— Такие, как ты, небось, на вес золота на Луне, — произнёс Мэтхен. Позиции заняты, замаскированы, но «гостей» не видно и не слышно. Остаётся сжимать ещё прохладное цевьё автомата — и вглядываться в подсвеченный догорающими пожарами мрак. Как всё-таки хорошо, что командир, обходя позиции, завернул в подвал: можно перемолвиться парой слов. — Как ты сюда попал-то?

Ярцефф ожидал удара сразу после ракетного удара: именно так действовали бы командиры Корпуса специальных операций, да и ханьские «хунвейбины». Противник ошеломлён, понёс потери, уничтоженную технику и бойцов ещё не успели заменить. А тут… Операцию планировали дилетанты, не имеющие понятия о тактике. Увы, большинству воспользоваться этой ошибкой не удастся.

Но они-то не большинство, они готовились к наступающему дню почти полгода! И у них был настоящий командир, побывавший и не в таких передрягах. Он даже не прочь поболтать.

— Я же сказал. За мокруху… Ладно, расскажу. Делать всё равно нечего. Во-первых, открою страшную тайну. Эта информация не то чтобы засекречена, но — тотально замалчивается. Если кто-то догадается или проболтается, его высмеивают и выставляют идиотом.

— Как с историей России, — кивнул Мэтхен. — Извини, что перебил.

— Ерунда. Как думаешь, человек без генной корректировки в Корпусе служить может?

— Ну…

— Нет! Полное снаряжение солдата Корпуса знаешь, сколько весит? Двести сорок кило. Тут и «скафандр», и бронежилет, и боеприпасы, и стандартный паёк, и вооружение — целый арсенал, мы частенько в автономке работаем. Порой — даже в открытом космосе. На Луне такое бы и гражданский потаскал, но уже на Хани было бы тяжеловато, а уж на Земле… А воевать мы везде должны. Соответственно, должны быть прочнее кости, больше объём мышц, сила, выносливость, способность переносить нагрузки и терпеть лишения. Повышена живучесть. Человек от двадцатимиллиметрового снаряда сразу погибает, а я, как видишь, жив, хотя парочку тогда словил. Устойчивость к боевым газам, вирусам — тут по большей части, прививки, — к радиации, повышенный болевой порог. Как это делается? Сначала определяются родители, у которых максимально близкий к нужному набор генов, и, главное, нет таких, которые будут мешать. Потом проводится генная корректировка.

Мэтхен слушал, слова капитана звучали откровением. А официально считается, что в Корпусе, как вообще в армии, служат добровольцы-контрактники, и таковым может стать любой. В молодости он и сам мечтал — пока не понял, что больше манит наука. Да и физические данные — не те, ему так и сказали на вербовочном пункте.

— Ещё, — продолжал Ярцефф. — Обострённое чувство опасности и интуиция — это не генная корректировка, а тренировки. Ген инстинкта самосохранения оставили, но ослабили: боец такого класса — не просто расходный материал, его полная подготовка стоит не меньше, чем сотни обычных. Глупо делать нас одноразовыми, как презерватив. Зато в бою каждый стоит роты резервистов, если не батальона. И в безвоздушном пространстве мы умираем не сразу, где-то час можем прожить, даже если скафандр в космосе пробьёт. А за это время много сделать можно, если не паникуешь. Ген ярости и вообще вся группа, отвечающую за насилие и соперничество, усилены. Как и то, что за честь и чувство локтя отвечает. Корректировка, плюс постоянные тренировки и учения, плюс питание с особыми гормональными добавками. Ладно, отвлёкся я что-то. Я говорил о мокрухе.

— Да. Так как случилось-то? Кого-то не того замочил?

— Точно. Ты про конфликт в Море Кризисов слышал? Последний, который два года назад был? Наваляли нам ханьцы по самое не хочу. Только атомными фугасами и остановили их. Но отчего-то ни плазменные пушки с орбитальных спутников по «хунвейбинам» не отработали, ни наши бомбёры в контратаку не пошли. А ханьцы целую бронебригаду в бой бросили, и всё на нас!

Потом только, когда бомбы из А-материи в ход пошли, узкоглазые остановились. На ближних подступах к Даймосвиллю, между прочим — к нашей титановой кубышке. Да только из всего полка уцелело шестнадцать человек, считая штабных. Полковник погиб, я, по сути, один из офицеров остался. Из строевиков вообще шестеро выжило — это из полутора тысяч! А всё знаешь, почему? Оказывается, биржевики хотели вздуть цены на титан, создав угрозу захвата ханьцами месторождений. Генерал, отвечавший за этот сектор, хорошенько получил в лапу за бездействие. Он и удар нанёс после того, как цены поползли вверх. Что-то ханьцы даже захватить смогли.

— А генерал этот…

— А что ему? На Землю его забрали, на повышение. Замминистра он теперь… Был.

— Я не об этом. Генерал-то это, он же такой как вы? Ну, я думал, что командовать такими как вы, могут только такие же?

— Да. По крайней мере, до полковника. А вот генералитет, штабные, снабженцы, тыловики, спецы, солдаты внутренних войск, полицейские — все, кто не воюют сами — обычные люди. Или тоже прошедшие корректировку, но другую, уж не знаю. После этого, чтобы отвлечь внимание ото всех махинаций, нам устроили торжественное награждение. Ордена вручал тот самый генерал. Даже слезу пустил ублюдок, мол, моя вина в том, что я остался жив. А мне перед тем попался сайт «Вашингтон пост». Там прямым текстом сказано, кто, зачем и как нас подставил. Жаль, до брокера я не успел дотянуться. Но генерал своё получил. Прямо там, на церемонии. Потом трибунал и — сюда. Решили, если героя на самоликвидацию поставят, их блоггеры заплюют и на выборах прокатят.

— Мне в голову пришло, — хлопнул себя по лбу Мэтхен. — Что, если «охотнички»-то не за мутантов нас приняли? А задание выполняли?

— Я так и думал. Этих охотничков на нас специально навели, может, пообещали что. Именно на нас двоих: мы оба много знаем. Остальные просто за компанию легли. Может, и среди них кто опасный был.

— Ты хотел бы вернуться к своим?

— Нет! Я же по сути мутант, ты не забыл? Совсем как эти. Да и фамилия… русская. Тут моё место, парень. С этими… подкуполянами. А забавно, правда? И мы, и ханьцы — обычные люди. Но воюют и за тех, и за других — мутанты. Ну, ладно, пойду посмотрю, как там у Петровича дела.

— Постой! — сказал Мэтхен. В голову пришла одна мысль. — Получается, вы на гражданке жить не можете, так? А как же старость?

— Так до старости ещё дожить надо! — скривился Ярцефф. Заметно было, что тема для него не из приятных. — А кто в этом заинтересован? Никто! Ни командование, ни страховые и пенсионные компании, ни мы сами! Понимаешь, если смысл твоей жизни — служение Корпусу и защита гражданских, то немощь — приговор. Скорее сам в башку пулю пустишь — нам, правда, для такого может не хватить и обоймы. Есть, правда, вживлённый чип с функцией самоликвидации — на случай плена и допроса… Отставить балаган! — вдруг резко приказал он.

Изменилось лицо, изменилась фигура, мгновенно наливаясь опасной, смертоносной мощью. Забойщик больше не был человеком, даже тем полу-человеком, которым позволили ему остаться генетики. Теперь он был убийственной боевой машиной. Частичкой военной мощи Свободного Мира, против этого самого мира восставшей. Огромная лапа с лёгкостью подхватила снайпёрку. Миг — и без малейшего шума капитан растаял во мраке.

— Командовать будешь ты, — ошарашив Мэтхена, приказал он. — От тебя много не требуется: эта штука, — сунул он в руки Мэтхену какое-то небольшое устройство из старинной пластмассы, — проводной детонатор. Как втянутся на завод, окажутся в огневом мешке, а самый задний подъедет к закладке — подрываешь. Бахнет — начинаете. Выбивайте всё, что движется. Только смотрите, не спалите всё сразу, и танк сразу не светите: чувствую, денёк будет тот ещё…

— А ты?

— Пойду посмотрю, нельзя ли угостить гостей до боя. У снайпера работа особая.

Мэтхен уже решил, что Забойщик ошибся, сейчас вернётся и будет бесшабашно подшучивать над собой, пытаясь скрыть конфуз. Или что в Корпусе принято. Только бы не застрелился, меньше всего Мэтхен хотел лишиться такого командира… Но тут на грани слышимости раздалось какое-то едва заметное тарахтение. После встречи с «Брэдли» он не спутал бы этот звук ни с чем.

Одновременно он услышал какой-то тоненький, тоньше комариного, писк. С каждой долей секунды он становился громче, через пару секунд он стал неприятным, потом и нестерпимым. Одновременно появился беспричинный, вроде бы совсем неуместный страх, от которого, казалось, вот-вот остановится сердце. Навалилась боль, голова горела огнём, глаза будто медленно выдавливали невидимые пальцы, а уши… Что творилось с ушами, Мэтхен боялся себе и представить. Барабанным перепонкам этого бы наверняка хватило, если бы в несколько слоёв не намотал на голову тряпьё и не сунул в уши самодельные беруши. Вот и остальные бойцы — мутантские… эээ, всё-таки не морды, но уж точно не лица — перекошены мукой и ужасом, но никто не выскочил в панике, все сидят на местах. Повязки и беруши ослабляют облучение…

И всё-таки настал момент, когда терпеть стало невозможно. Понемногу, крошечными шажками, трясущимися руками ощупывая дорогу, Мэтхен стал пробираться к выходу. Прохладный и сырой воздух подвала стал нестерпимо душным. Отчего-то казалось, что на свежем воздухе станет немного легче… Краем глаза он заметил, как тянутся из траншей и импровизированных дотов остальные. «Мы же маскировку нарушаем, стоять…»

— …а-ать…

Даже он сам, не говоря об остальных, почти не услышал команды. И уж точно хриплый полувздох, полустон не смог остановить взвод совсем ещё зелёных бойцов. Даже оружие по большей части осталось в окопах.

