Нет ничего хуже бессильной ярости. Оружие отнято — и у него, и у Вантера. Руки заломлены за спину Дорстаговыми подонками. А сам Дорстаг деловито раздевает Мелину. На его лице никаких эмоций, даже похоти. Похоже, сейчас он сделает это просто чтобы лишний раз оскорбить бывшую возлюбленную. Мелина плачет. Что ей остается делать, когда руки крепко привязаны к ручкам огромных сундуков, и нечем даже закрыть срам? Но не вырывается. Пока Дорстаг будет развлекаться, а остальные ржать, ее друзья будут жить. А может быть, отчаянный ствангарец успеет освободиться?

У самого входа свалены трофеи. Еще никогда мародеры не добывали столько всего за раз. Золото, серебро, бриллианты, украшения, роскошные наряды, древнее оружие и доспехи, священные книги в золотом переплете (переплеты можно отодрать всегда успеется) — что еще нужно? Так что можно позабавиться, давние приятели оценят шуточку. Заодно повяжем их кровью: едва ли ребята захотят отправиться на галеры за групповое изнасилование.

«А это все-таки приятно! — подумал Дорстаг, смачно целуя обнаженные плечи, руки, впиваясь в губы. — Жаль, в последний раз. Ничего, шлюхи ничем не хуже!»

— Командир!

Один из бандитов теребил Дорстага за плечо. Альберт оторвался от Мелины и обернулся.

— Что тебе? Не видишь, я занят!

— Командир, может, куда-нибудь спрячете девчонку? Не хотелось бы попасться…

— Кому, дурак? Не бойся, трупы в суде не свидетели!

— Командир, сюда идут люди этого толстяка.

— Что?! — Дорстаг рывком поднялся, Мелина только охнула. — Они что, сдурели? Им же обещано…

— Командир, наверное, толстяк решил все забрать себе. Что делать?

— Толстяка давно пора проучить, — оскалился Дорстаг. — Вот смотрите, вы расположитесь за вон тем углом. Стреляете парами, двое бьют, остальные перезаряжают. Шубад, Десмонд, пойдете со мной. А ты, родная, — обратился он к Мелине. — Покажешь еще один коридор, чтобы вйти к ним в тыл. Иначе твои дружки лишатся голов.

— С чего ты взял, что я знаю? — раздетая, опозоренная, изнасилованная, она нашла в себе силы удивиться.

— Смогла найти эту ухоронку. Сможешь и обойти.

— Я предпочитаю увидеть, как ты умрешь.

— Сначала ты увидишь, как умрут твои дружки. Ребята, сперва перережьте им глотки!

— Нет! — испугалась Мелина. — Я покажу… К колодцу можно выйти другим путем.

— Прекрасно. А пока вы расстреливаете их отсюда, мы с ребятами зайдем с тыла. И не вырвется ни один…

Мелина и три головореза скрылись в черноте обходного пути. Вскоре погасли и отблески факелов. А еще чуть попозже у поворота грохнули первые выстрелы — и могильная тишина разбилась вдребезги, дохнуло тухлой пороховой гарью, а в подземелье впервые за последние триста лет появились новые трупы. Когда стихли первые выстрелы, раздались отзвуки нового боя — он разгорелся за поворотом, чуть ближе к выходу. План Дорстага удался.

Пользуясь тем, что их оставили без присмотра, Вантер попытался шевелить руками. Тщетно: связали их на совесть. И тут его взгляд упал на нечто острое в куче железа и золота — то ли парадный меч, то ли жертвенный нож для каких-то языческих ритуалов. Если подобраться поближе…

Вантер потянулся к куче железа, золота и бриллиантов. Бесполезно, трофеи мародеров близко, а все равно не дотянешься. А что, если перекатиться? Так, и еще раз… И еще…

Но первым освободился Рокетт. Его явно привязали халатнее, не ожидая от мальчишки пакостей.

— Нож! — негромко, так, чтобы услышал только он, скомандовал Вантер. Паренек поняла. Поднял из кучи сокровищ тесак, и потянулся к Вантеру. Оставляя кровоточащий порез, стальное лезвие («И как не заржавело за три-то века!» — подумал ствангарец) рассекло веревки. Ствангарец вскочил, выхватив из груды трофеев еще один старинный меч. Рокетт последовал его примеру — ему достался старинный, украшенный филигранью клинок. По сравнению с нынешними шпагами — тяжеловатый и неуклюжий, но в умелых руках достаточно грозный. Умелых рук, исключая уже вооруженного Вантера, поблизости не было и, видимо, ствангарец это понял.

