Глава 1. "Морской ужас"

  Год 351, месяц Секиры, день 30. Алкриф. Королевский дворец

  К вечеру занудный мелкий дождь прекратился, развиднелось, в свинцовом пологе туч замелькали бледно-голубые разрывы. Над далёкими скалами и бьющим в их подножие прибоем поднялась дымка испарений, в него неспешно опускался малиновый диск заходящего солнца, мир окрасился в тревожные пурпурные тона. Лучи солнца проникли стрельчатое окно, прорубленное в толстой стене, и интерьер небольшого рабочего кабинета с массивным письменным столом будто обрызгало кровью. Свет закатного солнца смешивался с отблесками пламени, что плясало на фитиле простого, но изящно сделанного серебряного светильника. Свежий морской ветер заставлял трепетать пламя, временами огонёк почти гас, но упрямо разгорался вновь.

  Человек, работавший за столом, устало поднял голову. Он отвлёкся от бесконечных отчётов, ведомостей на выдачу жалования и счетов за поставки фуража, танец огня притягивал глаз. Но даже сейчас, прищурив усталые глаза, человек продолжал думать. Будто кто-то заточил её в прозрачную, но несокрушимую клетку, мысль снова и снова возвращалась к тому, что стояло за горой бумаг. Человек никогда не был бы тем, кем он стал, если б не умел концентрировать внимание на главном. И, даже отдыхая и наслаждаясь жизнью, он мог думать именно о делах. Шпионы доносят о болтливых подданных королевства, полагающих, что даже в постели с женой... Что ж, кое в чём острословы правы.

  Крепкая, под стать не чиновнику, а воину, мозолистая рука огладила широкую светлую бороду. Мужчина не любил смотреться в зеркало, вернее, возможно, и любил, но постоянно находились дела важнее. С тех самых пор, как восемнадцатилетний мальчишка Амори ван Валигар, сын алкского наместника, собрал отцовых сподвижников и огорошил простой, в общем, идеей: зачем вымаливать назначение на пост наместника, когда просто по праву сильного можно стать королём? Надо же, прошли двадцать пять лет, а помнится, будто было вчера! Тогда казалось, что стоит хорошенько пнуть обессилевшую и впавшую в маразм Сколенскую Империю, и она растает, как дурной сон.

  Порыв солёного ветра с морских просторов ворвался в кабинет, зашелестели бумаги, пламя в лампе мигнуло и почти погасло - но едва ветер утих, как жёлтенький язычок снова потянулся ввысь. Точно так же, невзирая на все успехи, несмотря на то, что их ненаглядная Империя приказала долго жить, и теперь едва ли возродится, полыхает весь Сколен - почти весь Верхний, но частично и Нижний. На разъезды и обозы с продовольствием и стрелами для солдат нападают едва ли не ежедневно, крепости в осаде, города, даже те, в которых стоят алкские войска, контролируются ими лишь днём. Ночью целые кварталы переходят под контроль бунтовщиков. И стоит там появиться отряду алков меньше полусотни... А роту в каждое захолустье не поставишь.

  Но то - в Нижнем и южной четверти Верхнего Сколена, где-то до Макебал. Макебальцы - не первоначальные, которых перерезали ещё в самом начале войны, а новые, поселившиеся в городе уже при Эвинне - ворота не открыли. Город осадили, но до взятия, по последним донесениям, далеко. Пока ещё орудия разобью мощные стены, да и защитники там, после того, что было в Тольфаре, драться будут до конца. А ведь пушек всего пять, и им найдётся применение на западе: эти проклятые алхагги, по слухам, решили делать что-то вроде пушек сами. Если их мастерские сразу не снести, они могут стать по-настоящему опасны. И в Нижнем Сколене нужно не меньше полка: там объявился какой-то Гестан, нападающий на войска вдоль Эмбры и угрожающий самому герцогу Новоэнгольдскому. И в Балгрской земле, хоть пока и всё спокойно, но бывший наместник может ударить в спину в любой момент. А уж про хеодритов и говорить нечего: все, кто мог, ушли в горы - и гоняться за ними можно хоть до посинения. Много войск у Алкского королевства - но все где-то нужны, и на Верхний Сколен остаётся совсем чуть-чуть.

  Хорошо хоть, там нашёлся союзник, Арднар ван Хостен. Бывший рыцарь из тех, что вначале были с Эвинной, теперь он перебежал к алкам, набрал таких же бандитов - и "замиряет" юг Верхнего Сколена. Ох, как замиряет: разведчики доносят о сожжённых вместе с жителями деревнях, лесах, где на каждом дереве висит по несколько сколенцев, жёнах и дочерях мятежников и просто попавших под горячую руку, отданных на растерзание пьяной солдатне. Пусть зверствует. Чем больше его будут ненавидеть - тем больше им понравится, когда опьянённого кровью выродка четвертует настоящий хозяин Верхнего Сколена. А пока пусть старается, убивает всех, кто может сражаться.

  Амори провёл рукой по редеющим, пшеничного цвета волосам, среди которых уже пробивалась седина, руки сами развернули новый свиток. Так, что у нас тут? Письмо за подписью мастера Михалиса. После Лакхни король озолотил мастера - но тот не успокоился. Докладывает, что трофейные сколенские мечи, которые ещё осенью отдали в переплавку, пошли на обшивку невиданного судна, закованного в броню, будто рыцарь. Мастер предупреждает, что корабль этот сможет ходить сам собой... Чертёж ходовой части прилагается. Так, посмотрим, что там такого интересного? Остроумно, остроумно! В отличие от большинства Харванидов, короля нешуточно интересовали разные хитрые механизмы и люди, умеющие их делать. Значит, давление пара заставляет крутиться ось, на которой закреплены гребные винты, и судно движется, будто внутри десяток гребцов? Ха, оригинально. Так, броня позволит бойцам на палубе не бояться ни стрел, ни пуль, ни катапультных ядер, может, и пушечных. Пушек поначалу будет только четыре, но предусмотрены порты ещё для двух десятков. Получается, один такой корабль мог бы встать на рейде любой крепости - и методично долбить стены, не опасаясь ответного огня? А старые корабли, вроде того монстра, который утроил ад в Хэйгарской гавани, вообще будут расстреливаться с безопасного расстояния. По крайней мере, пока катапульты не сменят пушки. В конце письма делается приписка, что заканчивается отливка последнего из четырёх орудий, и после установки броненосец можно будет спускать на воду. Хе, надо будет посмотреть - зрелище обещает быть интересным.

  А вот - менее приятное известие. Гевинские пираты напали на конвой, что вёз в Белдар оружие для Белхалгского полка. Баржу с порохом, пулями и стрелами удалось отстоять - но мятежники взяли на абордаж отставшую из-за течи галеру. Самое обидное, в числе трофеев им достались и несколько драгоценных винтовок...

  Вот с Гевином надо кончать как можно скорее. Оттуда в Сколен и пришла зараза мятежа. Но главное, пока Гевин и Хэйгар контролируют сколенцы, алки не могут считаться полновластными господами и на море. А значит, небезопасно перебрасывать морем войска и припасы, возить оружие, да и приморская торговля будет страдать. Значит, и на рейде Алкрифа в любой момент могут оказаться алкские корабли. И если с хэйгарцами ещё как-то можно договориться, предложив им грабить Алхаггию, то на Гевине сидят самые ярые враги королевства - мятежные рабы.

  Амори усмехнулся. Тут-то и пригодится броненосец. Он просто расстреляет корабли в гавани и стены. Надо только выбрать время, когда нет штормов: Михалис пишет, что железный монстр не сможет выходить в открытое море, да и у берега - только при спокойном море. Правильно - железо ведь! Чуть что не так - и пойдёт на дно, как топор. Решено: броненосец пойдёт на Гевин с тремя десятками галер и пятью баржами с морской пехотой, притом не позже, чем в месяце Посоха. Дальше начнутся шторма, а раньше флот не будет готов...

  Если быстро разделаться с Гевином и кинуть кость Хэйгару, исход войны будет предрешён. Теперь, когда казнена Эвинна, а Император стал королём, мятежные вожди никогда не договорятся между собой. Они будут грызться, как собаки над костью. Возможно, их удастся одолеть руками самих же сколенцев - головорезов Арднара. Слишком разные люди эти Гестан, Элевсин, Оле Мертвец и остальные.

  Амори начертал короткую резолюцию, подержав над огнём печать сургуча, приложил печатку перстня. В канцелярии, конечно, поставят нужные печати, снимут для исполнителей копии - но без отпечатка перстня с королевской руки на оригинале любой указ всё равно недействителен. Когда-то это посоветовал Моррест - тот самый, который позже станет сподвижником и, похоже, любовником Эвинны. Знать бы тогда... Впрочем, совет дельный, и неважно, враг его дал или друг. Важно, помогает ли он управлять страной.

  А это что?! Амори нахмурился, обратив внимание на дату. Позавчера, ещё до казни Эвинны! Михалис ещё позавчера отдал это письмо в канцелярию, а сам алкский король приказывал любое послание главного оружейника доставлять сразу же, в любое время суток. Опасались королевского гнева - вчера ведь была казнь Эвинны и пир по этому случаю. Или просто не желали заниматься делами, когда остальные алки празднуют победу. Надо хорошенько проучить лентяя-секретаря, чтобы не отвлекался от дел. Так, а это что?..

  Король просматривал одну бумагу за другой - по большей части на исполнителей можно положиться, но мало ли что? Король должен править, а править - значит, знать всё, что творится в стране. Правду, конечно, никто не скажет, все будут выгораживать себя и топить других, но если каждый врёт по-своему, почти всегда приоткрывается истина.

  Когда на глаза попалось полное лести письмо Карда, Амори поморщился, будто повеяло душком выгребной ямы. Вчитываться в письмо бывшего императора, который уже мало что решал и в Старом Энгольде, король не стал. Что интересного, а тем более полезного может написать трус и ничтожество, пропивший великую страну? Амори уже собирался написать что-то вроде: "Не важно, в архив", когда в дверь осторожно постучали. Стук был особенным, он был известен только двум людям, одним из которых был король. Любой другой заставил бы Амори схватиться за меч и новомодный, но оттого не менее убийственный - лежащий в столе заряженный пистоль.

  - Веррельм?

  - Ваше величество, плохие известия.

  Многим подобной вольности бы хватило, чтобы попасть в руки палача. Многим - но не Веррельму ван Беасу, заменившему будущему королю вечно занятого отца. Конечно, все считали, что король алков не доверяет никому, и так оно и есть. Имелось лишь одно исключение, и это - начальник телохранителей короля Веррельм.

  - Что опять, старина? - наедине этим двоим церемонии не нужны.

  - Ваше величество, нас предал Михалис, - как обычно, Веррельм ходить вокруг да около не стал. Новость нешуточно возмутила короля, да что там возмутила - взбесила. Стоит представить, что гость из иного мира сплавил пару-тройку образцов нового оружия, или хотя бы описание его изготовления, и исход войны в Сколене вновь станет непредсказуемым. Вооружённые огнестрелом мятежники безусловно расправятся с Арднаром, и куда двинутся дальше - ведомо одному Алку Морскому. Могут полететь к Ирлифу все расчёты...

  - Сбежал к бунтовщикам?

  - Если бы, - хмыкнул Веррельм, нисколько не опасаясь монаршего гнева. - Изготовил подложный приказ о переводе Морреста в другую тюрьму...

  - Плевать, Моррест без Эвинны мало что значит. Обычный бандит средней руки. Может, я бы и сам его отпустил. Со временем. Но кое-кто мне за это ответит. Дальше.

  - Вместе они освободили сына Эвинны и его воспитательницу, Ирмину. Их вывели из тюрьмы под конвоем, в соответствии с приказом. Я выяснил, что в заповедном лесу Михалис, Моррест, Ирмина и Аргард смогли бежать от отряда, а затем с кем-то встретились. Я также выяснил, что в это время наш придворный алхимик уходил встретиться с Михалисом. Для него алхимик изготовил какой-то состав. Это под пыткой показала его рабыня Венария.

  - Под пыткой? - поднял бровь король. - Шустро работают дознаватели...

  - Она - сколенка, господин, а в деле о побеге сына Эвинны сколенские рабы - первые подозреваемые. Вдобавок есть и прямые доказательства его измены...

  - Какие?

  - После этой встречи, втайне от отряда, они не вернулись туда, где конвой встал на привал. Алхимик случайно на них наткнулся, и кто-то из бойцов решил, что он - враг. На приказ остановиться он пришпорил коня, солдаты и дали залп вослед. Алхимик убит. После этого рабыню в оборот и взяли.

  - Дальше, - поморщился Амори. Вот это по-настоящему паршивая новость: алхимик был последним, известным королю, человеком, способным открывать проход в мир Морреста. Есть ли в мире ещё такие - неизвестно. Вояки должны были взять его живьём!

  - Убегая от солдат, они забрались в прибрежные скалы, там засели и стали отстреливаться. У них были две винтовки и полные патронташи...

  - Сопротивляться они могли долго, - заметил король. - Но без лодки я бы не поставил на них ломанного гроша. Вы выяснили, кто предоставил судно?

  - Ваше величество, никакой лодки за ними не пришло, да в том месте и пристать невозможно. Там было святилище Алка Морского, разрушенное сколенцами ещё при Хостене Старом. Вы помните, мы туда ездили тридцать лет назад...

  - Конечно, помню. Хорошее время. Но там, по-моему, скалы обрываются в море, а в море полно рифов, никакая лодка не пройдёт. На что они рассчитывали?

  - Это выяснить не удалось. Спустя два часа к святилищу подошла поднятая по тревоге сотня Тирмала ван Гобейна. Мятежников обошли. Михалис был убит - причём, судя по всему, в самом начале перестрелки. Моррест получил несколько ран, потерял много крови и взят в бессознательном состоянии. Я распорядился показать его придворному врачу - всё-таки единственный живой "язык". Врач говорит, что у Морреста есть шансы. Когда он немного поправится, примерно через неделю, его можно будет допрашивать, а через полтора-два месяца - и подвергать пыткам.

  - Хоть что-то сделали как надо, - вздохнул король. - Но, я так понял, Ирмине с воспитанником удалось уйти? Как?

  - Мы не установили, ваше величество, - Веррельм опустил голову. - И люди Шеварда тоже ничего не понимают. Спуститься к морю они не могли, да им бы это ничего не дало. Но к морю они не ходили. Судя по следам, Ирмина с ребёнком дошла только до святилища. Там след обрываются, причём не видно ни тел, ни крови, ни следов борьбы. На окрестных скалах так же не видно ничего.

  - Может, прыгнула с обрыва, чтобы нам не достаться?

  - Тогда следы вели бы к обрыву, но там ничего нет. Ваше величество, должен признать, я не понимаю, что случилось... И дознаватель Шеварда...

  - Зато я, кажется, начал понимать, - усмехнулся Амори.

  Значит, в заговоре, самое меньшее - четверо. Собственно Михалис, Моррест, придворный алхимик, и Ирмина. Что у них может быть общего? Насчёт алхимика сказать трудно, хотя предположения есть. А вот про Михалиса и Морреста известно, что оба - что называется, не от мира сего. Причём, судя по всему, из одного королевства, или как они там называются. Но раз они сюда попали, и попали поневоле, то наверняка жаждали вернуться, так? Но отчего тогда не ушли все вместе? Время, вроде, было...

  Допустим, задержали погоню, а потом Михалис был ранен, и Моррест не решился его оставить. А женщина и ребёнок, которые в бою явно лишние - ушли. И причём тут тогда алхимик? А он был ещё и колдун, способный перебрасывать кого-то между мирами... Но как, если к тому моменту его уже убили? Состав какой-то приготовил? И если все уйти не смогли, значит ли это, что зелья больше не было?

  Амори тряхнул головой, отгоняя лишние мысли. Если верны предположения, Ирмина и Аргард ушли в тот самый мир. Может быть, они там пропадут, и все проблемы будут решены. Может быть, нет, но вернуться не смогут. Тогда они всё равно, что погибли, и о них можно забыть. А вот если они могут вернуться... Выяснить можно только одним способом: дождаться, когда Моррест очнётся. И хорошенечко потрясти, возможно, даже на дыбе. Почему нет? Слишком уж много натворил этот Ирлифов лже-хронист, чтобы снова выйти сухим из воды. Посмотрим, как он запоёт в руках заплечников!

  Король вздохнул, подавляя вспышку ярости. Нет, так не пойдёт. Сыну сколенской ведьмы не больше трёх лет, подрастёт он ещё не завтра. Время есть. А Морреста можно использовать по-другому. Это просто здорово, что парень может выкарабкаться! У него давно была мысль, как можно использовать его ненависть и отвагу. Как там говорил мастер Михалис? "Тот, кто нам мешает, тот нам поможет". Именно так. Причём и сам не заметит, как решит одну давнюю проблему королевства Алкского.

  - Слушай внимательно, Веррельм, - прервал затянувшуюся паузу король. - Нам ни к чему говорить об измене Михалиса - это поставит под удар всё им созданное, а завод слишком важен. Мы всё свалим на происки сколенцев - в смысле, мятежных сколенцев. Скажем, что мастер был убит врагами королевства, как и наш алхимик. Мы скорбим по нашим верным подданным, но их дело будет продолжено: завтра с утра я объявлю об этом в манифесте. Виновные в убийстве были схвачены и казнены, и всё такое. Но до утра ты должен будешь поднять с постели и доставить ко мне Баргена.

  - Ваше величество, но он же...

  - У тебя есть на примете кто-то другой? - невесело усмехнулся король. - И я о том же. А что касается его верности... Ты не забыл, что у него есть сестра и племянник - вдова и сын Михалиса? Так что Барген, надеюсь, проблем нам не доставит. Другое дело, я дам ему понять, что за наградой дело не встанет... Что касается Морреста: этот гад не должен помереть. Как только опасность его жизни минует, дай мне знать. Я немножко пообщаюсь с этим ублюдком. Да, и готовься к походу: в месяце Посоха нас ждёт Гевин. Или... или Аллук.

  Амори неспешно брёл по полутёмным коридорам. Сапоги гулко били в пол, здесь, в подземельях старого наместничьего дворца, шаги не глушили ковры. Скрип поясов и ремешков, которыми крепились ножны с оружием, негромкое звяканье кольчуг, стук сапог о выщербленные ступени - все звуки отражались от стен и разносились испуганным эхом. Прохладный, чуть сыроватый воздух приятно освежал разгорячённое лицо. Сквозняк уносил факельную копоть назад, воздух был свеж и чист.

  Дворец алкскому королю достался от отца, деда и прадеда, наместников Алкских, он вполне достоин наместника имперской земли. Но короля государства, раскинувшегося на трети Сэрхирга... Да ещё с лучшей, без лишней скромности, армией материка... В общем, когда в Сколене станет малость поспокойнее, надо озаботиться, отстроить новую резиденцию, благо и рабов после войны будет немало. Но даже тогда наместничья резиденция не останется бесхозной. Древние, построенные ещё до Харвана и Харина катакомбы под дворцом как нельзя лучше подходят в качестве тюрьмы для опасных преступников. А бывший летописец, Моррест ван Вейфель, сейчас именно таков.

  Сопровождаемый молчаливыми телохранителями с верным Веррельмом во главе, Амори дошёл до тупика. Дальше в полу чернел провал. Амори был тут не первый раз, провал его несколько не напугал. Он-то знал, что страшная пропасть - всего лишь лифтовая шахта: уровнем выше расположен каземат с огромным воротом, к вороту прикреплена толстенная ржавая цепь, а уже на цепи висит широкая платформа с перилами по краям. Такая штука, знал Амори, есть и в Старом Энгольде, но там она поднимает на скалу, а не опускает в недра земли.

  - За Империю, за Императора! - крикнул Веррельм в уходящий вверх колодец. Никто не догадается, что паролем и после войны со Сколенской империей служит старый клич легионеров. Веррельм не предаст, а остальные стражники... Так ведь когда принимали на службу, им всем вырвали языки. А грамоте простые вояки не обучены. Что касается тех, наверху - они рабы, прикованные к вороту и обречённые всю жизнь провести в подземной тьме. А до того там сидели их отцы, а до отцов - отцы их отцов... Когда-то, говорят, их предки поклонялись Ирлифу - вот и наказали их жрецы, заставив жить и умереть, не видя ни проблеска света, поколениями. Колодец был устроен так, чтобы воздух вытягивало наверх, и всё равно слегка чувствовался запах немытых тел и экскрементов. А уж каково в этой их душегубке...

  - Мощи Императору, - прозвучал столь же неожиданный отзыв. Тоже фраза из времён Империи. Сверху раздался скрип, огромный ворот неспешно пришёл в движение, цепь со звоном разматывалась, спуская платформу чуть ниже. Вот она неторопливо выплыла из мрака, прошла мимо Амори и остановилась, застопорившись на уровне пола. Один из телохранителей ловко перемахнул бортик, прыгнув в закачавшуюся на весу платформу, отодвинул два деревянных засова. Тот бортик, что был повёрнут к королю, со стуком упал на пол - и как раз достал до края шахты. Теперь король и остальные могли без лишнего риска перейти на платформу. Когда все зашли, Веррельм поднял бортик, задрал голову и повторил первый пароль. Ворот снова заскрипел, и платформа стала неторопливо опускаться во мглу, со всех сторон сомкнулись каменные стены. Король устало прикрыл глаза - допросить Морреста мог и кто-то другой, но проклятые бумаги совсем замучили. Удивительно, сколько, оказывается, есть такого, что не сделает больше никто. И как Кард умудрился скинуть всё на советников, а сам целые дни пьёт с танцовщицами и пытает врагов действительных и мнимых? Впрочем, отсюда и результат его правления. А Амори Алкский знает: если что-то нужно сделать быстро и хорошо, за это нужно браться самому. Мало ли таких дел в огромной воюющей стране?

  Но совсем немножко времени выкроить можно. Последние дни он только тем и занимался, что пытался обогнать время. Он и сам не помнил, когда нормально спал и перекусывал не на бегу. Вот и колышется в голове какая-то муть, а глаза слипаются. Можно сделать какую-нибудь глупость, и не заметить, а потом это отольётся лишней кровью, как и все ошибки королей. Тем более, что дело-то по-настоящему важное: ни много, ни мало, речь о любовнике сколенской ведьмы.

  И её сыне. Да, сейчас мальчишке что-то около года, может, два. Но дети имеют свойство вырастать. И становиться кровниками тех, кто казнил их отцов и резал их соплеменников тысячами. Что будет, когда (и если) повзрослевший, прихвативший такую вот "винтовку", как та, из которой расстреляли конвой Эвинны, а то и что-то похуже, в Сколен вернётся СЫН ЭВИННЫ? Да одно его имя станет знаменем для всех, кто считает себя сколенцем! И, значит, обязательно следует выяснить, куда сбежала эта шлюха с ублюдком сколенской ведьмы. Другой мир? Плевать! Если туда смогла сбежать какая-то девка, можно послать и несколько хороших воинов.

  Впрочем, всему своё время. Как раз это дело терпит. Морреста можно использовать гораздо интереснее - причём так, что сам он будет уверен, что воюет с алками. Если рассказать ему о Карде, правильно подав информацию, а потом выдать Карду... Но так, чтобы он смог сбежать... План на глазах обрастал подробностями, Амори продумывал его снова и снова - и убеждался, что идея вполне осуществима. А в итоге все в худшем случае останутся при своём. В лучшем же...

  В конце-то концов, живой Кард давным-давно уже никому не нужен. Только столицу Империи занимает. Но и сковырнуть его прямо - нельзя.

  И снова - полутёмный, озарённый только редкими факелами тоннель, извилистый, как кишка. Иногда в стенах попадались массивные дубовые двери с ржавыми заклёпками. Есть и глубокие, копья в четыре, забранные массивными чугунными решётками ямы, из тьмы которых поднимаются волны удушливого смрада. Там доживают свой век самые опасные преступники королевства, иные из которых сели в подземелье ещё до Великой Ночи. Им не с кем перемолвиться словом, только раз в день стража бросает вниз объедки. Им остаётся только медленно сходить с ума в вечной тьме и вони собственных испражнений. Возможно, в одну из таких ям однажды спустят и бывшего советника по сколенским делам. Но не сейчас, да, не сейчас. Парень пока нужен. Хотя бы в качестве игрушки для уставшего владыки.

  - Здесь, ваше величество, - остановился перед одной из массивных дубовых дверей тюремщик. Он загремел ключами, массивный, ещё имперской выделки замок клацнул, несмазанные петли завизжали. За дверью, которая сама по себе поддастся не всякому тарану, была ещё одна преграда - столь же толстая и основательная, с прутьями в руку толщиной, чугунная решётка. Она была не на петлях - края решётки уходили в пазы стен и потолка, и только когда угрюмый тюремщик нажал неприметный выступ сбоку, внутри стен что-то громко клацнуло. Тюремщик ухватился за прутья решётки обеими руками и с натугой стронул её с места. С металлическим гудением решётка поднялась и замерла, когда поднялась до упора. Теперь закрепить её так, чтобы не упала на место - и можно входить.

  Взяв на изготовку оружие, страхуя своего повелителя, телохранители пропустили Амори внутрь. Факелы прогнали казематный мрак, и стал виден болезненно жмурящийся, исхудавший человек на тюфяке.

  - Приветствую, Моррест-катэ, - с нескрываемым сарказмом произнёс король. - Кажется, ты не очень-то дорожишь моим гостеприимством...

  Возвращался Амори пружинистой походкой хорошо отдохнувшего, готового к работе и к бою человека. Мальчишка слаб, очень слаб. Но всё равно пытается огрызаться. И отлично: от него как раз ярость и требуется. Да, если такой попадёт в Нижний Сколен - это будет бомба под седалищем Карда. Довольная улыбка змеилась на губах короля: он любил, когда оказывался прав. А вот теперь - вперёд, к Баргену. Днём надо будет проинспектировать завод Михалиса, и особенно новый корабль, и заодно поговорить с мальчишкой по душам. Только после этого можно часа четыре вздремнуть, только после этого!

  В этот ранний час дворцовая конюшня почти безлюдна. Рабы выгребли навоз и задали корм лошадям, гонцы, отправленные в разные концы острова и королевства, уже разъехались кто куда. Остались только лошади - крепконогие, быстрые, как ветер, выносливые и свирепые в бою скакуны балгрской породы. Для парадных выездов у Амори был крупный, с гордо посаженной головой на крутой шее, умный и царственно спокойный жеребец, но сейчас предстояла деловая поездка, причём такая, какую лучше не афишировать. Значит, и лошади гонцов - в самый раз. Амори подошёл к ничем не приметному стойлу, и быстроногая кобылка приветствовала хозяина заливистым ржанием. Мол, поскакали! Я сейчас покажу класс!

  Амори улыбнулся, протянув ей яблоко. Вбежал заспанный служка-сколенец, видя перед собой столь высокопоставленную персону, он растерялся.

  - Живее седлай! - приказал верный Веррельм, телохранители буравили раба сумрачными взглядами. - А то плетьми получишь!

  - Сию минутку, - подобострастно пробормотал щуплый, даже на вид какой-то болезненный парень лет семнадцати. - Не извольте сомневаться, катэси, всё будет в лучшем виде...

  Паренёк и правда оказался расторопным, Амори не успел как следует заскучать прежде, чем конюх вывел на внешний дворик коней - сперва королевского, потом и остальных. Вскочив в седло одним уверенным, слитным и красивым движением, Амори милостиво кивнул раболепно склонившемуся пленнику. Надо будет сказать начальнику конюшен, чтоб не слишком строго наказывал этого недоросля: на сей раз не до потери сознания, как полагается за сон в его смену, а просто тридцать плетей. Порку раб заслужил уже тем, что посмел задремать.

  Копыта глухо били в наезженную дорогу, за спиной короля уверенно держали строй телохранители. Укромной долины пока хватало, но ещё Михалис просил найти дополнительное место для новых цехов. Да Амори и сам понимал, что не дело в одном и том же месте держать пороховые мастерские и склады, литейную и судоверфь. Помнится, верфь эта произвела на него неизгладимое впечатление. То ли дело привычные мастерские, где сколачиваются привычные же галеры. У старой Империи было что-то подобное, но - именно подобное. А уж тот корабль, что рождался на этой верфи последние полтора года, совершенно потрясал воображение. Какой-то колоссальный железный утюг, ощетинившийся дулами пушек. Именно на него пошли захваченные в Верхнем Сколене мечи и оставшееся ещё с имперских времён железо в крицах. Амори помнил слова Михалиса об удельной тяжести материалов, видел даже, как уверенно держится на воде изготовленная, когда опробовали большой паровой пресс, железная лохань (помнится, он так заинтересовался, что забрал её во дворец и поставил на видное место) - и всё равно боялся до конца поверить, что железный монстр способен плавать. "Ладно, если что, оттащим его к порту, вроем в землю - и будет прикрывающий гавань форт" - решил король.

  В воротах дорогу заступили рослые стражники с готовыми к бою винтовками. Михалис обещал сконструировать этот, как его... пу-ле-мьот - но не успел, и об адской машине теперь можно забыть. Хорошо, если Барген разберётся в чертежах... Или если найти ещё кого-то, способного проникнуть в мир Морреста.

  Их пропустили только после того, как Веррельм назвал пароль. Такой порядок в своих владениях завёл сам мастер Михалис, и короля поначалу немало возмущало, что его не узнают в лицо. Но иномировой мастер уже растолковал, что так можно и на шпионов нарваться, и хорошо, если только шпионов. Теперь каждого, кто приезжал на завод, опрашивали и обыскивали - разве что самому королю делали исключение. Амори вынужден был признать правоту Михалиса: одна из бригад сколенских невольников уже попалась на попытке провести внутрь разведчиков с Гевина. Их загнали в деревянный сарай, обложили хворостом, и... А ты не помогай врагам королевства. Тогда ещё поживёшь.

  Коренастый привратник помчался было предупреждать начальство - но, остановленный властным окриком Веррельма, замер на месте. Король порой являлся вот так - неожиданно, в самый разгар работы, чтобы посмотреть, чем занят протеже, когда не ждёт высочайшего визита. Прежде ни Михалис, ни Барген не ударили в грязь лицом - но всё равно надо контролировать, особенно теперь, когда во главе всех этих мастерских стоит сколенский мальчишка. Тем более, что к нему есть важный разговор.

  Мастерские сразу же оглушили лязгом, скрежетом, визгом, шипением пара, рёвом пламени. От домн тянуло таким жаром, что и в десятке шагов горячий ветер обжигал лицо. Амори выругался, но не услышал собственных слов. Мимо то и дело проносились разгорячённые, покрытые потом работники.

  Не то, чтобы король испытывал добрые чувства к сколенским рабам, но тащить коня в этот ад не стоило. Король и телохранители спешились, и короткая цепочка потянулась вглубь долины - к построенной в небольшом заливчике верфи. Амори внимательно смотрел, как из доменной печи в формы медленно вытекает расплав - это тебе не обычный кузнечный горн, где металл лишь слегка размягчают, тут из него могут отлить всё, что душе угодно. Да ещё в обычное железо кое-что добавляют, так что оно не только не ржавеет, но и становится прочнее, запросто рассекая кольчуги из обычного железа. А вот огромное сверло скрежещет, рассверливая железную болванку. Так, будет не просто полевая пушчонка, какую может спокойно перекатывать расчёт, а осадный крупнокалиберный монстр. Как их называл Михалис, зловещее такое слово. Ага, мортиры. Есть в нём ощутимое созвучие со словом "смерть". Совпадение, или?.. В любом случае, эта колоссальная железная ступа - действительно смерть для практически любой крепости. Одно из таких орудий Михалис испытал три недели назад на старой дозорной башне. Действительно впечатляет, стена в полкопья толщиной расселась как миленькая, только обломки брызнули.

  А вот орудия поменьше, но тоже по-своему солидные, и тоже для разрушения укреплений. Снаряды у них поменьше, зато бьют существенно дальше. Гаубицы. Есть и противоядие на случай, если что-то подобное появится у врага. Вон она, уже поставленная на лафет длинноствольная пушка. От обреза дула до зарядной каморы аж два с половиной копья. Эту дуру заряжают уже не с дула, как первые орудия, а с казённой части: Михалис долго ломал над этим орудием голову, он утверждал, что так удобнее - и, как всегда, оказался прав, да ещё и в стволе сделал нарезы.

  На миг Амори даже взгрустнулось: "Что же ты натворил, мастер! Ведь цены тебе не было!" Вспомнилось, как король не поверил в заявленную дальнобойность орудия - четыре мили. Но Михалис убедил короля отдать на убой старую купеческую баржу, её вывели в море, команда покинула посудину на шлюпке - и Михалис с Баргеном, сами встав к новому орудию, образцово-показательно отправили лоханку в дар Алку Морскому. Притом - именно с четырёх миль, когда кораблик был едва виден на горизонте. Оказывается, нарезные орудия бьют не только дальше, но и точнее. Жаль только, и сделать такие куда тяжелее. Пока по три штуки в год, не более.

  Вот и верфь. А тут - своё чудо, за один взгляд на которое любой корабел Сэрхирга отдал бы десять лет жизни. Ещё бы - железный корабль, да ещё не требующий гребцов - только бы побольше угля в трюмах, и способный ходить хоть в штиль, хоть против ветра. Вытянутый, неуклюжий корпус, обшитый толстой железной бронёй, из которой торчит лишь труба силовой установки и жерла пушек - последние, впрочем, можно и спрятать, втянув внутрь по специальным рельсам и задраив порты. Ни палубы, которая была, но её прикрывал толстый слой брони, ни вёсел в уключинах, ни даже памятных по кораблям старой Империи бортовых катапульт. Мачта с крупным прямым и парой косых парусов, правда, имелась - мало ли что, вдруг уголь кончится. Но чтобы на неё забраться, нужно сперва открыть тяжёлые люки в верхней части брони и только тогда ухватиться за ванты. Да и сами паруса какие-то маленькие, неказистые, некрашенные - вскоре их окрасит в чёрный цвет угольная копоть из трубы.

  Посудина отталкивала своей противоестественностью. Казалось невероятным, что это чудище может плавать. А уж вспоминать, сколько на монстра ушло железа, угля, олова, которым запаивали стыки, да и корабельной древесины, куда уж без неё - и вовсе не хотелось.

  - Ваше величество?..

  Король запретил предупреждать Баргена, но молодой сколенец сам заметил приход короля и оторвался от чертежа.

  - Этот... броненосец... готов? - раздельно, будто взвешивая на невидимых весах каждое слово, произнёс Амори.

  - Да, ваше величество. Последняя пушка установлена ночью, отделка кают закончена, мы готовы спустить его на воду.

  - Как скоро собираетесь спускать?

  - Можно хоть сейчас, но мы собирались ещё предупредить ваше величество...

  - Считайте, что я предупреждён, и можете спускать. Временная команда у вас найдётся?

  - Так точно.

  - Выполняйте. Но сначала, Барген, покажи-ка мне, что там да как. Последний раз я тут был месяц назад, когда ещё не поставили пушки. И... если этот утюг не утонет у пирсов, я всё-таки дам тебе свободу.

  - Как прикажет ваше величество, - почти по-уставному произнёс Барген, поднимаясь по лестнице на борт. Следом, не чинясь, полез и король, а за ним телохранители. Гулко грохнула массивная бронедверь, и все шестеро оказались в полутёмном помещении, отделанном светлыми сосновыми досками.

  - Это боевая палуба, - вспоминая наставления Михалыча и главного корабела с труднопроизносимым алкским именем, начал Барген. Юноше было нешуточно страшно - всё-таки раньше технические новинки представлял мастер Михалис. Но в последнюю неделю - невиданное дело! - его нигде не видно, и сестра тоже ничего не знает. Как и прежде, Барген взял управление заводом в свои руки, второй раз, с опытом, стало чуть легче. Но докладывать королю, да ещё такому, для которого сколенцы - лишь пыль под ногами... А особенно в то время, когда он ведёт войну с теми же сколенцами... Барген почувствовал, что, несмотря на свежий ветер с моря, стало жарко и душно. - Вот это люк ведёт в пороховой погреб, отсюда при помощи лебёдки подаются снаряды для орудий. Вот она, видите? Это пушки - мы их как раз недавно установили на станки. Вот по этим направляющим орудие можно быстро втянуть внутрь и задраить порты в походном положении. В боевом порты открываются, пушки выдвигаются дулами наружу, и могут стрелять.

  - И сколько же их у вас? - поинтересовался Амори, глядя на застывшие у бортов орудия.

  - Восемь, ваше величество, - отрапортовал Барген. - По три малых орудия с каждого борта, предназначенных для борьбы с вражескими судами. Калибр у них - двенадцать сантиметров*, длина ствола тридцать калибров, дальность выстрела - до трёх миль. Могут стрелять чугунными ядрами, разрывными бомбами, зажигательными снарядами. На носу и на корме так же имеются большие длинноствольные орудия, их калибр - двадцать пять сантиметров, а дальнобойность - до пяти миль. Могут стрелять такими же типами снарядов. Эти орудия предназначены для борьбы с береговыми укреплениями, а так же на случай, если у противника появится бронированное судно. Сделав выстрел носовым орудием, судно может развернуться и выстрелить из кормового.

  Глядя, как заинтересовался король, Барген вёл Амори по внутренним помещениям. Камбуз, офицерские каюты, помещения для матросов, боевая рубка, пороховой погреб, машинное отделение - Амори было интересно всё. Король лично улёгся в матросский гамак, открыл дверцу топки, катнул по палубе тяжеленную чугунную болванку, какими стреляет главное орудие. Конечно, лучше бы не тратили чугун на ядра, а выдалбливали из камней - но Михалис уверял, что перед такими снарядами не устоит никакая крепостная стена. Затем Амори сунул голову в ещё не испачканную углём топку, присел на прикреплённые к стенам нары в матросском кубрике. По сравнению с привычными гребными судами, в которых имелись лишь трюм и одна-две палубные надстройки, с единственным парусом на одной мачте, то был целый лабиринт. Наконец, уже выбираясь по сходням, Амори задумчиво бросил взгляд на массивные винты - интересно всё-таки, как они смогут заменить целую команду гребцов.

  - Великолепное судно, - улыбнулся король, и Барген почувствовал неимоверное облегчение. Похоже, его первый отчёт лично королю прошёл успешно. Молодой сколенец облизал пересохшие губы. - Но есть у меня один вопрос, сколенец.

  Барген нахмурился, пытаясь сообразить, где сглупил. В устах короля, всю жизнь воевавшего со сколенцами, это слово - всё равно что ругательство.

  - А где бойницы для ведения ближнего боя, и как будет атаковать абордажная команда? Через эту дверь больше одного человека за раз не протиснется...

  - Ваше величество, - облизнул губы Барген. - Мастер Михалис говорил, это судно не предназначено для абордажей и таранных ударов. Но оно способно топить врагов на расстоянии, на которое не бьют ни катапульты, ни гладкоствольные пушки. Ни одно вражеское судно не подойдёт к нему вплотную, его издалека расстреляют орудия. А если и сможет выстрелить, каменное ядро не пробьёт броню, а зажигательная смесь не причинит большого вреда. Когда у нас будет достаточно таких судов, абордажный бой уйдёт в прошлое.

  - Вы в этом уверены?

  - Абсолютно. У деревянных кораблей скорость не более... Сколько именно, Веммер-катэ?

  - До трёх узлов при попутном ветре, - подал голос старик-корабел. - Это если только на парусах. На вёслах и с парусом ненадолго можно разогнаться до пяти, что в бою и делается.

  - Значит, пять миль они пройдут не менее чем за час. За это время орудия с одного борта могут сделать пять-семь выстрелов каждое, и большая часть, как вы видели, долетит и попадёт. А что останется от деревянного корабля после хотя бы десятка разрывных бомб и парочки зажигательных? На худой конец, броненосец может уйти.

  - Ясно. А какая скорость у него будет?

   - Это же первое такое судно, ваше величество, - снова встрял корабел. Барген ответил ему благодарным взглядом. - В море оно ещё не выходило. Но мастер Михалис утверждает, такие суда у него на родине разгонялись до десяти-двенадцати узлов.

  - Если это так, один корабль способен расстрелять целую флотилию, - усмехнулся Амори. - Но должны же у него быть какие-то недостатки?

  - К сожалению, вы правы, Амори-катэ, - склонил голову Барген. - Он не сможет выходить в открытое море - Михалис считал, не дальше пятидесяти миль от ближайшего берега. Он может действовать только в спокойном море - в шторм броненосец утонет. И ему необходимо топливо. Если он окажется без угля в море, он не сможет двигаться. Боюсь, парусов недостаточны... Но в прибрежных водах и при спокойном море у любого другого судна против него нет шансов.

  - То есть нужно, чтобы его сопровождала баржа с углём, - тут же нашёлся Амори.

  - Она будет его задерживать. Но время от времени он может подходить к ней и перегружать уголь на борт. Вы правы, это увеличит дальность его действия.

  - То есть до материка он дойдёт...

  - И до Борэйна, Хэйгара и Гевина тоже, ваше величество, - уверенно произнёс корабел. - А вдоль берега - в любую точку на побережье.

  - Мне и не требуются корабли, способные плавать в дальние земли, - буркнул Амори. - Пока не требуются, а там что-нибудь придумаем. Значит, вы уже сейчас готовы спустить корабль на воду. Надеюсь, жрецы провели необходимые ритуалы?

  - Да, ваше величество, - ещё раз поклонился корабел Веммер. - Всё как положено, жертвоприношение, освящение корабля, его наименование. "Морской ужас", Амори-катэ.

  - Хорошо. В таком случае приказываю начать спуск.

  На верфи воцарилась суета, повинуясь распоряжениям Баргена и Веммера, работники и матросы забегали по пространству. Амори вспомнил, как строились и спускались на воду обычные корабли - их собирали на чём-то вроде огромных телег, на них же и выводили в море. Потом телегу вытягивали на берег, а корабль оставался качаться на волнах. Но никакая телега не удержала бы этакого монстра, по крайней мере, Михалис такую не придумал. Вместо этого соорудили такое чудо, какое раньше Амори видел только в Хэйгарской базе флота. Воспользовавшись естественным заливом, они перегородили его дамбой, оставив лишь небольшой шлюз, но и тот закрывали сколоченные из брёвен дубовые створки. Воду откачали насосами - так же построенными Михалычем помповиками (а в Сколене пришлось бы вывозить бочками на повозках не одну неделю) - и получилось нечто вроде сухого дока. Удивительно, но даже жрец Алка Морского не возмутился такому самоуправству, уменьшающему владения морского властелина. Здесь, значительно ниже уровня моря, рождался чудо-корабль, и теперь, когда пришла пора спустить его на воду, достаточно было просто чуть приоткрыть шлюз и подождать несколько часов.

  Морская вода хлынула с плеском и шумом, ударяя в склоны, пенясь и смывая пыль. Она достигла днища судна, глухо ударила в массивную броню, заколыхалась у бортов, всё ближе подбираясь к предполагаемой ватерлинии...

  - Ну, если утонет! - процедил сквозь зубы Амори. По лицу Баргена скатилась капля пота. Настал самый ответственный момент - и как жаль, что предложивший создать броненосец Михалис не видит воплощение своего замысла

  Первый раз "Морской ужас" качнулся уже после полудня, солнце сверкнуло на мокрых бортах. Потом ещё раз - чуть сильнее. А затем корабль чуть накренился и неуклюже заплясал на рукотворных волнах.

  - Он держится на воде! - провозгласил Барген.

  - Шлюпку мне, - распорядился Амори. - И пусть заведут машину на борту. Мы выходим в море, а пристанем уже в военной гавани Алкрифа. Барген, Веммер, идёте со мной.

  - Но, ваше величество, вам не стоит рисковать...

  - Боитесь своего творения? Если дойдём в порт и не утонем, вы оба получите настоящую награду.

  Из трубы броненосца повалил жирный чёрный дым. Корабль вздрогнул всем корпусом, в топке загудело и заревело, из трубки поменьше вырвался стравливаемый избыточный пар. Постепенно набирая ход, судно двинулось к шлюзу, держа путь в открытое море. Ветер оказался встречным - но броненосец даже не замедлил ход, и ни на йоту не изменил курс. Идти галсами ему не было нужды. Посвистывающий в портах, в дулах орудий ветер уносил клочья дыма в сторону материка, и казалось, что бронированный корабль движется сам по себе. Да, будь хоть один такой в Хэйгаре позапрошлым летом, имперские посудины не нанесли бы алкскому флоту такого урона. И даже огромные катапульты сколенского флагмана, если бы тот каким-то чудом сумел подобраться на дистанцию выстрела, не причинили бы "Морскому ужасу" ни малейшего вреда. Зато его пушки разнесли бы сколенского монстра в щепу. А ещё его можно пустить вверх по Эмбре и Фибарре, расстреливая сколенские города с воды. И в гавань Валлея. И тогда уцелевшие сколенцы будут пугать железным кораблём своих детей.

  - Ваше величество, - спустился с дозорной башенки вперёдсмотрящий. - На горизонте корабли. Три корабля, малые галеры, скорость порядка трёх узлов, курс - наперерез нам. Расстояние - пять-шесть миль.

  - Сколенцы?

  - Скорее, гевинцы. Это наши суда. Вон тот я помню - "Алкское счастье", он был на Гевине и захвачен восставшими. А это - новый корабль, его, похоже, уже они построили. И третий тоже.

  - Прикажете дать полный назад? - поинтересовался исполнявший обязанности капитана Веммер. От волнения за своё детище он даже не добавил привычного "ваше величество". Но король не заметил оплошности: его ноздри хищно раздувались.

  - Почему же? Если "Морской ужас" так хорош, давайте устроим ему последнее испытание. Сблизимся с ними, и миль с двух угостим это "Счастье" из носового орудия бомбой. Остальных обработаем бортовыми орудиями, когда подойдём поближе. Выполнять! Они нас видели!

  Капитан небольшой флотилии, бывший валлейский рыбак Иркенс ван Вест, откровенно скучал. Рейд прошёл удачно, они осмотрели берега острова Алкриф и наметили пару удобных для скрытной высадки десанта бухточек. Больше полусотни там незаметно не высадить при всём желании - но и полсотни хороших бойцов могут немало. Особенно на острове, где полным-полно сколенских рабов, а войск, если честно, не так уж много.

  Как-нибудь ночью можно подойти к ним, быстро выгрузить пехоту и скрыться в морском просторе. Между тем пехотинцы прорвутся к фортам, запирающим входы в гавани, опустят цепь... И главные силы гевинского флота войдут прямо в военную гавань, где, по словам бежавших с Алкрифа рабов, стоит семьдесят кораблей - почти весь нынешний алкский флот. Дальше в ход пойдут зажигательные стрелы, горшки с каменным маслом - и, конечно, высадившиеся прямо на пирсы солдаты тут же атакуют казармы с морской пехотой и матросами, проникнут в бараки с рабами, чтобы поднять тех на восстание, нападут на сам дворец Амори - а там уж как повезёт. Если повезёт по-настоящему, к утру алкская держава лишится столицы, флота и короля. Если дело выгорит, королевство Амори к утру исчезнет, как ночной кошмар после пробуждения. В любом случае такая атака прославит гевинцев на весь мир.

  Конечно, всё сразу вряд ли удастся. Но хорошенько пощипать алкский флот, вынудив его отказаться от удара по Гевину, создать угрозу алкам на море - вполне реально. Главное, теперь они узнают, куда бить. И смогут достойно отомстить за освободительницу Гевина.

  - Иркенс-катэ, вижу дым на горизонте! Похоже, на алкском корабле пожар!

  Парнишка-вперёдсмотрящий, как всегда, зорок и внимателен. Хороший парень. Станет капитаном лет через пять-десять - это уж точно.

  - Корабль один? - уточнил капитан.

  - Так точно, Иркенс-катэ!

  Ну что ж, алкский подранок сам идёт в руки. Нельзя дать ему ускользнуть в гавань и поднять тревогу: уходи потом от вражеской эскадры, или, того хуже, оставляй один или два корабля в качестве заслона - на верную гибель. Кого-кого, а восставших рабов алки берут в плен, только чтобы казнить пострашнее. Они, конечно, подчинятся, свобода основанного Эвинной маленького государства превыше всего - но смерть товарищей ляжет тяжким грузом на совесть. Да и слава удачливого вождя, вещь вроде бы эфемерная, но дающая возможность набирать лучшие экипажи - окажется под вопросом. Потому и идут в рейд сразу три корабля - чтобы, если припрёт, флагман с бесценными сведениями в любом случае ушёл.

  - Поднять вымпел: "Всем - атака с трёх сторон", - отдал приказ капитан. В Старом Сколене моряки так и подавали друг другу сигналы - не будешь ведь орать команду за милю. Жаль, и противник, если умеет читать язык вымпелов, поймёт, что хотят делать имперские моряки. Но кто был противником старой Империи на море? Всякие одиночные посудины пиратов, слишком мелкие и неказистые, чтобы противостоять Империи. А если было нужно скрыть свой замысел, поступали просто: ещё перед битвой договаривались о том, что какой вымпел будет означать. Но противник-то этого не знал! - Лучникам - оружие к бою! Абордажным командам приготовиться. Время до общей атаки - час!

  Загремели барабаны, вёсла с плеском полетели в воду, захлопали спускаемые паруса: ещё Морской устав старой Империи предписывал вести бой не на парусной тяге, а на вёслах. Так судно было манёвреннее, могло не зависеть от ветра... И уязвимее, ведь стоит проплыть борт о борт, поломав вёсла - и обездвижденная галера оказывалась лёгкой добычей для катапульт, зажигательных стрел и абордажных команд. На нынешних посудинах ставить катапульты было некуда, да и где взять нужных мастеров? Но вот залпа лучников зажигательными стрелами никто не отменял. Ну и, конечно, абордажа.

  Взмахивая вёслами, как исполинские сороконожки, галеры заметно ускорились. Вёсла вспенили воду у бортов, паруса захлопали, опускаясь - и три корабля стали расходиться в стороны, охватывая "горящее" судно клещами. Теперь галера Иркенса нацеливалась на нос вражеского судна, готовясь перекрыть ему ход и взять на абордаж носовую часть. С противоположного борта заходило ещё одно судно, в корму чужаку нацелилось третье. Капитан надеялся, что они подойдут к "алку" одновременно, и тогда его спасёт только прямое заступничество Алка Морского.

  Тянулись минуты, заполненная лучниками и бойцами абордажной команды палуба с примкнутыми к бортам щитами медленно ползла к вражескому кораблю. Невзирая на жирный, тянущийся длинным грязным шлейфом по небосклону дым, странная посудина бодро, как-то даже слишком бодро шла на сближение - и немало не смущалась численным превосходством противника. Да ещё и вдруг изменила курс, доворачивая нос прямо на галеру Иркенса.

  Ветер как раз отнёс дым в сторону, а расстояние уменьшилось так, что зоркоглазый капитан смог рассмотреть "горящее" судно подробнее. И ошалело вытаращил глаза. Всего он ждал, но такого...

  Корабль? Но какой это, к Ирлифу и всем его Тёмным, корабль, если у него ни палубы, ни вёсел? Всё судно покрыто массивными железными листами, непробиваемыми для стрел и пуль. Да как он плавает-то?! Мачта есть, только странная какая-то, и паруса на ней спущены. Ещё из железной крыши высовывается короткая широкая труба, из неё и валит столб дыма. Вместо вёсел... Это что за железные трубки, торчащие из бортов? Говорят, на суше алки уже применяли какие-то... пушки, что ли? Так их там называли? Но как такая тяжёлая железяка может быть поставлена на корабль? Ладно, доберёмся до странной посудины - посмотрим. Хорошо бы увести его на Гевин, и пусть вожди решают...

  Суматошные мысли капитана прервали огненные вспышки у бортов - и долгий, тягучий грохот, поплывший над морем. До чужого корабля оставалось не больше мили, и Иркенс во всех подробностях рассмотрел, как на корабле, заходившем "алку" с другого борта, встали грязно-серые султаны разрывов. Разлетались горящими обломками фальшборты, здоровенные пробоины испятнали борта и палубу, надрывно скрипя, завалилась мачта, заплясали багровые язычки пламени на накрывшем палубную надстройку парусе. А на палубе воцарился ад. Осколки рвали людей на куски, и уродливыми изломанными куклами отбрасывали за борт, вода у бортов поражённого судна сразу покраснела. Но и на залитой кровью, дымящейся палубе кто-то кричал, кто-то корчился, жутко выл и истерически молился. Едва ли не на половине скамей гребцов осталась только кровавая каша. Поражённая галера сразу замедлила ход, её нос ощутимо зарывался в воду. Теперь дым, но уже не такой жирный и чёрный, а посветлее, тянулся и от неё.

  Второму судну повезло не больше. Вряд ли там что-то успели понять, когда ахнули орудия по правому борту "алка". На сей раз взрывы были послабее - но из разорвавшихся ядер во все стороны полетели сгустки жидкого пламени. Они сотнями падали на палубе, на крышу надстройки, на борта, паруса и мачты - и пламя стремительно охватывало обречённый корабль, ревело, брызгало искрами. Сами забрызганные адским зельем, часто с горящей одеждой и волосами, одержимые ужасом матросы и солдаты прыгали в воду. Те, на ком имелась кольчуга, уже не всплывали...

  - Разворачивай! - скомандовал Иркенс, умом понимая, что всё напрасно, что если вражеские орудия достали их с расстояния больше мили, то и дальше смогут. Но оставалась какая-то глупая, ребяческая надежда, что алки стреляли на предельную дальность. И если суметь выиграть хотя бы сотню копий... А лучше четверть мили... - Полный назад! Идти галсами, как против катапульт!

  Алкское судно не стреляло. Деловито дымя непонятной трубой, оно лихо рассекало мелкую волну - и уверенно настигало сколенцев, готовясь всадить заряд в последний гевинский корабль. Один из сколенских кораблей пылал, как свечка, уже покинутый экипажем, второй лёг в дрейф и всё сильнее кренился на нос. Перевалившаяся через борт, но застрявшая в уключине фальшборта мачта лишала его возможности двигаться.

  Расстояние снизилось до полумили. Теперь ясно: алки могут их потопить в любой момент. Что они тянут? Хотят взять на абордаж? Но как из этого монстра смогут выбраться люди? Или... Или просто играют, как кот с мышью?

  - Как видите, ваше величество, уйти они от нас не смогут, - усмехнулся Веммер. Паровая машина раскочегарилась на полную мощность, время от времени пар со свистом вырывался из узкой трубы. "Этими сигналами можно подавать команды, как свистком" - сообразил король. - Мы идём вдвое быстрее. Но команда неопытная, да и судно толком не испытано. Ваше величество, прошу разрешения прекратить погоню.

  - Отпустить?

  - Потопить выстрелом из носового орудия. Мы вам не показывали, на что способен главный калибр. А можно выйти борт к борту - и расстрелять бортовыми орудиями в упор.

  - Нет, их работу мы видели, - капризно произнёс Амори. - А вот главное орудие... Это интересно. Кстати, а почему не использовали болванки?

  - Ваше величество, - усмехнулся Веммер. - Они всего лишь прошивают деревянный корабль насквозь, причём выше ватерлинии. А бомбы взрываются и разносят всё, что попадается. Вот если бы нужно было разрушить стены прибрежной крепости или нам противостоял бы такой же бронированный корабль, пришлось бы пустить в ход их. А здесь... Только зря чугун тратить!

  - Ясно. Уничтожить сколенца бомбой! - распорядился король. - Потом обойдём и добьём орудиями с правого борта. Выполнять! И ещё... Нужны пленные. Галера попыталась уйти, как только поняла, что мы неуязвимы. Значит, именно там их командир, а остальные просто прикрывали. Кто выловит их главного из воды, получит сегодня четыре месячных жалования!

  Болела обожжённая щека и плечо, по которому пропахал горячий металл осколка. Одежда превратилась в обугленные лохмотья, в голове звенело, его покачивало и нешуточно тошнило. Но надо стоять прямо перед лицом торжествующего врага, который просто наслаждается твоим унижением. Пусть проклятые алки получат хоть немного меньше удовольствия.

  Когда до вражеского корабля осталось пара сотен копий, на носу чудовищного судна грохнуло особенно сильно. Язык пламени из чёрного пушечного жерла выметнулся на полкопья - и прямо над палубой вспух чёрно-багровый ком разрыва. Стало нестерпимо горячо голове, спине, рукам, что-то пропахало по кости и с невероятной скоростью унеслось вдаль. Волна горячего, на миг ставшего плотным, как камень, воздуха играючи сорвала капитана с ног и вышвырнула за борт. И, похоже, ему ещё повезло: вместе с осколками и обломками рей, мимо пролетела чья-то оторванная голова, рука и часть плеча. Только кровавые брызги и что-то липкое мазнули по лицу, а потом он плюхнулся в зелёную морскую воду. Холод немного отрезвил, Иркенс даже попытался грести... А в следующий момент его бесцеремонно подцепили за руки оказавшиеся в шлюпке алки. Когда они успели спустить шлюп, Иркенс не заметил.

  Выловив ещё пару чудом уцелевших матросов, они взяли курс на свой странный корабль. Гевинцам наскоро связали руки, посадив спиной к корме, и сколенцы смогли вдоволь полюбоваться на гибель "Хостена Старого", бывшего некогда "Счастьем алков". Словно по мишени, алки всаживали залп за залпом в гевинскую галеру, и на её борту гремели взрывы, вспыхивали пожары, открывались всё новые бреши. От одного особенно сильного разрыва галера со страшным треском переломилась пополам и стала быстро погружаться.

  Толстая броневая дверь отворилась, по одному пропуская солдат внутрь. Это действительно оказалось железо, окрашенное снаружи какой-то странной краской. Впечатляла и толщина броневых листов - никак не меньше, чем в полпальца. Да уж, с такой бронёй не страшен ни таран, ни абордаж, ни зажигательные стрелы и даже катапультные ядра. А эти железные трубы стреляют куда дальше любой катапульты. И ходит он в море быстрее - не догонишь такое чудо, и не убежишь от него...

  Но все мысли вылетели из головы капитана, когда он увидел, к кому его доставили. Это лицо он видел на алкских монетах, а ещё в кошмарах, мечтая перерезать глотку его обладателю. Ну, ничего себе! Выходит, его пленил сам Амори! Вот так встреча...

  - Этот у них главный, что ли?

  - Да, ваше величество, - ответил немолодой матрос, выловивший капитана из воды.

  - А вы что скажете? - усмехнулся Амори, обратившись к пленным. Угрюмое молчание было ему ответом - но что-то подсказало королю, что он не ошибся.

  - Прелестно. Этого вот раба мы допросим, когда прибудем назад. А остальных...

  - Что с остальными? - спросил Барген - и пожалел.

  - Они не просто взбунтовались и убили своего господина, - медленно и чётко, точно жрец в храме, произнёс Амори, оглядев всех тяжёлым взглядом. Взгляд остановился на Баргене, и губы сколенца враз пересохли. - Не просто объявили мне, Харваниду и наместнику Алка Морского, войну и убивали моих подданных, присвоив их добро и их женщин. Они покусились на волю Тех, кто каждому из нас определил судьбу ещё до рождения, и Чьим слугой я являюсь. Они решили, что лучше Богов знают, какое место они достойны занимать в мире. Поэтому будет несправедливо считать их просто врагами. Скажи кочегарам, пусть свяжут и запихают их в топку. Живыми. По одному. И пусть главный из рабов на это смотрит. И скажите, что его участь будет страшнее участи его воинов.

  - Ваше величество, - всё-таки нашёл в себе силы начать Барген. И осёкся, встретившись с ледяным взглядом короля.

  - Я казню их не как сколенцев, Барген. А как мятежников против власти, божественной и людской. Запомни, запомните вы все: каждый, кто посмеет поднять меч на владык и жрецов, кончит так же, как кончила Эвинна. Но кто будет верно мне служить, будь он даже сколенец, даже из худородных - не останется без награды. Ты хорошо мне послужил, помогая создать этот корабль, и не предал меня, как твой хозяин. За это я награжу тебя. Ты останешься невольником по касте, но жить будешь лучше многих моих сановников.

  - А... моя сестра, ваше величество? - Барген покрылся холодным потом, опасаясь, что король возьмёт свои слова обратно, или тут же и прикажет снести голову за дерзость. Но ведь и она немало сделала для короны, когда была приставлена к мастеру Михалису. Да, за хорошо сделанную работу рабам не полагается ничего, и то, что король даст им хоть что-то, уже милость. Но, быть может?..

  А о несбыточном не стоит и мечтать. Правы жрецы - никому не дано изменить написанную ещё до рождения судьбу. Но король, похоже, был в хорошем настроении. Он не приказал спустить с дерзкого невольника, двуногой собственности, шкуру, а лишь лукаво подмигнул молодому мастеру.

  - Твоя сестра тоже имеет перед нами заслуги, - милостиво согласился король. - И, возможно, когда-нибудь в будущем... Ведь, в конце концов, сколенские Императоры утратили милость Богов, а мы обрели. Стало быть, и священная Империя как бы переместилась сюда. Что имели право делать Императоры, то доступно и мне, Харваниду и правителю Алкского королевства. А Императоры могли проводить обряд, перерождающий раба - в свободного.

  От его слов у Баргена засосало под ложечкой. На миг показалось, что он - летит, и не на том воздушном шаре, который хотел надуть мастер Михалис, а сам по себе, или на крыльях. Возникло пьянящее ощущение - одновременно и страх, да что там страх, самый настоящий ужас перед неведомым, и неистовый восторг оттого, что невозможное, оказывается, возможно. Он осмелился поднять на короля глаза - и увидел неожиданно добрую, понимающую и сочувственную улыбку. Проклятье, да ведь повелитель читает его, как открытую книгу! И, что важнее, готов пойти навстречу - когда это станет возможно.

  Служить такому человеку - огромная честь. И отдать за него жизнь, если потребуется. И сделать всё, чтобы его правление стало чередой непрерывных побед и достижений - тоже. "Я не подведу тебя! - поклялся про себя Барген. - Сделаю всё, что в моих силах, и даже сверх того. А будет нужно - и умру за тебя!" Конечно, обещать - не значит сделать. Да и как оно всё сложится в будущем - известно одним Богам. Но если король обещает такое - это неспроста.

  - Приказываю вести судно в военную гавань, - подвёл итог король. - Ты не останешься без награды. Да, и всех свободных в команде наградить.

  - Слушаюсь, ваше величество, - в унисон произнесли Веммер и Барген.

  - Слушайся, - усмехнулся Амори. - И приноси пользу Харванидам. Тогда не будешь бедствовать и в этой жизни, и в будущих. В гавань! А потом ты, надеюсь, не откажешься принять своего короля в гости.

  - Почту за честь, ваше величество! - воскликнул Барген, совершенно не кривя душой. - Это так неожиданно! А у нас ничего, достойного вашего величества...

  - Ничего. Я переживу, если не будет яств, а спать мне доводилось и на земле.

 

Глава 2. Приказ

  Домой юный сколенец летел как на крыльях. Как сообщить-то сестре такую новость?! И про победу надо рассказать, ведь Амори, что ни говори, и их с сестрой король, а его дело - их дело. Жаль, не видит их мастер Михалис! Ведь сегодняшний триумф - и его по праву. Да, только он предал короля - и погиб. А вот оставшийся верным Барген... Парень усмехнулся. Никто не захочет знаться со сколенцем, да ещё рабом, и его сестрой - но не с новым преуспевающим оружейником, которого сам король изволил похвалить за усердие и наградить. А уж если Амори сдержит обещание и освободит их с сестрой... Глядишь, со временем и забудут про сколенские корни их с Бартейлой рода.

  Сестре придётся труднее. Даже если король Амори станет Императором и сумеет их освободить... Придётся думать, договариваться, возможно, и унижаться. Мало ли, у кого она была в рабстве раньше, и с кем её заставляли спать? Может, с теми, чья даже тень осквернит любого алка. Но и тут, надеялся Барген, найдутся варианты. Главное - врасти в "корабль Алка", стать частью здешнего народа. Тогда у их с сестрой потомков будет шанс стать полноправными алками. Шанс, который вряд ли выпадет ещё кому-то из сколенцев.

  С тех пор, как пропал Михалис-катэ, сестра стала грустной и задумчивой, ни намёка на улыбку не озаряло её губы. Стирала ли она бельё в ручейке, с размаху шлёпая мокрой тканью о валун, или укладывала спать сына - глаза сестры казались потухшими. Барген ван Аск догадывался, что сестра не просто обслуживала господина, а нешуточно в него влюбилась. Теперь он был уверен. "А ведь он лет на сорок был старше!" - мелькнуло в голове королевского оружейника.

  Первое, что он сделал, когда приехал домой - стремительно взбежал по скрипучей лесенке в крохотную комнатку на втором этаже. Мастер Михалис с сестрой жили там: комнаты побольше не прельщали ни одного, ни другую. Затем родился сын, и она поселилась в соседней, большой спальне: ведь ребёнок мог разбудить немолодого мастера, а у того всегда была куча дел. Теперь Бартейла переехала обратно, но даже крохотная комнатка с единственной кроватью, на которых девушка провела множество восхитительных ночей, казалась ей пустой и неприветливой.

  Когда вошёл Барген, юная женщина баюкала на руках крошечного, завёрнутого в мягкие пелёнки ребёнка - последнюю память о любимом. И - хозяине? Но он никогда не называл её рабыней, а она его - господином. А на любовном ложе в те ночи, когда мастер не слишком уставал и было время на сладенькое, и подавно нет места рабам и господам. Там встречаются двое - мужчина и женщина. И всё остальное перестаёт иметь значение.

  Боясь потревожить кроху-племянника, Барген растерянно замер на пороге. Сестра стояла к нему спиной и, качая на руках сына, негромко пела. Барген вслушался в сколенские слова, и идиллическое настроение будто ветром сдуло. Но какая-то сила мешала одёрнуть сестру. И он слушал, слушал песню о той, кем в Алкрифе ещё долго будут пугать детей.

  Барген помнил: всё так и было. Кто бы ни сочинил песню, он знал, о чём писал - даже если не видел казнь своими глазами. Именно тогда впервые зародилась эта странная мысль... Очень странная, если вспомнить, кто и как обратил их с сестрой в рабство. И уж совсем странная для главного королевского оружейника, обязанного Амори всем. Помнится, тогда Барген задавил эту мысль, заставив себя вспомнить ростовщика, что накинулся на их дом и мастерскую после смерти отца, как шакал на труп, хотя не был кузнецом, и не нуждался в деньгах. Но откуда-то появились ещё долги, и уже по ним брат и сестра были проданы на рабском рынке. Ей было тогда одиннадцать, а ему - десять. Ростовщик был не алком и не баркнеем, нет, он был таким же сколенцем, как и они, как и отец - кузнец Аск ван Стемид. С рабского рынка Бартейла отправилась в Валлермайер, на ложе к какому-то алкскому землевладельцу. Баргену повезло чуть больше - он лишь стал невольником бывшего собрата по касте, кузнеца Онорма.

  Как он мечтал отомстить, расставаясь с сестрой (вполне могло статься так, что навсегда), вопя под ударами плети, засыпая в куче остывающего шлака вместо постели... Но за него отомстили алки. Какой-то рыцарь тоже попал в тенёта долгов, но алк - не сколенец. Ростовщика обвинили в измене, сунули в застенок, и на дыбе заставили признаться во всём, что совершал и не совершал. Ну, а затем "изменник, чернокнижник, убийца детей и скотоложец" был показательно посажен на кол в центре Валлея. В тот день сын кузнеца впервые в жизни испытал благодарность к алкам.

  Но сейчас та мысль снова выбралась на волю. Виной тому, наверное, всё ещё стоявшие в ушах крики тех, кого совали в печь броненосца. Алки переломали гевинцам руки и ноги, чтобы не сопротивлялись. "А ведь они такие же сколенцы, как и ты, - крутилось в голове. - И их убили благодаря тебе. И сколько ещё убьют, когда этот вот "Морской ужас" двинется на Валлей - или, вверх по Эмбре, обстреливая деревни и города?" Наверное, впервые Барген задумался: а стоит ли милость Амори и их благополучие в Алкии той бойни, которую устроят алки на материке?

  "А! - уже почти привычно отогнал неприятные мысли Барген. - Как будто у нас с Бартэйлой есть выбор!" Но тихая, торжественная песня сестры настойчиво звучала в комнатке над детской кроваткой, сработанной каким-то сколенским рабом. В ней звенела спокойная уверенность в правоте дела восставших. В том, что в конце обязательно будет победа - надо только не сдаваться и продолжать сражаться. Какой бы безнадёжной не казалась борьба сейчас, как бы больно ни было терять друзей и залечивать раны. Эта уверенность очень не нравилась Баргену - ведь для них с сестрой победа восставших станет кошмаром...

  - Замолчи, слышишь! - как затравленный зверь, прохрипел Барген. Сестра даже подпрыгнула от неожиданности, - Ты забыла, кто мы? Стоит хоть кому-то из алков, или даже местных сколенцев, это услышать...

  - И кто же? - спросила сестра с удивившей Баргена твёрдостью. - Кто? Пока в нас нуждаются, Барген, нас будут кормить, но держать на коротком поводке. Но представь, что будет, когда война кончится? И когда нам на замену найдут подходящего алка?

  - Не найдут, - скрежетнул зубами Барген. - Я об этом позабочусь.

  - Половина твоих мастеров наверняка алки, - произнесла Бартэйла, осторожно укладывая ребёнка в постель. Маленький Алкин ван Михалис ровно посапывал, будто и не спорили его единственные родственники, в том числе, и о его судьбе. - И наверняка тебя уже обвиняют в том, что ты тащишь к себе сколенцев. Ведь обвиняют же?

  Барген не ответил - а что отвечать, если так и есть? Тот же Веммер не отказался бы согнать с насиженного места выскочку-раба и возглавить весь завод. И разве он один? Михалису было проще: именно потому, что он был чужим во всём этом мире, он был приемлем для всех. Иное дело - сколенец, выходец из враждебного к алкам, как таковым, народа. Пусть он верен королю, пусть приносит пользу, пусть даже преемник и соратник Михалиса, которому, в противовес мятежникам, благоволит король. Но ведь король может и передумать, так? Малейшая ошибка на производстве, неосуществлённая задумка, да хоть сгоряча брошенное слово - и всё. Амори не был бы собой, если бы все яйца клал в одну корзину. Да, Михалис был незаменим - но и это не спасло. А ведь его, Баргена, заменить куда проще!

  А сестра, будто забыла, в каком качестве пришла в этот дом, уже поёт крамольные песни. Как она не понимает, что стоит услышать подобные песнопения хоть кому-нибудь... И всё. Амори щедр к тем, кто ему полезен - но при этом требует абсолютной верности. Если он хотя бы заподозрит неладное... Алка, за которого горой встанет его клан, может, на первое время и пощадят. Но сколенца, да ещё раба... Они трое должны быть не просто верны и полезны. Они должны быть вернее и полезнее алков. Тогда у их потомков век спустя будет возможность пожить в своё удовольствие.

  - Верно, сестра. Поэтому-то я и хочу, чтобы ты следила за языком, даже когда одна. И у стен есть уши, запомни. И постарайся забыть, что ты сколенка. Те, которые в Верхнем Сколене, сами выбрали свою судьбу. Они проиграют... да, в общем, уже проиграли, когда отрёкся Император. На них будут охотиться, как на зверей. А у нас есть надежда примкнуть к победителям и прижиться здесь, причём не в качестве рабов. Если тебе не дорога твоя и моя жизнь, подумай о сыне. За твои глупости расплатится он...

  При первых же словах Баргена Бартейла возмущённо вскинулась, она готова была вспылить - даже если это разбудит сынишку. Но стоило Баргену напомнить о сыне, как плечи поникли, только странная гримаса, отдалённо напоминавшая вымученную улыбку, исказила её губы.

  - Конечно, ты прав, Бар. Ты всегда прав. Я... не подумала. Но мы ведь сколенцы, как ни крути, от этого не уйдёшь. Сами алки этого не забудут. И мы ведь не просто сколенцы, мы рабы, пусть и пока без хозяина.

  А вот Барген улыбнулся не как сестра. Широко, тепло, открыто - и сразу стало видно, что не так уж и много ему минуло зим. Циничный и расчётливый, знающий, что ошибки допускать нельзя, заводчик и доверенный слуга короля ненадолго отодвинулся на задний план, уступив сколенскому мальчишке, которому наплевать и на высокую политику, и на кровавые счёты между народами. Парень обнял сестру, как встарь, когда суровый кузнец Аск ван Стемид ещё держал кузницу около Валлея, а самой большой проблемой его детей могла быть взбучка за непослушание. Вроде и унесла его лихорадка каких-то семь лет назад, а отцово наследство отобрали за долги ещё позже - но, кажется, прошли века. И теперь они работают на тех, кого отец истово ненавидел...

  - Вот об этом я и хотел поговорить, дорогая. Сегодня мы спустили на воду новое судно - ну, то, с железными бортами, ты его видела. Король остался доволен. Завтра он прибудет к нам в гости. Так что всё должно быть готово. С утра пойдём на рынок, приберёмся во всём доме. И краску на стенах нужно подновить. Если король в нас не разочаруется... Со временем с его помощью мы можем стать свободными!

  Бартейла ойкнула: такого она не ожидала. Но как такое может быть? Неужто ради них двоих Амори отправил посольство в Энгольд, к Императору? Будто отвечая на её вопрос, Барген сказал:

  - Пока король этого не обещал, сестра. Кард уже не Император, и для людей, и для Богов. Но и Амори ещё не священный правитель, хотя, как Харванид, достоин. Но он и сейчас больше, чем просто король. Не удивлюсь, милая, если вскоре его коронуют в Нижнем Сколене. Если кто-то и может нас освободить, так это он. Ты что, плачешь? Давай-ка, утри слёзы, глупенькая, и одень завтра всё лучшее, что у нас есть. Может, король пристроит тебя во дворец.

  - Во дворец? - испуганно ойкнула юная вдова.

  - Ну да. Ты права, мне далеко до Михалиса, меня легче заменить на алка, и я иду по лезвию меча. Если ты останешься здесь, а я... ошибусь, моя ошибка утянет в могилу и вас с сыном. Но если будешь, скажем, служанкой королевы, ты перестанешь зависеть от меня. Теперь поняла?

  - П-поняла... Бар, спасибо тебе за всё!

  - Не мне спасибо, дорогая. Это Михалису мы оба по гроб обязаны. Сделать всё для его и твоего сына - наш долг.

  Всё получилось не так, как он предполагал. Король не стал афишировать визит в дом покойного мастера Михалиса, приехал почти тайком с неизменными четырьмя телохранителями. Помимо традиционных мечей на ремнях через плечо у воинов висели винтовки, изготовленные мастером Михалисом. И Барген был готов поспорить, что у каждого не только по полной обойме патронов, но и по несколько обойм в подсумках. А уж стрелять из новомодного оружия телохранители научились, как немногие. Если что, не промахнутся. Просто в некий момент, почти сразу же после возвращения самого Баргена, у калитки ограды остановилась коротенькая кавалькада, и один из телохранителей властно постучал в потемневшее от времени дерево. Барген их ждал, он сразу же впустил венценосного гостя. Король ловко спрыгнул с коня, подав поводья Баргену. И недовольно поморщился.

  - Всё-таки заведите себе слуг, - буркнул король. - Не дело, когда хозяин дома за прислугу работает.

  - Рабы рабов? - удивлённо спросил Барген.

  - Рабы сына мастера Михалиса, - пояснил Амори. - Ну, веди в дом. Кстати, как на заводе?

  Рано утром, сразу после похода на рынок (как всегда, король прав: позарез нужна хоть одна служанка), Барген помчался в заветную долину, чтобы всё сделать пораньше. Но механизм отлаженного производства уже не требовал постоянной опеки, все знали своё дело сами. Зато сейчас он мог сообщить Амори последние новости.

  Веммер доложил об осмотре судна. Нужно вести его обратно, в сухой док: от сотрясения при выстреле лопнула пара швов. Не смертельно, но мало ли что? Стоит осмотреть и пушки... Потом отчитал начальника литейного цеха - они там перекаляют снаряды, и от попадания в стены болванки будут разлетаться вдребезги, не нанося того урона, который бы могли. Они, конечно, не будут в восторге, что распекает какой-то мальчишка - но папаша на его месте не удержался бы от рукоприкладства. И все допуски надо соблюдать свято - винтовки ведь, не дешёвенькие мушкеты для тыловых гарнизонов, а в будущем на продажу. И новый тип снарядов, которые мастер Михалис называл шрапнелью, пора уже делать по сотне в неделю. А то обыкновенная картечь не больше, чем на четверть мили бьёт. По латникам с трёхсот шагов стрелять надо, а на триста порой и стрела летит...

  Амори слушал доклад вполуха, в голове вертелось другое. Броненосец, снаряды, винтовки - это всё здорово, они удесятерят силы не столь уж и большого алкского войска. Но, в конце концов, не так уж и необходимо: если вспомнить Морреста, без помощи мастера Михалиса алки бы тоже справились. Хуже другое. Какие бы победы он ни одержал в будущих кампаниях, как бы не согнул в бараний рог сколенцев - всё это, по историческим меркам, ненадолго. Как раз настолько, сколько он сумеет прожить сам. Уже сейчас ясно: сын, зачатый ими с королевой почти сразу после Кровавых Топей, умом не блещет.

  Да что там "не блещет"! Слабоумный, если уж говорить откровенно. Хуже, чем Кард - каким бы тряпкой тот ни был, но хоть осознаёт, кто он и что делает. А когда будущий король только что в штаны не гадит... Вроде бы, что проще - просто выполняй супружеский долг, и всё. Но молодая королева едва не умерла родами. А выписанный из Империи врач только развёл руками. Он сказал, чудо уже то, что она не умерла ещё тогда, да ещё и смогла родить живое дитя. Второй раз чуда не будет. Потому король и посвящал всё своё время делам государства - в них он топил свою скорбь. Интересно, поняла ли тогда Эвинна?.. Отчего-то казалось, что поняла.

  На первый взгляд, не так всё и страшно. Королева не стара, да и закон позволяет в случае бесплодия законной жены взять как наложницу женщину на касту ниже, в случае с королём - дочь любого жреца, на худой конец дворянина. Единственное "но" - согласие жены, которая должна признать дитя законным наследником. С Альдином не получилось - оттого и остался живым укором королю. На "сына" от невольницы Клотильда бы не согласилась. Второй вариант появился неожиданно - Амори нисколько не шутил, предлагая такое пленной Эвинне. Бывшая жена Императора, провозглашённая графиней, доказавшая свою плодовитость - лучшего варианта и пожелать нельзя. Да ещё, хоть и не особенная красавица, но и не уродина. Он был готов её пощадить - ну, конечно, на самом деле не совсем пощадить, пришлось бы пустить в расход какую-нибудь похожую девицу, или подкинуть в костёр мокрой соломы, а когда дым скроет эшафот, заменить Эвинну свиньёй - порой Императоры так делали, если выгоднее было не казнить, а сделать вид, что казнишь. Увы, Эвинна сама отказалась от спасения.

  Но если б согласилась, перестала бы быть самой собой.

  Значит, винтовки, пушки и броненосцы - это всё важно, но важнее другое. То, что за него никто не сделает. В этом ни Барген, ни покойный мастер Михалис, ни даже красотка Бартейла не помощники. Никто не согласится признать наследником престола сына рабыни... Нужно решать проблему, а как?

  Сапоги шестерых гостей гулко грохотали в пустой прихожей. Со свежим, ещё горячим хлебом в руках встречать короля вышла Бартейла, девушка нарядилась в купленное ещё Михалисом зелёное платье, на тонких руках впервые зазвенели изящные золотые браслеты - тоже подарок покойного господина.

  - А ты похорошела, Бартейла-каттхая, - неожиданно отпустил комплимент король. Бартейла мило покраснела, смутилась: короли редко опускаются до комплиментов невольницам. Девушка прикусила чувственную губку - похоже, она по-настоящему понравилась королю. Вроде бы радоваться надо, если не знаешь, что внимание владык порой небезопасно для жизни и здоровья. - Рождение сына определённо красит женщину. Кстати, а как поживает малыш?

  - Благодарю ваше величество, хорошо, - склонила голову юная... не вдова, конечно, но вряд ли поддельна скорбь в глазах бывшей наложницы Михалиса. Выходит, девочка умеет быть верной и благодарной. Не будь она рабыней, можно было бы...

  Барген послал сестре благодарный взгляд. Девчонка ведёт себя как настоящая хозяйка, она только улучшит впечатление Амори о королевском оружейнике. Если попросить короля о маленькой, для него, но не для сестры, милости, Амори не откажет.

