Стены, возвышавшиеся среди полей, замыкали в себе особый микромир этрусского города. Что ни город — то мир в себе. Насколько позволяли его узкие рамки, люди уже в те далекие времена жили полнокровной интересной жизнью. Тех, кто не смог достигнуть подобного уровня жизни, привлекал ее поверхностный, но манящий блеск. Городские стены охраняли ремесленников, чьи руки создавали великолепные изделия из металла, глины и других материалов. Под защитой стен знать коротала время в пиршествах, наслаждалась музыкой, танцами, состязаниями... Из-за стен появлялись воины в латах, внушавшие страх плохо вооруженным племенам Центральной Италии. В городах жили жрецы и прорицатели, умевшие предсказывать волю богов и даже оказывать на нее влияние.

Весь ли этот мир исчез? Что от него сохранилось?

Археологические открытия и отрывочные сведения античных историков дали нам возможность взглянуть на давно угасшую жизнь этрусских городов. Эти картины, ограниченные узкими рамками отдельных событий и очень фрагментарные, создают весьма одностороннее впечатление. Ведь уже в древности внимание посторонних привлекала роскошь богатых, затмевавшая куда более скромное существование бедной части населения. Поэтому дошедшие до нас памятники повествуют главным образом о жизни знатных семей.

Кроме того,—об этом уже говорилось выше — в этрусских городах почти не проводились археологические исследования. Все, что осталось от их поселений, в основном покоится в земле. В последующие века на этих местах выросли города или поселения, окруженные плодородными полями. Чтобы вести раскопки, надо сначала выкупить землю. Естественно, что этрускологи предпочли вскрывать иные — лучше сохранившиеся и сулившие больше надежд на успех — объекты, например склепы и целые некрополи, которые, хотя это и звучит парадоксально, были и до сих пор остаются наиболее богатым источником наших знаний о жизни этрусков.

Итак, что же мы все-таки знаем? Из рассказов античных авторов известно, что закладка города не была для этрусков только технической проблемой. Их мировоззрение основывалось на представлении, что жизнь человека предопределена богами. Поэтому прежде всего они стремились узнать волю неба по полету птиц. Затем определялось священное место — центр города, по-латыни mundus. Через него проводились две главные оси, одна с востока на запад — decumanus, вторая с севера на юг — cardo. Впоследствии эту традицию унаследовали римляне. Этот обычай описан с весьма интересными подробностями составителем словарей римлянином Фестом, жившим во II веке н. э.

Урна в виде дома. Южная Этрурия.

Основатель города, покрыв голову углом платка, прокладывал плугом с бронзовым лемехом вокруг территории будущего города борозду. Поднятый пласт земли должен был лечь внутрь круга, чтобы в будущий город текло богатство. Плуг тянули бык и нетель, бык — с внешней стороны круга, чтобы город был сильным по отношению к внешним врагам, нетель, как символ будущего изобилия в городе — с внутренней. Борозда в представлении людей того времени играла ту же роль, что и крепкие стены. Она разделяла два мира — тот, что находился под защитой богов, и тот, который был ее лишен. Однако спустя короткое время жители города, как правило, уже обносили очерченный круг не только символической, но и настоящей стеной. Если верить легенде, точно так же был основан и Рим.

Когда археологи заинтересовались ранними этрусскими городами, они были удивлены тем, что планировка многих из них не соответствует идеальным принципам градостроительства. Обнаружилось, что эти города в значительной мере застраивались хаотично, а изгибы и повороты их улиц, часто многочисленные, обусловлены рельефом местности. Лишь в городах, основанных позлее, около VI—V веков до н. э., стала применяться строгая планировка с системой взаимноперпендикулярных улиц и кварталов. В тот период эти урбанистические принципы применялись не только в Этрурии, но и во всем цивилизованном Средиземноморье, и пальма первенства в этой области принадлежит отнюдь не этрускам. Только римляне почему-то считали, что планированное градостроительство — заслуга этрусков.

Шахматный принцип планировки был применен при строительстве этрусского города, заложенного в VI веке до н. э. Этот город, расположенный близ Марцаботто, недалеко от Болоньи, и называвшийся, вероятно, Миса,— его название до сих пор точно не установлено — просуществовал недолго. Уже в IV веке до н. э. на него напали кельты. Судьба обошлась с обитателями города безжалостно, но для археологов это обернулось удачей. Они обнаружили настоящий этрусский город, в котором внезапно оборвалась жизнь, и поэтому все, что дошло до нас, сохранилось в первозданном виде. На Мису не повлияли последующие исторические перемены, перестройка и расширение города — короче, это были этрусские Помпеи. Перед глазами археологов предстали остатки небольшого поселения, расположенного на важном торговом пути.

