…Едва успевая сворачивать, боевая машина пехоты неслась по пустынным, мёртвым улицам. Пару раз стреляли с неба, и броневую обшивку секли длинные, непрофессиональные очереди добровольцев. Пустить одну-единственную противотанковую ракету, от которой не спасла бы противопульная броня, вертолётчики отчего-то не догадались. С чего бы? Уж не потому ли, что у мутантов априори не могло быть бронетехники, а значит, не запасли и ракет? Ну вот, бронетехника появилась. И что теперь будете делать, господа ублюдки?

Кончились кварталы — пошли овраги, распадки, балки. Сам Ярцефф вёл броневик, выжимая из него всё возможное и ещё немного сверх того. Он мчался на такой скорости, и по таким неудобьям, что, казалось, сейчас старинный «Брэдли» развалится, или перевернётся, или взорвётся, не выдержав бешеной гонки, мотор.

Ярцефф остановил машину, когда Сафоново давным-давно осталось позади. Мотор устало замолчал, обрушилась невероятная после гонки тишина, за бортом густели сумерки. Шатаясь, Мэтхен выбрался из люка. Следом выползли, иначе не скажешь, Дудоня, Жуха Свин и Клеопатря.

Отстёгнутый от сидения Отшельник склонился над первым из раненых, крохотным ребёночком, в животе и тазобедренной кости которого засели осколки. «Сейчас тебе станет легче, и ты будешь спать… Когда ты проснёшься, тебе будет гораздо, гораздо лучше. Боль уйдёт, кровь течь не будет…» Отшельник не говорил того, что было ему очевидно: малыш — не жилец. Слишком много крови потерял, несмотря на наспех наложенную повязку, во время сумасшедшей гонки. Иные мутанты выживали и не с такими ранами — но этот с самого начала был слишком хилым и болезненным. Мудрец просто уводил боль, давая хоть какой-то шанс выжить, а не выжить — так уйти во сне и без боли…

Остальным было не до того. Ранены оказались почти все — но ни одного действительно тяжёлого. Разорванные уши, отсеченные пальцы, длинные кровавые борозды… Больно, но для жизни не опасно. Ими Отшельник занялся сразу же, как только смертельно раненый малыш умиротворённо засопел.

Хухря вздохнула, исподтишка метнув на фигуру Ярцеффа восторженный взгляд. Тут она обожала всех без исключения: на её глазах неуязвимые убийцы разлетались клочьями от очередей в упор, гибли под гусеницами, в агонии терзали одетыми в боевые перчатки руками чёрную грязь, щедро поливали землю Подкуполья кровью… Сама эта машина наверняка не получена в подарок. Всего нескольких очередей автоматической пушки хватило, чтобы для Хухри они стали самыми близкими на свете. Не забарьерцы гибли под снарядами и гусеницами, а её страх, боль и отчаяние. Жаль только, под снаряды не угодил Бешеный…

— Новенькие — из машины! — скомандовал Ярцефф. Дождавшись, пока подобранные в Сафоново выполнят команду, он легко выпрыгнул наружу. Озарённый пурпурными сполохами, которые рассыпала шерсть Хухри, в боевом скафандре и с автоматом за плечом, капитан смотрелся вдвое больше, чем был на самом деле. Не обращая внимания на сырой едкий ветер, он поднял псевдостеклянное забрало. Лицо, выдубленное ветрами Подкуполья, суровое, с мощным волевым подбородком и сплюснутым, как у боксёра, носом, казалось отлитым из оружейной стали. — А теперь давайте знакомиться. Группой командую я, капитан КСО Курт Ярцефф. Мои команды выполнять без пререканий — кто будет тормозить в боевой обстановке, я просто шлёпну! Будете у меня за пешее прикрытие — чтобы никакая падла с гранатомётом или плазмострелом нас не подкараулила. А пока — стр-ройсь!

«Ну, строем это не назовёшь, — подумал Мэтхен, уже натасканный капитаном в таких делах. Неровная, кривая шеренга вытянулась вдоль боевой машины пехоты. Сама эта пехота после закованных в кевларовые доспехи забарьерцев впечатления не производила — скорее, напоминала карикатуру. Но по выпяченным хилым грудям, вытянутым вдоль боков разномастным рукам, приставленным друг к другу ногам, ластам, копытам читалось: уставшие бояться подкуполяне подчинились Настоящему Герою с восторгом. А ещё они впервые осознали себя не как одиночек, именно в силу одиночества ничтожных и уязвимых, а единым целым, способным за себя постоять. За одно это новое чувство местные были готовы идти за капитаном на край света.

— Теперь будем знакомиться. Ты! — указал он на Хухрю. — Имя!

— Ну… Хухря я, — произнесла она, почесав одной из лап мохнатый затылок. Светящаяся шерсть рассыпала серию сполохов. «А красиво!» — подумал Мэтхен. — Великанша Хухря.

— Будешь у нас за лампочку, — серьёзно произнёс Ярцефф. — А не светиться ты можешь?

— Не, свечусь я всегда, когда темно. Не знаю, почему…

— Ясно. Пока придётся намазаться грязью. Потому что светомаскировка нужна! Теперь ты!

— Ы-ы-ы! Ы-ы! — обрадовано провыл здоровяк с простреленным плечом. Рана, впрочем, уже затягивалась. Раскрылась пасть с внушительными, достойными волка клыками, по мускулистой руке, одной из пяти, пробежала дрожь.

— Да Мухач это Безмозглый! — пояснила Хухря. — Он говорить не может, да и сам… того, — она опасливо покосилась на гориллоподобного гиганта. — Но если драться надо, лучше в посёлке нет! И понимает всё прекрасно.

— Полезное дело, — кивнул Ярцефф. — Нам бойцы нужны. Будешь меня слушаться, Мухач?

— Ы-ы-ы! — проревел Безмозглый и гулко треснул себя кулаком в грудь. — Ы-ы-ы!!!

— Молодцом, так держать! — сдержанно похвалил Ярцефф. — А ты кто будешь?

