Глава 10. Картиры идут

  - Смотри, Нидлир, кто это там?

  - Где, Брейг, да где же?

  - А во-он, смотри!

  Двое дозорных, совсем ещё мальчишки, вряд ли больше шестнадцати зим, стояли на Дозорной скале. Наверху нешуточно холодно - месяц Посоха в этих местах уже зима, дни уже сумрачные и совсем короткие. Скоро, совсем скоро солнце перестанет даже приближаться к линии горизонта, и на сто с лишним дней повиснет Долгая Ночь. Ветер то бьёт в лицо наотмашь, то кружит в безумном танце мириады холодных, колючих снежинок. Вдобавок, самое поганое время для стражи, час Нетопыря.

  К небольшому выступу скалы, образовавшему нечто вроде крепостного парапета, прислонены два копья. Огонь факела сверкает на полированном металле наконечников. Не железе, нет - именно тут, вдали от моря, окружённые вечными снегами, и залегают единственные на всём Сэрхирге месторождения никарра. Металла прочнее стали и едва ли не легче дерева. Такой режет доспехи из закалённой стали, как нож масло, а человек, одевший доспех из никарра, может не беспокоиться о пропущенных ударах врага. Только этому металлу, да тайне его выплавки и обязан народ гвидассов своим благополучием. Да ещё согреваемой подземным теплом небольшой долине вокруг кипящего озера, которую со всех сторон обступают вечные льды. И в самые лютые морозы на излёте стосуточной ночи зима в долине мягче, чем в окрестных горах.

  - Неужто картиры? - с радостным удивлением в голосе расспрашивает Брейг, напарник, только что отдыхавший за каменным забралом. Парень схватил копьё - кованное из цельного металла, дерево в этих краях существенно ценнее золота. - Так поздно? Через пять дней Ночь Духов, а за ней...

  - Долгая Ночь!

  Морщась от режущего лицо ветра, Брейг вгляделся в морозную мглу. На всякий случай взял копьё - мало ли что? Хотя никто, кроме картиров, уже не помнит дорогу сквозь вечные льды... Чтобы лучше видеть, приложил ладонь козырьком к лицу.

  - Пару перестрелов до угольных копей не дошли, - рассмотрев всё, что хотел, заявил он. - Лагерем встали, отдыхают. Я сам обалдел, когда увидел: они же до лета теперь застрянут! Значит, так, Нидлир. Я стою тут, нельзя, чтобы пост хоть на минуту покинули. Зажгу зелёный огонь - пусть наши приготовятся. А ты дуй к старейшине, и дальше как он скажет.

  Одетый в добротный полушубок из шкуры местного зверя, с обветренным морозными ветрами лицом, Нидлир не заставил себя долго упрашивать. Подхватил такое же, из никарра, копьё, Брейг встал к стене. Нидлир бросился вниз по вырубленной в склоне скалы лестнице. Перешитые сухожилиями тёплые сапожки с хрустом проминали свежий, уже этого года, снег. Лесенка, высеченная в скале, припорошена снегом. Местами она обледенела в те недолгие дни, когда осень ещё сопротивлялась зиме, и в полдень снег таял. Сами ступени, высокие и узкие, выщербленные временем, лишённые даже намёка на перила на краю пропасти, в любой момент могли вывернуться из-под ног, унося дозорного вниз по почти отвесному склону. Парень не обращал внимания на опасность: слишком часто он пробегал и вверх, и, что порой опаснее, вниз. Спасали крепкие ноги и врождённое чувство равновесия.

  Опираясь на копьё, Брейг встал посреди плоской, будто сплющенной громадным молотом, вершины скалы. Морозный ветер привычно перехватил дыхание, лютый холод незримыми когтями впился в лицо, будто расшитый крохотными бриллиантами, над головой распростёрся чёрный плащ ночи. Она уже длится почти весь день, только в полдень на пару часов показывается багровый край солнца - впрочем, его всё равно почти всегда заслоняют низкие тучи. А когда в третий день месяца Улитки пройдёт Ночь Духов, солнце вообще перестанет показываться. Чуть посветлеет с востока небосвод - и снова воцарится кромешный мрак, и так до середины месяца Ясеня.

  То есть воцарился бы, не будь лун. Изумрудно-зелёной луны Самани - если верить жрецам, она является дворцом сладостной Алхи. Луны цвета тёмной венозной крови - щита свирепого Барка Воителя. И мертвенно-синей, как окоченевший на морозе труп, Магры - обители богини тьмы, льда и смерти Борэйн.

  Бывает и так, что совпадает полнолуние всех трёх. Это самое красивое, что может быть в подлунном мире. Но такое, опять же со слов жреца, случается не каждое столетие. Прошлый раз так было, когда народился тот, кто увёл народ гвидассов из неволи. Тройное полнолуние - знак великих перемен и потрясений, могущих обернуться и к худшему, и к лучшему. Так же редко совпадает и новолуние всех трёх лун, и это - знак приближения огромной беды. Боги миловали - такого тоже не видели три поколения подряд.

  Горизонт на северо-западе слегка синеет. Вот-вот покажется трупно-синяя, убывающая Сепра, и заснеженные горы холодно засияют под её лучами. Потом должна выйти Магра, и к ледяной синеве добавятся тревожные багровые отблески - недавно было её новолуние, и тоненький, будто окровавленный серпик почти не даёт света. А перед самым рассветом взойдёт огромная изумрудная Самани, и всё утонет в серебристо-зелёных оттенках, будто сам воздух сияет призрачно-зелёным. Жрец бы истолковал, наверное, так: силы смерти убывают, силы любви на пике, силы ярости растут. Некто, кого ведут любовь и ненависть одновременно, победит саму смерть... Ну, или что-то подобное. На самом деле, дозорный, простой парень шестнадцати зим, едва вошедший в брачный возраст, никогда не задумывался над такими тонкими материями. Жрец говорит - ему виднее.

  Сейчас вздыбленные во мраке, покрытые вечными снегами горы темны и неприветливы. Призрачно белеет саван снега на фоне угольной черноты скал, как провал в подземное царство, обитель Ирлифа, чернеет вход в угольную шахту и замершие на ночь рудники. Далеко-далеко, на самом горизонте, где огромная гора закрывает ущелье от северных ветров, видны несколько ярких, слегка мерцающих точек. Нечто вроде рыжих звёздочек, отчего-то решивших покинуть небосклон.

  Вот они, картиры. Вечные странники знают безветренное место, там и встали до появления Самани или до бледного позднего рассвета: даже они неспособны идти по обледенелым тропам в ночной темени. Скоро их шатры на запряжённых собаками санях переползут обледенелый перевал - и в долину гвидассов придёт праздник. А там и Ночь Духов не за горами, а за ней не так уж далеко до Ночи Борэйн...

  Все новости и вещи большого мира в забытую Богами долину гвидассов приходят с ними. С вечными странниками - торговцами, артистами, музыкантами, фокусниками, порой - разбойниками и ворами, не без того. Но не было бы их - и долина гвидассов вымерла бы в первую же голодную зиму. Потому как, несмотря на природную "печку", лишь в самые урожайные годы долина способна себя прокормить. Зерна не вырастишь достаточно, когда девять месяцев в году с неба сыплется не дождь, а снег. А уж для пастбищ и вовсе почти нет места. Что-то, конечно, добывают в горах охотники - но всё равно мясо было бы непредставимой роскошью, если б не солонина, не вяленая и просто мороженная рыба с побережья и из горных речек на краю ледника. А остальные жители Борэйна и далёкого Сэрхирга остались бы без оружия и доспехов из драгоценного никарра и стали. Без золотых, серебряных и медных украшений, множества металлических предметов, без которых людская жизнь была бы жалкой и убогой. Боги, не допустите такого исхода!

  Спасают картиры. Говорят, когда-то на них напали алчные до земли соседи. Знамения предрекали им победу, хоть и большой кровью, но, устрашившись потерь, картиры предпочли уйти. За это, говорил жрец, Боги судили им вечные скитания без земли, которую они могли бы назвать своей. Правда это или нет - сказать трудно, но в самом деле среди них есть отличные торговцы, есть певцы, музыканты, скотоводы, танцовщицы, куртизанки, даже мастера-седельщики, из своих шатров сделавшие настоящие шорные мастерские. А вот хороших воинов и оружейников - никогда... Приходится нанимать буйные головы, изгнанные из родных кланов за разные преступления. Зато наёмников или дружинников из картиров встретить не легче, чем говорящую рыбу, или горячий снег.

  - Всё-таки пришли, - улыбнулся в морозную мглу Брейг. - Эх, повеселимся...

  Картиры - не только торговцы, везущие, помимо прочего, пиво и брагу. Есть у них касты сказителей, певцов с музыкантами, фокусников, есть и блудницы, и прекрасные танцовщицы. Их песни и рассказы, открывающие окно в невероятный, бескрайний мир, сами по себе для жителей окружённой ледниками долины чудом. Их мир - рудники, угольные копи, на худой конец - бедная, каменистая земля, едва оттаивающая летом, чтобы дать смешной урожай. Обступающие долину со всех сторон горы, покрытые вечными льдами. Озёра, что никогда не освобождаются ото льда. Огромные полярные совы, пещерные медведи, что даже в холке в полтора раза выше человека, а весят не меньше, чем десять лучших охотников. Огромные северные волки, каждый из которых, говорят, троих южных собратьев стоит. И другие твари, какие только и могут выжить в гиблом краю - только попробуй их найти, а потом добыть. Один пещерный медведь способен расшвырять десяток охотников. Вот и приходится беречь мясо для праздников.

  А зерна на хлеб, пожалуй, и хватит, а вот на пиво... Скот же немногим обладателям стад надо содержать всю девятимесячную зиму! А летом где найти подходящее пастбище, если почти вся свободная от снега земля распахивается? Одно слово - не будь картиров, прожила бы вся долина до первого недорода. Где картиры - там жизнь. Более того, там праздник.

  Сделав над собой усилие, Брейг оторвался от заснеженного камня. Стоило гребню заслонить от ветра, сразу стало почти тепло. Ничего, скоро станет жарко: зловонная чёрная жижа, секрет добычи которой передаётся из поколения в поколение у жрецов, горит на удивление жарко. Огниво исправно высекло искры. Теперь - раздуть пламя на иссохшем, использующемся вместо трута, мху. Ага... Теперь только бы не задули порывы налетающего с гор ветра. Как мог, прикрыл ладонью от порывов ветра робкий огонёк, поднёс к широкому железному блюду на треноге - и бросил прямо на середину. Побежали по чёрной лужице огненные языки, пламя загудело, набирая силу, теперь ветер ему только помогал. Пахнуло жаром.