Главные улицы Мисы были на удивление широкими — с мостовой и тротуарами они достигали 15 метров. Параллельно и перпендикулярно им тянулись более узкие улочки. От стоявших когда-то вдоль них домов то тут, то там сохранились каменные фундаменты. Остальные строительные материалы — дерево и необожженный кирпич — оказались менее долговечными. Над городом возвышался акрополь, в котором нашли остатки храмов и алтарей. Улицы, по всей вероятности, были мощеные, и город имел свою канализационную сеть. По аналогии с Марцаботто можно представить себе систему обеспечения города питьевой водой. В акрополе, вблизи от источника, находился крытый водный резервуар из туфа. От него отходили четыре трубопровода, также выложенные туфом. Трубопровод, по которому вода из резервуара поступала в город, удалось обнаружить сравнительно недавно — в 1954 году, хотя отдельные его части были найдены раньше. Трубы сделаны из терракоты, один их конец немного шире, другой — уже, так что они вставляются один в другой.

Неизбежной принадлежностью города является и некрополь, могилы в нем не поражают роскошью, но и бедными их не назовешь.

Наряду с этрусскими Помпеями интерес специалистов привлекает этрусская Венеция — расположенный неподалеку город Спина. Первые раскопки в окрестностях Спины, которая в V веке до н. э. была самым крупным этрусским портом на Адриатическом море, проводились в 1922 году, но не дали результатов. Обнаружить город не удалось.

Новая попытка была предпринята в 1953 году и также не увенчалась успехом. Однако годом позже итальянские археологи Нерео Альфиери и П. Е. Ариас обнаружили множество захоронений и на этом основании заключили, что Спина находится недалеко.

Определить точное местоположение города на побережье, изрезанном лагунами, было трудно. Правда, Страбон подробно описал местность, где располагался город, но сведения греческого географа оказались ненадежными.

Неожиданно стало известно, что христианский храм Девы Марии, построенный в VI веке н. э., расположен на месте языческого святилища, которое находилось вблизи одного из рукавов реки По, названного Старая По. Это важное для этрускологов сообщение, однако, надо было проверить, прежде чем начинать раскопки. Археологи засели за архивы, и действительно в 1956 году им удалось найти документ, который подтвердил эти сведения.

Кроме того, Альфиери и Ариас воспользовались данными аэрофотосъемки. Она дала неожиданные результаты. На фотографиях запечатлелся древний канал длиной 3 километра и шириной 30 метров, который соединял Спину с морем. В соответствии с градостроительными принципами этрусков канал был сориентирован с востока на запад, а часть его представляла собой decumanus Спины. Параллельно и перпендикулярно главному шли более узкие каналы. Так археологи обнаружили, что Спина была городом каналов. Ее дома строились на сваях, а жители передвигались по воде.

Значение Спины как порта особенно возросло во второй половине V века до н. э., после того как сиракузцы разгромили этрусков в Тирренском море и фактически закрыли им туда доступ. В Спину корабли доставляли из Аттики керамические изделия, а из Спины вывозили главным образом зерно, выращенное в долине По, янтарь, поступавший с севера, и другие изделия. Порт находился на перекрестке дорог, соединявших Этрурию с Грецией. Здесь происходила ассимиляция этрусков с греками.

Греки занимали в Спине не менее влиятельное положение, чем знатные этруски. Об этом говорят богатые греческие могилы. Вообще некрополь Спины представляет собой наглядную картину социального расслоения жителей города. В нем можно встретить и бедные могилы и роскошные склепы, не оставляющие сомнений в том, что в них захоронены богачи. Спина, город для своего времени космополитический, как вообще всякий морской порт, рассказала о себе еще далеко не все. Некоторые археологи считают, что именно здесь, где существовала греко-этрусская среда, скорее всего может быть найдена греко-этрусская билингва, которая даст ключ к расшифровке этрусского языка.