  Ели молча. Сестра порадовала Амори простым блюдом, с которым познакомил её Михалис - пельменями. Странно, но в этом мире до них не додумались, и идея мастера Михалиса пришлась всей семье по вкусу. Бартейла придумала добавлять в фарш какие-то одной ей ведомые специи - и пельмени стали сущим лакомством. А уж когда она научилась обжаривать их на сливочном масле, превращая в горячие, истекающие соком пирожки... Впрочем, возможно, всё дело в том, что вместо свинины в них была баранина а то и какая-то неимоверно вкусная рыба. К приготовлению пищи Бартейла относилась творчески.

  Оценил новое блюдо и король.

  - Вкусно, - улыбнулся Амори, когда тарелка опустела. - Пришлю-ка к тебе, каттхая, главного повара, поучиться. Откуда ты знаешь про это блюдо?

  - Как будет угодно вашему величеству, - медовым голоском пропела девушка. Было видно, как приятна ей королевская похвала. - А показал мне его Михалис-катэ. Он говорил, в их мире такие едят постоянно, а хранят в замороженном виде.

  - Зима у них там круглый год, что ли? - удивился Амори. - Или Великая Ночь?

  - Ни то, и не другое, ваше величество, - отозвался Барген. - Осмелюсь сообщить, в Сколене и северных землях многие делают глубокие подвалы, зимой натаскивают туда снега, а сверху посыпают опилками. В темноте и холоде подземелья снег не тает даже в самое жаркое лето, сырое мясо можно хранить месяцами. У нашего с Бартейлой отца тоже был такой. Возможно, и в королевстве Михалиса-катэ есть нечто подобное...

  - Знаю, - усмехнулся король. - У нас редко бывают настоящие морозы и снег. Зато много соли: знай себе, выпаривай воду. Но он говорил о каком-то устройстве, которое называлось "холодильник"... Ладно, я не об этом. Знаешь, Барген, зачем я приехал к тебе почти один, взяв с собой лишь лучших телохранителей?

  Если честно, именно это и не давало покоя брату и сестре. Ну, не бывает так, что правитель огромной страны, почти ничем не отличающийся от Императоров, просто от нечего делать завалился в гости к рабу. Так сокол или орёл никогда не станут ходить пешком. И рыба не станет ползать, подобно крабу, по дну. Если Амори выбрал время и заявился в гости, да ещё почти тайком - значит, Баргена ждёт задание. Судя по всему - донельзя сложное и неприятное.

  Он не ошибся. Но начал король издалека - будто единственной его целью была забота о верном подданном.

  - Многие алкские мастера недовольны тобой, Барген, - произнёс король. - И их недовольство легко понять: их так же учил мастер Михалис, они считают, что могли бы справиться не хуже тебя - если получат его записи в своё распоряжение.

  - И я стану не нужен, ваше величество? - понимающе усмехнулся Барген. - А что дальше? В рудники? Или в мешок и в море, ибо знаю много?

  - Будь ты обычным сколенским рабом, Барген - именно так. Многие мои придворные считают, что сколенцу по касте положено рабство в рудниках, или на галерах, но никак не руководство заводом. Некоторые, правда, думают: удавка и яд гарантируют, что ты не передашь свои знания другим сколенцам. А вы тут живёте в крохотном домишке, будто никого не интересуете. Без нормальной охраны, всего лишь втроём... Без обид, Барген, но захоти я этого - ты бы уже валялся в углу с перерезанным горлом, а мои люди развлекались бы с твоей сестрой. Я не хочу. Но вдруг захочет кто-то другой, когда я буду воевать на Гевине и в Сколене?

  Барген молчал, не желая вмешиваться в разговор мужчин, Бартейла вышла на кухню. Король взял паузу, давая сколенцу обдумать свои слова как следует. Барген и обдумывал, накручивая на палец недавно появившиеся усики. От слов короля настроение испортилось. Выходит, Амори подбивает его отдать записи мастера Михалиса, а самому покинуть Алкриф? А дадут ли ему уехать, если он даже отдаст записи - ведь то, что в голове, с ним останется, а записи за прошедшие годы он выучил почти наизусть. Король может питать к нему искреннее расположение, но против традиций, что родились ещё до империи Харванидов, не попрёшь. И Амори может даже пообещать ему всё, что нужно, только потом с лёгкостью нарушить своё слово. Ведь клятва, данная рабу, не имеет силы. Впрочем, что изменится, реши он спрятать эти записи? Только станет государственным преступником, и на семью падёт вся тяжесть преследований.

  - Как будет угодно вашему величеству, - твёрдо повторил Барген. - Прошу только об одном: пощадить мою сестру и её ребёнка. Это и сын мастера Михалиса...

  - То есть ты готов сам, без сопротивления, положить голову под топор - даже зная, что с твоей сестрой можно потом делать всё, что хочешь?

  - С нами и сейчас можно сделать всё, что угодно, - произнёс он. - Без Императора никто не может дать нам свободу...

  - ...и в обмен на покорность ты хочешь только помощи своей сестре. Похвально. Думаю, она будет хорошей служанкой у королевы. Соответственно, и её сын переберётся во дворец. Там их достать будет посложнее, я об этом позабочусь. Со временем, быть может, решится и вопрос с освобождением - я ведь Харванид, и не наследник Карда. Я и мои потомки не подпадаем под отречение от титула. А если я стану Императором, мне будет нужно подтвердить мой статус соответствующим обрядом - скажем, обрядом перерождения какого-нибудь раба в свободного. И в этом обряде, скорее всего, будете участвовать вы с Бартейлой.

  И снова Барген не смог сохранить спокойствие. Так уж устроили Боги, что рабом стать можно четырьмя способами, а освободиться - всего одним. Свободы можно лишиться, если тебя угонят на чужбину во время набега, можно - за долги, можно - в случае изгнания из касты, и, наконец, если рабом является отец. Есть и лазейки: если мать - рабыня, но отец - свободный, человек рождается также свободным, но зачисляется жрецами в самую низкую из свободных касту. Если попал в кабалу за долги, после отработки долга можно стать как бы членом семьи кредитора, вроде бы и не полноправным свободным человеком, но и не рабом. А дети и другие родичи остаются в прежней касте. А вот с теми, кто стал рабами бессрочно и был хоть раз продан, как раб, всё куда сложнее. При изгнании из касты кара распространяется и на потомков - но такое случается не столь уж и часто. И за совсем уж запредельные злодейства.

  Конечно, покорные господам, добродетельные и трудолюбивые в следующей жизни станут на ступеньку выше, но... Только после перерождения. И только Император может попросить Богов сделать их свободными немедленно и в том же теле. Оттого так и называется обряд - обряд перерождения. Ритуальная смерть и ритуальное же воскрешение. Права совершать этот обряд не имеют даже жрецы.

  За всю историю Империи таким образом освободилось не более пятидесяти человек. Из миллионов тысяч рабов Империи.

  - Да, Барген, видит Алк Морской, вы с сестрой заслужили. Но я ещё не Император. Значит, и тебе нужно, чтобы я им стал, а пока Кард правит в Энгольде, Императором мне не бывать. Давай так: ты помогаешь мне, я тебе.

  Барген прикусил губу. Слова короля давили железной, неумолимой логикой. Действительно, пока не будет Императора, нечего и думать о достойном будущем. Амори хочет стать священным владыкой - но делать это надо в Старом Энгольде, а правит там Кард. Он, конечно, тряпка и ничтожество, раз отрёкся от сана - но вряд ли признает кого-то Императором, пока жив. Выходит, чтобы Императором стал Амори, нужно Карда...

  - ...убить? - всё-таки решился произнести роковое слово Барген. Убить - и стать убийцей Харванида, что карается ещё страшнее, чем убийство жреца? Нет уж, спасибо, благодарю покорно.

  Амори только крякнул от такого радикализма.

  - Ну, можешь выполнить моё задание и так - если решишь расстаться с жизнью, или не будет другого выхода. Пока мне нужно другое: создать повод для нового военного вмешательства. Пусть это будет восстание в столице, с реками крови и горами трупов, и во время мятежа с ним почти наверняка что-то случится... Ну, ты понял. Я окажусь мстителем за покойного государя Карда, ты - просто моим верным подданным, выполнившим моё задание. Заодно присмотришь местечко для нового завода - насколько мне известно, неподалёку от Старого Энгольда крупнейшие железные рудники Сэрхирга. А ты думал, почему Сколен некогда победил Алкию? Да, было и такое при Хостене Старом... Алкрифский завод один не справляется. Мне понадобится их не меньше четырёх, и один будет там, когда Нижний Сколен станет моим. И вот тогда - считай, что вы с сестрой больше не рабы.

  - А что, если Кард поймёт мои цели? - Произносить имя правящего Харванида без титула было вопиющим хамством, но сейчас Барген был уверен: в отношении старого пакостника пройдёт и не такое. - И сам устроит мне "несчастный случай"?

  - Не додумается. Ты поедешь не просто так, а как моё доверенное лицо. Есть один паренёк, с которого Кард бы не отказался спустить шкуру. Зовут его Моррест. Он был доверенным лицом Эвинны, и порядком нагадил и мне, и ему. Ему особенно - в бытность свою императрицей, уверен, Эвинна изменяла Карду с ним. Узнав, что её любовник жив, Кард из кожи вон полезет, чтобы заполучить былого соперника. Он будет готов на всё, лишь бы я его выдал - но не поймёт, что этот кусок ему не проглотить. А я и соглашусь, в обмен на рудники у столицы, на его выдачу. Ты привезёшь его в столицу, передашь - но в подпиленных кандалах, или с кем-то из повстанцев сговоришься, или дашь снадобье, от которого он будет как труп. На твоё усмотрение. Главное, чтобы он сбежал уже от самих людей Карда. И начинаешь работать с рудниками - ну, ты это умеешь. Людей подбирай на своё усмотрение, деньги пошлю следующим кораблём.

  - А... Моррест?

  - А Моррест связывается со своими сторонниками - увы, и в Нижнем Сколене у нас много врагов - и делает всё дело за нас. Потом появляемся мы, как мстители за убиенного Харванида, и берём весь Нижний Сколен сразу. К тому времени ты должен составить план строительства рудников и завода. Начать набор мастеров из сколенцев, готовых мне служить. Сможешь? Не подведёшь меня? Если не сможешь, откажись сразу, я пойму. Тогда займёшься заводом в Валлермайере или Вассете. Ничего страшного, там твои руки и голова тоже пригодятся. Твоя сестра останется при королеве, и не будет знать нужды.

  - А... её сын?

  - О нём вообще речи не идёт. Он сын свободного человека, будет состоять в касте оружейников. Приданое я ему обеспечу, воспитателя найду. Так что думай - и решайся. Единственное, чего я не прощаю - лжи. Взялся - сделай.

  Король замолчал, будто очнувшись от спячки, Барген торопливо плеснул в королевскую чашу вина. Амори неторопливо отпил, его взор был устремлён в огонь небольшого камина, который сделали в дополнение к печи и чисто для красоты. Казалось, и король, и его слуга были поглощены своими мыслями. Барген всё никак не мог поверить, что ему предстоит выполнять довольно сложную и, возможно, опасную миссию. Хотя... Что сложного-то? Доставить какого-то там любовника по адресу, а потом его "потерять". С заводом и рудниками будет посложнее - но Михалис кое-что знал и по этой части, иначе не сумел бы создать производство в Алкрифе. С другой стороны, быть свободным человеком, да ещё, где ты - как бы посредник между местными и алками... Это смягчит участь и самих сколенцев, на которых король, после всего, должен быть очень зол.

  - Согласен, - тряхнув вихрастой головой, произнёс Барген.

  - Отлично. Сегодня в полночь тебе следует быть во дворце. С собой иметь всё, необходимое в дороге. Завод сдай Веммеру. А теперь езжай туда и вводи его в курс дела. Скажи, я приказал. Да, и позови сестру - мне надо поговорить и с ней.

  Оставшись наедине с королём, Бартейла нешуточно нервничала. До сих пор самым высоким начальником, с каким ей приходилось общаться, был начальник разведки королевства "сир Шевард". Но он по сравнению с Амори - мелкая сошка. Чести наедине беседовать с королём-Харванидом, удостаивается не каждый аристократ. А уж рабыня...

  - У мастера Михалиса губа была не дура, - усмехнулся Амори, как в открытой книге читая на лице девушки все её чувства. - Ты очаровательна.

  Бартейла смутилась ещё больше. Она пыталась сообразить, зачем понадобилась королю. Ни образования, ни каких-то особых способностей и умений... Почему-то на уме только одно. То самое, чего добивался от неё выродок-ростовщик, едва заполучив в своё распоряжение одиннадцатилетнюю дочь кузнеца Аска. Но у короля ведь таких тысячи -почему именно она? И для кого? Почему-то она не могла себе и представить, что Амори способен захотеть её сам.

  - Благодарю за честь, ваше величество, - не зная, что сказать, произнесла она. - Но могу ли я вас о чём-то просить?

  Амори отметил, как двигаются полные пунцовые губы, временами обнажая ряд ровных блестящих зубов, какой милый румянец залил юные щёки. Вот тонкая, изящная кисть руки поднялась, чтобы перекинуть через плечо длинную русую косу - браслеты на тонком запястье призывно зазвенели. Вот девушка поднесла блюдо с аккуратно порезанными сочными грушами - и взгляд приковало ритмичное покачивание стройных бёдер, босые ноги ступали плавно и грациозно. Вот она смутилась, глубоко вздохнула - и грудь, совсем не маленькая для её-то возраста, аппетитно приподнялась. А уж когда по пухлым губам скользнул розовый блестящий язычок...

  Амори почувствовал, как внизу живота медленно разгорается сладостный пожар. "Последний раз я был с женщиной ещё в Сколене. Помнится, та дурища, взятая в Тольфаре, пыталась сопротивляться, да и сама она, перепуганная до последней степени, зарёванная малолетка, мало на что годилась. Тогда думалось, мол, стоит приехать в столицу, и можно будет отдохнуть от солдатских будней, пока в войне наступила пауза, пожить в своё удовольствие. Какое там! То одно, то другое... Впрочем, как и всегда. Так они с Клотильдой и состарятся, вкусив лишь жалкие крохи того, что могли бы.

  Ха, они! Королеве врачи строго-настрого запретили заниматься этим самым. То есть, конечно, на самом деле не запрещали - но предупредили, что первые же роды станут для неё и последними. Ему-то ещё хорошо: конечно, не стоит травить королеве душу, заглядывая под каждую юбку во дворце - но кто мешает хорошенько отдохнуть с хорошенькой девочкой где-нибудь в Верхнем Сколене? Или даже в Алкрифе, но с рабыней, что даже не считается изменой? А вот каково знать Клотильде, что доступные распоследней рабыне радости - не про неё?

  Неудивительно, что нрав у королевы основательно испортился, её служанкам можно только посочувствовать. Может, не стоит направлять девчонку к королеве? Но, с другой стороны, если не к ней, то к кому? Остальные - те самые придворные, что жаждут избавиться от сколенца-выскочки. Они не откажутся заполучить сестру оружейника - чтобы устроить ей ад при жизни.

  - Проси, дева, проси, - согласился король. Ему было даже интересно, что скажет сколенская красавица. И какую цену согласится заплатить.

  - Ваше величество... Не посылайте Баргена туда, где опасно, - произнесла девушка.

  - С чего ты взяла, что там опасно? Его дело - вручить сколенскому королю подарок. Такой, что тот его озолотит. А потом побывать в заброшенных рудниках и кое-что для меня выяснить. Самое же главное, всё это принесёт не меньшую пользу и ему самому, и через него - тебе. Где там опасность, Бартейла? Считай, он отправляется в заслуженный отпуск.

  - А между тем, ваше величество, его место займут другие?

  - Ну, и что с того? - усмехнулся Амори. Смелость девчонки, сравнимая только с её красотой, забавляла. Она понимает, что стоит королю пожелать, стоит только дать телохранителям знак... Но Амори продолжал делать вид, что не замечает ничего. Это даже забавно, даром что напоминает игру кота с мышью. Старушка Тильда ей таких вольностей не позволит, наверняка станет срывать на симпатичной девке злость. Понравится ли это её брату?

  - Могу договориться, чтобы тебя назначили служанкой королевы, - начал он. - Но знай, что королева не терпит непослушания, да и нрав у неё суровый. Так сложилось, что у её величества... Скажем так, некоторые трудности, и служба у неё не сахар. Служанкам порой приходится плохо. Но ещё я могу пристроить тебя присматривать за наследником престола. Он незлой, только... Эээ... Скажем так, несколько простодушен. В этом случае ты будешь подчиняться не королеве, а наставнику Алкина. Он стар и себе на уме. Подчиняться ты будешь ему - но по первому требованию докладывать обо всём, что происходит с наследником, лично мне. Будет лучше всего, если ты сможешь стать ему чем-то вроде подруги и будешь знать все его мысли и желания. Ну, и по возможности их выполнять. Я не хочу, чтобы у наследника возникли вредные идеи. Справишься? - совсем как Баргена, спросил он. - Если справишься, помни: я никогда не оставляю верных мне без награды.

  - Я всё сделаю, ваше величество, - пролепетала Бартейла. А что ей ещё оставалось?

  - Надеюсь, ты меня не подведёшь, - усмехнулся Амори. - А сын мастера Михалиса как поживает?

  - Благодарение Богам, всё хорошо, - Бартейла всё меньше понимала, зачем этот разговор. Король вроде бы уже сказал, что от неё хочет, и дело привычное, если забыть, чьим сыном является наследник. Но отчего-то он не спешит вызвать брата... - Уже начал ползать, говорить ему пока рано, но, думаю, уже через полгода...

  - Хорошо, что вы с братом не забываете про него, - одобрил Амори. - Как ни крути, а ваш хозяин пока что - он. И в конечном-то итоге всё, что вы делаете, должно быть для него... И для меня, как его короля.

  Бартейла хотела кивнуть - но в этот миг рука короля, поднявшись с подлокотника кресла, уверенно и властно легла ей на бедро. Вряд ли девушка потерпела бы такое обращение прежде или даже сейчас - от равного. Но жизнь в неволе научила терпеть и смиряться. Рука Амори была большой, уверенно накрывающей девичью талию, сквозь тонкую ткань жестковатая мозолистая ладонь показалась горячей и... И неотразимо приятной. Бартейла сглотнула: последний раз она была с мужчиной задолго до гибели мастера Михалиса.

  Амори не торопился. Хотя жжение между ног стало нешуточным, и отвердевшее мужское достоинство распирало штаны, король сдерживал свой пыл. Можно повалить хорошенькую невольницу на стол, задрать юбку и войти прямо сейчас. Даже её брат вынужден будет смириться: с королём не спорят. Но Амори жил на свете не первый день и знал: это - лишь бледная тень настоящего удовольствия. Конечно, если надо унизить женщину, можно и так. Но Бартейла ничего плохого не сделала. Значит, надо доставить удовольствие и ей.

  - Королевой ты, конечно, не станешь, - неторопливо произнёс Амори, второй рукой накрывая девичью ладонь. Тёплые пальчики сколенки, касаясь руки короля, действовали не хуже любовных настоек из тех, которые, впрочем, безуспешно, глушил Кард. - Но никто не осмелится обидеть тех, кому покровительствую я. И твоему ребёнку будет нечего опасаться. И ничего не бойся: я своих не бросаю.

  - А... королева?

  - Королева поймёт. Должна понять.

  В первый момент Бартейла вздрогнула от прикосновения. Но с каждым разом касания становились всё более настойчивыми, и тело, помимо разума и воли хозяйки, начало отвечать соблазнителю взаимности. В свои сорок с небольшим лет Амори прекрасно уяснил истину: доставь женщине истинное удовольствие - и в ответ получишь не меньше приятного. Даже те, кто изначально были против соития, будь то мужчина или женщина, частенько кончают бурной ночью любви. И Амори был решительно настроен своё получить.

  С каждым прикосновением Бартейла чувствовала, как по телу волнами растекается сладкий жар. Казалось, юное и ладное тело вышло из повиновения хозяйки. Помимо воли руки девушки принялись поглаживать голову короля, они скользили по спадающей на грудь пышной бороде и легко проникали под вышитую золотыми нитками королевскую рубаху. Невзирая на частые дожди, последние дни погода стояла жаркая, и ничего, кроме рубахи, на короле Алкском не было. Доспехи? Да зачем они, в сердце-то своей страны?

  Тем временем Амори расстегнул деревянные пуговки, и солнечные лучи, упавшие в раскрытое окно, высветили два матово-белых холмика девичьей груди с оттопыренными, затвердевшими вишенками сосков. Язык короля тут же заскользил по ним, спускаясь в аккуратную ложбинку между грудей, и Бартейла часто задышала, чувствуя, как внизу живота становится влажно и горячо. Ротик приоткрылся, розовый влажный язык заскользил по губам, и король, оторвавшись от грудей, впился в её губы жадным поцелуем. Его язык проскользнул между губ и зубов и принялся играть с её язычком. Руки Амори проникли под юбку и в зарослях мягких волосков нащупали заветное отверстие. Кончики пальцев Амори проникли внутрь, легли на заветный бугорок и ритмично задвигались. Бартейла застонала от удовольствия, но рот был занят поцелуем, и стон превратился в невнятное мычание.

  Амори оборвал поцелуй, когда Бартейла начала задыхаться.

  - Далеко у вас кровать?

  - В той комнате, где Барген, господин, - растерянно произнесла девушка. В голове билась мысль, что, ублажая короля, она предаёт мастера Михалиса. Но мастер Михалис умер, и защитить его сына некому. Барген? Но кто брат, а кто Амори? Прогневать сейчас короля - значит погубить сына Михалиса. А король действительно может оградить от всех бед. Барген и сам хотел пристроить её во дворец. Вот и возможность...

  Но не доводы рассудка оказались главным. Молодое, полное сил и жизни тело требовало своего. "А ведь это будет ещё и приятно, - подумала Бартейла, когда её рука скользнула по кожаным штанам Амори, под которыми чувствовался твёрдый и горячий детородный жезл. - Ведь я же не была законной женой. Значит, и теперь - не вдова, а лишь невольница. Да любой жрец скажет, что долг невольницы - повиноваться господину!" Потом не стало и этих мыслей, юная женщина позволила себе раствориться в океане страсти.

  - Тогда я овладею тобой прямо на столе, - нимало не смутился король, укладывая девушку на нагретое солнцем дерево. Руки девушки расстегнули штаны, и её восхищённому взгляду предстало длинное и толстое, багровое от прилившей крови копьё короля.

  Пальцы девушки сомкнулись на нём, её язычок скользил по поросшей жёстким волосом мощной груди короля, и у Амори вырвался первый стон. Он распустил верёвку юбки, вместе со штанами юбка бессильно упала на пол, и в следующий миг с протяжным стоном-вздохом Бартейла впустила в себя "копьё". Амори неторопливо, смакуя каждый миг проникновения, вошёл в девушку и ритмично задвигал бёдрами, всё ускоряя ритм. Каждый раз, когда он проникал в неё на всю глубину, Бартейле казалось, что это тёплое, упругое, будто налитое силой тело заполняет её всю, она чувствовала, как пульсирует от избытка жизни эта часть королевского тела. Каждый толчок сотрясал её, и с каждым его движением рос девятый вал страсти, вот-вот готовый захлестнуть обоих. Движения Амори стали быстрыми, резкими, властными, он чувствовал, ещё чуть-чуть, и тело вырвется из повиновения, одурманенное страстью. Пусть в обычной жизни она лишь невольница, не более. Здесь и сейчас Амори был готов признать в ней равную. На столе, заменившем брачное ложе, больше не было рабыни и господина. Как было тысячи тысяч раз до них и пребудет после, здесь были только Он и Она, наслаждающиеся великим даром сладостной Алхи Милостивицы.

  Почувствовав, что не в силах больше сдерживаться, Амори отпустил себя на волю. С глухим рыком он излился в жаждущее самого главного лоно юной сколенки, и его стон слился с её радостным криком. Каждый из последних, сумасшедших от страсти толчков отзывался волной восторга, будто она парила над землёй в солнечный день. А когда внутрь хлынули его любовные соки, девушка на миг забыла, кто она такая, остался лишь пьянящий океан наслаждения, столь сильного, что почти неотличимо от боли - и невероятно желанного. Если бы знала такие мудрёные слова, девушка решила бы, что она попала в параллельную вселенную. Зато теперь, когда вновь осознала себя, она поняла главное. Она обязательно вернётся туда. И не раз. Если король вновь окажет ей милость.

  Словно завершая их союз, Амори запечатлел на устах девушки долгий поцелуй - уже не жадный и неистовый, а ласковый и умиротворённый. Всё кончилось, но король не выходил из её лона, словно опасаясь прервать это ощущение влажной, горячей, такой послушной, доверчивой и притягательной плоти, обнимающей его "копьё любви". Такого с ним ещё не бывало - ни королева, ни зарёванные сколенские дурищи, которых тащили в его походный шатёр рыцари, ни профессиональные куртизанки не погружали его в столь испепеляющее, абсолютное наслаждение. Быть может, всему виной то, что уже много недель ему не до женщин? Но отчего-то кажется, что она как вино для пьяницы - сколько ни пей, всё будет мало. Да! Она должна жить во дворце и дарить ему радость. Сами Боги её послали, чтобы он не забывал о простых человеческих радостях.

  - Всё хорошо, ваше величество? - спросила Бартейла. Только сейчас она вновь вспомнила, с кем свела судьба. Король... Да не просто король - сильнейший правитель Сэрхирга, мало не Император. Если ему не понравилось... Да он же в порошок сотрёт!

  С немалым усилием Амори оторвался от сладкого ротика девушки. Король отстранился, но только для того, чтобы окинуть восхищённым взглядом её всю. Причёска растрепалась, русые волосы разметались по столу, солнечный луч упал в окно, осветив девушку, и её грудь словно засветилась матовым неярким светом. По припухшим от поцелуев карминовым подушечкам губ скользил влажный язычок, и на его кончике солнце поблескивало, как на бриллианте. Не удержавшись, король вновь накрыл её рот своим, ощутив на губах упругость девичьего язычка. Снова их дыхание смешивалось, и Амори захотелось вновь обладать ею. С каждым мгновением поцелуя, с каждым касанием тёплых пальцев погасший огонь разгорался, королевское копьё снова наливалось силой. Он сам не заметил, как вошёл вновь, властно раздвигая её нижние губы, и девушка покорно и страстно отдалась любовной игре...

  Воистину, прекрасны творения Богов! И одно из самых прекрасных только что утолило его страсть. Это их первая встреча - но, Амори не сомневался, не последняя.

  - Мне пора, Бартэйла, - произнёс король, когда огонь страсти угас окончательно. - Но знай: если кто посмеет обидеть тебя, или твоего брата, или твоего сына - он будет иметь дело со мной. До встречи, милая.

  - До встречи, - прошептала Бартейла. По телу разливалась сладостная, томная усталость, какая бывала только после близости с... Нет, не вспоминать! Мастер Михалис - светлое прошлое. Настоящее - Амори. И, если она не сглупит, будущее - тоже он.

  Этот день ничем не отличался от череды других. Так же с утра пришли амбалы с лекарем, который удовлетворённо осмотрел раны - и решительно снял бинты и лубки. Как всегда, Морреста кормили - но теперь он мог есть сам, без помощи девушки-служанки (её, кстати, тоже что-то не видно). Лекарь удовлетворённо кивнул: ему нравилась воля пленника к жизни, помогавшая в лечении.

  Моррест ел с аппетитом, тюремная диета не вызывала отвращения. В последние дни он осознал простую вещь: если король позаботился о том, чтобы вылечить его раны, а тюремщики кормят досыта - значит, казнить в ближайшее время не собираются. Есть смысл ещё побороться за жизнь - может быть, представится шанс вырваться и рассказать своим о планах Амори. Значит, надо набираться сил - и ждать удобного случая.

  Увы, просто выздороветь мало. Больше полугода Моррест сидел взаперти, единственным занятием была писанина. А меч - не перо, он не терпит разгильдяев, недаром рыцари и наёмники ни дня не проводили без тренировок. Раны ещё тупо ныли, временами простреливала острая боль и накатывала слабость - но Моррест не сдавался. В непроглядном мраке он то отжимался, приседал, поднимал ноги, качая пресс, то скакал по камере, звеня кандалами и по мере сил повторяя показанные некогда Эвинной приёмы, удары, финты кинжалом, приёмы с мечом и секирой. С левой руки и с правой, элементы боя со щитом, шестом и без оружия, созданные в монастырях Воинов Правды. Разумеется, оружия под рукой не было, приходилось напрягать воображение, вспоминая вес клинка в руке, свист рассекаемого сталью воздуха, блеск солнца на отточенном лезвии... Когда выбивался из сил, а Моррест ложился обратно на тюфяк и пытался складывать приёмы в гибкие, в зависимости от действий противника, связки. Потом снова принимался за "зарядку", превозмогая боль в отвыкших от нагрузок мускулах.

  Эвинна погибла. Но война, начатая ею, продолжается. И его долг - доделать начатое. Остановить тот кошмар, который надвигается на Сколен. Переиграть хитроумного алкского короля, уже видящего себя в мечтах правителем всего Сэрхирга. И вот тогда уже можно сдохнуть. Не раньше!!!

  Во тьме слышались шлепки босых ступней по грязному ледяному полу, загнанное дыхание, звон потревоженной цепи - её надели, как только миновала непосредственная угроза жизни, впрочем, длина позволяла свободно добраться до дырки в полу, служившей туалетом. Ещё не зная, как и когда выберется, Моррест готовился к свободе.

  Ночь опустилась на обступившее "корабль Алка" море мягко и незаметно, будто накрыла мир непроницаемым чёрным плащом. На дворе месяц Копьеносца, и хотя днём солнце ещё жарит по-летнему, ночи не по-летнему долгие и тёмные. Порой шепчет дождь, порой налетает студёный ветер, и тогда море угрюмо рокочет, словно набирая силу для осенних штормов.

  Уставший за день "корабль Алка" погружался в сон. Смолкал звон молотов по наковальням, скрип гончарных кругов, деловитый перестук плотницких топоров и скрип ткацких станков. Тьма заливала гавань Алкрифа и сам город, деревни и поля в глубине острова, заповедный лес и приграничные скалы. Лишь в нескольких местах в столице слышались голоса и музыка, горели фонари - там располагались таверны, притоны и бордели, да не смолкал звон, скрежет и грохот в долине, где расположился пушечный завод. Рабы вкалывали там круглосуточно, в две смены. Алкскому королевству требовалось всё, что мог дать завод, и ещё больше.

  Барген устало взгромоздился на серую в белых яблоках кобылку. Кобыла была на удивление смирная и добродушная, правда, и не смогла бы сравниться в скорости и силе с боевым конём. Сам её хозяин тоже не смог бы похвастаться ни красотой посадки, ни наезднической лихостью. Но не всем же, в самом деле, быть прирождёнными кавалеристами!

  Кобылка Яблочница вовсе не в восторге от необходимости тащиться куда-то в ночь, но послушно трусит в сторону королевского дворца. Амори приказал к полуночи быть на месте. До полуночи ещё далеко, но все дела сделаны, завод сдан Веммеру, а король никогда не ругал за расторопность и инициативу. Сестра... А с ней всё обговорено ещё днём, когда король ушёл. Барген был искренне рад за сестру и племянника - жить под присмотром самого короля безопасно и почётно.

  Он прекрасно понял, что было между сестрой и Амори. Бартейла сделала правильный выбор, точнее, выбора у неё, в сущности, и не было, отказ королю значил бы для всех троих большие неприятности. А если Амори понравилось, возможно, он позаботится о безопасности сестры. Да и самому ему будет легче пробивать дорогу в жизни...

  Бывший наместничий, а ныне королевский дворец Алкрифа в плане был квадратным, но с обширным внутренним двором, там был даже небольшой сад. Толстые внешние стены и узкие окна-бойницы делали дворец настоящей крепостью. Вдобавок во внешней стене дверей не было. Чтобы войти в здание, следовало войти в арку под одной из стен, пройти по саду и войти в одну из дверей со двора. На случай штурма арка перекрывалась двумя массивными воротами, а между ними - ещё и железной решёткой с прутьями в руку толщиной. Те, кто решились бы брать дворец штурмом, должны были высадить все три преграды одну за другой, всё это под ливнем стрел из бойниц и стрельниц, а теперь и пуль. Щедро получая кипяток, раскалённую смолу или расплавленный свинец сквозь многочисленные отверстия в стенах - литницы. Затем прорваться во двор, угодив под перекрёстный огонь из внутренних окон, высадить внутренние двери, которые лишь немногим слабее ворот, и только потом начинать бой в здании. А ведь сам дворец строили на насыпном острове посреди пруда, стены встают прямо из воды, и только напротив ведущей во двор арки узкий мыс почти подходит к стене.

  Впрочем, и здесь остаётся пролив шириной в добрых двадцать локтей. Его можно преодолеть только по подъёмному мосту, и если его поднять, таран к воротам не подтащить. Лестницы? Куда их поставить, если подойти к стене можно только на лодках. Катапульты и требюше? Но даже самые крупные из них не возьмут внешние стены в три локтя толщиной, сложенные из большущих гранитных глыб. Возможно, стены смогли бы пробить самые большие пушки - но ничего подобного у врагов королевства нет и, надеялся Барген, не будет. А значит, бывшая наместничья резиденция, построенная завоевателями-сколенцами в покорённом Алкрифе, ещё долго будет неприступной.

  Барген усмехнулся. Ничего себе верный подданный - прикидывает, как стал бы брать королевскую резиденцию. И всё-таки размышления увлекли юного сколенца, и он продолжал перебирать варианты.

  Взять измором? Но под дворцом устроен целый лабиринт катакомб, и имперские инженеры что-то придумали, чтобы их не затапливали грунтовые воды. Самая глубокая и сырая часть, слышал Барген - это тюрьма для особо опасных преступников. Но те ярусы, что наверху, битком набиты припасами. Для полутора сотен гвардейцев, охраняющих дворец, и двух сотен слуг да придворных еды хватит на полгода. С водой совсем просто - есть несколько колодцев прямо в подвалах, да и можно зачерпнуть воду просто из пруда. Нет, единственная надежда осаждающих в борьбе с такой крепостью - имеющийся, по слухам, тайный ход из крепости-дворца. Но кто, кроме самого Амори, и, может, его начальника телохранителей, про него теперь знает?

  И всё-таки слабое место у крепости Барген нашёл. Крыши. Обычные, двускатные, покрытые черепицей. Если стрелять навесным огнём из рассверленных недавно осадных мортир зажигательными либо фугасными снарядами, можно разнести верхний этаж, существенно сократив число бойниц и уменьшив высоту стен. Вызвать многочисленные пожары, так, что защитникам станет не до обороны. После этого уже можно попробовать лезть на штурм со всех сторон, надеясь, что где-нибудь, да прорвутся. Хотя... Нет, всё равно надежда слабая.

  Мыс перед воротами тоже укреплён. Небольшой то ли замок, то ли форт представляет собой дворец в миниатюре, но без угловых башенок для стрелков. От суши его отделяет узкий, в семь-восемь локтей, ров. И снова - мощные ворота, подвесной мост. Сам по себе замок прикрывал от обстрела с берега дворцовую арку - самое уязвимое место обороны...

  По ночному времени оба моста - и ведущий из замка во дворец, и мост с суши в замок - были подняты. Барген не стал подъезжать вплотную ко рву: дежурящие в замке гвардейцы могли и угостить пулей. Остановившись шагах в десяти, он неторопливо спешился, и, показав солдатам безоружные руки, крикнул:

  - Барген ван Аск, по повелению короля! Пропустите!

  В бойнице мелькнул отблеск факела. В ночной тишине слышался лишь плеск волн о гранитную набережную, но вот раздался звук шагов, затем скрежет и лязг, подвесной мост дрогнул и неторопливо пополз вниз, от падения его удерживали две толстенные цепи. Створки ворот остались закрыты - вместо них приоткрылась низкая дверь сбоку, заходя, Барген вынужден был пригнуть голову. На это и делался расчёт: даже выбей дверь осаждающие, пробираться внутрь придётся поодиночке, и то пригнувшись. Если на входе поставить хорошего бойца с мечом либо секирой - он будет по одному рубить беззащитных врагов.

  Но насчёт Баргена у них были распоряжения, и рубить его никто не стал. Юноша оказался в тесной караулке, освещённой несколькими факелами, и выданный королём пропуск пристально изучал широкоплечий вислоусый десятник - видимо, начальник караула. Чтобы не терять время зря, его деловито обыскивали четверо солдат. Дворец и тюрьма под ним - как ни крути, самые охраняемые объекты королевства.

  - Можешь идти, - сказал он. - Мост сейчас опустят.

  Видимо, был какой-то условный сигнал, потому что мост со стороны дворца медленно пополз вниз. Одновременно открывались другие ворота замка, те, что вели внутрь дворца. Но ещё раньше, определил Барген по лязгу цепей и грохоту подъёмного моста о стену, подняли тот мост, что соединял замок с сушей. Одновременно оба моста не опускали никогда - чтобы даже теоретически никто не мог проникнуть во дворец одним броском.

  Барген вступил на опущенный мост с внутренним трепетом. Мост обступали обширные просторы, где чёрная вода с отражавшимися в ней звёздами сливалась с таким же чёрным небом. Совсем скоро он попадёт в самое сердце строящейся Империи, пока ещё именуемой королевством. Туда не было доступа людям из низших каст - разве что в качестве невольников, и без права покидать дворец. Или таким, как теперь он сам - королевским порученцам, выполняющим секретные и, как правило, скользкие приказы. Ещё вчера он и представить себе не мог, что ступит на Дворцовый остров.

  Ров остался позади, над головой сомкнулись своды дворцовой арки - длинного и довольно узкого, только чтобы могла проехать одна телега с зерном, туннеля. Факелы осветили многочисленные отверстия в стенах, те самые бойницы, стрельницы и литницы, призванные устроить пришедшим не с миром весёлую жизнь. Затем распахнулись ещё одни ворота, и над головой снова раскинулось звёздное небо. Он был во внутреннем дворе.

  Говорят, особенно красиво здесь весной. Сверкают разноцветьем цветочные клумбы, одеваются в белое старые яблони и вишни, в них прячется стоящий точно в центре острова небольшой храм Алка Морского. Изнутри дворец кажется куда приветливее, чем снаружи: широкие окна, забранные витражами, крытая галерея вдоль всего внутреннего периметра, по которой можно гулять в зимние холода. Хотя какие это холода, когда и снег не каждую зиму лежит? Невзирая на небольшие размеры, в саду имелись и фонтаны, что сверкали солнечными днями крошечными радугами, был даже бассейн, в нём летними утрами совершал омовения король. С внутреннего двора в помещения вели четверо парадных ворот и несколько дверей для прислуги.

  У каждого входа дежурила стража. У парадных ворот по четыре гвардейца, у чёрных ходов - по паре. Хотя уж сюда-то, вроде бы, незаметно проникнуть невозможно, стражники несли службу всерьёз. Баргену учинили самый настоящий допрос, грамоту осматривали только что не с увеличительным стеклом, но и потом так и не пропустили во дворец, задержав в караулке. Вместо него отправился один из солдат. Барген удовлетворённо подумал, что до короля мятежникам так запросто не добраться. Если бы он ещё и не выезжал отсюда никуда - ни на войну, ни на охоту, ни даже на завод, который итак работает как надо... Впрочем, тогда бы он не был королём Амори.

  Гвардеец явился в сопровождении рослого немолодого мужчины. Барген узнал Веррельма - начальника королевских телохранителей, с которым Амори приезжал на оружейный завод. Невзирая на поздний час, Веррельм не выглядел заспанным - видимо, ждал его.

  - Что-то ты рано, Барген, - усмехнулся алк. Прибавлять "катэ" к имени презренного, пусть и снискавшего королевскую милость, сколенца Веррельм счёл ниже своего достоинства. Неторопливо и обстоятельно начальник телохранителей принялся объяснять. - Тем лучше. Король приказал проводить тебя в тюрьму для особо опасных преступников, чтобы ты мог забрать этого Морреста. Сейчас тебе завяжут глаза - это нормально, так делается со всеми, кроме короля, внутренней тюремной стражи и работающих там постоянно рабов. Так положено, чтобы никто не помог узникам бежать. Затем тюремщики проводят тебя к камере. Узник очень опасен, следует там же надеть на него кандалы... Ну, об этом они знают. Твоё дело - удостовериться, что кандалы надёжны - ты ведь кузнец, так? На выходе из тюрьмы с твоих глаз снимут повязку. Там же тюремную стражу сменит приданный для охраны Морреста отряд. Они поедут с тобой... дальше. А с пленника повязку снимете только на суше - когда проедете второй мост. Не дело, если он запомнит дворец. Вопросы?

  Вопросы были, и было их немало. Увы, на большинство ответить мог только король, а монарха ради какого-то там сколенца никто будить не станет. Да и не было, на самом деле, в этих ответах необходимости - достаточно подумать самому.

  ...Когда повязку сняли, он оказался посреди сыроватого прохладного коридора, обе стороны которого уходили во тьму. По правую руку в стене виднелось ответвление - но его закрывала массивная, очень прочная даже на вид дубовая дверь. Закрывалась она на огромный чугунный замок, какие умели делать только в старой Империи. Отец пробовал такие разбирать - но не очень-то и разобрался, что там к чему. Да и у познаний мастера Михалиса обнаружился предел. Тюремщик деловито вставил в замок такой же огромный ключ и несколько раз с силой провернул. Что-то клацнуло внутри механизма, один из концов железной дуги со щелчком выскользнул из паза. Тюремщик снял замок, с лязгом откинул засов, налёг на дверь. Несмазанные петли отозвались недовольным визгом, впуская небольшой отряд. Барген отметил, что стражники грамотно рассредоточились: двое лучников, наложив стрелы на тетивы, отошли назад, готовясь страховать вошедших в камеру. Мечники обнажили оружие, чтобы не дать пленному ни одного шанса.

  - Это Моррест ван Вейфель, - представил пленника командир стражи. - Тот самый. Вы можете его забрать.

  Но не всё оказалось так просто. Сперва на пленника, чумазое заросшее лицо которого в полутьме казалось жутким, нацепили тяжеленные кандалы - сперва ножные, потом ручные. Перед тем Барген их вдумчиво осмотрел, кажущиеся подозрительными звенья даже простукал пальцем. Если в металле есть предательская щель, она выдаст себя лёгким дребезжанием - слушать металл его учил ещё отец. Прочность, наличие ржавчины, вес, отсутствие подпилов и слабых звеньев... Да, такие не разорвать и трижды богатырю, в них нельзя ни драться, ни бежать. А если соединить их дополнительной цепью - то выпрямиться во весь рост или лечь на спину. Сколенец претерпел надевание кандалов спокойно, даже как-то безразлично. Иного он и не ждал.

  - Цепи в порядке, - произнёс Барген. - Отцепляйте от стены.

  Пришёл черёд массивной чугунной цепи (Барген отметил очень неплохую ковку и пайку звеньев - такая не подведёт, лопнув в неподходящий момент). Один её конец крепился к штырю, намертво вбитому в стену, второй - к ошейнику из толстой полоски металла, державшемуся на заржавленных болтах. Их сноровисто вывинтил тюремщик поздоровее, воспользовавшись небольшими пассатижами. Со скрипом одна из половинок ошейника раскрылась - и пленник с наслаждением ощутил, что натёршая шею железяка больше не давит на плечи.

  - На выход, - по-сколенски распорядился Барген, стараясь казаться строгим и властным. Вроде получалось. - Вещи есть?

  - Только то, что на мне, - усмехнулся узник. - Это что, казнь?

  - Быть может, - буркнул Барген. Пусть проклятый мятежник, враг короля Амори, понервничает лишний раз - глядишь, ещё и раскается. - Не болтай, подставляй голову.

  Тюремщик быстро и ловко завязал глаза Морресту. Барген придирчиво проверил повязку - нет, даже при дневном свете подглядеть было бы невозможно, что уж говорить о подземном сумраке. Следом он с чистой совестью позволил завязать глаза себе. Обоих стражники несколько раз повернули из стороны в сторону, добиваясь, чтобы они полностью потеряли ориентацию - и повели обратно.

  "Ну что ж, - философски подумал Моррест, чувствуя, как неторопливо плывёт над землёй в крепких руках часовых. - Даже если казнь, по крайней мере, всё кончится раз и навсегда. Всё лучше, чем гнить в кутузке!"

  Но отчего-то пришла уверенность: началась совершенно новая страница жизни.

 

  Глава 3. Корабли на горизонте

  Барген перестарался. Повязку с глаз Морреста сорвали лишь в порту - когда узника и мешки с дарами бывшему Императору сгрузили с телеги на каменный пирс. Моррест огляделся - и с наслаждением задрал голову, любуясь на звёзды и подставляя лицо солёному ветру. Вне сомнений - его вытащили из тюрьмы, постылое заточение кончилось. Да, вскоре он попадёт на корабль, откуда не сбежишь. Но ведь любой корабль рано или поздно войдёт в какую-нибудь гавань, так? А это - шанс. Тот самый, к которому он упорно готовился в камере. Только бы обхитрить этого юнца, судя по выговору, предателя-сколенца, продавшегося Амори с потрохами. И Амори поплатится за всё!

  - Живее, не задерживай! - буркнул конвоир, древко копья ткнуло Морреста в копчик. Не смертельно, даже почти не больно - просто чтобы напомнить, что он тут не гость, а пленённый враг, который жив только по милости победителей. Мысленно выругавшись, Моррест вступил на трап. "Вы правы, ребятки. Чем скорее мы выйдем в море, тем больше надежд, что удастся освободиться".

  Моррест шёл по палубе, мимо рядов скамей с гребцами. В море здесь они и ночевали в жару, дождь, шторм и мороз, здесь ели и здесь же спали. Только по нужде, и то по одному и под охраной, их отсоединяли от общей цепи, позволяя добраться до поганого ведра. Ещё до восстания Эвинны он бывал на такой галере - и пассажиром, и рабом-гребцом, и узником, и солдатом. Что ж, самое плохое - оказаться гребцом, тогда, наверное, уж лучше в рудники. По крайней мере, там не надо засыпать под холодным осенним дождём, и не захлёстывает волнами в шторм. Но сажать на вёсла государственного преступника не решились - верно, вспомнили, что именно восстание гребцов положило начало Гевинскому восстанию.

  Вместо этого Морреста погнали в душный, провонявший немытыми телами и экскрементами трюм, в котором, похоже, раньше перевозили рабов. То ещё развлечение - несколько недель кряду сидеть на цепи, покидая трюм раз в день, чтобы добраться до поганого ведра. Ну и, конечно, в обоих случаях ни малейшей демократии: за провинность могут избить до полусмерти, за попытку сопротивления - просто прикончить. На сей раз в трюме он ехал один - остальное пространство завалили мешками с зерном, какими-то тюками, пахнущими свежевыделанной кожей и металлом, несколько бочек с чем-то жидким - похоже, что с самогоном. Придуманная Михалычем забава пошла в массы, с его лёгкой руки дрянная самогонка воспринимается как благородный напиток. Наверняка кому-то знатному везут подарки. А что в том мешке звякает - уж не золото ли?

  Увы, мешки с зерном оказались слишком далеко от того места, где приковали единственного пленника. До самогона тоже было не дотянуться, да и как прикажете пить прямо из бочки? Ближе всего оказались мешки с какой-то золотой утварью, но толку-то от золотишка на корабле в открытом море, когда вокруг стража?

  Морресту надели такой же, как в тюрьме, ошейник, цепь крепилась к прочной переборке. И тотчас же на палубе загремел барабан. Очумелые спросонья гребцы хватали вёсла и с плеском обрушивали их в воду. Нерасторопные или ленивые вскрикивали под ударами бичей.

  Судно отошло от берега настолько плавно, что Моррест не заметил этого момента. Только лёгкое покачивание подсказало, что они прошли горловину бухты и оказались в открытом море. Впрочем, и само это море сейчас, в конце месяца Копьеносца или начале Посоха, спокойное и ласковое. Алкские корабелы знают, когда выходить, до осенних штормов они наверняка дойдут до...

  А вот это интересно. С точки зрения безопасности пленника лучше всего было бы оставить в Алкрифе - даже сумей он выбраться из тюрьмы, куда он денется с острова? А на крошечном пятачке земли, плотно заселённом алками, однозначно не затеряешься. На Гевин или Хэйгар его точно не повезут, следовательно, либо Валлермайер, либо Вассет, либо, если уж особенно повезло, белхалгский Белдар. Но зачем? На материке на порядок труднее исключить возможность побега. Может, он оказался прав насчёт заложников, и кто-то сумел выторговать его освобождение? Вдруг... Пусть не Гестан с Гаррольмом, но гевинцы смогли взять кого-то важного?

  Уже привычно звякнув цепью, Моррест поправил ошейник, поудобнее устраиваясь на грязном полу. Хоть бы соломы кинули, жадины! Факел унесли, и его обступила привычная же тьма. Кстати, о важных птицах. Помнится, когда он был советником, Амори презирал всех сколенцев без разбора. Но если только Моррест не выжил из ума, его забрал из тюрьмы верхний сколенец. Да ещё мальчишка. И, судя по выговору, простолюдин. Моррест уже достаточно овладел сколенским, чтобы по говору хотя бы примерно определять касту. Похоже, в предках у паренька не то кузнецы, не то оружейники. Кстати, ведь и охрана звала его Барген. А на заводе, говорил Михалыч, он оставил за себя какого-то Баргена с "золотой головой". Выходит, на одном с ним корабле - преемник попаданца, обеспечившего алков огнестрелом. Но зачем Амори решил рискнуть столь ценным кадром? Может, сколенец в опале, и теперь его отправляют в ссылку? А его - заодно переводят в какую-то новую тюрьму?

  Гадать можно до бесконечности, одёрнул себя Моррест, прислушиваясь к плеску волн за кормой. Слишком много неизвестного. Пока не прояснится, куда и зачем его везут, что-либо планировать бессмысленно.

  Утро застало корабль в открытом море. В сапфирово-синем мире, где не было ничего, кроме воды и безоблачного неба, хлопал на ветру большой парус. Земли Барген не видел - возможно, вон то крохотное пятнышко она и есть, но далёкая суша это или просто облачко - не понять. Хотя матросы наверняка знают, где находятся.

  - Алк Морской с вами, Меситор-катэ, - увидев коренастую фигуру командира воинов, поздоровался сколенец.

  - Алк Морской и с тобой, - чуть насмешливо, всё-таки он не сколенец, а алк, и притом довольно высокой касты, произнёс воин. Но в целом его хриплый, низкий голос звучал доброжелательно. Алк знал, что перед ним раб-сколенец - но знал и то, что король поручил ему ехать к бывшему Императору с каким-то секретным делом. Следовательно, не стоит так уж открыто демонстрировать своё превосходство. Но и унижаться перед выскочкой - не с чего. - Как спалось, Барген?

  - Хвала Пеннобородому, прекрасно, - назвал один из эпитетов Алка Морского Барген. - А как там наш подопечный, не сбежал ещё?

  - От нас не сбежит, - усмехнулся алк. - Да и куда ему деваться-то, парень? Это же корабль, не суша. А в море не забалуешь! Сидит себе на цепи, гадает, зачем из тюрьмы достали! Будем что-то говорить ему?

  - Вообще-то интересно посмотреть - любовник Эвинны всё-таки, - усмехнулся Барген. - Любопытно, на что клюнула сколенская ведьма?

  - Как всегда, - ухмыльнулся алк. - На то, что между ног. Говорят, у Карда с этим совсем плохо, ха-ха!

  Контакт был налажен, и оба - алк и сколенец - дружно рассмеялись. Посланец короля оказался пареньком очень даже ничего - естественно, для сколенца, и притом раба, наверняка с клеймом на заднице. Алк даже милостиво протянул "начальнику" флягу с деликатесом - новомодным напитком, запущенным в оборот всё тем же мастером Михалисом. Не касаясь фляги (мало ли - вдруг алк почувствует себя "осквернённым" и затаит злобу) губами, сын кузнеца влил в рот жгучую жидкость, с усилием протолкнул её в глотку. В животе словно взорвался кувшин с порохом, на глазах выступили слёзы. Зато настроение существенно улучшилось. Алк удовлетворённо крякнул и сам сделал большой глоток - по части питья горячительных напитков он был куда крепче Баргена, да и с иномировым самогоном дело уже имел. Жизнь стала ещё прекраснее, хотя куда уж дальше...

  Придерживаясь за стены и поручни, они спустились вниз. После свежего воздуха и солнца на палубе, да глотка крепкого зелья, ароматы рабского трюма разили наповал. Особенно Баргена - парень отчётливо почувствовал тошноту. "Хорошо хоть, не завтракал ещё" - подумалось ему.

  Лучи солнца упали в приоткрытый люк, осветив бледного, грязного, исхудавшего узника. В остальном он впечатления сломленного неволей не производил: крепкие руки, уверенный, совсем не испуганный и не сломленный взгляд блестящих глаз, пальцы, вцепившиеся в цепь. В его взгляде не было ненависти - точнее, она обильно присутствовала, но не такая, как, например, у гребцов. Не отчаянная и затравленная - а спокойная, деловитая и осмысленная. И оттого на порядок опаснее. Несмотря на хмель, алк подобрался, со свистом выскользнул из ножен меч, да и сам Барген положил руку на рукоять кинжала.

  - Уберите ножик, уважаемый, - с издевательской вежливостью произнёс Моррест. - А то порежетесь ненароком, больно будет...

  Повисла пауза. Барген забеспокоился: если алк сейчас не выдержит, ему придётся выбирать между плохим и совсем плохим - то ли драться со свободным, да ещё алком, что преступление само по себе, то ли дать убить сколенца и тем разрушить замысел короля. К счастью, благоразумие возобладало. Видимо, вспомнив о том же самом, Меситор рывком вбросил меч в ножны и уселся на мешок с зерном.

  - Тебе первому больно станет, ублюдок, - будешь много болтать, башки недосчитаешься.

  - Ничего ты мне не сделаешь, дружище, - как-то даже дружелюбно произнёс Моррест. - Всё просто. Если б вам это разрешили, в Алкрифе меня бы и кончили. А раз везёте в такую даль - значит, я для чего-то нужен. И сильно нужен, раз выдернули из тюрьмы. Ничего вы мне не сделаете, ребятки. Поэтому давайте поговорим спокойно.

  - Ну, давай, - буркнул Барген. Улыбочка пленника бесила - и тот, похоже, этим наслаждался. Эвиннин прихвостень прав: пока он не сыграл свою роль, убивать его будет преждевременно. Ничего, пусть только даст королю повод прибрать Старый Энгольд к рукам! - И что же ты хочешь узнать?

  - Много чего, - тут же нашёлся с ответом Моррест. - Вот, например, ты сам - сколенец. Причём из Верхнего Сколена. По говору ясно. Но отчего-то ревностно служишь человеку, у которого руки по локоть в сколенской крови. Забавно, правда?

  - Не твоё дело, - сквозь зубы буркнул Барген. Похоже, идея пообщаться с пленником была не лучшей, он просто бесит. - И ты заблуждаешься, думая, что я куплюсь на твою болтовню.

  - Не купишься. Ты предпочитаешь продаваться, - хмыкнул Моррест. - Сколько раз тебя купили и продали твои хозяева? И сколько среди них было сколенцев?

  - Тебе-то какое дело? - тем же насмешливым тоном спросил Барген. - Для тебя и это недостижимое счастье.

  Барген помолчал. Хотелось выпалить что-нибудь оскорбительное, а лучше дать одному из надсмотрщиков команду хорошенько вздуть бунтовщика плетью. Но в голове появилась идея получше.

  - Тебе бы не оскорблять честных людей...

  - Рабов, - вставил Моррест. - Сколенских свиней. Тебя именно так называют, хотя бы за глаза... Ведь правда же, уважаемый алк?

  Моррест попал в точку, уже хотевший сбегать за кнутом алк смутился, как-то даже виновато глядя на Баргена. Хоть парень и королевский посланец, но алком надо родиться, а авторитет завоевать. Да, именно так его и называли в матросском кубрике, капитанской каюте, даже на скамьях гребцов - там, разумеется, когда не видит надсмотрщик, шёпотом и на ушко соседу.

  - Хочешь узнать, куда мы плывём, Моррест? - не выдержал Барген. - Уверен, зная это, ты не сможешь спать по ночам. От страха. А едем мы в Старый Энгольд, к королю Карду. Насколько мне известно, ты хорошенько ему нагадил, а палачи у Карда что надо, камни кричать заставят! Здорово, правда? Пора отвечать за свои грешки! Так что отдыхай тут... Пока можешь.

  Барген возмущённо развернулся на каблуках и, всё так же держась за стены, зашагал обратно. Следом, куда ловчее удерживаясь на качающихся ступенях, спешил алк. Пока пленник ещё мог его слышать, Меситор молчал, но стоило ведущему в трюм люку захлопнуться, как он напустился на сколенца. И сразу стало ясно, что пьяная откровенность - лишь маска хладнокровного, жестокого, расчётливого убийцы, которого на всякий случай - в этом Барген не сомневался - приставил к нему Амори.

  - Барген! Ты когда-нибудь думаешь, что говоришь? Какого Ирлифа ты ему это сказал? Хочешь, чтобы ублюдок смылся, когда мы войдём в Дельту?

  Барген едва сдержал усмешку. Эти свободнорожденные алки полагают, что они самые умные. Но его, сколенского мальчишку-раба, узнику пришлось выводить из себя, чтобы он выдал что-то важное. А Меситор в праведном гневе сам не заметил, как дал бывшему оружейнику знак: он хоть и поставлен надзирать за Баргеном, но в свой замысел Амори его не посвятил. Надо подумать, можно ли это использовать. А пока...

  - Точно, идём, - смущённо произнёс Барген. - Я виноват. Но это больше не повторится...

  - А если нет? Сучонок сообразительный, вдобавок, язык у него острее меча. Ты не должен там больше появляться, а надсмотрщикам скажи, чтобы выпороли его вечером.

  - А смысл?

  - Раб, пререкающийся с господином, должен быть наказан. Кому, как не тебе об этом знать.

  Спина, обильно расцветившаяся синяками и кровоподтёками, мешала уснуть. Не помогало даже мерное, убаюкивающее покачивание корабля. Но, невзирая на боль, в голове снова и снова вертелись слова мальчишки. Весёленькие сведения, если честно...

  Если сколенец сказал правду - а не похоже, что лгал, разозлился он капитально - получается, что Амори договорился о чём-то с Кардом. Договорённость настолько важна и принципиальна, что алкский король счёл возможным пожертвовать свидетелем позора последнего Императора. Что бы это могло быть?

  Некоторое время Моррест прикидывал варианты - но скоро бросил попытки. Вариантов много - от передачи алкам ключевых крепостей до открытого участия в походе на Верхний Сколен... Впрочем, такая армия, как у Карда, это скорее обуза, чем помощь, так что военный союз отпадает. Тогда что? Сдача Хэйгара? Но на Хэйгар Кард, в отличие от покойного Бреглена, никак не влияет. Да и Амори наверняка сможет расправиться с пиратами сам. Если захочет. А ещё что? Ладно, об этом можно будет подумать на воле. Сейчас важно одно - его хотят отдать бывшему Императору.

  Вот эта новость по-настоящему плохая. Это для Амори он - всего лишь средней паршивости вожак мятежников. Для Карда лже-Моррест ван Вейфель - удачливый соперник в борьбе за сердце женщины, и неважно, что она и сама уже мертва. Он - напоминание о позоре, который вполне можно считать проклятьем Богов, и так его и истолковали бы подданные, если б узнали. И напоминание о собственной двойной измене, когда сам предал не только жену, а Империю, славу предков, народ - да в каком-то смысле и самих Богов. И человек, ставший свидетелем попытки изнасилования ещё тогда, когда Кард был наследником престола. Словом, вряд ли Мишу-Морреста ещё кто-либо так сильно ненавидел в обоих мирах. Сильнее была лишь его собственная ненависть к Карду. "Если Боги позволят мне вырваться, - подумал он. - Я устрою этой твари Ипатьевский подвал!"

  Но знает это и Кард. Значит, если он хочет сбежать, сделать это надо до того, как его передадут сколенцам в столице. Или... Или попробовать с их помощью проникнуть во дворец? Помнится, запьянцовские физиономии и не точенное оружие гвардейцев бросались в глаза, когда он был послом Эвинны. Вряд ли после войны и разграбления столицы алками они стали серьёзнее относиться к службе. А вот другой возможности добраться до Карда может и не представиться. Значит, унижаться и лебезить хоть перед сколенским перебежчиком, хоть перед алком-командиром конвоя - смысла нет. Наоборот, чем больше разозлятся, тем больше разболтают в запале. А порка... Ну что ж, за смерть венценосного выродка - цена невелика.

  В открытом море с его волнением полагаться на гребцов не стоило. Повинуясь грохоту барабана, вёсла поднялись из воды, захлопали, раскрываясь, паруса. Барген ничего не понимал в искусстве навигации, да и не стремился узнать секреты моряков. У каждой касты - свои тайны, передаваемые лишь от отца к сыну. Чужаку их не выдадут, да грех и пытаться.

  Сколенец проводил дни в небольшой клетушке, выделенной ему, как ценному гостю. Половину комнатки занимал прикреплённый к стенам гамак, а на второй половине едва можно было развернуться. Но уже это на корабле, где свободное пространство на вес золота, могло считаться королевской роскошью. В прошлое путешествие в такой же каморке он жил втроём с мастером Михалисом и Бартэйлой, причём в гамаке спал только сам мастер. Они с сестрой укладывались на полу. И всё равно радовались, что не в трюме, куда во время штормов от греха подальше загоняют гребцов. Не из человеколюбия, конечно - но, если прикованные к скамьям гребцы захлебнутся в волнах, кто сядет на вёсла потом? Всё-таки рабское занятие оскверняет свободного. В следующей жизни можно порядком пострадать - или основательно потратиться уже в этой, платя жрецам за очистительные ритуалы. Нет уж, пусть рабскую работу рабы исполняют и дальше!

  "Если б не Михалис и король, я и сам мог бы быть среди них" - благодарно думал Барген, время от времени выходя на палубу. Корабль уверенно скользил по волнам, пенные барашки то и дело вставали по правому или левому борту, за кормой тянулся длинный пенный след. Здесь, в открытом море, где земля не всегда виднелась и на горизонте, вода поражала своей прозрачностью и чистотой, видно было, как в просвеченных солнцем зеленоватых глубинах скользят разноцветные рыбки. Тёплый южный ветер ворошил волосы на голове, казалось, всё мироздание ликует, наслаждаясь последними днями уходящего лета. Увы, Баргену далеко не так весело, казалось, звучавшая в словах пленника издёвка отравила всю радость жизни.

  Самое же обидное - в словах сколенца много правды. Пусть сам Барген давно выбрал, на чьей стороне он будет в этой войне и впредь, пусть сами сколенцы отвергли его и сестру, словно выплюнув их в чужой, враждебный мир. Для алков он до сих пор презренный сколенец, на которого всем глубоко наплевать. И пусть даже король готов поддержать его, помочь, в обмен на верность предлагая поистине императорскую награду - для его подданных сколенец так и останется сколенцем. Чего тогда стоит эта служба, если она не может дать главного - надежды на достойное будущее?

  Барген даже помотал головой, отгоняя вредные мысли. Помогло, что нос галеры, пробив очередную волну, с плеском рассёк воду, по-осеннему холодные солёные брызги плеснули в лицо. Если алки просто пренебрегают им, сколенцы - ненавидят. Моррест прав, его хозяева - алки. Но первый, кто обрёк их с сестрой на участь двуногой собственности - был сколенцнем. Это из-за него они лишились всего, стали игрушками в руках любого свободного. Так кого надо ненавидеть - того выродка, или алков, которые лишь купили его у остальных? После мастера Михалиса только Амори относился к нему и Бартейле по-человечески. Предать его будет чёрной неблагодарностью, да ещё и глупостью: то, что обещал Амори, дать не сможет больше никто.

  Последняя мысль поставила точку во внутреннем раздрае. Барген снял башмаки и свесил ноги вниз, к воде. Поверхности моря ступни, конечно, не доставали - слишком далеко - но волны, то и дело разбиваясь о борта, щедро окропляли ноги прохладной водой. Он удобно устроился на носу, глядя в подёрнутый голубоватой дымкой простор, и сам не заметил, как запел:

  Слова были стары - песню пели кузнецы его касты уже не первый век. Отец рассказывал, её сочинили почти триста лет назад кузнецы из Старого Энгольда, взятого Харваном Основателем: тогда они отказались признать правителем пришедшего из-за моря убийцу, и пришлось уходить на север, не оглядываясь на зарево Кузнечного квартала. Харван не расстроился: навёз недоучек, изгнанных из своих краёв за преступления, они и стали столичными оружейниками. А те, кто когда-то ковали бесподобные мечи, по слухам, не из стали даже, а из никарра, нашли приют в Валлее, тогда ещё не ставшем столицей имперской субы... С тех пор прошло три века - но кузнецы помнят. Может, именно поэтому многие из них в этой войне приняли сторону алков?

  - Ты знаешь нашу песню? - раздался голос за спиной. Барген вздрогнул, и чуть не соскользнул с фальшборта в море, удержавшись в последний момент. Поглощённый своими мыслями и пением, он и не заметил, как подошёл капитан.

  - Вы ошиблись, почтенный. Это наша песня. Когда-то нашу касту изгнали из столицы... Это случилось при Харване Основателе...

  - Это ты ошибаешься, парень, - покачал головой Меситор. - Её пели наши, после того, как Хостен Старый взял Лакхни. Когда-то мы, парень, владели этой крепостью... И вновь овладеем - и ей, и столицей Сколена!

  Барген подозревал, что алки переняли песню от изгнанных Харваном столичных оружейников: Хостен Старый жил почти на век позже. Но стоит ли настаивать, рискуя поссориться с капитаном? Наверное, не стоит. Так что пусть верит, что это алкская песня. От этого ему не жарко и не холодно.

  - Ну, да ладно, парень, - примирительно произнёс капитан. - У нас и сегодня хватает трудностей, чтобы ломать голову над прошлым.

  А вот с этим Барген был полностью согласен. Он чуть подвинулся, давая капитану сесть рядом и подставить лицо под солёные брызги. Некоторое время оба молчали, и Барген уже решил, что капитан полностью погрузился в свои воспоминания. Но, оказывается, тот ни на миг не утрачивал бдительность:

  - Не нравится мне это, - буркнул капитан. Коренастый, загорелый до такой степени, что казался почти чёрным, алк пристально вглядывался в горизонт. С его смуглой кожей контрастировали выгоревшие на солнце волосы и такая же полинявшая серая рубаха. - Эй, Яльмар, тебя там для чего посадили? Заснул, что ли, на солнышке?!

  Вперёдсмотрящий очумело вертел головой. Он и правда разомлел под жарким, как порой бывает в самом конце лета, солнцем. Но недаром же в "вороньем гнезде" оставляли самого зоркого и внимательного. Сверху донёсся юношеский голос:

  - Парус на горизонте! А вон второй...

  - Наши? - поднявшись с нагретого солнцем дерева, спросил Барген.

  Капитан смерил юного сколенца неприязненным взглядом, и Баргену вновь вспомнились обидные слова пленника. Доля правоты в них есть - ну, так не алкам он служит, а Амори - истинному Харваниду и будущему Императору. Харванид - не алк.

  - Надеюсь, что да. Но кроме алков тут могут быть и хэйгарцы, и гевинцы, и даже хеодриты. У тебя меч есть? Приготовь его. Мало ли что.

  А алка наверняка назвал бы по имени, обратился на "вы", да ещё добавил бы непременное "катэ"... Сейчас Барген почти хотел, чтобы кто-то из алков поднял бы мятеж против короля. С каким бы удовольствием он резал бы этих чванливых уродов, повинуясь приказу Амори Харванида... Ничего, сколенцы тоже пойдут. Когда дело будет сделано, Амори не останется в долгу.

  - Хэйгарцы! - когда паруса на горизонте уже были видны и с палубы, крикнул вперёдсмотрящий. - Я узнал левое судно - это "Ласточка севера"!

  - Плохо дело, Меситор-катэ, - произнёс капитан подошедшему воину. - "Ласточка" состояла во флотилии принца Алкина. Там, в гавани, её и захватили... Таран у "Ласточки" что надо, проткнёт от борта до борта. А вон то судно, с синим парусом - "Разрушитель". Он опаснее всего - судно построили ещё при Империи, насколько помню, там на борту стояли две катапульты. А у нас только лучники...

  - А воинов там много?

  - На каждой их галере не меньше, чем на нашей. Если подойдут не одновременно, шанс отбиться есть, но если возьмут на абордаж вместе...

  - Значит, надо подловить сперва одних, а потом и других, - предложил Меситор. - Сначала этого, с катапультами. Нельзя показывать спину сколенским свиньям.

  - А если второй корабль успеет подойти, Меситор-катэ?

  - Он прав, уважаемый, - вмешался Барген. - Не стоит рисковать без пользы для дела. Уходим...

  - Барген, тебя кто...

  - Не повторяйте мою ошибку, Меситор-катэ, - перебил Барген. Фраза, вежливая по форме, прозвучала как изощрённое издевательство. - И за последствия ответите вы же.

  Алк стиснул зубы. Но уже в следующий миг понял правоту Баргена. Что ни говори, а попасть к сколенцам в плен очень не хотелось. А уж сорвать какой-то замысел короля...

  - Уговорил, - процедил он. - Капитан, вёсла в воду. Уходим.

  - Парус?

  - Оставьте. Надо выжать из этой лоханки всё, что можно.

  - Ветер не попутный, идти придётся галсами.

  - Тогда только на вёслах.

  - Яльмар! - отдал команду капитан. - Следи за ними, что-то изменится - немедленно говори. Хелфдин, - это уже к барабанщику. - Сигнал: парус опустить, вёсла в воду, курс юго-юго-запад!

  Матросы забегали, засуетились, Барген с тоской подумал, что пленник наверняка тоже услышал команды и топот. Наверняка уже радуется, Ирлифово отродье, что свобода близко. А вот хрен тебе, а не свобода. Будешь сидеть, как миленький, до самого Нижего Сколена. Вёсла слитно плюхнулись в воду, вспенили её, образовав множество мелких водоворотов. Небольшая, но стремительная боевая галера быстро набирала ход, парус несколько раз хлопнул на ветру - и безвольно обвис. Увы, сколенские корабли не отставали. Там тоже были не дураки, они понимали, что здесь, поблизости от Алкрифа, вражеский корабль может вызвать подмогу. И тогда уже кораблям мятежников придётся принимать бой с целой эскадрой. Теперь, пять лет спустя после восстания на Гевине, алки время зря не теряют.

  Согнанный немолодым бородатым матросом с носа, Барген отправился в свою каюту. Он - не моряк, на палубе он будет только мешаться. Корабль, словно живой, кряхтел и поскрипывал рангоутами, паруса то надувались, то обвисали, хлопая о мачту, хрипло дышали выкладывавшиеся до конца гребцы - наверняка алки им рассказали про гевинцев что-нибудь страшное. Но эти звуки заглушала чёткая барабанная дробь и дружный плеск вёсел. Словно гигантская водомерка, галера летела по волнам. Барген не мог оценить мастерства экипажа, что шёл едва ли не против ветра - но чувствовал, как сильно разогналось судно. Стоит приоткрыть дверь палубы, и в неё врывается упругий, окрепший ветер.

  В погоне прошёл час. Гребцы выбивались из сил, несмотря на утреннюю прохладу, взмок и барабанщик. Увы, маячившие на горизонте паруса, один синий, другой грязно-серый, никуда не делись. Высунувшись на палубу, Барген даже решил, что они стали видны чётче.

  - ...клянусь юбкой Алхи Милостивицы, я всегда говорил, что корабли мастера Веммера - самые лучшие! - буркнул капитан, вглядываясь во вражеские паруса. "Неужто наш Веммер - такая знаменитость?" - подумалось Баргену. Понятно, что король мог послать на завод только лучшего - но чтобы живую легенду, чьи корабли узнаёт любой моряк Алкии, а может, и всего Сэрхирга... - Знает, как сделать, чтобы судно легче по волнам шло!

  - Хелмлиф-катэ, - вежливо обратился к алку Барген. - Вы о чём?

  - Всё о том же. "Ласточка" - его рук дело, - буркнул капитан. - А "Разрушитель" вообще при Империи строили. Тогда корабелы были не чета нынешним: всё, что в Великую Ночь во льдах не затёрло, до сих пор ходит. Хорошо, сколенцы свои корабли вообще не берегли. Иначе не видать бы нам победы в Хэйгаре, как своих ушей... Видишь на "Разрушителе" косые дополнительные паруса? У них тяга меньше, зато хороший экипаж с ними хоть против ветра пойдёт - галсами, конечно, и всё же... Эй, там, на вёслах! Кто отлынивать будет, вечером насмерть запорю!!! - проорал алк. - Похоже, прав был Меситор-то. Если не прорвёмся в Алкриф, возьмут они нас...

  - Раньше никогда так далеко на юг не плавали, - произнёс подошедший Меситор. Начальник конвоя был уже при полном параде - лёгкий кожаный доспех, какие только и признают моряки, меч в заплечных ножнах, шлем с пышным плюмажем. Ещё ему полагался щит, но их в море закрепляют вдоль фальшбортов. И всегда под рукой они, и при внезапном нападении защищают от стрел. Увы, только от них, но не от катапультных ядер. - Самое большее - меж Алкрифом с Валлермайером, да в Хеодритском заливе крутились...

  - Наглеют, ублюдки морского ежа и краба, - затейливо выругался капитан, не забывая поглядывать в сторону сколенцев. Сколенские суда казались заметно ближе. - Пора бы королю почистить этот гадюшник. А то разве дело - сколенские каракатицы на алкском острове обживаются?

  Барген усмехнулся - но ничего не сказал. Гевин продержится ровно столько, сколько нужно "Морскому ужасу", чтобы добраться на его рейд. Ну, и расстрелять прикрывающие гавань укрепления, а заодно и суда, какие окажутся у пирсов. На этом война окончится, останется только высадить десант и воздать мятежным рабам по заслугам. Не всем, конечно - тем, кто уцелеет. Но рассказывать ему пока не стоит. Секреты королевства следует блюсти свято. Тем более такие.

  Капитан распорядился поворачивать часа через четыре, почти в полдень. К тому времени стало ясно, что корабли мятежников медленно, но верно догоняют. Теперь их паруса, трепещущие на ветру, виднелись всего лишь в миле, и продолжали приближаться. Остроглазый Яльмар уже видел снующие на палубе идущего первым "Разрушителя" фигурки матросов. У бортов вражеских кораблей пенилась вода - в эту снежно-белую купель влетали и вылетали ряды вёсел. В отличие от алкского корабля, на скамьях гребцов у гевинцев сидели свободные люди, и безо всяких надсмотрщиков они выкладывались до конца. Дружные, слаженные движения вёсел заставляли гевинские корабли буквально лететь по волнам. Прогрохотал сигнал барабанщика: "Все наверх", и по лестницам понеслись бойцы абордажной команды.

  - Мы не можем уйти от гевинцев, - без предисловий начал капитан. - Поэтому мы должны атаковать "Разрушитель", катапульты которого могут повредить мачту или вёсла. Мы постараемся взять их судно на абордаж, уничтожить команду и получить быстроходное судно. После этого мы проделаем то же самое со второй посудиной рабов. Важно, чтобы уроды не смогли взять нас на абордаж одновременно. Если у нас получится, мы уничтожим их по одному. Если нет, хотя бы прорвёмся в Алкриф на быстроходном корабле, и вернёмся с подмогой. В крайнем случае погибнем, как подобает мужчинам и алкам, но не станем рабами сами.

  Капитан помолчал минуту - и продолжил:

  - У кого есть другие предложения?

  Повисло угрюмое молчание. Матросы понимали, что всё пошло не так, как задумывалось, что бой неизбежен, и это будет опасный бой, ведь гевинские гребцы - не невольники, за которыми надо глядеть в оба, а дополнительные бойцы. В бою они схватят оружие и бросятся в бой наравне с морскими пехотинцами. И всё-таки с выучкой у них поплоше, чем у лучших воинов короля Амори. Шанс справиться с одним судном есть. А вот если их одновременно атакует другое... Тогда да, останется лишь подороже продать жизни. Да перерезать горло Морресту, чтобы не достался победителям.

  - Разворачиваемся, - спокойно, почти безмятежно, приказал капитан. - Абордажной команде - оружие к бою! Яльмар!

  - Я! - донеслось из "вороньего гнезда".

  - Быстро вниз! Будешь охранять пленника, - распоряжался капитан, наблюдая, как корабль по широкой дуге разворачивается навстречу мятежникам. Наверняка они уже поняли нехитрый манёвр. Теперь всё зависит от того, сумеют ли алки осуществить замысел. И сумеют ли солдаты выдержать схватку с рабами. Конечно, как воины они стоят немногого, но у алков на одном корабле двадцать бойцов, и ещё пятнадцать человек команды, а у сколенцев на каждой посудине - по пятьдесят способных сражаться.

  "Ну, и плевать! - мысленно прикрикнул на себя капитан. - Зато мы - алки! Каждый из парней абордажной команды стоит десятка возомнивших себя воинами ублюдков! Море - алкское по праву!"

  - Что бы ни случилось, - а это уже Меситор инструктирует Яльмара. - Пленника без присмотра не оставлять, в бой не ввязываться. Увидишь, что сколенцы одолевают, но не раньше - заколи его, и только после этого помогай остальным. Понял?

  - Да, Хелфдин-катэ! - раздался сверху звонкий мальчишеский голос. Но в этом, ещё не окрепшем голосе чувствовалось и недовольство. "Мне уже четырнадцать! - наверняка думал парень. - Может, рыцари из гвардии мне и не по зубам, но выпускать кишки рабам я смогу!"

  - Не думай, что я тебя прячу, парень, - крикнул капитан. - На самом деле я поручаю тебе самое важное. Уйти с поста для тебя будет равно предательству! Это и к остальным относится! Покажем уродцам, чьё море - сколенское или алкское! И да поможет нам Алк Морской!

  Над морскими просторами прокатился яростный рёв десятков лужёных глоток, над светловолосыми головами алков свирепо сверкнуло жаждущее крови железо. Большая часть команды состояла из молодых парней, рождённых уже после Великой Ночи - но по рассказам стариков они знали, какой жестокой и несправедливой была власть сколенских Императоров. Да вспомнить хоть недавнюю войну - как ублюдки расправлялись с рыцарями и их семьями, застигнутыми в имениях восстанием черни. Или как их Император отправил королю дерзкое письмо, наверняка написанное под диктовку сколенской ведьмы! А тут даже не просто сколенцы, а рабы, забывшие своё место, похерившие законы Богов и людей, всадившие хозяевам нож в спину. Жрецы говорят, они не просто перебили всех, кто был на Гевине, вплоть до младенцев. Мол, сколенские выродки даже детёнышей своих мясом павших выкармливали. А ведь устами жрецов с людьми говорят Боги!

  Барабан забил яростно и стремительно, по потным, дочерна загорелым спинам гребцов загуляли плети надсмотрщиков. Как пришпоренная, галера неслась наперерез "Разрушителю". Пятеро лучников торопливо натягивали тетивы, готовясь послать во врага длинные тисовые стрелы. Остальные обнажили мечи, трое дюжих матросов закрепляли у фальшборта бухты канатов с абордажными крючьями. Как только суда сойдутся достаточно близко, крючья, напоминающие небольшие якоря, отправятся в недолгий полёт, чтобы нерасторжимо связать корабли. Дальше всё будет решать храбрость и мастерство абордажной команды. И, конечно, её численность.

  Гевинские суда тоже разгонялись. Они ещё опасались, что злейшие враги не примут боя, попытавшись уйти обратно к Алкрифу. Что алки при таком неравенстве в силах примут бой, гевинцы не могли себе и представить. И, вместо того, чтобы сойтись вместе и двинуться навстречу "алку", сколенцы, наоборот, расходились всё дальше, готовясь перехватывать все пути отступления вражескому судну.

  - Ага, - заметил Барген, оказавшийся рядом с капитаном. Парень не был воином по касте, но кто же, выходя в кишащее пиратами море, не возьмёт с собой оружия? Сейчас в его руке позвякивал небольшой шипастый кистень, из тех, с какими предпочитают не расставаться купцы и - как ни странно на первый взгляд - разбойники. - Перехватывают пути отхода. Реши мы драпать, взяли бы запросто...

  - Правильно, парень. А так ещё неизвестно, кто кого...

