- Итак, Эльфер-катэ, что вы можете сказать о последней ученице?

  - Эвинне ване Эгинар, Телгран-катэ? Вам, как верховному жрецу Стиглона, я отправлял копию досье. Вы должны знать. B настоятель Школы Воинов Правды присылал запрос на допуск к учебному странствию.

  - С Нидлира я отдельно спрошу. Меня интересует другое. Вы были наиболее близки к ней. Что можете о ней сказать? Может ли случиться так, что она... изменит делу Воинов Правды?

  - Хм-м... Едва ли. Она действительно имеет все качества, перечисленные в эдикте Эгинара Восстановителя. Смела, энергична, трудолюбива, способна осмысливать обстановку и самостоятельно делать выводы. Развито чувство справедливости, готовность помогать пострадавшим от беззакония. Даже с риском для жизни. Она способна убеждать людей и увлекать за собой. Думаю, со временем она сможет принести определенную пользу. По сравнению с Торбаром, о Дарром, Алкином ван Вастраном...

  - Разбойники не так опасны, как прекраснодушные мечтатели. Они неспособны разрушить государство, хоть и добавляют проблем чиновникам. Но Эвинна... Да ведь это стог сена рядом с костром!

  - Вы имеете в виду, не будет ли проблем из-за ее... скажем так, наивности?

  - Да.

  - У нас, жрецов Стиглона, проблем с ней не будет. Она истово верует, считает Императора священной особой, а жрецов - проводниками божественной воли на земле. Для нее враг жрецов - враг Справедливого. Я постарался ее в этом убедить. Наоборот, она может стать нашей защитницей. И защитницей успешной, если сумеет завоевать авторитет у черни...

  - Защитницей... Х-ха! От кого, Эльфер-катэ?

  - Нужно думать о завтрашнем дне: ведь намерения алков могут меняться. Сегодня они видят в нас если и не союзников, то партнеров, а завтра... Алки считают именно своего бога главным, это не секрет. С нами считаются постольку, поскольку мы помогаем держать сколенцев в повиновении. Но если нас не станут слушать сколенцы, нужны ли мы будем алкам? Пусть она критикует алков, завоевывает доверие черни - потом она же поможет удержать ее от бунта.

  - Пожалуй, Эльфер-катэ, пожалуй. Все равно стоит за ней присмотреть.

  Эвинна шла по полуразрушенной старосколенской дороге, которая постепенно превращалась в узкую тропинку. По обочинам, между массивными истертыми плитами, уже пробивались молоденькие деревца. Иногда вдоль обочин тянулись возделанные поля, чаще она видела молодой подлесок, появившийся на месте полей и огородов. Великая Ночь проредила население, уцелевшим уже не по силам обработать все поля.

  Попадались и деревни. Как правило, от некогда больших и богатых сел оставалось по десятку дворов, где жили тощие, вечно голодные и больные крестьяне. Эвинна отметила, что живется им ничем не лучше северян, у которых в земле одни камни, и прежде, чем пахать, приходится их выбирать. Такой нищеты не было даже у беглецов на болотах. Безысходная нищета выглядывала здесь изо всех щелей. И полное отсутствие уверенности в будущем, потому что каждый новый день приносил новые кошмары, алки оказались изобретательны и щедры на пакости. "Когда стану Воином Правды, первое, что сделаю - явлюсь к наместнику, который довел свою провинцию до такого разорения" - подумала она.

  Эвинна пока не знала, что Валлейская провинция, где пересекаются торговые пути, где река Вал и залив дают достаточно рыбы, а в холмах к югу от города добывают железо, самая благополучная в Верхнем Сколене.

  Она шла, пока не увидела приземистую, массивную крепостную стену, скрывавшую крыши всех домов, кроме дворца наместника. Река Вал обтекала крепость с трех сторон, ее быстрые, чистые воды неслись в обход холма к Валлейскому заливу. Чтобы не ночевать в поле, Эвинна поспешила и как раз успела к Гверифским воротам на закате, незадолго до закрытия ворот. Она едва успела проскочить, уплатив пошлину крупному, пахнущему потом и пивом стражнику в ржавой кольчуге, а за ее спиной солдаты уже закрывали ворота, тянули на себя массивные створки. Глухой удар - и ворота отрезали город от внешнего мира.

  - Уважаемый, может ли где путник найти убежище? - спросила она стражника, собиравшего мзду.

  - Есть. Но просто так я не скажу. Гони еще грош.

  - Я не настолько богата, господин, - вздохнула Эвинна. - Попробую найти сама.

  Эвинна расположилась в знававшем лучшие времена трактирчике, хозяин которого взял за постой только два медяка. Развалюха была маленькой и тесной, внутри пахло крысами и сновали тараканы - но Эвинне было не привыкать. По сравнению с ночевками в обледенелых скалах... Ближе ко дворцу наместников были трактиры побогаче, построенные еще до Великой Ночи, но она сказала стражнику правду: она была не настолько богата, чтобы платить сверх самого необходимого. Конечно, домик не сильно превосходил памятные по жизни на болотах хижины, но дворцы ей, никогда в них не бывавшей, и не требовались.

  Утром Эвинна решила пройтись по Валлею. В сгущающихся сумерках, идя по темным улицам, она не могла толком рассмотреть город. Городские предместья остались за пределами стен, внутри же селились более-менее состоятельные граждане. Но теперь Эвинна знала: по меркам Старого Сколена все они почти нищие. Старые дома знавали лучшие времена, стены облупились, рассохлись и потемнели от времени ставни. Многие дома стояли заброшенные и полуразрушенные, в них жили лишь змеи и бездомные собаки.

  Не радовали и хозяева домов. От Эльфера и других наставников Эвинна знала: здесь был большой, богатый город, еще полвека назад - средоточие наук, искусств и ремесел. Великую Ночь пережили немногие, не обязательно лучшие мастера и мудрецы. Большую часть населения теперь составляли дворяне, некогда - действительно становой хребет Империи. У них не осталось ни самоуважения, ни достойного аристократов дела. Не умея найти себе применение в стране, захваченной алками, они слонялись по городу, просаживали последнее в кабаках и борделях, самые умные без меры нахваливали Амори, надеясь заслужить монаршую благосклонность. Но ни Амори, ни алкскому наместнику не было дела до этих потуг. Наследникам победителей Арангура и Оллога осталось вымещать бессильную злость на тех, кто пришел из-за стены - их тут поголовно презирали и считали безродными невеждами. "Да здесь хуже, чем за стеной!" - подумала Эвинна.

  Эвинна так задумалась, что не сразу услышала подозрительный шум. "Что тут может произойти?" - тщетно гадала она. Сейчас Валлей стал невелик, его можно было насквозь пройти за полчаса. Если жители собирались в одном месте, было слышно во всем городе.

  Эвинна прошла по заросшим травой, запустелым и замусоренным улицам. Последние дома расступились, глазам девушки предстала площадь перед темной громадой дворца наместника. Народу на площади было немало, но Эвинну было уже не удивить. Во всем Валлее уцелело не больше тысячи человек, а на площади перед дворцом сиротливо ютились человек сто-двести. Некогда не вмещавшая население большого города, площадь стала слишком велика для уцелевших - как рубашка для отощавшего от голода. На крыльце дворцовых ворот стоял рослый мужчина в латах имперского офицера и ношенном алкском плаще, и вещал:

  - По велению короля нашего Амори ван Валигара и потомственного наместника Валлейской провинции Торстейна ван Хомея, отныне вводится новая пошлина. Жители сел и городов, в которых будут беспорядки, либо непочтение к алкам, либо злостные невыплаты пошлин, будут оплачивать не только подати в полном объеме, но и выплачивать награду войскам, приводящим население в этой местности к покорности. Но на знатные и богатые роды, в верности которых король не сомневается, подать не распространяется.

  "То повешенному придется покупать веревку, а четвертованному - самому точить топор" - Эвинна коротко, но исчерпывающе сформулировала смысл указа. Интересно, как отреагируют на наглость завоевателей потомки воинов и чиновников, жрецов и писцов Империи? Любопытство Эвинны не осталось неудовлетворенным, но лучше бы ей не видеть. Дружные, восторженные крики не стихали долго. Когда же, наконец, стало тише, рыцарь сказал:

  - Поскольку наместник нынче болен, волю короля нашего Амори уполномочен объявить я, Ромуальд ван Алкин, рыцарь из деревни Эрвинд.

  В толпе раздались смешки. Видимо, здесь каждый знал, что это за болезнь. Но Эвинна к такому не привыкла, она удивленно спросила соседа по толпе:

  - Чему вы радуетесь, ему же плохо!

  Но носатый низкорослый сколенец, прихлебывающий из здоровенного жбана пиво, только захохотал еще пуще:

  - А лопать так не надо - и плохо не будет. Думаешь, он действительно заболел чем-то серьезным? Ага, а я тогда наместник Макебальский! Ничего, перышком ему глотку пощекочут - его вырвет, тогда и полегчает! - и, внезапно замолчав, сколенец юркнул в толпу. Эвинна удивленно огляделась, но подвоха не заметила.

  "Вот это да! - с какой-то детской обидой подумала Эвинна. Ну ладно алки, от этих островных скотов всего можно ожидать. Но сколенцы, соотечественники и наследники аристократов империи... Нет, это не укладывалось в голове! - Это же еще хлеще Тьерри! Он-то хоть простой рыцарь, а тут имперские дворяне собрались. Но до чего дошли! Люди от голода мрут, а эти так объедаются, что все лезет обратно!"

  И еще она поняла, что не место ей здесь. В Старом Сколене это был настоящий город, где жили не только баре, но и труженики, ремесленники, создававшие его благосостояние. С тех пор все изменилось. Ремесленники частью погибли в Великую Ночь, частью угнаны в Алкию, частью разорились и спились. В городе остались почти сплошь бывшие дворяне, бездельничавшие и проедавшие остатки былого богатства. Скука, скука и уныние царили здесь. А еще - нищета и запустение, но в сочетании с безмерной гордыней и подлостью, с готовностью лебезить перед каждымсильным. Презирая наместника, они преклонялись перед назначившим его королем, палачом их земли.

  Тем же вечером Эвинна покинула Валлей. Ей было мерзко и душно в этой клоаке порока и безделья. Выйдя из ворот, она размашисто зашагала на юго-восток, радуясь ласковому солнцу, свежему южному ветру, яркой зелени травы и деревьев, усыпавшим склоны холмов цветам. Временами надо было переходить ручейки и мелкие речки, и тогда прохладная вода снимала усталость разгоряченных ног. Она шла в Эрвинд, ту самую деревню, которой владел рыцарь Ромуальд.

  Когда Эвинна подошла к Эрвинду, вечерело. Ветер нагнал тяжелые тучи, и они не замедлили расплакаться нудной мелкой моросью, все вокруг потемнело от влаги, стало унылым и бесприютным. Эвинна только обрадовалась, когда в предвечерних сумерках показался окружавший Эрвинд тын.

  Деревенька Эрвинд была грязной и крохотной - в пять дворов. Еще десяток остался со времен Великой Ночи - половину частично разобрали на дрова, лишь печи уныло темнели в сумраке. Но здесь жили не бузящие от скуки и от скуки же насмехающиеся над наместником дворяне, а крестьяне, среди которых Эвинна выросла и научилась верить в хорошее. Здесь она надеялась найти и кров, и дело.

   Она не ошиблась: селяне согласились на ночь пустить ее к себе. И хотя королевской перины в доме не нашлось, Эвинна не переживала. На заре Эвинна проснулась, она горячо поблагодарила добрых селян.

  - Может быть, я могу вас отблагодарить? - спросила она.

  - Да что ты можешь сделать, - вздохнула старуха, пустившая Эвинну ночевать. - Разве что выслушать...

  - Кто знает, кто знает, - произнесла Эвинна. - Расскажите. Даже если я не в силах помочь, все равно расскажите - легче станет.

  Старуха стала рассказывать, какая беда с ними случилась. Хозяин у деревни был всегда, сколько помнят старики. Но до Великой Ночи ими правил род сколенских дворян, которые и в имении-то бывали нечасто, больше воевали, держа границу, ходили с легионами на север. Они почти не обременяли людей оброками и барщиной, а то, что им было нужно, крестьяне давали добровольно, понимая, что эти люди защищали их покой от иноземцев.

  Пришли иные времена - и все поменялось. Владетель Эрвинда погиб в Великую ночь, оставив четырехлетнего сына. Парень рос решительным и сильным. Когда пришли алки, он собрал крестьян и стал одним из сотников ополчения - в свои-то двадцать лет! Так и сложил свою голову в Кровавых топях. Потом пришли алки, взяли в имении старуху-мать парня, сестру и его юную, беременную жену. Что с ними делали - никто толком не знает, только крики и плач из имения неслись всю ночь, а родных прежнего хозяина никто не видел. Утром селян собрали и сказали, что теперь их хозяином будет Ромуальд, рыцарь короля Амори. Вначале Ромуальд был бедным хозяином богатого села - теперь стал богатым хозяином бедного села.