Народу оказалось немало. Даже удивительно, как такая толпа набилась в рассчитанную на отделение машину… Кроме Ярцеффа, Мэтхена, Отшельника, четверых бывших танкистов, внутрь набилось четырнадцать посельчан. Двенадцать из них были крепкими парнями, одна — Хухря — девчонкой, и безмятежно спящий на полу двухлетний малыш. Ярцефф ухмыльнулся: ну, вот и запасной гвардеец, хы! Но что больше всего порадовало — не оказалось безоружных. Значит, никто не тормозил, когда надо было разжиться стволами. Если немножко их погонять, научить хоть самому элементарному… Не КСО, далеко не КСО. Но на первое время сойдёт. Может, и Отшельник поможет.

— Значит, так, — обведя взглядом недлинную шеренгу, начал он. — Сегодня вы видели, что ждёт ВСЁ Подкуполье. Все мы тут — приговорены. Нас уничтожат, и сделают из нашей смерти шоу. Что такое шоу? Это средство борьбы со скукой. Вас и ваших детей убьют просто от скуки — и ещё потому, что вы не такие, как они. Потом уничтожат и весь ваш мир, всё вот это, — Ярцефф обвёл рукой залитые мраком просторы. — Договариваться бесполезно, выслуживаться перед ними — тоже. НО! При всём могуществе у них есть слабость. Эти ублюдки — трусы и слабаки, способные убить только безоружных и беззащитных. А вы теперь не безоружны и не беззащитны! Думаю, вашего Бешеного уже на чучело пустили. Хотите жить — тогда должны сдохнуть ОНИ. И они — сдохнут. Обещаю вам это!

Мэтхен удивлённо смотрел на посельчан, на его глазах вершилась какая-то недобрая магия. Ярцефф оказался неплохим психологом, он не изобретал велосипеда и делал почти то же, что и Бешеный. Иной была только цель.

И ведь действовало, да ещё как! Казалось бы, ну какое им дело до мужика с огромной снайперской винтовкой, ещё днём — незнакомого. Призывающего не на пьянку, а на войну? Ну, спас, и что теперь, вприпрыжку за ним бежать? Но ведь слушали — и всерьёз так слушали, как не внимали даже Бешеному. А Ярцефф, будто читая в их головах нехитрые мысли, безжалостно разбивал все иллюзии, подводя к мысли, что остаётся только воевать, и если не хочется, тем хуже для тебя. А ещё он обладал даром не темнить, не ходить вокруг да около, а называть вещи своими именами. Всё понимал даже Безмозглый Мухач. Его слова жгли стыдом, заставляя вспомнить, что их предки не покорялись никогда и никому. Даже малоизвестное в нынешнем мире слово — «Россия» — в его устах звучало как яростный боевой клич.

— Если вы удавите трусливого ублюдка в себе — вы голыми руками порвёте выродков, что пришли из-за Барьера. А они и есть настоящие ублюдки, выродки и мутанты. Не вы. Они.

Что тут началось! Орали яростно, отчаянно, будто этот крик сам по себе был оружием. Хорошо хоть, не палили в воздух: оружие оставили в броневике. На разномастных лицах, в свете Хухри похожих на жуткие чёрно-багровые маски, светилась кровожадная радость: здесь и сейчас они похоронили преследовавший много месяцев страх. И даже жизнь за избавление от него — цена, на самом деле, не чрезмерная. Да и сама она обрела цель и смысл. Мэтхен смотрел на это как бы со стороны, но он помнил себя несколько месяцев назад — и прекрасно понимал новобранцев.

— Теперь о нашей задаче. Вы все видели Отшельника, — продолжил инструктаж Ярцефф. — Он — главная надежда Подкуполья. Наша задача — доставить его целым и невредимым в одно место в центре Подкуполья, откуда он сможет выручить больше наших. Целым и невредимым — это значит, не ввязываться в драку без крайней нужды. Но потом, когда Отшельник будет в безопасности, обещаю: за каждого погибшего в посёлке мы возьмём по десять их жизней!

— Признаю, я был неправ, — вздохнул Отшельник. Мудрый глаз затуманился печалью, казалось, он страдает от мысли, что не смог предотвратить кровопролитие. И в то же время понимает, что предотвратить случившееся было невозможно. У них просто не осталось времени. — Я забыл, что пойло… эээ… на них влияет не как на меня.

— Ну да, как на этого, Безмозглого! — вставил Ярцефф. — Я вот думаю, может, к лучшему, что бараки с краниками по всему Подкуполью накрыло?

— Само собой, — произнёс Отшельник. — Конечно, тем, кто без пойла жить не могут, сейчас не позавидуешь, но молодых ещё можно вытащить. Если всех не перебьют.

— Для этого и стараемся! — ответил Мэтхен. — Мелкие группы вылавливать труднее, чем такие толпы. Вдобавок их больше. А каждый выигранный день может оказаться решающим.

— Капитан, так вы верите… что мы можем победить? — хилые ручки Отшельника впились в выступ брони. — Но… как?

— Смотря что подразумевать под победой, — сказал Ярцефф, задумчиво глядя во тьму.

Они могли бы развести костёр — но для боевого беспилотника это было бы приглашением к атаке. Оставалось есть армейские сухпайки с болотной водой, наскоро продезинфицировав воду специальными таблетками, и радоваться, что в Подкуполье не бывает настоящих морозов.

— Если речь о том, чтобы заставить Свободный Мир отступить, как это случилось некогда во Вьетнаме — то шансов ни малейших. Толпа идиотов-добровольцев тут будет лишь на первом этапе. Уже через месяц, а если потери будут велики, и раньше, их заменят на спецназ ВВ. Эти потерь не боятся. Убьют одних, приедут новые. Во-вторых, и это важнее: они — настоящие профи, и нанести им урон куда сложнее, чем добровольцам. К тому времени и смога станет меньше. Сомневаюсь, что мы сможем сражаться, когда нас будет видно за километр. Потери разозлят противника, это только ухудшит нашу участь. И, кроме того — вот ты, Мэтхен, историк. Вспомни, как было дело во Вьетнаме?

Мэтхен вспомнил прочитанные исторические сайты и древние, ещё бумажные книги.

— Против Юэсэй воевали повстанцы из Вьетконга…

— Именно. Но они смогли нанести американцам серьёзные потери потому, что вместе с ними воевала армия Северного Вьетнама. Но и это не всё: слишком неравны были силы. Северному Вьетнаму, а через него и повстанцам поставлял оружие несуществующий, по мнению современной науки, Советский Союз. Проще говоря, Россия.

