Танк рычал, покачиваясь на ухабах, рёв турбины «девяностого» наглухо забивал остальные звуки: дальний лязг гусениц, редкие выстрелы. Прогрохотала пулемётная очередь — и оборвалась в грохоте разрыва, вспышки напрочь скрывал смог. Его восточный ветер нагнал изрядно, да ещё добавили коптящие развалины завода и взметённая взрывами пыль. С ночной мглой коктейль получился что надо: даже вспышки разрывов хоть как-то просматривались не дальше чем со ста метров. Всё, что дальше, оставалось угадывать по звукам — если, конечно, нет приборов ночного видения, пеленгаторов, или хотя бы мощных прожекторов. У тех, кто трясся на броне, изо всех сил цепляясь за выступы и скобы, такие штуки были: с расстрелянных в упор пехотинцев охранения сняли много полезного. Вот и глазели по сторонам Ярцефф и Мэтхен, нацепив новенькие, ультразвуковые приборы ночного видения. Один был заляпан кровью и мозгами, когда крупнокалиберная пуля прошила шлем. Но после дневной мясорубки с сотнями погибших… Ещё четверо мутантов тряслись в железном чреве старинного танка.

Мутанты-танкисты… Скажи такое кто-то полгода назад, Мэтхен хохотал бы до упаду.

Мэтхен помнил, каких усилий стоило капитану отобрать толковых парней, а потом научить их хотя бы элементарному. Двигаться на машине, поворачивать, стрелять из пушки и пулемётов. За полгода они отточили навыки (спалив уйму горючего из запасников Петровича), да и расстрелять пришлось немало патронов и снарядов. Любопытно, как этого не заметили ни спутники слежения, ни разведывательные беспилотники? Наверное, знакомый с высокими технологиями Ярцефф всё же что-то придумал. К началу вторжения у посельчан имелся неплохой танковый экипаж. Не имелось только замены, да и какой смысл, если сам танк — один?

Единственная проблема — кресла внутри машины делались под людей, а не под мутантов. Пришлось наложить на сидения всякой ветоши да прикрепить её найденной в развалинах проволокой: получилось более-менее пристойно. По крайней мере, не приходилось сидеть в креслах на корточках и на первой же кочке валиться окарачь. Увы, требовалось и многое другое: одни мутантские конечности, больше напоминающие звериные когти, чем нормальные пальцы, сколько проблем доставили! Да и «скафандры» трофейные… На мутантов такие не наденешь: вот куда, скажите на милость, девать третью руку, две непонятные культяпки и непропорционально огромные, с ластами вместо пальцев, ступни механика-водителя, с коротенькими, зато трёхсуставчатыми лапами? Ничего, зато они в танке.

Хорошо хоть, в головах у пареньков были нормальные мозги, могло бы и их не оказаться. Когда завод остался позади, Ярцефф скомандовал остановку. Мотор заглушили, в наступившей тишине отчётливо прозвучал голос командира.

Ярцефф не блистал ораторским искусством. Он обрисовал задачу скупо, но точно. Отвлечь на себя врага, заставить поверить, что прорыв — именно здесь, и стянуть к месту «прорыва» силы из города и от завода. По возможности нанести противнику большие потери. И пока все беспилотники и вертолёты будут стянуты против группы Ярцеффа, остальные под командой Петровича пойдут на прорыв в противоположном направлении. А потом… Потом предстояло самое сложное: вернуться живыми, потому что танк и экипаж заменить нечем.

— И всё время помните, — напоследок произнёс он. — Мы — лучшие. Мы можем сделать то, что никому больше — не под силу. Именно поэтому мы — здесь, и я — с вами. А теперь — вперёд!

Скользят по голой, как лысина, равнине лучи прожекторов, и их свет, отражаясь от слизи, искрится и сверкает, будто рассыпается серебряная пудра. Ещё посвистывает ветер в проводах, проходящих по территории собранного из готовых модулей военного городка. И порой, так же лениво и сонно, раздаётся перекличка часовых. Сами часовые считают это излишним: мутанты надёжно заперты в руинах завода, наверняка понесли потери, потратили боеприпасы. Им не до прорыва. Да и куда прорываться-то? В поле, под разящие удары с воздуха? В болота, где ни еды, ни нормальной земли, а пить воду смертельно опасно? Значит, нет у них выхода, кроме как держаться на заводе до последнего. Ничего, завтра новую установку пси-генератора привезут, и не одну. Вот тогда и полезут изо всех щелей. Тогда и накроем их с вертолётов и гравилётов — без забот и хлопот. Хорошо бы каким-нибудь веселящим газом угостить, то-то бы они оскалились в последний раз! Но увы — химическое оружие использовать правительство запретило. Гуманисты хреновы!

Соответственно, и часовые на наблюдательных пунктах не оглядывают округу в прицелы пулемётов, а лениво покуривают на постах. Один вообще подпирает стену, небось дрыхнет.

Выключив прибор ночного видения, Ярцефф не выдержал, хихикнул: интересно, на весь этот балаган отделения «хунвейбинов» бы хватило? Или потребовался бы взвод? А это что за вооружённая компания, нарочито громко переговаривающаяся, то и дела ржущая и меняющаяся фляжками? Да это же разводящие. Сейчас караулы менять будут! Значит, надо подождать ещё полчасика, пока новые часовые попривыкнут к «свежему» воздуху, начнут клевать носом и утратят бдительность. И вот тогда…

План Ярцеффа был прост, как мычание: о строительстве военного городка в развалинах Гедеоновки рассказал ещё Петрович, утром слетавший на разведку. Тогда строительство опорной базы только начиналось, а теперь военный городок готов. Нехитрое дело: грузовым гравипланом (хватит одного, хоть и класса «А») доставляются модули из лёгкого и прочного металлопластика, на месте из них монтируются здания и сооружения. Для этого есть специальный малотоннажный кран, но можно и вручную: самые тяжёлые модули весят семьдесят-восемьдесят килограмм. Следом ставятся полевые биотуалеты, собираются из готовых частей проводка и освещение, ещё несколько модулей — кухня, душ, электрогенератор, устанавливается ограда из колючей проволоки. Завозятся вода, пищевые концентраты, оборудование для полевого госпиталя…

Всё. Полковой военный городок — готов. День работы для полутысячи умственно отсталых дистрофиков с гаечными ключами. Или для полусотни строительных роботов, доставляемых тем же гравипланом. Демонтаж и перевозка осуществляются так же быстро и просто. А по комфорту казармы почти не уступают городским квартирам. И правильно, тут вам не срочники далёкого прошлого, а добровольцы из лучших семейств Свободного Мира, очищающие мир от мутантской заразы. Заодно добывающие себе чучела, шубы и коврики в туалет.

Военный городок — в «лунном» исполнении, то есть рассчитан на температуры от минус ста пятидесяти до плюс ста пятидесяти, двери и окна закрываются герметично. Ни химия, ни альфа-, бета- и гамма-излучение, ни вредные микроорганизмы не проникают дальше шлюзов для дегазации. Очень удобно, когда вокруг — Подкуполье. Собирался он всегда по одному и тому же плану, хоть на Земле, хоть на Луне, Ярцефф мог бы пройти по такому с закрытыми глазами. Соответственно, и часовые могли располагаться только в определённых местах. Разумеется, это здорово облегчало жизнь «хунвейбинам». Вернее, облегчало бы, если б командиры не собирали городок, в нарушение инструкций, в произвольном порядке. Но здесь всё было по-другому: не видевшие, что может натворить диверсионно-разведывательная группа, они не утруждались, и всё ставили по инструкции. Быстро, компактно, аккуратно… И предсказуемо.

На этом план и строился. На полном ходу снести будку КПП, ворваться в военный городок. И, безжалостно тараня корпуса со спящими солдатами, благо, металлопластик всё-таки не кирпич, прорваться на командный пункт. Наверняка резервные пси-генераторы именно там. А гусеницам старика «девяностого» всё равно, что давить. Штаб с инфоцентром, в памяти которого оперативные данные, аппарат закрытой связи с командованием. Если повезёт, можно сжечь несколько казарм, 125-миллиметровые снаряды вскроют их с лёгкостью. Жаль, конечно, что тут не Луна, там бы каждая разгерметизация означала пару десятков смертей. Ничего, огонь ничуть не хуже вакуума.

Но теперь, посмотрев на царящий бардак, Ярцефф понял: можно въехать внутрь вообще без стрельбы. И уж потом, оказавшись там…

— План меняется, — вернувшись, произнёс Ярцефф, когда над головой снова захлопнулся люк. — Мы не будем палить вначале.

— А потом? — удивлённо спросил Мэтхен. Чего угодно он ожидал от капитана — но не миролюбия. Да всё ли с ним в порядке?

— Потом суп с котом, — буркнул капитан. — Подъедем к командному пункту, как бы с донесением — и только там откроем стрельбу! Потом накрываем склад горючего, гараж, склад боеприпасов, если получится — пожжём, сколько сможем, казарм. Командный пункт, как договорились — тоже. А когда очухаются, отстреливаться начнут, вертолёты появятся — отходим. Понял теперь? Боекомплект-то не бездонный, — внезапно пояснил капитан.

— Ясно. Когда начинаем?

— Прямо сейчас.

Ефрейтор Сигурдссон мог ложиться спать — но отчего-то не спалось. Вроде бы честно воевал весь день, раз за разом водил старую, «польскую» боевую машину пехоты на штурм завода, под пулемётные очереди и гранатомётные выстрелы почти в упор. Штурм оказался неожиданно тяжёлым, для начала погибла окружённая группа, а потом каждая атака, как морская волна у стылых скал родной Исландии, разбивалась об отчаянное сопротивление. И горел сбитый гравиплан, горели старинные вертолёты, танки, БМП и бронетранспортёры. Исходили чадным пламенем развалины завода, но из пепла и раскрошенного бетона снова и снова летели меткие пули. Если б только пули! Кто бы мог подумать, но за долгий день исландец проникся к выродкам уважением. Настоящие бойцы. А особенно — к их командиру, сумевшему из толпы облезлых дегенератов создать воинскую часть: стойкую, дисциплинированную и умелую. Впрочем, шансов у них всё равно нет — завтра к группе подойдут подкрепления, части радиоэлектронной борьбы смонтируют свои адские генераторы — и мутанты сами полезут из развалин навстречу пулемётным очередям и разрывам. Когда кажется, что кожа тлеет, а одежда горит — уже не до войны.

От контрольно-пропускного пункта донёсся рёв мотора. Танк, судя по звуку, «польский» Т-90 — у них в батальоне таких было несколько, и один Т-80. Машины безнадёжно устаревшие, но для своего времени вполне даже неплохие. Странно, вроде они все сгорели на заводе под залпом гранатомётчиков? Получается, кто-то весь день отбивался в окружении, а ночью прорвался к своим? Молодцы мужики — что тут скажешь! Не то что придурки, умудрившиеся уронить танк в огненную лужу…

Пушка грохнула так, что вздрогнуло всё строение. Миг спустя у гаража с техникой оглушительно рвануло. Коротко простучал пулемёт — и снова ахнула пушка. На сей раз за окном встал багровый сполох, волна спрессованного, горячего воздуха тараном ударила в стену модульной казармы. Окно было герметичным — но на несуществующую на Луне ударную волну всё же не рассчитывалось. Толстое стекло покрылось трещинами, местами осыпалось из покорёженной рамы, сам корпус основательно тряхнуло.