  А теперь - сигнальный порошок, что хранится в непромокаемом кожаном кисете. Как его делать, тоже знают только жрецы. Порошок на вес золота, поэтому хватит и щепотки. Пламя загудело сильнее, взвившись выше, сквозь жаркие рыжие языки проступила ядовитая зелень, и, будто знамя, забилось на ветру. Во все стороны потянуло сухим жаром, только со стороны каменного гребня тепло выстуживал ветер. Нет сомнения, огонь уже увидели на крыше дома старейшины, увидели и дозоры на других скалах, наблюдающие за сколь-нибудь проходимыми перевалами.

  По установленному много поколений назад обычаю, зелёный свет означал необходимость внимания - но отсутствие прямой опасности. Если бы Брейг бросил щепотку порошка из другого кисета, и пламя стало бы ярко-голубым, это означало бы опасность, требующую общей тревоги. Был, наконец, и третий порошок, который на памяти Брейга не пускался в ход ни разу. Говорят, он делал пламя ослепительно белым и нестерпимо жарким - и такой сигнал означал бы крайнюю опасность: к оружию все, иначе всё племя пропало!

  Однако и зелёный огонь обязывает проснуться, проверить, далеко ли припрятано оружие - и выяснить, зачем его зажгли. Потому что ведь и часовой может ошибиться в оценке угрозы, и намерения гостей вполне способны измениться. Словом, всё едино надо держать ухо востро.

  Гонец нёсся по сонным улочкам, мимо окружённых каменными заборчиками огородов. Нидлир не зря считался лучшим, после Брейга, бегуном гвидассов - промчавшись три мили от дозорной скалы, он даже не запыхался - только раскраснелся и согрелся после ледяного ветра на вышке. В краях, где для лошади не хватит корма, да и не поскачешь по обледенелым скалам, гонец может доставить весть только бегом. Вот и приходится порой за день пробегать миль по сорок, передавая вести на рудники и обратно в село. Бывает, и больше. Наверное, при желании и летом он смог бы за день добежать до самой Бирры, до моря, но зачем? Судьба гвидассов накрепко связана с затерянной во льдах долиной.

  Гонец бежал по селу. Когда приоткрывались двери, и из них выглядывали заспанные лица, Нидлир весело и задорно кричал:

  - Картиры идут!

  Выпуская в морозную мглу клубы пара, двери приоткрывались, выпуская жителей села. Улыбки, остроты, мужской хохот и звонкие девичьи голоса разогнали сонную тишину, отблески факелов заплясали на сугробах. Картиры - несколько дней безудержного веселья и тема для сплетен и шуток на весь грядущий год. Единственная ниточка, связывающая затерянный во льдах маленький народ с большим миром.

  - Картиры идут! - повторённое множеством голосов, разносилось над посёлком.

  В доме старейшины никто уже не спал. Ещё прадед нынешнего старейшины пристроил невысокую башенку, с которой легко увидеть все посты. На площадке так же дежурил один из селян, чтобы, если что, сразу предупредить главу гвидассов. Едва увидев зелёный огонь, дозорный ссыпался вниз - к моменту подхода Нидлира дом наполнился топотом ног и взволнованными голосами.

  У выложенного грубо обтёсанными глыбами высокого порога Нидлир остановился, хоть и видел это строение много раз, он снова окинул его взглядом. Все строения в посёлке сложены из едва обтёсанных замшелых глыб, скреплённых глиной и для тепла по самую крышу заглублённых в землю, да и на крышу - для тепла же - насыпано изрядно. Летом такие дома покрывались травой и казались обычными холмами, только сочащийся через отверстие в крыше дым свидетельствовал, что внутри живут.

  Лишь один, очень древний и уважаемый род, мог позволить себе роскошь построить настоящий дом. Здесь были не просто шкуры, в несколько слоёв натянутые на каркас из костей пещерных медведей, а настоящие, деревянные двери, ставни и перекрытия. Окна тоже имелись. Диво дивное - в каждом натянут бычий пузырь, на зиму их можно закрыть ставнями, толстыми, окованными снаружи железом. Кирпичные стены с проложенным между ними слоем земли так толсты и теплы, что дом не надо по самую крышу закапывать в землю. Здоровенная печь легко прогревает все эти хоромы. Жаль только, и угля на неё требуется прорва.

  С каким-то даже суеверным страхом парень коснулся тёплого, несмотря на лютый мороз, дерева. Оно отозвалось глухим "бум-бум", так непохожим ни на звонкое металлическое "донн!", ни на глухой костяной стук камня. Интересно, каковы они, эти деревья? Наверное, как заросли карликовой берёзы в немногих нераспаханных уголках долины. Но те не вырастают толще, чем в руку, а высотой уступают даже его копью. Неужто правду говорят любители потрепаться под бражку, что на юге деревья растут до небес? Как горы, что ли?

  - Что там у тебя? - не очень-то вежливо осведомился Торстейн, младший сын старейшины. Хоть и давненько споры между гвидассами не доходили до убийств, а осторожность - мать безопасности. И, ещё важнее, вооружённый часовой у порога - зримый и всем понятный символ власти, передававшейся в роду уже не первое столетие. Естественно, страж просто обязан тоже принадлежать к роду старейшин.

  - Я от Брейга, - сняв с потной головы шапку-ушанку, произнёс гонец. Он слегка запыхался, но именно слегка: в краях, где лошадей кормить нечем, дозорный должен обладать не только зоркими глазами, но и крепкими ногами. - Картиры пришли, передай старейшине.

  - Передам. А ты...

  - Что у тебя там? - не очень-то вежливо спросил Фафхельд, старший сын старейшины, уже надевший кольчугу и опоясавшийся мечом. В бороде широкого, с покрытым оспинами ожогов от кузни лица, хватало седины, багровый от постоянного жара нос свёрнут на бок молодецким ударом. Не чужд он был кулачной потехи в молодые годы, порой и до серьёзных увечий доходило. Только кто ж будет требовать виру в суде, если судья - отец ответчика?

  Он и сейчас - невысокий, но широкий в кости, кряжистый, даже на вид очень сильный, с огромными, мозолистыми от клещей и молотов руками. Нет сомнений - лет пять ещё, край десять - и быть ему старейшиной вместо отца. Нельзя ставить старейшиной слишком молодого, у кого ещё ни один сын не женился, или дочь не вышла замуж - но и старого, неспособного покрыть женщину, тоже. Отчего? Мужская сила - знак милости Богов. - Ну-ка бегом на пост, спроси, что да как - и мухой к картирам. Н-да, что-то поздновато они в этом году. Ладно, скажи так: отец встретит их набольших у Дозорной скалы. Кров дадим утром, а вопросы торговли будем решать после пира, рассказов и представления.

  Парень торопливо кивнул, сдёрнув с головы потную шапку. И помчался назад. Ветер посвистывал, леденя разгорячённое лицо, дыхание клубами пара вырывалось изо рта и оседало изморозью на вороте и ещё крохотных, мягких усиках.

  К картирам Нидлир летел как на крыльях. Пусть там Брейг стоит. Надо сообщить гостям, что гвидассы рады их видеть, уточнить, не нужно ли им чего срочно - нет ли, например, обмороженных, которых стоило бы перетащить из шатров в настоящие дома, или не сломались ли сани с чем-то важным, или не нужна ли помощь жреца заболевшим и беременным. В прошлое лето к ним бегал Брейг, говорил, что да как. А язык... Между собой картиры говорят на своём наречии, но языком гвидассов владеют почти все. По крайней мере - все мужчины.

  Он миновал дозорную скалу, но не удостоил уходящую вверх выщербленную лестницу даже взглядом. Его путь лежал дальше, в морозную мглу. Над головой сияли ледяные звёзды, перед глазами качалась протоптанная в пушистом скрипучем снегу узкая тропа - и обледенелые клыки скал с пастями расщелин. Свалиться в любую - медленная, страшная смерть от голода и холода с переломанными ногами. А это - запросто: местами тропа лепится к самому краю обледенелой пропасти, на дне которой дыбятся острые скалы. Стоит упасть на любую - разорвёт надвое.

  Но Фритьоф не переживал. Зимой и летом он ходил и бегал по этому и подобным путям, доставляя новости и приказы. Летом даже хуже: снег днём подтаивает, а ночью снова замерзает, и земля так и норовит выскользнуть из-под ног. Любой неверный шаг грозит срывом в пропасть. Вон, Гунмарк - а ведь бегун был что надо, ещё лучше их с Брейгом. два года назад пропал: так еле нашли, и то вытащить не смогли. Сейчас-то, зимой, снег совсем не скользкий. Для гонца самое то ...

  - Стой! - Нидлир сбросил скорость и, пробежав ещё шагов двадцать, застыл. Его заметил картирский дозор: кого ещё можно встретить среди снежной пустыни?

  - Я от старейшины гвидассов! - чуть отдышавшись, всё-таки позади шесть миль быстрого бега, крикнул гонец. - Проводите к старшому!

  Картиры - великие знатоки языков, благо, с самого рождения кочуют по землям разных племён и народов. Им достаточно услышать пару слов, чтобы узнать говор. Да и кому ещё появиться в краях, где на много миль окрест - лишь обледенелые горы? Но дальние, небезопасные странствия не могут не научить осторожности. Сперва проверяй, потом доверяй.

  Воины подошли к Нидлиру с опущенными на уровень груди копьями. У гвидасса сразу загорелись глаза: древки у копий были настоящими, деревянными. Лишь немногие на острове Борэйн, не только у гвидассов, могут себе такие позволить. Небось плавали парни за море, где растут таинственные леса...

  - Ладно, Хевд, проводи парня к Моосу.

  - Так он, наверное, спит!

  - Тогда пусть к Хофтогу идёт...

  Сопровождаемый бойцом, наверняка каким-нибудь наёмником, парень шёл по лагерю. Невзирая на глубокую ночь, тут кипела жизнь. Кто-то чинил поводья, кто-то грелся у костра, были и такие, кто варили в котелках еду. Пока стоял на скале и бегал, Нидлир успел порядком проголодаться, а в воздухе разносились такие запахи... Слышалась непривычно быстрая, какая-то птичья речь картиров. Потрескивал уголь в ржавых мангалах, неторопливо булькали котлы с варевом на огне. Кто-то ругался, кто-то смеялся, а из ближнего шатра доносились звуки, заставившие паренька возмечтать о свадьбе.

