00:15 мск (07:15 хбр)
Воздушное пространство
над Восточной Сибирью
На дальневосточных маршрутах летали относительно новые «Дримлайнеры», но ни сон, ни дрема не шли. Должно быть, график дня и ночи сбился окончательно – уж больно велика разница в поясах. По Хабаровску уже восьмой час утра, по Москве – первый ночи, так что не поймешь – то ли еще не ложился, то ли уже встал. Хорошо Абрамову – дрыхнет, как младенец. И толстый деятель в необъятном пиджаке в соседнем кресле рулады носом высвистывает. А ему – не спится вот. По первости, летая пассажиром, дико хотелось обаять стюардессу и, невзирая на строжайшие запреты, напроситься к пилотам в гости. Иногда удавалось. Небо в иллюминаторе – совсем не такое, как в прямоугольных стеклах кабины, а жалкое подобие. Жалкое в той же самой степени, в которой открывающийся пилоту гражданской лайбы вид бледнеет перед распахнутым во всю ширь простором за стеклом фонаря «сушки». Когда он осознал это, на второй или третий раз, – немедленно прекратил такие экскурсии. К тому же «Боинг» шел на запад, почти синхронно с проворотом Земли внизу, так что мутно-красное солнце, как привязанное, висело над самым горизонтом «на семи часах». Не увидеть.
Виктор достал планшет, дотронулся до экрана. Вот что хорошо в работе – служебная регистрация во всех и всяческих мобнет-сетях, включая жутко дорогие бортовые подсетей авиакомпаний. Ну да, профессия, мать ее, обязывает.
Он заглянул в ящики – личный и рабочий. В личном почистил спам, служебный закрыл почти сразу, в паническом ужасе перед навалившимися ЦУ и отчетами. Сотрудников у него было всего двое, но один из них – плодовит без меры. А уж про начальство и говорить неохота. Потом, утром. Московским утром, официальным.
Пробежался по порталам новостей. Сначала по нашим. Ну, понятно – про улетевший к Луне реактор написала каждая собака. Космос – тема выигрышная, народу нравится. Пару раз усмехнулся – один бильд-редактор умудрился вставить в качестве иллюстрации старт древнего штатовского «Сатурна». Другой вообще где-то ролик старта «Востока» откопал. Ну а че? Ракета? Ракета. Пипл схавает.
Потом полез в англоязычный сегмент. Тоже нормально, даже его собственные слова не слишком переврали. И ролики адекватные. Ну, еще бы – свежак, прямо со старта. Умеют, заразы, работать – нашим бы так. Филонов уже совсем было расслабился – и споткнулся взглядом о два совершенно неожиданных слова.
«Dirty bomb».
«Грязная бомба».
Ну-ка, ну-ка…
«Успешный запуск… ядерный реактор… к Луне… Энергоснабжение лунной базы русских…»
Так, это все не то, не то… Вот оно:
«… Однако следует рассмотреть и другую возможность. Что, если запуск потенциально опасного объекта на фоне нарастающей напряженности в Европе – вовсе не случайность? Что, если при дальнейшем обострении отношений с Польшей и всем Атлантическим альянсом русские захотят использовать этот космический Chernobyl в качестве орудия шантажа западных держав?» – да у них что – досрочное осеннее обострение?! Или магнитные бури на неокрепшие головушки влияют?! Какой, к чертям собачьим, Чернобыль?!
«Если русские решат использовать реактор в качестве грязной бомбы – на обратной траектории от Луны они смогут разогнать его до гигантской скорости в тридцать четыре тысячи футов в секунду и даже больше. Сможет ли наша противоракетная оборона перехватить эту стремительно падающую на наши головы смерть? Ведь баллистические ракеты, против которых был разработан наш ракетный щит, летят со значительно меньшей скоростью. Что, если наша оборона окажется бессильной перед угрозой из космоса?» – это кто такой толковый? Кевин Хэтчинсон. Хэтчинсон… Не помню такого, не знаю такого. Ну-ка, по базе его…
Забавно. Хэтчинсонов разных среди журналистов штук тридцать, и даже один Кевин среди них нашелся – вот только космосом ни он, ни остальные никогда не занимались. Фрик? Все равно – надо будет попросить Наташу пробить человечка поподробнее. А интересно, еще такие умники есть?
Умники нашлись. Как же без умников? Отставной разработчик из «Рейтеона» в интервью какой-то там Сандре Смит к откровению мистера Хэтчинсона отнесся без должного уважения. Но в самом конце таки признал, что на летящие со второй космической цели система ПРО не рассчитана. Хм. Можно с самим собой поспорить – здравые мысли эксперта дальше этого интервью вряд ли пойдут, а вот невозможность перехвата – гипотетическая, заметим, «не рассчитана» совсем не значит «не способна» – пойдет гулять, как корова по клеверу. Ха. Ну, конечно же, я выиграл. Вот и новая статейка. Гибрид двух первых. Злобные русские в наличии, мнение эксперта о невозможности перехвата – тоже. Можно начинать бояться.
Виктор все-таки залез в служебный ящик. Опасения оправдались – чуть ли не половина всех начальственных писулек касались свежего – три часа всего – бреда. Эк руководство всполошилось…
Ну что же. Завтра будем отдуваться. А пока – надо бы поспать.