И вдруг — отпустило. Резко, с болью, будто стегнула по руке лопнувшая струна. Зато стало возможным, наконец, набрать в лёгкие воздуха — и властно, как учил Ярцефф, рявкнуть:

— Стоя-ать!!! На позицию!

Мэтхен бессильно опустился на топкое дно траншеи. Но краем глаза отметил, как спрыгивают обратно остальные. Если над головой не крутился беспилотник, может, эти ничего и не заметили.

Ярцефф полз бесшумно и незаметно: слишком много тренировок за плечами, как и реальных боёв в полном вооружении, чтобы вот так, почти налегке, выдать себя лишним звуком. Его не тяготила снайперская винтовка, а новейший прибор ночного видения (не повезло тому недотёпе из Внутренних войск, охранявших периметр) позволял худо-бедно видеть метров на двести. Конечно, не ахти, но ведь и добровольцы будут действовать в таких же условиях. Сюда бы ещё беспилотничек, да полный боевой костюм со встроенным мини-инфоцентром, способным взаимодействовать хоть с беспилотником, хоть со спутником, хоть со штабом и другими бойцами. Но чего нет — того нет. Хорошо хоть, резервисты, посланные чистить Зону, вооружены не лучше.

Следом полз один из мутантов поумнее, он тянул за собой провод. Этот будет чем-то вроде корректировщика, а провод в ночной мгле не найдут. Только если случайный осколок — но бить-то будут туда, в завод, в крайнем случае, в посёлок. О том, что посельчане решат атаковать врага с тыла, никто пока и не догадывается. Что ж, будет вам, ребятки, сюрприз. Особенно когда в поле зрения попадёт штабная машина. Специально на такой случай Забойщик тащил тяжеленную трубу гранатомёта. При включённой энергоброне и против гравилёта толку от них чуть, но, будем надеяться, на старье прошлого — позапрошлого века ничего подобного нет. Значит, сюрприз удастся что надо. А потом ловите, господа, до посинения.

— Всё спокойно, — монотонно бубнил связист в трубку. — Противника не видим, двигаемся к ориентиру «холм».

— Стой, — приказал Ярцефф. — Сидим тут.

Теперь они расположились так, что даже тепловые датчики не показали бы ничего: небольшой холмик надёжно прикрывал от пеленгаторов. Их можно было засечь разве что с воздуха, но на такую маленькую группу не обратят внимание. Они ведь не знают, что группа — не простая…

Лязг гусениц и хруст перемалываемого камня ещё не стал различим ухом, но остальное тело уловило едва заметное сотрясение воздуха. За эту способность, похоже, тоже следовало благодарить генетиков. Забойщик подобрался, по лицу скользнула и пропала злая усмешка. Сейчас добровольцы выедут вон на тот пригорок — и окажутся в прицеле. Но стрелять пока нельзя. Его целью будут бегущие. Или — если паче чаяния к забарьерным подойдёт подкрепление. Лучше бы, конечно, пулемёт, но все пулемёты нужны на заводе. Мутанты — стрелки неважные, даже после тренировок. Особенно по меркам Корпуса.

— Передавай нашим, — произнёс Ярцефф. — Противник обнаружен. Бронетехника — судя по всему, есть танки, возможно даже, самоходки. От двадцати до тридцати бортов. Летающей техники не слышно: возможно, малые беспилотники…

Теперь отдалённый гул был слышен и просто ушами. Сквозь мрак пробились желтоватые отблески: колонна шла со включёнными фарами. Ну, понятно, они же не ждут сопротивления, Они пришли сюда как хозяева — типа, пострелять безоружных, заготовить материал для чучел, ковриков и «натурального» корма для любимых собачек достать. Свои задачи, как всегда, у людей науки и охотников за органами: и у мутантов кое-что вполне годится людям. Не всех из обитателей Подкуполья убьют. Кое-кого ждёт нечто худшее, чем смерть от пули и осколка.

Как всё-таки удачно они обмотали лица тряпьём. Ну и что, что мокро, холодно и вонюче! Зато «засветка» в инфракрасном диапазоне на порядок слабее, могут и не заметить, особенно новички. А визуально… Ну-ну, ребятки, попробуйте, найдите нас! Можете ещё покричать: «Ау-у!» Может быть, на зов прилетит крупнокалиберная и шустрая птичка.

Нет, совсем разведкой не пренебрегли. Беспилотник, прошедший метрах в десяти над землёй (конечно же, никому не заметный, но в тишине выдавший себя свистом винтов и сонным гудением мотора) сканировал землю во всех возможных диапазонах. Скорее васего, их даже засекли Но не влупили по обнаруженной цели маленькой управляемой ракетой, как сделал бы боевой беспилотник в боевых же условиях, и не сделал над лёжкой круг, как уточняющий координаты «разведчик». Маленькая, но гаденькая машинка полным ходом умчалась в сторону посёлка. Правильно, слабенькую засветку в инфракрасном диапазоне оператор наверняка принял за «глюк». Рёв моторов нарастал ровно и мощно, блики фар уже уверенно пробивали мрак. В смоге свет преломлялся, бросая во все стороны разноцветные отблески, и в этих отблесках угольно-чёрная земля Подкуполья казалась совсем фантастической. Рыскающие из стороны в сторону снопы света выхватывали из мрака пригорок — но маскировка выручила, ничего похожего на ствол снайпёрки завоеватели не заметили.

— Прошли, родные. Двигай обратно, я тебя догоню. Только тихо и постепенно. Ну, я вас учил, должен знать.

Рёв моторов плотно забил все звуки. Из мрака, подсвеченный фарами задних машин и на их фоне кажущийся слепленным из тьмы, выкатился приземистый, мощный танк. Ярцев опознал технику — «Абрамс» последней серии, уже когда стало ясно, что гравилёты заменят и танки, и вертолёты. На нём уже стоит первая, ещё громоздкая и примитивная установка энергоброни. Вряд ли она включена, можно попробовать загнать в бочину кумулятивную гранату. Нет, рано. Черёд гранатомётов придёт там, в посёлке. Из винтовки стрелять не стоит: что на «Абрамсе» точно есть, это пеленгатор снайперских выстрелов. Ладно, езжай, дядя, дальше. Поживёшь ещё.

Колонна оказалась немаленькой, и чего в ней только не было! Если внутри бронемашин — пехота, а не только экипажи, по их душу пожаловало больше роты. Серьёзно. Танков Ярцефф насчитал двенадцать штук — считай, тоже рота.

Последним, наземным ходом, шёл массивный, похожий на утюг, гравилёт. Только вместо плазменной пушки у него был какой-то локатор, напоминающий РЛС позапрошлого века. Пеленгатор? Этого ещё не хватало! Такой засечёт снайпера после первого же выстрела, от него не скроется даже одиночный автоматчик. Затем по его наводке развернётся башня ближайшего танка (или не танка, в общем, любой техники, способной стрелять) — и на месте лёжки останется лишь дымящаяся воронка. Говорят, появилась эта дрянь ещё в двадцатом веке, но полтораста лет спустя доведена воистину до совершенства. На Луне такие машинки старались жечь в первую очередь и не считаясь с потерями: прикрывали их ханьцы соответственно. Останься пеленгатор в строю — и потери вырастут вдвое, если не втрое.

Не доезжая метров двухсот до Забойщика, странная машина остановилась, мимо неё пошла вперёд бронетехника. Мотор работал на холостых, плюя во мглу гарью. Фары водитель и не подумал выключать, наоборот, из бронированной дверцы выпрыгнули четверо. У одного в руках был мощный фонарь, его мертвенно-белый свет играючи пробивал смог. Остальные трое стали суетиться вокруг машины, похоже, кто-то оставался и внутри, манипулируя тумблёрами и кнопочками. «Локатор» неспешно разворачивался на юго-восток — в сторону посёлка. Внезапно машина как-то мелко затряслась, мотор взревел на форсаже, выдавая предельную мощность, размытыми зелёными волнами пошли видимые прибором ночного видения тепловые волны. Ярцефф хмыкнул. Нет, это не поломка. А что?

Тоненький, будто пилой по стеклу, визг, с каждым мгновением усиливающийся до неистового рёва. Курт Ярцефф почувствовал, как заныли уши, а ведь он залёг в стороне от главной волны! Можно сказать, его задел самый крайний «лепесток» излучения. Что же тогда творится в посёлке, до которого, правда, ещё километров пять, но который на основной директрисе?

Ярцефф представил воющих от нестерпимой боли, обезумевших от непонятной пытки и беспричинного ужаса посельчан, бросающих оружие, выбегающих на пустырь, прямо под пули и снаряды. Не пеленгатор. М-да, а он-то гадал, как эти гады будут вылавливать спрятавшихся? С такими машинками передавят всех. Только там, где есть глубокие подземелья, кто-то спасётся. И, самое обидное, если эту дрянь на пси-энергии не угомонить, весь план обороны полетит вверх тормашками. С-суки, вашу мать так!

Ярцефф быстро перебирал варианты. Он не собирался стрелять до того, как бронированное стало попадёт в огневой мешок. План строился на том, что они не ждут вооружённого сопротивления. А если расстрелять этих ребяток, все будут знать, что у мутантов есть не просто вооружённый боец, а снайпер. Пустить захватчикам кровь станет сложнее, возможно, и вовсе не удастся. Но, может быть, удастся всадить пулю в генератор излучения, или в трансформатор, вызвав короткое замыкание? Интересно, как скоро обнаружат пулевую пробоину, и обнаружат ли в этакой темнотище? Могут обнаружить. Да и выстрел с двухсот метров наверняка услышат. Рявкает древняя русская снайпёрка будь здоров — это тебе не плазмострел…

От установки внимание Мэтхена отвлёк ещё один привет из прошлых эпох. Поначалу он даже не сообразил, для чего эта пузатая, похожая на огромную банку пива на колёсах, штуковина. На Луне ничего подобного не было, вся техника и войск Свободного Мира, и ханьцев работала на холодном ядерном синтезе (да и толку-то от двигателей внутреннего сгорания без воздуха!), соответственно, не было нужды и горючем: его заправляли раз в несколько лет и на базе.