  Картир рождается и умирает в пути, даже внуки порой не знают, где похоронены их деды, а уж где лежат прадеды и вовсе далёкие предки... Соответственно, и никакого настоящего, по понятию оседлых народов, жилья у картиров нет и быть не может. Вся их жизнь проходит в огромных, тёплых шатрах, поставленных на приземистые прочные повозки. Летом они наматывают бесконечные мили на большие тележные колёса. Но едва падёт снег, колёса снимают, заменяя широкими полозьями. Благо, где две трети, а где и три четверти года на Борэйне приходится на зиму. А неутомимые и неприхотливые, крупные и свирепые упряжные псы тянут и тянут по выстуженным просторам нехитрые дома вечных странников. Внутри - немудрёный скарб, еда, инструменты, если семья чуть побогаче - и какие-нибудь дешёвые украшения. Хоть и распоряжаются немалыми ценностями, сами-то картиры, если честно, лишь чуть-чуть богаче нищих.

  Удивительно, но шатёр старейшины почти не выделялся на общем фоне табора. Сам Нидлир мог бы и не найти, где обитает хозяин табора. Шатёр был чуть больше, чуть лучше отделаны покрывающие его шкуры, чуть крупнее и добротней сколочена телега. И всё. Ничего особенного.

  Старейшина тоже не спал. Нетрудно догадаться - ждал гонца от гвидассов, чтобы договориться, когда войти в посёлок. Можно послать и своего человека - но зачем рисковать одним из своих, пусть даже рабом, гоняя его по незнакомым горам глубокой ночью? Местным-то проще, как ни крути, они тут жизнь прожили.

  - Катэ, меня послал наш старейшина...

  - Знаю его. Как поживает старина Аспарух? - улыбнулся, подбадривая парня, старейшина. На первый взгляд - древний, разменявший, наверное, седьмой, а то и восьмой десяток старик. - Милостивы ли Боги к нему и его сыновьям?

  - Хвала Богам, мы все ни в чём не знаем нужды, - вежливо, но и с тайным умыслом, ответил Нидлир. Конечно, без торговли с картирами они пропадут - но нельзя же сразу признавать свою зависимость! Иначе обрадованные картиры за свои товары начнут ломить тройную цену. Наоборот, надо показать, что гвидассы, конечно, рады торговле, и готовы щедро оплатить ткань, древесину и мясо с рыбой - но вовсе не собираются отдавать своё добро за бесценок. Так объяснял Брейг суть переговоров с картирами. И дать всё это понять нужно сразу, чтобы не попасть впросак: ибо картиры - несравненные мастера по части торговли, а значит, обмана. - Два сына у него, молодец к молодцу, и три дочери. Благословили его Боги, а значит, и народу часть Их милости перепадёт.

  Старейшину не обманули наивные попытки Нидлира. Понимающе усмехнулся в пышную бороду ("Знаю, всё знаю - но не обижу, не последний раз тут торгую!").

  - Значит, так, парень. Я знаю обычай, и всё, что ты мне скажешь - тоже знаю. Но до восхода солнца мы остаёмся тут: пока мы ни в чём не нуждаемся, кроме места для стоянки. Ваш старейшина уже знает, что мы пришли?

  - Да, катэ, знает...

  - Отлично. Тебе же, парень, предлагаю принять наше гостеприимство, разделить с нами кров и еду.

  Умеют старейшины складно говорить - этого у них не отнимешь. Потому, собственно, они и старейшины, а простые парни, вроде самого Нидлира - у них на побегушках. Но предложение - щедрое и благожелательное, парень вежливо поклонился и вышел. Слышавший разговор стражник отстал. Раз сам старейшина табора назвал парня гостем - следить за ним уже нет смысла. Наоборот, закон гостеприимства обязывает оберегать гостя от всех бед и дать ему самое лучшее. Забывшие законы чести южане - те вправду могут заковать гостя в кандалы, посадить в острог, выдать врагам. А на Севере веками ходят легенды, что однажды в качестве замерзающего странника пришёл и попросился на ночлег сам Отец Богов. Нечестивые люди прогнали "нищеброда" прочь - и вскоре в кровавой междоусобице пресёкся их род, а потом люди забыли и их имена. Гость - неприкосновенен. Гостеприимство - превыше всего. Кому, как не вечным скитальцам картирам, это понимать?

  Некоторое время парень бесцельно бродил по табору. Родного наречия картиров он не знал, но многие говорили на общем для всех племён острова Борэйн языке. Конечно, говорили с особым, неповторимым акцентом - но сначала с пятого на десятое, а потом почти дословно, парень начал понимать. Впрочем, ничего особенного в разговорах не было, такие беседы вели и сами гвидассы. Мужчины негромко переговаривались о погоде, торговле, дороге, собаках. Женщин больше интересовали дела семейные, кто на ком женился, у кого есть дети, а кто "девку оприходовать и то не может". Оказывается, странники, успевающие за свой век исходить Борэйн вдоль и поперёк, живут теми же вещами, что и домоседы гвидассы.

  Внимание парня привлекла стройная фигурка в явно коротком ей полушубке, облезлой шапочке и старых, сбитых на бесконечных дорогах башмачках. Выбиваясь из-под шапки, едва ли не до пояса свисала толстая чёрная коса. Симпатичное личико, немного раскосые глаза, выдававшие чистокровную картирку, курносый нос, бронзовое от зимнего загара лицо, полные, свежие рубиново-алые губы. Красные от холода руки прижимали к бедру большой бронзовый сосуд, полный воды.

  Девушка скользнула по нему осторожным, изучающим взглядом. Взгляд поразил парня больше, чем подвижные дома картиров, их разговоры и одежды вместе взятые.

  - Что загрустил, парень? - молодой картир с бронзовой серьгой в ухе подмигнул, он безошибочно угадал не только язык (все борэйны, кроме картиров, в общем, понимают друг друга без переводчиков), но и говор. - Нравится девка?

  - С чего ты взял, катэ? - не очень-то вежливо буркнул Нидлир.

  - Нравится, вижу... И многим нравится. Чем один старый скряга и пользуется...

  - Почему?

  - Сирота она, глупый! - усмехнулся парень, стирая иней с заиндевевшей бородки. - Думаешь, просто так поёт-танцует? Ага, сейчас! Старейшине Иртону медяки зарабатывает. А как кончится представление, те, кто побогаче, и побольше заплатят. Только, хе-хе, уже не за танцульки.

  Нидлир недобро зыркнул на насмешника. Больше всего на свете хотелось стукнуть непрошенного советчика промеж глаз, или хотя бы сказать ему что-то противное, чтобы не смел оскорблять прекрасную танцовщицу. Но умом он понимал: картир прав. То, что она сирота, объясняет всё - и масленые взгляды, какими награждали её мужчины, и легкомысленный, особенно с учётом холода, наряд, и насторожённость человека, который не ждёт от жизни ничего хорошего... Теперь ясно: девчонка стремится заработать побольше. Не для себя. Для приютившего её старейшины.

  Не замечая холода, парень сидел на заснеженном валуне, погружённый в свои мысли. Жрецы всегда повторяют, что в этой жизни каждый получает то, что заслужил в прежних. И если кому-то выпала тяжкая доля - следовательно, совершил он в одном из прежних рождений, не обязательно даже последнем, что-то непрощаемое. Или хулил Богов, или убивал вопреки закону, или поднял меч на избранников божьих - жрецов. Или... Не так уж много смертных грехов, способных лишить высокого места в прошлых жизнях, но и не мало. Не угадаешь.

  А теперь Нидлир впервые задумался. Ну не может этакая красота творить зло. И даже если сотворила... Зачем издеваться и мучить того, кто итак в беде?

  - Не грусти, не для нас такие забавы, - по-своему истолковал его грусть картир. - Нам бы выкуп за жену выплатить - и то, пока седина в бороде не появится, не накопишь! Лучше пойдём, пивка выпьем, да поболтаем за жизнь. Тебя, кстати, как люди зовут? Меня вот - Фритьоф.

  - Фритьоф ван...

  - А, никто мне не говорил, кто был отец, - махнул рукой парень. - Мы с ней брат и сестра, а кто наш отец... Может, раб, а может, и Император Сколенский! Да и матери не помню. Мы вообще-то из другого племени. Подобрали люди Иртона в скалах - он и стали нам за хозяина... А, не будем об этом, - он уже дошёл до одного из шатров, и, юркнув в душное тепло, вынес небольшой бурдюк из толстой кожи. Выдернул прикреплённую на ремешке затычку, надолго припал к узкому горлышку. Удовлетворённо выдохнул в морозный воздух облачко пахнущего пивом пара - и щедро протянул бурдюк новому другу.

  Другу? Нидлир не был уверен, что готов принять эту бесцеремонную, не придающую значения формальностям дружбу. Но и сердиться на жизнерадостного парня не получалось, да и незачем. Чуть поколебавшись, он принял бурдюк и отхлебнул остро пахнущей, пенистой жидкости. В голове приятно зашумело, мир сразу стал прекрасен и безупречен.

  - Хорошее пивко? - когда Нидлир оторвался от бурдюка, спросил Фритьоф. - Старейшина ярмарке прикупил, в Бирре. Его из-за моря купцы привезли. Дорогое, зараза - зато с ним жить веселее... Он думал - для себя, но пока он не видит, и я угощаюсь!

   Фритьоф молчаливо согласился: после нескольких добрых глотков неприятности и правда казались мелочью, а предстоящий праздник с картирами - восхитительным и неповторимым.

  - Это да, жить с таким бурдюком правда в радость, - произнёс он. - А почему вы в этом году так поздно пришли? И как выбираться будете?

  Фритьоф помрачнел. Видно было, что рассказ о случившемся не доставляет ему особенной радости. Но и молчать он не стал.

  - Знаешь, Нидлир, - задумчиво начал он. - Тут такое дело. Каждый раз перед тем, как идти к вам, мы приходим в Бирру-столицу, там базар в месяце Мечей, потом к вам, у вас покупаем металлы и оружие, оттуда в Стиггу, это на севере острова, и до вас ближе всего. А уж оттуда вдоль восточного берега, огибая горы по побережью, посещаем посёлки рыбаков, и снова в Бирру. Так выгоднее для торговли, да и пастбища там удобнее. Ещё наши предки при законоговорителях так кочевали.

  - А... западный берег?