— Ну… Да, было дело. Этот факт и натолкнул меня на мысль — посмотреть, как якобы несуществующая Россия влияла на мировую историю.

— Правильно. А Россия, как и сейчас планета Хань, смогла добиться того, чтобы на неё не пытались напасть: у неё были тысячи ракет с ядерными боеголовками. В те времена перехватить такую лавину не мог никто, то есть нападение на Россию с гарантией означало смерть нападающего… И остального человечества заодно. Фактически войну руками партизан вёл Советский Союз. Он мог помочь повстанцам дипломатическими мерами, мог поставить им современное на тот момент оружие. А если совсем плохо станет, мог заставить Америку отступить одной угрозой вмешательства. Потом эта схема, с точностью до наоборот, повторится в Афганистане двадцать лет спустя. У вас там эта война, небось, тоже объявлена несуществующей?

— Не совсем, но… В общем, в школьных учебниках действительно ничего, а в вузовских пособиях толком не говорится, кто же ввёл войска, — пробормотал Мэтхен. Удивляло, как хорошо знал историю, казалось бы, грубый солдафон. И, что интересно, всю историю, без изъятий и купюр. Оказывается, что нельзя гражданским историкам, очень даже можно военным. Иначе отстанут от планеты Хань. Именно поэтому, подозревал Мэтхен, многие запреты из тех, что действовали для обычных учёных, запросто обходили в каком-нибудь Вест-Пойнте, или Сен-Сире. Хотя, наверное, давали подписку о неразглашении, оформляли доступ к закрытым файлам…

— Так я о том и толкую. Закономерность: чтобы длительная партизанская война стала успешной, нужна поддержка какой-то великой державы, причём сама эта держава должна быть недоступной для нападения. У нас такая в загашнике есть?

— Хань, — одновременно произнесли Мэтхен и Отшельник. — Если они заинтересованы в противостоянии Свободному Миру…

— …то нам помогут? — зло усмехнулся Ярцефф. — Так, что ли? Вынужден вас разочаровать. Не помогут.

— Почему?

— Потому, что их не интересуют абстракции вроде «защиты прав мутантов» итэдэ. Им нужна конкретная вещь — уничтожение Свободного Мира. Чтобы нам помогли, мы должны доказать свою перспективность. И то, цена помощи может быть слишком велика. Знаете, чем Хань заплатила за свою независимость? А я скажу. Им в бошки — каждому! — вживили особые чипы. Я допрашивал пленных «хунвейбинов», потом наши яйцеголовые из научного обеспечения поняли, почему «языки» первое время дохли, едва их накачивали психотропными препаратами. Тогда-то эти чипы и нашли. Грубая работа — даже не нано-, а микроконструкции.

— Что за чип? — спросил Отшельник. Его голова сияла, как огромная лампа, и в этом бледно-розовом свете зловеще смотрелись торчащие из хиленькой сизой ручки ржавые иглы. И Ярцефф, и Мэтхен делали вид, что не замечали: именно эти иглы, точнее, поступающее по ним пойло, держали Отшельника на этом свете. — Никогда о таком не слышал.

— Ещё бы, ведь это не те Чип и Дейл, которые спешат на помощь. Самая большая тайна планеты Хань — которая, впрочем, вовсе и не тайна. Итак, в башку вживляется крошечный чип, содержащий всю информацию о человеке. Её можно считывать с помощью особой аппаратуры. Свидетельство о рождении, паспорт, водительские права, медкнижка, страховой полис, военный билет, кредитка… Да всё, что у нас на универсальные электронные карты нанесено. В сущности, нет чипа — нет гражданина. Очень удобно — и для граждан, и для полиции.

— Это никто и не скрывает, — удивился Мэтхен. — В 2067 году и у нас пытались принять нечто подобное. В Европарламенте такие дебаты были, а блоггеры до сих пор спорят, стоило ли вводить?

— Да, в общем-то, и ввели. В смысле, не чипы, а систему контроля — тут Свободный Мир пошёл своим путём. Но речь о ханьцах. Итак, очень удобно: все документы всегда под рукой, в отличие от нашей УЭК, чип нельзя потерять или украсть! Есть и вовсе фантастические возможности: можно без инфоцентра выходить в Сеть, скачивать информацию напрямую в мозг в режиме реального времени. Что позволяет отчасти заменить обычное образование, сжав школьную и университетскую программу в несколько лет. Всем, кто желает, дать бесплатное высшее образование. К пятнадцати годам они дипломированные специалисты без дипломов — по объёму знаний. А потом, при обычной продолжительности жизни в сто пятьдесят лет, у них лет сто тридцать активной деятельности.

— А навыки? — тут же уловив, в чём подвох, встрял Мэтхен. — Ведь есть кое-что — стиль работы, мораль, которые формируются только в научном коллективе! Многое вообще можно уяснить лишь из объяснений и на примере специалиста!

— Да не проблема! К пятнадцати годам они получают нужный объём знаний и приступают к профессиональной деятельности — по крайней мере, военные и учёные, тамошних «простых людей» я не допрашивал. Но полноценными специалистами ещё не считаются, и лет до двадцати «доходят» под контролем персонального наставника. После этого, в то время, как наши только садятся за университетскую скамью, они уже становятся полноценными спецами. Это всё равно быстрее и дешевле, а отдача больше.

Ярцефф помолчал, рассматривая, какие вихри бушуют под прозрачной кожей в голове Отшельника. Будто работает огромный, невероятный по объёму памяти и быстродействию инфоцентр. Немного помолчав, чтобы спутники осмыслили его слова, Ярцефф продолжал:

— Правда, и мозг пришлось как-то защищать, а то если занесешь в башку «трояна», можно реально поехать крышей. Но проблему решили, с такими-то учёными. Ещё эта штука может подавать сигнал врачам, если заболеешь. Сам-то человек пока еще выкроит денёк для похода в больницу… Можно в режиме реального времени общаться друзьями в любой точке Марса и Луны, может, даже с венерианскими колониями. Чем не механическая телепатия и всезнание в рамках доступной человечеству информации?! Вживит гражданин ребёнку чип в голову, заметь, за свой счёт, хоть цена и невелика…

Мэтхен усмехнулся. Он слышал нечто подобное: именно так на кафедре информационных технологий тогда ещё студенту Мэтхену рассказывали об истории Хань. При этом лектор умело обходил острые углы и подводные камни. Но поскольку блоггеры, как всегда, критиковали всё, что попадало в поле их зрения, и перемывали косточки правительству, а ещё пуще — ханьцам…

— …и попадёт по полной?

