1
Новожилов не хотел заканчивать роман. Он до сих пор не определился с названием. Не придумал – не было вариантов. Новожилов писал этот текст, содержащий около десяти миллионов знаков, уже двадцать с лишним лет. Кажется, двадцать шесть. Два дня назад ему исполнилось пятьдесят шесть, и он отметил праздник на кухне, шестнадцать часов просидев над текстом. Так он отмечал каждый день за редкими исключениями, когда напивался и часами общался с ИИ в надежде наткнуться на что-то полезное для книги. У него по-прежнему никого не было, и в этом «не было» на самом деле ничего не было, пустота. После того, как ушла Инна, он заполнял пустоту только текстом.
Тело Новожилова распухло. Писатель покупал новый комплект одежды – дешевую однотонную футболку и длинные шорты с карманами на флангах, когда прежний рвался на разросшемся теле. Лицо сохранило стройность, на облысевшей голове с прореженными кустами по бокам почти всегда устраивалась кепка.
Много лет назад Новожилов отдал «гольф». Он уже не помнил, кому. Машина без Инны на пассажирском сиденье не представляла никакой ценности, просто хлам. От копирайтерской работы он окончательно отказался после издания романа «Война войдет без стука». От его версии мало что осталось. Литературный агент Брутто Зельц сказал, что объем слишком скромен, надо написать в десять раз больше. Новожилов отказался – неинтересно. Зельц долго уговаривал дать согласие, чтобы текст заново написали нанятые им люди – литературные рабы, обещал большие деньги, и в итоге Новожилов согласился. Не из-за денег – чтобы отвязаться. Зельц продал роман издательству, авторство на обложке обозначили так: «Всеволод Новожилов и сын».
Каждый месяц Новожилов получал роялти, которых ему хватало на самое необходимое, что равнялось всему необходимому. Получившийся роман он никогда не читал, хотя его хвалили и утверждали, что сын со вкусом распорядился наследием отца, унаследовав если не весь талант, то уж точно солидную часть. Новожилова уважали за аскетичный образ жизни и загадочность – писатель не дал ни одного интервью, а на помпезной презентации книги, устроенной Брутто Зельцем, не произнес ни слова и от растерянности все время ел канапе. Это было так мило, что в него все тут же влюбились, а так как впоследствии Новожилов не делал ничего не плохого, потому что не делал вообще ничего, репутацию не испортил. Про него вспоминали не часто, звонили агенту и спрашивали, как поживает Новожилов и когда, наконец, выйдет следующий роман. Зельц многозначительно говорил что-то про масштабный творческий замысел, требующий если не десятилетия (а затем и десятилетия), то хотя бы нескольких плотных лет работы. Журналисты удовлетворялись таким ответом. Шли годы, все менялось, не менялся только Новожилов и отношение к нему. Он был как памятник, про который все знают, но проходят мимо и даже не смотрят, не замечают никаких изменений, даже если они есть. Что может случиться с памятником – он всегда одинаковый – такой, какой есть.
Взаимодействие Новожилова с внешним миром было касательным. Касаясь чего-либо или кого-либо, выходя на улицу, писатель скользил по людям, предметам и действиям, не проникая в их суть. Что бы он ни делал, все время думал о тексте и только о нем. Новожилов вел себя инфинитивно – поступки точно совпадали со значением слов, обозначающих эти поступки.
Встав, встряхнуть штору. Прошагав, чистить зубы. Надев обувь, выйти. Спустившись, идти до магазина. Взглянув на продукт, взять его. Пройдя к кассе, дать деньги человеку. Получив сдачу, уйти. Вернувшись, разуться. Сев за стол, есть еду и пить напитки. Все время думать о тексте, скользить по наружному. На Новожилове словно висела табличка «я вышел». Выходя из дома, он оставался в нем, домом был текст. Тело Новожилова шло пустым, без содержания, отсутствующим шагом.
Текст рос в нем каждую секунду бодрствования, а в последние пять лет пустил корни в сны. Неназванный роман, который Новожилов хотел назвать одним словом, именем (но каким?), писался на разработанном писателем языке. Он начинался на русском и перетекал в новый язык по мере того, как главный герой – безэпитетный неопределяемый человек – превращался в дерево. Рабочее название все же было – «Речь дерева».
Человек шел по лесу и заблудился. Обессилев, упал. Не в силах встать, ждал смерти. Ждал смерти так долго, что забыл, как жить. И все-таки продолжал жить, не понимая, как это у него выходит. Было лето, и он решил, что когда наступят холода, обязательно умрет. Зимой тело замело снегом, в декабре лесничий наступил на спину и пошел дальше, не заметив человека. Летом он попытался встать и понял, что соединился с землей, прирос. Он смирился с жизнью и уже не думал о смерти. Спустя две зимы человек услышал шум. Шум не прекращался, заменив мысли, если они еще возникали в голове.
Эта часть занимала всего сто тысяч знаков текста, ее Новожилов писал на русском. В момент, когда человек лишился возможности формулировать мысли так, как их понимаем мы, люди, писатель перешел на новый язык.