  Сколенцы забеспокоились, когда до них осталось всего четверть мили. На "Разрушителе" лихорадочно разворачивали и заряжали круглыми каменными ядрами катапульты. "Ласточка" поспешно разворачивалась, чтобы пойти наперерез. Увы, прежде, чем начать поворот, ей нужно было сбросить скорость - а на это требовалось время. Капитан Хелфдин не первый раз вышел в море. В зарослях частью побитой сединой, частью выгоревшей почти до белизны бороды сверкнул свирепый оскал: он понял, что мятежные рабы не успевают. Слишком уж далеко разошлись, норовя перехватить "алку" все пути отступления. Наверное, их командир уже понял ошибку - но исправить уже не успевал.

  Насторожённые катапульты слитно хлопнули, выплёвывая смерть. Над самой головой капитана просвистел булыжник с детскую голову величиной. Перелётом пройдя над палубой корабля, он поднял высокий фонтан воды. Миг спустя ещё один с треском вписался в фальшборт: полетели обломки разбитого щита, кто-то на скамьях гребцов отчаянно заорал, на надсмотрщика обильно брызнуло красным. Впрочем, расстояние было уже вполне достаточным не только для сколенцев.

  - Лучники! - крикнул Меситор. Как самый опытный воин, телохранитель и по совместительству конвоир Баргена принял командование. - Бей!

  Слитно взлетают длинные луки, тетивы с чистым, каким-то медным звоном рвут утренний воздух и, закончив рывок, звучно стегают по защитным рукавицам. Был бы на палубе Моррест, он бы наверняка вспомнил свой первый опыт стрельбы из боевого лука. Помнится, тогда ему чуть не оторвало пальцы. Стрелы отправляются в недолгий полёт, сверкая на солнце наконечниками, выматывая душу залихватским посвистом, и на наконечнике каждой мчится чья-то судьба. Те, с кем стрелы разминулись, могли ещё порадоваться и пожить - кто десятилетия, а кто до следующего выстрела. Те, кому повезло меньше... Ну, так ведь правильно говорят жрецы во время церемоний в храмах: ваша судьба - результат ваших деяний в прошлых рождениях. И если когда-то в ответ на мольбу о пощаде перерезал глотку...

  Алкские лучники не зря ели свой хлеб. По умывшейся кровью палубе "Разрушителя" покатились первые трупы, корчась в собственной крови, отчаянно заорали раненые. Не помогли и укреплённые на фальшборте щиты: стрелы проскальзывали в щели между ними, били в едва показавшиеся над ними головы, пронзали показавшихся на носу или корме, где щитов не было. Попасть в узкие щели, стреляя с качающейся корабельной палубы, да ещё под ответным огнём... Барген ещё никтогда не видел такого искусства. Наоборот, стрелы гевинцев то и дело бесполезно стучали по щитам и доскам фальшборта, не причиняя абордажной команде никакого вреда. Наверное, стоило бы пустить в ход зажигательные стрелы - но слишком мало у алков было лучников, да и не было времени ждать, пока огонь охватит чужое судно. А главное, быстроходный "Разрушитель" с его катапультами ещё должен был сослужить воинам короля Амори службу.

  - Цельсь! Бей!

  И снова - слаженный залп, злой посвист стрел, которым помогал ветер, жуткие крики раненых... Моряки использовали не гранёные наконечники, какими только и можно поразить одетого в доспехи сухопутного воина. В море нет дураков надевать доспехи и шлемы, упав за борт, за трусость можно заплатить по высшей цене. Стрелы алкских мореходов были с большими и широкими, чуть ли не с ладонь величиной, наконечниками, отточенными до бритвенной остроты. Их гладкие, плавно сужающиеся к концу лезвия легко вонзались в тела - и оставляли чудовищные, почти как от чеканов, разрубы. Могли снести голову, если попадали в шею, отрубить руку или нижнюю часть ноги, рассечь рёбра. А попав в грудь, проделывали дырку, в которую можно просунуть кулак. И брызгала на палубу жаркая кровь, хлопали перерубленные канаты, орали лишившиеся конечностей, зажимая хлещущие кровью культи. Некоторые молчали, глядя в шоке на обильно текущую кровь - но вскоре начинали кричать и они. Вопли боли и отчаяния повисли над морем, смешиваясь с плеском волн и криками чаек.

  Панике поддались не все. В ответ свистели стрелы гевинцев - и сразу стало ясно, чьи лучники лучше. У сколенцев стрелков было не меньше пятнадцати - но они стреляли вразнобой, а главное, толком не умели целиться на качающейся палубе. Нет, с такого расстояния по кораблю не промахнёшься - но гевинские стрелы недружно барабанили по бортам, впивались в щиты, а то и впивались в реи да мачту. Были и такие, что прошли совсем уж в стороне, с тихими всплесками упав в воду. Лишь одна из стрел, наверное, случайно проскользнула между щитами, ударив забрызганного кровью рабов младшего надсмотрщика. Рана была не смертельной, стрела угодила в плечо, лишь надрубив ключицу - но сила удара оказалась такова, что алк с воплем рухнул на скамьи гребцов. Несколько пар рук вцепилась в волосы, в горло, в глаза... Отчаянный не вой даже, а какой-то обезумевший визг прорезал прохладный воздух - и замер, оборвавшись на пронзительно-высокой ноте. В следующий миг на головы рабов обрушился кнут, но это уже не имело значения. Изломанная, окровавленная, растерзанная туша самодовольного ублюдка, безнаказанно стегавшего гребцов не один год, распростёрлась в ногах. Конечно, когда бой кончится, их будут убивать долго и страшно, в назидание остальным. Но и это мало что значит. "Если бы каждый из нас не сдался, а убил хоть одного алка, - подумал, наверное, каждый из гребцов. - Алков бы давно на свете не осталось!" И каждый, кто так подумает, уже никогда не станет прежним.

  Последний раз сколенские катапульты выстрелили уже практически в упор - и, увы, куда результативнее. Одно из ядер ударило в мачту; со страшным треском она переломилась у самого основания - и с грохотом обрушилась на правый борт. Алки были отменными корабелами - но их судно всё же не было бронированным "Морским ужасом". Свесившаяся за борт мачта заставила корабль накрениться - и некоторые из гребцов с отчаянным матом соскользнули со скамей. Большинство алков, если и не повалились на взбрыкнувшую палубу, тоже замешкались, некоторые даже выронили оружие. А самое главное - пропал втуне последний, обычно самый смертоносный залп лучников, стрелы стайкой порхнули в небо, лишь одна, пробив парус, запуталась в снастях.

  Второе попадание ещё удачнее. Один из лучников всё-таки выцелил суетящихся у второй катапульты сколенцев - и метким выстрелом пригвоздил к мачте того, кто тащил очередное ядро, над морем разнёсся жуткий, надрывный, утробный какой-то вой. Ядро выпало из костенеющих рук, со стуком покатилось по палубе... Покатилось прямо к ногам схоронившегося за катапультой первого номера расчёта. И - случилось чудо. Только что дрожавший сколенец уверенно распрямился под свистящей смертью, с натужным сопением заложил тяжёлое ядро в направляющее ложе насторожённой катапульты. В этот миг сколенец дёрнулся, охнул, наверное, всем телом ощутив, как вошло в грудь холодное железо. Рука конвульсивно дёрнулась к пробитой груди - но в следующий миг сомкнулась на рычаге спуска. Отчаянный, из последних сил, рывок, хлопок освобождённой тетивы, грохот мчащегося по направляющему жёлобу ядра... Только увидев, как ядро нашло цель, сколенец позволил себе упасть у разряженной катапульты.

  Ядро ударило точно в то место, где стояли бившие по щелям между щитами лучники, что уже готовились сменить луки на абордажные топорики. И снова - брызги крови, страшный хруст ломающихся костей, тела бойцов в лёгких кожаных доспехах разбрасывает чудовищная сила удара. Голова их командира, старого одноглазого алка, кажется, исчезла в багровом облаке, опавшем на палубу липкими брызгами, обезглавленное тело неуклюже падает на выбитые из сокрушённого фальшборта обломки и щепки. Барген заорал от страха - впервые на его глазах кого-то убили так быстро и страшно - и залёг за поваленной мачтой. Вся отвага, всё стремление драться за своего короля растаяли, как дым погасшего костра, остался лишь липкий страх. А почему, собственно, нет? Разве его кастовый долг - с оружием в руках распахивать врата царства смерти? Его дело - ковать оружие, которым алки вразумят забывших своё место тварей. "Была бы тут хоть одна винтовка!" - поняв, что всем не до него, и оттого немного успокоившись, подумал сколенец. Он осторожно высунулся из-за поваленной мачты - и сам не заметил, как загляделся на стремительно разворачивающееся сражение.

  Алки потеряли трёх из пяти лучников - двух просто разорвало на части, третьему лишь сломало руку. Но уцелели капитан и команда - и они не растерялись. Закрутились над головами канаты с крючьями, крючья пролетели несколько локтей - и с глухим стуком впились в борта "Разрушителя". Кому-то из гевинцев не повезло: остный конец абордажного крюка пригвоздил его к фальшборту, рука в агонии вцепилась в окровавленный канат, брызжущее кровью тело свесилось за борт - но не вывалилось, удерживаемое крюком. Сколенский корабль был больше, его борта на два локтя вздымались над "алком". Но это уже не могло остановить алкских матросов.

  - Алк! Алк! Алк! - хрипели, задыхаясь от ярости, бородатые воители в лёгких кожаных доспехах, взбираясь по канатам абордажных крючьев. Им навстречу летели последние стрелы, у самого плеча одного из воинов прошло брошенное копьё. Первый из воинов Меситора, ещё прикрываясь фальшбортом, выбросил вверх-вперёд руку с мечом - и ещё один полный боли вой пронёсся над морем. Пользуясь мгновенной заминкой сколенцев, алк перевалился через фальшборт (не забыв при этом пнуть кого-то из гевинцев и всадить короткую дагу в появившееся поблизости бедро) - и его словно окружило облако свистящей стали. Те из сколенцев, кто переступали незримую черту, тут же падали на залитую кровью, качающуюся палубу. Один из них сделал безрассудно смелый выпад, меч вроде бы опустился на закрытое толстой твёрдой кожей бедро... Нет, соскользнул... Одновременно меч и сжимавшая его кисть руки падают на палубу, глаза сколенца с плещущимся в них безумием раскрываются во всю радужку. Ненадолго - ещё один неуловимо быстрый выпад - и на животе сколенца появляется, будто сам собой, длинный разрез. Чёрными склизкими змеями на палубу валятся внутренности...

  Не выдержав смертоносного стального вихря, сколенцы отшатываются на шаг... Потом ещё на шаг... На отвоёванном пространстве сразу же оказываются ещё три алка... Нет, один падает за борт, из спины торчит измазанный кровью наконечник копья. Вода вокруг тела стремительно краснеет. Остальные алкские матросы уже успели перебраться по другим канатам, образовав ощетинившуюся сталью дугу вдоль правого борта. С каждым мгновением освобождённое пространство увеличивалось, плацдармы сливались - и, соответственно, алкам становилось всё легче. Теперь сколенцев было слишком много для оставшегося у них пространства палубы, сражаться, и то больше мешая друг другу, могли хорошо, если треть. Всё громче гремел клич, вторящий звону клинков и хрипу умирающих, крик, наводящий дрожь на нынешних гевинцев:

  - Алк! Алк! Алк!

  Но в центре, у самой мачты, наступление застопорилось. Всё так же долбилось железо о железо (и алкские клинки, отлитые на заводе мастера Михалиса, почти не тупились, оставляя на сколенских мечах глубокие зазубрины), воздух свистел от рассекавших его клинков, а ноги сцепившихся в смертельной схватке скользили по залитой кровью палубе. Здесь стоял, как скала, широкоплечий сколенец, именно ему удалось свалить первого алка в рукопашной, уменьшив и без того невеликие силы атакующих. Огромная, страшная даже на вид секира взмыла в воздух - и половина черепа передового алка исчезла, как по волшебству. Наверное, так и не осознавшее смерти тело повалилось под ноги следующему алку. Перепрыгивая труп, алк на миг открылся - и сколенец ударил острым оголовьем топорища в обтянутый кожаным панцирем низ живота. Разевая рот в вопле запредельной боли, второй алк исчез под ногами дерущихся. Сколенцы осмелели - и теперь уже алки качнулись назад, закрывая образовавшуюся в строю брешь.

  ...Сам Меситор качнулся в сторону секирщика. Остриё меча будто лишь самым концом разворошило пышную рыжую бороду - отчего же кровь так и хлынула, а сипящий разрубленной трахеей сколенец повалился на окровавленную скамью гребцов? В следующий миг алк уже встал лицом к лицу со сколенским богатырём, тот размахнулся своей секирой, намереваясь привычно снести врагу голову - но алк уверенно принял страшный удар на клинок. Меч работы мастера Михалиса не подвёл: оглушительно лязгнули столкнувшиеся лезвия, почти незаметно под ярким солнцем сверкнули искры - но лишь бессильно отлетела от клинка, неся на лезвии крупную зазубрину. От изумления сколенец даже впал в ступор.

  Заминка была совсем короткой, длилась, наверное, меньше мгновения - но Меситору хватило. Одним гибким движением он упал на палубу, оттолкнулся - и скользнул сколенцу прямо под ноги. Залитая кровью палуба подошла для этого приёма идеально, да ещё качнувшая корабль волна помогла. Алк проехал прямо между ног у противника, не забыв выбросить руку с мечом вверх - и увернуться от хлынувшего "дождя" горячей крови и содержимого порванных кишок. Как всегда, пригодилась и дага, она ловко ужалила какого-то врага в ногу, сколенец рухнул на одно колено, и его голову тут же раскроил абордажный топорик. Тёплые брызги плеснули в лицо Меситору. Сколенский строй был рассечен надвое, в брешь ввинтились двое из оставшихся на ногах воинов-конвоиров Баргена. Теперь сколенцы падали под их ударами, как скошенная трава. Справа и слева их теснили алки, прижимая к противоположному борту. Гибель предводителя будто до дна выпила мужество гевинцев - теперь они жаждали только спасения. Какой-то сколенец из тех, что моложе, с отчаянным воплем перевалился через изуродованный фальшборт, с плеском ушёл в воду, вынырнул, отфыркиваясь и стараясь удержаться на воде в неуклюжих доспехах.

  Это послужило сигналом. Почти сразу же несколько сколенцев сиганули следом. Их не добивали - пока хватало тех, кто ещё пытался сопротивляться. Да и второй корабль сколенцев, отметил Барген, уверенно пожирал оставшееся расстояние. На охваченном резнёй "Разрушителе" никто этого не замечал, а значит...

  С первого взгляда капитану "Ласточки" Берелю ван Вергу стало понятно, что дела на "Разрушителе" плохи. Катапультное ядро перебило алкам мачту - но поздно, они успели взять сколенский корабль на абордаж, и теперь уверенно вытесняют с корабля уцелевших, истребляя смелых, а робких вынуждая прыгать за борт. Таким темпом алкские выродки скоро захватят корабль - тогда можно и самим получить камни из катапульт в упор. А любое повреждение для сколенских судов может стать роковым. Это алки тут, в тридцати милях к югу от Алкрифа, у себя дома. Стоит одному из сколенских кораблей получить серьёзные повреждения или потерять часть команды - и оба судна окажутся почти обездвиженными. В лучшем случае удастся перевести всех на "Ласточку", затопив "Разрушитель". В худшем... Их обложат и затравят, отжимая от Гевина - как волков-подранков на охоте. Тут - их владения. Сюда можно прорваться на пару дней, заставив понервничать алкских капитанов, если очень повезёт, перехватить корабль-другой, но не более.

  - Лучники, товьсь! - скомандовал Берель, развязывая предохранительный ремешок на ножнах и проверяя, как идёт из ножен меч. - Абордажники - оружие к бою! Гребцам - полный вперёд! Будем таранить "алка"!

  Вода пенилась, кружилась небольшими водоворотами, обтекая таран - здоровенное, окованное медным листом бревно, что на доброе копьё выдавалось вперёд носа. Парус хлопал, но тянул: поперечный курсу ветер - всё-таки не встречный.

  - Лучники, поправка два пальца! - услышал капитан крик командира стрелков на носу. - По моей команде - бей!

  Протяжный свист стрел. Берель поморщился - всё-таки лучше надо было готовить лучников, лучше! В рукопашной свалке прирождённый воин всё равно будет стоить, пусть не десять, но уж точно пять кое-как натасканных бывших рабов, и потому так важны лучники. Трудно сказать, как они выцеливают алков в круговерти рукопашной, наверняка досталось и кому-то из своих. Но раз пустили врага на свой корабль, дали ему пустить в ход мечи и кинжалы, смешали ряды - пусть не обижаются.

  И всё-таки не весь залп пропал: здоровый алк с мечом и дагой покачнулся - и осел на палубу. Его тут же насадили сразу на три копья, и, будто этого мало, кто-то из сколенцев, вырвав секиру из мёртвой руки, расколол алку череп.

  - Гребцы, суши вёсла! К бою!

  Капитан рассчитал верно: со страшным треском таран проломил борт и без того изувеченного алкского корабля и резко остановился, будто связанный с алкским кораблём нерасторжимой пуповиной. Теперь "Ласточка" могла вернуть себе свободу манёвра, только сдав назад. Это пока не требовалось: алкское судно ещё должно было послужить мостом для прорыва на "Разрушитель". Алки наверняка не ждут удара в спину, они уже захватили большую часть палубы, прижимая сколенцев к левому борту "Разрушителя".

  - За мной! - крикнул Берель, поудобнее перехватывая абордажный топорик - и с носа ловко перепрыгнул на борт алкского корабля. Его названия Берель ван Верг не знал, наверное, какой-то неуклюжий новодел. То-то алки, непревзойдённые мореходы, не смогли на своём корыте уйти от погони. Да и какая разница? Всё равно ему осталось недолго - стоит освободить гребцов, чтобы пополнили команду "Разрушителя", перетащить золотишко, или что у них в трюмах, к себе - и можно расцепляться, оставляя на тонущем судне только трупы.

  Алки и правда слишком увлеклись избиением "Разрушителя". По палубе бывшего имперского корабля катался вал рукопашной, рекой текла кровь, время от времени кто-то из дерущихся срывался в воду, но даже там кипели свои схватки - враги стремились утопить друг друга. Вообще-то на алкском корабле народу осталось порядком, но почти все - прикованные к скамьям и оставшиеся без дела гребцы. Против гевинцев оказались не прошедшие огонь и воду морские пехотинцы, а двое надсмотрщиков с кнутами и кинжалами, и какой-то молоденький хлыщ, боязливо жавшийся за спинами чужаков. Странно: судя по одежде, богатая шишка, но алкские аристократы, что бы о них ни говорили, никогда не бегали от боя.

  - Бей тварей! - проорал капитан, замахиваясь чеканом. Первый из надсмотрщиков замахнулся кнутом, метя попасть свинцовой гирькой на конце в голову Береля. Гирька загудела, набирая скорость и по широкой дуге мчась к лицу сколенца.

  Спору нет, кнут - оружие не менее серьёзное, чем меч или копьё. Им можно оторвать руку, можно заставить потерять разум от боли, а можно - убить одним ударом. Есть только одна тонкость: нужно действительно уметь им владеть. Может, алк и правда умел - только всегда проделывал подобное со связанным и беззащитным рабом, а не с превосходящими числом и очень злыми вражескими воинами.

  Широко расставив ноги, капитан Берель пригнулся, выставив руку - и кнут со свистом обвился вокруг руки. Не обращая внимания на боль, на темнеющий от крови рукав, сколенец рванул кнут на себя, подтягивая алка поближе - как раз на дистанцию удара чеканом. Надсмотрщику тоже нужно сблизиться - ведь теперь он мог пользоваться только кинжалом. Алк выбросил руку с кинжалом вперёд, метя сколенцу в бедро - но тот оказался проворнее: чекан с хрустом вошёл надсмотрщику в висок. Почти дотянувшаяся рука с кинжалом обмякла, из тела алка будто разом вывернули кости. Оставляя кровавую спираль на разодранном рукаве, кнут соскользнул с руки алка.

  - Отправляйся в Ирлифово царство, ублюдок, - буркнул сколенец и не удержался - плюнул в залитое кровью, развороченное чеканом лицо. Он мечтал убить надсмотрщика ещё до Гевинского восстания - когда такой вот кнут оставлял на спине бывшего валлейского рыбака всё новые шрамы. Первый раз мечта осуществилась ещё на корабле принца Алкина - и за то спасибо Эвинне и Морресту. Но потом, сколько бы ни доводилось схлёстываться с алками в море, Берель испытывал настоящее удовольствие, убивая надсмотрщиков над гребцами.

  Молодой парень, державшийся за спинами надсмотрщиков, мог бы наделать проблем: вооружён он был лучше напарников. Но по тому, как неуклюже он перехватил меч, как неловко качнулся вперёд, да ещё чуть не поскользнулся на качающейся палубе, стало всё ясно. Сухопутная крыса, да вдобавок, и на суше-то недорого стоившая в пляске мечей. Капитан позволил юнцу нанести сильный, но неуклюжий и слишком медленный удар, того бы наверняка развернуло вокруг собственной оси, подставляя чекану шею и затылок - но юнец умудрился засадить меч в край закреплённого на фальшборте щита. Парень отчаянно рванул оружие - он почти вырвал его, не хватило лишь какого-то мгновения. Одним быстрым, точным движением капитан зашёл ему за спину и обрушил чекан на затылок, но не остриём, а обухом. Похоже, мальчишка-то и есть главный пассажир корабля.

  Берель чуть повернул голову - и увидел, как второй алк, благоразумно отшатнувшийся назад, уже размахнулся, готовясь метнуть нож. Отточенным движением сколенец принял брошенный клинок на щит. Оружие со стуком впилось в кожу внешней обшивки, пронзило щит насквозь - но так в нём и застряло. Этот алк был существенно старше и опытнее, он понял, что кнут - слишком медленное оружие против такого врага. Разрывая дистанцию, алк шатнулся назад, чтобы подхватить зажатый в руке убитого стрелой воина абордажной команды недлинный меч. Вовремя: копьё, брошенное с "Ласточки", вонзилось в палубу как раз там, где он только что стоял, над головой свистнула, впиваясь в рею, стрела. А рука уже бесцеремонно вывернула из коченеющих пальцев мертвеца меч. Укрываясь от стрел и копий за мачтой, алк злобно ощерился - теперь он мог драться с Берелем на равных...

  ...Мог бы, будь здесь поединок один на один. Но сколенцы уже вонзили в борта алкского судна абордажные крючья, по канатам на борт обречённого корабля прорывались всё новые и новые бойцы. Правда, и сами алки, наконец, заметили удар с тыла. Напор на сколенцев с "Разрушителя" ослаб: едва ли не половина уцелевших алков бросилась обратно на своё судно. Их натиск был столь яростным, что, казалось, сейчас они сбросят сколенцев в море. Но уже звенели топоры, разбивая ржавые цепи, что держали на скамьях гребцов. И даже без гребцов сколенцев было слишком много. На палубе, у дверей камбуза, вокруг мачты и между скамьями гребцов снова зазвенело железо, послышались двуязычная брань и стоны умирающих...

  ...Рослый алк успел раскроить мечом голову одному гевинцу, нижней кромкой щита двинуть по ногам второго, вбить кинжал в бок третьему... Схватка сама вынесла Береля к противнику. Некоторое время они кружили вокруг мачты, выбирая момент для удара. Но нанести его ни одному из них возможности не выпало. Над самой головой Береля пролетело копьё - и алк жутко захрипел. Но не упал, пригвождённый к размозжённому катапультным ядром обломку мачты.

  Берель огляделся, кровавое безумие схватки на палубе потихоньку отпускало. Палубы алкского корабля и освобождённого "Разрушителя" заполнили бойцы с "Ласточки", они деловито обыскивали убитых алков. Оружие, золото, доспехи, если их ещё можно починить, снимали, сами тела сбрасывали в море - и вода вокруг них сразу же розовела. Судя по стонам, кое-кто из алков был лишь тяжело ранен - но плыть, ясное дело, не смогут. Это ерунда. Если ублюдкам удавалось брать в плен гевинцев, тем не светила быстрая смерть в море. Защитников мятежного острова везли на ближайшую подконтрольную алкам сушу. И сажали на колья. Порой они умирали в жутких муках не одну неделю. Да что тут говорить, алкских выродков стоило хотя бы вешать - жаль, нет времени...

  Не гнушаясь грязной работёнкой, победители вперемешку с освобождёнными гребцами "алка" с плеском скинули в воду последний труп. Вы, ребятки, Алку Морскому поклонялись? А мы вот тоже чтим Морского Владыку. И жертвы ему приносим куда более щедрые, чем алкрифские жрецы-скупердяи. Потому Он и отвернулся от алков, сделав их лёгкой добычей гевинских кораблей...

  - Выкинули мясо? - хрипло уточнил капитан. Виду он старался не показывать, но долгая погоня и схватка нешуточно вымотали. Нет, в сорок три зимы пора сходить на берег, уступая море молодым, и обзаводиться семьёй. Решено - это последний выход в море. Достаточно он искушал судьбу.

  - Сделано, Берель-катэ, - отрапортовал помощник, который, наверное, ещё и сам не догадывается, что уже в следующем выходе сам поведёт "Ласточку".

  - Молодцы! - возвысил голос Берель. Теперь он обращался ко всем. - Хвала Справедливому и Алку Морскому, мы их одолели! Теперь обыщите трюм. И осторожнее - там могут быть недобитки. Вы трое - освободите гребцов. На "Разрушителе" пол-команды порубили, да и у нас есть потери. А этого паренька, - указал он окровавленным мечом на оглушённого Баргена. - Свяжите и тащите к нам.

  Но прежде, чем алки спустились вниз, ведущий в трюм люк открылся, и показалась голова...

  - Моррест? - не поверил своим глазам Берель. - Так ты, выходит, ещё жив!

  Яльмар выполнял поручение капитана со всем возможным рвением. Опасаясь даже присесть, он стоял шагах в пяти от Морреста, выставив перед собой меч. Судя по бледному лицу, по дрожащему кончику клинка, парень нешуточно боялся пленника. Даже такого - измученного заточением, голодного, безоружного, сидящего, как пёс, на цепи. Моррест усмехнулся - капитан мог бы подобрать и кого получше. Хотя, возможно, эти "кто получше", поголовно нужны наверху. Судя по лязгу мечей и крикам, уже дошло до абордажа. Но кто кого побеждает - сказать сложно. Непонятно даже, кто вообще напал: гевинцы, хэйгарцы или какие-нибудь борэйны да браггары - тоже моряки не из последних.

  Моррест потянул цепь, заставив толстые звенья зазвенеть. Как и следовало ожидать, вырваться не удастся. Слишком уж крепко железный крюк вбит в рангоуты, и слишком толсты звенья цепи. Наверное, она запросто смогла бы удержать слона - если бы на Сэрхирге были слоны. Возможно, они водятся на далёком юге, в стране, откуда пришёл отец Харвана Основателя.

  - Сиди спокойно! - произнёс юный алк, и голос самым позорным образом дал петуха. Моррест подчинился. Правильно сказал какой-то умник ещё в родном мире: самое страшное существо - насмерть перепуганный гражданский, разжившийся автоматом. - А то мигом порежу!

  Моррест сам удивлялся своему спокойствию. Вроде бы паренёк куда опаснее какого-нибудь опытного гада - хотя бы потому, что может ударить просто от страха. Но боязни не было. Наоборот, губы сами кривились в брезгливой полуухмылке. Это просто какое-то неуважение, такого сопляка к нему приставлять! "А ведь и сам таким был... когда-то" - подумалось ему. Но того парня, выходца из подзабывшей настоящие кошмары Росфедерации, давным-давно нет на свете. Наверное, он загнулся от чумы в хладнокровно уничтоженном алками Самуре. Или помер от страха, когда навстречу катилась лавина латников под Гверифом. А может, отдал кому-то из местных Богов душу, когда в плечо ударила винтовочная пуля?

  Новый Моррест выучился презирать слабость и трусость. И как бы близко ни была смерть, бороться до конца. Просто как-то не осознавал этого раньше. А теперь заглянул в глаза вооружённого и не скованного цепью, но отчаянно трусящего паренька - и будто кто поставил рядом его прежнего и нынешнего. Нынешний, пожалуй, по-настоящему достоин носить имя кетадрина - беспощадного, как сама жизнь, северного воина-жреца.

  Моррест ван Вейфель из рода Вейфелей, из клана Ишвара, из племени кахлил - именно так звучало полное родовое имя того, чьё имя он некогда присвоил. Представитель народа, который не смогла покорить и Империя на пике мощи. Выходец из краёв, где нет ничего обыденнее войны, не скованный условностями мирной жизни и готовый драться любыми способами. Моррест ничего не мог с собой поделать - его просто распирала весёлая злость. А ещё непредставимое прежде ощущение единения с миром, куда забросила судьба. И очень сильное чувство железобетонной правильности происходящего. Будто могучий воитель, куда там старому пакостнику Эльферу и даже коронованному отморозку Амори, нашёптывал, что и как делать. Он не рефлексировал, не терзался сомнениями, соображая, морально ли убить парнишку, или лучше рискнуть собственной головой... Он просто видел возможность ударить - и бил, уверенно и беспощадно. Наверное, принять чужое имя - не просто научиться отзываться на новый набор звуков. Что-то переходит в наследство от прежнего обладателя имени - будто принимаешь его судьбу и его характер...

  - А то что? - нагло ухмыльнулся Моррест. - Пожалуешься капитану, мол, обижають?

  Паренёк смутился, ненадолго Моррест даже почувствовал к нему жалость. В конце-то концов, разве виноват клинок, что кузнец безобразно выполнил свою работу? А человек - он тот же клинок, как ни цинично звучит. Закалят да заточат в детстве и юности - будет резать хоть металл, хоть дерево, хоть плоть. А плюнут, решив, что, и так сойдёт - сломается, или, что ещё позорнее, погнётся.

  - Не зли меня, сколенское отродье, - прозвенел голос юного алка. "Явной дрожи нет - для него уже подвиг, - подумал Моррест. - Ишь ты, даже разозлился..." - Я тебя в любой момент могу...

  - Да я и сам с тобой всё, что угодно сделаю, - хмыкнул Моррест. Жаль, тяжёлая цепь дрянной ковки испортила непристойный жест, превратив его во что-то непонятное. Но паренёк понял, аж покраснел от злости. Он даже чуть придвинулся. "Ну, давай, родной, ещё шажок, - мысленно похвалил Моррест. - И цепь из помехи станет оружием". Но вслух добавил другое. К месту вспомнились азербайджанцы - участники пьяной драки на рынке, случившейся за год до перенесения в новый мир. - Я твою маму ... И тебя самого тоже.

  В его родном мире за подобные намёки могли где разбить лицо, а где и перерезать глотку. Здесь, конечно, зависит от касты - но равный равному точно вскрыл бы горло. А уж сказануть такое щепетильному, как все алки, насчёт интимных отношений, пареньку... Моррест ничуть не удивился, когда лицо горе-охранника просто побагровело. Он уже придумал ещё пару крайне оскорбительных подначек, но они не понадобились. На краткий миг алчонок утратил над собой контроль - и сделал-таки роковой шаг между жизнью и смертью.

  Тело Морреста всё сделало само, будто управление им перехватил некто беспредельно злой и стремительный. Сказались вбитые Эвинной уроки рукопашного боя, намертво закреплённые трёхлетней войной. Юный алк вынес из ножен меч, он даже успел замахнуться. Клинок морской, отметил Моррест, относительно короткий и лёгкий, каким только и можно рубиться в корабельной тесноте, и какой не утянет на дно, если свалишься за борт. И всё равно Моррест никогда бы так широко не размахнулся: можно засадить клинок в рангоут и остаться без оружия. А ещё важнее, что на замах алк потратил целую секунду. По меркам Эвинны, Телграна, а уж тем паче Эльфера - почти вечность. Моррест сделал короткий, точно рассчитанный шаг навстречу - и, точно лассо, швырнул цепь вперёд. Цепь проскрежетала по клинку, стремительно скользнула по спине и заду, обвила ноги. В точно рассчитанный момент, когда цепь опустилась до колен, Моррест рванул изо всех сил на себя. Юнец неуклюже рухнул навзничь. "Хы, а правильно падать мы не обучены! - язвительно отметил внутренний голос. - Тоже мне моряк!"

  Всё-таки оружие алк не выпустил, и наверняка бы встал, но если не везёт, не везёт во всём. С сухим костяным стуком голова паренька ударилась о просмолённый рангоут - и охранник замертво распростёрся на полу. Интересно, погиб или отделается трещиной в черепе? Меч выпал из обмякшей руки, сталь отозвалась чистым звоном. Похоже, меч - не паршивенький новодел чудом уцелевших в Великую Ночь кузнецов. Даже не старое легионерское оружие, вроде того, какое он нашёл в Ведьмином лесу. Не зря "мастер Михалис" тридцать лет на ТОЗе оттрубил, а потом делал по заказу буржуев декоративное оружие. Что такое легированная сталь, знал, и литьё наладил.

  Клинок с удобной, "эргономичной", как сказал бы Михалыч, рукоятью сиял девственной чистотой, на нём не было видно ни одной зазубрины, только вдоль клинка тянулись вытравленные кислотой причудливые узоры. Точно пестик из цветка, клинок как бы вырастал из выполненной в форме двух лепестков гарды: попав на любую её точку, вражеский клинок соскальзывал к основанию лезвия, где при везении мог и застрять. В оголовье рукояти закреплена ременная петля - даже выпади меч из руки потерявшего сознание бойца, даже упади он за борт, меч останется на руке. За ременную петлю Моррест и подхватил меч, он едва дотянулся до оружия. Миг - и пальцы сомкнулись на рукояти.

  Оставалась последняя проблема, зато главная. Та самая цепь, которая обеспечила победу в короткой схватке, теперь не давала покинуть трюм. А бой там, наверху, разгорелся не на шутку, со скрипом и треском упало что-то массивное - небось, рухнула мачта. Галера сразу же получила порядочный крен на правый борт и на нос, Моррест едва удержался на ногах. Если корабль расстреляют из катапульт, протаранят, да хоть подожгут, трюм станет его последним пристанищем. Кровь из носу, надо разбить проклятую цепь - а ничего подходящего, например, напильника, либо зубила с молотком, нет и не предвидится. Интересно, а как алки намереваются в случае чего спасать ценного пленника?

  Моррест пристроил цепь на том же рангоуте, об который так удачно треснулся паренёк. Хорошенько размахнулся, благо, когда сидишь, пространства вполне хватает. С лязгом, разбрызгивая в полутьме рыжие искры, меч ударил по цепи... Раз, другой, третий... Звон стоял такой, что Моррест маленько оглох, казалось, разлетающиеся искры затмевают трепещущее пламя на фитиле лампы. Её алк повесил на вбитый в переборку крюк - теперь, если корабль не перевернётся, лампа не сорвётся, и масло не протечёт. Можно, конечно, разбить мечом - но пожар в его намерения пока не входит. Моррест снова и снова бил по кандалам, каждый раз меч оставлял на металле цепи глубокие зарубки, чего нельзя сказать о лезвии - но разрубить хоть одно звено не получалось. Проклятье, да как же Эвинна на корабле Алкина рассекала цепи с одного удара?! Наверное, с рыцарским двуручником бы получилось - но кто ж выйдет в море с тяжеленной железякой?

  Моррест уже оставил всякую надежду разбить цепь - теперь он пытался наощупь ковырять остриём клинка заклёпки на ошейнике. Подцепить бы и выломать хоть парочку... Потом он наверняка сможет отогнуть одну из скоб и выбраться из плена.

  - Б..., - не удержался, перескочил на русский ненормативный, Моррест, когда соскользнувшее с заклёпки остриё порезало шею под отросшей бородой. - Ну ... же твою мать!

  В сердцах он уже собирался бросить бесполезный меч - и в этот момент корабль потряс чудовищный, просто сокрушительный удар. Казалось, в посудину на полном ходу врезался, не меньше, голубой кит: ещё в самом начале от алков Моррест слышал о местных морских чудовищах, так кит среди них ещё самый безобидный. Пол качнулся, будто норовя вырваться из-под ног, Моррест всё-таки не устоял, колено пребольно ударилось о рангоут. Раздался чудовищный треск, толстенные шпангоуты проламывались, как тростинки, в пробитую брешь почти на полтора метра погрузилось огромное, обитое медью бревно: об него Моррест ударился головой, на миг перед глазами всё поплыло.

  Когда треск стих, а бревно замерло, Моррест огляделся, впрочем, толку чуть: от сотрясения лампа таки с крюка и упала на пол. Разлившееся масло полыхнуло, жадно облизывая шпангоуты и переборки - но тут же погасло: сквозь брешь в трюм с плеском вливалась вода, вскоре она плескалась по всему трюму. Течь не сильная, но часа через четыре, если ничего не сделать, корабль затонет. Если таран выдернут - хватит и получаса.

  Моррест дёрнул цепь - но железные звенья лишь выскользнули из воды, не ожидавший такого Моррест с плеском упал в воду, больно ударившись о какой-то выступ. Цепь окончилась массивным крюком: рангоут переломился именно там, где в него вбили крюк с цепью, и теперь цепь волочилась за Моррестом диковинным хвостом. Вместе с водой в брешь проникало и немного света. Как раз столько, чтобы привычные к тьме глаза смогли хоть что-то видеть.

  Моррест прислушался. Звуки сверху обнадёживали: похоже, заваруха разгорелась что надо. Собачья свалка на тесной палубе, никак не случайная стычка не поделивших море обормотов, играющих в пиратов Ледяного моря. Наверху насмерть схватились десятки людей, корабль успели обстрелять из катапульт и протаранить. Есть шанс, что алков проиграют - и наступит благословенный миг спасения. Но надеяться на милости судьбы Моррест давным-давно отвык. Да и Эвинна... Если бы она уповала только на милость Богов - стала бы она той, кем стала?

  Цепь волоклась за спиной, гремя и цепляясь за расщеплённые переборки. Коротко матюгнувшись, Моррест быстро намотал её на шею. Какая-никакая, а защита, да и таскать эту пакость удобнее. Всё, можно идти. Проклятая темнота - открывать ведущий на палубу люк придётся наощупь...

  Удивительно, но на этом удача его не оставила: засов со скрипом отодвинулся, теперь можно было легко откинуть люк. Внимание Морреста отвлёк тихий стон - похоже, треснувшийся темечком о рангоут алчонок помаленьку приходил в себя. Морресту совсем не хотелось его убивать - но что, если малолетка поднимет тревогу, когда он уйдёт наверх, а бой поутихнет? В его планы не входило попадаться вновь.

  Ага, а вот так взять, да и прикончить паренька лет шестнадцати, безоружного и беззащитного, который, в сущности, виноват только в том, что родился алком? Моррест нерешительно переводил взгляд с распростёртого в прибывающей воде алка на меч в руке и обратно. Один удар... Его даже пытать не нужно... Только раз - чик, и понеслась душа в рай... Он же алк, враг, такие вырастают в убийц. Как те, кто вырезал Макебалы и истребили семью Эвинны. Они насилуют, убивают, пытают, не брезгуют отнимать последнее. Они ведь верят в своего короля, как в бога, а тот приговорил всех сколенцев... их всех...

  Но с Моррестом спорил какой-то другой Моррест, возможно, то немногое, что осталось от россиянина Миши Кукушкина. Человеку из страны, последней раз всерьёз воевавшей три поколения назад, казалось диким и преступным вот так взять, да и зарезать пацана. Возможно, стоило бы его оглушить, оттащить к бревну, сорвать одежду - быть может, получится заткнуть пробоину...

  Колебания едва не испортили всё дело. Волны качнули чужой корабль, таран скрипнул, трещины расширились, в трюме стало ощутимо светлее. В этот-то миг Моррест и увидел, что алк набирает в лёгкие воздуха, чтобы заорать. Землянин Миша ещё колебался, когда управление телом перехватил родившийся уже в этом мире, наверное, одновременно с присвоенным именем, Тот, Другой. Меч взлетел, сверкнул в отблеске дневного света - и с коротким хрустом вошёл в шею алка. Тело конвульсивно дёрнулось, от башмаков пошла небольшая рябь - и замерло. Почти отрубленная, держащаяся на лоскутке кожи голова ушла в побагровевшую воду...

  Наощупь Моррест добрался до ведущего на палубу люка. Ага, схватка ещё слышна - но откуда-то сбоку. По палубе топали чьи-то сапоги, Моррест даже расслышал команду. Сердце невольно дало перебой - и забилось чаще, будто навёрстывая упущенное. Команду отдали по-сколенски. Больше не колеблясь, Моррест с силой дёрнул засов, толкнул тяжёлый люк наверх. Ослепительный после заточения солнечный свет заставил зажмуриться - и снова смерть разминулась с ним всего на вершок. Моррест не успел ничего понять, как в шею ощутимо ударило, раздалось металлическое клацанье, а потом вниз упало что-то деревянное, мелькнув пёстрым оперением. Моррест коснулся рукой места попадания - пальцы коснулись звеньев обмотанных вокруг шеи цепи. Моррест хмыкнул: кто бы мог подумать, что цепь и ошейник когда-нибудь спасут ему жизнь. Впрочем, обо всём этом можно подумать и потом. Одним движением Моррест выпрыгнул на палубу, огляделся, поводя перед собой остриём меча - но противников на корабле больше не было. Рядом, так и не высвободившее таран, покачивалось знакомое судно - "Ласточка", один из кораблей гевинцев. С другого борта, намертво сцепленный с обречённым "алком" абордажными крючьями, замер "Разрушитель". На его палубе ещё шла отчаянная резня, там деловито добивали алков, но было ясно, что скоро кончится и там. А на алкском корабле кузнец сколенцев уже деловито срубал зубилом заклёпки с ошейников гребцов. Моррест двинулся навстречу старику - и нос к ному столкнулся со старым знакомым.

  Миг - и всплыло яркое, почти как явь, воспоминание: корабль принца Алкина, восстание, Эвинна, разрубающая цепи. И рослый парень, в отличие от многих уверенно держащийся на качающейся палубе. Одним из первых подобрав меч, он дрался яростно, хоть и не слишком умело. Берель рубил врагов до самого конца, и потом, на Гевинских пирсах. А теперь, выходит, выбился в капитаны? Впрочем, немудрено: повстанцам достался весь без исключения флот Алкина, двадцать три корабля, и запас строевой древесины ещё на десяток галер. Каждый, кто более-менее соображал в навигации, имел шанс получить свой корабль. Особенно не сразу, а через несколько лет, когда в отчаянных рейдах всем станет ясно, что ты за птица.

  - Моррест? Так ты, выходит, ещё жив!

  - А с чего я помереть должен?

  Берель ван Вверг усмехнулся. А потом обнял старого приятеля крепкими руками - и Моррест почувствовал, как задыхается - но не только от поистине медвежьих объятий. Впервые за последние, невыразимо горькие полгода он вновь свободен, среди своих... И может, наконец, хоть отчасти вернуть алкам долг крови.

 

Глава 4. Монаршьи забавы

  Моррест подобрал подходящие по размеру ножны с ремнём, тяжесть оружия придавала уверенности и лишний раз убеждала, что это не сон. И, как только сбитые кузнецом заклёпки перестали держать на шее цепь, присоединился к гевинцам. Прежде, чем предоставить изувеченный корабль своей судьбе, следовало перетаскать из трюмов всё ценное, собрать подранков и пленных. Сейчас даже трудиться носильщиком казалось отдыхом. Морреста пьянило всё - свежий морской ветер, плеск волн, крики чаек, сияние полуденного солнца. Впрочем, всё это было лишь приятным дополнением к главному - свободе.

  - Гребцы, - скомандовал Берель, когда последний мешок с зерном или золотом из тех, что не слишком пострадали от воды, перекочевал в объёмистые трюмы двух кораблей, а гребцы заняли места на скамьях. С корабля забрали всё, что можно было быстро утащить: не побрезговали даже цепями и ошейниками, ведь своих железных рудников на Гевине не было. Ну, и канаты не завалялись, и парусина, и даже вёсла и реи из тех, что ещё годились в дело. Что уж говорить об оружии. Наверное, будь побольше времени, они бы распилили и сам корпус, или так, на буксире, притащили бы в порт. Увы, ремонту искалеченная галера не подлежала, а то бы постарались утащить и её. - Полный назад!

  Вёсла слаженно, словно лапки исполинской водомерки, падают в воду, таран со скрипом вырывается из бреши. Обречённый "алк" кренится, будто кланяясь победившему его кораблю гевинцев, вода с плеском врывается в трюм. Совсем скоро уровень моря сравняется с палубой, чуть попозже вода перехлестнёт фальшборты, и Алк Морской примет в своё царство погибшую галеру, названия которой Моррест так и не удосужился узнать.

  Моррест стоял на палубе, с наслаждением подставляя лицо солнцу - и всё ещё не смея поверить, что заточение - кончилось. Но желанная тяжесть оружия на бедре, и, наоборот, отсутствие привычного ошейника на плечах не чудятся. Он и правда вновь среди своих, совсем скоро увидится со старыми друзьями. Гевин... Местный Остров Свободы, с которого начиналось великое восстание. Место, где он и Эвинна впервые схватились с поработителями Сколена в открытую. Эльфер и его приспешники не могут ей простить и мёртвой... Стоит зажмурить отвыкшие от солнца глаза - и увидишь череду таких знакомых лиц. Как-то там Этельред ван Нидлир, кормчий, что вёл на Гевин корабль восставших рабов? А остальные, с кем они начинали эту войну? Моррест надеялся, что военное лихолетье их пощадило.

  - Капитан, а как там остальные? Ну, Этельред, например...

  - Ван Нидлир? Да что ему станется? Заматерел, сам теперь корабли не водит, всё больше в Совете Пятидесяти заседает. Но он ещё из лучших, алков терпеть не может, а потому и морякам не мешает. Вот Альшен, который купчина - совсем другое дело. Корчит из себя богомольного, всё пытается по воле Справедливого делать, а сам... Не удивлюсь, если с алками шашни имеет...

  Оставив за кормой тонущего "алка", "Разрушитель" и "Ласточка" быстро набирали ход. Корабли влекли домой хлопающие на ветру паруса, и гребцы могли поберечь силы. Повинуясь команде: "Сушить вёсла!" - которую подала короткая барабанная дробь, гребцы удовлетворённо замерли на скамьях. А носы кораблей с плеском взрезали гребни волн, унося гевинцев всё дальше от непотопляемого "Корабля Алка" - именно так переводится с алкского название "Алкриф".

  В кои-то веки у капитана случилось несколько свободных минут. Моррест не упустил шанс узнать, что и как изменилось на Гевине за последние годы - и, по возможности, что творится сейчас в Сколене.

  Да, многое, если не всё, что они с Эвинной делали, оказалось преждевременным. Значение большинства нововведений тут так и не поняли, и как только Эвинна ушла... Верховный Совет сохранился - но пятьдесят протиравших штаны "народных избранников" проводили время в обжорстве и бесполезной говорильне. Порой у Нидлира, либо, что случалось чаще, у Альшена, получалось заразить остальных членов Совета какой-то идеей - обычно такими, какие помогали им становиться богаче, а на благополучие остальных "советникам" оказалось наплевать. Например, наладить ремонт кораблей - ведь пиратство сулило богатые трофеи. А задуманные ещё Эвинной школы, где должны были учиться все дети острова, так и остались в мечтах. Хотя и грамотные люди были, многие и оказались в Совете благодаря хорошо подвешенным языкам. Но кому с того выгода, кроме самих детишек? Наоборот, грамотные смогут сами читать законы, и станут проблемой, когда подрастут.

  Пиратствовать хэйгарцам удаётся неплохо. Правда, лишь потому, что у Амори хватает других дел: на суше - Верхний и Нижний Сколены, на море - Хэйгар с тамошними пиратами и остатки имперского флота. Но ситуация меняется: Нижний Сколен лёг под алков окончательно, Верхний в кольце фронтов, и потому подождёт, хэйгарцы понесли в позапрошлом году огромные потери и вряд ли восстановят флот без корабельного леса. Значит, прикидывал Моррест ещё в подземной тюрьме, Гевин - следующий. Амори прекрасный стратег, вдобавок знает, что, если упустить момент, с пиратством гевинцев придётся мириться ещё тридцать с лишним лет. Сам же Моррест, ещё в бытность свою советником, и рассказал. Сейчас, как никогда, нужно полное единство и единое руководство. Пока не поздно, нужно обновить стены вокруг гевинской гавани. Нужно укрепить стены сторожевых башен с механизмом, опускающим цепь: наверняка у алков появились и новые пушки. Нужно день и ночь тренировать людей и ковать оружие. Нужно срочно вернуть из пиратских рейдов корабли - именно на них самые подготовленные и смелые бойцы. Нужно...

  - Ну, корабли-то вернуть не проблема, - усмехнулся Берель, отдав необходимые команды. - Голубиная почта - слышал про такую? Только сначала надо убедить Совет, что с пиратством пора завязывать. Сам об этом думаю: если что, на Гевине будут нужны все, да ещё сколько-то народа надо поставить охранять рабов...

  - Каких рабов? - оторопело спросил Моррест. - Мы же всех освободили...

  Капитан усмехнулся жёстко и цинично. И коротко рассказал, что никто не собирался просто так кормить пленных - хоть тех, кого захватили в плен на Гевине, хоть тех, кто был на кораблях. Пока на острове была Эвинна, бывшие рабы стать рабовладельцами не могли. Но как только она отправилась в Валлей... Алки восприняли это как сигнал к "контрреволюции". Похватали оружие и помчались истреблять забывших своё место невольников, благо те и сами после Эвинны были на грани междоусобицы: делили власть и богатство, корабли и оружие. Алки полагали, что уже ничто не может объединить передравшихся повстанцев, но маленько ошиблись - ненависть к бывшим хозяевам острова составила исключение. Едва пришли вести о поднявших голову алках, сколенцы мигом забыли о вражде и бросились на общего врага. Алкское выступление утопили в крови, истребляли всех, кто попался с оружием или косо смотрел на победителей.

  Но до тех, кто не примкнул к мятежу, руки у гевинцев не дошли. Победители успели маленько остыть и сообразить, что убить разоружённых алков всегда успеют. А если заставить их поработать на полях и на укреплениях... Сказано - сделано. Правда, с женщинами и детьми вышла промашка - ну, какая прачка или швея из молодой вдовы алкского барона? Но и кормить пленниц просто так больше никто не хотел. Решили поделить их между советниками в качестве прислуги и наложниц. Делёжка едва не привела к новой смуте, но как-то договорились, и появились у бывших рабов собственные невольники. Такая вот приватизация по-сэрхиргски. К первым невольникам добавлялись захваченные на кораблях - вот и теперь в трюме "Разрушителя" и "Ласточки", как сельди в бочке, теснились пленники: корабль Морреста был не первым, который гевинцы взяли в рейде. Ценились и мужчины, которых можно послать на поля, или на перестройку резиденций советников, но особенно - женщины и дети.

  Морреста передёрнуло. С женщинами понятно: все мы люди, всем хочется сладенького, а уважение к человеческой личности в несколько лет не прививается. Но дети... Вот только депутатов-педофилов в этом весёлом мире и не хватает. На миг Моррест почувствовал себя бесконечно старым и усталым - что толку освобождать рабов, если их единственная мечта - стать рабовладельцами? Но, с другой стороны, а что, лучше, опустить руки и позволить алкам творить, что хотят? Пусть хоть боятся...

  Об остальном Сэрхирге Берель знал меньше, по большей части слухи, и то - полугодовой давности. Скажем, о казни Эвинны он узнал только от Морреста, как и о том, что её дитя "в безопасном месте, куда алкам не добраться". Расспрашивать капитан не стал: чем меньше народа знает тайну, тем меньше шансов, что она достанется врагу. Но о том, что говорили ходившие в порт Валлея матросы, слышал.

  Итак, Амори сумел, наконец, взять Тольфар. Там, где оказались бессильны даже пушки и винтовки, зато помогло предательство. Но даже такая победа стоила алкам огромных потерь. Стали массово разбегаться солдаты союзников Амори: вояки экс-Императора Карда и даже головорезы Арднара. В тылу у алков продолжали действовать партизаны, возглавлял которых, вроде бы, ветеран боёв на Вассетском тракте - Гестан. Моррест мысленно порадовался за сотника лакхнийского гарнизона: похоже, старина Гестан сколотил собственное войско. Идти в таких условиях вглубь Нижнего Сколена, да ещё в разгар зимы, когда подкрепления быстро не доставишь ни по морю, ни по суше... Это отчётливо отдавало самоубийством. Оставаться в разорённой Тольфарской субе - тоже не сахар.

  Амори рисковать не стал - сравняв непокорный Тольфар с землёй, отвёл войска в Нижний Сколен, затем и к самому Вассету. Разве что поставил Арднару задачу взять Макебалы. По весне, ещё когда была жива Эвинна, тот подошёл к столице Нижнего Сколена - но там и застрял. Помня, что случилось с прежними жителями Макебал, нынешние не сдавались ни в какую. А чего-то, способного разбить мощные стены, у Арднара нет и в помине. На юге Верхнего Сколена получился клинч - но только до тех пор, пока Амори не подтянет достаточные силы для наступления... Или на помощь Макебалам не подойдёт одна из главных армий повстанцев.

  А вот принц Оле приятно удивил. Моррест как-то не ожидал от стареющего пьяницы, что тот откажется признать власть Амори, помнил, как принц уговаривал его отряд сдаваться... Но после отречения Карда Оле заявил, что раз Императора больше нет, остаётся Императрица, и только её приказы он будет выполнять. Эвинна схвачена? Значит, приказывать ему, Харваниду, может только его честь. Амори и Кард со злобы даже казнили его послов. После этого, ясное дело, ни о каком примирении не могло быть и речи. Но у Оле, держащего несколько в Аттардской и Гверифской субах, да и у Хариберта ван Элевсина, чьи охотничьи угодья простирались в треугольнике Хедебарде-Аттард-Валлей, были проблемы. Звались они - тарды, баркнеи и балгры. И, конечно же, Эльфер со своей небольшой, но состоящей из отборных бойцов дружиной. Кольцо фронтов. Оно-то и не позволило повстанческим вождям прийти на помощь Тольфару, а теперь мешает им выручить из кольца осады Макебалы. Пока город держится, всё застыло в непрочном равновесии, но стоит Амори подбросить ещё несколько полков... Тем более с мушкетами и пушками...

  - Да ты, Моррест-катэ, и не слушаешь, - удивлённо произнёс капитан.

  - Прости, Берель, - спохватился недавний пленник. - Задумался. Значит нужно и отстоять Гевин, и задержать алков в Нижнем Сколене. И с Арднаром разделаться...

  - Думаю, да, хотя на суше я не воевал. Тогда и алкам придётся дробить силы. Ладно, что это мы всё о политике, да о политике? Расскажи лучше, как сам-то вырвался?

  Моррест криво ухмыльнулся. Получается, ему дал шанс Кард!

  - Меня бы никогда не выпустили, если б Кард не хотел меня заполучить. Насолил я ему... кое-чем, - осёкся Моррест. Их с Эвинна тайна принадлежит лишь им двоим. - Меня повезли в Нижний Сколен, и тут очень вовремя появились вы. Когда свалка началась, я и выбрался - жаль, дурачка этого молодого прибить пришлось... Я ваш должник, Берель-катэ: вряд ли Кард хотел меня отпустить.

  - Наплевать на него. А долг... Думаю, скоро ты отдашь его в бою. Если Амори полезет на нас всерьёз, на Гевине будет жарко... Отдыхай - пока можешь.

  Ветер раздувал паруса, паруса и вёсла стремительно тянули корабли к дому. Всего через четыре дня вдали, в сизой дымке у горизонта, покажется характерный абрис скалистого острова. Моррест почувствовал, как предательски подпрыгнуло, будто стремясь вырваться из клетки рёбер, сердце. Этот остров напоминал о тех временах, когда они с Эвинной ещё были молодыми, немного наивными, но готовыми отдать все силы на благое дело. На нём началась великая война Сколена за свободу - но там же и зародилась их с Эвинной любовь.

  Как и всегда в последние месяцы, воспоминание об Эвинне отозвалось ноющей болью и пустотой в сердце. Он не смог спасти девочку, не смог даже умереть вместе с ней. Остаётся лишь стиснуть зубы и доделывать то, что мечтала сделать она. И хоть немного загладить вину перед ней.

  - Корабль на горизонте! - крик вперёдсмотрящего вырвал Морреста из зыбкого сна. Сонно покачивающуюся на волнах "Ласточку" наполнил топот, хриплая ругань, хлопанье паруса и плеск падающих в воду вёсел. Будто потягиваясь со сна, корабль заскрипел уключинами, шпангоутами и реями и, быстро разгоняясь, пошёл встречным курсом к вражескому судну.

  Вражескому? Так близко от Гевина?! Какой-нибудь сторожевик, заблудившийся и отнесённый вчерашним штормом в открытое море, или вышедший из Хайодра "купец". В любом случае, Берель прав, надо брать "алка". Особого смысла атаковать "алка" нет, всё равно он не успеет вызвать подмогу - но вошедшие во вкус пираты думали иначе. Упускать верную добычу - одинокую алкскую посудину - никому не хотелось.

  Вскакивая, Моррест поёжился от утренней прохлады. Он спал на палубе, под звёздной крышей мира, где фальшборт защищает от пронизывающего ночного ветра. Сейчас конец лета, ночью даёт о себе знать близящаяся осень - но как же приятно видеть над головой звёзды и слышать плеск волн о борта, после полугода подземной тьмы и вони, после тюремной безнадёги! Отказать себе в таком удовольствии он не мог. И хотя на жёстких досках палубы тело затекло, да и сам он порядком замёрз, Моррест не жалел. Только криво ухмыльнулся, вспомнив, как когда-то боялся заночевать под открытым небом. Уж лучше быть бомжом, чем заключённым в подземной тюрьме Амори.

  Моррест втянул носом свежий, пропахший солью воздух, в щель между щитами огляделся, пытаясь определить, откуда придёт враг. Руки сами, без участия мозга, развязывали предохранительный ремешок на ножнах меча. Вокруг расстилался замерший в ожидании нового дня мир, даже вечно бегущие куда-то вдаль волны, казалось, на миг застыли, будто в детской игре. Небо на востоке алело, будто там бушевал исполинский, под стать огненному шторму после ядерного удара, пожар, и столбами чёрного дыма на его фоне казались облака. Пламя рассвета кровянило пенные барашки волн, борта и мачты корабля, лица людей, занимающих боевые посты, отточенные лезвия мечей и топоров в их руках будто уже попробовали крови. Внизу, у самого горизонта, чёрной громадой распростёрся скалистый берег - неужто это Гевин?! До материка отсюда далековато. Резная кромка скал при игре подстёгнутого адреналином воображения казалась очертаниями далёкого города, над которым беснуется стена огня... А с противоположной стороны небосклона ещё господствовала ночь. Там холодно мерцали ледышки звёзд, вода казалась густой, как смола, и такой же чёрной.

  Одно из облаков, пятнавших кроваво-красный небосвод, показалось Морресту каким-то неправильным. Чем-то оно напоминало сильно растянутый гриб - с узкой, резко выделяющийся на алеющем небосклоне "ножкой" - и рыхлой, размазанной по небу "шляпкой", тянущейся куда-то влево. Облако вроде бы даже шло параллельным курсом, чуть заметно смещаясь к северу. Всё происходило абсолютно бесшумно - или просто расстояние глушило звуки?

  Кольнуло недоброе предчувствие. Магия? Но он не первый год живёт в этом мире, и особой мистики, кроме самих межмировых путешествий, не встречал. А местные маги, вроде приснопамятного Хегера, могли лишь немногим больше шарлатанов. Неужто Амори научился ещё и колдовать - как будто мало ему огнестрельного оружия?

  Моррест прислушался к своим ощущениям. Один раз он проходил там, где поработало недоброе волшебство. Помнится, ощущалось какое-то скрытое присутствие. Будто какая-то огромная, недобрая Сила наблюдала за ним, просто ленясь прихлопнуть, как муху. Или нет? Тогда он ещё толком не оправился от самурского кошмара, всё было нереально, как в бреду...

  Но нет, по части сверхъестественного чисто. Тут что-то другое. Может, это не облако, а столб дыма? Но что способно дымить, как паровоз, да ещё и двигаться?

  Облако на горизонте становилось чётче, нарождающийся день вступал в свои права, теперь и на западе небо отчётливо серело, звёзды блекли и одна за другой исчезали. Облака сменили цвет с чёрного на пурпурный, затем засверкали сусальным золотом. Но странное грибовидное облако, неряшливым мазком расплывшееся вдоль горизонта, так и осталось угольно-чёрным. Теперь оно напоминало неряшливый мазок кисти художника. Моррест удивлённо воззрился на неё, и почувствовал, как глаза лезут на лоб. Он где-то такое уже видел... но не в этой жизни, нет, не в этой. Ещё немного - и память нашла бы ответ, который наверняка поразил бы его до глубины души. Но в этот миг плеск вёсел и хлопанье наполнившегося ветром паруса прорезал голос вперёдсмотрящего:

  - Вижу ублюдков! У них пожар на борту, сами легли в дрейф!

  - Мы их настигнем и утопим у самого дома! - яростно проревел Берель, вынося меч из ножен. - Барабанщик - ускоренный ритм! Абордажная команда - мечи к бою! Флаг "Атака клещами"!

  Матросы забегали, засуетились. Корабль со спущенными парусами, с пожаром на борту - может ли быть цель проще? Налететь на уродов, пока им не до моря, может, даже не придётся драться, они сами будут рады спастись от огня...

  Как два орла, из небесных высей камнем падающих на зайца, "Разрушитель" и "Ласточка" устремились к жертве. Расстояние сокращалось стремительно - они с "алком" шли почти встречными курсами. И всё равно что-то было неправильно. Всего несколько минут назад между ними было несколько миль, чужая посудина виднелась на горизонте. Теперь же оставалось не более мили, расстояние сокращалось со скоростью идущего крупной рысью коня. Хотя сияние рассвета ещё мешало рассмотреть странный корабль, Моррест видел, что дым не валит прямо с палубы или из трюма, как при пожаре - нет, он поднимается аккуратным столбом через узкую трубу над корпусом судна. А само судно... Моррест даже протёр глаза. С каждой секундой силуэт корабля рос, теперь его можно было разглядеть во всех подробностях.

  Начать с того, что палубы у посудины не было, вместо неё - лишь окрашенная охрой покатая поверхность брони, о которую наверняка срикошетит даже пушечное ядро. Виднелись наглухо задраенные люки и бронедвери, а ещё амбразуры: для пушек - побольше, для ружей и винтовок в ближнем бою - поменьше. Правда, были и мачты с парусами, сейчас спущенными, и грязными складками повисшими на реях. Это оказался не чистый пароход, а нечто вроде клипера - с паровой силовой установкой и с парусами. Люки в бортах быстро открывались, в них показались дула солидных пушек. Теперь плеск вёсел сколенских кораблей заглушал монотонный железный скрежет и грохот. Надо полагать, внутри бронированного монстра всё тряслось, гремело и ревело - оттого их до сих пор и не услышали. А увидеть... Сколенцам повезло, их скрыла предрассветная мгла, да и размерами их корабли уступали алкскому.

  "Настоящий паровой броненосец!" - со смесью ужаса и восторга подумал Моррест, вглядываясь в угловатые очертания корабля. Вспомнились строки из старого, ещё советского учебника истории, по которому он учился в школе. Крымская война, вражеский паровой флот на рейде Севастополя - и корабли Черноморского флота, затопленные в бухте, ибо не могли тягаться с пароходами. "Ох, что сейчас будет..."

  - Разворачивай! - Моррест поймал себя на том, что орёт в лицо капитану. Хотя и сам понимал тщетность усилий: эта плавучая экологическая катастрофа слишком быстра, от неё не уйти ни на вёслах, ни под парусом. Вдобавок машине всё равно, день или ночь, она не устаёт - был бы уголь в топке. - Эта гадина неуязвима!!!

  - Поздно! - проворчал капитан, и первый выглянувший из-за алкрифских скал лучик солнца осветил посеревшее загорелое лицо. Он тоже оценил мощную броню и скорость странного корабля. - Не уйдём. Обстреляем из катапульт и попробуем взять на абордаж...

  Как и прошлый раз, "Разрушитель" взял немного вправо, два корабля охватывали "алка" с обоих бортов, чтобы заставить команду сражаться на два фронта. Тактика атаки одиночных судов хорошо известна пиратам, и против обычного корабля, хоть "купца", хоть боевой галеры, она работает безотказно. Но сейчас...

  Хлопнули, выбрасывая каменные ядра, катапульты "Разрушителя". Просвистев метров по четыреста, пудовые глыбы с грохотом врезались в борта чужака, раскололись... И бессильно осыпались по броне в море. Только глухой грохот и плеск секущих водную гладь осколков возвестили о попаданиях. Щурясь от солнца, Моррест видел, как на "Разрушителе" засуетились артиллеристы. Но отчего-то казалось, что не успеют. Да и толку-то...

  Почти поравнявшись с гевинскими кораблями, алкский броненосец сбавил ход и почти лёг в дрейф. Медленно тормозя, он вошёл точно между сколенскими судами...

  Три порта по правому борту и столько же по левому озарились вспышками пламени. Два орудия выстрелили болванками, прошившими борта сколенского судна, как картонные. В бреши хлынула вода, почти сразу "Ласточка" потеряла ход, зато приобрела отчётливый дифферент на правый борт. С трудом балансируя на заваливающейся палубе, лучники всё-таки открыли недружный огонь по броненосцу. Для стрел расстояние было великовато, метров четыреста, а то и четыреста пятьдесят. Катапульты и то били на предельную дистанцию. Большинство выпущенных со страху стрел бессильно падали в воду, пролетев две трети расстояния. Те немногие, что всё же долетали, лишь бесполезно отскакивали от брони. Впрочем, если она держала катапультные ядра, стрелы бесполезно пускать и в упор. Разве что отогнать от орудий канониров, стреляя по амбразурам... Но с такого расстояния в пушечные порты не попадёшь. Надо подобраться поближе.

  Грохнула третья пушка, средний порт выбросил пышный сноп огня. Пролетев две трети пути, снаряд взорвался - но порадоваться неудаче врага Моррест не успел.

  С визгом покрыв оставшееся расстояние, палубу "Ласточки" стегнули раскалённые кусочки свинца. Они в клочья рвали парус, дырявили щиты фальшборта, вышибали щепу из палубы... Миг - и палуба окрасилась кровью, над избиваемым кораблём повис многоголосый вопль.

  Что-то нестерпимо горячее чиркнуло по щеке Морреста. Машинально вскинув руку к щеке - а когда отнял, она вся была в крови. Капитану повезло меньше. Склонившись над упавшим, Моррест увидел залитое кровью, обращённое в жуткую маску лицо с остекленелыми глазами. Весь правый висок был вырван, правый глаз выпал из глазницы и повис на какой-то жилке. Стала понятна и причина задержки: первые две пушки выстрелили бронебойными болванками, а расчёт последней пустил в ход нечто, подобное шрапнели. Тот взрыв, который он принял за взрыв снаряда, на самом деле лишь выбросил поражающие элементы из стального "стакана", сработавшего как мини-пушка. А возились они, наверное, со взрывателем, ведь для пушек двести метров - это в упор. У чуда враждебной техники, оказывается, есть и регулируемые взрыватели.

  Судя по клубам дыма, поднявшимся над противоположным бортом, там пушки тоже не бездействовали. На "Разрушителе" грохнули сразу два почти слившихся взрыва, похоже, там загорались паруса, а тушить их было некому. Выходит, и фугасные снаряды у броненосца есть. Совсем весело: они же разнесут эту деревянную скорлупку вдребезги!

  Моррест огляделся. Вся палуба завалена трупами - не меньше половины команды и гребцов выкосил свинцовый ливень. Лениво текли по исхлёстанному пулями настилу палубы ручейки крови. Текли в сторону алкского корабля: палуба изуродованного корабля кренилась всё больше. Теперь можно было не выбирать, уходить или нет. Они - беспомощная плавучая мишень, с "Разрушителем" наверняка всё кончено, после таких разрывов он скоро утонет. Избавившийся даже от тени угрозы, броненосец окончательно лёг в дрейф. Поток дыма из трубы истончился, теперь ветер нёс чёрные облака на "Ласточку". Моррест почувствовал запах сгоревшего угля.

  Зазвенели цепи на броненосце, опуская две большие шлюпки. Когда их дно коснулось волн, на броненосце открылось две массивные бронедвери, по выброшенному канату в лодку соскальзывали солдаты. После броненосца Моррест был готов ко всему, сейчас он бы не удивился, увидев у них в руках "Калашниковы" или М-16, а вместо кольчуг - бронежилеты и шлемы из титана и бронестекла. Нет, алки выглядели, как им и положено в этом времени и в этом мире - лёгкие кожаные доспехи, какие только и признают истые моряки, такие же облегченные абордажные сабли и топорики. Шлемов, и тех не видно, только такие же островерхие шапки из толстой кожи - зацепивший голову по касательной клинок с таких соскользнёт, или прорежет, но череп уже не пробьёт. Зато были щиты - такие же небольшие, лёгкие, кожаные. Тяжёлые доспехи, конечно, надёжнее, но стоит оказаться за бортом, как они утянут на дно.

  Абордажная команда, понял Моррест. Алки ещё не поняли, что абордаж - не для броненосца. Ещё он не сомневался, что алков страхуют с борта корабля стрелки. Наверняка не с луками, и даже не с гладкостволами. А для винтовок, как показывает опыт, четыреста метров - рабочая дистанция. Расстреляют всякого, кто покажется подозрительным.

  - Парни, слушай мою команду, - прохрипел пожилой лоцман, прижимаясь к израненной палубе. После стегнувшего по кораблю шрапнельного заряда подниматься в рост никто не хотел. Однако и сдаваться бывших рабов не тянуло. Тем более не жаждал вернуться в подземную тюрьму Моррест. Но как выкрутиться - не знал. - Им нужны "языки". Пока не подойдут - не стрелять. Пусть взойдут на борт, начинать только тогда. Захватим заложников и потребуем нас отпустить. В крайнем случае, хоть не за так умрём. Лучникам - не стрелять, использовать кинжалы. Главное, чтобы все - одновременно...

  Моррест напрягся, готовясь прямо в прыжке выхватить меч. До нутра броненосца не добраться, их могут потопить в любой момент - но абордажная команда должна ответить за всё. Через пробитую осколком снаряда дыру в фальшборте он наблюдал, как приближается шлюпка. Их всего-то пятеро: только что гребли, а теперь, оставив вёсла в уключинах, выхватили оружие. Сталь - а не привычное в этом мире плохонькое железо - сверкнула в лучах восходящего светила. Проплыв по инерции метров пять, лодка заплясала на волнах в тридцати метрах от борта "Ласточки". Коренастый, плечистый алк с пышной пшеничной бородой встал, опытный моряк, он ловко балансировал на пляшущем днище лодки, руки даже не держатся за борта. В шлюпке Моррест бы так не смог.

  - Эй, сколенские крысы, не сдохли ещё от страха? - сложив заскорузлые ладони рупором, прокричал алк. - Вы, небось, ждёте не дождётесь, пока мы влезем на борт и дадим себя перерезать. Так вот: восемь крабов вам в горло, ублюдки! Сейчас вы по одному и без оружия спрыгнете в воду и подплывёте к лодке. Мы вас вытащим и свяжем, ну, может, попинаем слегонца, клеймо на ... поставим, а там уж как суд решит. Кто не успеет, я не виноват: клянусь ... Алка Морского, ржавым, железным и с корабельную мачту величиной, через четверть часа мы просто расстреляем вашу лоханку. Я бы на вашем месте поторопился, ха! - глумливо пробасил алк. Короткая пауза, видно, набрал в лёгкие воздуха для продолжения речи - и снова хриплый бас, привыкший перекрывать вой ветра и грохот морских валов: - Чудить не советую, иначе потопим ваше корыто сразу! Время пошло!

  На обречённом судне повисла тишина. Только потрескивала, быстро разгораясь на свежем ветру, разбитая в щепу палубная надстройка. Судя по далёким, едва слышным крикам, к "Разрушителю" отправилась другая шлюпка.

  - Что делать будем, командир? - морщась от боли, произнёс совсем ещё молодой, наверняка нет и восемнадцати зим, парень с абордажным топором в левой руке. Правая, в потемневшей от крови разорванной рубахе, висит плетью, предплечье пробито двумя неудачно попавшими осколками. "Этот не выплывет, даже если захочет сдаваться" - подумал Моррест.

  Лоцман зло выматерился - но принял решение:

  - Планы меняются. Лучникам - приготовиться, на вас вся надежда. Остальные - есть не раненые?

  - Я, - неуверенно произнёс Моррест. Удивительно, но его свинцовый ливень почти не зацепил, только длинную царапину на щеке уже начало щипать. В солёной воде будет болеть сильнее. Ладно, недолго уже...

  - Я, - ломающийся юношеский тенорок. Похоже, этот парень тут был за юнгу.

  - Я, - прогудел огромный, как гора, мечник из абордажной команды.

  - Я, - отозвались ещё двое, и ещё один - как-то неуверенно, наверняка ранен - но скрывает, понимая, что иначе не пошлют брать шлюпку.

  - Засуньте кинжалы за пояс, оружие оставить тут. Прыгаете все вместе и плывёте к лодке. Подплывёте - кинжалы из ножен, и... Лучники вам помогут.

  - Есть, Фостад, - прогудел мечник, с сожалением откладывая свой жутковатый тесак.

  - Исполним, - добавил "юнга".

  - А когда возьмём шлюпку? - поинтересовался Моррест. В шлюпке они будут ещё беззащитнее, чем на корабле...

  - По обстоятельствам, - буркнул лоцман, но Моррест понял несказанное. С одним кинжалом драться против до зубов вооружённого, готового к неожиданностям головореза, да ещё когда ты в воде, а он в лодке... И это - под прицелом пушек броненосца... Лоцман просто не верил, что хоть кто-то из них выживет. Но - и тут он прав - другого способа нанести врагу хоть какой-то ущерб нет. - Мы сдаёмся! - крикнул лоцман, и его дряблый старческий тенорок разнёсся над морем. - Не стреляйте, сейчас пойдём!.. Ну, Справедливый вас храни!

  Как неохота отрываться от избитой палубы и вставать в рост под прицелом пушек, и не только! Моррест огромным усилием воли заставил себя вскочить на ноги и метнуться к борту. Краем глаза он заметил ещё несколько подпрыгнувших фигур...

  И тут ожили маленькие, слишком узкие для пушек, но вполне пригодные для стрелкового оружия, амбразуры. В них засверкали короткие, колючие всполохи - и над палубой снова засвистели пули. Короткий вскрик - и, выстрелив из затылка сизоватый комок, валится один из "абордажников". Будто получив в живот кулаком, сгибается пополам, а потом кубарем катится и застревает у фальшборта, здоровяк-мечник. Как по волшебству, появляется две аккуратные дырочки в верхней части груди у матроса с чеканом, его крутит вокруг оси и швыряет лицом на палубу. Сползает по окровавленной, расщеплённой мачте лоцман... Слитный грохот залпа поплыл над морем, сменившись частым треском винтовочных выстрелов. Именно винтовочных: что-то уж слишком часто и точно бьют вражеские стрелки.

  Моррест и тот самый "юнга" отчего-то не попали под первый залп. Одновременно они вскочили на фальшборт... Но стрелковые амбразуры броненосца снова расцветились короткими вспышками. В момент, когда ноги парня готовы были оттолкнуться от борта, в его тело ударили стазу три пули - одновременно в грудь, живот и голову. Будто от удара великанского кулака, голова бессильно мотнулась и мёртво запрокинулась назад. Сам Моррест почувствовал резкую боль в ноге - будто туда вонзился раскалённый железный прут. Нога вышла из повиновения, соскользнула с борта, и Моррест неуклюже рухнул в море. Солёная вода накрыла с головой, ногу словно жгло огнём. Отчаянно забив руками, Моррест вынырнул...

  - ...я же говорил вам, рабье отродье, - услышал Моррест насмешливый голос алка. - По одному, трупоеды! До того, как мы возьмём предыдущего - всем оставаться на корабле!

  Ненависть взмыла огромной чёрной волной - и бессильно опала. Когда только голова над холодной водой, а простреленная нога жгуче болит, и даже держаться на воде едва получается, алки, кажется, парят в недосягаемой выси. Моррест дорого бы дал, чтобы вцепиться его обладателю в глотку: одно из тех пугающе ярких и сильных чувств, какие никогда не доводилось испытывать в прошлой жизни. Только здесь, где грань между жизнью и смертью тонка, как октябрьский лёд, а каждый прожитый день - как путь над пропастью по ветхому подвесному мосту.

  Но выхода, похоже, нет. Вряд ли с простреленной ногой и в одиночку он что-то сможет сделать с алками. Да что там, ему и в лодку без чужой помощи не взобраться. А время, пока он болтается, как дерьмо в проруби, уходит. Его ведь может кому-то не хватить, когда придёт черёд последнего залпа. Да и раненые... Что будет с теми, кто не сможет плыть?

  Отплёвываясь от солёной воды, чувствуя, как жжёт пробитую икру раскалённый шомпол боли, Моррест грёб к вражеской шлюпке. Ну скорее же, скорее. Боги, все сразу, сколько тут вас, сделайте так, чтобы у других было время решиться...

  Крепкие руки ухватили Морреста за руки и за шкирку. Бесцеремонно, но быстро его вытянули из воды, швырнули на дно лодки - и коренастый алк-"дипломат" не удержался, вбив острый носок сапога в бок Морресту, потом в живот и в лицо... Красная круговерть взорвалась перед глазами, и сознание померкло, алки вязали руки и ноги уже лишившемуся сознания. А к шлюпке подгребал следующий обречённый, и ещё один готовился прыгнуть...

  Уже безо всякого пиетета, как мешки с землёй, алки обматывали сколенцев канатом поперёк пояса и втягивали в узкую дверь. Если кто-то бился о броневые стены лицом или затылком, это никого не беспокоило. Кому Боги судили вновь испытать рабскую долю - выживут. Остальные пойдут на корм рыбам. Да и сами пленные, избитые и оглушённые алками, здорово напоминали мокрые мешки с какой-то дрянью.

  Когда все, кто мог плыть, оказались в плену, пришёл черёд корабля. Во второй заход шлюпка причалила-таки к борту изрядно просевшей "Ласточки", и алки запрыгивали на обречённое судно без труда. Они не стали вытаскивать раненых - если видели кого-то, ещё способного шевелиться, коротко взблескивали абордажные топорики или мечи, и очередное тело замирало навсегда. Наскоро прикончив изувеченных, алки спустились в трюм - посмотреть, нет ли на "гевинце" чего-то небольшого, но ценного. Спустились трое - но поднялись четверо. Последним шёл всклокоченный, с обрубками цепей на руках, Барген. Что для Морреста и гевинцев стало началом нового рабства, то для Баргена было освобождением.

  А когда алки покинули "Ласточку", все три бортовые пушки отошедшего уже на полмили броненосца изрыгнули огонь. И над палубой тонущего судна встали три пышных султана огня, разбрасывающие горящие обломки и клочья паруса. Когда они опали, оставив лишь лениво чадящие очаги огня, "Ласточка", разваливаясь на части, стала стремительно погружаться.

  Закончив с пленниками, алки вновь налегли на вёсла - но вдогонку за двинувшимся вперёд броненосцем не пошли. Оглушённый, Моррест не видел, что броненосец был лишь первым из целой флотилии, за ним сразу на вёслах и парусах мчалось множество галер с десантом пехотинцев-латников, и на носу каждой также была закреплена небольшая пушчонка. А уже за ними шли суда обеспечения - медлительные пузатые "купцы", битком набитые порохом, свинцом, снарядами... Зерна взяли с собой на неделю, полагая, что остальное добудут на Гевине. Три вместительные посудины должны были принять в своё чрево несколько сот бывших-будущих рабов...

  Амори оказался шустрее, чем ожидал Моррест.

  - Ты подвёл нас, Барген, - совсем спокойно, даже как будто равнодушно, и оттого стало ещё страшнее, произнёс Амори.

  Он привольно развалился в старом, сработанном ещё до Оллоговой войны кресле. Рука короля, на удивление крепкая и мозолистая, явно больше привычная к перу, чем к мечу, подняла кубок с алкским красным, поднесла к губам. Проклятые сколенские рабы успели награбить немало.