Как подброшенный, ефрейтор бросился к окну, осторожно — вдруг снайперы уже взяли окно на прицел? — выглянул. Соседняя казарма, похожая на развороченный улей, полыхала разноцветным пламенем, оплывала огненной капелью. Ну, ещё бы ей не гореть — тут не лунный вакуум, кислорода сколько хочешь. Густые клубы дыма заслоняли свет прожекторов, острая вонь горелого металлопластика начала просачиваться сквозь щели. Среди всего этого в одном исподнем и босиком метались уцелевшие солдаты, волосы и одежда на некоторых горели. Прямо через пламя их косили длинные очереди. Ни у кого не было даже стрелкового оружия. Только какой-то плечистый мужчина средних лет, засевший за прошитой очередью дымящейся машиной, пытался стрелять из пистолета. Но тут рявкнула, заглушив все остальные звуки, пушка — и машину, словно пинком, отшвырнуло близким разрывом. Вряд ли от смельчака много осталось.

Прямо через горящий корпус, задавив нескольких раненых солдат, проехало что-то огромное, покрытое чёрными потёками металлопластика, с пробегающими по броне язычками пламени. Переехав разрушенную казарму, стальной мастодонт повёл пушкой, явно нацеливаясь…

Досматривать, как пушка плюнет огнём, Сигурдссон не стал. Царапая кулак о покорёженную раму, одним ударом высадил окно. И с подоконника сиганул вниз, надеясь, что не сломает ногу. Вроде бы не должен, этаж всего лишь второй… В тот же миг пушка ещё раз гахнула, и в миг, когда он ещё летел вниз, казарма утонула в пламени. Что-то свистнуло над плечом, скользнуло по икре, миг спустя пришла острая, будто плеснули кипятком, боль. Ударная волна припечатала сверху-сзади, Сигурдссон опрокинулся лицом в грязь, в спину пахнуло испепеляющим жаром. Ничего не соображая, на одном инстинкте исландец перекатился в какую-то канаву. Тут уже пытался схорониться молоденький солдатик: крупнокалиберная пуля, войдя в лоб, вынесла большую часть затылка, вскрытая черепная коробка парит в стылом воздухе… Сигурдссона замутило: он не был профессиональным головорезом из КСО, а в Зону ездил только охотиться. Видеть развороченные трупы соратников так близко ему ещё не доводилось. Мёртвые мутанты — не в счёт.

Но тошнота отступила, стоило увидеть, что всё ещё сжимал убитый. В окровавленных, обожжённых руках так и остался заряженный гранатомёт. Наверное, пуля настигла добровольца в последний момент, ему оставалось только выбрать свободный ход курка.

Сигурдссон не колебался. Танк стрелял и стрелял, от пушечных выстрелов уже звенело в ушах, долбил крупнокалиберный пулемёт, огромная стальная машина носилась по военному городку, давя всех, кто попадал под гусеницы, танк проламывал в корпусах огромные бреши. Каждая секунда промедления означала несколько новых смертей. «А техника в гараже? — подумал он. — А, ублюдки наверняка туда и наведались!»

Отпихнув труп, он выхватил липкую от крови трубу гранатомёта, вырвал из сведённых судорогой пальцев. Он был готов их сломать, к счастью, это не понадобилось. Завладев гранатомётом, ефрейтор почувствовал себя увереннее. Уложив ствол на насыпанный разрывом бруствер, Сигурдссон поймал в прицел танк (как раз курочивший штаб) — и нажал на курок. В уши рванулся оглушительный рёв, корпус гранатомёта дёрнулся на плече — но огненный болид устремился в короткий полёт. Расстояние было совсем небольшим, укрыться за какой-нибудь стеной танк не успевал, даже если бы кто-то из экипажа заметил опасность. На броне «девяностого» расцвёл огненный цветок. И — повезло уроженцу северного острова — попадание пришлось в лишённый активной брони, чёрный от копоти борт, как раз напротив мотора. Туда, куда ещё днём попал малокалиберный снаряд. Будто налетев на скалу, танк замер в воронке. Из пробоины повалил дым, с каждым мгновением он всё густел, пока оттуда не вырвался тоненький язычок пламени.

Сигурдссон уже нащупал в руках парня подсумок с запасными выстрелами, он уже снарядил гранатомёт к новому выстрелу, когда люки открылись, и из танка выпрыгнули бойцы экипажа. Стоило разок взглянуть, и он понял всё. Уродливые, гротескные фигуры могли принадлежать только мутантам. Теперь понятно, кто сжёг самоходку Райана с ним самим, и почему помимо выстрелов автоматов и пулемётов на заводе раздавался пушечный грохот. Судя по тому, как умело воевали «танкисты» из Подкуполья, натаскали их по-настоящему. Он заозирался, ища у солдата пистолет — нет, тот выбежал с одним гранатомётом, так и погиб. Ничего, если выстрелить ещё раз, особенно теперь, когда ублюдки столпились у люка и кого-то вытаскивают…

…Горящая стена с грохотом осела, к вони пылающего пластика добавился запах горелого мяса. Утром, когда разбирали завалы, то, что осталось от ефрейтора, так и не выковыряли из застывшего пластика…

От попадания танк тряхнуло, миг спустя потянуло гарью.

— Шухер, в мотор попали! — прохрипел Дудоня. Его посекло раскалёнными осколками, вдобавок он успел глотнуть едкого дыма, и теперь заходился в свирепом кашле. — Сейчас полыхнёт!

Внутреннее пространство наполнялось едким дымом, местами обшивка уже занималась. В танке была своя система пожаротушения — да вот беда, за сто лет она вышла из строя, и заменить её было нечем. А если огонь доберётся до боеукладки…

— Из машины! — скомандовал Ярцефф. Хрюк в последний раз полоснул по пробежавшему мимо танка солдату из пулемёта. Попал, не попал — сказать нельзя, противник молча распластался в грязи. — Живо! А то рванёт! Смотрите, где эта сука с граником!

Разгоралось быстро. Мэтхен, Ярцефф, трое из четверых «танкистов» выбрались из машины сами, а вот Дудоню, бывшего в экипаже за механика-водителя, пришлось вытаскивать.

— Прикройте!

Повторять не потребовалось. Единственный танк капитан доверил действительно лучшим, самым быстрым и сообразительным. Не сговариваясь, они и Мэтхен встали четырёхугольником, надёжно прикрывая Ярцеффа со всех сторон. Капитан склонился над Дудоней, осторожно ощупывая мокрый от крови комбинезон. С каждой секундой лицо мрачнело. Наконец Ярцефф поднялся.

— Всё, приплыли! Если не возьмём какие-нибудь колёса, конец! А гараж — вон он, как свечка пылает! — Мутное зарево там, где находился гараж и склад синтетического горючего, подтверждал его слова.

— Командир, я видел, — вспомнил Мэтхен. Всё-таки не зря, рискуя нарваться на шальную пулю, высовывался из верхнего люка. — Там у проходной «Брэдлик» остановился. Из него солдаты выходили…

— Ясно! Веди! Жуха, Хрюк — несёте Дудоню! Остальные прикрывают!

Этот бег по горящему разгромленному городку запомнился Мэтхену на всю жизнь — зато из памяти начисто стёрлись подробности. Они мчались по заваленным обломками грязным улочкам, мимо исходящих огнём расстрелянных складов и казарм, мимо ошалевших от случившегося добровольцев. Временами куда-то стреляли, кто-то орал, падал под ноги, какого-то пузатого, лысого мужчину средних лет Ярцефф приголубил прикладом в лоб, Мэтхен на бегу подхватил упавшую под ноги гранату, и ещё успел кинуть обратно — только свистнуло над головой, да из-за развалин казармы раздался вырвался сноп огня… Лез в ноздри едкий, наполненный гарью горящего пластика воздух.

Мэтхен остановился у приземистой туши боевой машины пехоты. Рядом распростёрся доброволец — охранявший «Брэдли» солдат. Он ещё успел дать неприцельную очередь, но взял прицел выше, чем надо, и пули бесполезно стегнули по ближайшей стене. Исправить ошибку ему не дал Ярцефф — только брызнуло на броню чёрной в свете пожаров кровью.

— Все внутрь! — скомандовал Ярцефф. — Живее, живее! Клади его тут!

Сам он вихрем ворвался на место водителя. Машина взревела мотором, к дыму горящей пластмассы прибавились выхлопы солярки. Провернулись катки, гусеницы с хлюпаньем выбросили первые комья грязи. Быстро набирая скорость, «Брэдли» нёсся по следам сгоревшего танка — и всех, кто попадался по пути, поливал короткими очередями из пушки. Самому пропускному пункту досталась длинная…

— Курт, нам не пора возвращаться?

— Пора. Но смысла — не вижу.

— Как это? Там же наши прорываются…

Мэтхен ожидал нарваться на привычное: «Р-разговорчики!» — но Ярцефф лишь криво усмехнулся — мол, «научил вас думать на свою голову». Как всегда после боя, он был добродушен и покладист — если, конечно, не требовалось немедленно действовать.

— Наши или уже прорвались, или все легли, — всё-таки пояснил капитан. — Если б не пришлось сбивать со следа погоню, может, мы и успели бы. Но теперь на поверхности нет никого из местных. Зато там будет до хрена наших с тобой, Эрхард, бывших сограждан. И они будут очень злы после всего случившегося. Будут искать хоть кого-нибудь, на ком можно оттоптаться. И тут мы — на броневике трофейном, причём по бортовому номеру сразу определят, откуда мы приползли! Так что, скорее всего, мы не прорвёмся дальше окраины. Накроют. Одна надежда: уйти подальше на восток и затеряться в болотах. Подождём, пока всё уляжется — и попробуем мимо постов просочиться.

— А потом? — тут же вопросил бывший командир танка, Жуха Свин. — Нас же ловить будут!

— Будут. Но ты видел добровольцев в бою — и как, в восторге? А мы не будем подставляться — укусим и убежим! Понял теперь? А насчёт боеприпасов и горючки не волнуйся. Есть у меня кое-какие идейки, раз тут такой бардак.

«Брэдли» встал посреди каких-то не то холмов, не то заплывших грязью развалин. По разводам копоти барабанил «химический» дождь, под который не стоило лезть даже местным. Маслянистые крупные капли не шелестели, а мерзко чавкали, ложась на броню, при свете такие сверкали бы всеми цветами радуги — красотища, чтоб её… Хорошо хоть, с убитых ещё на заводе сняли несколько почти не пострадавших «скафандров», и парочка подошла Мэтхену и Ярцеффу. Сыплющейся с небес отравы можно не опасаться: встроенный кондиционер работал нормально, как и остальные подсистемы. Даже пробитую пулей лицевую маску из прозрачного металлопласта удалось заменить — сняли с другого «скафандра». И автоматных очередей, если не совсем в упор (впрочем, в Подкуполье только в упор и стреляют), можно не бояться. Даже радиация, если фон не совсем запредельный, теперь не страшна.

