Глава 1. Поле Последнего Дня

Восьмой месяц 1139 года, Поле Последнего Дня

…Неужели это было только что, может быть, несколько минут назад? Залитый горячим южным солнцем древний город, толпы народа, запрудившие Архивную улицу, старый прохвост, внушающий горожанам, что надо сдаться и впустить в город древнего врага. Называть этого человека дедом теперь не получалось…

Когда их окружило лиловое ледяное пламя, скрывшее город, Базилю Бонару больше всего хотелось назад. Не оттого, что магия Лиангхара грозит кое-чем похуже смерти. Он — наследник древнего рода, внук правителя города. Его место там, в бою. Раймон бы его понял. Дядя сам говорил: если на город напал враг, а ты мужчина, ты встанешь в ряды тех, кто его защищает. Иначе ты не мужчина, а дерьмо. И Раймон подтвердил свои слова делом, выйдя в море против целой эскадры.

А вот он, Базиль? Да, они с Айшой спели и станцевали перед толпой горожан, тем самым сведя на нет все усилия Элрика (да и сведя ли — неизвестно). Но разве это прикончило баталию «черноплащников», занявшую город, и еще столько же предателей? Впервые в жизни Базиль узнал, что чувствует раненый в самом начале воин. Другие уходят вперед, добывая победу, а ты остаешься в обозе, и от тебя уже ничего не зависит. Победят те, кто уйдет вперед, или проиграют — все это случится без тебя.

Когда действие заклятия кончилось и магия опустила их на землю, надежда вспыхнула с новой силой. Но в тот же миг и погасла.

— Это не Эрхавен, — сказала, поежившись, Айша. — Но и не Марлинна.

Когда их подхватили вражеские чары, уличная плясунья успела ухватить любимого за руку. И произошло чудо, пожалуй, не меньшее, чем то, что они уцелели: колдовское пламя оказалось бессильно их разлучить. Теперь девчонка стояла рядом с ним — в старинном наряде храмовых танцовщиц, который утащила из родовой сокровищницы. Основу костюма составляла аркотская талха — синяя, с вышитой золотом широкой каймой. Но места, куда их забросила магия, холоднее далекой южной страны.

— Это точно! — пробормотал Базиль, наскоро осмотревшись. Вокруг бесконечная, плоская, как стол, равнина, поросшая невысокой травой, низкое, свинцовое небо словно навалилось на землю непомерной тяжестью. Цветет камнеломка, кое-где поднимается камыш, неподалеку между замшелых булыжников звенит ручеек. «Прекрасно, тут и болота есть» — с тоской подумал Базиль, лихорадочно припоминая все, что рассказывал старый наставник по землеописанию. Выходит, что такие равнины есть только в двух местах обитаемого мира — в Полуденных степях, или же в Поле Последнего Дня. Но в степях едва ли холоднее, чем в летнем Эрхавене, да и туч там летом почти не бывает. Здесь же…

Разогнать тучи не может даже сильный и нешуточно-холодный ветер, резкими порывами налетающий с севера. Теперь Базиль знает: теплее в этих краях не бывает никогда.

— Хочешь знать, куда нас закинуло? — нарочито спокойно спрашивает парень, соображая, как в этом негостеприимном краю остаться в живых. Раймон был тысячу раз прав, когда говорил, что никто не должен видеть твоего страха и неуверенности — особенно те, кто доверяют и за тобой идут. Он вообще во всем был прав. Только бы его уберегла светлая богиня, бог воинов Аргелеб и повелитель морей Лаэй…

— Куда? — вопросом на вопрос отвечает Айша, тонкие руки задумчиво теребят многочисленные браслеты, украшения отзываются тихим перезвоном. Они стоят столько, что им с Тетриком хватило бы на год безбедной жизни. Но посреди бескрайней тундры, толку от них не больше, чем от остального наряда танцовщицы.

— Это Поле Последнего Дня, — «порадовал» ее Базиль. — Нам повезло, что мы попали сюда сейчас. Месяцем раньше, месяцем позже — и идти пришлось бы по снегу.

— А куда идти?

— Как это «куда»? Надо найти людей. Хоть какую-нибудь деревушку. Ствангарский я знаю, а если мы в Поле, он нам пригодится. Добудем подходящую одежду — и будем выбираться. Надо вернуться в Эрхавен. Есть возражения? — Помолчав, добавил: — Впрочем, до этого надо дожить.

— Я же все сказала, когда от «черноплащников» бежали: куда ты, туда и я, — обиделась уличная танцовщица.

— Тогда пошли. А то замерзнем прямо здесь. Чувствуешь, как пробирает?

Только тут Айша осознала, как замерзла. Особенно закоченели босые ноги, стоящие на замшелом камне. И это у нее, рыбачки, не раз ходившей по прибрежному мелководью в Первом месяце! Впрочем, по эрхавенским меркам тут как раз зима. Девушка зябко ежится. Но Базиль не дал ей осознать всю опасность положения, взял за руку и повел, почти потащил, за собой. Он старался припомнить все, чему учил Раймон, когда у дяди оставалось хоть немного свободного времени, и они ездили отдыхать к Эррской бухте. Выходит, знает он не так уж мало, и сейчас, в разгар бледного северного лета, этого умения должно хватить, чтобы какое-то время продержаться. Знать бы точно, где они находятся, и как далеко «жемчужина Севера» — столица провинции Поле Последнего Дня, Марддар. Там они не пропадут — особенно Айша. Девчонка-то не промах, хотя то, что случилось в Эрхавене, способно вогнать в ступор кого угодно.

Они идут по стылой тундре, пока не спускаются сумерки. Собственно говоря, пора полярного дня уже миновала, но смеркается медленно и неохотно, сумерки мало чем отличаются от бессолнечного дня. Разве что свинцовые тучи, застилавшие небо, приобретали унылый синеватый оттенок.

— Располагаемся! — сказал Базиль, когда ноги налились свинцовой тяжестью. — Сейчас я разведу костерок…

Вспомнилось прошлое лето, когда у Бонара-младшего нашлись несколько свободных дней, Раймон свозил его на Рыбачий остров. Там, по словам дяди, прятались контрабандисты и «незаконные» рыбаки. Самому Раймону никакие контрабандисты были не страшны, да они бы и не напали на младшего сына Элрика. В отличие от Дюрандов, Бонары не принимали «кровавых законов» против «бродяг», и не выносили пачками смертные приговоры. Так, впервые в жизни, тринадцатилетний Базиль оказался за городом. Да и сам Раймон, казалось, преобразился, будто скинул с плеч груз, довлевший над ним в родовом особняке…

Лукаво усмехаясь, капитан «Бекинны» взъерошил волосы на голове племянника и сказал:

— Не верю, что тебе когда-нибудь удастся вырваться из дворца, но вдруг Боги смилуются? На всякий случай, смотри, что надо делать, чтобы не пропасть, оказавшись в лесу…

И Раймон показывал. Многое Базиль полагал прочно забытым за ненадобностью. Но вот дядина наука пригодилась — и Бонар-самый младший поразился, сколько успел ему показать Раймон всего за пару дней (и заодно — сколько он сам из этого запомнил). В том числе и как добыть огонь, если под рукой нет огнива…

— И как же, интересно? — ехидно спросила Айша, глядя, как Базиль ищет подходящий кусок дерева. Увы, росший в небольшом овраге неподалеку чахлый кустарник не годится.

— Ты знаешь, что ночью может быть мороз? А мы вон как одеты. Если не развести огня, за ночь окоченеем.

— Верно, — ответила девушка, подбоченившись. — Мы с Тетриком частенько так мучились, пока я огниво не стащила. Ну-ка, отойди! — велела она. — Вы, мужики, постоянно лезете в то, в чем не понимаете…

Глядя, как быстро и ловко она складывает будущий костер из валежника и сухой травы, Базиль понимает, что девчонка и впрямь права. Все-таки именно она хозяйничала в перевернутой лодке, ставшей домом для нее и Тетрика. Наверняка она умеет еще много чего полезного. Куда больше, чем он…

— Ишь ты, огниво прихватила! — изумился он. — Как чувствовала. Может, и съестное у тебя есть?

— А съестное еще достать нужно, — усмехнулась девушка. — В речке полно рыбы. Если ты еще не потерял кинжал, который у «черноплащника» добыл, и привяжешь его к длинной палке, я наловлю тебе рыбы и запеку на углях.

— Так река-то, наверное, ледяная, — напомнил Базиль.

— Не впервой. Я рыбу в Первом месяце ловила, а сейчас лето.

— Да здешнее лето холоднее нашей зимы!

— Есть другой выход?

Несмотря на начавшийся мелкий и нудный дождик, костер у нее занимается с первой попытки — она будто состоит в дружбе с богом огня и металла Кириннотаром. Небольшое, дымное пламя выхватывает из ночных сумерек их лица и небольшой кусок мокрой, холодной тундры, примерно на два шага вокруг костра.

Несмотря на безлюдье, Поле Последнего Дня даже ночью полно разными звуками. Тихие, таинственные, они наполняют бледную северную ночь, лишь некоторые из них Базиль взялся бы опознать. Шелестит дождь, свистит, напевая странную песню, ветер, потрескивают и шипят, сгорая, подмоченные дождем прутья от кустов и трава. Костер почти не дает тепла — куда больше едкого дыма. Но Базиль и Айша рады и этому: дым хотя бы отчасти спасает от несметных полчищ свирепой северной мошки.

После долгих усилий Базилю удается найти достаточно длинную, прочную и почти прямую палку. Кое-как срезав ее ножом, он пожертвовал частью рубашки, намертво привязав нож к импровизированному древку. Теперь у Айши есть нечто, напоминающее небольшое копье, с ним девушка отправляется к журчащей неподалеку речке.

Вода оказалась поистине ледяной. По сравнению с ней зимнее море рядом с Эрхавеном кажется почти теплым. Но Айша напоминает себе, что без еды они долго не протянут, и, стиснув зубы, ловко острожит проплывающую рыбу. Правда, дважды ей приходится выйти на берег, так как от холода перестает чувствовать ноги, и тогда Базиль растирает крупные, покрытые ссадинами и мозолями ступни уличной плясуньи.

— Неплохо я устроилась! — усмехнулась девушка. — Уличная танцовщица, которой вытирает ноги наследник Бонаров… Тетрик хохотал бы до слез…

Базиль хотел ответить шуткой, но увидел неподдельную грусть и тревогу в глазах любимой и только произнес:

— Не волнуйся, Ратушу они так просто не возьмут. Бретиньи — давний друг Раймона, а среди друзей дяди дураков и трусов не водится. Да и сама ратуша, дед рассказывал, как цитадель строилась.

— А скажи, Базиль, — вдруг спросила Айша. — Как думаешь, горожане поверят Элрику?

Об этом оба они думали весь день, не по-летнему холодный и сырой. Точнее, о том, что там, в Эрхавене, будет после них, удалось ли горожанам отстоять свободу республики. На этот невысказанный вопрос ответил Базиль:

— Эрхавенцы никогда не сдадутся без боя. И Раймон, и Поль Бретиньи… А Храм поддержит их магией. По крайней мере, я надеюсь.

— А если честно? — спросила Айша, глядя любимому в глаза. «Он что, за дурочку меня держит?» — мелькнуло у нее в голове.

Базиль помрачнел, закусил губу, но потом все же ответил:

— Если честно, дело плохо. Элрик способен убедить в чем хочешь самых твердолобых в Магистрате — не то что горожан. Если он на самом деде предал город, мы ничем бы не смогли ему помешать. Тогда Раймона и Бретиньи просто задавят числом, а гарнизон не вмешается в бои. Но если Элрик согласился помогать «черноплащникам» только из-за нас с мамой, он сумеет вырваться из-под контроля и взбунтовать город. Все зависит от деда. Правда, они говорили, что к городу идет эскадра Атаргов, везущая несколько полков. Если они смогут высадиться в порту, это конец: три полка опытных воинов сломят любое сопротивление. Если только Раймон их задержит, а к городу успеет подойти флот — хотя не знаю, как один фрегат будет драться против эскары… Боюсь, их высадка куда вероятнее.

— Ты об этом так спокойно говоришь?! — воскликнула Айша. — Это же такая мразь, что…

— Ты и близко себе не представляешь, насколько права! — произнес Базиль задумчиво. — Но лучше и не знать. А вообще, Айша, сейчас надо думать не об этом, а о том, как вернуться. Что делать, разберемся в Эрхвене, а пока наслаждайся передышкой, — он нежно поцеловал ее в губы. — Но даже если город пал, еще не все потеряно. Пока мы живы, мы можем бороться.

Айша удивленно взглянула на любимого. Сейчас перед ней не бесшабашный, безответственный мальчишка, какого можно и нужно учить уму-разуму, а воин и вождь. Таков, наверное, его знаменитый дядя, да и Элрик — пока был молод и храбр. Если только они доживут до свадьбы, выбравшись из этой ледяной пустыни, лучшего мужа не найти. За ним хочется идти — неважно, куда: с таким мужем не пропадешь. И никогда не расставаться…

А Тетрик после того ночного шторма еще насмехался над ней, говорил, мол, «не пара тебе этот барчук»…

«Хоть бы брату удалось выбраться из боя…» — пронеслось в голове й девушки.

Старания Айши не пропали даром: она наловила достаточно, чтобы утолить голод. Местная рыба оказалась неимоверно костлявой и все больше незнакомой. На всякий случай девушка коротко помолилась повелителю вод Лаэю, чтобы рыба не оказалась несъедобной. Напрасные опасения: рыба оказывается неимоверно вкусна. Конечно, будь под рукой котелок и кое-какие овощи, она смогла бы приготовить уху, но, увы, на такую роскошь еще долго не придется рассчитывать. Спасибо светлой Исмине, она догадалась прихватить с собой огниво и трут — хотя бы не придется ночью мерзнуть.

С помощью все того же ножа рыба кое-как очищена от чешуи, запечена на углях. Базиль сглотнул слюну, когда в воздухе разнесся аромат жареного. Он еще раз восхитился Айшой, способной приготовить вкуснятину почти из ничего…

— Что бы ты без меня делал? — усмехнулась она, перехватив его восхищенный взгляд.

— Пропал бы! — покорно согласился Базиль. — А разве возможно, чтобы мы расстались?

Звонкий девичий смех разнесся над унылой тундрой, согрел ненастную ночь.

— Конечно же, нет, глупенький! — ответила Айша и, повернувшись к Базилю, звонко, совсем как в страшном особняке, поцеловала любимые губы. — И не надейся от меня скрыться!

— Да не очень-то и хотелось! Кстати, есть уже можно? Я сейчас язык проглочу.

— И прекрасно! Отдохну от твоей болтовни о политике!

— Как будто это я начал, — обиделся Базиль.

— Ну конечно, начала я, — ответила Айша, ловко вытаскивая из углей запеченную рыбу. — Но ты с удовольствием продолжил. Как будто больше не о чем говорить…

— А о чем еще?

— Например, о нашей любви. Ты ведь меня любишь?

— Об этом лучше не говорить, — ответил Базиль, обнимая Айшу, — а молчать.

Они замолчали, прижавшись друг к другу. Так и теплее, и приятнее. Последнее, что видел Базиль перед тем, как заснуть — светящиеся любовью черные, как летняя южная ночь, глаза, а последним, что чувствовал — тепло ее дыхания на лице, легкий запах дыма и луговых трав, исходивший от длинных волос…

Юноша проснулся от лютого холода. Костер прогорел и почти потух, только слабо светятся подергивающиеся седым пеплом угли. Дождь прекратился, когда они засыпали, резкий и холодный северный ветер разогнал тучи. Холодно, точно наконечники арбалетных болтов, нацеленные в лицо, мерцают мелкие северные звезды. На востоке край неба ощутимо светлеет, но вокруг еще лежит мгла.

— Айша! — Базиль потряс подругу за плечо.

— Что, уже пора вставать? — зевнула девчонка. — Но еще темно, Тетрик!.. То есть, Базиль, — поправилась она, поняв, где находится.

— Просыпайся, а то замерзнешь!

Айша поежилась. Как ни холодно было под дождем, но сейчас ветер просто леденит. «Какие же морозы тут зимой?» — подумала девушка.

— Раймон говорил, если плюнешь здешней зимой, на землю ледышка упадет, — угадал Базиль ее мысли.

Словно желая убедиться, что сейчас не зима, Айша сплюнула.

— Ай, веди себя прилично! — невольно сделал замечание Базиль. — Дед бы не одобрил, если б его невестка стала плеваться, как последняя оборванка.

— Дед твой, всех предавший, мне не указ, — ответила нахальная девчонка. — Да только чтобы ему досадить, я согласна все Поле заплевать, и тебя научить! Пошли уже, вежливый ты мой, дальше. На таком ветру все равно не уснешь.

…К тому времени, как краешек огромного оранжевого солнца показался над бескрайним зеленым морем тундры, они уже успели пройти изрядное расстояние, пару раз перейти вброд небольшие ледяные речушки. Когда робкое северное солнце наконец всплыло из-за горизонта, ослепительно яркое, но не греющее, оно вызвало в душе у обоих бурю восторга.

— Теперь потеплее будет, — высказал общую надежду Базиль.

В этой земле множество рек, от крошечных, которые можно перейти вброд от истоков до устья, до огромных, по сравнению с которыми эрхавенский Асивилд и даже пограничная Симли показались бы жалкими ручейками. В пути такие не встречаются, но Базиль, всегда любивший землеописание, почти наизусть знает их расположение (по крайней мере, на карте), помнил их название, а также местонахождение дорог, большинства поселков и городов в этих негостеприимных местах. Благо, последних тут раз, два и обчелся. Теперь эти сведения здорово облегчают выбор пути. Заодно Базиль скрашивает трудный путь, рассказывая все это Айше, которая и слова-то такого — «землеописание» — не знала. Базиль заметил: девчонка слушает и впитывет сведения, как губка.

Поле Последнего Дня — огромная, едва ли не самой большая на материке, безлесая равнина. На юге она ограничена цепью Стылых холмов, по высоте и крутизне не уступающих горам. По суше из Поля в коренные области Империи Ствангар можно добраться лишь через несколько перевалов, самый крупный и удобный среди которых — Салванг. С севера Поле омывается водами Замерзшего и Студеного морей, первое из которых сковано льдами почти весь год, а второе судоходно с Шестого по Восьмой месяцы.

С этих морей и обледенелого северного материка, называемого Землей Ночи, или же Ледяной Землей, почти весь год дуют холодные ветры. Они не встречают здесь препятствий, например, гор или лесов, в то время как от южных ветров Поле закрывают Стылые Холмы. Потому даже летом здесь холодно, ночами возможны заморозки. Уже в Девятом месяце ложится снег, и морозная, с долгой полярной ночью зима господствует вплоть до Шестого месяца.

Большая часть равнины заболочена, а где болот нет, из-за короткого, холодного и сырого лета почти невозможно земледелие. Урожаи таковы, что их едва хватает дотянуть до весны, в города каждое лето приходится завозить обозы с продовольствием. Иначе тот же Марддар вымрет от голода в первую же зиму.

Но, обделив Поле теплом и плодородием, Боги неслыханно щедры к нему в остальном. Здешние реки и моря исключительно богаты рыбой, моржами, чьи шкуры и бивни очень ценятся на юге. На болотах встречаются целебные травы, которые больше не растут нигде, и которые в Семиградье приходится покупать по баснословным ценам. А главное — самые крупные на обитаемом Мирфэйне залежи каменного угля, железа и многого другого, необходимого Ствангарской Империи. Императоры, не считаясь с расходами, стремились заселить эти земли: прокладывали дороги, строили города. Крупнейшим стал Марддар, столица новой провинции, так и называвшейся — Поле Последнего Дня. Место для города выбрано особо удачно: сюда можно добраться и сушей, и морем, а потом по судоходной реке Марддар, что облегчает подвоз продовольствия. Здесь находятся важнейшие оружейные заводы страны, мастерские, где совершенствуется оружие, и многое другое, необходимое имперской армии.

Не пустуют и окрестные тундры. Всегда находятся смельчаки, что надеются найти в Поле прибыль, благополучие и свободу. Такие селятся по большей части по берегам моря или рек, занимаются рыболовством…

— Совсем, как мы, — усмехнулась Айша.

— Именно, — ответил Базиль. — Их здешнее правительство недолюбливает, но терпит: они продают излишки рыбы в города и позволяют сократить завоз продовольствия. Слушай дальше.

…Некоторые пытаются заниматься земледелием, но это в здешних краях тяжелое и неблагодарное дело. Есть поселки старателей, на свой страх и риск работающих на основанных ими же самими приисках. Власти провинции предпочитают собирать с них чисто символический налог, а добытое скупать подешевле. Важнейшие рудники, впрочем, правительство не доверяет никому, и трудятся там или осужденные каторжники, или наемные работники…

Айша слушала, не перебивая. «Вот бы порадовался мой наставник, если б я так же слушал, — с запоздалым раскаянием подумал Бонар — самый младший. — А то ведь, хоть и интересные вещи старик рассказывал, но так, что можно было уснуть…» Базиль не думал, что все это пригодится, а ведь пригодилось. Прав Раймон — никакое знание не бывает лишним.

Надо выйти к морю и поискать один из рыбачьих поселков. Там они не возбудят ничьих подозрений, а Айша так и вовсе придется, так сказать, ко двору в краях, издавна привлекающих энергичных и предприимчивых. А когда обзаведутся теплой одеждой, пообвыкнутся, можно и отправиться с торговцами рыбой в Марддар, чтобы оттуда начать путь в Эрхавен. Вот почему, когда зоркая Айша, взобравшись на один из холмов, крикнула:

— Да это же море! — Базиль рад еще больше ее. Рыбачьих поселков довольно много даже на берегах Замерзшего моря, и найти один из них, скорее всего, дело одного-двух дней.

— Пошли скорее! На берегу моря больше всего поселков! — объяснил он. И, больше не обращая внимания ни на холод, ни на противно зачавкавшую под ногами воду, быстро идет на далекий блеск. За ним, стараясь не отставать и вздрагивая, когда ноги погружаются в почти ледяную воду, спешит Айша.

Вот путь преградила высокая холмистая гряда, но они взобрались на нее с ходу. Айша поскользнулась на мокрой траве, Базиль успел схватить ее за руку, не дав упасть. Наконец, они поднялись наверх, откуда в лучах проглянувшего сквозь тяжелые тучи низкого солнца сверкали бескрайние морские просторы. Но как же было непохоже это море на привычное обоим Торговое!

Конечно, и в Эрхавене порой бывали страшные шторма, вроде того, приснопамятного, который смел с лица земли поселок «незаконных» рыбаков. И это еще не предел — где-то раз в столетие случались такие ураганы, что гибли даже горожане, если хватало ума поселиться в портовых кварталах или на Базарном острове. Но в то море при нужде можно, стиснув зубы, зайти даже в Междугодье. Здесь же…

Сверкающие там, где на них падали солнечные лучи, и свинцово-серые там, где отражали небо и усеянный валунами берег, крупные волны тяжко, с грохотом обрушивались на землю. Они словно бы стремились проломиться сквозь холмы туда, на бескрайние равнины, и от тупого упорства, с которым они бросались на штурм берега, становилось не по себе. Базилю вспомнились уроки военной истории: точно так же держава Атаргов стремилась поглотить Эрхавен, а потом и остальное Семиградье, вплоть до Таваллена. Последняя «волна» прошла на их глазах. А если все-таки удастся с ней справиться, то будет следующая, а потом еще одна… И так пока одна из них не захлестнет берег… Неужели это — судьба Эрхавена? Или этой последней волной были ночные события в городе? Нет, как пришли, так и уйдут, а не уйдут, мы поможем, зло сказал себе Базиль. Стискивая зубы, они спускаются к воде.

Базиль тут же понимает, что сделал лишнее: очередной вал воды пополам с ледяным крошевом обрушивается на ноги, вымочив по пояс. Лед бьет по ногам, царапает, рвет многострадальные штаны. На горизонте белеют куски льда покрупнее — столкновение с такими сулит гибель даже линейному кораблю, не говоря о судах помельче. От Раймона Базиль слышал о кошмаре северных мореходов, айсбергах, но и представить себе не мог, каковы они в действительности.

Базиль отскакивает, вытряхивая из башмаков воду. Айше проще: если обуви нет, ее нельзя намочить. Намок и отяжелел лишь подол талхи, теперь, после всех приключений, она едва ли сгодилась бы даже для уличных выступлений. Впрочем, Айша полагала, что при наличии времени и ниток подходящего цвета древнему наряду можно вернуть изначальный вид. Этим она занймется, как представится возможность. Пока предстоит найти одно из прибрежных селений, которых здесь штук десять — по меркам Поля Последнего Дня не так уж и мало.

Погода часто, резко и непредсказуемо меняется. То ярко сияет солнце, и становится почти по-летнему тепло (впрочем, «по-летнему» — сильно сказано: в Эрхавене такая погода сошла бы за раннюю весну), то небо застилают непроглядные тучи, так что, кажется, наступают сумерки. И тогда начинает сыпаться ледяной дождь, порой и мокрый снег.

Вечером они остановились в небольшой пещерке в скале, куда не долетал холодный ветер. Здесь сухо, уютно — почти как в доме. Зато, к огромной радости Базиля, обнаружился аккуратно сложенный в недоступной для сырости части пещерки уголь.

— Мы на верном пути, — сказал он, показывая на уголь.

— Думаешь? А если это просто стоянка охотников?

— Конечно, стоянка. Но все равно люди здесь бывают. Значит, до ближайших селений не так уж и далеко. А вообще нам надо хорошенько отдохнуть перед дорогой, а не беспокоиться о пустяках.

— Ничего себе пустяк — еще месяц так тащиться, — присвистнула Айша.

— По крайней мере, мы не можем это изменить. Значит, надо идти и наслаждаться красотами природы… даже если в животе бурчит, — неожиданно криво усмехнулся он.

Айша хихикнула. Мальчишка определенно напоминает не отца, а дядю. И будет таким же, если доживет. Он ведь и сам толком не знает, что делать, а как держится! Будто только и делает, что путешествует при помощи магии «черноплащников» Лиангхар (не к ночи будь помянут) знает, куда. А потом в летней одежке и без куска хлеба странствует по суровой северной стране, на которой даже лето холодней, чем зима в Эрхавене… За эти дни, если у Айши и были сомнения, насчет будущего мужа, они исчезли. Только бы выбраться из этой промороженной земли…

— Ничего, я тут ягод собрала, пока ты на море любовался, — показала Айша край талхи, в который она по дороге набрала морошки. — Немного, конечно, но с голоду не помрем.

— И вправду негусто, — не удержался Базиль, глядя на небольшую горку ягод.

— Порой это было все, что перепадало нам с Тетриком, — произнесла Айша. — Зато у Бонаров и Дюрандов золота было некуда девать. Вот они с жиру и бесились…

— Ничего, больше тебе голодать не придется. Я ведь сам Бонар!

— Что-то пока не чувствуется, обожаемый супруг…

— Когда вернемся в Эрхавен. Тут-то от того, что я Бонар, проку чуть.

— И еще неизвестно, есть ли прок там. Если помнишь, речами Элрика горожане не очень-то возмущались. Готовься к тому, что нас объявили вне закона и посулили за наши головы награду.

— Ладно, до Эрхавена еще надо дожить, — поспешил Базиль уйти от неприятного и, главное, бесполезного разговора. — Лучше посмотри вон туда — кто-то котелок оставил!

Айша радостно ойкнула, удивляясь, как она его раньше не заметила. В их положении котелок открывал новые возможности, еще минуту назад казавшиеся сказочными. Теперь можно приготовить нечто вроде ухи… Девушка бросается в стылую, наполненную то ледяным дождем, а то и мокрым снегом мглу, звенит в руке котелок, шлепают по камням босые, опкрасневшие от холода ноги. Раздается короткий всплеск, Базиль собирается бежать, вызволять ее из журчащего неподалеку широкого ручья. Но тут раздаются шаги, теперь в них нет прежней легкости, в руках у девушки немалый груз: в таком котелке можно приготовить еду на пятерых.

Айша сияет, как новенькая монетка, на лице — гордость и неподдельное удовольствие от возможности показать любимому трудолюбие и хозяйственность. Девушка идет, неся на бедре полный котелок ледяной, кристально чистой воды. Ловко прилаживает его на треногу, разводит огонь, а когда от воды идет пар, а закопченные стенки котелка покрываются пузырьками, обманчиво-небрежно высыпает туда оставшуюся морошку, добавляет найденных по дороге трав. Айша лукаво стреляет в сторону Базиля глазами, облизывается, предвкушая горячий ужин, но, пересиливая себя, трепеливо помешивает варево в котелке. В итоге получается на редкость вкусный отвар, который, с выражением законной гордости на лице, Айша предагает Базилю.

«А ведь ей нравится чувствовать себя хозяйкой!» — думает он. Когда-нибудь они вернутся в старый особняк на Парадной улице, который принадлежит ему, как наследнику старшего сына Элрика, по праву. Пусть говорят что хотят отец или дед, а он возьмет ее в жены — и однажды Ай станет хозяйкой огромного дворца. Вот тогда придет черед гордиться ему самому. А пока остается пить отвар и размышлять, достоин ли он замечательной девушки…

— Что, нравится? — лукаво и ласково усмехается Айша, точно угадав его настроение. — Пей. Такой отвар тебе только Айша приготовит.

— У Элрика — лучшие повара Семиградья, — уже проваливаясь в сладостную дрему на коленях у девчонки, бормочет Базиль.

— Зато они тебя не любят так, как я, — отвечает она и закрывает ему рот поцелуем, долгим и жарким, как эрхавенское лето. Парень блаженно жмурится: с каждым разом поцелуи у бывшей уличной плясуньи получаются непринужденнее и горячее. — Поэтому и не смогут так готовить, — заканчивает она, переведя дух.

Айша хочет сказать что-то еще, но видит, что разомлевший от тепла огня и отвара мальчишка крепко заснул и, не долго думая, последовала его примеру.

 

Глава 2. Враг моего друга…

Путь окончился неожиданно. Еще недавно дорогу им преграждали холмы, походящие скорее на невысокие, древние горы. Поднимаясь, оба ободрали руки (Айша — еще и ноги), пару раз чудом не сорвались с крутых склонов, зато наверху были вознаграждены за все.

С плато отчетливо видно большое село, уютно устроившееся на берегу небольшого залива. На волнах покачиваются рыбачьи шаланды. Из закопченных труб домов поднимаются столбики дыма. Нет сомнений, село обитаемо, и даже весьма многолюдно…

— Мы все-таки дошли, — неожиданно устало произнес Базиль. Поход через сердце Поля Последнего Дня, не прошел даром — теперь, в двух шагах от цели, навалились накопившиеся усталость, голод и холод. — Думай, что будем менять на теплую одежду и еду.

— Браслеты, наряд, само собой, — отозвалась девчонка. — А как село называется? — спросила Айша.

— Саггард, — ответил юноша. — «Дарованный морем», в переводе со ствангарского. Самый крупный поселок рыбаков на побережье Поля Последнего дня. Пошли скорее.

— Стоять!

Резкая, короткая, как выстрел, команда заставляет замереть на месте. Бежать бесполезно: у высокого солдата в теплом темно-зеленом плаще, которые носят ствангарские пехотинцы, Базиль видит тяжелый армейский арбалет. Болт, пущенный из такого, знает Базиль, с двухсот шагов прошибает двойной доспех. Именно такими стреляли по Айше и ее брату, когда они бежали к ратуше… А чтобы не возникло соблазна испытать меткость ствангарца, из-за замшелой скалы выходят еще шестеро стрелков — также готовые мгновенно открыть стрельбу.

— На землю, руки за голову! — командует командир отделения. Теперь Базиль понял, почему форма показалась знакомой. Когда год назад в Эрхавен приехал ствангарский посол, так были одеты пехотинцы-охранники посольства. Тогда, помнится, дед сказал: «Это — наши союзники, Базиль. И наша единственная надежда. Если Атарги всерьез возьмутся за наш город, остановит их только Ствангар». Дед был прав, он только не сказал, что в случае его предательства не спасет и Империя…

Убедившись, что приказ исполнен, командир отделения начал допрос:

— Кто такие, куда шли, почему оказались в зоне проведения операции?

«Ну и как ему отвечать? — думает Базиль, ероша пятерней волосы. Почему-то сей нехитрый жест, унаследованный от дяди, всегда помогает думать. — Мол, сами мы не местные, из Эрхавена мы? А попали сюда, потому что у мага Атаргов что-то не сварилось?»

Он лихорадочно пытается придумать что-нибудь правдоподобное (правде все равно не поверят, да еще в чем-нибудь заподозрят), но тут, не обращая внимания на предостерегающий взгляд любимого, отвечать берется Айша. И сразу становится ясно, что, в отличие от Базиля, она уже встречалась с городской стражей в качестве подозреваемой. Впрочем, неудивительно: по закону пребывание в городе дочери и сестры «незаконных» рыбаков считалось преступлением. Если бы Айша не знала, как разговаривать со стражниками, чтобы отпустили, приняв за городскую нищенку, она бы уже не раз подверглась полагающимся по закону наказаниям.

— Мы оттуда, — показала Айша пальцем в сторону деревни.

— А почему вас выпустили?

— Видите ли, господин начальник, мы были у дяди в деревне… Не в этой, в соседней.

— В Алване, — вставил Базиль, вспомнив название ближайшей деревни на побережье.

— Давно были? — не успокоился арбалетчик.

— Да с месяц назад, — как можно беспечнее произносит Айша. — А что делают тут доблестные воины?

— Нет, это вы что здесь делаете? — изумленный до глубины души наглостью вопроса, спросил воин.

— Я же сказала — возвращаемся домой!

— Я вам не верю, — хмуро бросил сержант (теперь Базиль, наконец, вспомнил, какое звание означали золоченые нашивки ствангарца). — Думаю, вы меня обманываете. Я могу сказать командованию, что вы тут шпионили в пользу врага. После чего передам командиру, и он поступит с вами, как полагается по законам военного времени. Добровольное признание облегчит вашу участь.

Айша ойкает и зажимает рот ладошкой. Одно дело — дурачить разжиревшую, обленившуюся рыночную стражу, способную лишь собирать мзду с торговцев, и совсем другое — попасть под обвинение в измене и шпионаже в пользу врага на поле боя. Тут светит кое-что посерьезнее ночи в городской тюрьме, и даже порки на площади…

— Отправлю к командиру, он вас допросит по-настоящему. Учтите — при попытке к бегству солдаты будут стрелять на поражение. Не советую.

Впрочем, сержант не только угрожал. Базиль и Айша получили теплые штаны, плащи и сапоги, за что искренне благодарны благодарны ствангарцам. Конечно, одежда велика, но впервые после появления в Поле Последнего Дня они не дрожат от холода. Если еще доказать, что они не имеют ничего общего с неведомыми врагами, дерзнувшими схватиться с имперской армией, будет совсем хорошо.

Отряд спустился с холма и, огибая поселок по широкой дуге, поехал в расположение главных сил и командования. Узенькая тропинка вилась змеей, петляя между заболоченными полянами. Отсюда до поселка значительно ближе, и теперь эрхавенцы смогли рассмотреть его получше.

Бросается в глаза удобное с военной точки зрения положение поселка. Саггард находится на высоком, довольно крутом холме. Поселок огибает неширокая, но быстрая и явно глубокая речка Лейатри. Домов много, они сложены из прочного местного камня. Базилю воевать еще не доводилось, но главное ясно и ему: если тут с толком укрепиться, правильно распределив силы, можно выдержать осаду хоть целого полка. А если еще взять заложников…

Жителей не видно. Не показываются на глаза и таинственные захватчики. Если бы из труб не шел дым, не плясали на волнах рыбачьи шаланды, поселок казался бы вымершим. «И все-таки, кто напал на ствангарцев?» — гадает Базиль. Как бы то ни было, а ствангарцы — союзники Эрхавена (по крайней мере, были до недавних событий), кто бы на них не напал, едва ли они желают добра и Эрхавену. Надо помочь ствангарцам… Но как?! Как хотя бы убедить их в том, что они — не враги? Ведь у северян есть веские основания полагать, что они подосланы противником. Даже летом по Полю просто так не бродят, тем более в легкой одежде. Тут уж не захочешь, а заподозришь…

Дважды попадались выставленные ствангарцами небольшие пикеты: пешие взводы, усиленные небольшими полевыми пушками. Базиль подивился было, как с такими силами они будут штурмовать большой поселок, но тут они подъехали к той части, которая не прикрыта рекой, и все стало ясно. Тут находилось две полноценные роты и четыре орудия. Что ж, командира ствангарцев можно понять: он не собирается гнать своих бойцов в ледяную воду под обстрелом противника, а потом с боем закрепляться на берегу. Настораживает одно: что понятно ствангарцам, должно быть ясно и неприятелю… Хотя дед говорил, со ствангарской армией на равных могут драться только войска Атаргов, а в этом ошибиться или соврать он не мог. Будем надеяться, ствангарцы справятся.

— Если там Атарги, они точно догадаются, — все-таки произносит Базиль. — И прежде всего позаботятся об этом участке. Надо часть сил перебросить в другое место.

— Мы прорвемся, у нас пушки, — возражает командир конвоя и тут же соображает, что говорит с подозрительным бродягой, возможно, и вражеским шпионом. — Разберемся без лазутчиков!

Базиль счел за лучшее замолчать, остаток пути шли молча. Наконец подъехали к холму, с которого поселок виден, как на ладони. Улицы по-прежнему пустынны, но ясно, что подступы надежно охраняются.

На холме трепещет от порывов холодного ветра большой шатер, его охраняют четверо солдат с копьями. Офицер называет пароль, отряд пропускают внутрь без помех. Разве что проверяют, крепко ли пленники связаны.

— Заходите, — раздается из палатки громкий, хриплый голос, способный перекрыть грохот канонады и лязг стали.

Судя по всему, командующий группой войск уже знает о захвате пленников. Он явно готовился к допросу — на походном раскладном столике нет ничего, кроме чистых листов бумаги.

Базиль и Айша с нескрываемым интересом разглядывали командира ствангарцев, пока не получили ощутимый тычок под ребра. Уже немолодой (в волосах примерно поровну смешались черные и серебряные пряди) воин в зеленом форменном плаще. Лицо пересекает страшный сабельный шрам, начинающийся около виска и теряющийся в коротко подстриженной бородке. Руки, сейчас спокойно лежавшие на столе, способны гнуть подковы.

Базиля, однако, удивило не это. Лицо командира ствангарцев кажется смутно знакомым. Миг — и память нашла ответ. Перед глазами словно наяву встали события четырехлетней давности.

Эрхавенскую осень жители севера Ствангара вполне могут счесть летом. Солнце на рубеже Десятого и Одиннадцатого месяцев уже не печет, а ласково согревает, просвечивая через облетевшие ветви кленов и других северных деревьев, сквозь голые ветви проглядывает сапфирово-синее, какое бывает только ранней весной и поздней осенью, небо. Еще немного, и начнет быстро холодать, потом пойдут стылые зимние дожди. Но пока можно ходить босиком, в рубашке с коротким рукавом, что и делают почти все простолюдины. Увы, Бонарам, и даже самому младшему среди них, одиннадцатилетнему Базилю, такая роскошь недоступна. Элрик заставил всю родню париться в тяжелых парадных одеяниях.

Да и есть, с чего. Сегодня в город прибывает посольство из Ствангарской империи, главного союзника Эрхавена. Дед редко находит время для внука, целыми днями пропадает в Магистрате, доках или штабе гарнизона, а то и на Симлийском рубеже. Но уж если находит, удивительно интересно рассказывает внуку и непоседливому младшему сыну (которому как раз сравнялось восемнадцать) о политическом раскладе в мире. И не жалеет сил, чтобы объяснить наследникам: только потому, что большую часть армии Атарги держат против Ствангара, они еще не уничтожили маленькую республику, да и остальное Семиградье заодно. Но прочие города, особенно Темеса, не имеющие сомнительного удовольствия иметь в соседях державу Атаргов, предпочитают об этом не помнить.

И все же есть неплохие люди и в Темесе. Один из них — Леонардо Толлардо, стоявший за союз со Ствангаром, а, следовательно, и с Эрхавеном. За свои убеждения он поплатился изгнанием: жрецы Лаэя и темесские толстосумы (что, в принципе, одно и то же) очень не любят тех, кто им перечит. Ствангар стал второй родиной для рода Толлардо, а сын Леонардо, Франко, стал офицером имперской армии. Империи и отец, и сын обязаны всем. Они преданы ей больше, чем коренные ствангарцы…

— Наш долг — встретить посла, как самого дорогого гостя, — наставлял родню Элрик. — Он будет принят здесь, в моем дворце, и только потом предстанет перед Магистратом. Ты, Раймон, покажи послу доки с кораблями. Мы с Лотарем займемся торговым договором, проверим, чтобы все соответствовало законам наших стран. А ты, Базиль, проводи командира охранной роты, капитана Толлардо, в казармы, приготовленные для них.

— А он не сочтет, что мы не уважаем Империю, раз послали к ним мальчишку?

— Но ведь это будет Бонар, — подумав, ответил старик. — Мой внук, будущий глава рода. Где тут бесчестие? А ты, Базиль, знай: мой прадед, а твой прапрапрадедед, Луи Бонар, возглавил род в четырнадцать лет. Так что тебе пора учиться. А кроме того, возможно, капитан однажды станет маршалом, и будет очень хорошо, если вы подружитесь.

Тогда капитан Толлардо был приятно удивлен тем, сколько Бонар-самый младший знает об Империи, и как безупречно владеет ствангарским языком. Узнал много нового и Базиль. А главное, впервые не со слов деда, а от непосредственного участника войн, боевого офицера, узнал, что у Империи — те же враги, что и у Эрхавена.

— Мы должны быть союзниками, — говорил капитан. — Иначе Атарги и Темесский союз уничтожат вас, а потом и за Империю примутся. Или наоборот…

…Когда, месяц спустя, посольство отправилось в обратный путь, Базиль уже знал, что они с Раймоном обрели друга на всю жизнь. Это не стало секретом ни для отца, ни, тем более, для деда.

— Этого я и добивался, — потом объяснял Элрик. — Он перспективный командир, а в Ствангаре смотрят не только на родовитость. Не удивлюсь, если лет через десять он станет коннетаблем, а то и маршалом. К тому времени ты станешь правой рукой Лотаря, по сути дела — займешь мое место, потому что сам Лотарь власть не удержит. Тогда тебе и понадобятся связи в Империи. Ствангар, если честно, нам нужен больше, чем мы Империи.

Теперь дед, наверное, говорит иное… Если только Атарги не решили, что надежнее назначенный в Марлинне наместник.

Прошло всего четыре года, но перед Базилем сидит не капитан, а подполковник, да и выглядит лет на десять старше, чем тогда. Войны и потери никого не делают моложе. И все-таки это он, тот самый капитан Франко Толлардо, с которым они встретились теплым осенним днем почти четыре года назад. «Вот бы удалось заручиться поддержкой Ствангара» — думает Базиль. Если за их с Айшой спиной будет стоять мощь Империи, освободить захваченный город намного легче.

Подполковник, похоже, тоже что-то вспоминает.

— Базиль Бонар? Здесь? — изумленно спрашивает он.