  Король был устал и доволен. Уже стих грохот пушек "Морского ужаса" и галер, уже отзвенели мечи на пирсах, а потом в гавани и городе, затихли вопли боли и ужаса тех, к кому в дома нежданно-негаданно завалились морские пехотинцы. Штурм ещё недавно неприступного острова занял всего несколько часов: сначала орудия "Морского ужаса" разнесли старые, обветшалые башни и стену, до которой у пиратов так и не дошли руки. Корабли в гавани не стали даже жечь: самим пригодятся. Тех, кто выбегал из домов и казарм к пирсам, косил ливень стрел и пуль, картечи и шрапнели, а порой орудия броненосца стреляли разрывными гранатами, и особенно усердствовали носовые пушчонки галер. Толпа сонных, ничего толком не понимающих сколенцев шатнулась назад - и на пирсы хлынули закованные в настоящие сухопутные латы пехотинцы. И сразу сказалось преимущество в выучке, вооружении, численности... Во всём. На алках были латы и оружие сухопутного образца, настоящие железные панцири и кольчуги, шлемы и кирасы почти не брали лёгкие абордажные сабли и чеканы. Зато лёгкие кожаные доспехи на сколенцах алкское оружие рубило с лёгкостью, в плотной толпе находила дорожку каждая стрела или пуля...

  Алки буквально смяли сопротивление у пирсов - и хлынули в город, наполнявшийся гарью пожаров, криками избиваемых и насилуемых, пьяным хохотом победителей и предсмертным хрипом побеждённых. Может быть, у гевинцев и получилось бы отбиться, будь алков поменьше, и не спусти они на сушу несколько полевых пушек. А ведь инженеры уже разворачивали захваченные в прибрежных фортах, и уцелевшие под обстрелом большие катапульты...

  Нет, даже теперь гевинцы пытались сопротивляться. Но сопротивление это всё больше выражалось в отчаянных одиночках, нападавших из засад и не надеявшихся выжить - только прихватить с собой хоть одного алка. Увы, латы, изготовленные на заводе мастера Михалиса, брал далеко не каждый клинок. И не каждая рука.

  К вечеру лязг оружия затих - и началась расправа. Те, кого прирезали под шумок, ещё дёшево отделались: как удушливое марево, над городом висело сплошное жутковатое гудение, издаваемое сотнями глоток. Кричать они уже не могли...

  Нет, конечно, алки не дураки, просто так истреблять рабов они бы не стали. Но какие, спрашивается, рабы из тех, кто уже попробовал алкской крови? Разве что самых молодых в свинцовых рудниках да на галерах сгноить... Остальных связывали и бросали в огонь, вспарывали животы, перебивали ноги и руки, и оставляли медленно подыхать на солнцепёке, травили собаками, специально натасканными для охоты на двуногую дичь кетадринскими волкодавами. Младенцы и древние старики тоже не нужны. А вот девки, особенно молодые, и подростки посмазливее - совсем другое дело. Эти сейчас тешили солдат, а потом отправятся на невольничий рынок, и достанутся кому побогаче. Что ж, справедливость Богов восторжествовала. Восставшие рабы получили своё.

  "А я?!" - пульсировало в голове Баргена, всю битву проведшего на одном из грузовых кораблей. Задание, как ни крути, провалено. Он надеялся, что король предпочтёт позабавиться с пленницами, и вспомнит о бывшем главном оружейнике ещё не сегодня. Но ошибся. И вот он стоит перед королём навытяжку, и Амори, устало полуприкрыв глаза, лениво смотрит на своего раба из-под опущенных ресниц.

  - Да, ты нас подвёл, - чуть погодя повторил он.

  Барген судорожно сглотнул: на лице короля плясали отблески каминного пламени, и казалось, что пышная борода Амори - живой, шевелящийся лес. Со двора доносились женские крики и пьяный хохот, и от одной мысли, что такое же может случиться с сестрой, хотелось наложить на себя руки. Впрочем, были и более веские причины для страха. Уже двадцать с лишним лет те, кто подводил короля Амори, кончали очень плохо.

  - Ваше величество, мы не смогли уйти от погони, - прохрипел он пересохшим ртом. - Они...

  Король махнул рукой, нетерпеливо обрывая бывшего главного мастера.

  - Знаю, знаю. Вам не повезло встретиться с двумя самыми быстрыми кораблями Гевина. У вашей развалюхи шансов не было, а в рукопашной тем более. Именно поэтому я трачу время на болтовню с тобой, а не препоручаю это палачам. Но есть ещё две причины, Барген. Угадаешь - будешь жить. Не угадаешь... а, тоже будешь жить, но в свинцовых рудниках - с уцелевшими гевинцами в одном забое, обещаю. Сам понимаешь, свинца мало, а пули нужны позарез. Итак, я жду.

  Барген задумался, боясь даже дышать - разве что изредка и неглубоко. Попробуй, угадай, что на уме у короля. Да не дурака Карда, который сам отказался от власти и могущества, а хитроумного алка, до сих пор не проигравшего ни одной битвы. Соратники, бывало, терпели поражения. Он сам - никогда. А ведь от этого зависит и его жизнь, и, наверняка, сестры. И её крохи-сына, наследника мастера Михалиса.

  - Я ещё не исполнил приказ, - всё-таки выдавил из себя парень. - Не доставил его в столицу Им... Нижнего Сколена. Не построил там новый завод.

  - Правильно, умничка, - насмешливо произнёс король. - Но ведь доставить паренька Императору может и другой, не так ли? Вот, например, Фимар - он уже был послом у Императора, и снова рвётся в столицу. Или кого из военных пошлю... Так почему, всё-таки, ты?

  - Завод...

  - Ошибся ты, парень. Через пару часов после тебя вышел ещё один корабль, на нём был один из выучеников Михалиса. В Валлермайере ещё завод будет, если б хотел, я мог бы найти другого. Запросто. Ладно, попробуй ещё раз, но это будет последний. Я сейчас добрый.

  Барген шумно выдохнул. У него было ещё одно предположение - не просто так Амори выставил его перед "разговором" с сестрой. Но вслух сказать королю, что он... со сколенкой и рабыней? Да Амори наверняка прикажет его четвертовать, услышав подобное. Хотя вроде был у него какой-то Альдин... И даже если у них с Бартейлой что-то было - кто сказал, что это не мимолётное развлечение? Ведь честь рабыни не стоит ничего, а король-Харванид может отдохнуть и со свободной, наверное, даже дворянкой.

  - Ну же, моё время ценно! - нетерпеливо произнёс король. - Я вижу, ты догадываешься, но говорить боишься. А я не терплю, когда подданные кормят меня байками.

  - Бартейла, - на одном дыхании, будто прыгая с обрыва, выпалил он.

  - Ну что ж, верно. Я не щажу предателей, но тем, кому просто не повезло, могу дать второй шанс. Если, конечно, вижу, что они сделали всё, что могли. А ты и предан мне, и не трус, даром что сколенец, - усмехнулся Амори. - Считай, что я дал тебе вторую попытку. Завтра из гавани выйдет "Листопад", он у нас самый быстрый, при попутном ветре и на вёслах почти не уступает "Гневу". На нём вы оторвётесь от любой погони.

  - Но, ваше величество... Руда ведь... И инструменты, и золото...

  - А ты не задумывался, почему в трюмах "Алкина" всего этого почти не было? Карду, прежде всего, нужен Моррест. А когда ты его передашь, старый дурак будет твой. Тогда и прибудут суда с огнеупорным кирпичом, инструментами и прочим. Ну, а сырьё и топливо на месте добудете.

  - Ваше величество, разрешите вопрос...

  - Разрешаю, - милостиво согласился Амори.

  - Тогда зачем первый раз мы на "Алкине" шли, а не на "Листопаде"? Моррест ведь чуть не освободился...

  - Ты меня удивляешь, Барген! - с растущей неприязнью Барген подумал, что и он, и Бартейла, и Моррест, да и сам Кард для Амори - лишь игрушки. Как ребёнок, Амори упоенно ими играет, но стоит любой из них сломаться... - Так-то парень неглупый, а как рот раскроешь... Думаешь, ты такая уж важная персона, чтобы беспокоиться о твоей сохранности? Ну-ка, сколько стоит молодой раб, обученный ремеслу? А ещё один, умеющий лишь дырявить дурные головы? Вот это нынче и есть ваша с Моррестом красная цена. Я послал старое корыто, которое всё равно скоро придётся списать. Попади вы к гевинцам - да хоть расскажите им всё, что знаете, это бы ничего не изменило: ударная флотилия уже вышла в море, и вскоре гевинцы бы удивились, увидев нас, с "Морским ужасом", на рейде острова. Зато я узнал, чего стоит твоя верность.

  Амори перевёл дух, пригубил вино - и вновь заговорил:

  - А вот железо, уголь и кирпич стоят немалых денег - примерно как эта развалюха и вся её команда, если всех продать в рабство. Устройства, созданные мастером Михалисом - вообще бесценны. Их слать без должного конвоя я не буду. А Кард... Если б даже Моррест ему не достался, я нашёл бы другой способ его сломать. В крайнем случае - там немало желающих подсыпать ему отраву. Так что твоя задача осталась без изменений, а задача Морреста - упростилась. Правда, времени на всё про всё вам осталось совсем немного. Я хочу, чтобы ещё до вечера ты снова вышел в море.

  Барген вздохнул - теперь уже с облегчением. Когда король много говорит - он добрый, и рубить головы не настроен. Можно даже задать вопрос, в другой обстановке стоящий жизни. Например:

  - Ваше величество, а как дела у сестры?

  - А как могут быть дела у девчонки в восемнадцать лет, имеющей голову на плечах? Прекрасно. Думаю, она тоже заработает себе свободу. А теперь - иди посмотри, как там наш Моррест. Надеюсь, наши костоломы его не слишком сильно пинали. И повторяй про каждый день, что ты должен будешь ему сказать.

  В последний раз остановившись в Новом Энгольде, галера "Листопад" бодро поднималась по Эмбре. Река - не море, здесь есть течение, и, увы, порой оно бывает встречным. А уж Эмбра, мать всех рек... Но, оказывается, даже если ветер встречный, гребцам нет нужды выбиваться из сил. Едва корабль причалил к пристани столицы герцогства, на берег высыпали какие-то бедно одетые, но крепкие на вид люди. Они разноголосо кричали, размахивая мозолистыми руками. С отвычки Барген не сразу понял сколенскую речь, да ещё нижнесколенский говор: с той поры, как мастер Михалис решил сделать его преемником, они с Бартейлой даже дома говорили по-алкски.

  - Артель Тойбана! Поднимем ваши суда быстро и недорого!

  - Всего пятьдесят "валигаров" на артель - и через неделю вы в столице! - орали другие, стараясь перекричать людей Тойбана. - Нигде нет таких цен и такой быстроты!

  - Артель Месмина, самые лучшие условия! - вопили третьи. Гвалд стоял неимоверный.

  - Это что за оборванцы? - на миг забыв, кто он сам по жизни, спросил Барген оказавшегося рядом матроса.

  - Бурлаки это, парень, - а вот алк помнил, потому и говорил с королевским посланцем без лишнего пиетета. Наверное, он презирал Карда ещё больше, почему и думал, что послать раба к бывшему Императору - самое то. - Сейчас канаты кинем, нас и дотащат за гроши.

  - До города? Это ж неделя пути?

  - По-твоему, на вёслах против ветра и течения мы быстрее дойдём? - поднял бровь матрос и побежал к мачте.

  С бурлаками договаривался капитан, для начала он вызвал артельных набольших. С простыми мужиками говорить нет смысла. После долгих споров, криков и пререканий договорились с артелью Месмина. Теперь Барген понимал, почему нужно приглашать на борт сразу трёх артельщиков: по отдельности каждый, скорее всего, отстоял бы первоначальную цену. Но с тех пор, как началась война, суда по Эмбре проходят редко, артели бурлаков готовы на всё, чтобы получить заказ. Капитану почти не пришлось прилагать усилий, они сами сбивали цену, надеясь, что другим она окажется не по силам. Сговорились на тридцати "валигарах". Услышав окончательную цену, Барген поморщился. Когда они сходят туда и обратно, на одной еде потратят больше половины. И что, интересно, останется их семьям? Но, судя по тому, какие завистливые взгляды бросали на Месмина другие артельщики, и такой заказ им как награда Справедливого.

  Корабли неторопливо и величественно шли вдоль берега, взрезая носами речную гладь, по берегу, утопая в осенней грязи, хрипя и обливаясь потом, тащились бурлаки. Временами с набрякших тучами небес сыпался дождь, порой он расходился до ливня - но худые, оборванные, заросшие так, что под спутанными волосами почти не видно лиц, босые люди всё так же тащились по прибрежной грязи. И, словно натянутые струны, к ним тянулись толстые канаты.

  - Как думаешь, далеко до столицы? - спросил Барген у капитана в один особенно ненастный день. "На море, наверное, уже шторма начались" - мелькнуло в голове.

  - До Энгольда-то Старого? Сегодня к вечеру будем, - произнёс он. - А что?

  - Ничего, катэ, - пожал плечами Барген. - Интересно на Императора посмотреть... То есть, бывшего Императора.

  - Какой он Император, дерьмо он крысячье, вот и всё, - нисколько не смущаясь, произнёс алк и харкнул за борт. - А эта земля скоро будет нашей. И на троне Императоров ублюдочного Сколена сядет наместник короля Амори. Алк Морской, по мне, так лучше быть наместником нашего владыки, чем правителем сколенских свиней!

  "И это ты говоришь сколенцу? - на удивление спокойно подумал Барген. - Ничего, я этого не забуду, и когда-нибудь..."

  - Как бы то ни было, а у нас приказ: передать узника посланцам Карда в целости и сохранности. Сегодня ночью его надо накормить, отмыть, чтобы не вонял, дать оправиться - а для этого расковать. Думаю, доска нам больше не пригодится.

  - Он же убьёт моих людей! - возмутился капитан. Но Барген не повёл и бровью.

  - Не убьёт. Я знаю, что ему сказать, чтобы он не глупил. Только перед тем, как его раскуют, я с ним поговорю, как приказал король.

  - Хорошо. Я сейчас позову воинов...

  - Нет. Этот разговор его величество велел провести с глазу на глаз. Тебя наверняка предупреждали на сей счёт. Это приказ, и не мой, а короля.

  - Ладно, - махнул рукой капитан, решив, что свои проблемы пусть решает сам сколенец. - Твоя взяла.

  Уже довольно долго Моррест не чувствовал качки открытого моря - но плеск за бортом не стихал, правда, стал куда тише и ровнее. Гавань? Река? Скорее всего, и он даже догадывался, какая именно. Путь кончается, с ним кончается жизнь. Дальше - только бесконечные муки на потеху ублюдка-королька и медленная смерть. "Наверное, не стоило возвращаться, когда мог остаться там" - подумал он о возвращении на Землю. Теперь за желание помочь Эвинне пришлось заплатить наивысшую цену.

  ...Он очнулся как раз в тот момент, когда баржа с пленниками швартовалась в Гевинской гавани. Да, это был Гевин, никаких сомнений. Такой, каким он его уже однажды видел, но тогда всё только начиналось, а вот теперь...

  Разбитые пушечными ядрами с безопасного расстояния башни - оборванная цепь упокоилась на дне залива. Проломленная во многих местах, скалящаяся обломками разбитых башен крепостная стена, до ремонта которой у гевинских пиратов так и не дошли руки. Заваленные истерзанными трупами пирсы, площадь, где в базарные дни было не протолкнуться, но сейчас представлявшая собой лишь пыльный пустырь. Здесь шла битва, в которой участвовали сотни людей - и по лежащим вповалку трупам можно было понять, что и как происходило.

  Итак, пользуясь дальнобойностью нарезной артиллерии, броненосец с безопасного расстояния расстрелял башни, сбив перегораживавшую горловину гавани цепь. В следующий миг в порт устремились не меньше двадцати обычных галер, на носу каждой из которых, однако, была закреплена небольшая пушка. Привлечённые пальбой, сколенцы бросились к кораблям - и угодили под шквальный огонь нескольких десятков орудий, притом пушки стреляли не просто чугунными болванками, а явно чем-то разрывным. Об том явственно говорили разбросанные ударной волной, посечённые осколками трупы гевинских моряков. Стрелки, хоть с джезайлами и винтовками, хоть с луками, вносили свою лепту в вакханалию смерти. Наверное, защитники Гевина потеряли сотни человек в самые первые минуты штурма, ещё до столкновения.

  А потом прямо на пирсы хлынула лавина десанта. Судя по немногим алкским трупам, вооружены нападающие были по-сухопутному. Не лёгкие абордажные сабли и чеканы, метательные дротики моряков и кистени, как положено морякам, а полновесные мечи-полутораручники, тяжёлые пехотные пики и большие щиты, секиры и булавы. Не лёгкие доспехи из толстой кожи да кожаные же шлемы - а кольчуги и панцири из стали, почти неуязвимые для лёгкого оружия моряков. На воде использовать такое оружие - верное самоубийство, железо утянет на дно вернее врага. Но здесь, на пирсах и припортовой площади, сухопутное вооружение алков давало огромные преимущества.

  А потом был не штурм, а просто бойня. Трупы попадались везде, частенько глаз останавливался на выбитых дверях и окнах, проломленных стенах и быстро разгорающихся пожарах. Моррест заметил: убивали большей частью мужчин, и убивали не в горячке боя. Многие ещё корчились в грязи и собственной крови: кто с выколотыми глазами, кто со вспоротым животом, кто с перебитыми руками и ногами и отрезанным... тем, что между ног. Тут и там раздавались крики истязаемых: алки воздавали, как они думали, "по заслугам" восставшим рабам.

  Ещё хуже приходилось женщинам и подросткам. У алков хватало любителей сладенького, предпочитавших хоть женщин, хоть девчонок и мальчишек. Командиры и не думали их останавливать: если отобрать у воинов "заслуженную" награду, чего доброго, можно получить стрелу в спину. С маленькими детьми и стариками поступали просто: их трупы с проломленными и отрубленными головами валялись посреди улиц, а местами высовывались из пылающих домов: наверняка перебили руки и ноги, а потом зашвырнули в огонь.

  Моррест дорого бы дал, чтобы зажмуриться, или даже внезапно ослепнуть. Но глаза видели, а зажмуриться... Зажмуриться тоже отчего-то не выходило. Так и шёл, впитывая увиденное, каменея душой и запоминая. Теперь он знает, что ждёт Верхний Сколен, а может, и не только его. Не привычная на Сэрхирге война-завоевание, война ради земли и рабов. А настоящая война-зачистка от лишнего населения. Натуральный, стопроцентный геноцид. Что ж, ясно, почему всё происходит так. Для алков сколенцы - никакой не честный противник, а восставшие рабы. Восставших не только против людей, но и против своей судьбы - против Богов.

  Он не имел права не смотреть. Не имел права забыть увиденное. Потому что может случиться так, что его не казнят прямо сейчас. Может, даже получится вырваться. И тогда он должен будет рассказать сколенцам, что их ждёт, если сложат оружие. Может, ради этого Боги и провели его через здешний филиал ада?

  И он смотрел. Смотрел на пытающуюся выбраться из горящего дома старуху, которую пьяно ржущие наёмники спихивали длинными копьями обратно в огонь. На уже не кричащую, а утробно хрипящую с каждым толчком и ударом окровавленную женщину лет двадцати пяти с детскими трупиками неподалёку. Её накрыл приспустивший штаны, потный и сопящий от усилий наёмник, а ещё десяток ублюдков окружали жертву, похохатывая и отпуская похабные остроты. На то, как хрипел, пытаясь вырваться, пригвождённый к стене обломком сломанного копья мужчина лет сорока, и как торчит окровавленный обломок древка из рубахи. На то, как чуть дальше... На то, как... На то... Зло оказалось чудовищно изобретательным.

  Его доставили в бывший дворец принца Алкина, потом ставший зданием Совета. По всему судя, именно тут сражались последние защитники, они уже знали, что терять нечего, и стремились лишь подороже продать жизни. Первый штурм алков захлебнулся. Здесь трупы уже начали прибирать - но у входа ещё протянулся внушительный ряд алкских латников. Морресту подумалось, что тут они потеряли половину всех погибших при штурме. И всё-таки бой закончился и здесь. Закончился тем, чем и должен был кончиться. Повстанческой республики на Гевине, в реальности "Сказания" наводившей страх на алков не одно десятилетие, больше не существовало. Зато остались подземелья, где при Алкине держали самых непокорных рабов, а потом - столь же непокорных пленников-алков. И при новой власти их точно используют по назначению. "Может, хоть кого из наших увижу напоследок! - решил он. - А потом можно и на плаху".

  Моррест ошибся. Во-первых, как ни много было захвачено пленников, ему нашли отдельную камеру, крохотную, провонявшую экскрементами и запахом немытых тел клетушку. Теперь с ним никто не миндальничал: не просто сковали руки и ноги тяжёлыми кандалами, а соединили две массивные цепи ещё одной, совсем короткой, вынуждающей постоянно оставаться в полусогнутом состоянии. Теперь он едва мог двигаться. А ведь её конец, как и в алкрифской тюрьме, прикрепили к вмурованной в стену скобе, так что и с боку на бок перевернуться не получалось. Можно было или сидеть на корточках, привалившись к стене - или лежать на правом боку, как исключение, лицом в зловонную, облезлую и подгнившую тряпку поверх такого же прелого сена.

  И с пытками да казнью он не угадал. Вскоре за ним пришли - не палач, а целая делегация во главе с Баргеном. Сколенца переодели в новую одежду, хотя он наверняка не оправдал надежд, да и весь его вид говорил о помиловании. "Хоть бы раз дотянуться до его горла!" - Моррест поймал себя на том, что мысленно повторяет эту мантру.

  - Он жив? - брезгливо глядя на грязного, с опухшим носом и в порванной одежде, Морреста.

  - Как и ты, сколенец, - бросил тюремщик. - Дураков нет, чтоб короля ослушались. Бери это ..., и чтоб духу вашего тут не было!

  Сейчас снова поведут, решил Моррест. Но он снова ошибся. Его действительно отстегнули от стены, сняли и цепь, связывающую ручные и ножные кандалы. Но вместо того, чтобы дать встать на ноги, его уложили на широкие носилки с прибитыми к ним поперечными слегами и прикреплёнными цепями. Когда их застегнули, даже просто пошевелиться стало непосильной задачей. Моррест вздохнул: лежать неподвижно невесть сколько времени тоже та ещё радость.

  Первый раз ему сунули в рот кляп, но хоть не завязали глаза - наверняка не из милосердия, а позволяя полюбоваться на царящий разгром. Но на сей раз проявили тщательность, и не только заткнули рот, но и завязали глаза. Только наполненный теплом позднего лета, пропахший гарью и разлагающейся мертвечиной воздух подсказал, что его несут по разорённому городу. По плеску волн о каменные пирсы Моррест догадался, что предстоит погрузка на корабль. Ну, а когда знакомые трюмные ароматы и скрип вёсел в уключинах вклинились в плеск волн о борта - понял, что они снова в море. Благословенный и проклятый Гевин остался позади.

  Впереди была столица сгнившей Империи с позора рода Харванидов на троне.

  ...Моррест дорого бы дал, чтобы подняться на палубу и оглядеться: далеко ли ещё до столицы? Он подозревал, когда его получат слуги Императора, жизнь станет безвыходным кошмаром. Это Амори может и убивать, и пытать, но никогда не делает этого без нужды. Кард станет тянуть из него жилы, только чтобы отомстить за позор и унижение. Но, даже не будь той ночи с Эвинной, бывший Император ничего не имеет против скромных садистских забав. Вырваться надо до передачи - до столицы, из которой всё равно не убежать. Кард приставит к смертельному врагу лучших стражей и лучших палачей, какие ещё остались.

  Чья-то рука резко и грубо, едва не выдрав клок волос, содрала с головы мешок, а затем выдернула кляп. Моррест повернул едва зажившее лицо к прибывшему. В бледном свете фонаря из промасленного пергамента стало видно лицо сколенца.

  Моррест знал, что его зовут Барген - но ничего больше. Имя и едва уловимый акцент говорили о сколенском происхождении, но, похоже, он - доверенное лицо Амори. "Предатель!" - будто плевок, хотелось бросить в лицо юному ренегату - но Моррест заставил себя молчать. Пусть только мразь потеряет осторожность, и тогда... Совесть до сих пор не давала Морресту покоя за мальчишку, убитого им при нападении гевинцев. Но этому он бы свернул шею с наслаждением. Нет, нельзя даже смотреть ему в лицо. А то ведь догадается, Ирлифово отродье.

  - Жив? - спросил юнец по-сколенски. Моррест вздрогнул: никогда ещё предатель не говорил при нём на родном языке. Значит, есть причина. - Вижу, молчи. Слушай внимательно. По поручению короля я должен передать тебя Карду. Уж не знаю, почему тот хочет тебя видеть - но, думаю, не из пылкой любви. Вечером мы будем в столице, так что времени у нас в обрез.

  - У нас?

  - Да не перебивай ты, дурак! - возмущённо прошипел Барген. - В любой момент нас могут раскрыть. Пока ты у меня, сбежать не пытайся. Король за тебя башку оторвёт, а я ещё нужен в Алкрифе. Но после передачи отвечать за тебя будут уже местные. Тогда и постарайся не оплошать. Единственная возможность вырваться - из Кардовой темницы.

  - Издеваешься? - не сдержался Моррест. - Кард сделает всё, чтобы меня не выпустить. И охране накрутит хвосты...

  - Что? - вопросил не понявший иномировую идиому Барген.

  - Неважно.

  - Ладно, к делу. Тебе поможет сбежать эта штука. - В руке Баргена оказался крошечный, как стручок фасоли, сосуд из потемневшего серебра. На лице Морреста мелькнуло удивление - и пропало, сменившись пониманием. - Это яд, но особый. Сейчас такой готовить не умеют, я его достал с огромным трудом. Стоит целое состояние. Его пьют, когда нужно умереть, но лишь на время. Теперь слушай внимательно. Я вылью его тебе в рот, ты проглотишь, и дам запить... ещё кое-чем. Без этого яд тебя просто убьёт. Три дня ты ничего не будешь чувствовать, тебя как раз начнут пытать, но искалечить не успеют. Потом ты как бы умрёшь: станешь холодным, тело окоченеет, не будешь ничего чувствовать. Лишь несколько врачей могут распознать это зелье и понять, что ты жив, но из Энгольда их вывез Амори. Тебя, конечно, попинают, может, железом прижгут - но ты всё едино не почувствуешь. Затем выкинут в канализацию. И там уж как повезёт: надеюсь, на сухое место попадёшь, а не в дерьмо.

  - А не закопают, не сожгут? - с опаской спросил Моррест. Впрочем, не в его положении опасаться смерти. Тем паче безболезненной.

  - Жгут сейчас только знатных, - ухмыльнулся Барген. - Это дорого и почётно. А ты - вообще непонятно кто, даже не раб. А хоронить... Да какой им смысл руки мозолить, когда проще в дерьмо скинуть? Так "хоронят" и настоящих жертв здешних заплечников. Через два дня после "смерти" ты очухаешься. Раны, если будут, затянет. Главное, первые дни не делай резких движений, чтобы не открылись. Правда, будешь чувствовать слабость, тошноту, сначала будет очень холодно - последствие окоченения. Это нормально, через пару дней пройдёт. Когда выберешься, иди в деревню Фарли - знаешь, где она? Лакхнийская суба, паргана Клиат... А, вижу, знаешь.

  Моррест усмехнулся. Ещё бы не знать: там они с Гестаном и Гаррольмом... Интересно, откуда парень всё это знает? Но спросил другое:

  - А откуда этакое зелье у... наших? Неужто кто-то готовить умеет?

  - Скажешь тоже... Этот сосуд ещё до Великой Ночи запаяли!

  "Ну вот, - подумалось Морресту. - Отведаем просроченных медикаментов".

  - Попросишь о встрече с Гестаном, - закончил юноша. - Дальше по обстановке.

  Моррест чувствовал, как радостное удивление затапливает и пьянит, мешая трезво всё обдумывать. Но вдруг его хотят отравить, скажем, чтобы не достался Карду?

  А смысл? Зачем Амори, даже если паренёк на самом деле выполняет его приказ, избавлять Морреста от пыток и мучительной смерти? Значит, даже если парень его отравит, он действует не по приказу алков. Тогда по чьему? Неужто кто-то из повстанческих вождей смог внедрить агента? И теперь его освобождает из плена этакий сколенский Штирлиц?

  Всё-таки Моррест не поверил... сразу. В этом мире с ним случались чудеса, но чаще неприятные. И всё-таки - а что он теряет, даже выпив отраву? Раз уж не удалось спастись, надо хотя бы быстро умереть.

  - Скажи, ты... из наших?

  Парень даже приосанился. И выдал то, что повстанцы, идя в атаку, кричали первые два года войны. До предательства Карда.

  - За Империю, за Императора! Я работаю на Гестана и Гаррольма.

  Последние сомнения исчезли - Гестан не был из тех, чьи имена гремели по всему Сэрхиргу, а уж Гаррольм и подавно не успел прославиться. Неужто старый друг, потерявший глаз в битве за Лакхни, ещё жив? И даже развернул агентурную сеть, чьи щупальца дотягиваются до алкрифского дворца? "А я-то думал, всё пропало! - теперь Моррест себя корил. - Но наши-то сражаются! Значит, и я смогу!"

  - Ну, открывай рот, мужик, - скомандовал Барген. И одним движением опорожнил серебряную ампулку. Моррест судорожно сглотнул - но протолкнул в горло чёрную, нестерпимо горькую жидкость. Это было ещё не всё: нового состава, пряно пахнущего такими же травами и, наоборот, кислого, как лимон, пришлось выпить целую кружку.

  - А теперь лежи и отдыхай. Хоть ты и "умрёшь" три дня спустя, но на дыбе повисеть придётся. Иначе никто не поверит...

  Насвистывая фривольную песенку, что-то из кузнечного фольклора, Барген вышел. "Амори знал, что надо говорить, - удовлетворённо подумал он. - Интересно, что же убедило этого бандита? "За Империю, за Императора", или имя какого-то Гаррольма? Да плевать, главное, совсем скоро у Карда начнутся проблемы!"

  ...Когда его окатили водой, Моррест вдруг осознал, что ещё может дышать. Болела голова, болели руки, болели ноги, болел живот и болела грудь... Гораздо труднее оказалось понять, что не болит. И всё-таки по сравнению с тем, что было только что, это отдых. Надо же - ещё вчера он и представить себе не мог, какое это наслаждение - коротенький перерыв в пытках.

  В последние несколько часов ему казалось, что померло, не вынеся адской боли, само время. Особенно когда скотина-заплечник принялся растягивать его ноги и руки на специальном станке, не забывая тоненькой струйкой, чтобы успел ощутить всю прелесть жизни "под Императором", лить на обнажённый живот крутой кипяток. Сначала Моррест решил молчать, чтобы не доставлять удовольствия давнему врагу. Он плохо представлял себе, на что способны заплечники Карда. Через час висения на дыбе, когда палачи расчётливо тыкали раскалённым прутом в разные части тела, он окончательно сорвал голос, после чего только сипел, будто кран без воды. А ведь пытки ещё только начинались. Кард не спешил, наслаждаясь муками главного врага: в первые дни палачи ничего не сломали, не оторвали и не перебили.

  "Если отрава сейчас не подействует, завтра я сойду с ума" - мелькнуло в голове Морреста. А ещё раньше отпадёт нужда в кандалах: уже через пару дней он не сможет передвигаться самостоятельно. Но, видимо, даже Кард понимал, что не стоит доводить узника до смерти от болевого шока: после окончательного распада страны у него не осталось других забав. А тут - не какой-то там случайный зек, а злейший враг, мучить которого приятнее всего.

  - На сегодня хватит, - этот голос время от времени всплывал в памяти Морреста, будя ненависть и желание убить. И вот объект этого чувства всего в паре метров - сидит на стуле, попивает вино, закусывая чем-то вроде медовых лепёшек - и никак не дотянешься до ублюдка, предавшего всех.

  "Ничего, Кард, я тебе верну должок! - думал Моррест, и эта мысль удерживала его от отчаяния. - Только бы Барген не обманул!"

  Покончив с вином, Кард неуверенно встал с кресла. "Тоже ведь король! - злорадно подумал Моррест, глядя на испитое, заплывшее жиром лицо, на котором оставили отчётливые следы пороки. Синюшные мешки под глазами, какая-то сыпь на жирном загривке, налитые кровью и выпученные, но какие-то пустые, как у обнищавшего наркомана, глаза. Похоже, Кард не терял времени даром. Как сказали бы в родном мире Морреста - оттягивался на полную, и, наверное, не только с новомодным самогоном и девочками. Любопытно, здешние наркоши курят, нюхают или колются?

  "Раз ехидничаю, жить буду" - подумал Моррест - и ощутил какую-то новую, непохожую на причиняемую пытками, боль. Болела голова, будто он надышался ядовитого дыма, к горлу подкатила тошнота, перед глазами всё поплыло. Морресту понадобилось время, чтобы прийти в себя, и то в качестве нашатырного спирта было зловонное дыхание. Оказывается, бывший муж Эвинны придвинулся к нему слишком уж плотно, и теперь дышал прямо в лицо, близоруко рассматривая пленника. В который уже раз Моррест пожалел, что цепи алкрифской ковки невозможно ни разорвать, ни разрубить. А уж на той цепи, которой его приковали к пыточному станку, можно, наверное, подвесить танк.

  - Как тебе моё гостеприимство, Моррест ван Вейфель? - полюбопытствовал бывший Император. - Тебе удобно?

  - Как на курорте, - нашёл в себе силы прохрипеть Моррест. - Чтоб и тебе так же в гости сходить... К Амори.

  - Что ты сказал? - не понял Кард. - А с Амори мы союзники. Видишь, он даже тебя мне отдал!

  - Не бывает союзов волка с овцой, - в тон Карду ответил Моррест, чувствуя, как по телу разливается тошнотворная слабость. - Амори сожрёт тебя совсем скоро. Возможно, ещё этой осенью. А буду жив, до тебя доберусь я.

  - Он не посмеет, - самодовольно произнёс Кард. Морреста уже начал утомлять бесполезный спор с мучителем, тем более, что вновь накатило. Хоть бы вырвало Карду прямо в лицо - глядишь, вместо новых пыток прикажет обезглавить. - Я - священный...

  - ...дурак! - едва сдержав струю тошноты, и прикрыв глаза, чтобы перед ними не колыхалась эта мерзкая муть, прохрипел Моррест. Сознание уплывало, удерживать его становилось всё труднее, теперь уже не оставалось сомнений, что это - действие Баргеновой отравы. Выходит, прошло уже три дня? В руках палача он потерял представление о времени. - Ты уже не Император, и что отдал, не вернёшь! Титул - пустой звук без страны и армии, но страну ты пропил, а армия... Армию тебе могла дать Эвинна - но ты плюнул ей в сердце. А теперь тебя сожрут, и никто о тебе не пожалеет и не вспомнит... Жди своей судьбы, ублюдок...

   - Ты смеешь меня оскорблять?! - взъярился король. "Как же ты предсказуем и прост, уродец" - устало подумал Моррест, чувствуя, что времени больше не осталось. Собрав последние силы, он плюнул, метя в расплывающееся перед глазами лицо Карда. Но попал или нет, понять уже не смог - сознание погасло окончательно. Тем более он не видел, как побледнел, увидев, что произошло, палач: Кард ведь не станет выслушивать объяснения, он просто казнит. А то и поручит пытать уже самого заплечника его помощникам.

  - Он точно мёртв? - всё ещё задыхаясь от ярости, прохрипел Кард.

  - Увы, ваше величество...

  - Вынесите наружу - и бросьте в канализацию, - довольный собственным остроумием, прохрипел Кард. - Дерьму место в дерьме. А этому... Баргену скажите - я согласен отдать алкам рудники и угольный разрез. Толку-то от них сейчас!

  Вонь стояла такая, что впору потерять от неё сознание - но именно она и привела Морреста в чувство. Удивительное дело, бесчисленные раны не болели, а тупо ныли - но вот зловоние просто сводило с ума. "Это что, весь город разом пронесло?" - возникла идиотская мысль.

  Моррест попытался пошевелиться - это оказалось запредельно трудно. Будто всё тело налилось свинцом, или сила тяжести выросла в несколько раз. Открыть глаза? Надо посмотреть, что так чудовищно воняет. На то, чтобы поднять веки, тоже потребовалось усилие, но в конце концов Моррест уставился мутным взглядом во мрак. Нельзя сказать, что тут царила абсолютная подземная мгла. Откуда-то сбоку лился неяркий свет, и в его отблесках представал тяжеловесный каменный свод. То был не дворец, не монастырь и не крепостной каземат.

  Лишённые какой-либо отделки мощные каменные блоки коростой покрывал слой засохшей, местами отвалившейся грязи. Сам Моррест лежал в чём-то мягком, липком и влажном - любая попытка пошевелиться исторгала разящую наповал волну смрада, от него уже слезились глаза, свербело в носу и ломило виски. Едва удержав позыв к рвоте, Моррест заставил себя принюхаться. Так, какая-то гниль, дерьмо, и, наверное, не только человеческое, разлагающаяся плоть, и ещё что-то непредставимо пакостное. Да что же это такое, мало ему тюрьмы и пыток?! Кстати, а почему нет заплечных дел мастеров?

  Горным потоком хлынули воспоминания. Заточение, плавание, короткое освобождение - и снова кошмар плена, тем худший, что случился, когда он уже поверил в свободу. Разгром Гевина и то, что творили на его улицах алкские выродки. Кард и его заплечники, пытавшие людей не ради каких-то сведений или в качестве наказания за преступления, а чтобы доставить удовольствие хозяину. "И это - та Империя, на которую только что не молилась Эвинна?" - подумал Моррест, и воспоминания о девушке снова кольнуло болью. Не смог защитить, помочь, подсказать путь к победе. Вот и оказался, как крыса, в канализации.

  Со слабым стоном Моррест пошевелился, Барген не соврал, были и тошнота, причём самая мерзкая, на пустой желудок, и слабость. Хорошо хоть, и регенерацию эта штука подстёгивала будь здоров: там, где шуровали заплечных дел мастера, боль была, но тупая, постепенно затихающая. И это - единственное, что радовало: в зловонном кишечнике города заражение крови совсем не проблема.

  Зловонная слизь под лопатками мерзко чавкнула, когда Моррест поднял руку. Смрад поднялся такой, что дышать стало возможно только ртом. Но гортань пересохла, будто в пустыне без воды, каждый глоток нечистого воздуха обжигал, будто в почти забытой сауне. Но самое главное, рука казалась налитой свинцом, таких усилий стоило вытащить её из грязи. Из последних сил Моррест поднёс её к лицу, чтобы посмотреть, на чём лежит. В лицо снова шибануло вонью, и, будто мерзкие бурые черви, перед глазами появились покрытые грязью пальцы.

  Моррест напрягся, пытаясь встать из пропитавшей одежду гнусной жижи - но только до момента, когда в поле зрения оказалось чьё-то почти чёрное, раздувшееся лицо с вываленным фиолетовым языком - бедолаге выпала нечистая смерть удавленника. В лице оказалось что-то знакомое - но тут силы окончательно оставили Морреста, перед глазами взвихрились одуряюще пёстрые искры, и грязь с тем же жадным чавканьем приняла тело.

  Второй раз Моррест очнулся, когда мгла стала абсолютной. Значит, выход на поверхность есть, и по крайней мере грязный свод над головой озаряет дневной свет. Нет, солнце сюда не заглядывает, но воздух проникает - иначе бы он точно задохнулся. Увы, раньше утра выход не найти: ещё не хватало в такой тьме напороться на какую-нибудь ржавую железку... А ржавья тут, похоже, хватало: пошарив вокруг, Моррест почти сразу нащупал нечто твёрдое. Рукоять... Гарда... Клинок простого солдатского меча оказался изъеден ржавчиной до состояния, когда им уже невозможно ни порезаться, ни что-то разрубить. Меч ещё мог сгодиться только в качестве дубины, и то на пару ударов. Ну, лучше такое оружие, чем вообще голые руки.

  Оружие он добыл вовремя: во мраке послышалось какое-то осторожное копошение, где-то в стороне блеснули - и тут же исчезли две красные бусинки. Крысы? А как далеко? Во тьме никак не удавалось определить расстояние. Моррест замер, сжимая в руках "оружие". Он не был уверен, что оно хоть немного поможет в борьбе с крысами... Он вглядывался в темноту до рези в глазах, весь обратился в слух, а сам замер, стараясь даже не дышать - но тьма и тишина оставались абсолютными и первозданными, будто сам мир исчез, истаял, как пьяный бред. В этой тьме начисто истаяла грань между явью и сном, и Моррест сам не заметил, как её перешёл.

  Он очнулся оттого, что вновь посветлело, свет, серы й и сумрачный, падал сверху вместе с мутной, грязной водой. Нет, тут не выбраться: неплотно прикрытое какой-то крышкой отверстие метрах в пяти над головой, в самой верхней точке сводчатого потолка. Оттуда вода и лилась тонкой струйкой, падала на покрытый толстым слоем склизкой грязи пол, только усиливая вонь. Впрочем, за проведённые под землёй часы обоняние уже перестроилось, и убойное амбре стало вполне терпимым.

  Действие адского зелья прекратилось. Несколько дней остававшийся без пищи желудок тупо ныл, не лучше было и пересохшей, хоть меньше, чем прошлый раз, гортани. Зато руки и ноги снова стали послушны, голова не кружилась, Морресту даже удалось подняться на ноги. Что плохо, так это отсутствие обуви. Твари, скинувшие его в эту клоаку, не поленились стащить всё, кроме изодранных штанов и уляпанной кровью рубахи. Увы, кому-то из них пришлись впору его видавшие виды сапоги. Пожелав мародёру кровавых мозолей на ногах, Моррест огляделся, что бы использовать в виде обуви, и почувствовал, как желудок вновь подкатил к горлу: ещё одна ночь не прибавила покойнику привлекательности. Всё то же чёрное лицо удавленника, заляпанные подземной грязью, выпученные остекленелые глаза. Этого раздели гораздо качественнее, разодранная просто в клочья рубаха присутствовала - но вот ниже пояса не осталось ничего. Почерневшие, гнусно воняющие разлезающейся плотью волосатые ноги почти утонули в слизи. Зато, к радости Морреста, мародёры не позарились на сапоги: наверное, их смутило разодранное голенище правого сапога и почти полностью оторванная подошва левого.

  А миг спустя он узнал покойника. Эта раздувшаяся, порой с треском выпускающая зловонные газы туша, с объеденным крысами лицом (вот почему на него не позарились подземные зверушки) - оказывается, заплечник, который пытал его последним. "Да, парень, вышла тебе боком моя "смерть", - ехидно подумал Моррест. - Может, хоть в следующем рождении катом быть перестанешь?" Словно в подтверждение догадок, труп приоткрыл рот, и издал что-то вроде кряхтения. Морреста передёрнуло. Ему совсем не хотелось разувать палача - но выбора не было: без обуви любая царапина станет смертельной.

  Один сапог снялся легко, помогло разодранное голенище. Со вторым пришлось помучиться, с распухшей, уже начавшей расползаться ноги еле удалось стащить. Оставив покойника сверкать посиневшими пятками, морщась от отвращения, Моррест нацепил трофей, затем стащил с мертвеца и располосованную рубашку. К счастью, её надевать не требовалось. Только замотать распадающийся сапог обрывками. Закончив работу, Моррест потопал на месте, чтобы посмотреть, не развалятся ли сапоги. Нет, обмотки пока держат. На первое время хватит, а там можно будет что-нибудь придумать. В конце концов, однажды он остался безо всего - и выжил. Хотя то было лето, а сейчас, наверное, уже месяц Улитки.

  Пришёл черёд позаботиться о свете. Огромный сводчатый зал, видимо, был чем-то вроде коллектора, от которого во все стороны расходились узкие, до половины заполненные грязью лазы. Там, независимо от времени суток, царила абсолютная тьма. Моррест долго осматривался, пытаясь определить, что можно приспособить под факел. Увы, всё оказалось таким же полусгнившим, склизким и безнадёжно мокрым. Да и где взять огниво? До зажигалок вряд ли скоро додумаются, прогресс, с лёгкой руки Михалыча, налицо только в военном деле. И то - не кончится ли всё лет через десять после его смерти? Хотелось бы верить - но если алки уже строят паровые броненосцы, вряд ли. Хорошо хоть, у них ещё не скоро появятся авиация и танки.

  - Если попаданцев больше не будет, - вслух озвучил Моррест свой главный страх. Хватило и одного безработного инженера с оборонного завода, чтобы все победы Эвинны обратились в пыль...

  Нет, факелом не разжиться - но и сидеть в зловонном коллекторе нет мочи. "Как же тут было до Великой Ночи? - сознание отказывалось представить столько дерьма сразу. - Когда в городе был почти миллион жителей? Наверное, заполнялось до самого верха...". Чтобы не напороться во тьме на что-нибудь острое, он обмотал руки остатками рубахи палача, и, ощупывая ржавым мечом дорогу перед собой, как слепец тростью, двинулся в тоннель.

  Ощущение времени и пространства потерялось сразу, теперь только одуряющее зловоние и склизкие стены, которых то и дело касались рука и меч, напоминали о том, что он ещё жив. Несколько раз он упал в мерзкую жижу лицом, и теперь, наверное, покойный заплечник по сравнению с ним показался бы симпатягой. Он не знал, правильно ли идёт, уже то, что до сих пор не напоролся на какую-нибудь дрянь, скажем, глазом, могло считаться удачей. И уж точно, прежде чем ставить ногу, приходилось прощупывать местность перед собой. Передвигаться удавалось очень медленно, наверное, меньше сотни метров в час, невзирая на подземный промозглый холод, с него градом лил пот, но Моррест чувствовал, что если сядет, то уже не встанет. И, будто угли прогоревшего костра, в подземном мраке медленно гасли искорки надежды.

  Вернулось ощущение нереальности всего, что его окружает, подзабытое со времён пути сквозь Ведьмин лес. Тогда тоже всё было, как во сне, он шёл, не думая, куда идёт, и зачем вообще идти, когда всё, что было дорого в этом мире, распалось пеплом на руинах Самура. Он не заботился о выборе мест для ночлега, о том, хватит ли еды на долгий путь, и что делать, если не хватит: в те времена потомственный горожанин, уроженец благополучной РФ начала двадцать первого века ещё мало чего стоил как путешественник и охотник, а для грибов и ягод было рановато. И всё же он прошёл лес, где пропадали целые легионы, да ещё разжился отличным оружием - которым, впрочем, ещё предстояло научиться пользоваться. Как и на Земле, большинство жителей Сэрхирга верило в своих Богов. Но после того похода Моррест понял, что не верит, а знает. Кто, кроме Них, мог спасти глупого землянина от тысяч опасностей и бед?

  Но здесь, вслепую тыкаясь в осклизлые стены, он снова был в том же положении - одинокий, безоружный и беззащитный, не знающий, что делать и куда идти, чтобы выйти к людям. Отравленный зловонием мозг снова и снова прокручивал в голове всё, случившееся с памятного боя под Тольфаром, где они с Эвинной попали в плен - и с новой силой осознавал, как он одинок в этом мире. Все, кого он любил - погибли. Не оттого ли, что ответили на его чувство взаимностью? Да и Гевин - маленькое государство, созданное ими с Эвинной... Разве что Ирмина ушла живой, и теперь где-то в непредставимой дали растит его сына. Но ведь в этом мире её нет, следовательно, и она как бы мертва для Сэрхирга. Как и он сам - для Росфедерации. Хм, переход в другой мир как смерть - об этой стороне "попаданства" он как-то не задумывался.

  - Выходит, я трижды труп? - спросил он тьму. - Тогда есть ли смысл вообще хоть чего-то бояться? Я, можно сказать, мертвец со стажем...

  Испуганное эхо заметалось в коридоре, где последним звуком был стук зубил каменщиков да скрежет мастерка, подчищающего раствор. Ну, ещё плеск всего того, что извергал из себя огромный город. Впрочем, Моррест не сомневался: в те времена все эти лабиринты были доверху заполнены отбросами, и без противогаза, а скорее акваланга, делать в них было бы нечего. Тут и сейчас неимоверно трудно дышать, воздуха поступает ровно столько, чтобы не задохнуться сразу же, и наполнен он омерзительной вонью, в которой как-то терялся запах дохлых крыс и трупов вроде палачиного. Измученное нехваткой кислорода сознание плыло, временами его терзали сумрачные видения. Одно было особенно неотвязным: крохотная искорка света, плывущая в бесконечном мраке... Нет, не мраке даже, а пустоте.

  Мрако-пустота накатывает волнами (из чего же состоят эти волны, непонятно), норовя расплющить, погасить эту искорку, выпить из неё жизнь, превратить в частицу себя. Искорка, захлёстываемая мглой, стойко сопротивлялась, медленно плывя к ведомой ей одной тени. Но с каждым ударом волн Ничто её силы таяли, слабела незримая броня. Казалось, вот-вот она растает, растворится во вневременной пустоте, и тогда он, Моррест, потеряет что-то очень важное, быть может, самое важное, что было и будет в жизни. "Это что же, она зовёт меня на помощь?" - по-своему истолковал смутное чувство Моррест. Не умом, каким-то неведомым инстинктом он понял, как можно помочь.

  Моррест мысленно потянулся к искорке, он любовался её светом, её стойкостью и красотой. Будто мантру он повторял про себя не слова даже - а простые мыслеобразы. Но если попробовать выразить их смысл словами... "Ты нужна мне. Без тебя одиноко и холодно. Я готов тебе помочь, если понадобится, готов рискнуть собой. Дойди, куда идёшь, тьма не сможет тебя одолеть - ведь есть тот, кто тебя помнит, любит, в тебя верит..." На миг в голове возник образ Эвинны - такой, какой она была в их заветную ночь в императорской спальне. "Ты такая же, как была Эвинна - гордая и смелая, и в то же время удивительно простая и домашняя... Я помогу тебе. Держи"... Ему казалось, от него к искорке протянулась незримая, невероятно тонкая ниточка, через которую тянутся его жизненные силы, его готовность сражаться до конца и предпочесть смерть - сдаче в плен. Казалось, на плечи взвалили многотонный противовес требюше. Ноги подламывались, лёгкие жгла нехватка кислорода.

  Но так длилось лишь мгновение. Миг спустя Моррест осознал, что связавшая их незримая пуповина работает в оба конца, и он не только отдаёт, но и получает. В измученное тело хлынула сила, на миг закружилась голова - будто из зловонных затхлых подземелий он очутился на цветущем весеннем лугу, и лицо ласкает летнее солнце, а неподалёку, наполняя воздух свежестью, плещет кристально чистая река. Место было знакомо, с ним связано одно из самых дорогих воспоминаний: островок на реке Фибарре, именно там они с Эвинной отдыхали после побега от правдюков, там их впервые соединила любовь.

  Неужели эта Искорка знает о его любви, и вместе с силой посылает дорогое видение? Или она - сама... Нет, не может быть! В этом мире есть место магии, но магии, так сказать, бытовой. Чтобы кто-то мог вот так обмануть смерть и избежать очередного перерождения, отнимающего память и жизнь? О таком ничего не говорили даже велеречивые жрецы, хоть им и положено по касте славить всемогущество Богов...

  Видение исчезло так же внезапно, как появилось. Но уныния и надвигающегося отчаяния - как не бывало. Пусть снова кружится голова от вони и нехватки воздуха, пусть в размокшие, изодранные "сапоги" натекло зловонной жижи, да и сами они вот-вот расползутся по швам, пусть у него ни еды, ни фонаря, и он не знает, куда идти... Не знает? Моррест осознал, что на самом деле знает - не умом, а тем же самым таинственным инстинктом, наверное, даже не шестым, а седьмым чувством. Он чувствовал "правильность" каждого следующего шага, если шаг мог увести в сторону от выхода - тоже. Тут тупик, тут тоннель скоро уйдёт вниз, и там он доверху заполнен мерзкой жижей. А сюда лучше вообще не соваться: что-то тут живёт такое, против чего не помог бы и пулемёт, разве что ядерный фугас, оно голодно и уже прикидывает, как схарчить неосторожного. К счастью, и перемещаться может только в пределах одного-двух тоннелей. Почему? А вы спросите у него самого, если, конечно, успеете...

  Непонятное чувство отпустило Морреста, когда тело уже ни в какую не желало слушаться. Напоследок все катакомбы под великим городом стали полупрозрачными. Они оказались не столь уж сложными, но, увы, почти все вели в тупики, или выходили на поверхность отвесными колодцами, по осклизлым стенам которых не смог бы взобраться и паук. Тот единственный, который выводил в необитаемый овраг за городом, где берёт начало река Сатледж, сначала дальше всех забирался в глубину, где был какой-то непонятный зал, совершенно непохожий на коллектор, и только потом резко поднимался, выходя в склон оврага огромной свинцовой трубой. Местами кладка стен уже начала трескаться и обваливаться, местами нечистоты перегородили тоннель "пробками", но ни одна не была слишком длинной, чтобы нельзя было пронырнуть.

  "Спасибо тебе!" - адресовал Искорке мысль Моррест. Без этакой подсказки сам бы он никогда не выбрался. По крайней мере, до того как, обессиленный окончательно, навсегда лёг бы в грязь. И крысы бы сожрали всё, что осталось от него, а фекалии столицы стали бы вместо савана.

  Видение исчезло, оставалось гадать, достигла ли цели храбрая Искорка. Моррест дорого бы дал, чтобы узнать - наверное, продал бы и душу, найдись покупатель. Увы, такая мелочь, как душа лже-Морреста, никого не интересовала в этом мире - ни Справедливого и его Детей, ни Ирлифа и его Тёмных, ни его прототипа - Господа Арлафа, коему поклонялся мудрый Джибран. Оставалось осторожно спускаться по замусоренному, скользкому полу тоннеля, мучаясь от нехватки воздуха и задыхаясь от вони. Потревоженным утопленником всплыла мысль, что ему давно пора задохнуться, без противогаза по таким катакомбам не полазишь. Но тело оставалось послушным, не спеша расставаться с душой.

  У первой "пробки" Моррест остановился. Некстати вспомнилось, что предстоит нырять не во что-нибудь, а в дерьмо пополам с помоями и дождевой водой, кишащее гнилым тряпьём, отбросами и объедками, что после каждого дождя стекали в эту клоаку. Наверняка там есть и полусгнившие тушки крыс и голубей, может, и расчленённые местными чикатиллами трупы. Но умирать посреди адской вони хотелось ещё меньше. Вдохнув нечистый воздух полной грудью, Моррест задержал дыхание - и с каким-то чавканьем погрузился в густую ледяную жижу. В воздухе, что попал в лёгкие, кислорода было совсем немного, он и вышел почти сразу. Моррест почувствовал, как мучительной судорогой сводит лёгкие, чёрной липкой змеёй заползает в душу ужас... А потом, проломив какую-то в труху сгнившую деревяшку, голова пробила мерзкую жижу - и в лёгкие снова хлынул, пусть вонючий и затхлый, но такой желанный сейчас, воздух. Так и не открывая глаза, от которых во мраке всё равно не было толку, Моррест осторожно двинулся вперёд. И следующая "пробка" уже не вызвала такой слепой паники. Он знал: путь, указанный Искоркой, проходим.

  Моррест закончил спуск тогда, когда сил вообще не осталось - ни своих, ни подаренных Искоркой. Прошёл последние метры на подламывающихся ногах - и упал на удивительно чистый, лишённый уже привычной слизи пол. Под ним было что-то металлическое, рассыпанное по полу, оно с тихим звяканьем приняло вес тела - и навалился, победив даже боль в пустом желудке, сон.

  Когда чёрный сон без сновидений отпустил, и Моррест с усталым вздохом попытался встать, под ним что-то тихо зазвенело. Рука лениво скользнула по полу, ухватила несколько небольших металлических предметов. Нечего было и думать рассмотреть их во мгле, но на ощупь получилось определить. Монеты. Довольно крупные, чистый звон наводит на мысль о таком же чистом металле. Это что же, посреди канализации кто-то решил устроить сокровищницу? Впрочем, в логике неизвестному куркулю не откажешь: едва ли кто-то догадается искать золотишко в затопленных дерьмом катакомбах. "А это что такое, шершавое, округлое... Мать твою, это же череп чей-то. Кладоискатель-неудачник? Или умерший на мешках с золотом скряга?"

  Мертвец пролежал на золотишке не один век: кожа и внутренности успели мумифицироваться, видимо, даже могильные черви не сумели добраться до поживы. Но нет худа без добра: рядом с покойником лежал так и не уничтоженный временем заплечный мешок, вроде тех, в каких носили своё добро солдаты Старого Сколена. Недалеко от тела Моррест нащупал что-то напоминающее огниво. Так, попробуем... Да будет свет, сказал монтёр, и начал разводить костёр...

  Искры блеснули и погасли, но успели ненадолго спугнуть мрак. Человек только что с поверхности, даже ночью, ничего бы не увидел, но привыкшим к непроглядной тьме глазам Морреста света хватило. Отблески искр вырвали из мглы плотный деревянный пенал, наверняка с чем-то ценным... Ого, трут! Наверное, высох за целое столетие в сухом воздухе сокровищницы. Но главное - сундук, из которого выглядывает истлевшее, но некогда роскошное тряпьё, вполне сгодится в качестве дров. Пусть поесть всё едино нечего (эх, хоть бы крысу подбить - но где нет еды, там и крысы не бывают), но развести костёр уже можно... Тряпьё, будь оно хоть королевской мантией, послужит растопкой.

  Когда на очищенном от монет пятачке каменного пола заплясали языки пламени, Моррест осмотрелся. В багровом свете стали ясны истинные размеры пещеры - дворец не дворец, а трёхэтажный дом в ней бы вполне поместился. Всё помещение завалено тюками, сундуками, ящиками, чуть в стороне свалено оружие. Так... Судя по сверкнувшим в свете пламени бриллиантам, не простое. Мечи, секиры, алебарды, даже выгнувшийся наизнанку и наверняка безнадёжно рассохшийся сложный лук. Кольчуга с причудливо закреплёнными на ней металлическими пластинами. Металл со странным, несвойственным железу фиалковым отливом. На серебро эта штука тоже не походит. Какой-то непонятный сплав, судя по соседству с таким оружием, доспех умопомрачительно дорогой. Скорее всего - сверхпрочный: интересно бы опробовать на нём винтовку. Вот и шлем для комплекта.

  Нельзя сказать, чтобы монетами был устлан весь пол - но местами они громоздились курганами. Видимо, они стояли, пока держали мешки, а потом истлевшая ткань поддалась весу металла. Моррест не утерпел, подобрал одну. Монета оказалась крупной, из хорошего, чистого золота - за годы в этом мире Моррест повидал достаточно и "валигаров", и "эгинаров", так вот, монеты напоминали именно "эгинары", последние два века служившие эталоном чистого золота. Поплоше, но тоже высоко ценились "арангуры" чеканки Арангура Третьего, а вот за отчеканенными после Великой Ночи "валигарами" прочно утвердилась слава самой дрянной монеты Сэрхирга. Впрочем, те, кто видели новодельные "карды", "валигары" уже вполне уважали. В монетах последнего Императора золото уже могло рассматриваться как примесь в олове и свинце. Впрочем, легко местным обвинять Карда. Посмотрели бы они на зелёную бумагу с портретами президентов США, что в его родном мире окружена едва ли не религиозным почтением...

  Так кто же чеканил эту мечту нумизмата? Моррест поднёс монету поближе к огню. Вот и надпись... Какие-то незнакомые, лишь смутно узнаваемые буквы, а вот этой в нынешнем сколенском алфавите вообще нет, как "ять" в современном русском. Вот тут она ещё встречается, и слово знакомое - значит, "е" или что-то подобное... Теперь попробовать прочитать всё, что написано вокруг портрета какого-то дородного мужика...

  - "Именем Справедливого Стиглона, Арангур ван Модар, из рода Тираэнов, служитель Богов и повелитель Сколена", - по слогам прочитал Моррест. С минуту он пытался вспомнить имя, где-то он его слышал, но это было так давно, а думал он тогда совсем о другом...

  Императоров-Харванидов он помнил - но все три Арангура, что правили до Великой Ночи, титуловали себя просто "Императорами", а вовсе не "служителями Богов". Причём "Император" подразумевал и светскую, и духовную власть, и уточнять не требовалось. Зато все трое, монеты которых Моррест держал в руках, не забывали написать, что они Харваниды. А один вообще поклонялся единому богу Арлафу. Неужто этот Тираэн был ещё до Харвана?

  На реверсе монеты было написано: "Дано в год тысяча сто седьмой от Долгой Ночи, в семнадцатый год от воцарения нашего". "Совсем интересно, - мелькнуло в голове. - Получается, Великая Ночь - не первая? И сколько это веков до "Воцарения Харвана"?"

  Желудок властно напомнил, что уже не первый день в нём не было вообще ничего. Моррест с ненавистью окинул взглядом горы драгоценностей. Все их, не задумываясь, он бы отдал за батон хлеба, пусть не свежего и горячего, и несколько глотков воды. Воздуха не надо, можно дышать и этим, тем более, что миазмы канализации сюда почти не долетают...

  Взгляд упал на какую-то ёмкость, всё с тем же странным фиалковым блеском. Сколько бы веков фляга тут ни пролежала, время оказалось беспомощным против странного металла. Подобрав сосуд, Моррест аккуратно отвернул крышку, заодно поразившись тонкой, аккуратной резьбе, без всякой прокладки герметично закрывающей флягу. Он ожидал почувствовать запах мутной, затхлой жижи, в которую за века могло превратиться содержимое. Или вообще ничего, если всё высохло. Но нет, холодная, кристально-чистая вода оказалась пригодной для питья - и фантастически вкусной после нескольких дней жажды. С огромным трудом Моррест заставил сделать себя лишь три мелких глотка, чувствуя, как отходит пересохшая гортань, зато с новой силой напоминает о себе желудок. Теперь бы покормиться - но целый, не обглоданный живностью труп свидетельствует, что ничего живого в сокровищнице нет.

  Некоторое время Моррест лазил по кучам золота, бриллиантов, каких-то неимоверно вычурных женских украшений. Наверняка тут не только золото, но и платина, в этом мире ещё более дорогая и редкая. Но золотые горы, на которые всю столицу можно купить с потрохами, а на последние гроши заставить Карда плясать чечётку, сейчас были не нужны. Только крепкий мешок, чтобы распороть острым краем какой-то побрякушки типа декоративного ножа и обмакнуть в остро пахнущую жидкость, судя по всему, вполне себе горючую, что заполняла одну из раскупоренных бочек. Затем Моррест бесцеремонно вытряхнул золото (попутно отметив, что этого хватило бы на найм роты) - и не без труда разломал сундуки. Из досок получились широкие и неудобные, но хоть какие-то факелы.

  Доспехи... Так, вроде бы впору, будто делались на заказ. А лёгкие-то какие! Железные такие килограмм пятнадцать бы весили, а тут не больше четырёх. Забрать, что ли, с собой? Ага, а в каком-нибудь "пузыре" лишний металл запросто утянет на дно! И всё-таки желание обладать древней диковинкой победило. Моррест натянул мелодично зазвеневшую кольчугу, потом долго мучился с ремешками, стягивающими панцирь. Наконец надел шлем с выцветшим от времени плюмажем. Что характерно - невзирая на промозглый, сырой воздух подземелья, всё это добро не тронули гниль и ржавчина. Ох, и много же секретов прошлого утрачено! И процесс этот начался не в год Великой Ночи... Или, правильнее сказать, последней Великой Ночи?

  Он уже собирался уходить, убедившись в бесполезности всех этих сокровищ, когда на глаза попался непонятный предмет. Он напоминал небольшую коробку из металла с фиалковым отливом: его совершенно не брала ржавчина. Поверхность была покрыта какими-то письменами...

  "Почему - какими-то?" - подумалось Морресту. - Тот же алфавит, что на монете, и язык - сколенский, хоть и странный какой-то, будто на нём говорили века назад. Но какой-нибудь жрец сумеет прочитать... А это что? Моррест осторожно отжал какой-то рычажок, "коробка" щёлкнула, и пластина с письменами, оказавшаяся в треть сантиметра толщиной, с лёгким гудением заскользила в покрытом смазкой пазу. Под ней оказалась ещё одна пластина, на сей раз тонкая, как фольга, но столь же прочная. Она тоже покрыта искусно выгравированными письменами той же разновидности сколенского алфавита. Буквы были одинаковыми, и по размеру, и по начертаниям...

  От удивления Моррест позабыл и про голод, и про усталость. Печатная книга, и не на бумаге, а на металле... Сверхпрочном металле, если из него сделаны такие дорогие доспехи... И сами листы - тонкие, как фольга, слегка гнутся под пальцами. Моррест осторожно потянул лист, с металлическим шипением он провернулся вокруг служившего переплётом прута и оказался снизу "книги", как в земном перекидном календаре.

  "Ничего себе книжечка!" - подумал Моррест. И хотя только что он отказался от возможности стать одним из самых богатых людей Сэрхирга, оставить книгу он не мог. Ограничился вооружением - в дальнем углу зала обнаружилась массивная, в умелых руках страшная даже рыцарю алебарда с широким секироподобным лезвием и крюком для спешивания всадников, приваренным к обуху, целиком из того же металла. И целая перевязь с метательными ножами. Великим ножеметателем Моррест не стал, Эвинна научила его лишь тому, что умела, а по этой части она умела немного - но всё равно нужно иметь что-то для ближнего боя. Жаль, что не обнаружилось меча, меч привычнее, да и вообще сподручнее для одиночного бойца. Ну что ж, удастся выбраться - можно достать и меч. Моррест помнил, где склад с оружием легионеров.

  Идти стало проще. Он шёл по бесконечным переходам, но полученные от Искорки знания помогали находить дорогу. Затея с факелами оказалась не очень удачной - первый же "пузырь" из нечистот сделал их никуда не годными. Моррест с отвращением выбросил бесполезный груз, а алебарда пригодилась, теперь можно прощупывать местность шагов на шесть вперёд. Единственное, что не давало покоя - виденные ещё в начале пути глаза. В таких местах, по мнению Морреста, просто обязаны быть какие-нибудь опасные твари - например, крысы. От крысиной стаи особей так в сто, знал он, не поможет алебарда, как не помог бы и автомат: твари умные, рассыплются и атакуют со всех сторон. Может выручить только возвышенность. Но, видимо, усохший город давно перестал сбрасывать в подземелье съедобные отходы - вот и его обитатели основательно подвымерли, оставив канализацию почти необитаемой, и куда менее вонючей... Даже от Великой Ночи может быть польза.

  Моррест не раз успел порадоваться, что не выкинул тяжёлую алебарду. Теперь он едва брёл, устало опираясь на древко. Наверное, без этой опоры он бы давно упал, и тогда уж точно не смог подняться: даже у сообщённых Искоркой сил нашёлся предел. С каждым шагом ноги будто наливались свинцом, на периферию сознания отошла даже вездесущая вонь. Невзирая на подземный холод, по лицу градом катился пот. Моррест чувствовал, что подъём высасывает силы. Ещё немного - и даже старая одинокая крыса с ним справится. Просто прыгнет на голову, и этого хватит, чтобы упасть и не встать. А совсем скоро не понадобится и она - он просто упадёт и умрёт, потому что всему есть предел. Даже человеческим силам...

  Когда вдали показался едва заметный отблеск света, Моррест не сразу поверил глазам. Только когда прохладный, упоительно свежий ночной ветер коснулся лица, он почувствовал, что это не предсмертный бред. Он улыбнулся (слой подсохшей грязи неприятно стянул кожу) - и, по-стариковски опираясь на древко алебарды, поковылял к выходу. Наверное, стоит избавиться от доспехов - пусть совсем лёгких, сейчас и такой груз неприемлем - но сил не осталось и на это. Моррест дал себе слово, что ляжет прямо у входа и будет спать, пока силы хоть немного не восстановятся...

  Вот и выход. Моррест вдохнул пьянящий, наполненный шелестом дождя и мокрой облетающей листвы ветер, даже непроглядная осенняя ночь после подземелья казалась светлой. Он уже и забыл, каким ароматным может быть обычный, просто не отравленный смрадом канализации воздух...

  ...И в это время из кустов напротив выхода грохнул выстрел. Морреста сбило с ног, опрокинуло навзничь - и бросило наземь. Падая, жалобно зазвенела о камни алебарда...

 

Глава 5. И словом, и мечом

  - Ну надо же было такое придумать - услать нас на свалку! - возмущённо произнёс молодой кудрявый парень, поправляя натёрший плечо ремень джезайла.

  Давным-давно воды весенних ручьёв проточили неширокий, но длинный и глубокий овраг меж двумя пологими, со столообразной вершиной, холмами к северу от города. Каждую весну снег, обильно укрывавший высоты вокруг столицы, сходил говорливыми ручьями, превращая долину в бурлящий поток, вода покрывала луга, а потом на них вставали пышные, в рост человека, травы. Поля окрестных деревень из года в год давали изрядные урожаи. А ведь огромному, бурно растущему городу требуется много еды, так? И в том числе мяса? Потом подмытый ливнями и разливами Эмбры склон обрушился, да в самом узком месте, перегородив овраг всерьёз и надолго. Теперь вода не уходила, но к середине лета высыхала, оставляя топкую, дурно пахнущую и кишащую комарами болотину.

  Наверное, перемычку можно было прокопать, дав воде путь к Сатледжу или Эмбре. Но к тому времени самые удобные заливные луга оказались застроены Нижним городом, а взамен распахали поля южнее и севернее столицы. Год от года город рос, народ прибывал - и однажды встала проблема заразы. Пережив пару опустошительных эпидемий в столице, Хостен Старый взялся за неё всерьёз и надолго, с истинно имперским размахом. Тогда как раз выиграли войну с алками, тысячи захваченных пленников бросили на подземные работы. Город изрыли длинными каналами, особенно бесцеремонно, со сносом домов, их строили в Нижнем городе. Лучшие инженеры Империи проектировали крепи, способные стоять под землёй веками. Чтобы не сочились грунтовые воды, щели заливали свинцом и цинком, местами внутри крепей и вовсе клали толстые металлические трубы, благо имелись в Верхнем Сколене очень неплохие месторождения.

  Специальным указом Император запретил выливать помои из окон и ставить во дворах нужники. Отныне все отходы жизнедеятельности горожане сбрасывали в многочисленные сточные колодцы, выводившие в канализацию, а по нужде ходили в открытые тут и там общественные туалеты. До святого Эгинара они были бесплатными и содержались за государственный счёт, но потом Императоры сообразили, что деньги не пахнут, а поддерживать канализацию в порядке накладно... Как всегда, подданные поворчали на очередную выдумку властей - но смирились, благо, плата оставалась символической. Вдобавок с бездомных и самых бедных её не брали вообще.

  Встали две проблемы, без которых через пару веков канализация вышла бы из строя раз навсегда. Во-первых, как очищать колоссальный, общей протяжённостью под сотню миль, подземный лабиринт? И, во-вторых, куда девать вычищенное оттуда... эээ... вещество? Первая проблема казалась проще: величайшая река Сэрхирга под боком, а большая часть города существенно выше воды. Но откуда тогда будут брать воду горожане? Выкрутились за счёт акведуков, подававших воду с окрестных высот, из рек и озёр вокруг столицы, и заодно снабжавших водой общественные бани. Акведуки тоже обошлись в копеечку - но, случись в грандиозном "кишечнике" города "запор", и столицу точно пришлось бы переносить. А так отбросы своевременно вымывались проточной водой и сбрасывались в реку, а по Эмбре прямым путём следовали в Ледяное море...

  Так встала третья проблема. Ведь Железная и Золотая горы, где обитали купцы и чиновники, высятся прямо над рекой, да и сам императорский дворец не так уж далеко от берега. И придётся государю Императору нюхать поднимающиеся от реки ароматы. Вдобавок и ниже по течению реки жило достаточно народа, чтобы загрязнённая река отомстила, породив эпидемию. Ради чего тогда весь огород городить? Не говоря уж о том, что есть у реки Эмбры богиня-покровительница, которую почитают по всему Сколену. Ей очень не понравится, если в её реку будут сливать... ммм... это.

  Тут и подвернулась столичным градоначальникам пригородная болотина. Одни траты тянули другие - и пришлось выводить из канализации несколько колоссальных кирпичных и свинцовых труб, ведущих под крепостной стеной в овраг. Того, что противник ими воспользуется, Императоры не боялись: во-первых, за все триста лет правления Харванидов только Оллогу удалось дойти до столицы. А во-вторых, к тому времени ни один человек не смог бы вынести чудовищной вони в трубе, да и пробраться через заполненные нечистотами тоннели. С тех пор население забросило несколько деревенек рядом с оврагом: уж слишком тяжёлый дух поднимался от отстойника.

  В Великую Ночь канализация изрядно пострадала: где замёрзшие отбросы разорвали трубы, где, не выдержав морозов, разрушились акведуки, вышли из строя и почти все помповые насосы - а главное, вымерли, не подготовив смены, инженеры и рабочие, содержавшие "кишечник" в относительном порядке. Сохрани город большую часть населения - и сразу, как отпустили морозы, разразилась бы новая катастрофа. Не было бы счастья, да несчастье помогло: уцелела и не разбежалась едва одна десятая жителей. Оставшиеся, почувствовав слабину власти, принялись рыть выгребные ямы во дворах, выплёскивать отбросы на улицы, а за водой ходить к реке. Конечно, даже теперь считалось уделом неудачников и низкорожденных рыть выгребные ямы. Но это не шло ни в какое сравнение с былыми реками отбросов.

  А вот отстойник - остался. Каждую весну талые воды поднимали ещё не сгнивший мусор, покачивая на волнах, а когда всё это подсыхало, зловонной слизью и мусором покрывались все склоны. Топкая, омерзительно зловонная болотина с курганами отбросов протянулась на многие мили. И всё-таки Гестан подозревал, что через тоннели можно пройти - надо только захватить кого-нибудь, кто знает путь, и столица упадёт в руки партизан, как спелое яблоко. Первым стал Моррест.

  Честно говоря, он понимал дозорных - дышать, конечно, легче, чем внутри, но амбре всё равно впечатляет. Что же тут творилось на пике могущества Империи, когда в городе обитал почти миллион людей? Наверное, к отстойнику ближе, чем на милю, было и не сунуться.

  Всё это, помнится, прямо за пиршественным столом рассказывал поддатый Оле Мертвец - но никому не пришло в голову одёрнуть какого-никакого, а Харванида. Слышал "ароматный" рассказ и Гестан. Наверняка он решил проверить, проходима ли сейчас канализация - но рисковать кем-то из своих не желал. Бывший сотник гарнизона Лакхни оказался прав. Нашлись другие.

  - Да что ты шебуршишь-то? - усмехнулся второй, уже не с заряженным джезайлом, а с прозаической рогатиной. - Остальные парни Вассетский тракт пасут, алксков и местную сволочь теребят, а мы тут прохлаждаемся.

  - Ага, прохлаждаемся, изысканными ароматами дышим... Помнишь, как воняли те алки, кого вздёрнули в Фарли? Ну, ещё когда с Моррестом воевали? Так от них, почитай, просто розами пахло по сравнению с этим! А из этой долбанной дыры разит, как из нужника!..

  - Тут и есть нужник. А теперь представь, что по подземельям можно до города добраться, может, даже до дворца? Вот скажи, ты бы упустил шанс добраться до Карда и загнать ему вилы в зад?

  - Я-то? Точно нет! Если б эта скотина не пустила алков, я бы и сейчас хлеб растил и жену любил...

  - Вот видишь! И не беспокойся, мы тут надолго не заляжем. Только посмотрим пару дней, вдруг кто вылезет из этого лаза? И обратно в Фарли, а там скучать не дадут...

  Некоторое время царила тишина, оба дозорных сказали друг другу всё, что хотели. Как по волшебству, в руках обладателя джезайла появилась фляжка со слабенькой бражкой. Увы, десятник лично обыскал дозорных на предмет пойла, оставив им "для сугреву" только эту водичку. Дозорные, конечно, предпочли бы что покрепче - но умом понимали, что предстоит не пьянка на полянке, а боевое дежурство. Хороши они будут, если с пьяных глаз проглядят врага, и сами не заметят, как погибнут!

  - Э, Беофиран, заснул ты, что ли? Смотри, там что-то есть!

  Обладатель джезайла вгляделся в темноту лаза. Он был совсем невелик, не пригибаясь, внутрь смог бы пройти разве что десятилетний ребёнок. Боец торопливо сорвал джезайл с плеча, но штык примыкать не стал. Ему не зря сам Гестан доверил один из имевшихся в отряде трёх джезайлов - их отковал бежавший из столицы кузнец по образцу подобранного на поле боя испорченного алкского оружия. Оригинал был с погнутым в рукопашной стволом, расщеплённым прикладом, а самое главное, без единого патрона в обойме. Кузнец клялся и божился, что сделает такой же, потом долго думал, что и как сделать.

  В итоге получилось существенно хуже, чем у алков - гораздо тяжелее, ствол с прикладом лишь немногим меньше человеческого роста, а со штыком, переделанным из острия косы, и длиннее. Сделать в канале ствола нарезы он не додумался, а если б и понял, не смог, не сообразил он и зачем нужны гильзы и обойма.

  Получившееся оружие состояло лишь из ствола, приклада и сошки: стрелять с рук из него оказалось невозможно. Засыпать порох и забивать пулю приходилось со ствола, а затем, взведя боёк с закреплёнными в железных щипцах кусочком пирита, высекать искру, ударяя в затравочное отверстие. Да и порох оказался не как у алков, он отчаянно чадил, после десятка выстрелов ствол почти забивало копотью. Только большой калибр позволял получившемуся монстру сравниться в мощи с алкскими "винтоуками". А продолговатая пуля чуть ли не в полфунта весом гарантированно прошибала любой доспех с трёхсот шагов.

  Помнится, осознав разницу, Гестан рвал и метал. Только то, что ничего подобного джезайлам у повстанцев не было, и заставило его пощадить кузнеца. На радостях тот выковал второй, а потом третий джезайл - такие же гладкоствольные и громоздкие, но чуточку полегче. Все три самодельных джезайла командир доверил трём лучшим стрелкам, одного из которых звали Беофиран.

  Мысленно матерясь на неповоротливое оружие, Беофиран аккуратно воткнул сошку в размокшую землю, стараясь не шуметь, положил джезайл в держатель. Свою ручную пушку он зарядил заблаговременно, отведя боёк назад. Теперь широкий, в какой можно просунуть большой палец, ствол целился в тёмный провал, готовый изрыгнуть огонь и свинец. Вдавливая приклад в плечо, Беофиран целился во тьму.

  Первое время ничего не происходило. Беофиран уже хотел отругать напарника покрепче, чтобы не дёргал понапрасну. Но тут во мраке пещеры раздалось шлёпанье, потом зашуршало и запыхтело что-то большое, чёрное и нестерпимо зловонное, волна смрада сразу же забила остальные запахи. Миг - и чудище, будто принюхиваясь, замерло на пороге. Наверное, готовилось одним прыжком достичь кустов, и уж тогда...

  - Стреляй, Ирлифов выкидыш! - отчаянно заорал копьеносец, нацеливая своё оружие в сторону пещеры. - Мать твою, стреляй же!!!

  Ужас накрыл Беофирана мутной, давящей волной. Не как обычно, судорожно и неуклюже он дёрнул курок - и только ударивший по ушам грохот выстрела, да жёсткий удар приклада в плечо привели его в чувство. Ствол выбросил длинный язык пламени, в его свете он рассмотрел валящееся существо.Это был человек - с ног до головы облепленный зловонной чёрно-бурой грязью, и оттого почти не заметный во мраке. Тяжёлая пуля опрокинула его навзничь, бросив на склизкий пол, алебарда, которую человек держал в руке, повалилась следом, лезвие жалобно зазвенело о камни...

  В первый миг Моррест осознал лишь, что всё ещё жив. Признак тот же, что и при прошлом возвращении к жизни: у мертвеца не могут так болеть отбитые, да наверняка и сломанные рёбра, у него не может всё плыть перед глазами после удара головы о выступ стены, и уж точно ангелы, или кто там встречает умерших в загробном мире, неспособны так материться.

  - Ирлифова задница, ну и воняет от парня!

  - Ага, Бео, будто в нужник с пьяных глаз провалился. У меня кум как-то на свадьбе браги налакался - так и ухнул вниз головой. Справедливым клянусь - еле вытащили... Надо к Гестану тащить, пусть разбирается, кого ты привалил...