Раскапывая остатки этрусских городов, археологи находят «города без домов», по остроумному замечанию Анри Гаррела-Курте, автора книги «Италия в эпоху этрусков». По остаткам фундаментов бывших строений очень трудно судить о том, как выглядел этрусский дом. Тем не менее некоторое представление о нем составить можно. Путеводителем при этом служит форма склепов: многие из них несомненно строились по аналогии со зданием, которое человек занимал при жизни, но были намного прочнее.

В этрусских захоронениях встречаются также урны, по виду напоминающие дома или хижины. Одни — более ранние — имеют двухскатную крышку, в которой у более поздних, например у известной каменной урны из Клузия, сделано отверстие. Такое же отверстие встречается на некоторых склепах. Это не что иное, как копия окна в крыше жилища, через которое в центральное помещение проникал свет и стекала дождевая вода в бассейн, устроенный в полу. Конструкция крыши с отверстием в ней была не простой, ее подсказал, очевидно, многолетний опыт. Этруски, ценившие воду, сумели найти оптимальное решение, которое заимствовали и римляне.

Золотая чаша из Пренесте

Судя по всему, немало элементов римских домов унаследовано от этрусков. Этот факт также помогает нам реконструировать этрусское жилище.

Если мы положим рядом планы одного этрусского склепа и римского дома, то в глаза бросится разительное сходство между ними. Склеп этот был обнаружен в середине прошлого века недалеко от Перузии. Он довольно большой, к каменным входным дверям ведут крутые ступени. Сразу за входом находится самое просторное помещение, которое напоминает римский атрий. По правую и левую сторону от центрального зала расположены комнаты меньшего размера — точно так же, как по бокам атриев в жилых домах. Атрий гробницы ведет в таблинум. В римских и, несомненно, в этрусских домах таблинум представлял собой комнату главы дома. В таблинуме гробницы тоже стояла урна Арнта Велимны, главы многочисленного рода Велимнов — Волумниев. Рядом находились урны других членов его семьи. Склеп Волумниев, относящийся к III веку до н. э.,— точная копия жилого дома.

Благодаря находкам из этрусских склепов мы знаем также и обстановку дома. В Клузии была даже найдена коллекция миниатюрной посуды, которой пользовались этрусские хозяйки.

Мебель у этрусков была простая и состояла, как правило, из немногих предметов. Для сна служили лежанки. Но ими с успехом пользовались и во время трапез: этруски возлежали на них, опираясь на один локоть, а пищу брали с низких, прямоугольных столиков на трех ножках. Кроме того, были распространены и более высокие столы на четырех ножках. Полагают, что этруски пользовались креслами. Во всяком случае, кресла из терракоты и бронзы встречаются в могилах клузийского некрополя. На них стояли канопы — урны в форме человеческого тела. В нескольких могилах обнаружены каменные кресла, но при жизни этруски скорее всего сидели на плетеных креслах. Позже их сменили легкие греческие сиденья. Платяного шкафа в этрусском доме не найдешь — в то время одежду хранили в сундуках. Из предметов домашнего обихода тогда больше всего ценили не мебель, а подсвечники, треножники, жаровни, нередко представлявшие собой настоящие произведения искусства.

Мы знаем также, как этруски одевались. Источником этих сведений являются произведения этрусских скульпторов, а также фрески на стенах могил. Мужское платье довершал короткий плащ, надевавшийся через голову. Он ниспадал с левого плеча, оставляя правое открытым. На рисунке, относящемся к VI веку до н. э., такой плащ — тебенна — надет даже на царе. Тебенна, обычно пурпурная, по краям была отделана вышивкой. От этрусков эту часть одежды заимствовали римляне. У них тебенну носили жрецы и воины.

Значительно больше в Риме была распространена удлиненная тебенна — тога. Удлиненную тебенну классического образца мы видим на бронзовой скульптуре Оратора, относящейся к I веку до н. э.

Женщины с течением времени стали носить свободно ниспадающие льняные туники. Туника, состоявшая из двух частей, скалывалась на плече. Рукава были не обязательны. Поверх туники, ниспадавшей многочисленными складками,—часто ее перехватывал пояс, — накидывали белый плащ с красной или черной каймой.

Наряду с повседневной одеждой существовали и более изысканные наряды. На этрусских фресках изображены танцовщики и музыканты в ярких платьях, поражающих своими линиями и покроем. Возможно, однако, что это были специальные туалеты, предназначенные для особо торжественных случаев.