Жаль, на мутантов такие не наденешь. Куда, скажите на милость, девать третью руку, две непонятные культяпки и непропорционально огромные, с ластами вместо пальцев, ступни механика-водителя Дудони, с коротенькими, зато трёхсуставчатыми лапами? И второе лицо, находящееся там, где у забарьерных людей — затылок? Ему ведь тоже надо дышать…

Ярцефф легко спрыгнул в грязь, она лишь едва слышно чавкнула под бронированными подошвами. Миг — и растворился во мгле, будто и не было. Не пропуская тепло, «скафандр» не давал и тепловой засветки. Такого обнаружит только ультразвуковой пеленгатор, и то не дальше, чем со ста метров. Чуть помедлив, Мэтхен отправился следом. В «скафандре» двигалось на диво легко, ничто не напоминало, что весит он килограмм тридцать, крошечные моторчики помогали переставлять облачённые в панцирь ноги. Единственным чужеродным, как каменный топор в космическом корабле, предметом в трофейной экипировке был старый-престарый, помнящий, наверное, ещё двадцатый век, автомат Калашникова.

Ничего не изменилось. Абсолютная тьма и тишина, барабанящий по плечам и спине химический дождь, посвист ветра в каких-то не то кустах, не то безлистых деревцах-недомерках. Даже чёрная глыба машины не просматривалась в могильном мраке. Но на плечо тихо опустилась рука, и по внутренней связи голос Ярцеффа прошептал:

— Тихо!

Мэтхен и сам услышал — услышал, конечно, не напрямую ушами, а особыми датчиками, улавливающими, структурирующими и передающими собственно в уши все окружающие шумы. Даже в шлеме слух у бойца был лучше, чем у кошки. Не подкрадёшься — если, конечно, датчики и динамики-репродукторы исправны. Да и как перехватить попавшемуся глотку, если кевларовая броня со ста метров держит автоматные пули? И теперь репродукторы сработали на славу, вычленив и усилив рычание мотора, лязг гусениц, даже чавканье таких же штурмовых ботинок по грязи и лязг затвора.

— Обратно, к машине, — первым сообразил Ярцефф. — Ходу, ходу! И тихо!

Идти было недалеко, они прошли едва ли больше пятидесяти метров. Интересно, эти слышали надсадный рёв мотора? Вообще-то могли: это не лёгкие шаги диверсантов из КСО. Но у них самих за спиной ревели моторы, а у встроенных датчиков тоже есть предел. Похоже, трофейный «Брэдли» встал вовремя.

Вот и бронированная машина, замершая в каком-то распадке, левую гусеницу и передний каток омывала какая-то мутная, густая… скажем так, жидкость. Ствол пушки, почти неразличимый во мраке, уткнулся в низкое небо. Глазами не заметишь, пока не подойдёшь вплотную. Но стоит ему хоть раз жахнуть, выплёвывая очередь снарядов с небольшую бутылочку величиной — и всем, кому надо, станет ясно, что в распадке — бронетехника. Причём — что в данном случае самое важное — стреляющая по «чистильщикам». Вряд ли после этого удастся уйти. Им и так-то безумно повезло.

— Тихо! — чуть приоткрыв люк, негромко скомандовал Ярцефф. Вроде услышали. — Отставить огонь, сидим и ждём.

— Чего ждать-то?! — не сразу понял Мэтхен. — Чтобы они пришли, увидели «Брэдлик»… А-а, вот оно что!

— Именно, — буркнул Ярцефф. — Два человека в забарьерной форме, причём два нормальных человека, не мутанта. И БМП — притом, что свидетелей захвата вроде не осталось. Откуда им знать, что у экипажа рук и ног не по две? — ухмыльнулся он. Но под бронестеклом и во мраке улыбку не разглядеть. — Сразу стрелять не станут, потом и подавно… А вы, пацаны, заведите мотор и будьте готовы сорваться с места…

«Точно! — теперь Мэтхен сообразил сразу. — Будем таиться, ещё подумают невесть что!»

Мотор взревел, демаскируя местоположение отряда. Ненадолго он заглушил все звуки, но вскоре и через него прорвалось нечто похожее. Господа чистильщики приближались быстро, спеша выяснить, кто тут рассекает на броневике. Ехали сами, нимало не таясь, судя по появившимся во мраке мутным пятнам, даже фары включили. Уже одно это было добрым знаком. Теперь бы только не сдали нервы у сидящих в машине мутантов. А ну, как решат, что их решили сдать, и влупят в упор по первой же попавшейся «коробочке»?

Может быть, тех, внутри, и обуревали подобные мысли. Но свет фар быстро набирал силу, вскоре чёрный, грязный, мокрый бок танка заблестел под лучами прожекторов. Да, если б начали стрельбу, уже бы горели. Старый, как погибший смертью героя «девяностый», немецкий «Леопард». Один бы выстрел из грозно поднятой пушки… Миг — и на пригорке напротив оврага показался приземистый, рычащий мотором грозный силуэт, от которого к танку тянулись два световых столба. Стало светло, как днём — но днём Забарьерья. Непривычные к такому свету мутанты наверняка бы ослепли, но и Ярцеффу с Мэтхеном, привыкшим к вечному полумраку, пришлось несладко. Хорошо, под яркими лучами бронестёкла потемнели, будто их основательно закоптили. И стало совсем хорошо.

Следом на пригорке показалось ещё четыре броневика, к счастью, они щупали «Брэдли» не трассерами, а прожекторами. И всё-таки было неуютно, Мэтхен чувствовал себя попавшимся с поличным воришкой: казалось, вот сейчас полицейский громкоговоритель потребует сдать оружие и предупредит, что «у вас есть право хранить молчание», или что сейчас положено говорить при задержании? В прошлой жизни с правоохранителями Мэтхен не сталкивался — ни в качестве обвиняемого или потерпевшего, ни даже как свидетель. Потому и представление о том, что должно воспоследовать, были почерпнуты преимущественно из книг и фильмов.

Наконец, машины приглушили свет фар. Из мрака вынырнули четверо здоровяков — Мэтхен не сразу сообразил, что комплекция у них, совсем как у него, и только «скафандры» прибавляют каждому сантиметров по двадцать роста. Вот вооружение — подкачало. Вежливо опущенные стволами к земле американские штурмовые винтовки, среди которых непонятным образом затесался «Калашников» одной из последних модификаций. Всё ясно: «скафандры»-то относительно новые, середины прошлого века — списанное старьё с армейских складов. А оружие вообще из частных коллекций. Наверное, в высоких штабах решили, что сгодятся и эти раритеты.

Видя такое добродушие (а главное, оценивая шансы бронемашины под прицелом стольких стволов), последовал примеру чужаков и Ярцефф, а, глядя на него, и Мэтхен. Только мотор продолжал реветь, делая нормальный разговор невозможным.

— Лейтенант Ловмяньски, вахмистр Жемайтис, — представился капитан Ярцефф с изумившей Мэтхена наглостью. Говорил он, разумеется, по-английски. Английские слова напомнили о доме — не о давно развалившейся, добитой бомбой или снарядом хижине, а о настоящем доме в шотландском Эдинбурге. — Двадцать второй сводный добровольческий батальон. Выполняем челночное патрулирование местности на предмет просочившихся мутантов. Предъявите документы.

«Да у них техники больше, чем у нас снарядов, — щурясь на слепящие огни прожекторов, думал Мэтхен. — И — такой апломб, будто это они в окружении!»

— Старший вахмистр Штильманн, — откозырял ночной визитёр. Разумеется, никакую заветную корочку не достал. Встроенный в «скафандр» компьютер выдал коротую шифрограмму, а на встроенном экране внутри шлема спроецировалось изображение «ксивы». Удобная замена архаичных военных билетов. Имя, воинское звание, должность, краткий послужной список, личные идентификационные номера. Если надо, можно в доли секунды пробить по базе, узнать, всё ли верно — и повязать самозванца прямо здесь же. Это в двадцатом веке вояки из какого-нибудь «Бранденбурга» могли надеть чужую форму, подделать удостоверение в государственных типографиях — и гулять по расположению противника, как у себя дома. В двадцать втором веке все наивные уловки не значат ничего. То есть не значили бы, если бы пробивать по базе было не лень.

Ярцефф не колебался — послал ответный импульс, сообщающий данные прежнего хозяина «скафандра». Ну же… Сейчас всё решится…

— Расслабься, парень, — умиротворённо произнёс Ярцефф, шагнув навстречу. Ствол он демонстративно закинул за плечо, демонстрируя мирные намерения. — Человек я, как и ты. Только вот шлем снимать не буду, неохота лысым стать. Лучше скажи, где мы находимся. А то мы тут потерялись маленько. Блин, по навигатору до базы шесть километров, а мы уж все двадцать проехали!

— Что так? — А успокоился Штильманн, отметил Мэтхен. Небрежно заброшенная за плечо винтовка — лучшая демонстрация мирных намерений.

— Да вот… Чистили мы Касплю, так там тварь борзая попалась, шесть лап у неё — складные, по три сустава, прикинь. А скачет не хуже коня, да прячется в развалинах ловко. У него уж кровища хлещет, а мчится, даже темп не сбавляет. В общем, пока из пушки гада завалили, далеко от посёлка ушли. Смотрим, а вокруг — никого, и зданий тоже, одно болото, и тьма, как у мутанта в заднице. И навигатор факовый забарахлил. Ничего не видим, ничего не знаем, где наши, где мутанты — вообще не понять. Слышь, вахмистр, мы куда хоть заехали? Далеко до Каспли отсюда?

— Ха, да вы к самому Смоленску забрели! — усмехнулся чужак. Хорошо хоть, не сплюнул, но сплюнуть в «скафандре» сложновато. — Километров тридцать вам к северу идти, парни!

— Ясно. Слышь, а Наттер как поживает? Да пили мы с ним… на гражданке… Он и убедил меня пойти в эту дыру. Говорит, демократию надо защитить…

— Нет его теперь, — зло буркнул военный, и Ярцефф едва сдержал злобную усмешку. — Как вошли на завод, так и попали в западню. Лупили по ним изо всех щелей… Кто ж знал, что у выродков гранатомёты…

— Да ты что! — как бы в ужасе произнёс Мэтхен. — Не может быть! Чтоб у тупых ублюдков стволы появились?! Да ещё и стрелять научились? И разведка ничего не засекла?!

— Говорят, — негромко, будто под большим секретом прошелестел голос Штильманна. Ярцефф недовольно поморщился. Похоже, до «добровольцев» не довели даже такой простой вещи, что переговоры по внутренней связи фиксируются и передаются в базу данных. Или — специально не довели? Вот и пытается, обормот, секретничать. — Говорят, один из отрядов «демократоров» перестал подчиняться приказам. По слухам, куратора порешили, а сами терроризмом занялись. Но это далеко было, в районе Людиново, их уже уничтожили.

Мэтхен вздохнул. Он-то обрадовался, услышав, что кто-то ещё борется. Но, во-первых, они уже погибли, во-вторых, это где-то далеко на юго-востоке, южнее Калуги. А в-третьих, они могли и просто разбежаться, убив надоевшего куратора. На что похожи «борцы за демократию», Мэтхен знал. Ещё бы чуть-чуть — и Смрадек бы полакомился забарьерцем.

— Откуда знаете?