«Дурак, это же заправщик! — отругал себя Ярцефф. — В этой дуре, небось, тонн пятьдесят синтетической солярки!»

Торопливо, боясь спугнуть удачу, Ярцефф сменил патрон с бронебойного на зажигательный, прицел скользнул по столбу света от фар, остановился в самом начале. Скорость невелика, километров двадцать в час. Да, не гравиплан, бронированный, как танк, но быстрый, как вертолёт, вдобавок способный взлетать. Для ветерана бойни в Море Кризисов — просто мишень, даже во тьме. Капитан выждал, пока наливник закроет собой пси-излучатель — и выжал спусковой крючок.

Ахнул выстрел, винтовка дёрнулась на сошках, несмотря на амортизаторы, приклад резко толкнул в плечо. Но это уже не имело значения: там, где топливозаправщик объезжал генератор излучения, воцарился ад. Султан огня взметнулся метров на десять, горящее топливо хлынуло во все стороны. На миг рёв пламени перекрыл жуткий, нечеловеческий крик — и тут же оборвался, видно, волна горящей солярки накрыла расчёт установки с головой. «Больно? — подумал Забойщик. — Зато бесплатно!»

Ярцефф осторожно пополз на запасную позицию — таких лёжек вдоль дороги было намечено штук десять. Теперь мгла была не абсолютной, её подсвечивали багровые сполохи. Огненное озеро растеклось метров на двадцать, пламя наверняка выжгло всю начинку обеих машин, наверняка оплавились и железные остовы, а от расчётов и обоих водителей остались лишь обугленные кости. Поди разберись во мраке, что произошло: может, просто пары горючего воспламенились, может, во тьме водила на что-то наехал, и при ударе металл дал искру. Потом, на экспертизе, спору нет, пулевое отверстие найдут. Если найдут. Но не сегодня и не завтра, однозначно. На месте происшествия никого не было: выходит, излучатель никак не охранялся. Только прострекотал, зафиксировав картинку, беспилотник — и тоже умчался во тьму. Ярцефф удовлетворённо вздохнул. Похоже, они так и не поняли, что к чему.

Убедившись, что никого поблизости нет, Ярцефф вскочил и внаглую побежал по дороге. Гусеницы разбили остатки асфальта просто в ноль, перемешав крошево со слизью. Но, по крайней мере, тут не на что напороться, и не провалишься в промоину, сломав ногу. Только добежав почти до бронеколонны, Ярцефф свернул в сторону — и снова растворился в смоге. Теперь только бы успеть: судя по всему, останавливаться они не будут. Тем лучше: пусть идут сейчас, пока не выветрился боевой азарт и не подкралась усталость. Но успеть вернуться на командный пункт до боя он обязан.

— Сэр, с пси-излучателем что-то не так!

— Выясни, — бросил Наттер, перекрикивая стоящий внутри танка грохот и лязг. Будто сухопутный эсминец, «Абрамс» лениво покачивался на разбитой дороге, гусеницы с хлюпаньем давили слизь, но все звуки забивал рёв турбины. В этом рёве рация была едва слышна, впрочем, и самому приходилось кричать.

— Есть, сэр!

— Остальным: начинаем охват! Повторяю, начинаем охват! Как поняли?!

Но прежде, чем колонна снова раздалась вширь, Наттер вновь услышал голос посыльного:

— Сэр, она сгорела! И наливник тоже!

— Что?! А расчёт, водители?

— Похоже, погибли все. Хорошо хоть, не мучились долго…

— Да что ты несёшь? Из-за чего такое могло случиться?!

— Не могу знать, сэр. Возможно, воспламенились пары? Или что-то дало искру…

— Ясно, — скрипнул зубами Наттер. Хотелось грязно выругаться, а ещё лучше хоть на ком-нибудь сорвать злобу. И всё-таки не верилось, что машина, на которую возлагалось столько надежд, по-глупому сгорела. А ведь ещё держать ответ перед Мануном, может статься, и перед парламентариями. И как разъяснять, что опасности не было вообще никакой, а пропали раздолбаи по собственной глупости?

Танк съехал с дороги, остальная техника тоже раздалась в стороны, вытягиваясь цепью, машины охватывали обречённый посёлок дугой. Скоро задние машины замкнут кольцо окружения — и можно начинать прочёсывание, выпускать пехоту. И снова рисковать этими гражданскими обормотами? Ох, чует сердце, будут и ещё инциденты, а хорошенько припугнуть идиотов некому: это ж не армия, даже не Внутренние войска. Добровольные защитники демократии, чтоб их. С них и не спросишь строго.

— Стоп машины! — распорядился полковник, когда полуохват посёлка был завершён, и осталось только замкнуть кольцо. Раз пси-генератор сгорел, придётся менять первоначальный план. — Изо всех орудий — беглый огонь по заводу и посёлку!

Орудия загрохотали, заглушая даже рёв моторов и скрежет траков по развалинам. Даже без приборов ночного видения и беспилотников были видны замелькавшие в посёлке багровые сполохи. Подробности скрывал проклятый смог, но свистопляска там должна твориться та ещё. Наверняка оглохшие, ослепшие от вспышек, возможно, раненые и обожжённые мутанты утратили последние проблески рассудка. Вместо того, чтобы рассеяться по разным щелям или, того лучше, попытаться проползти между машинами в поле, они сейчас мечутся, как обезумевшие… И правда, инфракрасные датчики зафиксировали какие-то суматошные движения, на первый взгляд беспорядочные, в посёлке. Похоже, они запаниковали ещё в самом начале, когда ударили ракеты, а теперь пси-генератор и обстрел поддали жару. И всё-таки кто-то вполне может проползти.

— Приготовиться! Пехоте — начать выгрузку! Следить за промежутками между машинами — могут попытаться выйти!

Вот так. Теперь ни один выродок из тех, что в посёлке, не выскользнет из-под удара. Наттер улыбнулся: приятно чувствовать за собой эту мощь, направлять её на врага и побеждать! На миг даже мелькнула мысль, не написать ли рапорт с просьбой перевести в строевые части. Впрочем, немногие мечты столь же несбыточны! Когда стали воевать генно-модифицированные богатыри, всеобщая воинская повинность лишилась смысла. Оказалось: и дешевле, и эффективнее вооружить по последнему слову техники немногих прирождённых убийц, чем пускать в распыл дивизии обычных солдат. Рота таких монстров и правда стоит дивизии. А с изобретением бомб из антиматерии численность армии из преимущества превратилась в недостаток.

Соответственно, и стать их командиром простому человеку не дано. Не признают, не станут повиноваться тому, у кого ниже градус агрессивности. Нет уж, лучше быть финансистом: и на форму право имеешь, и на табельное оружие, и на все льготы, положенные старшему офицеру — а головой не рискуешь. Разве что если всплывут махинации, и то — всё это мелочи, ничего такого, что можно квалифицировать как серьёзную уголовщину. Вдобавок он и маскировал их, как мог — всё сразу не вскроются, а каждое по отдельности тянет только на административное взыскание.

Впрочем, теперь это не имеет значения. Победителей — не судят. Героев демократии не обвиняют в коррупции, даже если она, эта коррупция, и наличествует.

Обстрел стих так же внезапно, как начался. Последний огненный сполох растаял в смоге, только едва заметное багровое зарево осталось на месте попаданий. Гореть в посёлке особо нечему, дерево давно рассыпалось трухой, а медленно преющий в сырости столетний мусор не поддавался даже напалму. Нет, он неплохо горел вместе с адской смесью, но стоило напалму выгореть, как огонь гас, и тлеющая куча начинала смрадно чадить. Местами разрывы подожгли лужи — интересно, что в них за дрянь? Промозглый ветер то гасил их, то снова раздувал, уцелевшие под снарядами стены ослабляли и рассеивали тепловое излучение. Эти-то «засветки» на мониторе и принял за суетящихся мутантов оператор. Затем доложил по инстанции.

— Входим в посёлок! — убедившись, что всё так, как и планировалось, скомандовал Наттер. — Помните — бить на любое движение! По одиночкам — очередями, по скоплениям тварей — главным калибром танков!

— Шеф, шкурки попортим! — раздалось по громкой связи. Наттер поморщился: тоже мне, герои демократии. Но рявкнуть: «Р-разговорчики!» — не решился: многие крупные шишки отпустили отпрысков «повоевать», благо, особых опасностей не ожидалось. Мол, пусть лучше пустят кровь мутантам, чем от скуки подсядут на кокаин. Это — не вымуштрованные псы войны из Корпуса и даже не дрожащие за своё место подчинённые: с ними помягче надо — и в то же время без менторства. Например, так:

— Зато ваши шкурки целее будут!

Кроша траками гусениц ветхий бетон и кирпич, скрипя на сминаемых прутьях арматуры, железные монстры входили в поселок. Им не было нужды придерживаться улиц — развалины не могли противостоять броне и весу. Временами гусеницы с плеском въезжали в горящие лужи — и тогда с них начинали стекать огненные струйки. Краска на катках начинала дымиться, и у кого-то из механиков-водителей не выдержали нервы.