— Идем за ними, сначала освобождаем Мелину.

Маркиан очень жалел — не о том, конечно, что вообще пошел в бой за веру — что такое физическая смерть по сравнению с вечным блаженством? Жалел он о том, что не прихватил с собой роту из Восемнадцатого Драгунского. Да, конечно, драгуны вели бой в Новом городе, очищая его от бандитов. Но что такое бандиты по сравнению с язычниками? Что мальчишка-хулиган рядом с каторжанином-рецидивистом… Пуладжи вполне могут подождать, им все равно не выбраться из развалин. А поскольку в гиблых кварталах ни воды, ни еды, их не обязательно даже вылавливать. Оголодают — и придут сдаваться. Разве что ради мести за погибших ночью, но месть вполне может подождать.

А теперь оставалось лишь отстреливаться из прихваченного в оружейке пистоля. Хорошо хоть, тут, в подземелье, мушкет, пистоль и арбалет в одной цене. Увы, и для бандитов тоже. А главное, пуль и пороха вояки Гольвезе захватили по караульной норме. Теперь Маркиан вовсе не был уверен, что этого хватит.

— Залечь за трупами! — скомандовал Маркиан и сам выполнил команду первым. Бруствер ему достался знатный: сам толстопузый лейтенант. Гольвезе по-глупому словил пулю в самом начале, когда из-за угла в упор загремели мушкеты. Здоровенная, с грецкий орех величиной, пуля разворотила все пузо и сбила толстяка с ног. Мушкет — страшная штука, особенно когда стреляет в упор. Сейчас запачканный кровавой рвотой, с мокрыми от крови штанами и форменным камзолом, толстяк еще дышал, но вовсе не надо быть полковым лекарем, чтобы понять, что он не жилец. Промучается до ночи, а то и до завтрашнего утра. А так, глядишь, и получит быструю смерть. Парочка пуль в упор сойдут за обезболивающее.

Так и получилось, что главным стал святой отец. В юности — тогда еще, впрочем, и не Маркиан, а Луиджи Мерритани — он послужил Темесе мечом и мушкетом, съел немало солдатских галет в Двадцать Шестом Пикинерском полку. Теперь, когда свинцовая смерть вновь завизжала над головой, старые навыки проснулись.

— Бить только наверняка! — если патроны кончатся, их перещелкают по одному, как в тире.

Пуля взвизгнула над головой, обдав ветром, ударила в стену сзади. Еще одна ударила Гольвезе под ребра. Лейтенант вздрогнул, вытянулся — и затих. Что ж, и это не плохо, корчащийся в агонии «бруствер» мог подставить Маркиана под пули в самый неподходящий момент. Кто-то из подчиненных Гольвезе чуть приподнялся, стреляя на взблеск пламени. Точнее, не на сам взблеск — язычники очень удачно выбрали позицию, их прикрывал угол стены — а в стену, надеясь, что пуля достанет кого-то в рикошете. Судя по вскрику, там кого-то зацепило. Убит? Ранен? В любом случае, далеко не достаточная плата за добрую треть взвода, уже полегшую под пулями.

А еще Маркиан жалел, что не отстранил Гольвезе от командования сразу же. Надо же было додуматься — идти в подземелье, где спрятались вооруженные язычники, без охранения и разведки, будто на прогулку. И мушкетный залп в упор, сваливший Гольвезе и факельщика, стал полной неожиданностью. Никогда не воевавшие по-настоящему рекруты заметались, и следующая пара стрелков свалила еще двоих. Потом так же успешно отстрелялись следующие — в этот раз одна из пуль, пройдя навылет горло высокого солдата, ударила в висок оказавшегося сзади сержанта. Только после этого горе-вояки открыли ответный огонь, да что толку? Язычники прятались за поворотом, высовывались только чтобы выстрелить, а солдатам спрятаться было негде: как раз здесь тоннель был прям, как ствол мушкета.