— Только что довели, крысы штабные! Когда стало ясно, что больше сотни парней полегло, и техники до хрена пожгли…

— Ладно, не кипятись, — произнёс Ярцефф примирительно. — Их уже не поднимешь. Лучше скажи — можете ненадолго одолжить навигатор? А то наш что-то барахлить стал, показывает, что мы прошли шесть километров, а мы уже все двадцать отмахали. И карта не соответствует данным локатора…

Слова командира заставили Мэтхена похолодеть. От самого же Курта Мэтхен знал: в каждом «скафандре» есть хорошо защищённый компьютер со спутниковым навигатором. Само собой, ещё более мощную машинку поставили на «Брэдли». Выйти из строя всё разом не могло. Ярцефф никогда бы не решился на такое, имей он дело с товарищами по КСО, да хоть профессионалами из Внутренних войск. Но и с «добровольцами» он рисковал. Да что там рисковал, стоило хоть одному из них подумать…

В память такого аппарата вносятся данные спутниковой разведки, доведённые приказы, последние разведсводки и, конечно, расположение ближайших своих частей. Очень удобно, и притом безопасно: в случае смерти «хозяина» или попытки взлома кодов машинка автоматически стирает всю информацию. Снимать с трупа — бессмысленно. А вот если дадут добровольно, да ещё код доступа скажут… На этой войне человеческий облик в сочетании со «скафандрами» и боевой машиной, снимает все подозрения. Правда, покоцанная какая-то, небось, ребятки тоже в переплёт попали… Вырвались. Молодцы.

— Дать-то могу, — усмехнулся Штильманн. — Но зачем тащиться тридцать километров ночью? Переночуете у нас, отдохнёте, узнаете обстановку, свяжетесь с командованием — на свежую голову и поедете. Заодно «Брэдлика» подлатают, а то вы, видать, тоже нарвались…

— Это не мы, это на нас напоролись, — совсем натурально сморщился Ярцефф. «Интересно, смог бы он актёрством на жизнь заработать?» — подумал Мэтхен. — Вертушка НУРСами долбанула — небось, укурились чем-то! Только активная броня и спасла. Ну, не идиоты эти внутренники?

И — снова сработало. Пропасть между ведомствами огромна, во Внутренних войсках добровольцы видят не союзников, а конкурентов. «Чего и следовало ожидать, — подумал Мэтхен, вспомнив свои же лекции в университете. — Так и получается, когда серьёзного противника нет».

— Ага, тупые сволочи, — согласился Штильманн. — Ладно, мы не из таких. И поможем, и накормим… Езжайте-ка с нами. Заодно парни вас послушают…

Ярцефф важно кивнул. То есть нет, в кибершлеме с компенсаторами, защищающими шею при полутонном ударе пули от перелома, особо не кивнёшь. Но послать сигнал, который компьютер Штильманна расшифрует как: «благодарю» — необходимо. Тот великодушно махнул рукой и потрусил к колонне, всем видом показывая, что, мол, свои.

— В машину! — привычно скомандовал Ярцефф. А когда Штильманн отошёл достаточно далеко, приподнял забрало шлема, стараясь, чтобы лицо не попало под струи ядовитого ливня — и, открыв люк, обратился к подкуполянам: — За ними! Метрах в двухстах от базы, у какого-нибудь оврага, притормозим — прячьтесь в овраге. Мы с Мэтхеном дальше поедем — заправимся, жратвы и боеприпасов загрузим, сколько влезет. И тогда поиграем в весёлых жмуриков!

Мэтхен снова и снова удивлялся выдержке четырёх посельчан, волей капитана ставших танкистами. «Почему они даже не усомнились в нас?» — навязчиво крутилось в голове. Сам бы он точно решил, что его решили предать, везут на убой, и только ждут удобного момента…

— Ну всё, — скомандовал Ярцефф, когда огни прожекторов базы проступили во мраке мутными пятнами, а рёв многих машин стал пробиваться сквозь рычание мотора. — Притормозите, но не останавливайтесь. Вон овраг. Быстрее, быстрее, пока эти не засекли! Сидите тише воды, ниже травы. Мы вернёмся, поняли? Только не скоро, не раньше утра… Мэтхен, ты за стрелка! Давай, если что, из пушки их причешешь!

Бронемашина притормозила, проскрежетав траками по сохранившемуся асфальту — и снова прибавила ходу, выбросив в ядовитую мглу невидимый выхлоп. Качнулась — и вновь целенаправленно поплыла вперёд длинная, обманчиво-тонкая пушка, способная в доли секунды выбросить больше сотни снарядов. Мигнули — и снова засияли включённые фары. Никто, кроме тех, кто знал, куда и как смотреть, не увидел, как аварийные люки приоткрылись и захлопнулись, выпустив четыре поджарые, странно изломанные фигуры. «Брэдли» взревел мотором, переваливаясь через какие-то развалины, и поддал газу, догоняя колонну.

— Капитан, — стащив, наконец, надоевшие кибершлемы, оба заняли положенные места. — Не слишком ли нагло — у них заправляться? И вообще… Они ведь тоже люди, а мы так вероломно…

— Это не «вероломно», — отрезал Ярцефф. — Вероломно — стрелять из двадцати пяти миллиметров по безоружным. И убивать детей, чтобы сделать чучела для камина — тоже. Отставить сопли! Впрочем… Впрочем, без нужды, обещаю, там мы палить не будем.

Вот и база — такой же военный городок, как разгромленный час назад. Здесь тоже обустраивались всерьёз: Ярцефф проехал ворота в сплошной линии колючей проволоки — наверняка ведь под напряжением! — мимо вышек с новомодными плазмострелами, наскоро выровненной бульдозерами посадочной площадки для вертолётов и гравилётов, мимо ангаров для техники. Дальше на бронемашине ехать не стоило, Ярцефф решительно затормозил и открыл люк. В заброневое пространство потянуло холодным, вонючим, едким от химического дождя воздухом. Следом, от греха подальше нацепив шлем и закинув на плечо автомат, выбрался Мэтхен. А капитан уже благодушно балагурил с коренастым техником в засаленной спецовке:

— Мы из другого отряда, парень, так что не в службу, а в дружбу, — донеслось до Мэтхена. Непривычного к бронетехнике историка порядком укачало, даже слегка пошатывало. Даже вроде бы пошатывало — в подкупольском мраке, впрочем, не определишь. — Вы уж не скупитесь, пополните боекомплект, заправьте, посмотрите, что с силовой. А за мной — не заржавеет. И коньячок, и чучелки красивые на камин — когда вся эта дрянь кончится.

— Да всё будет чики-пуки, лейтенант, — махнул мозолистой лапищей техник. — Посмотрим вашу колымагу, как новенькая будет. Хотя… Х-ха! Какая там новая, ей уж полтора века, если не больше… А вы пойдите пока, поешьте, помойтесь…

— И душ тут у вас? — совершенно искренне удивился Мэтхен. И только тут осознал, насколько он грязный. Ещё бы, последний раз он мылся ещё в родном Эдинбурге. В тюрьме, незадолго до осуждения.

— Обижаешь, парень! Я и сам не верил, что все удобства будут… Во-он в том модуле, и стиралка для формы там же!

— Ты — первый, — произнёс Ярцефф милостиво. — А я похожу вокруг, посмотрю, что тут да как. Всё, пошёл.

Эрхард шагнул в ладный, подкупающий своей продуманностью шлюз — и, стоило герметичным внешним дверям закрыться, как мощные кондиционеры стали отсасывать заражённый химической дрянью и бактериями-мутантами воздух. Вместо него сквозь множество крошечных отверстий хлынул другой воздух, и был он так чист и свеж, что у Мэтхена закружилась голова. Только теперь он осознал, насколько загажено, задымлено Подкуполье, уже больше ста лет — Зона экологической катастрофы.

А внутренняя, обычная дверь уже раскрылась, впуская в душевую кабинку. Бледный свет люминисцентной лампы показался ослепительно ярким. Даже самым ясным днём в Подкуполье царил унылый жёлто-серый сумрак. В каморке по соседству лежали полотенца. Но не они одни. Несколько запасных, чистых и свежих комплектов полевой формы, даже казённые синие трусы и майка камуфляжной расцветки.

Дождавшись, пока журчание и плеск в душе стихнет, Мэтхен толкнул дверь. Сработанная из прочного, но лёгкого металлопластика, дверь беззвучно отворилась. Стены и пол были ещё влажными, из прикреплённого к потолку душа капали девственно-прозрачные капли. Хотелось, наплевав на надпись на стене: «Не для питья», встать под струи и глотать неописуемо вкусную, прозрачную, нереально чистую влагу: если вспомнить, что за жидкость в Подкуполье называлась гордым словом «вода»… Ещё в помещении пахло мылом и дешёвым, но ароматным шампунем — пахло чистотой.

Больше Мэтхен ждать не мог. Его ещё хватило на то, чтобы аккуратно сложить в каморке для дезактивации скафандр. Обычный для посельчан комбинезон, залубеневший от многослойной грязи, он просто скинул и небрежно бросил сверху. Осторожно открыл чёрными и липкими от грязи, в свежих царапинах, руками. И погрузился в нирвану, чувствуя, как прозрачные струи и душистое мыло смывают подкупольскую грязищу и вонь. На миг он почувствовал себя прежним Мэтхеном, принимающим душ с утра. Сейчас он побреется, потом выпьет чашечку отборного каппучино — и отправится в универ, читать никак не желающим учиться студентам историю Восточной Европы до образования Евросоюза… И снова загремят пушки штурмующих Константинополь турок, споёт мятежные песни Шандор Петефи, а Бек и Гитлер подпишут пакт о ненападении на десять лет, но продержится он только пять. В отличие от русских, поляков в этом никто не обвинял. Им — как бы можно.

Клёкот вертолёта вырвал его из мечтаний, он напомнил, что уютный мирок аудиторий и архивов разрушен и никогда не возродится. Его дом — Подкуполье. По мнению абсолютного большинства людей — мерзкая язва на поверхности Земли, последнее, что пятнает лик планеты. Подлежащая безусловному уничтожению со всеми обитателями. Да что там «подлежащая»! Она не имеет права быть.

Значит, Ярцефф прав. Нечего жалеть врагов. Это — ложная, позорная жалость, за которую могут заплатить жизнью друзья.

Далеко не сразу, нехотя грязь уступила место мылу и тёплой, невероятно вкусной с отвычки воды. Мэтхен не устоял перед искушением, и даже после того, как смыл последнюю грязь, просто стоял под горячим душем — грелся, наслаждался. Только ослабевший напор и замигавшая под потолком красная лампочка, предупреждающая, что лимит воды на одного исчерпан, заставили закрыть краны. Надеть грязный комбинезон теперь он не смог. Нацепил свежую, нашедшуюся в кабинке по соседству, форму на голое тело — и отправился в предбанник, где дожидался следующий страждущий — рослый фельдфебель, румяный, мускулистый, уверенный в себе. «Устал, да? — с неприязнью, переходящей в холодную ненависть, подумал Мэтхен. — Замаялся палачествовать? Интересно, скольких ты убил, и скольких ещё убьёшь, если всё это не остановить?» Мысль была абсолютно бесполезной для дела — но она придавала таких необходимых сейчас злости и решимости.

Фельдфебель разглядывал его тоже неприязненно, но мысли были другими. «Вот, набрали дураков с гражданки, и маемся теперь! Как на нём форма держится, мать его так и по-всякому! Как на ишаке седло, ей-богу!» Дитя технотронной эры, ишаков фельдфебель, конечно, не видел — но привычная фраза всплыла в голове сама собой.