  - Не свисти, чучело огородное! Нам же не трупак тухлый нужен, а язык! Закопаем, чтоб не вонял, а как смена придёт, пойдём мыться.

  - Гля, Бео, да он дышит!

  Голоса звучали пусто и гулко, заполняя голову, но лишь едва задевали сознание. Ещё недавно Моррест мог идти в доспехах, смог бы, наверное, и драться с врагом. Теперь будто всё пережитое разом навалилось, и оказалось, что невероятно трудно даже моргнуть. Страх быть заживо погребённым придал сил.

  - Я... я живой... я свой... Воды... дайте...

  - Ты точно попал, придурок? - тут же обратился к стрелку счастливый обладатель рогатины. Странная смесь иронии и одновременно гнева звучала в его голосе.

  Стрелок виноватым себя не чувствовал. Он уже перезарядил свой монструозный джезайл, и, нацелив на чёрный смрадный провал дуло, снова занял пост. Пленника он оставил на напарника. Наконец-то обладатель рогатины, отложив оружие в сторону, прислонил к губам Морреста флягу с водой. Холодная, чистая, прекраснее райского нектара родниковая вода потекла в рот.

  - Да так близко я с закрытыми глазами башку снесу! - буркнул Беофиран обиженно. - Сам видел, как он отлетел, как шавка от пинка...

  - Отлетел он... Лучше глянь-ка, что на нём за доспех?

  Морщась от отвращения, копьеносец потянулся к покрытой коростой подсохших нечистот рубахе. Нет, рукой коснуться всё-таки побрезговал, подцепил рубаху остриём кинжала.

  - Смотри, ты точно попал. Вот дырка в ткани!

  - Я ж говорил, а ты: "придурок, придурок"! Тогда почему кишки не вылетели?

  - Хрен знает. Может, заговор какой... О, ты смотри, что я нашёл! Нет, ты глянь-ка, оторвись от своей дуры и глянь!

  Морреста передёрнуло. Вряд ли простые крестьянские парни знали про чудо-сплав - вполне могли подумать про почитателя Ирлифа. Сам Моррест после знакомства с настоящими арлафитами ничего против них не имел - но простые крестьянские парни могли и прикончить, не со зла даже, а просто из страха перед неизвестностью. И точно, здоровяк с рогатиной уже нацелил кинжал, готовясь вскрыть горло.

  - Вы люди Гестана? - прохрипел он, вложив в эти слова последние силы. - Я... От Баргена... Дело... к Гестану есть...

  Он не очень-то надеялся, что сработает - Барген, передавая свой состав, мог и обманывать пленника. Скажем, если допустить, что Амори решил досадить бывшему Императору, и сам же подстроил побег... Хотя зачем свергать человека, итак готового выполнить любую прихоть алков? Любой другой правитель в имперской столице алкам менее выгоден. Но, на удивление, поимщики приняли его слова как должное. На лицах дозорных появилась изумление, а потом - нешуточная заинтересованность. Миг - и бесконечные препирательства начались по новой, правилами несения караула тут никто не заморачивался.

  - Смотри-ка, он про нашего Гестана знает! Слушай, может, из наших он?

  - Был бы из наших, от него бы так не воняло, - буркнул копьеносец, но кинжал наконец-то убрал в ножны - только предварительно вытер обо что-то на земле. - Ну, точно, как в нужник провалился!

  - Да ладно тебе, ишь, барыня нашлась. Лучше бы сбегал к Лимаргу, одна нога здесь, другая там. Сообщи, мол, поймали какое-то чучело, тощий, будто на хлебе и воде сидел, и в дерьме весь. Но у него оружие какое-то странное, а ещё к Гестану просится. А я посторожу...

  - Кто тебя прикрывать будет, если что?

  - А, жахну разок - и за алебарду этого хлопчика. Вроде штука надёжная, рыцаря на скаку свалить можно...

  - Ну, бывай тогда, Бео! Да пребудет с тобой Справедливый...

  - Справедливый и с тобой, Эг, - буркнул Беофиран. - Да, и попробуй хлеба выклянчить, и пойла побольше - всё-таки победу надо обмыть... Знаю, что не дадут - а вдруг расщедрятся, жмоты?

  - А с этим-то что делать будем? Как бы копыта не отбросил...

  - Хлеб из пайка в воде размочи - авось проглотит...

  Дальнейшее Моррест запомнил плохо. Он не потерял сознание - но и пошевелить хотя бы рукой не мог. Оставалось смотреть наверх, в затянутое грязно-серыми тучами осеннее небо, и временами, когда голова моталась из стороны в сторону - на терриконы гниющего или уже сгнившего мусора, между которыми ветер гонит рябь по маслянистым, покрытым неопрятной бурой пеной лужам. Шаги повстанцев сопровождались смачным чавканьем грязи. Вот мимо проплыл целый мусорный курган, его сменил лениво сочащийся меж грудой гнилого тряпья и какими-то обломками мутный поток. Наверное, летом небо было бы чёрным от мух и комаров, но сейчас, в месяце Улитки, в воздухе была лишь вонь.

  Постепенно дышать становилось легче, да и курганы мусора становились всё меньше. Вот в сплошном ковре гнили показалась трава, затем кусты, и, наконец, деревья. Затем последние кучи исчезли, вокруг раскинулся обычный осенний лес. Шуршал дождь по осыпающейся листве, скрипели под ветром голые ветви, тихо текла кристально-чистая речка, полоскали ветви старые ивы, и не верилось, что всего-то в сотне шагов начинается крупнейшая помойка Сэрхирга.

  Морреста несли двое бойцов, пришедшие с обладателем рогатины. Ещё четверо - один с луком, один с двусторонней секирой, ещё двое со старинными легионерскими мечами - играли роль охранения, внимательно глядя по сторонам. Останавливались у безымянной речки - но совсем ненадолго, ровно настолько, чтобы наскоро ополоснуть найдёныша. Моррест не испытывал желания плескаться в ледяной воде - но его никто не спрашивал. Что ж, всё правильно: давно пора избавиться от вони.

  Простые парни из Лакхнийской субы не очень-то церемонились. Морреста донесли до берега речки - и опустили прямо в мелкую воду. Какое-то время, несмотря на лютый холод, Моррест блаженствовал: чистая вода уносила ссохшиеся, мерзко стянувшие кожу нечистоты. Когда они закончили, он почувствовал себя заново родившимся, только тупо ноющий желудок напоминал, что не всё в мире прекрасно.

  Наконец остановились в небольшом лагере. Моррест решил, что тут стоит человек двадцать, самое большее тридцать - ещё не полусотня, но уже не десяток. Слышались негромкие голоса, потрескивание костров, фырканье пасшихся неподалёку лошадей, запахи готовящейся на огне снеди просто сводили с ума. Хотя, вроде бы, и ничего особенного - обычная солдатская овсянка. Кто-то чистил оружие, кто-то негромко переговаривался, временами сдержанно смеясь. Обычная жизнь военного лагеря - за последние годы она стала привычной и естественной. Эх, меч бы, а лучше что-нибудь огнестрельное: надёжнее валить рыцарей издалека. Но это - потом, когда хоть немного придёт в себя. А затем над ним склонилось лицо... Седины в волосах прибавилось, да и незнакомый шрам пересекает лицо. Но в остальном...

  - Гестан? - собравшись с силами, задал вопрос Моррест. Или, скорее, не вопрос, а утверждение.

  А старый друг поражён по-настоящему: для него Моррест нынче сродни выходцу с того света. Что ж, он прав: Моррест и сам ещё недавно не очень-то понимал, в загробном он мире или ещё среди живых. Теперь понял - и на сердце стало тепло и радостно. Он вновь среди своих, и больше никому не удастся вернуть его в темницу. Лучше смерть, чем ещё одно заточение, тем более с пытками!

  - Моррест? - пробормотал бывший сотник гарнизона Лакхни, вглядываясь в лицо бывшего командира. Наверное, он сравнивал нынешнего найдёныша с прежним Моррестом - тем, кого знал по Лакхни и Вассетскому тракту. Тот казался моложе, у него были весёлые, жизнерадостные глаза, без этой ледяной пустыни. Тот верил, что ещё можно остановить Амори в открытом бою, и был готов прикрыть свою возлюбленную, не дать Амори ударить верхним сколенцам во фланг.

  А этот парень, которого притащили со свалки разведчики, кажется, до сих пор не верит, что жив. Гестану и самому пришлось пережить немало с тех пор, как его отряд ушёл из столицы в Лакхнийскую субу - но по сравнению с тем, что, наверняка, испытал бывший командир... И всё-таки это именно Моррест: лишь тяжкое горе, плен и пережитые пытки так изменили его. А тощий-то, тощий - будто две недели ничего не ел!

  - Жив, Ирлиф и все его Тёмные тебя дери!

  Гестан обернулся к своим бойцам.

  - Помните, я рассказывал про Морреста ван Вейфеля, под началом которого начинал воевать? - гордо и непривычно торжественно произнёс нижний сколенец. - Это он! С ним мы станем вдвое сильнее - и сможем бросить вызов предателю Карду! Только его надо поставить на ноги - и уж потом...

  Моррест не разделял оптимизм бывшего подчинённого. Сколько там народу у Гестана? Хорошо, если пара сотен, и вряд ли много огнестрела. А у Карда не меньше полка. И хотя он хорошо помнил, какие вояки служат бывшему Императору, всё равно дело предстоит на грани невозможного, если не за этой гранью. Наверняка есть и гарнизон алков... Хотя, надо признать, игра стоит свеч.

  - Значит, так, Моррест, - вновь обратился к нему Гестан. - Сейчас тебя накормят - а потом не беспокойся ни о чём, лучше постарайся выспаться. Сам понимаешь, до зимы осталось чуть-чуть...

  Моррест поправлялся быстрее, чем опасался, но существенно медленнее, чем хотелось. Приходилось пить горькие целебные отвары, что готовил взятый повстанцами из подлесной деревеньки знахарь, есть жидкую кашицу - не то, чтобы у повстанцев осенью были трудности с продовольствием, но ничего иное после недельного голода в живот бы не полезло. Организм быстро восстанавливал силы, и всё-таки казалось, что он что-то не успевает, и надо спешить, пока не случилось непоправимое...

  И всё-таки настал момент, когда он почувствовал себя почти прежним, а знахарь заявил, что он здоров. Моррест поднялся с ложа из набитого соломой тюфяка и вылинявшей медвежьей шкуры вместо одеяла - наверняка её утащили у какого-нибудь местного помещика. На лёгком складном столике, тщательно выстиранная, заштопанная и пропаренная, от вшей, лежала его одежда. Доспехи повстанцы тоже оставили, только тщательно начистили. В дневном свете таинственное фиолетовое мерцание металла было особенно заметно. Исчезла только алебарда - но Моррест особенно не жалел. Его внимание привлекли дары предводителя повстанцев.

  Не только то оружие, что принёс он из подземелья, получил Моррест. Рядом с алебардой лежали окованные медными полосами деревянные ножны полутораручного меча. Нет, конечно, не парадное оружие, инкрустированное бриллиантами - обыкновенный трудяга войны. Потёртая рукоять, выщербленная гарда наводили на мысль, что оружие - старое. Меч легионера старой Империи. Но ножны всё равно сработаны тщательнее и искуснее, чем сделали бы сейчас.

  Моррест не удержался: одним движением распустив предохранительный ремешок, потянул оружие из ножен. С лёгким шипением клинок покинул уютное гнёздышко, сверкнула в свете ненастного дня покрытая травленным узором сталь. Не оружие с завода Михалыча, конечно, но и с нынешними новоделами никакого сравнения. Одним слитным (не забылось!) движением он вынес меч из ножен и, плавно перетекая в боевую стойку, закрутил стремительную "восьмёрку". Никакого сравнения с поделками, созданными после Великой Ночи: отменно сбалансированное оружие почти не отягощало руку, лезвие со свистом рассекало прохладный воздух, кожаная оплётка рукояти лежала в ладони, как влитая. Чувство было жарким и острым, как страсть, и таким же пьянящим.

  Позднее осеннее утро народилось серым и унылым, с неба сыпала и сыпала ледяная морось. Расположившийся в пригородной деревушке на постой отряд ещё спал, жадно добирая последние минуты до подъёма по сигналу трубачей. Еда и сон вволю - настоящий праздник для солдата. И того, и другого постоянно не хватает. После походного "лазарета", где над ранеными "колдовал" старик-лекарь, тело жаждало разминки.

  Привычные упражнения оставляли мозг во власти воспоминаний. Ещё на Гевине, уча его азам мечевого боя, Эвинна показывала комплекс упражнений, необходимый, чтобы держать себя в форме. В том мире Моррест не уделял спорту внимания, и даже армия обошла его стороной. Здесь пришлось навёрстывать упущенное, а когда в ходу холодное оружие, от бойца требуется больше, чем в его мире. От непривычных нагрузок болело всё тело, пропущенные удары учебных мечей оставляли синяки и кровоподтёки. Честно говоря, тогда он чуть не взбунтовался. Остановило твёрдое понимание: в грядущей войне не выжить без воинского мастерства. И, конечно, то, что преподавателем была Эвинна.

   С тех пор, за исключением года в плену, Моррест каждое утро отдавал танцу с мечом. С какого-то момента, когда тело запомнило основные движения, переходы, приёмы, сама возможность разогреть мышцы стала доставлять удовольствие. Приятно ощутить власть над телом и оружием, снова и снова шлифуя узор отточенных движений. В такие минуты понимаешь, почему рыцари его мира давали мечам имена и относились к ним, как к родственникам. А в этом мире - и того больше. Кое-кто из местных воителей полагал, что в шелесте клинка в воздухе можно расслышать голос Богов. И тот, кто это сможет, кто войдёт в боевой транс, впитает в себя спокойствие мироздания и переменчивость пламени - обретёт непобедимость.

  Но сейчас того единения с оружием, когда окружающий мир, меч и сам Моррест сливались воедино, он не чувствовал. Меч послушно рассекал стылый, наполненный влагой воздух, выписывал восьмёрки, прикрывал хозяина серо-стальным размытым диском, выстреливал длинными, исполненными красоты атакующей змеи, выпадами - но всё немножко не так. То с небольшим запозданием, то слишком быстро и суетливо, да ещё и немного не доворачивая кисть, и тем самым открывая бреши в обороне.

  Помнится, Эвинна говорила: каждый рыцарь учится воевать с четырёх лет, сначала с игрушечным деревянным мечом, потом с утяжелённым учебным - в руках мастера уже смертоносным оружием. А настоящий боевой меч ему доверяют не раньше четырнадцати, после посвящения в рыцари, и с этого момента он может хоть жениться, хоть воевать. И это не предел - у кетадринов с кинжалом вытворяют чудеса и двенадцатилетние мальчишки. Любимая предупреждала: если в строю фехтовальные навыки особой роли не играют, в поединке с профи лентяю не выжить. Уже месяца без упражнений достаточно, чтобы потерять форму, а уж если прошёл год...

  По меркам Земли, где фехтование давно стало спортом, возможно, получалось неплохо. Моррест был уверен, что на мечах и теперь уделал бы любого реконструктора. Ну, может, почти любого, и это невзирая на отточенное мастерство и зрелищность последнего. Так биатлонист может стрелять даже точнее спецназовца - только в бою вряд ли победит. Но против тех, чья профессия - убивать врага в рукопашной, тем самым биатлонистом выглядит уже он.

  Моррест устало опустил меч, отёр лезвие плащом (не хватало ещё, чтобы клинок приржавел в ножнах, такое бывало, и в бою за это платили жизнью), рука сама вбросила меч в ножны. Теперь - новое испытание, пойти вымыться в осенней Эмбре. То ещё удовольствие: в ясную ночь лужи уже покрываются льдом, да и река немногим теплее. Можно, конечно, не мыться - но любая потёртость или прыщ могут стоить жизни: не сумеешь достаточно быстро уклониться или нанести удар. А значит, как бы холодно ни было - вперёд, на реку, смывать пот и само воспоминание о канализации. Впрочем, нет, его как раз не смоешь...

  Неловко переступая на немеющих от холода ногах, Моррест входил в воду. В июле, то есть месяце Мечей (странно, земные названия ещё вспоминаются) тут, наверное, прекрасный пляж, да и поплавать есть где. Хочешь - в спокойном, стоячем затоне, где полно мелких заиленных мест, хочешь - на стремнине, выгребая против течения. Но в самом конце месяца Улитки, когда пару раз уже сыпался с неба мокрый снег ... Вот почему рыцари не любят воевать зимой! И именно поэтому зимой придётся воевать повстанцам.

  Дальше длить эту пытку Моррест не стал. Собравшись с духом, выдохнул - и разом макнулся в воду с головой. Поплыл, загребая воду крепкими руками. Главное - не давать себе ни минуты передышки, иначе недолго околеть. Теперь развернуться - и против течения... Достаточно, не хватало ещё воспаление лёгких заполучить. На Сэрхирге такое не лечится.

  Он торопливо растирался, натягивал штаны, рубаху, куртку, сапоги. Теперь - бегом, чтобы посиневшее от холода тело разогрелось, сердце погнало кровь по жилам. Иначе уже завтра он свалится с простудой, а сопливый мечник, это, знаете ли...

  - Видел, как ты мечом крутил, - вбегая на околицу деревни, услышал Моррест. Замер, тяжело дыша: и тут явный регресс, надо навёрстывать. Он итак не многое может противопоставить рыцарям, а сколько уже потеряно! А Эвинны, между прочим, уже полгода как нет в живых. - Молодец, командир!

  Моррест недоумённо глянул на бывшего сотника. Издевается, что ли? Да нет, серьёзен, как рыцарский конь на параде. Неужто не оценил это безобразие по заслугам? Ведь два года назад, помнится, был вполне достойным командиром. По меркам сгнившей Империи - так и вообще Суворовым.

  - А чего ты хотел после целого года вхолостую?! - позволил себе усмешку нижний сколенец. - Но основа сохранилась, значит, остальное - вернётся. Конечно, с воякой из настоящих пока лучше не связываться, а уже в строю - нормально. Мои почти все и того не умеют. Да и не дело командира - лезть в самую свалку.

  - Погоди, Гестан, - не веря, спросил Моррест. - Какого командира? Войском ведь ты командуешь?

  - Такого! - не смутился ветеран. - Из близких соратников Эвинны остались лишь Телгран, да Оле - причём оба далеко на севере. А тут - никого, зато куча мелких отрядов, которые мне никогда не подчинятся. Иное дело - ты, Моррест. Воевал с ней с самого начала, Макебалы брал, Лакхни держал, потом на тракте алкам вломил. Если они и согласятся объединиться - так только под твоей рукой. А шанс свалить Карда у нас есть только вместе. Я уже послал гонцов к ним...

  - Ты всерьёз полагаешь взять столицу? Даже у Амори получилось только из-за предательства Карда. А нас-то не четыре тысячи, и не наёмники из бывших рыцарей!

  - Зато алков в столице все ненавидят, а того, кто под них лёг - тем более. Ты просто не в курсе, что там творится. Эта тварь людей пытает и казнит прямо в пиршественной зале, просто для удовольствия...

  - Можешь не рассказывать, - буркнул Моррест. Слова старого друга упали солью на рану. Во время странствий по подземельям он был как замороженный, сознание защищалось от подкатившего безумия, загнав подальше воспоминание о наполненных адской болью днях. Он был, как замороженный. Но тут, в отряде, это как-то отпустило - и пережитое снова и снова вставало перед мысленным взором. Ещё и потому он безжалостно гонял себя, всё свободное время отдавая пляске с мечом, бегу и Эвинниным упражнениям: напряжение тела помогало загнать пережитое в подсознание. Да уж, хорош боец, готовый "поплыть" в любой момент! - Плавали, знаем.

  - Это не всё, Моррест. У тебя же есть идеи, как проникнуть во дворец?

  - Не напоминай! Я там чуть не умер от вони! Лучше б дал что-то огнестрельное, подкрепить навык.

  - Дам, не сомневайся, - кивнул Гестан и вернулся к прежней теме: - Вожди прибудут через неделю. К тому времени постарайся наверстать упущенное. А я помогу...

  - Спасибо, Гестан! Давно хотел спросить: а как Гаррольм?

  - Не может он больше воевать, - нахмурился Гестан. - Глаза нет, да и второй слепнуть стал, а главное, как к дождю, так голова адски болит. Пристроил я его в Фарли, пусть молодых натаскивает, пока хоть это может. Вся надежда на тебя, Моррест. Чтобы через неделю был готов, и говорить в том числе.

  - Всегда готов, - усмехнулся Моррест. Жаль, что Гестан неспособен оценить иномировой юмор...

  С вечера резко похолодало. Дождь прекратился, северный ветер в клочья изорвал облака и унёс их останки прочь. На выстуженном небосводе показались звёзды и одна-единственная луна - кроваво-алая Магра. Её лучи почти не рассеивали мрак, окрашивая всё вокруг в зловещие багровые тона. Ветви деревьев выбелил иней, лужи схвачены лёгкой сахарной корочкой льда, хрустальная корка припая укрыла и берега Эмбры. Но на всей этой красоте лежали тревожно-алые отблески Магры, и всё, казалось, усыпано кроваво-красной рубиновой пылью. Зловещий, багрово-чёрный мир, только бледные звёзды мерцают в вышине.

  - Жрец говорит, завтра благоприятный день для начала войны, - произнёс Гестан лысому пузатому коротышке. Он так походил на Имсела, инженера из Лакхни, что Моррест даже вздрогнул. Но нет, тот был существенно моложе, да и не такой вальяжный - наоборот, подвижный, как шарик ртути. - Надо что-то решать уже сейчас.

  - Точно, - ответил толстяк. - Зима-то не за горами, а зимовать в лесах - та ещё радость. А в столице, говорят, все подати только собрали, урожай весь с округи...

  - Это каждый знает... Но ситуация изменилась. Моррест-катэ, подойди!

  Моррест поправил плотный, как раз на морозную ночь, вылинявший чёрный плащ, за плечом покачивалась крестовина меча. Три недели после излечения он старательно навёрстывал упущенное: до полного изнеможения упражнялся с мечом, секирой, алебардой... Гестан не просто отнёсся с пониманием, он приставил к Морресту двух затесавшихся в отряд рыцарей. Похожие, как близнецы, совсем ещё молодые, чернобородые, богатырского сложения, они напоминали обманчиво-неуклюжих, но страшных в гневе медведей. Мечи-полутораручники, и даже огромные секиры в их руках порхали бабочкой, разя быстро и точно.

  Порой в тренировочных поединках Моррест побеждал, чаще терпел поражение - но с каждым учебным боем росло уважение парней. Трое перезнакомились, и теперь казалось, они всегда знали друг друга. Парни оказались братьями, хоть и двоюродными: Колен ван Хомма и Олберт ван Рулав из рода Тилли, наследники одного из пришедших с Харином из-за моря дружинников.

  - Говоришь, год сидел на цепи? - прогудел как-то Олберт. - Даже не верится...

  Они и теперь пришли с Моррестом, как почётный эскорт при правителе. Колен красовался с огромной двусторонней секирой, из тех, что способны в поясе перерубить человека пополам, а Олберт - со столь же впечатляющим двуручным мечом. Впрочем, ещё у каждого имелась и короткая, но острая и опасная в умелых руках дага, и кистень, и засапожный нож, и ещё несколько ножей - метательных, на перевязи через плечо. Это не считая щита, острой кромкой которого также можно убить, и железных шипов на пластинах, прикрывающих локти и колени. Есть своё "оружие" и у коней - например, целый клинок, приваренный к прикрывающей лоб пластине. Да и сам рыцарский конь... В общем, ещё одна проблема для нападающего на рыцаря. Правы те, кто считают, что один конный рыцарь в полном вооружении стоит двадцати крестьян. А двое братьев, наверное, способны разогнать и сотню. Ну, или уложить пяток алкских наёмников.

  И всё-таки даже теперь Моррест чувствовал, что чего-то не хватает. Нужно ещё чуть-чуть, хотя бы ещё две недели таких учебных боёв. Он с радостью согласился бы повременить, если б не знал: если они не начнут до снегов, наступление придётся отложить до весны. А весной... Весной тут появится Амори с главными силами алков. Придётся уговаривать вождей поторопиться.

  - Хорошей ночи, Гестан-катэ, - поприветствовал Моррест старого друга.

  - И тебе тоже, - отозвался бывший сотник. - Знакомься, это Огг ван Рораг. Один из предводителей, а прежде был учёным человеком.

  - Скажешь тоже, - буркнул толстяк. - Только что каста жреческая. А что древние манускрипты изучаю да историю Империи - я лишь исполняю долг перед Богами. Вот есть у меня один человек - тот учёный. Этот алкский порошок, которым джезайлы стреляют, только так делает...

  - Нет, всё-таки учёный, - ответил Моррест. Он и сам занимался чем-то подобным, ещё в те времена, когда был придворным летописцем у Амори. Выходит, коллега? И тоже к повстанцам подался? Да, играет людьми судьба. Лишь немногие способны сами сделать свою судьбу - как Эвинна...

  - Мой прапрадед погиб у Гверифа в Оллогову войну - это когда были разгромлены восемь легионов и погиб Император Торстейн. Он был жрецом, но пошёл на войну, потому что одних аристократов, как и сейчас, для победы не хватало. Прадед пошёл на войну в шестнадцать лет - а в двадцать два вместе с Аргардом брал Баркин и столицу Оллога. Но он хоть живой вернулся, пусть и без руки. А вот мой троюродный брат в Ратане оказался, когда была битва у Кровавых Топей. Теперь алки пришли к нам домой. Я что, опозорю память предков?

  - Не все так считают, Огг-катэ, - прогудел Олберт, оглаживая бороду здоровенной ручищей. - Далеко не все.

  - В этом вся проблема, Олберт-катэ, - произнёс Огг. - Если бы так считали многие, алков бы тут и близко не было.

  - Согласен, - произнёс Гестан. - Огг, дружище, ты видел, кто ещё приехал?

  - Многие, - хмыкнул толстяк, в заплывших жиром, но неожиданно умных и проницательных глазах мелькнула ирония. - Уж не знаю, зачем ты с ними со всеми связался. Из нормальных там только Арджан, бывший рыцарь, у него единственного и отряд нормальный, почти сто пятьдесят копий, между прочем, и десяток рыцарей. Ну, ещё Бертольд со своими крестьянами - вояки они так себе, но хоть понимают, что по отдельности всех передавят. А остальные только под себя гребут, или сами ни рыба, ни мясо, кто в силе будет, того и поддержат.

  - Ну, это-то не страшно, - заметил Гестан. Моррест молчал, прислушиваясь к разговору. Узнать политические расклады - жизненно важно. - Лишь бы открытых противников не было...

  - А вот на это не надейся. Рулава ван Бешана помнишь?

  - Погоди-ка... Это который из гвардии императорской, как стало известно о войне, сбежал и теперь разбойничает? У него, кажется, в молодости какие-то дела с тысячником Олодрефом были... Только он, говорят, далеко отсюда, чуть ли не в Эллильской субе воюет?

  - Это да. Только как-то странно - крестьян и мастеровых грабит почём зря, а знатных не трогает, и ни разу не напал на алков. Но, думаю, столица его заинтересует.

  - Зато у него народу почти триста рыл, половина из них - дезертиры с нормальным оружием, и почти два десятка рыцарей до кучи, - произнёс, но без прежней уверенности в голосе, Гестан. - Говорят, десяток джезайлов у герцога купил. А у нас, если на столицу пойдём, каждый человек на вес золота будет.

  - Да, нужный человек, - произнёс Олберт. Огромный, почти на голову выше Морреста, молодой рыцарь дисциплинированно стоял за его спиной. - Хоть и мразь.

  - Словом, пора идти, - подытожил Огг.

  - Точно, - в тон произнёс Гестан. - Моррест, Колен, Олберт - за мной.

  Предводители отрядов (всплыло из прошлой жизни - "полевые командиры") расположились в неприметной прибрежной деревеньке Вески. Выйди за околицу - и откроется вид на заросшие камышом берега здоровенного озера Харванова Меча. По легенде, когда первый Император-Харванид умирал, он завещал утопить свой меч на середине озера. И, будто бы, когда надо всем Сколеном нависнет катастрофа, а на берег озера придёт достойный наследовать трон Харванидов, он сможет найти меч и с его помощью спасти страну. На взгляд Морреста, предсказанная катастрофа уже наступила. Если не удастся сплотить всех, кто против Амори, Карда и Арднара...

  А предводители повстанческих отрядов продолжали бесполезный спор ни о чём. Их было много, человек двадцать - примерно столько бойцов было и в самых мелких из их отрядов. Девятнадцать командиров, самомнению каждого из которых мог бы позавидовать сам Амори - и чуть больше тысячи бойцов на всех.

  - А ты в это время...

  - А твои орясины тем временем...

  - А где ты был, когда нас...

  - Да ни хрена твои обормоты не могут, вот меня и упрашивали...

  В балагане не участвовали всего трое. Моррест, решивший сначала просто слушать. Гестан, похоже, махнувший на этих романтиков с большой дороги рукой. И Дистен ван Бешан, тот самый странный командир, который был предводителем самого крупного отряда. Невысокий, с удивительно незапоминающейся внешностью и выцветшими умными глазами, он неуловимо напоминал иномировых "людей в штатском". Пока власть Императоров ещё что-то значила, товарищ и правда шпионил в пользу Карда и Валигара, но стоило последнему лечь под Амори окончательно - и местная "кровавая гэбня" тоже подалась на вольные хлеба... ну, то есть, на большую дорогу: собственная агентурная сеть сильно облегчила разбойное ремесло. Моррест вроде бы невзначай, но цепко и внимательно приглядывался к человеку. Не умом даже, а выпестованной годами войны интуицией он чувствовал: это сейчас и есть главный враг.

  Не дурак - однозначно. Слишком уж внимателен взгляд, немногочисленны и вески слова, да и не смог бы дурак сохранить власть над буйными дезертирами и обнищавшими рыцарями. Опять же, шпионская работа - не для простофиль. И сейчас он, наверное, посмеивается над остальными вожаками, жаждущими пограбить столицу, но всё ещё боящимися войск Карда. Он-то знает, до какой ручки довёл армию бывший хозяин. И в то же время сам не рвётся участвовать в штурме - наверное, предпочитает дать другим истощить силы, а потом предъявить свои требования. Умён, ничего не скажешь. Наверное, у него есть и планы на случай возвращения Амори, благо, Арднар и Эльфер показали, как это делается. Он не понимает лишь одного: здесь - не Верхний Сколен. У Амори есть герцог Нового Энгольда, есть Ардан Балгрский, есть и сам Кард: все трое готовы на всё, чтобы выслужиться перед алками. И мелкий бандит, способный из-за пустяков устроить смуту, им совершенно не нужен.

  И всё-таки без Рулава - не обойтись. Моррест уже знал, у кого сколько сил в Нижнем Сколене. После распада своей Империи Кард стянул в столицу всё, что осталось от сколенской армии. А это - более полутысячи народу, из них не меньше сотни рыцарей. Ещё человек триста, а то и четыреста - то, что осталось от гвардии. Немногие из них хотят воевать против повстанцев, некоторых удерживает на службе у предателя только присяга (не все пропили свою честь, считают медведеподобные братья), но пока Кард жив, его будут защищать. Хоть против алков, хоть против повстанцев. Но и Амори не мог не оставить в стратегически важном городе гарнизон. Полновесная рота наёмников с полусотней рыцарей - в общей сложности почти четыреста бойцов. А у повстанцев без Рулава не набирается и тысячи. Да и брать придётся лучшую крепость Сэрхирга.

  - Ещё раз говорю: там одних алков хватило бы на всех нас! - возмущённо бурчал некий Тирдей, который и сам был не в курсе своего отчества. То ли сын блудницы, то ли выброшенный из дома сирота - такое бывает в неурожайные годы, правда, обычно с девочками, и вот им-то, если выживут, одна дорога - на панель. Соответственно, никто не знал и о его касте. Зато ему верили такие же, как он сам, отщепенцы, и даже один запьянцовского вида старый рыцарь, вбивавший в головы бандюков азы военной премудрости. Эти тоже не разменивались на политику, грабили без разбора всех, кто появлялся на дороге из Старого Энгольда в Новый. Единственное, вместо привычного: "Гоп-стоп", или что тут кричат в таких случаях, научились орать: "За Империю, за Императора!" Моррест заметил, что большая часть отрядов совершенно аполитична - возможность дограбить, что не вывез Амори для них превыше свержения предателя и помощи Верхнему Сколену. "Интересно, как Гестан потом собирается договариваться с горожанами?" - крутилось в голове. Как бы в случае успеха повстанцев алков не стали встречать цветами!

  - Ещё раз говорю, эти алки, по словам моих людей в городе, всех достали. А сколенцы вообще сражаться не будут. В город можно тайно проникнуть через канализацию. Это стало известно точно. Стены для нас не проблема.

  Аргументы Гестана тоже не внушали восторга: как заигранная пластинка, он твердил, что алки сосредоточены у порта, их запросто можно заблокировать, одновременно закрыв ворота Среднего города. Что его людям удалось достать планы канализации времён Арангура Третьего (вот это что-то новенькое!) и можно проникнуть прямо во дворец, арестовав Карда. Оставшиеся у короля бойцы деморализованы дальше некуда, их легко не то что перебить - разогнать. Половина вообще перейдёт на сторону повстанцев, едва они арестуют Карда. Что в столице даже после алкского прошлогоднего погрома осталось много ценного, и главное - зерно со всей округи. Потом можно будет и уйти, прихватив самое ценное: без Императора столица - лишь крупный город, не более.

  Самый главный, на взгляд Морреста, аргумент Гестан ни разу не вспомнил - не иначе, опасаясь магии слов, или думая, что тут всё ясно. За зиму Амори сколотит новую армию взамен потрёпанной у Тольфара, покончит с Хэйгаром, как с Гевином - и крохотные банды окажутся один на один со всем войском Амори. А Нижний Сколен - не Верхний, кроме Ведьминого, больших лесов тут нет. Всех выловят, дай только время...

  У повстанцев появляется хоть какой-то шанс только в столице. Её взятие послужит сигналом для всех, кто ещё готов воевать за Сколен. Оно воодушевит и верхних сколенцев, и всё ещё держащихся макебальцев, и северян. Глядишь, Оле и Телгран найдут, кого послать в помощь. За зиму можно худо-бедно обучить горожан, на старых легионных складах оружия на много поколений вперёд, подновить крепостные стены, приготовить к обороне здания в городе, на случай, если пушки алков окажутся сильнее стен. Амори получит собственный Сталинград - и снова до осени не успеет разделаться с верхними сколенцами. А те, глядишь, наконец разгромят предателей, зачистят свои тылы и помогут бывшему сердцу Империи. Странно, что Гестан не говорит главное. Или... он сам не понимает, зачем на самом деле нужно брать столицу? Моррест вздохнул. Надо брать дело в свои руки, так они ни о чём не договорятся.

  - Как бабы на базаре, - усмехнулся Моррест. - Да где это видано, чтобы с тысячей людей столицы брали, да зачем нам лезть на стены, когда и на дорогах полно купчиков, а почему именно я, пусть другие воюют, да кто там главным будет? Отвечаю. Если мы не окажемся в столице в этом же месяце, жить нам всем - до весны. Амори итак потерял уйму времени: две кампании кончились ничем. Весной, боюсь, тут окажутся все армии алков сразу. Тысяч пять, а если алки раскошелятся - так и десять. Кстати, вы знаете, что такое джезайлы и огненные катапульты? По лицам вижу - знаете. Теперь представьте, что у алков их под тысячу, да десяток пушек - их так называют на самом деле. Ну, как?

  - Да что такого-то? - как-то приблатнённо растягивая слова, поинтересовался Тирдей. На удивление - чистенько выбритый, и оттого кажущийся моложе своих лет. Глаза раскосые, какие-то плутоватые, неожиданно холёное лицо - неуловимо напоминает вороватого чиновника родной РФ. А вот руки - мозолистые, обветренные, крупные ладони прирождённого воина - разительно выбиваются из общего облика. Может, он и пробавлялся мошенничеством до войны - но со времён Лакхни наверняка даже спит с мечом. И всё-таки Морресту отчего-то казалось, что он может стать союзником: надо лишь его убедить. - Алки с мятежниками воюют, а мы просто купчиков трясём...

  - Вы представляете опасность для алкских обозов, - не смутился Моррест. - Да и вообще, Амори недолюбливает вооружённых сколенцев. Как, впрочем, и безоружных. По весне на каждого из вас будет приходиться по десять врагов. На вас будут охотиться, как на зверей - и Кард активно в этом поучаствует, да и люди герцога Новоэнгольдского. В самом лучшем случае те из вас, кто уцелеют, отправятся в рудники или в рабство к северянам. Говорят, для них и овца, и раб сгодится, если девочки поблизости нет...

  Ага, глаза смотрят всё так же немного насмешливо - но пренебрежение ушло. Быстро соображает - смекнул, что да как. Да и на остальных произвело впечатление. Зашевелились, кто-то почесался, кто-то пробурчал нечто одобрительное...

  - И вы все будете плясать под дудку какого-то непонятного хмыря? - вдруг ухмыльнулся Рулав, дождавшись подходящего момента. - Позволите крутить собой, как кобель хвостом... Да вы даже не базарные девки, я посмотрю: они-то с нищим бродягой не лягут!

  - Это не бродяга, - вскинулся Гестан. - Он с самого начала воевал с Эвинной. Я и сам ходил под его началом в Лакхни и дальше! Если б не он, Амори взял бы столицу на год раньше!

  - Ха, а паренёк-то не из простых! - ухмыльнулся Рулав, уверенно обведя взглядом командиров. Предводители разбойников зашушукались громче, тональность снова сменилась: Рулав уверенно нашёл их слабое место. - Вот и решение, катэси! Выдадим уродца алкам, а взамен поступим к ним на службу. Так мы и в столицу с алками войдём, а потом и в Верхнем Сколене обогатимся! И этот... Гестан... Он ведь против алков тоже воевал? Тоже пойдёт. Вяжем их, братва! Что всем-то погибать?

  - И точно! Что тянуть?! - поддержал Тирдей.

  - Ага! - крикнул ещё кто-то.

  - Чем мы хуже Арднара?!

  - Передадим прямо сейчас!

  - Да зачем вы Амори потом? - возвысил голос Гестан. - Он использует вас - и сожрёт, как сожрал Карда!

  - Не сожрёт! - торжествующе ответил Рулав. - Потому что мы передадим алкам и тебя, Гестан. Ты забыл, что тут нет твоего войска...

  Что верно, то верно, мелькнуло в голове Морреста. Когда договаривались о встрече, условились, что все вожди приедут без отрядов, привезут с собой только по три человека. С Гестаном приехали Моррест, Колен и Олберт. Здоровяки недобро хмурились, готовые в любой момент выхватить мечи - но четверо против пятидесяти с лишним, притом, что остальные тоже взяли с собой лучших...

  - Моррест, - услышал он шёпот Гестана. - Наши головы подпрыгивают на плечах. Выйди, будто по нужде, хватай коня, распугай лошадей остальных - и скачи к нашим. Мы задержим, а ты придумай, что делать дальше.

  Моррест не ответил. Как только что Рулав, он окинул гомонящих вождей пристальным взглядом. Может, они и неплохие вояки, раз держат своих быков в повиновении, может, умеют хорошо грабить караваны и обозы, если ещё не лишились головы - но дальше завтрашнего дня не видят. Сейчас хорошо - ну, и ладно, а завтра что-нибудь придумаем. Но каким-то шестым чувством все они понимают, что это счастье - ненадолго. Отсюда и согласие прибыть на общий совет, вдруг кто предложат хоть какой-то путь... Желательно, чтобы при этом не пришлось рисковать шкурой. Рулав всё верно рассчитал, а для бандюков родина давно перестала быть матерью.

  Может, и правда ретироваться по-тихому, пока до нехорошего не дошло? Нет, уже не удастся: телохранители вождей деловито собирались за яблонями в саду, тут и там мечи с шипением выныривали из ножен, кто-то с характерным щелчком взводил боёк джезайла. Вожди тоже вооружаются - понимают, гады, что именитые пленники - залог их будущего благополучия... точнее, думают, что понимают, но ему с друзьями от этого не легче. Сейчас Рулав даст отмашку, и - начнётся.

  - Есть идея получше, дружище, - так же шёпотом отозвался Моррест.

  Оттеснив плечом Гестана, Моррест поднялся и шагнул вперёд - прямо к Рулаву. Более дюжины пар недовольных и просто ненавидящих глаз уставились ему в спину. Правда, трое-четверо взглянули одобрительно, один даже хмыкнул в усы... Наверное, тот самый Арджан. Хорошие люди пригодятся... Ага, и толстяк Огг прячет усмешку в бороду. Похоже, он догадался, что сейчас будет - но вмешаться не спешит. Смотрит. Ну что ж, смотри. Бесплатное зрелище - обещаем.

  Моррест остановился в полутора метрах от Рулава. Пару секунд двое мерили друг друга ненавидящими взглядами. Да, не шушера, сама не знающая, что хочет - настоящий, непримиримый враг. Такие, как он, на самом деле, и виноваты в том, что Амори перехватил инициативу. В том, что в Старом Энгольде гарнизон бывшей имперской провинции. В том, что Эвинна погибла. Настоящие бандиты, им наплевать, кто станет править в Сколене, и каково будет соплеменникам - лишь бы им выделили долю и дали покуражиться над безоружными.

  О нет, они и не за алков: обернись всё иначе, он бы не колебался, грабить или не грабить Алкриф. Им положить вообще на всех, кроме своей драгоценной персоны. Вне сомнения, понимает это и Амори, потому после восстания, к вящей радости уцелевших сколенцев, пустит бывших союзников под нож. Но так далеко неспособны видеть не то что все эти Тирдеи и прочие, а даже умница Рулав. Что ж, значит, и не стоит тратить время, убеждая словами. Благо, во всех мирах и временах есть более доходчивый способ. Риск? Но лучше уж быстрая смерть от меча, чем тюрьма и пытки.

  - Рулав, дружище, сотник гвардии Дистен ван Арр - случаем не родня тебе? - издевательски усмехнулся Моррест. Торжествующе-пренебрежительная ухмылка исчезла с лица врага. Теперь глаза обжигали ненавистью, и в этой ненависти Моррест странным образом черпал силу и уверенность. Казалось, сейчас кто-то бесстрашный, циничный и жестокий подсказывает, что и как делать. - Я с ним общался - после свадьбы Эвинны, по пьяному делу. Он и рассказывал, что, чтобы стать сотником гвардии, будто водил сына к тысячнику Олодрефу, а про его увлечения знает вся столица. Но самое интересное - его сына, оказывается, тоже звали Рулавом.

  "Ого, а я, кажется, попал в точку!" - порадовался Моррест, глядя, как налились кровью плутоватые глаза и сжались кулаки. Это была чистой воды импровизация, основанная на словах Огга о "каких-то делах в молодости с Олодрефом". Другое дело, одного такого подозрения хватит, чтобы вызвать на дуэль. Теперь у него нет иного выхода. И мерзавец, похоже, всё понял. Кинется в западню? Нет, слишком умён, пытается отвертеться:

  - Я сейчас прикажу им содрать с тебя кожу, если ты не заткнёшься, - спокойно, презрительно игнорируя ухмылки командиров, бросил Рулав. - Да кто тебе поверит, шлюхино отродье?

  - Ты им не командир, они тебе не холопы, Рулав, - голос Морреста звенел от весёлой злости. - А даже если послушаются - будут знать: ты неспособен сам отстоять свою честь. Вот кем тебя после этого назвать? Шлюхой? Так шлюху оскорбишь...

  - Моррест, ты что делаешь, они же сейчас нас разорвут! - напустился на него Гестан. Братья-рыцари поняли: встали спина к спине, обнажили мечи и зубы в волчьей усмешке. Но нападать не спешат, ждут, что будет. Остальным этого хватает: знают, что с такими без потерь не сладить.

  - Не разорвут, Гестан-катэ, - ответил Моррест. - Гестан, старина, будь моим свидетелем перед лицом Богов, что наш Рулав был.... Эээ... в особых отношениях с Олодрефом.

  Почти сливаясь с голосом Морреста, то же самое произнёс и Рулав, только назвал имя Тирдэя. Хитрец-разбойник ухмыльнулся, показав жёлтые неровные зубы - но кивнул, не тратя слов.

  - И пусть наш поединок закончится по суду Богов, - за миг до Морреста произнёс Рулав. "Верит в свою правоту? - прикидывал Моррест. - Или не боится Богов?"

  Гурьба командиров вышла в узкую дверь избы. Так же сияла алая Магра, луна воинов и лик богини - супруги Барка, и в её свете пламенели покрытые инеем ветви елей. Пожилой рыцарь, шепча короткую молитву Барку Воителю, обходил Морреста и Рулава по широкому кругу, чертя мечом по заиндевевшей земле, и лезвие оставляло на ней неглубокую борозду, взламывая промёрзшую корку. Молитва закончилась, но круг шагов в десять радиусом ещё не замкнулся - по освящённому веками обычаю, нельзя просто взять и очертить место поединка священным кругом. Если круг замкнуть, пути назад для двоих не будет. Победитель сможет выйти из круга не раньше, чем испустит дух побеждённый: жизнь одного из поединщиков станет жертвой Богам. Пощадить того, кому Боги судили смерть в круге - значит лишить Их жертвы, платы за правосудие. И оттого, прежде, чем замкнуть круг, жрец Барка, Стиглона либо Алка Морского всегда спрашивает, готовы ли противники идти до конца, или согласны прибегнуть к людскому правосудию?

  - Такие слова смываются только кровью, - по-волчьи усмехнулся Рулав, обрывая любые попытки его остановить. - Выпущу кровь из этой тушки, и мы продолжим занимательную беседу.

  - Скоро он сам зарезанной свинье уподобится, - ответил Моррест, подмигнув Гестану, что беспокойно переминался с ноги на ногу. - Я готов испытать судьбу.

  - Да будет так, - устало вздохнул древний, наверное, ровесник старины Джибрана, старик-жрец. Он прибыл с одним из отрядов повстанцев, а до того служил Барку Воителю, Едва уловимый акцент выдавал в нём баркнея. - Я замыкаю круг, и пусть возрадуется жертве Воитель, приняв дар от правого перед Богами. Явите, Боги, высшую справедливость...

  Меч со скрипом прочертил последние два шага, круг замкнулся, и будущие поединщики оказались отгорожены от мира. Теперь только один из них сможет выйти за черту. Кто сделает это при живом противнике - в десятке следующих рождений будет самым презренным из живых существ, а в этом окажется вне закона. Древний, уважаемый, но слегка подзабытый во времена Империи обычай. Пора напомнить, подумал Моррест, разминая перед боем кисть. Слишком долго Сколен полагался на правду закона, забывая о правде меча. И вот результат. Одним волевым усилием Моррест выкинул из головы обступившую их толпу, остался только неширокий круг смёрзшейся земли, да хищно сверкающие отблески багровой Магры на клинке врага. Как учила Эвинна, Моррест отсалютовал противнику мечом - и одним движением перетёк в боевую стойку, выставив клинок перед собой и внимательно следя за Рулавом. Пусть атакует первым, покажет, на что способен - и, если допустит ошибку, раскроется...

  Не раскрылся. Противник перемещался по кругу текучими, плавными, но быстрыми и точными движениями. Он двинулся к Морресту, но на расстоянии трёх локтей стал смещаться влево, надеясь хоть на миг зайти ему за спину. Моррест не тратил время на манёвры, он просто чуть повернулся на месте. То, что он увидел, ему очень не понравилось, возникла даже мысль, что затея с поединком была ошибкой: противник не просто хорош, при таком сочетании силы, гибкости и быстроты лишь немногие могли бы с ним потягаться. Но особенных переживаний или страха так и не возникло: смерть от меча в священном круге - не плен у Карда или Амори. Не ерунда, конечно, но... Зато поднялась, властно вытеснив прочие чувства, весёлая злость. С таким настроем хорошо совершить невозможное. Или победить непобедимого.

   А противник и правда непростой. Быстрый, как мангуст, подвижный, как ртуть - но и сильный, и выносливый. Как бы он ни попал в гвардию, он вполне достоин этой чести. Остриё отточенного полутораручного клинка то приближалось, временами имитируя замах или выпад, то отдалялось. Ага, он тоже не спешит демонстрировать свои секреты, предпочитая посмотреть, что умеет противник. Молодец...

  Атака оказалась столь стремительной, что Моррест едва не проворонил нужный момент. Только что Рулав был на расстоянии почти трёх локтей, обманчиво-неловко топчась перед Моррестом - и вот он совсем рядом, а меч летит ему в бедро. Вряд ли человеческой руке по силам пробить броню, удержавшую пулю в упор - но на бедре броня существенно слабее нагрудной пластины. А если и отобьёт удар - главный козырь будет потерян. Противник поймёт, что пробить доспех сложно, а уязвимых мест на броне хватает. В последний момент щит в руке Морреста опустился, и меч Рулава высек искры о железную кайму. Теперь уже Моррест атаковал, метя по ногам - но дезертир подпрыгнул, одновременно разрывая дистанцию. "Ловко!" - подумалось Морресту, тело само качнулось следом. Повинуясь древнему инстинкту, Моррест наседал, преследовал, стремясь не дать противнику оторваться и перевести дух. Мечи с глухим гудением рассекали стылый воздух и время от времени, брызжа искрами, встречались. Удары Рулава были точны, экономны - и всё равно очень сильны. Противник не слабее Колена и Олберта. От каждого отбива у Морреста на миг немела рука. Нет, лучше работать, как учили Эвинну Воины Правды - не в отбив, а в уклон.

  Казалось, время остановилось. Противники кружились по очерченному мечом жреца пятачку, то обмениваясь короткими сериями ударов, то стараясь зайти врагу с тыла. Теряли изначальный товарный вид щиты: лезвия мечей надрубали железные окоёмы, крошили эмаль, деревянная основа щитов хрустела под тяжёлыми ударами. Увы, меч у противника оказался на порядок лучше Моррестова - и длиннее, и, похоже, из продукции алкского завода. Жаль, в подземелье не оказалось клинка из того же металла, что и кольчуга. По крайней мере, на его мече зазубрины были чаще и глубже, чем на клинке Рулава. "Не сломался бы" - мелькнуло в голове Морреста. Стоит остаться без меча - и враг зарежет его как барана.

  ...Припасть на правую ногу, будто поскользнулся, едва удержав равновесие... Провернуться на колене ещё в падении - и с неожиданного направления, слева, с оттягом рубануть кисть руки с мечом. Эвинна рассказывала, Эльфер, когда показал этот приём, чуть не переломил ей кость, рука потом болела две недели... Если получится, меч наискось отрежет кисть.

  Брызги искр, треск распарываемой ткани, скрежет железа - о железо. Рулав взвыл - не столько от боли, сколько от ярости - и вторая рука, со щитом, резко опустилась вниз.

  Не правы те, кто думают, что щит - только для обороны. Ещё со времён Харвана вошли в моду ромбообразные щиты, верхний и нижний их окованы сталью и хорошо наточены. Щит Рулава рухнул вниз молниеносно и неотвратимо, норовя, как лезвие гильотины, снести голову. Всё, что Моррест успел - чуть уклониться, принимая удар не на закрывающую шею кольчужную бармицу, а на многострадальный щит, чуть повыше умбона.

  Удар получился страшный. Острая кромка ударила как раз туда, где щит надрубил вражеский клинок - и деревянная основа с сухим треском разломилась. На этом сила удара не иссякла, а руку под щитом не прикрывал кольчужный рукав. Морресту повезло - острая кромка не отрубила руку по локоть, лишь оставила косой кровоточащий порез, первые капли крови, дымящейся в морозной мгле, упали наземь - и, конечно де, сама рука отнялась по самое плечо. Ставшие бесполезными половинки щита соскользнули наземь.

  Теперь Морресту приходилось только защищаться. Почуяв, что враг поддаётся, Рулав атаковал непрерывно, с мощью тарана и неутомимостью прибоя. Меч Морреста снова и снова негодующе звенел, рассыпая искры - и его украшали всё новые глубокие зазубрины. Малейший дефект металла, любая микротрещина - и клинок просто переломится, понял Моррест. Надо атаковать...

  Выпад, отбив щитом - и сразу ответный удар, страшный по мощи, в шлем. Моррест снова не успел ни уклониться, ни отбить - но шлем из таинственного металла выдержал. Только в голове будто зазвонили колокола, на миг перед глазами всё поплыло. Миг - и Моррест снова оказался на земле, над головой взмыл вражеский клинок.

  ...Он всё-таки успел подставить меч, гася мощь удара. Но чего опасаешься - то и будет. Звон, переходящий в металлический хруст, искры в лицо - и в руке остались лишь рукоять с гардой да полпяди переломившегося клинка. Только раз он видел подобное - но там было ещё страшнее. Тогда переломился клинок Эвинны, и сама она попала в плен.

  Моррест успел перекатиться к самому краю круга, он даже успел вскочить. Рулав ощерился, увидев возможность хуже, чем убить врага. Ведь если человека выкинут из круга - с точки зрения обычая это тоже самое, что добровольное бегство. Вне закона в этой жизни и самая презренная участь в десяти следующих... Первая, кстати, будет совсем короткой: пятьдесят желающих принести Богам причитающую жертву обступили круг со всех сторон, и они сами - воины хоть куда. В последний момент Моррест ушёл вправо, не переступив заветную черту.

   Противник неторопливо теснил его по внутреннему периметру круга, заставляя уклоняться от меча, играя, как сытый кот с мышью. Рулав вроде бы даже пару раз промахнулся нарочно, давая всем убедиться в бессилии противника. Может, он даже пощадил бы Морреста, встань тот перед ним на колени - если бы это имело хоть какой-то смысл. Часть ударов Моррест успевал отбить засапожным ножом, но было ясно: первая же серьёзная атака станет и последней. Если отбить выпад мечом ещё реально, против щита нож точно бесполезен. Да и доспех у ублюдка, похоже, не сильно уступает его собственному...

  ...Потом Моррест так и не понял, что это было - безумный рывок загнанного в угол и раненого, внезапное озарение, или так вышло случайно. Он не стал уклоняться от следующего выпада или отбивать ножом. Повернулся боком, превращая неотразимый колющий удар в рубящее-режущий, и всё-таки по рёбрам прилетело знатно - будто бревном ударили. Кольчуга выдержала, но на миг показалось, что из Морреста вышибли дух, на миг кровавый глаз Магры стал почти чёрным... Но нет худа без добра: пусть и левым боком, но Моррест оказался совсем близко от противника. Нож в другой руке, времени перекидывать нет, судя по взгляду, противник уже осознал ошибку... Моррест ударил кулаком в кожаной, с нашитыми металлическими бляхами, перчатке без замаха, зато вложил в удар все оставшиеся силы. Костяной стук прямого удара в челюсть, боль в отбитых костяшках пальцев - но и губы врага превратились в кровавое месиво. Правая рука, выпустив бесполезный уже кинжал, сомкнулась на кисти Рулава с мечом, выворачивая её в живодёрском захвате из арсенала Воинов Правды. Расширившиеся от боли глаза, влажный хруст, что-то распадающееся под рукой - и меч переходит в руку Морреста. И так же быстро, не давая противнику ударить щитом по ногам, меч пикирует вниз. Точно в незащищённое (благословение шлемам без забрал!) лицо. Короткий скрежет вминающейся в череп наносной пластинки, хруст разрубаемых костей - и лишившееся половинки черепа тело замирает в грязи.

  Стоило напряжению боя схлынуть - и Моррест почувствовал, что сил не осталось вообще. Хотелось лечь, прямо в оттаявшую от горячей крови грязь рядом с трупом - и лежать, наплевав на всех и на всё. Болело отбитое плечо, распоротая рука, мутило от удара по голове, а каждый вздох отзывался острой болью - точно сломано ребро, может, и не одно. Но надо встать и выйти из круга, ведь жрец уже проделал проход.

  - Самое смешное, он ведь прав, старина, - как сквозь вату, расслышал Моррест голос Огга. - Было такое, Гестан, и про Олодрефа правда. Такие у нас гвардейцы пошли - по грехам Боги и наказывают...

  Удивительно, но это удалось. И совсем уж поразительно для того, кем Моррест был в прошлой жизни: убийство ничем не отозвалось в душе. Не первое. И, видят Боги, не последнее. Как во сне, перед ним плыли лица разбойничьих атаманов и их телохранителей, и по их выражениям Моррест безошибочно понял: походу на столицу - быть.

 

Глава 6. Штурм столицы

  - По этой дороге Эвинна первый раз пришла в город, - вспомнил Моррест, когда Вески остались позади. Озеро Харванова Меча покрылось рябью от бесконечного ледяного дождя, ветер гнал по поверхности стылую рябь, мёртво шелестел побуревший камыш. Топча облетевшие листья, чавкая ногами, копытами и колёсами, войско железной змеёй тянулось на юг. Хотя... Разве это войско? Те двенадцать тысяч, с которыми Эвинна пришла в столицу два года назад - вот это войско.

  - И по ней же она пришла туда с войском, - похоже, Гестан думал о том же. - Вот сам посуди, Моррест-катэ, с тех пор во всех боях мы потеряли не больше трёх-четырёх тысяч. Вроде бы должно оставаться ещё восемь, да и молодёжь подросла. А где они, а? Чего не хватает?

  - Эвинны, - отозвался Моррест. Вспоминать о том, что потерял, хотелось меньше всего. Тем более, что совсем скоро - штурм сильнейшей крепости Сэрхирга, не считая, конечно, Алкрифа. Помнится, Амори в своё время не решился.

  - Ты прав, - вздохнул Гестан. - Её не хватает.

  С того памятного совета, когда пришлось схлестнуться с предводителем дезертиров, прошло всего десять дней - но эти дни были наполнены такой кипучей деятельностью, что, казалось, прошли годы. Удивительно, но даже вояки покойного Рулава почти сплошь пошли под его руку, что уж говорить об остальных командирах. Похоже, идеей взять столицу загорелся даже Тирдэй: в конце-то концов, пограбить Харванида - это тебе не купцов трясти. Сначала Моррест поражался, но, подумав, понял: дело не в нём самом, а в суде Богов. Раз победил в бою, а его враг стал жертвой - значит, он прав, а не Рулав. А удачливый командир - это и добыча, и слава. Хорошо за таким идти.

  Подходили и другие - совсем уж мелкие банды с большой дороги, непонятно как прознавшие, что готовится поход на столицу, осевшие в Нижнем Сколене ветераны Эвинны, просто лихие парни из крестьян, решившие попробовать себя в бою. Даже несколько старых, но ещё крепких ветеранов, ходивших с Арангуром Третьим в последний из Северных Походов. С удивлением Моррест осознал: они - ровестники отца Эвинны, легендарного ныне Эгинара ван Андрама. Новоявленный вождь не отказывал никому. Разве что смотрел, чтобы лучшие оказывались в отрядах Гестана и Огга - и теперь под его началом было тысяча двести человек. Больше, чем когда-либо. Правда, и Старый Энгольд, даже теперь - отнюдь не Макебалы.

  В раскисшей земле копыта не грохочут, а глухо чавкают. Да и не поскачешь галопом по дороге, превратившейся в реку ледяной грязи. А уж каково тем, кто плетётся в хвосте колонны, подталкивая повозки и самодельную артиллерию по разбитой тысячами ног дороге?

  Кстати, об артиллерии. Как-то не укладывалось в голове сочетание - дерево и пушечные стволы. Но нашлись умельцы - тот самый "настоящий учёный", который ещё летом прибился к отряду Огга. Он первым в Сколене сообразил, как делать порох, нашёл пещеру в холмах около столицы, где стены были покрыты слоем селитры. То ли она просачивалась с грунтовыми водами и оседала на стенах, то ли образовалась из помёта какого-то подвида местных летучих мышей - но алхимики не один век наведывались туда за заветным веществом. С остальными компонентами было легче - и отряд Огга, пожалуй, единственный в Сколене, не испытывал проблем с порохом. А вот из чего стрелять....

  Нашли какого-то бондаря, который выдолбил две половинки ствола могучего старого дуба, а потом их склеил и укрепил железными обручами, сотворив что-то типа исполинской ступы. Получившийся уродец не имел ничего подобного запальному отверстию, и уж точно затвору. Вся хитрость была в снарядах, формой напоминавших небольшую ракету, каждый из них состоял из двух частей. Первая, с торчащим из основания просмолённым фитилём - вышибной заряд, призванный выбросить "ракету" из "ствола". Часть фитиля сгорала, но загоралась вторая часть, ведущая к основному заряду, состоящему из пороха с гравием или свинцовыми пулями. К моменту, когда "снаряд" подлетал к цели, фитиль догорал до главного заряда и рвался в нескольких метрах над землёй, выбрасывая пару сотен раскалённых "осколков" и вырубая всё живое шагов на тридцать окрест. Ещё страшнее получалось, если вместо камней были кусочки свинца: они разлетались дальше и вернее пробивали доспехи. А чтобы выстрелить, следовало поджечь фитиль и успеть затолкать снаряд в ствол, после чего поднять его почти вертикально. Получившаяся система напоминала миномёт, и Моррест был уверен - от неё не скроешься ни за холмом, ни в овраге, ни в паутине городских улиц. Увы, дальше трёхсот шагов "ракету" из "миномёта" не послать.

  Помнится, глядя на "миномёты", Морреста осенило. Если сразу несколько таких зарядов положить на направляющие, а фитили сделать одинаковой длины и соединить... То получится нечто, отдалённо напоминающее "катюшу". Увы, когда прикинули, сколько пороха понадобится на каждый залп, стало ясно: сделать такие штуки можно только в столице. Когда на них будет работать весь город.

  А вот ещё одну Моррестову идею удалось воплотить в жизнь. Обычные селяне из касты гончаров ворчали, когда их заставили делать мелкие, уродливые и на их взгляд бесполезные горшочки. Их набивали порохом же и щебнем, вставляли короткий просмолённый фитиль - и зашивали в небольшой мешочек: чтобы, даже если "горшочек" разобьётся, содержимое не рассыпалось, а взорвалось. Получилось так себе, порох всё-таки не тротил - но когда такую штуку бросили в сколоченную из досок мишень, её всю изрешетило камешками, да ещё отбросило взрывом. И императорских вояк, и алков по любому ждёт сюрприз.

  Стены показались из затянутых синим туманом сумерек внезапно. Совсем недавно дорога уныло тянулась мимо заросших полей, заброшенных домов, убитых Великой Ночью остовов вековых исполинов и чахлой молодой поросли вокруг. Деревья неторопливо выплывали из предвечерних сумерек, с неба сыпалась и сыпалась ледяная морось, временами сменявшаяся мокрым снегом - и вот из мрака выплыла чёрная громада крепостной стены. Она пересекала равнину, дорога прихотливо извивалась, чтобы исчезнуть в громадных приоткрытых воротах. Нижний город. Ворота тут не закрываются - петли проржавели, да и створки за годы без ухода просели и вросли в землю. Придётся ломать и ставить новые, если в столице остались подходящие мастера. Соответственно, и на стене наверняка никого нет. Стены Нижнего города давно никто не воспринимает как оборонительный рубеж. Повстанцам это на руку.

  - Стоять! - послышалась команда. Как договаривались, шагах в пятистах от крепостной стены колонна замерла. Предстояло разделиться - и каждой из групп осуществлять свою задачу. Если все справятся, горожане проснутся при новой власти.

  - Гестан, ты уверен, что они помогут? - всё же неуверенно спросил Моррест. - Эти хмыри не внушают доверия...

  - Их каста обслуживала канализацию, - спокойно произнёс Гестан. - Если кто и может провести под землёй, так это они. Без них одна заминка - и мы все тут ляжем. Не помогут даже огненные орудия.

  - Ладно, голова на плечах у тебя есть, - сдался Моррест. - Но всё равно - постарайся не совать голову в петлю...

  - Само собой, Моррест-катэ. Нельзя нам умирать, пока Амори жив. Так тоже будь осторожнее, гвардия несколько лучше простой стражи.

  - Ты тоже, Гес. А то любишь ты... импровизировать. Ладно. Олберт, Колен, пошли. Дерьмо ждёт нас...

  Братья-рыцари переглянулись, обменявшись белозубыми усмешками. Медведеподобные здоровяки воспринимали предстоящее как какую-то скабрезную шутку. А вот Морресту было не смешно: всё-таки гвардейцев не меньше трёхсот человек, а в его отряде не наберётся и сотни. И то сказать - хватит ли в провонявших нечистотами подземельях воздуха для этакой толпы? А то противогазов-то нет, только смоченные самогоном тряпицы на лице.

  - Ага, ждёт, не дождётся, - хмыкнул Олберт. Старший, Колен, нахмурился - но промолчал. Колонна, возглавленная Моррестом, отделилась от войска и двинулась вдоль крепостной стены на юго-запад. Именно там, как условились, будут ждать "сантехники". Именно их Гестан имел в виду, когда туманно сказал о "карте канализации".

   Пока им везло. Отряд шёл вдоль крепостных стен столицы - уже не стоящей в чистом поле стены Нового Города, а мимо Храмового холма. Где-то там, невидимый за кисеёй дождя и подступающей тьмой, высится главный храм Справедливого Стиглона на всём Сэрхирга. Солдаты благоговейно поворачивались к холму и чертили в воздухе знак посоха - чем-то они напоминали крестящихся на церкви паломников из иного мира. Впрочем, здесь и сейчас, в охваченном войной Сколене, тот мир казался нереальным и нелепым. Самолёты, машины, телевизоры, компьютерные игры и Интернет... Натуральная фэнтэзи.

  Обогнув невысокий, но довольно крутой холм, отряд вышел к небольшой грязно-серой речке, вздувшейся от дождей, чьи воды стремительно неслись к Эмбре. Сатледж, приток Эмбры, служащий крепостным рвом для южной части внешнего обвода укреплений. Моррест помнил, что в родном мире какая-то река называлась так же - но вспомнить, какая и в какой стране, не мог. Сейчас будет брод - который сейчас, может, и непроходим, поздняя осень и весна - время, когда реки будто с цепи сорвались.

  Перебираться через реку верхом Моррест не решился - спрыгнул в грязь, повёл коня в поводу. Глядя на него, отборные рыцари, лучшее, что имелось в войске повстанцев, поступили так же. Морщась (надо - вытерпим, но любить купание в грязной ледяной воде не обязаны) бойцы один за другим входили в бурную, мчащую к Эмбре бурую пену, воду.

  Течение оказалось сильнее и резче, чем Моррест рассчитывал, оно норовило сбить с ног и утащить на стремнину, или хотя бы бросить в лицо противную пену. Вода была по грудь, хорошо хоть, можно не отрываться от дна: выгрести против такого течения, Моррест был уверен, не смогли бы даже двужильные братья-рыцари. Силы уходили на то, чтобы поддерживать коня, и в то же время опираться на него.

  Первыми оказались на противоположном берегу Олберт и Колен. Братья закрепили за ствол выжившего в Великую Ночь дуба толстую верёвку, и, держась за неё, остальные стали перебираться на противоположный берег. Не отпускай верёвку, придерживай коня, чтобы тот не оступился - а то в ледяной воде потеряет силы очень быстро. И смотри, чтобы никто из ближних бойцов не оступился, не ушёл под воду с головой оттого, что свело ноги. Потому что, когда тебя самого скрутит, кто-нибудь поддержит и тебя. Иначе не миновать покойников на переправе через вздувшуюся реку, а смерть утопленника для рыцаря ещё позорнее смерти удавленника.

  Наконец, последний из бойцов обвязался верёвкой - и так же осторожно вошёл в бурную воду. Олберт и Колен были готовы вытянуть его на берег - но не потребовалось. Немолодой уже крестьянин с пересаженным на копейное древко цепом вышел на берег и устало опёрся на оружие. Четыре с лишком десятка лет - по местным меркам уже глубокая старость - не возраст для походно-полевой жизни. Как бы не слёг ещё...

  Моррест огляделся, выискивая глазами проводника. "Ведь договорились же! Пока ещё весь город под землёй пройдём!"

  Проводник появился, будто из-под земли, хотя в этом тумане с сумерками (да ещё снова повалил мокрый снег) всё едино дальше пятидесяти метров мало что увидишь. Непонятный возраст, что угодно от тридцати до пятидесяти, изуродованное оспой лицо заросло клочковатой бородой, видавший виды бурый плащ сливается с местностью. На виду оружие не держит, но это ни о чём не говорит: времена сейчас такие, что без оружия под рукой не проживёшь.

  - Эй, а кто ты? - произнёс мужчина обычную фразу, но на деле она была вроде пароля. Скажи он любые другие слова, или поменяй слова местами - и стало бы ясно, что человек не тот.

  - Тот, кого приглашали, - так же условной фразой ответил он. - Вести готов?

  - Само собой, - ухмыльнулся человек. - Только вот что... Вы захватили с собой повязки, как я говорил?

  - Захватили, - произнёс Моррест.

  - И пропитали вином?

  - Пропитали.

  - Тогда надевайте. Там, где мы пойдём, даже в воздухе смертельная зараза.

  - А... нельзя как-нибудь по-другому пройти?

  - Только по поверхности. А по подземке - один путь. И хорошо ещё, сейчас почти ничего не сливают: лет двадцать назад вы бы просто утонули в дерьме, или от вони задохнулись.

  "Кто бы сомневался" - подумал Моррест. В отличие от заухмылявшихся, принявших слова "сантехника" за грубоватую шутку, рыцарей он знал: всё так и есть.

  - Повязки надеть, - распорядился он. - И связываемся верёвкой.

  - А это-то зачем? - удивился Колен.

  - Затем, что если ты в темноте отстанешь, никто тебя оттуда не выведет. Так и помрёшь посреди... этого самого.

  Смех бойцов, немудрёные солдатские шуточки... Нет, пока сами не искупались в отходах жизнедеятельности огромного города, не вдохнули наполненный миазмами воздух, не потеряли счёт часам в подземной мгле - не понимают. Ну, и хорошо. Иначе пришлось бы загонять их в огромную свинцовую трубу, дно которой покрыто липкой, зловонной грязью и сочащейся наружу бурой гадостью. Сапоги погружаются в эту дрянь по самое голенище и выдираются с видимым усилием. Каждый раз грязь мерзко, плотоядно чавкает, словно огромная, слюнявая и смрадная пасть неведомого чудища. Испуганное эхо мечется по бесконечному лабиринту, теряясь в бесчисленных переходах - ему внове этакое многолюдство.

  Бойцы с удивлением вертели головами, разглядывая осклизлые покатые стены, рослым Олберту и Колену постоянно приходится пригибаться. Порой то один, то другой оступались, падая в грязь, сразу раздавались солёные шуточки и смех. Не смеялся только "сантехник" - он не первый раз посещал "кишечник" огромного города и знал, как легко тут подцепить смертельную заразу. Теперь это знал и Моррест.

  Шли долго, сапоги со смачным чавканьем месили грязь, казалось, вышибающая слёзы свирепая вонь пропитала их насквозь. Подземелье хлюпало, булькало, будто в этом кишечнике города царило несварение желудка. Временами приходилось переправляться вброд через реки такой дряни, что неприятно поразился и Моррест. Ну ладно, гниющий мусор и экскременты - но такое амбрэ, наверное, неспособны дать даже они.

  - Слышь, парень, - обратился Моррест к "сантехнику": представляться тот категорически отказался. - Что сюда сливали, что до сих пор так воняет?

  - Проще сказать, чего не сливали, - усмехнулся проводник впервые за весь поход. - У кожевников остаются отходы - в колодец. После стройки мусор, известь, битые кирпичи остались - в колодец, хоть и запрещали. На скотобойне кровь и требуху смывают - туда же. А уж из чего каста красильщиков свои составы готовит, я и представить боюсь - так и они сливали свою отраву. Опять же из сортиров всех стояки вниз вели, как дождь пройдёт, вода стекала. Сейчас всякой дряни меньше, но и подземку никто не промывает, не ремонтирует. Так что и завалы, и заторы могут быть запросто.

  - А как же мы тогда...

  На лице Олберта явственно проступило, что он думает обо всей этой "канализации". "Сантехник" опасливо зыркнул на здоровяка, но всё-таки ответил:

  - Не первый раз под землёй, мы всё же приглядываем, чтобы наверх не попёрло. - О том, что может переть, он благоразумно умолчал. - Если где затор - обойдём другим путём, главные сточные трубы дублированы. Просто этот путь самый удобный и чистый.

  - Ничего себе чистый, - буркнул, едва не поскользнувшись, Колен. Грязь разочарованно чавкнула, выпуская сапог. - Карда бы в такую чистоту...

  - Поверьте, есть места, где можно только пронырнуть...

  - Через ЭТО?

  - Через ЭТО, - усмехнулся "сантехник". - Есть и другие опасности: грибы-убийцы, крысы, когда их несколько тысяч рыл, никакой меч не спасёт. Ещё "Мясники Берг-Алада", эти хуже всего. Так что держите оружие наготове, а то помирать раньше времени неохота.

  Кто такие эти "мясники", Моррест слышал от Гестана - пару раз и повстанцы сталкивались с неуловимыми жителями катакомб. Тоже, между прочим, наследие прошлых религиозных войн: по крайней мере, так говорили жрецы. Вроде бы, была такая не то секта, не то конфессия, почитавшая какого-то "духа юности и свободы", имевшая собственные священные книги и - наверняка это и привлекало в ней простолюдинов - объявлявшая касты обманом жрецов. Правда, максимализм сыграл с ними злую шутку: жёны у ребяток тоже были общие, впрочем, как и мужья, и дети. Когда их вполне закономерно начали преследовать и арлафиты, и традиционные жрецы, а первые Харваниды организовали настоящую охоту, они создали что-то вроде террористической сети - её боевики и стали называться "Мясниками". И, как многие другие секты, они избрали местом жилья подземные катакомбы, в которых и при Империи хватало неработающих сегментов да развалин. Моррест усмехнулся: уж не их ли стоянку он ограбил, когда добыл доспехи и алебарду?

  Империя была для них давним, смертельным врагом. И ничего удивительного, что с "Мясниками" спелись алкские агенты, к примеру, тот же Фимар. Они могли бы принести немало вреда - если б алки успели предупредить их о высадке в столице морской пехоты. Но когда Амори на следующий год всё же вошёл в столицу, он их обманул: никакой награды они не получили, и из-под земли так и не решились выйти. Так и сидят в подземке, копя ненависть на весь белый свет.

  - Берг-Ала-а-а-ад!!!

  Обезумевшее эхо загуляло под сводами подземелья, а в следующий миг чёрной змеёй сквозь мрак пронеслось что-то длинное. Миг, и "змея" обернулась безобразно кривым, сработанным из попавшего в канализацию хлама дротиком, бесполезным дальше нескольких шагов. Увы, именно с такого расстояния его и метнул невидимый во тьме враг. Безобразно вихляясь и крутясь в воздухе, самодельный дротик пролетел шагов пять - и с глухим хрустом вошёл под кадык "сантехнику". Хрипя и захлёбываясь кровью, парень упал наземь, струной вытянулся в агонии - и бессильно опал, жирная чёрная грязь сомкнулась на груди. Полетели другие дротики, один с размаху ударил в грудь Морресту, опрокинув его в грязь... Оглушительно грохнул во мраке джезайл, но вспышка дульного пламени лишь подсветила новую цель. Шелест летящешл дротика - и дикий вой стрелка: ржавая кривая железяка, покрытая осклизлой слизью и наспех заточенная с одного конца, прошла сквозь звенья кольчуги. С торчащим из живота железом стрелок осел в грязь.

  Меч будто сам собой порхнул в руку Морреста. "А ремешок-то не развязал!" - мелькнуло в голове. Наверное, разорвал в отчаянном усилии, когда выхватывал меч. Вскочить на ноги, чувствуя, как ноет под доспехами место удара - и бегом вперёд, главное, пригнуть голову, чтобы не попали в лицо. Наплечные пластины выдержат, раз выдержали удар Рулава. Зато сейчас он закрывает одного-двух людей в доспехах поплоше...

  Последний дротик прячущийся в зловонной тьме враг не бросил - перехватив обеими руками, ударил, метя в живот. Вряд ли получится его пробить, раз уж доспех из древнего металла уверенно держит пулю в упор. Но удар в живот острой железякой - всё равно приятного мало. Моррест плавно качнулся в бок - ровно настолько, чтобы железный прут проскрежетал по панцирю, распоров плащ, но не более - и дёрнул, перехватив кончик оружия. Разворот на пятке лицом к потерявшему равновесие врагу, короткий, без замаха, колющий под основание шеи - и первый из нападавших распростёрся в грязи. А Олберт с Коленом уже обогнули их, пробежав по наклонной стенке трубы - и пустили в ход мечи шагах в четырёх впереди. Спина к спине, мечи вздымаются и падают, раскраивая неодоспешенные тела врагов. Кто-то топочет, убегая во мрак... Тишина.

  Надо отереть меч от крови и грязи. Во что там был одет бедолага с ржавой железякой? Моррест наклонился, один из чудом уцелевших факелоносцев услужливо поднёс круг багрового света к командиру.

  Совсем юное лицо, осознал Моррест, перевернув ещё тёплое тело на грудь, так и оставшиеся открытыми глаза смотрят во тьму. Одет он в какую-то облезлую, явно малую ему коротенькую курточку. Рваные штаны, в дырах смутно белеют грязные коленки, на ногах вообще какие-то обмотки - интересно, как он ещё ни на что не напоролся? А ведь любая рана тут, в зловонном кишечнике города, означает заражение крови.

  Теперь парень не казался таким уж страшным - щуплый, явно никогда не евший досыта - да и откуда в подземке возьмётся еда? Наверняка бледный, как смерть - солнце они вряд ли видят хоть раз в жизни. Боевой азарт уступил место жалости: ну зачем эти придурки напали на отряд? Видели же - мы им не по зубам... А теперь и сами погибли, и у нас проводника убили. Как без него найти дорогу ко дворцу под землёй? Ужас, посеянный первым походом через подземелье, вернулся с новой силой. Только теперь он не один, с ним без малого сотня воинов. И все останутся тут, среди тьмы и смрада?

  Смачный шлепок впереди заставил эхо гулять по тоннелю. Глухой стон, ещё шлепок, матерщина - ага, Олберт. Жив, курилка. Кого он тормошит, неужто взял "языка"? Моррест выпрямился, вытер меч о куртку покойного - и отправился на звуки.

  - ...и вот смотрю я, какой-то уродец сбежать пытается, аж топочет башмачками, - рассказывал молодой рыцарь, поглядывая на зыркавшего на него с ненавистью пленника - человека неопределённого возраста, такого же бледного и щуплого, с наливающимся под глазом огромным синяком. - Соображаю: а ведь слышал, как он кричал: "Вали их!" и "Продержитесь, я за подмогой!" Командир, думаю. Ну, Колен ещё одного из метателей этих завалил, я подбираю их железяку и как брошу ему в спину - только что тупым концом! Ну, попал, похоже, он шлёпнулся, а подняться не успел: в глаз я ему двинул, да руку выкрутил. Я вот думаю, раз они тут всю жизнь проводят, так наверняка этот подземный гадюшник знают. Может, и до дворца доведут? Командир, разреши только на факеле нож раскалить, да глаз ему вынуть...

  Моррест поперхнулся. Вроде бы всё уже видел в этом мире, даже в умелых ручках заплечных дел мастеров побывал - но от такого замутило. Не получается спокойно смотреть на пытки - всё-таки что-то от того, прежнего Миши, ещё осталось. Кетадрин Моррест к таким вещам отнёсся бы философски: судьба ему, видно, такая.

  И всё-таки рыцарь прав: без проводника погибнут все. Значит, надо заставить пленного говорить - точнее, показывать дорогу. Причём у него и мысли не должно возникнуть завести их в западню.

  - Погоди, Олберт. Лучше тащи его сюда. Ты его сильно помял?

  - Да нет, глаз подбил, да руку вывихнул. Жить будет, - на заросшем чёрной бородой лице здоровяка вспыхнула белозубая ухмылка. - И говорить тоже. Так ножичек-то калить?

  - Погоди, сказал. Попробую так поговорить. Не вовсе же он дурак, чтобы не понимать...

  Рыцарь разочарованно пожал могучими плечами - но послушно побрёл за пленником. А ещё недавно он и не подумал бы выполнить приказ какого-то незнакомца. Но тренировочные бои, и особенно поединок с Рулавом дали Морресту настоящий авторитет. Братья-рыцари убедились, что он - командир по праву.