Выстрелить. Пачкаясь в натекшей крови и вырванных пулями внутренностях, залечь за тушей Гольвезе. Вытянуть из кармашка на мушкетерской перевязи перевязи заряд, забить в пистоль. Вытащить из другого кармашка пулю. Забить. Выставить оружие из-за тела. Поднести к запальному отверстию фитиль. И быстро — ведь там, во мгле, бьют на каждый проблеск во тьме — выстрелить туда, где последний раз видел вспышку выстрела или отблеск пламени фитиля. Залечь за тушей, переждать шлепающие в труп или звенящие о камни ответные пули. Вытянуть из кармана новый заряд… Старина Арколе, седоусый, отмеченный куче шрамов и наград сержант Двадцать Шестого полка, когда-то матом и кулаками забил в головы рекрутов последовательность действий. Маркиан так и не сосчитал, сколько раз эта премудрость спасла ему жизнь. Сейчас руки все делали сами, а голова обдумывала, как спасти хотя бы тех, кто остался. Вытребовать у командования полка батальон — и выжечь гнездо неверных дотла! Так, чтобы те, кто попадет в плен, стали завидовать мертвым. Но для этого следует уйти отсюда хотя бы одному.

Вообще-то умнее всего было бы после первых потерь отступить, дождаться подмоги — и зачистить подземелья по-настоящему. Это Маркиан и попытался сделать. Но когда вожделенный угол был совсем недалеко, в спины отходящим ударили сразу три мушкета. Даже не мушкеты — кремневые ружья, какие всего несколько лет как додумались делать в Кешере. К ним не надо было подносить фитили, выстрел можно определить, только когда пуля вылетает из ствола — да и стреляли они точнее. Наверное, лет через десять они сменят громоздкие мушкеты. Но сейчас, в подземном бою, ружья давали немалое преимущество. Трое подвернувшихся под пули так и не поняли, откуда пришла смерть…

Вот теперь стало по-настоящему плохо. Не в числе дело — даже теперь их наверняка было больше, чем врагов. Но в узком коридоре, знал Маркиан, несколько хороших стрелков могут сдерживать хоть роту, хоть полк — хватило бы пуль и пороха. Вражеские пули визжали над головами — и, увы, гораздо чаще, чем их собственные, находили цель.

Маркиан высунулся из-за трупа, прицелился. Как раз вовремя: один из бандитов, как раз заметив, что темесец высунулся из-за покойника, навскидку выстрелил из-за стены. Новая порция пороховой гари поплыла по подземелью — и солдат, не вскрикнув, повалился на недавно живой «бруствер». Пуля превратила лоб в кровавое месиво, а затылок и вовсе вынесла. Разглядывая дело своих рук, убийца промедлил: всего на мгновение, но Маркиану хватило. Бахнул пистоль — и противник повалился на пол, корчась и воя. Маркиан зловеще оскалился: пуля ударила в живот. Только вот он не будет столь милосерден, как добивший Гольвезе бандит. Мерзавец заплатит за все, если только не добьют свои. Однако допустил ошибку и Маркиан. Он не заметил напарника. А тот не высадил пулю сразу же, а подождал, пока хоть кто-нибудь приподнимется выстрелить. Сперва Маркиан даже не почувствовал боли, только что-то чиркнуло по руке. Только почувствовав, как быстро намокает рукав от крови, а рука повисла плетью, священник понял: это конец. Пистоль не зарядишь одной рукой, не нацелишь, не поднесешь фитиль. Мушкет — тем более. А стрелки сзади уже выбрали жертву — Маркиан едва успел откатиться прочь, во тьму, когда рядом с трупом высекла искры пуля. А убийцы сзади спокойно перезаряжают оружие, выбирая новые жертвы. И не бросишься в рукопашную — и потому, что с раненой рукой это все равно смерть, и потому, что у язычников могут быть и штыки, а то и алебарды. Тогда не будет шансов и у еще целых бойцов.

Внимание Маркиана привлекло какое-то едва заметное движение в темноте. Звон металла, хрип… И там, сзади, кто-то повалился. Значит, на самых опасных убийц кто-то напал… Еще звон — и хриплый вскрик, а потом тошнотворный скрежет металла о разрубаемые кости. Кто бы ни был незнакомец, ему надо помочь. Разрывая прижимающие к земле путы страха, Маркиан вскочил и бросился туда, назад. Насколько позволяла теснота коридора, он старался двигаться зигзагами. Пару раз у ног вжикнули пули — он припустил еще быстрее. И как раз успел выхватить шпагу и ударить в чей-то темный силуэт. За его спиной бежали остальные, грохнул выстрел, кто-то там, в темноте, охнул.

— Не стрелять! — скомандовал Маркиан. Еще не хватало перестрелять таинственных спасителей!