— Сэр, разрешите обратиться! — вытянувшись, как пытался научить мутантов Ярцефф, просто чтобы приучить хоть к какой-то дисциплине, обратился Мэтхен. — Мы с сэром лейтенантом только что с задания, а где столовая, не знаем. Не подскажете?

Уставное обращение немного смягчило строгого вахмистра. Наверное, он решил, что этот мешок с дерьмом, словно в насмешку названный добровольцем, ещё не безнадёжный вахлак, можно даже сменить гнев на милость. Да и смысл, после целого дня в бронетранспортёре, под огнём? Пусть с обормотом его лейтенант возится.

— Вольно! По переходу пройдёшь в восьмой блок, там спустишься на первый этаж. Там столовая для солдат. Офицерская — в комнатке этажом выше, ему покажут. Свободен, фельдфебель.

Ярцеффа долго ждать не пришлось. Душ, как и столовая, для офицеров был отдельный. Зная капитана КСО, Мэтхен подозревал, что тот успел осмотреть расположение строений, подходы и местонахождение ангаров. Может, завёл пару полезных знакомств с кем-нибудь из местных — вон как с этим Штильманном. А может, и влез в базу данных, высматривая то, что хотел узнать с помощью навигатора.

— Ну, хоть на человека стал похож, — ухмыльнулся командир.

— А раньше на кого походил?

— На Смрадека Трупоглода, — выдал Ярцефф и заухмылялся ещё шире. — Или Трупожора, как там его звали? Ладно, отставить балаган. План такой: я договорился, чтобы нас быстро покормили, а потом часик можешь полежать на свободной кровати в солдатском модуле. Прикинь, настоящая кровать, с простынёй и одеялом. Роскошь-то какая — я тебе прямо завидую! Как только нашу машинку заправят, срываемся. Якобы получили срочное задание…

— А ты?

— А я буду с местными раздолбаями общаться. Может, в их сервер нос суну.

Мэтхен хотел спросить что-то ещё — но очистившийся от грязи организм выдал новые желания: есть и спать. Сильнее, пока что — есть. Что ж, если есть приказ, да ещё он в кои-то веке не противоречит желаниям…

— Будет сделано, — перенимая полушутливый командирский тон, отрапортовал он. И отправился в сторону столовой. Ярцефф проводил парня задумчивым взглядом — и отправился к офицерам. Предстояла работа не столько солдата, сколько разведчика — добыть нужные, как воздух, сведения о противнике.

— Давай, парень, отдыхай, пока можешь.

Никогда прежде Мэтхен не ел с такой скоростью. И нормальная человеческая еда, а не синтетическая баланда, и пусть дешёвое, но натуральное шампанское вместо синтетического же пойла, и стол со стулом, сделанные из аккуратненького, нереально чистого пластика — всё казалось неимоверно восхитительным. А уж висящий над стойкой мерцающий экран, на котором танцевали полуголые, накрашенные красотки, вообще казался вратами рая… И мучительно захотелось вернуться в этот мир, бросить всё, пойти на всё, только бы заслужить прощение, и уже завтра оказаться в своём уютном домике на окраине Эдинбурга. А потом, прихлёбывая дорогой кофе, забыть про эти два года, как про кошмарный сон.

— Вы о чём-то задумались, сэр? — спросил курчавый темноволосый паренёк, по погонам Мэтхен не без труда опознал обер-ефрейтора.

— Я вот думаю, каково сейчас тем бедолагам, которых зашвырнули в эту вонючую дыру, а теперь расстреливают заодно с выродками…

— Никак, сэр. До нас довели, что если встретим людей, мы должны обращаться с ними, как с обычными военнопленными. Вы разве этого не знаете?

— Слышал, но как-то вполуха, — совсем неподдельно смутился Мэтхен. — Можно поподробнее?

— Преступники, если уже отбыли срок наказания, освобождаются после операции. У кого срок не кончился, но оказавшие миротворцам помощь — амнистируются. Остальные будут отбывать срок в обычных тюрьмах. Пьяниц всяких, нарков, у кого с генами не в порядке — в лечебницы, в крайнем случае стерилизуют, чтобы новых мутантов не наплодили. А так мы людей не убиваем. Уничтожаются только явные мутанты. Хотя, конечно, кому-то может и не повезти. Пулям, им ведь плевать, кто человек, а кто мутант…

Мэтхену пришлось глубоко вздохнуть, чтобы не ахнуть.

«То есть если мы с Ярцеффом сдадимся, нас никто даже судить не будет! — поразился Мэтхен. — Разве что если докопаются про бойню на заводе и в военном городке, но ведь можно сказать, что нас заставили… Выходит, я могу вернуться, как только захочу! И всё будет, как было, только теперь я буду осторожнее и не попадусь соибовцам. Надо сказать капитану. А можно ведь и не говорить — пусть сам со своими монстрами кувыркается…»

В сознании всплыла другая картина, Мэтхен гнал её от себя, но она стояла неотвязно. Сейчас, пока он тут ест разные яства, пьёт чистую воду, чинно беседует с этим воякой, четверо друзей в грязном овраге мокнут под ядовитым дождём. В отличие от него, им негде помыться, поесть, а если их засечёт патруль, или просто боевой беспилотник… И есть ещё другие: бабы, детишки, старики, ещё недавно бежавшие к заветному отнорку под сверкающими кнутами трассеров. Сейчас они в лучшем случае сидят в голом, бесприютном подземелье, без еды и воды. А может, они и не добежали, и он больше не увидит ни Петровича, ни уцелевших учеников своей школы… Никого. И есть ещё тысячи других, кому эти холёные, живущие в райской благодати и задыхающиеся от скуки и благополучия монстры отказали в праве на жизнь. Конечно, можно их всех бросить и выбираться самому — но сколько раз потом в кошмарах его посетит разорванный снарядом Гуг? А остальные?

Мэтхена душил стыд за малодушные мысли. Но внешне он был совершенно спокоен, даже как-то рассеян, будто обер-ефрейтор не сказал ничего важного.

— Ладно, плевать и на выродков, и на дегенератов, — хмыкнул он. — Не знаю вашего имени, но… Не тяпнуть ли нам от нервов? Так сказать, за встречу и за победу? Если что, расходы беру на себя. Только не сразу, а по возвращении в часть, электронным платежом.

— Разумеется, сэр! — оживился ефрейтор. Похоже, дармовой выпивкой его часто не баловали. — Грета, по «Камю» мне и фельдфебелю!

…Разумеется, «рюмашкой» дело не ограничилось. Мэтхен успел отвыкнуть от нормального спиртного, а поселковое пойло после того случая брать в рот боялся. В голове шумело, мысли путались. Но ещё больше почему-то развезло ефрейтора. Похоже, сегодня угощал мужчину не один Мэтхен.

— И вот представь себе, парень, — уже без всякого чинопочитания, здоровяк-ефрейтор притянул «герра фельдфебеля» к себе, положив медвежью лапищу на плечи. — Я даже файл со статьёй сохранил. Значит, тут, в Зоне, если долго находиться, потенция ослабляется…

Мэтхену его слова напомнили об Эири, и на губы едва не скользнула усмешка. Ослабляется она, как же.

— …и её придётся восстанавливать. Ну, сам понимаешь, яйцеголовые о такой хрени подумали, и сообразили какой-то аппарат. Он будто бы излучение испускает, от которого самый позорный импотент как кролик станет. Что-то такое, вот. Поговаривают, этой штукой только за деньги будут облучать. Эх, как всегда, всё лучшее — Бессмертным! Нет, ты прикинь, какая пакость: радиация у нас бесплатная, а полечить бойца пострадавшего — так сразу плати. Воображаю, сколько денег в больничках осядут, и у страховщиков в карманах! А называется хрень эта как-то странно: то ли «Сёгун», то ли «Сайгак», то ли вовсе непристойно… Нет, ты вроде умный парень, скажи мне, простому пацану, это что, япошки что-то напридумывали?

Мэтхен зевнул, едва не вывихнув скулу: ни про какого «сёгуна», а тем более «сайгака» слушать не хотелось. Хотелось лишь плюнуть на всё и отправиться на боковую. Но в этот момент дверь распахнулась. На пороге, в полной полевой форме, сидевшей на нём совсем по-другому, стоял Ярцефф. Неловко застёгивая воротник форменной рубашки, одновременно пытаясь нащупать фуражку и подавить пьяную ухмылку, местный неловко вскочил. Медленнее, зато не так неуклюже, поднялся и Мэтхен.

— Что, наклюкался, Джеймс Бонд недоделанный? — сразу оценив ситуацию, поинтересовался командир. — Ну-ка живо ноги в руки и к «Брэдлику», его, наверное, уже заправили. Срочный приказ командования о возвращении в часть! А ты, ефрейтор, выпей ещё и за мой счёт. Я плачу, но тоже в кредит.

Поддерживаемый Ярцеффом, Мэтхен вывалился в стылую мглу.

— Теперь слушай сюда, алкаш, — без предисловий обратился он к Мэтхену. — Я тут кое-что интересное нарыл, но пришлось немного повозиться. В общем, если мы прямо сейчас не свалим с базы, прихватив «Брэдлика», всем хана.

— Ты что, уже «языка» взял? — поразился Мэтхен.

— Ага. Тут по информационной части всем ротмистр один заправляет… Заправлял. Мы с ним ласково поговорили, в итоге он мне кое-что показал, а потом склеил ласты, видно, от полноты чувств. В сортире остывает.

«Ага, а ласты он склеил от выстрела в башку, — мрачно подумал Мэтхен. — И ещё мозгами малёк пораскинул». Но — странное дело — Мэтхен нисколько не переживал, что мечты вернуться испарились, как дым. Наоборот, поступок командира внёс, наконец-то, определённость. Теперь ясно, что делать. Уходить. Только удастся ли это сделать без новой пальбы?

— Сэр, да постойте же, сэр!

Коротенький, упитанный человечек, в котором командир крупного подразделения угадывался лишь по погонам, нагнал их, когда до ангара с бронемашиной оставалось всего ничего.

— Так точно, сэр! — отмахнулся Ярцефф. — Приказано немедленно выдвигаться!

— Позвольте нашему человеку ехать с вами! — одышливо произнёс толстяк. — После случившегося нас инспектировал особист с помощником. Он должен посетить базу в Гедеоновке. Двоих вы как-нибудь довезёте…

«Проклятье! — билось в голове Мэтхена. — И что теперь делать с этими обалдуями?»

Но Ярцефф не переменился в лице. Он просчитал возможные последствия на ходу, и мгновенно принял решение. Этой его способности Мэтхен беззлобно, завидовал. Сам он точно бы спёкся и наворотил дров. Из какого теста, интересно, лепят этих КСОшников?

— Да нет проблем, — улыбнулся он. — Мы как раз пятерых в лазарет сдали, когда вертушка отбомбилась. Довезём в лучшем виде! Всё, пусть идут, время — деньги!

Двое себя ждать не заставили. Второй — низенький, но шустрый, сразу видно, спортом не пренебрегает. По погонам — целый обер-лейтенант, но у этой конторы погоны — не показатель. Может и полковником оказаться, и каким-нибудь фельдфебелем. Хорошо, не вовсе в штатском гуляет. Мужчина стремительно подошёл к машине, в свете прожекторов легко ввинтился в узенький люк. Он уже имел дело с раритетной техникой. А как насчёт новейшей?