— Да, это я, Франко, — отвечает Базиль. — И у меня очень плохие новости насчет Эрхавена.

— А что случилось? — настораживается подполковник. — Это как-то связано с Атаргами?

— Да. Если Раймон не поднимет восстание… боюсь, мы уже не союзники. Впрочем, на меня вы всегда можете рассчитывать.

И Базиль вкратце рассказал, что знал, о том, как в городе появились Хитта и Шауль, что стало с его отцом и Верховной жрицей, и как его самого освободила Айша. Не утаил он и речи Элрика на Архивной площади.

— Раймон поднял матросов, они вышли в море на «Бекинне», но, боюсь, с эскадрой не справиться даже ему, — закончил Базиль.

— Страшные у тебя вести, — подумав, отозвался Толлардо. — Но, может быть, ты ошибся в своем деде? Он мог подчиниться Атаргам только потому, что боится за тебя и Элоизу. Но если у них, как ты говоришь, больше нет было заложников, Элрик вполне может сорваться с крючка. Да и Раймон не похож на самоубийцу. Наверняка найдутся те, кто не смирится с властью Атаргов, и помимо Бонаров. Я бывал не только в эрхавенских дворцах и знаю, что говорю. Лучше представь девушку рядом с тобой.

— Это Айша, та, кто освободил меня из рук Шаулевых приспешников. И моя будущая жена.

— Интересно, как ты смог заставить Элрика с этим согласиться?

— А кто его спрашивает? — произнесли они в один голос. — Лучше скажи, кто напал на Империю.

— Те же, кто и на Эрхавен.

— «Черноплащники»? — удивилась Айша. — Что им нужно?

— Я сам удивлен. Их едва ли больше сотни, но с такими силами Ствангар не победить. Они хотят чего-то другого, но чего?

— Может, это связано с магией? — догадывается Айша.

— Надеюсь, нет. У нас нет магов. Разведчики, посланные в поселок, не вернулись.

В следующий миг Базиль делает то, что дед, предпочитавший не лезть в чужие войны, назвал бы откровенной глупостью. Он говорит:

— Может, мы можем помочь? Разведчики ведь потому и попались, что были солдатами. А такому мальчишке, как я, проще: они решат, что я местный.

— Командование может решить, что я отпустил вражеского шпиона.

— Чтобы оно так не подумало, Айша пусть останется с вами. Как залог того, что я не шпион «черноплащников». Хорошо, Ай?

— Опять хочешь уйти без меня?

— Нет, но зачем подставлять друга? Кроме того, мне спокойнее, когда ты в безопасности. Ствангарцы не убивают без веских причин.

— Хорошо, убедил, — надула губы сестра Тетрика. — Но если не вернешься через день, я сбегу. Понял?

— Ладно, ладно, Ай, не кипятись. Если не ошибаюсь, нам обоим не раз предстоит рисковать шкурой. Еще надоест… Давай не будем ссориться, хорошо? Кстати, подполковник, не думаю, что это хорошая идея — штурмовать поселок отсюда. «Черноплащники» наверняка только этого и ждут.

— Я тоже так считаю. Но не полковник.

Сборы оказались недолгими. Состояли они, главным образом, из изучения карты поселка и рассказа одного из солдат, родом из этих краев. Пришла пора прощаться.

— И помните, — давал последние наставления подполковник. — Я не прошу от вас узнать их численность, расположение и количество орудий и остальное в таком духе. Это мы в общих чертах знаем. Ваша задача труднее, но и важнее: выяснить, что они затевают.

Подумал — и добавил:

— Нам нужен хотя бы намек. Зацепка… Тогда пришлют жрецов, которые разбираются в магии. Пока все думают, что это обычный бандитский рейд, они могут что-нибудь сотворить… Короче, не геройствуй понапрасну, а смотри, что они делают, своими глазами. Лучше всего, если они даже не заметят наблюдения. В любом случае, ты должен вернуться живым и рассказать, что видел. Это — главная задача.

— Я понял, Франко, — сказал Базиль. — Не дурак.

— Не обижайся, Базиль. Просто, если увидишь какие-нибудь ужасы, можешь безоглядно броситься в бой, как на Архивной улице. И мы не получим никаких сведений, а значит, штурм сорвется.

— Хорошо, песни крамольные петь не буду, — отшутился Бонар-самый младший.

— Надеюсь, что так, — ответил Тоддардо. — А теперь тебе пора. Хотя нет, возьми на всякий случай кинжал…

«Все-таки тут тоже можно жить!» — весело подумал Базиль. Теплый плащ и сапоги подходящего размера, нашедшиеся в обозе ствангарского отряда, очень кстати. Теперь ледяной дождь, ближе к рассвету поливший, как из ведра, не кажется страшным. Пожалуй, теперь он союзник: все, что находится дальше ста шагов, скрывает призрачная завеса.

По широкой дуге, чтобы осажденные не заметили подозрительных перемещений, Бонара отвезли к устью речки — почти туда же, где они столкнулись с солдатами Империи. Впрочем, какая это речка? Эрхавенский Асивилд и то шире и глубже… А здесь даже на стремнине Базилю по пояс. Другое дело, течение не в пример сильнее, удержаться на скользких донных камнях непросто. Вода совершенно ледяная: Базиль почти сразу же перестал чувствовать ноги.

«Если заметят их арбалетчики…» — обжигает страшная мысль. Нырнуть, конечно, можно, да что толку — потом все равно придется выныривать, а тут ни камышей, ни скал у берега — все равно окажешься как на ладони… Базиль ловит себя на том, что неслышно шепчет молитву Аргелебу, просит отвести врагам глаза, или хотя бы сделать так, чтобы они промазали, хотя с пятнадцати копий (а именно столько до ближайшего дома Саггарда, сложенного из кое-как обтесанных каменных глыб) просто нереально.

Впрочем, Аргелеб, похоже, внял его молитвам. Воякам Атаргов явно не хватало сил, чтобы контролировать рыбачий поселок, где жило несколько сот человек. Поэтому они просто собрали большую часть солдат в центре. Если сил держать все позиции разом не хватает, очень удобно: в несколько минут можно перебросить на любой опасный участок большую часть отряда. Чтобы противник не ворвался в поселок внезапно, можно оставить в самых удобных для штурма местах небольшие блокпосты — взводы или даже отделения. Если как следует закрепятся в домах, заслон не сбить мгновенно даже полку. Да полк и не развернется на небольшом поле между речкой и морем…

Конечно, при массированной атаке посты долго не продержатся. Но это и не требуется: через несколько минут к ним подойдет подмога. Вот если ударить оттуда, откуда удара не ждут, или, того проще, с нескольких сторон сразу — тогда да, при троекратном перевесе в силах успех обеспечен. Но командиры стянутых сюда ствангарских частей считают, что войска смогут прорваться итак…

Задумавшись о том, где могут находиться «черноплащники», Базиль не заметил, как наступил на ненадежный камень. Он тут же вывернулся из-под ног. Базиль потерял равновесие, обжигающе-ледяная вода сомкнулась над головой, промочила все, что можно. Базиль тихо ругнулся, но вроде бы негромкий плеск дождя гасил все звуки тише крика. Если часовые «черноплащников» и услышали плеск, они никак не связали его с лазутчиком.

Базиль беспрепятственно выбрался на небольшой песчаный пляжик у подножия холма, на котором стоял поселок. Сквозь мокрую одежду ветер пробирает до костей. Сидеть на месте нельзя: «черноплащники» могут пустить по окраинам поселка патрули, да недолго и замерзнуть, сидя на месте.

Дождь припустил сильнее. Вначале Базиль беспокоился, что его выдаст мокрая одежда. Теперь сомнения пропали. Под таким ливнем плащ промок бы и без реки…

С первого взгляда ясно: боев пока что не было. На улицах ни души, но и сами дома, и небольшие огороды, обнесенные каменными оградами — целы и невредимы. Уж в этом-то Базиль ошибиться не мог. Что ж, правильно. Раймон говорил, бить надо один раз и так, чтобы противник не поднялся.

Бонар — самый младший поднимается по холму. Поселок занимает все склоны холма, но сама вершина не застроена. Там находятся развалины какого-то древнего сооружения. Подполковник Толлардо подозревает, что когда-то, еще до Каллиана, тут было святилище Лиангхара. Потом его забросили: в Ствангарской империи, коей покровительствует Отец Богов Аргишти, остальных Богов чаще почитают приезжие. А чужестранцев в этих краях отродясь не бывало.

Насколько знает Базиль, жрецам-магам заклятия лучше всего удаются поблизости от святилищ своих богов, или, хотя бы, их руин. Значит, в первую очередь надо наблюдать за руинами на вершине холма. Хорошо бы пробраться в один из домов повыше. Лучше всего — в храм Аргишти, находящийся к руинам ближе всего. Оттуда, с небольшой колокольни, весь поселок окажется, как на ладони…

В следующий миг пришлось благодарить разом всех богов, а главное, удачу: даже сквозь шум дождя плеск грязи, разлетавшейся из-под подошв тяжелых, кованых сапог и тихое звяканье оружия, отчетливо слышны. Базиль отпрянул за каменную ограду, замер, боясь даже дышать.

Хвала благой богине и Аргелебу, солдаты Атаргов ничего не заметили. А если и заметили, приняли за плеск дождя. Патруль — четверо в тех самых черных плащах, на которые они с Айшой насмотрелись в Эрхавене. Из-под них поблескивает вороненая сталь доспехов, воины несут длинные, толстые и массивные пехотные копья и полутораручные мечи, висящие в заплечных ножнах. В руках большие пехотные щиты. Поселок захватила не конница «черноплащников», а пехота или драгуны, и уж они сумеют окопаться.

Вдали слышно конское ржание. Пехоте по здешним краям пришлось бы тащиться месяцы, а коннице — только недели. Драгуны — в сущности, та же пехота, но в походных колоннах двигающаяся верхом. В Эрхавене таких войск нет (республику и пешком можно пройти из конца в конец за полнедели, а если война будет вдали от Эрхавена — есть флот). Но в краях, где есть сильные сухопутные армии, драгунские полки необходимы. Вот и здесь с обеих сторон воюют именно драгуны…

Базиль дождался, пока шаги стихнут за поворотом, осторожно высунулся. Как бы силен ни был дождь, он может кончиться в любую минуту. Тогда в ночной тишине будет отчетливо слышен каждый шаг. Значит, надо пробираться поскорее к храму Аргишти.

Здание храма, сложенное из местного камня, само напоминало огромную свинцово-серую глыбу. Высотой копья в два — два с половиной, оно казалось приземистым. Только колокольня с единственным колоколом, сзывавшим верующих на утреннюю и вечернюю молитву, вздымалась в мглистое небо копий на пять.

Как ни странно, храм не охраняется. Наверное, потому, что там никого нет, кроме старого-престарого жреца, сосланного в эту глушь много лет назад и заведомо не обладавшего способностями к магии. Удивляло другое: командиры захватчиков упустили из виду, что храм — идеальный командный пункт. Оттуда как на ладони видно весь поселок и позиции ствангарцев. Впрочем, их можно понять: святилище враждебного божества — не лучшее место для магии. А значит, и для командования войсками. Ну, и охранять бесполезный объект нет смысла.

Базиль уже приготовился, короткой пробежкой миновав площадку перед храмом, схорониться в его тени и юркнуть в приоткрытые ворота. Но тут раздается до боли знакомое мерное шлепанье сапог по грязи. Базиль вновь затаился.

Идут двое. Копий и щитов у них нет, зато в руках держат нечто вроде носилок с увесистым бочонком.

Тот, кто идет сзади, отдает короткое приказание. Языка государства Атаргов Базиль не знал, но смысл ясен и так: «Осторожнее!».

Ворота храма чуть прикрыты. Щель между створками озаряется слабым багровым светом — внутри зажигают лампу. Еще одна гортанная команда, на миг воцаряется тишина. «Черноплащники» что-то делают в храме, но что — не понять. Чуть позже в шелест дождя вплетается мерный речитатив, донесшийся из-за неплотно прикрытой двери. Бонар — самый младший не понимает ни слова, но невесть откуда наплывает липкий, иррациональный ужас. Почти такой же, как тогда, в захваченном врагом родовом особняке. Захватчики явно творят злое и страшное волшебство. Другими чары жрецов Лиангхара быть не могут.

«Теперь все ясно, — думает Базиль. — Маг у них есть, и не слабый». В общем-то, главное сделано, но уйти, не узнав, что именно задумал враг, он не может.

Речитатив становится громче. Жрецы Лиангхара не таятся: жители поселка в сидят по домам, боясь высунуть нос. Того, кто выйдет ночью на улицу, «черноплащники» пообещали сжечь живьем.

Потому единственным, кто услышал страшную литанию, стал старик-жрец. Он никогда не отличался особенной храбростью, но твердо знал одно: Небесный Судия не простит разрушения или осквернения храма. Он выскакивает из пристройки, в которой жил и, не обращая внимание на наполнившиеся ледяной водой домашние туфли, бросается к приоткрытым воротам.

— Умоляю, не разрушайте Храм! — дребезжит старческий голос. — Иначе вас покарает Отец Богов!..

— Ваш Отец Богов и его дети — не более, чем мелкие демоны, посланные нашим Владыкой, дабы искусить нас и проверить прочность веры, — по-ствангарски отвечает хриплый голос (второй продолжает молитву). Стремительное движение — и массивная створка храмовых ворот бьет старика, отбросив в грязь. Высокий воин подходит к нему и, грубо схватив за руку, втаскивает в ворота. — Так-то… старый.

— Палач Лиангхара Левдаст, — торжественно произносит он. — Жертва пришла сама. Ты велел притащить какую-нибудь девку, но жрец этого храма — более угодная Владыке жертва.

— Ясно, — слышится из храма глухой голос. — Начинаем ритуал.

…Сколько времени это тянулось, Базиль не запомнил. Если несколько минут, то в эти минуты спрессовались, наверное, века. Века кошмара…

Жрица Неккара, когда лечила размозженные пушкой ноги Раймона, потом часто бывала у них в гостях. Самые теплые отношения сложились с Бонаром-младшим (не самым младшим, как Базиль, а именно младшим), но и племяннику перепала толика внимания мудрой целительницы. Неккара в юности изрядно странствовала по свету, и рассказывала много интересного. В том числе об извечных недругах — державе Атаргов. Разбиралась она и в магии. Жрица говорила, каждый храм, даже скромная сельская часовенка — является центром магической Силы для жрецов божества. Здесь легче колдовать жрецам этого божества, и труднее — служителям других. У Великих Храмов аура сильнее: рядом с ними магия враждебных божеств попросту невозможна. Но и на руинах какая-то толика Силы остается. Поэтому жрецы Лиангхара разработали специальный ритуал осквернения храмов, после которого Сила уходит оттуда.

Тогда Базиль не мог поверить, что кто-то осмелится осквернять храмы, не боясь гнева богов. Думал, глупый, что жрица что-то спутала, ее ввели в заблуждение. Увы, Неккара, как всегда, была права.

Он опомнился, только когда крики истязаемого жреца стихли. И возблагодарил светлую Исмину, что полуприкрытые двери храма позволили не видеть подробностей. Когда небо на востоке чуть посветлело, ворота оскверненного храма открылись, оттуда вышли двое «черноплащников». Один держит в руках окровавленный жертвенный нож и чадно пылающий факел. У второго клубок пропитанной каким-то составом черной бечевки, он ее разматывает на ходу, бечевка с хлюпаньем падает в грязь. Наконец она протянута до дома напротив Малого Храма.

— Отсюда уже можно, — произносит напарник. — Поджигай.

Факел касается бечевки, ее конец охватывает странное ядовито-зеленое пламя, плюющееся искрами, к небу тянется остро пахнущий какой-то алхимической дрянью дым. Пламя движется по бечевке. Даже там, где запальный шнур лежит прямо в воде, огонь шипеит, трещит, поднимая в небо столбик пара, но не думает гаснуть.

Вот пламя скрывается в приоткрытых воротах. Грохает так, что Базилю заложило уши. Волна горячего воздуха мягко, но сильно бьет в грудь, едва не бросает в грязь. Храм на миг приподнимается, словно бы силясь оторваться от земли и взлететь, потом с оглушительным грохотом низвергается на землю, распадаясь на множество обломков. Из-под них взвивается и тут же опадает огненный вихрь, в мутное небо летят дым и кирпичная паыль…

Жрецы Лиангхара собираются уходить, но один из них настороживается. Он что-то сказал напарнику, затем стремительным движением бросается за дом. Как раз туда, где прячется Базиль.

Все случилось намного быстрее, чем можно рассказать. «Черноплащник» был опытным воином, не раз рисковавшим жизнью. Но подглядывал, казалось, обыкновенный мальчишка, какого легко свалить броском ножа с десяти шагов. Жрец-воин осторожно крадется, прячась в тени домов и каменных оград. Но Базиля учили Элрик и Раймон Бонары — воины, каких поискать. Когда рука с метательным ножом поднимается для броска, юноша кидается вниз по склону, прочь из села. Нож, всего на поллоктя разминувшись с горлом Бонара, звонко бьет в стену, разрывая предрассветные сумерки, сверкают искры. Жрец хватает второй нож, но Базиль, как учили, сворачивает, заходя за угол дома. Враг мчится за ним, но, повинуясь приказу, останавливается.

Если бы Базиль понимал их язык, он бы услышал:

— Он ушел, Убийца Лиангхара Азеллохар.

— Я найду его, Палач Лиангхара Левдаст. Дайте взвод солдат и пару часов на прочесывание поселка.

— Это бессмысленно, — усмехнулся Левдаст.

— Почему?

— Мы все равно совершим жертвоприношение. И пообещаем, что тот, кто сообщит про лазутчиков, останется жить.

— И выполним обещание?

— Разумеется, нет. Как только его найдем, доносчики разделят общую судьбу. А пока отставить разговорчики. Слышите, Убийца? Военные идут на штурм.

Но Базиль разговора не слышит. Просто впереди что-то грохочет, крыша соседнего дома проваливается, словно вмятая исполинским кулаком.

«Они же не знают ничего! — борясь с подступающей паникой, думает о ствангарцах Базиль. — Рехнулись? Неужели не могли подождать со штурмом?»

 

Глава 3. Бойня на окраине

Подполковник Толлардо, командир Второй баталии Восемьдесят седьмого пехотного полка, тихо бесится, но ослушаться приказа не может. Если офицеры сами нарушают приказы, чего можно требовать от солдат? Вот и приходится лезть в петлю, пытаясь выполнить идиотский приказ так, чтобы все-таки победить.

Поздно вечером, как раз когда эрхавенцы отправились на задание, в расположение баталии с небольшой свитой (но без единой боеспособной части) прискакал новый командир полка, полковник Бланмениль. От конских боков идет пар, с удил хлопьями падает пена. «Спешил господин полковник, — неприязненно думает Толлардо. — Хочется ему даже не славы (она итак достанется полку, и, следовательно, его командиру), а просто покомандовать. Лично возглавить штурмующие вражеский плацдарм части. О том, что Толлардо и его солдаты тоже не дураки, что два комадира баталии ни к чему, Бланмениль не задумывается. Нельзя сказать, что старик совсем уж ничего не смыслит в военном деле, да и в целом не дурак. Но иногда «закусывает удила», и тогда проще пробить лбом крепостную стену, чем переубедить полковника».

— Их совсем чуть-чуть, не больше роты, — объясняет Бланмениль, бегло осмотрев захваченный врагом поселок. — У нас баталия. То есть три таких роты, и восемь пушек против двух. Верно?

— Верно, — мрачно произносит Толлардо. — Но мы, во-первых, не знаем, все ли это, во-вторых, среди них могут оказаться жрецы, владеющие магией.

— Маги? Что им тут делать? Подполковник, вам что, за каждым кустом жрец Лиангхара мерещится? Утешу вас: маги им нужны не здесь, а в Дексаре.

«Так, это безнадежно. Попробуем зайти с другой стороны».

— Может, попробовать атаковать с разных сторон? Тогда труднее определить, где наносится основной удар.

— Не суетитесь. Зачем хитрить? — усмехнулся полковник. — У нас достаточно сил, чтобы прорваться и так. А водичка в реке не располагает к купанию солдат — не Эрхавен…

— А смогут ли две роты развернуться для атаки? От моря до реки даже тут не больше шестидесяти копий. Дальше перешеек сужается. Получится давка, и как раз под носом у вражеских орудий. Вдобавок нам придется бежать вверх по склону…

— Вы думаете, укрепленные позиции можно взять без потерь?

Вообще-то Толлардо сильно подозревал, что Бланмениль просто хочет выслужиться, загребая жар чужими руками. Но спорить с полковником напрямую не решался. Не потому, что боится — в конце концов, у темесца за плечами не одна битва куда серьезнее нынешней, а у Бланмениля — только командование тыловыми гарнизонами. Хитрить заставляет то, что сопротивление спровоцирует полковника на необдуманный приказ. Лучше осторожно переубедить.

Толлардо докладывал подробно, упирая на то, что позиция у противника очень удобная: тот легко может собрать там все силы, неприятельские пушки стоят на возвышении, спрятанные в прочных каменных домах. Казалось, Бланмениль уже не так категорично настаивает на немедленном штурме, особенно на перешейке, готов подождать, пока будет закончена разведка, но…

В поселке прогремел взрыв, храм Аргишти исчез в круговерти огня и камня. И полковника будто подменили:

— Немедленно уничтожьте бандитов! — едва не срываясь на крик, приказал он. — Даю вам час, Толлардо. Если через час у вас в руках не будет головы вожака этих ребят, полетит ваша. Жрецы взрыв храма не простят!

— Но…

— Что «но»? Не хотите исполнять приказ? Я с самого начала подозревал. Ну что ж, я отрешаю вас от должности и сам поведу баталию в бой. Вы пойдете в первых рядах — может быть, это излечит вас от трусости.

Подполковник дернулся, как от удара, но совладал с собой. По крайней мере, что бы теперь ни случилось, отвечать за это будет не он. В самом худшем случае, погибнет от рук врагов, а не палача. Хотя Бланмениль… Он же угробит баталию!..

Роты подняты по тревоге, построение отнимает совсем немного времени. К тому времени, когда орудия выкачены на позиции и заряжены, обе роты уже построены в плотное каре, ощетинившееся копьями (пока поднятыми к плачущему дождем небу). Со всех сторон каре надежно прикрыто большими пехотными щитами — под пушечным огнем от них, конечно, мало толку, но от арбалетных болтов, стрел, пущенных лучниками, пращных ядер и прочего метательного оружия, какое найдется у осажденных, защитят. Тяжелые щиты сократят потери почти вдвое — только потому от них до сих пор не отказались.

Перед строем на коне гарцует Бланмениль. Если бы полковник сейчас позировал художнику, его можно было бы понять: по крайней мере прежний командир, полковник Лайтери, парадные портреты обожал. Такая у старика была слабость — ну да все мы не без грешка, вдруг вспомнилось Толлардо.

Да, но Лайтери никогда не послал бы баталию в самоубийственную лобовую атаку. Старик славился умением находить рискованные, но единственно верные решения. Благодаря им полк и прославился на всю Империю в войне с пуладжами, случившейся двадцать шесть лет назад. Если бы тогда рота молодого капитана Лейтери внезапно не появилась в тылу у вражеских полков и не обстреляла их из собственных пушек… Вполне возможно, вояки того племенного князька отхватили бы пол-Айвенда. Потом была недавняя война с Атаргами, к старой славе Восемьдесят Седьмого пехотного добавилась новая, добытая при Ретеле. Старик ушел на повышение, стал коннетаблем и командующим Восточным корпусом на границе с Рыцарской Землей. Конечно, он заслужил, но как же обидно… Преемник Лайтери не годился старику и в подметки.

«А хвост-то как распушил! — зло думает Толлардо. — Будто на парад собрался! Да он же еще и речь собирается произносить!»

Толлардо не ошибся. Речь оказалась долгой и нудной, больше подходящей для Коронного совета, а отнюдь не готовящегося к штурму войска. Кто с трудом удерживал усмешку, кто стал переминаться с ноги на ногу, но наверняка мысленно крыл оратора последними словами: ледяная влага с неба начала пробираться под одежду. «Нечего сказать, поднял боевой дух, — вздыхает Толлардо. — Небось, все над ним потешаются…»

— Нас больше, и у нас есть пушки. Мы проложим дорогу вглубь села и покараем их за разрушенный храм, а жителей освободим от насильников. Император будет нами гордиться! Вперед!

«Как будто ты сам пойдешь в атаку!» — лезет в голову Толлардо.

И колонна, со смачным плеском разбрызгивая жидкую грязь сапогами, сминая короткую северную траву и позвякивая оружием, марширует к селу.

Оживают пушки. Они слитно рявкают, выплевывая увесистые каменные ядра. Задача у расчетов одновременно и простая, и почти невыполнимая — разбить укрепленные противником окраинные дома. Если бы это удалось, «черноплащникам» ответить на орудийный огонь стало бы нечем.

Но три дня форы у захватчиков бесследно не прошли. Окраинные дома спереди на совесть присыпаны землей, которая размокла под дождем, и ядра вязли в ней, не причиняя заметного вреда. Каменные дома достаточно прочны, чтобы выдержать много попаданий. Зато «черноплащники», заблаговременно проломив в стенах небольшие отверстия, получили прекрасные укрытия для стрелков и орудий. «Ну вот, полковник, теперь вы узнаете, что десятифунтовые орудия хороши только против пехоты, — подумал Толлардо. — Не поздновато ли? У нас есть одно тридцатифунтовое орудие, но вы его оставили в резерве. Пока его выкатят, прочистят, зарядят, штурм захлебнется».

Шагов со ста в сторону атакующих летят стрелы. В предрассветных сумерках, да еще под пеленой дождя, большая часть пролетает над головами или воткнулась в грязь перед строем. Хуже другое: в потемках строй угодил в небольшую болотину, шагах в пятидесяти от окраинных домов.

Роты застряли всего на несколько минут, но заминка стала роковой. Этого времени как раз хватило Палачу Лиангхара Левдасту, чтобы полностью разгадать замысел противника, принять решение и отдать приказ. А трем из четырех взводов его роты — бегом выдвинуться к атакуемому участку. Теперь по ствангарцам били все арбалетчики, какие только были в поселке. С пятидесяти шагов по застрявшим в грязище ротам промахнуться труднее, чем попасть.

Мгновение — и в небольшом болотце, куда умудрились влезть ствангарцы, воцарился ад. Словно стальная плеть стегнула по строю, находя щели между щитами, слабые сочленения доспехов. Большинство болтов бессильно застревали в щитах, но некоторые из них попали в цель.

— За мной! — заорал, надсаживаясь, Франко, поудобнее перехватывая ремешки щита. В этот миг и он, и солдаты начисто забыли, что он больше не командир баталии. Тем, кто хотел остаться в живых, оставалось броситься вперед. Навстречу свистящей смерти.

В щит ударило сразу два увесистых болта, ощутимо толкнув назад. Франко не остановился. Пробираясь по вязкой и глубокой, почти по пояс, грязи, темесец рвался туда, где в удобных укрытиях засели враги.

Потрепанные роты выбираются из болотца. Не мешкая ни секунды под стальным ливнем, ствангарцы бегут вперед. Щиты опять сослужили добрую службу. Самое меньшее две трети болтов застревают в прочном, да еще и окованном листовой медью, дереве, соскальзывают и уходят в сторону. Некоторые, конечно, находят дорожку, и то один, то другой ствангарец с глухим стоном валится на мокрую траву.

И все-таки ствангарцы стремительно приближаются к домам, соединенным земляным валом в рост человека. («Когда земли-то натаскать успели?» — изумился Толлардо). Именно натаскать: здесь, в Поле Последнего Дня, земля оттаивает только на полтора локтя, не больше. Ниже лежит слой вечной мерзлоты. Южане отстреливаются отчаянно, не жалеют болтов, но их командир уже понимает, что ствангарцев одни арбалетчики не остановят. Франко мучился вопросом, почему не стреляют пушки — лишь они остановят массированную атаку. Но раз они молчат…

Бланмениль наверняка думает, что у пушкарей отсырел порох, подвернулись под стрелы наводчики, или еще какая пакость приключилась. Значит, надо поскорее ворваться в поселок. Пусть его, «воевавшего» лишь с ворами-каптерами (да и то наверняка безуспешно). Лучший ученик полковника Лайтери привык в таких случаях считать, что враг готовит какую-нибудь каверзу. Подозрительность порой злила, порой забавляла многих больших начальников. Но несколько раз Франко Толлардо и его взвод (потом — рота и баталия) уцелели лишь благодаря ей. Увы, Бланмениль на свое счастье и несчастье баталии ни разу не попадал в засаду в предгорьях Снежных гор…

Вот и два крайних дома — начало улицы. Еще два таких же — копьях в двадцати южнее, ближе к реке. Солдаты Атаргов укрепили их на совесть, прикрыв стены толстым валом земли, да еще и соединив баррикадами из мешков с песком и нашедшейся в поселке мебели. Получилось нечто вроде небольших фортов с четырьмя башнями-домами. Полноценные опорные пункты для взводов. Их придется брать, как крепости. Начать лучше с северного — южный легче блокировать, отрезав от подкреплений. Постоянный «гарнизон» — не больше отделения и пушки. Против роты с такими силами не продержатся.

Вот если подойдут подкрепления — тогда да… Надо брать дома: все решают минуты, пока остальные взводы Атаргов спешат сюда.

Руки делают все сами, без участия разума. Разум по привычке пытается оценить ситуацию и выбрать наилучший способ прорыва. Как будто от этого теперь что-то зависит… Найденное решение кажется столь очевидным, что, когда передан приказ Бланмениля:

— Обойти по огородам! — Толлардо верит ушам не сразу. Это имело бы смысл, если бы подкрепления не успевали. А они успеют — и те, кто выйдут в тыл опорных пунктов, окажутся в мешке. Там «черноплащники» наверняка приготовили не один милый сюрприз.

Но приказ есть приказ. Может, удастся отрезать окраинные дома от подкреплений и овладеть ими вовремя. Увлекая за собой остальных, Франко перемахивает через каменную ограду, разбрызгивая грязь, бьют в какую-то грядку сапоги. Над головой свистит, в ограду бьет, высекая искры, арбалетный болт. Проклятье, они же тут все пристреляли… Впрочем, он бы на их месте сделал то же самое.

Следом перепрыгивают остальные. «Лучше ограду разбить, чем по домам стрелять!» А вражеские стрелки времени не теряют. Толлардо повезло перескочить ограду до того, как противник выстрелит, но другим… Одного из бойцов тяжелый болт достает прямо на ограде. От таких в упор не спасут никакие доспехи. Боец замертво падает, сбивая с ног успевшего подняться Толлардо. Из груди торчит болт, он вошел в тело по самое оперение. Были и другие потери. В том числе под арбалетный болт подвернулся командир передового взвода — не спасло и опущенное забрало…

Наконец за оградой оказаывается человек сорок.

— За мной! — командует обезглавленному взводу темесец и бросается вглубь деревни. И (все-таки для бойцов он по-прежнему командир!) все, кто успели перебраться через ограду, бросаются исполнять.

Ответного хода Атаргов ждать не приходится. Выставив копья и прикрывшись щитами, навстречу уже бегут два десятка «черноплащников». Из-за спин ловко стреляют арбалетчики.

Много ли надо, чтобы пробежать навстречу друг другу сорок шагов? Несколько мгновений — и стылый воздух наполняется лязгом и грохотом стали, криками и стонами. Две стены щитов сшибаются посреди деревенской улочки.

Подполковник вырывает из чьих-то мертвых рук арбалет и стреляет, метя чуть выше стены щитов. Во вражеском строю кто-то падает: как и командиру взвода, болт бьет в забрало. Перезаряжать некогда, Толлардо швыряет арбалет во врагов, с негромким звоном вылетает из ножен меч, тускло сверкает в неярком свете ненастного утра полтора локтя отточенной стали…

Рукопашная — это знакомо и понятно. Даже хорошо, что они бросились в контратаку. Теперь, по крайней мере, замолчат вражеские пушки, да и арбалетчики. В свалке выцелить врага невозможно, поровну достанется и своим, и чужим. Если прорвать строй, стрелять будет еще труднее.

Отточенное, гладкое острие (таким удобно ударить и тут же выдернуть из раны) прянуло, метя в живот, точно атакующая змея. Франко уклоняется от удара, с глухим посвистом рассекает меч стылый воздух. Толстое дерево перерубить не так уж просто, но ствангарские мечи недаром считаются лучшими на Мирфэйне после кешерских. Наконечник и кусок косо срубленного древка падают под ноги. Еще удар — и второе, вонзившееся-таки в грудь соседу копье разделяет участь первого. Толлардо, не теряя ни мгновения, прыгает в образовавшуюся брешь, обе ноги бьют в низ щита.

Повезло: противник не удержался на ногах, отлетает вглубь строя, валит еще кого-то… Толлардо оказывется сверху, меч успевает ударить оказавшегося рядом «черноплащника» острием в пах. А вокруг рубиятся, материятся, хрипят древние враги. Все как тогда, в молодости. Разве что противник серьезнее, чем пуладжийские бандиты или норты…

«Черноплащник» под ним сдаваться не собирается: умудряется вырвать из ножен длинный нож, садануть Толлардо в бок. Нож распарывает плащ, со скрежетом скользит по кольчуге, не причинив вреда. Повезло: клинок бьет косо, лезвие соскальзывает по добротной ствангарской стали. Второго удара «черноплащник» нанести не успевает: Толлардо перехватывает и выворачивает руку, бьет трофейным ножом в щель между забралом и кирасой. Короткий хрип — и у державы Атаргов одним воином меньше.

Бывший командир баталии вскакивает, осматривая маленькое поле боя и оценивая ситуацию. Оказывается, все куда лучше, чем он боялся. Вражеская стена щитов лопнула, как мыльный пузырь, ствангарцы смешались с южанами, бой разбился на несколько отдельных схваток, где уже невозможно различить своих и чужих. Конечно, сдаваться «черноплащники» не собираются — но если они не отступят, их участь будет решена, а пушки сейчас бесполезны. «Мы все-таки справились!..»

Но не дурак и командир вражеской роты: в глубине села гнусаво воет рог, солдаты Атаргов быстро отходят.

— Окружай опорные пункты! — кричит бывший подполковник. Пусть уцелевшие уходят. Если ствангарцы опередят захватчиков, победа им обеспечена.

Бойцы неудержимо бросаются вглубь села, отрезая маленькие «форты». Оттуда, увы, продолжают лететь меткие стрелы. Взвод потерял человек десять только убитыми, но сзади через ограду лезут все новые бойцы. На глаз, в огороде уже человек шестьдесят — два полных взвода, а потом, наконец, соображают, что надо делать, артиллеристы. Бахнуло одно из орудий на холме — разлетаются обломки камней, пыль и грязь, в ограде появляется здоровенная дыра. «Если бы это сделали до штурма, половина погибших была бы жива, — думает Толлардо. — Неужели нам удастся?..» Взводы почти беспрепятственно минуют огород и уже выходят на поперечную улочку, ведущую от моря к реке…

Ответ следует незамедлительно. Похоже, Левдаст дожидался, чтобы в ловушке оказалось побольше атакующих. И когда дождался…

Сначала одновременно гавкают обе до сих пор молчавшие пушки, выплевывая по десять фунтов щебня в бок третьему взводу. На таком расстоянии камни даже из одной пушки летят столь плотно, что скашивают всех стоящих, идущих или бегущих — им без разницы. Словно сама смерть взмахивает косой — в какие-то доли мгновения от взвода остается всего несколько человек. Им повезло оказаться впереди каменного облака. Следом, закрепляя победу, в бой бросаются «черноплащники», прыгая через брустверы. Минута — и стена щитов «черноплащников» вдоль пролома восстановлена. Два полных взвода оказываются в кольце.

На окруженных обрушивается настоящий шквал. Стреляют все, кто может. Одновременно бахает третья пушка, стоявшая где-то в глубине поселка и не замеченная разведкой, на отряд, окруженный на одной из улочек, обрушивается смертоносный шквал железа и камня. Визжащая смерть легко пронзает щиты и доспехи, щебень разрывает живую плоть. Впрочем, ничего бы не изменилось, если бы щиты не пробивало: стрелы и камни летят со всех сторон, спрятаться негде.

В доли мгновения полегло человек пятнадцать. В строю образуются прорехи, из-за домов кидаются, стремясь рассечь строй на части, «черноплащники». Их не так уж много — человек, наверное, пятьдесят. Но ствангарцев уцелело куда меньше…

— Отходим! — кричит Толлардо, перекрывая грохот схватки.

— А приказ? — спрашивает седоусый сержант — оба лейтенанта, командовавших взводами, и командир роты уже лежат в кровавой грязи: «черноплащники» в первую очередь отстреливают офицеров.

— Нас расстреляют, и все! — отзывается Толлардо, отбивая наскок здоровяка-«черноплащника». Отклонив клинок в сторону, Франко ловко наносит удар кинжалом в бок, лезвие со скрежетом пропарывает кольчугу. Южанин валится на землю, пуская ртом кровавые пузыри, следом падает сержант. Из живота торчит болт — он пробил латы и вошел по оперение…

Больше вопросов нет. Кое-как перестроившись, поместив в центре маленького каре раненых, остатки окруженных пробиваются к своим. Уцелевшие арбалетчики стараются изо всех сил, опустошают колчаны. Толлардо рубится, проламываясь через вражеский строй: он вновь на острие клина. Тяжелее всех приходится замыкающим: они отбиваются от наседающих врагов без поддержки стрелков, расчищаюших путь отхода.

Потом Франко Толлардо не смог бы вспомнить, сколько времени продолжалась бойня сначала на улице, а потом посреди вытоптанных огородов. Гремит железо, грохочут пушки, валятся свои, валятся чужие. Своих, увы, гибнет гораздо больше. Отряд тает, как льдина под струей кипятка, быстро и неотвратимо. Единственное, в чем повезло окруженным — Толлардо считается одним из лучших мечников Ствангара. Меч в правой руке, нож в левой, кажутся живыми. Они безжалостно разят каждого, допустившего малейшую ошибку. При этом Франко не упускает случая ударить тех, кто схватывается с соседями.

Но разбитая ограда, за которой расстилается поле (а следовательно — жизнь и свобода), приближается слишком медленно, а отряд тает слишком быстро.

«Не успеть!» — вдруг отчетливо понимает он. Там, за оградой, не видно никого, если не считать трупов. А как бы сейчас помогла встречная атака…

Падает еще боец, пронзенный сразу двумя копьями. Из-за его спины стрелок всаживает последнюю стрелу в лоб одному из копейщиков… и сам валится под ноги сражающимся: офицер «черноплащников» настоящий мастер в метании ножей. Метнул — и снова сует руку под плащ, достает следующий нож.

Руки — сообразительнее и быстрее рассудка: следующий нож может рассыпать еле восстановленный строй. А значит…

Окровавленный семивершковый нож в руке взмывает в воздух, тускло сверкает, отражая свет хмурого утра, и входит под забрало офицеру. Рука, уже занесшая новый нож, безвольно разжимается, командир взвода Атаргов валится наземь. Тяжелый нож ударил с такой силой, что тело отшвырнуло на полкопья назад.

Взбешенные гибелью командира, южане наваливаются еще яростнее. В строю остается девятнадцать человек… Семнадцать… Шестнадцать… Пятнадцать…

Спасение приходит в момент, когда Толлардо осознал, что вырваться не удастся и приготовился подороже продать жизнь. Оно принимает облик точно такого же облака камней, как те, что косили ствангарцев. Только выпускает его одно из ствангарских орудий на холме. Большая часть осколков высекает искры об ограду, но несколько камней попадает в спины «черноплащников» в проломе. Еще двоих сваливают окруженные — и заслон не выдерживает. Пятнадцать человек, вырвавшиеся из ада, мчатся прочь. Подобно стае взявших след гончих, пронзает стылый воздух рой арбалетных болтов. Кое-кого они все-таки настигают, но двенадцать человек из девяносто пяти ворвавшихся в поселок мчатся к своим. Добегают восемеро — остальных, неходячих раненых, дотащили свои.

Вражеские пушки не стреляют. Толлардо едва успевает удивиться, как там, в одном из не взятых опорных пунктов грохает орудие — и на позициях ствангарских артиллеристов оглушительно взрывается бочка с порохом. Когда облако взрыва опадает, уцелевшие видят немаленькую воронку, перевернутое, искореженное орудие и то, что осталось от расчета. Осталось немного. Беззвучно шевелит губами тяжело контуженный подносчик снарядов, а наводчик, командир и обе артиллерийские лошади убиты наповал, страшно изуродованы взрывом…

— Командир, как хорошо, что вы вырвались! — подбегает один из тех, кто не участвовал в погибельной атаке. Словно сквозь сон, Толлардо узнает бывшего посыльного — сержанта Брусселя.

— Я уже не командир. Ты не слышал, что меня снял полковник Бланмениль?

— Бланмениль тяжело ранен!

— Как? — только и смог спросить Толлардо.

— Когда вы угодили в ловушку, он понял, что положил пол-баталии зазря. Скомандовал, мы двинулись вперед, но тут выстрелила одна из их пушек, как раз накрыло группу командиров. Капитана Тальфера и заместителя Бланмениля убило, а сам полковник четыре осколка получил, сейчас в лазарете. Некому теперь командовать, кроме вас!

— И некем, — безразлично бормочет Толлардо. Неужели бойня в деревне длилась каких-то полчаса? И за полчаса погибло человек шестьдесят, еще столько же изувечено? Проклятье, этот идиот угробил пол-баталии… С кем теперь брать поселок?

Базиль бежит зигзагом, как учил Раймон, стараясь спрятаться за углами домов. Пару раз это помогает: выпущенные на бегу арбалетные болты разбрызгивают грязь там, где он только что был, или высекают искры о стены домов. Преследуют уже не разрушители храма Аргишти, а обычные арбалетчики. Для магов есть дела поважнее.

На другом краю поселка явно что-то происходит: грохочут пушки, потом раздается лязг оружия. Зная, как важны его сведения, Базиль не мог и предположить, что начался штурм. Это только разведка боем, значит, бежать туда никак нельзя: именно там скоро будут главные силы «черноплащников».

Топот за спиной стих, Базиль остановился. Как ни странно, погоня отстала. Наверное, солдаты отправились туда, куда исчезли и маги: на северо-западной окраине поселка творится что-то серьезное. Или южане всерьез решили прорываться обратно, или… да нет, подполковник Толлардо не дурак… По крайней мере, не был четыре года назад.

— Сюда! — раздается из чуть приоткрывшейся двери. Базиль оборачивается. — Быстро! Они сейчас тут будут…

Не раздумывая, Базиль бросается в дверь.

Внутри тепло и темно: ставни открывают не каждый год. Тепло дороже света, а пламя фитилька в плошке с жиром достаточно яркое, чтобы не спотыкаться.

Открывшая дверь немолода. Конечно, и старухой ее не назовешь. Она была бы ровесницей матери Раймона, если б не арбалетчик, подосланный дожем темесским, который метил в деда, а попал в молодую жену.

— Вы не боитесь? — спросил Базиль. — Им убить проще, чем высморкаться.

— Если бы мы боялись помогать своим солдатам, Ствангар бы никогда не стал могущественным, — гордо ответила женщина.

