, кто знает? Если верить газетам, бывают истории и пострашнее. Например, писали об отце семейства, который убил жену и детей, а потом пустил себе пулю в лоб.

Механическими движениями она стала катать крошки по столу. Давиду хотелось заткнуть уши и больше ничего не слышать, но любопытство победило.

— Чем же все закончилось?

— Раздался первый выстрел. Он до сих пор звенит у меня в ушах, поверь. От него содрогнулись стены дома. Антуан со всей доступной ему скоростью побежал вверх по лестнице, но тут револьвер пальнул снова. На этот раз Феликс стрелял в Маргариту. Он застрелил ее в упор. А потом упал на колени и завыл, как волк.

Сдерживаемые рыдания мешали Жозефине говорить. Она схватила бокал с вином, к которому не притрагивалась после предупреждения Давида, и залпом выпила содержимое.

— Антуан вовремя забрал у него револьвер, ведь Феликс мог застрелиться. Растерянные, они стояли рядом, отец и сын. На полу в луже крови лежала Маргарита. Пуля разнесла ей лицо. В конце концов, Антуан взял дело в свои руки.

Антуан, замечательный дедушка… Всеми уважаемый, порядочный человек. О таких говорят: «Он попадет живым в рай…»

— Не знаю, о чем вы говорите, но это интригует! — обратилась к ним Софи.

Похоже, она слишком много выпила и теперь все время улыбалась. Впрочем, Софи тут же потеряла к ним интерес и набросилась на Альбана с вопросами о завтрашней встрече Нового года. Гости отдали должное мясу, поэтому решено было подавать морепродукты. Давид подтолкнул Жо локтем.

— Каково это — скрывать убийство, пусть и совершенное в порыве чувств? — шепотом спросил он.

— Феликс пришел в ужас, осознав, что сыновья узнают о том, что их отец — преступник. Что их мать — буйнопомешанная, а отец — убийца! Как жить с таким прошлым? Правда, Маргарита хотела покончить с собой, и можно было представить ее смерть в виде несчастного случая. Первая пуля застряла в потолочной балке, и Антуан ее вынул. Потом он самостоятельно разыграл всю сцену, чтобы понять, куда должен был упасть револьвер. Кто удивится, узнав, что сумасшедшая наложила на себя руки? Маргариту осматривала целая когорта врачей, и она была официально признана душевнобольной. Пока Антуан действовал, Феликс ломал руки и лил слезы, порываясь обнять жену. Естественно, Антуан ему помешал. Он приказал сыну как можно скорее вернуться на фабрику. Они оба думали только о мальчиках, о том, как их защитить. А я так и осталась стоять у подножия лестницы. Я с такой силой вцепилась в перила, что думала, меня уже не оторвать от них. Феликс прошел мимо, не взглянув на меня. Он был похож на зомби, и я за него испугалась. Это был последний раз, когда я видела его живым. И если бы я только знала…

Теперь Жозефине пришлось замолчать — эмоции захлестнули ее. Давид уставился в тарелку с остывшей ягнятиной.

—Мсье не понравилось? — вежливо осведомился официант.

Давид в знак извинения пробормотал что-то нечленораздельное и знаком попросил налить ему вина. От неожиданных признаний Жо на душе у него стало тошно. Детские годы внезапно с удивительной ясностью пронеслись перед его мысленным взором. Вот Феликс, очень серьезный директор фарфоровой фабрики Эсперандье… Маргарита, прекрасная, нереальная, подобно тени бродит по комнатам виллы… Альбан с братьями, все трое — жизнерадостные подростки, со смехом носятся по лестницам и коридорам «Парохода»…

Он посмотрел на сидевшую молча Жозефину. Украдкой взяв ее руку, Давид пожал ее. Чувствует ли она облегчение, разделив наконец, с ним свое бремя? Тень от забавной шляпки, которую она не снимала целый день, упала ей на лицо, и Давид не видел его выражения.

—Я бы мог избавить вас от обязанности есть торт, но у нас же свадьба!

Внесли яблочный пирог, украшенный фигурками жениха и невесты — еще одно фирменное блюдо. Метрдотель поставил пирог перед Валентиной и вручил ей нож и лопатку.

— За влюбленных голубков! — разнесся над столом зычный голос Жиля.

Давид спросил себя, случалось ли ему попадать в такую переделку. Он догадывался, что Жо возьмет с него слово молчать и он никому и никогда не сможет рассказать о том, что узнал. Да и как рассказать такое лучшему другу? Альбан как раз обходил вокруг стола, собственноручно угощая гостей пирогом.