  - Не живёт там никто, - ещё больше нахмурился парень и снова потянулся к пиву. - Вроде бы проклятие, но на деле всё проще: там горы к самому морю подступают, соответственно, и снег даже летом лежит. Там холоднее, чем даже здесь... Хотя, говорят, живут какие-то непонятные ашабтаи. Но я никого из них не видел, не знаю даже, племя это, каста или просто сброд. О них мало что знают, и всё больше нехорошего. Будто они чуть ли не людоеды. Ну, это к делу не относится.

  Так вот, дошли мы до Бирры, а там замятня - не хочет никто торговать, все друг другу в глотку вцепились. И нас чуть не перебили - хорошо, у Мооса нужные завязки есть. И всё бы хорошо, но ради этого дела красивые девки понадобились, и стадо овец до кучи. А красивей дочки седельщика Ирмала, женить на которой меня Иртон обещал, в племени и не сыщешь. В общем... Эх, ну как же так можно, нас уже сговорили, даже день назначили. Сосут из нас кровь эти богатые, эх, сосут...

  Нидлир отхлебнул ещё пива, утёр рот рукавом, отряхнув снег, сел на ещё один валун. Нидлир вспомнил: летом они устилают землю сплошным ковром, порой шевелятся, как живые, перетирая друг друга и перекатываясь вниз по склону долины. Летом тут не побегаешь - можно подвернуть, а то и переломать ноги. К счастью, за лето часть снега тает, остальной превращается в лёд, который прочно держит мелкие камни. А крупных всё едино лучше не касаться.

  - Сочувствую, - произнёс Нидлир, сейчас он в самом деле понимал парня. И у самих гвидассов не лучше: хорошо, если есть богатая родня. А так копишь на выкуп, копишь, или работаешь до седьмого пота на род невесты за еду. И вдруг, дожив до первой седины, узнаёшь, что она сосватана за молоденького родственника старейшины, или жреца, или парня из какого-нибудь почтенного рода кузнецов, одного из тех, за чьи творения у картиров покупают зерно и мясо. И никто ни в чём не виноват, а чувства никого не интересуют. Есть лишь интересы рода и слово старших, которому следует беспрекословно повиноваться. И ещё, конечно, воля Богов.

  - А у тебя невеста есть? - после долгой паузы спросил Фритьоф.

  - Нет, - задумчиво произнёс Нидлир и осёкся. "А что, если и у меня так же будет?" - мелькнуло в голове. С семьей горшечника Наля родители сговорились год назад, мол, если родится дочь, то, они и поженятся. Проблема та же, что и у картира. Хоть и небогатая у них семья, но и она требует выкуп, и выкуп немаленький. Копить на такой всю жизнь, как копили и родители, и деды. А как иначе? Кто, кроме детей, совершит поминальные молитвы и пригласит жреца, чтобы совершил жертвоприношение? Хорошо, если лет в тридцать можно жениться, тогда и ещё только зачатая дочь подрастёт... А вдруг и тут найдутся желающие - юнцы из древних родов или богатые престарелые вдовцы? Горшечник может и плюнуть на давний уговор, если в ход пойдёт магия денег. - Семьи, конечно, сговорились, а так...

  - Да, таким, как мы, только и остаётся на девчонок заглядываться, да облизываться. Зато у нас сейчас пиво есть. Как думаешь, ваши нам рады будут?

  - А то нет, - усмехнулся Нидлир. - С вами приходит праздник!

  - Тогда давай выпьем за праздник, - усмехнулся в бороду картир. - чтобы он приходил почаще, и не уходил подольше.

  Посреди посёлка гвидассов, где на берегу кипящего озера, за белыми от соли прибрежными валунами раскинулась небольшая площадка, обычно никого нет. А что тут делать-то? Хотя круглый год тут самое тёплое место, и даже в полярную ночь снег тает ещё в воздухе, не ложась на землю, засевать площадку нельзя. Что-то есть в кипящей, вечно бурлящей воде, что ближе пятидесяти шагов от берега ничего не растёт. Зато озеро обогревает остальную долину, позволяя сеять ещё в месяце Лучника, а собирать урожай чуть ли не на пороге Долгой ночи.

  Но в дни священных ритуалов, или племенных сходок тут яблоку негде упасть: жители селения стекаются на берег священного озера, без которого в долине была бы ледяная пустыня. И тогда звучат торжественные песнопения, а главные роды племени угощают простых соплеменников немудрёными кушаньями. Они тоже верят: в будущей жизни им это зачтётся.

  Но больше всего народу приходит в дни праздников, особенно когда приезжают картиры. Тогда на берег высыпают и стар, и млад, пиво льётся рекой, а люди в кои-то веки могут почувствовать себя свободными от бесчисленных запретов. Что нельзя в любой другой день, можно в праздник, устроенный картирами. Благо, обычно это случается ранней осенью, в Алхин день, сразу после сбора урожая, в довесок к привезённому картирами съестному. Несколько дней гвидассы и картиры ни в чём себе не отказывают, гуляют и славят весёлую богиню.

  Сегодняшний праздник запоздал. Уже Ночь Духов на носу, а там и Долгая Ночь не за горами. Только что прошёл День Справедливости. А Стиглонов день - совсем другой праздник, строгий Отец Богов не терпит суеты, беспорядка и уж тем более нарушения вековых устоев. Потому праздник решили не откладывать - поздним утром после прихода картиров на пустыре у озера уже было яблоку негде упасть.

  Нидлир сладко зевнул: после бессонной ночи, бега до лагеря картиров и обратно спать хотелось, и ещё как. Но проспать такой день он бы не согласился ни за какие сокровища. Едва забрезжил поздний осенний рассвет, он одел лучшее, что было, и отправился к озеру. Шагая по знакомым улицам, он здоровался со знакомыми, отвечал на привычные вопросы вроде: "Как живёшь" и "А слышал, что с кумом кузнеца Вварга приключилось?" Все эти пересуды и слухи сто раз пережёваны, многократно обошли всё село и уже надоели. Новые истории наверняка будут после праздника. В замкнутом мирке гвидассов мало что происходит, новости большого мира приносят только картиры.

  Вот и площадь. М-да, успел вовремя. Ещё полчаса, и станет не протолкнуться. Всем нужны новости большого мира - какой-никакой, а повод для сплетен на год вперёд. Приметив знакомую фигуру картира, парень поспешил навстречу.

  - Фритьоф!

  - А, Нидлир! Уже выспался? - картир Фритьоф белозубо усмехнулся, крепкая рука хлопнула нового приятеля по плечу.

  - Да тут, пожалуй, заснёшь... Слушай, хотел вчера спросить и забыл.

  - Да уж, ты так пялился на ту рабыню, хорошо хоть, зачем тебя послали, не забыл.

  - Так всё-таки, что вокруг делается? Ну, про ваше несчастье ты уже говорил. А что, вообще, за замятня?

  - Долгая история. Смысл в том, что прошлым летом в Бирру приезжали послы далёкого южного королевства алков. Они предлагали щедрую плату тем, кто хотел бы наняться к ним на службу и уплыть за море. Вдобавок воевать нужно будет с нашим давним врагом - со Сколеном. Кто такие сколенцы, слышал?

  Нидлир кивнул. Слышал, как не слышать. В каждой семье Севера, по ту и по эту сторону моря поют о героях, отстоявших свободу северных народов и посрамивших сколенского Императора Арангура Убийцу. У народа борэйнов, одним из племён которого являются гвидассы, есть и собственный герой-мученик - сын тогдашнего короля Ольвар.

  - Так вот, - продолжал Фритьоф. - Алкский посол предлагал послужить ему в войне, заодно разграбить сколенские города. Многие, как услышали, были готовы отправляться в поход немедленно. Особенно жаждет похода наш король, он молод и смел, а тут воевать особо не с кем, разве что на крамцев набеги совершать, да племена Западной четверти попробовать потрясти. Он жаждет славы и добычи, дружина готова идти с ним хоть на край света. А против помощи южанам выступает вдова старого короля. Она из старого рода законоговорителей, которых три века назад свергли Харваниды. Ей меньше всего охота помогать Харванидам, ведь алкский король родственник сколенских Императоров. Насколько знаю, первая кровь уже пролилась, когда мы туда пришли, как раз началось - мы и оказались меж двух огней. Вот как-то так.

   - Да ты что! Надеюсь, этим всё и кончится, - произнёс Нидлир и понял, что сам не верит в свои слова. Трупы - это кровники из числа их родных. А если кого-то убили во влиятельном и знатном роду... Как бы не началась настоящая резня, как тогда, когда гвидассам пришлось уйти в горы. Им и теперь не удастся отсидеться в стороне.

  - А ещё, это мы от других племён картиров узнали, которые за морем, в общем, - послы алков побывали не только в Бирре, но и в Крамаре, Хорадоне, Барске... Похоже, их король собирает лихих людей по всему Северу. Наверное, он всё же добьёт Империю.

  - А что потом? - спросил Нидлир.

  - В смысле? - не понял Фритьоф.

  - Ну, вот представь: война окончена, а у тебя толпа буйных голов, кому, в общем, плевать, кого резать. Это же как шайку берсеркеров на службу брать: врага они положат, а потом и за тебя примутся...

   - Ну да. Только нам-то какое дело? Лучше пошли ближе к берегу. Сейчас моя сестра выйдет - уж она всем покажет, как петь и плясать!

  Звон струн привлёк внимание парней сразу же. Ещё не зная, что услышат, Нидлир и Фритьоф поспешили на звук. Идти далеко не пришлось - с краю пустыря, у самого покрытого солью берега, толпа оставила неширокую площадку. Прямо на камнях расстелен толстый, тёплый ковёр, с краю на нём восседают музыканты - симпатичная, хоть и уже начавшая полнеть флейтистка лет тридцати, парень с несколькими небольшими барабанчиками, с которыми он ловко управлялся, и пожилой мужчина с каким-то большим струнным инструментом. Именно он под пальцами старика издавал те чарующие звуки, что без всякой магии приворожили Нидлира. Миг спустя его взор устремился в центр ковра. Ловко перебирая босыми (и как не мёрзнет?!) ногами, танцевала худенькая, подвижная девушка. Змеёй вилась длинная чёрная коса, отблески факелов играли на пухлых вишнёвых губах, стройная, как стилет, фигура двигалась плавно и гибко. Выпуклые, выразительные синие глаза словно разбрасывали искры, тонкие руки порхали в морозном воздухе, плетя дивный узор танца. А ведь она ещё и пела!..

  - Это старая картирская песня, - произнёс Фритьоф, оглаживая бородку, когда песня закончилась. Подмигнул прошедшей, нет, просто прошествовавшей мимо сестре - и добавил: - Не думал, что её можно петь по-борэйнски!

