— Ну, пожалуйста, Жо, не будь злюкой! — настойчиво просил Давид.

— Не хочу!

—Даже ради меня?

— Ради тебя, говоришь… — вздохнула она.

Жо ласково взглянула на Давида и открыла-таки ящичек стола. В ее руках появилась колода карт — стертых, выцветших, с загнутыми уголками.

—Хочешь, я подарю тебе новую? — широко улыбаясь, предложил он. — И не одну, а десять, если это тебя порадует!

— Шутишь? Это мои любимые карты, они говорят со мной.

Перетасовав колоду, она раскинула ее перед Давидом веером, рубашками кверху.

— Выбери семь.

Он повиновался и одну за другой протянул Жозефине семь карт.

— Накрой эту и эту.

Склонив голову, Жо внимательно рассматривала комбинацию карт на столе.

— Еще одну сюда… Что ж, мой милый, карты не обещают тебе перемен. Ты ведь ищешь любовь, я права? Ждешь встречи? Мне очень жаль, но время еще не пришло.

— Какая несправедливость! Почему Альбану повстречалась замечательная девушка, а мне не везет?

Смеясь, он погрозил ей пальцем.

— Я догадываюсь о твоих проделках, Жо! Ты тратишь все свои флюиды на Альбана и ничего не оставляешь мне.

— Думаешь, все так просто, а, Давид? — хитро прищурив глаза, спросила пожилая дама. — В далеком прошлом, скажи ты такое вслух, меня бы арестовали за колдовство и сожгли на городской площади!

— Разложи еще раз. Еще только один раз!

— Нет. Карты сказали, что думают, и не станут говорить снова. Твой вопрос мы зададим им через месяц. В любом случае на твоем небе нет туч, считай, что тебе повезло. Погоди-ка… Это уже интересно… Накрой вот эту десятку бубен! Ага! На днях должно решиться какое-то важное дело, верно?

— Назревает крупная сделка, но обстоятельства складываются не в мою пользу.

— Не беспокойся, все выйдет по-твоему.

— Гениально! Жо, я тебя обожаю.

Кто-то тихо постучал, и они оба подпрыгнули от неожиданности. Вошел Альбан. Он снял мокрый плащ и пристроился у стола.

— Ты гадаешь Давиду? — в голосе Альбана послышалась досада. — А когда я тебя прошу, ты всегда отказываешься!

— Родственникам не могу, — торжественно ответствовала Жозефина. — Я ничего не вижу, если дело касается вас.

— Скажи лучше, что ты не хочешь ничего видеть!

— Если такой ответ тебе больше по душе, пусть будет так.

Быстрым движением она собрала карты и, скрестив руки, улыбнулась Альбану.

— Не дуйся на меня. Предсказание будущего — это забава, игра.

—Хотя твои предсказания всегда сбываются, — вмешался в разговор Давид.

— Это совпадение.

— Ты слишком скромна, Жо. Гадай ты на картах за деньги, давно бы уже разбогатела!

—Хочешь пристроить меня на какую-нибудь ярмарку, а, Давид?

Они засмеялись, но Альбан даже не улыбнулся. Его лучший друг и бабушка всегда прекрасно ладили, и ему это нравилось, но сейчас он почему-то почувствовал себя третьим лишним.

— Если я что-то… — начал было он ворчливым тоном, но Жо его перебила:

— Лучше сядь и не говори глупостей. Ну как прошли выходные?

— Сама все увидишь за ужином. Софи и Валентина все никак не могут поладить.

— Чему удивляться? Тут и карты не нужны.

— Это пройдет?

— Гадать на кофейной гуще я не умею, — ответила Жо.

Увидев недовольную мину Альбана, она потрепала его по руке.

— Не волнуйся зря, Валентина — замечательная девушка.

— Я постоянно говорю тебе то же самое, — отозвался Давид. — А ты, надо признать, ее не заслуживаешь!

— Ну конечно заслуживает, — ласково проговорила Жо. — Этот парень заслуживает всего самого лучшего в мире.

— Ага, я так и знал, что он твой любимчик! Ты любишь его больше, чем меня, потому что он — твой внук! Кровь не водица, верно?

—Что ж, сейчас я и правда люблю его больше всех, потому что он чувствует себя несчастным.

Альбан растерянно и вопросительно посмотрел на бабушку.

— Все забывается, дорогой, вот увидишь! — прошептала Жозефина. — И самолеты тоже.

Давид тотчас же перестал шутить и стал внимательно рассматривать стол, не желая встречаться с Альбаном взглядом. Несколькими простыми словами Жозефина выразила чувство, от которого у него ком подкатывал к горлу. Бесспорно, у Альбана есть Валентина и «Пароход», но он не знал, на каком он свете, лишился самого важного, что было у него в жизни. Давид понимал это лучше, чем кто бы то ни было: в детстве он сначала завидовал другу, но потом зависть превратилась в восхищение. Альбан — представитель класса, защищающий своих товарищей на совещаниях в учительской… Альбан — капитан команды регбистов пансиона… Бесстрашный Альбан втягивает друзей в сумасшедшие истории и с гордо поднятой головой признается, что это он — зачинщик… Альбан и его необыкновенная бабушка, Альбан и его братья, к чьей компании Давид присоединился, став четвертым мушкетером, хотя роль д’Артаньяна была уже занята… Их дружба родилась, когда они были подростками, стала крепче, когда они повзрослели, и никогда не ослабевала, несмотря на разлуки и расстояния. Десять лет назад Давид, впервые войдя в салон самолета, экипажем которого командовал Альбан (это был «Аэробус», летевший в Бангкок), и услышав «Первый пилот Альбан Эсперандье и его экипаж желает вам приятного полета!», преисполнился гордости и восторга. Ему хотелось крикнуть, что командир экипажа — его лучший друг, друг детства!

— Мечтаешь о выгодной сделке, Давид?

Он тряхнул головой и улыбнулся Жозефине.

— Я долго тебе надоедал, — решительно сказал он. — Ты должна отдохнуть перед ужином.

—Я приду к семи: пообещала Валентине показать, как готовится соус с каперсами к мерлузе.