  - Вы не просили смягчить подати? - спросила Эвинна. - Когда я жила в такой деревне, наш хозяин, алк Тьерри, тоже заломил такую дань, что мы не могли ее заплатить, как ни бились. Но мы с ним поговорили, и он смягчился.

  "Я знаю, что это ложь. Но Эльфер говорил, что ложь, позволяющая избежать кровопролития, тем самым перестает быть грехом". Но старуха знала больше, чем Эвинна, потому и ответила:

  - С этими не поговоришь, у вас еще добрый был. Мы пытались, а он - знаешь, что сказал? "А вы траву ешьте, кору, листья. Как скот - сколенцы ведь и правда скоты". Еще и смеялся, стервец...

  - Это же вызов и Богам, и Амори! - воскликнула Эвинна. - Как он смеет губить подданных короля? Вы должны жаловаться наместнику Валлейской провинции!

  - Кому? Амори далеко, Боги высоко. Тех, кто жаловался в Валлей, Ромуальд сам зарубил.

  - Но нельзя же нарушать закон? - с отчаянием спросила Эвинна. Не допустить бунта против законных властей, а добиваться от них справедливости без пролития крови - этому ее учили в монастыре.

  - Не мы его нарушили, - отозвалась собеседница. - Оглядись, ты не видишь ничего странного?

  Эвинна честно осмотрелась. Первое время она не поняла, что старуха имела в виду. Потом сообразила, что в других местах, где успела побывать за недолгую жизнь, на улицах играла детвора. Чумазая, босоногая, тощая от недоедания - но неизбежно веселая: другой жизни они не знали, а потому и не желали лучшего. А Эрвинд... Селение словно вымерло.

  - Что здесь произошло? - Эвинна поймала себя на том, что рука тянется к плечу, за которым под дорожным мешком висели ножны с мечом. Поспешно опустив руку, девушка несколько раз вздохнула: это помогала справиться с несвоевременным гневом.

  - Два дня назад Ромуальд привел из Валлея отряд. Мы этого не ожидали, и не успели спрятать детей. Алки всех собрали - и заперли в подвале имения. Говорят, если мы не выплатим все недоимки за пятнадцать лет, их начнут убивать по одному в день.

  - Я схожу к нему, попробую что-нибудь сделать. Надо мной он не властен, может, прислушается ко мне.

  - Попробуй, - тихо, ни на что уже не надеясь, произнесла старуха и зарыдала.

  Впоследствии, когда у Эвинны возникало желание отступиться от тяжкого и опасного дела, почти наверняка ведущего к гибели, она закрывала глаза - и перед ними вставало лицо старухи (даже имени которой она не узнала), и ненависть вспыхивала с новой силой, рука сама тянулась к мечу.

  Меч - необходим. Воины Правды, если не сворачивали с избранного пути, рано или поздно в этом убеждались. Но для Эвинны это "рано или поздно" еще не наступило. Поэтому она пошла к господскому имению, окруженному рвом, валом и частоколом. Само имение оказалось все же не замком, а большой двухэтажной избой, срубленной из неохватных бревен. Бревна, знала Эвинна, еще при Старом Сколене пропитывали особым составом, так что они не гнили веками, да и поджечь такой сруб куда труднее обычного. Как и многое другое, сейчас секрет утрачен. Хотя на севере поговаривают, что в землях нижних кенсов еще живы мастера... Узкие и длинные окна напоминают бойницы. Входы закрывают массивные дубовые двери. Даже если нападающие смогут преодолеть ров, вал и частокол, в доме можно выдержать осаду не хуже, чем в замке. "Если не побегут, намаемся с ними, - подумала Эвинна. Отчего-то она не сомневалась, что когда-то сколенцам придется попробовать такие усадьбы на зубок. - Или потеряем время и разбросаем силы..."

  Еще издали Эвинна почувствовала ароматный дым березовых поленьев и аромат жаркого. Рот наполнился слюной - последний раз она ела еще вчера. Видимо, Ромуальд только что вернулся с охоты, или его слуги зарезали свинью. "Все у него есть, что для жизни надобно, - подумала Эвинна. - Зачем из людей последнее тянуть?" Эвинна облизала губы - началось самое трудное. Нужно пустить в ход все приобретенное в храме умение, потому что тут не учебный спор с наставником, а незнакомый, привыкший к беспрекословному подчинению человек. Алкский дворянин, один из тех, кто растоптал свободу ее родины. Одного такого она уже убила. Хотелось, что греха таить, и с этим поступить так же, благо, после уроков Эльфера лишь немногие алксие рыцари способны ей противостоять.

  Но ведь это шло вразрез со всем, чему ее учили. А учили ее тому, что оружие нужно применять только если нет иного выхода, скажем, для самозащиты. Сейчас же нужно говорить ласково и приветливо, будто она имеет дело не с мерзким убийцей и насильником, поработителем родной земли, а с лучшим другом, да еще старшим по возрасту...

  - Мир дому сему, - постучавшись в дубовые, окованные железными полосами ворота. Для Воинов Правды общепринятая фраза имела особый смысл - по сути, нести мир людям и есть их предназначение. Это она и собиралась сделать...

  - Кого там Ирлиф несет? - неучтиво пробурчал голос из-за ворот. Ромуальд это был или его слуга, Эвинна не знала. Неважно. Главное, чтобы Ромуальд согласился с ней поговорить. Не следует раньше времени обижать и слугу.

  - У меня важный разговор к Ромуальду ван Эгинару. Я пришла издалека, мне обязательно надо с ним поговорить.

  - Если "важный разговор" - о том, как выклянчить объедки, пошла вон! - ответил человек. - Для этого есть слуги и собаки. Поняла ты, нищенка? Сир Ромуальд еще спит, а если бы и не спал, я бы тебя не пустил! Хочешь не хочешь, придется говорить со мной.

  - Мое дело не касается объедков, - сказала Эвинна, подавив желание сказать какую-нибудь гадость. - С кем я говорю?

  - Не твое свинячье дело. Или говори, или проваливай. Может быть, ты хочешь подработать телом? - заинтересовался он. - Но для этого ты слишком грязна, да и в деревне достаточно желающих. Пошла вон, собак спущу!

  - Это касается не меня - сказала Эвинна. "Он просто не понимает, что я не простая крестьянка, я тоже выполняю свой долг". - А крестьян, у которых вы отняли детей.

  - Они хотят, чтобы простили недоимки?

  - Да. Если ты говоришь от имени господина, должен понимать, что они не могут дать больше! Когда они начнут умирать от голода, вы не получите ничего. А если что-то не выплатят, вы с голода не помрете.

  - Ха-ха-ха! - захохотал собеседник, его поддержало еще несколько сиплых от пьянства голосов. - Вот насмешила! Хорошенько припугнем уродов - и все отдадут, как миленькие!

  - Сам-то что есть будешь? - спросила Эвинна, уже не сдерживая злость.

  - Тебе какое дело, дура? - спросил мужчина. - Убирайся, не то собак спущу! А им передай: если еще кого-то пошлют, я скормлю такого "посла" собакам! Ради этого живой тебя и отпускаю!

  Ворота стражник так и не открыл. Эвинна могла бы перелезть, и тогда бы с наглеца слетела спесь. Но она был не просто просительница, а Воин Правды. Долг же Воинов предписывал не поднимать оружие на представителей власти. Эвинне не оставалось ничего, кроме как идти к селянам и все рассказать. Старуха невесело усмехнулась и ответила:

  - Ты не виновата. Их не разжалобишь. Тогда проймет, когда над головой меч нависнет. Уходи, а то на тебя падет подозрение, и тебе придется плохо.

  - И все-таки прошу вас - не пытайтесь освободить их силой, - умоляюще сказала Эвинна. - Пошлите кого-нибудь в Алкриф, в Энгольд... Амори не сможет не прислушаться к словам Императора. Я сама иду к Императору, и могу передать вашу жалобу. Давайте попробуем, так хоть какая-то надежда, иначе вас перебьют рыцари.

  - Откуда знаешь? - вскинула старуха взор на Эвинну. В этом взоре застыла ненависть и боль - но не Эвинна была причиной. - Они пьют каждую ночь, и порой не выставляют часовых...

  - Мой отец погиб в Кровавых топях, - просто ответила Эвинна. - Мать, брата и сестру убили уже потом.

  Старуха удивленно на нее взглянула, словно оценивая, правду ли она говорит, и могла ли такая юная девушка столько пережить.

  - Мы последуем твоему совету, - наконец сказала старуха. - А ты уходи, пока с тобой не расправились. Скажи Императору!

  Эвинна покинула гостеприимное, но несчастное село. И потом корила себя, что не возглавила этих людей, не повела на бой с угнетателями. Кто знает, может быть, тогда одним неотданным долгом в жизни стало бы меньше.

  Снова под босые ноги ложилась пыльная, бесконечная дорога, желтый росчерк посреди зеленых полей. Теперь она шла не на юго-восток, а прямиком на юг. Она миновала деревни Энедвейс и Торбаг, но не остановилась там надолго. Здесь были владения какого-то алка познатнее Ромуальда, ему достались сразу десятки деревень, и в некоторых до сих пор жили почти как при Империи. Вот как здесь.

  "Дорога подождет" - решила Эвинна, когда солнце припекло в полную силу. Торбаг, уютная деревенька на берегу реки, была живописной и на вид благополучной - насколько после Великой Ночи вообще возможно благополучие. Выйдя на околицу, Эвинна присела на корень огромной старой ивы, опустившей ветви в воду. Вокруг ветвей всплескивали волны и кружились крошечные водовороты.

  Эвинна облокотилась на ствол, как на спинку кресла, опустила ноги в прохладную, чистую воду. Река струилась тут до того, как сюда пришел первый сколенец, и ей не было дела до империй, провозглашающих эти края своими. Она равно дарила влагу жизни и отдых и сколенцу, и алку. Значит ли это, что все ее труды и походы - лишь мелкая суета перед лицом вечности? Что ограбленный и униженный ничем не лучше убийцы и грабителя? Вспомнились северные земли - Эльфер оказался хорошим целителем, он исцелил не только тело, и кошмар не возвращался даже во снах. Но из песни слова не выкинешь, часть жизни прошла среди обледенелых гор, и от этого не уйдешь.

  Эвинна и не заметила, как немолодой уже человек с посохом и в поношенном, выгоревшем от солнца и дождей буром плаще, присел рядом.

  - Тебе идти дальше на юг?

  - А что такое? - спросила Эвинна. Вколоченная на Севере подозрительность заставила девушку напрячься. - Ну, иду - и иду, никому не мешаю.

  - Мой тебе совет - обойди этот лес.

  Эвинна подозрительно окинула взглядом зеленую стену берез и елей. Под порывами ветра деревья непокорно качали ветвями, тихий шелест наполнял воздух и причудливо сливался с плеском воды. Лес как лес - совсем не Ведьмин, разделяющий Нижний Сколен и Алкию, о котором слухами земля полнится.

  - Там что, людоеды живут? - пошутила она. Впрочем, мать рассказывала, в Великую Ночь и до такого дошло. Шутка вышла зловещей.

  - Хуже. Это же Коштварский лес! - покачал головой старик. - А живет там убийца, бандит и насильник Тород с ордой мятежных мерзавцев. Каждого, кто посмеет пройти в лес и не заплатить им, говорят, режут на куски.

  - А что же власти? Неужто не справились?

  - Власти тоже не всесильны. Уж не раз пытались выманить бандита из леса. А толку-то... Каждый раз будто кто-то предупреждает его, и в лесу никого не находят, а рыцари один за другим попадают в ловушки.

  - А... словом убедить его не пытались?

  - Предлагали, наверное, прощение, и разбойникам его тоже обещали награду за его голову. Толку-то...

  - А кто предлагал-то, алки? - внезапно догадалась Эвинна. - А сам он сколенец?

  - В этом все дело, - произнес старик. Определенно, не простой он прохожий, много знает. Но сейчас интереснее узнать, что за Тород такой. Похоже, тут снова есть работа для Воина Правды. - Но сколенцев, если кто из них и решится побывать в лесу, он просто убьет и не станет слушать.

  - Меня не убьет, - произнесла Эвинна. - Я должна попытаться его остановить. Как пройти к нему?

  - Никто не знает, сколенка, где его логово. Но если ты пойдешь по дороге на Эшпер, обязательно натолкнешься на засаду. Сразу не убьют - с простыми путниками, особенно одинокими, они сперва говорят.

  - А с отрядами?

  - По ним стреляют без предупреждения. Э! Погоди, что скажу...

  Но Эвинна его уже не слушала. По песчаной косе переправившись через реку, она зашагала к опушке.