  "Мясник" выглядел неважно. Весь в вонючей грязи, с наливающимся под глазом роскошным синяком - следом пудового кулака Олберта. Руки пленнику уже скрутили за спиной, и теперь братья тащили его, как мешок с дерьмом. Без лишних церемоний его уронили под ноги командиру, только хлюпнула грязь.

  - С тобой будет говорить командир, - пояснил Колен. - Ты будешь отвечать. Иначе...

  - Иначе что?! - неожиданно нагло усмехнулся пленник.

  - Увидишь, - лаконично произнёс Олберт и легонько ткнул пленника копьём в спину.

  "Мясник Берг-Алада" молчал, только бросал на повстанцев полные обжигающей ненависти взгляды. Говорить не будет, понял вдруг Моррест, не помогут никакие пытки. В крайнем случае пленный просто прикажет себе умереть: Эвинна рассказывала, в старые времена этому учили Воинов Правды. И уж тем более не станет помогать. Стоит отдать рыцарям один-единственный приказ - и жизнь "мясника" оборвётся без лишних мучений. Моррест уже набрал в грудь воздуха, чтобы приказать добить, когда в голове ослепительной вспышкой сверкнула идея.

  - Как тебя зовут, "мясник"?

  Тишина, как и следовало ожидать.

  - Что, злишься на нас? - продолжал Моррест. - Да ещё и напали зачем-то... Неужто "Мясники" стали защищать Империю?

  Ага, проняло: пленный дёрнулся, будто от пощёчины.

  - ... я на ваш поганый Сколен, - наконец раздельно произнёс "Мясник". - Вы пришли из-за моря и отняли у нас страну, харванидские шавки, а теперь и сюда за нами лезете...

  Рыцари возмущённо зашумели, копьё Олберта ткнуло под лопатку пленника чуть сильнее. Тот поморщился - но в остальном был невозмутим, как статуя. Моррест поднял руку, призывая к тишине. Вроде подчинились. Ну, а теперь - ковать железо, пока горячо.

  - Ха, а в твою тупую голову не закралась мысль, зачем мы полезли в вашу вонючую дыру? Или здешние ароматы отшибли разум?

  - Мы тут живём по вашей милости, харванидские псы!

  - И всё-таки. Были бы мы союзниками Карда, стали бы пробираться во дворец под землёй?

  - Так вы не, - пленник изумлённо захлопал глазами. - Вы тоже против Империи?

  - Во-первых, твои сведения устарели, парень, - усмехнулся Моррест. - Империи нет ещё с прошлого лета, когда Кард отрёкся от титула. Ваши алкские хозяева не говорили?

  - Алки нам не хозяева! - вспылил пленник. Лёд недоверия, конечно, ещё не растоплен - но и безоглядной ненависти вроде не видать. Моррест едва подавил усмешку: вот так живёшь и не знаешь, какие у тебя таланты, а потом приходит нужда - и оказывается, что... - Они обещали дать нам землю и прекратить облавы, но...

  - Но забыли обещания, как только вы стали не нужны, - перебил пленника Моррест. - Да ещё кого-то из вас показательно казнили, чтобы задобрить жрецов, правда? И тут наши интересы совпадают. Видишь ли, наша цель - избавить город от Карда и алков. А с вами особых счётов у нас нет... Пока нет. Наоборот, - повинуясь внезапному наитию, добавил он. - Мы можем славно друг другу помочь. Больше никаких обманов и подстав: только обоюдная выгода. И ещё... Видишь этот металл?

  Моррест задрал плащ, и факельный свет упал на кольчужный рукав. Удивительно, но вездесущая грязь, испятнавшая доспехи воинов, древних лат не коснулась. Миг - и латы отразили свет дивным фиолетовым сиянием. Моррест улыбнулся, увидев изумление на лице пленника: похоже, он попал в точку.

  - Вижу, ты знаешь, что это, - кивнул он. - Уже неплохо. Но, может быть, ваше начальство заинтересуется книгой, страницы в которой сделаны из него же? И местом, где всё это хранится? А ведь это не всё, что мы можем вам дать. Думаю, вы бы не отказались от возможности жить наверху и не опасаться гонений...

  Да, наверное, не стоит так травмировать нежную психику фанатика. Первые пару секунд Морресту казалось, что пленник вот прямо сейчас отдаст своему Берг-Аладу душу. В широко раскрытых, круглых от изумления глазах, застыло что-то вроде благоговейного трепета и одновременно восторга.

  - Ты пришёл, - медленно произнёс он. - Пророчество сбылось...

  - Что он мелет, какое пророчество? - переспросил Олберт. - Совсем крышей тронулся?

  - Нет, погоди, Олберт, - Моррест всё больше уверялся в том, что пленный ничуть не шутит. Невозможно просто так мгновенно перейти от звериной, неистовой ненависти к благоговейному, прямо-таки религиозному экстазу. - Тут что-то интересное. И, думаю, проводник у нас будет.

  - Этот крысоподобный...

  - Именно, - оборвал друга Моррест, опасаясь, как бы тот не разозлил пленника. - Наш прежний проводник время от времени тут работал, а эти вот "Мясники" - жили. Не один, между прочим, век. Как думаешь, кто знает подземку лучше? Слышишь, как там тебя, - теперь он обращался к пленнику. - Мне нужно встретиться с твоим начальством. Немедленно. Это очень важно.

  - Да-да, я понимаю, - часто-часто, будто опасаясь, что незнакомый вождь передумает, закивал пленник. - Развяжите меня, я не убегу и не буду сопротивляться, клянусь Берг-Аладом и его семью подвигами. Но нужно, чтобы отряд был невелик, все сразу могут всполошить наших...

  - Я понял, - произнёс Моррест. - Колен, Олберт, вы идёте с нами. С паренька глаз не спускать. Не думаю, что он что-то отчебучит - но осторожность не повредит. Пока не вернусь, командует Бакт.

  - Сделаю, командир, - сотник вытянулся по-уставному и чётко отдал честь. А ведь в Лакхни был ещё зелёным юнцом, принявшим десятку после гибели десятника. Да, быстро время летит. - Но... Не слишком ли это опасно?

  - Не опасно вообще, - усмехнулся Моррест. - Они ничего нам больше не сделают. Опасно остаться тут без проводника, припасов и всего с несколькими факелами. Через пару часов приду либо я, либо кто-то из братьев, если мы задержимся в гостях. Думаю, мы приобретём союзников.

  - Да, - благоговейно раскрывая металлическую книгу, произнёс седобородый, даже на вид неописуемо древний старик: Моррест бы не удивился, узнай он, что старцу лет сто-сто двадцать. - "Семь сказаний", шесть из них считались утраченными, и лишь Первое оставалось с нами.

  Моррест был совсем не в восторге от обилия высокопарных речей, они теряли время, а Гестан и Огг наверняка уже начали...

  - Кто бы ни был ты и твои люди, Моррест-катэ, никакая плата за её обретение не будет чрезмерной. А ведь вы предлагаете не только Книгу...

  - Мы предлагаем сражаться с вашими врагами плечом к плечу, - решил поторопить старикана Моррест. - И решать надо быстро: бой не ждёт.

  - Мы поможем с проводником. Мы можем послать Нотэя, это тот десятник, что устроил на вас засаду. Но если вы час передохнёте, разделите с нами трапезу - вас станет на двести человек больше.

  "Значит, триста, - прикинул Моррест. - Против роты пьяниц-гвардейцев. Что ж, дело того стоит, к Карду ведь могли приставить и охрану из алков".

   - Простите, катэ, а что за пророчество?

   - Многие сомневались, что оно сбудется, сказать по правде, и я тоже. И всё-таки так и получилось. Когда мы ещё жили сверху, и на нас не охотились, как на зверей, когда отец Харвана Убийцы ещё не привёл своих бандитов даже на Хэйгар, Берг-Алад являлся к нам и сказал: "Целых несколько веков я не смогу к вам приходить. В это время вы хлебнёте горя и подвергнитесь гонениям, но когда надежды не останется вообще, и вам будет грозить полная гибель, явится тот, кто поведёт вас к спасению. Он вернёт вам давно утраченную святыню и отнимет силу у ваших врагов. Вы должны будете идти за ним до конца - даже в союзе с арлафитами и жрецами. И будет он в древних доспехах". Моррест-катэ, столько совпадений быть не может. Вы - тот, кто должен вести нас в бой.

  - А почему вы сами не пытались добраться до Карда? - спросил он. Как-то всё это подозрительно: вроде бы ненавидят Харванидов, знают скрытую дорогу во дворец - и ни разу за те триста лет, что Харваниды правят в Старом Энгольде, не пытались отомстить?

  - Пытались. И при Харване, и при Хостене, и при Арангуре с Эгинаром - тогда вообще чуть не получилось, пока они на Барке воевали. Только против Оллога мы вместе со всеми дрались - потому что беда нависла не над Харванидами, а надо всем Сколеном. И в Великую Ночь, как и все, мёрли.

  - Как и сейчас, катэ, - произнёс Моррест. - Помните, как всё было в прошлом году?

  - Да. Грабили, насиловали, детишек даже убивали... Тьфу! Тогда мы рассорились с ними.

  - Это лишь бледная тень того, что они творили в Верхнем Сколене. И что будет здесь, уже совсем скоро, если пустить Амори снова.

  Моррест рассказывал про Самур, про рвы с мертвецами на улицах Макебал, про проституток поневоле, запертых в долговой тюрьме столицы Верхнего Сколена... Про Гевин. Про разорённые непосильными податями деревни и нарочитый, показной садизм алков. И о том, что Амори считает сколенцев рабами по рождению и по призванию, которых нужно периодически вырезать, чтобы не расплодились сверх меры, и заодно "тренировать" на них алков. "Самое страшное, мне даже врать не надо, - думал Моррест. - Всё это - сама правда. Если Амори победит, весь Сколен станет большими Макебалами".

  Его слушали не перебивая. Наверное, они решили сразу, как только уверились в том, что он - "из пророчества". Да и не в нём одном дело: нельзя вечно выживать в подземелье без надежды на спасение и месть. Нельзя постепенно угасать, не видя будущего для себя и близких, и хоть раз, хоть однажды не попытаться поспорить с судьбой. Раз они уже обожглись на сотрудничестве с верхними - алками, и решиться по новой было непросто. Но не такими уж и отрезанными от мира оказались сектанты: про то, что творится вдали от столицы, они, конечно, не знали - но уж её погром прошёл у них на глазах. Да и отступничество Карда не укрылось даже от них.

  Солдату собраться - только подпоясаться. У катакомбных вояк почти не было доспехов, да и настоящего оружия, если честно, тоже - лишь убогий самодел, выкованный едва знающими, как обращаться с металлом, кузнецами. Нормальных мечей вообще штук десять - по характерной форме гарды Моррест безошибочно определил алкские клинки. Небось, дар агентов Амори союзникам... Что до вещей - этого добра у подземных жителей почти не водилось. Времени понадобилось ровно столько, чтобы оповестить разбросанные по подземке небольшие отряды. Вскоре изрядно вытянувшаяся колонна так же ползла по огромной кирпичной трубе, меся зловонную грязь.

  В эти часы Моррест успел познакомиться с недавним пленником поближе. Оказывается, звали его Нотэй, а отчества в этой общине не признавали. Как и каст, и пышных родословных на двадцать поколений. Какая разница, кем были твои предки, они свою жизнь прожили. Важно, кем будешь ты. В ответ Моррест рассказывал ему о своих приключениях. Огромный, пёстрый, невероятно разнообразный мир стоял за его словами. Полная боли и радости, ненависти и любви, веры и безверия жизнь.

  Но гораздо интереснее было слушать их самих. Первое время в новом мире он полагал, что тут есть одна вера, признающая Отца Богов - Стиглона - и множество Его детей. У некоторых из них имелись подчинённые полубоги, аватары и демоны, каждый из которых оказывал особое покровительство какому-то народу, касте, племени, роду... Эта вера напоминала индуизм родного мира - наверное, представлением о том, что человек после смерти перерождается в нового человека или другое существо, в зависимости от поступков при жизни.

  Потом выяснилось, что существуют и монотеисты, верующие в единого Господа Арлафа. Строго и прямолинейно - бог только один, все остальные - демоны, способные лишь морочить головы легковерным. Арлафиты появились ещё до Харванидов, последние лишь добили их - и то не сразу, а после многолетних религиозных войн.

  Но была, оказывается, и ещё одна... Вера, не вера - как её назвать-то? Верующие верят в бога или богов, а неверующие - в их отсутствие. Но получается, тоже верят?! Эти веровали в то, что цель жизни человека - достижение бессмертия. Именно так, не больше и не меньше. Правда, понимали под ним, прежде всего, бессмертие памяти. Бессмертная душа не появляется из ничего, а рождается в течение всей жизни человека. И то не всегда, а если дела достаточно весомы, чтобы его запомнили другие. Можно завоевать "малое бессмертие", для этого достаточно просто честно прожить, полюбить, жениться и вырастить детей. Это лучше, чем если жил лишь для себя, не оставив по себе никакой памяти. Но сущая мелочь по сравнению с теми, кто пожертвовал жизнью за свою страну и веру, кто посвятил жизнь познанию, помощи людям, изобретательству - словом, чему-то, что важно человеку не как животному, а как Человеку. А Боги...

  - В мире всё взаимосвязано и всё для чего-то нужно, - усмехнулся старец. - Ничего лишнего. Не замечал?

  - Возможно.

  - А вот теперь подумай, для чего могут понадобиться Боги? Чтобы людям было, на кого свалить свои ошибки? Или чтобы карать грешников и награждать праведников, причём в каждой вере под теми и другими понимается разное?

  - И всё-таки их отсутствие никто не доказал, - хмыкнул Моррест.

  - Верно. Ну что ж, возможно, это люди, некогда завоевавшие самую высшую категорию бессмертия. Или могущественные сущности, гарантирующие существование разных сторон бытия. Но не то, что под Богами подразумевают верхние. Именно поэтому бессмысленно полагаться на мнение жрецов: они знают н больше нас самих. А уж Господь Арлаф - вовсе ни с чем не сообразная теория. Посмотри, какой яркий, пёстрый, огромный, многообразный мир! И вы, и арлафиты мир с храмом сравнивали... А где вы видели храм - не сельскую часовню, а настоящий, большой храм - построенный одним-единственным человеком? С утварью, им же отлитой, с гобеленами, сотканными им же, с мозаикой, им же отлитой и выложенной, с золотым куполом, им же выстроенным? Будь мир создан одним существом, был бы он так же тесен и прост, как деревенская часовенка у погоста.

  - Ну, хорошо, а Берг-Алад ваш тогда кто?

  - Он тоже был человеком. Говорят, жил давным-давно, во время, когда правил Арангур Древний, а это ещё за восемьсот лет до Харвана. Он-то, а вовсе не Убийца, и был настоящим основателем Сколена. Но оставил после себя такой след в мире, что жив до сих пор. И ещё - его дух удостоился вечной юности. Он помогает тем, кто готов бороться за правое дело. Поможет и нам, схватившимся с Харванидами...

  "Слышала бы это Эвинна, - подумалось Морресту. - Прежняя Эвинна. Нынешняя, увидевшая Карда слишком близко, наверняка их бы не осудила".

  - Вот он, проход наверх, - произнёс Нотэй. - Только осторожнее поднимайтесь, там дальше пост со стражей.

  - Ах, со стражей, - презрительно протянул Олберт, а Колен только лязгнул мечом, на пару пальцев вытянув и снова вогнав его в ножны.

  - Не будь самонадеянным, - укорил его Нотэй. - Они следят за лазом круглосуточно, и пускают туда только рабов - засор в стояке устранять.

  "Неужто у государя Императора... то есть короля, есть и унитаз?! - с весёлой злостью подумал Моррест. Но, наверное, там просто нечто типа трубы, по которой отходы августейшей жизнедеятельности уносятся в городскую канализацию. - Кстати, а не попробовать ли..."

  - Не пролезешь там, - будто прочитав его мысли, произнёс десятник. - Труба толщиной в пядь. Вокруг неё в скале прорублена винтовая лестница, чтобы её можно было чистить.

  - Чистить?! - изумился Моррест. - Там же сотня копий в длину, не меньше

  - Ага. Кое-где до трубы прорублены лазы, а в самой трубе устроены дверцы, их открывают и чистят. Потом закрывают снова, и она не протекает.

  - А мы...

  - Вот по этой лестнице и пойдём. Надо только взломать железную дверь у входа в подземку... Мы пробить не смогли. О, а вот и она!

  Дверь? Скорее уж небольшие ворота. Никакой не привычный уже дуб, обитый железными полосами на заклёпках. Настоящий чугун (это сколько же этакий монстр весит, поразился Моррест). Петель не видно... Неужто двери раздвижные, как в купе? Есть, наверное, какие-нибудь катки, катающиеся в выдолбленной в полу колее. Створки плотно закрыты. Толщина, наверное, такая, что пробить можно только из пушки - и то не сразу. Моррест обнажил меч и постучал по створке рукоятью. Звук глухой - значит, толщина как у танковой брони. Да уж, по ней только из пушки палить. Хотя нет, даже из неё не выйдет: сквозь грязь проглянул знакомый фиолетовый отлив.

  - Давно они тут стоят?

  - Со времён Хостена Старого. Тогда ещё оставались мастера, способные работать с никарром - говорят, последних Харваниды казнили, чтобы секрет никому не достался... Только далеко на Севере, где этот металл добывали, кто-то мог остаться.

  - Поэтому вы не могли проникнуть во дворец? - напрямую спросил Моррест.

  - Да!

  - А другие пути есть?

  - Во дворец? Нет, ближайший выход в Среднем городе, на Весёлой улице.

  - Что же вы нас сюда привели? - вспылил Бакт. - И этот, первый проводник...

  - Погоди, - усмехнулся Моррест, осматривая дверь. Одолжив у Олберта секиру, он внимательно простукивал дверь обухом, вслушиваясь в звон ударов. Дверь ведь не на петлях, так? Значит, убирается в пазы. Следовательно, на поверхности ничего выступать не может, замок врезан в дверь. Или может? А то ведь створки могут уехать в пазы целиком, вытаскивай их потом. Если там, скажем, засов и амбарный замок, какие умели делать в Старом Сколене - пиши пропало. Не помогут даже пятьдесят гранат, которые прихватили на всякий случай. Разве что в огромном каменном колодце загуляет эхо взрыва и, возможно, его услышат гвардейцы в караулке.

  - Нотэй, дверь была закрыта всегда?

  - Нет, Моррест-катэ, она открывается, когда чистят самый низ трубы. Где-то раз в пару лет. Приходит мастер из той же касты, что и ваш... хм... проводник, с ним два-три раба для грязных работ, их охраняют несколько солдат. Прорываться бессмысленно, выше такие же двери, и их никогда не открывают все вместе. Да там и посты, которые услышат шум схватки. По крайней мере, одна дверь, может, есть и ещё. Те, кто прорвался ко второй двери, вернулись ни с чем. Двери из никарра разрушить невозможно...

  Вторую половину речи Моррест просто пропустил мимо ушей, он всё так же простукивал дверь, надеясь услышать тонкое место, пустоту, какую-то неоднородную вставку. Он никогда прежде не занимался взломом дверей, весь опыт ограничивался прочитанными в прошлой жизни и основательно подзабытыми детективами. Но... Так, это что? Что это, я вас спрашиваю, катэси?!

  Глухое, почти не звенящее "Ду-ум" сменилось звонким и задорным, хоть и коротким "Дон-н-н". Ага, а что тут у нас такое нарисовано? Вообще-то вся поверхность покрыта узорами. Цветы, скрещённые стилизованные мечи, какие-то рельефные картинки - всё покрыто жирной чёрной грязью. Но вот это - точно надпись, правда, прочитать не получается: буквы, если это, конечно, не иероглифы, имеют мало общего с привычным уже сколенским письмом. Хотя... Вот этот значок похож на тот, который он видел в книге из таинственного металла. Как его? Никарр?

  - Нотэй, ты умеешь читать старое письмо? Ну, которое было до Харванидов?

  - Нет, откуда? Я и с нынешним-то...

  "Точно! Я и забыл, что в обоих Сколенах хорошо, если тысяча грамотных!"

  - Позвать Учеников Наместника?

  Из разговоров по дороге Моррест уже знал: Наместник - тот самый старец, с которым он беседовал, и которому сдал священную книгу. А Ученики - действительно ученики главы общины "Мясников". В будущем самый достойный из них станет новым Наместником. Для этого недостаточно учительского слова - нужны настоящие дела. "Мясников" не просто так назвали: их удел - защита мирных общинников, "пахарей" и уничтожение тех, кто казнит и преследует членов секты. "Террористы, значит" - усмехнулся Моррест.

  Ученик Фостад оказался крепким мужчиной лет сорока. По внимательному прищуру серых глаз, экономным, плавным и точным движениям, крепким мускулам, какие неспособна скрыть изгвазданная рубаха, сразу виден опытный боец. Как Рулав... Да нет, ещё серьёзнее, с таким Моррест трижды подумал бы, прежде чем связываться. Хотя всё равно бы связался: есть случаи, когда нельзя остаться в стороне.

  - Что тут?

  - Поднесите факел ближе... Теперь вижу. Ха, точно один из братьев делал, может, даже "мясник", а не "пахарь". Смотри-ка, если не знать, как смотреть, примешь за обычный узор. "Во имя трижды славного Берг-Алада, отомсти за нас!" - ловко придумано. А первые буквы слов - выделены. Ведь даже наши не сообразили, что говорить о местных? А ты догадался. Ну точно, пророчество - о тебе!

  - Хочешь сказать, нужно нажать первые буквы всех слов?

  - Не всех. Сказано "Трижды" - значит, только три слова. Самых важных.

  - Два понятно - Берг-Алад. Или оно считается единым целым?

  - Нет. А что третье, как думаете, Моррест-катэ?

  - Понятное дело, "отомсти". Попробуйте.

  Пальцы воина коснулись начальных букв слов "Входи" и обеих частей имени духа. Едва заметно, уступая огромному усилию, буквы чуть вдавились в стену. В этот же миг внутри что-то скрипнуло, звонко клацнуло, негромко зазвенело, видно упав на пол - и створки приоткрылись так, что между ними стало возможным просунуть ладонь. Моррест не ошибся с толщиной

  - Помогай!

  Моррест упёрся ногами в пол, налёг на другую створку. В полу показалась пыльная колея, в которой гудели, отодвигая тяжеленную, наверное, в тонну весом, створку, нержавеющие катки из того же металла. Показался широкий, толстый, несокрушимый на вид засов из того же дивного металла. Запирало его продетое в ушко и заклёпанное толстое железное кольцо. Грубая ковка, уродливые наросты рыжей ржавчины - "замок" казался на этой двери чужеродным, как цветы, поднявшиеся в разгар зимы. И всё-таки он ещё сохранял прочность. Как же тогда получилось открыть дверь?

  В этот момент засов кончился - он так и остался закреплён с одной стороны. А что это упало на пол? Так это же скобы, ещё миг назад прочно державшие засов! Наверное, изнутри они смотрелись несокрушимо, да таковыми и были, если не знать маленький секрет двери. Однако упрятанный в дверь, на первый взгляд монолитную и неприступную, хитрый механизм выкручивал болты - вон они, валяются в грязи.

  Выходит, уже Империя Харванидов утратила многие знания. И ведь каковы мастера: знали, что их не пощадят, казнят с семьями, истребляя под корень всю касту, чтоб никто не проболтался - но всё равно делали, маскировали надпись, зашифровывали в надписи своё единственное желание. Створки сработали из "вечного" металла, чтобы их не заменили, и надписи с узорами сохранились на века. А главное, сохранились потайные механизмы в дверях. И всё это - догадываясь о своей судьбе, надеясь лишь, что кто-то разгадает их секрет спустя века - и сможет, обманув охрану, проникнуть во дворец.

  Интересно, куда их вёл убитый почитателями Берг-Алада "сантехник"? Вряд ли он не знал о дверях. Значит, предал, и собирался завести в ловушку? Нет ответов, да и какой в них смысл? Важнее, что несокрушимая дверь осталась позади и колонна осторожно, стараясь не шуметь, взбирается по бесконечным выщербленным ступеням, мимо пованивающих канализацией проёмов в стене. Остались ещё одна или несколько дверей - но мастера наверняка припрятали свои секреты и в них.

  - Этьен, а давай ещё сыграем? Ну, давай! Десятнику ничего не скажем, да и что тут может случиться? Кому отсюда нападать, крысам?

  - Ладно. Что ставить-то будешь, сапоги или жену? Раба проиграл уже, и плащ тоже.

  - Меч поставлю...

  - Ну, и какой ты после этого гвардеец? Нет уж, давай так: проиграешь - будешь вместо меня год в наряд к третьей двери ходить. Ты... А это что за...

  Массивная дверь, которая - узнали, когда сюда пришли - неподвластна даже их винтовкам (свинцовые пули плющились, но не оставили даже выбоин), начисто глушила звуки на лестнице. Когда дверь закрывалась, шаги уходившего вниз немногочисленного отряда были почти не слышны. Однако это монотонное шарканье множества сапог, башмаков, опорок о ступени не спутаешь ни с чем, его не заглушат и створки.

  - Да кто там может идти? Сам же говорил, не доберётся сюда никто, Этьен! Давай ещё сыграем...

  - Тихо! - рявкнул Этьен. - А ну-ка быстро наверх, предупредить смену, и пусть на всякий случай ещё кого-нибудь пришлют. Мало ли... К бо...

  Видимо, на внутренней двери мастера совсем расхрабрились. От нажатия заветных букв - надпись у всех трёх дверей была одна и та же - створки просто выломились из пазов, и с грохотом рухнули на пол. Прямо по ним, на ходу вырывая из ножен мечи, хлынула людская река. Этьен успел выдернуть из ножен меч - но, пригвождённый к стене брошенным кем-то копьём, так и повис, оглашая караулку жутковатыми воплями, под ним медленно росла кровавая лужа.

  Напарник, жаждавший отыграться, прожил чуть дольше: бросивший ржавую железяку "Мясник Берг-Алада" промазал, она лишь прогремела по столу и смахнула на пол миску с объедками. Он даже успел со звоном скрестить меч с чернобородым, здоровенным, как вставший на дыбы медведь, но явно ещё совсем молодым рыцарем. Тот легко, даже как-то изящно отклонил меч в сторону и вскрыл гвардейцу горло. В соседней комнате, где отдыхали отстоявшие стражу гвардейцы, гулко хлопнул разрыв гранаты, дверь дёрнуло ударной волной, забарабанили по стенам осколки, потянуло кислой пороховой гарью. Колен одним могучим ударом снёс дверь с петель и, дождавшись, пока ещё один повстанец разрядит в полную смога комнату джезайл, ворвался внутрь. Смазанное в клочьях густого дыма движение, взблеск меча, чей-то вскрик, ещё вскрик...

  - Так не воюют, Моррест-катэ, - раздался густой бас Бакта. - Моррест, они - воины, они даже не главные враги... Мы же не эти... "Мясники"...

  - Да, они не алки. Они хуже - когда сюда пришли алки, они даже не обнажили мечи. И в Лакхни да на Вассетском тракте я их что-то не видел. А теперь служат Карду и пьянствуют в одних кабаках с алками. Врага можно и пощадить, но предателя... И потом, нам же не нужна преждевременная тревога - иначе Кард сможет сбежать. Вперёд! Бакт, твоя рота берёт казарму гвардии, сотня "Мясников" идёт к императорской спальне, вторая - со мной в тронный зал!

  Сверкающая железом живая река растекалась по дворцу, и там, где она встречалась с островками сопротивления, звенели мечи, гремели выстрелы, гулко хлопали взрывающиеся гранаты.

  Некое подобие организованного сопротивления Моррест встретил лишь в парадной галерее, по которой каждый день гвардейцы парадным строем проходили на построение. Здесь как раз проходила смена караула, и разводящий - пузатый, похожий на пивную бочку офицер с длинными, как у обезьяны, руками - лениво распекал помятого, в постоянно сползающем на лицо шлеме, худосочного солдатика, ещё недавно сладко посапывавшего на посту и проснувшегося, только когда алебарда с лязгом упала на пол. Командир и подчинённые стоили друг друга - оба расхристанные, будто после многодневного запоя, физиономии в сизой щетине, под глазами набрякли синюшные алкогольные мешки. Нечто подобное Моррест уже видел, когда гостил во дворце, как посол - но с тех пор всё зашло ещё дальше.

  - И если ты... ублюдок пьяной старой шлюхи, ещё раз ..., то я тебя ..., и твою маму ..., и после этого императорский сортир языком вылизать заставлю! - возмущался "отец-командир". В этот момент проштрафившийся гвардеец достал из-за широкого пояса сделанную из тыквенной кожуры флягу. Офицер замолчал, надолго припав к горлышку. А когда вернул солдату почти опустевшую фляжку, начальственный гнев иссяк, как хмельное.

  - Ладно, будем считать, я ничего не видел. И никто, ведь верно? Но если в следующий раз, ..., приползёшь на пост пьяным... Э, а вы откуда?

  - От верблюда! - Непонятно выразился Моррест, и его бойцы строем, внаглую шагавшие по дворцу, бросились на врага, на бегу обнажая мечи.

  - Что за... - Никогда ещё на императорский дворец не нападали, а от яда и кинжала гвардия не защита - поэтому и сотник гвардейцев, тот самый пузатый обезьян, сразу не сообразил отдать нужную команду. - К бою! - заорал он, как раз в момент, когда вынесенные из ножен клинки повстанцев поразили первых гвардейцев.

  Что тут началось, со злобной радостью отметил Моррест, в первых рядах работая мечом! Первоначально гвардейцев было даже больше, чем "Мясников" в группе, которая вместе с Моррестом шла к пиршественному залу. И ширина галереи вполне позволяла им использовать численное превосходство. Вот только не меньше трети гвардейцев сразу же бросились на колени и взмолились о пощаде, или побежали к казарме, как будто там можно было отсидеться при штурме дворца. Ещё столько же попытались обнажить мечи, но те не шли из ножен - в панике вояки забыли развязать предохранительные ремешки, а у сделанных ещё в Старом Сколене мечей они оказались на диво прочными. Кто-то замахнулся алебардой, но в панике маленько не рассчитал, и ненароком смахнул голову своему. Кто-то потерял время, пряча фляжку с выпивкой - наверное, решил, что это какая-то инспекция. Были и такие, кто уже налакались, и теперь не могли понять, что это за суета такая. Тех, кто смог обнажить оружие и оказать хоть какое-то сопротивление, оказалось не больше полутора дюжин.

  И вот эти алкаши в помпезных плащах и доспехах, но с давно не точенным и не чищеным оружием - императорская гвардия? Лучшее, а сейчас почти единственное, что осталось от непобедимых сколенских легионов? "Н-дя, каков правитель, таковы и вояки!" - думал Моррест, стремительно орудуя мечом.

  Рослый, но рыхлый и неуклюжий мужик с испещрённым оспинами лицом, вопя что-то матерное, бросается на него с поднятым мечом. Уже то, как он держит меч, показывает: похоже, мужик давным-давно забил на боевую подготовку. Выпад... Надо же, отбил! Ещё выпад, ещё, незаметно выхватываем дагу, как показывал Олберт - и со всей дури в пах, чтобы с одного удара вбить до самой крестовины. И ещё удар, и ещё - чем больше, тем лучше, не получишь мечом в спину от недобитка. Так, ещё один, этот вроде меч держит правильно... Ну, всё верно, десятник. По земным меркам - сержант, фундамент любого войска. Отбил... Ответный выпад, его лучше отклонить в сторону... А вот один из потайных приёмов Воинов Правды, который Эльфер дал Эвинне, а Эвинна - ему, не знает. Собственно, ничего хитрого: демонстративный выпад мечом в левой руке, затем проворот на пятке и удар противнику в правый же бок: любой нормальный человек от правой руки врага ждёт удар в левую часть тела. Ага, получилось: с отчаянным воплем смертельно раненый рухнул под ноги дерущимся.

  Теперь ненадолго разорвать дистанцию: он не просто рубака, а командир. Ага, Колен катается по полу с каким-то на диво ловким здоровяком, оба пытаются достать друг друга ножами. Выбрав момент, Моррест коротким выпадом поразил гвардейца в спину. Тут вам не дуэль, ребятки. А вокруг стихал лязг мечей и нарастал топот: почти не уменьшившиеся в числе бойцы, зная свой манёвр, уже бежали к заветному залу.

  Моррест оглядел побоище. Лужи крови и дерьма на мраморе, распростёртые на полу изуродованные тела, и густой, забористый смрад, в котором смешались железистый запах крови, тухловатый пороховой дым, приторное зловоние вспоротых брюшин, неистребимое после перехода по подземельям амбрэ канализации. Он смотрел и сам себе удивлялся. Землянина, гостя из мирного и гуманного века, должно бы стошнить, а то и вовсе прийти милостивый обморок. Но ничего подобного: только ярость на недотёп-гвардейцев, задерживающих движение, да кровожадная радость, что удалось пройти без потерь - разве что парочка легко раненых. И совсем не жалко этих несчастных, что полегли, как бараны на бойне. У них был выбор - пьянствовать да развратничать в свободное время или махать тяжёлым учебным мечом на внутреннем дворе дворца? Был. Могли сообразить, что рождён воином и дворянином - будь готов к бою всегда? Могли. А предпочли сладкую жизнь. Ну, и за что боролись, на то напоролись. Когда-то Морреста ужасала хладнокровная жестокость хоть алков, хоть кетадринов. Но теперь северные воины ему ближе и понятнее этих пьяниц.

  - Командир, путь к тронному залу - открыт, - пробасил Олберт, закончивший досматривать пространство за колоннами. - Прикажете идти?

  - Идём, - распорядился Моррест. - Бегом - к тронному!

  "То-то местный царь-батюшка поздним гостям удивится!" - про себя подумал он.

  Тёплые губки служанки скользили по той части тела, которую бывший Император считал самой важной. Вообще-то её важность никто не отрицает - по крайней мере, от этой штуки зависит, будут ли у очередного Харванида наследники, или за разгорится очередная война за огрызок Империи. И всё-таки...

  - Но всё-таки долг правителя требует иногда...

  Олодреф, тысячник гвардии и по совместительству большой любитель мальчиков. Тысячником он продолжал считаться лишь формально: после всех войн и оккупаций в гвардии осталось хорошо, если триста человек, и те по большей части пьют не просыхая - но других-то нет! Все, кто хоть что-нибудь стоили, ушли: кто к повстанцам на север, кто к алкам, кто просто подался на большую дорогу или тоже пьянствует, но в родном имении. Остались те, кто родовые имения проиграл, деньги пропил, оружие уже не первый год ржавеет в ножнах, и податься некуда.

  - Ты о чём? - брюзгливо спросил Кард, пинком отпихивая служанку. Понятливая девица отползла за стол, и, пока Кард не видит, сплюнула, а потом запила из недопитой каким-то рыцарем чаши с вином. Олодреф проводил её равнодушным взглядом: он не знал, почему, но с девками у него никогда не получалось.

  - Ваше величество, уже полгода вы не платите гвардейцам жалование...

  - Я же говорил, в казне нет денег. Налоги ещё не доставлены! А старые деньги ушли на выплату алкам за освобождение от Эвинны!

  - Как... за освобождение? - опешил Олодреф.

  - Обыкновенно. Вы же только пить да к служанкам под юбки лезть можете!

  - Ваше величество, других воинов у вас всё равно нет. И не будет.

  - Верно. Но верно и то, что никто другой твоих, так сказать, воинов на службу не примет. Так что подождите. Уже с налогов этого года мне должны оставить половину. К месяцу Корабля за три месяца я вам заплачу... Это ещё что такое?!

  Гонец, ворвавшийся в пиршественный зал, был взмылен и напуган. Форменный плащ разорван, запачкан сажей и кровью, сочащаяся кровью царапина пробороздила щёку. Изрубленный щит, по всему судя, он уже выбросил. Вообще парень выглядел так, будто только что вырвался из ада уличных боёв. Или не "будто"? Но с кем можно воевать тут, в столице? Мятежники-то в Верхнем Сколене, и то значительно севернее Макебал!

  - Ты кто вообще такой? - медленно зверея, бросил Олодреф в затихший зал. - Ты какого Ирлифа в таком виде к самому королю явился?! Да ты знаешь, сучий потрох, что за такое полагается...

  - Ваше величество, беда! - задыхаясь, выпалил гонец. - В городе мятеж, он начался ещё до полуночи - первые нападения на солдат были в Час Ласточки... Ваше величество, комендант посылал тысячнику Олодрефу письмо...

  Олодреф всё-таки не выдержал, подбежал к гонцу и могучим ударом в челюсть опрокинул его на пол, сапог несколько раз ударил скорчившегося человека.

  - Да вы там что, охренели, что ли? - проревел тысячник. - Какой ещё мятеж?! Почему не доложили мне?!

  - Сир тысячник, гонца отправляли сразу после начала мятежа, но его не приняли. Комендант приказал найти его величество... Он просит разрешения отойти во дворец, у нас слишком мало сил, чтобы удержать Средний город!

  - Нет, ну ты посмотри, комендант ему приказал! - брызгая слюной, орал Олодреф. - Совсем охренел ублюдок! А я приказываю закрыть ворота дворца, лучникам - никого не пускать на Дворцовую гору! Свяжитесь с алками, Ирлиф вас поимей, а коменданту скажите: всякого, кто станет отступать ко дворцу, застрелят лучники! Ваше величество, они хотят спасти свои шкуры, укрывшись за вашей спиной, но этого не будет. Они или отобьют натиск врага, или погибнут, как подобает воинам. Эй, там, музыканты! Можно продолжать пир, и позовите танцовщиц! Так, а этой дуре, что посмела плеваться после государя, сотню плетей всыпать, прямо здесь! - Олодреф обернулся к Императору. - Ваше величество, гора неприступна, а алки нас вскоре выручат. Больше они нас не побеспокоят.

  Как раз в этот миг ворота, ведущие в государеву опочивальню, распахнулись, и в зал хлынули незнакомые солдаты, разномастно одетые и вооружённые, но настроенные более чем решительно. Отчаянно завизжала и исчезла в одном из служебных помещений едва вышедшая на помост танцовщица, испуганно заозиралась растянутая на столе и обнажённая, но так и не подвергшаяся наказанию рабыня: несостоявшийся палач уже лежал в луже крови, когда кто-то из мятежников разрядил в него сверкающую трубку. Зал наполнился тухловатой пороховой гарью, запахом крови - и жуткой, достойной городской канализации вонью.

  - Ты же говорил, что двери несокрушимы! - обиженно воскликнул Кард, видя, что Олодреф собирается бежать.

  Тысячник не ответил. Кто-то из ворвавшихся в зал бойцов вскинул странную металлическую трубку - Кард видел такие у алков - оглушительно грохнуло, и грузный тысячник, будто споткнувшись, повалился лицом в разлитое вино. В щёгольской рубахе между лопаток появилась небольшая, меньше, чем от выдернутой стрелы, дырка, из которой, стремительно пропитывая рубаху, выбивалась кровь. Олодреф был ещё жив - он хрипел, пуская ртом кровавые пузыри, пытался ползти по грязному полу. Больше на него никто не обращал внимания.

  А в пиршественном зале творилось нечто невообразимое. Звенели мечи, на голые стены, с которых алки аккуратно сняли древние гобелены и трофейное оружие, щедро брызгали вино и кровь. Кто-то пытался убежать - но дверь в тронный зал, так и не открывшуюся, похоже, подпёрли изнутри. Мечи яростно сверкали в свете факелов, собирая кровавую жатву, и летело более страшное для бездоспешных оружие - кое-как заточенные, ржавые, покрытые жирной чёрной грязью, кривые, и потому бившие совершенно непредсказуемо, железные прутья. Они пронзали неприкрытые кольчугами тела, и каждая рана, даже совсем лёгкая, гарантировала заражение и смерть...

  Бой закончился так же быстро, как начался, в разгромленный зал вернулась тишина. Моррест устало присел на уцелевший стул, окинув равнодушным взглядом королевские яства. Когда-то он уже был здесь - в день горького триумфа, когда было объявлено об императорской свадьбе. Свадьба вышла непристойно поспешной: ни помолвки, ни приличествующих случаю обрядов и жертвоприношений Богам, ни составленного на обоих супругов гороскопа. Но жрецам заплатили - и они закрыли глаза на все нарушения. В том числе на невероятную разницу в кастах "молодых". Ещё никогда в истории Харванид не женился на крестьянке. Да ещё бывшей рабыне...

  Из этого брака ничего не вышло - точнее, ничего хорошего. Разве что та чудесная и безумная ночь с Эвинной, когда выяснилось, что Император неспособен исполнить супружеский долг. Зато именно этот брак, отняв у неё свободу выбора, открыл дорогу катастрофе, обесценил все победы, и, в конечном итоге, добил Империю. Нельзя класть здоровые овощи в одну корзину с гнилыми - гниль перекинется и на них. Так и вышло: не потерпев поражение в битве, огромное повстанческое войско рассыпалось само собой.

  "Ничего, любимая, теперь всё будет иначе!" - подумал Моррест, он так и не выучился думать о ней, как о мёртвой. Соизмерял каждый поступок с её делами и словами, старался понять, будет ли она довольна тем, что он делает. Наверняка даже теперь наивно верящая в Империю девочка не одобрила бы то, что они совершили. Даже когда погрязший в безделье и распутстве правитель предал всё, что мог. Но выбора уже нет. Если не свергнуть Карда, его свергнет Амори, и столица достанется алкам в целости и сохранности. Отсюда легко снабжать армию в Верхнем Сколене, благо, рек там хватает. Если не отнять у Карда трон, всё, что успела сделать Эвинна, окажется под угрозой.

  - Моррест-катэ, мы нашли Карда!

  Голос "мясника" звенит от злой радости. Они так долго и напрасно мечтали, что смогут добраться до потомка завоевателя Харвана - и безумная мечта осуществилась. Вот и смотрят почитатели Берг-Алада на Морреста, как на мессию. Есть с чего.

  "И этот дрожащий ублюдок - считай, полубог?" - ехидная, и ещё недавно просто кощунственная мысль заставила Морреста усмехнуться. Кард и правда выглядел неважно: бледное лицо с синяками под глазами - следами бесконечных пьянок, левый глаз вообще заплыл от молодецкого удара, из царапины над бровью сочится кровь. Роскошная горностаевая мантия изгваздана в грязи, объедках, вине, ещё какой-то липкой дряни. А искусно расшитые облегающие штаны из дорогой, прочной ткани неряшливо намокли, и мокрое пятно ползёт всё ниже. Наверное, сейчас бы запахло, как в клозете, не будь явившиеся из канализации воители ещё более "ароматными".

  - О, Кард ван Валигар, Император сколенцев, собственной персоной, - усмехнулся Моррест. И этого Эвинна бы тоже не одобрила: нельзя злорадствовать над поверженным врагом, сказала бы она. Убей - или прости. Да и старый Моррест, тот, каким он был ещё до плена, даже до войны, наверняка пустил бы в сердце толику жалости. Нынешний - нет. Нельзя? А почему это нельзя? Пусть выродок узнает, что принесло другим его предательство. Хоть отчасти... - Счастлив видеть божественного Императора, верным слугой которого является Амори Харванид... И другие наместники, до кучи...

  Кард едва ли смог бы узнать лицо - чумазый от подземной грязи и кровавых брызг, взмыленный, разгорячённый боем... Неописуемо страшный именно тем, что непонятно, чего от него ждать, вояка, в нём не признаешь молодцеватого соратника Эвинны, которого однажды, по императорскому приказу, пустили на женскую половину дворца. Но голос... Когда-то он презирал этого низкорожденного, завидовал, ненавидел - и одновременно боялся. Потом, когда тот, вроде бы на глазах у всех, умер под пыткой, и лучшие дворцовые врачи засвидетельствовали смерть, постарался забыть удачливого соперника, сделавшего то, на что сам оказался неспособен.

  Неужто мертвец воскрес - и теперь пришёл требовать виру с убийцы? Помнится, когда-то давно он слышал подобную историю. В детстве, ещё до Великой Ночи, когда усталая нянька рассказывала малолетнему Харваниду (никто тогда и представить не мог, что однажды он станет Императором - а потом отречётся от титула) на ночь страшные сказки. Мол, будешь плохо себя вести, придёт невинно осуждённый, восставший из могилы, и потребует за неправосудную казнь твою душу.

  Выходит, то была не сказка - и мертвец явился за ним даже из ледяного Ирлифова царства? От одной такой мысли впору потерять голову, если б не потерял ещё раньше. А если эти воины, играючи перебившие пьяниц-гвардейцев, тоже... Что ни говори, у павших в Тольфаре к нему немалый счёт, и если б только у них. И те, кто были на Вассетском тракте, да и сама Эвинна... Как бы не вернулась и она. Снова смотреть на её красоту - и сознавать своё бессилие и ничтожество, о которых и не скажешь никому: все сразу догадаются, что это - проклятье Богов за предательство... Эта мысль прихлопнула, как муху, остатки самообладания. Он пускал в штаны и не замечал.

  - О чём задумался, Кард? - почти ласково спросил Моррест. - Что, страшненько? Есть, с чего. Вот знаешь, уродец, не могу придумать, как тебя казнить. Всё, что в голову приходит, как-то слишком слабо для тебя. Нет, за то, что ты меня приказал пытать, я тебя прощаю...

  - П-правда?! - робкая надежда зажглась на помятом лице сколенского владыки. Изгаженные штаны мерзко хлюпнули - государь Имп... король переступил с ноги на ногу, запах на миг перебил даже ароматы канализации.

  - Правда. Я тебя прощаю, - произнёс Моррест. - Спи спокойно. Только в обморок-то не свались, ладно? И радоваться не спеши: я не закончил.

  - А... что? Вы же... Я же...

  - А то, Кард, что я - не Эвинна. И не те, кто погибли у столицы, чтобы Эвинна смогла уйти. И не те, кто бился за Тольфар. И не... Ты же плюнул всем в лица - всем, кто строил Империю, сражался за неё, умирал - считая Харванидов посланцами Богов. Да, они заблуждались, если вы и чьи-то посланцы, так Ирлифа. Но они так верили. А ты плюнул на их веру, Кард. Ты оскорбил миллионы мертвецов, а они этого ну совсем не заслужили. И вот за них я тебя простить не могу. Извиняй.

  - А... ва... но... А-а-а!!! - до бывшего Императора, похоже, дошло, что пощады не будет, и безумный вопль заметался под сводами. А Моррест вспоминал человека, который и умер-то почти за семьдесят лет до его рождения, но который тоже был Императором огромной страны, помазанником божьим, и тоже в решающий момент от неё отрёкся. Следствием его отречения стала долгая и кровавая, едва не ставшая фатальной для родины, смута, где брат пошёл на брата, а сын на отца.

  Его ведь тоже объявили невинномучеником, убитым по прихоти новых властей. А он был и офицером, и занимал военную должность - Верховного главнокомандующего. Хорошего, плохого - неважно. Как назвать офицера, что без приказа оставляет боевой пост? И что в любой вменяемой стране, в любом параллельно-перпендикулярном мире делают с дезертирами в военное время? То-то же.

  "Ну что ж, Кард - будет тебе Ипатьевский подвал!" - решил Моррест.

  Правда, есть одно отличие. Там, просто чтобы у смуты не осталось живого знамени, пришлось расстрелять семью августейшего дезертира. Эти люди были виновны лишь в том, что родились не в той семье и не в то время. Но из-за них могла пролиться кровь миллионов, тоже ни в чём не виноватых. Они оказались заложниками титула - и тоже заплатили по счетам Императора-дезертира. Его, Морреста-Миши, Боги этого мира миловали: не придётся брать грех на душу, убивая детей. Он покарает только того, кто действительно виноват. Виноват, если вдуматься, больше Амори, ведь тот всего-навсего враг. И можно бы поручить казнь другим, можно даже провести суд - только зачем он, если исход заранее предрешён? Получится не правосудие, а дешёвое представление для кровожадной публики, этакий кровавый стриптиз.

  - Дай-ка эту штуку, - Моррест протянул руку к оружию одного из "Мясников". Не привычный железный прут, украденный из кузниц ещё до Великой Ночи, а нечто вроде каменного топора. Искусно оббитый кремень, прикрученный краденными верёвками к деревяшке, наводил на мысль, что кое-где на Сэрхирге каменный век ещё не кончился. Против доспехов такое оружие почти бесполезно, но вот сейчас...

  Занося топор, Моррест шагнул к Карду.

  - Это тебе за Эвинну! - и каменное лезвие почти отвесно рухнуло на голову бывшему Императору. Крик Карда оборвался, сменившись хрустом проламываемого черепа, а потом каким-то хлюпаньем. Руки правителя дёрнулись - и обмякли, тело бессильно распласталось на истоптанном полу. - Отнесите его в канализацию, - приказал он двум "мясникам" покрепче. - И бросьте куда-нибудь в самое...

  - Мы поняли, Посланец, - произнёс старший из парней. - Ну, взяли! И не морщься, Фиб: дерьмо, как говорится - к дерьму...

  Те из придворных и гвардейцев, кто уцелел, испуганно сгрудились в дальнем углу. Наверное, они уже смирились со своей участью - только дрожали и всхлипывали на разные лады. Пленники выглядели жалко: побитые, помятые, в изорванных, испачканных нарядах, потерявшие щёгольские шапочки. Глупые, расплывшиеся, какие-то невыразительные физиономии, будто слепленные из прокисшей манной каши.

  Всё ясно. Кто хотел сражаться за Сколен - погибли в боях или ушли за Эвинной на север. Наплевать, кому служить, лишь бы платили - такие присоединились к алкам, убыв с ними в Алкриф, или в Новый Энгольд с вояками покойного Фрамида. Остались те, кого устраивал именно Кард - ничтожный правитель фиктивной Империи, власть которого не выходила за пределы дворца. Да и ими двигала отнюдь не любовь к недавнему Императору.

  Самым никчёмным и бесполезным, им просто некуда идти, ни один властитель не принял бы у себя конченых пьяниц, обнищавших мотов, патологических воришек, страдающих дурными болезнями, снедаемых противоестественными пороками распутников, просто самых ленивых, тупых и трусливых. Даже служанки и танцовщицы все не первой свежести, какие-то облезлые и потасканные, будто после десятка лет бордельного труда, все в синяках, какой-то нехорошей сыпи и болячках. "Мама родная, да это же просто кунсткамера какая-то!" - мелькнуло в голове Морреста. Вон тот лысый мужик с лицом потомственного заслуженного алкоголика, наверное, обрадовался бы, предложи его кто-то заспиртовать. Ну как же, напиться, как никогда в жизни не напивался - и никакого тебе похмелья наутро! А разящая перегаром и немытым телом жирная синявка непонятного возраста, вся в каких-то болячках и прыщах, в родном мире Морреста сошла бы за вокзальную шалаву. Которую употребляют за бутылку дешёвой водяры - если не боятся что-нибудь подцепить. М-да, короля делает свита.

  - Моррест-катэ, а с этими-то что делать? - поинтересовался Нотэй, указывая трофейным мечом на придворных.

  - А что с ними сделаешь, о таких даже меч марать не охота! Пусть для начала тут приберутся, соберут все трупы в одном месте... И пусть пока в родовом склепе Харванидов полежат. Когда город захватим, придумаем, где хоронить. О, Олберт! Давайте-ка с Коленом собирайтесь. Найдите Огга с Гестаном, скажите, что дворец взят, Кард... Ну, скажем так, погиб при штурме. Ну, и надо манифест готовить, тут без вашего Наместника не обойдёшься.

  - Какой манифест?

  - Такой! Императора нет, да и короля тоже. - Сказал, и осёкся. Только теперь дошло главное. Тут не Земля двадцатого века, где короли и императоры - отнюдь не священные особы, а всем надоевшие, битые молью маразматики, или вообще герои жёлтой прессы. Здесь убийство Харванида, считай, полубога - почти святотатство. Но всё-таки переборол робость: если традиции ведут к гибели народа, их надо менять! И если больше некому, придётся ему...

  - Нужно объяснить горожанам, что главные теперь мы, и за что порешили Карда Харванида - тоже. Империя Харванидов... Скажем, утратила милость Богов, и потому Боги её того... Ну, и о том, что все преследования арлафитов и "мясников" отменяются. Полная свобода воли, во что хочешь, в то и верь - только налоги плати и приказы выполняй. А править будет... Во! Городской совет, от каждой касты - по представителю. А мы с Гестаном и прочими вождями - что-то вроде штаба обороны.

 

 Глава 7. Сколенское воинство

  - Огг-катэ, - возвестил вылетевший из-за поворота взмыленный дозорный на неказистой крестьянской лошадке. Их, конечно, стало больше, чем осталось после Великой Ночи - но всё равно хватало немногим. Многие, ох многие в обоих Сколенах, да хоть в Алкии, таскают плуг на себе. А тут война ещё эта, смута и сопутствующее ей разорение... Предводитель повстанцев усмехнулся: набрал войско из мужиков - и сам начал смотреть на мир по-мужицки. Хорошо, не глазами опаскудившихся Харванидов. - Военные тама! Видимо-невидимо, в длинных таких домах они кишмя кишат!

  - Эти длинные дома, - начал Огг. Хотя... Что взять с недавнего смерда, едва научившегося не падать окарачь при виде вражеских солдат? По крайней мере, в отличие от рыцарей, они не предали Империю. - Называются казармами. И сколько их "тама"? Сотня? Тысяча? Десять тысяч?

  - Дык, - виновато потупился парень, простуженно шмыгнул носом и вытер его рукавом. - Сотенка будет, не меньше. Пожалуй, даже две наберётся... Мы в окна смотрели... Ходят часто, а что они там поделывают - Ирлиф ведает...

  - Не густо! - буркнул Огг. Толку от горе-разведчика чуть, да от него много не требовалось. Просто подтвердить, что главные силы гарнизона никуда не ушли. Там их тёпленькими и возьмут. А если получится небольшая хитрость, о которой пока знают лишь немногие... Возможно, мечи даже не придётся обнажать. - А ну-ка подтянись! Стройсь! Щиты наизготовку! Копья к бою! Беглым шагом - к казармам марш!

  Чавкают в грязи сапоги, лапти и поршни, звякает плохо подогнанная амуниция. Да уж, не имперские легионы - к счастью, и противник ничем не лучше. Вошли в вымерший Нижний город без помех. Гарнизонные вояки так и не заметили, что в столице появились чужие, даром что какие-то подозрительные личности порскнули вглубь развалин, едва увидели головной дозор. Растекаясь по улицам, колонна Огга двигалась к намеченным для атаки объектам. Когда договаривались разделиться, ему досталось существенно меньше людей, чем Гестану, всего-то четыреста пехотинцев. Но и цель - попроще. Гарнизонные вояки - это тебе не алки, далеко не алки.

  Перестраивались быстро и уверенно - Огг не любил вольницу в своих отрядах, дезертиры из имперской армии немало погоняли бывших крестьян, уча всему, что знали сами. Если оставшиеся вояки Карда решат драться, их ждёт сюрприз. Очень неприятный сюрприз.

  Ограда военного городка показалась внезапно. Только что тянулись однообразные унылые руины, местами с чёрными плешами выгоревших строений, просто грудами развалин. Ограда городка уступали в высоте внешней стене, но всё равно уверенно возвышалась над морем руин. По гребню кирпичной стены были вмурованы ржавые железные штыри и битое стекло: перелезть стену очень непросто. За ней виднелись приземистые, вытянутые в длину здания казарм. Городские строения подступали к ограде не вплотную: оставалось пространство шагов в семьдесят шириной, образованное рухнувшими домами. По нему нельзя бежать - переломаешь ноги - и шагом быстро не перейдёшь. А вражеские стрелки тем временем устроят на подступах к тюрьме кровавую баню. Очень, очень неприятное место, если придётся драться.

  Огг в сердцах сплюнул: почему-то об этом не сказали ни беглый пятидесятник, ни этот увалень из передового охранения, ни даже тот ночной посланец, который и убедил повстанцев рискнуть. Глупость? Или нечто большее? Надо допросить с пристрастием всех, когда всё закончится...

  - Оружие к бою! - скомандовал Гестан, когда колонна остановилась на краю площади, но под прикрытием полуразрушенных домов. - Без приказа не высовываться!

  Хорошо бы для начала обстрелять казармы "огненными катапультами", да хоть просто из катапульт и требюше. Увы, "огненные катапульты" или, как их без лишнего пиетета прозвали бойцы расчётов, "брёвна", достались Гестану. Оно и понятно: сотнику придётся иметь дело не со стражей, которая давно бы разбежались, если б было, куда идти. Целая рота, три с половиной сотни наёмников, и полсотни рыцарей - это очень, очень серьёзно. Да ещё военный городок, что у реки - по сути, крепость в крепости, стены там настоящие, способные выдержать таран. Всё правильно. Без поддержки "брёвен" алки отобьются и от полка. А у Гестана всего семьсот человек, хоть и горожане не откажутся поучаствовать. Но от них толку ещё меньше.

  Здесь - полегче. Эти не жаждут воевать совершенно, а уж со сколенцами-то... Возможно, если просто предложить им разойтись, оставив оружие, они послушаются. И пусть идут куда хотят: Амори такие вояки не помогут, бывшему Императору тем более.

  - Катберт!

  - Я! - выдвинулся из строя невысокий, но широкий в кости, тяжёлый и, несомненно, очень сильный мужчина. Не мальчик, далеко не мальчик - в окладистой бороде достаточно седины, лысая макушка скрыта шлемом. Рыцарю Катберту ван Вересу за сорок - но он по-прежнему ловчее многих молодых орудует копьём, мечом, секирой, из лука стреляет на зависть. Здоровые, деревянно-жёсткие от мозолей кулаки отбивают желание спорить почти у всех. На спор он хоть согнёт подкову, хоть опрокинет полный мешков с зерном воз, и не переменится в лице.

  Катберт появился в отряде недавно, но успел стать правой рукой Огга. Ещё в прошлом году он был пятидесятником городского гарнизона, и не мог себе представить, что изменит присяге. Всеобщее разграбление, которому подверглась имперская столица после ухода Эвинны, поколебало даже его верность. А когда пришла весть об отречении Карда... Наверное, даже теперь он бы не решился преступить присягу - но когда в столице по-хозяйски обосновался гарнизон "союзников", понял: служить Карду дальше и есть предательство. Потому однажды ночью, выйдя из города с патрулём, Катберт увёл к Оггу полтора десятка неплохих солдат. Но знакомые в гарнизоне у него остались, их помощь бы пригодилась повстанцам.

  - Помнишь, о чём мы договаривались? Отбери пятерых поумнее - и пусть проникнут в военный городок. Незаметно и с разных направлений. Это нетрудно, ты сам говорил. Пусть дадут знать нашим в казармах, что мы здесь, время действовать. А сам двигайся к воротам. Скажешь этим недоделкам, их командирам, что мы их не тронем, если уйдут без оружия из города - разве что кинжалы себе оставят - и без солдат. Еды пусть берут на неделю, не больше. Скажи, будут упрямиться, мы всех положим, дворец взят, Кард в плену, с алками тоже скоро покончат. И пусть не затягивают с ответом. Одну стражу - не больше. Понял?

  Огг говорил негромко, чтобы не слышали в основном отряде. Теперь-то беды никакой, если и узнает кто-то ненадёжный, предупредить вражеское командование уже не успеет. Но бережёного, как говорится, бережёт Справедливый. Огг дожил до своих лет именно потому, что всегда помнил простую истину.

  - Так точно, Огг-катэ, - прогудел Катберт. - Только не понимаю, зачем их отпускать, когда можно стены чинить заставить! Или в рабство продать - хоть какой-то толк с пьянчужек!

  - А смысл? Нам нужно, чтобы они ушли без боя и оставили в покое солдат. Какие-никакие, а сколенцы - не стоит марать их кровью мечи...

  Рыцарь ничего не ответил, но по кислой мине видно: ни малейшего пиетета к гарнизонным офицерам Катберт не испытывает. Да и ожидать от этих крыс можно всего - ещё решат напоследок расправиться с посланцем. Но приказ командира - закон. Сказали - надо идти. Тем более, что терять людей в драке со своими неохота совершенно. Прав Огг-катэ: любая схватка между сколенцами - на радость алкам.

  Осторожно, чтобы перепугавшиеся гарнизонные не стали стрелять, он вышел из-за развалин. Поднял руки, демонстрируя мирные намерения. Отстегнул от пояса ножны, передавая товарищу. Вместо белого флага над головой развевалась найденная в одном из пригородных поместий простыня.

  Казармы молчали. Огг видел, как открываются ставни и мелькают в стрельчатых окнах любопытные лица, фыркают у коновязи лошади, заливаются яростным лаем псы. Раздалась отрывистая, как выстрел из джезайла, команда. Что приказали? Не разобрать, далеко. Хорошо бы: "Не стрелять!"...

  Парламентёру дали пройти шагов двадцать, затем из одного окна вынеслась стрела. Свист, глухой хруст смёрзшейся почвы - и оперённый наконечник подрагивает у ног замершего пятидесятника. Ещё стрела вонзается чуть сбоку, и последняя, пройдя над головой, с хрустом бьёт в саманную стену. Всё ясно: "Стой! Стрелять буду!"

  Катберт понял правильно - остановился у самой стрелы, над головой вновь поднялась грязно-белая простыня.

  - Стой! Кто такой? - крикнули с небольшой дозорной башенки, надстроенной над воротами в военный городок. - Куда прёшь?

  - Люди зовут меня Катберт ван Верес, из рода Коббадов! - крикнул в ответ парламентёр. - Я от войска свободных сколенцев! Мне нужно говорить с вашим командиром!

  - А-а, перебежчик, за чью голову король даст равный вес золота! - рассмеялись со стены.

  - Сейчас я посол, а посол неприкосновенен! - напомнил Катберт. - Могу помочь вам спасти свои шкуры!

  Несколько долгих мгновений ни на башенке, ни в окнах казарм, ни у конюшен не было заметно ни малейшего движения. Наверное, уже улёгшиеся спать командиры, поднятые с постели, пытаются сообразить, кто и зачем пожаловал по их души. И что, соответственно, делать: то ли занимать оборону и подниматься, то ли прорываться из города, то ли поднимать руки и сдавать оружие... Приняли мудрое, устроившее всех решение: раз понятно, что ничего не понятно - проще впустить ночного гостя и выяснить, что да как. Переговоры, так переговоры.

  - Проходи, - скомандовали из окна казармы. - Эй, в башне, ворота открыть!

  "Ага, а створки-то полностью не открыли! - отметил Огг, наблюдая за походом гонца. - Только чтобы Катберт протиснулся. Правильно: вдруг вслед за парламентёром попробует ворваться кто-то ещё? Едва коренастая фигура Катберта исчезла в арке ворот, створки гулко захлопнулись. Всё, теперь только ждать. И следить, чтобы под шумок не послали гонца предупредить алков. Ради этого улицы перекрыли блокпостами, в самые высокие дома забрались лучники - и всё равно бдительность превыше всего. Все они в столице впервые, могли что-то упустить.

  - Вольно! - скомандовал Огг, десятники повторили приказ. Бойцы расслабились, кто-то припал к фляге, некоторые присели на полусгнившую скамейку в бывшем дворе, на рухнувшее стропило, на какой-то булыжник. Но все в любой момент готовы вскочить, схватив оружие, и, перестраиваясь, как учили, броситься в атаку. Разумеется, "ремешки вежливости" на ножнах у всех развязаны, колчаны лучников раскрыты, в джезайлы забиты пули и порох. Как расслабившийся, но в любой момент готовый обрушиться на врага зверь, отряд замер на прилегающих к Старой тюрьме улицах.

  Присел под козырьком бывшего подъезда, прямо на трухлявые ступени порога, и Огг. Тревога не давала успокоиться, он сидел, как на иголках. Проклятье, о чём можно так долго болтать? Не тянут ли эти недостойные время, послав гонца к алкам? И как там, кстати, у Морреста и Гестана? Удалось им задуманное?

  Грохот выстрелов и лязг стали заставил повстанцев без команды вскочить...

  - Тихо вы, Ирлиф и все его Тёмные вам в глотки! - прошипел Этьен, слушая, как топочут по давно заросшему травой плацу сапоги однополчан.

  - Ты говорил, дозорный будет из наших! - прошипел один из солдат. - С чего кипеш-то поднимать?

  - Ему - и правда не с чего, - усмехнулся Этьен. - А только бережёного, как известно, сам Справедливый бережёт. Вот он, лаз-то!

  Один за другим бойцы ныряли в кирпичную арку, за которой клубилась мгла. Последним, предварительно запалив факел, в проём протиснулся Этьен. Багровые отблески заплясали на неприветливом, заплесневелом своде помещения. Когда-то, знал Этьен, тут был подземный ход в хранилище припасов и оружия, на случай, если военный городок будет блокирован врагом.

   В квартале у Старой тюрьмы некогда квартировал полк - треть охранявшего столицу легиона. Тогда же весь квартал обнесли невысокой каменной стеной, по гребню вмуровали в цемент битое стекло, ржавые гвозди и прочий опасный для жизни мусор. Этьен подозревал, что предназначались все эти радости не только для защиты солдат в военном городке, но и для преступников, буде кто сбежит из тюрьмы. Чтобы не смогли покинуть воинский лагерь, где рано или поздно найдут.

  Великая Ночь ледяным катком прошлась по всем без разбора - по мытарям и неплательщикам, рабам и рабовладельцам, по монахам и куртизанкам, Харванидам и распоследним нищим. И всё-таки приземистые, толстостенные казармы, строившиеся из расчёта на штурм, устояли - стены в семь кирпичей толщиной вообще могли стоять века - устояли. После Ночи казармы опустели на годы, селились там всякие подозрительные личности, от нищих и бродяг до сектантов и бандитов.

  Так они и стояли, медленно ветшая, пока два года назад квартирный вопрос ненадолго вновь не обрёл остроту. Пришедшим с Эвинной верхним сколенцам нужно было место для постоя, казармы старого военного городка пришлись им по вкусу. Туда ненадолго вернулась жизнь: день и ночь свистели пилы, звонко стучали топоры и молотки, звенели кузнечные молоты. Северяне успели привести казармы в относительно пристойный вид - а потом ушли на родину, оставив пустой, но вполне пригодный для жилья военный городок. Там и разместили после алкского погрома основные силы гарнизона. Первоначально одна сотня стояла у реки, в военном городке моряков - но после прихода алков их оттуда попросили. Впрочем, казармы всё равно наполовину пустовали. Одна-единственная рота, всё, что осталось от имперской армии, просто терялась в безбрежном море руин обнищавшей столицы.

  Наконец Этьен сделал знак остановиться. Заговорщики обступили его со всех сторон, отблески факела причудливо плясали на лицах, придавая им зловещее выражение. Огромные уродливые тени метались по заплесневелым мокрым сводам, покрытому жидкой грязью полу, раскрошенным ступенькам уводящей вниз лестницы.

  - Все в сборе? - осведомился Этьен.

  - Так точно, - ответил один из солдат. - Гельмольд на посту, ну, так даже лучше. Болтун он и пьяница, сам знаешь, командир...

  - Какой я вам командир? Такой же солдат, как вы. А командиры наши нас продали алкам - и теперь в ус не дуют. Этим свиньям даже джезайлы подбросили - говорят, за Тольфар, а как оно на самом деле... Видели?

  Солдаты возмущённо загудели. Последнее время по гарнизону столицы ходили дикие слухи. Они-то и подвигли Этьена заняться всей этой опасной суетой. Впрочем... Даже если б никто не рассказывал о шашнях Карда с алками и Фрамидом, стоило заставить понервничать эту скотину - коменданта Олодрефа!

  - Ну, говори, Бадд. Вы ходили за податями - удалось провернуть наше дельце?

  - Так точно. Думаю, Гестан и его приятели теперь знают о нас всё. А вот Кард...

  Когда последний Император отрёкся от титула, большинство солдат имперской армии решили, что новоявленному королю служить - себя не уважать. Получилось как с придворными: кто хоть что-то стоили, подались в Балгр и Нижний Энгольд, иные и на большую дорогу. Немало прибилось к алской армии, благо, на четвёртый год войны вербовщики наёмников уже не брезговали сколенцами; нашлись и такие, кто ушли к повстанцам. Вот, например, пятидесятник Катберт, месяц назад сбежавший с половиной своей части. Наверняка мятежники, Гестан и компания, знают о гарнизоне всё, что можно и нельзя. А командиры так и не поняли, что сопротивляться бессмысленно. И то сказать - что за радость сколенцам убивать сколенцев?

  Так и возникло то, что хронисты, если они ещё будут, назовут как-нибудь высокопарно: например, "заговор Этьена ван Хомея", или как-то так. Не суть важно. Сперва солдаты просто обсуждали новости, перемывали косточки начальству, Карду, Амори, благо, поводов было предостаточно. Разговоры шли в караулках, гарнизонной столовой, лазарете, где за небольшую мзду жрецу-лекарю можно на неделю освободиться от построений, нарядов и патрулей, в самих казармах после отбоя...

  Этьен тоже в них участвовал - вворачивал подходящие замечания, рассыпал скабрезные намёки, вроде бы не переходившие рамок законности, но исподволь разрушающие остатки доверия к власти. Он находил единомышленников, готовых не просто крыть начальство матом, а пытаться что-то изменить. Их было немного - зато они были во всех подразделениях, и каждый был готов заразить бунтарскими настроениями сослуживцев. Что последние месяцы они и делали. Неделю назад солдаты десятка, посланного собирать подати в пригородах, смогли увидеться с бывшим пятидесятником. К повстанцам ушли сведения о расположении в городе войск - и алков заодно. А в гарнизон - сообщение о том, что у повстанцев появился, наконец, признаваемый всеми вождь. Значит, скоро они попытаются прибрать к рукам и столицу.

  Давно пора. Плод созрел и даже перезрел. Стоило вникнуть в положение дел, и становилось ясно: не может и не будет эта армия воевать. Ни против алков, ни, тем паче, против своих же, кому надоел король. А уж количество и расположение войск исключало успешное сопротивление, даже реши кто-то повоевать за Карда.

  Небольшие блокпосты стояли у ворот Среднего, Торгового и Храмового городов. В Нижнем городе солдаты появлялись, только чтобы пройти из одного укрепления в другое. В самом деле, что там делать? Мзду с торгашей, проституток и профессиональных нищих не соберёшь. Да и не хватит трёхсот воинов на всю крепостную стену, не хватит... Раньше-то в столице стоял целый легион, и это в мирное время! Даже если бы по роте стояло в каждой из трёх крепостей. На охрану стен просто плюнули, часовые стояли только у ворот, и те несли стражу вполглаза, больше пили брагу и резались в кости. Самое большее, что они смогли бы в случае штурма - предупредить командование.

  На ночь рота гарнизона - почти всё, что ещё осталось от армии Империи - стояла в приземистом четырёхугольном здании бывшей Старой тюрьмы и окружающем её квартале. То был, по сути, единственный не заброшенный квартал Нижнего города. Со всех сторон окружённый обезлюдевшими трущобами, он казался островком жизни на исполинском кладбище.

  - Значит, совсем скоро попытаются, - подвёл итог рассказу Этьен. - И мы должны успеть, а то окажемся не у дел, когда город возьмут.

  Бойцы понимающе закивали. Чего тут непонятного: с новыми вождями в город придут новые воины. Старые солдаты гарнизона окажутся лишними... если не успеют заслужить милость победителей. Но это только одна причина. Вторая - в самом Карде. Он принял Империю, всё ещё занимавшую пол-Сэрхирга - а после себя не оставит ничего. Ни страны, ни наследников, ни уважения потомков. Всех предал, всё проел и сдал врагам. Пусть же теперь получит то, что заслужил. Может быть, после этого на них перестанут показывать пальцем, как на придурков и одновременно подлецов.

  - Поскорее бы, - буркнул самый старший, полностью седой воин в видавшем виды плаще и ржавой кольчуге. - Надоело, как рабам, за баланду на плацу носиться!

  Это ещё одна причина. Уже больше полугода, с тех самых пор, как вернулись из-под Тольфара, они ни разу не видели денег. Командиры кормили людей обещаниями, что, мол, вот совсем скоро, как только имп... королевство расплатится с долгами, так сразу и выплатят жалование. Но через месяц всё повторялось, и семьям приходилось затягивать пояса, а солдатам - грабить окрестные деревни или из-под полы распродавать оружие и амуницию, чтобы обеспечить семьям хоть какое-то пропитание. А уж когда был собран урожай, всем стало ясно: долги Кард не отдаст никогда.

  - А раз надоело, так слушайте. Сейчас вы разойдётесь по десяткам, и скажете нашим, чтобы потихонечку собрались. Стараясь не шуметь, займите места у входа в арсенал. Часовых разоружите, но не убивайте. У твоей группы, Киос, задание особое: вы предупредите Катберта. По дороге кричите горожанам, мол, гарнизон восстал, отнимайте всё у всех, и на всех делите. Представляете, что они натворят, если поймут, что наказания не будет?

  - Ага, Этьен-катэ, - ухмыльнулся Киос, невысокий, загорелый почти дочерна, будто высушенный южным солнцем солдат-аллак. Уже не мальчишка, далеко не мальчишка. Пятьдесят лет - ещё до Великой Ночи успел пожить, по нынешним невесёлым временам долгожитель. - Но хватит ли всего этого, если за Карда впрягутся алки? Говорят, у них полсотни джезайлов, и пара огненных катапульт.

  - Они будут и у нас. Алки продали Карду тридцать джезайлов, и даже пушку. Видел наших пятидесятников и сотников, как они с этими "ступами" щеголяют?

  Когда сколенцы впервые столкнулись на поле боя с новым оружием алков, они не знали, как оно называется. Для простоты обозвали "джезайлами", что по-сколенски означает "ступа", "трубка" или "ваза". В последние два года это слово обрело новый, зловещий смысл - оно стало означать необоримое оружие алков. Любопытно, с чего алки решили довооружить сколенцев? Неужто прознали о заговоре? Но тогда бы просто заперли солдат в казарме, а вождей схватили прямо тут. Да и алков перебросили бы к казармам, чтоб было кому поддержать офицеров. И Кард свою гвардию послал бы усмирять. А раз всё спокойно, можно начинать.

  - Так ведь они свои джезайлы не отдадут!

  - Так отнимите! Сделаем так. У твоих людей, Теоннат, задача такая...

  - Ну, и кого ты сейчас представляешь, Катберт-катэ? - буркнул командир роты, когда переговорщики уселись за стол в караулке. Именно её предпочли использовать для встречи Высоких Договаривающихся Сторон. - Помнится, не так давно...

  - Не так давно была Империя, - отмахнулся Катберт. - И Император. Скажи мне, где они? И почему единственная настоящая сила в столице - алкская рота?

  Настала очередь поморщиться бывшему командиру. Катберт прав, крыть тут нечем. Конечно, можно его и в предательстве обвинить - но как назвать их самих, ни разу не скрестивших меч с захватчиками, сдавшими им столицу? Да и Карда, отрёкшегося от титула по первому требованию врага?

  - Ближе к делу, - прервал ненужный спор командир роты. - Ты ведь не сам явился, тебя послали...

  - Верно. Меня прислали люди Огга и Гестана, чтобы избежать резни между сколенцами. Мы согласны выпустить вас из города, живыми, с имуществом, семьями и личным оружием - за исключением джезайлов. Мы вас не тронем, если вы уйдёте из города без оружия, за исключением кинжалов, чеканов и малых кистеней. И ещё: вы оставите в покое солдат, которые хотят перейти на нашу сторону. Еды берите на неделю. На размышление вам одну стражу - не больше.

   - А если мы откажемся? - ехидно поинтересовался командир гарнизона. - Что будете делать?

  - Я же сказал, у вас есть одна стража на размышления, - твёрдо повторил Катберт. - Затем всех положим: дворец взят, Кард в плену, с алками тоже скоро будет кончено. А у нас две тысячи народа, и огненное оружие - есть.

  Про две тысячи он, конечно, прихвастнул - но если это поможет избежать резни, получится ложь во спасение. Да и откуда коменданту знать, сколько повстанцев на самом деле вошли в город?

  - Почему я должен тебе верить? - улыбка коменданта стала ещё шире. - Если уж на то пошло, когда-то ты присягал Империи, и где твоя присяга?

  - Там же, где Империя, - Катберт ничуть не смутился. - Я присягал Императору, но не королю. А почему должен верить? Да потому, что это единственный шанс для тебя и твоих офицеров сохранить жизни. К солдатам претензий нет, они лишь исполняют приказы, а вот к вам...

  - Это пустые отговорки, - усмехнулся комендант. - Император в неприступном дворце, а алки отобьются и от полка. Атакуйте, если жить надоело!

  Одним молниеносным движением руки под столом капитан вынес из ножен короткую, любовно наточенную дагу. Вторым движением, без замаха и предупреждения, он вонзил оружие в грудь Катберта. И ещё раз, и ещё... Густая, горячая кровь хлынула на стол, Катберт захрипел, пуская кровавые пузыри - и медленно сполз со стула.

  - Солдат! Ко мне! - скомандовал стоящему у дверей безмолвному часовому комендант. - Отрезать ему голову, насадить на списанное копьё и установить перед воротами! Исполнять!

  Часовой не двинулся с места. Всё так же стоял, держа алебарду наперевес, меч оставался в ножнах.

  - Ты что, оглох?! Давай разделывай это мясо!

  - Я не мясник, катэ!

  - Тебя как зовут, ублюдок?! Какому десятнику приказать всыпать тебе две сотни палок?

  - Узнаешь у Богов, - невозмутимо ответил воин. В тот же миг алебарда взвилась, метя в голову капитана.

  Старый воин, впервые обнаживший меч ещё до Кровавых Топей, подобного не ожидал - но успел пригнуться, пропуская тяжёлое оружие над головой. Сейчас, сейчас инерция удара развернёт мятежника боком, и можно будет пустить в ход собственный меч, предохранительный ремешок в гарде перед переговорами был предусмотрительно развязан. То есть выглядело это как узел, но если резко потянуть за рукоять, ремешок развяжется сам. И длинная, но неуклюжая алебарда из преимущества станет помехой...

  Он не учёл только одного.

  У откованных до Великой Ночи алебард имелось лишь остриё и одностороннее лезвие секиры. В те времена не было такой конницы, как алкские рыцари, и даже хвалёные вояки Оллога были лишь неслаженным ополчением профессионалов-одиночек. Но после Кровавых Топей старых алебард уже не хватало, чтобы противостоять рыцарям. В Верхнем Сколене придумали приваривать с обратной стороны обуха крюк, как у багра. Теперь можно стянуть рыцарей с краю строя на землю, а уж там пустить в ход цепы, кинжалы, копья - всё, что имеется под рукой. Нельзя сказать, что рыцари несли такие уж большие потери, но и в безопасности себя больше не чувствовали.

  ...Киос не успел по-настоящему широко размахнуться, зато его и не развернуло к противнику боком. Изо всех сил он дёрнул алебарду обратно, и оружие рванулось назад, неумолимо приближаясь крюком к лицу командира роты. Этот-то отточенный крюк и стал последним, что увидел правым глазом капитан. С мерзким хрустом железо вошло в глазницу, выдернулось, выплеснув за собой фонтан красных и белёсых брызг.

  - С-свинья, - прохрипел, падая на колени и пытаясь зажать рану, капитан. Меч, уже вынесенный из ножен, бессильно зазвенел о каменный пол.

  - Это вы, знатные, свиньи! - откладывая алебарду и подбирая капитанский меч, произнёс Киос. Подойдя к командиру роты, он занёс меч над головой умирающего. - Подставить всех хотели, твари...

  Удар получился бесхитростным, как у какого-нибудь дровосека, и столь же сокрушительным: жутковатым мячом голова коменданта отлетела в сторону и покатилась по полу, оставляя кровавую дорожку. Не оглядываясь на два трупа, ставшие единственным результатом переговоров, Киос распахнул дверь и метнулся к казарме.

  - Пора, Этьен! - на бегу крикнул он, надеясь, что предводитель заговора уже проснулся, разбуженный тревогой. Таиться больше не имело смысла.

  Из казармы выскакивали полуодетые, ещё сонные солдаты. Где-то на втором этаже раздался звон мечей, крики, ставни узкого окна распахнулись, и оттуда вывалился хрипящий от боли десятник. Всё-таки высота не столь уж велика, он вскочил...

  В этот момент из окна высунулся ствол джезайла, на его конце расцвёл пышный огненный цветок, и поднявшийся на ноги десятник рухнул, как от удара оглоблей.

  - Где капитан, Киос? - поинтересовался высунувшийся из окна Этьен.

  - Готов!