Он долго думал, как создать гибкий язык. Сначала Новожилов решил, что алфавит должен состоять из вертикальной и горизонтальной линий, затем упростил просто до линии, способной образовывать любой угол. И все равно это было не то. Новожилов придумывал алфавит не просто так – из него складывался язык, обозначающий шум, который слышал человек.
Встряхнув штору, писатель понял, что линия не подходит, нужно что-то более гибкое. И тогда к нему пришла идея с точкой. Он ставил точку на бумаге, думал о каком-нибудь слове и тут же выводил из точки линию – прямую, кривую, плавную, короткую, длинную, – любую, что возникала в голове в тот момент, когда он произносил губами слово.
Чистив зубы, Новожилов мысленно ставил точку, говорил губами «ночь» и выводил линией ночь. Надев обувь, говорил «свет» и обозначал его. Спустившись, говорил «путь» и вел линию по экватору, а доходя до исходной точки, вел дальше, не останавливаясь. Взглянув на продукт, говорил «хватит» и оставлял точку в покое. Пусть она останется просто точкой. Новожилов понял, что точка – идеальная отправная точка алфавита, и продолжал писать.
Предложения состояли из слов, выведенных из точек, часто сплетающихся друг с другом. Текст представлял собой набор закорючек. Больше всего он напоминал корневую систему деревьев. Новожилов перелистывал страницы назад и понимал, что ничего не понимает. Он был несказанно рад – собственный текст превращался для него в шум, который писатель осознавал только в процессе создания. Иногда наступало озарение – Новожилов расшифровывал написанный несколько лет назад текст целыми предложениями. Это расстраивало и немного возбуждало.
И все-таки он знал, чему посвящены девять миллионов знаков, а точнее слов текста, поскольку знак равнялся слову.
Человек понял, что единственная цель жизни, которая отчего-то не кончается, – научиться распознавать шум. Он быстро понял – так говорят деревья, это их язык. Сплетаются корнями, общаются. Сначала шум для был единым, какие-то звуковые отличия он распознал спустя шестнадцать лет. Не помогло – продолжительность звуков, их громкость, некоторые обертоны не дали человеку почти ничего. Он по-прежнему не понимал речь деревьев. Человек исчез с поверхности, на нем росли грибы. Человек превратился в челозема. Еще через шестнадцать лет челозем осознал главную особенность языка деревьев – все шумы начинались одинаково, из одной точки, а дальше с ними могло происходить все, что угодно (они уходили). Это «дальше» не поддавалось пониманию челозема, новые шестнадцать лет не помогли. Иногда он думал, что вот-вот расшифрует хоть одно слово.
Прошло много, челозем освоил язык деревьев. Через много он понял, что может сказать первое слово. Спустя много сплелся с корнями и сам стал корнем. Он по-прежнему не понимал, как происходит общение, откуда берутся слова и их значения. Став корнем, он интуитивно расшифровал язык, и когда через много сказал первое слово, услышал в ответ страшный вой. Разрушительной силы ответ вырвал его из земли. Он снова стал человеком, встал и пошел.
Новожилов завершил основную часть романа, оставалась концовка. Писатель не знал, что случилось дальше, он не видел героя после того, как его вырвало из земли. Кто он, в каком времени существует, есть ли теперь для него время, пространство? Как он выглядит? Новожилов не знал, на каком языке говорит герой. Наверное, на человеческом.
Знчт, псть гврт н рсскм.
Накануне визита Брутто Зельца писатель принял решение.
Человек вышел из леса и упал. Его нашли, доставили. Очнулся на следующий день, видел сквозь предметы, не пытаясь осознать и назвать их. Картина, появившаяся перед глазами, предстала перед ним единым потоком без пространства и времени. Человек смотрел на людей и видел сквозь них прекрасных созданий, наполненных энергией и светом. На вопрос, как его зовут, смотрел через стены и окна.
Нет, человека не нашли, так не бывает. Его вырвало из земли деревом. Он превратился в дерево, вырвался сам.
Знчт, зклчтльн чсть – эт рчь дрв, нпсн н язк дрвьв.
Интересно, что на это скажет Брутто Зельц? Какая разница? Зельц не знает о тех девяти миллионах знаках, что уже написаны на особенном языке. Думает, все нормально.
Перед сном Новожилов посмотрел в окно и ничего не увидел. Наступил на целлофановый пакет, не заметил. Лег на спину, уткнувшись глазами в белый крашеный потолок, ничего для Новожилова не означавший. Писатель видел только текст и продолжал думать о нем. Много лет назад его покинули страхи внешнего мира: перебравшись внутрь себя, он больше не ощущал опасности там, где не находился. Мог ли он подумать, засыпая и уже во сне продолжая писать текст, что Брутто Зельц ворвется в это спокойствие и навсегда нарушит, явившись завтра. Встреча назначена, хозяин и гость в курсе.