   Дорога нырнула в кусты на опушке - и вскоре над головой сомкнулись темно-зеленые своды Коштварского леса. Вдыхая свежий воздух тенистого леса, Эвинна шла, пока не померк солнечный свет и не пали сумерки. В конце концов Эвинна нашла холмик, обдуваемый ветром, где почти не было комаров. У его подножия протекал кристально-чистый ручеек, так что можно было наполнить флягу. Собрав валежник и разведя костерок на холме, Эвинна расположилась на ночлег. Днем солнце жарило почти по-летнему, а вот ночами еще было нешуточно холодно. Но со смертным холодом высокогорий это не сравнить, а на ней был подарок храмовников, теплый и непромокаемый плащ. В таком можно ночевать хоть под проливным дождем. Холмик окружал дремучий лес. Те, от кого лучше держаться подальше, костерок не увидят.

  Листва, шелестящая под легким ветерком и подсвеченная снизу пламенем костерка, была удивительно красива. Только в самом верху зеленого свода виднелся разрыв, в котором мерцал молодой месяц. В такую ночь хорошо любить жену - или гулять под ручку с парнем. Звенит ручеек, ловя отблески лунного света, будто на дне вспыхивают и гаснут серебряные монеты, и кажется, все вокруг поглощено покоем и тихой радостью любви и жизни. Только ей, как Воину Правды, парня и вообще друзей-подружек не полагается. У Воинов Правды один друг - Закон...

  Утро позолотило листву, оно словно окровавило дрейфующие по небу облачные корабли. Из пурпурных, они стали золотыми, и наконец снежно-белыми, как самые высокие пики Кетадринских гор. Наконец огромное, медно-красное и величавое солнце поднялось из-за узорчатой кромки леса. Эвинна встала с рассветом, холодная вода ручейка освежила ее лицо, и теперь уже шагала по лесной тропе.

  Она привыкла ночевать под открытым небом и вставать на рассвете, но когда вышла на крошечную прогалину, замерла в восхищении. Как же раньше она не замечала такой красоты? "В каком прекрасном мире мы живем!" - подумала она. Солнечные копья пронзили листву, и лес наполнился птичьим пением. Воздух был удивительно свеж, каким бывает только ранним утром, босые ноги, привычные к дальним странствиям, несли девушку вперед, и она шла, не ведая усталости, оставляя позади все новые мили огромного леса. Хотелось вот так идти куда-то вдаль поутру всю жизнь, под пение птиц и шелест молодой листвы, не считая пройденного и не думая о будущем. Тем более о том, как бы скопить, урвать, награбить побольше. "Тот, кто служит Правде, уже тем самым богаче королей, хоть и не имеет крыши над головой". Так говорил Эльфер, а он не мог ошибаться...

  Так она шла по безвестной и безымянной прогалине в лесу, когда с одного из исполинских, тысячелетних дубов (их не смогла убить даже Великая Ночь) кто-то крикнул:

  - Ни с места!

  Стрела с черным оперением на треть вошла в землю у ног Эвинны. Стрелял мастер, вдобавок он не был заметен в листве - даже будь у Эвинны лук, она бы ничего не успела сделать. Сопротивляться было бессмысленно. Пусть спустится, подойдет на дистанцию удара мечом. Тогда посмотрим, какие тут вояки...

  - Кто вы такие? - на всякий случай подняв безоружные руки, крикнула Эвинна.

  - Ты не спрашивай, а выкладывай все, что есть. Оружие, деньги, драгоценности, если есть. Впрочем, - голос из листвы чуть смягчился, в нем послышалась легкая насмешка. - Можешь узнать. Мы - люди Торода ван Харайна. Каждый, кто тут пройдет, обязан платить нам дань.

  - А вы разве сборщики налогов?

  Сдержанные смешки перешли в хохот.

  - Получается, что так. Но настоящих сборщиков налогов мы не только грабим, но и убиваем. Придется тебе зайти к нашему вождю, если ты сколенка, отпустим, а если алка... Словом, лучше бы ты оказалась сколенкой.

  - Вы воюете с алками? - нарочито удивленно спросила Эвинна. - Зачем?

  - Как зачем? Они сожгли нашу деревню, убили наших близких, когда нас не было дома.

  - Со многими это случилось, - тихо произнесла Эвинна: воспоминания о страшной ночи причиняли боль. И будут мучить, наверное, всю жизнь. - Но подумайте о том, что...

  - О чем нам думать? - прервал разбойник. Но прежнего недоверия уже не было.

  - Вот если я тебе юбку задеру, дева, ты будешь гадать, зачем я это делаю?

  Новый голос - мощный, властный бас - раздался из кустов по другую сторону дороги. Кусты раздвинулись, и перед Эвинной на дорогу вышел рослый, широкоплечий мужчина в трофейной (ему в ней было тесно) кольчуге. На поясе у мужчины висел двуручный меч.

  - Так ты сколенка или кто, а, законница? - издевательски спросил он. - Что, их благородиие не изволят удостоить нас вниманием? - передразнил разбойник старосколенскую манеру речи. Получилось так забавно, что Эвинна даже улыбнулась. Но на лице Торода улыбки не было. - Смотрите, говорит вроде по-нашему, а сама с мечом. Нет, меч сколенцу не положен, если только этот сколенец... Говори, сволочь, ты подослана наместником?! А то прямо тут меч отберем и нагнем в кустах!

  Неизвестный попутчик оказался прав: это бандиты, воюющие с законными властями. Иное дело, Эвинна с радостью поменялась бы с ним местами. Ведь тогда она смогла убедить их не грабить прохожих, а драться за свободу Сколена... И все-таки долг Воина Правды требует их остановить. Например, так.

  - А не боишься, что я тебе все хозяйство отрежу? - поинтересовалась она, вынимая из ножен отцовское наследие. - Сдайся законным властям, и останешься жить.

  - Не говори мне про закон, алкская подстилка! - рявкнул разбойник.

  Двуручник с шипением хорошо смазанной стали вырвался из ножен, тускло сверкнул на солнце. Мужчина легко удерживал меч одной рукой, на вторую наматывал плащ. Не бог весть какая замена щиту, и все же... Остальные разбойники так и сидели в листве - Эвинна не знала, сколько их на самом деле и чем вооружены. Если луками, ей придется плохо. Но, может быть, не стреляют потому, что боятся попасть в предводителя? А почему не бросаются к нему на помощь?

  - Стоять, я один! - развеял Тород все опасения Эвинны. Похоже, он и правда решил сразиться один на один. Это делало ему честь... Если забыть, что он был на голову выше Эвинны и, наверное, вдвое тяжелее и сильнее. Да и вообще, воевать с женщиной... Измельчали сколенцы, как есть измельчали.

  Мечи со свистом рассекали воздух, с лязгом и скрежетом сталкивались, выбивая едва заметные на солнце искры. Тород (кто еще мог так уверенно командовать ими?) оказался опытным и гораздо более сильным бойцом, а тяжеленный двуручник перышком порхал в крепких руках. Несмотря на выучку Эльфера, Эвинна могла только защищаться, по крайней мере, первое время.

  Вскоре Эвинна заметила некую странность. Разбойник нападал просто великолепно, не давая ей ни мгновения передышки, но словно вовсе позабыл о защите. Если бы Эвинне хватило проворства, она могла бы его достать. Единственной защитой разбойника было нападение.

  Поэтому Эвинна, уклоняясь от одного из ударов, сделала длинный выпад в грудь противнику, но, не желая его убивать, повернула меч плашмя, чтобы он только скользнул по кольчуге. Но отцовский клинок даже так со скрежетом рассек кольчугу, одежду, оставив на коже кровоточащий порез. Разбойник шатнулся назад, уходя от новых выпадов. Теперь он и не помышлял об атаке.

  - Может быть, я погорячился, - нехотя признал Тород. Осознав ошибку, он принялся грамотно и экономно защищаться, выжидая момент для новой атаки. Теперь уже Эвинна раз за разом напрасно бросалась вперед. - Мы с тобой, считай, равны.

  - Что же тогда оскорблял меня, будто похотливая алкская скотина?

  - Я думал, девица, ты с ними заодно - больно уж речи заумные вела. Но если ты против алков - мы можем стать друзьями.

  - Я не против алков, - возразила Эвинна. - Но я за сколенцев, а еще я за Закон. И если закон нарушают алки...

  - Понятно, - усмехнулся Тород. - Значит, ты должна быть против них всегда, потому что они нарушили все законы, какие только можно... Если ты решишь отстаивать Закон и дальше, помни: если всегда бежать от алков или ссылаться на закон - Сколен навсегда останется у них в рабстве. Побереги меч для алков, а то, боюсь, наша свара их развеселит.

  Эвинна покраснела от стыда. Действительно, из-за глупой гордыни она чуть не убила соотечественника - хорошего, что бы не говорили алки, человека. Да, нахала - но кому бы стало лучше от его смерти? Тьерри, Ромуальду и им подобным. "Ничего себе Воин Правды! - горько подумала она. - Когда было нужно обнажить меч, защищая соотечественников - малодушно советовала жаловаться властям. А как рядом со сколенцем оказалась, так сразу... Лучше бы с Ромуальдом такую прыть проявила!"

  - И еще, дева... прости за непристойность, - было удивительно видеть, как здоровяк смущенно вбрасывает меч в ножны и мнется, боясь показаться своим людям слабым, и в то же время желая повиниться перед соотечественницей. Наконец решился. - Когда я мальчишкой, алки с моей семьей не церемонились, а я тебя сперва принял за... Еще раз, извини меня. Ты хорошо сражаешься. Когда придет пора, ты, будешь на нашей стороне.

  - Пора чего? - не поняла Эвинна. А может быть, как раз поняла - только не могла поверить, что битву у Кровавых топей еще можно переиграть. Одно Эвинна знала точно: по своей воле она никогда не станет на сторону алков и Амори. Значит, с этим Тородом ей нечего делить.

  - Того самого. Пора мести, - отозвался Тород, и в глазах сверкнула затаенная ярость. - А сейчас не отпраздновать ли нам встречу? Недавно мы ограбили алкского купца, взяли девять бочек алкского красного. Теперь-то осталось только пять, но тебе хватит. Если ты дерешься не хуже мужчины, и пить должна так же.

  Никогда прежде Эвинна не брала в рот хмельного. На севере никому и в голову не пришло бы переводить местное пиво на малолетнюю рабыню, а в храмовой школе порядки были строги для всех. Эвинна опасалась, что потеряет над собой контроль, а когда рядом будет столько холостых мужчин... Нужно было срочно изобрести предлог, чтобы и не обидеть Торода, и не оказаться на пьянке в логове разбойников.

  - Мне надо спешить, - произнесла Эвинна. - Я обещала жителям одной из деревень, которую тиранят алки, что обо всем донесу Императору.

  - Ну, попробуй, - сказал разбойник. - Может, и повезет. И еще замолви словечко за нас: видит Справедливый, не мы первыми подняли оружие!

  Эвинна кивнула предводителю - и зашагала дальше. Приставив ладонь козырьком ко лбу, Тород долго смотрел ей вослед. И никто из разбойников не разобрал его чуть слышного шепота:

  - Наивная девочка. Что-то она встретит в Эшпере... - Тород тут же тряхнул головой и громче произнес: - Рано или поздно мы будем драться вместе. Были бы сколенские мужчины как эта девчонка!

  Глава 12.

  Пляска смерти

  ...И как бы в подтверждение своих мыслей, увидел он жителей города. Страшно отощавшие, похожие на живые скелеты, обтянутые кожей, с глубоко запавшими глазами, в которых горели ужас и безумие, они рылись в развалинах, надеясь выудить хоть что-то съедобное из руин, будь то дохлая крыса или ремень, который можно выварить и съесть. А некоторые, видимо, уже умирающие, просто сидели на потрескавшейся, смерзшейся ледяными комьями земле и покорно ждали конца. Из ноздрей у них вырывался легкий парок, поднимавшийся к небу, словно затянутому дымом исполинского пожара, и с этим парком, казалось, уходила из них жизнь... А еще живые лежали, прислонившись к оледеневшим покойникам, но было им уже все равно...

  Первое сказание о Баргальде. VIII, 2, 33 - 35.

  - А тут красиво, - улыбнулся Альдин, вертя головой из стороны в сторону. Еще недавно так же вертел бы головой и Моррест - но в двадцать пять удивление проходит быстрее, чем в шестнадцать. Другое дело, в восемьдесят с лишним оно вообще не появляется - есть исключения, но они лишь подтверждают правило.

  - Ну, не знаю, - произнес Моррест. Ему вся эта "красота" больше напоминала трущобы в какой-нибудь стране третьего мира. Таковыми, впрочем, по меркам Земли могут считаться все здешние "империи" и "королевства". Это тут они - сверхдержавы... Блин, ну какая сверхдержава из страны без телика и Интернета?