Мэтхен, чуть протрезвевший от холодного кондиционированного воздуха, рассеянно разглядывал особистов. Лицо правильное, открытое, но настолько обыденное и незапоминающееся, что в толпе, наверное, действует как шапка-невидимка. А напарник — фигура, наоборот, колоритная. Здоровый, накачанный, камуфляж сидит как влитой. Профессионал, и хорошо, если из Внутренних войск, а не какой-нибудь укомплектованной людьми части КСО. Такой клювом щёлкать не станет. Совсем плохо. Но откажись сейчас — и уже тем самым попадёшь под подозрение. Он и в машину погрузился ещё быстрее. Мэтхен и Ярцефф заняли свои места последними. У двери, уже готовясь залезть внутрь, Ярцефф притянул Мэтхена к себе.

— Как резко заторможу — валишь ближайшего, понял?

«Брэдли» взревел мотором, двадцатитонная стальная туша задрожала и, лениво покачиваясь на укатанной дороге, поползла к проходной. Снова проплыла мимо колючая проволока и подозрительно ровные, наверняка заминированные предполья. Рассмотреть не получалось: если мины и были, их скрывал толстый слой слизи и грязи. Вообще, Подкуполье оказалось раем для минной войны — жаль только, мин у посельчан не было ни одной.

Мэтхен ожидал, что они сразу поедут к оврагу, и уж там-то, с помощью посельчан-танкистов… Ярцефф оказался хитрее. Броневик отъехал от ограды метров на пятьдесят — и решительно свернул на северо-запад. Но навигаторы на «скафандрах» имелись лишь пехоты, а к установленному в машину Ярцефф не подпускал никого. Отговорка была одна: «Второй раз можем и к мутантам заехать». Контрразведчик профессионально засомневался, с чего бы такая осторожность, всё-таки не безоружными едут. Но час назад он осматривал сожжённую технику на занятом заводе. Впечатлило. Похоже, до него дошло, что у мутантов могут быть не только голые руки. Значит, и воевать надо не как нравится, а правильно.

Мэтхен ждал момента — и всё-таки сам едва не вырубился, когда лоб с маху впечатался в окуляр. Хорошо хоть, был в шлеме. На своем месте взвыл здоровяк:, его приложило посильнее.

— Фак вас так, это что за…

Только тут Мэтхен сообразил, что означала резкая остановка. Небось, Ярцефф своего уже успокоил…

— Что тут про…

Мэтхен дёрнулся в сторону мужчины. Неловко размахнулся — но только больно ударился локтем обо что-то железное. Места для рукопашной было маловато.

Теперь дошло и до напарника контрразведчика. Здоровяк прянул навстречу, и голова Мэтхена взорвалась болью. За первым ударом последовал другой, третий, четвёртый… Здоровяку теснота не мешала, и Мэтхен понял, что его сейчас не станет. Тот не будет долго с ним возиться: ему надо выручать командира, схватившегося с напарником бунтовщика. Да и как «язык» «лейтенант» внизу ценнее. Сейчас достанет пистолет… Или голыми руками голову свернёт?

Не случилось ни того, ни другого. Свистнул, вылетая из невидимых во тьме ножен, внушительный нож.

— Всё, конец тебе, козёл…

«Что это в спину впилось, — выплыла крайне несвоевременная мысль. — Больно как…»

Одно движение рукой — и пальцы сомкнулись на рукояти лежащего на полу пистолета. Так же, не мешкая и не задумываясь о последствиях, Мэтхен машинально вскинул старенький «Макаров» и судорожно, до безобразия непрофессионально нажал на курок. Ствол дёрнулся куда-то вверх. Грохнул выстрел, по кабине поплыл едкий дым, глаза отчётливо защипало. Разумеется, он не попал — пуля ударила в обшивку аварийного люка. Но порадоваться своему счастью здоровяк не успел. Маленький комочек свинца звонко ударился во что-то железное, с визгом срикошетил — и разом ослабевший здоровяк стал мешком оседать на Мэтхена. «И почему у него штаны мокрые?» — новая мысль тоже не отличалась конструктивностью. Мэтхен неуклюже, стукаясь об острые углы то одной частью тела, то другой, кое-как выбрался из-под тяжёлого тела.

— С-сука, — услышал он внизу. Оказывается, мужчина остался жив… Или пока жив? Похоже, ранен всерьёз, и однозначно больше не боец. — М-мутантам продался… У-у-у, с-сука…

Мэтхену стало жалко раненого, некстати появилась и другая, вовсе жуткая мысль. Миг назад он мог запросто вернуться к своим, к привычной цивилизации и уюту. А теперь… «Я только что человека застрелил! — подумал он. — Человека. Такого же, как я. Не мутанта…»

Но вспомнилось лицо Эири, похищенной «демократизаторами», вспомнились Гугнява, Хряква — он, правда, не видел, что с ней сталось, но Ярцефф рассказал. И расстрелянный посёлок. И рассказы «ящера» о случившемся в Рудне… Последними, зато наиболее отчётливо, вспомнились очереди из «Брэдли» по безоружным изгнанникам и Александр, истекающий кровью…

Мэтхен не стал произносить высокопарных речей. Просто вывернул нож из обмякшей руки. И неумело вбил под кадык попутчику. Потом ещё раз, и ещё — не понимая, отказываясь понять, что больше — не требуется…

Скрип люка вырвал его из забытья. Подсвечивая пространство трофейным фонариком, внутрь заглянул Ярцефф. Неаппетитное зрелище нисколько не впечатлило капитана.

— У, силён! — одобрительно произнёс ксошник. — Помогай! Мясо вытаскиваем!

Совместными усилиями, пачкаясь в мерзко-тёплой крови, тело вытянули наружу. После пропахшей кровью кабины ночной воздух казался девственно-чистым.

— Здоров, кабан, — пробормотал Ярцефф, бросив взгляд на труп. — Как ты его упорол?

— Из пистолета. На полу валялся. Я в переборку попал, но его рикошетом в спину достало.

— Говорил этим придуркам, говорил — как об стенку горох, — ругнулся Ярцефф. — Мало того, что пистолет в машине забыли, так ещё на предохранитель не поставили. А ведь мог выстрелить, когда ты на него упал… Э-э, да этот клоун у тебя первый, похоже, — с ходу определил состояние напарника капитан. — Понятно. Ладно, соберись. Они все — враги. А про закон этот всё — враки. Сдавшихся тихонько кончат в безлюдном месте. Просто им нужно нас расколоть. Как тогда, когда к вам в посёлок отморозки пришли. Так что нет у нас пути назад. Это — наш дом, наша родина, уж какая ни на есть. А там мы просто временно жили, как в эмиграции. Теперь вернулись. Тут наши предки выросли. И никто, кроме нас, её не защитит. Помни это.

— А… второй? — произнёс первые осмысленные слова Мэтхен. Ужас от содеянного немного отступил, возвращались привычные проблемы.

— А-а, этот, из Управления национальной безопасности? Связанный лежит, носом в пол. Выдерну кляп — соловьём запоёт.

— А если не захочет?

— А кто его спрашивает, парень. У меня-то как миленький всё скажет.

— Командир, спроси его про это… ну, как его… «Сёгун», что ли? Восточное какое-то слово…

Ярцефф нахмурился — впрочем, под бронестеклом наскоро надетого шлема было незаметно.

— Что за «сёгун»? Причём тут япошки?

— Мы в баре, за коньяком говорили. Тот парень, правда, о средстве против импотенции говорил — но там про какое-то излучение речь шла. Может, это оружие, а слухи про импотенцию специально распускали?

— Понял. Точно, за полтора года могли и разработать. Ну, его, скорее всего, против китайцев применят. Тут-то и старьё справляется. Ладно, спрошу. А ты приберись пока, а то как-то неприятно в луже крови сидеть. Трофеи посмотри, мне не до них.

Мэтхен вздохнул. Чего сейчас совершенно не хотелось, так это вытирать кровищу и обыскивать трупы.

— Давай-давай, учись, — скомандовал Ярцефф, направляясь к пленному. Самого пленного видно не было — его выкинули с другой стороны, танк загораживал упавшего контрразведчика. Похоже, Ярцефф лишил его сознания — иначе с чего бы спокойно оставил упавшего без внимания?

Морщась от отвращения, Мэтхен прощупывал мокрый от крови и грязи мундир. Так, пистолет у мужика тоже есть — и не старый-престарый «Макаров», а какой-то не менее старый, но куда более продвинутый. Как его называли, «Глок», что ли? Только воспользоваться своей пушкой дядька не решился: в отличие от Мэтхена, он знал, чем кончается стрельба в тесном помещении. Что ж, мужик был прав, срикошетить могло и в самого Мэтхена. Как там в старину говорили — «русская рулетка»? Тем более, что и происходит всё на территории бывшей России.

Крохотная металлопластиковая карточка — вроде и хрупкая на вид, а стреляй по ней из пистолета — ничего не будет. Хорошая штука в Забарьерье, «боевые» на неё наверняка ежедневно капают — если, конечно, не заблокируют. Да толку-то от неё здесь? Не говоря уж про код. Хотя карточные воришки, говорят, научились обходить самую изощрённую защиту. Неудивительно — придумали её, как ни крути, тоже люди!

Фонарик. Неплохо, у них уже есть, но чем больше, тем лучше. По крайней мере, пешком можно двигаться даже ночью. Нож — тот самый, которым чуть не зарезали Мэтхена, а потом он… Нет, не вспоминать, иначе всё-таки вырвет.

А вот это роскошь! Фляжка с коньяком и индивидуальный медицинский набор. Одноразовые шприц-тюбики со старым, но по-прежнему употребляемым промедолом, бинты, какие-то непонятные далёкому от военной медицины Мэтхену ампулки, скляночки, тюбики… Ладно, фигня, Ярцефф разберётся. Так, сигары — берём, сгодятся покоптить, пока никто не видит. А это что? Таблеточки какие-то разноцветные. О, да, мужик, выходит, не только по алкоголю спец. Странно, с чего бы такого офицер Управления на задание взял? Так, разгрузочный жилет, вроде, пуст. Что у нас в карманах?

Жуткий, полный боли вопль заставил Мэтхена выронить жилет прямо в грязь. Взгляд ненароком упал на развороченное горло, и всё, что он успел — отвернуться от кучи трофеев. Последний, наверное, в его жизни нормальный ужин погиб безвозвратно.

Кое-как Мэтхен обтёр губы — и за спиной появилась мощная фигура Ярцеффа.

— Что копаешься, сваливать надо!

— А этот твой…

— Да всё уже, что мог, он сказал. Времени нет! Возвращаемся к оврагу. По машинам! Кстати, молодец, что форму снял. В общем, ему и трусы уже не нужны, а форма тем более. Стягивай, в большом хозяйстве всё сгодится!

Вместе запихали трофеи в машину. Мотор заревел, разгоняясь и колыхаясь на ухабах, бронемашина двинулась обратно. То есть — почти обратно. На базу ни Мэтхен, ни Ярцефф возвращаться не собирались. А вот в овраг, где оставили товарищей… Фары не включали, ехали в совершенной тьме. Как Ярцефф умудрялся выдерживать направление, оставалось загадкой.

«Брэдли» затормозил с другой стороны оврага. Мэтхен спрыгнул и осторожно, стараясь не сверзиться с высоты, полез вниз. Вот и дно — штурмовые ботинки зачавкали по какой-то жиже.