Он оторвался от планшета, сунул его во внутренний карман. Стюардесса как будто все это время рядом стояла: только голову поднял – а она уже тут. Ну да, господин, судя по всему, солидный – сеть в самолете удовольствие недешевое, от планшета оторвался – значит, самый момент что-нибудь впарить. Желательно – подороже.
– Не желаете коньячку? Виски? Саке? – Гляди-ка, помимо западной, и дальневосточная экзотика в наличии. Н-да, красавица, не по нашему карману. Тут у вас цены покруче, чем в «Яре», небось. Но разочаровывать не будем. Стопочка не помешает.
– Водки, пожалуйста. Пятьдесят грамм. И бутерброд с лососем, – подмигнул девушке, как бы компенсируя не сильно денежный заказ. – И вот что, Света, – прочитал он имя на бэйджике, – до Москвы не будите меня, хорошо? В том числе и на завтрак. Хоть часа четыре подремлю.
Та улыбнулась, кивнула и двинулась в сторону кухни, или что у них там, походкой манекенщицы. Теперь – двадцать пять от нервов, двадцать пять – для нервов. И всенепременнейше уснуть. Сигаретку бы еще – но такая роскошь в самолете не предусмотрена.
00:45 мск (08/27/2020 16:45 EDT)
Вашингтон
Штаб-квартираNASA
Специальная группа
Доку Рон ни выпить, ни закурить не предлагал. Да тот и не напрашивался, а предложи – откажется. В новый паттерн успешного психолога ни виски на два пальца, ни сигара, ни трубка не вписывались, а Док был слишком хорошим специалистом, чтобы не понимать, что имидж в этой профессии важен критически. Тем более что Рон для него в данном случае был не только руководителем, но и, в определенной степени, пациентом. Слишком все ново и рискованно. Слишком много нервов. Именно поэтому он расположился не как сотрудник на совещании у руководства, а как врач, беседующий с нуждающимся в помощи человеком, – в профессионально-открытой, располагающей позе. Пациент не возражал.
– Так что тебя беспокоит, Рон? Насколько я знаю, стартовали мы совсем неплохо.
– Русские, Док. Я читал чертову тучу бумаг. Анализов, сводок, справок. В том числе – и твоей группы. Я бывал в Москве. Не раз. Но лично знаком с этими русскими – да и с итальянцем – только ты. Еще Пол, конечно, но…
– Понимаю. Мне жаль, что Пол… отошел от проблемы. С кого начнем?
– Пожалуй, с итальянца. Кто он и что он?
– Мистер Тоцци… Как тебе сказать… Он специалист. Просто отличный специалист, который срочно понадобился русским. Он работает в программе как разработчик установки с самого начала, знает свой прибор до последнего винтика. И он, к счастью для русских, проходит по здоровью. Они даже оплатили половину его билета до Луны – а это кругленькая сумма, знаешь ли… Я видел его перед стартом. Он выглядел несколько… шокированным. – Док переменил позу, «открываясь» еще больше. Все, что он говорил, было многократно и подробно изложено в предварительных докладах. Но если Рону надо услышать это еще раз, лично, – он, разумеется, подыграет. Уверенность им необходима. Всем.
– В каком смысле шокированным? Он боялся?
– Совсем немного. В пределах обычного. Некоторые наши парни боятся перед полетом гораздо больше. Скорее – все случилось слишком быстро для него. Фактически он прошел всего лишь подготовку космического туриста. Пожалуй, именно им он себя и ощущает.
– Это мы учитывали. Док, меня больше интересует, что он за человек.
– Мальчик. Мальчик в тридцать три года. Знаешь, он на полгода старше миссис Шибановой – она самая молодая в русской группе астронавтов, – но он смотрит на нее, как школьник на учительницу. Пусть молодую и симпатичную – но учительницу.
– А на Третьякова?
– Как на директора школы. Военной школы, замечу.
– То есть – он боится не полета, а Третьякова?
– Опасается. Неосознанно. У него, судя по записям и по моим личным впечатлениям, отличные деловые отношения с русскими. Особенно с его коллегами-учеными из московского института. Но вот что касается командира… Тут есть определенные сложности. У Третьякова своеобразное чувство юмора. Типично армейское. Это есть в его профиле. Замечу, что, по неподтвержденным сведениям, мой русский коллега – доктор Абрамов – выражал некоторую… обеспокоенность подбором экипажа.
– Странно. И его мнение проигнорировали?
– Русские, точнее, русское руководство действовало в условиях цейтнота. Европейцы платят весьма неохотно, и в случае срыва графика по кислороду был риск выхода Италии из программы. Тем более что их министр науки…
– Я знаю позицию мистера Кальдеролли.
– Да. Так вот, русским было просто необходимо запустить «Верону» до конференции в ЕКА. А доктор Тоцци – лучший специалист по установке из тех, кого они могли подготовить достаточно быстро.
– Но если доктор Тоцци так важен для них – почему они не подобрали ему более подходящего компаньона?
– У них проблемы не только с кислородом. Они опаздывают и с реактором.
– Я знаю. Приготовленный для Луны «Топаз» они применили на военном спутнике – Луне пришлось подождать.