  Алкриф или Валлермайер, пожалуй, только выиграли от катастрофы - теплые ветры с моря не дали свершиться самым большим ужасам. Конечно, и здесь в страшную полуторогодовую ночь люди умирали от голода и холода, болезней и расплодившихся бандитов. Но тут катастрофа выкосила лишь самых нищих, кому жизнь итак была не в радость. Остальные стали зажиточнее, ведь теперь рабочих рук едва хватало, и держать работников на голодном пайке не получалось. Пройдет лет пятьдесят, алки расплодятся и снова будут ввергнуты в нищету, но пока что они жили лучше, чем даже при Империи. И, естественно, приписывали это заступничеству своего бога да мудрости короля Амори.

  Но Самуру не повезло. Нет, конечно, его не сравняло с землей землетрясение, обошли стороной орды "людей в шкурах", тут не бушевал мор, а запасы зерна в амбарах были куда больше, чем в большинстве городов Сколена. Но и простая паника, массовое помешательство людей перед лицом неизвестного, оказалась разрушительной - в родном мире самозваного Морреста кто-то назвал людскую глупость оружием массового поражения, и он был прав. Кто-то бежал из города - умные в Валлермайер и Алкриф, глупые в Старый Энгольд. Кто-то решил, что настали Последние времена, а значит, можно все. Разум отказывается представить вакханалию, царившую под пологом пятисотсуточной ночи. И в то же время городок не изведал самого страшного: довольно быстро появилась сильная власть, военные взяли под охрану амбар с продовольствием, подновили стены, перевешали опьяненных кровью отморозков. В итоге до появления солнца дожила не одна десятая, а едва ли не половина прежних жителей. Тут не осталось ни брошенных руин, ни скелетов в развалинах, ни страшных курганов над братскими могилами, которыми "украсились" города Верхнего Сколена.

  За неширокой речкой Сано начинались живые кварталы. На тот берег вел добротный каменный мост - по местным меркам совсем новый, строили еще при Арангуре Третьем, тогда Самур стоял на важной дороге через Ведьмин лес, кратчайшем пути в Нижний Сколен. Теперь, конечно, старинный путь оборвался, Самур стал захолустьем, доживающим свой век.

  - Конечно, красота, - встряла в разговор Олтана. - Кроме того, я слышала, тут уже живут сколенцы.

  - В Алкрифе, помнится, они тоже были, - скептически заметил Моррест. - Ты и сама такая.

  - Нет, тут есть старые сколенцы, поселившиеся чуть ли не во времена Эгинара. Ближе к столице их вырезали или изгнали, а сюда просто руки не дошли. Наверняка они нам помогут.

  - Чем же?

  - Хотя бы поделятся новостями. Они живут на краю Ведьмина леса и должны знать, что там творится сейчас.

  - А кто мы такие, чтобы нам все рассказали? - задал резонный вопрос Ятос. - Два картира, два алка, сколенка-рабыня и не пойми кто.

  - Я не алк, я... - буркнул Моррест.

  - Неважно, они не любят алков, а остальным не видят причин доверять. Помогли бы только своим.

  - И все-таки стоит зайти, - авторитетно заявил Хегер. - А насчет знакомых... Знаете, у меня там есть... близкие люди.

  - Они нас примут?

  - В любое время дня и ночи.

  - Тогда пошли, - решился Альдин. - Хоть поспим под крышей...

  Хегер вел путников узкими, пыльными улочками. Тут и правда то и дело слышалась необычная для нынешней Алкии сколенская речь. Наверное, лет тридцать назад не меньше их было и в Алкрифе - все-таки столица имперской провинции. "Неужели их всех..." Похоже, и в этом замечательном мире есть свои Гитлеры и Дудаевы. Может быть, есть тут место и своим Бен-Ладенам, невзирая на всю местную магию и красоты природы. По крайней мере, самим людям тут местечко нашлось.

  Впереди ширился шум - в нем нетрудно узнать голос большой, многолюдной толпы. Толпы галдящей, толкущейся, ругающейся, поглощающей хмельное... Торгующей. При Империи Самур стоял на самом коротком пути в столицу, здешний рынок стихал лишь поздней осенью - чтобы, как только просохнут дороги, снова вместить тысячи торговцев и покупателей. Сейчас и город, и рынок изрядно захирели, но именно в окрестностях Самура рос настоящий корабельный бор - то, без чего у Амори не было бы сильнейшего флота Сэрхирга. Видно, потому хитроумный король и не стал сживать со свету местных сколенцев - просто обложил их разорительными податями и повинностями, а остальное предоставил "невидимой руке рынка".

  Рыночная толчея приняла их и закружила в своем водовороте. Строгие серые плащи мужчин контрастировали с яркими, разноцветными женскими нарядами. Женщин сопровождал перезвон дешевых бронзовых украшений: как бы бедна сколенка не была, она никогда не станет пренебрегать украшениями - хотя бы самыми дешевыми, медными или стеклянными. Ну, а если побогаче, в ход пойдут золото и серебро.

  - Не понимаю я их, - не удержался от насмешки Моррест. - Ходят в рванине, голодные - но все в украшениях. Неужели нельзя вместо побрякушек...

  - Нельзя, - отозвалась Олтана, и Морреста удивил строгий тон. - У нас женщина носит все сбережения на себе. Это - запас на черный день, то, с чем пойдут замуж или завещают детям. Если украшения бронзовые или медные - считай, им и еда не каждый день перепадает.

  Моррест потупил глаза: видно, он еще долго не будет понимать, как живут сколенцы. Интересно, а Эвинна Верхесколенская украшения носила? То есть, носит?

  - Хегер?! - раздалось в толпе. Миг - и чернокнижника стиснула в объятьях какая-то женщина средних лет. - Совсем о нас забыл, проказник! Знаешь, недавно мы такого страха натерпелись - когда прискакал гонец и объявил... Мы боялись, тебя во всем обвинят, ведь невежды во всех готовы видеть колдунов. Да и на язык ты невоздержан, и хоть бы думал вначале!

  - О как! - восхитился Альдин. - И когда успели?

  Хегер огляделся. Сколенцы слишком не любят Амори и алков, но жизнь бродячего целителя учит осторожности. Только убедившись, что поблизости никого нет, он почти шепотом представил женщине спутников.

  - Позволь представить, сестра. Это Альдин, сын... внебрачный сын короля. Это Моррест, бывший придворный хронист. За ними Олтана - служанка. Ятос им Арелья - картиры. А это - моя старшая сестра Маллия.

  - Да, компанию ты себе подобрал, - усмехнулась Маллия, подбоченившись. - Ладно, пошли-ка со мной. Еще попадемся на глаза стражникам...

  - Так что там гонец говорил? - спросил Хегер, когда рынок с его толчеей остался позади. Теперь они брели узкой, грязной улочкой: по углублению, заменявшему сточную канаву, лениво текли протухшие помои. На главные улицы порой долетал ветерок, уносивший зловоние. Но здесь, в тесном кишечнике окраинных улочек, нечего было и надеяться избавиться от смрада. "Как тут их эпидемии не выкосили?

  - Говорю, гонец приезжал, - пояснила Маллия, осторожно ступая среди вонючих луж. Моррест старался идти след в след - его эта средневековая экзотика тоже не оставила равнодушным. - Привез указ Амори по Алкской земле. В нем описывались твои спутники, Хегер, только без картиров. И сам ты упоминался как пособник изменников, чернокнижник и разбойник. Как вы проскочили мимо стражи, ума не приложу! Но теперь появляться на улице вам опасно.

  - Откуда про меня-то узнали?

  - А как ты думаешь? Кто пограничный пост разгромил, да еще убил его командира?

  - Так среди жрецов вроде нет некромантов?

  - Зато один из тех, на кого вы так неосмотрительно напали в становище картиров, вас узнал. А потом признали некоторые из уцелевших солдат в крепости. А жрец почувствовал твою магию.

  - Я же еще ничего не рассказывал, - нешуточно удивился Хегер.

  - А рассказывать и не нужно. Любой, кто тебя знает, сообразит, как ты будешь действовать. Чего тут непонятного? А этих троих, гостей из Алкрифа, вообще легко узнать, приметы указаны толково.

  - Еще бы, - хмыкнул Моррест. И чуть склонил голову перед чернокнижником. - Нас троих знают высшие чиновники государства. Хегер, очень жаль, что мы подвергли вас опасности. И большое спасибо, что все-таки ты нам помог.

  - Не за что. Вы выручили меня не меньше. А вообще-то еще неизвестно, кто больше накуролесил под солнцем - вы всего лишь политические, а на меня жрецы зубы точат.

  Маллия и ее родные жили в покосившемся, казалось бы, непонятно как держащемся домишке, где их набилось, как сельдей в бочке. С первого взгляда Морресту стало ясно: нищета поселилась тут всерьез и надолго. В то же время внутри жилище было чистым и опрятным, от развешанных на стенах пучков трав исходил терпкий аромат. Удивительно, что семья лекарей, один из которых промышлял чернокнижием, жила в такой нищете. Или здешние жители отличаются редкостным здоровьем (что не похоже на истину - в этакой клоаке должен быть рай для инфекций), или... Вот это больше похоже на истину. Под властью короля-батюшки Амори, любящего порассуждать о геополитике, здешние сколенцы едва сводили концы с концами.

  До сих пор Моррест видел только благополучные, зажиточные города алков. Теперь ему стало ясно, откуда эта зажиточность берется, и на чьих костях стоит Алкское королевство. И, кстати, почему за Эвинной Верхнесколенской пойдет вся страна.

  Ужин оказался простым, без изысков, и не особенно сытным. Гороховая похлебка, хлеб с луком, ягодный морс... Но чего требовать от людей, едва сводящих концы с концами? Моррест был благодарен хозяевам и за это, тем более, что неподдельное веселье родственников Маллии искупало недостаток еды.

  - Маллия, ты же прекрасно поешь, - попросил Хегер. - Спой гостям про Аттард!

  "Аттард, - подумал Моррест. - Там же Эвинна с Амори воевала, точнее будет воевать - но до этого еще три года! И будет ли - вот в чем вопрос..." Потом вспомнил, что во времена Оллоговой войны там насмерть дрался арьергард отходящих после разгрома сколенцев. Давно это было, сто тридцать лет назад, давно умерли последние солдаты той войны. Главное было всем известно: за одноименной рекой Оллог ловко поймал имперские легионы в ловушку, армия вырвалась, но понесла чудовищные потери и больше не могла задержать наступление. Как всегда, солдаты заплатили за тактическую безграмотность очередного "чистокровного Харванида". Впрочем, раздумывал Моррест ровно до момента, пока Маллия не тронула струны старенькой лютни, наполнив дом серебряным звоном, и не запела:

  Начавшись жалобно, будто Маллия и сама была готова провалиться сквозь землю от стыда, песня незаметно обрела силу, звучность и ярость - словно снова, как сто тридцать лет назад, она звала в смертельный бой, к смерти или победе. Так в его родном мире звучала "Песня смелых" или "Песня о Днепре". Такие песни не рождаются абы когда - лишь в годы великих испытаний, в эпоху страданий и героизма. Но живут гораздо дольше, чем породившие их войны и революции, и новые поколения находят в них новый смысл, может быть, совсем не такой, какой вкладывали в простые слова авторы... Песни начинают самостоятельную жизнь.

  - А что поют у вас на родине, Моррест-катэ? - спросила вдруг Олтана. Моррест удивленно моргнул. Он как-то не задумывался об этом в Алкрифе. Напеть ей, что ли, что-нибудь из отечественной попсы? "Зайка моя..." - упрямо вертится в голове. Но после героической баллады такая песенка - просто кощунство. И не удастся отвертеться тем, что нет ни слуха, ни голоса: в мире, где нет радио, а дороги долги, поют все: в пути: пешком, на облучке телеги или в седле, за пахотой или прядением, на пирах, на свадьбах и даже похоронах... Соответственно, и песни есть разные, на все случаи жизни. Человек может не распевать песни непрерывно, но хоть несколько он не может не знать. А жрецу полагается знать религиозные песнопения и исторические баллады. Значит, петь придется. Хоть что-нибудь, и желательно, совпадающее с заданной темой.

  Устав перебирать варианты, Моррест решился и запел. Он сам не знал, где слышал чеканные строки, но после песни про Аттард они звучали в тему:

  Моррест сообразил петь по-русски, выдавая родной язык за кетадринское наречие. Поэтому не понадобилось объяснять, что такое "пулемет" и "Россия". А ярость давно отгремевшей войны, звеневшая в песне, впору пришлась людям, пережившим Великую ночь и гибель своей страны. Моррест даже поразился такому успеху: друзья долго молчали, словно отдавали дань уважения тем, о ком была сложена песня. А когда, наконец заговорили, голоса звучали тихо и отчего-то торжественно:

  - Ты хорошо поешь, Моррест, - произнесла Маллия. - Запиши эту песню, чтобы она не потерялась во времени, раз ты летописец.