  - Как видишь, можно! - усмехнулся приятель. Странно, но к знакомым, даже к Брейгу, с которым они были неразлучны с тех пор, как выучились ходить, его сейчас не тянуло. Картир оказался более интересным собеседником - ещё бы, он не сидел в окружённой ледниками долине всю жизнь, а странствовал по острову богини Борэйн. Он повидал мир... - О, смотри, ещё что-то поёт.

  - "Ночь Алхи", - пренебрежительно фыркнул Фритьоф. - Это для девчонок, пусть помечтают, пока не выдали за кого надо. Но вот танцует она здорово...

  Танец и правда манил и завораживал. Если первый был каким-то непоседливым, стремительным, будто билась в клетке, тоскуя о воле, птица, второй будил совсем другие чувства. Девушка дразнила и манила каждым своим движением, каждой тряской вполне уже созревшей упругой груди, каждым покачиванием бёдер, движением тонких рук, и даже отбивая ритм крепкими ножками. Её зелёная, кричаще-ярко расшитая по картирскому обычаю юбка то облегала стройные ноги, то взвивалась волшебным колоколом. Коса скользила из стороны в сторону, озорные глаза, казалось, рассыпали искры, а язычок проказливо скользил по губам между куплетами. Неудивительно, что, когда отзвучал последний аккорд, и мужчины, и женщины разразились восторженными криками. На краю ковра росла груда даров - украшенные полированными бляшками пояса, монисты, браслеты, цепочки с колье, даже невесть как попавшие в этакую глушь, а некогда наверняка отнятые у сколенских легионеров серебряные и золотые "арангуры". Те, кто ходили за море в дружине принца Ольвара, вернулись героями, а о павших рассказывали каждому мальчишке. Настоящие герои, победители сколенцев...

  Заметил это и старый музыкант. Отложил свой струнный инструмент, подошёл к груде даров, кряхтя, склонился, в руке сверкнула крупная золотая монета. На юге, особенно после Великой Ночи - целое состояние. Тут, в отрезанной от мира долине - просто красивая безделушка. Впрочем, нет - ещё символ победы над южной Империей.

  - Вижу, есть и в этих горах герои, сражавшиеся за Север! - вызвав одобрительный рёв мужчин, произнёс старик. - Они ходили за море с Ольваром, и заслужили вечное признание Богов и людей. И следующая песня - о принце Ольваре и его бесстрашной дружине, наводившей страх на самого сколенского Императора. И пусть Ольвар был Харванидом - главное, у него имелась Честь. Артси, пой "Ольвара"! - приказал старик.

  И вновь тревожно загремели барабаны, зазвенели, словно оплакивая бросившую вызов Империи дружину героев, струны, заполнила воздух дивными переливами, едва коснувшись губ женщины, флейта. Казалось, музыка обрела свою жизнь, более того, она властно перелистывает назад листы книги времён. Артси не стала танцевать, лишь опустилась на колено в порывистой, полной скрытой энергии позе - будто готовилась выхватить меч и пронзить врага длинным выпадом - и запела:

  Отзвенели последние аккорды, воцарилась суровая тишина, и Нидлир, наконец, вспомнил, кто он и где находится. Оказывается, он напрочь забыл, где находится, и что делает, весь мир сузился до расстеленного на снегу ковра и изменчивой, стремительной, как пламя факела, фигурки, сверкающей украшениями. Казалось, это он ушёл за море, чтобы отстаивать правду и свободу, даже если возглавляет их дальний родственник. И, когда торжествующий враг, взяв в плен побеждённого, предлагает ему пощаду, гордо бросает в лицо правду. А потом смотрит на своих потомков из невозвратной дали, видя, как те, воюя без передышки почти тридцать лет подряд, всё-таки выстояли в схватке против колоссальной Империи. Кара Богов в виде Великой Ночи обрушилась на Империю уже потом... Да и то сказать, она настала уже после победы, и была подозрительно неразборчивой: подвергшемуся нападению Северу досталось едва ли не больше, чем сколенцам.

  Но какое это имеет значение по сравнению с относительно новой, но любимой всем Севером балладой? А главное, по сравнению с красотой её юной исполнительницы? Когда отзвучала музыка, Нидлир с сожалением помотал головой, отгоняя непрошенные мысли. Нельзя. Она не его касты, не его племени, даже не его народа. Нельзя разрушить свадебный сговор родителей, это опозорит весь род. Парень лишь вздохнул, провожая взглядом девушку, когда та, одев башмаки и пройдя сквозь восторженно расступившуюся толпу, двинулась к шатрам картиров. Чуть сзади, обмениваясь короткими усталыми репликами, прошли музыканты. Что ж, для кого праздник, а для кого и работа...

  - Слышь, Фритьоф, а где она так научилась? - восхищённо поинтересовался Нидлир

  - Мы - каста аттали, - терпеливо пояснил Фритьоф. Наши женщины - певицы, танцовщицы, порой ещё музыкантши и фокусницы - чем у кого в семье принято, те тем и занимаются. Мужчины тоже могут быть ими всеми, изредка - танцорами, но уж эти танцуют как Боги, они обычно ещё и учат танцам девочек. Так что это дело у нас в крови... А вообще-то нашлись добрые люди, научили и её кое-чему, и меня тоже. Не пришлось воровать и телом зарабатывать.

  - Это как? - не понял парень. Тайна рождения детей для молодых гвидассов не такая уж тайна, он и сам видел, как это делали родители. Только не мог и предположить, что этим можно заниматься с кем-то кроме жены. Жрецы всегда говорят: проклята Богами женщина, изменяющая мужу, а та, кто познала мужчину до брака, никогда не станет женой. Дураков нет чужих детей усыновлять. В старину таких и насмерть забиваи, и в рабство продавали. Да, наверное, и сейчас могут. Тут уж как старший рода решит.

  - А просто всё. Надоела, допустим, жена, или нет её - скажем, как у нас, на выкуп за невесту денег нет. Так ты чуть деньжат подкопил - и пришёл к ней, как стемнеет. А там уж как захочешь - хоть сверху, хоть снизу... хоть ещё как!

  - И что, никто её не...

  - Зачем? Она же прибыль приносит: я ж говорю, каста потому и низкая, что честь не блюдут. Но и нам, парням, от этого польза бывает. Сам понимаешь, до выкупа ведь тоже хочется...

  Нидлир ещё что-то говорил насчёт аттали, прихлёбывая пиво из бурдюка. Вроде они считаются одной из самых низких каст, чуть ли не на ступеньку выше рабов. Но эта, как её, ах да, Артси, лучшая танцовщица во всём племени, а возможно, и на Борэйне. Возмоюно, все женщины её рода, а это не один десяток поколений, были великолепными танцовщицами. Не просто ремесло или призвание - дар, в котором слились искусство поколений и многолетний собственный опыт. Потому и берегут её старейшина Иртон и глава племени Моос. Позволяют не унижаться до торговли своим телом.

  Фритьоф слушал - и не слышал, погружённый в свои мысли. Значит, её зовут Артси. "Звезда". Какое подходящее имя. Хотя, наверное, больше подошло бы Флавейн - "Цветущая". Или "Цветок". Цветок, который жестокие люди топчут грязными сапогами. "Я найду к тебе дорогу, - неожиданно для самого себя подумал он. - И мне наплевать, высокой ты касты или низкой".

  - Слушай, а ты можешь меня с ней... познакомить?

 

  Глава 11. Две в одной

  Что должно было случиться, то и произошло. Старейшина картиров тоже не вчера родился, он понимал - после Дня Справедливости тащиться сквозь обледенелые перевалы всем табором верное самоубийство. Круглосуточная ночь, свирепые морозы, страшные, способные сбить человека с ног, ветра, снегопады, из-за которых перевалы вот-вот станут непроходимыми. Всё это даже по отдельности могло погубить всех. А остаться у гостеприимных хозяев - значит выжить, благо те тоже понимают, что без картиров им смерть, и готовы помочь. Спору нет, долги придётся отдавать, но еды до лета хватит, если затянуть пояса, а в следующий раз дать за их изделия двойную плату. Есть и другая причина не торопиться с возвращением в большой мир: царящая в Бирре смута. Никто из гвидассов не сомневался, что кто-то из картиров, и вовсе не низших каст, оставил там кровников. Впрочем, ничего против убийства южан они не имели. В конце-то концов, именно от тех, кто нынче населяет Бирру, гвидассы некогда и ушли.

  Разумеется, праздник долго не продлился. Почти полторы сотни лишних едоков заставляли беречь каждое зёрнышко и каждый маленький кусочек мяса. А Долгая Ночь распростёрла над миром совиные крылья, и ночные завывания вьюг напоминали стоны мечущихся в промороженном небе, обезумевших демонов.

  Не всем гвидассам пришлось по нраву, что картиры загостились. Когда засыпаешь натощак, и даже пиво сварить не из чего - старейшины обоих племён запретили переводить зерно на выпивку - как-то сразу вспоминается, отчего в посёлке на полторы сотни жителей больше. А уж если картир, по привычке этого неунывающего народа, подмигнул пригожей девице, чьей-то невесте или юной жене - злоба закипает. И то сказать, кому охота заиметь детей от заезжего скитальца, невесть какого рода, племени и касты? Впрочем, о подобном задумывались и главы семей картиров...

  - ... Слушай, Фритьоф, ты обещал рассказать, что за народы за морем живут?

  Нидлир, Фритьоф и самый главный среди них - Брейг - стояли на той самой дозорной скале, с которой двое из них месяц назад впервые увидели картиров. Зима окончательно вступила в свои права, и мороз не пощипывал, а прямо-таки жалил лица, перехватывал дыхание, оседал на усах, бородах и прикрывающих лица шарфах изморозью, несмотря на тёплые полушубки, он постепенно пробирался под одежду. Снег под ногами уже не поскрипывал, а прямо-таки взвизгивал, местами вспархивая мерцающей пылью.

  - Обещал, значит, расскажу, - солидно кивнул картир, вглядываясь в мглистую даль. К трём с половиной сотням гвидассов добавились почти полторы сотни картиров, и теперь в дозорах стояли по трое - обычно картир и двое местных. Вот и в дозор к Брейгу и Фритьофу напросился Нидлир. Картир оказался парнем весёлым, а количество историй, которые он знал, делало часы дозора почти приятными. - Если от Бирры плыть строго на полдень, там живут крамцы. При попутном ветре, да на хорошем корабле можно добраться за четыре дня, только бывает так крайне редко. Обычно корабль идёт неделю, а чаще две. И то сейчас немногие умеют определять путь по звёздам, не то что раньше...