– Именно. Так что реактор им тоже нужно посадить во что бы то ни стало. А подполковник Третьяков, насколько я знаю, – их лучший специалист по дистанционной посадке.
– Понятно. Знакомая ошибка. Два отличных специалиста, каждый в своем деле…
– … С неполной психологической совместимостью. Подполковник Третьяков – типичный русский военный. Со всей спецификой этой касты. С другим русским или, скажем, с европейцем или американцем, но тоже с военным, они сошлись бы лучше. А вот его профиль и профиль доктора Тоцци, по нашим расчетам, сочетаются не очень хорошо. Так что, полагаю, мистер Тоцци будет вести себя точно в соответствии с нашими – моим и моего итальянского коллеги – прогнозами. Иначе операцию не стоило и затевать.
– Это точно. Значит, итальянец мистера Третьякова опасается… А стоит ли опасаться мистера Третьякова нам? – Рон встал, прошелся по кабинету. Док попытался снять напряжение, добавив в голос еще больше спокойствия. И начал ответ, разумеется, с успокаивающего – в данном случае успокаивающего – «Не стоит».
– Не стоит. Конечно, если мы будем вести себя правильно. Понимаешь… Ты видел цифры, реакции, диаграммы. Но главный факт – то, что он вертолетчик.
– Мой отец тоже летал на «Хьюи». Во Вьетнаме. И я бы не сказал, что он неопасный человек. До сих пор, кстати, хотя ему хорошо за семьдесят.
– Тут есть существенный нюанс. Твой отец был «жокеем», пилотом боевой машины, а мистер Третьяков управлял чем-то вроде «Веселого Зеленого Гиганта». Спасательного вертолета. Понимаешь разницу?
– Не вполне.
– Его основная работа во всех русских войнах, в которых он участвовал – а это три войны за пятнадцать лет, – привезти своих ребят к черту в зубы и, главное, отвезти их назад. Из этих самых зубов. Живыми. Мы выяснили, за что русские наградили его в две тысячи восьмом.
– Хм. Этого я не читал.
– Да, в доклад это, кажется, не вошло. Возможно, есть в приложениях. Я проверю, и если этого там нет – добавлю. И вышлю завтра с утра. Так вот, мы обратились к ребятам из Лэнгли, они подняли свои архивы, потом вышли на правительство Джорджии… Кавказской Джорджии. Родины Сталина, где воевали русские.
– Я понял, какую именно Джорджию ты имеешь в виду, Док. Я не настолько необразован. Пожалуй, я даже смогу найти ее на карте без помощи Гугла. – Рон усмехнулся. – И что же они сообщили?
– Не только они. Впрочем, не важно. Мы – мы все вместе – выяснили, за что именно он получил свой орден. Он эвакуировал русских десантников. На склоне, откуда он их забирал, места хватало, только чтобы приткнуть одно колесо. Он его приткнул. И висел почти неподвижно, хотя по нему садили из полутора десятков стволов, правда, издали, – до тех пор, пока не погрузил всех. И что интересно, после этого не стал обстреливать тех, кто стрелял по нему. Просто улетел. Хотя, как говорят военные Джорджии, стрелявшие именно по его вертолету, – вооружение у него было.
– Пацифист какой-то…
– Нет. Просто из этих десантников трое было тяжело ранены. И могли умереть в любой момент. Фактор времени – серебряные часы, золотые минуты, бриллиантовые секунды… И он доставил их до госпиталя. Живыми. Кстати, как говорят ребята из Лэнгли – из этой группы выжили все.
– Впечатляет. Впрочем, русские умеют подбирать людей. Я бы тоже не отказался от такого парня. Даже несмотря на его юмор. Хотя наши не хуже.
– В том-то и беда. – Док позволил себе немного пофилософствовать, – и они, и мы – славные ребята. Вот только так сложилось, что и мы, и они ухаживаем за одной и той же девчонкой. Богатой сентиментальной девчонкой – Европой. Которую в данном случае представляет Мистер Пицца. Главный вопрос – стоит ли она, эта девчонка, такого… соперничества?
– Наверху считают, что стоит. Да и я тоже так полагаю… Но это все не о том. Итак, ты уверен, что для мистера Третьякова самое главное – вернуть своих – или своего – домой?
– Да. Я видел, как он общался с вертолетчиками русских спасательных команд после его первого полета. Он до сих пор один из них – с их точки зрения.
Да и с его личной. Он солдат – но особого рода. Он с удовольствием рискнет собственной шкурой и попытается продырявить наши – но только спасая своих. Если ему не придется никого вывозить из-под огня, он не полезет в драку. По крайней мере, без прямого приказа. И именно это дает нам возможность… Знаешь, если бы Третьяков был истребителем или пилотом ударного «Хайнда», как полковник Залетин, я бы высказался против операции.
– В этом случае я бы ее и не начинал. Слишком много вариантов. Ну что же, будем считать, что нам повезло.
– Именно так. Правда, есть опасение, что его будет трудно спровоцировать на создание полного комплекта необходимых предпосылок – я имею в виду второй этап… Но, насколько я понял, реальная ситуация, аналогичная казусу пятнадцатого года, рассматривается только как дополнительный бонус и не является столь уж важной?