— Спасибо, что ты сегодня с нами, — сказал он Давиду. — Друг, свидетель и вдобавок прекрасный кавалер для нашей Жо, которая весь вечер трещит как сорока!

Он поцеловал бабушку и вернулся к Валентине.

— Ты ведь не подложишь ему свинью? — шепотом поинтересовалась Жозефина.

— Я знал, ты заставишь меня пообещать, что я буду хранить молчание. Ты за весь вечер так ничего и не съела, придется наверстывать пирогом.

— Знал бы Альбан, какого грубияна он пристроил мне в кавалеры! — нашлась Жо с ответом.

Краски вернулись на ее лицо, и она даже пыталась улыбаться. Зал ресторана понемногу пустел. В это время года в такие места, как отель «Ferme Saint-Simeon», предлагавшие гостям изысканную кухню класса люкс, с удовольствием наведывались многочисленные гурманы-англичане, но они уже отправились спать.

— Мои дорогие, — обратился Жиль к жениху и невесте, — в брачную ночь вам не придется рисковать жизнью на обледенелых дорогах. Я заказал вам комнату здесь, в отеле, и это мой подарок!

— Он нашел-таки возможность за что-нибудь заплатить! — задохнулся от смеха Коля.

Пропустив насмешку мимо ушей, Жиль проводил Альбана с Валентиной к столику регистратора, а остальные гости вышли в вестибюль. Давид помог Жозефине надеть пальто. Последний вопрос обжигал ему губы.

— Феликс… Эта авария… Это не несчастный случай?

— Конечно нет. Не знаю, как ему удалось добраться до фабрики в таком состоянии, но когда Антуан, как и было условлено, ему позвонил, Феликс ответил, что ни дня не проживет без Маргариты, и попросил у него прощения.

Жо застегивала пуговицы на пальто, а Давид смотрел на ее изборожденные венами руки. Перед ним стояла женщина преклонного возраста, которая много отдала и много страдала. В течение двадцати пяти с лишним лет она упорно отстаивала свою версию случившегося: невестка в состоянии временного помешательства на почве депрессии застрелилась, а ее сын, узнав страшную новость, слишком торопился вернуться домой. Вполне понятная история, в нее легко поверить. И все верили. Правда была куда страшнее, но Антуан с Жозефиной предпочли ее скрыть.

«И правильно сделали».

Они сделали так, чтобы их внукам не пришлось краснеть за своих родителей, подарили им будущее.

— Я вызвал два такси. Свои машины мы оставляем здесь! — объявил, подходя, Жиль. — Жо, твоя шляпка — настоящий раритет! Надеюсь, ты оставишь ее в наследство Софи!

Он громко засмеялся над собственной шуткой, а бабушка ласково потрепала его по щеке. Давид воспользовался моментом, чтобы выйти на улицу и вдохнуть ледяной ночной воздух. Ветер понемногу стихал.

«Какая же Жо хитрюга! Она все-таки исповедалась перед внуками, но так, чтобы они ее не слышали. Вопреки всему она сняла груз с души, но теперь его придется нести мне».

Давид улыбнулся при мысли о том, что за такое самопожертвование он теперь может хоть десять раз на дню требовать, чтобы Жозефина ему погадала.

* * *

Рука об руку, Валентина и Альбан гуляли по песчаному пляжу и смотрели на море. Через несколько часов начнется новый год, год, в котором они станут родителями.

Вернувшись утром из Гонфлера, они предложили съездить в Трувиль за устрицами — вся семья настойчиво требовала устриц на ужин. Но, попав в рыбный магазин, «оторвались» по полной: накупили маленьких серых креветок, лангустинов и моллюсков — литторин и венер. Огромное блюдо с морепродуктами едва поместилось в багажнике «твинго». Можно было возвращаться, однако им вдруг захотелось прогуляться вдвоем под лучами солнца, то тут, то там пробивавшими большие белые тучи.

— Я могу идти так много-много часов! — сказала Валентина, которая, судя по всему, чувствовала себя прекрасно.

— Почему бы и нет? Ты можешь выезжать на пляж каждый день, море всегда на месте, — пошутил Альбан.

Он обнял ее за талию, приподнял и закружил над землей. Потом осторожно поставил на песок и поцеловал.

— Вчера ты была просто прекрасна.