«А ведь верно, нам дали армейские плащи!» — подумал Базиль и покраснел. Конечно, среди здешних рыбаков половина отставные солдаты, такими тут никого не удивишь, но все равно…

— А как я догадалась? За кем попало во время штурма они не гоняются.

— Так стванг… наши штурмуют поселок?

— Да. Но не очень удачно: поселок невелик, если бы они прорвались, были бы уже здесь. Не бойся, я тебя не выдам. Хотя у меня две дочки, обе в плену. А старшая ждет ребенка…

— Что они делают в поселке? — спросил Базиль. — Ну, кроме того, что окапывались и уничтожили храм?

Женщина вздрогнула, будто от пощечины. Базиль выругал себя за бестактность, сообразив, как она боится за дочерей. Надо бы ее как-нибудь утешить, а уж потом расспрашивать… Но хозяйка с собой справилась.

— Вчера приказали всем собраться перед храмом… Тогда он был еще цел. Говорили, кого обнаружат в домах, убьют на месте. Но тем, кто придет, ничего не сделают. Сказали, зачитают распоряжение своего императора — у них вроде бы тоже империя, так?

— Почти. И в этом главная проблема для соседних стран. Распоряжение зачитали?

— Это был лишь предлог. Они просто связали молодок, какие пришли, и загнали в дома вокруг храма.

— Заложники? — предположил Базиль. Как ни мало он общался с обитателями державы Атаргов, но то, что видел и пережил в Эрхавене, не оставляет сомнений: схваченных казнят мучительной смертью, как только захотят. А могут придумать кое-что похуже, чем взять заложников. Да еще и этот их командир, Палач Лиангхара Левдаст… Он старше чином, чем даже недоброй памяти Старший Убийца Шауль Пигит. Скорее всего, за ним числятся еще более черные дела, чем за Шаулем и Хиттой — иные среди Атаргов не выживают. Вот такой противник достался бедняге Толлардо. Прелесть…

Но правда оказалась хуже опасений:

— Если бы их взяли в заложники, их бы пригрозили убить, как только начался штурм и даже раньше. Ваш командир бы это знал, да и вы все тоже. Похоже, девушки нужны им для какого-нибудь обряда… Для него, наверное, и храм взорвали.

«Случайно не того самого, которое творили Шауль и его подручные дома? — подумал Базиль. — Палач может сотворить вещи и похлеще…»

— Понятно, — только и произнес Базиль. — Понимаете, я должен немедленно вернуться в войско. Если это правда, поселок надо брать немедленно, не считаясь с потерями. Ииначе под ударом окажется вся страна.

— Вы спасете моих дочерей? — спросила женщина тихо, но так, что у Базиля предательски защипало в носу. — Кроме девочек, у меня никого нет…

— Постараемся… Как вас зовут? Я должен сказать командиру, чтобы вас наградили.

— Радегона. Радегона Лестэ. А награда… Лучшей наградой станет спасение дочерей. Главное, чтобы вы успели, пока ничего не сделали с девочками.

— Постараемся, — заверил ее Базиль. Хотя, если штурм и впрямь захлебнулся в крови, баталии далеко не просто подняться в новую атаку, подкрепления подойдут еще не скоро. — А теперь мне надо идти.

— Не стоит, — вздохнула женщина и нервно облизнула губы. На миг Базилю кажется, как-то уж очень картинно, будто играет роль в представлении. Впрочем, утверждать наверняка он бы не взялся, и подозрение погасло прежде, чем было полностью осознано. — Бой стихает. Сейчас будут тебя искать, но я спрячу. Ночью выберешься, и завтра вы нас освободите. Хорошо?

— Они не найдут?

— Надо знать, где прятать, — усмехнулась женщина. — У меня есть погреб, но где вход — ты нипочем не догадаешься.

Вход в погреб, действительно, спрятан на совесть. Его смог бы обнаружить маг, но только если бы знал, что тайник должен быть. А как заподозрить его наличие в бедной лачужке, где и прятать-то особо нечего?

Когда толстая, тяжелая перегородка, неотличимая от стены, захлопнулась, только тусклый свет плошки с жиром немного разгоняет мрак, воцаряется гробовая тишина. Звуки из внешнего мира сюда не проникают.

Базиль огляделся, хотя ничего нового не увидел. Грязные, пыльные стены, в углах — старая, заросшая пылью паутина. Каморка совсем крошечная: один человек еще смог бы сесть, а двое — уже едва ли. «Интересно, зачем рыбачке тайник? Кого она тут прячет?» — мимоходом думает он. Впрочем, искать ответы на подобные вопросы сейчас бессмысленно, мысли сворачивают на то, что удалось узнать.

Итак, три дня назад поселок захватила взявшаяся из ниоткуда рота «черноплащников» при нескольких пушках. Хотя почему «из ниоткуда»? Посадить на обычную грузовую посудину, коих только у деда две дюжины, взять с собой пару шлюпок. Привести судно в устье Венда или даже реки Марддар (сейчас, в начале Восьмого месяца, море судоходно до самого Мыса Отчаяния), найти уединенную бухточку и высадить отряд. Оттуда до Саггарда неделя конного пути по почти безлюдным тундрам. Отряд никто не успеет перехватить.

Видимо, вышла промашка — за отрядом увязалась ствангарская баталия. Впрочем, три дня форы у «черноплащников» все равно осталось, они укрепились тут, как могли. Хорошо. Но рота не удержит поселок долго, да и какой смысл в крошечном опорном пункте в глуши? Припугнуть местных? Но ведь ствангарцев этим не возьмешь, только разозлишь. Тем более, если разрушить храм. Рано или поздно роту уничтожат, а с ней может погибнуть и Палач Лиангхара. Палачей среди тысяч жрецов страшного божества никогда не было разом больше семи. Выше их — только Высший Палач, глава Храма Лиангхара. Они рискнули жрецом такого уровня, послав его на штурм захудалой деревеньки в тылу у врага, взятие которой ничего в противостоянии огромных держав не меняет. Для чего?

Догадаться непросто, но надо. Каким бы он ни был, дед собаку съел на разгадывании таких головоломок. А что умеет дед, должен уметь и внук…

Весь этот рейд, понял вдруг Базиль, имеет смысл лишь в одном случае: если тот обряд, о котором обмолвилась Радегона Лестэ, поставит на грань гибели всю Империю. Без Ствангара Атарги рано или поздно расправятся и с Семиградьем, даже если у Шауля ничего не выйдет.

Вот теперь Базилю стало по-настоящему жутко. Если только он не ошибается, та кутерьма, которую Шауль и Хитта устроили в Эрхавене — всего лишь отвлекающий маневр. А здесь…

А здесь довелось лицезреть главный удар.

 

Глава 4. Начало обряда

Левдаст Атарг, Палач Лиангхара и племянник короля Мелхиседека, доволен. Все идет именно так, как хотелось. Чтобы спровоцировать напыщенного дурака, командира полка, на преждевременный штурм, понадобилось совсем чуть-чуть магии. Если бы все так шло с самого начала…

Там, на околице, разгорается бой. Но Левдаст взялся бы предсказать до мелочей его ход и исход, не прибегая к магии — ничего нового, азы тактики. Ствангарцы — противник серьезный, но только когда ими руководят умные люди. Бланмениль к таким не относится, значит, командующий драгунской ротой капитан справится сам. Поэтому Палач Лиангхара не участвует в суете битвы, думая о вещах более важных.

Итак, весь мир пронизан потоками магической энергии. Они не видны, не осязаемы и не обоняемы, но некоторые люди (и нелюди — тоже, причем некоторые среди них живут только благодаря магии) способны почувствовать и «зачерпнуть» из них немного Силы, а потом использовать ее для колдовства. На этом строится любая магическая система. Но дальше сходство кончается: сами потоки сильно разнятся «характером» «текущей» в них Силы, в некоторых местах они сильнее (такие называются Центрами силы, и там расположены Великие Храмы).

В зависимости от способностей, люди могут «зачерпнуть» Силу, но не контролировать сами потоки. Это делают Боги (или, согласно учению Озии Атарга, демоны на службе у Лиангхара, да и то лишь с позволения Владыки). Но часть Силы Боги могут дать своим слугам-жрецам, в обмен на выполнение Их предписаний и распространение веры среди мирян. В большинстве случаев заемная Сила куда мощнее собственного Дара человека — хотя бы потому, что «наслаивается» на первоначальные способности.

Как ни странно, для большинства видов магии требуется тело. Тело — лишь инструмент, но практически необходимый. К примеру, как без тела пустить в ход танцевальную магию? Неважно, человек это, Бог или вообще Нелюдь — дракон, орк, гном или эльф. Сила развоплощенного существа остается при нем, а что толку? Пользоваться ею он не может, проку от всемогущества — как от золота в пустыне. Есть, правда, различные бесплотные духи, привидения. Но они — сами порождения магических потоков. Они — не субъекты, а объекты в мире магии, живут за счет магических токов, и не могут даже использовать их по своей воле. Точнее, могут, но в жестких рамках.

Есть, правда, еще воображение — оно и впрямь позволяет использовать магию, не прибегая для этого к средствам материального Мира. Но это достигается путем многолетних тренировок и огромного опыта практической магии. Ведь нужно представить не абы что, а то, что нужно, и с мельчайшими подробностями. Так, чтобы рожденное в голове было неотличимо от реального. Воображение должно быть исключительно живым и ярким — и в то же время очень дисциплинированным. Вдобавок ведь и для него нужны вполне материальные мозги…

На это рассчитывают остальные Боги, заточившие Лиангхара в малоприятном, даже на взгляд Палача Лиангхара, мире и лишившие соперника тела. Парадоксальная ситуация: жрецы могут использовать какую-то долю Силы по-прежнему живого божества, а сам Владыка — нет. Большая часть ее лежит под спудом. Из-за этого силы жрецов всех Богов примерно равны. Но если Владыке удастся обрести тело, а слугам Владыки — переправить его в Мир, ситуация изменится. Ведь даже совокупной мощи остальных Богов не хватило, чтобы уничтожить соперника, а за время вынужденного покоя Владыка стал только сильнее. Освободить Его — повергнуть весь мир к ногам Его слуг.

Высший Палач Лиангхара Мелхиседек Атарг, король, главнокомандующий, и прочая, и прочая, и прочая, решил это осуществить. Все было продумано задолго до него, но каждая прошлая попытка в зародыше пресекалась жрецами других Богов, в первую очередь Исмины, Аргелеба и Аргишти. Значит, освобождение вообще невозможно? Нет. Но шанс есть только в одном случае: если противники не смогут обнаружить начало обряда, или им будет не до того. Нужен отвлекающий маневр, и не один.

Не одно столетие трудились высшие храмовые жрецы, продумывая такие вот отвлекающие маневры. Одни не годились из-за громоздкости, другие враги могли легко раскусить, третьи не давали желанного эффекта — не заставляли забыть обо всем. В конце концов придумали многоходовую комбинацию, в которой каждая предыдущая операция маскировала последующую. Во-первых, один из Палачей Лиангхара и его подчиненные должны нанести удар по Эрхавену и магией, и обычными войсками. Нападение на Эрхавен неизбежно вызовет ответные действия Империи Ствангар. Северяне бросятся спасать союзника и… Увязнут в войне на юге. Все их внимание окажеться приковано к Эрхавену, и первая ловушка захлопнется.

Под прикрытием схватки вокруг Эрхавена, пользуясь военной неразберихой, гораздо проще незаметно перебросить на север Ствангара грузовую баржу с солдатами и несколькими жрецами высокой степени посвящения. Они должны высадиться в Поле Последнего Дня и, не привлекая ничьего внимания, перезимовать в неприметном местечке на берегу. По весне, когда Ствангар увязнет на юге, перебросит все силы и всех магов туда, захватить поселок с древним святилищем Владыки (его ведь почитали задолго до Атаргов, хотя нигде — как главного, тем более единственного Бога) и совершить массовое жертвоприношение местного населения, собрав огромную Силу. Правда, массированный удар ствангарцев рота не удержит, а магам будет не до того, но… Это лишь вторая ловуша, второй отвлекающий маневр.

Третья ступень плана предполагает участие одного лишь Левдаста, самое большее — еще одного жреца меньшего ранга. Пока ствангарцы «зачищают» от остатков роты Саггард и гадают, что заставило южан предпринять безнадежный и бесполезный рейд, Левдаст Атарг должен просочиться через оцепление (что одному опытному человеку, даже без магии, не трудно), уйти на остров Сумрачный и там довершить обряд. Телом для Владыки должно стать его собственное, или же (если хоть один уцелеет при штурме) тело Убийцы Лиангхара. План хорош, прежде всего, тем, что противник до последнего момента не знает о главной цели операции. А плох — излишней громоздкостью и негибкостью, а главное, требует от всех исполнителей безупречной дисциплины. Правда, до поры до времени эти недостатки не бросались в глаза, а теперь, когда бросились, уже ничего изменить нельзя.

После первых успехов все пошло наперекосяк. Во-первых, Элрик Бонар, самозванный правитель Эрхавена, заключая мир с Мелхиседеком, внезапно решил породниться с родственниками дома Атаргов — Эзроями и Пигитами. К осуществлению отвлекающего удара по Эрхавену собирались приступить на год позже, когда все будет готово. Но не использовать такой шанс было преступлением, и Натан Атарг решился на импровизацию, послав в Эрхавен Убийцу Лиангхара Хитту Эзрой и Старшего Убийцу Шауля Пигит. Они почти подчинили своей воле старшего Бонара, но упустили из виду Бонара-младшего и его друзей. Те смогли освободить заложников, после чего Бонар-старший сорвался с крючка и поднял мятеж. Одновременно сам Раймон вышел на своем фрегате в море и ценой жизни задержал десантную эскадру до подхода эрхавенского флота. Который, естественно, отправил всю экспедицию на корм рыбам.

Вот тут Хитта допустила вторую ошибку. Осознав, что мятежный город стал ловушкой, она решилась применить то самое заклятие, которое должен был осуществить на севере Палач Левдаст. Заклятие она откуда-то узнала (кто допустил утечку секретных сведений, надо будет разобраться и принять меры, чтобы виновные прокляли миг, когда их родители познакомились), а совершить его в Эрхавене на порядок легче: во-первых, ближе к Великому Храму Лиангхара, а во-вторых, бои в городе, стоившие жизни тысячам людей — отличное подспорье для мага-жреца Владыки. Извлекать силу из чужих мук и смерти Хитта всегда умела лучше всего. Правда, сил ей все равно не хватило. И она пустила в ход последний резерв — а именно, дядюшку, Шауля. Заклятие заработало. Вот только…

Все происходило не в глуши, как планировалось, а под носом у Великого Храма Исмины. Храм среагировал быстро и грамотно, хотя Верховная жрица была накануне убита. В мир Лиангхара через проделанные заклятием Хитты Врата вошла посланница Храма Исмины — как считала Хитта, совершенно безобидная храмовая танцовщица. Хитте бы убить ее сразу, благо, та до последнего момента не обнаруживала своих истинных сил (хотя нет, не своих — она была всего лишь передаточным звеном для мощи Храма), но мерзавка начала «забавляться». Вследствие чего танцовщица дожила до момента, когда Лиангхар начал обретать плоть и стал уязвимым. С точностью до долей мгновения рассчитав время, Храм руками танцовщицы нанес контрудар. Результат: Врата в мир Лиангхара оказались снова наглухо запечатаны, сам он вновь лишился телесной оболочки. Все надо начинать сначала, а это почти столетие усилий, даже с учетом приобретенного опыта.

Это, впрочем, еще полбеды. Главное — нарушен баланс сил. Теперь, после поражения, слуги Лиангхара значительно ослабели, даже не считая потери нескольких сильных магов (таких, как Шауль, у Храма Лиангхара всего человек сорок). Зато противник получил прекрасный повод для удара по державе Атаргов. Прошло всего несколько часов после провала, а королю и высшим иерархам Марлинны уже мерещились удары эрхавенского флота по побережью и наступление огромной Южной армии Ствангара, которая вполне способна прорваться в долину Хирты. Это означало бы катастрофу. В недавней войне мы такого избежали, но кто сказал, что получится еще раз? Предотвратить удар можно, лишь нанеся Империи удар в тыл. Хорошо бы, кстати, связать Эрхавен морской войной с Темесой, но это уже не его, Левдаста, дело.

Хотя рейд Левдаста после разгрома в Эрхавене лишился смысла, из Марлинны, как только стало известно о неудаче Хитты, пришло магическое послание. Предписывалось осуществлять прежний план… ну, то есть, почти прежний: для солдат ничего не изменилось. А ему ставилась новая задача, и какая! Следовало точно так же открыть Врата, но не Лиангхару, а совсем другой, чуждой этому миру Силе. В послании содержатся и необходимые поправки к заклинанию. Конечно, впускать в свой мир невесть кого ой как не хочется. Но…

Но Мелхиседек пишет: есть лишь один способ избежать бойни на своей земле: «Если у наших врагов нет равного противника, надо им такового обеспечить. Ты должен делать все, как задумано, но пробить Врата надо не в мир-тюрьму Владыки, а в другое место. Так, чтобы в Мирфэйн вошла новая Сила. Всем станет не до нас, и мы успеем исправить содеянное Хиттой. Основу заклятия оставь той же, измени только направление». А приказания жреца высшей степени посвящения не обсуждаются. Они исполняются…

Все это проносится в голове у Палача Лиангхара, нисколько не отвлекая от насущного. Неудивительно: хоть и рожденный Атаргом, он никогда не дожил бы до чина Палача Лиангхара, если бы не ожидал каждую секунду удара и предательства. Те, кого Владыка не наградил сим полезным умением сполна, погибали еще будучи Рабами Лиангхара. Равно как и те, кто не мог такие удары наносить. А уж что на совести Палачей Лиангхара (если допустить, что у них есть нечто, похожее на нее) — про то простым смертным лучше даже не догадываться…

Вот и теперь, обдумывая послание, Левдаст Атарг не забывает отмечать, что сделано, а что нет. Ствангарцы получили по носу и теперь, надо думать, еще день-два не сунутся. Потом повторят штурм, но будет поздно. На месте разгрома ствангарцев подобраны сорок два раненых. Это тоже неплохо. Конечно, из жертвоприношения девушек можно выжать больше Силы, но солдаты тоже сгодятся. Мальчишке, видевшему разрушение Храма, удалось спастись, это плохо, но в случае успеха станет неважно. Ну, а если его кто-нибудь выдаст — еще лучше. Надо объявить, что родственники выдавшего лазутчика ствангарцев будут немедленно освобождены… Нужно ли исполнять обещание — посмотрим.

— Убийца Лиангхара! — обратился Левдаст к помощнику.

— Да, хозяин!

— Начинай обряд. Отдай солдатам указания и готовь жертвы.

— Исполняю, хозяин.

«Хозяин» — только так и следует называть служителю Лиангхара старшего по посвящению. Потому что начальник у почитателей Владыки волен и в жизни, и в смерти подчиненного.

— Приступай. Когда сделаешь, доложишь. Объяви, что родственники выдавшего ствангарского лазутчика будут освобождены. Обещание выполнять не надо…

Айша негодовала. Мало того, что Базиль ушел в пекло один, так еще и ствангарский полковник учинил невесть что. На то, чтобы дождаться разведчика, мозгов у ствангарца не хватает… А может, дядька просто хочет победить сам, без плана Толлардо. Вот и полезли на штурм без разведки, днем, с самого очевидного направления (на то, чтобы это понять, знаний хватило даже Айше). Она слышала, что так бывает, хотя раньше не видела.

С холма, куда ее привели под конвоем двух здоровяков-ствангарцев, все прекрасно видно. То, что Айша не понимает, поясняют лица конвойных. Впрочем, и без них все ясно: дуром сунувшись в поселок, ствангарские взводы угодили в западню. Со всех сторон по ним в упор бьют пушки и арбалеты, а потом на уцелевших бросаются солдаты в черных плащах.

Один из конвойных что-то пробормотал. Ствангарского языка, в отличие от любимого, Айша не знала, но тут перевод и не требуется. Эрхавенка уловила слово «Бланмениль» и чуть не хихикнула, представив себе, какими словами кроют конвойные полковника, устроившего бойню.

К отряду подбежал гонец. Он что-то сказал, потому что один из вояк сквозь зубы выругался, а второй (как оказалось, знавший язык Эрхавена) коротко приказал:

— Пойдем, девка. Полковник желает тебя допросить.

Но в этот миг вражеские пушкари развернули орудия, наведя на ствангарский лагерь. Айша увидела, как из массивных стволов вырвались язычки пламени, отсюда совсем крошечные и нестрашные. Одно из орудий стреляет раскаленным на костре каменным ядром. Пролетев полмили, оно попадает в одно из ствангарских орудий. Гахает взрыв, к сумрачному небу взлетает дым и пламя. Второе орудие зарядили мешочком со щебенкой, стреляют по небольшой группе воинов — вимдно, «черноплащники» принимают их за гонцов или наблюдателей. Расстояние для смертоносного каменного облака великовато, большая часть камешков понапрасну вонзается в склон холма. Но отдельные камни летят дальше. Как раз туда, где находятся Айша и ее охранники.

Айша падает окарачь, едва заметив выстрел. Поэтому она лишь ощущает дуновение горячего воздуха у щеки, а на землю рядом падает срезанная прядка волос. Солдатам, знавшим предельную дальность выстрела щебнем, и потому не подумавшим падать, повезло меньше…

Девчонка осмелилась поднять голову, когда рядом тихо застонали. Она бросила на конвойных взгляд, и (хотя после Эрхавена пора бы уже привыкнуть) чуть не завизжала самым позорным образом. Тот из конвойных, что матерился по адресу Бланмениля, убит наповал: из пробитой навылет головы на помятую траву стекает кровь. Второму тоже досталось: крупный камень попал в живот, где теперь зияет здоровенная рана. Штаны ствангарца намокли от крови. Он-то и стонет, побелевшее от боли лицо стало жутким. Другой осколок попал в плечо, явно перебил ключицу.

Раненый пытается пошевелиться, но тут же бессильно падает навзничь. Кровавые пятна на одежде быстро расползаются, Айше как-то сразу становится ясно: не жилец. Перевязать? Чем? У самой руки связаны…

И все же… Взгляд падает на одного из убитых, воин свалился на бок, и ножны с тяжелым боевым кинжалом оказались сверху. Нагнувшись над еще теплым телом, девушка ухватила рукоять зубами и потянула на себя. Ну, вот и оружие. Труднее оказалось разрезать веревки: острое лезвие оставляет на руках многочисленные кровавые борозды, но от веревок удается избавиться. Этим же ножом Айша отрезает от плаща погибшего широкую полосу и поворачивается к раненому, но тот бессильно распростерся на стылой земле, остекленелые глаза глялят в свинцовое небо.

«Опоздала! Умер!» — проносится в голове. Послушать, бьется ли сердце, ей даже не приходит в голову. Неккара, известная всему Семиградью целительница, конечно, этим бы не удовлетворилась и, скорее всего, смогла бы спасти раненному жизнь. Увы, целительницы рядом нет, а есть насмерть перепуганная девчонка, впервые на своем недолгом веку заглянувшая в глаза смерти.

Конвойные мертвы, а вот она… она внезапно оказалась на свободе. Больше здесь делать нечего. Но там, внутри захваченного поселка, оказался единственный (после Тетрика, конечно, но что с ним теперь стало?) близкий человек.

Айша приняла решение. И, пригибаясь, прячась за валунами покрупнее, бросилась к реке, за которой находится поселок.

Ее никто не остановил. Обе стороны приходят в себя после боя, а с этой стороны враги совсем не ожидают нападения. Единственной проблемой, как и для Базиля, становится река. Вода обжигает лютым холодом, норовя сбить с ног, вырвать из-под нее скользкие донные камни. «И как только вода не замерзла», — лязгая зубами, думала девчонка, выбираясь на берег. Несколько шагов — и вот он, крайний дом, дверь гостеприимно открыта. Мол, входи, гостья дорогая, угощение стынет.

Вообще-то это может означать засаду. Но Айша о ней даже не подумала. Она юркнула внутрь и, как оказалось, не зря. Похоже, тут был обыск, а жильцов арестовали. Все перевернуто, на печке валяется теплая и, главное, даже отдаленно не напоминающая военную форму, курточка. Не раздумывая, Айша ее надевает. Теперь никто не заподозрит, что она не местная, если только не станет расспрашивать. «Прекрасно. А теперь — посмотрим, куда исчезли селяне».

Поселок и вправду кажется вымершим. Ни играющих детей, ни домашней скотины, ни даже спешащих по делам селян (тут ведь живет не одна сотня народу). Солдаты хозяйничают на западной, самой дальней отсюда, окраине, рыбаки забились в дома еще до штурма. Внимание Айши привлекает шум в центре поселка, там, где находится разрушенное святилище Лиангхара и теперь тоже разрушенный храм Аргишти. Там явно собралось много народа. Не раздумывая, Айша бросается туда. Чавканье грязи под каблуками сапог кажется оглушительным в могильной тишине, но вокруг нет ушей, способных его услышать. Значит, скорость важнее!

Предчувствие не обмануло: площадь перед бывшим Храмом запружена народом. На глаз не меньше ста человек, скорее всего, куда больше, и постоянно пригоняют новых. По большей части молодых: совсем немного женщин с детьми, взрослых мужчин и вовсе нет. Слышны плач и причитания, кто-то молится, кто-то матерится. Площадь окружил кордон вооруженных до зубов солдат с мечами наголо.

«Они же пригнали всех, кого смогли!» — подумала Айша. Она ухитрилась забраться на крышу одного из окраинных домов, который повыше, и теперь совершенно незаметна, если глядеть снизу. Зато сама прекрасно видит все, что происходит на площади или в руинах.

Конечно, это могут быть обычные заложники, которым, пока ствангарцы не пойдут на штурм, ничего не угрожает. Но у Айши крепнет зловещее предчувствие — точь-в-точь такое, как во дворце Бонаров. Нет сомнений — тут творится какая-то мрачная и страшная магия. По сравнению с ней заклятие Шауля и Хитты кажется детской забавой…

Один из «черноплащников» (в нем Айша смутно угадывает чудовищную, злобную силу, и он тут явно главный) что-то коротко приказал. Айша поняла смысл без перевода: «Начинаем!»

Двое солдат вырывают из толпы пару детишек. На них бросается высокая женщина лет тридцати, пытаясь вырвать, спасти детей. В образовавшейся сумятице с нее слетает покрывало — символ замужества — и словно солнце освещает хмурый день: по плечам рассыпаются соломенного цвета длинные волосы.

Приказ мага — и еще двое хватают женщину. Она успевает выругаться и плюнуть в лицо палачам, один из них с размау бьет ее кулаком в живот, женщина сгибается от боли, судорожно хватая ртом воздух.

Забыв обо всем, Айша следит за разворачивающимся обрядом. Маг громко читает заклинания, от которых девчонка покрывается холодным потом. «Чего бояться, это лишь слова! — мысленно прикрикнула на себя Айша. — Не тебя же казнят!»

Не помогло. Не помогла и звонкая оплеуха, которую Ай залепила сама себе. Разве что боль в щеке чуть отвлекла от липкого ужаса. Как ни странно, согнанные на площадь не пытаются вырваться и скрыться. То ли сковал страх, то ли — что вероятнее — и тут поработала магия…

Айша видит и слышит, как в древней жертвенной печи разрушенного святилища впервые за последние одиннадцать веков разжигают пламя. Огонь яростно мечется в каменной клетке, ревет, словно пойманное в плен чудовище. Выщербленная временем лестница ведет на самый верх, туда, где в печи проделано отверстие. Из него вырываются искры, валит едкий дым, порой выскакивают языки пламени.

Вот солдаты передают одного из детей главному жрецу, и тот поднимается наверх, легко удерживая рвущегося из рук ребенка. Доходит до самого верха, поднимает свою жертву над головой и…

Сырой, холодный воздух прорезают жуткие, нечеловеческие крики ребенка и матери, слившиеся воедино. Ее, впрочем, тоже уже привязывают к древнему алтарю, срывают одежду, и другой жрец заносит над обнаженным, дрожащим телом покрытый зловещими рунами жертвенный нож…

Айша смотрит на кошмарное действо, не в силах даже зажмуриться. Но сквозь ужас в сознание пробивается другой голос, доносяшийся чуть снизу, по-эрхавенски кричащий:

— Сволочи! Мало вас Нарамис резала!..

Голос принадлежит Базилю. Миг — и она видит: мимо самого дома двое солдат тащат того, ради кого неделю назад проникла во дворец, ставший обителью кошмара.

Липкий ужас, вызванный творящимся рядом колдовством, разбился, будто перекаленное стекло. Прежде чем успела хоть немного подумать, с истошным воплем:

— Бази-и-иль!!! — она кошкой прыгает на голову одному из конвойных.

Время тянется незаметно — Базиль не взялся бы сказать, сколько он тут провел. Тьма и тишина подавляют своим величием: они были, когда еще никакого мира не было, они пребудут, когда его не станет. И даже в Мире есть места, где они безраздельные хозяева — глубокие подземелья, вроде тех, где обитают сказочные гномы. Сказочные ли? Когда-то слава об их дружинах гремела по всему Мирфэйну, наводя ужас даже на Ночную империю орков, а теперь неизвестно, есть ли они на свете. Как, впрочем, и орки, и эльфы, и драконы. Когда-то все они ни во что не ставили людей, интересовались ими только когда хотели очистить мир от «скверны». И очистили. Но только мир очистили не они, а от них. Да и людям тогда, наверное, казалось: вот победим Нелюдь — и будет вечный мир… Наивные! Человечки-то ненавидят друг друга еще почище всякой там Нелюди…

Размышления Базиля прерывает грохот отодвигаемого заслона. В помещение врывается свежий воздух и кажущийся ослепительным дневной свет.

— Выходи, они ушли, — произносит женщина. — Тебе пора.

Базиль машинально повиновался. По сравнению с темнотой и духотой тайника комнатка без окон кажется светлой, а спертый воздух — пьяняще-ароматным.

Увы, долго наслаждаться не дают: кто-то большой и сильный, бесшумно подкравшись сзади, бьет чем-то тяжелым по голове. Шапка смягчает удар, Базиля не оглушило, но это ровным счетом ничего не меняет: его сбивают с ног и, несколько раз огрев по ребрам сапогами, деловито связывают руки за спиной.

— Что ж, бабка, награду ты заслужила! — говорит один из поимщиков.

— Вы дочек моих освободите, как договорились.

— Конечно, конечно, — произносит один из них. А второй, не говоря ни слова, без замаха бьет ее кинжалом под ребра. Так и не поняв, что умирает, женщина оседает на грязный пол.

— Ты еще слугам Владыки условия ставить будешь! — рычит обещавший награду и смачно плюет на еще теплое тело.

Базиля тащат по пустынной улице. Сапоги, кулаки щедро угощают лазутчика — и плевать им, Бонар перед ними или не Бонар. Пожалуй, это и хорошо: узнай они, к какому семейству принадлежит пленный, ему пришлось бы стократ хуже. Порой лучше, когда тебя считают простолюдином… Не приходится сомневаться, куда его ведут, подгоняя пинками и тумаками: к руинам капища Лиангхара и более свежим — храма Аргишти. Там, похоже, уже собрано остальное население поселка.

Еще через некоторое время становится ясно и то, что его ожидает: жуткий, захлебывающийся крик, тут же перешедший в сдавленный вой, свидетельствует, что жрецы Лиангхара начали обряд.

— Сволочи! Мало вас Нарамис резала!.. — кричит Базиль. Раймон говорил, если все равно умирать, лучше — с улыбкой на устах, оскорбляя противника самим своим видом. Тогда, если попадешь к жрецам Лиангхара, может быть, удастся получить быструю смерть. Нужно лишь бороться до конца.

Еще Раймон говорил, что спасение порой приходит, когда уже и не чаешь. Но воспользоваться им смогут лишь несдавшиеся. А хнычущие и просящие от судьбы пощады исчезнут с лица земли. Знал бы Бонар-младший, насколько был прав…

— Бази-и-иль!!! — и один из конвойных отлетает в сторону. Второй выносит из ножен меч, но при этом чуть ослабляет хватку на руках Базиля…

Парень не считал себя великим воином: и на мечах, и на кулачках против такого, как Раймон, он не продержался бы и минуты. Но если тебя учили Раймон и Элрик, а ты не вовсе безнадежен, против обычного противника, да еще застигнутого врасплох, сможешь драться на равных.

Базиль вырывается из хватки и, не тратя ни секунды напрасно, с разворота бьет противника пяткой в бедро. У Раймона получилось бы лучше, но хватает и талантов Базиля. Правда, упавший южанин смог удержать меч, но на руку тут же наступает Бонар — самый младший. Враг неромко воет от боли и выпускает рукоять. Меч немедленно оказывается в руках эрхавенца.

Только после этого юноша оборачивается ко второму недругу, ведушему себя странно спокойно. Ну, со сломанной шеей драться тяжеловато… Зато нежданный спаситель Базиля целехонек, и уже завладел висевшим на спине конвойного тяжелым армейским арбалетом, повесил на пояс колчан с увесистыми железными болтами. Элрик говорил, такие с двухсот шагов валят конного латника из Рыцарской Земли. Отличная находка.

Ухмыляющийся спаситель совсем юн — ни намека на усы или бороду. Спаситель? Но это же…

— Что стоишь, рот разинув? — окликает Айша. — Хватит глазки строить, бегом к своим. Надо предупредить, что эти начали жертвоприношение.

— Жертвоприношение? — оторопело спросил Базиль.

— Ну да. Я видела… Скорее, а то всех девчонок перережут!

Сумасшедший бег через пустынное село. Там, позади, крики разрастаются.

— Почему их тут так мало? — спросил Базиль на бегу. Совсем немного оставалось до опорных пунктов — соединенных земляными брустверами домов. — Отсюда же ствангарцы на штурм пойдут, я помню их расположение.

— Ты это видел? — указывает Айша на небольшую площадку, усеянную трупами. Совсем недавно это был крайний рубеж, достигнутый разгромленной ротой. Именно здесь ее взводы окружили и почти уничтожили. — Они дуром сунулись сюда, и получили свое. Расстреливали из пушек, арбалетов, и все в упор. Жуть… Только двенадцать человек и вырвались.

— А Толлардо как?

— Командир, который тебя допрашивал? Пока тебя не было, прибыл командир полка, некто Бланмениль, потребовал немедленного штурма. Толлардо отказался. Тогда беднягу обвинили в измене и погнали на штурм в первых рядах. А что?

— Он был хорошим знакомым нашей семьи, — ответил Базиль. — Я его с одиннадцати лет знал…

— А-а, я же и забыла, что ты у нас Бонар, и тебе проще простого с заграничными офицерами общаться. Надо залезть туда, — указала она на окруженный земляным валом опорный пункт.

— Как?

— Ну, они же как-то сюда забрались!

Удача, безумно щедрая в последнее время к Айше, чуть было не подвела обоих. Один из наполненных землей мешков бруствера валится, и оттуда выскакивает усатый здоровяк, у которого из-под форменного черного плаща блестит броня. Похоже, он идет патрулировать улицу. К счастью, «черноплащник» застигнут врасплох еще больше. Первым приходит в себя Базиль, бросившийся навстречу и выбросивший руку в длинном выпаде.

Со скрежетом клинок скользит по панцырю, сталь распарывает плащ… и Базиль едва успевает увернуться от страшного удара, потом отклоняет мечом еще один… «Раймон бы его уже завалил» — думает парень. Но Раймона нет, а есть его недоучившийся и, вдобавок, не слишком прилежный ученик. Все, на что хватает Базиля — уверенно отбивать атаки противника. Когда он пытается достать горло «черноплащника», чуть не лишается руки.

Исход боя, как ни странно, вновь решает Айша. Пока Базиль самозабвенно фехтует с «черноплащником», девчонка героически воюет с тяжеленным, слишком большим для нее армейским арбалетом. С непривычки морокой кажется все — сперва натянуть лук, потом вставить как надо увесистый болт в локоть длиной. И тут же проблемой становится навести арбалет на «черноплавщника»…

А Базилю приходится все хуже. Противник оправился от неожиданности и яростно атакует. В один из моментов боя южанин, обманув Базиля ложным выпадом, бьет в голову. Базиль успевает уклониться, но острие меча чертит на лбу кровавую борозду. Не смертельно, но неудобно: кровь стекает на глаза и мешает драться. Базиль осознает: еще минута — и противник пробьет его защиту. А на крыше уже появился вражеский арбалетчик, навскидку стреляет в Айшу.

Взвизгнув, поднатужившаяся девчонка поднимает арбалет. Целиться времени нет, она просто стреляет вверх. Болты срываются с тетив одновременно, тот, что выпущен «черноплащником», вонзается в землю между ног. «Черноплащнику» везет меньше: высунувшись из-за крыши, он «словил» арбалетный болт грудью. С такого расстояния бесполезна и кольчуга, и литая кираса на груди: болт входит в тело по самое оперение, арбалетчик падает вниз, в падении нога в тяжелом армейском сапоге попадает в лицо противнику Базиля.

Неожиданная удача Айши не повторилась. Враг уцелел, да и не сильно пострадал. Вот только нацеленный в голову Базилю новый выпад испорчен. Меч бесполезно свистит около уха. Противника разворачивает к Базилю боком сила собственного выпада. Туда-то Бонар — самый младший и направляет выпад, вложив в него всю силу, понимая, что второго шанса не будет.

С мерзким скрежетом клинок проламывает панцырь, глубоко входит в тело. Противник не убит — для этого Базилю не хватило сил — но и вреда от него больше нет. Хрипит, пытаясь зажать глубокую рану, оседая в грязь. Не теряя не секунды, Базиль бросается внутрь.

— Стванга-а-ар! — вопит он, когда понимает, что внутри могут быть еще враги, и их неплохо бы убедить в том, что нападающих не двое.

Получилось! Из дворика между четырьмя домами, соединенного брустверами, прямо через укрепления выскакивают двое, потом еще один. Базиль, схватив у Айши арбалет, прицельно вгоняет убегающему болт в спину.

— Одним гадом меньше! А вот это уже хорошо! — радуется он, увидев стоящую во дворе десятифунтовую пушку. — Айша, в доме должны быть боеприпасы! Помоги ее развернуть! Если они пойдут в атаку взводом, нас спасет пушка!

Развернуть тяжеленное орудие на залитом грязью дворике далеко не просто. Однако Базиль и Айша справились, и вскоре орудие пялится черным «глазом» на сельскую улочку. Теперь пушку можно «накрыть» лишь со стороны ствангарцев. Лишь бы догадались, что она поменяла хозяев…

Рядом с орудием лежат боеприпасы — бочонок с порохом, готовые картузы, каменные ядра, мешочки со щебнем — отличное средство против сомкнутого строя.

— Прелестно! Теперь ждем штурма. Они обязательно попытаются отбить укрепление.

— Может, сбежим к нашим? Дело-то сделано, — предлагает Айша.

— А ствангарцам захлебываться кровью, штурмуя этот загон? Нет уж, Ай, довольно с них трупов!

Первую атаку отбили, не используя пушку. Это оказалась, скорее, разведка боем: трое арбалетчиков и пятеро мечников бросаются на штурм всего через несколько минут. Но теперь у осажденных два арбалета и вдоволь стрел.

— Заряжай арбалеты, — велит Базиль подруге, а сам целится и всаживает стрелы в атакующих.

Первым получает болт высокий стрелок, чей гостинец, высекая искры, бьет в стену в какой-то полупяди от импровизированной амбразуры. Стрелок будто спотыкается и падает лицом в грязь, роняя арбалет. Из живота торчит оперение болта. Базиль, не мешкая ни мгновения, разряжает арбалет в другого противника, на этот раз валится мечник. Бонар — самый младший стреляет куда лучше, чем владеет мечом. Особенно если не навскидку, а вот так, из укрытия, когда можно прицелиться.

Потеряв двоих, «черноплащники» отходят. Базиль их понимал: рота только что отбила массированную атаку, и хотя ее потери несопоставимы со ствангарскими, для них немало и тридцать убитых. Командир роты «черноплащников» не может штурмовать собственное укрепление, заваливая трупами. Сначала надо полностью использовать остальные две пушки.

— Ай, спрячься, сейчас из пушек стрельнут, — велит Базиль.

Едва они успевают откатить в безопасное место бочонок с порохом и мешочки со щебнем, оба оставшихся у врага орудия оглушительно рявкают. Во внутреннем дворике на некоторое время воцаряется смерть. Визжит и звонко цокает о каменные стены, высекая искры, поднимает фонтанчики грязи невидимая смерть. Один из камней рикошетит о стену и бьет в арбалет Айши. Тетива со звоном лопается, стегнув девчонку по рукам и оставив на них еще одну кровавую борозду. Айша ойкает и бросает изуродованный арбалет наземь.

Пушки бьют еще трижды. Потом ахает одно из ствангарских орудий вдали, в один из домов словно бы попадает молния. Ударная волна обрушивает прочные стены, валит мешки с землей, переворачивает орудие.

— Тридцатифунтовка бьет! — радостно пояснил Базиль. — Они таки решились ее задействовать! Ну, теперь черные пожалеют, что пришли сюда!

Но сдаваться «черноплащники» не собираются. В следующую атаку бросается не меньше взвода. Они наступают тремя отделениями с разных сторон и не жалеют стрел. Базиль отстреливался из уцелевшего арбалета, но ему ясно, что в одиночку «черноплащников» не остановить.

— Фитиль! — кричит Базиль.

Пушка грохает так, что у обоих звенит в ушах. Но выстрел точно накрывает отделение, наступавшее на «форт». И большая часть смертоносного облака вонзается в живые тела, с легкостью пронзая щиты, панцири, кольчуги, шлемы.

Базиль видит, как валятся на трупы ствангарцев их недавние победители, кричат и бьются в агонии в агонии раненые. Изо всего отделения на ногах удержалось лишь трое, да и то один, прихрамывая, поворачивает назад. Остальные двое, забрав из мертвых рук арбалеты, прикрывают отход, пока не скрылись за домами. Кое-кто, недобитый смертоносным каменным облаком, пытается отплозти. Базиль без малейшей жалости всадил бы в тех, кто еще шевелится, болты. После того, что случилось на холме, жалеть «черноплащников» преступно. Но — некогда. Потому что взвод — это не одно отделение, а три.

Базиль изо всех сил налегает на орудие, разворачивая его против другого отделения и отлично понимая, что не успеет. Айша высовывается из-за бруствера и, несмотря на то, что пара болтов проносится над головой, выпускает по третьему отделению еще болт — вроде попала…

Ствангарские пушкари доказывают, что едят свой хлеб не даром. Кажется, их пушки наводит сам повелитель огня Кириннотар, покровительствующий артиллеристам. Атакующие отделения накрыты двумя ствангарскими выстрелами, и летящая вдвое быстрее арбалетного болта щебенка стегает по южанам, когда те подобрались уже шагов на двадцать. Миг — и взвода не стало, а его остатки, человек пять-семь, бегут назад. Отдельные осколки бьют в земляной бруствер — Базиль явственно слышит чавканье щебенки, входящей в размокшую от ночного дождя землю.

— Ну, Ай, считай, мы заново родились! — говорит Базиль, вытирая со лба пот пополам с холодной водой — снова идет дождь. — Имперцы ведь поняли, что укрепление взято, поддерживают нас огнем. А вон, смотри, и пехота!