В квартире было холодно. Новожилов не ощущал этого. Он укрыл веками глаза и уснул без одеяла. Новожилову было тепло. В эту ночь писатель представлял во сне одно и то же слово, всякий раз придавая ему какой-нибудь новый оттенок. Оттенки были бесконечны – Новожилов перебирал их по пять за секунду и впал во сне в эйфорию. Он ощущал себя единственным хозяином абсолютного языка – черной точки, всасывающей все вокруг.
Нвжлв.
2
Он посмотрел на часы.
С утра Нвжлв что-то почувствовал и поморщился. Во-первых, его беспокоило, что он встал не с той ноги. Нвжлв лег обратно и встал с той. Во-вторых, звучало радио. Оно звучало уже много лет, никто не выключал, для Нвжлв радио отсутствовало.
Раздался гимн и стартовый свисток. Так начинался день. Нвжлв знал о приходе Брутто Зельца. Часы сообщили, что это случится нескоро. Обычно писатель вставал, только открыв глаза, предпочитая не оставаться в кровати лишнюю минуту. Сегодня все было иначе. Встав с нужной ноги, он посидел, подумал, еще раз взглянул на часы и опять лег.
Нвжлв осознанно смотрел в потолок и пытался вспомнить, какая мысль была первой. О чем он подумал, проснувшись, первым делом? Что это за текст?
Право на первое предложение нужно заслужить. Эта простая мысль так возбудила писателя, что он перевернулся сначала на правый бок, затем на левый. Вновь вспомнил о ритуалах. «Как правильно?» Снова перевернулся с боку на бок и еще раз. С трудом прогнав мысли о навязчивых действиях, не посещавших его уже много лет, писатель вернулся к предложению.
По радио шел какой-то футбол. «Так рано? Наверное, повтор». Нвжлв не вслушивался, продолжая думать о предложении. Он не мог вспомнить, какая мысль пришла первой.
Что-то было не так. Привычный многолетний уклад рушился. Текст, занимавший раньше целиком, ушел. Новые идеи сбивали друг друга, получая желтые карточки. Одна из них сорвала атаку, Нвжлв достал красную и пригляделся.
Слова должны заслужить право попасть в первое предложение, как в первый отряд космонавтов. Это тоже спорт. Существительные, прилагательные, числительные, местоимения, глаголы, наречия, предлоги, союзы, частицы и связки сыграют между собой в два круга – дома и в гостях. Четыре лучшие сборные попадут в предложение и окажутся в нем на занятых местах. Победитель получит право заглавной буквы.
От этой идеи Нвжлв вспотел, приподнялся и потрогал лоб.
Существительные обыграли в гостях прилагательные 1:0. Победа.
Глаголы разгромили связки 7:0.
Местоимения сыграли вничью с предлогами 2:2. Они забили два мяча прежде чем пропустили два.
Числительные ноль-ноль с союзами.
Частицы не сыграли пока с наречиями.
Это были матчи первого круга. Мясорубка мыслей в голове Нвжлв не останавливалась – он прокручивал мысли, не натыкаясь на жилы, части речи играли друг с другом беспрерывно. Каждая сборная сыграла по восемнадцать матчей. По итогам турнира первое место досталось местоимениями, второе – глаголом, третье – предлогам, четвертое – существительным. «В предложении должно быть четыре слова», – так решил Нвжлв.
Далее слова пробивались в первое предложение во внутренних чемпионатах частей речи. Бесконечный перебор в голове Нвжлв, словарь всех времен. Чемпионом наречий стал «он», глаголов – «посмотрел» (инфинитивная форма «посмотреть» играла в низших глагольных лигах), предлогов – «на», существительных – «часы».
Он посмотрел на часы.
3
Он посмотрел на часы. Нвжлв понял, что Брутто Зельц должен явиться с минуты на минуту. Был вечер, по радио прозвучал гимн и стартовый свисток, начался футбольный матч. Брутто Зельц нажал на звонок.
– Чай? – предложил Нвжлв, когда гость еще стоял на пороге.
– Дайте хоть разуюсь.
– Можете не разуваться, – Нвжлв предложил пройти на кухню.
– От чая, – начал Зельц и посмотрел на грязные кружки в раковине, – откажусь.
И сел на стул, смахнув со стола крошки. Взял в руки подгнившее яблоко, лежавшее на столе, стал подбрасывать его.
– Как хотите, – Нвжлв достал из раковины одну из кружек.
Брутто Зельц заметил бронзовые внутренности. Бронзой Нвжлв капнул на пол.
– Мы в этом году в призерах, – сказал Зельц.
– В призерах? – не понял Нвжлв, включив чайник. У него был старый, со свистком.
– В призерах, но об этом позже. Скажите, как продвигается роман? – первая атака Зельца.
– Роман? – Нвжлв попытался организовать искусственный офсайд.
– Вы же прекрасно понимаете, о чем я, – гость стремительно вошел в штрафную.
– Понимаю, – защитники расступились, – Что именно вы хотите узнать?
– Вопрос предельно прост, – разрезающий пас, – Когда закончите?
Первый удар по воротам.