Туша левофлангового «Абрамса» свернула, стремясь объехать огромную полыхающую лужу (её идентифицировать как суетящегося мутанта не вышло, решили, что осколок попал в бочку с пойлом). Руины оказались на диво прочными, они достойно выдержали давление гусеницы, в итоге перекос составил чуть ли не полтора метра. Вдобавок что-то зацепило за гусеницу, и танк беспомощно забуксовал на месте. Катки со скрежетом проворачивались, но сами гусеницы надёжно зафиксировались и лишь слегка подрагивали. Водитель нервно дал газ, что-то под гусеницами с железным хрустом оборвалось, как пришпоренный, танк дёрнулся вперёд. И в этот миг перекошенные катки не выдержали, подломились с металлическим хрустом. Колоссальная машина негодующе повела пушкой, будто трубящий слон — и с грохотом перевернулась. Башня с плеском рухнула прямо в центр огненного озера, чадный дым стал пробираться через воздухозаборники, фильтры не справлялись. Потом танк окутался облаком взрывов: один за другим детонировали ящички с активной защитой. Пушке не повезло ещё больше: косо воткнувшись в грунт и набив ствол землёй, она немного погнулась и зафиксировала танк в положении «вверх тормашками». Один из аварийных люков отворился — и тут же захлопнулся. Выпрыгивать в огненную лужу танкистам, понятно, не хотелось. Возможно, они и не могли: наверняка без открытых переломов там, внутри коробки из обеднённого урана, не обошлось. Но, стрелок-радист был жив. Рация ожила, и в неё полилось:

— Да сделайте же что-нибудь к этой факовой матери! Мы тут сваримся сейчас!!!

Возле перевёрнутого танка затормозил его собрат. Могучая машина запросто вытащила бы попавший в беду «Абрамс»… Но чтобы закрепить трос, кто-то должен был перейти вброд огненное озеро, не попасть под осколки одного из ящичков — и вот уже потом, если к тому времени не зажарится в собственном соку… Желающих рискнуть — не было. Пару раз попытались кинуть трос — безрезультатно.

— Срочно! Пожарный гравиплан! — скомандовал в рацию Наттер. Конечно, в танке имелись штатные средства пожаротушения — но они не рассчитывались на то, что «Абрамс» будет валяться в горящей луже вверх тормашками. И как ещё боеукладка не сдетонировала?

Накаркал! Похоже, корма танка, которую уже лизали огненные языки, наконец прогрелась достаточно: ахнуло так, что бестолково толкущихся у лужи добровольцев расшвыряло, как котят, на одного упала сорванная, бешено вращающаяся гусеница. Смотреть на то, что получилось, не хотелось. Но Наттер смотрел, высунувшись из затормозившего танка. Он знал, что это означает. Безусловный конец карьере, досрочную отставку — и как минимум вдвое урезанную пенсию. Это если повезёт. Гораздо вероятнее, что затаскают по судам, разорят исками родные «добровольцев», а то и начнёт колоть контрразведка. А тут могут всплыть художества с армейскими финансами. Тогда ждёт срок — большой и ни разу не условный…

— Работаем, работаем, — буркнул Наттер в рацию, просто чтобы отвлечь подчинённых от случившегося. — Помните: сначала стреляйте, а потом смотрите, кого подстрелили!

Ярцефф любовался на отблески пожарища: с таким раздолбайством он сталкивался впервые. Чтобы без боя, чуть ли не на ровном месте, потерять одну из лучших машин… Танк, конечно, не гравилёт, подниматься в воздух ему не дано, да и броня послабже, об энергоброне и речи нет — но можно же объехать подозрительный завал! «Да чего уж там! Можно было вообще чуть тщательнее относиться к разведке! А лучше — и не соваться сюда вовсе».

Осторожно, укрываясь пеленой смога, Ярцефф сместился поближе к танку. Устойчивый восточный ветер тянул гарь на него, вместе со смогом и туманом она прикрывала его будто плащом-невидимкой. Конечно, обычный человек в ядовитом дыму не выдержал бы и минуты, но Ярцефф обычным не был. Да и человеком в последнее время воспринимать себя разучился. Если люди — эти палачи-неумехи, уж лучше быть мутантом.

Рвануло будь здоров. Будь танк в нормальном положении, башня наверняка воспарила бы над землёй — и, если уж суперповезло, упала бы на кого-нибудь из нападающих: для людей, хоть в кевларе, хоть без, да и для лёгкой бронетехники, такое попадание стало бы фатальным. Но и так получилось неплохо: сорвавшаяся гусеница прибила кого-то из суетящихся добровольцев, ещё кому-то по ногам прилетел вышибной люк, вдобавок, похоже, всех наглухо контузило волной: едва ли сейчас они что-то слышали. Но хуже всего были брызги пылающей «воды», окатившие стоявших слишком близко. Кто-то рухнул ничком, корчась в грязи, они пытались сбить пламя, вытереть попавший в лицо жидкий огонь, и непрерывно вопили.

Пользуясь моментом, Ярцефф сделал несколько быстрых выстрелов, поднявшегося было бедолагу (по кевларовому панцирю стекают капельки огня, забрало из бронестекла разбито, всё лицо превратилось в кроваво-обугленную жуткую маску) снесло прямо в огненную лужу, ещё один, поднявшийся на четвереньки, бессильно распластался на земле, лишь руки в чёрных перчатках скребли грязь. Получил пулю между лопаток и ещё один, подбежавший на выручку: из груди аж брызнуло…

Ярцефф удовлетворённо хмыкнул. Господа чистильщики так и не поняли, что произошло: ещё несколько пареньков бросились на выручку. Можно было бы снять и их, но… Вот именно, нельзя, чтобы они перепугались. Пусть лучше наоборот, взбесятся до полной потери рассудка. Несколько обугленных и хладнокровно застреленных товарищей — самое то. А теперь — быстро меняем позицию. Пора переходить к следующей части плана.

Стремительной, зловещей тенью Курт пробирался по руинам. На первый взгляд, в адской мешанине битого кирпича, раскрошившегося бетона, пронизанного ржавыми жалами арматуры, будто нарочно укрытой толстым слоем грязи, пробраться было невозможно, скорее уж переломаешь ноги, застрянешь в каком-нибудь капкане, наденешься на полуметровый ржавый штырь. Но Ярцефф приметил в этом хаосе несколько проходимых тропок. По ним, почти не петляя на улицах, можно было за пять минут пробежать посёлок насквозь. Сплошные завалы скроют от глаз наземного противника, и лишь с воздуха могут засечь передвижение. Ну, а в подкупольском смоге, да ещё ночью, да в хаосе, шуме и гаме сражения… Словом, скрытность почти как при передвижении под землёй.

Какие-то вопли сбоку, там, где на старой-престарой карте этих мест обозначена Сычёвская улица. И заполошный треск автоматных очередей, а потом короткое, забивающее все остальные звуки, рявканье танковой пушки… Ещё одно, и сразу — слитный грохот разрывов. На пару секунд очереди смолкли, потом басовито застучал крупнокалиберный пулемёт на «Хамви» — но пальба не утихала. Во всей этой свистопляске Ярцефф расслышал знакомый, ставший в последние месяцы родным грохот древних «Калашниковых».

— Они там что, ох…ли? — вопросил он тьму и, перехватив винтовку поудобнее, поспешил на звук пальбы. — Говорил же придуркам: никакой самодеятельности, сидеть и ждать, пока ребятки втянутся всей толпой в огневой мешок. Только тогда, уроды, только тогда!!!

Сейчас капитан Корпуса Специальных Операций жалел, что связался с обормотами. Говорил же тысячу раз: пока они не знают, что поселяне вооружены, у обороняющихся есть преимущество: действовать против них будут, как против безоружных. То есть наплевав на самые основы тактики.

На этом и строился весь план. Если они станут действовать по уму, надежды вообще нет.

Ситуация менялась: вместо продуманной обороны на превращённом в крепость заводе — суматошная, нескоординированная, и потому обречённая атака. А в атаке не спасут ни пулемёты, ни даже главная надежда — противотанковые гранатомёты. Самое большее, что удастся сделать — спалить пару «коробочек», пока всех не расстреляли в упор…

Хряква Грязноухая не слишком-то доверяла новым властям. Вот Двуглавый Борис — это по-нашенски, это понятно и естественно, а что естественно — то не безобразно. Да и как мужик он был наш человек: всех поселковых девок перепробовал. Ну, и её не забыл, конечно. И то сказать — предпоследний, пятнадцатый отпрыск был точно от него. Такой же крепенький растёт, упрямый и двухголовый. А так, конечно, у неё всякие рождались: трёхногие, хоботастые, лысые и, наоборот, покрытые шерстью. Ну, так и правильно — мужики-то все разные, с чего дети-то должны рождаться одинаковыми? Эти двое — что чужак, с Эири спутавшийся, а потом по-глупому её упустивший, что здоровяк, который завалил Двуглавого и забарьерцев, положили счастью конец.

Вспомнив ночи с Двуглавым, Хряква аж облизнулась, потом причмокнула: стоило вспомнить кое-какие подробности… Борис был ветрен и непостоянен, как… точняк, как ветер. Но уж если удавалось оттереть от него остальных, наглых и щедрых на ласки поселковых девок, она не жалела. Ради Двуглавого стоило пускать в ход главный подарок Бабки-Мутации: двадцатисантиметровые, каменной твёрдости и острые, как бритва, когти. Она почти добилась своего — девки, конечно, с Двуглавым спали, но тайком и редко, когда сама она нажиралась у краников совсем уж вусмерть. Только с одной получился облом — с этой железной бесстыдницей. Увы, когда она становилась железной, её не брали даже когти…

— Да сиди ты спокойно! — прикрикнула она на паренька постарше. Непоседа Кныш так и рвался на улицу, посмотреть, что там такое творится, и куда все бегут. Пришлось дать ему затрещину огромной мохнатой лапой, разумеется, предварительно спрятав когти. Хряква была скора на расправу и тяжела на руку, но своих отпрысков любила. Да что там любила, за любого из них она и порвать была готова любого. А если когти не убрать, можно ненароком и голову смахнуть. Сами-то они длинные и толстые, но края острые, как забарьерная бритва. Получить такими в пузо — не шутка и для Двуглавого.