Забывая про опасность, Айша высовывается из-за мешков с землей. И правда, по полю, обтекая злосчастное болотце, бежит ствангарская пехота. Раздается лязг оружия и крики и с другой стороны, в глубине села. Не приходится сомневаться: на сей раз ствангарцы атакуют не только в лоб.

 

Глава 5. Бойня на руинах

«Как все-таки удачно неизвестные в селе захватили орудие!» — думает подполковник (снова, а если будет победа, то и впредь). Одно орудие уничтожено, но второе могло бы сделать один-два выстрела, свалить еще человек десять, а то и пятнадцать. Конечно, это ничего не изменит: еще шесть взводов, обойдя поселок за грядой холмов, незаметно появились перед самой речкой и уже ворвались в село, отрезая форт от подкреплений. Но после утренней бойни лишние потери ни к чему.

Ну, и чудненько. Мы осуществим то, что планировали с самого начала, и через час те из захватчиков, кто уцелеет, будут давать показания. А Базиля и эрхавенскую девчонку (наверняка они и устроили переполох) не обидим. Представим к высшим наградам…

Скачут гонцы, они привозят первые донесения от основной группы. Честно говоря, он не надеялся, что перестроение пройдет незаметно — слишком очевидный шаг. Но не было бы счастья, да несчастье помогло: похоже, южане успокоились, решив, что без подкреплений ствангарцы уже не могут наступать. Штурм отложат, а они пока сделают, что хотят. Вот почему, когда он направил шесть из девяти оставшихся боеспособными взводов с двумя орудиями в обход, для удара по поселку со стороны реки, последние даже не столкнулись с сопротивлением. Только когда ствангарцы заняли окраинные дома, их заметил небольшой патруль — четверо «черноплащников». Один побежал докладывать начальству (его так и не удалось подстрелить — ушел), а еще трое из засады напали на передний взвод и успели свалить четверых, прежде чем их перебили.

«Черноплащники» наконец поняли, откуда исходит главная угроза, и в глубине поселка, на полпути между руинами капища Лиангхара и речкой, вспыхнули яростные бои. Южане понимают, что отступать некуда, цепляются за каждый дом, норовя ударить из укрытия. Тем не менее ствангарцы, которых почти вдвое больше, медленно теснят противника, пробиваясь к вершине холма.

Идут бои и в западной части поселка. После падения одного опорного пункта и уничтожения пушки в другом южане здесь обречены. Они не стали цепляться за полуразрушенное укрепление, а отходят внутрь Саггарда, по мере сил задерживая наступление трех взводов под руководством самого Толлардо и не давая им соединиться с главными силами. О победе противнику думать не приходится, но отходит он четко и организованно. Толлардо испытывает к командиру южан неподдельное уважение.

По всему поселку слышится лязг оружия, к небу поднимается дым от пожаров. Устроить полноценный пожар в каменных коробках непросто, но что могут, отступающие уничтожают.

Толлардо входит в полуразрушенное укрепление, еще недавно захваченное Базилем и Айшой. Похоже, переполох у врага учинили именно они. Сейчас тут уже ни ствангарцев, ни трофейной пушки: ее вытащили из укрытия и использовали по прямому назначению, благо, каменные ядра прекрасно берут неукрепленные дома.

Укрепление все-таки не пустует: в домах разместились немногочисленные раненые и хлопочущие вокруг них военные лекари. Один из них, военлекарь третьего ранга Альберт Тассиньи — из тех, кто вместе с отцом бежал из Темесы.

— Много раненых, Альберт? — спросил Толлардо.

— На нашем участке пока пятеро. По сравнению с тем, что было утром — мелочь, даже не верится. Как бы наши не опоздали со штурмом: у них не меньше сорока наших раненых.

— Думаешь, Альберт, они решатся на казнь? Мы ведь в плен брать не будем.

— Верно. Но они, похоже, на спасение и не рассчитывают. Знаешь, Франко, похоже, они затеяли что-то, по сравнению с чем гибель роты — мелочь. Как можно скорее захвати разрушенный храм и руины на вершине холма.

— Понял, — буркнул подполковник. — А как думаешь, друг, кто нам тут помог?

— Я видел их, когда наши еще только пришли сюда, Франко. Они еще почти детишки, лет по пятнадцать, парень и девчонка.

— Тогда это они.

— Кто?

— Базиль Бонар и некая Айша.

— Бонар? Здесь? — брови лекаря взметнулись. — Но…

— Но что?

— Он же вперед пошел. С бойцами…

— Я представлю его к высшим наградам Империи — он почти обеспечил нам победу. Но деду его напишу, что не дело Бонарам лезть под картечь. Если Элрик, конечно, еще жив.

— Что?

— Сам до конца не знаю, что там случилось, похоже, в Эрхавене сейчас еще жарче, чем здесь. Агенты Атаргов смогли проникнуть в город и устроили там бойню, а к городу идет десантная флотилия.

— Но флот…

— Эрхавенский флот гораздо сильнее, верно. Но сейчас он болтается у Эррской бухты… Хорошо, если сообразят и успеют вернуться. Кроме того, в войну вполне могут вмешаться наши соотечественники. А какой флот у наших соотечественников, ты знаешь не хуже меня.

— Да, раза в два сильнее эрхавенского и в семь — ствангарского.

— Надо побыстрее кончать с этими, — Франко показывает мечом в сторону, где еще гремит бой. — Все, я пошел.

— Да хранит тебя пеннобородый Лаэй… и Аргишти, сынок, — напутствует военлекарь, склоняясь над очередным, вынесенным из боя, раненным. — Только вот, похоже, мы уже опоздали.

Он не смог бы ответить на вопрос, откуда это зловещее предчувствие. Почему-то оно появилось именно теперь, когда впереди отчетливо обозначилась победа, и оформилось в одну пугающе-неуместную сейчас мысль: «Мы проиграли».

Ствангарцы наступают. Они прекрасно умеют это делать — что на равнине, что в горах, что в лесах или каменных джунглях — на улицах городов. Вот и сейчас они неспешно, но и не мешкая, избегая лишних потерь, выдавливают врага в центр поселка, где клещи сомкнутся. Очищают дом за домом, не давая обороняющимся вражеским солдатам ни одного шанса, извлекая все выгоды из численного превосходства.

— Смотри, тут мы уже были, — сказал Базиль Айше, показывая на труп с неестественно вывернутой головой.

— Да. И где бы ты был сейчас, окажиась я в другом месте? — усмехнулась бывшая плясунья. — Вас, Бонаров, надо постоянно вытаскивать из всяких передряг.

— А вот и нет. Раймон сам кого хочешь вытащит.

— Так то Раймон, а то ты, — не сдается девчонка. — Хватит болтать! За дело!

Отдых внутри каре недолог. Короткое перестроение — и Базиль, с тем же трофейным мечом в руках, снова в первом ряду. Теперь ни у кого нет сомнений в его храбрости и боевом мастерстве — Бонара-самого младшего сержант поставил на самый опасный участок.

Сразу же приходится отбивать атаку. Меч со скрежетом отклоняет в сторону клинок противника, нацеленный в горло соседу по строю. В следующий миг ствангарец молниеносным ударом сваливает набросившегося на Базиля врага. Ствангарцы умеют целой шеренгой наносить удары одновременно, как один. Потом первый ряд становился боком, прикрываясь щитами, и точно так же наносят удар задние. Человек действует на такт, а здесь удары получаются на полтакта — в этом вся хитрость. Отбить такой сдвоенный удар непросто и мастеру — даже если против него двое посредственных бойцов. Ствангарцы же ничем не уступают противнику.

Во вражеском строю появляется брешь. В нее бросается Базиль, успев пырнуть кого-то мечом, за ним устремляется все отделение. Строй «черноплащников» рассечен надвое, они поспешно отходят к пристани — и, как всегда в таких случаях, несут немалые потери. Мстя за утренние неудачи, ствангарцы преследуют врага, и тому никак не удается оторваться от преследователей, передохнуть, перестроиться.

Вот и площадь с разрушенным храмом. Базиль видит побелевшие от ярости лица. Есть с чего: воспользовавшись всеобщей неразберихой, кое-кто из селян посмелее сбежал из-под стражи. От них стало известно, что творили тут «черноплащники».

— Они взорвали храм, а потом резали схваченных девчонок! — крикнул высокий лейтенант Савиньи с перевязанной головой — единственный офицер злосчастной Третьей роты, оставшийся в живых. — Уничтожить всех!

И у ствангарцев, сражавшихся все утро, будто открывается второе дыхание. Словно и не по крутому, скользкому после дождя склону, а по ровной дороге взлетают они наверх, ломая отчаянное сопротивление.

Здесь наступление приостановилось. Поняв, что спасения не будет, «черноплащники» перестраиваются в ощетинившийся копьями прямоугольник и сами бросаются вперед, стремясь сбить ствангарцев со склона, хоть ненадолго очистить высоту и развалины капища, а главное — прикрыть отход командиров с последним уцелевшим взводом.

— Уходят! — кричит Савиньи, указывая окровавленным мечом на улицу, ведшую к пристани. Он приподнимает забрало, мозолистая рука вытирает с лица пот пополам с дождевой водой.

— А вы не давайте! — раздается, перекрывая лязг оружия, голос Толлардо. «Интересно, когда он успел? — думает Базиль. — Вроде бы так быстро наступали!»

— Вторую роту — за ними! — ставит новую задачу Толлардо. — Первой — добить тех, кто в капище, освободить пленных… Кто уцелел…

Вместе со Второй ротой Базиль бежит вниз. Пользуясь тем, что силы противника разделились, южане бросаются вперед. Начинается резня, в ход идут не то что ножи, а кулаки и чуть ли не ногти и зубы. Один Лиангхар ведает, чего это стоило бойцам в черных плащах, но ствангарцы начали откатываться к склону. Занятый ими краешек капища слишком мал, чтобы там могла развернуться рота, сражаться с врагом могут хорошо если полтора взвода.

Впрочем, сегодня этого слишком мало, чтобы остановить ствангарцев. Взбираясь на холм с других сторон, они достигают вершины, взяв южан в полукольцо. Один за другим падают в грязь «черноплащники», пронзенные копьями и стрелами, зарубленные мечами. Крики, черная брань, предсмертные стоны… И кровь повсюду, кровь, заливающая древние развалины. Владыка Лиангхар получает последнюю жертву в этих краях…

Пушки молчат: в рукопашной все перемешалось, выстрелишь во врага, но не меньше щебня достанется своим. Видимо, дальше держаться южане не могут, потому что командир «черноплащников», здоровенный офицер, сваливший уже четырех ствангарцев, хрипло командует отход. Южане, отбиваясь от наседающих ствангарцев, пятятся за первой группой к пристани. Им приходится проламываться сквозь строй противника. Острием клина становится тот же офицер, в могучих руках полутораручный меч порхает перышком.

Медленно, но верно, отмечая путь изуродованными трупами, взвод «черноплащников» продвигается к пристани. Изредка ствангарцам удается свалить кого-нибудь из вражеских замыкающих, но офицер в голове клина кажется заговоренным: под ударами меча, покрывшегося кровью по самую рукоять, то и дело валятся ствангарцы. В него стреляют арбалетчики, но болты либо бесполезно дырявят полы плаща, либо встречаются в воздухе с клинком и, высекая искры, бессильно падают в грязь. Движения вражеского офицера обманчиво-неторопливы, выверенны и экономны, как в танце. Это смотрелось бы даже красиво… если б только красота не оборачивалась все новыми трупами солдат и офицеров Толлардо.

Оставив на земле полтора десятка трупов (не меньше половины из которых свалил проклятый офицер), ствангарцы отхлынули. Воспользовавшись перерывом в атаках, «черноплащники» бегом бросаются к пристани. Вслед летят арбалетные болты, трое южан падают, остальные пробиваются к пристани, где покачиваются на волнах рыбачьи шаланды…

— Проклятье, упустили! — пробормотал Толлардо, вытирая со лба пот. И это несмотря на более чем прохладную погоду, тяжелые грязно-серые тучи, готовые в любой момент разрыдаться дождем, а то и осыпать снегом.

Преследуя «черноплащников» по пятам, они выходят к окраинным домам. Дальше начинается широкая полоса песка, на которую косо накатываются небольшие волны. За ней возвышается мокрая каменная пристань, возле нее покачивались на небольших волнах рыбачьи шаланды.

— Теперь никуда не денутся. На таких посудинах далеко не уплывешь, — ответил Савиньи. — Я ведь в Алване вырос, недалеко отсюда. Знаю, какое тут море.

— Они собрали все силы в одном месте, а со спины теперь не атакуешь — море же. Деваться, конечно, им некуда, но одну-две атаки еще отобьют.

— Надо прикатить пушки. Савиньи, скажи пушкарям, чтоб поторопились, а потом отправляйся в лазарет.

— Но…

— Ты же еле на ногах стоишь! Хватит на сегодня потерь. Это приказ, отправляйся.

Когда лейтенант ушел, Толлардо еще раз осматривает прибрежный пустырь. Похоже, их командир хочет удрать из села. Хорошо бы дождаться прибытия пушек, особенно тридцатифунтовую, а потом просто в упор расстрелять уцелевшие два взвода. Точно так же, как расстреливали утром окруженных ствангарцев. Но… Едва ли командир «черноплащников» не понимает этого. Савиньи прав — до Марлинны эти посудины не дойдут. А вот вывезти на них уцелевших бойцов — можно, шаланд хватит с избытком. Две-три, конечно, пушки потопят, но остальные спокойно уйдут в открытое море.

Впрочем, пока вражеские солдаты не помышляют о бегстве. Руководящий ими капитан и Палач Лиангхара Левдаст Атарг (от взятого Первой ротой «языка» Толлардо знает имя предводителя врагов), похоже, предвидел возможность прорыва: вход на пристань прикрывает бруствер из мокрой земли, за ним расположились арбалетчики и латники, готовые к вылазке. Арбалетчики яростно отстреливаются, высовываются из-за бруствера, навскидку выпускают стрелы и прячутся. Таким же образом действуют и ствангарцы, только прячутся не за земляным валом, а за ближайшими домами.

Непохоже, чтобы стрелки за бруствером понесли хоть какие-то потери. Там их не достанешь стрелами, да, пожалуй, и легкими пушками. Только тридцатифунтовая, похоже, сможет взять бруствер, да и то не сразу. А значит…

Вот именно. За победу опять придется платить жизнями пехотинцев.

— Отдохнуть, готовиться к штурму.

Прикрывшись от стрел щитами, Вторая рота бежит мимо полуразрушенных домов. Бежать к пристани чуть легче, чем на вершину холма, но все равно — приятного мало. Пару раз раздается сухой стук, Базиль ощущает заметный толчок — в щит вонзаются арбалетные болты. Кому-то повезло меньше: справа раздается вскрик, Базиль краем глаза видит, как падает один из ствангарцев. Из глазной прорези забрала торчит оперение арбалетного болта.

— Вперед не вырываться! — доносится команда взводного. — Держать строй!

Они держат. Хотя проще, наверное, удержать на плечах гору. Кто-то вязнет в жадно чмокающей грязи, и приходится прилагать неимоверные усилия, чтобы не отстать от товарищей. Другие, наоборот, скользят на мокрой траве и раскисшей глине, чуть ли не катятся кубарем вниз по склону. А стрелы «черноплащников» летят и летят, и нельзя ни отвернуть в сторону, ни залечь: вражеские воины прячутся в домах вдоль всей улицы.

Вот и первый дом. Приземистое каменное строение, штурм затрудняет сложенная из камня же ограда, отделяющая улицу от огорода. Узенькие (а иначе не сберечь тепло девятимесячной суровой зимой) оконца словно изначально замышлялись как амбразуры. Выстрелил (в упор по плотной колонне труднее промахнуться, чем попасть) — и тут же скрылся за толстой каменной стеной, которая не всякой пушке по силам.

— Пятому отделению — занять крайний дом.

Это значит — Базилю и еще семерым мечникам предстоит добежать до дома под стрелами, перелезть ограду и вломиться внутрь, высадив дверь. Внутри, понятно, будет свой бой — после того, что сотворили с селянами, надеяться на сдачу в плен южанам не приходится.

Единственный арбалетчик Пятого отделения валится на стылую землю, пятная ее кровью: арбалетный болт по оперение вошел в живот. Базиль выхватывает из ослабевших пальцев тяжелый армейский арбалет, уже снаряженный для стрельбы, наводит на окно и стреляет. Сказать, попал ли в лицо, показавшееся в амбразуре и тут же спрятавшееся, он бы не смог. Но стрелять из окошка перестали. Значит, по крайней мере с одной стороны можно не опасаться получить болт.

Ограда в полное копье высотой — так просто не перепрыгнешь. Но ствангарцы прекрасно знают, как штурмовать невысокие стены. Двое из отделения подбегают к ограде, один прикрывает напарника щитом со стороны дома, второй пригибается, подняв щит над головой.

— Лезь! — велит он Базилю, как самому легкому, да еще без доспехов. Бонар — самый младший ловко запрыгивает на щит, боец распрямляется, и щит поднимаетсяпочти вровень со стеной. Теперь через ограду перелез бы и ребенок.

Базиль спрыгивает по ту сторону — и едва успевает пригнуться: над головой цокает о стену болт. Он стреляет в ответ — на сей раз стрела бессильно высекает искры о камень, в полупальце от амбразуры. Дверь приоткрывается, оттуда выскакивают трое с мечами наголо.

— Сдаваться или умирать! — кричит один из них на ломаном ствангарском. Бонар — самый младший бросает арбалет ему в лицо, пускает в ход меч. Держаться против троих нелегко, но ничем особенным вражеские вояки не выделяются, а ему требуется устоять всего-то несколько мгновений — пока перелезут остальные.

Выпад, раскрутка, хитрый финт… и удар с поворотом через спину, когда меч бьет с самого неожиданного направления. Простенький прием, против настоящего мастера почти бесполезный. Но тут-то отнюдь не мастера (хотя, конечно, и не придурки из роты Исмея, хочется верить, что покойного), а обычные солдаты, хоть и опытные. Их учили биться в сомкнутом строю — это проще, не требует индивидуальной работы с каждым, а на обычной войне нужнее. Ну, а фехтование и прочие тонкости — это преподается постольку, поскольку, хоть и нельзя сказать, что совсем плохо.

«Черноплащник» на прием купился. Лезвие клинка бьет точно под ребра, где тело прикрывает лишь тонкая кольчуга. Случайный удар она бы выдержала, но сейчас клинок легко пробивает преграду, глубоко входит в тело «черноплащника», тот хрипит, заваливаясь набок, а Базиль едва успевает пригнуться: меч другого «черноплащника» проносится над самой головой. Одним меньше, отмечает Базиль.

Следующий воин Атаргов сражен копьем, метко брошенным с ограды бойцом отделения. Копье пронзает его насквозь, втыкается в землю — кажется, «черноплащника» пригвоздили колом к земле. Третий решил не связываться, порскнул в услужливо приоткрытую дверь осажденного дома.

— К Лиангхару дверь! — приказывает командир отделения.

Конечно, ее жалко: любой предмет из дерева в этих краях почти на вес золота, стоят такие двери наверняка больше, чем урожай со всего огорода. Но чтобы рота смогла продвинуться, дома нужно очистить от врага. А жителям, в конце концов, можно будет и выплатить компенсацию.

Тяжелая секира одного из солдат, предназначенная как раз для подобных дел и потому называющаяся «штурмовой», бьет в край двери, как раз рядом с петлями (железными, железо в Поле Последнего Дня ценится куда меньше дерева). Брызнули щепки, дверь накренилась, провисла на нижней петле. Еще один такой удар внизу, удар ногой — и дверь с треском проваливается внутрь.

Странно, «черноплащники» даже не пытались помешать взлому. Но едва дверь рухнула, как во тьме глухо хлопнул арбалет. Словно от богатырского удара в кулачном бою, ствангарец заваливается навзничь — из груди торчит толстый железный болт. Штурмовая секира выпадает из помертвевшей руки, жалобно звенит о каменистую землю.

«Сколько же их сегодня погибло? — думает Базиль. — Похоже, не меньше сотни… И среди погибших ствангарцев вполне может оказаться один эрхавенец… Даже два — ведь Айша чуть позади, перевязывает раненых…»

От этой мысли Базиля захлестывает жгучая ярость. Как в омут, он кидается в теплую мглу еще недавно обитаемого дома. Один из «черноплащников» пытается достать его мечом, пользуясь тем, что Базиль еще не привык к полумраку. Но Бонар — самый младший этого и ожидал. Он чуть отклоняет в сторону вражеский клинок и бьет засапожным ножом. Еще один противник пытается пустить в ход двуручный меч, но не учел, что дерется в тесном помещении. Клинок с лязгом врезается в печь, летиткирпичная пыль. Исправить промах южанин не успевает.

Дом очищен, но радости от победы нет: за каждый дом платить жизнями своих — всей баталии не хватит.

— Другого пути нет! — понимая настроение бойцов, произносит сержант. — Придется очищать от стрелков улицу до самой пристани. А Первая рота все возится с теми, в святилище… Важно, чтобы ни одна сволочь из домов не ушла.

И снова — сырая, грязная улица. Дом напротив еще сопротивляется, приходится помогать второй штурмовой группе, она при штурме домов потеряла уже троих. Рота упорно идет вперед, но через тридцать шагов снова летят стрелы, они вырывают из поредевших взводов новых и новых бойцов. Но тут, наконец, сзади оглушительно грохочет. Артиллеристы наконец установили на новой позиции тридцатифунтовое орудие, первое же его ядро обрушивает один из домов. Включились в бой и десятифунтовые пушки — как свои, так и трофейные. Их ядра, правда, далеко не сразу берут стены, но если уж попадают в крыши, двери или окна-амбразуры, ущерб наносят немалый. А главное — обороняющиеся ничего не могут противопоставить ствангарским пушкарям. Когда в пятом по счету доме загорается крыша, из домов начинают вырываться оборонявшиеся там группы.

— Бегут! — радуется капитан, командующий ротой. — Догнать их!

Но «черноплащниками» руководят опытные командиры. И отступают они не в панике, как кажется на первый взгляд, а повинуясь приказу Левдаста, требовавшему всех, кого можно, стянуть к пристани. Ствангарцы бегут за ними по пятам, стрелки осыпают отступающих стрелами. Но южане ловко прячутся за домами и оградами, при малейших возможностях бросаются в контратаки, порой летят немногочисленные, но меткие стрелы. Сражение разбивается на множество мелких схваток, которые ведут отделения или просто группы по два-три бойца.

Базиль успевает поучаствовать в трех таких схватках, ранить в ногу одного из «черноплащников», которого тут же уводят в штаб для допроса, и зарабатывает неглубокий порез на руке, прежде, чем они заняли всю улицу. Дальше лежит открытое (и, соответственно, простреливаемое) пространство прибрежного пляжа, за которым начинается пристань. Здесь сгрудились все уцелевшие «черноплащники», коих набралось человек пятьдесят. Наверняка еще несколько мелких групп и одиночек прячется в поселке, но прочесывать Саггард будут после окончательной победы.

Впрочем, ствангарцы, наученные горьким опытом, бросаться врукопашную не собираются. Вместо этого по прижатым к морю южанам залпом стреляют все девять ствангарских орудий (в том числе оба трофейных). Раскатистый грохот разливается в стылом воздухе — и к обреченной группе устремяется тысячи камней, от которых не спасут ни щиты, ни доспехи, ни храбрость. Если в домах осажденные хотя бы защищены от щебня, тут, на открытой пристани, их должно смести всех. За толщей бруствера, конечно, до поры до времени безопаснее, но его разобьют всего несколько тридцатифунтовых ядер. А десятифунтовки держат под прицелом пирсы и рыбачьи шаланды — кто сунется туда, угодит в смертоносное каменное облако.

Вместо этого камни звонко бьют в невидимую, но каменно-прочную полусферу, внутри которой сгрудились уцелевшие южане, их командиры и маги (проявившие себя впервые за это кровавое утро). Прикрытием не обделили и шаланды.

Еще залп. Камни высекают о невидимую преграду искры, рикошетят, с короткими всплесками уходят в морские волны — но ни одного из захватчиков даже не зацепило. Третий залп — и ничего нового.

— Тридцатифунтовым бы выстрелить, да не щебнем, а цельным ядром, — пробормотал в усы один из латников. — Глядишь, и прошибло бы…

Видимо, так же рассуждают и Толлардо с командиром артиллерии. В следующий раз орудия выплевывают не щебенку, а девять каменных ядер, способных прошибать стены. Ядра устремляются к цели, не с визгом, как щебенка, а с басовитым, едва слышным гудением рассекают воздух.

Но вражеский маг (или, точнее, маги) догадывается, что к чему. Следующее заклятие не задерживает ядра, не отклоняет их в сторону, а словно бы взрывает изнутри. Как раз над ствангарскими боевыми порядками…

Кто-то успевает пригнуться, кто-то — броситься ничком на землю. Им приходится еще хуже: ливень осколков падает отвесно вниз. Достается и остальным — уцелели главным образом те, кого каменный дождь застал в домах. Южане, собственно, этого и ждали. Выкрикивая «Лиангхарэ райтэ» для храбрости, они мчатся прямо на занятые ствангарцами дома.

Одновременно, пользуясь замешательством артиллеристов Ствангара, от пристани отчаливает одна из шаланд. Под прикрытием помощников-магов поселок покидает сам Палач Лиангхара. А они ничем не могут помешать, с бессильной злостью думает Базиль. Не понятно, почему он не использует свои силы, прячась за спинами подчиненных? Если не врет молва, сила Палачей Лиангхара поистине колоссальна — на не прикрытый сильными магами отряд ее бы хватило за глаза. Следовательно, что хотел, он сделал, а небольшая победа, одержанная ствангарской баталией, вскоре обернется страшным поражением. Самое горькое и обидное слово, заставляющее скрежетать зубами всю оставшуюся жизнь: «Поздно!»

Надо отдать ствангарцам должное — они не растерялись. Редкую цепь атакующих встретили, не жалея стрел. Воины Империи засели в домах, точно так же, как совсем недавно — драгуны Атаргов, вот только у южан больше нет пушек.

Другое дело, хороший маг может наделать неприятностей больше, чем любая пушка. А маг, прикрывавший Палача Лиангхара, очень даже неплох — недостаток силы он компенсирует виртуозной точностью, с какой наносит удары. Может быть, он и уступил бы в бою более сильному, но у ствангарцев нет никакого мага, даже плохонького.

В первый миг Базилю кажется, что в доме, около которого он удачно спрятался от осколков, взорвалась большая бочка с порохом. Потом он вспоминает, что здесь сроду не бывало ничего огнестрельного, значит, не могло быть и пороха. Но дом словно превратился в жерло вулкана. Взрывная волна из выбитой двери отшвырнула Базиля на несколько шагов, больно ударив о землю. Базиль не чувствует удара: сознание успевает погаснуть. Ствангарцам внутри повезло меньше: в замкнутом помещании взрывная волна смертоносна.

Сознание возвращается резким толчком, отозвавшимся жгучей болью в голове, спине, правой руке (на которую умудрился упасть), и много чем еще. Проще сказать, где не болит.

Превозмогая тошноту и головокружение, чудовищным усилием Базиль приподнимает голову. Над головой все то же хмурое небо, вокруг — те же дома… Если только можно так назвать дымящиеся, почти до основания разрушенные остовы каменных коробок, в которых не осталось ничего живого — след магических ударов.

В небо взмывает пламя, принявшее облик пламенеющей кирки. На миг зависает в верхней точке траектории… и, стремительно набирая скорость, несется к земле. Где-то в глубине села раздается адский грохот, отдающийся острой болью в голове. Все ясно. Еще один дом с засевшими в нем союзниками уничтожен. Но далеко же они продвинулись, забодай их Лиангхар! Впрочем, хорошо всю хоть, баталию пока не уничтожили.

Чуть повернув голову (шея взрывается поистине адской болью, от которой на глаза наворачиваются слезы), Базиль видит и самого мага. Еще довольно молодой, он одет в теплый форменный плащ черного цвета с серебряными нашивками — признак уже немалого жреческого сана. Зорко осматривает местность и, если необходимо, почти мгновенно наносит удар.

Внезапно Убийца Лиангхара поворачивается к нему.

— А ведь жив еще, гаденыш, — сквозь шум в голове слышит Базиль. — Значит, парень, тебе не повезло. — Убийца тянет из ножен странный изогнутый кинжал, лезвие беспросветно-черное, покрытое пульсирующими, словно живыми лиловыми рунами. Базиль никогда не считал себя магом, но каждой клеточкой тела он чувствует огромную и злую силу, заключенную в магическом клинке. Как ледяная вода северной речки, накрывает мутная волна порожденного магией ужаса.

— Боишься? — бормочет Убийца Лиангхара. — И правильно, потому что ножичек этот и впрямь непростой. Благодаря ему твоя душа пойдет на корм Владыке. Он возрадуется и не забудет своего Убийцу…

— Не смей! — разбивая тенета магии, раздается над руинами звонкий голос. Девичий. Ее. Проклятье, она же должна была уйти с бойцами! Неужели суждено погибнуть и ей? «Благая богиня, защити!» — мысленно вскрикивает Базиль.

Убийца отреагировал мгновенно, как охотящаяся змея. Огненный шар бьет в уцелевший кусок стены дома, разметав во все стороны раскаленные обломки, но Айши там уже не было. Она ловко бросается на другой конец руин, припадает к земле, давая ударной волне пройти над головой. Творение Великой Матери Амриты, сыра земля дает всем жизнь. И спасает эту жизнь, стоит припасть к ней, прося защиты, позволяет смерти пронестись над головой. Увы, при этом мать-земля не делает разницы между своими и чужими, между праведниками и злодеями. Что ж, на то Амрита и Великая Мать. А для матери все сыновья — дети. Каким бы дерьмом, в сущности, они ни были.

Маг тихо ругается сквозь зубы, готовя следующее заклятие. Там, где только что лежала девчонка, возникает глубокая яма, ихз которой вырывается облако странной лиловой хмари. Вот оно касается могучей каменной кладки уцелевшего угла дома — и глыбы, способные, держать ядра десятифунтовой пушки, мгновенно покрываются порами, кладка утрачивает несокрушимую прочность, крошатся и рассыпаются прахом, черной пылью, камни, исчезает, словно слизанный неистовым пламенем или сильнейшей кислотой, мох. Но время упущено. Пока колдун готовит новое заклятие, Айша вскакивает, подбегает шагов на десять и что-то бросает в него, в надежде, что враг собьется.

В полете брошенные предметы тускло сверкают старинным золотом. Этим «что-то» оказываются старинные танцевальные браслеты из родовой сокровищницы Бонаров. Их Айша вместе с остальным нарядом древних храмовых танцовщиц стащила еще в Эрхавене, когда выручала Базиля из лап «черноплащников».

Но деталь священного наряда, который освящала сама Верховная жрица, не может обойтись без магии, причем магии исминианской, резко враждебной Лиангхаровой. И теперь, когда браслеты, сорванные с руки, летят в лицо Убийце Лиангхара, магия срабатывает самым неожиданным образом.

Прямо в воздухе тонкие, но многочисленные браслеты рассыпаются в невесомую золотистую пыль, искрящееся облако обволакивает мага. Убийца пытается вырваться, но облако просто перемещается вместе с ним. Мельчайшие крупинки освященного металла пронзают одежду и доспехи, вонзаются в тело, разрывают его, выходят наружу и снова разят врага. Течет кровь из сотен мельчайших ранок, маг кричит: долгим и жутким криком, в котором не остается ничего человеческого.

Потом тело, превращенное в груду окровавленного, изорванного в кашу мяса, перемолотых костей, кусков ткани и железа, безвольно оседает наземь. Кинжал, пожирающий души, превратился в нечто, напоминающее кусок угольного шлака.

— Ты жив, Базиль? — наклоняется над ним Айша, девчонка старается не смотреть на то, что осталось от убийцы. Но все равно видит, хоть краем глаза — и лицо бледнеет, а зубы прикусывают пухлую губку, чтобы не взвыть от страха.

— Вро…де, — выдавливает из себя Базиль, закашлявшись и чувствуя во рту вкус крови. «Зацепило не слабо…»

— Сейчас будет больно, но ты потерпи, — не терпящим возражений тоном произносит Айша. — Я оттащу тебя в руины, чтобы нас не заметили, и мы дождемся, когда вернутся наши.

— Зачем, — находит в себе силы спросить Базиль. — Все равно…

В качестве ответа Айша крепко целует в перепачканные сажей и разбрызгавшейся грязью губы, так, что он чуть не задохнулся. Но потом все-таки снисходит до ответа:

— Затем, что я тебя люблю, дурачок. И думать не смей помирать!

 

Глава 6. Победители и побежденные

Базиль очнулся в тепле. Первой мыслью было, кто победил и что произошло после того, как Айша бросила в мага колдовским браслетом — сознание опять погасло. Осторожно (а вдруг он в плену?) приоткрыл глаза. Вокруг темно и тихо. Подумав, что едва ли «черноплащники» позволили бы ему наслаждаться тишиной, он разрешил себе пошевелиться. И тут же чуть не оглушил вопль Айши:

— Очнулся!

— Ай, что со мной?

— Врач говорил, взрывом контузило, когда маг начал швыряться молниями.

— А… наши как?

— Саггард наш. Ствангарцы весь день прочесывают поселок, вылавливают «черноплащных» арбалетчиков. Троих живьем взяли, допросили уже, не знаю, о чем. Магов там трое было. Самый главный был Палач Лиангхара… Не знаю, что это значит…

— Один из… сильнейших… — Говорить еще тяжело, но раз победили, он обязательно поправится. — После… ихнего Верховного Палача…

— А Убийцы Лиангхара? — допытывалась любопытная девчонка. Отвечать трудно, но Базиль чувствует, что вопросывозвращают его к жизни.

— Двумя рангами ниже… Что… дальше было?

— Палач удрал. А обоих Убийц прикончили. Того, кто посильнее, прикончил волшебный браслет, второго накрыло прямым попаданием тридцатифунтовки, да еще бронебойным ядром. Говорят, подпустили гада шагов на сорок, чтобы наверняка, и пальнули. Размазало урода по стенке, даже смотреть жутко.

— А… потери?

— Надо бы хуже, да некуда. Только погибших сотня, и еще столько же не ходячих раненых. Три пушки поганцы-маги накрыли, кроме той, которая была солдатами разбита. Хорошо хоть две ствангарцы захватили. Кстати, Толлардо тебя очень хвалил, говорил, нас с тобой пожалуют ствангарским дворянством. Как будто нам оно нужно…

Базиль ничего не отвечает, но думает, что если Айша будет дворянкой, пусть и безземельной, дед охотнее согласится их поженить. Можно ведь и не говорить, кем она была до того, как пожаловали дворянство… Да и сам он, как отличившийся в бою, теперь может принимать решения самостоятельно. Все-таки полноправный Бонар, да еще и наследник рода…

Это если дед еще жив, одергивает он себя. И если не предал окончательно. А если, вернувшись, они увидят Эрхавен центром новой провинции державы Атаргов, где извели все мало-мальски влиятельные семейства? Если на месте Великого Храма Исмины они найдут святилище Лиангхара?

Впрочем, тогда связи со Ствангаром понадобятся вдвойне: без помощи Империи освободить родину не получится. А в том, что не смирится с поражением, он уверен.

— Что молчишь? Впрочем, понимаю, тебе еще трудно болтать. Ну, ничего, поправляйся. А пока что поешь и спи. Военлекарь сказал, тебе надо восстановить силы.

Толлардо зашел в полевой лазарет ближе к вечеру. Базиль проснулся, чувствуя себя совсем здоровым, но при попытке подняться осознал, что до выздоровления еще далеко. Неопасные, но многочисленные раны, заботливо забинтованные военлекарем или его помощниками, заживать не спешат, саднят или зудят.

— Как себя чувствуешь, Бонар — самый младший? — спросил подполковник, входя. — Раньше не верил в то, что Бонары — отменные вояки, теперь верю. Если ты в пятнадцать лет так дрался, то каковы же Элрик и Раймон! Не видать Атаргам Эрхавена, как своих ушей.

— Спасибо, Франко. Чем все кончилось? — на этот раз говорить легче.

— Когда они пустили в ход магию, я думал, все, конец. Дома взрывались, как бочки с порохом, маги на пару разнесли пол-поселка. Потом раненых добивали их солдаты, те, кто уцелели. Три пушки, которые пытались стрелять, были мигом уничтожены. Вот когда вы убили одного мага, второго прикончили пушкари: удивляюсь, как маг не почувствовал орудие, его же почти вплотную подкатили. Дальше было просто: мы бросились в атаку, и без поддержки магов они не выдержали. Мы их рассеяли, но из руин до вечера выкуривали, потом еще весь поселок прочесали, восемь человек в домах прятались. Троих в плен взяли, остальных перебили. Победа вроде бы, но у нас девяносто семь погибших, сто двенадцать не ходячих раненных, в том числе Бланмениль.

— Что теперь будет?

— Война, — жестко сказал Толлардо. — Нападение на Эрхавен и этот рейд — объявление войны. Причем вероломное, в нарушение Ретельского мира. Полк отправят на юг, к столице — наверняка будем наступать. Вы можете присоединиться к армии, чтобы скорее достичь родины. Пока наш путь — в Марддар. Там собираются перед отправкой на юг стоящие за Стылыми холмами полки. Недавно получен приказ от наместника — через три дня выступаем. Впрочем, нашу баталию могут отправить на переформирование: после таких-то потерь…

Растянувшись по мокрой тундре длинной, на полмили, колонной, поредевшая баталия двигается на юг. Скрипят тележные колеса, грязь с жадным чмоканьем неохотно выпускает колеса пушечных лафетов, порой погружающихся в ледяную грязь по самую ось. Одолеть ее не всегда по силам даже могучим артиллерийским лошадям. Тогда в леденяющую вязкую грязь приходится забираться пехотинцам и, кряхтя от натуги, подталкивать увязшее орудие. Порой увязают и повозки с раненными, их тоже выталкивают из грязи всем миром. В отличие от пушек, воины стараются делать это бережнее, но телеги все равно трясет на каменистой земле, и порой раненные скрежещут зубами, чтобы не взвыть от боли. Над повозками натянуты тенты, но сырость и холод достают всех. От конских боков поднимается пар; пар идет и изо ртов людей. С утра до ночи над безлюдной тундрой разносятся конское ржание, скрип колес, чавканье грязи, усталые, злые голоса офицеров.

И шепчет, шепчет, а о чем, не понять, бесконечный северный дождь и холодный, сырой ветер. По небу несутся и несутся непроглядные свинцово-серые тучи. Солнце не показывалось с начала штурма Саггарда; ночью над тундрой висят не прозрачные грязно-серые сумерки, как в разгар полярного дня, а почти непроницаемая мгла. Да и эти блеклые дни становятся все короче: еще полтора месяца — и над Полем повиснет стосуточная ночь… Мимолетно-короткое, бледное и робкое, как выросшая в монастырской тиши Озерного края девушка, северное лето уже угасает, уступая место столь же короткой осени и долгой, суровой зиме.

Хотя Базиль все еще слаб, он радуется походу: с марша на Марддар для них с Айшой начнется путь домой. Конечно, пока не может быть и речи о езде верхом, Базиля, несмотря на его протесты, поместили в повозке с раненными, наказав позаботиться о «тяжелых».

По сравнению с густонаселенными землями Эрхавена Базиля поразили, во-первых, просторы, а во-вторых, безлюдье. Даже небольшие деревеньки встречались нечасто, чаще баталии приходилось ночевать в поле, под струями ледяного дождя, а то и мокрым снегом. Снег падает все чаще, уже не только ночами: по словам Толлардо, здесь середина Восьмого месяца — уже осень. Пройдет совсем немного времени — не больше месяца, — и снег ляжет окончательно. До весны, которая в эти края приходит в Пятом, а то и Шестом месяце. Тогда начнутся и настоящие морозы.

Впрочем, и сами поселки значительно отличаются от южных. Они мельче, беднее, находятся возле рудников или крупных рек. Земледелие в этих краях прокормить не может. Дерево — чуть ли не на вес золота. Зато здесь сроду не слыхивали о недостатке земли: наоборот, ее больше, чем могут обработать самые трудолюбивые пахари. И, что тоже немаловажно, здесь и близко не было таких налогов, как на юге, за Стылыми холмами. Императоры понимают, что иначе, чем руками трудолюбивых, привыкших надеяться на себя крестьян, охотников и рудокопов эти края не освоить, не потянет Ствангар такие расходы. Поле позарез нужно Империи: его руда, нефть, уголь, в немалой степени — и рыба питают ствангарские оружейные мастерские в Марддаре и Нехавенде. А без этих мастерских, в свою очередь, перестанет быть сильнейшей на Мирфэйне ствангарская армия. Если же учесть, что столица Империи находится в пяти конных переходах от границ державы Атаргов… Вот и приходится из кожи вон лезть, крепя сухопутную армию.

Впрочем… «Из кожи вон лезть» — громко сказано. Да, на оборону идет большая часть собранных налогов, но сами налоги не столь уж и велики, вполне посильны почти для всех. Потому Ствангар держится не только на силе, но и на согласии. Военных любят, в армию охотно идут молодые люди, так как за двадцать лет службы полагается земельный надел (или соответствующая сумма денег, если служит горожанин), а за отличие в бою могут пожаловать другие награды, порой даже дворянство.

В последнее время, правда, в Ствангаре не все идет гладко. Не успела отгреметь прежняя война, как на пуладжийских границах запылали бои, в военных кругах уже поговаривают о близящейся войне в горах. Теперь вот, похоже, предстоит еще одна большая война. Но главное — что-то непонятное творилось в столице, будто кто-то нарочно топит в бюрократической волоките все мало-мальски полезные начинания, а любой глупости дает зеленый свет. Кое-кто поначалу подозревал, что некоторые в правительстве работают на врага, но им быстро заткнули рот, как «поджигателям войны». А главным «миротворцем» оказался принц Валианд: он терпеть не может никого из военных, Толлардо содрогается от мысли, что когда-то этот хлопчик придет к власти.

А ведь придет… Наследник престола все-таки.

Казалось бы — то и другое море находятся далеко на севере, примерно на одних и тех же широтах. Зимой оба превращаются в бесконечные ледовые поля, а летом над обоими дуют студеные ветра. Над обоими морями небо застилают беспросветные тучи, то и дело рыдающие ледяным дождем, порой и мокрым снегом. Оба, если вскрываются ото льда, кишат айсбергами. Но почему одно море называют всего лишь Студеным (то есть холодным и неприветливым, но и только), а второе — Замерзшим? Теперь я знаю разницу.

На Студеном море в начале Восьмого месяца порой выдаются ясные и по-настоящему теплые деньки. Тогда море сверкает, точно начищенный панцирь, сапфировой чистотой синеет непривычно высокий небосвод, и можно раздеться до рубашки, блаженствуя под робким северным солнышком. Если повезет, путешествие по этим водам доставит настоящее удовольствие. Что с того, что такие дни выпадают лишь несколько раз в году, да и то не в каждом? Главное, они есть.