– Текст непростой. Конец близок, но я не знаю, как к нему подступиться, – парировал Нвжлв.
– Я могу чем-то помочь? – Зельц отступил.
В последние годы Брутто Зельц анжил: вложив заработанные на Новожиловых деньги в одно крупное дело, он прогорел и опустился на дно турнирной таблицы жизни. Вопрос о новом романе Нвжлв стоял особенно остро.
– А чем вы можете помочь? – Нвжлв кинул в кружку пакетик и налил кипяток.
Он отдал мяч сопернику. На, бери, владей, задавай вопросы, у тебя ничего не выйдет.
Брутто Зельц перестал подбрасывать яблоко и пошел в атаку.
– Нвжлв, – сказал он и ужаснулся, что не может произнести гласные. – Нвжлв, – попытался он еще раз, ощутив смятение и дискомфорт. Во рту было так, будто он только что съел очень неспелую хурму. Зельц испугался и отступил – раньше рот его никогда не подводил.
– Что-то не так? – спросил Нвжлв, ловким движением ладони убил муху и смахнул ее на пол. При ближайшем рассмотрении муха оказалась крошкой.
Брутто Зельц потряс головой. Он находился в замешательстве.
– С вами что-то не так? – повторил вопрос Нвжлв.
– Все в порядке, Нвжлв, – Брутто Зельц запнулся и закашлял. – Можно воды?
Нвжлв встал, вылил из своей кружки чай, сполоснул водой из крана, налил оттуда же и протянул Зельцу.
– Спасибо, – поблагодарил тот и попытался еще раз. – Нвжлв.
Гласные ему определенно не давались, марш несогласных.
– Да что же это такое! – воскликнул Зельц и сделал глоток.
– Все-таки с вами что-то не так.
– Нет-нет, все в порядке, – заверил Зельц. – Вы спросили, чем я могу помочь? Может быть, вам нужна, так сказать, литературная рабочая сила? – попробовал он зайти с другого фланга.
Нвжлв сразу понял, о чем идет речь и легко прервал атаку.
– Это исключено. Не с этим текстом.
– И все-таки когда? – Зельц прессинговал.
– Давайте скажу честно. Мне надоело писать, – сфолил Нвжлв.
– Надоело? – Брутто Зельц был сбит, но тут же вскочил. – А чем вы хотите заниматься? Вы же только и делаете все эти годы, что пишете. Кем вы будете, если не писателем?
– А мне обязательно кем-то быть? – удивился Нвжлв. – Я вполне состоявшийся человек и уже давно не мальчик, чтобы отвечать на такие вопросы.
«А кто ты, девочка?» – усмехнулся про себя Зельц.
«Хотел бы я быть маленьким мальчиком, который не знает слов. Они ему просто не нужны, а если возникнет необходимость, их скажет кто-то другой», – подумал Нвжлв и тут же подумал, какую подумал глупость. Надо было подумать «а не пойти ли вам подальше, Зельц».
На этом первый тайм был завершен.
Зрители недовольны, где здесь вообще действие?
Ищите во второй половине игры.
В перерыве Нвжлв прислушался к радио, там тоже был перерыв и тоже 0:0, в эфир звонили слушатели.
«Ты сказал». «Нет, ты сказала». «Ты сказал». «Спорить с тобой». Дежавю. Нвжлв уже слышал это, но когда-то очень давно, когда гласные внешнего мира имели для него какое-то значение. А потом он услышал еще кое-что. Точнее, кое-кого.
– Ну здравствуйте, а если говорить по-каталунски, бон диа!
«Неужели он еще жив?» – спросил себя Нвжлв и прикинул в уме, сколько сейчас лет воспитателю. Он улыбнулся, услышав его голос. «Жив, жив», – и даже чуть засмеялся, что не случалось с ним очень давно. Нвжлв подумал о воспитателе с какой-то особенной теплотой. Старый враг равно друг.
На кухне свистнул чайник, начался второй тайм. Нвжлв заварил себе еще один пакетик.
– Давайте так, – начал атаку Брутто Зельц. – Вы мне отправьте, что уже есть, я посмотрю, потом будем решать.
Похоже, после перерыва план на игру не изменился.
– Хорошо, я отправлю, – согласился Нвжлв.
– Но зашел я по другому делу.
– По какому же?
– Вашему отцу собираются вручить премию, – Брутто Зельц подбирался к воротам каким-то новым способом. План все-таки изменился.
– Какую премию? – удивился Нвжлв.
– Ну, ясно какую, – правая рука гостя навесила яблоко на левую, кажется, будет опасный момент. – Вы же понимаете.
– И что от меня требуется? – Нвжлв представил, как придется покидать пределы привычного многолетнего обитания и мгновенно поник.
– Присутствие.
– Где это будет проходить?
Зельц назвал место. Далеко, в другой стране.
Нвжлв тяжело вздохнул, но как-то отбил этот удар, пережил, смирился в ту же секунду, как услышал.
– Нужна речь сына на вручении, – добил Зельц.