— Именно, Эрхард, — кивнул Ярцефф. — Каждый чип — не сам по себе, а часть огромной сети, наподобие старого Интернета, но ещё более масштабной и технически совершенной. У этой сети, как полагается, есть сисадмины — нечто вроде твоего любимого СОИБа. Электронные поисковые системы постоянно проводят мониторинг информации (то есть всей информации о каждом чипизированном человеке: от политических убеждений и финансового положения до сексуальных предпочтений и генокода).

— То есть кто-то знает всё о каждом? — начал понимать Отшельник. — И может в любой момент сказать, кому нужно?

— Не совсем. Система просеивает информацию вне вмешательства специалистов. Искусственного интеллекта большого инфоцентра на это хватает. «Админов» Система оповещает лишь о подозрительных случаях. Например, человек, не имея случайных связей, лечится от гонореи. Получив сигнал, можно оперативно проверить круг знакомств и родственников, а можно посмотреть на мир глазами подозреваемого, задействовав чип как шпионский «жучок». Причём он ничего и не узнает. Информация считывается прямо из мозга. Если она неполна, или требует реакции «органов», но не противоречит УК (допустим, знал много), всё можно сделать нажатием одной кнопки. Собственно, именно это с пленными и происходило. Мы пробовали экранировать чип, чтобы не проходил сигнал на ликвидацию, но он срабатывал и тогда, уже в автономном режиме. Потом научились обезвреживать.

— Действительно, удобно, — поёжился Мэтхен. — И не побунтуешь с бомбой в голове…

— Правильно мыслишь, парень, — похвалил капитан. — Кстати, в качестве менее радикальной меры можно «организовать» сумасшествие, управляя мозгом человека. Скажем, дадут команду — ты и всадишь кому-то нож в глаз. Потом в суде покаешься: будешь уверен, что сам во всем виноват. Ясное дело, эти функции чипа совершенно секретны. Решается и ещё одна проклятая проблема — проблема «интеллектуального перегрева» общества. Это когда учёных много, а занять их всех нечем, и от безделья они начинают анализировать окружающую действительность, а потом и пытаются её изменить. В итоге могут доиграться до революции и краха — вот как с твоей разлюбезной Россией вышло.

— Хорошо, что мы не с планеты Хань, — в один голос произнесли Мэтхен и Отшельник….

— Вы уверены, что Свободный Мир, едва не последовавший за Россией, не подстраховался? — зловещим тоном поинтересовался Ярцефф. — Не чипами в головах, нет. Там всё тоньше, но лучше спрятано и потому менее заметно. Например, генная корректировка ещё на этапе зачатия, какой-нибудь подавляющий агрессию и своеволие лёгкий наркотик под видом одного из консервантов или пищевой добавки, или популярного напитка. И камеры слежения везде, где можно. Никогда ничего подобного не замечал? Каждая такая система по отдельности не тотальна, но в сумме получается не хуже, чем с чипами. Даже лучше, потому что надёжнее, одна система страхует другую от ошибок. Может, ещё что-то есть, неизвестное никому, кроме спецслужб. Проблема, стоявшая перед обоими человечествами, была одна и та же, и впервые встала здесь. В смысле, ещё в России, а не в Зоне.

Мэтхен устало вытянулся на жёсткой броне. Над моторным отсеком она была чуть теплее, чем всё остальное, и это было просто здорово. Говорить не хотелось. Мысли лениво ворочались в измученной голове.

Да, проблема была, и на её решение человечеству понадобился почти век (а подбиралось к ней оно всю свою историю). Издревле не хватало образованных людей для решения стоящих перед социумом задач. Появилось и представление об особой ценности образования и интеллектуального труда самого по себе. Есть спрос — будет предложение. Круг допущенных к образованию людей от эпохи к эпохи расширялся, пока в России двадцатого века не был доведён до предела — образование сделали всеобщим и бесплатным. Каждый, хоть сколько-нибудь желавший получить высшее образование, делал это без проблем.

Тут и возникла сложность: перестарались. Образованных людей стало много, вдобавок классическая европейская система образования плодила разносторонне образованных учёных, настроенных на познание и преобразование мира. У них была масса свободного времени и возможность беспрепятственно обмениваться мнениями. Изучая окружающую действительность, они увидели в ней массу недостатков, захотели исправить. В итоге случилось никем не предвиденное: именно те, кто получили от всеобщего образования больше всех, погубили и Союз, и эту систему образования. Что, видимо, и стало началом превращения России в Подкуполье.

На Западе проблема возникла позже, перед глазами, надо полагать, уже был русский пример. Там заблаговременно начали принимать меры — а чем ещё была пресловутая Болонская образовательная система? Ну, правильно, способом избежать «перегрева». Но лекарство, как водится, оказалось страшнее болезни: когда половина выпускников американских школ в 2030 году не нашли на картах родную Юэсэй, стало ясно, что надо что-то делать. Образование начали восстанавливать — но было ясно, что опять перестараются.

Вводить квоты? А кто сказал, что их удастся верно рассчитать, и не удариться в ту или другую крайность? И что получившие полноценное образование детки богачей станут работать по специальности? Устраивать время от времени «хрустальные» ночи, только не с евреями, а с выпускниками? Тогда какой смысл их учить? И потом, они ведь умные люди, поймут, откуда ветер дует, и могут создать правительству ещё большие проблемы.

Не спасали и более изощрённые способы. Скажем, создание иллюзии полезной деятельности. Если обман раскрыт, проблема встаёт по новой, и лекарство, опять-таки, окажется страшнее болезни. Никто не любит, когда его водят за нос. В общем, в конечном итоге был сделан вывод, что или развитие, или свобода, одно из двух: если выбрать второе, развитие становилось непредсказуемым, а потому потенциально опасным. Чем-то придётся пожертвовать, иначе рано или поздно случится катастрофа. Дилемму осознали одновременно на Земле и на планете Хань. По официальной версии, на Хань выбрали развитие, а в Свободном Мире — свободу.