— Вы с ней что-то замышляете! — расхохотался Альбан.

— Иногда после обеда она заходит ко мне на чашку чая, — кивнула пожилая дама. — Говорит, что ей приятно на время оторваться от работы, хотя на самом деле единственное, чего она хочет, — это послушать мои рассказы о тебе.

—Так расскажи ей, как он приклеивал жвачку к мебели! — смеясь, предложил Давид.

— Мне тогда было десять, — возразил Альбан. — Папа терпеть не мог, когда мы жуем жвачку! Говорил, что с ней мы становимся похожи на нормандских коров!

Давид, улыбаясь, подтолкнул Альбана к двери. Он прекрасно помнил, что Феликсу не нравилась масса других пустяков. Впрочем, его чаще всего не было дома. А от Маргариты не дождешься ни слова, ни улыбки… Вот чему Давид не завидовал, так это отношениям между тремя братьями Эсперандье и их родителями. Но отец и мать Альбана погибли при таких таинственных и трагических обстоятельствах, что все предпочли об этом поскорее забыть. И все же…

—Черт побери, Давид, в каких облаках витает сегодня твоя голова? Похоже, гадание не идет тебе на пользу!

— Я знал, что ты так скажешь. Ты мне просто завидуешь!

Шел сильный дождь, поэтому от флигеля к вилле им пришлось бежать. Альбан расправил свой плащ у них над головами, как зонтик. В холле они столкнулись с Жилем и Коля, которые как раз закончили партию в шахматы.

— Вы пришли вовремя! — сказал Жиль. — Идемте в кабинет. Надо посоветоваться.

Альбан нахмурился, но Жиль жестом успокоил его. При Давиде он не станет говорить о вчерашнем открытии и о прошлом семьи.

— Я долго думал о будущем «Парохода», — объявил он, когда все четверо устроились поудобнее. — И у меня появилась идея — так называемое долевое владение. Мы можем организовать гражданское товарищество по операциям с недвижимостью, не ущемляя ничьих интересов. Определенный пай достанется Жо, остальное мы разделим между собой. Делая инвестиции, мы будем видеть все в процентном соотношении. Опускаю детали, потому что для этого пришлось бы исписать стопку бумаги. Оформлением документов я займусь, когда получу ваше согласие. Давид, раз уж он тут, мог бы высказать свое мнение, ведь он — эксперт в вопросах недвижимости!

Весьма довольный собой, Жиль внимательно посмотрел на Альбана и Коля, потом повернулся к Давиду.

— Что ж, часто такое товарищество — удачное решение проблемы. Учредить его стоит недорого, и Жо могла бы сразу передать вам часть пая. В таком случае в будущем вы заплатите меньше при оформлении наследства.

— И при продаже каждый получит причитающуюся ему часть денег. Инвестиции Альбана в ремонт не будут выброшены на ветер, а Коля не придется ничего вкладывать, если он этого не захочет. Что скажете, братья мои?

— Мне это подходит, — произнес Коля. — Что до официального оформления, тебе и карты в руки. Я тебе полностью доверяю.

Поскольку Альбан не сказал ни слова, Жиль обратился к нему с прямым вопросом:

— А тебя, Альбан, этот вариант устраивает?

— Думаю, да.

— Если сомневаешься, никто не заставляет тебя соглашаться!

Оскорбленный в лучших чувствах, Жиль выжидательно посмотрел на брата.

— Я хочу сказать… В общем, хотя в действительности «Пароход» принадлежит Жо, до сегодняшнего дня мы все чувствовали себя здесь хозяевами. И мне бы не хотелось, чтобы однажды интересы Коля пострадали из-за меня. Если мы с Жилем станем тратить деньги на дом, доля Коля будет уменьшаться, как шагреневая кожа. И что ему в результате останется? Чердак? И все только потому, что у него не было свободных денег в тот момент, когда я затеял ремонт?

— Ты зря все усложняешь! — воскликнул Коляʹ. — В моем случае все просто — я со всем заранее согласен. Я знаю, что мои братья — не жулики. Послушай, Альбан! Пускай моя доля будет меньше, чем ваши, но со временем цена на дом будет расти, поэтому я все равно получу то, что мне причитается.

В комнате повисла тишина, каждый погрузился в размышления. Давид встал.

— Свое мнение я высказал, теперь обсудите все между собой. А я пойду посмотрю, не нужна ли помощь вашим женам!

— Кстати о женах, — заметил Коляʹ, когда Давид вышел. — Я поделился нашими планами с Малори, она со всем согласна.

—Что до меня, — вздохнул Жиль, — то я не хочу посвящать Софи в эти дела.

Братья посмотрели на него с удивлением, и он добавил:

— Она не слишком разбирается в денежных вопросах. Будет выспрашивать и спорить до потери пульса. А мне только этого и не хватает…

Он произнес это с горечью, и Альбан насторожился.

—У вас с Софи все в порядке? — не сумел он сдержать вопроса.

—Да, конечно.

Жиль быстро отвел взгляд, что только укрепило Альбана в его подозрениях, но было очевидно, что брат не хочет об этом говорить.

— Прежде чем мы вернемся к нашим дамам, я бы хотел обсудить еще один вопрос. Я старший и, как вы знаете, стараюсь ничего не упустить.

— Старший? — усмехнулся Коляʹ. — Давно мы не слышали эту песню! Скажи же слово свое, о глава семьи, мы благоговейно внемлем тебе!

— Если это слово тебя не устраивает, скажем, что я самый ответственный из вас, этого требует моя работа. И на данный момент самый… самый платежеспособный.

— Я знал, что концовка будет менее приятной, — сказал Альбан, обращаясь к Коля.

— Альбан, я хочу поговорить о тебе.

Положив подбородок на скрещенные ладони, Жиль какое-то время молчал, потом решился:

— Я не хочу вмешиваться в твои дела, но считаю своим долгом тебя предостеречь. Ты не имеешь пока источника доходов. С одной стороны, у тебя есть сбережения, с другой — ты рассчитываешь получить страховку. Последнее может занять уйму времени, ты это прекрасно знаешь. По моему скромному мнению, тебе не следует сильно тратиться. Вкладывай деньги, но думай о будущем. Если ты не найдешь работу в ближайшие два-три года, то увидишь, что…

—Хорошо, Жиль, я понял.

