В золотистом свете пьяные от пыльцы пчелы вились вокруг зарослей жасмина. Колокол третьего часа не нарушил их жужжания и не потревожил молитв монахинь. И те и другие, сознавая насущность и важность своего дела, не прерываясь трудились.

После третьего часа должна будет состояться ежедневная месса. Каждая монахиня причастится, чтобы почтеннейшая матушка была в назначенный час принята Господом в Его рай. И они с усердием молили Господа отпустить грехи этой великой душе и быть к ней милосердным.

Почитаемая и превозносимая всеми, их аббатиса не может быть обойдена небесным блаженством. А иначе, кто из них самих будет к нему допущен?

В Откровении святого Иоанна сказано: «Блаженны мертвые, умирающие в Господе. Они успокоятся от трудов своих, и дела их вдут вслед за ними».

Разве за Элоизой не числится больше дел милосердия, чем за кем-либо иным? Весь христианский мир почитал ее. Ее кончина вызовет траур и глубокое горе. Монахи и миряне, бедные и богатые будут ее оплакивать. Эта женщина, чья эрудиция, великодушие, человечность и мужество, но также и испытания, борения и триумф всем известны, принесла славу целой стране.

Ее дочери не могут помыслить об иной участи для нее, кроме славы в вечности. И никто не может.

По-прежнему коленопреклоненная у изголовья умирающей, матушка Агнесса, видя, как все более осунувшейся становится на ее глазах бледная маска, тоже думала о блаженстве, которое ожидало эту исключительную душу.

Внезапно вновь открыв глаза, но на этот раз не двигаясь, ослабевшим, но отчетливым голосом Элоиза заговорила.

— Сын мой, Агнесса, друзья мои, прошу вас, прочтите вместе со мной покаянный псалом, — попросила она мягко.

Не сводя с нее глаз, все начали:

Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, И по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои; Омой меня от беззакония моего И от греха моего очисти меня. Ибо беззакония мои я сознаю, И грех мой всегда предо мною. Тебе, Тебе единому согрешил я и лукавое пред очами Твоими сделал.

Никто не заметил, как Элоиза умолкла. Жестокая боль пронзила ей грудь.

«Господи, Господи, я иду к Тебе, Который есть воскресение и жизнь и Который сказал: «Верующий в меня не умрет, но будет жить вечно».

Я хочу жить в Тебе, Господи! Я люблю Тебя!

Позволь мне только, прошу Тебя, исповедать мое заблуждение перед теми, кто никогда не переставал мне верить. Нужно, чтобы я призналась им в своем тайном восстании против Тебя, чтобы они знали, что напрасно почитали меня. Нужно, чтобы я сказала им о своем теперешнем раскаянии и своем подчинении Твоей воле. Они имеют право узнать. Я хочу говорить с ними, чтобы умереть неомраченно, чтобы оказаться в сиянии Твоем…»

Умирающая подняла руку в знак того, что желает говорить. С трудом приподнявшись, она остановила взгляд на лице своего сына, все так же склоненном к ней, и начала:

— Я счастлива, что могу вам…

Новая боль, как огненный меч ангела, опрокинула ее на постель.

— Она отходит! — вскричала сестра Марг.

Приорша встала. Она приблизилась к умирающей, лежавшей без движения с открытыми глазами, без дыхания, без биения крови. Выражение радостного изумления отражалось в ее зрачках.

Сестра-сиделка поднесла к приоткрытым губам зеркало из полированного олова. Оно осталось незамутненным.

Матушка Агнесса склонилась и с бесконечным почтением закрыла веки Элоизы, прежде чем поцеловать ее в лоб. Затем, упав на колени, она приступила к молитве об усопших.