Что касается обуви, то тут этруски имели довольно большой выбор. Они могли, например, носить кожаные остроносые туфли, перепоясанные ремешками, кожаные или матерчатые сапоги с вышивкой, шнуровавшиеся спереди, сандалии без каблука, иногда на деревянной подошве, или обувь, подобную той, что мы видим на скульптуре Оратора.

Богатые женщины любили украшения. Раскопки свидетельствуют не только об изысканном вкусе этрусских женщин, но и о невоздержанности некоторых из них, кичившихся многочисленными драгоценностями. Например, тело Лартии, похороненной в Цере, в могиле, названной по имени нашедших ее Реголини и Галасси, было в буквальном смысле слова завернуто в золотые и серебряные драгоценности. Среди них особенно выделяются золотые браслеты, перстни и большая пряжка.

Могила была завалена драгоценностями и украшениями из золота и серебра. Это свидетельствует о богатстве привилегированных слоев этрусского общества, об окружавшей их роскоши. В одной из гробниц в Марсильяне найдена изумительная золотая пряжка, украшенная уточками, меандровыми узорами и парой золотых львят. Много драгоценностей, особенно пряжек, найдено и в Ветулонии. Этруски, как мы говорили, во многих видах ремесел были непревзойденными мастерами. Перед их ювелирными изделиями останавливаешься, не в силах отвести восхищенный взгляд.

Итак, по свидетельству археологии, этрусские женщины одевались довольно пышно. Это влечет за собой вопрос: какое положение занимали они в обществе?

Этрускологи сходятся во мнении, что главой этрусской семьи, как и римской, был мужчина. Однако этрусские женщины в отличие от римлянок и гречанок пользовались в семье большим авторитетом и принимали активное участие в общественной деятельности. Поведение этрусских женщин даже вызывало сомнение в их нравственности — настолько оно отличалось от привычек римлянок и гречанок, интересы которых в основном ограничивались семьей и домом. Аристотель, ссылаясь на утверждения историка Феопомпа, обвиняет этрусских женщин в том, что они пировали вместе с мужчинами, лежа под одним плащом. Драматург Плавт писал, что этрусские девушки накапливали приданое, занимаясь проституцией.

Каков был истинный идеал этрусской женщины, мы не знаем. Известно лишь, как представляли себе совершенную женщину римляне: pudica, lanifica, domiseda, т. e. она должна была быть целомудренной, уметь ткать, сидеть дома. Естественно, многие римлянки восставали против этого шаблона. Из «Жизнеописания императора Августа» Светония мы знаем, что Август носил одежду, которую ему изготовила жена Ливия вместе с дочерью Юлией и внучкой, тоже Юлией. Но, по-видимому, обе Юлии охотнее пряли и ткали, чем исполняли обет целомудрия. Августу, который очень ценил в семье добропорядочность, не оставалось ничего иного, как в конце концов выгнать обеих.

Известно, что принимались меры, направленные на ограничение свободы нравов римских женщин. Тот же император Август разрешал замужним римлянкам смотреть сражения гладиаторов только с верхних ярусов. На состязания атлетов их вовсе не допускали. А гречанки? За исключением жрицы богини Деметры они не имели права принимать участие в олимпийских играх. Этрусским же женщинам не возбранялось участвовать в играх и танцах. Роскошно одетые, они могли присутствовать на всех состязаниях и даже выполнять роль распорядителя.

Отличия в нравах этрусских и римских женщин видны и из рассказа-легенды Тита Ливия. Ливий повествует о событии, которое произошло в тот период, когда Римом правил этрусский царь Тарквиний Гордый. Под его предводительством римляне пытались овладеть городом Ардеи. Сначала им это не удалось, и они приступили к длительной осаде. Во время осады, как рассказывает Ливий, царские сыновья устраивали пиршества и попойки. На одном из таких сборищ у Тарквиния Коллатина разговор зашел о женах. Каждый стал хвалить свою супругу. Тарквиний Коллатин сказал, что не нужно лишних слов, и предложил всем убедиться, что его жена — Лукреция лучше остальных. Мужчины, не долго думая, повскакали на коней и в ту же ночь домчались до города, где оставались их жены. Они обнаружили, что Лукреция сидит дома и прядет, а ее невестки проводят время в обществе, наслаждаясь роскошными трапезами. По рассказу Ливия, самой достойной оказалась Лукреция, в образе которой воплощен римский идеал женщины и жены. Ж. Эргон в книге «Жизнь этрусков» указывает, что среди этих женщин Лукреция была единственной римлянкой, в жилах жен других Тарквиниев текла этрусская кровь. Об этой важной подробности Ливий умалчивает.