  Внезапно Моррест ощутил укол стыда: получается, он как бы своровал песню у того, неизвестного ему поэта. Но он даже не знает, как его звали, так что объяснять бесполезно.

  - Одного не могу понять, - решился он нарушить молчание. - Вы живете тут со времен Империи - и алки ничего вам не сделали?

  Лицо Маллии стало жестким, будто вырезанным из дерева. В глазах на миг полыхнула лютая ненависть - лютая и в то же время бессильная, обреченная.

  - Пытались. Как раз когда Амори отложился от Империи. Только они отчего-то опоздали, а когда решились, мы уже были готовы. Нам удалось овладеть арсеналом одной из воинских частей Империи, а когда алки пришли нас резать, мы их встретили стрелами. В том бою погиб мой муж. Амори понял, что малой кровью с нами не разделаться, а его армия только создавалась, ему нужны были солдаты для похода на халгов и дальше. А когда он набрал большое войско, понял, что именно мы поставляем алкам корабельную древесину. Перебей нас - и у тебя не станет флота.

  - И что, он не попытался...

  - Создать лесопилку в другом месте? Это не так просто: надо валить не абы какие деревья, а особых пород, возраста, не имеющие изъянов и червоточин, потом их особым способом обтесывать, сушить до определенной степени - чуть передержишь, и дерево потрескается, а недодержишь - будет гнить и плохо плавать. Потом бревна надо пропитывать специальным составом, его у нас передают от отца к сыну несколько семей. При этом некоторые сушат в согнутом состоянии, чтобы получились рангоуты и рулевое весло, а другие, наоборот, выпрямляют. И обтесывают особым способом. И везут обернутыми в рогожу, чтобы их не намочили раньше времени дожди. Только тогда судно прослужит больше века, сможет выдержать шторма и ходить по морю почти круглый год. Это целая наука, господин.

  Моррест кивнул. Похоже на то. Значит, Амори пришлось терпеть этих сколенцов, как в его мире "манагерам", умеющим только "пилить" и "крутить" деньги, приходится прислушиваться к советским технарям. Небось, Амори еще и радовался, что его вояки ушли битыми, особенно если вспомнить, как он отзывался о врагах! Он ведь наверняка счел это вызовом - и поводом для алков освоить еще одно важное дело. Освободиться от зависимости от сколенцев. Но...

  - Он пытался подготовить своих специалистов? - тревожно спросил Моррест.

  - Чтобы мы стали не нужны? - опять с полуслова поняла вдова. - Само собой. Он даже нашел у нас несколько отщепенцев, готовых за гроши продавать свои знания и умения алкам. Помню, как в тот же год по осени приехали вербовщики, золотые горы ведь обещали! Но большинство чуяли западню. Все же несколько человек, младшие сыновья либо сироты, польстились и уехали. Они больше не возвращались. Но удалось ли ему задуманное, не знаю.

  "А если удалось, то..." - подумал Моррест. В голове стали оживать нехорошие предчувствия, ворохнулось вычитанное в книгах настоящего Морреста, найденных в библиотеке Эленбейна. Это там, на Земле, остались ООН, "врачи без границ" и добрые дяди-миротворцы. И торговцы наркотой да органами, правящие новоявленным государством Косово, но это уже другая песня. Здесь племена резались веками, не стесняясь этого и не желая посредников. Резались так, что Басаев шаловливым ребенком покажется. Нет, угодить в жернова геноцида не хочется. Надо их предупредить - тем более, что местные попутчики в Ведьмином лесу окажутся не лишними.

  - Много ли леса продано в прошлом году? - спросил он, решив проверить догадку. - Ну, на корабельную древесину? Они не отказываются брать?

  - Точно! - поразилась Маллия. - Мне говорил старейшина: его сына Хегер когда-то вылечил от глухоты.

  - Так что сказали алки?

  - Алк-представитель судостроителей прошлой осенью взял едва половину обычных закупок. На вопрос, почему куплено так мало, он сказал, что много древесины осталось на складах, в этот год хватит и меньшего количества. И еще: обычно они платили вперед, а на следующий год брали древесину. Но теперь алк платил только за то, что на самом деле получил, вперед платить отказался напрочь!

  - То есть одно из двух: или алки рассчитывают сбить цену, или...

  - Старейшина предлагал скинуть цену, но продать все, что накопили. Алк отказался и от этого.

  - Значит, готовьтесь к большой беде, - нахмурился Моррест.

  - Что?! - это уже встревожился Хегер.

  - Полной уверенности нет, - задумчиво произнес Моррест. - Но похоже, что ваши перебежчики таки раскрыли перед алками все секреты. И Амори перестал в вас нуждаться. Он купил, что у вас было, чтобы не пропадало добро, и чтобы усыпить ваши подозрения. Но вперед платить вам не стали: зачем давать деньги тем, кого хочешь убить? Полагаю, Амори уже получает с другого (или других) лесоповалов достаточно древесины приемлемого качества. Теперь вы ему не нужны, армия у него есть, и никто не мешает довершить начатое в тот год.

  - Пусть только попробуют, - бросил Хегер. - Тут все поднимутся, мужчины, женщины, даже подростки. Пусть хоть полк пришлют - умоются кровью.

  - Вас попробуют лишить заказов и удушить голодом. При этом будут безжалостно выколачивать недоимки, а неплательщиков продавать в рабство. Это медленнее, но вернее, чем силой оружия.

  - Мы не умрем с голоду, у нас есть свои огороды и пастбища. Старейшина подумал о такой возможности, и каждого в дополнение к остальной работе заставил пахать землю, а зерно сверх одного мешка сдавать на склады. Если же не останется выбора, мы восстанем, - повторил Хегер. - И он получит войну в самой Алкии, в неделе пути от Валлермайера. Мы сможем собрать почти тысячу человек, как тогда...

  "Амори будет непросто с ними справиться" - немного успокоился Моррест. И все-таки грыз червь сомнения: Амори не дурак. Если очень надо, он придумает способ извести сколенцев. Надо предупредить, что он не отступится. Но что он будет делать? Чем, кроме силы оружия, можно сломить почти тысячу вооруженных людей, готовых драться до конца, и которых нельзя задушить голодом? Посеять раздоры среди них? Но сколенцам особо нечего делить, а все, кто могли предать, уже ушли. То есть возможности-то были, Моррест увидел по крайней мере две. Но их не пускали в ход даже на Земле в эпоху мировых войн и этнических чисток, а уж тут, в старом добром средневековье... Может, магия?

  - Хегер, а на Амори не работают колдуны?

  - Шарлатаны - да. Жрецы - да. Настоящие маги - нет. Да я и не знаю, кто, кроме богов, способен уничтожить целую общину магией, не навлекая гнева правдюков.

  - А применить отраву?

  - Мы не покупаем у алков еду. Да и сам посуди, как сделать так, чтобы все три тысячи поели одновременно - иначе ведь все поймут, что еда отравлена? Моррест, тут мы в безопасности. Что бы вы не сделали, алкам вас не выдадут. А узнав, за что вас ловят, не выдадут тем более. Тут Амори просто ненавидят, чтоб ты знал...

  - Не знаю, не знаю, - задумчиво произнес Моррест. В голове крутилось все, что он слышал об этнических чистках. Наемники, как в Сербской Краине? У Амори они есть. Но тут их недостаточно. Выпущенные из тюрем уголовники, как в Чечне и Грузии? Так им ведь противостоят не разобщенные, лишенные оружия и фанатизма обыватели. Эти готовы драться насмерть, не давая и не прося пощады. Леса и холмы, болота и реки дают возможность устроить убийцам сладкую жизнь. Долгая и кровавая борьба с партизанами, ответные террористические рейды на свою землю, ибо несколько тысяч наемников и полтысячи рыцарей не смогут по-настоящему оцепить местность. Наверное, будь у Амори полноценная усиленная дивизия, да еще какие-то средства воздушной разведки, чтобы высматривать повстанцев в лесах... В открытую начинать войну на уничтожение - значит гарантированно положить пол-армии и предоставить Верхний Сколен сам себе.

  И в то же время Амори не может оставить сколенцев в покое: войска придется стягивать со всех концов королевства. Если в Сколене вспыхнет восстание (а такую возможность королю показал сам Моррест), местные лесорубы наверняка примкнут к восставшим. И образуется анклав сколенцев в самой Алкии, считай, на дальних подступах к Валлермайеру и даже к Алкрифу. Как наступать на Сколен, если у тебя в тылу готовая на все армия в тысячу человек? Если Амори хочет удержать Верхний Сколен, ему надо сломать хребет сопротивлению здесь и сейчас, пока Эвинна еще не стала вождем восставшего народа. И Амори, уверенный в том, что сильный враг - эликсир молодости для страны, наверняка примет вызов. А значит... Вот именно, значит, сколенцев попытаются стереть с лица земли именно сейчас.

  Благо, беглецы предоставили и повод. А не было бы этого повода, обошлись бы и без него.

  "Уходить надо! - внезапно понял Моррест. - Хоть в этот Ведьмин лес - вряд ли он опаснее алков..." Моррест не знал, откуда появилось это четкое, невероятное для прошлой жизни чувство, что еще через пару часов будет поздно. Наверное, оно было и раньше, но та жизнь была размеренной и безопасной. Откуда было появиться этому тревожному, острому предчувствию?

  - Не волнуйся, Моррест, мы тебя в обиду не дадим, - произнес Хегер, словно почувствовав его опасения. - Мы же шли по дороге - и что-то не видели не наемников, ни рыцарей.

  - А в городе... есть алки?

  - Пятьдесят пехотинцев. Чисто для вида, чтобы мы не забывали, под чьей властью живем. Да не волнуйся ты, они ничем не лучше тех вояк, у которых мы отбили Арелью. Наемники - они не смертники, Моррест. Если начнется, они сдадутся без боя.

  - Да что ты так завелся? - встряла Олтана, помогая собирать хозяйке посуду. - Никогда тебя таким не видела... Может, сходим, подышим воздухом?

  - Ага, подышим свежей мочой в лифте, почитаем матерки на стенах, - ухмыльнулся Моррест. Жаль, Олтана не поняла, что такое "лифт", а то бы оценила шутку юмора. - А еще порадуем грабителей и карманников...

  - У нас таких нет, - возмутилась Маллия. - На рынке кошель подрезать - это бываает, а так, чтобы в открытую... Тут у каждого оружие и все всех знают.

  Приобняв Олтану за гибкую талию, он вывел ее на улицу. Ночь встретила их непроглядной тьмой и тишиной. Ночь выдалась теплая, звездная, а узкая кривая улочка городка, казалось, таила в себе загадку, но, как ни странно, добрую. Шелестела листва чахлого тополя неподалеку, звенела вода в утекающем в лес ручейке, скрипела открываемая ставня, даже далекий вой собаки не казался пугающим. Свежий ветер с моря пах солью и влагой, он не залетал в самые подворотни, но на улице почти не пахло мочой и нечистотами.

  Подозрения, поселившиеся в голове, словно выдуло этим ветром и зашвырнуло в недалекий Ведьмин лес. Моррест обернулся к Олтане, обнял любимую и накрыл ртом чуть приоткрытые губы. Его язык коснулся ее, потом он ощутил, как встретились их зубы. А руки уже ласкали пышную, высокую безо всяких корсетов и бюстгальтеров грудь любимой. Она была теплой и мягкой, и сама Олтана всегда покоряла его домашней простотой и уютностью. Там, дома, Моррест завидовал соседу, у которого крутая тачка, а в квартире евроремонт, а жена с внешностью телезвезды. Здесь он понял, что все это ничего не значит. Имеет значение только женщина, с которой где угодно чувствуешь себя как дома. Он потерял преставление о времени, стискивая женщину в объятиях.

  Когда губы разомкнулись, Олтана взглянула ему прямо в глаза. Моррест удивился серьезному, немного настороженному взгляду.

  - Пойдем, - прошептал Моррест. - Ну же, я видел местечко...

  - Моррест, я должна у тебя кое-что спросить, - вдруг серьезно, как-то даже строго, произнесла она. - Если я понесу от тебя, ты меня бросишь?

  Моррест замер, как вкопанный. Хотя чему удивляться? Она повидала более чем достаточно людской жестокости. Но как она может подозревать его?

  - Чушь. С чего ты взяла?

  - Я же рабыня, господин, и мое дитя - всего лишь дитя рабыни.

  - Это будет мой ребенок, - нешуточно возмутился Моррест. - Я не позволю, чтобы мой ребенок и его мать скитались бездомными. Как ты вообще могла такое подумать?!

  - Если рабыня понесла от господина, у нас ее продают куда подальше.