– Верно. Однако, Док, – несмотря на обращение, Рон уже не был пациентом на приеме у психолога, теперь он снова был боссом, жестким и целеустремленным, – это крайне желательно. В том числе – и для провоцирования нужных нам реакций согласно твоим же таблицам третьего и четвертого этапа. Так что постарайся все-таки сделать все, чтобы мистер Третьяков переступил через свои привычки – по крайней мере, по отношению к мистеру Тоцци.
– Будет сделано, сэр. Как отмечено в нашем же докладе – вероятность чуть выше пятидесяти процентов. Но мы ее вытянем. Минимум до семидесяти. План составлен, информационные закладки – а итальянец не сможет не вылезти в сеть – подготовлены, причем с расчетом именно на его профиль.
– А на русского?
– Он не очень активно использует сеть. Кроме того, он не очень доверяет тем ресурсам, которые мы можем конфигурировать под задачу.
– Хорошо. Я надеюсь на тебя, Док. И – спасибо тебе за бесплатный сеанс психотерапии. – Оба засмеялись, Рон был умным человеком, а с умным человеком приятно работать. Ну а Док был настоящим профи, знающим и дотошным, так что работать с ним тоже было легко и надежно.
– Ничего страшного, Рон, – подмигнул он, – счет оплатит миссис Кэрри. Главное – успеть, пока она все еще может подписывать чеки.
11:00 мск
Луна, Океан Бурь
База «Аристарх»
Сергей пил чай. С сушками. Точнее, с одной сушкой. Еще три оставались в пакетике «на потом». Посылка с продуктами еще когда будет – «Ариан» даже на старт вывезти не успели. Пьетро закончил с завтраком раньше и теперь собирал посуду. Собирал аккуратно – алюминий к алюминию, пластик к пластику, объедки (впрочем, их оставалось мало, калории были в дефиците, да и готовили для космонавтов довольно вкусно) счищал в отдельную емкость. И говорил. Много говорил. В основном – глупости.
Нет, все-таки Интернет – зло. И детей вроде Пьетро в него пускать нельзя – от детей Интернет тупеет. Ведь умный же парень, прекрасно понимает, что почем, что сколько стоит. А туда же: «А вдруг реактор не прилетит? А вдруг это не реактор, а бомба?» Тьфу, прости меня господи… Даже и ответить-то нечего.
Запретить ему ходить в общую сеть, что ли? Чтобы всяку каку сюда не таскал? Нет, нельзя. Совсем расклеится. Сенсорное, мать его, голодание.
Вообще напарник сдал очень серьезно. То ли южный человек холод плохо переносит, то ли действительно – космос слишком уж неприветливое место для всех, кроме кучки фанатов, но шнобель итальянца снова начал ощутимо склоняться вниз, несмотря на слабую лунную гравитацию. Сергей откусил еще один хрустнувший в зубах кусочек (на Луне крошки не так страшны, можно и полакомиться) и задумался. Надо что-то делать. Встряски с учебной тревогой хватило ненадолго. Действительно внеплановый выход, что ли, устроить? Не выйдет – энергии в аккумуляторах после вчерашней тренировки уже совсем в обрез, а солнечные панели до восхода солнца бесполезны… Остается разговоры разговаривать. А тут тоже засада – больно разный у них двоих жизненный опыт. В общем, как перетерпеть оставшиеся до восхода трое суток – не вполне ясно. Посоветоваться с Абрамовым? Не стоит. Пока вроде ничего совсем уж нештатного не произошло, а дергать психологов попусту – вернейшее средство досрочно завершить карьеру. Абрам классный мужик, но службу знает туго. Ладно. Сергей с сожалением закинул в рот оставшийся кусочек сушки и допил чай. Будем думать, как ужиться зайчику с медведем в лубяной избушке.
Хотя… Есть один забавный армейский рецепт. Если солдату нечем заняться – пусть плац ломом подметает. Полезного выхода ноль – зато согреется. Да и фигней маяться времени не будет. Только тут аккуратнее надо. Пацан он глубоко штатский, к армейскому дебилизму не приучен. Значит, дело должно быть не совсем уж тупым и хоть чуточку интересным. Что бы такое проверить, не слишком тратя энергию? Желательно большое, длинное… О! Кабель! Кабель до реакторной площадки! И так будет хорошо, и эдак.
Вот и ладушки. Сами справимся, без Абрама. У него своих проблем хватает.
12:30 мск
Москва, ул. Щепкина, 42
– Что, Абрам, ходить-то можешь? Ну и на хрена ты вылез-то?! Под главный калибр? Тема ж не твоя ни разу.
Досталось всем. Господин Калитников, он же, промеж своих, Калита, напоминал медведя и дома. Точнее, в своем кабинете. Только вот европейский лоск в узком кругу подчиненных куда-то внезапно испарялся. Оно как водится – вдали от телекамер и улыбок иностранных партнеров обычно просыпается самое что ни на есть глубинно-нутряное, генерал-полковничье, а вот все внешнее и наносное – соответственно засыпает до следующей встречи с парижами и лондбнами. Результат получается… неприятный. Особенно для этих самых подчиненных.