Развлекающимися и пирующими с мужчинами этрусские женщины изображены и на стенных фресках в склепах. На фресках более позднего периода они, правда, помещены сзади мужчин и едят сидя, видимо научившись у римлянок скромности.

Этрусских женщин нельзя было ограничить четырьмя стенами дома. Влиятельных представительниц аристократических семей привлекала общественная деятельность, ибо на этом поприще они могли проявить инициативу и оказаться в гуще событий. Сохранились предания о том, как воля женщин сказывалась на жизни общества.

Одно из них — легенда о Танакил, жене полумифического этрусского царя Тарквиния Приска. Как мы уже говорили, Тарквиний Приск стал римским царем благодаря своей жене. Однако Танакил была не только тщеславна. Предание приписывает ей и другие качества. Как многие этруски, она умела толковать предзнаменования и воспользовалась этим искусством в своих интересах. Однажды у Сервия Туллия, грудного ребенка рабыни из Тарквинийского дворца, воспламенилась головка. Поднялся крик, все бросились тушить пламя, но Танакил, привлеченная шумом, распорядилась, чтобы никто не касался ребенка, пока он сам не проснется. И действительно, как только младенец открыл глаза, сверхъестественное знамение исчезло.

Танакил тайно сообщила своему мужу, царю Тарквинию, что этот мальчик станет его преемником. Они взяли его на воспитание и, когда он вырос, обручили со своей дочерью, показав тем самым, что прочат юношу в наследники трона.

Предсказание Танакил сбылось, причем она активно содействовала этому: когда Тарквиний Приск был убит своими врагами, жаждавшими власти, она помогла Сервию Туллию занять престол.

В этом предании внимание исследователя больше всего привлекает тот факт, что в борьбе за римский престол в период этрусской династии власть мужчинам передавала женщина. Многие ученые занимались легендой о Танакил, рассматривая ее с разных точек зрения. В основном они сходятся во мнении, что рассказ Ливия вовсе не обязательно основывается на исторических фактах. Именно на примере легенды о Мастарне — Сервии Туллии мы видим, как часто предания противоречат одно другому.

И в римской среде некоторые влиятельные женщины этрусского происхождения сохранили энергию и привычки, присущие миру этрусков. Этрусская кровь, как генератор энергии, проявляла себя спустя столетия после упадка могущества этрусков. По крайней мере так считает, основываясь на рассказах римского историка Тацита, французский этрусколог Эргон. Он обратил внимание на то, как Тацит описывает в «Летописях» Ургуланию, пользовавшуюся влиянием при императорском дворе. Дружба с императрицей Ливией, женой Августа, вознесла ее, по словам Тацита, «выше законов... Впрочем, сила Ургулании столь была безмерна, что когда в сенате по одному делу нужно было ее свидетельство, то она в сенат прийти отреклася, и для отобрания онаго послан был к ней претор...»

Энергия этой влиятельной женщины проявилась в одном особом случае. Как пишет Тацит, ее внук «претор Плавций (далее Плавт) Сильван жену свою Апронию с верху дома своего низринул долу; приведен будучи тестем Апронием к Кесарю, ответствовал с видом, замешательство изъявляющим, что, объят быв сном, ничего не помнит и что Апрония сама себя убила». Император Тиберий этой выдумке не поверил и пришел к убеждению в виновности Плавта. Его ждало суровое наказание. Однако решительная бабушка послала внуку кинжал, чтобы он покончил с собой и избежал судебного преследования.

Поведение Ургулании так заинтересовало Эргона, что он решил узнать, чем оно объясняется. Он выяснил, что сын Ургулании женился на Лартии, женщине явно этрусского происхождения, судя по ее имени. Примеру отца последовали сыновья. Уже упомянутый М. Плавт Сильваний женился на Апронии — девушке с этрусским именем. Другой внук Ургулании, П. Плавт Сильваний, был женат на Вибии, предки которой также были этруски. У Ургулании оставалось еще двое внуков — Авл Плавт Ургуланий и девочка Ургуланила, которую Ургулания выдала замуж не за этруска, а за будущего императора Клавдия, увлекавшегося этрусской историей. Вполне возможно, что эта полуримская, полуэтрусская атмосфера в семье побуждала Клавдия проявлять интерес к истории этрусков.