Резкий тон Альбана удивил старшего брата, который тут же продолжил:

— По-твоему, я сую нос не в свое дело?

— Абсолютно точно. Я давно не ребенок и, даже не будучи юристом, способен оценить реальное положение вещей. И я думаю о будущем, уж можешь мне поверить!

— Не обижайся, — пробормотал Коляʹ, пытаясь смягчить гнев Альбана.

Несколько секунд они сидели молча, стараясь не смотреть друг на друга, потом Альбан заговорил, но уже спокойнее:

—Я знаю, что ты принимаешь близко к сердцу свою роль главы клана, Жиль.

— Я?

— Это появилось в тебе после смерти родителей и только усилилось со смертью деда. Я тебя не упрекаю, нет. Ты стремишься защитить своих младших братьев, это нормально. Но сегодня…

— Тебе больше не нужны мои советы?

— Я поступаю только так, как сам считаю нужным.

Жиль грустно улыбнулся и покачал головой. Он уже злился на себя за несдержанность и проклинал свою привычку читать мораль окружающим — детям, жене, клиентам и даже оппонентам в суде. Говорить с Альбаном отеческим тоном или пытаться преподать ему урок влекло за собой неизбежный конфликт. Из всех Эсперандье Альбан был самым независимым, дольше всех жил один, не чувствуя потребности в привязанностях. Перестав быть пилотом, он не превратился в простофилю, расходы которого следует контролировать.

— Что ж, — оживился Жиль, — думаю, с делами мы покончили и можно садиться за стол.

Коля встал первым, потирая руки, чтобы согреться.

— В доме прохладно, вы не находите?

— Ты прав, — согласился Альбан. — Мастер по отоплению придет послезавтра. С этого и начнется ремонт.

Он говорил с энтузиазмом, чтобы избежать нового спора, но на самом деле, размышляя о предстоящих работах, потерял сон. Что бы ни думал о нем старший брат, Альбан часами сидел над колонками цифр, взвешивая каждое решение. По его прикидкам, на реконструкцию «Парохода» уйдет шесть месяцев, и этот промежуток времени позволит ему встать на ноги. Ему нужна была пауза в жизненном круговороте, и ни братья, ни даже Валентина не могли заставить его ускорить ход событий.

* * *

Они все никак не могли разойтись по своим спальням. Ужин прошел хорошо, все были веселы и довольны. Жозефина вскоре после окончания трапезы ускользнула к себе, оставив их болтать и смеяться. Малори предложила переставить тяжелый стол поближе к камину. Чтобы поддерживать в нем пламя, мужчинам уже раз десять приходилось подбрасывать поленья.

— Знаете, что мы сделаем, когда «Пароход» обновят и снова спустят на воду? — громко спросил Жиль, постукивая ножом по своему бокалу, чтобы привлечь всеобщее внимание. — Я заплачу за ящик шампанского, и мы разобьем все бутылки о фасад, как будто это настоящий корабль!

— Конечно! Разве ты упустишь случай за что-нибудь заплатить? — с иронией отозвался Коляʹ.

Альбан прыснул, Софи последовала его примеру. За ужином она много пила, и теперь ее глаза блестели. Она сидела рядом с Альбаном, фамильярно опираясь то на его плечо, то на руку и не замечая встревоженных взглядов Валентины, которая устроилась на противоположном конце стола.

— Мой муж такой щедрый, — сказала Софи. — Это редкое качество у мужчины, разве не так?

— И этой щедростью ты пользуешься в полной мере, — вполголоса подхватил Жиль.

Пропустив его слова мимо ушей, Софи обратилась к Альбану:

— Ты даже не представляешь, как тебе повезло, ведь тебе не нужно возвращаться в Париж! Если бы не школа, я бы охотно осталась еще на пару дней… Ну, зато когда у детей будут каникулы, мы приедем на две недели. Я организую супер-Рождество!

—У меня есть идеи, как украсить дом, — добавила Малори.

Декор и дизайн были ее стихией, и никто не осмелился ей возразить. Праздничное меню всегда составляла Жозефина, и Валентина снова почувствовала себя исключенной из семейного круга. На каком же участке ей можно закрепиться, внести свой вклад?

— А я подыщу, чем наполнить сапожки, — объявила она.

— Какие сапожки? — с сомнением в голосе спросила Софи.

— Красные фетровые сапожки, которые привязывают к спинкам стульев. Садясь за стол, каждый находит в своем сапожке множество маленьких подарков — сладости, игрушки…

— Никогда не слышала о такой традиции, — проворчала Софи.

— У нас в детстве всегда так было, — ответила на это Валентина.

Она только что придумала этот обычай, поскольку в ее детских воспоминаниях таким приятным событиям не было места. В компании жестокого отчима и безразличной матери, которую содержимое стакана интересовало куда больше, чем дочь, новогодние праздники проходили ужасно.

— Пусть будут сапожки! — с энтузиазмом заявил Коляʹ, обожавший все необычное.

— Мне придется объяснить детям суть этого языческого ритуала, — насмешливо сказала Софи.

— Все рождественские обряды являются языческими по своей сути, за исключением младенца Иисуса в колыбели, — продолжая улыбаться, сказала Валентина.

— Она права! — поддержал ее Жиль. — А детям, я уверен, наплевать на обычаи, лишь бы подарков было побольше!

Он заглянул в свою тарелку, где оставался кусочек торта. Софи не преминула заметить:

— Достаточно на сегодня! Опять будешь жаловаться, что поправляешься!

Это была месть за то, что он поддержал Валентину, которую Софи упорно считала досадной помехой. С недовольным видом она положила голову Альбану на плечо и пробормотала:

— Засыпаю.

Его толстый свитер пах дровами и лосьоном после бритья. Софи сама удивилась, осознав, какое острое удовольствие доставил ей этот запах. Она с сожалением оторвалась от деверя и села прямо. На другом конце стола Малори и Коляʹ уговаривали Давида посетить их бутик в Париже.