На Замерзшем море хорошей погоды не бывает в принципе. Даже в Восьмом месяце оно наполовину состоит из ледяного крошева, в северной его половине тяжелые льды не тают и летом. Оттуда круглый год дуют ледяные ветра, несущие тяжелые тучи, морозные туманы, затяжные дожди, по ночам частенько переходящие в снег. А уж шторма на этом море бывают куда чаще, чем спокойная погода.

Вот и в этот раз стоят унылые сумерки, лицо леденит свирепый северный ветер, несущий то дождь, то мокрый снег. Шаланду немилосердно швыряют огромные валы черной, ледяной воды. Она то взлетает на гребень волны, и тогда можно видеть все вокруг (то есть бесконечные гребни вздымающихся волн и мутно-синее небо), то словно низвергается в пропасть. Частенько волны захлестывают палубу. Кажется, суденышко должно развалиться после любой из волн, но северяне знают это море не понаслышке. За первые сутки на борту шаланды я проникся невольным уважением к ствангарским корабелам: рыбачья шаланда только неистово пляшет на волнах, не спеша тонуть.

Еще я порадовался тому, что никого не взял с собой в путь. О нет, не потому, что опасался, что кого-то смоет за борт, а остальные южане, избалованные теплом, слягут в лихорадке после ледяной водички. Если дело того требует, я спокойно обреку на жуткую смерть тысячи и сотни тысяч. Но то, что я собираюсь делать, люди видеть не должны. Нежелательных свидетелей все равно пришлось бы убивать, а они вполне могут догадаться, напасть в самый неподходящий момент. Пусть лучше они останутся в горящем рыбачьем поселке. Там у этих вояк, оставленных на Убийцу Лиангхара, даже после прорыва ствангарцев к пристани остаются шансы на победу: магов, как узнал, взломав сознание полковника Бланмениля, Убийца, у северян нет. Еще проще было бы сделать это мне, Палачу Лиангхара (все-таки двумя рангами выше, и таких магов в Храме Лиангхара всего пять), но тратить Силу на сиюминутные мелочи нельзя. Она без остатка потребуется на Сумрачном…

Впрочем, кое для чего магия таки потребовалась. Планируя операцию, мы сочли расход Силы вполне допустимым, а скорость сейчас важнее. Вместо матросов шаланду ведет магия. Магия наполняет парус попутным ветром, отчасти гасит волны вблизи кораблика, позволяет с точностью до нескольких секунд выдерживать курс (жрецы Лаэя, ха-ха, до сих пор думают, что это заклятие — их монополия), несмотря на то, что звезд на небе в этих краях почти не бывает, отводит в сторону айсберги. Конечно, сил, которые я получил, хватило бы, чтобы вовсе прекратить шторм, очистить небо от тяжелых туч, заодно растопить льды вокруг Земли Ночи. Но сейчас это непозволительная роскошь. Каждая кроха Силы на счету…

…Море беснуется, от души развлекаясь с привалившей игрушкой под названием «шаланда с человечком». Словно мстит от имени Пеннобородого Лаэя за то, что мы своровали кое-какие секреты служителей морского властелина. В памяти невольно всплывают строки старой пиратской песенки (понятно, почему старой: пиратов в наших территориальных водах больше нет, последних я собственноручно распял вверх ногами на борту их же судна), памятные с тех пор, как я впервые вступил на палубу имперской галеры:

Отчего-то они вспоминаются всякий раз, когда я попадаю в шторм.

Впрочем, по местным меркам это еще не шторм. Так, слегка ветреная погода. Мне вовсе не хочется узнать, что же представляют здешние шторма, хотя я — один из немногих Атаргов, знакомый с морем не понаслышке.

Но если отвлечься от мерзкой погоды и пробирающего сырого холода, есть повод радоваться. Хвала Владыке, пока все идет хорошо, если не считать нескольких уже неважных мелочей. Пусть ствангарцы радуются, что уничтожили дерзкую роту, укусившую их Империю в подбрюшье (а если не уничтожили — радоваться вообще нечему): скоро им станет не до веселья.

Ствангарцы наверняка очень разгневаны тем, что их пленных, а также девчонок-рыбачек принесли в жертву, думают, что это и был главный обряд. Раз рота разгромлена, значит, и обряд не увенчался успехом. В действительности бойня, устроенная в поселке, была нужна лишь чтобы накопить силы, необходимые для самого заклятия. Примерно так же собрала силы, необходимые для прорыва в мир Лиангхара, в Эрхавене мерзавка Хитта. Впрочем, отнюдь не оригинальна и она: способ был известен еще в те времена, когда не существовало ни державы Атаргов, ни Ствангара. К примеру, его частенько применяли некроманты Мортоза (за что и поплатились), да и не только они.

Сейчас предстоит кое-что посложнее. Магическая клетка Лиангхара создана Богами нашего Мира (или, по версии жрецов Лиангхара, восставшими против истинного Владыки демонами), и потому представляет собой изуродованную, отгороженную мощнейшим магическим барьером, но все же часть Мирфэйна. А мне предстоит пробить барьер, по сравнению с которым творение Аргишти и Его детей, что жалкая плетеная циновка — по сравнению со стенами Великого Храма Лиангхара. Нечего и мечтать осуществить это, пользуясь лишь своими силами или даже совокупной мощью Храма. К счастью, есть отличный способ накопить необходимое количество Силы — жертвоприношения.

Из страданий и смерти живых существ (особенно людей, а среди них в особенности молоденьких девушек, и лучше всего наделенных Даром магии Исмины) опытный маг — жрец Лиангхара может извлечь чудовищную силу. Годятся и мужики, не только принесенные в жертву по всем правилам, а и просто убитые в бою — но каждый из них может дать Силы в сотни раз меньше. Однако на войне гибнет куда больше народу, чем на жертвенном алтаре, и количество рано или поздно переходит в качество. Наконец, годится и любое другое живое существо, но если оно не наделено разумом, и не способно осознать свою смерть, таких требуется еще больше. Для совершения большинства заклятий магии Лиангхара хватает животных — но здесь случай особый.

Крутая волна поднимается до небес, водяная стена изгибается и отвесно падает на затрещавшую палубу, словно гигантским молотом вбивая утлую посудину в холодные глубины. Шаланда вздрагивает, как живое, страдающее существо, ледяная вода обжигает тело, бьют по ногам крупные льдины, но суденышко уже вырывается из водного плена и взлетает на гребень следующей волны.

Я чувствую себя не лучше: чудовищный поток мрачной и зловещей Силы, который я вобрал в себя в поселке, давит, грозя начисто выжечь сознание, душу и все то, что составляло мою личность. Превратить в растение. Потом, конечно, будет неконтролируемое истечение магической Силы — скорее всего, над морем прогремит чудовищный взрыв, который размечет облака, обнажит дно моря, и, конечно же, вызовет чудовищное цунами, которое сметет Саггард с победителями и побежденными. Ну, а потом вырвавшаяся на свободу магия оставит по себе другие следы: менее заметные, но более долговечные. И очень, очень неприятные — типа магических болезней, орд чудовищ во плоти и бесплотных, изменений климата и многое другое, столь же замечательное.

Впрочем, какое это имеет значение? С детства я отучал себя от подобных колебаний. Задумал — сделай. Иначе сделают те, кто может, а ты… ты станешь не нужен. Те же, кто в Храме Лиангхара перестают быть нужными, очень быстро перестают быть. Притом, надо сказать, весьма неприятными и болезненными способами.

До Земли Ночи на шаланде не доберешься. Ближе к таинственному материку тяжелые льды не тают круглый год. Другое дело, это и не требуется. Обряд можно совершить на острове, почему-то именующимся Сумрачным. Остров, кстати, довольно большой — чтобы пройти его насквозь, пешему требуется неделя, — по сути, плоский и сильно заболоченный кусок земли, оттаивающий на два месяца в году. Но именно там, высчитали марлиннские жрецы, нужным образом сходятся потоки самых разных магических сил, смешивались в нужной пропорции. Именно на этом острове легче всего в обитаемом мире совершить нужное заклятие, взломать «скорлупу» магии, отделяющей Мирфэйн от остальной Вселенной.

Неизвестно, кем возведена эта стена. Жрецы, занимающиеся вопросом по долгу службы, спорят уже не первое столетие — как и о способах ее преодоления. Первое, по моему мнению, не стоит и выеденного яйца — все равно невозможно узнать наверняка, практического смысла никакого, а вот второе… Второе, наоборот, имеет огромное практическое значение, так как позволяет зачерпнуть силу из источника, пока недоступного никому на Мирфэйне. Конечно, нельзя использовать его каждый день, но сейчас как раз такой случай.

…Шаланда подходит к заиндевелому плоскому берегу так, что под килем почти не осталось воды. Бросаю в воду массивный якорь и бестрепетно спрыгиваю в ледяную воду. Выхожу на берег, быстро шагаю вглубь острова. Быстрая ходьба согревает, притом безо всякой магии.

Когда сгустились сумерки, я остановился, огляделся. Вокруг расстилается безжизненная равнина, покрытая толстым слоем жидкой ледяной грязи. В этих краях, у самой границы вечных льдов, не растет даже трава — только на стылых камнях виднеются пятна лишайников. Усталость, не говоря уж о пожираюшем меня изнутри магическом огне, валит с ног. Хочется упасть, как подкошенному, прямо в грязь и забыться тяжелым сном без сновидений.

Именно поэтому ложиться нельзя. Знаю: если лягу сейчас и дам себе уснуть — скорее всего, не проснусь. Сначала — долг, а там будь, что будет.

Устало вздыхаю, собираясь с силами и вынимаю пожирающий души кинжал, лезвие чертит в жидкой грязи разнообразные символы, они тут же начинают пульсировать зловещим лиловым огнем. Меркнет тусклый свет сумерек — будто сюда, на небольшой клочок земли, возвращается полярная ночь. Там, где кинжал касается земли, ее тут же схватывает лед, от нее поднимается лютый холод.

Когда фигура окончена, все линии соединены в единое целое, достаю обычный жертвенный нож. Клинок легко рассекает плоть на запястье, оставляя болезненный, хоть и неопасный, порез. Крупные капли живой, горячей крови (а что, Палачи Лиангхара отчасти еще люди, хотя имеют кое-какие сверхчеловеческие способности, да и творят такое, после людьми их не назовешь) падают в строго определенные места. Холодное лиловое свечение усиливается, приходит холод — более жестокий, чем в разгар полярной зимы.

Прекрасно. Теперь — для закрепления — Вторая Литания Мрака, одно из сильнейших заклятий в арсенале магии Лиангхара. Готово. Теперь, если несколько магов моего уровня (а откуда им здесь взяться, в промороженной безжизненной пустыне?) не ударят немедленно, заклятие не рухнет. Следующий этап — спроецировать Силу в заданную точку, на первый взгляд ничем не примечательную каменистую долину в глубине Земли Ночи, покрытую панцирем из снега и льда в полмили толщиной, который не тает уже сотни тысяч лет. Неприметная-то она неприметная, но над ее вычислением король и мы, Палачи, не говоря уж о жрецах пониже рангом, бились не один год. Именно там будут открыты Врата. Правда, первые два месяца заклятие еще можно будет разбить. Потому и надо открывать Врата как можно дальше к северу — там, куда никто в здравом уме и трезвой памяти не полезет, а если полезет, заведомо не успеет.

Направление задано. А теперь вбрасываем в заклятие всю силу, какую только можно, и свою, и заемную. Без остатка. И не забыть бы создать резервуар Силы, чтобы питать поддерживающее Врата заклятие. Приводим выстроенную сложную систему в движение…

Холодный ветер гонит по лужам рябь. Свинцово-серое низкое небо, кажется, придавило город к земле. В нескольких местах его пятнают столбы жирного черного дыма, поднимающегося над имперскими пушечными заводами. От деда Базиль знает: там изготовляется любое оружие, известное в современном Мире — от мечей и стрел до гигантских длинноствольных пушек, стреляющих стодвадцатифунтовыми чугунными ядрами, способных разнести любую стену. Днем Марддар виден издалека, но и сейчас, в долгие северные сумерки, многое можно разглядеть. Не стесненный крепостными стенами (от кого защищаться?) огромный город привольно раскинулся по обоим берегам реки Марддар, чьи свинцово-серые воды неспешно катятся между одетыми в гранит набережными. В центре высятся пяти- и даже семиэтажные каменные дома для чиновников, военных, работников оружейных мастерских и их семей, построенные правительством. Окраины застроены одно- и двухэтажными каменными домиками, точь-в-точь такими же, как в Саггарде.

— Хорош, — произнес впервые после боя севший в седло Базиль.

— Столица Поля Последнего Дня, — гордо отвечает Толлардо и, показывая пальцем, рассказывает о городе. — Видишь особняк? Там живет наместник, в той стороне, где холм — склады, военный городок… А на островке реки дым поднимается, видишь? Там литейная мастерская. Делают пушки от полевых до осадных мортир особой мощности, чугунные ядра (они разрушают укрепления лучше, чем каменные), большую часть оружия и боеприпасов для нашей армии. А это — судоверфь. Северный флот весь вышел отсюда. Кстати, верфь строили и корабелов обучали эрхавенцы. Лет десять назад, когда Элрик еще только стал главой Магистрата. А ваш Оружейный двор, наоборот, обустраивали ствангарские советники.

— А есть тут, где людям отдохнуть, посмотреть на зрелища? — влезает в разговор Айша.

— Ай, опять ты со своими танцами! — прерывает ее Базиль.

— Конечно. Иначе народ заскучает. Есть постоянный городской театр, и многое другое. И храм Исмины имеется, а ваши праздники всегда были хороши. Их любят лишь немногим меньше, чем торжества в честь Отца Богов.

На окраинах в разгар дня не заметно ни городской суеты, не слышно грохота молотов, ни рева доменных печей. Только нескольку исхудалых, бедно одетых женщин и девушек с покрасневшими от ледяной воды руками стирают одежду в небольшой речушке.

— Вот так они каждый день с утра до ночи, бедные, и мерзнут, чтобы семью прокормить, — вздыхает Айша. — Другой конец Мира, а нищета — она везде нищета…

— С чего ты взяла? — удивляется Базиль. — Может, свое стирают…

— Посмотри, во что они одеты и что стирают. Чувствуешь разницу?

Платье в руках одной девушки тускло сверкает золотым шитьем.

— Ясно, — теперь Базилю совестно, что они-то с Айшой не в этом латанном-перелатанном платьеце, слишком холодном для предзимья.

— Понял? — ласково улыбается парню Айша. — Вот за это я тебя и люблю, а не всяких Исмеев, Дюрандов, Леманов и прочих Бонаров.

Простор тундры скрылся из виду, поглощенный ущельями угрюмых каменных домов, крыши почти смыкаются над головой. В спину поредевшей баталии дует холодный ветер, который метет по улицам города когда косой дождь, а когда и снежную крупу. Базиль знает, что конец Восьмого месяца в этих краях — по сути, уже глубокая осень, самое большее через месяц начнется настоящая (не эрхавенская, когда мокрый снег днем — дело почти невероятное) зима. Но сегодняшний день слишком холоднен даже для этих краев. Лужи еще не подернулись коркой льда, но, будто мурашки по коже, по ним ползет стылая рябь.

Они подошли к городу в полдень, и уже успели пройти по окраинным улицам, когда из резиденции наместника приехал гонец со строгим приказом: вернуться в поле, отойти подальше от тракта и ждать там наступления ночи, и уже ночью, не вызывая подозрений, войти в город с северо-восточной окраины, чтобы сразу же попасть в военный городок. Честно говоря, Толлардо понимал наместника: появление в городе потрепанной, с сотней тяжелораненых, баталии может вызвать что угодно, вплоть до паники. Горожане привыкли к тому, что в этих краях вражеских войск быть не может, если только Империя не разгромлена наголову. Объяснить, что это всего лишь рейд вражеской роты, будет нелегко даже языкастому наместнику, способному заговорить зубы кому угодно.

Приказ исполнили. Правда, в нем уже нет смысла: их видели те самые девушки-прачки, разве что перед ними так и не успел продефилировать обоз с ранеными. Базиль и Айша не сомневаются: любящие сплетни не меньше почти недоступных, судя по одежде, сладостей, девчонки разнесут весть о «идущем в поход огромном войске» по городу еще до ночи.

Единственный, кому позволили побывать в городе, чтобы подготовить казармы к прибытию баталии и доложить наместнику об операции, стал сам Толлардо. Подполковник возвращается лишь под вечер мрачнее нависавших над головой туч.

— Идиот, — бормочет он. — Даже не стал слушать, с ходу обвинил меня, что его двоюрного брата не уберег. Будто неясно, кто утренний штурм устроил… А от вестей о том, что Левдаст ушел, просто отмахнулся.

— А наместник — он кто? — в один голос спрашивают Базиль и Айша.

— Вот тут ничем обрадовать не могу. Ставленник принца Валианда, состояние сколотил на махинациях с казной. Вор первостатейный. Но хуже всего, что он — двоюрный брат полковника Бланмениля, именно благодаря его протекции тот стал полковником и командиром нашего полка. Мошенники, которых Валианд пригрел, сейчас везде рассаживают своих людей. Впрочем, это уж наши, ствангарские проблемы.

Баталии разрешили вступить в город, только когда город окутала мгла. Колонна угрюмо шагала по спящим улицам, дружный стук сапог по мостовой казался почти грохотом, не говоря о скрипе тележных осей, грохоте пушечных колес по брусчатке.

В более-менее зажиточных кварталах улицы замощены большими плитами, пригнанными одна к другой. В отличие от плотно застроенного Эрхавена, дома стоят свободно, пространство между ними, защищенное от холодных ветров, зеленеет травой, порой и небольшими деревцами. Базиль как-то раз и навсегда полюбил этот огромный, сложенный из серого камня город с его прямыми, как стрелы, улицами, храмами и огромными мастерскими, каждая частичка которой без слов говорит о мощи и величии Ствангарской империи.

Сомнения по поводу способности Ствангара наступать, испытанные во время Саггардской бойни, остаются позади. Такой союзник и впрямь поможет… Если только его не ударят в спину изменники. И все же…

— А что, если Бланмениль, — вслух думает Айша. На миг замялась, подбирая подходящие слова и, набравшись храбрости, заканчивает: — Ну, не по своей воле вперед очертя голову бросился?

— А как же иначе? — удивляется подполковник. — Никто его не заставлял! Наоборот, он меня вперед погнал…

— Может, его заставили… их маги? — не сдается девчонка.

— То есть они его подчинили своей воле? — понимает наконец Толлардо. — И могут применить в другой раз против более важного военачальника?

— Конечно, — поддерживает ее Базиль. — Боюсь, именно это и сделали в Эрхавене с Элриком и Альфредом! А ведь каждый из них — кремень, а не человек. Когда я в последний раз видел деда, он был какой-то не такой, как обычно…

— Жрецы должны знать средство, — твердо произносит Толлардо. — У Храма есть сильные маги, они сообразят, что к чему. В любом случае, в Марддаре вы в безопасности. Крепостных стен нет, но город не беззащитен: тут семь полков. Главный жрец Поля Последнего Дня, старший жрец Адольберон, хорошо разбирается в магии Атаргов. Нет, здесь, в Поле, они ничего не смогут сделать…

— Вы были у Адольберона?

— Конечно. Старик отнесся ко мне с пониманием, сказал, что разберется, в планах «черноплащников». Кроме того, можно рассчитывать на помощь жрецы Исмины и Аргелеба — в Марддаре есть их святилища. Если очень понадобится, пригласят жрецов из Таваллена и Эрхавена. Впрочем, это уже не наше дело.

— А нам что делать? — спрашивает Базиль.

— Отдыхать. Сейчас, когда зима на носу, в поход никто не пойдет. А весной полка три-четыре точно отправятся на юг. Погостите у меня, отдохните. Можете пожениться, думаю, Базиль, у твоего деда возражений не найдется.

— Что? Пожениться? — от удивления забыв перейти на ствангарский, спрашивает Базиль.

— Не рано ли? — с сомнением качает головой Айша. Но по озорному блеску в глазах Базиль тотчас понимает: Ай просто хочет, чтобы ее уговаривали. Ну что ж, почему не пойти навстречу лучшей девушке Мирфэйна?

— Глупости, Ай! Бонары всегда женились рано: Элрик, к примеру, в семнадцать, Лотарь — в девятнадцать. Были и те, кого в четырнадцать женили.

— А Раймон?

— Раймон — случай особый, — усмехается Базиль. — Вспомни, как он надул эту мерзавку Хитту! Перечить главе рода в столь важном вопросе — такое и среди Бонаров редко встречается. Так что, Ай, если ты не против…

— Я против?! — шутливо возмущается девчонка, губы которой улыбаются, но глаза непривычно серьезны. Впрочем, какая девчонка? Глазами вчерашней уличной плясуньи смотрит, юная, но умудренная опытом женщина, вполне способная однажды стать первой женщиной рода. Бойня в Саггарде безжалостно вытравила все, что еще осталось после Эрхавена от беспечной девчонки. Базиль понимает, что к этой, новой Айше еще придется привыкать. Но что с того? Он знает, что бывшая рыбачка и танцовщица — его судьба, и сделает все, чтобы никогда с ней не расставаться. — Я против?! — повторила Айша. — Да никогда!

— Вот это я и хотел услышать, Ай, — отвечает Базиль. — Когда пойдем в Храм?

— Как можно скорее, Баз! Чем мы хуже Раймона и Налини? Ты — Бонар, а я тоже танцовщица, пусть и не храмовая…

 

Глава 7. Смерть в подарок

Я очнулся от холода.

Подо мной смерзшаяся в камень земля, от нее тянет лютым холодом полярной ночи, простой смертный запросто мог бы не проснуться. Но я. Палач Лиангхара, обладаю кое-какими нечеловеческими способностями. Могу, например, сколь угодно долго находиться в ледяной воде, ночевать на снегу чуть ли не в одной рубашке, или же босиком идти по снегу. Конечно, ощущения будут не из приятных, а если честно — точь-в-точь как у простых смертных, только в итоге даже не простужусь. Увы, лютый холод — побочное действие любого серьезного заклятия магии Лиангхара, а уж такого, как последнее — особенно…

Заклятие сработало на славу: ледовое поле расстилается на добрую милю вокруг. А я сам оказался в центре небольшого пятачка еще менее приятной субстанции, повелителем которой считается мой Владыка — Черного Льда. Если верить одной из наших Литаний, он «крепче стали, кою способен рассечь, холоднее снега, но не тает и в жару, чернее ночи, но вокруг него и день меркнет…» Дальше там говорится о том, что Меч Лиангхара — из того же Черного Льда. Не знаю, так ли это, но меч Первого Палача из Черного Льда хранится в Великом Храме Лиангхара, как величайшая святыня. Да и наши кинжалы, пожирающие души — из него же…

Здесь холод вовсе нестерпимый, даже для меня. Потому спешу уйти с Черного Льда на обычный. Хотя и там стоит вполне подходящий для разгара полярной ночи мороз, но по сравнению с холодом от Черного Льда — почти летнее тепло. Я перестаю лязгать зубами и, наконец, задумываюсь, что делать дальше.

Итак, Саггард пал, рота вырезана до последнего человека. Оба Убийцы Лиангхара убиты… Что ж, ствангарцы всегда были отличными солдатами, опытными и бесстрашными. А может быть, Убийцы таки прикончили баталию — да только шаланд на плаву не осталось, вокруг на тысячи миль — вражеское государство, где на них будут охотиться, как на зверей, причем не только люди, но и сильнейшие жрецы-маги Аргишти. Не стоит себя обманывать — шансов выбраться из Ствангара живыми у них никаких.

Все, как и предполагал Высший Палач Лиангхара, король Мелхиседек Атарг. Меняем полторы сотни жизней (в том числе две — жрецов довольно высоких степеней посвящения) на гибель вражеской империи. Выгодная сделка? А то нет! Жрецы Лаэя, способные, наверное, выгодно сбыть даже воздух (если, конечно, не поскупятся на мыло и наконец помоются), позеленеют от зависти, когда узнают…

Само заклятие удалось — лучше и пожелать нельзя. Или наоборот — надо бы хуже, да некуда? Вроде бы надо радоваться, а не получается. Почему в голове навязчиво вертится мысль, что в Мир моими стараниями открыты ворота Силе, одинаково враждебной и Исмине, и Лиангхару, и остальным его Богам тоже? Доказательств никаких… Но я бы никогда не стал Палачом Лиангхара, если б не обладал чутьем на беду. Главное — я не знаю, что именно сотворил. Открыл Врата — да. А кому? И куда? Каковы побочные эффекты? Я должен узнать — во что бы то ни стало. Но у кого? Сто вопросов — и хоть бы один ответ. Впрочем, туда, где есть готовые ответы и подробные инструкции, Палачей не посылают.

Шаланда, потрепанная штормом, но еще вполне способная удержаться на плаву, оказалась там, где оставил. Угнать ее в этих краях некому: ближайшие люди находятся в несчастном Саггарде, да и им, наверное, не до того.

Ощущения от ледяной воды те еще (ноги, к примеру, я тут же перестаю чувствовать, дыхание перехватывает, когда в грудь бьет крутая волна воды вперемешку с ледяным крошевом), но выхода нет. Даже простейшие заклятия станут мне доступны только через месяц — как раз когда Ствангар почувствует действие заклятия на своей шкуре. Чуть не надорвавшись, сталкиваю посудину в кишащее льдом море, кое-как перелезаю через борт и поднимаю парус. Нечего и думать вызвать магический ветер — остается довольствоваться естественным. Он отнюдь не попутный, но я научился ходить галсами еще когда занимался флотом.

Сказать, что управляться с мокрыми, обледенелыми снастями нелегко — значит ничего не сказать. Я выбиваюсь из сил, а хуже всего то, что нельзя ни на мигзаснуть, оставив корабль без присмотра. Иначе я рискую проснуться в царстве пеннобородого Лаэя, на дне морском. Учитывая здешнюю прохладную водичку, далеко не лучший конец.

Спасли, опять-таки, сверхчеловеческие способности, присущие Старшим Убийцам и Палачам Лиангхара. Например, мы можем пару месяцев обходиться без пищи и месяц — без воды, и столько же не спать. Уверен, лишь благодаря этому я и остался в живых. Правда, чем дальше, тем больше разваливалась жалкая посудина. К концу пути по морю я едва успевал вычерпывать воду. К счастью, кое-какие магические способности на третью неделю ко мне вернулись, течь удалось на время перекрыть.

Видно, Владыка не оставил без помощи своего слугу — на Замерзшем море не случилось ничего неожиданного. Правда, я и предположить не мог, что плавание затянется до конца Десятого месяца, когда начинается настоящая зима; холод и голод стали постоянными и нестерпимыми, а усталость въелась, казалось, в каждую клеточку тела. Я чуть не сошел с ума от счастья, когда разваливающаяся шаланда, едва не затертая тяжелыми льдами, пристала к причалу Дреггольца, морских ворот королевства Нортер.

Дальше — проще. Нортер, зажатый между враждебным Ствангаром и кочевниками Закатных степей, которым все равно, кого грабить, уже не первое столетие является нашим главным союзником, куда надежнее темесцев и пуладжей. Точно так же, как Эрхавен — союзник Ствангара, вот только, в отличие от города-государства, королевство Нортер располагает неплохой сухопутной армией, да и флот его вынуждает Империю держать на Студеном море Северный флот.

Норты встретили меня по-царски. Тут ведь уже знали о битве в Саггарде и гибели моей роты. И скорбели о них неподдельно — как и радовались моему спасению. Потому здесь тут же вознесли своему божеству (здесь почитают «темную» ипостась Исмины — Великую Лучницу Ритхи) благодарственную молитву, а меня с обледенелой шаланды пересадили в роскошную карету и со всей возможной скоростью отправили в столицу, тоже называвшуюся Нортер. Здесь, узнав о моем ранге, меня принял лично король, расспросивший о событиях в Саггарде. Я успокоил его, что нашествия ствангарцев можно не опасаться (я не лгал — конечно, вскоре от пришельцев взвоет весь Мирфэйн, но Ствангар в очереди на выход первый), но посоветовал привести войска и особенно магов-жрецов в боевую готовность. И укрепить небольшой кусок границы королевства, который граничит с Полем Последнего Дня. А затем сел на самого быстрого коня из королевских конюшен и, не жалея себя, рванул к границе державы Атаргов. Затем отбыл на юг, направляясь в Марлинну. К счастью, наши страны имеют десять миль общей границы, и уже через полтора месяца я на родине. А от границы добраться до Марлинны совсем просто — две недели бешеной скачки на лошадях государственной почтовой службы.

Подробно рассказывать об этом пути не стоит. Долгий и трудный — что с того? Конечно, если б я на следующий день после заклятия появился в Марлинне, может статься, мы бы и успели что-то сделать. Если бы я смог убедить Мелхиседека, что лекарство хуже болезни. Бесполезно гадать, что было бы, если бы… Важно лишь то, что середину Второго месяца 1140 года я встречаю в нашей столице.

Потом, когда беда уже случилась, часто кажется, что было плохое предчувствие, непонятно отчего было страшно, не хотелось идти туда, где случилась беда, или, хотелось, наоборот, бежать, куда глаза глядят. Когда это уже произошло, мы не можем себе и представить, что когда-то жили и даже не подозревали, что это может случиться. Даже не верится, что ничего на самом деле не было, что все эти зловещие знамения и недобрые предчувствия уже потом нарисовало воображение. Бывают исключения, но они лишь подтверждают правило.

Базиль просыпается от жаркого поцелуя Айши. Месяц назад она была просто Айшой, а теперь она Айша Бонар, после предательства деда, гибели Лотаря и, похоже, Раймона — жена главы рода. Ну и что, что большая часть рода лежит в могилах (а то и вовсе без могил, как отец), что состояние уже наверняка конфисковали в казну соотечественники Шауля и Хитты! Главное — не золото и драгоценные безделушки, как и не сталь, а люди. Они — и никто другой — выигрывают и проигрывают войны. То есть — он и Айша.

— Ай, ну неужели нельзя дать поспать бедному главе рода, да еще и награжденному наместником?

Вчера вручали награды отличившимся в битве. Наместник мог сколько угодно возмущаться и кривить брезгливую мину (ну, еще бы — приходится награждать всяких обормотов, в то время, как двоюрного брата хорошо, если от суда уберечь удастся), но против закона пойти не решился. А закон Империи на их стороне и гласит, что пролившие за Империю кровь не должны остаться без награды. Базиль же и Айша оказались в числе наиболее отличившихся в бою, первый, вдобавок, еще и ранен в бою.

Базиль совсем не солидно хихикает, вспомнив, как скривился сир наместник, вручая награду — щедро украшенный, но вполне пригодный для боя меч, по лезвию которого искусной вязью выгравирована надпись: «Пролил кровь во славу Империи». Айша, вытащившая из пекла не меньше дюжины раненых, а потом прикончившая мага, также не осталась без внимания: ей достался увесистый золотой кубок («Как раз для пива!» — непочтительно хихикает она, выходя из резиденции наместника в городской цитадели) и грамота с королевской печатью, удостоверяющая, что отныне, с первого дня Одиннадцатого месяца года 1139-го, Базиль и Айша Бонары, равно как и все их прямые потомки, являются дворянами Ствангарской империи. В Ствангаре производство в дворяне продолжалось бы не один год. Но в Марддаре, нет такой бюрократии, как на юге, да и военные власти Империи работают быстрее гражданских.

По этому случаю Толлардо устроил большой пир, в котором участвовали все, кто уцелел в Саггардской мясорубке, в том числе и поправившиеся раненые из полкового госпиталя. Особенно восхищались конечно, Айшой, так как в баталии, да и во всем Марддарском гарнизоне, не осталось ни одного солдата, который бы не знал, кто именно обезвредил одного из вражеских магов. Те, кто пережили бой, резонно полагали, что девчонка спасла их всех. Не обойден вниманием и Базиль: боевое мастерство и храбрость, проявленные в сражении за Саггард, поставили его вровень с лучшими солдатами Восемьдесят Седьмого полка.

…Полночи орали здравницы в честь Базиля и Айши, а Базиль — в честь других героев Саггарда. Кончилось все тем, что изрядно захмелевшая от непривычно обильной еды и вина Айша вскочила на стол и, втащив за собой Базиля, попыталась в лицах изобразить, как все было в Эрхавене. Она опрокинула на сидящих за столом кувшин с вином, а потом оступилась и свалилась со стола сама. Чуть более трезвый Базиль, решил, что пляски на столе не соответствуют чести Бонаров, и вообще, теперь Айше придется расстаться с замашками уличной танцовщицы. Он схватил ее за руку и, как ни упиралась новоиспеченная женушка, повел в отведенные молодоженам покои.

Ничего такого, несмотря на недвусмысленные подначки солдат, он себе не позволил, и не потому, что не любил. В роду Бонаров принято скрупулезно придерживаться древнего права, а оно недвусмысленно указывает: если просватать девушку можно еще до рождения, а замуж выдать и в десять лет, то до совершеннолетия муж все равно не имеет права к ней прикоснуться. Оно наступит через полгода, когда Ай сравняется пятнадцать.

…Лучше бы не говорил про сон — для нее это повод позубоскалить.

— А вот нельзя! — хихикает Айша, чмокая его в щечку. — Кто рано встает, тот колбаску украдет, а сонливый да ленивый получит палкой по загривку!

Базиль пытается сохранить серьезный вид, но воображение рисует отца или деда с краденной колбасой в руках и парень захохотал во весь голос.

— Неплохо! — отсмеявшись, говорит он. — Бонар, ворующий колбасу на рынке — это, я тебе скажу, нечто! Дюранды бы никаких сокровищ не пожалели, чтобы увидеть…

— Если Дюранды не разделили судьбу Бонаров, — произносит Айша и задумчиво прикусывает пухлую губку. — Баз, тебе не кажется, что пора возвращаться в Эрхавен?

— Зимой никто не сунется в тундры без крайней нужды. Тут же заблудишься в снегах и окоченеешь. Готовься к тому, что до Пятого — Шестого месяца мы будем тут.

— Обрадовал… Каково же тем, кто в Саггарде?

— Им еще хуже. Здесь большой город, хоть какие-то радости. А там вроде бы даже кабака нет…

— И половина домов порушена…

— Верно. Давай радоваться тому, что есть. Ты не находишь, что в снежки играть — весьма увлекательное занятие? Не хочешь попробовать?

— Конечно! — неподдельно радуется Айша. — Уже одеваюсь!

В Эрхавене снег выпадает не чаще, чем раз в десять лет, да и то все больше по ночам, и тает, едва коснувшись земли, оставляя густую ледяную грязь. Айша и Тетрик, у которых не было никакой обуви, ненавидели грязную кашу особенно сильно: ногам в ней невыносимо холодно. Иное дело — когда ты в сапожках и добротной шубе, землю укрывают сверкающие, пушистые, будто шкура неведомого зверя, сугробы снега. Базиль и Айша быстро научились лепить из него небольшие шарики, швырять во все стороны, и нехитрая забава скрашивает вынужденное безделье. Бывалые солдаты усмехаются в усы, но ничего не говорият: кто не дрогнули в бою и внесли весомый вклад в победу, могут себе позволить некоторые шалости…

…Айша уже собирается метнуть комок снега в ловко уворачивающегося Базиля, когда ее внимание привлек грохот, раздавшийся совсем рядом. До боев у эрхавенской ратуши она могла бы ничего не заметить, но побывав в двух жестоких битвах, ошибиться не может. Рванул порох, причем не меньше большой бочки.

Веселье как ветром сдуло.

— Что это? — спрашивает она.

Базиль не отвечает. Точнее, вместо ответа он стремительно бросается к двери дома, где, полагая, что в Марддаре безопасно, оставил наградной меч. Айша бежит за ним.

— Ай, лучше жди здесь, — говорит он. — Еще не хватало, чтобы с тобой что-то случилось.

— Да скорее ты во что-нибудь вляпаешься, — пренебрежительно фыркает она. — Кто тебя в Эрхавене и Саггарде из петли вытащил, а?

— Хорошо, пошли вместе. Только возьми хотя бы кинжал. Кто знает, с чем мы встретимся…

Они бегут по пустынным заснеженным улицам столицы Поля Последнего Дня. Сейчас, когда закончилось судоходство на море, а сухопутные тракты замело снегами, жизнь в городе отчасти замерла, лихорадочная деятельность коротких летних месяцев сменилась затишьем. Потому, хотя на улицах и попадаются спешащие по делам люди, это не идет ни в какое сравнение с летним столпотворением.

Бежать по мощеной улице легко. Марддарская зима наступает стремительно, оттепелей почти не бывает — на улицах почти нет льда. Базиль и Айша даже не запыхались, когда, оставив позади несколько кварталов, выбежали на одну из городских площадей, называвшуюся, вроде бы, Кузнечной. То, что они там видят, оставляет далеко позади даже бойню в Саггарде, зато напоминает последствия жертвоприношений в руинах святилища Лиангхара.

Снег на площади превратился в кровавую кашу и дымится, исходя паром. Какая-то сила разбросала по площади жутко изуродованные останки людей и лошадей, словно у них под ногами и копытами взорвалась большая бочка с порохом, или в упор били сразу несколько орудий.

Оказывается, Эрхавен и Саггард не пропали даром. Прежде, чем голова успела осмыслить происходящее, тело бросается за угол дома, плюхается туда, где снега почти нет. Темно-серая шуба почти сливаетсяь с мокрой брусчаткой. Айша ложится так близко, что Базиль чувствует на щеке тепло дыхания.

— Лежи тихо, — шепчет он. — Мало ли что?

— Я же не дура! — шипит она в ответ.

Базиль оглядывается, пытаясь обнаружить таинственного врага, лихорадочно припоминая все, что слышал об использовании пороха от Раймона и деда.

Помимо пушек, его могут заряжать в снаряды неогнестрельных орудий — требюше и катапульт, которые именно поэтому продолжают использовать со времен Нарамис. Скажем, один удачно разорвавшийся большой требюшетный снаряд, начиненный порохом и свинцовыми пулями, способен уничтожить роту и даже баталию в сомкнутом строю. Кроме того, требюше можно сколотить из подручных материалов на месте, а вот отлить в поле пушку…

Еще порох применяют при минных подкопах под крепостную стену. Потом закладывают в получившуюся галерею несколько бочек с порохом и взрывают. Похоже, но, во-первых, почему тогда посреди площади нет огромной ямы, а во-вторых, какой смысл вести подкоп, если тут сроду не было укреплений? Еще, как говорил, дед, порой грузят порох в лодки-брандеры, а потом направляют на вражеские корабли (что, впрочем, делается редко, так как смертником никому становиться не охота — другое дело, если удается сжечь вражеские корабли ночью, у пирсов, и матросы с брандеров успеют сбежать). Ну, здесь, на площади, кораблям точно взяться неоткуда…

Выходит, непонятные враги изобрели что-то новое. Но что?

На площади появляется группа военных. Их немного, как определяет Базиль, не больше взвода.

— Здесь рвануло! — громко говорит приведший их горожанин, с испачканным копотью лицом, в рваном тулупе и свежей, но уже покрасневшей от крови повязкой на руке.

— Ничего себе! — бормочет усатый лейтенант, в растерянности барабаня пальцами по рукоятке меча на поясе. Судя по всему, думает он о том же, о чем и Базиль. — Оцепить место происшествия! — приказывает первое, что пришло в голову. — А тебе, — обращается к одному из солдат, — отправиться за помощью. Нужны еще два взвода, чтобы оцепить площадь, и военный инженер, знающий минное дело. И жрец тоже. — Четвертый эскадрон Четырнадцатого кавалерийского полка, — объявляет он, разглядев знаки различия на форме мертвого кавалерийского лейтенанта, чье тело изуродовано меньше остальных.

Гонец коротко салютует, четко разворачивается и бросается выполнять приказ. И не замечает небольшого бугорка снега какого-то необычного голубоватого оттенка, почти не выделяющегося на заснеженной площади. Тяжелый, на совесть подкованный сапог с размаху опускается в небольшой сугроб…

…В следующий миг там, куда ступил гонец, словно расцветает огненный цветок. Грохочет взрыв, земля ощутимо вздрагивает. Когда пламя опадает, видна оголившаяся, развороченная взрывом дымящаяся брусчатка. Самого гонца отшвырнуло на несколько шагов назад. Он грузно свалился наземь и больше не шевелится. Разорванная, почерневшая от копоти форма слабо дымится.

— Снег! — соображает лейтенант.

— Что? — удивленно спрашивает командир одного из отделений.

— Если увидите такой голубой снег, ни в коем случае не наступайте: он взрывается почище пороха. Вообще его не трогайте — пусть жрецы разбираются. Надо предупредить гарнизон, жителей — иначе тысячи погибнут, пока разберутся.

Подтверждая сказанное, взрыв гремит в другом районе города, еще сильнее.

«Взрывчатый снег? Откуда? — подумал Базиль. — Может, Толлардо знает?» Связать случившееся с бежавшим из Саггарда Палачом Лиангхара он сначала не додумался.

Обратно молодожены добираются долго, внимательно глядя под ноги. Не хватало нарваться на страшный сюрприз и взлететь на воздух, как конники… Действительно, пару раз попадаются подозрительные кучки, лежащие как раз посреди улицы. Еще несколько взрывов раздается в других кварталах: видно, «снег» выпал по всему городу, и еще не все жители о том узнали. А с севера на город надвигаются мрачные снеговые тучи, вполне возможно, несущие еще что-нибудь.

Возле дома Толлардо адский снежок, как ни странно, не выпал. Базиль замечает лишь одно подозрительное пятно, но и оно, когда в него бросили увесистым булыжником, оказалось вполне «мирным».

Подполковника они нашли во внутреннем дворике, порозовевшего от мороза и довольного: он только что завершил обход постов и нашел, что все в порядке.

— Ты что такой растрепанный, Базиль? — удивленно спрашивает Толлардо. По одному спокойному голосу Базиль определяет: он еще ничего не знает.

— Вы не слышали? — спросила Айша. Базиль перевел дух. Его попытки привить дочке рыбаков хотя бы начатки этикета, похоже, дают плоды. Ай уже не «тыкает» кому не попадя.

— Что? Рядом оружейные заводы, склады ядер и пороха. Наверняка там что-то рвануло.

— А взвод конников на снегу подорвался — тоже на оружейном заводе?

— Что? — ошарашено спрашивает подполковник. — Как — на снегу?

— Ночью, похоже, выпал особый снег. На вид — почти обычный, но если наступить — что твой порох взрывается.

— Невероятно, — бормочет ошарашенный Толлардо. — А ты можешь это доказать?

— Если тут есть такой снег — могу, — говоритБазиль. — И если найдется что-нибудь тяжелое.

— Пожалуйста, — Толлардо указывает на сложенные около дома кирпичи: из них летом собирались возводить пристройку, но события в Саггарде не позволили.

Выбрав кирпич, Базиль осматривается. Он видит похожую на те, на площади голубоватую кучку снега, оказавшуюся прямо рядом с кирпичами. «Если я ошибся, Толлардо мне больше не поверит» — думает Базиль и, отойдя подальше, бросает кирпич.

Ахнуло так, что взрывная волна чуть не сбила обоих с ног. Аккуратно сложенные кирпичи враз покрылись копотью, но не рассыпались. Хотя, полагал Базиль, будь кучка «снега» крупнее, кирпичи бы разлетелись во все стороны, а фасад полностью разрушило.