— А сегодня уже нет? В широкой куртке и старых джинсах я тебе не нравлюсь? Ты хочешь, чтобы твоя жена всегда была одета, как модель, чтобы на нее всегда приятно было смотреть? От тебя, что бы ты ни надела, глаз не отвести! Но я говорю о вчерашнем вечере, когда там, в номере «Ferme Saint-Simeon», ты, обнаженная, вышла из ванны.

Воздев очи к небу, Валентина вложила руку в ладонь Альбана.

— Ненасытный…

— Беру пример с тебя, дорогая.

Прижавшись друг к другу, они какое-то время наблюдали за плывущими далеко, на линии горизонта, кораблями.

— Мне очень нравится жить здесь, — мечтательно протянула Валентина. — Ты сделал правильный выбор, Альбан.

Он тоже на это надеялся, но не был уверен до конца. Он не мог забыть, как противилась Жозефина его решению поселиться на «Пароходе». А потом обнаружились бумажник Феликса и молитвенник Антуана, породив массу вопросов, на которые не было ответов.

— Ломаный грошик за твои мысли! — шутливо проговорила Валентина. — Но даже предложи я тебе два миллиона, ты все равно не скажешь, ведь правда?

Не отвечая, он подарил ей одну из своих улыбок, от которых ее сердце таяло.

— Поедем-ка домой, — смирилась она.

Они поднялись к казино, сели в машину и включили отопление салона на полную мощность.

— Да, зимнее солнце радует, но не греет, — заметил Альбан.

— Зато зимнее небо прекрасно! Нормандское небо просто создано для художников!

Альбан оторвал взгляд от дороги и посмотрел на тучи. Он чувствовал себя прекрасно, в душе воцарился мир, какого он не знал многие месяцы. Он был в полном согласии с самим собой. Поворачивая к вилле, Альбан вдруг поймал себя на том, что считает дни, оставшиеся до вступления в должность в аэропорту Сен-Гатьен-де-Буа. Ему хотелось приступить к работе, хотелось видеть, как садятся и взлетают самолеты.

Выросший перед глазами фасад «Парохода», весь в солнечных бликах, показался Альбану великолепным. Наверное, это самый красивый дом из всех, которые ему доводилось видеть, и он стоит усилий, потраченных на реставрацию.

Выходя из авто, Альбан с удивлением заметил, что Давид паркует машину за его «твинго».

— Ты не пробовал время от времени смотреть в зеркало заднего вида? Я еду за вами из самого Трувиля!

Давид подошел к Валентине, поцеловал ее и добавил:

— Я увидел вас на пляже. Эта прогулка — ваше свадебное путешествие?

— Угадал, — ответил Альбан. — Сейчас не время для трат — работы в доме еще предостаточно.

— Думаю, я немного уменьшу нагрузку на твой бюджет — я привез вам устриц.

Альбан со смехом открыл багажник своего «твинго».

— Смотри! Тебе придется остаться и помочь нам все это съесть!

— Я пока что не собираюсь переходить к вам на содержание! Кстати, Новый год я отмечаю в семье сестры.

— Хорошо. Но ведь сейчас тебе никуда не нужно идти? Давай вместе пообедаем!

Валентина объявила, что пойдет поздоровается с Жозефиной. Давид с Альбаном понесли тяжелое блюдо с морепродуктами в кладовку.

— Сделаешь мне кофе? — попросил Давид. — Честно говоря, утром похмелье дало о себе знать.

— Вина вчера нам подавали превосходные! У Жиля легкая рука.

— Он обожает организовывать, решать…

— И платить! — хором закончили они.

Альбан приготовил две чашки кофе, и друзья устроились на длинных деревянных скамьях друг напротив друга. Кухня «Парохода», как всегда, выглядела уютной и гостеприимной, хотя здесь не мешало бы навести порядок. Проникая сквозь разделенные на маленькие квадратики окна, солнечные лучи золотили поцарапанный стол.

— Вчера за ужином вы с Жо долго разговаривали.

Простая констатация факта, но Альбан был так серьезен, что Давид насторожился и предпочел дать самое невинное объяснение:

— Я обожаю твою бабушку, и ты это знаешь.

— Это взаимно. Ты многие годы о ней заботился.

— А она заботилась обо мне, когда я был ребенком. Эти ее торты… У нас дома всегда ели на скорую руку, работа в агентстве была на первом месте. А здесь я объедался вкусностями!