— Ты у нас никогда не был, неужели тебе совсем не интересно? — спрашивал Коля. — Тебе ведь случается бывать в столице?

— У меня нет ни времени, ни желания.

— Но зимой-то работы у тебя немного?

— А вот здесь ты ошибаешься! В наших краях живут обычные люди, не только отдыхающие. Половина моих дел касается сельских домов с участками и пригородных особняков. Продажа «двухкомнатной квартирки с балконом и видом на море» — не самая выгодная сделка, и я очень этому рад. А на закрытые ставни и двери я насмотрюсь и в Довиле…

Давид очень редко покидал родные места и был этим вполне доволен. Он унаследовал от отца агентство по продаже недвижимости, к тому времени процветающее, и работал так, что при нем дела пошли еще лучше. Давид стал идеальным агентом — общительный и веселый, он прекрасно знал свое дело и людей, с которыми работал, да к тому же со школьной скамьи дружил с местными нотариусами.

— Договорились, Коляʹ! На днях я заеду посмотреть на твой бутик. Альбан пытался мне его описать, но я так ничего и не понял.

— Он очень оригинальный, другого такого ты не найдешь! — воскликнула Малори. — Оригинальность нас и спасает. В нашем бизнесе такая жесткая конкуренция…

Пока она говорила, с ее лица не сходила радостная улыбка. Так улыбаться мог только человек, который на самом деле никого и ничего не боится.

— К праздникам я заказала пару замечательных штучек, — обратилась Малори к Софи. — Будешь в наших краях, зайди — тебе точно понравится!

— Подбросить еще поленце? — спросил Альбан.

Он деликатно отодвинулся от Софи и встал.

— Нет. Идемте-ка лучше спать, — вздохнул Жиль. — Встать завтра будет трудновато!

Всей компанией они убрали со стола, поставили его на место, навели порядок в кухне. Софи первой поднялась наверх, чтобы заглянуть к детям. Те крепко спали. Анна оставила открытой дверь в комнату братьев, у ее кровати горел ночник. Дома темнота девочку не пугала, но здесь она порой поднимала шум, утверждая, что ей страшно спать без света. И все-таки она первая при любом удобном случае просила родителей отвезти ее на виллу.

Вернувшись в свою спальню, Софи с раздражением отметила, что Жиль не надел пижамы. Это означало, что он рассчитывает получить свою порцию ласки.

— Тебе не хочется спать? — с деланной улыбкой спросила она у мужа.

—Хочется, но сегодня вечером ты такая красивая…

От его внимания не укрылись блеск ее глаз, томные позы и облегающий свитер. Он обнял ее за плечи и притянул к себе.

— Красивая и соблазнительная…

Ей совершенно не хотелось заниматься с ним любовью, но она не видела способа уклониться. Жиль прекрасно ее знает, его не проведешь, сославшись на головную боль или другой невинной женской ложью. Софи застыла, ощутив прикосновение его рук. Стиснув зубы, она стала ждать, когда же, наконец, испытает удовольствие от его ласк. Ее муж был неплохим любовником, поэтому если бы ей действительно хотелось секса, спустя четверть часа все было бы закончено. По правде говоря, она через раз симулировала оргазм, пребывая в уверенности, что это участь всех женщин, давно живущих в браке.

— Тебе хорошо?

Не испытывая и тени наслаждения, Софи пробормотала что-то невразумительное, что могло бы быть истолковано как знак согласия, и закрыла глаза. Полчаса назад, когда она сидела, прижавшись щекой к свитеру Альбана, что-то вибрировало в глубине ее души и тела. Это было влечение, острое желание. Вздрогнув всем телом, она попыталась представить, как Альбан занимается любовью. Нежно, чувственно, страстно — как? Говорит ли он, лаская свою женщину? Как смотрит на ту, кого желает? У него богатый опыт в любовных делах, и все его бывшие любовницы сожалели об их расставании. Вереница дам, одна красивей другой, вешались ему на шею на глазах у Софи. Такой, как Валентина, не удастся его удержать, заставив забыть о других женщинах!

Над ней ритмично двигался Жиль. Десять лет назад она бы с удовольствием ему подыграла. Тогда она его любила. Но муж давно перестал являться ей в эротических грезах. Привязанность, нежность и привычка — вот на чем держался их союз, время страсти прошло. Интересно, выйди она замуж за Альбана, а не за Жиля, пресыщение все равно бы наступило? Нет, не может быть! Такие, как Альбан, умеют поддерживать к себе интерес, это видно по глазам — темным, с золотистыми блестками глазам, в которых так и хочется утонуть…

Софи обняла Жиля и подалась ему навстречу. К черту чувство вины, она может думать о ком ей хочется, отдаваться безмолвным мечтам! Вреда от этого никому не будет. Воспоминания об улыбке Альбана, о его губах, руках, запахе свитера наконец-то освободят спасительных демонов желания…

Несколько минут спустя, отдышавшись, Жиль шепнул ей обрадовано:

— Ну что, дорогая, аппетит приходит во время еды? Усталость, охватившая Софи, имела привкус горечи. Она чувствовала себя виноватой, неудовлетворенной. И когда все-таки решилась открыть глаза, довольная улыбка мужа показалась ей отвратительной.

* * *

Валентина дремала, прижавшись к Альбану. Завтра парижане уедут и «Пароход» снова обретет покой. Конечно, рабочие будут сорить и шуметь, но зато не будет этих бесконечных обедов и ужинов, гор грязной посуды и ведьмы Софи, бесстыдно вешающейся на Альбана. Не будет желчных комментариев и убийственных взглядов — эти три дня Валентина не могла избавиться от мысли, что за каждым ее движением следят, чтобы затем осудить ее и отвергнуть. Стоило Малори заговорить с Валентиной, как рядом непременно возникала Софи и под ничтожным предлогом привлекала внимание к себе. Коляʹ и Жиль часто уединялись, чтобы поиграть в шахматы или поговорить, причем в последнем случае забирали с собой и Альбана. Что такого секретного могли обсуждать братья Эсперандье? И только Давид вел себя с ней дружелюбно, но, к сожалению, членом семьи он не был.