Оглушенный взрывом подполковник трясет головой.

— Прекрасно. Особенно для артиллеристов…

— Какие, Франко? — удивляется Айша.

— По крайней мере, нам до весны не понадобится порох. А зима тут девять месяцев в году. Да и минировать таким снежком подступы к городу — любо-дорого, а главное — бесплатно. Если придумаем, как его убирать с улиц и хранить, в случае нового рейда можно за несколько дней сделать город неприступным.

— А жители как же?

— Не беспокойся. Наместник провинции издаст соответствующее постановление, а Адольберон распорядится довести его до горожан во время служб. Я поговорю с ними, вечером все станет известно.

Вчерашний день оказался последним — над городом распростерла крылья полярная ночь. Подполковник так и не вернулся. Небо затянули облака, тонко и зловеще воет в печной трубе ветер, несет колкую снежную крупу. В такую погоду лучше сидеть дома — впрочем, и дома, честно говоря, жутковато, особенно если ждешь неприятностей. А после Саггарда и Эрхавена оба они научились не доверять кажущемуся спокойствию.

— Как думаешь, о чем можно так долго совещаться? — спросила Айша. Базиль сперва хотел напомнить об этикете, потом сообразил, что напоминать надо ему: Ствангар и Эрхавен — не Аркот, где, если верить купцам, друзьям деда, жена обращается к мужу на «вы». На севере порядки попроще, хотя высший свет и здесь — высший свет.

— Кто ж его знает, Ай… Может быть, там еще что-то выяснилось. Какой-нибудь новый рейд…

— А что, он возможен? — испуганно спрашивает Айша.

— К сожалению, да. Если они догадаются послать через союзное Марлинне королевство Нортер войско, могут начаться и большие бои…

— Но…

— Не волнуйся. Чтобы создать угрозу Марддару, нужно не меньше двух десятков полков. А это — огромный обоз, не менее полутора сотен пушек и прочей техники. По здешним дорогам колонна растянется миль на десять, разведка ее в любом случае обнаружит. Да и не перебросят на север быстро такую армию.

— Уверен?

— Конечно. Дед рассказывал, а он такие вещи знает лучше многих.

— А сам этот, как его… Нотртер?

— Чушь, — как можно спокойнее произносит Базиль. «Только бы не догадалась, что их войско тоже могут поддерживать маги» — думает он, и на миг стало страшно. — У них постоянная армия — всего пятнадцать полков, из них десять — на границе со Ствангаром. В Поле Последнего Дня вторгнуться может не больше двух-трех. Нортер сам по себе не опасен. И вообще, Ай, нечего гадать, завтра все выяснится. Давай спать — поздно уже…

— А расскажи мне что-нибудь занимательное, — просит она.

Как ни коротка пока их семейная жизнь, общие традиции уже появились. Каждый вечер Базиль вспоминает и рассказывает какую-нибудь занимательную историю из прочитанных книг или рассказов деда и дяди. Обычно Айша слушает, затаив дыхание, и на время прекращает острить по поводу «всех этих глупостей», которые Базиль считает непременными нормами этикета.

— Хорошо, — с готовностью соглашается Бонар — самый младший. Айша совершенно не подвержена такой неприятной вещи, как женская истерика, но отвлечь девчонку (да и отвлечься самому) от тревожных мыслей надо. — Сегодня будет история о Ствангаре. Когда-то, еще лет девяносто назад, в Ствангаре случился неурожай, голод, по городам и деревням гуляла холера, вдобавок, вспыхнуло несколько мятежей. Атарги решили, что пора нанести решающий удар, начали войну. Ствангарцы поначалу потерпели поражение, враг почти уничтожил Империю. Однако в столице на борьбу с «черноплащниками» встали все, кто мог держать оружие, они пять месяцев день и ночь сражались сперва на ближних подступах к городу, а потом в его руинах, за каждую улицу, каждый дом. Обе стороны пустили в ход магию. Город буквально сравняли с землей, большую часть развалин Атарги захватили, но одолеть защитников не смогли, хоть и бросили на Ствангар все силы, свои и союзников. Их лучшие полки были перемолоты в уличных боях, а Империя за время боев успела создать новую армию, переломить ход войны… то есть в конце концов одержал победу Ствангар, ствангарцы даже взяли Марлинну. Но Империя слишком ослабела, чтобы удержать завоеванное. И все же какое-то время Атарги сидели тише воды, ниже травы. Так вот, это — песня о защитниках столицы.

Поет Базиль так же, как Айша танцует, то есть более чем неплохо — неудивительно, что там, на Архивной улице, на них засмотрелись даже «черноплащники». Айша слушает, затаив дыхание. «Это тебе не Элрик, который, слушая балладу, изрядно и на редкость зло проехался по полководческим талантам тех, кто допустил Атаргов в столицу, располагая более сильной армией и такими же магами».

— Понравилось? — интересуется Базиль, хотя мог бы не спрашивать. Наградой становится еще один горячий поцелуй. А потом, обнявшись, молодожены засыпают под вой метели.

Спит Базиль плохо. Снятся горящие, заваленные изуродованными трупами и залитые кровью улицы никогда не виденной имперской столицы, на которых идут безжалостные бои. Еще немного, и он с ужасом осознает, что это не незнакомый город, а Эрхавен. Потом по полуразрушенным, почему-то заиндевелым улицам, чеканя шаг, проходят полки, и стук сапог по брусчатке кажется стуком лопаты, долбящей могилу в промерзшей земле…

…Впрочем, стук сапог не снится — проснувшись, Базиль тут же это осознает. А вот и скрип пушечных колес по снегу, и приглушенный лошадиный храп. Бонар-самый младший бросается к окну — и не верит глазам: из города без факелов и фонарей, почти скрытая пургой, идет бесконечная армейская колонна, форменные плащи затопили всю улицу. Базилю хватает одного взгляда, чтобы осознать: в поход выступил полк, да, похоже, не один… Неужели из города выводят весь гарнизон?!

Но ствангарцы наверняка знают, что делают, а Толлардо решил оставить наследника знатного рода здесь, в безопасности… Значит, лучше не будить Айшу, которая наверняка выскочит на мороз догонять колонну гарнизона и спутает Франко все планы. Зимнее Поле Последнего Дня, рассказывала Неккара — не лучшее место для женщины, не владеющей магией.

В эту ночь Базиль совершил, возможно, самую большую в жизни ошибку и бесконечной полярной ночью не раз станет корить себя за то, что не прислушался к зову сердца, не разбудил умного человека, то есть Айшу. Но осознание придет поздно, а пока, успокоенный наглядной демонстрацией военной мощи Империи, он незаметно забирается под теплый плед, где калачиком свернулась юная жена, и снова погрузился в неспокойный сон.

Первое, что поражает, когда они проснулись — тишина. Обычно вокруг домов офицеров прохаживаются караулы, ездят гонцы, а сейчас дом словно вымер. Затих даже ветер…

— Что случилось? — спрашивает Айша.

Базиль не отвечает: уже есть кое-какие предположения, но он бы отдал все на свете, чтобы они так и остались предположениями. Бонар велит Айше оставаться в комнате, а сам вешает на пояс наградной меч и бесшумной походкой, которой научил Раймон, выскальзывает из комнаты. В первую очередь следует проверить кухню — там обычно с утра бывает служанка, которая хоть немного приводит в порядок дом в отсутствие жены. Жена, Изабелла Толлардо, живет в Айвенде. Для нее здешний климат был бы убийственным.

Но на кухне тихо, темно и холодно. Не похоже, чтобы там кто-то был. Базиль осторожно просовывает голову в дверь… и отшатывается, враз побледнев. Хорошо хоть, они еще не завтракали, иначе его бы сразу стошнило. То, что он видит, далеко превосходит даже ужасы, виденные в родовом дворце.

В лежащей на полу гнилостно-черной массе опознать труп непросто. Впечатление такое, что человек живьем сгнил, причем очень быстро, и не просто сгнил, а превратился в этакое. Запах на кухне такой, что Базиля таки скрутило в три погибели и жестоко, с желчью, вырвало. Скорее всего, не обошлось без магии. Неккара наверняка бы сказала, что это за напасть, и как с ней бороться. Но Некккара в Эрхавене, да и не факт, что она выжила в объятом смутой городе. А здесь, похоже, нет никого, кто отвел бы от города напасть…

Мысли Базиля обрывает истошный вопль Айши. Рванув меч из ножен, юноша несется обратно. Он успевает как раз вовремя, чтобы ворваться в комнатку и увидеть зажатую в угол девчонку. А на нее готовилось напасть странное существо, отдаленно похожее на кабана, но с поистине волчьей пастью и когтями на лапах, которые сделали бы честь кханнамскому или аркотскому тигру.

Базиль собрался напасть на тварь со спины. Но она неожиданно разворачивается, будто имеет глаза сзади, и прыгает через всю комнатку, оттолкнувшись от пола мощными задними лапами. Базиль поднимает меч, но безнадежно опаздывает, мимоходом успевает подумать, что такие зверюшки, наверное, и на второй этаж могут запрыгнуть…

Спасает Бонара-самого младшего то, что тварь не рассчитала высоту потолка. В высшей точке своего полета зверюга крепко бьется о перекрытия (которые ощутимо вздрагивают — вес твари вполне сопоставим с весом Базиля и Айши вместе взятых). Оглушенное чудовище падает на пол — и второй прыжок сделать не успевает: подоспевший Базиль опускает на голову зверя меч. Потом еще раз и еще — черепная коробка твари раскалывается не сразу, а потом Базиль уже не может остановиться. Впрочем, издыхающая тварь все равно успевает полоснуть по ноге острыми, как иглы, когтями, оставившими глубокие порезы.

— Ч-что это было? — заикаясь от пережитого испуга, спросила Айша.

— Ничего хорошего, — зло сплюнул он, ища, чем бы перевязать рану. Если такое творится по всему городу… И где, Лиангхар их забодай, армия, власти, жрецы, наконец?! Это же по их части. Но скрывать правду нет ни малейшего смысла. Более того, смертельно опасно, и он произнес: — Вчерашний взрывчатый снежок был только началом. В городе какая-то странная болезнь — от нее люди сгнивают заживо за несколько часов. Смрад, кстати, стоит неимоверный…

— А ты не…

— Надеюсь, что нет, Ай. Но сказать наверняка не могу, так что ко мне лучше не прикасайся. По крайней мере, сегодня.

— Что будем делать?

Сейчас жена кажется Базилю не просто юной. Здесь, посреди объятого непонятным кошмаром города (такое происходит сейчас везде — в этом Базиль почему-то не сомневается) она мигом превратилась в испуганную девчонку, почти ребенка. Что ж, придется действовать за двоих. Базиль ненамного старше жены, но только сейчас по-настоящему понимает, что значит быть главной рода. Отвечать за всех, думать за всех и направлять общие усилия для достижения важной цели. Сейчас такая цель — выжить и по возможности понять, что происходит. Похоже, сбежавший из Саггарда Палач Лиангхара все-таки нанес удар. Но как именно действует заклятие, что от него ждать — этого Базиль не знает даже приблизительно.

Непохоже, чтобы маги Ствангара смогли противостоять беде. А значит… вот именно, значит, все это надолго, а до Шестого месяца из города все равно не выберешься. Следовательно, надо думать не о том, как сбежать, а о том, как выжить в эту зиму, которая, судя по всему, будет страшной.

— Для начала отправимся к главному жрецу Аргишти, Адольберону. Если кто в Марддаре и знает, что со всем этим делать, это он.

— А где мы его найдем?

— Конечно, в Храме.

Путь по городу оказался долгим и трудным. На улицы неслышно падает снег, к счастью, обычный. Базиль и Айша пробираются по ставшему чужим и страшным городу короткими перебежками, поминутно осматриваясь, гдядя под ноги в поисках взрывчатого снега или других ужасов. Пришлось пустить в ход меч — оба раза спасло то, что они держались поближе к стенам, напасть со спины твари не могли.

Тишина царит и в Храме. Это настолько неестественно (как раз время утренней молитвы, и, по идее, вокруг должны тесниться толпы верующих), что оба сразу заподозрили неладное. Ворота, ведущие в зал молитв, чуть приоткрыты, внутри не заметно ни малейшего движения. Оттуда сочится запах, в значении которого Базиль, ошибиться уже не может. Хорошо, что стоит лютый по южным меркам, пробирающий до костей холод. Иначе от смрада задохнулись бы на окрестных улицах.

Базиль некстати вспоминает, что вчера, в Шестнадцатый день Десятого месяца, у поклонников Аргишти был празник — день, когда от врага девяносто лет назад очистили Ствангар. Вечерняя молитва наверняка продолжалась несколько часов, в храме собралось больше народу, чем обычно. Да и в других храмах Аргишти тоже. Времени как раз хватило, чтобы все присутствующие заразились и почувствовали серьезное недомогание. Жрецы наверняка бросились им помогать… И тоже заразились: никто же сразу не догадается, что болезнь смертельна, да и вообще, что происходит.

— По-моему, туда не стоит соваться, — высказалась Айша — просто для того, чтобы развеять гнетущую тишину.

— А куда — стоит? — спросил Базиль.

— Пожалуй, в Малый Храм Исмины. Там нет праздников, может, его не затронули болезнь и чудовища.

Храм Исмины находится чуть ли не на другом конце города. Чем ближе они подходят, яснее становится: здесь беда особенно лютовала. Сгнившие, покрытые заледеневшей черной слизью трупы попадаются даже на улицах. Базиль бы оставил Айшу дома, чтобы она этого не видела, но там ее наверняка найдут чудища. А обглоданные останки в одном из дворов, лучше всяких слов говорят о реальности угрозы.

Гуще всего здесь лежит голубоватый взрывчатый снег. Более того, обнаруживается и другой, не менее смертоносный: он, правда, не взрывается под ногами, но брошенная в него увесистая палка истаивает на глазах, словно изъеденная сильнейшей кислотой.

— Туда тоже наступать не стоит, — констатирует Базиль.

В Храме они встретили первых живых людей. Ими оказалась пышнотелая жрица лет пятидесяти, помощница настоятельницы, а также двое молодых помощников и совсем уж юная танцовщица (какой Храм Исмины без нее?). Как выяснилось, настоятельница почувствовала себя плохо еще во время службы и, поняв, что это не просто простуда, уединилась в своих покоях и заперлась там. Однако дежуривший под дверью один из помощников настоятельницы слышал, что та стонала и кричала от невыносимой боли до глубокой ночи. Потом перестала…

— Жрица через дверь кое-что рассказала, — тихо произнес послушник. — Она велела пересказать это любому, кто придет. Болезнь вызвана магией Лиангхара, и если заразился, смерть неизбежна. Она не лечится, так как убивает за несколько часов, самое большее за сутки. Ее принес северный ветер, дувший вечером. Первый симптом — синяя сыпь по всему телу. Потом человек просто гниет заживо, появляются черные волдыри, они лопаются, из них течет слизь, от которой и идет смрад. И то, и другое заразно. Все происходит в течение нескольких часов. Лекарства нет, хотя, наверное, древние умели бороться с болезнью при помощи магии. Если увидишь у кого-то синюю сыпь — беги подальше, стараяйся первые двадцать шагов не дышать и уж точно не прикасаться к больному…

— Прошу вас, дайте мне нож! — прерывает его истошный вопль, раздавшийся из кельи для жрецов. — Я не хочу мучиться!..

— Это наша танцовщица, мы час назад рассказали ей об этом, и она решила, что заразилась во время вечерней службы. Боюсь, от страха сошла с ума…

— А вы ее видели?

— Да, — вдруг говорит один из помощников. — Похоже, она права. Та самая синяя сыпь… Вот, смотрите, — указывает он на одетую в яркое платье юную, чуть старше Айши, девчонку, съежившуюся на узком лежаке в келье, с приоткрытой дверью. Зловещие синие краипинки уже отчетливо проступили на лице, руках, обнаженных, несмотря на холод, ступнях. Кое-где они уже темнеют и увеличиваются. Магическая хворь убивает быстро.

— Что, трудно избавить девчонку от мук? — спрашивает Базиль. Айша не сразу понимает, что он имел в виду.

— Но богиня осуждает самоубийство, велит беречь жизнь и хранить ее, как величайший дар…

— И еще она велит избавлять от напрасных мук, — вдруг поддерживает Базиля второй. — Юноша, дайте хоть какое-нибудь оружие!

Базиль машинально отстегивает от пояса прихваченный в особняке Толлардо кинжал. И прямо в ножнах бросает к лежаку.

Танцовщица (так и не переодевшаяся после вечерней службы, даже не снявшая ножных колокольчиков) бестрепетно ступает босой ногой на ледяной каменный пол, нагибается и быстро завладевает кинжалом. И, обнажив его, бестрепетно вонзает в горло. На яркую голубую талху с золотой каймой хлынула кровь, тело девушки свалилось с койки и безжизненно распростерлось на полу. Напоследок звенят колокольчики — и воцаряется могильная тишина. Лишь на пределе слышимого завывает на улице ледяной ветер.

— Мы что, так и оставим их без погребения? — нарушил молчание один из послушников. Только тут Базиль открытые двери других келий, выстывшие лежаки и слипшиеся от черной слизи, будто намазанные смолой, простыни. «Благая богиня, спасибо, что они под одеялами» — отчего-то подумалось Бонару.

— Их можно будет погрести, когда трупы обледенеют, так говорила настоятельница, — произнес другой.

— Кто будет вести службу и танцевать?

— Богиня разрешила в случае, если рядом нет храма и жрецов, просто молиться и соблюдать ее учение, — нашелся Базиль, кое-что вспомнивший из наставлений Неккары. «Видела бы Нек, как я учу жрецов служить богине — умерла бы со смеху, — подумалось Базилю. — Впрочем, что тут смешного? Они ведь не прошли через два побоища, не видели, что видел я». — Такой случай наступил.

— А мы что тогда будем делать?

— То же, что и я — выживать, — отвечает Базиль. — Надо найти и других людей, не погибших от болезни и чудовищ, создать отряд. Чем больше нас будет, тем труднее будет нас сожрать всяким чудовищам. Еще не встречались с ними? Ваше счастье. Ночью уехала администрация, из города вывели войска, не исключено, что вывезли все мало-мальски ценное. Нас бросили на произвол судьбы. Скоро будет голод. Главный провинциальный Храм Аргишти обратился в кладбище — там смердянка погуляла вволю. Готовьтесь к тому, что вам придется вразумлять рехнувшихся от страха горожан.

— Но мы же не жрецы…

— Зато никого кроме вас нет, — поддерживает мужа Айша. — Это — главное. Вам придется вспомнить все, что знаете о служении богине. Вера в нее поможет нам выжить, а для этого все должны видеть, что, несмотря на потери, Храм Исмины не отказывается от своих обязательств.

— Интересно, как можно вести службу без танцовщицы? — спросил Базиль с сомнением.

— Так же, как и молиться, — ответила Айша. — Главное — просто верить.

— Точно, — произнес Базиль и посоветовал: — Пока надо припрятать понадежнее все, что есть в храмовых кладовых, и найти еще съестное. По крайней мере, до лета помощи не будет. И еще: присоединяетесь к нам, так теперь безопаснее. Командовать отрядом буду я… как наследник рода Бонаров и внук Элрика Бонара, правителя города Исмины.

— Хорошо, — с видимым облегчением отвечает помощник жрицы. Базиль сперва удивляется перемене настроения, потом понимает: для парня только что вставший с ног на голову мир вернулся в исходное положение. Рядом вновь есть кто-то, кто знает, что делать. — Найдите место понадежнее, перетаскайте туда припасы, и постарайтесь, чтобы вас нито не заметил. Мы с Айшой пока поищем оружие и живых жителей.

Выходя, ни Базиль, ни Айша уже не испытывают страха перед громадностью предстоящих задач, полной невзгод и опасностей жизнью в умирающем городе. Как ни странно, а теперь, когда неизвестность окончилась, оба чувствуют странное облегчение. По крайней мере, теперь ясно: надо научиться жить тут, распознавать новые опасности, добывать еду и защищаться ужасов, заполонивших гибнущий город. И не надеяться, что кто-то поможет хотя бы советом…

 

Глава 8. Совет у короля

Я прибыл в столицу, когда мягкая южная зима почти закончилась. Еще неделя-две — и подует теплый южный ветер, засияет солнце, но пока погода стоит вполне зимняя. Моросит холодный дождь, небо закрыли низкие свинцово-серые нетучи, завывает в шпилях башен нешуточно-холодный ветер с гор. Впрочем, все относительно: даже и такая погода в Саггарде, а тем более на Сумрачном, сошла бы за жаркое лето — там снег начинает таять лишь в Шестом месяце… Столица встретила меня промозглым туманом и непролазной грязью на не мощеных улицах нищих предместий.

Марлинна — огромнейший город, самый большой в мире. Миллион семьсот тысяч жителей — таков результат последней переписи, проведенной не без моего скромного участия. Да и это далеко не все: в предместьях, среди не поддающегося никакому учету сброда, прячутся беглые каторжники и рабы, бандиты и мелкие воришки, нищие, так что смело можно прибавлять еще сотню тысяч, а то и две. Есть и другие — раскольники различных толков, среди которых самые многочисленные и опасные так называемые ксандефианцы. Называются они так по имени основателя первой секты, Ксандефа, внучатого племянника Ахава Атарга и просто племянника Озии, обновившего культ Лиангхара.

Впрочем, может статься, вскоре вражда с ними утратит смысл. Те, кто может ворваться в Мир, таковы, что по сравнению с ним мы — что моськи рядом со старым, огромным и могучим волком. Интересно, знают ли что-нибудь они? Надо бы выяснить, но это — потом. После собрания в Великом Храме, где будут присутствовать король Мелхиседек, Высший Палач Лиангхара, и просто «почтенные господа Палачи», все пятеро.

Почему их назвали именно Палачами, да еще и «почтенными»? Как палач, пусть с большой буквы, может быть почтенным? Мы, конечно, несравненные мастера пытки, без этого слугам Лиангхара просто не выжить. И при случае пускаем сие умение в ход без колебаний (порой и развлечения ради). Но лишение жизни как таковое не составляет основную нашу обязанность. Ею является исполнение приговоров Судьбы, которой для нас является Владыка, Его воли. Вообще-то исполнителем является любой палач, вся разница между ними и нами в том, что мы — непосредственные исполнители приговоров судьбы, а они — опосредованные, так как узнают эти приговоры через посредство мирских и духовных властей. Ну, а мы сами являемся этими властями, и потому исполняем приговоры Владыки без посредников.

Мы собрались даже не в королевском дворце. Там слушать умеет, наверное, каждая стена. То, что происходит во дворце Атаргов, узнать трудно, но можно. Великий Храм — иное дело. Сюда нет доступа никому, кроме посвященных. Прежде всего, конечно, благодаря мощной магии, полюсом которой является Храм. Пробраться помимо воли его обитателей (которая есть земное выражение воли Владыки) может только очень сильный маг, но незаметно нейтрализовать защитную ауру не по силам, наверное, и богам, по крайней мере, Третьего поколения. Тут нас могут подслушать лишь сильнейшие из жрецов. Но это же мы сами! Еще есть Владыка, но от Него мы и не таимся.

Потайной кабинет в храмовых подземельях. Он врыт в землю так глубоко, что не достанет ни одно заклятие, даже способное превратить Марлинну в огромную оплавленную воронку. Мы, Палачи Лиангхара, тоже любим удобства — жарко пылает камин (дымоходы строили при помощи магии), чуть скрипят массивные, мягкие кресла (кресло короля, обито кожей казненных жриц Исмины, в том числе Нарамис Эрхавенской), огромный письменный стол завален секретными документами. Даже стены расписаны изысканным орнаментом. Лишь немногие знают, что орнамент на самом деле защищает от подслушивания с помощью магии. Кто попытается такое проделать — мгновенно ослепнет, оглохнет, онемеет и сойдет с ума. Если вообще выживет.

Начальство никогда не опаздывает и не приходит раньше, чем нужно. Оно всегда появляется вовремя, потому что само назначает время. Вот и сейчас король Мелхиседек, он же Высший Палач Лиангхара, он же главнокомандующий армией и флотом, он же хозяин крупнейших судоверфей и оружейных заводов, он же много кто еще, пришел последним. Немало дел у человека, держащего в руках почти все нити управления страной. Лишь Собрание Законоговорителей пока не подчинилось королю, там всем заправляет Натан Атарг и его прихвостни, но… Все в мире меняется, а король, на мой взгляд, способен сломить любое сопротивление. Поэтому я никогда против него не пойду.

Не доверяя защитным заклятиям Храма, Мелх добавляет собственные. Моих сил и знания хватает лишь, чтобы уловить наложение чар и подивиться вброшенной в них мощи. Распознать хотя бы основные элементы заклинания, не говоря уж о тонкостях, я не успеваю. Ну что ж, Мелх — король и Высший Палач по заслугам. В реальном бою мы, все пятеро Палачей Лиангхара, не устояли бы против него одного. А ведь мы тоже сильнейшие маги Мирфэйна. Но таких, кто мог бы противостоять ему на равных, в мире хорошо, если полдюжины, да и то едва ли.

— По повелению Владыки собрал я вас здесь, — ритуальной, не менявшейся веками фразой приветствует он собравшихся. — Прошу всех садиться.

Он — один из самых молодых Высших Палачей. Сорок два года, из них полтора правит Империей. Поначалу, когда его избрали (королей избирают раз в десять лет, или же после смерти предшественника; и всякие там Ствангары и Эрхавены еще смеют называть нашу державу «тиранией»), кое-кто не верил, что он сможет удержать власть. Особенно сомневался в этом прежний Высший Палач Лиангхара Барух и приснопамятный Палач Иероним — но время все расставило по своим местам: недоброжелатели исчезли с лица земли, их души послужили кормом Владыке, а Мелхиседек стал Высшим.

Остальные, четверо Палачей, мне ровня. Самый сильный, без сомнения, Натан Атарг — редкий гад, такого не вдруг встретишь даже среди нас, Палачей. Хотя по нему не скажешь — щупленький плешивый старичок, казалось бы, обуреваемый всеми мыслимыми и немыслимыми болезнями. Выцветшие глаза подслеповато щурятся, а руки дрожат. Горбат, а лицом Владыка наградил таким, что рядом с ним и недоброй памяти Шауль с Хиттой красавчиками казались. Казалось бы, дедок давным-давно должен загнуться от своих болячек, ан нет. Руки трясутся, как у алкоголика, но когда он пытает заключенных и творит чары, способны на ювелирную точность, глаза при нужде замечают любую мелочь, да и горб, подозреваю, фальшивый. Короче, не хотел бы повернуться спиной к этой мрази. Сейчас Натан Атарг потерпел тяжелое поражение в Эрхавене, его репутация выдающегося интригана подмочена. Даже в Совете Законоговорителей, его вотчине, появились противники. Надо не упустить случай, добить его тут, на Совете.

Ксандеф Атарг. В отличие от знаменитого тезки, правоверный озианец, отвечающий за дела собственно Храма. Именно он занимается борьбой с мятежниками, еретиками и шпионами внутри страны, а также и распространением озианства за ее пределами — впрочем, не очень удачно. Если где и получается, это не только и не столько его заслуга, сколько его предшественников. Вот он в наибольшей степени заслуживает звания Палача: в искусстве пытки с применением магии и без оной с ним могут равняться разве что сам Мелхиседек да Натан. Я, конечно, тоже умею заставить корчиться от боли каждую клеточку тела и души своих жертв, но таких способов, как Натан и Ксандеф, все же не знаю. На вид Ксандефу лет пятьдесят, и он не имеет видимых телесных недостатков, если не считать жутких шрамов, обезобразивших лицо, сделавших его жуткой, вечно ухмыляющейся маской — последствие утраты контроля над одним чудовищем. Ловок, хитер, злобен, как кханнамская кобра, но неимоверно труслив, и везде видит подвох. Представляю, хи-хи, каких трудов ему стоило сюда прийти и отказаться от привычных защитных заклятий.

Шаббаат Синари, мой преемник на посту командующего флотом. Единственный из присутствующих, не Атарг по рождению. Наоборот, вырос из Рабов Лиангхара, а по рождению вообще из низших. Однако смог разбогатеть, заплатить взнос за посвящение в младший жреческий сан, а потом уж карабкался наверх сам, мостя дорогу трупами соперников и не останавливаясь ни перед чем. Представительный, даже в чем-то красивый мужчина с черной бородой, завитой косичками по последней моде. В отличие от остальных, он не испытывает извращенной радости от пыток, а пользуется ими, как грязным, но необходимым инструментом. Зато его радуют забавы простых смертных, а именно вино, женщины и пушки: чем крупнее калибр, тем лучше. Он мой сторонник, и до поры до времени я могу на него рассчитывать. В общем, неплохой мужик. Хотя, конечно, если я начну загибаться, всадит мне нож в спину, а потом прикарманит часть моих денег. Я, впрочем, сделаю то же самое — такие у нас, Палачей, правила игры.

А вот Зосима — Атарг и по крови, и по духу. Даже более чем… Самый старый среди нас — девяносто восемь лет, и дохнуть, гад, не думает. Верховный судья, в прошлом — блестящий обвинитель, способный буквально из ничего соткать преступления категорий «алеф» и «бет». За ним числятся десятки выигранных громких процессов, сотни казненных (а лишал он их жизни собственноручно, чему и радовался до неприличия) и, соответственно, десятки миллионов аурариев состояния, так как по закону половина конфискованного у осужденного идет в казну, а вторая половина делится между доносчиком и обвинителем. Не кривой, не горбатый, не косой, но на плутовской морде заметны следы самых низменных пороков. Они с Натаном и Ксандефом и являются, собственно, главными нашими врагами. Нашими — в смысле, меня, Шаббаата и Мелхиседека.

— Итак, наша операция по овладению Эрхавенеом временно провалилась. Палач Лиангхара Натан, доложите.

Натан вздыхает: уж очень не хочется вспоминать провал, но перечить Мелхиседеку — что целоваться с кханнамским тигром: и страшно, и удовольствия никакого. Неважно, что непосредственно виновна в провале Хитта. Важно, что готовил ее он. Ну, разве что, еще покойный Шауль, но тому Владыка итак воздал по заслугам. В любом случае, операцией в целом руководил Палач Натан — следовательно и отвечать за подчиненных (тем более покойных, с которых нечего спросить) ему. Натан встает и докладывает:

— Почтенные господа, должен рассказать вам, почему провалилась операция. Как известно вашему величеству, а также почтенному Левдасту Атаргу, Палачу Лиангхара, мы утвердили окончательный план операции лишь когда поступило предложение о перемирии и династическом браке от Элрика Бонара, правителя Эрхавена. Переговоры вели дипломаты во главе с упомянутым Левдастом Атаргом. Они, и никто другой, убеждали в том, что сознание старшего Бонара надежно контролируется, что старик сможет убедить младшего сына жениться и что их с Шаулем хитрость не обернется против них самих…

Ах ты, гад! Это ведь в мой огород камушек… даже не камушек, а пушечное ядро. Вместо того, чтобы хитрить с врагом, ты хитришь здесь? Ну, я тебе покажу, как с больной головы валить на здоровую!

— Почтенный Палач Лиангхара Натан, — начинаю, сдерживая бешенство, — говорит несколько не о том. От меня он получил сведения, что Элрика можно заставить делать, что нужно нам. Шауль сумел это сделать: и Элрик, и Альфред Дюранд действительно некоторое время действовали, как было предусмотрено планом операции. Не моя вина, что подчиненные почтенного Натана Атарга не только не смогли быстро нейтрализовать Раймона Бонара и пресечь восстание, но и удержать в повиновении эрхавенских политиков. Не моя вина, что ваши, ваши, Палач Лиангхара Натан, подчиненные не смогли грамотно действовать в сложных условиях боя.

— Позвольте с вами не согласиться, — бросается в контратаку Натан. — Хитте и Шаулю ставилась задача уничтожить сопротивление и подчинить Эрхавен. Какими способами — они должны были решить на месте. Если целесообразнее оказалось применить взламывающее темницу Владыки заклятие там и тогда — мы не можем их осуждать за превышение полномочий…

Совет начинает попахивать женским скандалом на рынке, когда логика и целесообразность побоку и главное — «утопить» оппонента. Мне проще, у меня поистине железные аргументы, а у моих недругов — только злоба. Не мои подчиненные нарушили приказ, угробив все, что только можно. Но Мелхиседек еще раз показал, что колоссальная власть (и, соответственно, колоссальная ответственность) достались ему по праву, и оборвал глупый спор.

— Отставить, Палач Натан, — морщится король. — Вы были на совете в Пятом месяце, где обсуждались операции в Эрхавене и Поле Последнего Дня. Вы знали — не догадывались, а знали, — что операция в Эрхавене не более чем отвлекающая. Задачей ваших подчиненных было захватить Эрхавен, но не повредить главной операции, а облегчить ее проведение. Я бы ни слова не сказал, если б Хитта нарушила приказ ради этого. Но что она сделала? Своим заклятием она не только не достигла успеха, но и сорвала главную операцию. Готовили к операции и Шауля, и Хитту вы. Радуйтесь, что Хитта, виновница провала, не была вашей прямой подчиненной, за действия которй вы несли бы полную ответственность. Поэтому вы не понесете настоящего взыскания, хотя в провале виновны и вы. Но и обвинять тех, кто из-за вас потерпел неудачу, не смейте. Палач Левдаст, вам слово.

Полоскать чужое грязное белье (особенно Натана, который, по слухам, страдает гадостными болезнями, но попробуй, установи слежку за магом такого уровня) не охота, но надо. Они уж точно не постесняются прополоскать мое собственное. Первое правило Палача Лиангхара: или ты, или тебя, и третьего не дано. Как у солдата, но простой ратник руководствуется им лишь в рукопашной, а мы, Палачи Лиангхара — каждый день и каждый час. Мы действительно Избранные Владыкой: выдержать такое может лишь Избранный.

— Ваше величество, почтенные господа, — начинаю я. — Вынужден признать, что по не зависящим от меня причинам пришлось отказаться от главной операции в Саггарде по сокрушению магической темницы Владыки.

— Можете не продолжать, я знаю, что за причины, — обрывает король. Довольно грубо, но я его понимаю: ему, как и мне, не интересна бессмысленная свара. Не для того мы собрались, чтобы кляузничать друг на друга. — Из-за подчиненных почтенного Палача Натана основная операция провалилась, не начавшись. Но как развивались события дальше? Вы выполнили новый приказ?

— Да, повелитель. В соответствии с вашим приказом группа в составе меня, Убийц Лиангхара Азеллохара и Ровоама, а также усиленной Десятой роты Восьмого драгунского полка, с ходу овладела поселком Саггард, однако оказалась блокирована ствангарскими силами численностью до усиленной баталии. Пользуясь прикрытием роты, мы совершили жертвоприношение, разрушили Малый Храм Аргишти. Благодаря прекращению магического противодействия там же совершили накопили Силу для выполнения Вашего приказа.

— Что с ротой, остальными магами?

— Они погибли в бою. — Вопрос короля задел за живое: как ни крути, а за месяцы пути мы смогли не то, чтобы подружиться (у Палача Лиангхара нет и не может быть друзей, только временные союзники), но близко узнать друг друга и стать в бою единым целым. Странно, раньше я бы о них, расходном материале большой политики, и не вспомнил… — Первый штурм, начатый преждевременно, бойцы роты отбили с большими для врага потерями, но потом неприятель изменил тактику и овладел большей частью поселка. К тому времени я накопил достаточно Силы, и, как было предусмотрено, отбыл на остров Сумрачный, пользуясь прикрытием Убийц Лиангхара и уцелевших солдат роты. По-видимому, ствангарцы смогли справиться с магами, без них разгромленная рота была обречена. Преследовать меня они не стали, видимо, решив, что я сбежал, бросив роту на произвол судьбы.

— В какой-то степени так оно и есть, — встревает Ксандеф.

— Отставить! — немедленно реагирует Мелх. — Лучше подготовьтесь к своему докладу и как можно тщательнее объясните, каким образом в Марлинне, у нас под боком, появляются общины последователей того, первого Ксандефа Атарга.

Сегодня король целиком на моей стороне. Не подумайте, что он так уж меня любит. Отнюдь. Просто единственный, кто добился хоть какого-то успеха сейчас — я. Для короля это главное. Если бы победил Натан, а я провалил задание… Впрочем, нет, тогда со мной никто бы спорить не стал, меня отправили бы в храмовые подземелья, которых побаиваемся даже мы, Палачи Лиангхара. В тот самый «отдел заплечных дел», коим пугают детей во всем мире. Слишком важное мне доверено дело, чтобы пощадить в случае провала. Но раз я одержал победу, точно в таком же положении оказались Натан со товарищи. Хорошо бы, конечно, обеспечить им свидание в «отделе», но достаточно и того, что они перестанут мне мешать.

— Что вы можете сказать, Палач Левдаст, о действии заклинания на ствангарские северные земли?

— Что-то определенное сказать сложно. Врата должны проявиться не раньше начала Одиннадцатого месяца. Cила, которая войдет в Мир через Врата, поначалу будет вливаться сюда хаотично, и в этом смысле непредсказуемо. Потом она начнет взаимодействовать с местной магией — опять-таки почти непредсказуемо. Но Ствангару придется плохо — это точно. Можно предположить, что будет, например, распространение магических болезней, появление самых разнообразных монстров, негативные изменения климата. Все это однозначно сделает Поле недоступным для ствангарской колонизации и тем нанесет Империи сильнейший удар. Но возможно, что впоследствии Врата будут угрожать и нам.

— Ясно, — произносит Мелх после минутной паузы. — А теперь, Ксандеф, доложите о ксандефианцах в Марлинне.

Ксандеф-нынешний морщится, будто обнаружил в яблоке полусъеденного червя, но врать королю не решился. Его доклад долгий и нудный, корнями уходит аж во времена Ахава Атарга, когда, собственно, и возникло ложное вероучение Ксандефа Атарга. Только не нынешнего, а древнего.

Незадолго до мятежа Нарамис Палач Лиангхара Озия Атарг на всю империю объявил, что Владыка — единственный, кто имеет право называться Богом. Остальные, претендующие на это звание — суть демоны, их создал Владыка, дабы испытать веру людей и их разум. Он, и никто иной, сотворил наш мир — к вящей своей славе и величию. Все в мире зависит только от Владыки, вся наша жизнь предопределена Им в момент сотворения мира: одни еще до рождения предназначены к спасению (то есть, служению Владыке и после смерти, уже в облике демона), а другие — обречены на небытие, их души послужат Владыке пищей и увеличат могущество Его или же демонов-избранных. Может ли человек что-то изменить? Нет, абсолютно ничего. Ничто в мире, кроме самого Владыки, не может гарантировать спасение или погибель. Не имеют значения добрые или злые дела, аскеза или обжорство, разврат или воздержание. Будет так, как предначертал Владыка, человек может лишь следовать этим путем.

Но с некоторой долей вероятности можно увидеть отмеченных милостью Владыки и в этой жизни. Прежде всего, они богаты и умеют добывать богатство (как — неважно), благодаря богатству у них власть, им все удается, а их враги, наоборот, страдают и гибнут. На этом, собственно, и построен отбор жрецов Владыки: если тебя убили Рабом или Слугой, ты — отвергнут, душа твоя станет кормом. А если одолел всех и по трупам врагов взошел к вершине власти, став Палачом — ты избран, нужен Владыке для исполнения Его замысла. Что до преступлений, которых стоило восхождение… Знаете, что? То, что эти преступления удались и меня не поймали на горячем, когда я, к примеру, прикончил бывших наставников, доказывает, что на то была воля Владыки. Я избран, а они нет. Иначе убил бы не я их, а они меня, еще когда я был Рабом Лиангхара.

Короче, Озия Атарг обновил нашу веру, влил в нее новые силы — так считал я с детства (на которое, впрочем, у меня не было и намека — Атарг не может позволить себе такую роскошь; иначе он не сумеет убить первого врага). Отныне мы боремсяпротив тех же эрхавенцев не просто как поклонников враждебной Владыке богини. Мы ненавидим их как врагов истинной веры, почитателей развратной демоницы, сбивающей людей с истинного пути, понуждающей их проводить время не в стяжании богатства, угодном Владыке, а в пустых развлечениях вроде песен и танцев. Они точно отринуты Владыкой, так что с ними церемониться?

Впрочем, реформы Озии Атарга признали не все. Слишком новыми и неординарными были его идеи, слишком отличались они от того, чем считали Владыку до Озии. Тогда мы почитали Лиангхара как бога смерти, холода, тьмы и, если хотите, зла. Зло, как и почти все в Мире, понятие относительное. К примеру, допустим, схватили вы по пьяни дочку соседа и изнасиловали. По отношению к ней — безусловно зло. К ее отцу — тоже. А по отношению к самому насильнику? Ведь он получил удовольствие… А теперь, допустим, отец изнасилованной вынул припрятанный на чердаке арбалет, подкараулил насильника и вогнал болт в затылок, только мозги брызнули… С точки зрения жертвы насилия, ее близких и друзей это, несомненно, благое и справедливое дело. А с точки зрения насильника и его родни? Вот так-то, для нас Владыка — отнюдь не Владыка зла, а Исмина — отнюдь не благая богиня…

Но смертельной вражды между Храмами до Озии не было. Умные люди, осознавшие, что всем сразу поклоняться нельзя, нашли пять способов определения главного бога. Первый — самый очевидный: кто считается самым древним, самым могущественным, тот и главный. Остальные подчиняются ему, так как «моложе» и слабее. По этому принципу, Богом Первого поколения является Предвечный Ноэрос, повелитель времен, Второго — Лиангхар, Аргишти и Амрита (именно в таком порядке, поскольку Лиангхар был старшим и сильнейшим из «детей» Ноэроса), и Третьего — все остальные, которые и сотворили мир.

Второй, «местный», основан на том, что почти каждое божество покровительствует определенной местности или группе людей. Для торгашей из Темесы никого важнее пеннобородого Лаэя нет: он покровительствует им и как темесцам, и как торговцам, и как морякам. Третий, «ситуативный» — объявление главным богом того, кто выдвигается на первый план в зависимости от конкретной ситуации. К примеру, если отправляешься на войну, нужно задобрить Аргелеба или Ритхи, празднуешь свадьбу — Исмину, Амриту и того же Аргелеба, а если похороны — тут нужно искать милости Лиангхара.

Древние верили, что после смерти только жрецы и самые ревностные почитатели (а также выдержавшие суровую аскезу и никому не делавшие зла) удостоятся чести быть причисленными к свите «своих» богов. Прочими займется Лиангхар, которого тогда еще называли Владыкой мертвых, по справедливости определяя одних в райское царство, других — мучиться в ад. Еще всех богов по очереди почитают во время праздников в честь того или иного божества. Наконец, человек может выбрать служение конкретному божеству по зову сердца, или его могут посвятить божеству с детства, например, родители.