  - Мор, что ли, какой? - удивлённо спросил Брейг. Он, единственный из троих, поначалу не участвовал в разговоре - какой смысл расспрашивать о краях, в которых никогда не побываешь? - но поневоле тоже заинтересовался. - Или усобица?

  - Какой там мор, какая усобица! - поразился такому незнанию картир. - Как будто у вас тут Великой Ночи не было!

  - Была, - вздохнул разом погрустневший Брейг. - Сам я этого не застал, но отец рассказывал...

  - Вам очень повезло, что у вас тут тёплое озеро, да ещё наверняка были запасы еды. И вы живёте в глубине острова, не то что те, кто на берегу. А было всё так. Сначала, ещё до наступления Ночи - и на Борэйне, и в южных землях трясло землю, многие дома и крепости разрушились, много народу погибло уже тогда. Одновременно северные берега нашего острова и Сэрхирга захлестнула исполинская волна. Бирре ещё повезло, она как раз на южном берегу. На Севере-то селения только сейчас возрождаться стали. Потом пришли чёрные тучи, закрывшие солнце на долгие месяцы, из них сыпалась ядовитая пыль, и даже дождевая вода от неё стала чёрной...

  - У нас так тоже было, - ввернул Нидлир. - Чуть все не умерли.

  - Да, только вы не успели высадить семена, и они не погибли. А на юге крестьяне посеяли, что-то даже взошло, а тут бац - тьма, мороз и отрава с небес. Вдобавок вы не испытали нашествия оголодавших соседей. Уцелели те, у кого была еда, и было оружие, чтобы её защитить либо отнять. Или, как у нас, повозки, чтобы уехать прочь. Впрочем, и мы пострадали изрядно. Но о Великой Ночи потом. Так вот, если неделю плыть точно на юг, можно войти в гавань Крамара. Мы, картиры, море не любим, но торгуем и с матросами, и что у них за земля, знаем. Земля на юге больше Борэйна, она называется Сэрхирг, и живут там самые разные народы. Самые сильные, пожалуй, это крамцы. Крамар - их столица. Большущий город с могучими стенами, в своё время его не взяли даже сколенцы. А в Великую Ночь его накрыло волной с половину этой вот скалы высотой. Крепостные стены устояли, их только привели в порядок, а потом те, кто уцелели, вернулись. На закат от крамцев обитают хорадониты, их главный город - Хорадон. Вроде и соседи, только вот дружба у них, что у кошки с собакой. Не раз воевали, но и мирились надолго тоже, а перед Великой Ночью вообще союзниками были против общего врага. На юге от хорадонитов - речники. Эти в долине реки Лирд живут, со всех сторон окружены горами, домоседы и затворники вроде вас. Никого к себе не пускают, если кто придёт, всех встречают в ножи. На самом западе, в устье Лирда, лирцы живут. Страна у них небольшая, но прочная и богатая, серебро там добывают, торговля, опять же - лесом от кенсов, медью хорадонитов, нашим, то есть вашим, оружием из никарра, рабами от всех, кто продаст. В общем, богаты, а потому и могут за себя постоять. Говорят, эти самые лирцы - потомки одной из ветвей нашего народа, только осевшие на земле и построившие свой город. Не знаю, никого из них не видел.

  - А за ними что?

  - Тут я уже плохо знаю, купцы оттуда в Бирре почти не бывают, а картиры в тех краях совсем из других племён, даже и говорят по-другому. Слышал только, что южнее крамцев фодиры с кетадринами живут, эти вообще мира не знают, режутся непрерывно, и промеж собой тоже. Но когда сколенцы приходили, объединились против них, потом опять воевать стали. Не могут уже иначе. К югу от речников и лирцев - кенсы и браггары. Верхние кенсы живут в горах, как и кетадрины, а горы там даже больше здешних. Как вы, металлы добывают, только без никарра, оружие куют. Но и владеть ими умеют, не то что лирцы - тех только наёмники из всяких отщепенцев и спасают. А нижние кенсы, они ещё южнее - там тоже есть горы, но пониже, и все в лесах. Соответственно, там и потеплее. Там деревянная дверь вашего старейшины - не роскошь, а признак убожества. Кто познатнее, да побогаче, предпочитает строить из камня.

  - Забавно. У нас наоборот...

  - Точно. Ну, а к югу от лирцев вдоль моря до самой бывшей Империи земли тардов идут. Народу там немало, и все морем кормятся - рыбаки, купцы, едва ли не лучше лирцев, пираты... Они на море сколенцам немало крови попортили.

  - А за ними всеми?

  - Раньше там уже Империя начиналась. Та самая, которой правил Арангур Убийца. А после Великой Ночи вроде все сами по себе стали. Кого я более-менее знаю - это тарды, баркнеи и хеодриты. Тарды - они к югу от браггаров и нижних кенсов. И мореходы собой ничего, и на суше вояки, но тут уж они и близко с баркнеями не стояли. Те, говорят, каждый сотни самых убойных вояк стоит, вдобавок первые коневоды Сэрхирга. Сколенцы, когда их покорили, как конников использовали. Ну, и хеодриты... Так, ни рыба, ни мясо, но вод девки у них - просто огонь. Работорговцы из Фодра их как-то привозили. Наш старейшина даже купил парочку для своих балбесов.

  - А ещё дальше? - пытали его дозорные.

  - Да так... Всякие разные. Вообще-то южнее собственно Сколен. Верхний и Нижний. Эти живут по реке Эмбре, с них-то и начиналась Империя. Восточнее - алки, халги и белхалги. Алки недавно отложились от Сколена, и теперь с ним воюют. Но дела у них не ахти, раз везде наёмников вербуют. К западу от сколенцев и к югу от тардов - балгры, белхагги и алхагги, что почитают превыше всего богиню Алху. Говорят, распутники, каких свет не видывал, а уж их женщины...

  Парень мечтательно вздохнул: это же просто бесподобно, когда можно просто так, не женясь и ничего не обещая... С другой стороны, а как же они сами-то женятся, если знают, что их жену до того кто только не валял? Наверное, ерунда всё это, или кому-то, как всегда, позволено, а кому-то нет.

  - А, ещё есть какие-то аллаки, на самом юге, но их совсем мало, и у них только один город Аллук. Вот про них вообще ничего не знаю.

  - Так ведь картиры весь Сэрхирг исходили! - разочарованно протянул Нидлир.

  - Ага, весь. Только у нас, как у борэйнов, крамцев, хорадонитов и прочих народов, тьма тьмущая племён, кланов, родов, каст... Вот смотри, мы с Артси - картиры. Только она из племени абдали, касты аттали - Иртон говорил, мы были в одежде этой касты, и показывал её потом, когда мы подросли - всё так и есть. А они за морем ходят, у лирцев, речников, браггаров, ну, и к хорадонитам забредают, но там уже стабии кочуют. Там и другие племена есть, как и здесь, на Борэйне, их несколько. А вообще-то у нас своего королевства нет, даже в союзы племена редко вступают, так что все наособицу.

  - А вы к вам как попали?

  - Кто же знает? Мы ничего про родителей не знаем. Только предполагать можно... Например, что жена нашего отца какому-нибудь вождю или жрецу приглянулась. Или что-то из добра его, так тоже бывает. А её мужу это не по нраву пришлось - он попытался сопротивляться, может, даже кого-то пришиб. И, чтоб кровников не дожидаться, они на Борэйн бежали. Я слышал пару таких историй. Не то чтобы часто, но бывает. А тут уже много чего могло случиться: или из-за моря кровники достали, или тут что случилось. Ладно, хватит болтать, лучше посмотри, что это там такое? На север смотри, за посёлок.

  Оборвав беседу, все трое вгляделись в морозную мглу. Сначала было непонятно, что имел в виду Фритьоф: убывающий месяц Магры ещё не взошёл, она едва высунула багровый краешек из-за резной кромки гор. У Самани как раз новолуние, ни одного изумрудного отблеска не оживляло равнину. А вот луна мёртвых Сепра висела прямо в зените, и её призрачно-серый свет почти не отражали даже снега. Иногда Сепра меняла свой цвет с трупно-синюшного на серый, и тогда напоминала отполированный свинцовый шар. Жрецы как-то это толковали, но Брейг и Фритьоф, видимо, пропустили всё мимо ушей. Казалось, краски ушли из мира, оставив лишь угольно-чёрный цвет и бесконечные оттенки серого.

  - Девятеро Тёмных Ирлифу в горло, - выругался Нидлир. - В этой темнотище ни хрена не рассмотришь! О, вижу! Вижу! Вон там!..

  Фритьоф вгляделся в туманную мглу, которая у дальних гор не желала лежать смирно, а клубилась, временами выбрасывая вперёд протуберанцы, и снова их втягивая. Казалось, там беспорядочно сучит бесчисленными щупальцами многорукое, пугающе огромное чудовище. И ещё оно приближалась, стремительно накатывая из-за гор.

  - Знаешь, что это такое, Брейг? - спросил Нидлир - но по лицу было видно, что он уже знал. А вот Фритьоф непонимающе уставился на гвидассов: ему ещё не приходилось оказываться так далеко на севере зимой.

  - Знаю, все демоны в глотку тому, кто эту штуку создал! - сплюнул Брейг. - Фритьоф - мчись к старейшине. Скажи, снежный смерч идёт. А ты, Нидлир, готовься, будешь мне помогать зажигать сигнальный огонь. Бери вон тот мешок... Да не этот, а вон тот! Это не вы, картиры, это настоящая напасть, тут синий огонь нужен, чтобы все спрятаться успели...

  - Снег? Какой-то снег - и напасть? - не поверил Нидлир. - Да он и в Сколене, наверное, снег!

  - Не просто снег, - враз пересохшим ртом прохрипел Брейг, когда Фритьоф, подхватив копьё, убежал по знакомой дороге. - Уж не знаю, какой демон на нас насылает эту дрянь, но... Бегом отсюда!

  - Что?! А как же пост?

  - Кого в поле застигло - не выживут! Не успеем укрыться - мы трупы! Этот ветер сносит всё, ему человека от земли оторвать, как тебе на валун помочиться! И не снег там летит, а какие-то острые ледышки, обломки камней, в общем, всё, что он поднимает в воздух. Кого на открытом месте, тем более на скале застанет, перемелет, как зерно в жернове. А за ним следом всегда неимоверный мороз на пару дней - нынешняя стужа просто жара по сравнению с ним.