– Уж ты-то не подкалывал бы. – Абрамов высосал сигарету до фильтра и снайперски запулил окурок в урну. Почти снайперски. – Я ж тебя выгораживал, чудило. Меня эти ваши газетно-тивишные разборки вокруг радиоактивных железяк и вправду не касаются – я с людьми работаю. А с людьми у нас все вроде нормально, никаких ЧП, тьфу-тьфу-тьфу. А вот тебе придется отрабатывать хлебушек.
– Угу. С маргарином.
– Все мы не миллионеры. – Абрамов философически пожал плечами. Ну да, он психолог. Небось и высоконачальственные разносы воспринимает как внеплановый тренинг. – У тебя хоть в качестве компенсации есть возможность симпотных журналюшек кадрить. Та дамочка с хабаровского радио очень даже ничего была.
– Да брось. Так… подход к снаряду.
– Фиксируем демонстративно-пренебрежительное отношение к женскому полу. Осторожней, Филоныч, эдак можно и ориентацию сменить.
– Достал уже, Абрам. У тебя что – фиксация?
– Ты первый начал. По кофейку? Перед дорожкой? Или по пятьдесят?
– Можно. Но только кофе. А то мне еще разбираться, что там ребята наработать успели, пока мы с тобой на старты любовались.
– Ну, как хочешь.
Они просочились через вертушку один за другим, вышли на улицу. Коллеги по несчастью тоже разбредались кто куда. Впрочем, большинству путь недалек, по кабинетам и закуткам здесь же, в здании. Кто торопился развивать бурную деятельность, а кто и оную деятельность имитировать. А они не спешили. Все равно пилить в ближнее замкадье, а машины только через час придут. Или еще позже. Не проехать по Москве – пробки. Народ с отпусков повозвращался, мечутся, бедолаги, учебники-тетрадки для детишек закупают. Как всегда – в последний день. Ну или в один из последних. Так что время на кофеек найдется.
Кофе, кстати, был неплох, особенно по сравнению с носящей это гордое имя бурдой, сопровождающей жизнь служилого люда, что военного, что штатского. Бурда в пайках, бурда в конторских автоматах, бурда растворимая – в банках с наклейками разной степени художественности. Бурда в самолетах – впрочем, там к этой бурде хоть стюардессы симпатичные прилагаются. Иногда симпатичные. Хотя официантка в кофейне тоже была ничего. К сожалению, не та, которой достался их столик. Красивую – действительно красивую – молодую девчонку оттерла наштукатуренная бабенция, тут же начавшая строить Филонову глазки. Тот держался стоически – умение не разочаровывать женский пол ни до, ни после, ни во время, ни (как в данном случае) вместо у него, похоже, было врожденным. Но Абрамов еле заметно скривил в ехидной усмешечке рот – психолог он, собака такая, был от бога и душевные страдания красавчика, придавленного бюстом неопределенного размера, понимал преотлично. Причем на помощь не спешил.
– Ну и что делать намерен? – Абрам пригубил из чашки и прищурился на манер Владимира Ильича, беседующего с ходоками.
– Ну что. Договорюсь с ребятами, сяду в «тридцатку» оператором, полный груз на подвески – и вперед, бомбить журналюг.
– Креативно. А если всерьез?
– А всерьез – сам не знаю. Опровергать эту белиберду – глупо. А забить и не реагировать не дает любимое… или любящее… Угу, любящее. С вазелином. Начальство.
– Фиксация, Филоныч, фиксация…
– Хватит, а? Ты пациентов своих на орбите также достаешь?
– Когда надо – достаю. Чтобы злее были.
– А что с этой злости толку-то? Ты пойми – я же в пресс-отдел случайно попал. За внешние, ети их мать, данные, Ежели б мне не спину, а физию эскулапы располосовали – тянул бы лямку в охране какой. Вот и порекомендовали ребята – за рожу и более-менее подвешенный язык. Но рожи-то мало! Это, извини, хабаровским барышням наплести можно с три короба – они и счастливы. И млеют, описывая взлетающий стремительным домкратом ракетоноситель.– Оба хмыкнули, бабенция-официантка зыркнула от соседнего столика с некоторым разочарованием – все вы, мол, мужики, кобеля и сволочи. Однако осаду столика не сняла. – А тут что? Яростно опровергать? Тут сам-то придурком себя ощущаешь – а независимая, мать ее, западная пресса еще и как по команде поддакнет… в этом смысле. Там нюансик, тут нюансик… Читаешь и ощущаешь себя выставленным на посмешище идиотом. Может, и в самом деле в охрану податься? Сутки через трое, пекаль на боку, водовка под батареей, и главное – почти никакой ответственности. Только держать и не пущать…
– Во! Это-то тебе и надо.
– В охрану? – Филонов глянул исподлобья, с подозрением.
– Идиотами их показать и на посмешище выставить. – Абрамов задумчиво звенел ложечкой в чашке. – Ты в КВН не играл случайно? В курсантах?
– Не. Там в основном харьковчане звездовали, из летчиков.
– Жалко. Тут, я тебе как психолог скажу, единственный вариант – их самих обстебать. Авторов этой байки, в смысле. Прошерсти свою команду, найди какого-нибудь кавээнщика, старой школы желательно… или бабу злоязыкую, которую ее коллеги того же пола за подколки терпеть не могут. Пусть образ какой-нибудь найдут для ситуации, побредовее да посмешнее. Что такое «мем», знаешь?