Вот так и поклонялись у нас Лиангхару до Озии: покойничков отпевали жрецы Лиангхара, хоронили или кремировали возле храмов Владыки. Нарекали имена детишкам жрецы Амриты, а венчали жрецы Исмины и Аргелеба. Ну, а в домах, в красном уголке, у каждого мало-мальски состоятельного, были идолы всех главных божеств, кроме Ноэроса, который не имеет изображения. Так и получилось, что Владыка, с одной стороны, был верховным божеством в стране, а с другой — одним из…

И сами жрецы Лиангхара тогда были другими: существовали неписанные правила отношений между жрецами. К примеру, правило: «Не хочешь — не слушай, а сказку врать не мешай». Не допускалось разрушение чужих храмов. Нельзя было приносить пленных жрецов в жертву «чужому» богу. Запрещалось мешать проведению праздников, посвященных другим богам. Существовал и свод моральных заповедей, общий для верующих всех культов. Все считали грехом возводить хулу на любого из богов, воровать и грабить, предавать, насиловать, убивать (по крайней мере, не для самозащиты), слишком уж потворствовать плотским желаниям, да, кстати, и отказываться от исполнения супружеского долга под предлогом служения божеству.

Против всего этого и выступил Озия Атарг. Начал с поступков, необратимо разрушающих традицию. Уничтожил культы всех остальных богов в коренной державе Атаргов и попытался сделать это в Эрхавене: отменил праздник в честь Исмины, запретил песни и танцы на территории державы, начал активно рассылать во все страны мира миссионеров. Это спровоцировало восстание Нарамис. А в ответ на восстание принес ее саму, служительницу Исмины, в жертву Лиангхару, то есть нарушил еще одну заповедь, и посадил во главе Храма Исмины высокопоставленного жреца Лиангхара, Старшего Убийцу Ксандефа Атарга.

Вот тут Озия допустил грубую ошибку, потому что, опираясь на богатство и могущество Храма Исмины, пусть и изрядно ослабленного разгромом восстания, Ксандеф Атарг возглавил ревнителей старого понимания сущности Владыки. Нет, конечно, он не оставил в старом виде Храм Исмины, оказавшийся слабым противником Атаргов, но реформы исминианства были направлены на усиление, а не разрушение изнутри Храма Исмины. Видимо, он хотел сделать ее Храм противовесом Храму Лиангхара, то есть был озианцем наоборот. И, поскольку был Атаргом не только по крови, но и по духу, смог долгое время скрывать замыслы. Но план потерпел неудачу: после смерти Ахава Атарга Эрхавен отделился, там победили жрицы Исмины. Им хватило ума сохранить Ксандефовы реформы, но не хватило — довести их до конца и сделать для своей богини то, что Озия сделал для Владыки. Смогли лишь запретить публичное почитание Лиангхара, и культ Лиангхара в новом понимании. Домашние святилища бога смерти существуют до сих пор…

Но у нас в стране все пошло по-другому. Здесь Храм Лиангхара не был привнесен извне, даже среди раскольников сильнее всего оказались позиции почитателей Владыки. Это давало им шанс на примирение с озианством, но в дальнейшем ксандефианцы пошли по пути, указанному учителем, причем дальше самого Ксандефа. Поскольку все они оказались в положении преследуемых, они легко нашли общий язык. Более того, со временем пришли к мысли, что для существования Мира необходимы все боги, без любого из них Мирфэйн будет неполон, лишится законченности. Если верить ксандефианцам, Боги как бы уравновешивают друг друга, именно равновесие их сил дает Миру стабильность, а «разбалансировка» в любую сторону приведет к концу света. Отсюда вывод: следует почитать все важнейшие божества старой веры без исключения, не деля на «свои» и «чужие». То есть и почитатели Исмины, и поклонники Лиангхара — получается, союзники в борьбе за «равновесие». И те, и другие нужны Миру, а главное — в сущности, единоверцы.

Со временем они дошли до того, что стали устраивать святилища всех своих богов в одном месте. Думаю, потому, что одно капище найти труднее, чем одно из девяти.

В старой вере этой идеи не было, тут последователи Ксандефа пошли дальше и своего учителя, и старого «язычества», как мы (и еще, как ни странно, почитатели Единого в Озерном Крае и Рыцарской Земле) называем то, что было до Озии. Заявляю со всей ответственностью, как главный следователь по делу об одной общине, который лично допрашивал их жрецов в пыточных застенках Великого Храма Лиангхара.

Ересь, конечно, бредовая… А что, не бред — почитать всех разом? Это же значит, по-настоящему — никого! Даже старое язычество было в этом смысле логичнее! Впрочем, существуют еще более глупые верования — уж я-то такого навидался… А истинная вера — одна. Моя.

Так вот, недавно маги из Великого Храма Лиангхара обнаружили еще одну общину ксандефианцев, имеющих храмы в неприметных снаружи домах нищих марлиннских предместий. Община была накрыта облавой, и, хотя все ее вожди погибли в бою, кое-кого важного все же удалось взять. Среди них — какая-то странная девчонка, которая вроде бы помогала жрецу в их святилище. По-видимому, где-то в стране прячется главная община, управляющая раскольниками по всей стране, и имеющая связи с заграницей. Ксандеф почему-то не смог выяснить, где, хотя есть тысяча и один способ узнать правду у соплячки, до сих пор успешно прикидывавшейся дурочкой.

— Как видите, почтенные Палачи Лиангхара, Ксандеф не смог справиться, имея в руках важных свидетелей. А время поджимает: если ствангарцы решатся напасть, используя разгром в Эрхавене, внутренняя смута нам ни к чему. Кроме того, мы не знаем, что происходит там, за Стылыми холмами. Поэтому, Левдаст, вы должны отправиться туда и начать наблюдение, не вмешиваясь напрямую. Но перед этим — возьмите дело о ксандефианцах в свои руки. Развяжите свидетельнице язык, выйдите на их руководство и нанесите упреждающий удар. Ясно?

— Да, ваше величество, — говорю я. Досадно, что придется делать два дела разом. Я еще не знал, что задачи окажутся взаимосвязанными.

— В таком случае, сегодня же приступайте к исполнению, — резюмировал король. — А вы, Натан Атарг, должны отправиться в Таваллен. Дам вам, пожалуй, второй шанс.

— В Таваллен?

— Именно. По данным разведки, город скоро станет ареной противостояния между Темесой и Эрхавеном. Сейчас там правит протемесская партия, но могут возникнуть заговоры сторонников Эрхавена и Ствангара. Ваша задача — не предотвращать мятеж, а дать ему совершиться, а потом уничтожить тех, кого Эрхавен пошлет на помощь своим сторонникам. Если удастся, попробуйте внедрить наших людей в Эрхавен через Таваллен. Тоже напрямую в бой не ввязывайтесь, на словах будьте «вне политики». Исполняйте приказ и знайте — это первый и последний шанс оправдаться за Эрхавен.

— Да, повелитель, — ответил Натан. Он вздрогнул, или мне показалось? Впрочем, когда Мелхиседек говорит таким тоном, слабые духом начинают заикаться. — Когда приступать?

— Сейчас же. Как и Левдасту. Ну, а теперь перейдем к вашим вопросам, Шаббаат и Зосима. Сначала Шаббаат…

Дальнейшее не так интересно. Я смог отчасти выгородить Шаббаата, доказав, что неудачный рейд на Эрхавен был спланирован правильно, но флот был задержан «Бекинной», а Шауль не смог удержать порт. В результате тот отделался выговором и получил, как и Натан, последний шанс «исправиться»: скрытно перебросить основные силы нашего флота к Темесе, чтобы усилить темесскую эскадру для похода на Таваллен. А серьезное там что-то затевается, Исмина меня побери… Хотя, конечно, далеко не столь важное, как то, что поручили мне.

Потом я обеспечил немало неприятных минут Зосиме, которому едва удалось доказать, что он не берет взятки за покрывательство преступлений категории «бет», то есть против власти. Теперь Натан изо всех сил выгораживал своего протеже…

Наконец, совещание кончилось. Король объявил: «Приступайте к выполнению задач», и мы покинули кабинет, обдумывая услышанное и решая, как быть дальше. Прежде всего, конечно, надо подумать мне: больше никто не получил двух заданий сразу, между которыми придется разрываться. Начать, по-видимому, придется с того, которое можно сделать в Марлинне. То есть по душам поговорить с пленной ксандефианкой при помощи раскаленного железа, дыбы и магии.

 

Глава 9. Ненужных нет

Если нельзя делать два дела разом, начинать надо с того, которое можно сделать, на месте. Следственными мероприятиями можно заняться, даже не выходя из Храма: застенки находятся в подвалах. Кроме того, это безопаснее и — чего уж греха таить — приятнее, поскольку всегда можно узнать много нового.

Иду знакомыми с юности мрачными коридорами. Здесь я делал первые шаги на страшном пути к званию Палача Лиангхара, проливал кровь — сперва собственную, потом и чужую, в том числе тех, кто начинали вместе со мной и могли бы считаться однокашниками. Здесь я постигал мрачное магическое искусство, которое даровал своим слугам Владыка. Здесь же меня учил некромантии, искусству дознания и пытки Палач Лиангхара Иероним. Он показывал, как, причиняя непредставимые страдания, не дать жертве «активного дознания» и «следственных действий» умереть раньше, чем надо.

Хм, когда он попался (не без моего скромного участия — за это я и стал Палачом) на продаже важных секретов Ствангару и оказался в подземельях Великого Храма, наверняка тысячу раз проклял мои таланты и свое усердие в обучении.

Нельзя сказать, что мучит ностальгия. Палачи Лиангхара — люди практичные, предпочитающие не горевать о прошлом, а думать о будущем. О чем ностальгировать? О времени, когда я был Рабом и Слугой Лиангхара — этаким мальчиком для битья для каждого желающего? И если б только для битья… Потому что служителей Владыки учат не только пытать, но и переносить самые разнообразные пытки. Кроме того, когда пытка испробована на себе, лучше понимаешь, от чего пытаемый может умереть, и что причиняет наибольшие мучения. Так что все, что я применил по отношению к Палачу Иерониму (тоже Атаргу), несколько раньше он опробовал на моей шкуре. Кроме, разумеется, жертвоприношения на магическом лиловом алтаре Лиангхара.

И все-таки равнодушными пыточные подземелия меня не оставили. На миг я словно бы вновь стал тем нескладным юнцом, которым мог помыкать каждый старший по званию в Храме (а старше Раба Лиангхара все; старше Слуги — все, кроме Раба), который должен был, не задумываясь, выполнять все распоряжения учителя — точно и не Раб Лиангхара, а раб самый обыкновенный. Разницы, впрочем, никакой… Точнее, просто рабу стократ легче и безопаснее.

Малейшая оплошность — и меня ждал бы пренеприятный конец. А задания наставник-хозяин давал почти невыполнимые, противные и подчас смертельно опасные. Чем дальше — тем сложнее. Меня никто не страховал: не выполнишь — значит, ты не избран, туда тебе и дорога. То, что я рожден Атаргом, от тягот службы Владыке не спасало. Наоборот: меня школили еще злее, чем прочих. Будущий Палач и соратник короля должен уметь и знать больше, чем другие, быть безжалостнее и хитрее, уметь и командовать, и повиноваться. На этом стоял и будет стоять род Атаргов. Потому мы ни разу за одиннадцать веков своего владычества не отдали власти, что, если среди нас рождался слабак, он погибает еще Рабом Лиангхара. Выживают и становятся во главе страны лишь самые сильные, хитрые и жестокие, способные на любое злодейство ради власти и золота. Именно так: одно питает другое, не будет одного — утратишь и второе.

Я выжил. С каждым успехом накапливались силы, опыт, ненависть. Научился безжалостно расправляться с каждым, кто мешал мне или просто становился бесполезен. И однажды смог отомстить своим мучителям, расплатиться с ними по высшей цене. Они слишком поздно поняли, что я стал опасен, не успели меня ликвидировать. Зато успел я. Один из «учивших» меня уму-разуму Старших Убийц получил под ребра пожирающий души кинжал, второго я скормил неким отвратным тварям, которые выводил для своих целей Храм, а третьего, Палача Иеронима, неделю собственноручно разделывал на пыточном станке, потом принес в жертву Владыке.

Теперь мне никто не указ — разве что сам король и, конечно, Владыка. А охранники — маги, судя по всему, не последнего разбора — едва завидев меня, стремятся свернуть подальше. По сравнению со мной все они — мелкая шушера, которую я могу пустить в расход по малейшему поводу (а то и просто ради удовольствия), и уж точно приказать все, что угодно, не задумываясь, как они будут выполнять. Это их проблемы. Вот и стараются не попадаться на глаза.

Охранники пыточного каземата — двое бугаев, но, судя по всему, только лишь Младших Убийц — увидев меня, бледнеют и судорожно сглатывают. Я бы тоже на их месте не радовался: «высокое начальство» вполне может принести их в жертву ради своих непонятных целей…

— Принесите, что нужно для дела и пошли прочь! — велю я вместо этого. Толку от них никакого: если я не справлюсь, они будут лишь путаться под ногами. Но это исключено: у Палача Лиангхара в мире почти нет соперников — по крайней мере, из числа людей. Маг, способный противостоять Палачу, никогда бы сюда не попал.

Двери в каземат нет. Только магические ворота, открываемые специальными заклятиями. Формулу знает лишь определенный круг лиц, в случае утечки каждый может загреметь в подобную камеру.

Но я — Палач Лиангхара. То есть из людей больше меня знает о магии Владыки только Мелхиседек. Мне требуется совсем немного времени, чтобы подобрать ключ к чарам, открывающим магические ворота. Прямо в монолитной каменной стене (наверняка толщиной не в одно копье, никакая пушка не одолеет) возникает круг зловещего лилового пламени. Тянет лютым холодом. Все-таки сильные чары: я, Палач, справился, но уже Старшему Убийце пришлось бы попотеть, а всем, кто ниже самостоятельно взломать заклятие вообще не по силам. Да и то, если попытаешься прорваться, почти наверняка всполошишь сторожевые заклинания, через несколько секунд придется отбиваться от часовых, потом подоспеют жрецы самых высоких степеней посвящения — это же Великий Храм, все начальство — здесь. Вот тогда не устоит самый сильный маг. Тем более — здесь, в цитадели нашей Силы.

Шагаю в ледяное лиловое пламя. Всем хороша магия Владыки, но вот холод этот заставляет вспомнить водичку вокруг незабвенного острова Сумрачный. Перспектива побывать в тех местах вторично оптимизма не внушает. А ведь, возможно, придется отправиться и дальше — туда, куда спроецировано мое заклятие и где открылись Врата…

Лиловое ледяное сияние вокруг длится всего миг — но я успеваю продрогнуть до костей. Я выхожу из лилового пламени с другой стороны, в небольшой и даже, в какой-то степени, уютной комнатке. Ну, уютной она кажется лишь до того, как замечаешь испачканный засохшей кровью пыточный станок с зажимами для ступней и рук, воротом, предназначенным для растяжения истязаемого. Неслышно появляются охранники, один из них принес жаровню с углем, второй — разнообразный жутковатый инструмент, в умелых руках способный творить просто чудеса. Правда, чудеса эти таковы, что непривычный человек может вмиг поседеть, обмочиться и начать заикаться, только лишь посмотрев на них…

Сперва я подумал, что заключенный каким-то чудом сбежал, и, значит, Младшим Убийцам не жить. Но нет, забился в угол, скукожился, стараясь не попасться на глаза, и оттуда поблескивает глазенками. Заключенный? Скорее, заключенная. Худенькая, чумазая большеглазая девчушка лет шестнадцати-семнадцати, наголо обритая после ареста. Оно и понятно. Если не обрить, будет соблазн, не дожидаясь пыток, свести счеты с жизнью с помощью волос. Был такой случай, потом три Младших Убийцы и просто Убийца оказались там, где оказалась бы, останься в живых, подсудимая. Разделывал их я сам, в те времена только-только ставший Убийцей Лиангхара… Нынешняя девица обнажена: тут не замерзнешь насмерть, но вообще довольно прохладно, заключенная просто посинела от холода.

В обычном каземате на ней были бы тяжелые кандалы, а мне, чтобы закрепить тело на пыточном станке, потребовалось бы несколько помощников. Но тут, где все пропитано магией — нет ничего проще. Позволяю девчонке вскочить, после чего накладываю заклятие недвижимости. Тело девчонки (надо сказать, довольно соблазнительное — не будь она ценным «языком», я бы удовлетворил с ней кое-какие потребности, но ничего, в Марлинне достаточно шлюх на любой вкус) замерло в красивой, исполненной грациозности позе, наводящей на мысль о занятиях настрого запрещенными у нас танцами. Она ослепительно красива — даже теперь, с бесстыдно обритой головой. На миг даже жалею эту красоту, которая моими стараниями вскоре превратится в окровавленный кусок мяса, но только на миг: нас, слуг Владыки, учили полной невосприимчивости к женской красоте. Вообще и нам не чуждо чувство прекрасного, но только до тех пор, пока не мешает «следственным действиям».

Незаметное движение — и подсудимая сама отправляется к пыточному станку. В глазах плещется ужас, но тело ей уже не повинуется. Очаровательное девичье тело само усаживается на окровавленное дерево, просовывает тонкие ножки в зажимы, руки затягивают ременные петли, под конец девица закрепляет и правую руку в такой же петле. С левой уж я ей помогаю. Теперь можно делать с ней, что захочу. А я захочу. Непременно захочу…

Убираю заклятие подчинения, девка бьется пойманной рыбой, стремясь вырваться. Но мне не понравилось, что это она делает молча и зло. То ли знает, что просить о снисхождении напрасно, то ли наивно полагает, что если хорошенько разозлить, я ее сразу убью. Я в это время развожу в жаровне огонь, чтобы накалить щипцы, иглы и прочие милые сердцу «струменты», изготовленные в храмовых мастерских. Пока самые обычные, железные. Будет упорствовать — в ход пойдет дарованная Владыкой магия.

Ты права, девочка, пощады не будет. Что я давным-давно разучился делать — так это щадить кого бы то ни было. Потому и жив до сих пор. Потому я калю щипцы, а ты лежишь на пыточном станке, а не наоборот.

— Начнем, — сказал я, убедившись, что щипцы вишнево рдеют на углях. — Назови имя, возраст, место рождения и занятие. Предупреждаю, что ложь представителю Владыки Лиангхара есть ложь Ему Самому, лжец понесет соответствующую кару.

— Ублюдок проклятый! — шипит девушка и плюет мне в лицо. Я могу уклониться, да зачем? От этого еще никто не умирал, а в ходе «форсированного дознания с применением особых методов» все равно с ног до головы вымажусь в крови.

А вообще к подобным вещам, как и к черной брани истязаемых, нас учили относиться философски. Все равно после первых пыток станут ласковыми, послушными и будут готовы вырвать собственный язык за то, что он недостаточно быстро выкладывает все, что знают. Поэтому я просто стираю слюну тыльной стороной ладони и слизываю. Мы, Палачи, знаем, что если примем в себя частицу пытаемого, соответствующие чары позволят безошибочно определить, врет объект или нет. Можно пустить кровь и присосаться к ране, как пиявка — тоже метод. Частица может быть самая разная — кровь, слюна, слезы…

По секрету, Натан Атарг в таких случаях отрезает истязаемому ухо и съедает у него на глазах. Считаю, что это не лучший способ — некоторые обормоты уши не моют годами, да и вообще, зрелище противное.

Сначала попробуем растяжение. Кручу ворот, тело девушки вытягивается струной. Она молчит, потом боль ломает сопротивление, сквозь зубы вырывается глухой стон. По щекам катятся невольные слезы. Поплачь, дорогуша. Меньше мочиться придется. Госпожа Боль — она еще и не таких ломала…

Подношу щипцы к небольшой, упругой груди. Подсудимая бьется, как сумасшедшая, но ремни держат надежно. Впрочем, нет, грудью еще займемся. И вместо этого беру щипцами и сжимаю другую часть тела. Стон превращается в вой, долго не стихающий после того, как щипцы отправились обратно в жаровню. Можно считать, я ее предупредил, что будет в случае сопротивления.

Повторяю вопрос. Глупая девица: эти мелочи могла бы сказать и так, еще несколько минут пожила бы без боли. А теперь болью будет заполнена вся ее жизнь, вплоть до мига, когда ее оборвет пожирающий души кинжал на жертвенном алтаре.

На сей раз ответ следует незамедлительно. Вздрагивая всем телом и давясь слезами, она лепечет:

— Ракия, лет мне семнадцать, родилась я в Марлине… Пряха я…

— Так бы сразу и сказала, — говорю я удовлетворенно. Нежная какая, такую даже пытать не интересно! Неужели придурки Ксандефа обознались и приняли за мятежницу обыкновенную дуру из «Черного» города? Да нет, она пыталась оказать сопротивление при задержании, вроде бы даже с помощью магии. Притворяется? Похоже… — А теперь ответь мне, Ракия, только ли прядением ты занималась? Или еще и, к примеру, танцевала в капищах ксандефианских? С такой фигурой только танцевать…

— Не знаю, о чем вы говорите… Я только…

— Ну что, за грудь твою приняться, чтобы ты врать перестала? Красивая она у тебя, жалко портить, но придется.

Щипцы снова опасно приближаются к груди. Она жмурится, ожидая непереносимой боли, потом жалко и страшно кричит…

И, конечно, не замечает кое-какого заклятия, которе я могу применить благодаря плевку. Так-то: плевать в лицо следователю моего уровня не то что невежливо, но и непрактично… Впрочем, даже если и заметила — какая, к Лаэю, разница? Пока щипцы сжимают живую плоть, я могу читать все ее мысли, как раскрытую книгу. Немудрено: защититься от этих чар смог бы или, как минимум, Старший Убийца, или человек, умеющий «дробить» мысли.

Что значит «дробить»? Просто вставлять между кусочками основной мысли фрагменты, меняющие смысл. И тогда никто сразу это не расшифрует, потому что каждый делает это по-своему. Например, думаете вы: «Надо убивать его немедленно и бежать». А при дроблении мысли получается примерно вот что: «Как же не хочется, но надо ни в коем случае не убивать его. За мной немедленно бросится погоня, и тогда бежать будет бесполезно…» Но девчонка не была даже Рабыней Лиангхара, а искусством дробления мыслей совершенно не владеет. Слезливую дуру она изображает великолепно, но меня этим уже не провести.

Натан допустил промашку. Но теперь я точно знаю, что промахнулся он куда больше, чем казалось до допроса. Потому что к нему в руки попал-таки самый ценный «язык», какой только возможен: девка не более и не менее, чем дочь вожака ксандефианской общины и правая его рука. Подтвердилось и мое предположение о занятиях танцами: она танцевала, что умела, на праздниках в подпольном святилище Исмины.

Но главное даже не это. Да, теперь я могу одним махом накрыть всю общину, кстати, самую важную в стране. Но еще важнее, что ее отец кое-что знает о моих художествах на Сумрачном. И, как ни забавно, кое-что такое, что могло бы дополнить мои знания.

Пытать дальше не имеет смысла, хотя, конечно же, и потешило бы мою кровожадность, а заодно могло бы порадовать Владыку. После недолгих колебаний я берусь за нее с новой силой, крики не смолкают несколько часов кряду, а доски станка орошаются свежей кровью. Наконец я убираю раскаленное железо от тела потерявшей сознание жертвы и строю другое заклятие. Ломать — не строить. Изуродовать так, что мать родная не узнает, может любой дурак. Изуродовать, но так, чтобы жертва осталась жить — любой обученный дурак. А вот сделать потом, как было — только маг Лиангхара высокой степени посвящения.

Неприятно, но надо. Я как бы сливаюсь с ее сознанием, хранящим память о каждом мгновении перенесенной пытки, каждом прикосновении жгучего железа. Ощущаю все прелести, которые испытывало девичье тело под воздействием раскаленных игл, щипцов, клещей, клейм, зажимов и растягивательного механизма, а также неких милых порождений магии Владыки. Так, будто весь вечер пытали меня. На теле прибавляется вполне материальных шрамов. Зато тело девчонки охватывает колдовское ядовито-зеленое свечение, и там, где оно сгущается так, что не видно кожи, раны затягиваются, не оставляя даже шрамов. Лишь розовая, еще не успевшая загореть кожа, да и та почти незаметна. Ну, и кто еще смеет утверждать, что лечит только магия Исмины?

Когда заклятие кончает действовать, Ракия (или, как ее зовут на самом деле, Далила) безмятежно спит прямо на пыточном станке. Оставляю ее на месте, зато заботливо, как папочка, накрываю одеялом. Утром, проснувшись, она не найдет на теле ни одного ожога или раны. Но память о пережитом кошмаре будет сидеть в сознании раскаленной иглой. Она пойдет на все, чтобы не возлечь вновь на пыточный станок.

Поскольку время позднее, а завтра я надеюсь сделать побольше, решаю заснуть здесь же… точнее, впасть в некое забытье, которое заменяет нам, Палачам Лиангхара, сон. Из него можно выйти в любой момент, а впасть даже на ходу. А силы восстанавливает лучше самого сладкого сна. Весьма полезная способность, одна из тех, которыми наградил нас Владыка за особо верную службу.

Девка спит безмятежно — просто на зависть. Мне бы так… Во сне улыбается, будто вспоминает что-то близкое и родное. Вот уж неподходящее настроение для пыточного застенка…

В таком настроении она и просыпается. Боюсь, пробуждение голой, на пыточном станке, измазанном ее же засохшей кровью, изрядно испортило безмятежное настроение. Я изрядно позабавился, наблюдая, как она ищет на теле следы вчерашних истязаний (ремни за ненадобностью я отвязал).

— И что, долго будем себя, любимую, осматривать? — не удержался я от ехидного вопроса. — Или, может, покинем это неприятное место?

После вчерашнего она ожидает чего угодно — издевательств, изощренных пыток, на время обретших плоть (и в довесок нечеловеческую похоть) демонов, терзающих тело и ломающих кости щипцов, только не предложения «покинуть» тюрьму. Наблюдать растерянное выражение на ее лице еще забавнее, чем пытать.

— И Мир живых заодно? — находит она в себе силы спросить. Храбрая девочка — уж я-то знаю. Вот так шутить с собственной смертью, и страшной смертью — дорого стоит. Тем более, она уже не может заблуждаться насчет моих способностей. Впрочем, я продемонстрировал лишь крошечную толику того, что умею: я ведь и пытал ее по-настоящему. Так, припугнул. Храбрая, но глупая: на тот свет всегда успеет.

— Мне это не интересно, — отвечаю. — Если твой отец поделится со мной кое-какими сведениями, я отпущу тебя живой и не буду уничтожать вашу общину. Скорее, наоборот: помогу вам по-тихому сбежать из нашей, избранной Владыкой, страны.

— А с чего я должна тебе верить? — спросила она то, чего я и ожидал. Ну, нет времени с ней пререкаться. Оно слишком дорого…

— Слушай, последний раз тебе говорю, мне известно все. Тебя, кстати, зовут не Ракия, а Халила, твой отец Иоав — вождь одной из крупнейших ксандефианской общин в стране. Ты — танцовщица в подпольном святилище Исмины. Попалась на незаконном волшебстве. Оказала сопротивление при задержании. Достаточно? Или назвать имена матери, жениха, старшей сестры, жрицы, учившей тебя танцам?

Краска сбегает с лица во мгновение. Именно так произошло с Палачом Иеронимом, когда тот осознал, что спасения не будет, что он погиб, и погиб страшно. Бывает. По себе знаю.

— Как вы… узнали это? — только и можетспросить она.

— Ты потеряла сознание под пыткой, — усмехаюсь говорю почти правду: — Ты говорила в бреду, а благодаря магии этого места, говорила то, что нужно. Так что единственная твоя надежда на спасение — это сотрудничество со мной. Хочешь, чтобы твои родные жили, ты должна довериться мне. Гарантий никаких я тебе дать не могу, а клятвы столь же пусты, сколь и напыщенны. Итак, что ты мне ответишь?

— А что вам нужно от моего отца?

— Видишь ли, из твоей памяти я узнал, что он сумел установить за мной магическую слежку. Точнее, не он, а некий жрец Исмины, ему подчиненный… Вы получили важные сведения, касающиеся одного моего заклятия. Жреца звали Иорам, чтобы ты мне поверила. Мне нужно встретиться с ним, а организовать эту встречу может только твой отец. Если я получу, что хочу, вы сможете выбраться из страны, получите золото на обзаведение за границей. Если нет — завтра в такие же казематы попадет вся община. Даже сегодня к вечеру.

— А разве ты не узнал наше местоположение? Зачем тогда я?

— Конечно, узнал. В дельте Хирты… надо остров называть? Но ты можешь стать посредницей, не дать им на меня напасть. Уверяю, отобьюсь я легко, но, во-первых, об этом немедленно узнает король, и я буду вынужден сдать вас всех, а во-вторых, мне едва ли удастся тогда договориться с Иоавом. Все зависит от тебя. Решайся… послушница Исмины Халила.

Девчонка, надо отдать ей должное, колеблется. Впитанный, наверное, с молоком матери страх перед нами, служителями Владыки, свойственный всему населению нашей богоспасаемой страны, сидит весьма даже глубоко, не думаю, что мои вчерашние художества его ослабили. Нас боятся — и потому уважают. Но память о пережитой боли заставляет ее молча кивнуть. Она не соврет. Пусть я сейчас не могу контролировать ее мысли — важна лишь ее вера в то, что могу.

— Отлично, — говорю. — В путь.

Сотворить заклятие, открывающее магический проход изнутри, как и полагается в магической тюрьме, куда труднее, чем снаружи, на этот раз мне приходится попотеть, прежде чем я замечаю в нагромождении самых разнообразных чар нужные «ниточки». Произношу короткую формулу, приводящую в действие заклятие, и, взяв девчонку за руку, втаскиваю в фиолетовое пламя.

Охранники смотрят на меня без особого дружелюбия, не будь я Палачом Лиангхара, наверняка решили бы, что я предатель. Но сейчас, независимо от того, кто я на самом деле, нападение сулит смерть страшную и окончательную, без посмертия. Умирать воякам мучительно не хочется, хотя, если выяснится, что они выпустили изменника и важную узницу, им тоже мало не покажется.

Потом мы долго идем по коридорам Великого Храма Лиангхара. Я не опасаюсь, что она усмотрит что-то важное, но всегда считал, что лучше перестраховаться, чем потом страдать. Поэтому я не скуплюсь на магию, мои чары начисто лишают ее возможности что-либо разглядеть и обычным, и магическим зрением. Ступеньки она видит, пол под ногами тоже, но ничего более. Коридор как коридор, везде такие есть…

Веду ее за руку, как маленькую. В конце концов, тут, в Храме, ничего не стоит потеряться и заблудиться, а это для не имеющего отношения к Храму человека (да и среди имеющих — для тех, у кого нет допуска в те или иные помещения) равнозначно мучительной смерти. Тут на каждом углу магические и простые стражи и ловушки.

Я покидаю Храм через парадный вход. Зал для прихожан полон молящихся (как раз разгар утренней молитвы), но я на не удостаиваю их и взглядом. Жрец моего ранга может не утруждать себя повторением слов молитвы — это нужно тем, кто только что вступил на путь служения Владыке, чтобы укрепиться в вере. От меня Владыка требует не пустых слов, а кое-что посущественнее.

Ну, вот мы и на улице, вокруг — стылое и пасмурное зимнее утро. Опять же, стылое — относительно. У нас в Марлинне Одиннадцатый месяц жарче, чем в Марддаре Седьмой. А вот дождь с утра пораньше зарядил вполне марддарский — серый и холодный.

В предрассветных сумерках колоссальный город уныло и зябко нахохлился. Тысячи огоньков мерцают в синеватом сумраке — хотя хозяева Белого города еще сладко спят, уже вовсю хлопочут их слуги, готовясь к пробуждению власть и золото имущих. Но как ни велика озаренная светом фонарей, установленных еще при Ахаве Атарге, территория Белого города, она лишь островок, тонущий в океане мглы: любой мало-мальски крупный Белый город окружают Черные кварталы — кварталы каторжного труда, отчаяния и беспросветной нищеты. И, соответственно, ереси. Это — кварталы тех, кого Владыка отверг и проклял еще до их рождения. Кварталы тех, кто обречен всю жизнь создавать богатство избранным, не имея возможности получить хотя бы его тысячную долю. Ну, то есть, имея — но только если Владыка все-таки избрал их, но сначала дал испытать долю отверженных. Впрочем, таких — единицы. К примеру, Шаббаат Синари.

Подхожу к храмовой пристани на Хирте. Огромная река неспешно и величаво катит к морю свинцово-серые воды.

— Кто? — немногословно спрашивает мордоворот с ятаганом наголо, направляя клинок мне в грудь. Ага, Слуга Лиангхара… Если он достаточно быстр, в случае чего может и достать… Впрочем, нет. Оружием Палачи Лиангхара владеют не хуже, чем магией. Иначе — просто не выживут в самом начале карьеры, когда как маги еще слабоваты. Ударить внезапно — пожалуй, еще может. Но тот момент, когда фокус мог получиться, страж упустил, задав вопрос.

— Палач Лиангхара Левдаст Атарг, — произношу я. — Требую дать лодку на два места, на два дня.

— Как прикажет Палач Левдаст, — подобострастно произносит воин. Неудивительно: Палачи — народ узнаваемый. Только так одно наше появление вызывает ужас.

Выбираю небольшую яхточку, неуловимо похожую на шаланду, на которой прошел от острова Сумрачный до Дреггольца по кишащему льдами морю. Посудина чуть заметно покачивается у небольшой пристани.

— Ты первая, — приказываю тоном, не допускающим возражений. Девчонка не пререкается, ловко спрыгивает внутрь. Прекрасно, значит, на воде она не в первый раз. А впрочем, я уже знаю: если отец у нее видный ксандефианцем, то мать — дочка владельца небольшой баржи, по сходной цене перевозившей вниз по течению товары купцов. Впрочем, какое это имеет значение? Я спускаюсь в яхту следующим, охранник отвязывает от кнехта канат, мы отплываем.

Плыть по реке — совсем не то, что по морю. Здесь не бывает волн — разве что легкая рябь, и берега всегда видны, как бы широка ни была река. Есть и течение — не собьешься. Зато есть и трудности: до берега вроде бы немало, а лодка или корабль ни с того ни с сего садятся на мель.

Тем более — на Хирте, реке на редкость коварной. Жарким летом бывает — чуть сочится по многочисленным, широким, но мелким протокам вода, кажется, вброд можно перейти. А пройдут дожди, или в горах снега начнут таять — и Хирта наполняется мутной холодной водой, стремительно несущейся к морю. А весной она разливается и становится огромным потоком шириной в десять миль. Тогда по сложнейшей системе каналов и дамб вода поступает на поля по всей широкой долине Хирты, с которых кормится чуть ли не половина населения страны (и, соответственно, кормит другую половину, в том числе горожан).

Сейчас река еще не успела наполниться водой — зимние дожди в этом году слабоваты. По весне Черный Город (и Марлиннский, и прочие) будет вымирать от голода, распухшие от голода трупы будут валяться на улицах, но недолго — в притонах Черного города наверняка появится колбаса из человечинки. Впрочем, какое мне до этого дело? Отвергнутые Владыкой и есть отвергнутые Владыкой. Наш кораблик лениво скользит по сонной водной глади, пару раз едва вязнет на илистой мели. Выручает Халила, оказавшаяся на редкость знающим лоцманом.

— Меня дед учил, — произносит она, когда серый зимний день отчетливо перевалил за середину, в небе появились чайки и запахло морем (от Марлинны до морского берега часов шесть хода вниз по течению). — А он знал реку, как немногие.

— Понятно, — буркнул я. — Скоро твой остров? А то мы в море выйдем.

— Да вот он, — показала она на большой, мили в три длиной и до мили шириной, остров, поросший редким лесом и представлявший собой, в сущности, один высокий и достаточно крутой холм. — Остров Убывающей луны.

Убывающей луны, знаю я, потому, что какому-то умнику-поэту взбрело в голову сравнить его с луной. Сказать по правде, на карте он и впрямь похож на месяц, и даже повернут так, как луна, идущая на убыль.

Пристать неожиданно трудно: берега крутые и обрывистые, на таких наверняка удобно держать оборону. Я даже заметил пару удобных расселин, где разместил бы пушки и арбалетчиков, доведись мне оборонять остров. А вот штурмующим я бы не позавидовал: это нелегкая задача, даже для мага. Нет, если будем «сковыривать» гнездо ксандефианства, то осторожно, отнюдь не прямым штурмом. Впрочем, об этом думать рано. Сейчас главное — выяснить, к чему привело мое замечательное во всех отношениях заклятие на Сумрачном острове.

Наконец Халила вспоминает, где находится заветная бухточка, почти полностью укрытая от посторонних глаз здоровенной скалой. Вообще-то, если за ней расположена хотя бы небольшая пушчонка, мы не успеем увидеть своей смерти. Но бывают случаи, когда надо сознательно поставить на кон все, что имеешь — ибо, если струсишь, потеряешь все и навсегда. У меня в жизни таким моментом был день, когда я в открытую выступил против Палача Иеронима…

Пушки за скалой не оказалось, и я сразу утрачиваю уважение к полководческим талантам здешних руководителей. Кто бы они ни были, а о военном деле не знают элементарных вещей.

Спрыгиваю в нешуточно-холодную, хоть и не ледяную воду. По сравнению с прелестями Замерзшего моря почти приятно. Подтаскиваю яхту к берегу, так, чтобы ее не унесло течением, и выхожу на сушу. Отсюда вглубь острова ведет узенькая тропинка, на которую уверенно вступает Халила.

Тропинка довольно-таки круто идет вверх по склону. Время от времени она петляет между деревьями и валунами, но всерьез никуда не сворачивает.

— Ты уверена, что правильно ведешь?

— А вы не уверены? — спрашивает девушка.

— Нет.

— В таком случае, почему вы идете за мной? — насмешливо спрашивает она. Интересно, она блефует или расхрабрилась на пороге дома? Если последнее, она дура: моей мощи хватит, чтобы выжечь это кубло и в одиночку.

— А ты уверена, что не приведешь в свой дом смерть?

— Возможно, — ответила та. — Но так же возможно, что свою погибель встретите вы. Конечно, вы сильнее, но победу определяет не только сила.

Между прочим, она права. Загнанная в угол крыса вполне может вцепиться в горло. А тут не крыса, а неведомо сколько еретиков, готовых сопротивляться до конца, и среди них наверняка — маги не последнего уровня. И впрямь, надо бы поосторожнее…

Раскидываю сеть тончайших заклинаний, призванных «прощупать» местность на предмет чужих чар, в том числе и Лиангхаровых: те из мятежников, кто почитают Владыку по-старому, вполне способны использовать Его магию.

Магия дает ответ не сразу. Казалось бы, о чем беспокоиться, если я обнаружил вражеские защитные чары и могу в любой момент их снять? А о том, что мне пришлось применить все, что я знал и умел для получения результата. В случае чего на той стороне будет маг, может быть, уступающий мне по силам, но едва ли — по опыту и знаниям. И, похоже, не один. Хуже всего, что среди противников могут оказаться маги различных систем — сочетания у их чар получатся непредсказуемые.

Но сейчас я иду их не убивать, а… скажем так, прознакомиться. Конечно, я уже давно вырос из возраста, когда на свидания бегут, задыхаясь от радости и предвкушения чего-то таинственного и невероятного. Впрочем, меня сие прискорбное безумие миновало: я в те годы был, вроде бы, уже Слугой Лиангхара, и из кожи вон лез, чтобы понравиться хозяину, которого еще попозже скормил Владыке. И все-таки я волнуюсь, но мне простительно: я же не к девушке (девушка итак со мной, вон, шлепает босыми ступнями по раскисшей от дождя тропинке), а к мудрым старцам… или сколько лет ее отцу и прочим ксандефианцам?

Наконец, выходим почти к самой вершине. Здесь всегда дует сильный, сырой и прохладный ветер, меняется лишь направление. И еще: среди нагромождения камней (напоминающих руины древнего, величавого дворца или храма) нас ждут.

Как ни странно, нас ждут. Не знаю, как насчет магии, а дозоры у местных что надо…

— Добрый день, — неожиданно произносит один из них, осанистый чернобородый мужчина лет сорока, с мечом-полутораручником на поясе. — Мир тебе.

Я опешил. Как же давно со мной не говорили таким тоном: вроде бы и доброжелательно, но без заискивания… Впрочем, по моему лицу они наверняка ничего не заметили: мы, жрецы Владыки высших степеней посвящения, в искусстве лицедейства можем спорить хоть с храмовыми танцовщицами Аркота, хоть с актерами Императорского театра в Ствангаре. Отвечу-ка им так же.

— И вам день добрый… не знаю вашего имени, почтеннейший…

— Зови меня кир Иоав, — коротко представился бородач.

Надо же, вот так сразу — и отец Халилы. А ведь мог бы потратить год, отправить на корм Владыке сотни душ и ничего не добиться. Если уж везет, то везет во всем…

— Прекрасно, — говорю. — Вы ее знаете?

Надо отдать Иоаву должное: больше он ничем не выказывает своих чувств. Хотя, наверное, уже успел оплакать дочь, попавшую в застенки к злейшим врагам.

— Я ваш должник, — наконец сказал Иоав. — Надеюсь, у вас не будет из-за меня неприятностей с начальством? Хотя, судя по всему, вы сами начальство…

Неприятности? У меня-то, Палача Лиангхара? Ну, на самом деле и наша жизнь отнюдь не безоблачна. Вообще-то мы, Палачи, тоже можем расстаться с жизнью чрезвычайно неприятным способом, но только если этого захочет король или сам Владыка. Пока ни тот, ни другой не проявляют недовольства, нам ничего не угрожает. Сейчас именно такой случай. Вот если о моем визите к ксандефианцам узнают Натан и компания — тогда да, проблемы обеспечены.

— А как вас называть? — учтиво спросил Иоав. Надо же! Будто и не смертельные враги разговаривают, а просто хорошие знакомые за чашами с лучшим эрхавенским вином.

Таиться нет смысла. Я должен показать, что со мной есть смысл вести переговоры, что я уполномочен не только слушать (и подслушивать), но и принимать решения.

— Палач Лиангхара Левдаст Атарг, — представляюсь я.

Вот тут уже самообладание изменило Иоаву. Он ведь неглупый человек и сразу сообразил, что со мной ему не тягаться — ни одному, ни всем, кто тут находился. Их жизнь и смерть — в моих руках. Но выразилось удивление лишь в черных бровях, взлетевших кверху.

— Кстати, кир Иоав, — заметив, что тот пытается проверить дочку на предмет наложенных чар, произношу я. Толку от этого чуть: слишком уж неравны силы, и, захоти я наложить на нее чары, он бы их не распознал. Видимо, Иоав и сам понял тщету своих усилий, потому что достраивать «дозорное» заклятие не стал, решив положиться на судьбу. Мудро. — Вы не задумывались, что подглядывать за другими нехорошо?

— Но иногда полезно, особенно если это враги, и от них можно ожидать всего, — парирует Иоав. — Не будем об этом: вы следите за нами, а мы — за вами. Но, поскольку вы спасли мою дочь от пыток…

Едва не хмыкаю, вспомнив, как я ее «спасал». Кастати, надо будет улучить момент и стереть из ее памяти мои художества на пыточном станке. Не хватало еще, чтобы из-за них сорвалась сделка.

— …я понимаю, что Палачи Лиангхара ничего бесплатно не делают, и, если платой не будет предательство, сделаю, что смогу.