  Ослепительно-белое, как свет южного солнца в летний полдень, пламя полыхнуло на скале. Во все стороны повеяло сухим жаром, который вскоре сменится неистовым холодом. Любое пламя налетающее безумие ветра и снега гасило так же легко, как человеческие жизни. Впрочем, смотреть на это двое дозорных не стали: едва огонь загудел, набирая силу, оба, не чуя ног, помчались вниз.

  - И что делать? - уже сбегая по обледенелым ступеням и рискуя сорваться вниз, крикнул Фритьоф. - Может, в овраг прыгнем, а оно верхом пройдёт?

  - В овраге не отсидишься, снегом и камнями завалит, а потом в любой шубе насмерть заморозит. Только в племенном погребе - как стихнет и потеплеет, авось прокопаемся! Быстрее, если жить не надоело! Дыхалку береги!

  Нидлир мчался так, как не бегал в жизни, даже у него, привычного к длинным забегам, сердце было готово выпрыгнуть из груди. Казалось, морозный воздух клинками режет лицо, вышибая из глаз слезу, его щупальца легко пронизывают полушубок, забираются под штаны, снег негодующе визжал под ногами. А сзади уже слышалось басовитое гудение - то самое, которое совсем скоро станет оглушительным рёвом смерча, хорошо слышным сквозь толстые перекрытия.

  - Смерч! - прохрипел он, добежав до дома старейшины. - Через четверть часа тут будет!

   Бегать, оповещая каждый двор, времени уже нет. А вот ударить в массивное било, так, чтобы звук раскатился по всему селу, можно. Три удара медленных, с интервалом, дожидаясь, пока стихнет звон, пять быстрых, снова три медленных, пять быстрых - и так, пока не услышит каждый. Это значит - пришла беда, от которой не помогут ни мечи, ни мужество. Нужно вскочить, схватить в охапку детей и самое ценное - и мчаться в погреб, какой специально на этот случай есть у каждого во дворе. Завалить крышку и пересидеть, пока смерч бесится в бессильной злобе наверху, срывая крыши, рассыпая по камешку ограды, злобно швыряет булыжники, обломки, утварь, набрасывая крепостные валы снега и тут же их снося, ворочая глыбы с племенного барана весом и в труху перетирая всё, что мягче камня и металла. А за ним следом придёт запредельный, от какого не спасает самая тёплая одежда, мороз. Если в крышке подвала останется щель, внутри не выживет никто. Такое бывало: после снежного смерча выкапывали из ставших могилами погребов целые семьи. Их убил не ураган, а мороз.

  Надо отдать семье старейшины должное - они не стали прятаться в племенной погреб, предоставив остальных своей судьбе. Уже когда Фритьоф бежал к родному дому, он услышал звонкие удары в било. Три-пять, снова три-пять... Правильно. Пусть прячутся. А ему надо успеть добежать до дома - и молиться, чтобы то же самое успели сделать друзья. Ничего не понимая, по посёлку носились картиры, они один за другим исчезали в погребах: жители посёлка не оставили их со стихией один на один.

  Он заметил небольшую чёрную фигурку, когда до дома оставалось совсем близко. И всё бы ничего - но фигурка казалась подозрительно знакомой. Артси, сестра Фритьофа! Танцовщица, чьё выступление поразило его в самом начале! Не понимая, что означает всеобщая суета и звонкие удары била, девушка испуганно озиралась, пытаясь понять, что творится. Как вкопанный парень замер, медленно, будто в кошмарном сне, оглянулся.

  Клубящаяся мгла бури уже успела пробежать большую часть расстояния, она как раз накрыла дальний конец села. В лицо пахнуло могильным, сырым каким-то холодом, предвестником грядущей бури. Теперь уже не казалось, что смерч еле движется - он неудержимо нёсся прямо на них, пожирая последние сажени. Ещё чуть-чуть, и он отрежет его от дома...

  Сам он ещё успевал добежать до дома. Уже видна приземистая, сложенная из валунов, скреплённых глиной, хижина, сейчас оттуда один за другим выбегают мать, маленькие сестрички, старый, уже почти не покидающий хижину отец ковыляет, опираясь на ржавую железную клюку. Деревянная по средствам только старому Аспаруху. А железо - его много, как и угля. Даже клюка из никарра была бы дешевле деревянной - в молодые годы отец был отличным кузнецом, кое-какие запасы с тех времён остались...

  Но если бежать к дому, она погибнет наверняка. Та, которая распахнула своими песнями огромный мир, погибнет, потому что на юге Борэйна, где кочует её племя, ничего подобного снежному смерчу нет и близко. Она не знает, что это за напасть - как не знали и они сами, когда эта пакость появилась впервые. Отец говорил, первый раз снежный смерч пришёл аккурат в Великую Ночь. И поначалу, надо признать, ущерб нанёс громадный.

  - Бегом в укрытие! - заорал он, подбегая к девушке. И где эти уродцы-картиры, мать их так?! Мысли метались, как загнанные зайцы. Почему не берегут свою девушку?! У любого народа самая главная ценность - его женщины. Те, племена, где это не так, быстро исчезают с лица земли. А как у картиров, почему её родичи не вытащили своё сокровище из лап смерти? Почему вообще позволили ходить в одиночку? Ладно, это всё потом.

  - Что? - девушка захлопала огромными - в таких, как в никогда не виданном море, запросто можно утонуть. - Ты кто? Что это? - она указала на подступающую мглу. Она уже скрыла полнеба, но её поверхность будто сверкала крохотными льдисто-голубыми искорками. Наверное, это было красиво, но только если не знать, что именно накатывает быстрее любого бегуна на посёлок.

  Времени на объяснения не было определённо. Ну как вообще можно не понимать, что даже снежным смерчем, а не Убийством, или Зимним Кошмаром только потому, что не хотели лишний раз будить лихо? А она ещё объяснений требует...

  - Он прав! - выкрикнул невесть откуда вывернувшийся Фритьоф. Парень был весь покрыт снегом - наверняка упал, и хорошо, если не подвернул ногу. Нет, это было бы видно!

  Парни коршуном налетели на Артси, подхватили её под руки, не слушая возражений, потянул к племенному погребу. Их отрыли после первого пришествия смерча, когда выжили только те, кто догадались спрыгнуть в погреба, и то не все. Мощные, массивные сооружения, частью вообще выдолбленные в скальном основании. Толстые перекрытия, усиленные здоровенными глыбами, да ещё присыпанные землёй ради тепла. Как ни прижимисто семейство старейшины, но и они раскошелились на драгоценные брёвна, а кузнецы отковали толстую никарровую крышку, могучие петли к ней. Кожевники позаботились, чтобы изнутри она была утеплена - увы, никарр не преграда для запредельного мороза, что пойдёт следом. Прикрытые шкурами плоские валуны - неважная замена нарам для людей - и большая ниша, в которой складывают самое ценное, обычно свадебные украшения и инструменты. Остальное отдаётся на поживу урагану: восстановить порушенные хижины, если сохранятся инструменты - не проблема. Пять таких погребов отрыли за одно лето, потом лишь расширяли и укрепляли, выкопали и ещё три, в дальних концах села. Конечно, тридцати, тем более пятидесяти человекам в небольшом, в общем, погребе будет тесно, спать придётся по очереди, вдобавок к постоянной очереди в отхожее место - но в тесноте, да не в обиде, печи могут и не справиться со смертоносным холодом, и тогда уцелеют лишь прижатые друг к другу люди. Особенно если сверху ураган накидает обломков, и печи придётся погасить, чтобы не отъедали драгоценный воздух. Восьмой сделали для старейшины и его клана. И ещё определили порядок ударов в било, если будет замечен такой шторм. Соответственно, зимой всё должно быть под рукой. Схватил, добежал. Иначе первый же снежный смерч станет и последним.

  Нидлир огляделся. Почти все уже скрылись в приоткрытых чёрных провалах, озарённых изнутри багровыми сполохами факелов. До ближайшего открытого зева было сто шагов - но он отчётливо понял: не успеет. Единственное спасение - старый погреб ближайшего дома, где летом хранилось съестное. Плохонькое, конечно, укрытие, ураган может разметать его, и уж точно он не спасёт от лютого холода. Но там останется хоть какая-то надежда: встретить смерч под открытым небом - верная смерть. Парень одним рывком распахнул тяжёлую створку - семья, жившая в этой развалюхе, построила себе дом получше, соответственно, и замка на опустевшем погребе не было. Спихнул вниз Артси - там неглубоко, ничего себе не сломает - и нырнул во тьму следом, последним в погреб ссыпался Фритьоф. Нидлир ухватился за ржавую, обледенелую скобу снизу (как же хорошо, что дозорным выдают рукавицы!) - и повис на ней всем весом. Вовремя: миг спустя низкий потолок затрясся, как в лихорадке, вниз посыпался песок и труха, а все звуки утонули в бешеном рёве. "Похоже, всё-таки краем зацепило" - мелькнула успокоительная мысль. Будь тут центр вихря, обретший железную твёрдость воздух уже разметал бы ненадёжное укрытие. И всё-таки массивная крышка дрожала, хоть он и повис на руках, стараясь всем весом удерживать её закрытой. Внизу отчаянно кричала от страха Артси, сверху падали тяжёлые камни: похоже, развалюхе наверху пришёл конец. Он и сам орал - и не слышал своего крика. Все звуки забрал ярившийся наверху злобный великан, что легко ворочал камни с племенного быка величиной, швыряя их, как катапультные ядра.

  Стихло так же внезапно, как и началось. Перестала дёргаться в руках ржавая скоба крышки, а ещё обрушилась полная и абсолютная тишина. Снежный смерч ушёл на юг. После первых смерчей лучшие охотники ходили по их следам, но так и не смогли понять, куда он девается. Наверное, выдыхается и распадется бессильной позёмкой. Важнее другое: каждый новый смерч уходит чуть дальше, чем предыдущий. Совсем ненамного, на милю-полмили, но тем не менее... Доберётся ли он когда-нибудь до южной, самой населённой части острова? Это не брался сказать даже старый, мудрый жрец, спрашивавший о смерчах самих Богов. Они не дали ответа.

  Постепенно бедствие перестало быть внезапным, люди узнали, что смерч налетает лишь в конце Долгой Ночи и после праздника Возвращения Солнца. Стали ясны приметы, по которым можно определить если не время прихода смерча, то хотя бы угрожаемый период. Но, опять же, всё меняется, и не в лучшую сторону: так рано, почти сразу после наступления Ночи, смерч ещё не приходил. И нынешние смерчи, по словам стариков, существенно сильнее предыдущих.