– Это зачем? – Нвжлв понял, что ему не отвертеться и вынул мяч из собственных ворот.
– А как иначе? Это будет символично. Не мне же выходить получать, – усмехнулся Зельц и внутренним зрением увидел, как бы это происходило.
– Почему же не вам, – парировал хозяин.
По радио фанаты запели песню, и Нвжлв воодушевился. Поддержка трибун его завела, он понял, что должен сравнять счет и победить. Он уже знал, как.
– Решать как раз вам, – перехватил мяч Нвжлв. – Вы сделали для отца значительно больше, чем я, для его имени. Вы хорошо знали отца, лучше меня.
– Спасибо, – польстился Зельц. – Приятно слышать от вас такие слова, но я не могу, – отрицал гость, хотя уже начал сомневаться. «Или все-таки могу?». И через секунду: «А почему бы нет?». И через секунду: «Да!».
– Почему не можете? – Нвжлв начал давить.
– Ну кто я такой? – нехотя защищался Зельц, явно желая пропустить. – Всего лишь литературный агент, неудачливый бизнесмен. Я не имею права публично презентовать такого великого человека, как ваш отец, вспоминать о нем, говорить торжественные речи.
– Но ведь и я не могу, – заигрывал Нвжлв.
– Почему не можете? – подыгрывал Зельц.
– Мне надо дописывать текст. Замена здесь невозможна. А в случае с премией очень даже возможна. Поезжайте, Зельц, я вам доверяю.
– Не знаю даже, это такая ответственность, – гость закатывал мяч в собственные ворота.
– Решили! – повысил голос Нвжлв.
Трибуны по радио взревели. Хозяева забили гол.
– Если вы считаете, что так нужно, я согласен, – Зельц радостно сдался.
– Хотя подождите, – Нвжлв знал, как добить соперника. – Я кое-что вспомнил.
– Что вспомнили? – Зельц почуял подвох, от неожиданности растерялся и потерял мяч, едва разыграв его после пропущенного гола.
– Сейчас, сейчас, – Нвжлв сделал вид, что засуетился, – сейчас принесу, – и вышел из кухни.
Брутто Зельц нервно постукивал яблоком по столу.
– Вот, – вернулся Нвжлв.
В руках он держал пожелтевший конверт.
– Что это? – не понял Зельц.
– Конверт, – Нвжлв хотел затянуть обреченную на успех атаку, получить от нее максимальное удовольствие.
– Я понимаю, что конверт, – не скрыл легкого раздражения Зельц.
– Специальный конверт, – подчеркнул Нвжлв и потряс им у носа гостя.
– Что внутри?
– Кое-что очень важное, – продолжал пижонить Нвжлв. – Ответ на вопрос, почему мне придется посетить церемонию и выступить перед публикой.
– Дайте, – протянул руку Зельц.
Он уже нарисовал приятную картину, как получает премию и находится в центре внимания. Зельц не хотел стирать картину.
– Нельзя, – дразнил Нвжлв. – На этот счет есть четкие указания отца на обратной стороне конверта. Вот, смотрите.
Зельц взглянул.
«Нельзя вскрывать до вручения» и название премии. «Речь прочитает сын». И подпись. «Новожилов В.И.». И ниже: «Никому не трогать, кроме сына».
– Где вы это взяли? – удивился Зельц.
– Она была у меня все время, – Нвжлв прессинговал.
– Почему вы не сообщили мне? – гость выронил яблоко и мяч.
– Зельц, при всем к вам уважении – кто вы такой, чтобы я это сообщал? – Нвжлв подхватил мяч, прошел защитников, – это наше семейное дело, вам так не кажется? – красиво перекинул вратаря.
Мяч пересек линию ворот.
– Вы правы, – затараторил Зельц, – вы правы, но все же я думал…
– Что думали? – нападал Нвжлв, хотя надобности уже не было.
По радио фанаты затянули победную песню.
– Думал… – Зельц не нашелся, что ответить. – Ну, я пойду тогда.
Нвжлв не держал. Гость ушел, обещав в скором времени прислать информацию о билетах.
Закрыв дверь, писатель снова прислушался к радио. После матча в эфир снова позвонил Ираклий. На Нвжлв нахлынули воспоминания. Он вспомнил о слове, которое придумал много лет назад. Долгие годы Нвжлв не вспоминал о слове, потому что жил в мире своего текста. Сегодня он вернулся в настоящий мир – и вместе с ним вернулось слово.
От воспоминаний у Нвжлв закружилась голова. Он сел, обхватив голову руками. Напряжение было столь велико, что Нвжлв заплакал. Его охватила паника. Кажется, он только что подумал о слове. Нет, не подумал.
Через неделю Новожилов вылетел зачитывать речь.
4
Они вошли в дом и убили всех. Шутка.
Рад представиться, меня зовут Всеволод Иванович Новожилов. Еще меня называют последним русским классиком, но это слишком нескромно. Сын, пожалуйста, не озвучивай это. Уже озвучил? Все смеются? Ну ладно, пусть будет так.