Часом ранее, когда они, наконец, добрались до спальни, Альбан последовал за Валентиной в ванную, готовый потереть ей мочалкой спинку, и они занимались любовью, стоя под теплым душем. Это был момент истинного счастья, но с Альбаном так было всегда. Потом он с ног до головы вытер ее полотенцем и отнес в кровать. Казалось, вот он, благоприятный момент для разговора, но пока она думала, с чего начать, Альбан успел заснуть.

Ну почему она никак не может ему признаться? Почему каждый день откладывает разговор на завтра? Не пошлет же он ее собирать чемоданы! Нет, она не станет откладывать признание еще на неделю, а там будь что будет!

Валентина положила руку на живот, думая о ребенке — нескольких миллиметрах незримо развивающейся жизни. В ее организме происходила невидимая революция, результатом которой должно было стать рождение малыша. Их с Альбаном малыша!

«Если ты и дальше будешь молчать, ему придется вести к алтарю слона, а не невесту! Или усыновлять собственного ребенка! Ты сама создаешь себе проблемы из-за глупого, беспочвенного страха. Может статься, Альбан рассердится из-за того, что ты лишила его радости ожидать рождения ребенка. Он может обидеться, что ты так долго молчала…»

Но ей никак не удавалось поверить в эту идиллическую картинку. Валентине приходилось бороться с неприятными воспоминаниями, отравлявшими настоящее. Как ей поверить в счастливую семью и любовь, если ребенком ее не любили, а когда она выросла, предали?

«Альбан не такой, как другие. Если ты ему не веришь, почему ты вообще здесь?»

Валентина еще крепче прижалась к Альбану. В его объятиях она чувствовала себя такой маленькой…

«Если потороплюсь, то закончу перевод к пятнадцатому декабря, и у меня останется десять дней, чтобы подготовиться к рождественским праздникам и доказать этой ломаке Софи, что я здесь не случайный гость!»

Если получится, она поедет на день в Париж и купит на Монмартре множество замечательных подарков. А заодно заглянет в свою квартиру. Поскольку окончательное решение относительно их с Альбаном будущего они еще не приняли, Валентина предпочла оставить временное жилище за собой, хотя это была бесполезная трата денег.

«Цена страха…»

Ничто не мешало Валентине сейчас же разбудить Альбана, попросить его включить свет, сесть и выслушать, что она хочет ему сказать. Она лелеяла эту мысль несколько мгновений, пока сама не провалилась в сон.

* * *

— Я знаю, ты думаешь, что это бред, — упрямо сказал Давид, — но то, что Жо мне предсказывает, всегда исполняется!

Он встал, закрыл дверь, соединявшую его кабинет с приемной агентства, и сделал Альбану знак присесть.

— Скажу тебе честно, я не ожидал, что заполучу эту клиентку. Она обратилась сразу в несколько контор, и у конкурентов шансов было больше. Я уже поставил на деле крест, и вдруг эта весьма своеобразная дама (таких нечасто встретишь) проникается симпатией к моему клиенту! Имея два более выгодных предложения, она заявляет, что продаст свою собственность только ему и никому другому, и все потому, что они — уроженцы одной забытой Богом деревушки! Представляешь?

— И Жо знала все это заранее? — с недоверчивой улыбкой поинтересовался Альбан.

— В общих чертах. Сам понимаешь, в детали я ее не посвящаю. В этот раз она сама спросила, намечается ли у меня крупная сделка. А потом сказала, что я заполучу этого клиента. Хотя на тот момент удачей даже не пахло!

— Может, она хотела тебя порадовать?

—Альбан, перестань! У твоей бабушки дар! Или тебе освежить память? Помнишь занятие по ориентированию?

Альбан нехотя согласился. Иногда Жозефине удавалось заглянуть в будущее, он не мог это отрицать. Давид только что напомнил о случае, имевшем место, когда они были подростками. Однажды в воскресенье Жо, запыхавшись от быстрой ходьбы по лестнице, вошла в комнату Альбана, где четверо друзей играли в карты, и спросила, не запланирован ли на будущей неделе поход в лес (заметим, что на следующее утро братья Эсперандье возвращались в свои пансионы). Давид и Альбан, которые учились вместе, ответили, что у них будет занятие по ориентированию на свежем воздухе. Услышав это, Жозефина стала белее мела и заставила мальчиков торжественно поклясться, что они пропустят этот урок. «Используйте любой предлог, выдумывайте что хотите, только сдержите обещание!» Когда она говорила таким тоном, никто и не думал возражать. Давид и Альбан провели утро вторника в кабинете медсестры, сделав вид, что отравились. А в это время в лесу над головами двадцати трех учеников и двух учителей физкультуры разразилась гроза. Туда, где они прятались, упало дерево, пятнадцатилетний мальчик был тяжело ранен.

— С этого дня я не сомневаюсь в том, что все, что предвидит твоя бабушка, сбудется. И все сбывается! — сказал Давид.

— Знаю, — вздохнул Альбан. — Но мне она ничего не говорит. Она гадает только тебе…

Спохватившись, он замолчал.

— Если ты помнишь, она настойчиво пыталась дозвониться мне в день аварии. Но не стала отправлять сообщение. Только через пару дней в больнице я увидел ее пропущенные звонки. В любом случае, в то время я был уже в небе. А может, у нее на уме было что-то другое. Мы никогда об этом не говорили.

Рациональный мозг Альбана отказывался верить в необъяснимое, и при упоминании о даре Жозефины он всегда чувствовал себя неловко. Желая сменить тему, он осмотрелся и даже присвистнул от восхищения:

— Ты процветаешь или мне это снится?

— Дела идут хорошо, — с улыбкой согласился Давид.

— Агентство процветало уже при твоем отце, но мебель в конторе была не ахти. Однако теперь у тебя потрясающий кабинет!

— Эта обстановка стоила мне бешеных денег. Мебель из натуральной древесины, толстый ковер! Сегодня клиенты без этого не чувствуют себя уверенно. В нашей профессии появилась масса жуликов и дилетантов, многие от этого пострадали и теперь ко всем относятся с подозрением. Клиенты сперва идут к нотариусам, а для меня это благо, потому что я всех знаю, и меня все знают. Агентству семьи Леруа шестьдесят лет, оно всегда на одном и том же месте, да и репутация у нас безупречная. Многие ли могут похвастаться тем же?