  - Молодец! Поднимай своих - и бегом к арсеналу! А мы откроем ворота: похоже, ребятки Огга пошли на приступ...

  Огг и Этьен встретились посреди крепостного двора. Прошло не больше получаса, а двор изменился неузнаваемо. Его покрыли тлеющие обломки, доски от разбитой взрывом гранаты телеги, брошенное оружие, которое, впрочем, уже собирали, особое внимание уделяя джезайлам и патронташам с пороховницами. Тела оставшихся верными непонятно кому солдат, а так же солдат-мятежников лежали густо, хоть и не сплошным ковром, и непросто было понять, кто дрался на чьей стороне.

  Хоть и были растеряны катэси офицеры, но вояками они оказались лучше, чем подчинённые. Да и почти полная сотня солдат отказалась поддержать мятеж. Джезайлы с запасом пуль и пороха оказались у них под рукой, и ещё неизвестно, как бы всё обернулось, если б полусотне Киоса не удалось захватить арсенал. А уж когда повстанцы Огга, пробравшись через развалины и ворвавшись в открытые ворота, завязали бой во дворе, исход штурма оказался предрешён. Вопрос лишь во времени и потерях.

  Видимо, это поняли и окружённые. Выпрыгивали из окон офицерской казармы, где только что укрепились, валом валили из распахнутой двери... А навстречу им уже бежали соединённые силы повстанцев извне и мятежных солдат. Столкнулись в смертельной, безумной круговерти схватки: одни стремились вырваться из военного городка, вторые - навалиться со всех сторон и раздавить дерзко сопротивляющееся каре. Шли в ход уже не мечи и джезайлы, а ножи, кастеты, кулаки, чуть ли не ногти и зубы...

  Командиров - всех сотников и пятидесятников, и почти всех десятников - пришлось перебить. Здорово досталось той сотне, что не примкнула к восстанию - но там многие вовремя бросили оружие, и почти половина бывших соратников повстанцев, побитая и лишённая мечей, сейчас растаскивала мёртвые тела. Оба вождя недовольно хмурились: два отряда вместе потеряли не меньше сотни человек.

  - Жаль, Катберта не сберегли, - когда Этьен закончил короткий доклад, произнёс Огг. - Он сам напросился говорить с комендантом, думал, сумеет предотвратить это...

  - Мой человек там присутствовал, - виновато произнёс вожак солдат. - Да не успел помешать. Только и смог отомстить. Ладно, надо решать, что делать.

  - Как что? Принимай под начало обе сотни, полусотню оставь тут, а остальные пойдут со мной. Надо помочь Гестану, его парни сейчас воюют с алками... Это ещё кто?

  Через заваленный трупами крепостной дворик перебирался молодой парень в кожаной куртке с нашитыми на неё железными пластинами. Вооружён он был закинутым на плечо длинным копьём, зато без шлема и щита. Огг грозно надвинулся на бойца, умудрившегося разом нарушить все предписания устава.

  - Я от Гестана, - парень явно ещё не отдышался от быстрого бега по городским улицам. - Военный городок мы заняли, но он пуст... Гонец от Морреста сообщает, что дворец взят, а Кард убит.

  - Выходит, столица наша, - устало прошептал Огг, и только сейчас осознал, как он устал за эту сумасшедшую ночь.

  - Выходит, что так, - кивнул Этьен. - Только, боюсь, это лишь начало.

 

Глава 8. Другая война

  Аллук встретил Амори холодным зимним дождём. Здесь, в самой южной точке Сэрхирга, зима была сущим наказанием, чем-то вроде начала месяца Улитки в Верхнем Сколене, но с непрерывными дождями и штормящим морем. Хорошо хоть, добротные корабли алкского флота способны выдержать любые шторма. Моряки не любят выходить в море с месяца Улитки по месяц Секиры, но от большой нужды - могут.

  Впрочем, как ни странно, с погодой им повезло. Всего два настоящих шторма, и оба раза флот в этот раз оказался неподалёку от спокойной гавани. Первый раз - возле Хэйгара, и на сей раз пираты не рискнули сражаться. Напротив, похоже, в Сколене разочаровались и они, и когда Амори предложил забыть былое, его войско стало больше на три восьмёрки кораблей и полтысячи отчаянных сорвиголов.

  "Надеюсь, они не подведут, - думал Амори, ступая на покачивающийся трап. - Главное - чтобы припасов до столицы хватило, потом Барген изготовит, только, конечно, ближе к весне. Столицу надо брать тем, что есть..."

  Амори вспомнил, как набирал армию этим летом. Обычно-то всё наоборот: осенью и зимой вербуют наёмников и натаскивают их биться в строю, а весной - летом воюют. Но именно поэтому мятежники будут удивлены, увидев под своей столицей всю армию в месяце Корабля. Ещё они наверняка удивятся, что алки оставили почти без прикрытия Халгскую и Белхалгскую земли: никогда прежде так не бывало... Наверное, они полагают, что раньше лета ответного удара не будет... Интересно, какое лицо будет у Морреста, когда он поймёт, как ошибся? Хотя там у них, может, и не Моррест главный.

  - Ваше величество прибыли исключительно вовремя, - толстый посланец нового герцога встретил флотилию на пристани. Для высоких гостей герцог отрядил целую кавалькаду расфуфыренных придворных. Ещё бы, всё герцогское войско после прошлогоднего похода не превышает тысячи воинов - паршивеньких воинов, между прочим, - а с кораблей выгружаются десять полновесных полков. Конечно, полки свежие, набранные только летом и не испытанные ещё в бою - но на наследничка Фрамида хватит. - Мы как раз готовим пир в честь боевого братства с алками и вашего величества.

  - Что ж, - так же церемонно ответил Амори, слушая, как вслед за ним и телохранителями в трап ударили сотни подкованных сапог - начала разгружаться пехота. Сверкали начищенные шлемы и наконечники копий, сочно хлопали на сыром ветру знамёна, сапоги слитно били в подмёрзшую грязь, казалось, будто движутся не сотни людей, а одно многорукое и многоногое чудовище. Амори строго всматривался в ряды воинов, стремясь вычленить малейшую неровность шеренг, нечёткость шага, разговоры в строю. Но нет, ветераны прежних кампаний постарались на славу: за полгода люди, никогда прежде не имевшие дела с армией и оружием, стали солдатами. Не идеальными, конечно, каждый наёмник из рыцарей стоит двоих-троих рекрутов - но уже не двадцати-тридцати, как вначале. А ведь их можно набрать не в три, а в двадцать раз больше, чем рыцарей! Хватило бы оружия...

  Амори вспомнил, как вербовал эти новые полки. У алков, в отличие от сколенцев, и в прошлые-то времена воевали только воины по рождению, а остальные находились под их защитой. После Великой Ночи, казалось, настал звёздный час рыцарей и наёмников, от остальных толку в бою чуть. Малочисленные, но прекрасно вооружённые армии из настоящих псов войны легко били хоть племенные ополчения, хоть поредевшие полки скурвившейся Империи.

  Но даже самый прочный клинок, разрубив слишком много голов и шлемов, имеет свойство тупиться. Гибли дети знатнейших родов, которые шутя покупали полный доспех и боевых коней, гибли и младшие братья, которым оставалось лишь два пути: в наёмники и на большую дорогу. Каждое лето, пытаясь восполнить потери, вербовщики сбивались с ног, жалование росло - но число воинов падало, более того, в некоторых ротах появились дезертиры.

  Прошлогодняя "победа" оказалась самой кровавой. И случилось неизбежное: новый коннетабль Семмер ван Алкин честно сказал: на следующий набор людей может не хватить. Даже с немногими рыцарями халгов и белхалгов, и даже с северными наёмниками. Старым Императорам было проще - в легионы брали и мужиков, и горожан, и уж там натаскивали биться в строю. Но какой рыцарь будет выполнять команды бегом, ходить на еду и оправку строем, одеваться в одинаковый для всех форменный плащ и биться одинаковым оружием - кстати, и худшим, чем сделанное на заказ и передающееся из поколения в поколение? Хотя сейчас и легионерское оружие, откованное до Великой Ночи, кажется верхом совершенства. То есть казалось до появления мастера Михалиса.

  Мастер-то и подсказал неплохую идею незадолго до гибели. Он рассказал, как набираются армии в его мире: чем-то это напоминало легионную систему, но куда масштабнее. Что и говори, остроумно: призывать всех мужчин с определённого возраста, а потом распускать по домам и в случае чего возвращать в армию уже более-менее обученных. Этих можно погонять пару месяцев - и они будут вполне пристойно биться в строю. Да, один на один они уступят прирождённому воину, но война не поединок.

  Михалис в простоте душевной предлагал ввести нечто подобное. Чудак! Он ещё понимал, почему не согласятся рыцари. Правда, понимал как-то приземлённо, будто только к еде всё и сводится, и нет на свете законов Богов: "Кто на что сел, тот тем и башляет". Но почему против новшеств должны быть жрецы, да и сами простолюдины, для которых, вроде бы, это шанс пробиться наверх - попросту отказывался понимать.

  А всё просто: если Боги указали каждому его место в жизни, не людям менять Их порядок. Взять, к примеру, земледельца. Земля не смогла бы плодоносить, если б не добрые (и не очень, куда ж без них) духи, населяющие землю, реки, ручьи, деревья, облака... Но вот беда, они не выносят тех, у кого на руках кровь. Потому-то и убийц общинники изгоняют или отдают на суд помещику, но не казнят сами - чтобы не ушли духи плодородия. А воин отправляет на суд Богов десятки врагов, куда там дураку, по пьяни проломившему голову соседу! Да если он, вернувшись домой, снова станет пахать землю, духи плодородия разбегутся на много миль окрест! А если таких будут тысячи, по всей стране... Причём воину по рождению проще - он может прокормиться охотой, а что делать земледельцу? С ремесленниками, купцами, отчасти даже жрецами всё немного по-другому, но принцип тот же. Потому и нельзя переступать границы каст.

  Удивительно, но мастер Михалис об этом не знал. Это что же получается, у них там нет духов плодородия? Он немного рассказывал о странной вере жителей своего королевства - у них, как ни странно, почитают одного-единственного (и в то же время троичного - вот ведь как завернули!) Бога. Н-да, надо как-нибудь рассказать кому-то из высших жрецов - интересно, что они скажут?

  А как же сколенцы, спросил он тогда. В имперских легионах служили самые разные люди, не только воинских каст. Королю было что возразить: на самом деле новый способ набирать войска принесли Харваниды, а до того сколенцы жили, как и алки. И главное: если жизнь сколенцев была угодна Богам, почему Они сокрушили Империю, а возвысили алков? Амори наверняка выдал бы мастеру три несокрушимых аргумента - но он подозревал, что чудной оружейник ими не удовлетворится. Да и сколенцы старались без крайней нужды не созывать ополчение: она настала, когда Оллог практически уничтожил регулярную армию. А отставные солдаты землю получали на севере, поближе к границам - именно чтобы не прогневать духов центральных провинций. Нарушили это правило лишь после Северных Походов. В аккурат накануне Великой Ночи...

  И хотя война затягивалась, сражения обескровливали малочисленное алкское рыцарство, незнатных война не касалась. Король не спешил вручать оружие лавочникам, ремесленникам и тем паче крестьянам. Но после Тольфара...

  Тольфарская резня стала последней каплей. После восьмидневной бойни в этом проклятущем городишке у короля алкского - даже с союзниками - осталось лишь две тысячи бойцов, из которых едва ли не половина были ранены и обморожены. Никогда раньше алкам не приходилось воевать зимой. Хорошо ещё, зима выдалась мягкая, с ранней и дружной весной. Эмбра так и не замёрзла, после взятия Ирлифова города армия, погрузившись на баржи, отбыла в Новый Энгольд на отдых. Когда кончилась распутица, то, что от неё осталось, было выведено за Вараг - причём Лакхни, которую прошлый раз пришлось брать большой кровью, восстановленный на комендантской должности толстый хомяк сдал, так и не обнажив меча. Вот если бы Эвинна была такой! Впрочем, тогда сколенцев возглавил бы кто-то другой, к примеру, тот же Тород...

  Эта победа, неотличимая от поражения, и стала последней каплей. Пришлось изрядно потрудиться, чтобы убедить всех в необходимости такого шага. Король и сейчас ухмылялся в бороду, вспоминая, как уговаривал дородного, не злоупотребляющего аскезой жреца. Алки, мол, искони все были аристократами, убеждал он - потому-то их и ненавидели с особой силой сколенцы, некоторые из которых, хоть и считают себя дворянами, по сути всё те же смерды. Вот Боги и покарали их, послав сначала Оллога, а когда его не хватило, Великую Ночь. Кстати, так учил его самого, ещё в детстве, старый и суровый жрец Алка Морского, которого отец приставил к Амори наставником. Отец надеялся, что жрец вырастит его преданным защитником Империи. Но именно наставник умело, будто Амори пришёл к этой мысли сам, вложил в голову мысль о превосходстве алков над сколенцами, о том, что он сперва алк, а потом Харванид. Чем, если задуматься, и предопределил всё, что происходит с тех пор.

  Старика схоронили через два года после Кровавых топей. И теперь сам Амори использовал аргументы наставника, чтобы пробить стену предрассудков. После того, чего добилась Эвинна, сомнений быть не может. Настала пора вступить в битву за свою Империю всему народу алков. И пусть нас со сколенцами рассудят Боги. Раз и навсегда.

  Амори вошёл в просторный, но без претензий, дворец правителя аллаков. При Империи тут была резиденция наместника парганы Аллук. Парганы, даже не субы! А ведь аллаки не алхагги, отдельный народ, поклоняющийся морской богине Аликке, супруге Алка Морского! Хотя, если честно, самый южный народ Империи всегда был ни рыба, ни мясо - гнулся под того, у кого сейчас сила, поддерживал любого, кто мог дать две простые вещи: порядок и мир на как можно большей территории. Их искони кормило море, как и алков, да и в торговле...

  Как торговцы они всегда были единственными соперниками алков - но о том, как ослабить их торгашей, будем думать потом. Теперь сила явственно клонилась на сторону алков - и аллаки безропотно впустили в свою столицу флот алков. И их правитель, формально оставшийся имперским наместником, а по сути - хитрым и прижимистым, но трусоватым и угодливым деревенским старейшиной, вьюном увивался вокруг гостя. Больше всего ему хотелось, чтобы Амори признал за ним должность субардара. Он даже не понимает, что ломится в открытые ворота, подумал король, и это надо использовать. Слупить с "субардара аллаков" как можно больше за то, что итак его.

  Амори шёл, осматривая небогатую обстановку дворца. Тут нет никого богаче наместника - но по алкским меркам он не более чем разбогатевший лавочник. А уж по сколенским... Да и его воинство - семьсот раскормленных, ленивых, как осенние мухи, стражников, что как-то резко пропали с улиц Аллука, стоило алкам высадиться в порту - тоже не вдохновляло. Каков правитель, такова и дружина. "Вот у меня - другое дело! - с гордостью подумал король. - Молодец к молодцу, и не скажешь, что вчерашние крестьяне!" Оглянулся на давних, испытанных соратников.

  По правую руку, презрительно кривя обезображенное давним шрамом лицо, вышагивал старый рубака - коннетабль сухопутных войск Тибальд ван Лахагг. По левую вразвалочку, будто по палубе корабля посреди волнующегося моря - флотоводец Шевард ван Вест. Два года назад ему довелось ненадолго возглавить внешнюю разведку - как раз тогда начальника разведки Олберта ван Васси на охоте потрепал медведь. Ничего, справился, хоть и не без огрехов. Вот и сам Олберт. Сразу видно, аристократ из старых, что были ещё до Харванидов. Лицо тонкое, умное, аккуратные щёточки усов, даже волосы не спадают на спину пышной копной до плеч, а аккуратно расчёсаны на пробор. И борода по бокам завита косичками, по устаревшей ещё до Великой Ночи моде. Аристократ старого розлива, что тут сказать.

  Вот и "тронный зал". По сути, всего-навсего приёмная среднего чиновника в родном Алкрифе. Массивный, добротный стол, выцветшие от времени гобелены, бронзовые, без изысков, коптящие светильники, промозглый воздух, врывающийся в открытые окна. Зимы тут действительно тёплые - хотя раньше, конечно, были ещё теплее. Тогда и снег тут почти никогда не видели.

  - Прошу всех садиться, - бесхитростно пригласил гостей к столу аллак. - Прежде, чем начнём совещаться, прошу, откушайте наши угощения.

  Амори принял приглашение: издавна на всём Сэрхирге нет лучшего способа убедить хозяина в мирных намерениях, чем поесть и выпить под его кровом. Удивительно, сколько раз нарушали закон гостеприимства и гости, и хозяева, а ведь не переводятся доверчивые... Но вино и правда оказалось бесподобным: пожалуй, даже лучше алкского красного. Надо узнать, что за вино, и объявить на него государственную монополию.

  - Не будем откладывать, - начал король совещание, чисто символически отведав выставленных на столе, по большей части рыбных, яств. - Дела не ждут.

  Вождь аллаков поморщился - здесь не принято сразу начинать разговор о делах - но ничего не сказал. Слишком уж важный гость.

  - Итак, господа, для чего мы вообще тут, и о чём пойдёт речь, все знают. Вкратце - мы собираемся нанести удар мятежникам с запада - оттуда, откуда они не ждут. Сначала мы разгромим алхаггов. Ага, сир Альваро, - увидев, как вскинулся вождь аллаков, усмехнулся Амори. - Вы тоже настрадались от их грабежей. Ничего, мы их так проучим, что им ещё долго будет неповадно играть в войнушку. Обещаю: у каждого аллака будет по десять рабов-алхаггов. Затем - Старый Энгольд. Вы знаете, что там случилось в месяце Улитки. В Энгольде правят люди, запятнавшие себя кровью жрецов и Харванидов. Преступники, ещё более страшные, чем Эвинна, вот чернь им и рукоплещет. Наш долг перед Богами и людьми - покарать убийц священной особы так, чтобы их участь заставила содрогнуться самого Ирлифа...

  "Кард иного и не заслуживал, - подумал король. - Но каков Моррест! Я и то не ожидал, что он так хорошо сделает дело! Убил Карда, вместе с другими бандитами сел в столице Императоров. Лучшего повода для войны, чем осквернение трона Харванидов, и не сыскать! И Эльфер обещал помощь - но об этом не должна знать даже моя подушка!"

  - Но долго держать в тайне армию таких размеров, - продолжал Амори. "Сейчас вас огорошу!" - мелькнуло в голове. - Невозможно. Любой дезертир или попавший в плен раззява (не все в войске прирождённые воины) может погубить всё. Приказываю: не ждать весны, а ударить сейчас, чтобы к началу месяца Корабля подойти к Старому Энгольду. Понимаю ваше удивление: никто, кроме Оллога, не воевал зимой. Но вспомните, каких успехов добился северянин, действуя неожиданно и смело! Нам хватает и тёплой одежды, и зима - не Великая Ночь. Зимой ни одна река, озеро или болото не будут преградой... кроме, разве что, Алхаггии, но мостов там хватает, а больших рек нет. Возможно, нам вообще не придётся воевать: мы упадём им как снег на голову! А мороз ничем не хуже жары и дождей. Так что выступаем не позже, чем через три дня.

  "Ага, испугались! Как вы плевались, когда впервые использовали пушки и джезайлы, а теперь не представляете без них войну! И к зимним кампаниям привыкнете. Авенат доносит, на Борэйне даже в Долгую Ночь воюют, не просто зимой, и ничего!" Король обвёл растерянных соратников торжествующим взглядом - и продолжил:

  - Второе. Многие знают, что Старый Энгольд - отличная крепость. Но пусть вас это не пугает. У меня четырнадцать полков - а пятнадцатый сформируем из ваших, сир Альваро, подданных. Ещё полк дал герцог Нового Энгольда и два - балгры с белхаггами. Восемнадцать полков при полутора тысячах рыцарей. Но даже не это главное. У нас полное превосходство по части вооружения: двадцать пять пушек, из них восемь - дальнобойных и крупнокалиберных, на железном корабле. Спокойнее, Альваро-катэ, вы ещё увидите, как он ходит по морю. Более тысячи стрелков с джезайлами, из которых я создал отдельный полк. Увы, всех вооружить новым оружием мы пока не можем. Вот ещё лет, хотя бы, через пять... Жрецы говорят, знамения самые благоприятные. С нами в поход против отступников и мятежников пойдут сами Боги - и кто устоит против Их силы? Думаю, на всю Алхаггию и Нижний Сколен нам хватит и пяти полков.

  - А зачем тогда остальные? - удивлённо спросил Альваро.

  - Потому что и алхагги, и Старый Энгольд - лишь поросята от свиноматки, - усмехнулся король. "Удачное сравнение, надо Эленбейну идейку подкинуть!" - А свинья - Верхний Сколен. Там мятежники сидят крепче всего, там их больше всего, они безраздельно правят больше трёх лет. Оттуда родом была Эвинна, там она начала свою разрушительную работу. Оттуда по миру ползёт крамола, непочтение к жрецам и Богам, ненависть к Харванидам. Пора напомнить, что удел раба и смерда - не приказывать, а повиноваться, что Боги покарали Сколен именно за гордыню. Напомним! А теперь слушаю вас, катэси, как это сделать, чтобы потерять меньше воинов и уничтожить как можно больше мятежников.

  Шевард, Тибальд, Олберт один за другим докладывали о проделанной, действительно огромной работе. Это не королевское, а их дело - выяснить, чем располагает враг, а потом подготовить ещё более мощную армию, способную раздавить любого врага алков и не разорить их самих. Они не столько докладывают о предстоящей кампании, сколько рассказывают о своих достижениях. Что ж, заслужили. Этим можно гордиться. За одно лето превратить двенадцать тысяч вчерашних крестьян в пристойных - да что там, совсем неплохих! - воинов... Такое удавалось только Эвинне, да и то, как выясняется, не всех и не до конца. "Будь у меня этакая силища два года назад, - подумал король. - Я бы не остановился на Вассетском тракте! И ещё тем летом приступил бы к усмирению Верхнего Сколена, избавившись от Эвинны и Морреста уже тогда. Ну, ничего, и теперь неплохо получится. Главное - теперь более чем достаточно поводов для радикальных мер. Пора об этом сказать прямо и откровенно. И именно сейчас, чтобы отложилось в головах.

  - Вы говорили, Тибальд, правильные вещи, - начал король, когда подчинённые закончили доклады. - Но не учитываете одного. Характера противника. Мятежников недостаточно разгромить, потерпев поражение, они примутся убивать нас исподтишка, резать спящих, вредить везде, где можно. Тогда не то что двадцати - ста тысяч не хватит, чтобы держать в повиновении весь Сколен и всю Алхаггию. И про Север не забудьте: им всё равно, кого грабить. Надо сделать так, чтобы восставать стало некому.

  Амори сделал эффектную паузу, чтобы дать остальным возможность уместить в головах сказанное. Ага, дошло. Даже верные, испытанные соратники сбледнули с лица.

  - Сколенцы никогда не смирятся с тем, что у них теперь есть хозяева, - продолжал король, и голос налился металлом. Каждое слово он чеканил, будто высекал заговорные руны на клинке. - Они пойдут и против людей, и против Богов, лишь бы не признавать поражение. Сколько было слов про священную особу Императора, помните? И они убили Карда, как только он признал меня равным. Мы победили их Императоров при Кровавых топях, и Император Валигар признал наши права на Верхний Сколен. И что же? Какие-то сколенские навозные черви признали себя вправе оспаривать решение Харванидов! Для них нет ничего святого, нет авторитетов, перед которыми можно склониться. Они признают только силу. Безжалостную и откровенную, способную стереть их в порошок.

  Приказываю: когда мы пойдём через вражеские земли, вперёд должны быть высланы конные разъезды, чтобы входит уничтожать деревни. Любая попытка сопротивления, как с оружием в руках, так и любое неповиновение, должна караться смертью. Деревни и города, возле которых был убит хотя бы один алк, уничтожать со всем населением. Покорившихся без сопротивления мужчин до тридцати лет, женщин и детей младше десяти лет считать рабами королевства. Они должны быть собраны в караваны, направлены в тыл и проданы на рабских рынках Алкрифа, Аллука и Нового Энгольда. Некоторые могут быть поселены на земле и обложены данью, но так, чтобы рядом жили представители других племён и не на исконной земле их народов - чтобы они не могли сговориться, и общались с соседями только на их языке.

  Амори снова замолчал. Подчинённые и союзники уставились на него ошалелыми взглядами. Они и не предполагали, что воевать можно так. Но именно по таким правилам воюют, к примеру, фодиры и кетадрины. Дело только в масштабе войны и её скорости. То, что северяне не могут проделать за несколько веков, алкам предстоит осуществить в несколько лет. И не будет ни сколенцев, ни хеодритов, ни алхаггов, ни борэйнов - никого, кто посмеет бросить алкам вызов. А потом придёт черёд северян...

  - Это о низших кастах. Что касается знатных сословий, - продолжал король. - В случае любого сопротивления, либо невыдачи мятежных смердов - поступать с ними точно так же. В другом случае - переселять на другую землю, населённую другими народами, с условием, что мужчины этих родов будут служить у нас простыми наёмниками, и прилюдно говорить только по-алкски. Жрецы должны служить Богам, как и прежде, с условием, что будут молиться за наше здравие и благополучие алков. В случае сопротивления оружием или словом, поступать с ними, как с остальными.

  Амори перевёл дух. Ну, а теперь - самое главное, чтобы ложная стыдливость не заставила их пощадить врага.

  - Надеюсь, все понимают, что это приказ, и его неисполнение повлечёт кару? Зато в случае успеха каждый алк и аллак, даже самый бедный и несчастный, и его потомки, будут навсегда обеспечены рабами. И, наоборот, если дадим Сколенской Империи восстать из мёртвых - сами станем их рабами, как это уже было три века подряд. Это - не обычная война, катэси. Всегда помните это.

  "Скорее, первая из необычных, - поправил себя Амори. - Ведь и на Севере придётся проделать то же самое!"

  - А теперь - прошу наших уважаемых союзников присоединиться к смотру войск. Надеюсь, наши полки развеют ваши сомнения.

  - Цельсь! - слышал Моррест усталый, хриплый и злой голос сотника. Недавно ставший сотником Дагоберт ван Восс старался изо всех сил, вон, уже и голос сорвал. Новобранцы из никогда не бравших в руки оружие, изнеженных столичных жителей оказались те ещё. - Отставить! Эсташ, ты свой ... так держи, а орудие - не как хочешь, а как надо! Ещё раз! Вытряхнуть всё ... из ствола!

  Моррест усмехнулся в бороду - привык уже к ней, а поначалу мешалась неимоверно. Ничего, зато теперь он ровным счётом ничем не отличается от остальных - крестьян и горожан из бывшего сердца Империи, готовящихся заслонить собой родину. А ведь по парню и не скажешь, что ему едва сравнялось шестнадцать. Сотником паренька, одного из немногих королевских солдат, оставшихся на службе после падения столицы, его назначили по настоянию Гестана. По словам старого соратника, Дагоберт ван Восс был в той роте, что первой встретилась с алками в прошлом году. Рота заняла оборону и полегла в полном составе, но гонец - этот вот парнишка - успел предупредить Торода, и враг не смог ворваться в столицу с ходу. Значит, именно он тогда сохранил жизнь и Тороду, и Эвинне, дал им возможность под прикрытием стен подготовить прорыв и уйти к Тольфару. Парень был в городе до самого его падения, потом попал в плен, но сразу бежал - и вернулся в столицу, чтобы поступить на службу к вернувшемуся из-под города бывшему Императору. Но про делишки Карда знал, как никто - оттого и перешёл на сторону повстанцев одним из первых, вместе с этими... заговорщиками.

  Моррест отёр с лица мокрый снег. Уже месяц, как они взяли власть в городе и окрестностях - увы, усилиями Карда и его шайки это всё, что осталось от Империи. Теперь в императорском дворце заседал Совет, в котором Морресту досталась должность чего-то вроде военного министра. Нижние сколенцы лучше всех понимали неподъёмность его задачи. Ещё в Совет вошли Гестан, Огг, Тирдэй, предводитель мятежных солдат Карда, Этьен и... как там этого жреца зовут, который разругался со своим начальством и стал окормлять восставших? В Совет вошла и женщина. Нет, конечно, совсем не такая, как Эвинна - сорокалетняя, хоть ещё и симпатичная вдова купца, спокойная и деловитая. Вот её имя Моррест знал. Эрмилла вана Лодр.

  Под её руководством горожане ещё до больших морозов, пока не промёрзла земля, высыпали на ремонт укреплений. Копали рвы вдоль стен, обновляли кладку, заделывая бреши и трещины в стенах, ремонтируя парапеты, призванные прикрывать стоящих на стенах от стрел, ломали мосты через Сатледж, заменяя их деревянными времянками. Зато теперь всё можно быстро обрушить, надёжно прикрыв подступы к городу с юга. С востока лучшей преградой служит Эмбра, что, невзирая на морозы, всё так же мощно несла воды к морю. В северной части города успели восстановить заплывший, заиленный ров. Вынутую при строительстве рвов землю высыпали перед ними, образуя как бы внешний вал. "Равелины" - выудил из памяти Моррест где-то слышанное слово. Они хоть немного прикроют стены от пушечного огня. Увы, ничего больше из фортификации родного мира Моррест не помнил. Да и не было времени строить тут новый Верден или Перемышль. Будет очень хорошо, если Амори подождёт до лета. Скорее всего, он пойдёт на город, как только стает снег...

  Весь город готовился отражать натиск. Ремонтировали укрепления, записывались в ополчение - и вышагивали по улицам в составе патрулей, с найденными на складах старыми-престарыми алебардами, ловя восторженные взгляды девчонок. И лишь командиры, да и то не все, догадывались, что это воинство - лишь бледная тень имперских легионов. Что обветшавшие стены такой протяжённости не отремонтируешь и за год, даже наряди на это дело всё население огрызка Империи от мала до велика, и выгреби всё, что осталось от казны, до последнего гроша. Что оружия, оставшегося от Карда, не хватает и на половину ополченцев. Хорошо, что-то скопили повстанцы, что-то - "Мясники". Пригодился и тот подземный тайник с золотом. Полтысячи пик и алебард, узнав от гонцов о восстании, прислали по Эмбре из Верхнего Сколена: оказывается, Оле Мертвец не только жив, но и бросил пить, зато научился водить полки. Наверное, кровь Харванидов заговорила... Увы, против прирождённых вояк из Алкрифа вся эта орда мало что может. Разве что год их погонять - да где взять на такое дело опытных сержантов, то есть, десятников? Те, кто хоть что-то знают о войне, сейчас как минимум пятидесятники, чаще сотники.

  - Жалкое зрелище, - будто вместо вина выпил уксус, скривился Олберт. Голос здоровяка всё так же гудел боевым горном. - Может, без них обойдёмся?

  - Олберт, ты можешь собрать тут тысячу рыцарей? Нет? Значит, придётся воевать с этими. Дагоберт!

  Юный сотник развернулся чётко, с выправкой, достойной последних имперских легионеров. По-уставному отсалютовал командующему мечом. Видя высокое начальство, и остальные подобрались - втянули пивные животы, распрямили сутулые спины, вытянули корявые руки по швам, даже изгвазданные башмаки и нечто вроде толстых кожаных ремней, намотанных на ноги на манер портянок - местная обувь для самых бедных - слитно хлюпнули в грязи. Столь же разномастно они были и одеты, и вооружены, хорошо хоть, построились по росту, и оттого казались хоть немного одинаковыми.

  - Служим Империи! - гаркнули уставную фразу ополченцы. Получилось, честно говоря, не очень - кто в лес, кто по дрова - но старание заслуживало уважения. Олберт снова хмыкнул, но больше ничего не сказал. Навстречу Морресту шагал сотник Дагоберт. Вот у него и с выправкой, и с вооружением всё в порядке. Из настоящих, такого в любой толпе узнаешь.

  - Сир, по вашему приказанию сотня построена, - чётко доложил командир. - Сотня проводит боевую подготовку. Отрабатываем перемещение в строю с переменой шага, бег, метание копий, мечевой бой, стрельбу из луков и джезайлов, использование огненных катапульт.

  - И как успехи? - поинтересовался Олберт. Он, конечно, нарушал субординацию и знал об этом. Но рыцарь - не какой-то там ополченец. Он сам себе армия, и даже перед собственным сеньором не станет тянуться.

  - Они дисциплинированы, упорны в занятиях. К сожалению, большинство ни дня до того не служило в войсках, да и оружия... не хватает.

  - Скажи прямо: кровь ничем не заменишь, - так же развязно усмехнулся рыцарь.

  - Олберт! - прикрикнул Моррест. Рыцарь он или не рыцарь, но забывать, кто тут командир, не следует. - Продолжай, Дагоберт.

  - Имею честь доложить, особенные успехи демонстрируют расчёты огненных катапульт.

  - Вот на них я бы и хотел посмотреть, сотник, - кивнул новоиспечённый главнокомандующий. - Если тут воевать будем, на них вся надежда. - Моррест возвысил голос, обращаясь напрямую к солдатам: - Ваши огненные катапульты - наша главная сила. Покажите, чему вы успели научиться!

  - Сотня, слушай мою команду! - распорядился сотник.

  Понятное дело, в бою команды будут короче - но сейчас-то важно произвести впечатление на начальство! В голосе юноши звякнула сталь. "Волнуется!" - понял Моррест. Он и сам бы беспокоился под пристальным взглядом командующего, имея под началом сто двадцать оболтусов, ещё месяц назад и не помышлявших о том, что станут солдатами. А ведь не так уж много времени пройдёт, прежде чем им придётся схлестнуться с головорезами Амори.

  - Задача - поразить учебные цели разрывными снарядами, - отрывисто бросил сотник. - Время - пять минут.

  - Бегом! - раздался крик командиров расчётов. Эта сотня делилась не на десятки, а на пятёрки: в десятке имелось два расчёта. Когда они с повстанческими вождями думали, как использовать новое оружие, они решили, что в десятке нужно иметь два орудия. Они могут стрелять залпом, а могут по очереди, страхуя друг друга от вражеских контратак или уменьшая время между выстрелами. Пять десятков, то есть десять расчётов, образовывали полусотню, и таких полусотен Дагоберту подчинялись две. Итого двадцать нелепых на вид, но опасных орудий - доморощенная артиллерия обладала солидной огневой мощью.

  Раздался скрип колёс, бойцы приподнимали орудия, упирая казённой частью в подмёрзшую грязь, для устойчивости их подпирали распорками. Выдолбленные изнутри брёвна - не железные орудия Амори, поднять их может и один крепкий мужик. Увы, и разорвать их может запросто, поначалу, пока не научились отмерять нужное количество пороха и не укрепили стенки орудий толстыми железными скобами, несколько расчётов погибло. Работа много времени не заняла: несколько минут - и в хмурое небо уставились шесть чёрных жерл.

  - Орудия - на огневую! - командовали пятидесятники, их команды повторяли десятники и командиры орудий, расчёты без суеты, но и без промедления выполняли заученные действия. В каждом из них спрессовались десятки учебных стрельб, с настоящими снарядами и муляжами, расход не только пороха, но и крови, ведь никто не застрахован от разрыва стволов и преждевременного подрыва снарядов. Этот опыт действительно оказался сыном ошибок трудных. - Поднести снаряды! Зажечь фитили!

  Один за другим снаряды шли по рукам. Привычные, какими стреляли катапульты и требюше, они мало чем напоминали. Те же выдолбленные изнутри колоды, длинные и узкие, с заострённым, как у брёвен частокола, концом. Внутрь набили пороха и ржавых гвоздей, щебня, кусочков свинца - всего, что, разлетаясь, могло ранить и калечить. Другой конец снаряда закрыт толстой дубовой плашкой, просверленной посередине. В неё вставлен фитиль - просмолённая бечёвка, по которой огонь доберётся до основного заряда. К плашке крепился ящичек с вышибным зарядом: при выстреле он выбросит из дула снаряд и заодно подожжёт фитиль. Поджигался вышибной заряд другим фитилём, способным гореть подольше: его нужно поджечь и успеть забить снаряд в ствол... Зато уж если выстрелит и долетит до противника, да ещё разорвётся не на земле, а в десятке локтей над строем неприятеля - выкосит всё, что окажется в чистом поле. Ну, или хоть крышу взрывом разнесёт...

  "Миномёты" изобрели ещё в отряде Огга. Ещё весной выяснилось, что некому и не из чего лить железные орудия. Да и сколько их удалось бы изготовить? Тогда кто-то и предложил делать стволы... из стволов. В смысле, стволов деревьев. Сначала Огг только отмахнулся - и потерял пару драгоценных дней. Но тот "настоящий учёный" не отстал, и добился разрешения попробовать. А уж в городе началось массовое изготовление. Дагоберт ван Восс сперва был настроен скептически, но "учёный" и Огг смогли убедить парня попробовать. Сотник и сам не заметил, как уверовал в идею. Они спорили до хрипоты, делясь разными идеями.

  В итоге получилось нечто среднее между примитивной ракетой и миномётной миной. Точность, конечно, оставляла желать лучшего, да и дальше трёхсот метров снаряд не летел, хоть тресни. "Учёному" из отряда Оггп было далеко до Королёва, а Дагоберту до Вернера фон Брауна. Зато навесная траектория позволяла стрелять из любой ухоронки, через дома, крепостные стены и холмы, и совсем не обязательно прямой наводкой. Осколки, разлетающиеся метров на двадцать, компенсировали низкую точность. А если выстрелит залпом десяток, или сразу полусотня, выжить подвергшимся обстрелу будет непросто. Увы, годились "миномёты" только для уличных боёв: в поле их бы просто снесли издали алкские пушки или расстреляли расчёты стрелки с винтовками.

  Моррест тронул конские бока, и подарок Олберта - здоровенный вороной жеребец, на котором он лишь недавно выучился ездить - порысил вбок от позиции "миномётов". Следом устремилась "свита", возглавляемая братьями-рыцарями.

  - Интересно, что они там понаставили? - услышал Моррест за спиной бас Олберта.

  - Сейчас увидишь! - отозвался он.

  Мишени - пара десятков чучел из соломы и ивовых прутьев, поверх них натянуты мешки и какая-то невообразимая рванина, наверняка пожертвованная местными бомжами - расположили удачно. За холмиком, скрывавшим мишени от глаз "артиллерийской" сотни, находилась неглубокая ложбинка с протекающим по дну ручейком, склоны поросли каким-то колючим кустарником. Между кустами, будто в засаде, расположили чучела. На них надели самые рваные и ржавые кольчуги со складов, которые отказались чинить оружейники, в хлам разбитые щиты - ни дать, ни взять подобранные на полях прошлогодних сражений. Правильно: надо знать, возьмут ли осколки одоспешенных противников.

  На противоположном склоне холма, но так, что его полностью скрывала вершина, притулился неказистый домишко - выстроенная с крестьянской основательностью старая, но брошенная в прошлом году изба. Пару чучел расположили внутри; тоже верно: наверняка придётся вести огонь и по домам, ставшим опорными пунктами. Моррест обратил внимание на дугообразную траншею, отрытую сбоку - самый настоящий окоп полного профиля, даже укреплённый толстыми жердями, с насыпанным со стороны чучел бруствером. Небось, отсюда Дагоберт и наблюдал результаты обстрелов. Следуя примеру сотника, Моррест спешился и спустился в хлюпнувшую грязью на дне канаву. Олберт нехотя последовал его примеру; лошадей заставили лечь на траву.

  - Вправо на два пальца! - едва донёсся до Морреста крик корректировщика.

  Здесь было слабое место их задумки. Стрельба с закрытых позиций предполагает корректировку. И, в общем, не проблема посадить на дерево, в крепостную башню или высокий дом паренька посообразительнее, который, сам не высовываясь и не стреляя, будет подсказывать своим, как быть. Но, во-первых, кто его услышит в горячке боя? А во-вторых, ведь и алки не дураки. Скоро они просекут сколенскую тактику, и в первую очередь станут выбивать именно корректировщиков. А дальнобойной артиллерии, особенно если будет нарезная, сколенцам противопоставить нечего.

  Но радио нет и не предвидится, значит, выбора у них нет. Можно писать на куске бересты и оборачивать вокруг стрелы, а стрелу пускать из лука в сторону позиций - но, во-первых, так можно подстрелить своих, а во-вторых, где бы ещё найти два десятка грамотных? Вряд ли столько наберётся во всей столице, включая самых образованных из новых правителей города... Разве что световые сигналы подавать - но это демаскирует ещё вернее крика.

  - ...гонь! - уже совсем издали донеслось до Морреста: Дагоберт решил пофорсить, его сотня била с предельной дальности.

  Слитные гулкие хлопки, клубы чёрного дыма, вставшие из-за холма. Эх, им бы бездымный порох - только как его сделать, если даже в школе не очень-то любил химию? А из-за холма уже вынеслись огневеющие, оставляющие за собой чёрный дымный росчерк, болиды. Вот они взмыли в самую высь, лениво перевернулись, будто прикидывая, а не стоит ли улететь вслед за осенними птицами - и, на глазах набирая разгон, понеслись к земле.

  Сначала Морресту казалось, что снаряды взорвутся, упав наземь. Но длительность горения фитиля всё-таки научились регулировать. Большинство снарядов ахнули в нескольких метрах над оврагом с чучелами - и между холмами воцарился ад.

  Осколки разлетались тучей, визжали, с глухим стуком били в заиндевевшие чучела, сыпались срезанные ветви кустов. Несколько осколков с сочным чавканьем ударили в мокрую землю бруствера, один противно взвизгнул над головой Морреста, ещё один звонко царапнул по шлему Олберта, высунувшегося дальше, чем надо - но голову не повредил. Рыцарь пригнулся за бруствер, ощупал оставленную на шлеме отметину и выругался. Пару чучел повалило ударной волной, остальные пьяно накренились, брызнули мокрые ошмётки соломенной крыши избы.

  Ещё четыре снаряда взлетели с задержкой. Контрольный залп? Или Дагоберт придумал что-то ещё? Решив, что всё равно не угадает, Моррест приготовился ждать.

  На сей раз снаряды не разорвались до конца. Один упал у "ног" накренившегося чучела, и оно скрылось в облаке взрыва. Вывороченные из земли, во все стороны полетели тлеющее тряпьё и солома, разодранные взрывом прутья, изломанные доски каркаса. Ещё один ударил в большую лужу, подняв целый фонтан грязи. Остальные два легко проломили крышу и скрылись внутри избы.

  Ахнули два слитных взрыва, крохотные оконца и будто от пинка открывшаяся дверь выдохнули облака чёрного дыма. Крыша подпрыгнула - и с грохотом осыпалась внутрь, покрытая инеем солома чадила, но не загорелась. Изнутри забарабанили по стенам осколки, ударная волна сотрясла стены сруба. У людей, оказавшихся внутри, шансов выжить бы не осталось.

  Едва стих перестук осколков по стенам, Моррест и его люди ринулись внутрь. Олберт лишь уважительно покачал головой, переступая сорванную с петель дверь, Колен усмехнулся в пышные усы. Внутри всё заволокло дымом, пол усыпали отбитые щепки, осколки битых горшков и клочья провалившейся соломы. Чучела были в жалком состоянии - изодранные осколками, поваленные и помятые ударной волной. Не помогли и шлемы с кольчугами: тут и там латы покрывали дыры.

  - Ничего себе, камушки, - произнёс Олберт.

  - И ведь как точно засадили! - добавил его брат.

  - Сотника стоит наградить, - добавил ещё один рыцарь, чьё имя Моррест пока не знал.

  - Это не всё, - произнёс Дагоберт, когда кавалькада вернулась. - Помните, мы строили большую установку? Готовы две штуки, их расчёты сведены в дополнительные десятки, через неделю будет ещё две.

  - Не очень-то увлекайтесь, - усмехнулся Моррест. - Пороховых заводов у нас нет...

  Порох и правда был самой большой проблемой. Точнее, даже не сам порох, древесного угля у кузнецов и углежогов сколько хочешь, и серу, оказывается, добывали для чего-то алхимики и жрецы. Хуже всего было с селитрой, из которой на три четверти порох и состоял: тут и не знал никто, что за дрянь такая. Выход нашёл Моррест, который, странствуя по зловонным подземельям канализации, обратил внимание на белёсый налёт на стенах. Алхимики пояснили, что эту штуку называют "ахтайя", и используют для приготовления каких-то снадобий.

  Алкам какой-то способ подсказал мастер Михалис, то есть, тьфу, Михалыч - но Моррест его не знал. А пробел в образовании не позволял продумать технологию самому.

  Помог случай - и знания Эрмиллы ваны Лодр, до свадьбы с купцом вовсе не принадлежавшей к его касте. Она вспомнила: по всему Нижнему и Верхнему Сколену на болотах росла "ирлифова трава". Странное растение, напоминавшее какой-то мерзопакостный гибрид подсолнечника и борщевника, вымахивавшее за лето в рост всадника на коне, а ствол у основания был толщиной в детскую руку. Но самое интересное, растение цвело: крупные ветви увенчивались огромными, яркими цветами, издававшими, говорят, умопомрачительный аромат. Только вот если на него садилась пчела, или даже шмель, а порой и мелкие птицы, лепестки смыкались, и "ирлифова трава" переваривала добычу. Человеческую руку тоже могло заглотить: её можно было вырвать, только шрамы от сока травы останутся на всю жизнь. Были у него и большие, хитро изрезанной формы, листья - правда, не совсем понятно, для чего.

  Но главное, разумеется, не в этом. К осени мякоть внутри ствола буреет и становится, если просушить на огне, не только горючей, но и вполне взрывчатой. А уж если катать крохотные комочки, "зернить", и потом куда-нибудь насыпать, получалась достойная замена пороха. Даже, на взгляд Морреста, помощнее, и чадил он немного меньше. Усердствовать с вышибными зарядами категорически не стоило.

  Откуда Эрмилла знала про него? А всё просто: как и Эвинна, она выросла на болотах. И у детишек была забава - устроить из страшноватой травы "бум". Пока её подруге не оторвало руки и не выжгло глаза, родители не обращали на детские игры внимания... Зато теперь в поход по болотам отправилась экспедиция местных крестьян, а в столице началось изготовление нового зелья. Теперь его вполне хватало, и можно было подумать о более мощном оружии.

  То была всецело идея Морреста, вспомнившего про такой вид оружия, как РСЗО. Получившиеся "катюши" мало чем напоминали земной прототип: деревянные желоба из выдолбленных брёвен, в сечении напоминающие дугу. Они крепились на параллельных деревянных реях, смонтированных, в свою очередь, на обычной крестьянской повозке. Заряжались в них такие же снаряды, как в "миномёты", но с усиленными вышибным и основным зарядами. Фитили, тщательно выверенные по длине, соединялись за установкой, чтобы можно было поджечь их одновременно. Соответственно, и огонь должен был добраться до вышибных зарядов в один момент, как раз тогда, когда расчёт отойдёт на безопасное расстояние. И десять огнехвостых комет, обильно начинённых кусочками свинца и ржавыми гвоздями, устремятся к цели.

  Главной проблемой, кроме боеприпасов, была подвижность: лошади могли понести после первого же залпа, если их опалит выхлопами ракет. Пришлось расчёт увеличивать на четырёх перевозчиков, которые толкали "катюшу" сзади. Благо, и весило это вундерваффе в походном положении килограмм сто пятьдесят, не больше. Общий вес залпа был лишь в полтора раза меньше, и чтобы саму установку не опрокинуло, приходилось идти на разные ухищрения...

  ...К моменту, когда кавалькада вернулась на плац, всё было готово. Даже чучела освободившиеся "миномётчики" поставили новые. Моррест успел увидеть, как поражённые мишени бесцеремонно уволокли прочь, а вместо них кувалдами вбивали новые колья. На плацу тоже кипела работа: четверо здоровяков, держась за толстые слеги, выволакивали на самую середину поляны деревянную, обшитую листовым оловом машину. Получалось медленнее, чем лошадьми, но и саму установку никто не будет ставить на прямую наводку. Пока выстрелят, пока враг поймёт, откуда бьют - "катюша" отстреляется и затеряется в лабиринте улиц.

  Снаряды везли ещё в одной повозке - увесистые, длинные, больше всего они походили на небольшие брёвна. Стоило повозке, запряженной парой лошадей, притормозить, как сидевшие на ней трое бойцов спрыгнули наземь и присоединились к перекатывающим повозку. Работая быстро и слаженно, расчёт перетаскал из повозки десять "ракет". Их умело прилаживали на направляющих, затем соединяли, связывая пропитанной "земляным маслом" полоской ткани, фитили. Затем в дело вступили командир расчёта и наводчик: командуя бойцами, они деловито задрали направляющие вверх, на одним им ведомый угол. Система наведения была ещё одним достижением - сказалось, что ещё недавно тут была столица огромной, высокоразвитой по местным меркам Империи. Неплохие инженеры и математики, худо-бедно способные рассчитать траекторию снарядов и дальность полёта, ещё не вывелись. После нескольких опытов они составили таблицы, по которым снаряд могли наводить даже полуграмотные, выучившие, какой угол и количество пороховых картузов соответствуют какому расстоянию. Они же придумали и механизм, которому, был уверен Моррест, на всём Сэрхирге не имелось аналогов: с помощью нескольких маховиков и передающих крутящий момент шестерен можно было поднимать и опускать устройство, и даже поворачивать его градусов на сорок пять вправо и влево. Хочешь повернуть больше - поворачивай всю повозку.

  Наконец, подготовка к наводке была окончена. По докладу вернувшегося паренька-корректировщика установку навели на цель, осталось только подать команду. Командир установки вопросительно глянул на начальство, Дагоберт кивнул, и десятник бодро проорал:

  - Пли!

  Горящий факел уткнулся в связанные концы фитилей, они занялись почти сразу, огонь побежал по фитилям. Расчёт слаженно бросился в разные стороны и залёг. Мало ли что - разок уже был подрыв снарядов прямо на установке.

  Ахнуло будь здоров, Моррест подумал, что установка разлетится в щепы - но ничего, только огненные струи взмели волну пыли за "Катюшей", да унеслись, оставляя за собой шлейф жирного чёрного дыма, десять окутанных огнём болидов. Прошло где-то полминуты, и там, где находилась злосчастная изба, раздался грохот разрывов и визг разлетающихся осколков. Свинцовые шарики звонко били в подмёрзшую землю, в заиндевелые валуны, и тут же рикошетили во все стороны. И вновь пару раз противно вжикнуло над головой, едва не ударив в шлем. Ничего себе разлёт осколков! Этак расчёт понесёт потери от разрывов своих же снарядов!

  - К избе! - скомандовал Моррест, аккуратно и по касательной, как учили Олберт с Коленом, трогая шпорами конские бока. Отлично обученный рыцарский конь понял команду, шустро порысил назад; за предводителем двинулись остальные. И снова - привычный склон холма...

  - Ничего себе! - не удержался Олберт.

  Зрелище, представшее Морресту, напоминало полузабытые фильмы про войну. Ничего целого в овраге не осталось. Ободранные, будто подстриженные неряшливым садовником, кусты и деревья, испещрённые оспинами выбоин валуны, полуразрушенная взрывом, весело полыхающая изба: один из снарядов залпа, зажигательный, попал прямо в неё. На сей раз повалило все чучела, заботливо расставленные вокруг избы, некоторые практически разнесло в клочья. "Опорный пункт" с двумя десятками "солдат" был полностью уничтожен одним залпом.

  Дагоберт хотел снова отрапортовать по всей форме, но не выдержал, всё-таки сотнику едва сравнялось семнадцать лет, и превращаться перед лицом начальства в бесстрастную машину он ещё не умел. Юное, с едва пробившимися усиками, лицо озарила мальчишеская улыбка, и вместо казённо-чётких слов доклады у него вырвалось:

  - Ну, как? А? Как мы их?!

  Может, Моррест и отчитал бы нарушителя субординации, но - не сейчас. Во-первых, парень проделал то, что у него самого вряд ли получилось: за пару месяцев сделал из неграмотных юнцов неплохие расчёты, способные серьёзно усилить повстанческое войско. А во-вторых... Во-вторых, он вспомнил себя три года назад, такого же молодого, отчаянного и по-хорошему наивного. Ещё не отравленного трупным ядом политики в умирающей Империи. Ещё не увидевшего, как завоёванные на поле боя победы рассеиваются, словно утренний туман под солнцем. Вспомнились слова Торода о трупе Империи. Если бы старый рыцарь видел этих молодцов, он никогда бы не произнёс горьких слов...

  - Отлично, Дагоберт! С такими солдатами... С такими солдатами не видать Амори столицы, как своих ушей!

  - Служу Империи и Императору! - по привычке брякнул Дагоберт и сообразил, что сморозил глупость. Последней, кто мог хоть как-то претендовать на этот титул, была Эвинна, и где она теперь? А Кард... Это имя теперь произносили или с ненавистью, или с брезгливостью.

  Когда аврал первых дней ушёл в прошлое, ворох неотложных дел уже не грозил похоронить новых правителей великого города, появилось время допросить пленных придворных, им немало порассказали о правлении короля Карда.

  Осталось гадливое впечатление, будто наступил в дерьмо: вернувшись из-под Тольфара, бывший муж Эвинны привычно ударился в пьянство и разврат, пополам с расправами со всеми, кого подозревал в симпатиях к Эвинне, нелояльности и нелюбви к алкам с Амори. Сперва развлекался с рабынями, ибо на куртизанок в разграбленной алками казне денег не оставалось, понял, что это ему не по плечу. Перешёл на мальчиков, ударился во все тяжкие, и понеслось... Поговаривали, дошёл до скотоложества.

  Но если б только развратничал и пил по-сизому тот, кого ещё недавно пол-Сэрхирга считали полубогом, и на кого так надеялась Эвинна! А то ведь экс-Император открыл в себе и другую страсть. Ему очень понравилось пытать прямо в пиршественном зале, дабы вопли "смутьянов" улучшали пищеварение. Рубка голов, четвертование и сажание на кол неугодных казались Карду весьма увлекательным и поучительным для подданных зрелищем.

  Наверное, он жалел, что казнить можно только раз, а пытать мертвецов бесполезно. Но и эту проблему решили: сперва под нож пошли последние сторонники Эвинны, из тех, кто не догадался уйти в леса к повстанцам. Потом злоязыкие сплетники, готовые перемывать венценосным особам косточки даже с риском для жизни. Пришёл черёд вовсе случайных неудачников: столяра, убившего в пьяной драке солдата алкской роты, шлюхи, посмевшей отказаться обслуживать гвардейца в долг, шестилетнего ребёнка, в детской игре выбранного "императором". Гибли невоздержанные на язык пьянчуги, жертвы оговоров, порой - после пыток и угроз расправиться с семьёй - и самооговоров. Кровавая страсть Карда породила своего рода бизнес: под угрозой доноса вымогали деньги и имущество у купцов, доступ к телу - у красивых женщин, отказ от преследования уголовников - у солдат городской стражи. "Словом, мини-тридцать седьмой год, - думал Моррест. - Только Сталин уничтожал предателей и преступников, а здесь..."

  Жизнь столицы и куцего огрызка окрестных земель, что остался от Империи, стала адом. Город голодал - а во дворце каждый вечер были пьяные оргии и превращённые в спектакль пытки и казни. Солдаты месяцами не получали жалования - а любые попытки об этом заявить влекли расправу с заявившим и его родными.

  Зато алки вели себя, как в захваченном городе, их трогать строго-настрого запрещалось, что бы чужаки ни творили. Ради выплаты алкам "долгов", которые невесть откуда появились после отречения от престола, был введён новый налог.

  Неудивительно, что равнодушных к новоявленному королю в его владениях не осталось. Его или ненавидели, или презирали, как, наверное, никого из Харванидов. И, разумеется, такое "славное" царствование не могло продолжаться долго: если бы его не свергли повстанцы с Моррестом и Оггом во главе, нашлись бы другие. Например, Амори, или Ардан Балгрский, или ещё какой-нибудь высокородный отморозок. А может, перерос бы в стихийную революцию очередной голодный бунт: если бы Городской Совет не подсуетился, реквизировав хлеб у спекулянтов, многие бы не увидели весны. Впрочем, всё равно пришлось распределять еду по пайкам. И если б это была единственная проблема, грозящая новым властям смертью...

  - Нет, не Императору ты служишь, Дагоберт! - возразил Моррест. Похоже, настало время поработать политруком...

  - А кому же, сир коннетабль? - удивлённо спросил он.

  - У тебя ведь мать есть, так? И сестра? И жена, носящая ребёнка?

  Сотник смутился. Разумеется, Моррест не мог лично знать все четыре с лишним тысячи ополченцев, но уж сотников-то, да и пятидесятников тоже...

  - Так точно, Моррест-катэ, - всё-таки ответил он. - Но...

  - Им ты служишь! - перебил подчинённого Моррест. - Своим солдатам и их семьям. Согражданам своим. Народу сколенскому. Они все теперь - твой Император. Им и служи не за страх, а за совесть. Тогда и Боги не оставят тебя своей милостью. Понял?

  - Так точно, сир коннетабль! - уже громче отрапортовал юный сотник.

  - Все остальные - это вас тоже касается! - возвысил голос Моррест. - Вы видели, как простая крестьянка Эвинна отдала за Сколен жизнь, и как Кард, чистопородный Харванид, всех предал. А другой Харванид, Амори, вообще стал палачом сколенцев. Если Боги мудры и справедливы - разве не отвернутся Они от таких мразей?!

  Моррест хотел сказать что-то ещё, но его перебили. Причём самым наглым образом, будто он не один из правителей города, а пьяный горлопан в трактире.

  - Боги всегда будут на стороне Харванидов, безбожник! - раздалось из-за холма. - А тебе они готовят страшную кару, худшую, чем твоей полюбовнице, ведьме Эвинне! - раздался сиплый старческий голос откуда-то сбоку. - Я всё видел, отступники, вы готовитесь использовать демонов против короля-Харванида?! Не выйдет! Если вы Их вынудите, Боги сами спустятся с небес, чтобы вас покарать!

  - Это что такое? - грозно посмотрел Моррест на сотника. - Ты говорил, что расставил посты!

  - Моррест-катэ, никто не смеет задерживать жреца и поднимать на него руку!

  А вот это уже твой залёт, коннетабль, недовольно подумал Моррест. Должен был сообразить, что жрецы, в отличие от Харванидов, сохранили ореол святости и высокой касты. Они не пили день и ночь, не казнили невинных, не разбазаривали добро. Но тем они опаснее для бросивших вызов Харванидам. Когда-то в их сети чуть не попала Эвинна, а теперь на те же грабли наступают простодушные ополченцы. Готовая "пятая колонна", богатая, организованная, пользующаяся огромным авторитетом. При нужде способная выставить малочисленный, но отборный "спецназ" - Воинов Правды. И, самое обидное, совершенно неясно, как их обезвредить, не вызвав новую революцию.

  - Согласен, - как ни в чём не бывало, кивнул Моррест, соображая, что бы сказать, чтобы отбить у служителя Справедливого охоту совать палки в колёса. Надо выиграть время, хотя бы совсем чуть-чуть... - Никто не смеет задерживать жреца. Но пусть и жрец покажется, а то вдруг он и не жрец вовсе, а какой-нибудь...

  А храбрый оказался попик, вышел к солдатам, нимало не смущаясь тем, что его со всех сторон окружили вооружённые люди. Причём не абы кто, а отобранные Дагобертом бойцы, из самых надёжных и больше всех натерпевшиеся от Карда и Амори. Тут были сироты и младшие братья погибших в боях с алками и казнённых ударившимся в загул королём. Против воли Моррест почувствовал к нему уважение. Как ни крути, а Моррест мог сейчас приказать без затей его обезглавить, и что тогда решили бы солдаты, ведомо лишь Справедливому.

  - Люди называют меня Теоннат ван Вех, из рода Веверов, и каждый знает, что служу я Справедливому в храме на Храмовой горе.

  - Что ж, - с деланным спокойствием произнёс Моррест. - Я такого жреца не знаю, хотя был в столице первый раз ещё при Императоре Валигаре. Но если ты лжёшь, это будет проступок не передо мной, а перед Ним. Так отчего не поговорить, катэ?

  Моррест старательно подражал высокопарной речи жрецов: со служителем Богов надо говорить на их языке. Он не собирался в чём-то убеждать жреца, влезать в теологические дебри. В Сколене говорят: не стоит жрецу пахать и пахарю - толковать волю Богов, того, кто забудет это правило, просто не воспримут всерьёз. Но и давать этому старому шарлатану безнаказанно стращать его воинов - не дело. Нужно аккуратно, не ставя под сомнения его власть, указать несвоевременно затеявшему проповедь жрецу на его место. Например, так:

  - Удел воина - сражаться, удел служителя Богов - указывать людям, в чём Их воля. Никто не мешает тебе делать твоё дело, не мешай и нам делать наше!

  Увы, жрец попался опытный, и не настолько невежественный, как большая часть их касты. Зачем им чему-то учиться, если тёпленькое местечко гарантировано с рождения? Благо, невежественные крестьяне и чуть более образованная знать проглотят любую чушь. Так жила большая часть жрецов, особенно теперь, когда контролировать их стало вовсе некому. Этот был не из таких. Старичок собаку съел на подобных диспутах, и необходимость спорить с каким-то "сапогом" выводила его из себя.

  - Значит, ты считаешь, что Богов не оскорбляют твои выходки, безбожник? Ты три года воюешь против одного Харванида, подло сверг и убил другого наместника Богов - и считаешь, что Им до этого нет дела? Но знай: ни Боги, ни Их служители никогда не признают ни тебя, ни вашу узурпаторскую власть. Сюда идёт истинный Харванид, король Амори - и твой сброд разбежится, едва увидит вдали поднятую его полками пыль. Даже Ирлиф, прими он обличье какой-нибудь новой Эвинны, не сможет тебя защитить!

  Эту пламенную речь Моррест не мог пропустить мимо ушей. Не в том дело, что люди слушали служителя Богов, раскрыв рты, и их решимость защищать город ощутимо колебалась. Подняв восстание против Карда, они уже сделали свой выбор, и вряд ли он изменится от слов какого-то старика. Жизнь в Сколене учила не прощать обид и всегда, во что бы то ни стало, отдавать долги. А за оскорбление или клевету брать плату не деньгами или "публичными извинениями", а кровью. Он был готов зарубить жреца, если не останется иного выхода. Но и людям кое-что надо объяснить. Иначе такие вот Теоннаты начнут шляться по казармам, рассказывая о карах Богов, если они останутся верны новоявленному Совету. Тем более, что аргументы у него были.

   - Помнится, катэ, не кто иной, как люди Амори, грабили и храм Справедливого на Храмовой горе, - ответил Моррест. - Или я что-то путаю?

  Это было правдой. Когда алки вступили в столицу прошлый раз, жрецы встретили их, радостно распахнув ворота главного храма и Храмового города. Они спешили показать лояльность новому хозяину: искушённые в политике, они понимали, что Кард теперь никто, и настоящим хозяином столицы стал Амори.

  Алкский король "отблагодарил" новоявленных почитателей в своей, надо сказать, справедливой манере. Его воины деловито вытаскивали из храма всё ценное. Не поленились даже ободрать золотые листы с куполов, хотя их пощадил даже Аргард Первый, когда Оллог стоял у стен столицы. Даже в Великую Ночь никто не посмел покуситься на главный храм Империи. А Амори Харваниду это оказалось запросто. И ведь были, были жрецы, пытавшиеся отстоять храм. Не мудрствуя лукаво, им отрубили головы по приказу Карда, которому, в свою очередь, велел Амори. Тогда ещё Императору приказывал король...

  Жрец поперхнулся. Хороши наместники Богов, обкрадывающие Их же самих. А люди поняли намёк. Теперь - добивать, не давая опомниться, придумать возражения...

  - А помнишь жреца Беорода, зарубленного на пороге храма, когда сказал, что в главный чертог нельзя вводить коней? Говорят, оттуда потом выгребли много навоза...

  - Этот человек приветствовал Эвинну, когда она вступила в город! Он скреплял нечестивый брак Императора с безродной девкой, которую кто только не валял! Боги покарали его, и на вас обрушится небо, если вы не казните самой лютой казнью самозванцев этого Совета, и не откроете ворота законному королю - Харваниду!

  Моррест почувствовал, как наполняется весёлой злостью - той, которая вела его на стены Макебал и по улицам горящей Лакхни, на винтовочные залпы на Вассетском тракте и заставляла насмерть рубиться на валах Тольфара. Хочешь распропагандировать моих людей, попик? Ну, так будет тебе пропаганда. Такая, что вовек не отмоетесь, лжецы!

  - Помнится, Кард сам хотел этого брака. И потом... много чего хотел. Скажи, а как Боги смотрели на то, как он с мальчиками резвился? И с овечками? Да и я видел жрецов на улице Танцовщиц...

  Но жрец ещё пытался выстоять в словесном поединке. Он был слишком умён, чтобы не понять, что всё пошло не так. Но и признать поражение от этого говорливого солдафона...

  - У каждого своя вина! - сверкнув глазами, убеждённо произнёс жрец. - Никто не останется без возмездия! Кард получил по грехам своим, но и вы не избегнете кары! Король Алкский уже идёт в силах тяжких, и кто остановит его гнев?!

  - Знаю, - усмехнулся Моррест. - К этому и готовимся. И королю твоему мало не покажется. Поэтому хочу тебя предупредить. Мы не воюем со стариками, тем паче со жрецами. Но если кого-то из вас застукают на передаче сведений алкам... Тогда вините только себя!

  - Ты не посмеешь! Тогда Боги...

  - Боги прокляли и Амори, и Карда, и Эльфера, и тебя, их прихвостня, - сказал, будто отрубил, Моррест. - Они отняли у вас всех способность зачать детей. Любой безродный бродяга может - а вы нет. Это ли не знак Их гнева?

  И понял, что попал в точку: жрец вздрогнул от такой проницательности. В этом мире нет монашества в земном смысле, разве что было у арлафитов. И Воины Правды дают лишь обет не жениться и не выходить замуж, ставя служение Закону превыше семейного счастья. Но прямого запрета на плотские утехи тоже нет - чем, на словах осуждая распутство, и пользовался Эльфер. То же самое - со странствующими жрецами. А жрецы обычные, которым не надо всё время бродить по миру, как и все, женятся и заводят детей... чем больше, тем выше милость Богов за их деяния в прошлых жизнях. Только достигнув преклонного возраста и став дедом, жрец может уйти в странствие, проповедуя Слово Богов всем желающим его послушать и посещая святые места. Разве что далеко на Севере, в только что завоёванных землях, возникли настоящие общины монахов-воинов. Правда, и о них рассказывают такое...

  А для обычного жреца прожить в браке лет двадцать и не зачать ни одного ребёнка - прямой знак немилости Богов. О таком стараются не трепаться, и уж точно сказать такое при всех - значит оскорбить. Всё равно, что усомниться в праве жреца на проповеди. Раз совершил какой-то страшный грех в прошлой жизни, то и нечего тебе проповедовать в этой. Но и возразить нечего. Он развернулся, собираясь уйти - но не мог просто так взять и признать поражение.

  - Я ухожу! - прошипел, как плюнул, Теоннат. - Но знай: возмездие близко! Амори вернётся - я знаю это, и ещё до весны твоя голова будет насажена на пику.

  - Постой! Куда же ты! - в надежде заставить жреца остановиться и выболтать что-нибудь ещё, крикнул Моррест в его спину. - Ты разве не хочешь ещё пообвинять нас в чём-нибудь?

  Но жрец попался неглупый. Понял, что невольно выдал тайну - и дёргающейся походкой, как паяц, зашагал прочь. Похоже, он всё-таки смог произвести на людей впечатление. Ничего. Есть способы его смазать.

  - В колонну по четверо - стройсь! - скомандовал Дагоберт. Будто очнувшись от наваждения, воины принялись строить плотный, прикрытый большими пехотными щитами строй. С деревянным стуком покачивались над головами копья, скрипела повозка с "катюшей", а "миномёты" ехали на своих колёсах, подталкиваемые бойцами. По земным меркам - жалкая толпа оборванцев, которую можно смести одной очередью автоматической пушки. Но здесь - вполне боеспособное подразделение, которое, хочется верить, попортит алкам немало крови. - Два месяца назад вы впервые взяли в руки оружие, чтобы защищать родной город от алков. С тех пор вы стали настоящими воинами, способными поспорить с хвалёными алкскими наёмниками и в поле, и на стенах. Уверен: вы не подведёте и в настоящем бою.

  Моррест перевёл дух. Надо сказать то, о чём итак думает каждый. Бойцу важно знать, что командир думает так же, а не просто выполняет приказы тех, кто над ним.

  - Вы слышали, что Амори скоро двинется на нас. Это правда. Он соберёт все силы, какие сможет, потому что пока мы живы, он не хозяин в обоих Сколенах. И будет переть вперёд, не считаясь с потерями. Это тоже правда. Он полагает, что встретит тут неорганизованный сброд, неспособный противостоять армии, что сметёт нас за пару дней - и пойдёт усмирять Верхний Сколен, топить в крови наших братьев. Он ошибается. Докажите ему это! И сделайте это так, чтобы ни у одного алка, а так же их сыновей, внуков и прочих потомков и мысли больше не возникло, что можно напасть на Сколен! Докажите, что ЭТО НАША ЗЕМЛЯ!

  Последние слова Моррест просто проревел, хватая ртом морозный воздух. И с удивлением осознал, что не просто "косит под политрука". Слова шли от самого сердца, с чувством железной правильности происходящего. Раньше, когда доводилось сражаться, он бился не за страну. Сперва за свою жизнь, потом во имя Эвинны и исполняя её приказы. А ещё - почти всегда - движимый ненавистью к алкам, убившим близких людей. Только теперь он смог взглянуть на эту войну глазами сколенцев. И увидеть в защите огромного, но пребывающего в глубоком упадке города нечто большее, чем просто очередное сражение затянувшейся войны. Кажется, только теперь он осознал, что будет сражаться за свою родину.

  Потому что теперь Сколен - и Верхний, и Нижний - действительно стал ему родиной. Правильно сказано - "наша земля". Значит, и его тоже.

  А значит, пусть Амори идёт на столицу. К весне ему приготовят такую встречу, что алкам мало не покажется. Да и зимой... Зачем терять столько времени, сидя в крепости? Помнится, судьба Лакхни решалась не только на стенах.

  Амори наверняка попытается атаковать Нижний Сколен с нескольких сторон. Скажем, двинет главные силы, как раньше, на Лакхни или через Новый Энгольд - а в тыл сколенцам, с задачей отвлечь часть их сил, двинется Ардан Балгрский. При везении балгры могут натворить немало. Значит...

  Значит, до весны надо зачистить союзников Амори - и заодно, по возможности, привести в столицу ополчение алхаггов. Кстати, Ардан, скорее всего, тоже будет опасаться удара алхаггов в спину, и попытается избавиться от угрозы до весны. Поэтому идти стоит не прямо на Балгр, а на Алхидду. Надо только убедить остальных вождей, и взять с собой тысячу человек с десятком "миномётов". Впрочем, тут трудностей не будет. Привыкшие воевать полевые командиры уже устали от хозяйственной текучки...

 

  Глава 9. Вести с севера

  Возможно, то был самый северный храм Стиглона. То есть святилища-то были и на Борэйне. Но полноценный храм, со жрецами, подчиняющимися сколенским, даже со своим архивом и сокровищницей - только тут, в Кетадринских горах. Авенат натянул поводья. С виду неказистый и мелкий, горский конёк не боялся пропастей и крутых троп, он умел не скользить на обледенелых кручах и неутомимо брести по вьющейся прихотливой нитью тропе. И вот, наконец, он остановился. Монастырь в Афраде. Именно о нём говорили жрецы Стиглона, всегда готовые помочь "настоящему слуге настоящего Харванида". Единственный монастырь, где есть свои Воины Правды, которые могут дать знать Эльферу. А тот поможет побыстрее добраться на юг, в ставку Амори. Тогда король вовремя узнает чёрные вести и сумеет подготовиться. Конечно, если поверит, что Эвинну слишком рано списали со счетов.

  Храм напоминал корону, венчающую голову окаменевшего исполина. Восемь вздымающихся в серое зимнее небо башен, приземистых, толстостенных, узенькая тропа, по которой и в мирное время-то непросто подняться, а уж под ливнем стрел и камней... И правильно. Храм в землях, где искони из всех законов действует лишь право сильного, не может не быть крепостью. А его монахи, соответственно, обязаны быть воинами. Ну, или раскошеливаться на наёмников.

  Храм появился не так давно - в легендарные ныне времена Северных Походов. Тогда Арангур третий с упорством, заслуживающим лучшего применения, пытался покорить суровых горцев, принудить отказаться от разбойной жизни и впрячься в имперское тягло. В открытых боях гордые северные витязи не могли ничего противопоставить дисциплине и выучке легионов. Но стоило легионам уйти - и замирённая территория взрывалась восстаниями, оставленные сколенцами гарнизоны вырезались, военачальникам Арангура приходилось начинать всё сначала. Алкам очень важно избежать этого в Сколене.

  Тогда и подключились к делу жрецы. Они решили, что одними мечами войну не выиграть. Но если строить здесь укреплённые монастыри, где могли бы нести службу воины-монахи, создавать при храмах школы и молельни, госпиталя для раненых и больных, если нести горцам свет истинной веры и знаний - тогда другое дело. Они не станут вредить тем, кто им помогает.

  Ничего путного из этой идеи не вышло. Сами храмы держались, отбивая наскоки грабителей, в школах учились детишки, в лазаретах выздоравливали страждущие. Постепенно среди монахов появились местные жители, храмовое начальство научилось ладить с вождями племён и кланов, освящать их свадьбы и похороны - но к победе Арангура Третьего это не приблизило ни на шаг. Вожди продолжали войну за свободу, всё так же хоронясь в горах, из засад нападая на идущие по горным дорогам колонны и обозы, при попытке их прижать либо изъявляли лицемерную покорность, либо резали завоевателей по ночам.

  А вот монастыри, в которые шло всё больше и больше кетадринов - прижились. Они вошли необходимой составной частью в местный калейдоскоп племён, кланов, эфемерных "королевств" и просто бандитских шаек, что готовы воевать за каждого, кто заплатит. Будто и не было Великой Ночи, там собирали и переписывали древние трактаты, вершили уже забытые в собственно Сколене обряды. А поскольку ещё при Арангуре туда посылали самых умных, одухотворённых, образованных - не забылось и кое-что ещё. Говорят, местные храмовники подчиняются Эльферу, а Эльфер - союзник Амори. Значит, если и не помогут добраться побыстрее, так хоть мешать не станут.

  На последнем участке подъёма Авенат спешился, бросил поводья выскочившему из притулившейся к скале избушки конюху - единственному, кто встречал приезжих. Он собирался идти пешком и для того, чтобы выказать уважение, но главное - потому что по крутой обледенелой тропе конь бы не прошёл. Даже нынешний. Служка увёл жеребца в тепло, к торбам с овсом и ведру чистой воды. Приземистый сарай послужит ему защитой от пронизывающего ветра, с голоду и от жажды он не помрёт - можно идти дальше.

  Пеший подъём оказался нешуточно трудным. Ступени, ступени, ступени. Всего их, говорят, тысяча шестьсот двенадцать, и кто осилит все, обретёт религиозную заслугу. Над ним перестанут довлеть несколько крупных грехов, и в следующей жизни ему будет чуточку лучше. Но, честно говоря, Авенат не очень-то верил. Вот в помощь и поддержку Алка Морского - другое дело, а тут лишь божество презренных сколенцев. Впрочем, его жрецы могут оказаться очень даже полезными.

  Хватаясь за выбитые в теле скалы выступы, он взбирался ввысь. Определить высоту не получалось: землю скрывала снежная круговерть, потом ледяной, пронизывающий до костей туман. Слой облаков кончился, Авенат с изумлением увидел их под собой. А жрецы рассказывают, что облака материальны, как камень или железо...

  Самом верху стало совсем трудно. Казалось, воздух стал непригоден для дыхания, Авенат дышал полной грудью и всё равно задыхался. "Этак я сорвусь, и всё!" - подумал бывший советник, но тут бесконечная лестница кончилась. Слегка подрагивающие от напряжения ноги вынесли к мощной каменной стене, стиснутой с обеих сторон пузатыми башнями, посреди которой прорезаны массивные ворота. Узкие амбразуры над воротами доказывали: везунчиков, прорвавшихся к монастырю вплотную, найдётся чем встретить.

  "А вообще, интересно, взять этот монастырь можно?" - прикидывал Авенат. И сам себе отвечал: можно. Но только в результате предательства изнутри. Хотя пушки-то вполне могут разбить стену издали...

  Вот и ворота. Авенат несколько раз ударил в створку массивным медным кольцом, позеленевшим от времени и непогод. Глухие звуки ударов разнеслись над крепостью - спокойные, размеренные, будто говорящие заранее: я пришёл не со злом.

  Ворота отворили быстро. Но сначала открылось небольшое - голову не просунешь - смотровое окошко.

  - Кого привели Боги? - хриплым басом спросил привратник, и его голос не был голосом смиренного отшельника. Скорее уж - рыцаря, как и он сам.

  - Люди зовут меня Авенат ван Бетранион, из рода Астагов, барон Вавасса, - отрекомендовался путник. - Служу королю Алкскому. Еду с важными новостями с Борэйна и прошу еды и крова.

  На юге, где-нибудь в Гверифе, такую речь сочли бы верхом непочтительности. Ну что это такое? Где цветастые поэтические сравнения, афоризмы, искусно вплетённые в речь цитаты, в каждой из которых множество смысловых оттенков, и знатоки получают истинное наслаждение, угадывая самый подходящий. Но суровые монахи-воины терпеть не могут словоблудия. Любителя пышных речей могут не пустить на порог, предоставив погибать от холода и голода или стать добычей бандитов. Что ж, они в своём праве. До срока.

  - Мы не ждём никакого Авената, - отозвался голос. - Но король Алкский - наш союзник в борьбе со смутой. Поэтому мы просим тебя быть нашим гостем. Но... Ты должен рассказать настоятелю суть своего дела. Таковы наши правила.

  От такой наглости Авенат опешил. А как насчёт государственной тайны и присяги? Они держат его за дешёвку?!

  - Мы не хотим причинить вред нашему союзнику, - добавил привратник. - Возможно, это принесёт пользу твоему королю! Впрочем, вы вольны отказаться...

  А вот это - действительно враньё. У него нет выбора. Без помощи жрецов он будет в Алкии в лучшем случае следующей осенью. К тому времени воскресшая ведьма объединит северян не хуже Оллога - и бросит эту силищу, которая некогда едва не сокрушила Империю, на алкскую державу. И если к тому времени повстанцы не будут разбиты...

  Упредить бы её хоть на полгода. Амори сможет раздавить Верхний Сколен до подхода орд Эвинны-Артси, а потом сосредоточить все силы на севере. И тогда - пусть идут северные головорезы! Чем больше их будет выбито в открытом сражении, тем легче будет потом завоёвывать Север. Но для этого надо за эту зиму покрыть дорогу, которую меньше, чем за год, не пройти. А он два месяца потратил на путь сюда: полмесяца понадобилось, чтобы добраться через замёрзшее море до Крамара, ещё столько же он потерял при королевском дворе, убеждая владыку крамцев выступить на стороне алков в грядущей войне. Толку-то, если король уже решил раз и навсегда поставить на место Хорадон в союзе с кенсами? Хорошо, если потом на Барск пойдёт, но сможет ли он справиться с Эвинной? Да наплевать - главное, придержал бы и нанёс потери!

  - Что ж, я приму ваше гостеприимство, - отозвался Авенат. - У меня есть вести и для вашего начальства. Боюсь, предстоят трудные времена.

  - Проходите, Авенат-катэ, - уже как подобает обращаться к высокопоставленному союзнику, произнёс привратник. - Я доложу настоятелю, а пока прошу отдохнуть и разделить с нами скромную трапезу.

  Без скрипа - видно, что масла не жалели - могучие петли провернулись, дубовые створки приоткрылись, ровно настолько, чтобы пропустить одинокого путника. Стоило войти внутрь, как ворота захлопнулись. Самое удивительное, для этого не потребовались дюжие парни-привратники, каких на каждую створку понадобилось бы не меньше трёх. Наверняка какой-то механизм: в старой Империи хватало мастеров, способных делать хитрые машины. Хоть и попроще тех, которые строил мастер Михалис. Что ж, всё правильно. Пока сколенцы скатываются вниз, к дикости и убогости, алки обретают новые знания и новую мощь. И медленно, но верно строят свою Империю, ломая сопротивление тех, кому хватает глупости встать на их пути.