Да, было время! Как подстрелили Двуглавого, так и настала тоска. Мужики, вместо того, чтобы пить и ползти к Хрякве за сладеньким, то в земле копаются, то бегают туда-сюда, то молотят друг дружку под присмотром здорового, то грохочут, стреляя из трубок железных. Странные они какие-то, трубки эти, не нашенские. С такими пусть «туристы» бегают, в самый раз им, а наши и так хороши. Но попробуй им это объяснить! А как возвращаются со всех этих «стрельб», да «оборонных работ», так ведь не то что на любовь — на выпивку сил не остаётся. Многие, ох многие — и мужики, и бабы — в последние полгода забыли дорогу к краникам.

Сама она присосаться к краникам не забывала, а вот работами этими не интересовалась совершенно. «Отвалите! У меня мелкие жрать просят, а вы тут с окопами со своими!» Ну, вояка этот, он только кривился мерзко, но руки не распускал — знал, видать, что с её когтями шутки плохи. А она… Она с радостью бы и лопатой помахала, и из железки этой постреляла. Если б он, этот здоровяк немногим мельче Двуглавого, только показал ей, как это делается у них в Забарьерье… А потом — мечтать так мечтать — стал бы ходить постоянно, как Двуглавый бегал к этой железной сучке Эири! Она бы не отказалась сделать с ним шестнадцатого, а потом и семнадцатого отпрыска.

Но ему наплевать. И на её жаркие взгляды, и на необъятную, неестественно огромную, да ещё выпяченную грудь с широченными бёдрами и крупным задом. На колонноподобные — не то что у доходяги Эири — ноги. И, разумеется, на то, что между них.

Ему плевать. Ещё рожу кривит, падла. Ну, и какого рожна стараться? Лучше найти отмазку хоть какую — и дети не худшая — и по возможности не участвовать во всеобщем помешательстве. Жаль только, засыпать без мужиков плохо.

В эту ночь она заснула как обычно — но проснулась задолго до рассвета. Хряква потянулась огромным телом — раздался громкий по ночному времени костяной хруст. Она уже хотела положить рогатую голову обратно на кучу гнилья, когда откуда-то донёсся нарастающий вой. Не успела Хряква испугаться по-настоящему, как вой, перейдя в рёв, разродился грохотом. Ветхое строение не очень сильно, но отчётливо тряхнуло, сверху посыпалась пыль и какой-то сор. Не успела Хряква осознать случившееся, как жахнуло совсем уже близко. Соответственно, и тряхнуло так, что ребятня проснулась и заголосила в пятнадцать глоток. В пятнадцать? Обе головы сына Двуглавого Бори визжали на разные (но одинаково противные) голоса, стараясь перекричать друг друга и всех остальных.

Следом раздался ещё взрыв, потом ещё — казалось, какой-то великан со всей дури лупит в надтреснутое било рельсом. Каждый взрыв сопровождался едва заметной вспышкой, но земля тряслась, будто живое, перепуганное существо. Скрипели, пошатываясь, обветшалые стены, прохладный сырой воздух наполнился едкой пылью. «О! Похоже, у раздачи» — подумалось Хрякве. В первый миг ей даже не пришло в голову, что вместе с бараком-«раздачей» рушится вся прежняя жизнь. Но решение приняла верное.

— Так, мелюзга, подъём, подъём, бл…! Не х… спать! В подвал, все в подвал!

И, подцепив когтями закрывавшую лаз в подпол бетонную плиту, с усилием откинула её прочь. А мелкие уже прыгали во тьму, один за другим, ловко приземляясь на мохнатые лапы, ласты, копытца…

— Сидите тут, только тихо! Да хорош орать-то! — прикрикнула она. — Я пойду посмотрю, что там. Отсюда — ни шагу!!!

Она по опыту знала, что кто-нибудь, а скорее всего, Двуглавый-младший, обязательно ослушается — и высунется туда, где валится с неба непонятный кошмар. Поэтому Хряква не поленилась подтащить плиту обратно и, натужно сопя, уложить обратно. Теперь не ослушаются. Ну, а ей надо высунуться, посмотреть, что происходит. Тогда и можно будет решить, что делать.

Дождавшись очередного, быстро нарастающего свиста, она высунулась наружу. На сей раз свист успел превратиться в жуткий, пробирающий до костей рёв. Потом какой-то мутный, но яркий сполох возник в пелене смога, свет быстро нарастал — в следующий момент совсем близко встал ослепительный султан огня. Ахнуло так, что уши едва не оглохли. Внезапно отвердевший, непривычно горячий воздух ударил в широкую грудь, опрокидывая навзничь, в лицо дохнуло испепеляющим жаром, несколько мелких осколков ударили в грудь и живот, но не пробили свалявшийся слой грязной шерсти, толстую шкуру и тем более — толстенные, сросшиеся в сплошной панцирь рёбра. Только какая-то дрянь чиркнула по мочке одного из ушей, которым она обязана прозвищем. Ухо рвануло, резко, будто шилом, кольнула боль — и что-то тёплое потекло по поросшей жёсткой щетиной щеке.

Она перекатилась на спину, закрывая голову огромными руками. Казалось, следующий сноп огня прянет прямо в беззащитную спину, испепеляя, изничтожая всё, что было Хряквой Грязноухой. Но шли секунды, а ничего не происходило. Похоже, тот взрыв, что сбил её с ног, был последним. Густая, как вакса, но сейчас такая желанная тьма повисла спасительным покрывалом, отгораживая от творящегося кошмара. Ещё пришла её вечная спутница — тишина.

Впрочем, теперь тьма была не абсолютной. Её пятнали багровые отблески пожаров, мельтешащие смутные тени. Тишину нарушали стоны, детский плач, злобная матерщина, звуки драки…А ещё шарканье множества ног — и все в одном направлении. Что происходит-то, мать вашу?!

Хряква ориентировалась в ночном мраке не хуже, чем днём. Её единственный огромный глаз был слеп, точнее, не слеп даже, а страшно близорук, чтобы что-то им рассмотреть, надо было поднести предмет почти вплотную к глазу. Но проблем он не создавал: каким-то образом, не видя предметы, она их превосходно чувствовала — причём гораздо дальше, чем что-либо можно было разглядеть даже ясным днём. По забарьерным меркам, не меньше, чем на сто, а то и двести метров. Это чувство совершенно не зависело от времени суток. Потому Хряква помчалась напрямик, прямо через развалины, не опасаясь переломать в камнях ноги. Взобралась на уцелевшую, пережившую даже бомбёжку, стену. Оттуда был неплохой обзор, считая, вся южная сторона посёлка и главные улицы. И по этим улицам…

— Что ещё за х…ня? — сама она у себя спросила.

Сплошным потоком, совсем как к раздаче и к краникам, народ тёк к заводу. Это в самый глухой час ночи, когда все нормальные люди спят. На заводе, что-то ярко горело, пламя пробивало смог мутным заревом, и, значит, горело всерьёз. Ещё огонь бушевал у раздачи и на месте барака с краниками, но как раз туда никто и не смотрел. Толпа целеустремлённо топала к проходной завода, как будто рабочий день уже настал. Над бесконечной живой змеёй суетливо нарезал круги Петрович, покрикивая:

— Скорее, скорее! Иначе все изжаритесь, как Крапивища со Слонярой Жирдяем! Бабы послабже, мамаши, старики, мелкие — в подвалы и дальше, проводники покажут! Мужики и бабы покрепче — наверх. Ополченцы — бегом к своим взводным, и по окопам! Не зевать, не зевать!!!

Хрякве не улыбалось ни лезть в провонявшие химией заводские подвалы, ни сидеть в грязных окопах, дожидаясь неведомо кого, да ещё получить в руки громыхающую железную трубку. Если уж драться — когтями лучше выйдет, да и зубки у неё те ещё. Но драться она не будет. Кто бы ни точил зуб на Мэтхена, Ярцеффа и их подпевал — ей до этого никакого дела. Лишь бы детёнышей не тронули…

А Петрович, скотина, уже заметил её. Совершил стремительный пируэт над толпой и полетел, хлопая кожистыми крыльями в дымном воздухе, к ней.

— А тебе что, особое приглашение нужно? — проорал он. — Ну-ка слазь оттуда и мелюзгу свою к нам веди!

— Ты мне не приказывай! — окрысилась Хряква, выпуская когти. Ухватить бы гада за ногу — да стена скользкая, недолго и вниз сверзиться. При её весе такие фокусы могут кончиться плачевно. Петрович надоедливо нарезал круги над стеной — но бросаться гаечными ключами по привычке не стал — наверное, понимал, что в этаком каменном хаосе потом их не найдёт. — Умный, мля, выискался! Пошёл на хер!

— Сама туда вали, — отозвался Петрович. — Пораскинь мозгами, если они у тебя есть. Ты видела тот посёлок? Видела. Знаешь, что могут «охотнички»? Знаешь! Останешься тут — погубишь и себя, и детей. А на заводе жива будешь!

— А, — беспечно махнула рукой Хряква. — Мы в подвале сидим, ничего они нам не сделают, не заметят даже. Мы тише воды, ниже травы будем. А вот вас там, небось, за час с дерьмом смешают! Или ты вспышек этих не видел? Большую толпу заметить легче, дурень!

Петрович хотел сказать что-то ещё — но плюнул, захлопал крыльями и полетел назад. Тут только Хряква обнаружила у него на плече вытертую перевязь, а на этой перевязи…

На ней болтался какой-то странный металлический предмет, в коем, однако, она опознала ту самую стреляющую железяку.