Так-то оно так. Но как-то не верится, что хозяева жизни не подстраховались на случай неурядиц. Очень уж резко после 2080 года ушли в прошлое радости прежнего мира вроде преступности, экстремизма, терроризма, межэтнических противоречий, сект и наркомафии… А ведь сами люди, насколько знал Мэтхен, лучше не стали. Зато, возможно, они стали более управляемыми?

— Кстати, Курт, а вам про Великую Чистку рассказывали? — прервал молчание Мэтхен.

— Нет. По двадцать первому веку — только история Свободного Мира и Хань. Возможно, документы уничтожены полностью, благо, бумажных уже не было. Возможно, засекречены, и требуется высший допуск, а у меня был лишь «военный». Кто действительно может знать, так это ханьцы — если тоже не почистили историю. В общем, к чему весь разговор: не считайте ханьцев лучше, чем они есть. Бесплатно не помогут. А в качестве платы…

— Вот оно что, — протянул Отшельник. Мудрец уяснил расклад быстро — наверное, потому, что видел и слышал уже достаточно. — И за помощь ханьцы потребуют ввести такие чипы нам?

— Точно. А когда надобность в нас минует, нажмут на DELETE, так что мы сменяем шило на мыло. Единственный способ остановить то, что твориться — полная победа. Как минимум, значительное ослабление, хаос и огромные потери во всём Свободном Мире. И, соответственно, симметричное кровопускание на планете Хань, иначе они сожрут Свободный Мир, а тут всё начнётся по новой.

— Ну ты загнул… Так что же, получается, для победы нужна планетарная катастрофа? — Отшельник осунулся, ссутулился, кажется, даже свечение, идущее от головы, ослабло. — И не только у нас? А всё, что мы делаем — только затягивает агонию?

— Я так не сказал. Я просто говорю, что эпоха «локальных» войн прошла. Своей России в тылу у нас не будет. Создать равновесие со Свободным Миром и Хань у нас тоже не выйдет. Надо объяснять, почему? Значит, и победа у нас может быть только полной, как минимум, до уничтожения Свободного Мира как системы — не обязательно вместе с населением, хотя без потерь такие вещи не проходят. И Хань тоже. Всё — или ничего. Но, согласитесь, не мы задали логику игры, мы лишь вынуждены ей следовать.

— Ты знаешь, как это сделать? — напрягся Мэтхен. От слов Ярцеффа повеяло космическим холодом и звёздным жаром ядерных взрывов. Повеяло кошмаром валящихся на города межпланетных ракет с ядерными боеголовками и другими — ещё пострашнее, какие за два столетия со дня удара по Хиросиме напридумывали в секретных лабораториях.

— Нет, — спокойно ответил Ярцефф. — Я не знаю, как добиться победы. Но я знаю другое: проиграл войну только тот, кто сложил оружие. У несдающихся есть, пусть призрачный, шанс на победу. И ещё: если мы победим, мы дадим новый шанс и людям с обеих планет. Мы снова сделаем их существами со свободой воли. Мы сражаемся и за них.

Новые развалины проступили из многослойного смога поздним вечером, их щедро мочил чёрный ливень. Казалось, в мире остались лишь три цвета — чёрный, бесчисленные оттенки серого и синего. За броневыми стенками машины плыли однообразные до полной неразличимости пейзажи, всё те же холмы, овраги, нечистые ручьи, пить из которых не решился бы ни один мутант. Тьма быстро сгущалась, затапливая мир. Ярцефф взглянул на навигатор.

— Вязьма, — произнёс он. — Почти полпути прошли. И чистильщиков опередили. По крайней мере, не вижу дыма, пальбы не слышно…

Приоткрыв люк, Жуха Свин на гибком стебельке выдвинул правый глаз. Зрелище было на редкость противным, Мэтхен отвернулся, но выдвижные глазки уже доказали свою пользу. Такие же были и у Бига… Да где его теперь искать, беднягу? А Свин вот он, толстый, обманчиво-неуклюжий, но умный — не хуже Петровича. Единственный в Подкуполье командир танка — это о чём-то говорит? Мэтхен и Ярцефф выдвижных глаз не имели, зато имелся перископ и внешняя камера слежения.

Руины молчали. Где-то вдали, за свинцовой пеленой смога, что-то ревело, гремело, стонало, но непохоже, чтобы звуки производили люди. Вдобавок в пелене смога чувствовался какой-то знакомый запах…

— Там комбинат по производству синтетического топлива! — порадовался Ярцефф. — Уже в Подкуполье построили, и трубопровод к нам проложили. Правда, для этого пришлось снести какую-то церковь…

— А почему так далеко от… Барьера?

— Я почём знаю? Наверное, решили, что дрянь всякую на границе держать не стоит. Тут, кстати, севернее, в Хмелите, одна из трёх крупнейших химических свалок — миллион двести тысяч тонн высокотоксичных отходов. Ну, и ядерный могильник — до кучи. Пока атомная станция под Рославлем действовала, сюда ОЯТ вывозили.

— Ну, правильно, — вставил Жуха Свин. — Нам говно — себе электричество.

— Разве тут кто-то мог выжить? — спросил Мэтхен. — В таком-то гадюшнике…

— Представь себе, — и бровью не повёл Ярцефф. — В центре города были каменные малоэтажные дома восемнадцатого и девятнадцатого веков. Они сохранились почти полностью. Так, вот смотри, спутниковый снимок с использованием эхолота. Видал? У половины домишек даже крыши есть. Там только новостройки по окраинам рассыпались, да в частном секторе деревянные дома сгнили. Вон, даже памятник стоит… Интересно, кому?

Ярцефф включил предельное увеличение, и памятник, каким-то чудом устоявший на растрескавшемся постаменте, предстал перед ним. Скульптурная группа, в центре которой стоял высокий мужчина в папахе, указывавший куда-то вдаль, вроде как на запад. Лицо суровое, решительное, губы плотно сжаты. Долгополая шинель старинной военной формы свидетельствует — памятник какому-то офицеру или генералу. Вокруг — несколько бойцов, один целится из архаичного дискового автомата, второй бессильно опустил руку с пистолетом — видимо, ранен. Создаётся иллюзия, будто группа готовится принять последний бой в окружении.