Явное стремление сохранить в семье этрусскую кровь, не говоря уже об энергии Ургулании, свидетельствовало, по мнению Эргона, о том, что сама она по происхождению была этруской. Подтверждение своей догадки Эргон пытался найти в отрывке латинской надписи, обнаруженной в Тарквиниях, которая хотя и относится к I веку н, э., но связана с этрусской историей. В этом фрагменте сохранилась часть имени прославляемого героя — orbol, которую Эргон дополняет и отождествляет с именем Ургулан или Ургуланий, очень похожим на женское имя Ургулания или Ургуланила.

Видное положение этрусских женщин в семье и их активное участие в общественной жизни породило точку зрения, будто у этрусков был матриархат.

Это мнение в основном зиждется на исследованиях Бахофена, известного швейцарского историка права, автора монографии «Матриархат», который видит следы и отзвуки матриархата прежде всего в том, что этруски вели родословную по женской линии. Утверждения Бахофена проверил немецкий этрусколог и филолог Фридрих Слотти. Он изучил этрусские надписи, в основном надгробные, в которых так или иначе говорилось о происхождении человека, и пришел к заключению, что надписей, в которых родословная велась по материнской линии, немного. И если рядом с именем умершего стоит имя его матери — метронимикон, то, по утверждению Слотти, как правило, приводится и имя отца — патронимикон. И стоит оно перед метронимиконом. Поэтому, по мнению Слотти, нельзя делать неосмотрительных выводов на основании того обстоятельства, что в надписях происхождение умершего иногда определяется по материнской линии, — это можно объяснить тем, что имя матери имело не меньшее значение, чем имя отца. Ибо, считает Слотти, подобные случаи вовсе не говорят о том, что отец был неизвестен, так же как нельзя считать, что если происхождение указано по отцовской линии, то неизвестна была мать.

Примечателен и способ указания метронимикона на надписях. Иногда дается и собственное имя матери, и родовое, как, например, на надписи из Клузия:

TIUZA TIUS : VETUSAL CLAN ТHANAS TLESNAL AVI : <L&ht; : <S> XIII. XIII.

Тиуза, сын Тиа Ветусе и Таны Тлеснай, в возрасте 13 лет

В других случаях встречается лишь родовое имя:

LARTH : VELU : ARNTUAL : TETINAL : CLAN

Ларт Вела, сын Арнта и одной из Тегинов

В этом случае мать фигурирует лишь как представительница рода, а не как конкретное лицо.

Немаловажное значение, по утверждению Слотти, имел возраст надписей, на которых наряду с патронимиконом указан метронимикон. Это все сравнительно молодые надписи. Самые ранние из них относятся к IV веку до н. э., большинство же — к III и II векам до н. э. Слотти задает закономерный вопрос: почему этруски указывали таким способом происхождение лишь в поздний период и следует ли из этого делать вывод, что в древности они определяли свое происхождение по материнской линии? Точка зрения, будто этрусские надписи с одним лишь патронимиконом или именами обоих родителей свидетельствуют об упадке материнского права, по мнению Слотти, несостоятельна.

Ключ к объяснению, почему на надгробных надписях указывается метронимикон, Слотти находит именно в том, что это имело место в основном в III и II веках до н. э., т. е. в тот период, когда этруски потеряли уже всё или почти всё и подчинились Риму. Этрусская аристократия стремилась сохранить и выставить напоказ привилегии, которыми она еще пользовалась, и с этой целью действовала так же, как в наши дни поступают представители аристократических семей: подчеркивала чистоту этрусской крови. Именно этим, по мнению Слотти, можно объяснить этрусский обычай указывать на происхождение и по отцовской, и по материнской линиям.

Бесспорно, эти выводы заслуживают внимания. Работа Слотти опровергает точку зрения, будто надписи, где упоминаются имена предков, говорят о наличии в этрусском обществе элементов матриархата. При этом Слотти не отрицал, что такие элементы могут быть обнаружены другим путем. Он исходил из того, что этрусские женщины занимали в обществе совсем иное положение, чем древние римлянки.

Теория матрилинеарного наследования особенно привлекательна для сторонников восточного происхождения этрусков. Дело в том, что в труде Геродота есть такое замечание о малоазийских ликийцах из Анатолии: «Они называют себя по матерям, а не по отцам. Если вы спросите мужчину, кто он, он ответит, назвав свою мать и мать своей матери».