Осторожно развернувшись, Хряква слезла вниз. Удивительно, но огромное, тяжеленное тело двигалось практически бесшумно. Миг — и встав на четыре конечности, как-то по-медвежьи, но быстро и ловко, Хряква помчалась обратно…

Душераздирающий тонкий визг настиг её, когда до дома было уже метров двести. Казалось, вой разрывает её голову изнутри, будто там поселилась огромная злобная крыса. Вторя неслышному, но убийственному для ушей визгу, Хряква жутко заревела, полосуя когтями грязь. А визг всё нарастал, теперь казалось, что какой-то истязатель медленно, но верно выдавливает ей глаз пальцами. Как и многих других, её выворачивало наизнанку, рвало и снова рвало — но теперь уже кровью. Хотелось вскочить и бежать от стен, собирающих кошмарный визг и отражающих его прямо в уши. Кстати, что-то уши перестали слышать, будто отрезало, помутилось в налитом кровью единственном глазе, а то самое чувство, которое давало ей возможность передвигаться в любой темнотище, как раз и воспринимало таинственный «визг» ещё более остро. То, что она отчётливо видела источник этого кошмара, нисколько не помогало, только увеличивая страдания. Ничем не может помочь умение ощущать тепло огня, если голова оказалась в кузнечном горне. Потом сознание всё-таки не выдержало, погасло, и мощное тело бессильно распростёрлось в грязи. «Что с детьми?!» — было последней мыслью.

…Холодно. Ей ещё никогда не было так холодно, как сейчас, и никогда так не болела голова. Ещё она невыносимо кружилась, стоило закрыть глаз. Но открывать его было мучительно, казалось, под веко насыпали не песка даже, а мелко-мелко истолчённого стекла, и с любым движением глазного яблока стекло это впивалось во внутреннюю сторону века, в роговицу глаза, уходило под глазное яблоко, причиняя настоящую муку. И всё-таки, стоило вспомнить о детях, как она решилась открыть глаз. Попытка задействовать отчего-то замолчавшее «невидимое» зрение стоила такой адской боли, что она чуть вновь не провалилась в беспамятство. Лишь огромным усилием Хряква удержалась в сознании — и даже начала хоть как-то сканировать окружающую местность. Теперь требовалось совсем немного: понять, где она находится что происходит.

Слух не возвращался никак, и она поняла, что оглохла навсегда, а в раковинах мохнатых ушей запеклась кровавая короста. Обидно, конечно, но не смертельно. Петрович-то, кажись, был прав. И если она сама чуть не откинула копыта на ровном месте, каково пришлось детишкам там, в каменном мешке подвала? Надо бежать, спасать их немедленно — и идти к заводу. Как угодно, любой ценой и как можно скорее.

Вот и хижина, от последнего взрыва крыша таки обвалилась, рухнули и последние две стены, подпиравшие друг друга. Плиту подвала завалило обломками, но это не смертельно. Хряква легко откидывала глыбы величиной с упитанного барашка, пролетев метров пять, они с грохотом падали где-то в развалинах, производя немалый шум. Её это нисколько не заботило: только бы успеть, только бы они не появились раньше!

Луч мощного прожектора ударил в единственный подслеповатый глаз, ослепляя, сбивая с толку, пугая… Он выхватил из мрака сгрудившихся у ног матери разномастных детишек. Увидеть за лучом света что-либо было невозможно, но к Хрякве уже вернулось её тайное чувство, волны невидимого излучения потянулись вперёд, навстречу пришельцам…

Они выхватили приземистую колёсную машину, выставившую из бронированного лба короткую и толстую железную трубку с утолщением на конце. Трубка была как у Ярцеффа, Мэтхена и остальных мужиков, но толще и крупнее. Машина ехала не торопясь, покачиваясь на ухабах и покачивая стволом пулемёта. Справа и слева от неё, вытянувшись редкой цепью, шли по три человека. Ещё двое двигались спереди, поводя перед собой почти такими же железными трубками, как у Ярцеффа и его приятелей. Наконец, за машиной она почуяла ещё троих. Понять, кто сидит внутри броневика, было сложнее: её излучение экранировало от металла брони, лишь малая часть проникала внутрь. Чтобы «рассмотреть» внутренности машины, этого не хватало.

Если Хряква и ожидала, что начнутся переговоры, пришельцы её разочаровали. Застрекотали автоматы, взвизгнули над головой первые пули, одна ударила в плечо. Рывок, шлепок попадания — и горячее второй раз потекло по шерсти. Сознание Хряквы затапливала багровая пелена ярости, но себя она ещё контролировала. «Бежать!» — сообразила она. С таким противником не сладить. Разве что немного придержать, пока разбегутся дети. Ну, а потом ищи их свищи! «Они у меня умницы, сообразят, что надо прятаться» — подумала она.

— Бегите! — крикнула она. А сама — недобро оскалилась, выставив на всеобщее обозрение здоровенные клыки — и неторопливо потрусила навстречу пришельцам.

Пулемёт на броневике оглушительно жахнул, выплёвывая смерть, казалось, в самое лицо. Но лишь парочка пуль зацепила ноги Хряквы, вырвав клочья шерсти и оставив глубокие царапины. Отчаянные крики, переходящие в стоны и предсмертный хрип, раздались за спиной. Пользуясь перерывом в очередях, она оглянулась.

Похоже, всё. Детишки скучились за спиной, но все, конечно, не поместились, да и не могли их прикрыть широко расставленные ноги. По крайней мере, всех. Тяжёлые пули раскидывали их, как кегли, отрывали крохотные ручки и ножки, прошивали навылет сразу нескольких, превращая единственных по-настоящему дорогих Хрякве существ в окровавленные, изодранные груды мяса. Детские головки от попаданий взрывались, как никогда Хряквой не виденные, брошенные на камни арбузы…

Из глотки Хряквы вырвался по-настоящему жуткий рёв, пробирающий тех, кто мог слышать, до костей. На чёрных губах выступила безобразная бурая пена. Хряква оттолкнулась от чавкнувшей земли — и взвилась в длинном прыжке. Очередь из броневика ударила мимо, вновь кромсая уже мёртвые тела.

Падение, перекат — и снова прыжок. Автоматная очередь прочертила кровавый пунктир поперек груди, пули пробивали слой свалявшейся шерсти и шкуру — но глубоко войти в тело не могли. Парочка пуль угодила в голову, но толку от этого вообще не было — видимо, слишком прочным был череп Грязноухой. Единственной, голову резко тряхнуло, но даже полутонного удара автоматной пули не хватило, чтобы сломать ей шею.

Зато успел огнемётчик. Сгусток огня вырвался из толстой трубки, выстрел молниеносно одолел разделявшее их расстояние, огненное чудовище мгновенно выросло за спиной, подсекая прыжок, роняя на землю. Хрякве показалось, что её засунули головой в печь, да ещё проехали по спине раскалённым катком. Шкура чадно вспыхнула, пламя охватило почти всё тело, только ноги, покрытые толстым слоем грязи, оказались недоступны для пламени. Взрыв сбил её с ног, опрокинул в пламя. Автоматы чужаков трещали не переставая, уже не отдельные пули, а десятки, если не сотни, рвали её шкуру. Одна-две, увы, попали прямо в предыдущие раны, они глубоко проникали в тело, и это было по-настоящему больно. А самое страшное, пулемётчик в броневике, наконец, взял верный прицел: теперь Хряква была не размытой тенью, а яркой кляксой на фоне абсолютного мрака.

Это было гораздо, гораздо хуже: свинцовый ливень сбивал с ног, большие пули с лёгкостью пробивали шкуру, дробили рёбра, добирались до внутренностей. Если бы хоть одна попала в голову, всё бы тем и кончилось — но пулемётчик предпочитал гарантированную цель.

Одна из пуль чиркнула по шее. Видимо, она разорвала какую-то артерию: кровь фонтаном брызнула на плечо, на время сбивая пламя. Хряква опустилась на колени, потом очередь сбила её с ног. Лежать оказалось лучше: так хотя бы часть тела прикрывало от пуль и огня.

Она полностью оглохла, но если бы могла слышать, и притом слышать закрытую связь, она бы услышала, что победители обмениваются комментариями:

— Вот это тварь мы завалили, прикинь, Анджей! Смотри, какие когти!

— Точно! А эту башку вообще отрезать и заспиртовать надо!

— Ну, так и отрежь, раз умный такой! Только это чем же резать надо?

— А электропила на что? Роберт, посмотри в «Хамви», там, под сидением… Ага!

Включённая пила громко и противно зажужжала, быстро несущиеся по кругу зубцы образовали сплошной размытый круг. Осторожно, держа перед собой пилу, чужак двинулся к обездвиженной туше. Первоначально ярко вспыхнувшая шкура почти погасла и лишь смрадно чадила палёным волосом. Туша лежала неподвижно. Остальные шестеро страховали приятеля автоматами, не сводил прицела с Хряквы и пулемёт броневика.

— Проверьте, сдохло оно, нет? — распорядился мужчина в броневике. Командира отделения не устраивала эта мальчишеская забава, когда надо идти дальше в село — но посёлок ведь взяли в кольцо, мутанты никуда не денутся, а сопротивляться, как показывает эта тварь, не могут. Пара минут роли не играют, пусть поразвлекутся, поиграют в мясников.

Шесть автоматных очередей хлестнули в упор, новые десятки пуль впились теперь уже в спину, туша вздрогнула от попаданий, но никаких признаков жизни, вроде бы, не проявляла. Мужчина с пилой осмелел, шагнул вперёд, даже пнул огромную, обугленную, распростёршуюся в грязи лапу со страшными когтями.

— Сперва лапу отпили, дурак! — посоветовал Анджей.