— Efremoff Place, — прочитал в навигаторе Мэтхен. — А это, наверное, и есть он. Любопытно, кто это был? — Всё-таки и у его познаний был предел.

— Какая теперь разница? — отозвался практичный Ярцефф. — Какой-нибудь русский военный, наверное. Скоро приедем, увидим — вон плита, хоть отвалилась и раскололась, но собрать и протереть — не проблема. К тому же, по-моему, на площади живёт всего несколько мутантов, а так — никого. Хижины в кустах видите? Народ в основном в старых зданиях ближе к вокзалу кучкуется… Остановимся, осмотримся — всё равно надо разведать, что и как…

— Кстати, о народе, — напомнил Мэтхен. — Скоро ведь сюда эти ублюдки явятся, и будет как в Сафоново, а потом как в Ярцево. А тут… Сколько тут народу живёт?

Ярцефф склонился над монитором, ввёл пару команд и код доступа к оперативной информации. Конечно, сведения теперь уже позавчерашние — но устареть, судя по всему, не успели.

— Ничего себе! До полутора тысяч! Один из десяти крупнейших посёлков Подкуполья, приоритетная цель для использования пси-генераторов, ракетных систем залпового огня, напалмовых боеприпасов. Кажись, вовремя мы завернули…

— Их всех убьют, — безнадёжно произнёс Отшельник. — Они же не захотят нас слушать!

— И не надо. Влетаем на полном ходу в посёлок, сносим всё, что можно, включаем сирену, стреляем изо всех стволов, кидаем гранаты… И всё это — ночью, когда никто не понимает, сколько нас… Единственное, придётся раскатать по камешку проклятые краники, если их ещё не накрыли, и раздачу тоже. Чтоб возвращаться было некуда… По их оперативным планам, Вязьму начнут чистить только завтра с утра. Пока подтянут нужные силы, оцепят, доразведку проведут. После Смоленска, думаю, они не будут спешить. И нам надо сделать, чтобы к тому времени тут никого не было. А представляете лица этих, когда они никого не найдут? Х-ха!

Улыбнулся Мэтхен, осклабился Жуха Свин, скупо хихикнули Дудоня, Клеопатря и Хрюк. И только Отшельник улыбаться не умел — не с его клювиком проделывать такие фокусы. Но взгляд единственного глаза потеплел. Спокойный, мудрый, знающий, что и как делать… Так, по крайней мере, казалось.

— План неплох, — произнёс он. — А если в кого-нибудь попадём, или задавим в суматохе?

— Так лучше кого-нибудь, чем всех, — твёрдо ответил Жуха. — Я — за, мои парни тоже.

Загомонили и остальные. С самого Сафонова народ сидел тише воды, ниже травы, только постанывали, когда особенно сильно трясло, раненые. Только раненый малыш не просыпался, только тихое посапывание, заглушаемое мотором, говорило, что он жив. Но теперь, когда предстояло реальное дело… Позволяющее избежать то, что было в их родном посёлке…

— Значит, так. В город заходим с запада, со стороны комбината, — показывая на монитор навигатора, начал Ярцефф. Остальные склонились над картой. — Особое внимание бараку с краниками. Увижу, что кто-то решил на дармовщинку побухать — вышибу мозги. Всем всё понятно? Далее…

Они влетели в город глубокой ночью. Рёв мотора, отчаянные вопли, стрельба из двух десятков стволов, свет фар и лязг гусениц, вставшее над бараком с краниками зарево, от которого тянулись огненные ручейки разлившегося пойла… Добавляли суеты и местные — после первых выстрелов они выли, вопили, выпрыгивали из окон, разбегаясь, куда глаза глядят. Правда, было их немного — Мэтхен надеялся, остальные уже покинули посёлок. Вышло знатно.

Оправдались и другие надежды: на заводе обнаружился огромный резервуар с синтетическим дизтопливом. Ярцефф вставил шланг прямо в резервуар, и не успокоился, пока не закачали полный бак, да ещё навесные, да ещё пару бочек взяли внутрь. Дышать в битком набитой кабине стало вовсе нечем, да и спать теперь было возможно или друг на друге, или по очереди. Зато горючего теперь хватит до Москвы. Даже останется запас — если придётся петлять, путая следы, или воевать.

— Теперь куда? — спросил Дудоня. Старания Отшельника плюс мутантская живучесть сказались: бывший механик-водитель шёл на поправку. Только левый глаз на заднем лице, вместе с височной костью выбитый пулей, было не вернуть. Отшельник утверждал, ещё немного, и он сможет бегать и стрелять, а уж водить новую машину… Ну, её ещё надо освоить, всё-таки не танк.

— Почему бы на эту площадь не заглянуть, с памятником? — предложил Ярцефф. — Время есть, мы быстро справились. Интересно же, кто он был. Может, ещё можно прочитать…

— Точно, поехали, — одобрил Мэтхен, чутьё учёного подсказывало: он на пороге сенсации. Может, как у раскопавшего Трою Шлимана! Жаль, негде опубликовать результаты. Но ведь самое интересное для исследователя — открытие, так?

Ехать было недалеко. Пересечь неглубокую речушку вброд — мост давным-давно обвалился, — миновать полуразрушенный, с разрисованными всякой похабщиной стенами клуб и церковь, миновать ещё пару полуразрушенных кварталов — они пострадали во время ночных метаний «Брэдли» со стрельбой. Наконец, дома остались позади. Машина замерла на краю небольшой, неестественно аккуратной для мёртвого города площади. Жуха заглушил мотор, бывший танковый экипаж выбрался наружу. Остальные последовали за ними, но от броневика отходить не стали.

Держа автоматы наготове, путники двинулись вглубь площади.