– Угу.
– Вот и придумай. Если сможешь. Отштукатуренная тетка снова подошла сменить пепелку, навалилась буферами на плечо красавца-мужчины. Тот стоически терпел. К счастью, процесс смены пепельницы затянуть дольше чем на тридцать секунд трудно. Но как показывает практика – отнюдь не невозможно. Так что время обдумать предложение – не столь уж оригинальное, но, в общем, толковое – у Филонова было.
– Мысль понял. Будем искать. Всех своих обоих кадров порасспрошаю. Вдруг да и правда… Ч-черт, как же не вовремя…
– Это тебе не вовремя. А кому-то – как раз. Ты историю с пистолетом года так третьего-пятого не помнишь?
– Помню. Но явно не ту, о которой ты говоришь, – я как раз в полк пришел, и тут же у нашего начштаба пушку увели.
– Естественно, не ту. Так вот. Тогда с деньгами у нас было не шибко кучеряво – как, впрочем, и сейчас. И в аварийном комплекте «Союза», для выживания экипажа при нештатной посадке в тайге ли, в джунглях, ружье-трехстволку специальное заменили на обычный пистолет, макаровский. То ли трехстволки расстреляли на тренировках, а на новые денег не хватило. То ли спецпатроны к ним по тому же безденежью прекратили выпускать – не помню уже. Короче, положили в НАЗ «макарку» – и давай летать. Только нашелся в Штатах аналитик один – Оберт, по-моему, фамилия, мир его праху. И начал бухтеть – русские-де злостно нарушают договор о неразмещении боевого оружия в космосе. Потому как пистолет-то хоть и хреновенький, но боевой. Все газеты обошел со своей мулькой, весь Интернет загадил.
– Бред какой-то. Толку с этой пукалки…
– Во-во. Мы то же самое думали. Бред и бред. И не реагировали. А потом – бац – в девятом уже, Маккейн официально продавил через конгресс резолюцию о том, что мы этот уговор, дескать, все одно уже долго и злостно нарушаем, и под эту сурдинку стартовал программу «Высоких рубежей». Так-то.
– О как. Не знал. Теперь понятно, почему Калита ярится.
– Да вряд ли с этого. Но имей в виду – что-то тут не так. Хрен их знает, зачем они эту ерунду с реактором вытащили, но то, что вытащили, причем целенаправленно, – я лично уверен. Уж больно резко и больно сразу.
– Да, Абрам. Умеешь ты успокоить.
– Ну а что делать. Просто чую я своей фиксацией что-то нехорошее.
17:00 мск
Луна, Океан Бурь
База «Аристарх»
Маленький луноходик, казалось, состоял только из колес – числом шесть, ну плюс еще штанга с телекамерой. Даже зонтик антенны для связи с Землей отсутствовал – управлять им можно было только через радиокомплекс станции. Солнечных панелей тоже не наблюдалось, электричество вырабатывали изотопные таблетки, скрытые в конусах тех самых колес. Они же грели аппаратуру, потому длинной холодной лунной ночью цены аппарату не было.
Еще один осколок Советского Союза – разрабатывались такие машинки в восьмидесятых, для Марса, а поработать им довелось в Чернобыле, растаскивая с крыш куски выброшенного реактором топлива. И вот сейчас наконец машинка дорвалась до своего, в прямом смысле слова, звездного часа.
Медленно, метров пятьсот в час, аппаратик под чутким контролем доктора Тоцци катился вдоль кабеля, проложенного от станции до небольшого кратера в стороне. Управление немного напоминало компьютерную игру: тырк «мышкой» в экран – и луноход ползет к нужной точке, а ты тем временем веди себе объективом вдоль блестючей змеи. Долгое занятие. И тупое.
Правильно было бы поручить это дело компу – не дубовому луноходному, так хоть станционному, – но программа поиска пути все никак не желала работать надежно, и русские решили проблему в своей простой, но муторной манере – скинули неприятную работу на экипаж. Пьетро это бесило. Все-таки русские немного варвары – ценность человеческого времени, особенно времени такого квалифицированного специалиста, как он – да и его командир, и другие астронавты и космонавты, – казалось, ими во внимание не принималась. А командир, хоть и ворчал, принимал такую тупую работу как что-то само собой разумеющееся – даже грунт в приемный бункер «Вероны» закидывал лопатой со своими вечными милитаристскими шутками.
Пьетро выбрал очередной вэйпойнт и задумался. Почему у них все всегда так? Не подготовив ничего как следует, не обеспечив ночное энергоснабжение, отправить людей, вынужденных заниматься глупой работой в отвратительных – всего плюс двенадцать градусов – условиях, вместо того чтобы подождать еще немного, отладить программы… Да еще и эти слухи, что не реактор они запустили, а чуть ли не боеголовку. В это Пьетро особо не верил, но кто их, этих русских, знает. Хотя заставил же его командир зачем-то кабель до отведенного под размещение этого самого реактора кратера проверять?