В этот миг лапа ожила. Будто летящее бревно, оно подсекло ноги — и хруст явственно услышали все. Пила сверкнула в свете пламени, всё ещё не погасшего на спине и голове, сделала в воздухе сальто и упала. Упала удачно — прямо на Анджея, зубья заскребли по кевларовому панцирю. Панцирь был прочнейшим, уязвимый только для автоматной пули в упор. Но и пила не простая: зубья прочностью далеко превышали алмаз, а скорость их вращения не оставляли шансов никакому другому материалу. Тонкий, яростный взвизг — и броня на плече распалась, пила вошла в широкий пропил, заработала уже в теле, с лёгкостью кромсая мясо, жилы, кости. Наконец — по людскому счёту прошло не больше секунды — пила вывалилась из раны и волчком завертелась на земле, разбрызгивая грязь и кромсая, как подтаявшее масло, бетонное крошево. К тому моменту рука, держащая автомат, была почти отделена от тела и повисла на нескольких жилах и клочке кожи. Кровь шла потоком, заливая панцирь. Поляк повернул голову, скосив глаза на рану — и без сознания рухнул в грязь.

Но Хряква не обращала на него внимания. Когти с маху ударили в панцирь на животе упавшего, и случилось ещё одно чудо: броня поддалась не разогнанным до скорости пули, но острым и прочным когтям, когти пробили броню и глубоко вошли в тело, распарывая живот. А потом ещё, ещё и ещё… Грязноухая видела перед собой безумные от боли и страха глаза несостоявшегося вивисектора — и это было самым приятным в её жизни зрелищем… Потом глаза под бронестеклом и вовсе закатились, начали стекленеть. Бросив растерзанный труп, Хряква прыгнула прямо на броневик. Опрокинуть, разбить проклятую машину, с остальными можно разделаться после…

…Очередь наотмашь хлестнула её поперёк груди, на этот раз били практически в упор, а калибр пуль не оставлял шансов даже кевларовой броне. Они насквозь прошивали тело, вылетая кровавыми ошмётками из спины. Сила их ударов подсекла прыжок, отшвырнула Хрякву наземь, опрокинула, но следующим прыжком она достигла броневика, удар огромной лапы пригнул к броне, лишив возможности стрелять, пулемёт. Теперь надо смять, а лучше порвать броню…

Броневик с завидной быстротой сдал назад — похоже, у тех, кто внутри, сдали нервы. Автоматчиков как ветром сдуло ещё раньше, только последний, самый нерасторопный, мелькнул и скрылся в развалинах.

Невзирая на боль в многочисленных ранах, заливающую обугленную шкуру кровь, Хряква бросилась в погоню за броневиком. Она слишком поздно заметила, как расселась стена рухнувшего дома — и ещё более страшный монстр плюнул огромным огненным болидом. Рвануло так, что чуть не опрокинуло броневик. Шкура загорелась вновь, крупные осколки, наконец, прошибли её насквозь. Один попал точно в огромный глаз, и сознание Хряквы погасло навсегда. Механик-водитель танка дал полный газ, и машина долго елозила гусеницами, превращая огромное тело в кровавое месиво. Наконец, люк открылся, и наружу высунулся один из танкистов.

— Доложите обстановку, — донеслось из динамиков внутренней связи.

— Смешали с дерьмом монстра и целый выводок ублюдков, — начал было отвечать танкист, но не выдержал, выругался. — Сука, оно Альберта порвало и Анджея покалечило… Срочно сюда — медиков, иначе дуба врежет!

— Ясно. Помощь скоро придёт. Продолжайте движение, в ближний бой не ввязываться, расстреливать издали!

Ярцефф прибыл в разгар неожиданного сражения. И облегчённо вздохнул: какие бы придурки не затеяли эту самодеятельность, их тут не больше отделения. Значит, остальные на позиции и готовы к бою. Задача теперь — заставить этих сунуться толпой в капкан. Будь тут рота Корпуса специальных операций, не стоило бы и пытаться, но КСО, исключая больных и раненых, далеко. В трёхстах с лишним тысячах километров отсюда. На том светиле, что в самые ясные ночи мелькает в разрывах смога.

Похоже, их выдавило из окопов пси-излучение: на простых людей, не прошедших генной корректировки, эта дрянь действует куда сильнее. Мутанты Подкуполья чуть поустойчивее, но именно «чуть». Самое же гнусное, что и земля, и камень, и металл отчасти экранируют излучение: в тесном, но открытом для излучения помещении оно воздействует стократ сильнее. Пси-излучение выдавливает бойцов из окопов, крепостных казематов, дотов, боевых рубок гравипланов и звездолётов адской болью в голове, глазах и во всём теле. Будь ты хоть трижды героем, выдержать нереально. Сам выпрыгнешь на открытое пространство — под пули, снаряды и ракеты. А не сможешь — помрёшь: остановится от болевого шока сердце, полопаются сосуды глаз, потом и сами глаза вытекут мерзкой белёсой жижей, будто выдавленные невидимым прессом. Бывает и так, что хуже всего приходится лёгким — вплоть до пневмоторакса.

Эта опасность пока миновала — генератор с расчётом догорает в луже синтетической солярки. Новый подвезут завтра, не раньше. Значит, главное — не покидать превращённый в крепость завод…

…Но они бегут прямо навстречу южной группировке!

Ярцефф уже знал, что на трассе бронеколонна разделилась на три группы. Северная наступала по разбитому в хлам, утонувшему в слизи шоссе, стремясь отрезать посёлок от завода, а потом охватить его с севера. Южной предстояло двигаться вдоль реки и охватывать посёлок с юга, отсекая его от кварталов развалин, куда можно отойти. В конце они должны были соединиться на восточной окраине, и тогда наступал звёздный час центральной, самой сильной группы, которой предстояло «чистить» центр посёлка. Всё просто, непритязательно и прямолинейно, предсказать подобный план может и ребёнок, а уж если Петрович метрах в пяти над землёй исполняет роль беспилотника…

Но каждая группа — десяток и более машин, из них три-четыре танка, и полсотни пехотинцев охранения. Пока они развёрнуты в цепь и прочёсывают посёлок, атаковать — самоубийство. Вот когда расслабятся, соберутся — не колонной даже, просто стадом бронированных мастодонтов, и всё это стадо скопится в узких проходах меж цехами…

Из своего укрытия Ярцефф хорошо видел, как сближались две цепи. Первыми не выдержали нервы у подкуполян — несколько длинных, неаккуратных очередей прогрохотали во тьме, плети трассеров хлестнули навстречу чужакам. Ярцефф видел: лишь одна или две пули попали в цель, но и они не нанесли врагу особого вреда: автоматы пробивали кевларовые панцири только в упор, да ещё по нормали. За Барьером это было бы неприятное открытие. Но ночью в Подкуполье… Какая, собственно, разница, если без приборов ночного видения ближе нескольких метров противника не увидишь?

Ответ не заставил себя ждать. Затарахтели штурмовые винтовки, грохнули, плюясь тяжёлыми пулями, пулемёты на броневиках, разродились очередями пушки «Брэдли». Почти сразу, забивая остальные звуки, гахнула танковая пушка. Одна… Потом другая… Или та же самая, времени на перезарядку хватало.

От разрыва снаряда стена, за которой схоронился один из бойцов, исчезла в огненной круговерти. Укрывшись за грудой битого кирпича, второй, рослый, но туповатый, абсолютно лысый и какой-то мосластый зеленокожий парень с мохнатыми ногами судорожно менял магазин. Вот он осторожно высунулся из-за обломков, выставив наружу ствол автомата… Короткая очередь автоматической пушки отшвырнула его на пару метров назад, там он и застыл изуродованной грудой мяса, в свете пожаров поблескивала лужица такой же зеленоватой (сейчас, впрочем, чёрной) крови. Сделав в воздухе сальто, на окровавленную тушу шлёпнулся искорёженный автомат с застрявшим у спускового крючка оторванным пальцем.

Чуть ли не половину бежавшего в атаку отряда смело сразу — вряд ли они успели понять, что происходит. Остальные забились в развалины, залегли в рытвинах и промоинах. Пришельцы продвигались вперёд, подбираясь вплотную — то есть, конечно, не вплотную, а на расстояние броска гранаты. Редкие очереди летели вслепую, случайно попавшие пули не могли пробить броню. Но нет худа без добра — теперь под шумок Ярцефф мог сделать пару-тройку выстрелов.

Капитан поймал особенно активного «чистильщика» с ручным пулемётом в прицел — и аккуратно, никакого сравнения с бестолковой атакой посельчан, опрокинул его навзничь. Лететь пуле было дальше, но от такого калибра кевларовые доспехи не спасали. Ещё выстрел… И ещё. А кто это у нас высунулся из боевой машины пехоты? Сейчас я его… Ага, всплеснул ручками и рухнул лицом в слизь. Остальные залегли, не понимая, что происходит. Зашлись в бешеном лае пушки и пулемёты колонны, молотя безжизненные развалины. Немногие уцелевшие посельчане могли отползать назад.

Капитан не стал дожидаться конца бестолкового боя, заполошная стрельба навела его на мысль получше. За спиной слышался рёв моторов и лязг гусениц: похоже, подходила южная группа, две колонны должны были вот-вот соединиться, замыкая кольцо окружения. Но вряд ли они друг друга видят, а стрельба и заполошные крики в эфире не могли не взвинтить всем нервы. Если немного подогреть страсти, глядишь, и удастся устроить междусобойчик…

Вторая колонна шла так же, как первая. Впереди и по бокам — тремя довольно плотными цепями — пехотинцы прикрытия. Они нервничали, потому и палили на любое движение, как и северная группа, попавшая под удар. Ярцефф усмехнулся. Ну что за вояки — никакой выдержки!