Альбан улыбнулся, но решения добиться от друга правдивого ответа не изменил.

— Вчера за столом вы выглядели настоящими сообщниками.

— Кто возьмет в сообщники даму в такой шляпке? — отшутился Давид.

Он понял, что Альбан не отступится, и спросил себя, сможет ли ему соврать.

—Жо с тобой откровенничала?

Давид какое-то время смотрел в пустую чашку, потом поднял глаза на Альбана.

— Нет. Если хочешь знать мое мнение, она ни с кем не станет откровенничать.

Он только что принял решение. Хотя правильнее было бы сказать, что оно созрело еще вчера, по мере того, как продолжалось повествование Жозефины. Давид восхищался непоколебимостью пожилой дамы и ни за что ее не выдаст!

— Ты должен все забыть, Альбан.

— Ты мне уже…

— Да, уже советовал. Жаль, что ты не послушался.

Альбан внимательно смотрел на друга, понимая, что дело нечисто, но тот и глазом не моргнул.

— Некоторые вещи не стоит вытаскивать на свет божий, — примирительно сказал Давид. — Если Жо упрямо твердит, что ей нечего вам рассказать, наверное, это правда и рассказывать действительно нечего. А если и есть, то это не пойдет на пользу вам с братьями. Она вас обожает, вы ее любимые внуки, и она делает все, чтобы вы были счастливы. Почему бы вам не поверить ей на слово? Ты задаешь Жозефине вопросы с того самого дня, как приехал. Не боишься, что этим ты можешь ей навредить?

Сбитый с толку этой атакой, Альбан беспомощно развел руками.

— Я пообещал, что оставлю ее в покое, и сдержу слово.

— Жо еще упрямее тебя. Послушай, Альбан! На твою долю выпало редкое везение — ты начинаешь новую жизнь с замечательной женщиной, скоро у вас родится ребенок, у тебя есть великолепный дом и отличная работа! К чему ворошить эту старую историю?

— Потому что это моя история.

— Чушь! Думаешь, мы знаем все о своих родителях, о предках? Это нездоровое любопытство, нельзя рыться в чужом грязном белье.

Потрясенный, Альбан со вздохом кивнул.

— Ты прав. Я последую твоему совету. Ты же мой лучший друг.

И снова их взгляды встретились. То, что Альбан прочел в глазах Давида, его, похоже, вполне устроило, потому что на этот раз он улыбнулся искренне.

— Накроем на стол? — предложил он. — Дамам это понравится!

— Еще бы! Чтобы заслужить благосклонность супруги, не то, что на стол накроешь, — и посуду помоешь!

Опасность миновала, и Давид вздохнул с облегчением. Скоро у Альбана появятся другие заботы, и он перестанет копаться в прошлом своей семьи. Рождение маленького Шарля Эсперандье отодвинет на задний план историю Феликса и Маргариты, и Жозефина унесет свою тайну в могилу.

В коридоре послышались голоса и детский смех.

— Дом покажется тебе пустым, когда братья уедут в Париж.

— Жиль и Коля уезжают завтра, но я знаю, что скоро они вернутся. Им здесь нравится с каждым разом все больше и больше. Мы всегда любили наш «Пароход», а теперь, когда он почти восстановлен…

Держа в руках стопку тарелок, Альбан обернулся к Давиду.

— Знаешь, весной у нас будет праздник. Мы позовем целую кучу гостей, и я познакомлю тебя с очень симпатичными девушками.

— Ты до сих пор водишь знакомство с симпатичными девушками? — шепотом спросил Давид.

— Только ради тебя! И знаешь, что мы сделаем? Мы разобьем бутылку шампанского о фасад, чтобы отметить возрождение нашего судна!

Альбан расставил бокалы, потом вытер очки полой рубашки. Во главе стола стояло старое ротанговое кресло. Он подошел и поправил в нем подушки.

— Тебя, — обратился он к Давиду, — мы посадим с другого края. Пошептались, и хватит!

Он беззаботно рассмеялся. Кухня между тем наполнялась членами семьи Эсперандье. Давид послушно занял указанное ему место, однако, когда Жозефина проходила мимо него, подмигнул ей и сказал шепотом:

— Ну что, Жо, сегодня твое мусорохранилище уже не выглядит таким уж проклятым?

Жозефина улыбнулась и кивнула. Она родилась в этом доме, и у него, как и у всех других домов, есть своя история.

Что может быть банальнее?