Площадь? Скорее, сквер. Многочисленные деревья, порода которых из-за мутаций не просматривалась, скрежетали чёрными безлистыми ветвями, кусты превратились в жутковатый колючий бурьян, с некоторых колючек свисали мутные желтоватые капли яда. Но даже в таком, запущенном и жутковатом виде, площадь бросалась в глаза. И Мэтхен, и Ярцефф изумлённо рассматривали непривычно чистые, не замусоренные аллеи, ведшие в центр площади. Кто-то не поленился даже убрать слизь, обнажив вымощенные серым кирпичом дорожки и аккуратные бордюры. Расколотых кирпичиков, отсутствующих бордюрных плит не видно — за площадью явно следили. Уже одно это после полутора лет в Подкуполье казалось невероятным: мутанты не стали бы заниматься такой ерундой.

И это ещё не всё. В центре площади аллеи соединялись с одной, окружавшей невысокий холмик. На нём и стоял памятник солдату ушедшей в небытие страны. Плита с надписью тоже не валялась у подножия, как на спутниковом снимке, а была заботливо прислонена к постаменту. Сделанная сразу после ракетного удара спутниковая съёмка успела устареть.

Когда-то, в ныне забытые времена, к памятнику носили цветы, потом их носить стало некому, потом не стало и самих цветов. Перед памятником жарко горела налитая в закопчённый таз синтетическая солярка. Под порывами ветра пламя с гудением колыхалось, бросая густой чёрный дым то на памятник, то в сторону стоящих у огня мутантов. Трое держали здоровенный, литров на тридцать, бачок баланды. За их спинами стоял сгорбленный старичок с абсолютно голой, даже без бровей и ресниц, бугристой головой. Рук было пять, зато нога — одна… Нет, всё-таки две, но срослись так, что не разделишь. Перемещался старик, держа в нижней паре рук самодельные костыли из ржавых автомобильных бамперов. Он шёл за спинами парней, тащивших бачок, скрежетали по камням костыли, и толпа, заполнившая аллею до самых ядовитых кустов, почтительно расступалась. Толпа благоговейно молчала. Взгляды были направлены на памятник — и на идущих к нему местных. Похоже, это были знаменитости.

Бачок с баландой парил, её разогрели, не скупясь, на таком же импровизированном костре. По подкупольским меркам — немыслимая, просто кричащая роскошь. Хорошо, что синтетическая еда не имеет ни вкуса, ни запаха — иначе аромат свёл бы голодных путников с ума.

— Что они делают? — изумлённо спросил, сам не зная у кого, Ярцефф. Мэтхен сам не мог понять, что происходит, и зачем вся эта суета? Тут что, свадьба? Но всё оказалось много интереснее. Старик взошёл на площадку перед постаментом, на которой горел таз с горючим. Почтительно, но без подобострастия, преклонил обнажённую голову перед памятником.

— Прими от нас дар, Командарм, — произнёс старик. — Лейте.

Повинуясь резкой, как выстрел, команде, подручные приподняли бачок с баландой. Синтетическая жижа лениво полилась в таз с пылающей соляркой, забыто запахло подгоревшей пищей. И, словно это послужило сигналом, жрец запел. Слова были незнакомы Мэтхену, зато в них сквозь века звенела чистая, незамутнённая священная ярость:

— Я понял, — вдруг прошептал Мэтхен. Раньше ни о чём таком он не слышал, но Подкуполье всегда щедро на сюрпризы. — Это же храм, точнее, святилище. Этот на костылях — жрец. А памятник вроде идола, ему жертву приносят.

— Мать моя женщина, — пробормотал Ярцефф. Фанатики не были предусмотрены планом. Хрен их теперь разгонишь, а новоявленное божество вряд ли защитит почитателей. — Кстати, а кто такой командарм?

— Я так понял, командующий армией…

— А-а, генерал, значит, русский. Нет, ты посмотри, чего придумали… Они сами-то знают, что он человеком был?

— Думаю, этот, старый, знает. А вообще, по-моему, правильно. Если погибший за свою родину не достоин почитания — кто достоин?

Ярцефф, Мэтхен, бывшие посельчане слушали, закаменев лицом. Слова песни, наверняка очень старой, оказались злободневными, как сводка фронтовых новостей — казалось, они родились только что, уже на этой войне.

— А ведь всё так и было, — тихо произнёс Мэтхен. — Я вспомнил, это было во время Второй Мировой — тогда Первую Атомную так называли. Мы считаем, что Англия выстояла против Гитлера один на один, а Америка его победила, но на самом деле в войне участвовала и Россия. Вот одним из русских генералов, воевавших с немцами, Ефремов и был. Судя по той книжке, генерал-лейтенант Ефремов командовал 33-й армией. Он действительно попал в окружение, правда, не с тремя бойцами, а со всей армией. И действительно застрелился, чтобы не сдаться в плен. А воевал именно в этих местах.

— А-а, понятно… Странно, что ещё кто-то помнит. Смотри, всё вылили…

Парни выплеснули последние капли баланды в таз с огнём. Горела синтетическая пища неплохо, сразу видно, в её основе синтетические же нефтепродукты — только вода паром поднималась к непроглядному небу. Жрец (или шаман, или священник?) выпрямился, протянул руки к памятнику.

— Пришла беда, Командарм, — почтительно, но не подобострастно склоняя голову, произнёс жрец. — Враг снова идёт на нашу землю. Укрепи наши руки, когда мы сойдёмся в бою, вдохни в сердце храбрость и ярость, помоги устоять перед всей их силой, или, если такова наша судьба, уйти достойно…

Остальные повторяли за жрецом, в глазах горело мрачное пламя. Мэтхен заметил, что в толпе нет женщин и детей — только крепкие, решительные мужики от восьми лет и дальше. Не было, кроме жреца, и стариков. Мэтхен поймал себя на том, что и сам горячечно шепчет нехитрую мантру, подчиняясь единому строгому ритму.

— Э-э, уважаемый, — кощунственно нарушил священнодействие Ярцефф. — Вам пора рвать когти. С утра придут чистильщики.

Лишь теперь жрец соизволил обратить на них внимание. Мужики из местных угрожающе загудели, придвинулись, охватывая незваных гостей полукольцом. Ярцефф отреагировал просто — одним заученным движением перекинул автомат с плеча в руки. А предохранители, особенно на фронте, он никогда не уважал. Глядя на командира, взял оружие наизготовку и Мэтхен, миг спустя их примеру последовали остальные. Но жрец лишь поднял руку.

— Стоять! — скомандовал он. — Вы откуда?