  - Да плевать мне, как у вас принято, - отмахнулся Моррест. - А у нас принято не расставаться с теми, кого полюбил. И растить детей вместе. Мне наплевать, что ты когда-то была в неволе. Плевать и на Эленбейна и на тех, кто был до него. И у меня есть прошлое, ну, и что с того?! Важно то, что ты любишь меня, а я тебя. Пойдем. Я докажу, что ты зря беспокоишься...

  Еще днем, когда шли сюда, он приметил брошенный, полуразвалившийся дом, глазевший на мир пустыми глазницами окон. По словам Маллии и Хегера выходило, что дом опустел уже в Великую Ночь, а с тех пор подтаявшее население почти не росло. Зачем растить детей, если знаешь, что их уделом будет гнуть спину перед чужеземцами, отдавать последнее - и вечно бояться этнических чисток?

  Моррест перешагнул порог. Он надеялся, что внутри не осталось костей - когда Великая Ночь кончилась, здесь хватило людей, чтобы всех похоронить. Да и меньше тут умерло, чем по другую сторону Ведьмина леса. Факел осветил внутренности комнатки. Близкий лес спас дом от исчезновения в очагах, но внутри все перевернуто мародерами, а потом основательно изгажено сыростью. Заржавевший светец для лучины, полусгнившее тряпье там, где когда-то было брачное ложе, плесень на стенах... Пахло некогда уютным, а теперь мертвым и запустевшим жильем. Пахло давней бедой.

  Но Моррест даже не обратил внимание на разгром и запустение. Его внимание привлекла тоненькая стопка переплетенных, аккуратно вырезанных из бересты листков. Дешевая замена безумно дорогому пергаменту, ведь бумаги в этом мире никто не знал. Листы скоробила сырость, некоторые слиплись, "книжка" уже была тронута гниением. Еще лет пять-десять - и прочитать то, что в ней написано, будет невозможно. Немудрено: "книжка" лежала на полу, в темном углу, где ее непросто было заметить. Едва не ойкнув от удивления, Моррест выхватил книжицу с пола и впился взглядом в неровные письмена. Писали по-сколенски, как в фолиантах архива Амори.

  - Что это? - изумилась Олтана. От удивления она даже забыла, зачем пришла с Моррестом в эти развалины.

  - Кто-то писал. По-сколенски. "Смерть накрыла крылом Сколен, и дальше будет только хуже. Боги отняли у нас солнце, и мы не знаем, сколько времени прошло с тех пор, как тьма скрыла мир от глаз. Наверное, и правда настали послединие дни Мира, но если он сразу не сожжен Богами, есть надежда, что после нас еще что-то будет. Я буду писать обо всем, что видел своими глазами, не добавляя неправды и не умалчивая правды, ибо те, кто будут после нас, однажды захотят узнать, как это было. Итак, день за днем буду описывать я все, что было вокруг, пока не угаснет во мне огонь жизни, и пока есть силы. Да ниспошлет мне Справедливый силы увидеть все и не сойти с ума, и написать обо всем, что было, от начала до конца..."

  - Это о Великой Ночи, - благоговейно прошептала Олтана. - Мне рассказывала мама... Но я и не представляла себе, как все было страшно...

  - Ужастики почитать успеем, - непочтительно произнес Моррест, откладывая тетрадку в карман. - Забудь все страхи, пока мы вместе, нам нечего опасаться.

  - Конечно, мой господин...

  - И перестань называть меня господином, я не господин, а ты не рабыня... По крайней мере в любви.

  ...В ее объятиях Моррест потерял счет времени. Она заставила его забыть о реальности, как никогда не могли оставшиеся в прежнем мире девчонки. Когда же пламя страсти опало, оставив окалину усталости, он обнаружил себя на каменном полу брошенного жилья. Перед глазами были вспухшие от поцелуев губы, лучащиеся счастьем глаза, рука лежит на теплом, мягком бедре. Мечта любого мужчины - женщина, которая во всем мире не будет видеть никого, кроме него.

  - Пойдем, - устало произнесла Олтана, отирая пот со лба. - Они наверняка нас заждались.

  Моррест встал, затягивая ремень штанов. Весенний вечер был прохладен, и ледяной ветерок уже пробирал обнаженное тело. Олтане было проще - оправь помятую юбку - и никто не догадается, что только что было в руинах. Только если это было не по любви, а насильно или в немилом браке, останется рубец на душе. Но много их, и один лишний погоды не меняет.

  Ночная улица встретила их прохладной свежестью, ветер с моря все еще дул, и только шелест юной листвы нарушал тишину спящего городка. Вдали каркнула ворона, завыла собака - и тут же смолкла. В душе Морреста на миг ожили опасения. Но рядом была любимая, а тело помнило каждый миг их любви. Весенним вечером, под руку с женщиной своей мечты не верится, что в мире есть смерть и беда.

  - Пойдем...

  Моррест вел ее по улицам старинного сколенского городка, неуловимо напоминающего Коломну, Покров или другие провинциальные русские города. "А вот бы отправить ее к нам, чтобы она могла начать жизнь с чистого листа - у нас клеймо на внутренней стороне бедра ничего не значит..."

  Мечтания оборвал звук, которого в новом мире Моррест уже научился бояться. Четкий, ровный, ни с чем не сравнимый стук солдатских сапог о пыльную землю. Еще до того, как разум успел вмешаться, тело метнулось за поворот, схватив за руку Олтану. Прижавшись к потемневшей от непогод бревенчатой стене, Моррест осторожно выглянул из-за угла.

  Колонна была, в сущности, невелика. Пятьдесят человек, чуть больше взвода пехотинцев с мечами, щитами, закинутыми на спины, и мечами на поясах. Кольчуги они, похоже, несли в вещмешках. Вояки не шли парадным шагом, но строй держали, сапоги слитно били в землю. Щиты не в походном положении, а в руках, копья взяты наизготовку: местным алки не доверяют. И, в общем, правильно делают. Ночную тишину не нарушают ни брань, ни хохот. Ни дать, ни взять - тайно отходящие из сданного города войска. Только вот кому сдают город алки? Уж не восставшим ли горожанам? Нет, все тихо. Бой в ночном городке можно было бы услышать в любом его конце. Тогда почему войска Амори выводятся из города? Он что, решил отказаться от контроля над Самуром?

  Недлинная колонна прошла быстро - и снова воцарилась тишина. Только выл и выл вдали пес, он будто предчувствовал недоброе, и отчего-то Моррест был с ним согласен. Не может Амори вот просто так взять и признать поражение. Чай, не Горбачев, не Ельцин и не Лебедь.

  - С чего бы это? - когда стук сапог затих вдали, спросила Моррест. - А ты что думаешь?

  - Думаю, надо предупредить Хегера и Маллию, - в тон ему отозвалась Олтана, и Моррест лишний раз убедился в ее уме и верности. - Идем скорее к Хегеру и Маллии. Они сообразят, что происходит. Пошли домой.

  Альдин и сам не знал, за что Боги решили его так отблагодарить. Губы сладостно ныли после страстных поцелуев, по всему телу разливалась приятная истома. Хотелось сказать что-то такое, отчего она обрадуется, как ребенок, но ничего подходящего на ум не приходило, а те мысли, что вертелись в голове, казались глупыми и смешными. Впрочем, Арелья нисколько не обижалась. Ей слова были и не нужны, все сказали глаза, губы, руки... Поначалу незаконнорожденного сына Амори пришлось учить тому, что сама она знала слишком хорошо, зато потом он ее отблагодарил, и теперь он для нее, а она для него была самым близким существом на свете.

  - Люблю тебя, - прошептал он, оторвавшись от ее губ.

  - И я тоже, - ответила девушка. - Спасибо, что не бросил, они бы меня убили.

  - Разве? - ахнул Альдин. У него не укладывалась в голове мысль, что можно вот так просто убить человека - тем более ту, с кем делил ночь. Иное дело - в бою...

  - Ну, конечно, не сразу. Но таким женщины быстро надоедают. Ножом по горлу - и в реку. И никаких проблем ни с картирами, ни с женой. Я - не я, и корова не моя.

  - Послушай, а ты хотела бы стать... королевой?

  - Королевой...

  Девушка невесело улыбнулась.

  - С тобой я и так чувствую себя королевой. А вообще... Что, плохо, когда тебя слушаются, ухаживают, дарят подарки? Но много ли ты видел королев, которые распоряжались бы сами собой? Они зависят от власти, как рабыни от хозяев...

  - Давай не будем о грустном, - нарочито весело произнес Альдин. - Мы всегда будем вместе, нам всегда будет хорошо. Бродить будем, я петь, а ты...

  - Хочешь, научу тебя ходить по канату? И Морреста с остальными пристроим. Это так весело - свободно ходить по свету, видеть новые страны...

  - Не знаю, Ар, - произнес Альдин. Идея пришлась ему по вкусу - он видел ровно столько, чтобы понять, сколько интересного за стенами дворца, но слишком мало, чтобы понять, сколько ужасов подстерегает бродяг. И все-таки что-то мешало - наверное, даже не воспитание, а особенное мироощущение, которому нигде не учатся, но которое усваивается с молоком матери. Иначе откуда появилось столько легенд о попавших в семьи простолюдинов королевских отпрысков, которые выделялись среди сверстников умом и храбростью? - Тебе разве нравится, что на тебя глазеют всякие... рыцари?

  - Но кто-то должен танцевать, - усмехнулась Арелья. - Иначе мир станет серым и унылым.

  - Почему именно ты?

  - Я люблю доставлять людям радость, Альдин. У них в жизни не так много радостей, чтобы лишать и этой.

  - Хорошо-хорошо, - не стал спорить Моррест. Он переубедит ее, но - в другой раз. - Пойдем, умоемся, а то любой определит, чем мы занимались...

  Колодец, общий для всего квартала, был совсем близко. Потемневший от времени сруб стоял прямо посреди улицы. Арелья открыла массивную крышку, опустила вниз деревянную кадку, которую привязали вместо ведра. Зачерпнула и стала поднимать наверх. Вода гулко плескала в стены сруба, с хрустальным звоном падала вниз. Наконец, ведро с ледяной, прозрачной влагой оказалось в руках Альдина.

  Незаконнорожденный сын Амори пил, будто умирающий от жажды, под влюбленным взглядом Арельи вода казалась просто нектаром. Потом пила Арелья. Она не удержалась и весело выплеснула на голову Альдину остатки воды...

  - Что это?

  Вместе с водой Альдину на голову упало что-то мокрое, склизкое, но не жидкое. Странный шматок, казавшийся угольно-черным в темноте, упал в пыль. Альдин не поленился, подобрав находку.

  - Мясо какое-то, - удивленно вскинул он взгляд на Арелью. - Фу, а воняет-то как, тухлятина! Что за гадина кидает в колдец, нашел бы - убил! - возмущенно произнес он.

  И осекся, глядя на побелевшее лицо подруги.

  - Помнишь, Моррест гадал, как Амори попытается уничтожить сколенцев? - справившись с собой, нарочито-спокойно спросила она. - Похоже, мы узнали.

  - Что?!

  - Чума, Альдин. Или что-то подобное. Думаю, отравлен не один колодец.

  Помолчала, облизнув враз пересохшие губы - и добавила:

  - Надо быстрее предупредить Хегера. Может, он что-то придумает.

  - Олтана... ты где? - собравшись с силами, прохрипел Моррест во тьму.

  Ответа не было. Ответом стала тьма, тишина, какой не бывает в живом доме - и ощутимый приторный смрад. Была бы зима - Моррест наверняка успел бы замерзнуть насмерть, но в доме было даже душно.

  Прошло всего несколько дней - но жизнь в городке Самур изменилась до неузнаваемости. С каждым днем, да что там днем, с каждым часом она все больше напоминала фильм ужасов, в который провалился незадачливый зритель. И накатывает, ревя мотором, самосвал с пустой кабиной, клацают зубами нагоняющие лангольеры, а на голову впридачу валятся баллистические ракеты с кобальтовыми бомбами...

  Сейчас, впрочем, виной всему не досужие измышления фантастов, а обыкновенные микробы. Точнее, конечно, не совсем обыкновенные - как они там назывались, палочка Коха? Нет, это холера. Да неважно, чума - а это оказалась именно она - всего за сутки превратила самурских сколенцев в обуянное ужасом и яростью, совершенно неуправляемое стадо. Слишком многие душной ночью на пороге лета выходили к колодцу напиться, умыться и освежиться. Утром, когда от жара, кровавого поноса и адской головной боли слегли целые семьи, было уже поздно суетиться. Пару дней спустя появились и первые мертвые - они вызвали настоящую панику, такую, которая заставляет убивать ради нескольких мгновений жизни.