И все равно. С американцами работать, наверное, намного приятнее. Хотя они тоже не подарок. Но у них хотя бы большее значение придается комфорту. Пьетро вздохнул. Ну, что делать, если он понадобился не американцам, а именно русским? В любом случае он увидел Луну, а худшие страхи матери, провожавшей его в аэропорт чуть ли не со слезами, пока не оправдались. Да, русские, особенно командир, немного грубоваты – за исключением похожей на его школьную учительницу математики синьоры Шибановой, она-то как раз очень вежливая и спокойная дама, к тому же весьма симпатичная, – но это вполне приемлемая цена за такую экскурсию.
Командир в шлюзе увлеченно работал отверткой – не электрической, обычной ручной. Он-то воспринимал все как должное. Русские всегда готовы идти на жертвы. Ради чего? В данном случае – особенно? Русскую экономику эта станция не поднимает, скорее наоборот, выкачивает из нее средства. Наука? Для науки орбитальные телескопы, автоматические станции, да те же луноходы – нормальные, умные луноходы, а не это тупое чудо – значительно полезнее. Остается престиж. Наверное, русским очень важно, чтобы их считали ровней тем же американцам. Смысла в этом итальянец не видел. Америка, хотя и сдала позиции в последние десять лет, все еще превосходила русских раз в пять. И достигала тех целей, для которых русским приходилось выкладываться на все двести процентов, играючи и не особо напрягаясь. Надо будет спросить Сергея об этом. Итальянец кликнул по следующему вэйпойнту.
– Шабаш! – Пьетро оглянулся. Третьяков стоял за спиной, подбрасывая отвертку. Та успевала крутануться в воздухе раз пять, прежде чем широкая ладонь русского плотно и четко подхватывала ее на лету. Вообще подбрасывать разные разности на Луне было здорово – несколько первых суток после прибытия на базу они жонглировали всем, что попадало под руку, – от антоновок из продуктового набора до гаечных ключей и тех же отверток. Пьетро остановился на двенадцати яблоках, а больше не вышло – с каждым днем яблок становилось на два меньше, пока не слопали все. А следующая порция ожидалась только днем, через две недели по земному счету.
– Устал?
– Не очень. Точнее сказать, совсем не устал, просто все очень монотонно.
– Это точно, – командир ухнул спиной в гамак, в движении закинув отвертку в ящик, – дурной работы у нас завались. Но ты молодец – сколько ты уже проверил? Метров пятьсот?
– Шестьсот… тридцать. Еще триста метров осталось. Я думаю, за сегодня все закончу.
– Прервись на час. А то внимание притупляется. И какого черта они до сих пор программу для этого катафалка не отладили? Надоело уже, в самом-то деле.
Пьетро немного опешил – настолько его мысли совпали с мыслями Сергея.
– Вообще-то я слышал, – похоже, появился шанс немного потрепать языками, – что такие программы уже давно есть. И даже на боевых роботах…
– Угу, есть. Только не про нашу честь.
– Это поговорка?
– Она самая, – Третьяков потянулся за термосом, – означает то, что где-то есть что-то хорошее, но тебе это самое что-то хорошее не дают. По тем или иным причинам.
– А по каким?
– Об этом поговорка умалчивает. Может быть, просто-напросто денег не хватило, как это у нас обычно и случается.
– Странно. По-моему, нормальный компьютер для такой маленькой машины намного дешевле, чем все это. – Пьетро обвел рукой станцию, но подразумевал он, ясное дело, и всю базу, и даже орбитальную станцию, находившуюся сейчас где-то над невидимым-с Земли полушарием. – Вы потратили массу денег… А в результате из-за таких мелочей используете все эти деньги не так эффективно, как могли бы.
– Наша старая беда, – Сергей скривился, – главное делаем, а про мелочи либо забываем, либо руки не доходят. Видимо, просто сил не хватает. Нас же мало, Пьетро, а после девяностых стало еще меньше.
– Вас – это русских?
– И русских тоже. Но я про тех, кто умеет делать что-то такое… необычное. Сложное. Программы, компьютеры, самолеты… космические корабли, наконец. И летать на них. Знаешь, сколько народу ушло из космоса в торговлю?
– Наверное, много. Но ведь у вас до того, при коммунизме, был голод?
– Да не то чтобы голод… Скорее бардак. Беспорядок. Несогласованность. В магазинах ничего не было – но в холодильниках, в смысле – у людей, в семьях, было все.
– Вы странные.
– Странные, да. Рвемся к великим свершениям – а на мелочи времени и сил не хватает. Что тогда, что сейчас.
– Так может быть, заняться сначала мелочами? Я не предлагаю отказаться от космоса, – быстро-быстро поправился Пьетро, увидев напрягшиеся желваки на лице Сергея, – просто… идти маленькими шажками, постепенно…
– Пробовали, – тон Третьякова не изменился, то ли он совладал с собой, то ли действительно воспринял предложение как должное, возможно, и сам об этом думал, – не получилось. Я же конец Союза хорошо помню. Думали – вот, покончим с коммунизмом, разоружимся… Заводы-пароходы «эффективным частным собственникам» раздадим… Космос до кучи свернули, с «Бураном», с «Энергией»… А жить лучше не стали. Кое-кто, конечно, обогатился, даже много таких – я не про абрамовичей всяких, я про тех, кто машину хорошую купил, в Турцию-Египет катается летом. Или на Канары. Но большинству-то хуже стало. Причем как раз тому большинству, которое что-то новое делает, интересное. От токаря до академика.