Давайте еще раз, мы все-таки собрались здесь по серьезному поводу, шутить как-то несолидно. Меня зовут Всеволод Новожилов, я писатель, автор романов «Извини, я съел твою жену» и «Страна напалма». Наверное, вы знаете о еще одном моем романе «Война войдет без стука», при жизни он не был издан, но думаю, мой литературный агент подсуетился.
Надеюсь, мой сын зачитывает это выразительно, со счастливым лицом, ведь я обеспечил ему безбедное существование. Сын, ты ведь получаешь хорошие деньги за мои книги? Очень рассчитываю, что Брутто Зельц не обобрал тебя до нитки, сделав это всего лишь наполовину. Вы молодец, Брутто, рад был с вами работать. Извините, что я умер, мы могли бы заработать гораздо больше, будь я жив, не правда ли?
Вы, наверное, сейчас думаете: и это речь лауреата? Или какая-то шутка? Не беспокойтесь, давайте начну говорить серьезные вещи, как и положено.
Как я узнал, что стану лауреатом, как предвидел это? Уже при жизни мои тексты неожиданно для меня самого стали настолько востребованы, что я был уверен – когда-нибудь это случится. Случилось. Не знаю, как я умер, извините, если разочаровал и ушел не слишком эффектно. Так уж вышло.
Начну с самого главного и расскажу, как я наткнулся на слово. Думаю, миф о том, что я знал некое слово, способное убивать, уже давно разнесся и добавил мне культовости. Спешу вас обрадовать – слово действительно существует, это не выдумка.
В молодости, еще перед тем, как написать известные вам книги, я участвовал в проекте «Словарь всех времен». Я так и не понял, почему меня, никому не известного молодого человека, позвали на тестирование словаря. Проектом руководил один загадочный человек, про него подробнее расскажу чуть позже, это очень важная, ключевая фигура в моей речи.
Проект состоял из предварительных мероприятий, о которых я не буду рассказывать, чтобы не отнимать ваше время. Самое главное случилось на первом же тестировании, на которое я пришел вместе с Антоном Зыгарем – в память о нем я просто обязан назвать это имя здесь, публично. Суть проекта была в том, чтобы составить словарь, состоящий из всех слов, когда-либо использованных людьми, а также тех, которые когда-либо будут использованы. Масштабная философская идея уровня Хорхе Борхеса – великому аргентинцу принадлежала идея Вавилонской библиотеки, содержащей все книги, написанные человечеством в прошлом, настоящем и будущем. Мы должны были нажимать на кнопки, запускать механизм и смотреть на слова. Не знаю, зачем, выглядело это странно, ведь программа могла все сделать сама. Видимо, таковы были условия игры. Мы с Антоном зашли в комнату, нажали на кнопку – не помню даже, кто именно это сделал – и увидели слово. Это и было то самое слово убивающее. Антон Зыгарь умер, а я остался жить. Не знаю, почему, основная загадка моей жизни заключена даже не в моей литературе, а именно в этом факте.
С моей стороны было бы неплохо сказать слово в конце речи, не так ли? Уже вижу завтрашние заголовки газет, если они еще существуют. «Новожилов убивает после смерти». Культовый писатель вооружился словом и устроил резню на вручении самой престижной в мире награды. Смешно, правда? Или страшно? Ну как, уже волнуетесь? Не буду сбивать температуру вашего волнения, внимательно следите за моей речью, которую зачитывает сын. Может быть, от этого зависит ваша жизнь. Извини, сын, тебе тоже придется поволноваться, правила для всех едины.
У меня ведь еще есть время, да? Знаю, что есть.
Если копнуть глубже, понять, с чего начался мой литературный путь, я обязательно должен сказать о египетских рудниках. Мало кто знает об этом сюжете, потому что я нигде его не публиковал. Удивительно, что о нем был наслышан Антон Зыгарь. Не знаю даже, как так получилось.
Думаю, я просто обязан хотя бы вкратце рассказать об этом сюжете, ведь без этого вы не поймете, что такое слово и откуда оно взялось. Сразу скажу, что сюжет надо воспринимать метафорично, историческая правда в нем, как мне кажется, отсутствует. Хотя нельзя исключать, что она там и присутствует тоже.
Фараон спросил у богослова и законника, откуда берется власть.
– Всякая власть от Бога, – сказал богослов.
– Всякая власть от слова, – сказал законник.
– Всякая власть от меня, – сказал фараон и велел заточить богослова и законника в цепи и отправить на рудники.
Фараон был наречен именем – словом, которое запретил называть кому бы то ни было. Имя знали, но боялись произносить. Нарушение запрета каралось немедленной казнью на месте. Он велел круглосуточно патрулировать город специальному войску на боевых колесницах. Большинство воинов сами не знали имени фараона, поэтому казнили преимущественно на всякий случай, разглядев что-то хоть сколько-нибудь подозрительное.