— Из Смоленска, — сказал Ярцефф. — Это на западе…

— Я знаю, где Смоленск, — произнёс жрец. — Говорите, как тут появились и где достали оружие!

— Не слишком ли много вопросов? — раздражённо бросил Ярцефф. — Мы можем проговорить до утра, а утром за вами придут… ублюдки. — Помолчал и добавил: — Как очутились? Просто: отбились от своих при прорыве из окружения, приехали на захваченной бронемашине. Старьё, конечно, но нам сойдёт. Оружие — оттуда же, откуда «Брэдлик». А вот куда следуем — вам знать незачем. Так доступно?

На откровенное хамство жрец не отреагировал — как и на весть о том, что кто-то тоже сражается с врагом. И сражается, поскольку до сих пор жив, успешно.

— А тут вы что забыли? — в тон Ярцеффу спросил он.

— Предупредить вас хотели.

— Предупредили. Спасибо. Только мы уже в курсе. С тех пор, как с неба огонь упал.

— Так чего ж, так вас и этак, не валите отсюда? — вспылил Ярцефф. — Хоть бы своих увели! Полторы тысячи народу утром ляжет!

— Не ляжет, — усмехнулся в клиновидную пегую бородку жрец. — Я всех предупредил. Остаются только добровольцы. Остальным велено выходить мелкими группами, взяв с собой всё необходимое. При звуках моторов или выстрелов они разбегаются и уходят в болота мелкими группами. При невозможности сразу бежать — прячутся, потом выбираются из города сами. При невозможности спрятаться старший из мужчин бежит открыто, кричит и шумит, отвлекая погоню на себя, остальные уходят тихо и в другую сторону.

Мэтхен почувствовал, что краснеет. Их затея со стрельбой и рёвом мотора оказалась глупостью, больше того, недостойным пижонством. Тут всё предусмотрено, люди готовились, собирались, а их заставили бросить даже самое необходимое. К тому же большинство уже ушли — то-то на глаза попалось так мало народу. Как же глупо…

— А стреляли, получается, вы? — продолжал жрец. — Зачем?

— Напугать, заставить разбежаться, — честно признался Ярцефф. — Чтобы этим ловить было труднее. Носились на полной скорости и стреляли по домам, но старались никого не убить…

— …и зря потратили уйму патронов, — вздохнул старик. — Ну, ничего. Всё равно спасибо за предупреждение. Значит, завтра с утра пойдут…

— … в восемь часов. У вас ещё есть время уйти.

— Мы никуда не пойдём. Командарм, как и тогда, уйти не может. Не можем мы и унести его. Значит, мы останемся здесь и будем сражаться.

— Вы что, идиоты, не понимаете? У них танки, автоматы, вертолёты!

— У нас тоже есть оружие. Мы нашли склад с оружием и привели его в порядок.

— Вы могли бы…

— Мы поклялись защищать Командарма, пока он не вернётся в железное тело и не поведёт нас к победе. И мы выполним клятву. А если погибнем раньше — значит, такова судьба. В любом случае, пока мы будем сражаться, безоружные уйдут дальше.

«И правда!» — подумал Мэтхен. Это в Смоленске была подземка, там достаточно пройти несколько километров, чтобы оказаться в безопасности. Здесь на то, чтобы надёжно спрятаться, нужно куда больше времени. У местных, в отличие от Петровича, выхода нет. Кто-то должен остаться и умереть, чтобы остальные успели уйти.

— Хорошо, — произнёс Ярцефф. — У вас есть ещё минутка?

— Ну, если минута…

Ярцефф отправился к «Брэдли». Он так и стоял на окраине жилого квартала, грозя пушкой на запад. Командир распахнул люк, скрылся внутри, а выбрался с любимой крупнокалиберной снайпёркой и полными карманами патронов. В последний раз взявшись за оружие двумя руками, командир протянул винтовку жрецу.

— Мы остались бы с вами, и славно постреляли из этой пушки. Но надо кое-кого доставить в Москву.

— Отшельника? — заметив слабое свечение за приоткрытой дверью, спросил жрец. Пурпурные оттенки причудливо мешались с розовыми: Хухря и голова Отшельника оказались неплохой заменой лампочек.

— Его, — произнёс Ярцефф. — Совсем плох старик, пешком не дойдёт, а он должен быть там.

— Ясно. Отшельник мудр, я его знал… в молодости, от него узнал и о Командарме. Он может помочь многим. Что ж, езжайте. Возможно, вы будете защищать саму Москву. А винтовку оставьте себе — я же сказал, у нас целый склад. На один бой хватит, а больше, боюсь, мы не продержимся.

— Прими как дар, — поразив спутников до глубины души, попросил Ярцефф. — Пусть вам будет от нас хоть какая-то польза.

— Тогда — конечно, — серьёзно произнёс жрец и принял винтовку, по могучему стволу скользнул взгляд — взгляд знатока. — Дар — святое. Благодарю. Прощайте.

— Постой, жрец. Назови имя, чтобы мы могли о вас рассказать.

— Мечислав, — и прибавил: — Предводитель Ждущих. Расскажите, что мы стояли там, где должно, и делали, что должно. — Мечислав помолчал и добавил: — Желаю вам дождаться возвращения Командарма и дожить до победы. Вот теперь — прощайте.

Ярцефф непривычно-смущённо вздохнул… И вдруг, повернувшись в сторону памятника, отдал честь. Затем стремительно-текучим движением нырнул в люк.

— В машину!

«Брэдли» взревел мотором, унося отряд из мёртвого города, от памятника не сдавшемуся генералу и не сдающихся его защитников. Они успели миновать запутанные городские улочки и выехать на большак, когда за спиной загремело. Медленно, как в кошмаре, на западе стала разливаться неурочная заря. Казалось, там гремит гроза, молнии непрерывно бьют в истерзанную землю…

— Жарко там, — пробормотал Мэтхен. — А мы отступаем.

— Ничего, парень, — отрывисто бросил Ярцефф. На скулах капитана играли желваки. — Вот отвезём Отшельника — и за всё уродам оплатим. Мы за каждого из парней Мечислава их десяток порвём! Нам бы только до места добраться. А осталось ещё… Ммм… Двести десять километров.