– Но ведь у вас не было свободы?
– Может, и не было. Но знаешь – как-то не чувствовалось. Зато и другого не было, много чего. Войн этих… Впрочем – не хочу я про политику. Про нее лучше под водку беседовать, помнишь?
– Конечно.
– Просто – отец рассказывал. В пятьдесят седьмом, как спутник запустили, в шестьдесят первом, как Гагарин полетел, – жили все лучше и лучше. Потом, когда лунную программу прикрыли, – как запнулись. Стали потихоньку в болото погружаться. А после этого – и страна, и космос одновременно накрылись. Такая безнадега…
– Безнадега – это значит без надежды. Мне когда предложили заявление в Отряд подать, в десятом, – я даже не поверил сразу. Кризис тогда был.
– Я помню. У меня тогда тоже проблемы были – пришлось тему работ сменить. Правда, теперь не жалею. Если бы не сменил – я бы сюда крен попал. Я правильно говорю? Крен?
Сергей выпучил глаза, пытаясь понять, при чем здесь крен, потом вспомнил, что с главной русской народной буквой у итальянца проблемы, усмехнулся.
– Правильно. Есть еще варианты – но и «хрен» вполне подойдет. Так вот, не знаю, что тут первично – то ли если страна в порядке, то и в космосе все хорошо, то ли наоборот – люди видят, что кто-то большое дело делает, и у них тоже все как-то веселее получается… В общем, что тут курица, что яйцо – не разберешь сразу. Но связь прямая. По крайней мере, у нас. Есть космос – все хорошо. Нету – пиши пропало.
– Я тебя понимаю – но все равно мне как-то странно. У нас все по-другому. Каждый делает свое маленькое дело, а на такие… глобальные вещи смотрят, как на спорт. Как на футбол. Главное – чтобы у тебя, у твоей семьи все было в достатке. А из этих маленьких достатков складывается один большой. Но вы, наверное, действительно другие.
– Не знаю. Нам, знаешь ли, тоже достаток в семье важен. Но вот только не получается этого достатка без больших дел, хоть ты тресни… А, так вот, про десятый год. Кризис, жуть. Приезжаю я, уже с первичной комиссии, обратно в Буденновск, даже не радостный – а пораженный. Удивленный. Я уже и забыть успел, что в детстве, как и многие пацаны, мечтал в космос полететь. Ребята встречают – как, что… Ну, я сказал.
Ты представляешь – мой комэск чуть из пистолета в небеса палить не начал, типа салют. Еле остановили. А ведь трезвый был. Потом, конечно, та-акую гулянку учинили… Без драки, – успокоил Сергей Пьетро, – драка – она вовсе не обязательна.
– И что? – Итальянцу было интересно. Все его знакомство с Россией ограничивалось сначала русским геохимическим институтом, потом Звездным и Байконуром. Это все-таки не самая типичная часть страны.
– И ничего. Написал рапорт, уехали в Звездный, всей семьей. Потом переписывался с ребятами – и знаешь, как-то вот с этого самого момента у тех, кто в полку остался, да и у других, у родителей… у тещи… В общем, у всех дела пошли… ну, не то чтобы совсем блестяще, а… нормально. И вот не знаю – выкарабкались бы мы тогда, если бы снова в космос не полезли, или так и катились бы потихоньку по наклонной…
– Кстати, Сергей, – я вот что заметил. «Нормально» – это же значит «ничего особенного, как оно и должно быть». А у вас, в России, «нормально» – это вроде бы что-то выдающееся, это значит «очень хорошо».
– Видимо, это потому, что это самое «как и должно быть» у нас слишком редко бывает. – Сергей погрустнел. – Вот если бы программа этого чертова лунохода работала нормально – ты бы обрадовался?
– Конечно.
– Или если бы температура на станции была плюс двадцать, а не как сейчас?
– О, тогда бы вообще желать было нечего. Но все-таки – мы же здесь в особых условиях. Это же Луна, а не обычная жизнь?!
– А у нас в России, понимаешь, вся жизнь – особые условия. Так уж сложилось. Потому, видимо, и нормальность мы ценим, как дар божий, и лезем сюда, в космос, как скаженные, именно поэтому – разница все равно не столь уж и велика… Ладно, заговорились. – Третьяков встал, снова наполнил термос, поставил на столик. Достал из зажима все ту же отвертку, хлопнул по карману, откуда выглядывали щупы тестера. – Работать пора. Мне винты крутить, а тебе кабель к площадке допроверить.
– Хорошо, Сергей, – Пьетро повернулся к консоли, – а знаешь, я очень рад, что ты мне поручил чек кабеля.
– Это почему? Если скажешь, что тебе приятно этой мутью заниматься, – ни за что не поверю.
– Это просто к утреннему разговору. Я проверяю кабель – и знаю, что делаю это, потому что это для реактора, потому что реактор все-таки прилетит. И что все эти разговоры про бомбу – действительно бред. И что следующей ночью здесь будет нормально.
Сергей улыбнулся – и немедленно скользнул в шлюз, чтобы не расхохотаться во весь голос. Ну да – все действительно нормально. И будет нормально. Как и должно быть.