Раз, раз и ещё раз! Опрокидываются в кирпично-бетонное крошево фигуры в камуфляже. А теперь — пара патронов по броне. Понятно, не по танку — но вот старенький бронетранспортёр винтовка вполне берёт. Ярцефф представил, где должен сидеть водитель — и выпустил последний патрон в обойме. Получилось! Машина вильнула — и до половины скрылась в полной грязи яме, только вращались, лениво помешивая грязь, повисшие задние колёса. Двери приоткрылись, и из них, по горло в холодной грязи, стал выбираться экипаж. Это было ошибкой, потому что Ярцефф уже сменил магазин…

…Честное слово, такого он всё-таки не ожидал. Наверное, потому, что бои на Луне — это предельная точность, минимальные траты моторесурса и боеприпасов — и максимальный результат. А тут за минуту выпалили больше патронов, чем за час боя с «хунвейбинами».

Центр посёлка сразу превратился в жерло вулкана, осколки и обломки сыпались дождём, капитану пришлось сместиться на восток. Он засел на краю оврага, густо заросшего мутантскими кустами, с протекавшим по дну вонючими ручьями. Отсюда было неплохо видно, что происходит в развалинах, а что скрывалось во мраке и смоге, дорисовывало воображение. Встречу в центре посёлка две бронеколонны отметили на славу: будь с обеих сторон бойцы КСО или «хунвейбины», получилось бы взаимное избиение. Гулкий рёв пушек всех калибров, басовитое стаккато пулемётов, в которое по временам вплетался треск автоматов и штурмовых винтовок, казалось, заполнили всё вокруг. Но потери наверняка были небольшими, если вообще были: ведь на курки, гашетки, кнопки пуска нажимали перетрусившие неумехи, впервые в жизни оказавшиеся под огнём. Было, отчего: когда сафари превращается в смертельный бой, крышу рвёт капитально. Некоторым — навсегда.

Междусобойчик стих так же внезапно, как начался. Последний раз гахнула танковая пушка — и воцарилась тишина. Ярцефф поднёс к уху старую, но, как ни странно, исправную армейскую рацию, найденную на тех же складах. Настроенная на приём, она хрипела открытым текстом:

— …Шмунце, Шмунце, я Наттер! Доложите, что у вас! Как поняли, приём!

«Шифроваться мы считаем излишним, — зло отметил Ярцефф. — Правильно, клоуны: ну какая радиосвязь у дегенератов? Так держать, ребятки, недолго вам осталось».

— Сэр полковник, нас атакуют! У ублюдков до десяти танков, пушки, пулемёты! — взорвалась паническими воплями рация. Ещё бы: открытие вышло действительно неприятным, ничего противотанкового они с собой явно не взяли. — У нас потери: один «Хамви» разбит прямым попаданием, у одного танка заклинило башню, в охранении погибло трое и восемь ранено!!! Требуется немедленная помощь!

Но первый такой доклад Ярцефф, похоже, прослушал — потому что неведомый полковник, наконец, разобрался в обстановке.

— Идиоты! — взревел он. — Это группа Дробышевского! Немедленно прекратить огонь и вернуться к выполнению плана!

— Есть, сэр! — отозвался обиженный, но немного успокоившийся Шмунце.

— Есть, сэр! — в унисон ему повторил Дробышевский, а скорее, радисты командиров групп.

— Будет сделано, — а это третий, чьего имени Ярцефф не знал, но и невелика потеря.

Ярцефф прикинул, во что им встал междусобойчик. Значит, один «Хамви» или старинный русский БТР можно сбрасывать со счетов. Танки выдержали попадания — но один всё равно пострадал: наверное, от попадания вышли из строя вращающие башню привода. Если предположить, что и вторая группа понесла похожие потери… Ну что ж, человек на пятнадцать количество атакующих уменьшилось. А ведь это не все потери — из танка, перевернувшегося в огненную лужу, не выбрался никто, да и горе-спасатели легли рядом. И кто-то здоровый — уж не Хряква ли Грязноухая? — умудрился изувечить одного и убить другого солдата. На круг выходит почти двадцать трупов — и ещё пара десятков раненых. И всё это — за шесть-семь погибших в самоубийственной атаке посельчан, да десяток жертв ракетного обстрела вначале. Ну, и Хрякву — если она погибла, жаль: как ни крути, такая одна стоит отделения. Неплохо, особенно если учесть, что посёлок никто и не собирался оборонять.

Ярцефф поднял винтовку — и бесшумными, экономными шагами помчался к заводу. Всё, что можно было сделать в посёлке, он сделал. И, видит Тот, кто совсем уж наверху, сделал неплохо. Пусть теперь попробуют сунуться на завод.

«А ведь даже если продержимся, наш успех будет каплей в море, — подумалось вдруг Курту. — Ну, отобьём мы первый штурм, да хоть положим всю группировку, что изменится? Подтянут другие войска, расстреляют с воздуха, вытравят газами, на худой конец угостят ядерной бомбой, ненадолго отключив генераторы Купола. Или ударят бомбой из А-материи, она ЭМИ почти не даёт. Да и не хватит припасённого больше, чем на один настоящий бой…»

Ярцефф отогнал несвоевременную мысль. Сначала надо пережить начинающийся день. Он обещает стать самым долгим и кровавым в жизни…

Наттер был вне себя. Везде наступающие группы прошли, как нож сквозь масло, даже самые крупные посёлки брались с ходу, это даже нельзя было назвать штурмом: штурм — когда есть сопротивление, а как могут сопротивляться безоружные? Пока что не было сопротивления и у них. Нельзя же назвать так череду нелепых происшествий? Наверное, столько неприятностей разом можно счесть действиями диверсантов. Но какие диверсы из алкашей и дегенератов, которые, наверное, и не знают, что такое диверсия? Вот и Манун по командной связи орёт, угрожает подвести под трибунал за некомпетентность. Сам-то кто, клоун старый?!

Всю ночь тактическую группу будто преследовал злой рок. Сначала взорвался старый, неуклюжий наливник с пятьюдесятью тоннами синтетической солярки. И не просто взорвался, а как раз в момент, когда поравнялся с пси-генератором, отчего начисто сгорели обе машины со всеми расчётами. Дальше — больше: опрокинулся в огненную лужу и взорвался танк… Допустим, это — случайность, тем более водители такие, что просто труба. Но что сталось со спасателями? Убило осколками? Потом это чудовище, вывернувшееся как из-под земли. Мутант был безоружен и один — и всё едино успел унести с собой одного из добровольцев, да ещё попортить пулемёт на бронетранспортёре. Второго, которому отхватило левую руку, увозит санитарный гравилёт. Дальше — эта атака: на северную колонну бросились мутанты с автоматами… Дробышевский докладывает, их было «до пятидесяти при поддержке крупнокалиберных пулемётов», но это бред: трупов найдено всего четыре, и от одного до трёх прямыми попаданиями разнесло в куски. А ведь огонь изо всех стволов просто смёл атакующих. Где десятки убитых?

И наконец, столкновение смыкающихся «клещей». Это просто апофеоз маразма. Сгоревший «Брэдли», размётанный в железные клочья бронетранспортёр, повреждённый танк… И восемь трупов плюс десяток искалеченных. Если бы больше не случилось ничего, одного этого побоища хватило бы, чтобы похоронить карьеру. А всё вместе потянет на трибунал.

Зато — нет худа без добра — у убитых обнаружилось настоящее оружие. Специалисты уже опознали древние системы двадцатого — начала двадцать первого века сплошь принадлежащие к семейству «калашниковых». По закрытым данным, их разрабатывали в России, существование которой отрицает официальная наука. Это и следовало ожидать: когда создавали Зону, никто не подумал уничтожить старые мобсклады. Наверное, полагали, что дегенераты до них не доберутся, а если и доберутся, не разберутся, как пользоваться. Разобрались, чего уж там. И действовали…

Вот это интересно. По докладу Дробышевского, мутанты не просто палили во все стороны, упиваясь самим процессом. Очереди были не экономными, но прицельными — будто автоматчики были обученными бойцами, только обученными недостаточно. Ещё они будто бы шли не толпой, а цепью, двигались перебежками, правильно выбирали укрытия, залегали. Он уверен, что, хотя атака началась спонтанно, у них был командир, который приказал отходить уцелевшим после огневого налёта.

Это было уж слишком. Зря, что ли, ещё до операции Зону сканировали беспилотники, а ракеты накрыли не только посёлки, но и разведанные мобсклады? Может, тут действует-то какой-нибудь из первых отрядов? Допустим, выродки порешили посланного из-за Барьера эмиссара и подконтрольного ему главаря, но оружие оставили себе, и с его помощью подчинили посёлок? Могло быть? Вполне. Но тогда бы ему доложили, что какой-то из отрядов «агитаторов» вышел из повиновения. Доложили же о случае в Людиново! Да и было у них лишь стрелковое оружие, а сами отряды совсем невелики. Ни один из них не выстоял бы против танка. Едва ли они это не понимают.

— Дробышевский, отставить панику! — строго скомандовал Наттер, когда водитель танка приглушил мотор. Кондиционеры натужно гудели, делая воздух Подкуполья безопасным для людей. — Не могли они уйти, некуда было! Небось, на заводе спрятались. У боевиков нет ничего, кроме автоматов, и самих их не пятьдесят было, а сейчас ещё меньше. Разворачивайте машины вдоль юго-восточной окраины завода, обстреливаете заводские строения. Пусть эти высыплют наружу. Два танка, две боевые машины пехоты и три бронетранспортёра, а также один взвод пехоты передаёшь моей группе.

— Брать завод? — догадался он.

— Само собой. Если отменить штурм, нас снимут за трусость. И хорошо, если не за измену.

— Слушаюсь, сэр, — произнёс поляк.

Предстояло сделать нечто подобное и с группой Шмунце. Собрать всё, что можно, в один кулак, готовясь ворваться в центр завода. Если всё проделать быстро, а для начала обрушить им на головы лавину огня, привлечь авиацию, возможно, сопротивление просто не смогут организовать. Только всё надо делать быстро — пока мутанты не опомнились.