Сам фараон тоже не произносил имя, потому что сильно заикался на первом же звуке. Он избегал все слова, начинающиеся так же, как его имя. Чтобы не спотыкаться о звуки, фараон велел избавляться от любых предметов, их содержащих.
Однажды воин, размахивая буздыганом, привел к фараону дряхлого старика.
– Этот рисовал, – сказал воин, тряхнув старика за волосы, и протянул фараону камень, на котором был выточен некий знак.
– Именем фараона! – закричал фараон. – Именем фараона думать запрещено, – сказал он, имея в виду, что даже помыслить имя в голове – преступление.
– Я… – начал было старик, но фараон прервал его.
– Откуда знаете имя мое? – спросил он.
– Услышал в рудниках от богослова, – признался старик.
– Зачем выточили на камне вы его? – спросил фараон.
– Чтобы славить имя фараоново, – польстил старик.
– За это, полагаю, я велю вас освободить, – сказал фараон.
Старик засиял.
– Воин, дайте мне ваш буздыган, – попросил фараон и получил оружие.
Фараон выдержал паузу, посмотрел на буздыган, на старика.
– Освобождаю! – фараон размахнулся буздыганом и вонзил в голову старика. – Теперь вы свободны от жизни.
Фараон велел отнести его, фараона, к руднику, где трудился заточенный богослов, распространяющий имя среди рабов.
– Как смеете вы, богослов, называть имя мое! – произнес фараон, встретившись взглядом с богословом.
– Я? – удивился богослов.
– Не вы ли подговаривали рабов вытачивать имя мое на камнях? – спросил фараон.
Богослов смутился, и в этом смущении читалось признание.
– Вы о том старце, – пробормотал богослов, – Он спросил меня, как славить может имя фараоново.
– Что за ересь! – возмутился фараон. – Ересь на фараона! Вы, богослов, должны понимать, что теперь вас ждет кара.
Богослов склонил голову, понимая, что дни его сочтены. Но фараон не спешил.
– У вас есть только одна возможность искупить вину, – сказал фараон, – где законник?
Фараон получил ответ. На завтра велено было привести богослова и законника в склеп при руднике для встречи с фараоном.
– Ну хорошо, я подумал над вашими словами, – любезно начал фараон. – И про всякую власть от Бога, и всякую власть от слова. Вот вы, богослов, желаете славить мое имя от имени богов, уча рабов вытачивать имя мое на камнях, не так ли?
– Так, – согласился богослов.
– А вы, законник, согласны ли с тем, что раз всякая власть от слова, а имя мое – слово, то имя мое и есть власть?
– Согласен покорно, – ответил законник и добавил, памятуя о страданиях на руднике, желая милости фараона, – инакомыслия на счет этот никогда не имел.
– Хорошо, очень хорошо, – обрадовался фараон. – Тогда вы должны сдержать слово.
– Что это значит – сдержать слово? – синхронно спросили богослов и законник.
– Сдержать слово от скверно пахнущих рабов, – ответил фараон. – А теперь свободны вы.
Богослов и законник засияли.
– Но прежде чем стать свободными, вы должны сдержать и слова ваши, – приглушил их сияние фараон.
– Что это значит – сдержать слова наши? – синхронно спросили богослов и законник.
Фараон достал из своего платья камень с выточенным именем.
– Именем фараона! – воскликнул фараон. – Освобождаю вас от слов!
Он размахнулся камнем и синхронно выбил зубы богослову и законнику.
Вечером он снова велел отнести его, фараона, к рудникам. Прогуливаясь, он увидел раба, старательно вытачивающего что-то в камне.
– Что вы делаете? – спросил фараон, но раб был так увлечен, что не обратил внимания.
Фараон пригляделся, раньше он никогда не видел таких символов, но почему-то понимал их значение. Несколько символов давали в сумме имя фараона. Поняв это и не поняв одновременно, фараон впервые в жизни растерялся и как можно скорее покинул рудники. Всю ночь он не спал, а наутро велел отнести его, фараона, к рабу на разговор.
Ему доложили, что ночью раб сбежал. Как принято в таких случаях, по следу пустили собак.
– Этот разодран, – доложил воин, не зная точно, разодран ли, но зная, что собаки никогда не подводят и приносят скальп.
В расстроенных чувствах фараон все равно велел отнести его, фараона, к руднику. В пути он продолжал думать о том, что увидел вчера. Фараон подошел к камням и взглянул на свое имя. Он смотрел на него и впервые в жизни осознал целиком, полностью без остатка, прочувствовал, сросся с ним. Фараон сам удивился, какой силой обладает имя и понял, что в сравнении с ним он пустота. И если позволит себе заполнить именем пустоту, от пустоты ничего не останется. Так означаемое срослось с означающим, фараон упал, разбил голову о камни и умер.
Хороший сюжет, не правда ли? Вот и мне он понравился. Но, наверное, мне пора заканчивать мою странную речь. Ведь она получилась странной, правда? Думаю, таких речей здесь еще никто не говорил. Вы еще помните о слове, да? Продолжайте помнить, а я подведу итог.