— Вот об этом я и хотел с вами поговорить, — отвечаю. А у него есть хватка. Если б не был еретиком, возможно, стал бы избранным. — Мне не нужны ваши сторонники — пока они в меньшинстве, это неприятно, но терпимо. Не нужны и ваши деньги — даже если допустить, что у вас есть хоть сколько-нибудь серьезные суммы. Но мне нужны сведения, полученные при наблюдении за моим заклятием, недавно совершенным нами на севере.

— На Сумрачном острове?

— Именно.

Кир Иоав призадумался. Но не увидел в этом требовании явного подвоха, а потому все-таки решился сказать:

— Тогда этот вопрос — не ко мне, а к жрецу Исмины Иораму.

Это настолько неожиданно, что я не могу скрыть изумления. Интересно, они тут знают о таком понятии, как «субординация»?

— А что такого? — делано удивляется Иоав. — Вы же не правите иными Храмами. Вот и у нас каждый Храм в делах магии — наособицу. А почему следил исминианец… Я служу тому же Лиангхару, что и вы, правда, по-другому. У нас другие названия жрецов, но мой ранг соответствует вашему Убийце. А теперь скажите, смог бы Убийца Лиангхара незаметно проследить за Палачом?

Нет, конечно. Я хоронился, в том числе, и от магов своего Храма. Попытайся какой-нибудь недоучка из Натановых приспешников за мной проследить, он бы нашел посреди стылой тундры крайне неприятный конец. Более способный маг, конечно, не погиб бы, но, отбивая атаку, неминуемо раскрылся.

А вот исминианская магия — иное дело. В бою маги этого Храма слабоваты — лишь немногие умеют работать по-настоящему быстро, а главное, бить насмерть. Но это вполне компенсируется их несравненным умением скрытно творить даже самую сильную магию, маскироваться так, что они могут стоять у вас на ноге, а вы не заметите. Выловить мало-мальски способного мага Храма Исмины, поверьте, нелегко и Палачу. Это я к тому, что если кто и мог скрытно проследить за мной, так это исминианец.

— Похоже на правду…

— Потому что правда и есть.

— Что же увидел ваш жрец?

— Достаточно, чтобы мы поняли, хотя бы отчасти, к чему это приведет. Мы уже послали кое-какие сведения в Эрхавен. Надеюсь, они дойдут и новая Верховная примет их всерьез. Но это касается всех, поэтому он и вам покажет результаты.

— Мне? Но мы же…

— Знаете, когда злейшие враги становятся союзниками?

— Конечно. Когда тем и другим грозит кто-то третий, заведомо сильнее каждого из них. Если, конечно, успевают это осознать.

— Сейчас именно такой случай. Заклятие имело очень скверные последствия…

— Понятно. Когда я могу встретиться с киром Иорамом?

— После вечерней службы. Но советую прийти в седьмом часу вечера, посмотреть на службу. Узнаете много интересного… Например, отчего мы поклоняемся разным богам и при этом до сих пор не передрались.

За разговором мы подошли к самому центру развалин. Что же тут было? Вернусь в Марлинну — нужно будет поднять архивы, ибо если на задворках Ствангар, в Саггарде, когда-то поклонялись Лиангхару, и тут может оказаться святилище Исмины.

Иоав подходит к неприметной скале, что-то делает (магии я не уловил, а руки заслонила спина) — и массивная, не меньше двух тысяч фунтов, глыба откатывается в сторону. Журчит вода, негромко скрипит упрятанный в скальную толщу механизм — и открывается проход шириной в несколько пальцев: как раз протиснуться одному человеку. Если там, в потемках, дежурит обыкновенный арбалетчик… Но Иорам произносит:

— Это посланец, не стреляйте! — и нас невозбранно пропускают. Охранников я так и не заметил, но не зря же окликнул своих Иорам!

А «коллега»-ксандефианец уже поворачивается ко мне:

— Будьте, как дома, комнату вам сейчас предоставят. Я предупрежу братию.

Вообще-то в мои планы совершенно не входит глазеть на исминианское богослужение. Как-нибудь обойдусь. Но, во-первых, мне все же любопытно, а во-вторых, никогда не будет лишним понаблюдать за врагами. Может, полученный опыт однажды спасет мне жизнь. Да и последние слова Иоава не могут не заинтересовать. Как, спрашивается, жрец Лиангхара может бок о бок жить со жрецами Исмины, Аргишти и Супруги Его — Амриты, а жрецы Лаэя уживаться со служителями, к примеру, Кириннотара? От этого за милю несет чем-то противоестественным, как от сожительства кошки с собакой, или снега в аркотскую жару. Хотя что такое «естественное» и «противоестественное»? Всего лишь то, что является таковым для нас самих. Скажем, большая часть того, что естественно для Палача Лиангхара, для обычного человека неестественно или противоестественно.

Я, конечно, встречал ксандефианцев прежде, говорил с ними, но — на пыточном станке, в охраняемой магией камере. Согласитесь, не лучшее место, чтобы знакомиться с человеком. Я могу узнать все, что говорит и думает человек, но он (или она, какая разница) думает под пыткой об одном: как избавиться от боли. Приходилось и переведываться с ними в бою, но там тоже не до познания, убить бы врага, а самому остаться в живых. Видеть их на воле, так сказать, в привычной среде, пока не доводилось. Почему бы не поглазеть, времени хватит…

Послушно дожидаюсь названного часа в небольшой комнатке, вырубленной в скале. Окон, конечно, нет, а единственный предмет мебели — старый, скрипучий топчан со скатанным в углу бельем. Под землей время совсем не чувствуется, мне уже показалось, что служба давно прошла, а Иорам обо мне забыл, но тут в дверь стучат.

Открываю. Входит молоденький паренек в долгополом монашеском балахоне.

— Я от Кира Иоава и Кира Иорама, — произносит он. — Почтеннейший Палач Лиангхара, служба скоро начнется. Пора идти.

Уверенно ориентируясь в хитросплетении темных коридоров, он ведет меня в помещение, отведенное под святилище богини-танцовщицы. По дороге узнаю, что парень исминианец, послушник (или, по нашей терминологии, Слуга Лиангхара). На меня, Палача Лиангхара, он смотрит со странной, но лестной смесью страха, ненависти и любопытства. Если нас ненавидят — значит, мы идем верным путем. Главное, чтобы больше боялись.

Я не ошибся, холм изрыт подземными ходами, как головка сыра. Сначала я поражался, сколько же надо было орудовать киркой, чтобы это получилось, но потом сообразил, что к чему: в здешней породе вода легко промывает длинные пещеры. Правда, примерно половина ходов пробита именно людьми, но тут тоже ничего удивительного: захочешь жить — и не такое сделаешь.

Святилища (язык не поворачивается назвать их храмами, хотя бы Малыми) находятся в небольших закутках. Но как и храмы, они накапливают вполне ощутимую Силу. Различаю знакомую, послушно отозвавшуюся на зов своего мага, темную Силу святилища Лиангхара. Резко и зло, будто раскаленная игла, колет Сила святилища Аргелеба, супруга Исмины. А чутье на вражескую магию, развитое годами тренировок и боев, безошибочно выделяет в хаотичных токах разновекторных, многоликих магических сил знакомые составляющие: магию Аргишти, Амриты, Лаэя, Кириннотара, Элисара. В самой дали медленно и изящно, вполне подходяще для богини-танцовщицы, разливается Сила Исмины. Впрочем, в этом изяществе, на мой взгляд, и немало и яда. Она — как маленькая, но смертельно опасная змейка, что обитает в джунглях Южного Кханнама. Но именно туда (в смысле, в исминианское святилище, а не в Кханнам) и лежит наш путь.

— Вот здесь, — произносит парень. — Здесь во время службы находятся прихожане. Кир Иоав полагает, вам лучше посмотреть на службу глазами прихожан.

— Сам решу, — зло буркнул я. С каких пор послушники указывают Палачам, где находиться?! Но ведь я сам так решил. Последую-ка совету. И сделаю так, чтобы никто, в том числе почтеннейший жрец Иорам не увидел во мне Палача Лиангхара.

Это просто: на время стать обычным человеком, достаточно вспомнить то немногое, что было в моей жизни светлого и радостного. И приятно, но, увы, ненадолго: привычка в каждом видеть врага или временного союзника (в будущем, скорее всего, тоже врага), если формируется десятилетиями, никуда не исчезает, разве что приразжимает когти. Да и Сила… я слишком пропитался магией Владыки, стал ее частью, а она — моей. От себя не уйдешь. Можно лишь ненадолго загнать свое «я» в подсознание, перевоплотиться, подобно хорошему разведчику или актеру на сцене.

Осмартиваюсь. Все-таки, первый раз в жизни в Храме Исмины. Стены святилища расписаны сценами из Ее жизни. Возмущенно морщусь. Известно же, что «благая богиня» обожает танцы, веселье и, так скажем, любовь. Поменьше, кнечно, чем Амрита, но все же… Некоторые сценки на стенах вполне могут служить наставлением по этому тонкому искусству. Само по себе все это — не грех. Но тратить время, которое можно использовать для обогащения или уничтожения врагов, на чепуху — расточительство, а расточительство — страшный грех перед Владыкой. В дальней нише большое изваяние богини в позе танца, выполненное из потемневшего от времени серебра. Изображение никак не младше времен Нарамис и Ахава Атарга. Не новодел. В голове завертелись цифры — где-нибудь в Темесе или Ствангаре, если знать, кому сбыть, можно зараз обрести состояние. Может, потом стянуть?

Что ж, серебро — это понятно. Самый подходящий для изображений Исмины материал. Такой есть у каждого из богов. Потому изваяния Аргелеба непременно отливаются из стали, Лаэя — из золота, Элисара — из бронзы, Кириннотара — из меди, Аргишти — высекаются из гранита, а Амриты — из малахита или же мрамора. Идолы Лиангхара делаются чугунными или, если без печи внутри — свинцовыми: они должны напоминать людям о тяжкой и мрачной деснице Владыки, о том, что все в Мире — только в Его власти…

Богиня изображена в облике юной, грациозной и немного лукавой женщины, застывшей в одной из изящных поз танца. На лице играют причудливые отблески огня лампад, заправленных ароматическим маслом. Узенькие язычки пламени, точно живые, трепещут в почти густом, наполненном ароматом благовонного дыма воздухе. Я знаю, зачем ее так изобразили: по легенде, богиня создавала мир посредством космического танца, и каждый, кто принимается танцевать, тем самым выражает ей свою преданность и любовь, а сам становится, в той или иной степени, Ее земным отражением. В какой — определяет совокупность веры и мастерства исполнителя.

Вот ведь бред: канонический металл богини — серебро, а украшения на храмовых танцовщицах почти всегда золотые, притом, что золото — металл Лаэя. Но я в жизни насмотрелся на людскую глупость, а потому не возмущаюсь. Просто принимаю, как данность.

Чушь, конечно, и все эти легенды о сотворении Мира посредством танца: как можно не знать, что Мир создавал Владыка, существовавший испокон веков, Несотворенный и Всемогущий, и только он может дать истинную Силу. Достигается эта Сила не танцами (тоже довольно глупым времяпрепровождением), а стяжанием богатств и неустанными трудами во имя Владыки. Богатство, конечно, не самоцель, но оно — верный признак милости Владыки. То, что мы зовем избранностью.

Но в чужой монастырь со своими уставами не ходят. Подавляю желание проповедовать истину, готовлюсь смотреть и запоминать. Только не подумайте, что я переметнулся и стал исминианцем, или допустил хоть на миг, что можно веровать по-другому. Нет, я собирался бесплатно посмотреть красивое, хоть и глупое зрелище. Красивое — оно вообще чаще бессмысленное, ибо считает свою красоту самоцелью, а себя — самодостаточным. Потому Владыка изображается в, мягко говоря, отнюдь не прекрасном облике колоссального десятиногого паука.

Народ собирается. Самые разные люди — от нищих из Черного города, проклятых Владыкой, до весьма состоятельных купцов, не из последних. Ну, голытьбе из Черного города терять нечего, им хоть к Исмине, хоть к Аргишти беги — все едино. Но вот что тут делают купцы? Кое-кто даже смутно знаком… Эти-то, вполне возможно, избраны Владыкой! Не страшно после смерти кормом стать? Одеты все в странные одежды, яркие, но в то же время довольно-таки скромные: чего-чего, а бахвальства своим богатством не терпят ни Исмина, ни Аргелеб, ни Лаэй, ни мой Владыка. Есть у тебя деньги — не сори ими и не клади мертвым грузом в погребе, а используй так, чтобы их стало еще больше. Показуха — пустое мотовство. Поэтому даже королевский дворец у нас довольно неказист снаружи, как городская тюрьма в столице Ствангарской Империи. Да и внутри — мрачная роскошь, с которой выполнена внутренняя отделка, призвана вызывать у иноземцев, если они туда допущены, трепет и желание пасть ниц перед Владыкой — что для искусного в коммерции человека неплохая возможность обогатиться…

Наконец все готово. Вроде бы небольшой, но на редкость вместительный зал подземного храма заполнен до отказа. «Ничего себе! — думаю я. — А ведь это не единственный зал!» Даже если местные общины гораздо меньше столичной, счет скрытых почитателей вражеской богини пойдет на тысячи (если не десятки тысяч). Да, если это станет известно Мелхиседеку, из Ксандефа сделают чучело. Да и Натану достанется за то, что покрывал дружка. Ради таких сведений стоило сунуться в логово врага… даже если этот Иорам ничего толком не знает.

А вот и он сам, легок на помине. Высокий, седобородый, все еще сохраняющий стать, и, по всему видно, немалую силу: похоже, пройдет еще не одно десятилетие, прежде, чем годы согнут его. И согнут ли вообще, неизвестно. Одет в древний долгополый чуридар цвета молодой травы, из тех, какие не носят со времен Ахава ни в Марлинне, ни в Эрхавене, ни где бы то ни было еще, кроме, может быть, Аркота. На голове тюрбан — тоже пришедший с далекого южного материка. У нас жрецы от него давно отказались, предпочитая служить Владыке с непокрытой головой, демонстрируя покорность Лиангхару.

Я так задумался, что едва не упустил момент, когда вышла храмовая танцовщица. По легенде, одна из версий которой послужила основой храмового танца, в ночь накануне Междугодья был похищен Лиангхаром бог солнца Аргелеб, возлюбленный Исмины. Угрожая убить любимого, Лиангхар пытался заставить Исмину выйти за него замуж («Как будто нужна Ему шлюшка-демоница, даже будь она Ему ровней» — думаю и едва подавляю усмешку). Так началась тридцатитрехлетняя зима и ночь: солнце ведь считается щитом Аргелеба, а луна — ликом Исмины.

Потом, как раз в этот день — отсюда и праздник, пленной богине помог некий верный почитатель и его жена. Помог бескорыстно, что самое странное. Он был обычным кузнецом, звали его Виджай, а его жену — Девяни. Отсюда следует, что зародилась легенда в Аркоте.

Так вот, жена передала Исмине весточку от любимого, а потом отвлекла внимание Лиангхара (это всеведущего-то Владыки!), пока кузнец подбирал ключи к магическим вратам (тоже ничего шуточка — смертный кузнец, взламывающий созданные Владыкой ворота), и выпускает Аргелеба на свободу. Бог и смертный будто бы плечом к плечу положили орды чудовищ, служащих Владыке, и Аргелеб с другими богами заточил Его в ледяное царство (вот это, увы, правда). И будто после победы Аргелеб и Исмина наградили кузнеца и его жену: Аргелеб сделал кузнеца лучшим оружейником всех времен и народов, понимающим самую душу стали, а Исмина научила его жену искусству храмового танца. Неплохо, фантазия у ребят работает…

Роль Исмины играет Халила: теперь я точно знаю, что у жрецов есть отличные парики с косой. И здорово играет, отдаю ей должное. Ее танец легок, крылат и в то же время неуловимо-печален. Девчонка в яркой, сияющей изумрудно-зеленой талхе и многочисленных браслетах, звеня ножными колокольчиками, кружится в танце и так натурально изображает горе и тревогу за любимого, что даже меня, по жизни ненавидящего исминианцев скептика и похабника, что называется, проняло. Мне даже показалось, что я перенесся туда, в мрачный чертог из черного льда. Стало до боли жалко девчонку, у которой отняли самое дорогое и силком принуждают выйти замуж за чудовище. Магия танца свершилась: на время из головы напрочь вылетело, что она — не Исмина, а Далила…

Не верил я, не верил, что храмовый танец, когда его исполняет мастер, или хотя бы искренне верующий, способен оказывать поистине волшебное воздействие, да это и есть настоящая магия. А зря. Глядя на Халилу, чувствую, как понемногу идет трещинами та стена из холода и зла в моей душе, которую десятилетиями возводили сперва родители-Атарги, потом учителя вроде недоброй памяти Палача Иеронима, а потом и я сам. И тает, тает намерзшая на душу глыба льда. Я вдруг осознаю, что всю жизнь служил не Владыке, а своей гордыне и гордыне тех, кто сделали из меня безупречного палача и убийцу. Причем сперва Убийцу, а потом Палача не простого, а с большой буквы.

Еще не веря тому, что мне открылось, широко раскрыв глаза, смотрю на действо и слушаю эрхавенское переложение древнеаркотской классической поэмы, строфы которой поет сейчас Халила.

Вот ведь как бывает: мы ссоримся, грыземся меж собой, выясняя, кто достоин наслаждаться теплом солнца, а кому под ним не место. Кишки друг другу выпускаем, творим такое, отчего, как только кончается война, содрогаемся. Мир, за единоличное обладание которым деремся до последнего вздоха, кажется чем-то огромным и несокрушимым, особенно по сравнению с хрупкой человеческой жизнью. И не понимаем, что на самом деле он лишь немногим менее хрупок, чем мы, и что его, в сущности, очень легко отравить, изгадить и убить. А уж о том, что кому-то, может быть, хочется это проделать, и не задумываемся.

В этот вечер я понял, что мой Владыка — необходимая часть Мира. Без него Мир был бы неполон, несовершенен, убог. Но ведь и Исмина — тоже необходимая часть Мира. И Аргелеб, и Аргишти. Даже у листа бумаги есть две грани, а у Мирфэйна их должно быть великое множество. Одну из них воплощает мой Владыка, но остальные — другие Боги. Да что там Боги — и мы сами, люди, хоть гадостнее существ вроде нет. Потому — благословенно будь многообразие нашей жизни, наших богов. Чем оно больше — тем больше опор, на которых держится Мир, тем прочнее они сами по себе. Притом они должны быть равны: попробуйте усидеть на стуле, у которого одна ножка длиннее и толще прочих…

Нет, правоверным исминианцем я не стал. Но мое преклонение перед Владыкой изменилось. Отныне я вижу в нем одну из ипостасей общего, того, что именуется Мирфэйном. Его сохранение и стало наивысшей целью — хотя бы и через почитание Владыки. А вообще путей много — ничем не хуже и тот, который я вижу сейчас.

Впустив в Мир чуждые ему силы, я предал в том числе и Владыку. Именно так — и нечего утешать себя, что приказал Мелхиседек — да даже и сам Владыка. Не ребенок, мог бы догадаться. Напрасно, что ли, меня школили, приучая ни на кого кроме себя, не надеяться и ни от кого не ждать пощады, разгадывать самые головоломные интриги? Конечно, все, кто принимали решение и разрабатывали заклятия, также виновны перед Мирфэйном и Владыкой. Но своя доля вины — и на мне. Искупить ее можно лишь одним способом: заделав пробитую мною брешь. Увы, это под силу только Богу, и даже не одному: ломать — не строить…

Богослужение заканчивается. Это наиболее важная часть обряда, она требует наибольшего опыта, знаний и мастерства — особенно от храмовой танцовщицы. И Халила показывает себя с лучшей стороны. Кажется, ее руки, вдруг лишились костей, а ноги движутся с быстротой, которой я, в свои почти что пятьдесят, могу только завидовать. Интересно, если она в шестнадцать лет может так танцевать, чего достигнет к тридцати?

Далила пляшет почти бесподобно. Опытный фехтовальщик, я могу оценить быстроту и точность движений, которые, помимо прочего, требуют немалой силы и выносливости. Она потрясающе красива, но не той красотой, которую можно увидеть в отточенном клинке или атакующей кханнамской кобре, а другой — мирной, почти домашней. Женской… Вот эту-то красоту я уродовал вчера на пыточном станке, надругаясь над творением Богов… Я краснею от стыда — впервые за последние сорок лет.

На прощание совершив не меньше двадцати стремительных поворотов, Далила застывает в жесте блегословения молящихся. Естественно: исминианцы верят, что, исполняя священный танец, танцовщица становится земным воплощением богини, ее благословение — фактически благословение самой Исмины. «Ну, не чушь ли — сама богиня их благословляет?» — хочу по привычке подумать я. И осекаюсь: сейчас я чувствую, что насмехаясь над Исминой, одновременно насмехаюсь и над Владыкой, а это не лезет ни в какие ворота. После чего покидает зал под приветственные крики собравшихся. Я тоже кричу: во-первых, она заслужила, а во-вторых, так я могу хотя бы отчасти вознаградить ее за кошмар в застенке.

Паломники расходятся, по очереди складывая дары к ногам серебряного изваяния богини. Потом часть этих даров будут принесены в жертву богине, остальные же упокоятся на дне храмовой казны… то есть так было бы в Храме Лиангхара, или в любом другом Великом Храме, а как этим богатством распорядятся здесь, я не знаю. По некоторым данным, часть даров освящают и возвращают верующим обратно, и то, что возвращено, хранится потом, как святыня. Но так ли на самом деле, сказать не могу. Расспросить, что ли, на досуге Иорама?

Впрочем, наверняка жрецы не обижают и себя: недаром храмы Исмины за границей почти всегда весьма богаты. Но все равно, увиденного достаточно, чтобы понять, что ксандефианцы отличаются от ведомых мне жрецов больше, чем те — друг от друга.

Толпа редеет на глазах. Люди расходятся немного грустные, но в то же время счастливые. Будто прикоснулись к небольшому, очень личному чуду. Да так, оно, в сущности, и было.

Наконец я остаюсь в зале один. Точнее, я и седобородый жрец, наверняка тот самый Иорам, который окуривал изваяние благовонным дымом. Закончив обряд, он обернулся и, заметив меня, произнес:

— В это время в молельном зале могут находиться только жрецы.

Я этого не знаю. Хотя, на самом деле, что здесь удивительного? Исминианцы, небось, знают о наших обычаях не больше, чем мы — об их. Века вражды накладывают отпечаток на все…

— Я этого не знал…

— Случайных людей тут не бывает, — хмурится жрец. — Те, кто ходят на наши службы, обычно знают такие простые вещи.

— Я тоже не случайный, — говорю. Нет смысла темнить: я ведь пришел не на храмовых танцовщиц глазеть (за этим надо было бы ехать в Эрхавен — как ни хороша Халила, она всего лишь талантливая самоучка), а узнать, что сотворил. — Я — Палач Лиангхара Левдаст, пришел предложить вам сделку.

Жрец бледнеет. Неудивительно: я бы тоже побледнел… будь я на его месте и лет так тридцать пять назад. Но Иорам быстро берет себя в руки, отчего я его весьма зауважал. Он пытается прощупать меня с помощью магии, но видит лишь то, что я счел нужным открыть. То есть как раз, чтобы умный человек понял, что я — и вправду Палач.

— Представляю себе, что вы подразумеваете под словом «сделка». Можете делать со мной, что хотите — я не продажная девка.

Да уж, на проститутку он явно не похож: не хватит, чтобы удовлетворить самого непритязательного клиента. Хотя, если сбрить бороду, переодеть в женское платье, завить волосы, подкрасить, надушить и надеть украшения… Нет, все равно не тянет, он же двигаться не умеет, чай, не Далила! Представляю себе жреца переодетым женщиной, становится очень весело.

— Вы заблуждаетесь, — отвечаю. — Ваша измена ксандефианцам не имеет смысла, вы ничем не можете быть полезны королю Мелхиседеку. Жрец Иорам — это вы?

Старику стоит огромных усилий утвердительно кивнуть головой. Он не льстит себя надеждой, что сможет перехитрить Палача (а тем более — выстоять в открытом бою). И все-таки не врет. Это делает ему честь.

— Прекрасно. В таком случае вы должны знать, что подглядывать за другими — нехорошо. Особенно когда они творят заклинания особой важности, вроде того, на Сумрачном острове.

— Что вы от меня хотите? — щурится жрец. — Чтобы я извинился?

— Если вам от этого станет легче — пожалуйста. Если вы не сможете перешагнуть через свою гордость — я не обижусь. Но вы должны мне показать, что увидели. От этого зависит больше, чем вы можете себе представить.

— А вы за это…

— Золото для вас мало что значит, знаю. А вот возможность покинуть королевство, или вывезти жен и детей, чтобы вы могли не бояться за семьи…

— Вы серьезно? — спрашивает старик.

— Вполне. Я имею кое-какие полномочия в государстве, а кроме того, по долгу службы отлично знаю систему сыска, организацию охраны границ и возможности нашего флота. И я знаю, что говорю.

— Я вас понял, — отвечает Иорам. — Но мне необходимо, во-первых, завершить обряд, а во-вторых, посоветоваться с остальными жрецами: я ведь являюсь руководителем святилища благой богини, но не общины в целом. А тут такой вопрос, что касается всех.

Вздыхаю. Терять время опасно, там, в Марлинне, в любой момент могут сообразить, что я без санкции правительства вступил в переговоры со злейшими врагами, и тогда в столицу можно будет не возвращаться. Уж такой возможности Натан не упустит. Но… отступать поздно, да Иорам и прав: если он поделится результатами шпионажа со мной, не посоветовавшись с остальными, он будет тем же, чем стал, освободив Халилу, я. Для исминианца в нашей стране остаться без покровителей — верная, и очень неприятная смерть. Потому как поклонение Исмине, равно как и любому другому божеству, кроме Владыки (да и Владыке — если ты еретик) — это преступление категории «алеф». То есть наиболее тяжкое из возможных, потому что направлено против самого Владыки. Что самое смешное, под эту категорию вполне подпадают и мои действия, а в особенности мысли.

— Хорошо, — сказал я. — Когда вы посоветуетесь?

— Сегодня вечером. Правда, на такие советы посторонние не допускаются. Вам придется дождаться результатов. В случае, если решение будет положительным, я дам знать незамедлительно, и сегодня же ночью вы узнаете обо всем. Если нет — вам будет обеспечена неприкосновенность и право свободно покинуть нашу обитель.

Вот это хорошо. Не то, чтобы я боюсь этих хлопцев, но постоянно опасаться болта в спину, мышьяка в супе и прочих глупостей — порой так надоедает…

Меня ведут в ту же комнатку, где я был до службы. До глубокой ночи длилось совещание: то ли мое предложение вызвало жаркие споры, то ли были и другие вопросы. Совещание, кстати, наверняка очередное: если бы поводом к нему послужило мое появление, они бы организовали его, не раньше завтрашнего вечера. Мне повезло.

Я сижу в крошечной, но уютной комнатке и сгораю от любопытства. Так и подмывает подглядеть за совещанием. Моих сил и знаний хватит, чтобы взломать любые защитные заклятия, которые они могут выстроить, но где гарантии, что они ничего не почувствуют? А от их доверия зависит слишком многое, я решаюне рисковать.

К счастью, местные недолго мучили ожиданием. Где-то сразу после полуночи дверь отворяется, на пороге возникает все тот же послушник, исполняющий при Иоаве роль вестового.

— Совет жрецов закончился, Палач Лиангхара, — лаконично объявляет он. — Ваша просьба будет удовлетворена. Идемте, кир Иорам примет вас немедленно.

Тот же самый Молитвенном зале, только ламп куда меньше, только чтобы не спотыкаться о ступеньки.

— Садитесь, — предлагает Иорам. — Вы хотели узнать, что мы видели на Севере? Что ж, слушайте. Итак, мы смогли узнать о подготовке какого-то небывалого заклятия девять месяцев назад, в Пятом месяце.

Понятно. Если б не источник, я получил бы хорошенький компромат на Натана Атарга. Эх, тут сразу и преступление категории «алеф» — помощь врагам веры, — и «бет», то есть раскрытие государственных тайн. Не спасут ни звание, ни заслуги. Жаль, сейчас он смертельно опасен и для меня. Ведь тут же встанет вопрос: а сам-то откуда знаешь?

А вообще смешная получается картина: на словах мы бескомпромиссно боремся с еретиками, а на деле активно используем их в интригах. Понятно, отчего эти общины, лишенные прикрытия могущественных магов, много раз разгромленные и (по отчетам) вырезанные до седьмого колена, так и не были до конца уничтожены? Почему раз за разом возрождаются, имеют деньги и связи с заграницей? И в них состоят довольно богатые и влиятельные лица? Ну, то-то же…

Иорам между тем продолжает:

— Поступили сведения, что операция по захвату Эрхавена — только отвлекающий маневр. Мы связались с разведывательными службами Ствангара, но их руководство не приняло никаких контрмер.

Да уж — при грамотном руководстве с такими сведениями они могли просто «накрыть» отряд при высадке, на берегу. Баталии солдат со штатной артиллерией и группы сильных магов хватило бы за глаза… Но у Ствангара те же проблемы, что и у нас, и самую главную среди них зовут принц Валианд, который не остановится ни перед чем, лишь бы стать императором, и поскорее.

— Предполагая нечто подобное, мы решили действовать самостоятельно. Нам удалось завербовать одного из воинов в отряде. Точнее, не совсем завербовать: скорее, это называется «использовать втемную». Он был убежден, что выполняет задание военной разведки, и что артефакт, который мы ему дали, нужен, чтобы вас проконтролировать. Как видите, мы сказали правду, но не до конца.

Нет, это не Натан и его подчиненные, некрасиво севшие в лужу в Эрхавене, ослы — осел я. Ведь я в море и особенно на марше через тундру окружил отряд целой системой защитных заклятий, способных засечь любые чары любого мага, в том числе и мага Лиангхара, предназначенные для слежения. Но — только если слежение будут вести извне, пусть даже маги моего уровня. А от такой простой вещи, как слежение изнутри незримого «купола», поберечься не додумался. Только недоучки «сгорают» на слишком сложных для них комбинациях. Маги моего уровня, знающие о своей системе магии почти все, попадаются на мелочевке. На том, что известно даже новичкам. Виной тому — банальная самоуверенность и небрежность.

— Итак, мы проследили за вами до Саггарда. Стало ясно, что Саггард — это только начало. Мы не надеялись проследить за вами на Сумрачном, но вы нас очень выручили.

— Я?!

— Именно. Потому что артефактом был заклятый нами теплый армейский плащ, который вы прихватили с собой перед отплытием.

Честное слово, я чуть не выругался, как пьяная шлюха в порту Марлинны. Перед глазами как наяву встали недавние события.

Саггард. Мокрый песчаный пляж у пристани, на который с грохотом накатывают ледяные свинцовые волны. Слышится и другой грохот: ствангарцы уже разобрались, что к чему, стреляют изо всех орудий бронебойными. Пока щит, выстроенный Убийцами Лиангхара, держит, но надолго ли? И не решатся ли ствангарцы схватиться врукопашную?

— Мне пора уходить, — говорю командиру роты, капитану Шамиру. Тот понимающе кивает: он посвящен во все немагические детали операции и понимает, что рота, по сути, обречена. — Продержитесь еще полчаса, потом уходите мелкими группами. Маги вас поддержат. Кто-нибудь, да прорвется, остальные наверняка будут избраны Владыкой.

— Море холодное, Палач Лиангхара, — говорит капитан. — Накиньте плащ, он не мокнет и отлично держит тепло. Вы можете простыть и не выполнить задачу.

Интересно взглянуть на Палача Лиангхара, которому простуда помешала выстроить заклятие. Но я не отказываюсь: в конце концов, если это не мешает выполнению задания, вовсе необязательно мерзнуть и мокнуть.

— Ясно, — отвечаю, накидывая плащ. — Но вам без него будет холоднее…

— Это не мой плащ, — отвечает капитан.

— Чей же?

— Одного из артиллеристов. Ему плащ уже не нужен, парень получил болт в голову при отходе. У меня еще такой есть.

— Ясно, — повторил я. Плащ почему-то брать не хочется, но еще больше не хочется мерзнуть: на мне обычная одежда моряков нашего флота, но Замерзшее море — не Торговое.

Скрипят снасти, надувается, ловя холодный ветер, парус. Шаланда отделяется от пристани и, скрипя такелажем, берет курс в открытое море. Навеки отделяя меня от гибнущей роты и моих учеников — двух магов, подающих надежду Убийц Лиангхара. Они никогда не сделают со мной то же, что я с Палачом Иеронимом…

— Понятно, — говорю, скрипнув зубами. Не зря плащ-то не хотелось надевать, ох не зря… — Что было дальше?

— Плащ позволял нам не просто видеть и даже чувствовать местность вокруг, но и осязать ее. Кроме того, он давал возможность «считывать» все творящиеся поблизости заклятия, по этим данным можно восстановить общую схему заклятия и его результаты в реальном времени. Это делал я, здесь, в этом зале. Потом я заклял сосуд с водой, чтобы всегда иметь возможность просмотреть увиденное. Неплохо бы его полностью «расшифровать», но… — Жрец вздыхает. — Мы не обладаем достаточными знаниями, чтобы все понять в волшбе Палача Лиангхара. Дальнейшее вам лучше не услышать, а увидеть — так, как увидел ваши чары я в Восьмом месяце.

— Тогда несите вашу воду и начнем.

— Учтите, это исминианская магия, и довольно сильная. Вам может стать от нее плохо.

— Не привыкать, — отвечаю. — Приступаем.

Жрец скрывается в подсобной комнате, где вечером складывались дары для жертвоприношений. Возвращается с большой, богато инкрустированной плоской чашей богослужебного назначения, в которой плещется обыкновенная вода. Иорам шепчет заклинания (он прав, в висках шевелится мерзкая, тошнотворная боль), и на безупречно-ровной глади воды появляется изображение. Сперва почти прозрачное и маленькое, оно быстро наливается красками, растет, обволакивает меня, и вскоре я вновь оказываюсь в том не по-летнему холодном дне на угрюмом, пустынном острове, на подходе заветной полянке. Почему-то теперь я вижу себя сзади, как бы со стороны и сверху: на глаз до земли не меньше десяти копий.

Тот, в изображении, Левдаст Атарг останавливается, рука словно сама собой извлекает из армейского вещмешка ингридиенты для заклятия и Палач начинает подготовку. Я отчетливо, будто на разборе заклятий Хитты на совещании у Мелхиседека, вижу быстро, но четко выстраиваемую линию чар. Чем дальше, тем больше мне эта линия не нравится. Впрочем, вскоре становится не до этого. Заклятие приходит в движение.

…Выглядит это как чудовищный взрыв. Из тех, что способны выжигать целые страны, испарять горные хребры, высушивать моря, а отравлять целые континенты. Испаряясь на лету, в десятки раз быстрее звука разлетаются куски льда и камня с городской дом величиной. Как лед в кипятке, плавятся скалы, шипит пар, еще миг назад составлявший ледовый щит в полмили толщиной. Вот это топка! В небо взвивается исполинский огненный столп, разогнавший тучи. Во все стороны летит ударная волна, дробит, будто колоссальным катком, несокрушимые горы. Катаклизм сметает самые высокие горы Мира на несколько дней пути, оставляя гигантискую безжизненную воронку, столь огромную, что напоминает гигантскую равнину. Там, где отбушевало магическое пламя, остается лишь безжизненный, хрусткий шлак, поближе к эпицентру — спеченный в стекло гранит. Зрелище красивое, видное на сотни миль — жаль, на всей огромной Земле Ночи не нашлось ни одного зрителя, и никто не смог им насладиться. А если бы и был — все равно бы не успел. Я не ослеп и не оглох (и, кстати, не испарился в тысячную долю секунды) лишь потому, что видел лишь слабое отражение того, что творилось на Севере.

Как хотите — не мог я такое сотворить. Не по силам подобное людям, даже Палачам Лиангхара после обильных человеческих жертвоприношений. Можно принести в жертву хоть весь Великий Храм Исмины с Верховной во главе — сил не хватит. Все-таки я — не Владыка! Похоже, мое заклятие послужило чем-то вроде запального фитиля у пушки. Знать бы еще, чьи чары произвели «выстрел».

Глаза плотно закрыты, но это не спасает: перед ними мечутся сводящие с ума видения, результат нарушения привычных токов магии. Интересно бы исследовать, как на нее повлияло мое сверхзаклятие? Невероятным усилием воли я удерживал от распада свое «я», когда в пробитое «окно» еще нерешительно глянуло такое, что меня прошибает холодный пот. Так могла бы чувствовать себя овца, привязанная к дереву в лесу, кишащем тиграми и ядовитыми змеями. Как могли так ошибиться Высший Палач Мелхиседек и его подчиненные? Вдобавок была же ясно выраженная воля Лиангхара. Значит… и Владыка ошибся?!

…Уже теряя сознание, из последних сил пытаюсь разрушить собственное заклятие. Я отлично знаю скрепы, которые надо разбить, чтобы заклятие пошло вразнос — тогда на Сумрачном всего-навсего еще раз рванет, посильнее. Саггард, конечно, накроет цунами, севернее растают на пару месяцев паковые льды и закипит море, в Марддаре впервые за десять тысяч лет произойдет землетрясение. Что-нибудь вроде чудовищ и неизвестных болезней «отколет» взбесившаяся магия, может, изменится климат Поля… Сущие мелочи по сравнению с тем, что теперь будет с Миром.

Проклятье, напрасно! Слишком надежно закреплено — да, этим я никогда не пренебрегаю, потому и прожил полвека. А сил почти не осталось. Можно, конечно, принести в жертву самого себя, но… Уверенности в успехе все равно нет, а если я погибну, на Мирфэйне не останется знающих, какая случилась беда. Нет, попробовать надо, и немедленно. В первые минуты после открытия Врата особенно уязвимы, потом разбить их будет куда сложнее, и, скорее всего, понадобится второй Саггард (если не сам Марддар), а роты, способной его захватить, уже нет…

Мгновенное колебание оказывается роковым. Сознание милосердно гаснет, спасая от волны иномировых видений, разрывая связь с заклятием. Погасло? Или мне опять «помогли», да еще почистили память?

С высоты двадцати копий отлично видно, как я безжизненно опустился на заледеневшую грязь, и одновременно погасла, напоследок сверкнув особенно ярко, магическая фигура. Только поле окаменевшей от холода грязи почти в милю шириной, да холод, более суровый, чем самой лютой северной зимой, напоминают о случившемся…

Очнулся я нескоро.

Теперь бесполезно гадать, как получилось, что ни жрецы, планировавшие операцию и разрабатывавшие заклинания, ни сам Мелхиседек, не учли такой возможности. Может, Сила, что прорвалась в Мир, когда заклятие открыло Врата, имела возможность влиять на людей (хотя бы немногих) и через магический панцирь, окружавший Мир? Не напрямую, конечно, должно существовать передаточное звено, а то и несколько. Теперь все изменилось: эта Сила может уже не исподволь направлять усилия мирфэйнцев, а открыто вмешиваться в судьбы Мира. Надо думать, что этому противопоставить.

Воцаряется молчание. Снова и снова прокручиваю в голове полученную информацию, пытаясь найти выход. Мирфэйн — наш замечательный и такой пестрый Мир, частью которого является мой Владыка, и — что греха таить — развратная Амрита и Исмина, с момента создания был одним из многих Миров Вселенной, с одним-единственным отличием. Его окружала непредставимо прочная (божественное творение, и притом богов Второго поколения, то есть Владыки и Аргишти, а то и самого Предвечного Ноэроса) магическая броня, делавшая невозможным как выход из Мира в остальную Вселенную, так и вторжение в него. Это означает, кстати, что и Боги нашего Мира заперты в нем, как… как те самые скорпионы в банке. Преграда проницаема, возможно, лишь для одного существа: самого Предвечного.

Сделано это, наверное, чтобы защитить Мир от тех, кто правит бал в остальной Вселенной. Теперь в преграде появилась брешь.

А как же Мир Лиангхара, премерзкое место, куда смогла пробиться Хитта? Очень просто, и я давным-давно знаю ответ. Это — кусок нашего же Мира, отгороженный созданной Богами (на этот раз — Второго и Третьего поколения) преградой от остальной его части и основательно изгаженный магией. Разница между преградами — как между стеной глинобитной хижины и укреплениями Эрхавена, которые ни разу не взяли штурмом за тысячелетие их существования. Но если пробить можно одну преграду, то можно и вторую. Повторяю — не уничтожить вовсе, а пробить узкий лаз, через который можно потихоньку взаимодействовать с остальной Вселенной, но не более того. Казалось бы, ничего страшного? Ну, сочатся помаленьку в Мир чуждые ему силы, и что с того? Разрушить его они не могут…

Ну да, сейчас не могут. Но кто сказал, что такое положение сохранится навсегда? Думаю, через Врата можно за несколько месяцев перебросить такие Силы, что… А можно и не перебрасывать, готовить судный день исподволь, по принципу «вода камень точит». Вот только это стоит сравнить не с водой, а со смертельным ядом, который будет накапливаться, и однажды взорвет Мир изнутри. Что может противопоставить этому отдельное королевство, город, да даже Храм? То же, что один человек — степному пожару, если некуда бежать.

А самое печальное — мы не сможем объединиться. Между нами — реки крови, вековая вражда и чудовищные злодеяния. Мятежники Нарамис — и палачи Озии и Ахава… Ну как вы представляете себе союз жрецов Аргишти и Лаэя, Лиангхара и Исмины? Как объединить людей и, к примеру, орков, эльфов и гномов? Да в самой нашей стране тоже есть непримиримые противники: озианцы и ксандефианцы — почитают-то они одного и того же Лиангхара, но немножко по-разному. Сила, дорогу которой мы имели глупость открыть дорогу, такова, что по одиночке мы не устоим…

Впрочем, кое-что я все же могу. Передать знание тому, кто сможет подняться над древней враждой и поймет, что важны и Исмина, и Лиангхар, и принять на себя ответственность за Мир.

Перебираю в голове тех, кто смог бы пойти дальше меня — и не нахожу. И Иоав, и Мелхиседек не смогут. Они преданы своим учениям настолько, что не смогут примириться с подобным открытием. Да и в Эрхавене, Таваллене, Темесе, Ствангаре — что, лучше? Что самое интересное, они все начнут на меня охоту, и в этом будут заодно. Потому что я мешаю чувствовать себя единственными обладателями истины. Да и ксандефианцы — тоже поборники своего учения, и не более того.

Но что понял я, поймут и другие. Если таких встречу — передам им все, что знаю. Пока следует делато то, что начал, держа свои открытия при себе. Впрочем, нет — надо сохранить ксандефианцев от разгрома: они к этой мысли, похоже, подошли ближе всего.

— Вы поняли, что это значит? — спрашивает Иорам тихо и печально.

— Да, — отвечаю я. — Я своими руками ударил в спину Владыке… Найти бы человека, который поднимется над нашей враждой…

…Договорить не успеваю. Удар магии (моей родной магии Лиангхара — бьют наши, причем самых высоких степеней посвящения) короткий и страшный. Мне не оставляют ни единого шанса на спасение, потому что для них я хуже, чем враг.

Я — перебежчик…