Греческий историк Феопомп нечто подобное говорил и об этрусках — они якобы имели общих жен, и их дети не знали отцов. Однако весь комплекс этих вопросов еще ждет своего разрешения.

В жизни этрусских городов немалое значение имели общественные игры. И в этом этруски нашли верных учеников и последователей в лице римлян, которые интересовались играми, если верить преданию, еще во времена основания «вечного города».

Ливий рассказывает, что Тарквиний Приск устроил роскошные и великолепно организованные игры в честь победы над соседними латинами. «Во время игр проводились конные состязания и выступали кулачные бойцы, в основном приглашенные из Этрурии»,— заявляет Ливий.

Намного более наглядно, чем античные историки, рассказывают о играх фрески на стенах одной из этрусских могил в Тарквиниях — «Могилы авгуров», названной так потому, что на ее стенах изображены две фигуры, которые исследователи принимают за авгуров — предсказателей будущего, угадывавших волю богов по полету птиц. Фигуры стоят по разным сторонам закрытой двери, их жесты можно истолковать как ритуальные. Некоторые другие признаки также говорят о том, что это — жрецы-прорицатели. А в том, что это скорее всего авгуры, нас убеждают нарисованные в нескольких местах птицы.

Фрески «Могилы авгуров» открывают жестокие обычаи этрусков, которые соблюдались в первую очередь при похоронах знати. В честь умершего обычно проводились бои, чаще всего между пленными. Это была кровавая борьба не на жизнь, а на смерть, с применением различных садистских приемов.

Фрески знакомят нас с двумя такими боями. На одной изображены двое обнаженных мужчин за секунду до того, как один бросится на другого. Художнику удалось отразить решимость каждого соперника выйти из борьбы победителем. Мускулистые тела свидетельствуют о могучей силе, суровое выражение лиц предвещает безжалостную борьбу.

На второй фреске показана более жестокая сцена: полукомичный, полудемонический человек по имени Ферсу в фантастическом наряде, с уродливой маской на лице следит за кровопролитной схваткой собаки с человеком. Борющийся обнажен, но голова его закутана тканью или кожей, так что он должен вслепую биться с разъяренным, голодным псом. Правда, он вооружен палкой, но пользоваться ею может лишь ограниченно, так как она обмотана веревкой, которая захлестнута петлей вокруг его левой ноги. Один конец веревки привязан к запястью его правой руки, которой он сжимает палку, другой держит в руке Ферсу.

Смысл изображения ясен. Пленный в этом последнем бою пользуется палкой только в пределах, лимитируемых длиной веревки, Ферсу же по своему усмотрению ее укорачивает. Сражающийся может сам себя повалить на землю, если слишком сильно дернет за веревку, обмотанную вокруг ноги. В другой руке Ферсу держит еще одну веревку, привязанную к шее собаки, где наверняка имеется какое-то приспособление, раздражающее пса, если тот неожиданно ослабеет или успокоится. Ферсу, таким образом, выступает в роли кровавого дирижера, который, с одной стороны, защищает собаку от слишком решительной обороны человека, с другой — обеспечивает зрителям по возможности более длительное, острое и кровопролитное зрелище.

Может показаться непонятным, как высокоразвитый народ, каким были этруски, мог любоваться подобным зрелищем. Но мы бессильны против исторической правды.

Было бы, однако, неправильно видеть только эту, трудно для нас объяснимую, сторону жизни этрусков. Давайте посмотрим и на другие ее проявления, отображенные на фресках «Могилы охоты и рыбной ловли» в Тарквиниях.

Это почти лирические сцены, воспроизведенные с мягким реализмом. Неизвестный этрусский художник проявил тонкий вкус, выписывая отдельные детали и объединяя их в общую композицию. В идиллической картине рыбной ловли и возвращения охотников с добычей художнику удалось передать красоту жизни. Состояние покоя, характерное для рыбаков, передается и возвращающимся охотникам. Казалось бы, тема должна была скорее побудить художника изобразить шумную и радостную толпу людей, раззадоренных погоней за животными и хвастающих своей добычей. На самом деле картина проникнута спокойствием, приподнятостью, даже какой-то отрешенностью от действительности, несмотря на то что каждый образ в отдельности вполне реалистичен.

Обитатели древних этрусских городов нередко болели. И вероятно, в искусстве врачевания этруски достигли очень высокого уровня, ибо оно вошло в пословицы и поговорки, которые намного пережили этрусскую цивилизацию.