  Монах, закутанный в неброский, но тёплый и практичный чёрный плащ мужчина, вёл Авената вглубь крепостного двора. Глядя на гордую, скорее приличествующую рыцарю, чем монаху, осанку, Авенат гадал: неужто они знали, что он придёт, и именно сейчас? Иначе отчего сразу впустили, даже не справившись у начальства, кто это такой? Да и сам "привратник" - не простой послушник, как следовало бы ожидать, а некто, имеющий право решать: впускать или нет. Надо выяснить, как они узнали. А то сейчас они союзники, а через год? Десять лет?

  Они шли через тесный крепостной двор, через ещё одни ворота - чуть менее серьёзные, чем внешние, но всё равно без тарана не высадить. А таран в этакой тесноте и не поставить... За внутренними воротами показались суровые, без излишеств, строения, ничем не отличавшиеся от казарм. Наверное, монашеские кельи...

  - Не кельи, - перехватив взгляд Авената. - Там наёмники живут. Монахи обитают на скале, за третьей стеной.

  - А... настоятель?

  - Донжон цитадели видите?

  Да, теперь Авенат видел. Внутреннюю часть монастыря-крепости опоясывала третья стена, и вот она явно была древнее остального монастыря. Наверное, какое-то племя не смогло отбиться от легионеров, племя они вырезали, а крепость перестроили в монастырь.

  Столь же старой выглядела и башня в центре внутренней крепости - широкая, тяжеловесная, презрительно глядящая на мир узкими глазами бойниц. О новых хозяевах напоминал здоровенный золочёный посох, символ Справедливого. Подходящее местечко, без крыльев туда хрен доберёшься. Чтобы туда прорваться, надо взбираться по длинной крутой дороге. На ней хватает мест, где пяток хороших воинов способны остановить армию. Если получилось пройти по дороге - надо взобраться по длинной, крутой лестнице, по которой можно скидывать на атакующих брёвна и камни, лить кипящую смолу или свинец. Но, допустим, удалось одолеть и лестницу. Остаются "пустяки": прорваться через три крепостные стены, которые можно атаковать только с одной стороны, и, наконец, овладеть башней, которая сама по себе крепость. Совсем просто, правда?

  Когда король перестанет в них нуждаться, с этой твердыней придётся повозиться. Впрочем, на пушки она не рассчитана. Да и необязательно штурмовать: монастырь легко оборонять, но и блокировать не труднее. Опять же, никакие стены не спасут от внутренней измены. Амори прав, предпочитая не сидеть за стенами крепостей, а бить врагов быстро и жестоко, в открытом поле.

  - Хорошо ваш настоятель устроился, - кивнул Авенат. И "привратнику", и его начальству не нужно знать его мыслей. Пока они нужны, и нужны в качестве союзников.

  Вот и третьи ворота остались позади. Сюда уже не допускали ни наёмников, ни паломников. На страже стояли те самые Воины Правды, каких Авенат навидался, начиная с Гверифа. Ох, и хитрые твари. Как бы не предали в самый ответственный момент, как только поймут, что они - следующие после Эвинны. Но пока во многих случаях без них не обойтись. Надо, чтобы ничего не заподозрили - как не заподозрил ничего один не шибко умный Харванид.

  Наконец за спиной, отсекая лютый холод и тьму, захлопнулась ещё одна тяжёлая дубовая дверь. Удивительное дело: в высокогорьях, дерево не в меньшей цене, чем на Борэйне. Но везде такие основательные двери, балки перекрытий и стены облицованы морёным дубом... Как там в песне: "Остров роскоши в море нищеты"? Именно так.

  - Здесь трапезная для братии, - указал воин. - Сейчас никого нет, но специально для гостя будет накрыт стол. Извольте немного подождать.

  ...А ничего яства у суровых воинов-монахов, о которых на юге рассказывают столько сказок. Ароматная варёная баранина, приправленная какими-то высокогорными травами, искусно закопчённые на огне свиные рёбрышки, просто тающие во рту, тушёные овощи в остром, но вкусном соусе, напоследок - неплохой яблочный сидр: более крепкие напитки здешний устав запрещает. Что говорить - не умерщвляют плоть постами святые отцы. Точно обложили данью крестьян из долины, а при нужде наверняка не прочь пограбить соседей. М-да, а ведь раньше всё было по-другому...

  Наконец, яства иссякли, и двое мальчишек-рабов повели его в баню. Пар и горячая вода после вечного мороза принесли такое блаженство, что ради них одних стоило сюда прийти. Тем временем принесли его одежду - выстиранную, чистую до хруста, совсем не похожую на пропотевшие грязные тряпки, в которых он явился к порогу монастыря Афрады. Самое интересное, уже сухие: интересно, кто и как их сушил?

  - А теперь, Авенат-катэ, прошу к настоятелю! - заявил тот же воин, явившийся за ним прямо в баню. - Затем, если вы захотите, мы предоставим вам покои.

  Правильно. Власть не любит, когда её заставляют ждать, а власть тут - они. Если помогут - это окупит все неудобства. Да и за то, что уже сделали, надо сказать спасибо.

  - Моё почтение, Авенат-катэ, - учтиво склонил голову плечистый, явно ещё очень сильный старец в том же чёрном балахоне. Намёк на суровые правила монастыря, вступая куда, человек отдаёт в монастырскую казну всё имущество - или последнее, что связывает эту твердыню с собственным прошлым? Какие же они лицемеры... - Зови меня Норр ван Телгран. Я - настоятель монастыря в Афраде. А это - наш духовный владыка, новый верховный жрец Справедливого, - настоятель возвёл очи горе. - Эльфер ван Нидлир. Он специально приехал из Сколена, чтобы встретить вас.

  Авенат не удержался - хоть это и не вежливо, внимательно взглянул на Эльфера. Первое впечатление, от той битвы, где была захвачена Эвинна, не обмануло: боец, каких поискать. А по виду не скажешь - мужик, конечно, крепкий, но ничего особенного. Важнее, впрочем, политика. Он - единственный из высокопоставленных храмовников, кто вовремя понял угрозу, которую несёт Эвинна. А главное, когда началась война, он твёрдо встал на сторону алков. Потому и взлетел так высоко.

  - Прежде всего, - начал Авенат. - Вы помните Эвинну вану Эгинар?

  И он добился своего - Эльфер вздрогнул. Вряд ли он смог бы забыть её, ученицу, оказавшуюся слишком способной. И слишком верной Империи.

  Слова неудачливого посла и разгромленного полководца падали, как чугунные. В каждом из них звучала поступь рока. В глубине души он почувствовал даже что-то вроде угрызений совести... Всего на миг, сам себе удивляясь. А ещё - страх. Как одолеть ту, над кем не властна сама смерть? И кто она такая? Уж не Алха ли во плоти?!

  А когда-то он совершенно искренне привязался к милой девчушке, найденной на заснеженном перевале, ведущем в Сколен! Что удивительно: опоздай он тогда всего на пару часов, или не прояви любопытство, увидев цепь следов в снегу - и ничего бы этого не было. Каждый так и имел бы то, что на роду написано - жрецы бы толковали волю Богов, воины сражались, а с кем и за что - дело десятое; торговцы копили богатства, а остальные обслуживали перечисленных. В спокойном болоте у храмовников остался бы неплохой шанс доказать свою необходимость новой власти. Пожалуй, со временем можно было бы добиться расширения унаследованных от Империи прав. И Воинам Правды в том числе.

  Воины Правды... Историю своего ордена Эльфер знал до мелочей. Он был создан святым Императором Эгинаром для того, чтобы охранять устои веры и следить, чтобы государевы люди не творили беззаконие... И, заодно, удерживать чернь от бунтов против лучших людей, праведностью в прошлых жизнях добившихся высокого положения.

  Пока существовала Империя, они были нужны. Они служили глазами и ушами Императоров и храмов в народе. Выявляли одарённых людей, которые заслуживают большего, чем может дать их каста. В зародыше распознавали смутьянов и вольнодумцев. Но в то же время они доносили чаяния простолюдинов до трона. Чем - вне всяких сомнений - только крепили Империю.

  Но со временем сам орден начал изменяться. Пожертвования и императорское жалование делали его всё богаче, привилегии манили тех же самых аристократов, которых должны были контролировать Воины Правды. Орден как бы раздвоился: низовые Воины Правды хотя бы отчасти продолжали выполнять записанное в уставе, а вот руководство... Руководство чем дальше, тем больше превращало орденскую казну в свою собственную, а рядовых Воинов использовало в своих интригах. Рано или поздно раздвоенность должна была кончиться. Или низовые Воины Правды спихнули бы верхушку, и орден снова начал бы жить по уставу. Но в этом случае, Эльфер не сомневался, их рано или поздно ждало бы столкновение с властями. Или Воинов Правды реформировали бы сверху, поставив им совсем иные задачи.

  Великая Ночь, а потом алкское завоевание практически разрушили орден, как разрушили и Империю. Низовые Воины Правды, большей частью из низких каст, страдали и гибли наравне с простолюдинами, а верхушка благополучно пересидела лихое время в укреплённых монастырях и имениях родственников. Орден в разы уменьшился в числе и необратимо переродился - но в народе ещё жива была память о старых Воинах Правды. Эльфер был первым, кто понял, что из этого тоже может выйти толк.

  Нет, теперь Воины Правды не должны заступаться за всяких нищебродов. Они были преступниками в прошлых рождениях - пусть платят за это полной мерой. Наоборот, следует защищать лишь знатных, богатых и образованных, лучших людей Империи. А для этого нужна твёрдая, даже жестокая власть - и Амори подходит куда больше, чем Эвинна. Нужно показать алкам, что Воины Правды, и вообще жрецы - самые преданные в Верхнем Сколене. Только они могут удержать в повиновении сколенское быдло.

  Увы, пользу новых союзников алки оценили не сразу. Они видели в жрецах Стиглона соперников в борьбе за власть над Сколеном, или просто богатых сколенцев, чьё добро не помешало бы завоевателям. И среди высших жрецов возникла идея: а не показать ли алкам, что мы тоже кое-что можем? Что жрецы могут помочь завоевателям укрепиться на новой земле, но могут и... А для этого подготовить Воина Правды особого типа - способного произносить грозные речи, но неспособного на столь же грозные поступки. И тут подвернулась эта девочка, совсем не знатная, не имеющая за спиной богатой родни, да ещё с рабским, безнадёжно позорящим женщину прошлым. Ненавидящая алков всем сердцем, способная быстро учиться - но неспособная устроить серьёзную бучу...

  Жизнь жестоко посмеялась над самоуверенными. Эвинна со всеми находила общий язык. Хоть с рыцарем из древнего рода Тородом, хоть с прижимистым деревенским старейшиной Элевсином, или помешанным на родовой чести рубакой Телграном. И с этим... Моррестом... тоже. Она вроде бы делала то, что и ожидали от неё - ходила по субам и парганам Сколена, пела песни о "великом прошлом" и жалком настоящем, говорила с людьми. И как-то незаметно становилась центром притяжения всех, кто ненавидел алков.

  По-хорошему, с ней поступили подло. Увы - политика не делается в белых перчатках. Следовало бы сразу объяснить ей, что изученное ей право Империи давно стало пустой формальностью, что, попытавшись следовать букве устава, она попадёт в ловушку: или будет действовать предписанными средствами и бесполезно погибнет, или применит запрещённые средства и... Ну, в общем, то же самое. Но как-то решили, что обойдётся. Получит взбучку от какого-нибудь алкского наместника - и поймёт своё место, успокоится, преподнеся, тем не менее, алкам определённый урок.

  Увы. Слишком поздно жрецы, при всей их политической изощрённости, поняли, что она не играет в Воина Правды, а действительно становится живым знаменем. И если б только знаменем.

  А ведь достаточно было просто увидеть её, чтобы понять, что освобождение Сколена - цель её жизни, к которой она пойдёт, невзирая ни на какой риск. Но как-то думалось, что всё это не всерьёз, что она вот-вот образумится и найдёт себе тёпленькое местечко, осознав своё место. Что шестнадцать лет - неподходящий возраст для политика. Потому и охотились за ней вполсилы, скорее предупреждая смутьянку, чем стремясь уничтожить угрозу в зародыше. С ней играли - а она не играла. Этого не учли искушённые политики, думающие, что политика - лишь искусство пустить пыль в глаза. И когда поняли, насколько всё серьёзно - стало поздно. Что характерно - они упустили и последний шанс с ней разделаться. А потом началась война, и жрецы оказались меж двух огней. Встал простой вопрос: а с кем вы, катэси? И независимо от ответа на этот вопрос, последствия будут печальными.

  Всё просто: как бы не кончилась война, жречество пострадает. Допустим, Эвинна и её приспешники победили, поделив между собой земли алков. Но аппетит приходит во время еды, и встанет вопрос: а что вы делали, господа жрецы, для освобождения Сколена и восстановления Империи? Ничего? Так, может, и своими богатствами поделитесь?

  Вроде бы легче найти общий язык с алками своей касты. Но жрецы Стиглона нужны им лишь постольку, поскольку могут повлиять на чернь. А если храмовники встали на сторону алков и помогли им утопить восстание в крови, то даже у самых тупых откроются глаза. "Нас предали эти лицемеры!" - и прежней веры жрецам уже не будет. И зачем тогда, спрашивается, алкам делиться? Вспомнят, кто учил Эвинну грамоте, праву и искусству фехтования - и используют как повод "почистить" храмы от добра...

  Бесполезно это объяснять Эвинне. Она шла к цели напролом и любые попытки уклониться от "святого долга" воспринимала однозначно. И ничуть не лукавила, произнося смутьянские речи. В этом была её сила, поэтому за ней шли люди - но именно поэтому она не смогла просчитать позицию жрецов, и чуть не попалась в их руки. Можно сказать, совершила ошибку, противоположную ошибке храмовников.

  И потом, прибрав Верхний Сколен к рукам, на её месте Эльфер избавился бы от опасных врагов под любым предлогом, лишив жрецов влияния раз навсегда. Если нельзя просто вырезать, надо сформировать новое жречество в противовес старому - как святой Эгинар создал орден Воинов Правды. Посвящённым ведомо, что первые Воины Правды появились при отступнике Арангуре, они даже назывались так же. И делали то же самое. Святой Эгинар только перенёс практику арлафитов на новую почву...

  Она - нет, просто оставила их в покое. Она не понимала, что страх за своё барахло может оказаться сильнее жажды свободы, а ненависть к собственной черни - недовольства засильем чужаков.

  Всё-таки с ней удалось справиться. Выручил король, тогда ещё Император Кард - выручил, конечно, не от великого ума, наоборот. Самое удивительное, Кард даже не понял, что именно потерял. Он продал последнюю возможность возродить Империю, вдохнув в разложившееся государство новые силы, за сладкие слова и "дружбу" с Амори. Ха, дружил ягнёнок с волком, пока волк не проголодался. Эльфер открыто сражался на стороне алков: уж он-то помнил, в каких ежовых рукавицах держали жрецов первые, настоящие Харваниды. Да хоть тот же святой Эгинар, впоследствии объявленный надеждой и опорой жрецов. И сами жрецы, тогда ещё вынужденные противостоять арлафитам, держали себя в руках.

  Нет, уж лучше Амори с его бандитами-рыцарями, чем воссоздание Империи. Лучше подчиняться жрецам Алка Морского, чем делить власть и богатство с выходцами из черни. Он смог взять бывшую ученицу живьём, отдав её на верную смерть алкам. Он не испытывал угрызений совести: если уж на то пошло, она сама предала учителей, отказавшись играть по правилам.

  Но всё же... Всё же было жалко. Ирлиф побери её непокорную душу, она действительно была лучшей. Она умела мыслить, учиться, схватывала новое на лету, не праздновала труса в бою, была щедро наделена волей и решимостью. Боги не дали ему детей - но со временем она могла принять орден, дав ему новую жизнь и новую силу. Как показала жизнь, из неё получилась и Императрица, и наместница, и предводительница армии. Но она сама выбрала неверный путь - защищать нищих и угнетённых от сильных и богатых. Путь, на котором её не смогли бы сохранить и Боги. Ну что ж, как говорится, упокой Справедливый её беспокойную душу, и да здравствует союз высоких каст алков и сколенцев. Пусть и неравноправный...

  Однако выясняется, что она не нашла покоя даже там. Каким-то непонятным способом она вернулась, прибрав к рукам тело какой-то девки, и уже начала поджигать мир с другой стороны, с севера. Страшно представить, что будет, если она вновь придёт в Сколен, где всё ещё действуют её соратники. Тем более, в этот раз она идёт по душу не только Амори. Предав ученицу, бывший учитель совершил непрощаемое. Вряд ли она упустит возможность вновь встретиться с ним. Нет, не за столом переговоров, и уж точно не на любовном ложе. А вот на поле боя - вполне.

  И потому надо держаться за Амори, каким бы постыдным это ни казалось горячим головам. Придётся - пусть поблагодарят за это Эвинну! - полностью лечь под алков, раскрывать им самые сокровенные храмовые секреты и окончательно стать цепным псом Амори. Авенат прав - надо как можно скорее доставить весть королю. А потому - пришёл черёд одной из храмовых тайн перестать быть тайной.

  По крайней мере, для алков.

  - Нужно скорее предупредить Амори, так? И на своих двоих вы не сильно опередите девку? - спросил настоятель.

  - Именно так, катэси!

  - Но как мы можем вам помочь? Ведь вы рассчитывали на помощь, катэ?

  - Несомненно, - а, была не была! Авенат решил сразу брать быка за рога. - Я слышал, жрецы Справедливого когда-то умели путешествовать на дальние расстояния почти мгновенно. Если вы поможете мне покрыть это расстояние, я и мой король будут вам благодарны.

  "Но каков нахал! - насупился Эльфер. - Он что, думает, что всё продаётся по дешёвке? "Благодарны!" Он даже не обещает ничего конкретного!"

  - Авенат-катэ, - учтиво заметил Эльфер. - И мы в алках нуждаемся, и алки в нас. Мы могли бы многого добиться вместе - если б не стали ставить вопрос так, как ставите вы. Мои люди, сражаясь с мятежниками в Верхнем Сколене, истекают кровью в неравных боях. Небольшое количество вашего нового оружия, сотни три джезайлов и четыре огненные катапульты, с соответствующим количеством боеприпасов, могли бы поспособствовать общему делу. О, я не требую их прямо сейчас! Сам понимаю, пока вы не переговорили с королём, это невозможно. Но если вы просто передадите королю мою скромную просьбу... И подкрепите её рассказом о воскресшей мятежнице... То, думаю, это будет полезно. И ещё. Нужно обсудить, на каких условиях будет строиться наше сотрудничество после победы. Но об этом я буду говорить только с королём.

  "А ни на каких! - зло подумал Авенат, наглость этого храмовника переходила все границы. - После победы вы станете не нужны. В лучшем случае, король позволит святошам играть свадьбы и справлять похороны, под контролем алков и с выплатой пошлин. И мы постараемся, чтобы ваше добро перекочевало в казну!" Но пока, действительно, святоши нужны. Пусть кичатся своей хитростью. Пока могут.

  - Договор превыше всего, катэ. Я передам ваши слова королю. И, разумеется, поддержу ваши разумные просьбы. Когда и куда вы можете меня доставить?

  - Вот это деловой разговор, - удовлетворённо произнёс Эльфер. - Поступим так. Вы отправитесь прямо сейчас, а отдохнёте уже на месте. Доставить я вас могу на выбор: в Старый Энгольд или Балгр.

  - А в Алкриф?

  - Во-первых, ваш король изволил закрыть тамошний храм Справедливого, - ровно ответил Эльфер. - А во-вторых, король сейчас именно в Аллуке. Он готовится ударить сколенцев в тыл, откуда его не ждут. Но в Старый Энгольд - не советую. Там сейчас замятня, Кард убит бунтовщиками во главе с неким Моррестом... О, вижу, он вам знаком. Да, тот самый, который воевал с вами на Вассетском тракте и в Тольфаре. Балгры держат сторону Амори, но между ними и Аллуком земли алхаггов, а они, наоборот, на стороне сколенцев. Мы дадим эскорт из двадцати лучших воинов - но всё равно лучше двигаться по ночам и в стороне от населённых мест.

  - Отлично, - сквозь зубы произнёс Авенат. - Значит, после вашей "переброски" мне ещё две недели идти по враждебной земле зимой...

  - Алхагги не тронут Воинов Правды, если те на них не нападут, а вам надо просто не кричать на каждом углу, что вы алк. А без нашей помощи вы будете добираться год, если не сгинете в зимних горах. И кстати, мы оказываем услугу в долг, полагаясь на вашу порядочность, и вы нам же хамите?

  - Ладно, катэ, уговорил, - сдался Авенат. - Прошу извинить за резкие слова, они вызваны необходимостью быстрее исполнить мой долг. Сделаю всё, чтобы ваши просьбы дошли до короля.

  - В таком случае отправляемся, наши воины готовы. У вас есть вопрос, катэ?

  - Есть. Как вы узнали, что я приду и когда?

  - Вам некуда было деваться, катэ, без нас вы бы не успели. Так что выбор сделан правильный. А как мы узнали день и час... Всё очень просто. Разведчики увидели вас ещё на подходе, три дня назад, и вы спешили сюда. К нам не дойти быстрее, чем дошли вы, так что время мы тоже знали. Но хватит терять время, оно сейчас ценнее золота.

  Сказать по правде, "переброска" не впечатлила Авената. Бесконечные нудные литании, окуривание разноцветными дымами и осыпание какими-то порошками. Затем его заставили раздеться, и две смешливые девчонки принялись за какой-то необычный массаж, втирая в тело ароматные масла. Авенату так понравились их тёплые, мягкие, но сильные ручки, что мужское копьё его налилось силой, и мысли устремились к тому, что хорошо бы их... Вообще-то у него была жена и четыре ребёнка, но жена далеко, а мужчине не дело скучать без женской ласки.

  От всех этих снадобий, порошков и благовоний кружилась голова, нараспев произносимые жрецами слова молитвы казались колоколами, звеневшими в вышине, а довольно-таки заурядные девушки стали неземными красавицами. Когда его перевернули на живот, а копьё поднялось к потолку, одна ловко взгромоздилась сверху и плавно задвигалась на крепких ногах, постепенно убыстряя темп. Авенат попытался вспомнить, что он не просто развлекается, а должен срочно прибыть к королю. Но мысли ушли, когда накатила штормовая волна наслаждения. Наслаждения небывалого, какое он не испытывал даже с женой. Наверное, действовали снадобья. И именно наслаждение переплавлялось в Силу, необходимую для "переброски".

  Что произошло дальше, Авенат толком не помнил. Ещё никогда он не терял над собой контроль настолько - ни в бою, ни на хмельном пиру, ни с женщинами. Казалось, всё вокруг, и даже покачивающуюся над ним "всадницу", заслонило ослепительное белое сияние. Только волны сладкого жара, прокатывавшиеся по телу, не давали полностью раствориться в белом сиянии.

  Он осознал себя распростёртым на таком же ложе, в комнате, как две капли воды похожей на прежнюю. Так же мерцали огоньки в бронзовой лампе, распространяя изысканный аромат розового масла. И та же самая смешливая девчонка - жрица? Вроде бы служителями Справедливого, как и Алка Морского, могут быть только мужчины, это же не Алха, и не Невесты Бога при храмах Барка Воителя... Впрочем, мало ли какие секреты есть у жрецов Справедливого, о которых и не догадываются простодушные прихожане да паломники! Любопытно, Эвинна узнала?

  - Мы... никуда не отправились? - когда волна удовольствия улеглась, оставив привычную лёгкую усталость, спросил Авенат.

  "Что ж, - подумал он. - Даже если не получилось, хоть приятно провёл время".

  - Нет, катэ, - произнесла девушка. - Келья похожая, но другая. Обратите внимание - форма лампы изменилась.

  Честно говоря, на обстановку в келье он не обратил внимания, полагая её неважной - потому и не мог решить, правду ли говорит девчонка. Кстати, если они действительно "перебросились", то не обязательно туда, куда нужно.

  Дверь кельи отворилась, и внутрь, в сопровождении двух Воинов Правды в чёрных балахонах вошёл белобородый жрец. Выцветшие старческие глаза равнодушно оглядели парочку - непохоже, чтобы его удивил их неподобающий для храма вид. Авенат уже одевался - быстро, как и подобает воину. Жрица - или какая-нибудь послушница? - отстала ненамного. Привычка, что тут сказать. А сколько было гневных осуждений распутства, супружеских измен и легкомысленных одеяний! Эвинну, по сути, тоже в распутстве обвиняли. Правда, невольном: кто будет спрашивать рабыню - хочет она или нет? Похоже, у святош две морали, одна для стада и совсем другая для пастухов. Что ж, король это учитывает, и поступит с союзничками соответственно. Когда придёт срок.

  - Вы явились по приказанию Эльфера ван Нидлира? - вопросил белобородый.

  - Да, а как вы узнали? - удивился Авенат. Девушка ничему не удивилась.

  - Когда начинается обряд, в точке прибытия сразу узнают, - не стал вдаваться в подробности жрец. - Вы пришли этим путём, значит, вас направил Эльфер или кто-то из его помощников.

  - Так и есть, - кивнул Авенат. - Это Балгр?

  - Да. Куда вам нужно ехать дальше?

  - Алкриф. К королю. Это срочно.

  - Сожалею, но короля нет в Алкрифе ещё с осени. Вам придётся поехать в Аллук, если вам надо к королю. Ставка короля сейчас там.

  Это очень показательно. Если бы уточнили "короля Амори", "короля алкского" или даже "вашего короля" - было бы понятно, что это чужаки, временные союзники. Но раз сказали просто "короля"... Значит, они считают своим владыкой именно Амори. А не Ардана Балгрского, провозгласившего себя королём этой земли два года назад. Значит, и говорить с ними можно не как с союзниками короля, а как с подданными. Например, так:

  - В таком случае требую немедленно обеспечить мне эскорт - не меньше двадцати Воинов Правды - со всеми припасами на дорогу. И держать сведения о моём появлении в тайне. Мы выступаем, как только воины соберутся. Отец Эльфер приказал спешить.

  - Всё будет исполнено, Авенат-катэ...

  - И приказываю не называть меня по имени. А то ещё ляпнете, где не положено!

  Наверное, король-батюшка не одобрил бы откровенное хамство по отношению к союзникам. Но король может и не знать, что "союзники" иного не заслуживают. Они и сами считают себя лишь слугами короля. То есть - его рабами.

  У них была Страна - огромная, непобедимая Империя. Пока она была жива, жрецы Алка Морского были лишь адептами провинциального культа. Цвет алкского рыцарства вынужден был пресмыкаться перед сколенскими нищебродами, и пределом мечтаний алкского дворянина было место помощника наместника парганы.

  Но они продали Страну за сущие мелочи - избавление от контроля властей, за обманчивое чувство превосходства над низкорожденными, а по сути - за возможность ничего не делать, проедая наследство предков. За право трусить, лицемерно и бессмысленно болтать и прятаться за спиной чужеземцев. Выбирая между долговечным и мимолётным, они выбрали мимолётные удовольствия - и пусть теперь не обижаются, что наравне с последним смердом стали рабами короля Алкского. Железо - и золото, а лучше и то, и другое - всегда будет сильнее словесной мишуры. Именно поэтому сколенским свиньям никогда не стать чем-то более важным, чем обслуга - хотя, надо признать, довольно-таки полезная. Скажем, их болтовня оказалась полезной против Эвинны, которая была действительно опасна. Но как только с восстанием будет покончено - придёт их очередь...

  ...Три часа спустя ворота Балгрского монастыря открылись, выпуская небольшой конный отряд. Утро выдалось относительно тёплым - особенно по сравнению с лютыми морозами Севера - зато снег валил так, что дальше сотни шагов ничего не разглядеть. То и дело всадники стряхивали с плеч и рукавов налипший мокрый снег, но через полчаса вместо него оседал новый. И всё время в лица дул тёплый ветер с близкого моря. Здесь оно не только не замерзает, как на севере, но и смягчает зимы, превращая их в сырое и слякотное межсезонье. Редко когда повалит мокрый снег, вот как сейчас. И то пройдёт один-два дня - и снег превратится в непролазную слякоть.

  Впереди отряда в тяжёлом непромокаемом плаще поверх кольчуги скакал рослый всадник. За плечом покачивалась крестовина меча, на поясе ждал своего часа кинжал в потёртых, видавших виды ножнах. Машинально держа поводья и бездумно покачиваясь в седле, всадник, казалось, не обращает внимания на дорогу. Больше змеящейся посреди заиндевелых, призрачно-серых алхаггских дубрав дороги его беспокоил предстоящий разговор с коннетаблем, а может, и самим королём.

  Итак, всё по порядку. Он не сумел выполнить приказ короля: подчинить этого борэйнского королёныша, столкнуть лбами тех, кто на далёком северном острове мог противостоять алкам, а потом добить и победителей, и побеждённых. Добыть для короля несколько тысяч рабов, столь ценных теперь, когда не хватает рабочих рук даже в Алкии. И - пожалуй, самое важное - прибрать к рукам никарровые месторождения и мастеров, способных обрабатывать чудо-металл. Надо полагать, пушки и джезайлы из него окажутся легче и прочнее железных, мечи - неотразимыми, а доспехи непробиваемыми. Это всё равно, что получить дополнительно два-три полка обученных солдат.

  Но это - не его вина. Никто не мог предвидеть, что именно там в тело какой-то дурочки вселится вернувшаяся из смерти Эвинна. А сколенская ведьма - это не какие-то немытые дикари, король знает, что это так. И сразу превратила практически одержанную победу в сокрушительный разгром. У него не было иного выхода, кроме как бежать из плена... и рассказать всё королю прежде, чем она закончит приготовления.

  Да, он принесёт чёрные вести, вести, пахнущие большой бедой и большой кровью. Но Амори - лучший владыка Сэрхирга. В том числе и потому, что понимает: порой поражение - не вина подчинённых. А если предупредить короля о новой угрозе, можно рассчитывать на полное прощение. Да, и про секрет Воинов Правды сказать не забыть. Чем больше король узнает об их возможностях - тем легче, когда придёт время, свернёт им шею.

  ...Именно снежная круговерть едва не подвела их всех. Окажись там сколенцы - и отряд прибыл бы прямо в западню. И тогда не спасло бы даже мастерство храмовников: когда атакуют из засады, и на одного атакованного по двадцать врагов, выручить могут лишь Боги.

  Но полог снегопада раздался, свинцово-серое небо испятнали чёрные кляксы дыма. Вдали, за широким общинным полем и тянущейся в небо деревянной башенкой сельской часовни, показались языки пламени. Какие-то люди небольшими группами метались по селу, тут и там появлялись конники - и дома вспыхивали один за другим. Даже издали было видно, что на улицах валяются трупы.

  Неизвестно, кто и зачем жжёт село, столь жестоко истребляя население. Но какая разница профессионалам? В любом случае надо приготовиться: быть может, уже через несколько минут быть бою. По отряду пронеслась волна упорядоченной суеты, с помощью оруженосцев воины надевали брони, продевали руки в лямки щитов, снимали чехлы с копий и развязывали "ремешки вежливости" на мечах. Двое стрелков деловито натягивали тетивы, которые обычно, дабы им не повредил мороз, держали под шапками. Шапки уступили место шлемам - и отряд преобразился. Четверым рыцарям, передовому дозору, тяжелее - этим приходилось весь день ехать в доспехах, мёрзнуть и страдать от тяжести. Зато сейчас им было достаточно обнажить мечи.

  - Стр-ройсь! - скомандовал предводитель храмовников, когда короткие приготовления закончились. - Оружие к бою!

  Как слаженно прошипели, вылетая из ножен мечи, сорванные со спин, появились в руках, прикрывая корпус всадников, щиты, опустились для рыцарского таранного удара, способного, кажется, прошибить стену, длинные тяжёлые копья! Авенат поймал себя на том, что любуется выверенными, экономными и точными движениями профессионалов. Что ж, он и сам такой - как и отборные рубаки короля-батюшки, не раз и не два добывавшие государству победу. Когда придёт пора схлестнуться с храмовыми вояками, потеха будет знатная! Впрочем, король тоже знает их достоинства - и потому постарается не доводить дело до открытой войны. Яд, кинжал и золото - оружие тех, кто не хочет полагаться на переменчивое военное счастье. И правильно, а то затянувшаяся война итак лишила королевство тысяч воинов.

  - "Копьём" стройсь! - командует храмовник.

  И снова - чёткое, как на параде, перестроение. Самое мощное, неотразимое построение для рыцарской конницы. Правда, сейчас "копьё" получилось небольшим, трое в первом ряду, пятеро во втором, семеро в третьем, остальные в четвёртом. Теперь "копьё" со всех сторон прикрывают щиты и выставленные копья, а из-за спин товарищей лучники угостят врагов стрелами. Те, у кого лучшие доспехи и самые большие щиты - впереди или сбоку. Остальные - внутри "копья", по крайней мере, они успеют доскакать до врага и пустить в ход мечи. Задний ряд, кроме крайних, так и оставил щиты на спинах: теперь стрелять им в спины будет непросто. Что сказать, подвижная крепость. Чтобы просто остановить такую, нужен вдвое больший отряд рыцарей, и впятеро - пехотинцев. А уж чтобы уничтожить... Всё-таки хорошо, что они не примкнули к Эвинне. С такими вояками её силы бы удесятерились, да и сами они при поддержке пешего ополчения наворотили бы дел. И потому вдвойне хорошо, что они не вместе.

  - Малой рысью вперёд!

  Подобно гигантскому стальному ежу, отряд двинулся в село. Ехали слаженно и грамотно, никто не вырывался вперёд, открывая бока и спину товарищей, никто не отставал, становясь лёгкой добычей вражеских рыцарей и даже пехотинцев. Строй движется как единое целое - слитной, тёмной грозной массой. Нет сомнения, не нарушат они строй и в бою. Да, а этот Эльфер - просто дурак. Если у него хотя бы тысяча таких, а у него их больше, он мог бы создать свою личную Империю. Нет, предпочёл подбирать объедки за королём. Ну что ж, и к лучшему.

  Вот и крайние дома. Странно, но доехали, никем не замеченные. Как бы ни увлеклись королевские солдаты грабежами и насилиями - но уж выставили бы охранение точно. Вассетский тракт, где походные колонны алков не раз, и не два атаковали из засады сколенцы, научил армию осторожности. Сколенцы?

  - Лови! Лови её, чтоб не ушла, сука!!! - азартный вопль бородача в кольчуге, но без шлема, бегущего за простоволосой девчонкой, босой и в разорванном платье, был на алкском. И сам "боец" не походил на дисциплинированных, даже в пьяных загулах не теряющих бдительность наёмников. Скорее он смахивал на горе-вояк из войска сколенской ведьмы. И то первого года, до того, как уцелевших натаскали постаревшие отставные легионеры. Да что же это такое, кого набрали королевские вербовщики?! И почему какую-то дурацкую деревушку курочит целая рота, когда мужланам хватило бы и пары десятков настоящих вояк?

  Тем временем наперерез девице бросился ещё один боец, пузатый и лысый - этот вообще поленился надеть доспехи, а на копьё опирался, как на посох. Девчонка почти увернулась от воина, но его рука поймала и намертво ухватила её за прядь длинных волос. С отчаянным визгом она повалилась на снег; поймавший её отморозок вбивал в снег бьющуюся жертву, другой рукой деловито расстёгивая штаны. Второй подбежал, ухватив стройные ноги. Авенат поморщился - а храмовники помрачнели, и помрачнели как-то нехорошо. Поняли, голубчики, во что вас втравило начальство! Они теперь подобны мужу, который не защищает попавшуюся насильникам жену, а держит её за ноги, помогая ублюдкам. "Не устроили бы резню!" - всерьёз забеспокоился Авенат.

  К моменту, когда Авенат подъехал к троице, толстяк, наконец, выпростал своё достоинство из штанов. Надо сказать, оказалось оно совсем не впечатляющим, но он уже взгромоздился на жертву и суетливо задвигался, закатывая глаза от подступающего удовольствия. На вновь прибывших он не обращал никакого внимания.

  Почему-то именно это взбесило Авената до крайности. Отделившись от отряда, алк подъехал к соотечественникам.

  - Встать! - рявкнул он по-алкски.

  Вот так дошло. Алк подскочил, как подброшенный, оставив распростёртую в снегу, ошалевшую от случившегося и с выступившей между ног кровью девчонку. Пользуясь моментом, на неё тут же взгромоздился второй.

  - Вы кто, ваше благородие? - поинтересовался, придерживая штаны, алк.

  - Я алкский дворянин, этого с тебя хватит, - зло бросил Авенат, борясь с желанием вбить в наглый раскосый глаз острый мысок латного сапога. Интересно, он бы завизжать успел или сразу помер? - Кто ты такой, что за часть, кто командует, что тут за балаган творится? Ну?!

  - Зовут меня, значить, Эсташ ван Армаг, ваша милость, - зачастил лысый толстяк, опасаясь даже заправить штаны. Видя такой оборот, пристроившийся было напарник замер на девице - но уютное местечко не покинул, надеясь продолжить после ухода начальства. Местная отчего-то не подавала признаков жизни.. - Десятник Второго Валлермайерского полка, эта орясина - мой солдат. Мы тут приказ короля-батюшки выполняем: чтобы, значить, ни одна сволочь алхаггская, или сколенская, не ушла. Мужиков и старичьё в расход, мелюзгу тож, а девок и мальчишек постарше - в рабство. Но разве ж это дело - взять столько баб и не попользоваться?! Ну, незамужних-то портить не позволят, а у этой-то уже сопляк был...

  Авенат оглянулся на спутников. Ох, как потемнели лица, руки так и тискают рукояти мечей. Что ж этот дурак болтает-то, ничего не замечая?!

  - Второй Валлермайерский? - уточнил он. - Нет такого полка.

  - Как нетути, вашбродие, - возмутился мужик. - Когда вот они, мы? Мы ж теперь дворяне как бы, значит, служить должны королю-батюшке!

  - Какие дворяне, вы на себя-то посмотрите, дубины! - вспылил кто-то из Воинов Правды.

  - Так летом же указ королевский вышел, - зачастил десятник, вываливая на голову ошарашенного Авената новости. - Все алки, оказывается, дворяне когда-то были, сколенцы нас дворянства-то лишили, но теперь король всех восстановил, значит, в звании. А сколенцы, как сказано, все сплошь чернь, они только рабами будут... Те, кто останутся. Вот нас и поставили на службу, глаза б мои её не видели! Был же рыбаком, в море выходил, а теперь только на суше, как медуза безмозглая, и болтаюсь... А намедни приказ нашей роте даден: идти по дороге на Алхидду, значить, и жечь всё, что найдём. Мужиков, значить, убивать сразу, баб и мелюзгу брать живьём - в рабы пойдут, а стариков и младенцев тоже сразу кончать, незачем нам старые клячи! Ну, мы так и идём от самого Аллука, уже пятнадцать деревень спалили...

  - Отставить к бою! - через голову командира храмовников скомандовал Авенат. Пусть расслабятся, а то, если дойдёт до боя, успеют перерезать половину этих баранов. Но ублюдок-то каков! Приказ наверняка секретный, а он вываливает первому встречному, пусть даже говорящему по-алкски. И присутствия сколенцев, пусть и союзников, не стесняется. - Мечи в ножны! Это алки. Теперь мы в безопасности.

  Голова работала быстро, прокручивая сведения и пытаясь понять, что теперь будет. Во-первых, выпускать храмовников нельзя. Лучше расположить их на постой, а ночью перерезать или отравить. Если Эльфер и его присные узнают, что в лучшем случае останутся рабами, они вполне могут примкнуть к восставшим. Значит, этих вояк надо убрать, но не в открытом бою: даже роты таких, как этот... десятник, так сказать, может не хватить.

  Во-вторых. Выходит, рыцарей практически не осталось, раз король пустил в ход действительно последнее средство. Ведь касты никто не отменял, и кто кем родился, тому то и на роду написано. А раз король раздал оружие черни, значит, всё, край. И потому никто не погладит его по голове, что угробил целую роту настоящих вояк. Теперь алкам придётся воевать не умением, а числом. Что ж, в Старом Энгольде это пригодится.

  - Я свяжусь с командиром роты, - обернулся к командиру храмовников Авенат. - Чтобы оставили часть домов для постоя. Пока стойте здесь, ждите меня. Вы что-то хотели сказать, катэ?

  - Сир, это не война, а преступление, - раздался хриплый голос командира Воинов Правды. Вот уж действительно, человек-гора: Авенат и сам не столь уж мал, но этот силач выше алка на целый палец. Большинство сколенцев давно предпочитали носить бороды, но этот, по оставшемуся от Империи обычаю, чисто выбрит. Чёрный храмовый плащ чист и аккуратно заштопан там, где успел порваться, воронёная кольчуга матово поблескивает, начищенный шлем, наоборот, сияет даже в неярком свете зимнего дня. - Вы не подавляете мятеж, а насильничаете, как толпа разбойников, преступившие законы Богов и людей. Это - тот порядок, который ваш король несёт Сколену?

  - Замолчите, катэ, - холодно оборвал его Авенат. Да, храмовники хороши, но алков тут во много раз больше. Воины Правды не могут не понимать, что вырваться им не дадут. Профессионалы должны понимать, что теперь слишком много знают. - Восставшую чернь надо хорошенько проучить. Не лезьте не в своё дело. Ваши хозяева не похвалит, если вы испортите отношение с союзниками...

  Сколенец вскинулся было, но только плюнул в снег. Он-то знал, что эти алкские выродки - последняя надежда жрецов сохранить былое богатство и власть над сколенцами. И потому они могут делать абсолютно всё. Перед выступлением Витязя Правды Рауля ван Хальдора специально предупредил настоятель: что бы ни случилось, алки должны остаться довольными помощью. По первой просьбе, даже не приказу - принять участие в боевых действиях или допросе пленных. Убедить, а если понадобится, заставить любого жреца молиться за победу короля Амори над безбожниками и мятежниками. Изо всех сил демонстрировать лояльность и готовность помочь. Это казалось Раулю омерзительным низкопоклонством, но приказ есть приказ. Тем более, что ещё вчера он, в миру рыцарь, а сейчас не последний в храмовой иерархии человек, и сам желал огнём и мечом выжечь скверну, раз и навсегда "объяснив" быдлу, что его дело - ломать шапки перед рыцарями и нести им всё, что есть.

  Вот именно - ещё вчера. А теперь, глядя, как веселится в алхаггской деревушке пьяный сброд - именно сброд, это точно не воины! - и слыша, как высокомерно цедит слова полный презрения алк, он вдруг понял Эвинну. Она была такой же, как они - Воином Правды. И неважно, кем она родилась: вступление в святое воинство, по заветам Императора Эгинара, отменяет всё, что было до того. Как смерть. Нет, конечно, знатные старались держаться среди своих, а крестьяне или купцы - среди своих. Но формально - формально все были равны.

  Вот и девчонка, наверное, увидела такую деревеньку, на которой срывают злобу безжалостные каратели. А если в той деревеньке были её родные... Скажем, в снегу точно так же растянули её мать, а отца зарубили, как вон того старика с раскроенной головой и окровавленной бородой, что лежит посреди улицы, и подбежавшая собака жадно лижет кровь... А люльку младшего братика походя подцепили пикой и кинули в огонь, как вон тот хохочущий ублюдок...

  Больше всего на свете хотелось сбить этого Авената с седла, оглушить - и рвануть из деревни галопом, доставляя Эльферу важнейшую весть, которая, быть может, заставит храмовое начальство пересмотреть отношение к восстанию. Даже точно заставит - не могут же они добровольно согласиться на участь рабов...

  Но в который раз вспомнил про субординацию и приказ - и упустил миг, когда можно было даже не обнажать меча: кулака в латной рукавице бы хватило. Воин Правды, знаете ли, и без оружия способен натворить дел - если, конечно, настоящий, а не недоучка вроде приснопамятной Эвинны. А когда алк отъехал к домам, разыскивая командира роты, стало поздно. Вроде бы ничего особенного не случилось, алки так же занимались своими уголовными делами, не обращая внимания на вновь прибывших. Разве что некоторые оторвались от мародёрства - и издали недобро зыркали на вновь прибывших.

  Рауль мрачно оглядывал деревню - он поймал себя на том, что прикидывает, как будет прорываться из деревни. Выходило не очень хорошо, скорее даже, совсем паршиво. Деревня располагалась в ложбине меж двумя холмами и на их склонах, то есть алкским стрелкам достаточно бить с крыш деревенских домов. Многие дома горят, жар не даст отойти под их прикрытие. Они останутся посреди узенькой улочки под ливнем стрел, а возможно, и пуль. А ведь алкская рота - не меньше трёхсот человек, против двадцати с небольшим храмовых воинов. Если сначала осыплют стрелами, а потом навалятся всей толпой - шансов не будет. А вырываться под обстрелом из деревни - значит потерять пол-отряда вообще за так, от стрел и пуль.

  Но на месте командира роты он бы действовал по-другому. Перебить их в открытом бою реально, но семьдесят, а то и сто погибших им обеспечены. А вот если сделать вид, что ничего не заметили, и предложить расположиться на постой... А ночью подпалить дома со сколенцами, заботливо подперев двери колышками, и расположив неподалёку стрелков... Или даже просто вскрыть глотки спящим - хотя нет, эти увальни не смогут. Тогда потери будут меньше. Могли бы и отравить - но припасы у Воинов Правды свои, а вода - вон она, в виде сугробов лежит.

  Уйти прямо сейчас? Можно, сразу организовать ловушку не смогут. Но это - прямое нарушение приказа, который ясно требовал доставить высокопоставленного гостя в Аллук, в ставку Амори. Но то приказ. А устав ордена, составленный ещё императором Эгинаром, столь же категорично предписывал атаковать бандитов, не вступая с ними в переговорах: с точки зрения имперских законов эта рота - всего лишь большая банда. Что выбрать?

  ...На сей раз появился не Авенат, и уже это свидетельствовало о многом.

  - Щиты, копья к бою! - тихо скомандовал Рауль. Стремительно, и в то же время незаметно, воины переложили оружие поудобнее, приготовившись к атаке. Ни тени страха, тем более паники: каждый настоящий воин знает, что однажды встретится с более сильным, или просто более многочисленным врагом. Судьба воина по касте и по призванию - погибнуть за тех, кому служит. Честно говоря, Рауль даже испытал облегчение. Теперь не надо безучастно смотреть на творящееся непотребство. Сейчас он поступит, как предписывает устав. И уйдёт в царство Справедливого истинным защитником закона.

  - Воины Правды! - крикнул алк, судя по нашивкам, пятидесятник. По тому, как осторожно держится за плетнём, сразу видно - настоящий. Из лука такого не подстрелишь. - Вы находитесь в селении, занятом алкскими солдатами. Приказываю немедленно спешиться, сложить оружие и сдаться на нашу милость. В случае добровольной сдачи вам гарантируется жизнь, хорошее отношение и освобождение за выкуп.

  Ну, вот всё. Стоит выполнить их требования - и всех перебьют прямо на месте.

  - Союзников не разоружают, - крикнул в ответ Рауль. - Мы выполнили приказ настоятеля Балгрского храма, доставили к вам этого алка!

  - Ничего не знаю! - ответил пятидесятник. - Сдавайтесь или умрите!

  Выстрелы джезайлов грохнули одновременно - и от щитов полетела щепа. Двое из рыцарей повалились из седла, лучник вскинул своё оружие, но третий выстрел пробил шлем и голову под ним, и лучник повалился под копыта лошадей. Стрелы падали десятками. Из-за уцелевших домов, перерезая улицу в самом узком месте, бежали, тут же выстраивая ощетинившуюся копьями фалангу, пехотинцы. Что ни говори об этих горе-вояках, отметил Рауль, строились они быстро и уверенно. Он недооценил их выучку, дворяне там или нет, самое нужное в их головы вбили. За это тоже придётся заплатить.

  Новый залп джезайлов, пуля просвистела так близко от головы, что щека ощутила порыв ветра. Кому-то повезло меньше. Всё ясно, если не удастся вырваться, их просто перестреляют издали, не испытывая судьбу в рукопашной. Но и прорыв через ощетинившуюся копьями фалангу чреват очень, очень серьёзными потерями. Тем более, что они уже итак потеряли на ровном месте троих.

  - За справедливость, в атаку! - крикнул Рауль клич Воинов Правды и пришпорил коня, стараясь целиком прикрыться щитом.

  Набирая скорость, по стонущей от ударов копыт земле, навстречу стрелам и алчно сверкающему железу копейных наконечников, Воины Правды мчались на перегородивших улицу алков. За их спинами улица заполнялась пехотинцами, и было ясно, что, если сразу не прорваться, их сожмут со всех сторон. Лишат подвижности, насядут со спины и с боков, начнут цеплять крючьями алебард, чтобы скинуть наземь, или просто подрежут ноги коням, и уж тогда не вырвется никто. Но и прорвать плотную, в пять рядов, фалангу сходу... Двадцатью конниками против почти сотни пешцов... Без поддержки лучников и под ураганным обстрелом... На его памяти такие фокусы не удавались никому.

  ...Где-то за перелеском мелькнула вспышка - вроде бы выстрелила новомодная огненная катапульта, только язык пламени вытянулся вверх, а не параллельно земле. Оставляя за собой дымный шлейф, нечто чадно пылающее взмыло в серое небо - и низверглось вниз, как в воду, канув в строй алков. А потом прямо посреди фаланги встало клубящееся облако разрыва - и над головами сколенцев свистнуло несколько осколков. Алки повалились, строй рассыпался - и как раз в этот момент в него ударило сколенское "копьё". При атаке на готовый к удару строй треть, а то и половина рыцарей сразу оказалась бы на земле, получив в грудь себе или коню по локтю отточенного железа. Передние и прикрывающие фланги "копья" воины, по сути, оказывались смертниками, призванными умереть, лишив пехотинцев копий и алебард. Вместо этого рыцари вклинились в образовавшиеся между копьеносцами прорехи, те, кто пытались развернуть тяжёлые пехотные копья, почти крестьянские рогатины, тут же падали, насквозь пронзённые рыцарскими пиками, тех, кто уворачивался от копий, одного за другим валили мечи, проламывали грудные клетки конские копыта, вонзались в глаза и под кадык остроносые латные сапоги... С равными сколенские рыцари и воевали бы по-другому, но с гнусным сбродом можно только так.

  Заслон рухнул, как сметённая паводком плотина, лишь вокруг самых сильных бойцов образовывались островки сопротивления. Будь у них время, они бы смогли создать новую запруду на пути рыцарей. Но времени не было, не было совсем. По полю, до времени скрытые дымом и снежной круговертью, валом валили пехотинцы. Одетые в алкские же, явно трофейные, доспехи, в извлечённые из каких-то тайников латы легионеров старой Империи, в самодельную пародию на панцири - тулупы с нашитыми на них железными дисками, просто бездоспешные, но в касках, с тяжёлыми и неудобными, наспех сколоченными из досок щитами. Но наступают слаженно, чувствуется некая, хоть и недостаточная, но даже лучшая, чем у алков, выучка. Судя по встающим тут и там в селе разрывам, крикам и звону железа, атаковали неизвестные не только по следам отряда храмовников...

  - Они нас выручили - поможем и мы им! - ощущая себя вновь родившимся, крикнул Рауль. - За Сколен!

  Рыцари, стремительно развернувшись, врубились в круговерть схватки, за ними мчались неизвестные пехотинцы. "Как нитка за иголкой!" - наверняка подумала бы Эвинна, будь она на месте Рауля. Но прирождённый воин, чуждый женскому труду, подумал: "Как копьё за наконечником". Внизу-впереди показалось перекошенное страхом лицо. Какие-то придурки с чеканами и кистенями высунулись из-за домов прямо под копыта храмового воинства. И мелькали окровавленные мечи и ещё не сломавшиеся копья, пронзая и раскраивая головы алкским пехотинцам. Сердце Рауля пело: интриги храмовой политики остались позади. Здесь он делал то, ради чего многие годы учился воевать: защищал Сколен от врага.

  Судя по звукам и разрывам неизвестного оружия, на алков напирали со всех сторон, и было атакующих существенно, раза так в два-три, больше. Вдобавок напали они внезапно, применили неизвестное, но очень эффективное оружие, и теперь методично сжимали кольцо, тесня врагов в центр посёлка, где была небольшая площадка. Некоторые пытались прорваться - но сколенцы, судя по крикам команд и забористой брани, похоже, решили никого не выпускать. В плен тоже не брали - по крайней мере, рядовых. На миг оказавшись вне схватки, Рауль отхлебнул из фляги и ухмыльнулся в усы. Пока алки готовились вероломно перебить его воинов, кто-то неглупый готовил такую же пакость им самим. Но кто же эти неизвестные? Пытаясь увидеть знамёна, командир Воинов Правды осматривал поле боя.

  ...Посёлок атаковали не только пехотинцы. Тут и там, как айсберги в море, мелькали небольшие группки рыцарей. Один из них, крепкий мужчина с мечом и парочкой пистолей на поясе, командовал атакой - его слушались не только рыцари, но и пехотинцы. Вот у кого можно узнать, что происходит, сообразил Рауль и двинулся навстречу. Остальные Воины Правды ехали следом, походя рубя подворачивающихся алков. Битва шла к концу: прятавшихся в домах алков закидывали какими-то крошечными, но способными взрываться горшочками, а порой обрушивали на крыши свои огненные снаряды. Другие алки пробились на площадь, где и встали, сбившись в плотное каре и выставив копья. Ещё вчера Рауль сказал бы, что так они могут держаться долго...

  Но неизвестные и не собирались лезть на копья. По площади, где они собрались, снова ударили огненные снаряды. Рауль увидел выпускающие их орудия - выдолбленные изнутри брёвна, скреплённые железными кольцами и поставленные на тележные колёса. Чтобы выстрелить, орудия ставили почти вертикально, поджигали фитиль продолговатого снаряда и совали его внутрь. Раздавался грохот, и очередной огненный болид вылетал из жерла "катапульты". По крутой дуге снаряды летели на площадь, и рвались - или на земле, прямо под ногами у алков, или над их головами, что оказывалось даже хуже. На площади воцарился ад: кто молился, кто богохульствовал, кто хрипел, брызгая кровью из пробитого горла, кто блевал и плакал... На миг Витязь Правды представил своих подчинённых на месте окружённых, и невольно по спине пробежали мурашки.

  Теперь алкам было не до сопротивления. Может, настоящие вояки и смогли бы что-то сделать, хотя бы броситься в самоубийственную атаку, чтобы забрать с собой побольше врагов. Алки гибли жалко и страшно. Наконец, живая волна нападающих накрыла площадь, когда она схлынула, в живых остались лишь несколько алков.

  ...Рауль пробился к всаднику, командовавшего нападавшими, когда всё уже было кончено. Шлем снят, от мокрой, потной головы валит пар. Предводитель и пара рыцарей, комплекцией ничем не уступающих ему самому, деловито сортировали немногих пленных, отделяя рыцарей и командиров, начиная с пятидесятников, и сковывая снятыми с жителей деревни кандалами остальных. Рауль встретился взглядом с Авенатом, побитым и с замотанной окровавленным тряпьём рукой - и не удержался, злорадно ухмыльнулся. Поравнявшись со сколенцем, он отсалютовал окровавленным мечом и учтиво представился:

  - Сир, люди зовут меня Раулем ван Хальдором. Витязь Правды третьего круга, сопровождал алкского рыцаря в ставку короля. Мы ваши должники: если б не вы, эти свиньи нас бы не выпустили. За чьё счастье будем мы молиться в храмах?

  - Зовут меня Моррестом ван Вейфелем, - так же вежливо представился предводитель сколенцев. Кто ещё мог так яростно атаковать алков? - Я коннетабль городского ополчения Старого Энгольда, осуществлял разведку боем. Вы очень кстати отвлекли алков. Если б не вы, наших потерь было бы больше. Так что никто никому, считаю, не обязан. А этот, кого вы сопровождали...

  - Вон он, - с полуслова понял Рауль. - Допросите его, эта свинья только что с Севера и хотел передать алкам, что на Севере объявилась какая-то Артси. Отчего-то он уверен, что она - восставшая из мёртвых Эвинна.

  Показалось - или в глазах полководца сколенцев на миг зажглась безумная надежда, тут же сменившаяся привычной непроницаемой маской?

  - Этого отдельно, - бросил Моррест соратникам. - Заковать в кандалы, в телегу его, но вреда не причинять. Глаз с него не спускать! У меня к этому хирве пара вопросов!

  И уже совсем другим тоном, спокойно-доброжелательным, обратился к Раулю:

  - А вам предлагаю присоединиться к нам. Вряд ли ваше начальство одобрит наши отношения, оно спит и видит, как бы ещё услужить алкам. Этим вот ублюдкам... Мы уходим в Нижний Сколен. Будьте нашими гостями в столице.

  "А прав он, прав, - прикинув возможную реакцию настоятеля, сообразил Рауль. - Ну, да что уж теперь... Лучше сражаться за Сколен, чем быть вражьими холуями!"

  - Счастлив принять ваше гостеприимство, Моррест-катэ, - чуть склонил голову, произнёс Рауль. - Но что будет с алхаггами? Вы видите, что они творят, и такое сейчас по всей стране. Приказ Амори - опустошить всю Алхаггию и оба Сколена... Если не верите, спросите пленных офицеров.

  - Обязательно спрошу, - скрипнул зубами сколенец. - А алхаггов мы можем только предупредить, что сейчас и сделаем. Пусть идут в Сколен и готовятся драться вместе с нами. Увы, нам нечем удержать их нынешние полчища.

  - Я слышал, у них более пятнадцати тысяч...

  - Мы уже знаем. - Моррест повернулся к подчинённым: - Всё, собираем оружие, припасы, пленных - и айда обратно! Чтобы через час тут никого не было!

  Но через час уйти не удалось. И через два, и через три. Стоило посмотреть на то, что вытворяли эти выродки с женщинами... Моррест давным-давно привык к тому, что нравы в этом мире просты и незатейливы, как кочерга, и выражаются формулой: "Сила всегда права". Ну, и ещё сакраментальное: "Горе побеждённым". Но в то же время всегда был ограничитель, замешанный на собственной корысти: нельзя уничтожать крестьян, разрушать большие города, где ещё оставались мастера старой школы. Нельзя жечь поля с колосящейся пшеницей - просто потому, что сам победитель с запустевшей, обезлюдевшей земли не получит ничего.

  Амори с самого начала, с резни сколенцев в Алкрифе двадцать четыре года назад, воевал по-другому. Не просто покорить сколенцев, присоединить их земли к своим и обложить данью, а перебить всех, у кого может возникнуть мысль о сопротивлении. Ну, а тех, кто сдался на милость победителя, непомерными налогами высосать досуха, сделать нищими и вечными должниками. А ведь он знает, что стричь надо в меру, не снимать шерсть вместе со шкурой - иначе то будет последняя "стрижка", и больше он не получит ни гроша. В Алкии именно так и поступают... Поступали до недавнего времени, пока не припёрло. Значит, не глупость это, не недоразумение, а часть истребительной войны против сколенцев как таковых. Местная разновидность плана "Ост". Осмысленный, расчётливый геноцид.

  Но алхагги - не сколенцы. И поклоняются не Справедливому Стиглону, богу судье, а легкомысленной богине плодородия и любви, луны и летних тёплых дождей, Алхе. Оттого-то сами не пытались создать государство, тем более - собственную империю. Просто жили на своей земле, и правда самой тёплой и плодородной на Сэрхирге. Славили свою богиню, любили и растили детей.

  На взгляд остальных народов Сэрхирга, они были легкомысленными, даже распутными: то, что позволялось на этой земле, не позволялось больше нигде. Вплоть до того, что первого ребёнка девушки нагуливали ещё до свадьбы. И мужчины не возражали, наоборот, без этого их не взяли бы замуж: как ещё определить, не пустоцвет ли попался? А чего стоят женщины-жрицы, все как одна весёлые и красивые, но в то же время и мудрые? Или непререкаемое, освящённое самой богиней право молодых прийти в полнолуние к алтарю богини, принести в жертву полевые цветы, и тогда жрица повенчает их... Или столь же железное правило, что жрица может быть жрицей лишь до тех пор, пока способна увлечь мужчину и выносить ребёнка, а после может лишь советовать молодой служительнице богини?

  Какие развратники, ещё до Сколенской империи шипели жрецы Стиглона или Алка Морского: тут они и сейчас заодно. Но, конечно, они не видели того мира, откуда пришёл Моррест. Мира, где мужеложство уже воспринимается как обыденность, а засовывание мороженной курицы в некую часть женского тела - авангардным искусством. Ну, а попытки поставить наглых чужаков, тихой сапой захватывающих твою страну, на место - как фашизм. Посмотрели бы жрецы на тот мир - так и не возмущались бы "священным браком" жрицы с избранным по жребию мужчиной на вспаханном поле перед севом. Тем более, что сами под покровом ночи наведываются в бордели, и хорошо, если не к мальчикам. Эвинна рассказывала: даже Эльфер тут был не безгрешен...

  Созидались и рушились империи, алки и сколенцы, кетадрины и фодиры снова и снова выясняли, кто сильнее, устилая межи черепами. Но Алхаггия всегда была задворком большой политики. Здешних людей она не интересовала. Увы. Если ты не интересуешься политикой, она может заинтересоваться тобой.

  Момент истины настал в дни, когда кипели бои на Вассетском тракте. Тогда Ардан Балгрский сделал ручкой гнилой Империи, объявив себя очередным королём. Причём прихватил не одну, а сразу три земли - собственно Балгрскую, Белхалгскую и Алхаггскую. Ну, и Аллук с округой, деваться аллакам было некуда. Аллаки и белхалги это проглотили. А вот алхагги...

  Местные властители, чуть ли не единственные на Сэрхирге вожди такого уровня, не имели чести принадлежать к дому Харванидов. Их выбирала сама богиня руками верховной жрицы Алхи, представительницы очень, очень древнего рода. Даже родство в нём считалось, как в седой древности, по женской линии. Никто не смел ей в этом указывать: теоретически таковым мог стать любой свободный человек. Может быть, даже и раб - только таких случаев не было. Зато точно известно: среди избранников были простые пахари.

  Как выбирала? Очень просто: в первое полнолуние весны жрица совершала с ним обряд священного брака. Как только она прилюдно откажется - всё, бывший герцог не власть. И что удивительно: за все столетия существования народа алхаггов во главе их ни разу не оказались заведомо негодные. Самое любопытное, эту вольницу терпели даже Харваниды. Почему? Об этом надо спрашивать у них самих. Но когда балгры отделились, именно алхагги заявили о верности Империи. И - впервые за многие века жизни под властью соседних держав - созвали ополчение. Вряд ли оно бы выстояло против балгрских рыцарей, но сколенцев выручил отряд изгнанников с Моррестом во главе. После войск Амори Ардановы вояки не показались серьёзным противником...

   Но теперь за алхаггов взялся сам король Алкский. Если не врут наспех допрошенные пленные, а они не врут, предстоит настоящий кошмар. И уже поэтому нельзя бросить алхаггов. Только бы они не дурили, а уходили прямо сейчас. И послали гонцов в другие деревни, в Алхидду, везде... И поднимали всех способных держать оружие: южная часть Алхаггской земли, похоже, уже обезлюдела.

  - Старейшину - ко мне! - распорядился Моррест.

  Старейшины в посёлке не было. То есть он был - как и положено в этих местах, уже не мальчишка, а отец взрослых детей, но ещё способный зачать ребёнка. Был ещё утром. Теперь он лежал на пороге родного дома, буквально разрубленный на куски, рядом со своими сыновьями. Рядом валялись пятеро алков - что ещё раз доказывает: никакие это не "псы войны", так, набранное королём отребье. Вряд ли обременённому изрядным пузом мужику с отцовским легионерским мечом удалось бы что-то сделать с настоящими вояками. Окаменев от горя, на пороге стояла молоденькая жена старейшины ("Старший сын старше был" - отметил Моррест). Пережив кошмар в виде четверых пьяных пехотинцев, она не понимала, как рухнул весь её мир, и что дальше делать...

  Но совсем без власти посёлок не остался. Тут и там островком весны посреди месяца Всадника виднелся наряд жрицы. Служительницы Милостивой Алхи умеют одеться так, чтобы каждое движение манило мужские взгляды. Но сейчас всем не до плотских радостей.

  Жрица оказалась ещё совсем молодой, лет двадцать пять - двадцать семь. Тяжёлая чёрная коса, полные чувственные губы, высокая грудь, которую неспособен скрыть даже полушубок, крутые бёдра... Но внешность разбитной девчонки, в первое полнолуние весны назначающей старейшину, как верховная жрица герцога - обманчива. Сейчас её голос звенит силой и уверенностью. Голос человека, облечённого властью и привыкшего принимать непростые решения. Именно к ней после гибели старейшины и его семьи шли люди за указаниями. И она их давала.

  - Вызывали? - спросила жрица. Умная женщина, отметил Моррест, понимает, что именно солдаты, вовремя атаковавшие алков, сейчас единственная надежда на спасение.

  - Да, служительница Милостивицы, - как её звали, Моррест ещё не знал, да и некогда было обмениваться светскими учтивостями. - Как вы, наверное, поняли, это война. Похоже, тех, кто живёт южнее, вы уже не увидите.

  Всё-таки и у её выдержки есть пределы, женщина ахнула, зажав ладошкой чувственный рот. Да, до Эвинны он бы не отказался, совсем не отказался познакомиться. А сейчас... И пусть Эвинна не вернётся. Все остальные женщины после неё кажутся некрасивыми и неумными. Хотя у этой и с красотой, и с умом всё в порядке.

  - Поэтому, - продолжал Моррест. - Делаем так. Амори вооружил простолюдинов, теперь у него не меньше пятнадцати тысяч человек, а с союзниками ещё больше. Удержать такую силу сами мы не сможем. Да и вы, даже если успеете собрать ополчение. Нужно уходить немедленно. Мы попробуем придержать алков, но это всё, что обещаем. Так что - идти надо быстро, взяв с собой скот и самое ценное. Остальное лучше сами сожгите: пусть алки ночуют в лесу, на морозе. Пошлите гонцов в соседние деревни, в Алхидду, оповестите герцога и верховную жрицу...

  - Она уже знает, - усмехнулась жрица. - Она каждую из нас рукополагала в сан, это создаёт между ней и нами связь. Когда кто-то из нас гибнет, она знает. А когда гибнут сразу многие, она сразу поймёт, что к чему. Алки наверняка об этом не знают. Гонцов послал ещё старейшина, только их наверняка перехватили. Поэтому я послала новых. Сборы мы начали сразу, но ещё не во всех домах получили указание. Прошу ваших воинов передать...

  - Нет проблем, - кивнул Моррест. Хорошо иметь дело с твёрдой и адекватной властью, даже если представляет её женщина. А в поле, где есть возможность манёвра, они ещё повоюют. Алков ждёт нечто, подобное боям на Вассетском тракте, но в усовершенствованном варианте: как ни крути, тогда у него было меньше народу, а главное, не имелось артилерии. Он не обольщался, при таком перевесе в силах Амори точно пробьётся к столице - но придержать на несколько дней и дать алхаггам отойти к столице реально. - Осталось допросить алка, которого храмовники привезли...

  - Идём вместе, - не раздумывая и не колеблясь, предложила жрица. "Быстро соображает" - подумал Моррест. Если все алхаггские жрицы способны так действовать в чрезвычайной обстановке, они могут пригодиться. - Послушаю, вдруг смогу помочь...

  Командир первой роты разместил алка в единственном каменном строении села - в леднике около дома старейшины, где обычно хранились припасы. Зато и выбраться оттуда можно было только по узкому наклонному ходу, а у двери стояли два Воина Правды: ни прорваться с боем, ни незаметно просочиться мимо них было не в человеческих силах.

  - Как он там? - поинтересовался Моррест у часовых.

  - Да что ему сделается-то? Только, глаз подбили, чтоб не матерился!

  - Ирлиф с его глазом. Открывай! Пообщаться пора.

  Замёрзнуть алк толком не успел. Сейчас не лето, в погребе едва ли не теплее, чем снаружи, а одежда у алка добротная, даже слишком тёплая для здешней гнилой зимы. Окинув взглядом добротный толстый полушубок и кожаные штаны шерстью наружу, придававшие алку диковатый вид, он понял: алк приехал откуда-то с дальнего Севера. Всё интереснее и интереснее...

  - Я командир ополчения Нижнего Сколена, - объявил Моррест. - Ответишь на мои вопросы - будешь жить. Нет - умирать будешь долго и плохо. Имя, должность?

  - Зови меня Авенат, - усмехнулся в бороду алк. - А про остальное я тебе не скажу. Вы все уже покойники, солдаты короля неисчислимы.

  Моррест нахмурился. Он знал, что делать, если пленник запирается, да и моральные терзания остались в далёком прошлом. Тут всё по-взрослому, если бы бой кончился иначе, его самого уже подвесили бы на дыбе. Но что скажет жрица милосердной богини, которая совсем даже не одобряет убийства и мучительства? Не на это ли рассчитывает проклятый алк?

  Моррест уже собрался попросить жрицу уйти. Но женщина опередила:

  - Погоди-ка, - сказала она. - Незачем тебе лишнюю кровь на душу брать. Сейчас уродец сам разговорится.

  Она устремила на алка пристальный, неотрывный взгляд, руки машинально делали грациозные, чем-то напоминающие храмовый танец, и наверняка исполненные сакрального смысла движения. В погребе повисла напряжённая тишина, готовая вот-вот взорваться не то стонами, не то молитвами...

  И алк не выдержал.

  - Задавай вопросы, жрица, я отвечу именем Богини, - произнёс он. Моррест почувствовал уязвлённое самолюбие: вообще-то это он вёл допрос.

  Служительница Алхи Милостивицы поняла его состояние:

  - Вопросы будет задавать он. А ты - отвечать, полностью и без утайки. Я так хочу, и так хочет Богиня. Давай, Моррест.

  "Что ж, и к лучшему!" - решил предводитель сколенцев. Он не испытывал робости перед предстоящими пытками - но и удовольствия от них не испытывал. И потом, жрица права: не стоит мучить кого бы то ни было, если без этого можно обойтись.

  - Откуда ты ехал? Какое задание выполнял? В каких отношениях с Воинами Правды?

  Алк задёргался, бешено завращал глазами, Морресту даже показалось, что у него сейчас пойдёт пена, а то и кровь изо рта: мало ли что с ним сотворила колдунья? Но тут пленник сломался:

  - Я всё отвечу по порядку, - хриплым, будто надтреснутым голосом, начал он. - Ехал с Севера, из Балгра. Но моя миссия была на острове Борэйн. Королю очень нужен никарр, поэтому...

  Моррест слушал сбивчивую, но более-менее полную речь алка, наверное, так он бы докладывал и своему королю. Крепло ощущение, что Амори набросил на Сэрхирг гигантскую сеть. То, что творится в Сколене - лишь одна из её ячеек, главная, но далеко не единственная.

  Никарр! Металл прочнее железа и едва ли не легче дерева. Металл, из которого получаются непробиваемые доспехи и мечи, что одолеют любую броню и никогда не затупятся. Металл, из которого сделаны страницы священной книги "Мясников Берг-Алада". Ещё недавно - легенда, а немногие настоящие никарровые мечи и доспехи ходили лишь на Севере, порождая легендарных воителей...

  Да и сам тот край, иначе не скажешь - легендарный. Он точно за местным Полярным кругом - если, конечно, здесь тоже шарообразная планета, а не, скажем, щит на четырёх китах, или ещё какая мистическая хрень. Снега, что лежат девять месяцев в году, стосуточная ночь с месяца Улитки по месяц Ясеня, замерзающее на зиму море, так что несколько месяцев в году на материк можно пробраться посуху... И суровые, привыкшие к вечной борьбе за выживание, племена.

  Искони там жили несколько народов, в том числе, как ни удивительно, и вездесущие картиры. Племя гвидассов занималось добычей и обработкой никарра. А правила ими всеми - по крайней мере, до недавнего времени - одна из ветвей Харванидов, идущая от старшего сына Харвана Основателя. Изгнанный из империи за преступления, он с небольшой дружиной отправился на Север - туда, откуда ему привезли в дар от местного законоговорителя Оггиля никарровый клинок. Этим-то клинком Харайн ван Харван и завоевал себе королевство, злом отплатив за щедрый дар.

  Харваниды разрушили прежний строй: прежде раз в семь лет племена собирались на Альтинг и сообща решали важнейшие вопросы, а оформлял их в обязательные для всех законы самый уважаемый, избираемый на этих же альтингах - законоговоритель. Харайн покончил с этой вольницей раз навсегда, а титул законоговорителя забрал себе. Потом его передавали по наследству, вместе с титулом короля.

  Но у племенных вождей оставалось немало прав. Они оставались хозяевами в своих племенах, лишь выплачивали королям определённую раз навсегда дань. У них были свои дружины, но могли и созвать ополчение племени, и тогда силы некоторых превосходили числом королевскую дружину. И в дружине король считался не всевластным самодержцем, вольным карать и миловать по своему усмотрению, а первым среди равных. Королевы, в память о девах-воительницах прошлых веков, обладали своей мини-армией...

  А ещё по королевству туда-сюда шатались сотни картиров - торговцев, артистов, сказителей, фокусников и, как водится, мошенников. Эти вообще никаких налогов не платили, ибо и своей земли у них нет. Прижмёшь - убегут на материк, и кто будет возить продовольствие тем же гвидассам и покупать у них никарровое оружие? И - самый главный их товар - развозить новости с Большой Земли? "Вот уж и правда - Живой Журнал!" - вспомнив безвозвратно ушедшую жизнь в другом мире, подумал Моррест. А вообще ничего себе строй! По местным меркам, считай, демократия!"

  Но очередной король, молодой и глупый Харайн, то ли Второй, то ли Третий, решил, что этого мало, пора становиться настоящим правителем, как на Юге. Но как сломить сопротивление племенных ополчений, королевы-вдовы, которая из рода вождей одного из племён, у которой - собственная, пусть меньшая, дружина с неплохим воеводой во главе? Любая попытка урезать их вольности - и вожди племён выступят единым фронтом, вооружив всех, кого можно. Поскольку племена, как водится, то и дело воевали из-за немногих плодородных долин, пастбищ и стад, из-за того, что кто-то у кого-то увёл невесту или просто косо посмотрел, воевать на Борэйне умеют все. Кроме картиров - тех охраняли наёмники, из числа изгнанных из кланов.

  Тут-то и прислал своего посланца, этого самого Авената, король Амори. И не одного, а с ротой отборных головорезов, усиленной рыцарями, стрелками с джезайлами и даже одной пушкой. Воевали на Борэйне "как предки завещали", то есть с ритуальными плясками, взаимными оскорблениями перед битвой, пышными речами вождей, а затем поединком самых сильных бойцов... И та сторона, чей поединщик погибал, могла признать поражение и без боя... И про тактические хитрости вроде засад, обходов и ложных отступлений там и не слыхали, предпочитая лобовую атаку всяким "женским уловкам"... Закалённые в огне сколенской войны "псы войны" Амори стоили всех местных ополчений, вместе взятых.

  Поручение Авенату Амори дал непростое. Столкнуть лбами местных вождей, и провести битву так, чтобы потери с обеих сторон - но не алков - были как можно больше. Потом добить и победителей, и побеждённых, став единственным хозяином острова. Оставшееся население сгодится Алкской державе в виде рабов. В особенности картиры, которых Амори отчего-то не выносит.

  И план начал осуществляться. Тщеславный и глупый, Харайн оказался вполне управляем. Правда, королева была против его начинаний, и именно она должна была стать знаменем восстания племён. Что ж, Авената устраивало и это. Женщина во главе армии буйных, неуживчивых племенных вождей - значит, воевать будут кто в лес, кто по дрова. Он даже договорился с одним из племенных вождей, чтобы спровоцировал своих соратников на самоубийственную атаку. Всё получилось - лучше не придумаешь, эти дураки всей толпой под две тысячи душ попёрли в насторожённую ловушку.

  А с картирами да гвидассами вышло ещё проще: первых взяли во время какого-то варварского праздника, когда все перепились брагой, и даже их головорезы-наёмники спали или развлекались с бабами. Даже воевать не пришлось, просто вязали дикарей и кидали в подземелья под королевским дворцом. Летом за ними должны были прийти корабли. И за остальными тоже.

  К гвидассам отряд алкских рыцарей привёл проводник-картир, вызвавшийся отомстить гвидассам за унижение своего вождя. И здесь всё получилось как нельзя лучше: они никогда не слышали грома джезайлов и пушек, и решили, что явились божьи посланцы. В сумме картиры и гвидассы дали первую тысячу рабов, даже больше. Самое главное, были захвачены кузнецы и рудокопы, имеющие опыт добычи и обработки никарра, и приличный запас чудо-оружия. Всё шло по плану... Пока не появилась она.

  - Кто - она?! - в один голос переспросили Моррест и жрица. И поразились тому, как побледнел пленник, будто вспомнив о чём-то по-настоящему страшном. Он яростно стиснул зубы, если бы руки не были связаны, он наверняка бы попытался зажать себе рот, или хотя бы откусить язык. Увы, ни зубы, ни язык больше не слушались его. Это выглядело бы комично, если б не было страшно: Моррест представил себя, выдающего все тайны без малейших пыток - и не могущего остановиться и даже соврать. Стало жутковато: да, жрицы Алхи способны не только лечить и дарить наслаждение...

  - Картирка Артси, - прохрипел он наконец. - Которая на самом деле - вовсе не Артси. А Эвинна.

  Моррест почувствовал себя так, будто его ударили поддых. Эвинна! Он знал, что её сожгли живьём, её смерть видели тысячи людей, наверняка и сам Авенат смотрел, как его любовь пожирает голодное пламя! И всё-таки где-то в глубине души теплилась... не мечта даже, а безумная надежда, из тех, которые не могут сбыться, потому что не могут никогда. Он уже привык жить в мире без Эвинны, топя боль и чувство вины перед той, которую не смог спасти, в кровавом водовороте войны. Привык, что больше нет вождя, который может дать команду, привести на помощь новые полки. Ради которого, то есть которой, в сущности - всё. Что та безумная ночь в императорской опочивальне, когда они с Эвинной дали начало новой жизни, никогда не повторится. Что в мире не осталось любви для него - только ненависть и месть, после которых можно и в ад...

  С того момента, как вырвался из плена, Моррест сознательно превращал себя в смертоносную боевую машину. Все свои действия он подчинял одной цели. Не выжить, нет. Отомстить тем, кто предал и убил её. Ненависть стала его щитом и мечом, она отгорела пламенем бессильной ярости и застыла льдом холодного расчёта. Интересно, осталось ли в нём хоть что-то от того Миши Кукушкина, который некогда жил в мирной, дремотной РФ и видел рыцарей только в кино и на страницах фэнтэзи-романов? Наверное, только ворох бесполезных в новом мире знаний и воспоминаний, которые он бы выбросил не задумываясь, как использованный презерватив...

  Пока он воздал по заслугам только одной из высокорожденных мразей - Карду. Местному Николаю Второму, предавшему доверенную ему Империю, свою защитницу, десятки тысяч веривших в него, почти как в Справедливого, людей обоих Сколенов. Трусливой бестолочи, способной только мучить беззащитных и безответных, пьянствовать, да пресмыкаться перед любой реальной силой.

  Похоже, правы жрецы, что утверждают: те, за кого отомстили, могут возродиться к новой жизни. Хватило даже части мести, чтобы... Когда эта Артси стала вести себя... скажем так, необычно?

  Похоже, этот вопрос он задал вслух. И сам того не заметил.

  - В месяце Улитки, - выдавил из себя алк.

  - В месяце Улитки мы свергли Карда, - выдохнул Моррест. - Говори дальше, алк. Всё, что про неё знаешь, и про то, что она успела сделать. И как ты узнал, что она - Эвинна, а не просто ушлая картирка.

  Алк продолжал рассказ. С каждым словом сомнения исчезали. Эвинна шла на отчаянный риск, открыто - это так на неё похоже. И превращение верного разгрома в славную победу тоже. И умение объединить людей, дав им цель и пути её достижения. И готовность пожертвовать собой во имя родины. И способность делать невозможное.

  Например - вернуться из смерти.

  Впервые с того времени, как узнал о её смерти, Моррест улыбнулся. Не кривя губы в злой ухмылке, обещающей врагам смерть и муку. А просто улыбнулся - открыто, счастливо и удовлетворённо.

  Он снова не одинок в обезумевшем, скрученном кровавой судорогой мире.