  Эти дни Моррест провалялся в бреду. Поначалу было вполне терпимо - знобило, но в меру. Но ближе к рассвету он слег. Становилось хуже с каждым часом: жар, ломота в мускулах, слабость. Навалилась адская головная боль. Мучительно болели появившиеся на коже опухоли, он не помнил, как они назывались. Как это лечить, не знал даже Хегер. "Положись на милость Справедливого, - не стал темнить лекарь. - Могу дать только обезболивающее...". Иногда Моррест не мог уснуть, иногда же проваливался в тяжелое забытье. Но ослабленное тело и теперь не знало покоя: ненадолго приходя в сознание, он замечал, что одеяло перевернуто, а застиранная льняная простыня смята. Похоже, он еще и метался в бреду. Вдобавок мучил кровавый кашель, то и дело приходилось сплевывать зловонную розовую пену.

  Потом и Хегер, и Олтана, и остальные почти перестали появляться. Разве что совсем редко, казалось, между появлениями людей и света проходила вечность. Тогда ему отирали с лица пот, кормили с ложки. Они отчаянно рисковали: их защищали только самодельные повязки, закрывавшие лица. Но никто из друзей, похоже, не поколебался.

  Какое-то время Моррест устало лежал, сил не было даже на то, чтобы открыть глаза. Но даже так было хорошо. Да какое там хорошо! Оказывается, можно наслаждаться уже тем, что смертоносного жара и боли во всем теле, мучительной одышки и кровавого кашля. Какое-то время бывший летописец короля-батюшки Амори был не уверен, на каком он свете - на этом, на том или на том, из которого пришел. Но забористая трупная вонь свидетельствовала: он жив.

  Прошло немало времени, прежде, чем дал о себе знать голод. Вот это уж точно признак того, что старуха с косой маленько промахнулась, а может быть, решила приберечь одного на расплод. Сколько дней назад его кормили - хотя бы с ложечки? И через сколько он уже не сможет даже подняться с кровати? Превозмогая слабость и дурноту, Моррест сполз с кровати.

  Стоя путешествовать не получится. Не говоря уж о том, что не видно ни зги, так еще и ноги отказываются держать ставшее неподъемным тело. Но если опуститься на колени и двигаться на четвереньках, не удастся найти ничего съестного. А без еды он долго не выдержит, итак все силы отняла борьба с болезнью.

  Моррест помнил, что побывал в одном шаге от смерти. Смерти страшной, мерзкой, мучительной. Наверняка это была чума, и просто удивительно, что он выжил. Подобное везение, наверное, случается в одном случае из тысячи. Упустить подарок судьбы совсем не хотелось.

  Осторожно, ощупывая перед собой пространство, Моррест полз по земляному полу, нащупывая входную дверь. Снаружи легче, там хоть не так темно, как в пропахшей мертвечиной избе. Кто же умер? Потерять любого из пятерых спутников, ставших настоящими друзьями, было бы больно. А уж Олтану... Нет, об этом даже не думать, вдруг мысли и правда материальны?

  Он почти добрался до двери, когда рука ткнулась во что-то мягкое. Он сразу понял, что это такое, но волна смрада и какая-то гнилостная, мерзкая на ощупь слизь лишили спасительных сомнений начисто. В летней духоте тело уже начало разлагаться. Наверное, кто-то из друзей упал прямо посреди комнаты. Наверное, он (или она) пытался добраться до стоящей на столе плошки с жиром, чтобы ее зажечь. Почему-то Моррест помнил: раньше она всегда стояла на сколоченном из горбыля колченогом столике. Нет, так ничего не найдешь. Надо встать и завладеть светильником, последним спасением от мрака.

  Моррест аж застонал, чувствуя, как кружится голова. Но все-таки пересилил себя, превозмогая радужные круги в глазах, выпрямился, ощупывая поверхность стола. Тут были и огниво, и трут в раскрытом кисете, и сама плошка: палец вляпался в сало, Моррест машинально облизнул, чувствуя, как беснуется голодный желудок. Перед ним во весь рост встала титаническая задача: как высечь искру наощупь, в полном мраке. Возможно, впервые в этом мире Моррест молился, призывая на помощь Справедливого Стиглона.

  Наверное, от удивления, или просто поощряя неофита, божество пришло на помощь: очередной удар кресала пришелся точно по кремню, ослепительные в могильном мраке искры брызнули на высушенную древесную труху. Запах дыма разбавил трупное зловоние, а искорки обернулись алым рдением подожженного трута. Осторожно, опасаясь погасить появившиеся искры, Моррест принялся раздувать пламя. Угольки рдели все ярче, из мрака уже выступил небольшой участок поверхности стола. Наконец, на щепотке трута затрепетал крошечный, еще беззащитный перед любым сквозняком язычок пламени. Осторожно подняв трут, Моррест поднес его к фитилю, плававшему в плошке. Получив новую пищу, огонек вытянулся, засверкал ярче. На низких, темных стенах заплясали уродливые тени. Чтобы оглядеться, Моррест поднял плошку повыше. Лучше бы он этого не делал, доверив мраку хранить тайны мертвых.

  Моррест успел поставить плошку на стол, иначе точно опрокинул бы ее на ноги, да еще подпалил жир фитилем. Потому что на полу, раздувшийся и посиневший, лежал Альдин. Над ним лениво нарезали круги жирные мухи, из приоткрытого посиневшего рта выглядывали и снова скрывались внутри бело-зеленоватые черви. Накатившая тошнота бросила Морреста на пол, если бы он успел хоть что-то поесть, наверняка бы вырвало. Прямо на труп...

  - Нет, - шептал Моррест, чувствуя, как в душе разгорается пламя. Не то, которое сжигало его на любовном ложе или под сенью вековых лесов. - Нет, мать твою... - Сейчас он не испытывал благодарности к богам - ни к Богу своего мира, ни к местным. Наоборот, если бы кто-то из Них предложил поменяться участью с парнем, он бы согласился, не колеблясь. Бессильная ярость, горе, ослепляющая боль - все сразу. Все - густо замешанное на ненависти к алкам. К Амори. - Я убью эту суку... Убью-у-у...

  Сколько он так сидел, Моррест сказать бы не смог. В плошке почти не осталось жира, и фитилек уже мигал, из последних сил пытаясь поддерживать пламя. Впрочем, Моррест не смог бы ответить, сколько его было изначально. Однако в какой-то момент он сумел подняться на ноги и, наконец, оглядеться.

  Кроме огнива, на столе лежал меч. Тот самый, который еще недавно принадлежал Альдину. Оружие показалось неописуемо тяжелым, но Моррест не бросил. Он уже уяснил первое правило жизни в новом мире: безоружный - никто и звать никак. Это там ты можешь быть "старшим менеджером" или "депутатом" без автомата за плечом. На развалинах Сколенской империи да без меча ты... Тут два варианта, и оба Морреста не устраивали. Или раб, или труп.

  Второе открытие было еще более радостным - потому что обещало не меньше нескольких дней жизни. Пол в избе был земляным, но в одном месте его покрывали потемневшие от времени доски. Сами доски почти скрыты всяким хламом, если смотреть чуть сбоку, уже не видно. Что и говорить, хозяева знали толк в маскировке.

  Пошатываясь, держась за стену, Моррест добрел до груды полуистлевшего хлама, еще недавно служившего ложем Хегеру. Непослушными руками он растаскивал тряпье, какую-то вытертую до неприличия старинную шкуру, увядшие еловые ветки... Когда сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди, Моррест нащупал массивную, основательную ручку. Оставалось изо всех сил за нее потянуть.

  Окрылся черный провал, снизу дохнуло холодом. Лаз был достаточно широк, а сам Моррест изрядно исхудал. Вскоре он стоял внизу, люк оказался чуть выше головы. Моррест спустил вниз светильник. Повинуясь странному наитию, следом забрал огниво и оружие, а потом захлопнул крышку. Только теперь он огляделся.

  "Запасливый ты человек Хегер-катэ, светлая тебе память, - подумал Моррест. Почему-то он не сомневался, что не один Альдин нашел в Самуре свою судьбу. Кладовая оказалась битком набита зерном, солониной, засоленными овощами. Отдельно стояла здоровенная бутыль с вином - конечно, не знаменитым алкским красным, это зелье было куда проще и дешевле. Но если надо напиться, сгодится и оно. А если перегнать это пойло еще раз, получится неплохое средство для обеззараживания - по крепости оно, наверное, даже превосходит водку. И правда, есть тут и такое. Ага, вот и бинты - на удивление чистые и аккуратные. И какие-то настойки и отвары, вовсе незнакомые Морресту. Ясно одно: вакцины против выкосившей Самур болезни тут не было. Да и быть не могло. Уже потому, что этот Хегер, наверное, и не догадывался о существовании смертоносных бактерий. А болезнь, скорее всего, на полном серьезе считал ниспосланной Богами карой.

  Наверное, это подло: вот так бежать, не узнав, что же случилось с друзьями. Тем более, что уже переболел и, раз выжил, значит, организм выработал иммунитет. Но Морреста не оставляло предчувствие беды. Будто мор, обрушившийся на островок Сколена в Алкской земле, был еще не самым страшным.

  Вскоре новоиспеченный мародер набивал найденный в кладовке мешок. Зерно, зерна можно побольше: если ничего лучше не найдется, можно жевать и так. Сало, сухари... Тоже неплохо, надо восстанавливать подорванные силы. Бутыль с "антисептиком" - само собой, и не пьянства окаянного ради, тем более не чтобы не отвыкнуть. В крайнем случае можно завернуть в какую-нибудь деревню и что-нибудь выменять у алкашей. Вот, пожалуй, и все. Пора выбираться из отмеченного смертью городка.

  Закинув мешок за спину, Моррест успел вылезти, выйти на ночную улочку вымершего городка и даже почти дойти до окраины, когда из-за угла раздался знакомый стук армейских сапог. Но солдаты давно ушли из города! Еще когда все только начиналось...

  Не понимая, что происходит, Моррест метнулся за угол ближайшего дома и обратился в слух. Нет, шли не строем, не чеканя шаг и не ударяя в землю древками копий. Но не походило это и на торопливые перебежки от дома к дому "чистильщиков". Скорее - прогулка рванувших в самоволку солдат. Но кому придет в голову гулять по враждебному - назовем вещи своими именами - и зачумленному городу? Тут же из любого окна может прилететь стрела!

  Все прояснила отданная хрипловатым начальственным голосом команда:

  - Р-разговорчики! Отставить балаган! Факелы поджигай! Бросай!

  Басовитое гудение пламени - и отчетливо потянуло паленым. Попавший на соломенную крышу огонь гудел, стремительно набирая силу. В луже посреди улицы сверкнули отблески пламени. Из пламени раздался отчаянный крик.

  - Не подпускать! Афвел!!!

  Свист стрелы, крик оборвался. Воображение уже рисовало Морресту, как кто-то, как и он, переживший болезнь, пытается выбраться из окна горящей избы. Может, на голове горели волосы - высушенные зноем избы разгораются быстро, да и до потолков тут еще не додумались, крыша есть, и ладно. Хладнокровный выстрел, с двадцати шагов промахнется лишь полный профан или в хлам пьяный. Длинная стрела по оперение уходит в грудь мужчине... или женщине, или прошивает навылет ребенка - она ведь рассчитана на рыцаря в полном доспехе. Крик захлебывается, тело валится в огонь, прогоревшие стропила проваливаются, тело исчезает в огненном вихре. Одновременно новые факелы летят в окна соседних домов. Там крики не раздаются, только ревет голодное пламя. Западный ветер тянет дым и искры вглубь обреченного городка, и вскоре от гари начинают слезиться глаза.

  Он не знал, какими силами и где еще действуют алки. Никогда в подобных операциях не участвовал - ни в качестве "санитара", ни в роли дичи. Но хватало и простой логики: наверняка алки оцепили Самур еще до начала эпидемии, перехватив не только дороги, но и проселки. Ближайшие города и деревни предупредили, что началась эпидемия, и нельзя никого впускать. Так что бесполезно просачиваться через кордоны в Алкию: в окрестных селах встретят стрелами. Да и сам он не местный. Не проскочит. А если идти на восток? Если верить картам во дворце у Амори, лес тянется до долины Эмбры, бывшей имперской столицы. Даже для здоровых людей - добрых полтора месяца пути по нехоженым лесам. Где когда-то, если верить Альдину, пропал целый легион, несколько городишек типа Самура и куда не совались даже вездесущие авантюристы. Ну, а как преодолеть эти четыреста девяносто миль, считай, тысячу километров, ослабленным болезнью, лишенным припасов людям? Но даже если пройдут, не отдав душу в какой-нибудь чащобе - так уже никого не заразят, или умрут, или выздоровеют.

  Ну, а если все же? Амори ведь не медик, но и медики тут мало что знают о чуме. Но наверняка знает, что размытые половодьем или раскуроченные могильными ворами чумные кладбища могут вызвать мор. Значит, кто-то из беженцев, добравшихся до Верхнего или Нижнего Сколена, станет оружием массового поражения.