Известно, что этруски знали целебные свойства источников и некоторых растений. Теофраст, греческий ученый, живший в IV—III веках до н. э., в сочинении о растениях пишет: «...Эсхил говорит в своих элегиях, что народ этрусков — это народ, знающий лекарства». Римский историк Мартиан Капелла, живший в IV—V веках н. э., подтверждает это мнение: «Этрурия, прославленная открытием лекарств».

Этрусские произведения изобразительного искусства дают представление о том, насколько хорошо этрускам была известна анатомия человеческого тела. Но, кроме того, мы располагаем куда более точными данными, свидетельствующими о том, что этруски знали строение органов животных и человека.

Этрусское зеркало. Аполлон и Артемида. III в. до н. э.

В развалинах храмов, а также в специальных ямах вблизи от них было обнаружено множество глиняных, мраморных и бронзовых моделей — так называемых вотивов — рук, ушей, ног, а также внутренних органов животных и человека.

Этрусские зубные протезы

Этруски приносили эти изображения в жертву божествам, заботящимся о здоровье людей и животных, и просили их помощи, чтобы излечиться от болезни или сохранить от падежа скот, а также благодарили за выздоровление. Вотивы прикреплялись к стенам в святилищах. Когда на стенах больше не оставалось места, жертвоприношения — их нельзя было осквернять — снимали и складывали в особые священные ямы.

В первые десятилетия XX века ученые придавали этим моделям внутренностей очень большое значение, считая их уникальными древними свидетельствами анатомических познаний этрусков. Со временем, однако, стало ясно, что многие вотивы содержат грубые ошибки. Поэтому сейчас исследователи оценивают вотивы намного более сдержанно. Распространено мнение, что эти изделия создавались этрусскими ремесленниками по заказу для жертвоприношения богам. Качество исполнения зависело только от способностей мастера, причем при изображении органов не требовалась особая точность. Поэтому по вотивам нельзя судить об уровне знаний этрусков в области анатомии.

Казалось бы, что, поскольку этруски занимались предсказаниями по внутренностям животных, они должны были бы в совершенстве знать строение их тела. Но и этот вопрос до сих пор не совсем ясен. Бесспорно, гаруспики, узнававшие волю богов по внутренним органам, в общих чертах знали, где они расположены, какую имеют форму и окраску. Не следует, однако, забывать, что анатомия Животных интересовала их вовсе не с научной точки зрения, так что гаруспики, конечно, не слишком обогатили познания этрусков по этому вопросу.

Большего уважения этруски заслуживают как стоматологи. В этрусских могилах найдены зубные протезы, из которых два экспонируются в ливерпульском музее. Один представляет собой четыре золотых кольца, которые стягивали четыре зуба. Сохранились лишь два крайних здоровых зуба, а искусственные выпали. Во втором протезе, наоборот, два искусственных средних зуба пережили века. Каждый из четырех зубов был стянут золотым кольцом, а искусственные зубы, кроме того, были еще и приклепаны. Некоторые протезы были сделаны так умело, что служили своим владельцам до самой их смерти. По всей вероятности, вблизи Старой Фалерии, где найден череп с сохранившимся зубным мостом, когда-то работал опытный протезист.

Другой вид протеза предназначался для укрепления шатающихся зубов. Чтобы устранить этот недостаток, этрусские дантисты тонкой золотой проволочкой, словно спиралью, опоясывали основание зубов.

Кроме того, этруски надевали на испорченные зубы золотые и терракотовые коронки.

Таких успехов в протезировании этруски смогли добиться лишь благодаря высокому мастерству, которое отличает все их изделия и принесло им широкую популярность. В данном случае оно лишь проявилось в несколько необычной сфере деятельности.

Вот и все, что можно рассказать о жизни этрусских городов. Наш рассказ можно было бы дополнить многими подробностями, но они ничего не изменили бы по существу.

Мы понимаем, что нарисованная нами картина страдает односторонностью и фрагментарностью, так как в ней не показаны будни этрусского города, жизнь простых людей с их волнениями, надеждами и заботами.

Нелегко проникнуть за внешнюю оболочку явлений и узнать, о чем думали эти люди, жившие в древности, что чувствовали и переживали. И все же кое-что — пусть немного — мы знаем об этрусках благодаря их своеобразной религии и удивительным произведениям искусства, сохранившимся после них.