— Мэтхен? — вызвав вздох облегчения, спросил знакомый голос. Руки коснулось что-то ворсистое, и Мэтхен понял: он снова среди своих. Именно эти странные существа стали своими.

— Ага. Быстро в машину! — скомандовал он.

— Не можем… Дудоня снова ранен.

— Когда? — только и мог спросить Мэтхен.

— Полчаса назад. Эти, с базы, время от времени лупят с пулемётов, если где-то движение почудится. Вот и в кусты отстрелялись, а Дудоня лучше себя почувствовал, вот и прилетело ему. Как раз во второе лицо — видно, голову повернул…

— Курт, — негромко позвал Мэтхен. — Давай сюда. Тут проблемы.

Увидев, как командир ловко соскользнул в овраг — бесшумно, почти незаметно, — Мэтхен испытал острый укол зависти. Ему так никогда не научиться.

— Фонарь, — отрывисто скомандовал он. — Так, посмотрим… Ну, мать же твою, вот ни хрена ж себе…

Выматерившись, Ярцефф обернулся к Мэтхену. Понизил голос.

— Значит, так, парень. Ему заднее лицо пробило, височную кость вынесло и глаз. Болевой шок. Сотрясение второго мозга — видишь, все кусты заблевал? Потеря крови. Одно хорошо, главная голова не задета, то бы вообще никаких надежд. Это только начало, сепсис начнётся — ещё хуже станет. Да, в общем, и сейчас: сам понимаешь, больнички не будет… Бегом за аптечкой. Забинтуем, как сможем, обезболивающее вколем, грузим в машину — и ходу.

— Куда?

— Куда угодно, в город по любому теперь ходу нет. А там посмотрим. Может, даже выкарабкается. Мутанты или сразу мрут, или выживают: есть надежда. Что встал? Живо!

Что они делали дальше, Мэтхен потом старался забыть. Какой-то спрессованный во времени кровавый кошмар, и светодиодник, своим неживым светом безжалостно освещающий подробности. Когда всё кончилось, перемазанный кровью Мэтхен осознал, что мутанта забинтовали, вкололи обезболивающее, и даже перетащили в боевую машину.

— Начнёт отходить от наркоза, — произнёс Ярцефф, отдавая напарнику раненого флягу. — Пусть выпьет. Всю флягу, разом. Полегче будет. Потом посмотрим, может, ещё вколем.

— Куда мы его?

— В шикарный госпиталь, в уютную Женеву, — съязвил Ярцефф и дал газ, почувствовав, что «Брэдли» наехал на какое-то препятствие. С грохотом рухнула стена, старые кирпичи забарабанили по броне. — Есть другие предложения? Но пока есть, чем, будем вытягивать. Всё, все по местам, и ходу, ходу!

— Прикольная обстановочка, — хмыкнул Ярцефф, подкручивая какие-то маховички. На первый взгляд, ничего не изменилось, машина так же бодро пёрла сквозь ночь. — Значит, между нами и Петровичем — считай, мотострелковый полк, не меньше. Связи со своими — никакой. Раненый неходячий, хорошо, мы не ножками топаем. А наши явно живы. Похоже, прорвались в подземку, а там все преимущества у Петровича будут. Вот только много погибло наверняка. Эти поговаривают, десятки трупов там нашли, мол, на чучела всем хватит.

— Прорвались, — эхом ответил Мэтхен. Голос можно расслышать, только если орать в ухо. Но каким-то чудом изгнанник понял смысл. — Но толку-то? Они же, наверное, везде наступают…

Ярцефф расслышал — Мэтхен не отказался бы узнать, как. Да и вообще тут легче, чем на танке, где приходилось ехать снаружи, цепляясь за какие-то скобы, чтобы не упасть под гусеницы. Сам-то Мэтхен еле удерживался, нещадно колотясь о броню, разок больно прикусил язык, и теперь по временам сплёвывал кровь. А уж лязг и грохот вообще оглушали. Внутри было тише и спокойнее, вдобавок имелись сидения. Было даже немного теплее, чем снаружи — похоже, надышали…

— Везде, — недобро ухмыльнулся капитан. — Я тут их дислокацию уточнил, состав и силы групп, общий замысел операции. Идиоты, про этот их план любая собака знает! Таких отрядов, как тот, который Смоленск и Рудню чистил, сорок штук действует. Но это массовка, лохи. Как те, в военном городке и на базе. Таких мы всегда уделаем, если сами ошибаться не начнём. Ещё в Зону послали вэвэшников, тридцать отдельных рот. С этими лучше не пересекаться. И оружие у них современное, и техника, и снаряга вся. И сами обучены неплохо. Хотя против моей роты — просто мусор. Наступают по сходящимся направлениям, по пути чистят все посёлки — с пеленгаторами и пси-генераторами это не трудно. Ну, разве что, если подземелья глубокие, как в Смоленске. Кто остался в посёлках — трупы без вариантов, там не спрячешься, да и искать будут тщательно.

— Значит, надо, чтобы они в леса и болота ушли…

— Это лишь отсрочка. Но мысль верная. Чем больше уцелеет вначале, тем дольше будут вылавливать. Ещё я узнал общий план, в общем, никто его и не скрывает, да и от кого им секретить-то? Разве что от мутантов да экологов, но тех сюда и на пушечный выстрел не пустят. Итак, всё это называется операцией «Требюше». Странное какое-то название. Ты же историк, так?

— Ага. Требюше — это такая метательная машина, средневековая, ещё неогнестрельная. Сто кило на двести метров вроде бы метала.

— Несерьёзно. Но не в том суть. Первый этап был, когда в Зону заслали отряды всяких отморозков — ну, ты их помнишь. Эти всех перессорили, заставили передраться. Заодно собрали самых активных в крупных городах — где их легче скопом накрыть, и перебили тех, кто мог сопротивляться. Как я понял, у нас тут не вышло, да и пара отрядов восстала против хозяев — вон как в Людинове. Только в основном всё прошло как надо. В Москве вообще безумие творится — там какой-то Буба Праведный объявился, проповедует о конце света и «судиях праведных», да так, что у народа руки опускаются и крыша едет. В прессе всё это подаётся, как демократическая революция, а все, кто пробуют сопротивляться — как «окопавшиеся». Любопытно, где они окопы отрыли?

— Ну, а зачем тогда войска вводить?

— Это второй этап. Так сказать, ввод добровольцев и миротворцев с целью защиты молодой демократии и всеобщего умиротворения. Ха, и правда миротворцы: покойники — вообще самый мирный народ на свете. И вообще они миляги — только воняют, и выглядят отвратно. Поход изображается как свержение какой-то непонятной тирании и освобождение от бандитов. На самом деле мочат всех без разбора — девок, ребятишек, беременных, стариков… Мне там пару «трофеев» показали. А по инфоцентру показывают только Москву, Тверь и Ярославль.

— А почему именно их?

— Потому что туда «миротворцы» пока не дошли. Там только местные бесятся, в демократию играют, независимых президентов себе выбирают. Вроде того, Двуглавого Бориса. Потом, конечно, и там всех перестреляют, но это уже не покажут. На этом второй этап закончится.

— Но наверняка эти лохи… Ну, добровольцы, в смысле, всех не перебьют. Кто в подземельях засядет, кто в развалинах, в лесах и болотах…

— Верно. Вот для этого и нужен третий этап. Тут уже никакой огласки, официально здесь будет тишь, да гладь, да торжество демократии. А работать станут небольшие группы спецназа ВВ, с самым современным оборудованием. Они выловят всех. Вопрос только времени. Ну, разве что Петрович в подземке продержится: ядерные боеприпасы, пока работает Купол, в ход не пустят. Иначе, хе-хе, вся Земля Подкупольем станет. Месяца три, самое большее — пять, и додавят последних. Ну, а затем четвёртый этап — я так понял, с помощью нанороботов очистят воздух и грунтовые воды от вредных веществ, удалят смог, выжгут слизь — ты не забыл, в ней тоже бактерии-мутанты, и что будет при столкновении их с обычной биосферой…

— Можешь не рассказывать, — скрипнул зубами Мэтхен.

— Ну вот. А потом — пятый. Это уже рекультивация местности, завоз почвы, высадка лесов, отстройка городов — естественно, с переименованием, чтобы никакой памяти не осталось. Лет пять-десять, и никто про Подкуполье не вспомнит. Но мы, как и все остальные, до тех времён не доживём. Я же сказал, самое большее, что у нас есть — пять месяцев. Сдаться мы, после всего — не можем, а наши посельчане не смогут точно. Но возможно, уже через три месяца спасать станет некого. Отдельные особи, прячущиеся в подземке, будут. Да что толку, потомства они уже не оставят. Не станет Подкуполья как единого целого, как мира.

— Ну, а как это можно остановить?

— Не знаю, парень. Как минимум, для этого нужно разгромить всю группировку. Но чем? Калом? Да и потерпев поражение, они лишь стянут большие силы и применят новейшее оружие. Сам понимаешь, посчитаться с какими-то выродками станет делом чести. Можно, конечно, попробовать терроризировать население за Барьером. Но террористов сразу засекут: Свободный мир полтора века готовился именно к войне с террористами. Разве что, дадут им разнести пару деревень, чтобы создать повод для жёстких мер.

— А если попробовать связаться с Хань?

— Какой узкоглазым резон за нас вступаться? Не, тоже не пойдёт…

Воцарилась тишина. Лишь теперь Мэтхен осознал, как серьёзно положение. Если всё так, как сказал Ярцефф, победить вообще невозможно. Против миллиардов жителей Свободного Мира с горами новейшего оружия и генетически модифицированными суперсолдатами — двести, может, триста тысяч калек и уродцев. По большей части — безоружных, местами ещё и безъязыких, и безмозглых… И, главное, с каждым днём их всё меньше. Сколько народу накрыло у краников и на раздачах ещё в первую ночь? Да и «чистильщики» работают будь здоров. Большую часть всех потерь, подозревал Мэтхен, нанесли захватчикам бойцы Ярцеффа.

— Но должен же, мать твою, быть выход! — взорвался Мэтхен. Да что с ним такое? Капитан ведь сам обещал «оторвать башку любому паникёру»! И вдруг… — «Сёгун» — это что такое? Нет, кто такие сёгуны были, я знаю. А тут что?

Но Ярцефф лишь отмахнулся.

— Как я понял, проект такой. Только не «Сёгун», а «Сайгон». Город был, во Вьетнаме. Разговоры про импотенцию — действительно лажа. Тут ты угадал. Проект явно военный. Больше не известно ничего, может, и настоящее название засекречено.

— Может, это какое-то супер-оружие, которое против ханьцев готовят! Если захватить…

Ярцефф только поморщился. Дилетантский подход в таких делах он не любил.

— Скорее всего, нет. Было б действительно что-то серьёзное, ни одна собака не узнала бы до боевого применения. Вспомни, как с атомной бомбой в позапрошлом веке было: сбросили на город — и все в шоке, а до того про неё ни звука. А тут пьяные унтера в баре болтают. Значит, что-то оборонное, но не относящееся к высшей категории секретности. Какое-то особое излучение, но для чего — непонятно. Может, с ханьцами что-то сделает, может, наших от чего-то защитит — мы даже этого не знаем. Но против нас такое не применят: любую новинку засекут ханьцы. И найдут противоядие, наука у них не хуже нашей. Если и пустят эту штуку в ход, то на Луне и в боевых условиях. «Сайгон» нас не касается.