В конце надо сказать что-то умное. Чтобы потом все гадали, что же он имел в виду. Пожалуйста.
Слова – это и есть смерть. Каждая буква убивает бездонность смыслов, ограничивая одной абстракцией то, что имеет бесконечность значений. В этом смысле имя человека… Дальше думайте сами, иначе…
Впрочем, на этом все. Это была речь Всеволода Ивановича Новожилова, моя речь, и да будет так.
Спасибо за аплодисменты, я знаю, что они были. Вы удивлены, почему этот клоун еще на сцене? Сын, ты тоже удивлен? Вы правильно удивляетесь. Постойте, потерпите еще чуть-чуть, я кое-что забыл сказать.
Я не Всеволод Иванович Новожилов. Мое имя вам ни о чем не скажет, поэтому я не буду его называть. Может быть, у меня даже нет имени, чему я был бы рад.
Конверт с речью подброшен в квартиру Новожиловых очень давно. Подброшен, как вы догадались, мной.
Новожилов, даже не смей бросать читать, это письмо прежде всего для тебя. Я знаю, ты не бросишь.
Для меня вся эта история началась с детства. Я где-то увидел сюжет о египетских рудниках. Не помню точно, где. Он поразил меня, я все время думал о нем. Мне хотелось узнать имя фараона – слово, обладающее невероятной силой. Наверное, все это было каким-то детским преувеличением, избытком фантазии. Через много лет я снова наткнулся на сюжет и узнал, что его придумал Всеволод Иванович Новожилов, хотя быть такого никак не могло. Он младше меня. Наверное, откуда-то позаимствовал.
В то время я уже был успешным, состоявшимся человеком, не утратив при этом веры в чудо. Поиск слова стал моей навязчивой идеей, от которой я никак не мог избавиться. Для чего я искал слово? Слово убивающее – хорошо звучит, да? Кого бы вы убили, если бы у вас было такое слово? Вы ответите, страшный вопрос. Может быть, страшный, но поверьте мне, я никого не хотел убивать. Меня манило лишь слово, его сила, а в чем заключалась эта сила, другой вопрос. Нет, если уж быть до конца честным – конечно, меня манило именно слово убивающее. Безгранична власть человека, способного убить лишь одним словом.
Я придумал «Словарь всех времен» и пригласил Всеволода Ивановича Новожилова участвовать в проекте. Вы уже знаете, что из этого получилось. Он сразу увидел слово. Как назло, не работали камеры, они ничего не зафиксировали.
После этого случая Новожилов любыми способами избегал контакта со мной, но я не сдавался. Три мои дочери и я много раз проникали в квартиру. Дочери нашли то, что нужно и принесли мне. Это было свидетельство о рождении сына Всеволода Ивановича Новожилова. Как они узнали, что свидетельство содержит слово? Я не буду об этом говорить. За знание пришлось заплатить жизнями дочерей. Сейчас я могу сказать, что никогда бы не сделал этого, зная, как все обернется.
Кто-нибудь из вас знает, как зовут сына Всеволода Ивановича Новожилова? Вы удивитесь, но он сам не знает этого. Подтверди, ведь ты читаешь эти строки. Ты не знаешь свое имя.
Всеволод Иванович Новожилов нарек сына словом. Он никому не сказал имя, дома его называли сыном, мальчиком, эй, как угодно, без имени, в обществе он мог представляться, как хотел. Тебе очень повезло, не так ли? У тебя нулевое имя, отсутствующее. Ты и есть главное творение Всеволода Ивановича Новожилова – человек без имени, пустота, абсолютное означаемое.
Но все это лишь обман, такого не бывает, у человека должно быть имя и у тебя оно есть. И оно убьет тебя и всех вас.
Готовы?
5
– Хотите, чтобы я дочитал до конца? – спросил Новожилов и ему показалось, что присутствующие зашипели в знак одобрения. Кто-то прошипел «первородный грех».
Он посмотрел вниз текста – туда, где было написано имя, долго вглядывался и потерял сознание. Новожилова доставили в ближайшую больницу и выяснили, что жизни ничего не угрожает.
На следующий день Новожилов проснулся в прекрасном расположении духа. Он видел сквозь стены и вещи, не пытаясь осознать и назвать их. Все предстало перед ним единым потоком без пространства и времени. Он смотрел сквозь людей и видел что-то прекрасное, наполненное энергией и светом.
Новожилов все время шевелил губами. Никто не мог понять, что он просит, а он что-то просил. Наконец, на какой-то по счету день ему принесли текст, который Новожилов писал на абсолютном языке много лет. Он смотрел на него, понимал каждое слово и улыбался. Врачи решили, что Новожилов лишился рассудка. Еще он постоянно сильно втягивал что-то носом и смотрел сквозь окно. Врачи думали, ему нравится запах сирени за окном.
На какой-то день он, наконец, бессвязно заговорил. Иногда в этой речи можно было что-то разобрать.
На вопрос, как его зовут, он отвечал, что не помнит, а может даже никогда не знал этого и очень надеется, что никогда не узнает.