— Уж точно не я, так что кончай хвалебную речь, фигляр!

Давид со смехом воздел очи к небу.

— Ты никогда не принимаешь меня всерьез, Альбан. Почему?

— Потому что ты все время шутишь.

Ответ заинтриговал Давида, и, подумав несколько мгновений, он отозвался:

— Моя веселость не мешает мне обеими ногами стоять на земле. А вот о тебе я беспокоюсь, ты это знаешь?

— Конечно.

— И тебе на это плевать?

— Вовсе нет. Но со мной все в порядке, я не болен и не в депрессии. Почему нельзя устроить себе отпуск на год, такой себе шаббат, так, чтобы это ни у кого не вызвало страшных подозрений?

—Дело не в подозрениях. У тебя особый случай. В твоей жизни все переменилось, абсолютно все. И не говори мне, что у тебя не возникло проблем. Даже если будущее обещает быть еще лучше, переходный период — тяжелая штука.

—Лучше чего? — усмехнулся Альбан.

— Стать пилотом гражданской авиации — это же голубая мечта любого мальчишки! Ты ее реализовал, прекрасно, но теперь тебе придется заняться чем-то другим. И, раз уж мы об этом заговорили, я хочу задать тебе вопрос.

— Давай. Раз уж у нас такой интимный разговор…

— Чего ты ждешь, почему не женишься на своей обворожительной Валентине?

— Потому, что пока могу предложить ей только безработного в качестве мужа и развалюху в состоянии ремонта — в качестве семейного очага. И я тебе уже объяснял — думаю, она не хочет выходить замуж.

— Ты так считаешь?

— Валентина не похожа на других женщин, Давид. К примеру, она продолжает снимать квартиру на Монмартре.

— И что с того?

— Мне кажется, будто у меня испытательный срок. Но мне очень хочется его пройти, я не вижу в этом проблемы.

— Смотри не потеряй ее. Встретить такую — редкая удача!

— Не учи ученого!

Они снова обменялись улыбками, потом Давид виновато показал на лежащий на столе открытый ежедневник.

— У меня встреча, и клиент придет с минуты на минуту.

Альбан тут же вскочил, осознав, что целое утро злоупотреблял вниманием друга.

Выходя из агентства, он успел заметить говорившую по телефону секретаршу, двух посредников за компьютерами и супружескую чету в приемной, что-то оживленно обсуждающую. Весьма недурно для конца ноября в Трувиле… Давид преуспел в своей профессии, хотя в юности божился, что никогда не станет агентом по недвижимости. Альбан реализовал свою детскую мечту, Давид — нет, но кто из них сегодня счастливей?

«Он пошел по отцовскому пути, не стал ловить журавля в небе и, в конце концов, занимается тем, что его устраивает. Нам с братьями не с кого было брать пример: когда мы выбирали профессию, фабрика давно была забыта».

Коляʹ, надо признать, вообще не выбирал, позволив жизни решать за него. Окончив с горем пополам Парижскую национальную высшую школу изящных искусств, он продолжил обучение в вузе по специальности «дизайн» и там познакомился с Малори. Коля мечтал объехать весь свет, чтобы изучить культуру других народов, но у него не было на это денег. Альбан подарил ему несколько путешествий благодаря льготам, которыми он пользовался, будучи сотрудником «Air France», и Коляʹ каждый раз возвращался на родину восхищенный, с массой впечатлений и идей. Жиль в течение многих лет, когда речь заходила о младшем брате, повторял: «Он повзрослеет». Но нужно ли это самому Коляʹ? Мечтательный и жадный до всего нового, он поверг братьев в шок своим заявлением о том, что собирается открыть этот невероятный бутик. И только по прошествии нескольких лет члены семьи сошлись на том, что это была отличная идея.

Альбан прогулялся в направлении порта и какое-то время наблюдал там за рыболовецкими судами. На улице было холодно, но солнце ярко освещало набережную, и рыбьи спинки в ящиках отливали серебром. Он купил корюшку, решив поджарить ее во фритюре, и вернулся к своей машине. Стоило ему включить зажигание, как зазвонил мобильный. Надо ответить.

—Альбан! — Голос у Жиля был до крайности взволнованным. — Отгадай, с кем я только что говорил?

— Понятия не имею. С министром юстиции?

— С врачом, имя которого значится на том документе!

— Ты его разыскал? — удивился Альбан.

— Пришлось повозиться, уж поверь. Он, конечно, и сам уже выжил из ума, но чудом вспомнил наших родителей — так его поразила фамилия Эсперандье! В общем, по его словам, мать действительно нуждалась в лечении. Я записывал, так что могу тебе зачитать: «Это была странная пара. Муж казался более уравновешенным, чем жена, но не намного».

— Что?

— Это его слова. Но психиатры часто разделяют судьбу своих пациентов… Этот врач переехал на юг еще до трагедии. О смерти наших родителей он узнал намного позже, от коллеги.

— Он сказал что-нибудь новое о матери?

— Не много. По крайней мере, упомянул о шизофрении. О раздвоении личности…

— И от нас все это скрыли?

— Ну и что бы мы стали делать, узнав, что наша мать — чокнутая?

Сквозь ветровое стекло Альбан рассеянно смотрел на набережную. Над кораблями кружили чайки, в небе, закрывая солнце, собирались тучи.

—Я договорился о встрече с приятелем-медиком, — добавил Жиль. — Мне нужно знать точно… Ладно, до скорого, у меня дел выше крыши. Мастера уже работают?

— Недавно начали.

— В эти выходные мы не приедем, зато на следующие — наверняка.

—Ладно. Держи меня в курсе.

— Ты тоже. Пока, командир!