  Ну и что? Алки живут в отдельных кварталах и крепостях, не смешиваясь с местным населением. Закрой ворота - и никто не войдет, а что касается сколенцев, так это и к лучшему. Кто будет воевать под знаменами Эвинны, если эпидемия выкосит хотя бы четверть сколенцев? Но Нижний Сколен к Алкии ближе Верхнего. Ну, и что? Амори давно мозолит глаза пусть ничтожный, но Император - живой памятник Старому Сколену. Напрямую атаковать Нижний Сколен невозможно, это все равно, что в средние века замахнуться на Папу Римского. Но кто мешает нанести удар незаметно? Так, чтобы формально Амори был ни при чем?

  Правда, пройдя косой по остальным землям Сэрхирга, чума может попасть в его собственное королевство. Наверняка Амори прикинул и такое. Плохо, конечно, но... Но всегда можно отсидеться в Алкрифе, сохранить армию и флот, а потом прибрать к рукам земли ослабевших соседей. Что говорить, задумано безупречно. И все же эпидемия в своем королевстве нежелательна, а потому все дороги в Алкию точно перекроют. Не хватит солдат - вооружат крестьян, пообещав, когда все кончится, землю бывших самурцев.

  И последнее: что делать с чумными развалинами, с трупами, наконец? Хоронить? А где найти несколько сот смертников для такой работенки? Стало быть, в ход пойдет единственное известное средство надежной дезинфекции - огонь. Кордоны простоят вокруг Самура неделю, а потом "чистильщики" из самых безжалостных войдут в городок с нескольких сторон. В каждый дом, каждый сарай они бросят по факелу. В домах сгорят немногие уцелевшие? И плевать, заодно избавимся от свидетелей. Сопротивляться в выкошенном чумой городе некому, а кто попытается - лучники же есть! Огненная буря с гарантией выжжет заразу, заодно решится проблема с похоронами...

  ...Стрела свистнула над головой, наконечник глубоко вошел в саманную стену, вторая звонко цокнула о булыжник, отскочила. Моррест не успел понять, откуда стреляли - рефлексы сработали раньше. Метнулся в сторону, уходя из-под обстрела, затаился в брошенном доме. Наверное, стреляли не прицельно, просто на подозрительное движение или чтобы пугнуть.

  - Слышал? - поинтересовался грубый мужской голос. - И ведь точно мы не попал, жив этот сколенский ... Алкин, иди проверь!

  - Сам лезь в эту дыру! Факел туда, и ... с ним!

  Басовито гудя и кувыркаясь в воздухе, факел влетел в пустой проем окна, Моррест едва успел шатнуться в сторону. Упав за спиной в кучу набросанного ветром мусора, огонь загудел, радуясь дармовому угощению. Одновременно в окно, показывая, что будет, попытайся Моррест выпрыгнуть, свистнула стрела. "Уроды, наверняка и дверь держат под прицелом! - подумал Моррест. Паника быстро овладевала бывшим королевским летописцем, он заметался по полуразрушенной избе. - Суки, что же делать?!"

  Куча мусора не столько горела, сколько чадила, заполняя помещение едким, зловонным дымом. Дышать стало возможно только у пола. Но огонь бодро взбирался по бревенчатому срубу, грозя подпалить крышу. Моррест понял: тогда настанет смерть. Стоит прогореть стропилам, стоит обрушиться вниз горящей соломе и остаткам перекрытий, и внизу, спасения не будет...

  Захлебываясь кашлем от дыма, Моррест огляделся. Он ошибся, еще недавно дом был обитаем. Вон там, на печи, лежит, скорчившись в смертной муке и уделав ложе кровавой пеной, мужчина неопределенного возраста. Посиневшее, раздувшееся лицо не сутки назад обрело спокойствие смерти. В другом конце, как раз под окном, в которое влетела стрела... Моррест почувствовал, как пресекается дыхание, подкашиваются ноги, а сердце дает перебой. Нет, Хегер не бросил тех, кого пообещал защитить. И свой долг лекаря исполнил до конца.

  В отличие от последнего пациента, лекарь умирал долго и страшно, корчась в агонии и исходя кровавым кашлем. Некому было стереть с лица испарину, дать поесть, дать болеутоляющее. Лекарская сумка лежала у печи, ставшей местом упокоения пациента, отравленное токсинами тело не могло до нее дотянуться. Рядом, вонзив окровавленные пальцы в земляной пол и на него же упав лицом... Сознание отказывалось воспринимать жуткую правду, такую жуткую, какую Боги не должны показывать людям. Ужас, ненависть, любовь, омерзение - все чувства сразу, сливаясь и усиливая друг друга, затопили сознание, грозя свести с ума, точно перепад напряжения - компьютер.

  Пахли трупы соответственно, но смрад разлагающейся плоти пропитал весь город. Сознание спасало само себя, отказываясь воспринимать запах, но глаза... Глаза все испортили. Сам не осознавая, что происходит, и где находится, Моррест выл, как затравленный зверь. Любовь, молодость, счастье - все сгорало вместе с домом, рассыпаясь искрами ненависти и окалиной горя. Пошатываясь, как пьяный, он подошел к телу Олтаны, подобрал руку. Она была почти как живая, даже не ледяная, все-таки на дворе стояло лето: лекарь и Олтана умерли меньше суток назад. Едва ли сильно опередил их и пациент - потому, наверное, запах еще не выделялся из общей вони. Потому и подумал Моррест, что жилище необитаемо...

  Но взгляд, как и прежде, выхватил и другое. Здесь тоже был погреб. А погреба, еще в том мире слышал Моррест, могут уцелеть, даже когда сгорает изба. Можно пересидеть, пока наверху будет бушевать огненная буря.

  Из последних сил, задыхаясь от жара и дыма, Моррест отвалил тяжелую крышку. Так и есть, глубина тут всего метра полтора, да и площадь не вдохновляет: земляная нора два на два метра. Выбирать не приходится, огонь ревет уже наверху, а зной жалит кожу тысячей разъяренных ос. Моррест скинул вниз мешок с едой, оружие, и хотел спрыгнуть сам, но взгляд сам собой упал на Олтану. Он не смог ее защитить, хотя обещал. Не смог спасти свою любовь. Надо исполнить хотя бы самый последний долг по отношению к ней - даже если предположения насчет иммунитета неверны, и сам он помрет без погребения. Моррест снова взял любимую за руку и волоком стащил неожиданно тяжелое тело вниз. Глухо стукнулась о земляной пол голова, холод охватил Морреста цепкими пальцами. Из последних сил он опрокинул крышку сверху, уложил Олтану на ледник - и позволили себе лечь на ледяную землю. Миг спустя сверху раздался грохот: наверняка рухнули перекрытия, или, догорая, расселась коробка сруба.

  Надо выкопать ей могилу... Выкопать ей могилу... ей могилу... могилу... Моррест не знал, вслух произносит слова или про себя. Разница между явью и бредом стерлась начисто. Сверху тянуло сухим жаром, вода из тающего ледника смачивала жесткую землю пола и помогала копать. Плохонькое железо обычного солдатского меча вгрызалось в землю с глухим хрустом, а потом окровавленные, с сорванными ногтями пальцы выгребали слежавшуюся землю. Постепенно ямка увеличивалась, но медленно - слишком медленно, чтобы остановить царящий в сердце ужас. Наверху все так же трещало и ревело - наверное, пламя дожирало ставший склепом сруб, дожирала город, ставший кладбищем. Амори воспользовался советом: больше некому станет поддерживать восставших в осажденном городе.

  - Хорошо ты этому выродку помог, - бормотал Моррест, как заведенный работая мечом. Он не прерывался даже на то, чтобы поесть: зачем еда смертнику? Надо успеть выкопать могилу, погрузить тело... И подвал станет могилой ему самому. Или не копать, а так и умереть, сжимая в объятиях ту, кого не защитил? Может быть, тысячу лет спустя руины Самура будут раскапывать археологи. Ученые станут спорить, был ли такой погребальный обряд, или они решили позаниматься любовью перед смертью? Моррест поразился тому, какая чушь пришла в голову. Но сама мысль была неплохой: зачем копать могилу, когда они и сами уже как в могиле? Ежась от холода, Моррест взобрался на ледник, ледяная вода словно обожгла кожу. Рука коснулась живота покойницы - и тут же отдернулась, будто от раскаленного металла.

  "Она пыталась сказать, глупец, а ты и не понял!" - запоздало проклинал себя Моррест. Живот только-только начал расти, а он и не заметил, снедаемый любовным безумием. На каком месяце она была? На втором? Третьем? Он не акушер, чтобы определить точнее. Сомнений нет - она носила под сердцем его ребенка. Но сказать напрямую так и не решилась: то ли стеснялась, то ли боялась, что он просто продаст ее на первом же рабском рынке. Тут многие так поступали - обрюхатят невольницу, и сбывают за полцены; и это еще хорошо: могут сделать аборт сапогом. Если надо выбирать между рабом и господином, закон здесь всегда становится на сторону господина. До того момента, как провалился в бред, Моррест так и не узнал, что чуть не стал отцом.

  Проклятый Самур! В этом городишке Моррест потерял не только любимую, но и своего ребенка. Так и не увидевшего свет...

  И снова меч, ставший лопатой, скрежетал, вгрызаясь в землю, снова исцарапанные, с сорванными ногтями пальцы выгребали разрыхленную породу. А наверху бушевало огненное безумие, рушились перекрытия и стены, и тем, кто отдал Богам душу в домах, никакие могилы уже не требовались. Разве что некоторым, кто смог выползти из мертвого города, повезет добраться до кордонов и словить стрелу. Но и их похоронят волки. На дне своих желудков ...

  Сколько времени прошло, Моррест так и не узнал. Но в какой-то момент гудение огня наверху стихло, потом перестало чувствоваться идущее сверху тепло. Он выбросил из выкопанной мечом ямы последнюю горсть земли, снял с ледника тело Олтаны. Неожиданно из-за пояса что-то выпало. Моррест ощупал предмет - это была нетолстая пергаментная брошюрка - наверное, та самая, которую они подобрали в развалинах, он машинально сунул ее в мешок - если захочется, можно скрасить одиночество чтением.

  Моррест опустил в могилу мертвое тело. Оно все равно не влезло целиком, но копать дальше не было сил. Беглый советник встал, упираясь плечами и головой в подвальный люк. Он не открывался. Пришлось навалиться изо всех сил, чтобы крышка хоть подалась. Вниз посыпался пепел, провалилось, чуть не ударив по ногам, не до конца прогоревшее бревно. Поднятый Моррестом пепел заставил его чихнуть, но когда серая круговерть опала, над головой снова появилось ночное небо. Моррест вдохнул свежий, не отравленный мертвечиной воздух и огляделся.

  Он не знал, сколько часов, дней и ночей просидел в подвале сгоревшего дома. Но за это время город изменился неузнаваемо. На месте деревянных домиков возвышалось бесконечное пепелище: где просто бугорки золы и углей, из которых сиротливо торчали закопченные печи, где обугленные, но не прогоревшие насквозь стены, ближе к окраинам виднелись даже обгоревшие коробки срубов, у которых лишь провалились крыши. Пожарище медленно остывало, лишь месстами еще курился сизый дым. По вымершим улицам вяло ползала пепельная поземка.

  Мерзавка-память тут же подсунула воспоминание - эпизод из какого-то "атомного" романа, где герои вылезли из убежища после удара. Помнится, на обложке того романа была красочно изображена улица развалин, люди с авоськами и рюкзаками, в которых, надо полагать, тащили съестное, а на переднем плане товарищ в камуфляже и с автоматом, дабы усилить впечатление. Сюда бы этого художника. А лучше - читателей, которые покупают такое, чтобы пощекотать нервы. Тут бы им пощекотали...

  Пошатываясь, как пьяный, Моррест брел по пепелищу. Большинство развалин остыло, но нет-нет, да и попадались тлеющие угли. В любой яме под слоем золы мог затаиться огонь, приходилось ощупывать перед собой землю обугленным колом. Пару раз среди пепелищ на глаза попались закопченные, растрескавшиеся кости, глядящие во тьму пустыми глазницами черепа. Дезинфекция удалась на славу, из микробов не уцелел никто... Из людей, впрочем, тоже только один, да и тот случайно, вопреки самому себе.

  Незаметно Моррест добрел до окраины. Полчаса спустя над головой сомкнулись своды Ведьминого леса, о котором рассказывали столько ужасов. Теперь Моррест знал: главные ужасы люди устраивают сами. Ветер шумел в вершинах деревьев, по юной листве шелестел, понемногу расходясь, дождь. Словно само небо оплакивало беспощадно уничтоженных жителей Самура.