— Почему же? Если б удалось выяснить, где он находится, прорваться туда, включить…

— Не смешно. Ну, головой-то подумай: как мы узнаем, где совсекретный объект находится — это раз. Так его и охраняют так, что и «хунвейбины» не проскочат. Допустим, прорвёмся мы туда, методом тыка найдём какую-то кнопку, включим. А это излучение не убивает, а наоборот… Хотя бы потенцию повышает до заоблачных высот? И все люди как кролики станут. То-то смеху будет! И то, если «Сайгон» — планетарного действия, а не локального. А если только на нас и подействует? Группа захвата обхохочется, пока вязать нас будет.

Ярцефф непринуждённо шутил, при этом умудрялся в абсолютном мраке (свет давал только дисплей навигатора, и то не больше, чем зажжённая сигарета) вести машину. Но озарённое бледными отблесками лицо не улыбалось. Мэтхену тоже не очень-то хотелось говорить, но и замолчать, оставив за капитаном последнее слово — не хотелось. От слов Курта Ярцеффа веяло недостойным и неестественным отчаянием, будто он заранее, ещё до боя, признал себя побеждённым. «Пойди и вздёрнись на проводе!» — когда-то сказал по такому поводу кэсэошник. И вот теперь сам завёл песню Борзи, борзого только со своими.

— Но что-то же надо делать? Или так и будем прятаться по развалинам, пока везуха не кончится?

— А ты, я вижу, собрался жить вечно? — бросил Ярцефф любимую присказку. — Мы и так переживём почти всех подкуполян.

— Это с чего? Самые ушлые рыси, что ли?

— А с того, что мы не прощения будем у «судей праведных» просить, а драться. До конца, до последнего патрона, а потом ножами и голыми руками. И не только мы. Думаю, и ещё найдутся. Эти стрелки по безоружным — трусливы, как шакалы, а их родным плевать на всё, кроме родственничков. Когда в Свободный Мир потоком пойдут гробы с рваными в клочья тушками, они трижды призадумаются. Президент побоится импичмента, и или выведут войска…

Ярцефф сделал паузу. А потом резко, лишая всех и всяческих иллюзий, рубанул:

— Или, уже без огласки, пошлют профессионалов. Тот же спецназ ВВ, только раньше. Вот только не надо о том, что это ничего не изменит, и прочую лабуду. В худшем случае те, кого убили, уйдут отомщёнными, и их душам будет полегче. А в лучшем… Порой побеждают именно те, кто дрался до конца. Даже не имея надежды победить. Помнишь, ты мне русскую книжку давал читать. Ну, про Чечню? Крошечная провинция, ни своей военной промышленности, ни науки, ни самодостаточной экономики, ни серьёзных рек, по населению — меньше процента от всей страны — смогла десять лет противостоять огромному государству. И поначалу даже выиграть войну. А ведь по уму никаких шансов не было с самого начала. Теперь вот эти русские, — он скосил взгляд назад, где забылись тяжким сном подкуполяне, — в том же положении. И опыт бывшего врага им очень пригодится. А что делать — придумаем, не беспокойся. Мне на Луне порой тоже казалось — всё, труба. Хочешь, расскажу, как было дело?

Мэтхен уже хотел кивнуть — интересно послушать, да и полезного можно узнать немало. Но в голове снова зазвучал знакомый голос.

«Загляните ко мне, ладно? Вы же совсем рядом. Очень нужна ваша помощь. Может, и я вам помогу…»

Мэтхен закрутил головой, заозирался. Он всё ещё не мог привыкнуть к мыслеречи на такой дистанции. «Ты где? — подумал он. — Ничего не видно».

«Недалеко. Пять километров к северо-западу. Там колодец, ну, а дальше ты знаешь. Так вы приедете?»

— Да что случилось-то? — заинтересовался Ярцефф.

— Отшельник, — прервав неслышную остальным беседу, ответил Мэтхен. — Помнишь, я тебе рассказывал. Он — гений. Может, что-то сумеет придумать. И Дудоне поможет.

— Понял. Что ж, едем к умнику. Сколько там, пять километров? Больше всё равно некуда.

— Молодцы, что пришли, — голос Отшельника был глух, в мудреце будто что-то надломилось. Таким усталым, измученным, изверившимся Мэтхен его ещё не видел. Казалось, всё, чем он жил и во что верил, в одночасье рассыпалось пеплом. Что могло его так надломить? Вторжение? Так к этому всё шло. — И… в остальном тоже молодцы. Если б все так воевали…

Огромный глаз моргнул, остальное тело даже не шевельнулось. Лишь сочилась живительная жидкость по воткнутой прямо в вену ржавой игле. Посельчан такая превращала в дебилов и, подозревал Мэтхен, усиливала мутацию. А на Отшельника мутагенная дрянь не действовала. Наоборот, придавала сил и спокойствия.

— Отшельник, — Мэтхен замялся, не зная, что сказать. Рассказывать о штурме, после того, как именно головастый карлик показал «картинку», и тем всех спас? — Ты просил, и мы здесь.

— Спасибо. А надо мне… У меня есть ещё один отнорок, под Москвой. Когда-то я мог ходить, и кто бы мог подумать! А теперь, сами видите, и километра не пройду. Да и без пойла я теперь сдохну. А вы и пойло взять можете, и меня заодно.

— Так ведь мало ли что, Отшельник! — возмутился Мэтхен. — Тут безопасно, а наверху мало ли что?

— Ничего, — пробормотал мудрец, огромный глаз с полупрозрачным студенистым веком смотрел спокойно и мудро. — Сейчас нигде не безопасно. А в вашу машину они палить не будут, да и досматривать тоже. По-другому мне туда не добраться.

— Зачем тебе вообще в Москву? — поинтересовался Ярцефф. — Ты мог бы помочь Петровичу, его с остатками посельчан заперли в подземке… А в Москве, я слышал, сумасшествие какое-то. Там же соединятся все отряды, город просто наводнят войсками.

— Я знаю, — моргнул Отшельник. — Но Петрович справится сам. Они там несколько месяцев продержатся. Но помочь надо не только ему. И сделать это отсюда не получится. Моё поле достаточно сильно лишь километров на триста от меня. А действовать ему придётся восточнее.

— Кому — ему? — спросил Ярцефф. — Да что там один может?

— Этот сможет. Он готов драться до конца. И если его поддержать… Впрочем, я и вам смогу кое-чем помочь. А тут сидеть бесполезно. На окраинах уже начали прочесывать подземелья и болота.

Мэтхен кивнул: бронемашина рассчитана на отделение, тщедушному Отшельнику места хватит, даже его колоссальная голова поместится. Надо только закрепить, чтобы не болтало в движении. Но зависимость от пойла создаёт массу проблем.

— Отшельник, мы будем идти до Москвы дней десять, не меньше, — озабоченно сказал он. — Может, и больше, если в дороге что случится. Сколько тебе пойла понадобится?

— На две недели? — чуть призадумался мудрец. Внутри огромной, полупрозрачной, светящейся мягким розовым светом головы что-то заколыхалось, завихрилось, забурлило. Казалось, голова Отшельника вот-вот взорвётся. Всё тут же прекратилось, и мудрец ответил:

— Думаю, литров пятьдесят-сто… Тут есть чистая бочка, тоже из-под пойла, её можно наполнить и закрепить сзади. Вон она. Сливайте всё, что найдёте, туда.

Бочка заполнялась быстро. Наконец, Ярцефф удовлетворённо закрыл крышку, к которой была припаяна тоненькая трубочка из нержавейки. Когда крышка была завёрнута, трубочка оказалась внутри бочки. Чем-то это напоминало соломинку, вставленную в банку кока-колы — если, конечно, забыть о размерах. Наконец, Отшельник с усилием насадил на конец трубы тоненький, напоминающий капельницу, шланг, в его конец воткнул большую иглу. Вот игла была какая-то непрезентабельная: ржавая, погнутая, любого медика от такой хватил бы кондратий.

Бочка заняла место сзади, под одним из сидений. Пришлось думать, как её закрепить, чтобы не каталась по всей машине. Помогли подсказки Отшельника: он соображал в технике не хуже Петровича. Было на трубке и что-то вроде крошечного помпового насоса — знай себе нажимай хиленькой ножкой.

— У вас ведь раненый, — укоризненно произнёс Отшельник. — А мы занимаемся ерундой. Ну-ка, несите его сюда! Так, лежи, парень, если жить хочешь. Сейчас…

Отшельник надолго присосался к последней банке, которая не влезла в бочку. Банка пустела на глазах, по достающей до дна трубочке текла целительная жидкость. Когда жидкость осталась лишь на дне, Отшельник оторвался от неё и снова повернулся к раненому. Тот изо всех сил стискивал зубы, кусал серые морщинистые губы, свисающие неопрятными наростами к подбородку. Но стоны всё равно прорывались. Побледневшее — видно даже сквозь многослойную грязь — лицо, закатившиеся, совершенно безумные глаза, стиснувшие край импровизированных носилок костлявые длинные пальцы — всё говорило о жутких муках, по сравнению с которыми и смерть покажется мелкой неприятностью. С каждым часом раненому становилось хуже, никто уже не сомневался, что сам по себе парень не выживет. Нужен нормальный наркоз, операция и несколько недель покоя. И всё это не в поле, посреди грязи, сырости и холода, а в нормально оборудованном госпитале с опытными хирургами. Иначе… Иначе он вряд ли увидит рассвет.

Огромный глаз уставился в уцелевшее лицо. Парень замер, стоны оборвались, оба его глаза смотрели в единственный — Отшельника. Казалось, их сознания слились воедино. Неслышно для посторонних, в мозг умирающего вошла мыслеречь Отшельника.

— Ты хочешь жить. Очень. Так, что готов сделать невозможное. Ты не теряешь кровь, она не хочет покидать жилы. Она готова противостоять заразе, края ран начинают смыкаться, смыкаются, смыкаются… Боль уходит далеко-далеко, она где-то там, где ты её едва замечаешь. Теперь ты очень хочешь спать. И ты погружаешься в сон, глаза закрываются, а когда проснёшься, то будешь здоров…

Ровное похрапывание огласило овраг. Раскинув поросшие редким жёстким волосом руки, Дудоня безмятежно спал.

— Несите его, — устало ссутулившись, распорядился Отшельник, снова присасываясь к банку, минуту спустя отбросил опустевший сосуд. Потом, поддерживаемый под руки с обеих сторон, двинулся к бронемашине сам.

Осталось погрузить самого Отшельника, опять-таки закрепляя его в кресле. Отдельно подумали об исполинской голове: отчего-то Мэтхену казалось, что хрупкая, дистрофичная шейка может не выдержать тряски. Теперь, как бы ни трясло в дороге, Отшельника не будет бросать из стороны в сторону. Другое дело, и выбраться, если машину подожгут, ему будет непросто. Но никто ведь не будет охотиться за ней, опасаясь попасть по своим? Значит, если не нападать на забарьерцев, пока не доставят Отшельника по назначению, ничего и не будет. А уж когда он будет в московских подземельях — можно и повоевать.

«Брэдли» выбросил в предрассветную мглу большое облако дыма. С лязгом и чавканьем гусеницы мяли грязь, мотор ревел и плевался горьким солярочным дымом — покачиваясь на ухабах, машина целенаправленно шла на восток.