Привычное «командир» сорвалось с языка — Жиль в смущении пробормотал что-то невразумительное и повесил трубку. Альбан вздохнул и спрятал телефон. Эта история стала еще одним поводом для раздражения. Он поймал себя на мысли, что не хочет возвращаться на виллу. Вместо этого он бы с удовольствием прогулялся по пляжу, тем более что сейчас как раз время отлива. Однако скоро обед и его ждет Валентина. Бросив последний взгляд на море, Альбан завел двигатель.

* * *

Днем мастер, занимавшийся центральным отоплением, сообщил хорошую новость: после замены горелки и основательного ремонта котел прослужит еще несколько лет. Со своей стороны, электрики то и дело без предупреждения отключали электричество, срывали деревянные наличники, на месте которых обнаруживались лохмотья проводов, копались в старинных счетчиках. Альбан с ужасом и в то же время с радостью думал о том, что завтра к этому пчелиному рою присоединится еще и сантехник. Затеяв ремонт, он почувствовал себя настоящим хозяином этого дома. Альбан по-новому смотрел на привычные, но не им выбранные обои на стенах, открывал для себя множество деталей, которых раньше не замечал, удивлялся тому, насколько живым было воображение у архитектора, разработавшего проект виллы — все окна в доме были разного размера и формы, паркет в комнатах — с оригинальным, не повторяющимся рисунком, камины — с искусным украшением. Он прогуливался по комнатам, перебирая детские воспоминания, и перечень желаемых перемен рос на глазах.

В шесть вечера, когда рабочие ушли, Альбан заглянул к Жозефине. Пожилая дама сидела в своем кресле-качалке, повернувшись лицом к кухне.

— Сегодня в доме было полно людей, — обратилась она к Альбану. — Ты уверен, что принял верное решение?

Она смотрела на него внимательно, без обычного снисхождения.

— Вы трое — настоящие упрямцы! Не на что выбросить деньги?

— Мы не выбрасываем деньги на ветер, Жо, а ремонтируем только самое необходимое.

Он подошел к бабушке, обнял ее, поцеловал и предложил согреть воды для чая.

— Что тебя беспокоит? — спросил он, включая чайник. — Слишком много народу в доме, много шума?

— Нет, когда я у себя, шум мне не мешает. Но я в который раз повторю: ты тратишь деньги впустую. Хочешь навсегда поселиться в этом доме, умереть в нем?

— Я не думал об этом. Мне здесь хорошо… Объясни, почему я должен испытывать дискомфорт?

Альбан резко обернулся к бабушке и заглянул ей в глаза.

— Объясни мне! — настойчиво повторил он.

Они с минуту не сводили друг с друга глаз, словно старались прочесть мысли собеседника.

— Дома не приносят несчастья, — сказал, наконец, Альбан. — Люди сами виноваты в своих бедах. Ты со мной не согласна?

—Я не знаю, что ты имеешь в виду, — упрямо ответила бабушка. — Сполосни-ка заварочный чайник кипятком!

Судя по всему, она не была расположена к откровенному разговору, но Альбан не сдавался:

— Ты так часто пыталась уговорить меня поселиться в другом месте, что я спросил себя: может быть, с «Пароходом» связано что-то, чего я не знаю, но должен знать?

Ошибки быть не могло — он затронул больное место. Сжав губы, Жозефина покачала головой. Нет, на этот раз ответа он не получит.

—Хеллоу! — воскликнула, входя, Валентина. — Нам в голову пришла одна и та же мысль — я тоже заглянула на чай!

Разочарованный, Альбан смотрел, как женщины обмениваются сердечными улыбками. У них вошло в привычку каждый день проводить час-друтой вместе, и он был этому рад, но сегодня вторжение Валентины лишило его шанса добиться от Жо ответа. Валентина, заподозрив неладное, спросила извиняющимся тоном:

—Я вам помешала?

— Конечно же, нет, моя хорошая, — сказала пожилая дама.

Глаза ее хитро блеснули. Жо приход Валентины принес облегчение. Альбан добавил еще одну чашку и поставил поднос на стол.

— Не буду вам мешать, — быстро сказал он.

Настроение у него испортилось, и он сам на себя за это злился, но оставаться с ними ему не хотелось.

— Все мастера ушли, так что теперь я могу взглянуть, что они за сегодня успели, — объяснил он.

Избегая взгляда Валентины, Альбан подхватил свою куртку и вышел. Прямо перед ним на фоне звездного неба возвышался темный силуэт «Парохода». Экономить вошло у Валентины в привычку, поэтому, уходя, она всегда гасила за собой свет, даже если собиралась через пять минут вернуться. Войдя в холл, Альбан поразился, как здесь холодно, и только потом вспомнил — новая горелка еще не установлена, а это значит, что отопление вообще не работает. Бедная Валентина, как же она провела столько часов без движения, сидя за своим столом? Почему не пошла прогуляться или, что было бы еще лучше, сразу не отправилась погреться к Жозефине?

Он вошел в кладовую, открыл дверь, ведущую на улицу, и набрал в корзину дров. Потом развел в кухонном камине жаркий огонь, зная, что Валентина любит здесь сидеть, повернувшись к жару спиной. Покончив с печкой, прошелся по первому этажу, рассеянно отмечая, что успели сделать рабочие. Может, надо было послушать Жиля и нанять прораба? Как бы то ни было, даже если порядка будет больше, ремонт затянется на многие недели, и в случае чего он всегда найдет, у кого спросить совета.

Поднимаясь по лестнице, Альбан замерз, поэтому прямиком отправился в ванную, где и натянул поверх водолазки толстый ирландский свитер. Здесь еще пахло духами Валентины, и он улыбнулся. Вопреки всем опасениям жить с женщиной было очень приятно. Ему нравилось замечать всюду знаки ее присутствия — пеньюар на вешалке, бесчисленные бутылочки на бортике ванны… Нравилось просыпаться с ней рядом, заниматься с ней любовью в разных уголках дома, вместе завтракать в постели, когда ему хватало мужества принести наверх поднос с едой. Приходилось признать, что сегодня ему было бы тяжело расстаться с ней даже на несколько дней, если бы он все еще был пилотом.