Но помощь больше не потребовалась. Двое врагов были мертвы — один зарублен старинным мечом в руках незнакомца, один валяется с перерубленной шеей, еще один заколот шпагой. Последний враг жив — но ему совершенно не до того: меч рассек стрелку все лицо, судя по всему, правым глазом тот уже ничего не увидит. А лицо какое-то подозрительно знакомое… Ба, да это же Альберт Дорстаг, отпрыск богатейшего рода города! Это доказательство — если такая важная птица помогает язычникам, заговор наверняка широко раскинул сети по городу. Может, их кто-то прикрывает и в Темесе. Если повести дело правильно, можно стать магистром — ну, пусть не Темесским, а Тавалленским или хотя бы Аркотским. А в перспективе… Тот паршивый солдат, который не мечтает стать коннетаблем!

— Дети мои, я ваш должник, — произнес отец Маркиан. — Но еще не время говорить о наградах. Надо уничтожить гнездо мерзких язычников.

— Погодите, какие язычники? — удивился… нет, удивилась, какая-то прихрамывающая девчонка. — Кто…

— Вон там, — произнес Маркиан. — Разве там не язычники?

— Конечно, язычники, — нашелся молодой парень с еще одним мечом. Где они достали такое старье? А парень, как ни странно, тоже знаком. Леруа Рокетт, один из самых непутевых учеников школы. Скоро выпуск, и как он будет сдавать Испытания — Единый ведает. Вот так бывает: непоседа Рокетт горой встал за истинную веру, а паинька Дорстаг всех предал. — Ваше священство, там язычники, мародеры, убийцы и насильники. Вы командуете солдатами?

— Да, дети мои. Девушка, не знаю вашего имени… Присмотрите за этим мерзавцем, он еще пригодится на суде. И перевяжите чем-нибудь его лицо.

Осмотрел столпившихся за поворотом солдат: всего-то одиннадцать человек из двадцати трех, спустившихся в подземелье. Может, там, за трупами, еще корчатся живые. Но вытащить их не получится — в узком прямом коридоре от пуль не спрячешься и не увернешься. Но все одиннадцать обязаны жизнями этим троим.

— Вы трое пойдете с нами. Остальные подчиняются сержанту Мазаньелло. Задача — зарядить мушкеты и ждать, пока мы начнем. А тогда — бежать к нам на помощь. Вопросы?

Вопросов не было. Успевшие проститься с жизнью и познать радость победы, темесцы жаждали только мести.

— Те, кто со мной… и вы, дети мои… Идем тем же путем, что и злодеи. Отплатим чернокнижникам той же монетой!

Собственно, боя как такового и не было. Поняв, что оказались в западне, «язычники» бросили оружие. Правда, тут они ошиблись: темесцы вовсе не были настроены прощать. Тем более не был настроен прощать Маркиан. Рокетт не пытался заступаться за бывшего друга: предательство нельзя простить, да и сказать, что не он колдовал — значит всем троим превратиться в подозреваемых. А поскольку отец Маркиан специально учился вести следствие, если он хотя бы заподозрит, что колдовал не Дорстаг — он дознается истины, и тогда всем троим мало не покажется.

Впрочем, пока то ли Единый, то ли Исмина, то ли оба сразу, миловали. Первое, что бросилось в глаза Маркиану, когда бой затих, и солдаты занялись ранеными — куча всяческого добра, сваленная у входа в схрон. Маркиан брезгливо отшвырнул пинком инкрустированную рубинами золотую чашу. А вот книгами заинтересовался. Открыл, сдул вековую пыль… И повернулся к монотонно воющему от боли Дорстагу.

— Это — твое?

— Да… То есть нет…

— Итак видно, что твое. Теперь я понял, кто все это сотворил. Жаль твоего отца, он почтенный человек, тяжело ему будет узнать, что наследник предался язычеству.

— Что?! — только тут до Дорстага-младшего дошло, что ему грозит даже не каторга за мародерство и проникновение на запретную территорию, а кое-что похуже. Сильно хуже. — Это вам сказал отец? Да он же старый… Да он же со Ствангаром оружием торговал. И крицы оружейного чугуна вез… И женщин пуладжам продавал. Я тут ни при чем… Он меня заставил!

— С отца твоего и с тебя за перечисленное спросит суд мирской. Суд же духовный интересуют только твое впадение в язычество, творение богомерзких чар — наверное, наведение порчи на город, или еще что — и попытка похитить трактаты древних чернокнижников, дабы изучить древнюю магию. Вот они, улики. Есть и свидетели — твои же бандиты, они не захотят идти с тобой на костер. Покайся добровольно — и спасешь не тело, так хоть душу…