Альбан решил было спуститься, но замер на лестничной площадке. В голову пришла странная идея. Несколько мгновений он смотрел на четвертый этаж. Именно там мать наложила на себя руки, но они с братьями никогда об этом не говорили. А точнее, они об этом не думали. Разумеется, трагедия случилась двадцать пять лет назад, но, если поразмыслить, разве не удивительно, что даже тогда они отнеслись к ней с таким безразличием? В первое время они не поднимались на чердак, куда, кстати, идти было особенно и не за чем, а потом все забылось.

Перепрыгивая через три ступеньки, Альбан понесся наверх. В коридор четвертого этажа выходили двери маленьких комнат, превращенных в кладовки. В самом конце, за дверью, имелась лестница, ведущая на чердак. Зачем Маргарите понадобилось забираться так высоко, чтобы свести счеты с жизнью? Пустить пулю в висок можно где угодно! Разве что в припадке помешательства она решила спрыгнуть с крыши или повеситься на балке… Нет, ведь у нее было с собой оружие! Револьвер она взяла у Феликса, у того их было несколько. После смерти сына и невестки Антуан, естественно, поспешил избавиться от этой проклятой коллекции.

Перед дверью на чердак Альбан снова остановился в нерешительности. Не так давно он побывал на чердаке и даже не вспомнил о драме, что, впрочем, неудивительно — его интересовало только состояние крыши. Однако с того дня прошло довольно много времени, и он еще не видел бумажника, документов, не знал, что мать была душевнобольной.

Под тяжестью его шагов металлические ступени зловеще дрожали. Дети, должно быть, пищат от страха, карабкаясь наверх! Альбан на ощупь нашел выключатель. Голая пыльная лампочка скупо осветила часть пространства. Остальное, вплоть до самого конца дома, терялось в темноте. Этот этаж никогда не использовался: скаты крыши были очень крутыми и вдобавок разноуровневыми, и стоять, выпрямившись, можно было только в центральной его части.

— М-да, уж архитектор постарался — другого такого дома не найдешь, — задумчиво пробормотал Альбан и не узнал собственного голоса.

Он осмотрелся, силясь понять, что ищет и зачем вообще сюда пришел. Коля справедливо заметил, что никто из них троих не может без волевого усилия произнести слово «мама». Альбан тоже стыдился того, что на похоронах не испытывал искренней скорби.

«Ничего не говорите мальчикам, Коляʹ ничего об этом не помнит…» Что хотел сказать отец в своем путаном письме? Нужно узнать ответ на этот вопрос, как бы ни старалась Жозефина скрыть правду. Речь идет об их семье, о родителях, и они с братьями имеют право знать. Жиля в первую очередь беспокоит наследственный характер болезни, Коля попросту не желает об этом думать. Альбана же обуревало любопытство.

— Тебе придется рассказать, Жо!

В каком именно месте умерла Маргарита? Не осталось ли на необработанном дереве следов? Почему она решилась на самоубийство, если отец любил ее до безумия?

Услышав дребезжание металлической лестницы, Альбан повернулся на сто восемьдесят градусов и увидел в люке голову Валентины.

— Я звала тебя, — с упреком сказала она.

— Здесь я не мог тебя услышать. Я решил еще раз взглянуть на крышу, но она в порядке.

— Ты что-то видишь при таком освещении?

Судя по всему, она ему не поверила. Альбан подошел к лестнице и знаком попросил Валентину спуститься.

— Идем отсюда, здесь еще холоднее.

Он не хотел рассказывать ей о своих тревогах, тем более что этот секрет был не из тех, которыми легко поделиться.

Молча следуя друг за дружкой, они спустились на первый этаж. Очутившись в приятно-теплой кухне, Валентина сухо сказала:

— Сегодня ты ведешь себя странно.

Скорее всего, она права, но причину ему объяснять не хотелось. Альбан подошел к мойке, снял очки и ополоснул их под струей воды, чтобы смыть прилипшую к дужке паутину.

— Честно говоря, только что, у Жо, я почувствовала себя незваным гостем.

— Ну что ты выдумываешь!

— Альбан!

Обернувшись, он увидел, что Валентина не на шутку рассердилась.

—Устроим себе приятный вечер? — предложил он с улыбкой примирения.

— Ты считаешь меня идиоткой? Мне это не нравится.

Он надел очки и, раскинув руки, пошел ей навстречу.

— Иди ко мне, моя Валентина!

—Я не хочу, чтобы ты меня обнимал, я хочу, чтобы ты мне ответил. Почему ты не рассказываешь мне о своих проблемах? Ты редко говоришь, что у тебя на уме, а мне нужно знать, о чем ты думаешь, что чувствуешь. Мне нелегко жить здесь с тобой, когда ты все время молчишь!

Руки Альбана опустились. Он был потрясен — Валентина только что произнесла слова, которые он больше всего боялся услышать: «Мне нелегко жить здесь».

— Не надо было привозить тебя в этот барак, — очень тихо сказал он. — Может, мы еще не были к этому готовы?

Он сказал «мы», не желая сваливать всю вину на нее, но реакция Валентины была мгновенной и яростной:

— Не готовы? Ты не можешь понять, зачем обременил себя женщиной, я права? А ведь я занимаю не так много места!

Глаза ее наполнились слезами, подбородок дрожал.

— Дорогая, ты меня не обременяешь. И можешь занять столько места, сколько тебе хочется, слава Богу, здесь его предостаточно. Но ведь ты привыкла жить в Париже, где полно магазинов, кафе, приятелей, где улицы освещены, в квартире тепло, а на первом этаже твоего же дома — кинотеатр… Ничего этого я предложить не могу.

—А я и не прошу!

— Ты ничего не просишь. Ты такая же молчунья, как я. Послушай, Валентина, если кто-то из нас ошибся, не будем делать из этого драму.

— Ошибся в чем? — крикнула она, снова выходя из себя. — В выборе партнера?

— Валентина… — вздохнул Альбан.

Он так испугался, осознав, что она может собрать чемоданы и уехать, что уже не понимал, насколько двусмысленны его слова и насколько близко они подошли к настоящей ссоре.

— Дадим себе еще один шанс, — сказал он. — Подождем еще немного!

— Черт побери, и это все, что ты можешь мне предложить?

Валентина выбежала из кухни, хлопнув дверью.