  Единственное, что хорошо - во всех случаях буйство ветра, льда и камней было недолгим. Просто в какой-то момент он уходил дальше, а следом обрушивалась новая, ещё более страшная беда: нечеловеческий, способный убить даже тепло одетого человека за какие-нибудь четверть часа, холод. Погреб, спасающий снедь от летнего тепла, подарит им час - но вряд ли больше. Уже сейчас чувствуется, как леденящее дыхание смерча проникает сквозь ржавую тяжеловесную крышку. На таком морозе она может запросто расколоться...

  - Артси, ты жива? - хрипло спросил Фритьоф, когда повисла жутковатая тишина.

  - Да, - произнесла тьма голосом плясуньи. До чего же он приятный, мелодичный, как колокольчик. Девушка нащупала во тьме его ноги - и испуганно прижалась к нему всем телом. - Что это было?

  - Снежный смерч, - Нидлир старался объяснять понятнее. Это оказалось непросто - всегда трудно объяснить очевидное. - Он прошёл, но это не самое плохое. Сейчас пойдёт мороз. Такого просто зимой не бывает, даже ночью. Тут мы погибнем, замёрзнем насмерть, и всё. Сейчас быстро выскакиваем - и бежим к племенному погребу. Я - первый, ты - за мной. Не отставай, иначе через час станешь ледышкой. Всё делаем быстро, не задерживаемся. Старайтесь не дышать глубоко, пока бежим. Полной грудью вдохнёшь, потом в жару пару недель помечешься - и всё. Сейчас вдохни и...

  Парень изо всех сил надавил на крышку, но она подалась легко. Хрустнули, ломаясь, промороженные до стеклянной хрупкости петли, и крышка упала в громко скрипнувший снег. В лицо дохнуло нестерпимым, просто непереносимым холодом. А ведь воздух в долине обычно её и влажный от испарений... Лицо сразу обожгло неистовым холодом, руки леденило и сквозь толстые рукавицы. Остальное тело холода пока не чувствовало, но парень знал - ощущение обманчиво. Если через полчаса не найти более надёжное укрытие, то...

  Он судорожно огляделся. Вихрь порезвился на славу, почти у всех домов снесло крыши, во многих местах обвалило стены, хорошо хоть печи по большей части уцелели. Значит, можно всё восстановить за пару дней, а до тех пор все поживут в тесноте, да не в обиде, в убежищах.

  Селение преобразилось неузнаваемо. Тут и там громоздились барханы, просто валы рыхлого хрусткого снега, из них торчали обломки, вырванные с насиженных мест и из кладки валуны. Только приземистое, мощное строение храма, да дом старейшины смогли выстоять в поединке с непогодой - последний, впрочем, всё едино остался без крыши. До убежищ - не добраться. Может, никарровые крышки и не завалило снегом - но их не откроют, чтобы не впускать смертоносный холод. Жизнь трёх человек, даже не из высоких каст, по сравнению с жизнью немалой части племени... племён, картиров ведь тоже пустили... не значит ровным счётом ничего. Хотя, конечно, когда есть возможность - спасают всех: иначе никто не будет рисковать собой ради племени.

  А вот озеро сопротивлялось властвующему вокруг смертоносному холоду. Пар валил так, будто там горит исполинский костёр, покрытый мокрой соломой. Что удивительнее всего, у самого берега снег всё равно быстро таял, стекая ручьями в озеро.

  - Туда! - стараясь не глотнуть смертельно холодного воздуха, просипел Нидлир. Артси не заставила себя упрашивать, её уже начал терзать холод.

  Снова кинжалы ледяного ветра ранят лицо, снег тонко визжит под подошвами сапог, сзади сосредоточенно сопит Артси - запомнила, что ртом дышать нельзя...

  Они успели. Тёплое дыхание озера обдало обоих, когда ноги уже немели от холода, да и остальное тело почти не защищали тёплые шубы. Здесь было сыро - но тепло, наверное, как только в Бирре бывает летом. После мороза это казалось влажной, как в бане, жарой, лишь временами налетали ледяные порывы. Разгромленный посёлок скрывала пелена тумана. Казалось, они вновь очутились в замкнутом помещении - наверное, в большой, единственной на всё племя бане, в которой раз в неделю по очереди моются кланы. Совсем близко, у самых ног, бурлило, клокотало, выбрасывая целые фонтанчики пахнущей серой воды, озеро - то самое, что давало жизнь долине и самому народу гвидассов. В воздухе висел тяжёлый дух испарений.

  Здесь можно не бояться замёрзнуть. Нидлир и Артси стояли на мокром, скользком камне над бурлящей водой, обнявшись, и смотрели друг на друга - больше в тумане всё равно было ничего не видно, только на самом пределе видимости дрожала в мареве фигура Фритьофа. Но брат целомудренно отвернулся, глядя на бурлящую поверхность озера. Вскоре полушубки пришлось снять, и всё равно лица были мокры от пота, а испарения кружили головы. Лицо девушки, перепуганное и в то же времени счастливое, плыло в мареве тумана, причудливо преломлявшем свет поднявшейся, наконец, Магры. Казалось, на лицо девушке падают тревожные пурпурные отблески.

  "А жрецы бы истолковали это, - мелькнуло в голове у Фритьофа. - Как момент возникновения вражды: зелёной Самани-то на небе нет! Да врут они всё! Какое дело лунам - до нас?" Почему-то казалось, что нечто, огромное и неповторимо прекрасное, так близко, что стоит протянуть руку - и коснёшься, только предательский туман всё скрывает. Или оно не вокруг, а... в нём самом?

  - Что это было, Нидлир? - спросила девушка, и гвидассу стало непередаваемо хорошо оттого, что она помнит, как его зовут. - Я такого никогда не видела...

  - Твоё счастье, Артси. После Великой Ночи так бывает пару раз за зиму. Обязательно именно в Долгую Ночь, правда, обычно именно к её концу, когда уже всерьёз светает в полдень. Налетает неистовый ветер, способный поднимать большие камни. Кто под него попал - погибнет мгновенно, его просто в клочья раздерёт, будто полярные псы. А за ветром идёт холод. Теперь не меньше дня будет такой мороз, что никто на поверхности не появится. Все будут в подземных убежищах сидеть. Так что нам с тобой ещё долго от озера - ни ногой.

  - Хорошо, - и не подумала расстраиваться девушка. - Хороший ты. Фритьоф говорил...

  - Фритьоф?! - Так, а это интересно. Неужели он...

  - У меня от него секретов нет, - произнесла Артси. - А ты его откуда знаешь?

  - Он первый, с кем я заговорил, когда прибежал с поручением от старейшины, - признался парень. - Он и о вас рассказывал, и о мире... Мы и в дозоре вместе стояли - надеюсь, они успели добежать. А вот ты... Ты много где бывала, наверное? И за морем?

  - Возможно, младенцем - и была. Всё, что помню, было уже тут. А Борэйн, да, весь видела, кроме северного и западного побережий.

  - И что, везде танцуешь и поёшь?

  - Конечно. Делаю, что умею: кто-то должен и этим заниматься. Без певиц и танцовщиц мир стал бы скучнее.

  Воцарилось молчание. Когда смерч унёсся вдаль, воцарилась абсолютная, какая больше никогда не бывает, тишина. Всё живое затаилось в укрытиях - или погибло от страшного холода. В воздухе не чувствовалось ни малейшего движения - как в могиле. Единственным звуком мира живых, ещё оставшимся в убитом морозом воздухе, было бульканье и плеск кипящего озера.

  - А вот я о вас ничего толком не знаю, - посетовала Артси. - То есть бывала тут уже... маленькой - но что вы за народ, когда и как тут поселились? Вы ведь не всегда жили во льдах, так?

  - Так. Это долгая история. Но времени хоть отбавляй, так что слушай...

  Сам Нидлир узнал эту историю, опять-таки, от старика-жреца, который частенько рассказывал детишкам о Богах и героях племени гвидассов. Когда-то, не менее десяти поколений назад, их племя, тогда и не помышлявшее называться гвидассами, было покорено соседями - пришедшими из-за моря какими-то крамскими племенами. Примерно век они рождались и умирали в неволе, вознося молитвы к Богам, пока Боги не сжалились и не послали избавителя - Гвидасса ван Теодоберта, по имени которого и стало называться племя. Он был жрецом, предком нынешних гвидасских жрецов, и верной службой снискал великую милость Богов. Они и дали ему силу, которой устрашился правнук тогдашние правители угнетателей - некие Финар и Готар. Правители отпустили их прочь, но потом передумали и бросились с войском следом.

  В бою гвидассы понесли огромные потери, уцелевшие вынуждены были бежать вглубь острова. Остатки их прижали к самой кромке снегов и льдов, смерть уже оскалила пасть, готовясь поглотить обречённый народ. Но в этот момент к Гвидассу явилась прекрасная и страшная богиня Борэйн, которая повелела вести народ за собой.

  Дело казалось трудным, идти предстояло по бесконечным обледенелым горам, неторными дорогами, припасы кончались, тёплая одежда и обувь износились. Лето уступило место осени, с каждым днём морозы крепчали, вот-вот должна была наступить Долгая Ночь, убийственная для беглецов. И среди гвидассов случился разлад. Мужчины продолжали верить ведшему их сквозь льды божеству, но женщины возмущались, говоря, что надо идти обратно и сдаться врагам, тогда, пусть и в неволе, народ выживет. Ведь жили же как-то сто лет под крамцами, проживут и ещё столько же.

  Услышав такие речи, сказала Борэйн: "Раз вы выбрали неволю, да будет так. Да будете вы рождаться, чтобы даль жизнь потомкам храбрецов и наслаждение - им самим, но не чтобы принимать решения и исполнять их самим. Да будет каждая жена покорна мужу, а дочь - отцу, а вдова да пребудет под защитой сыновей, которым и будет дана сила защитить народ гвидассов. И если кто нарушит сие установление, оспаривая волю тех, кто выше неё, такая да будет наказана тем, чего боялись их предки - изгнанием из общины в Долгую Ночь. И да не даст ей кров ни один из гвидассов ныне, и впредь, и во веки веков".

  А воинам гвидассов она сказала по-другому: "Я водила вас по снегам и льдам, чтобы испытать крепость вашей верности и вашего мужества. Вы показали, что слушаете мои заветы и достойны награды. Теперь же перейдите перевал, и откроется вам долина, где даже зимой не бывает снега. Тут сможете вы прожить, распахивая землю, и льды послужат вам надёжной защитой от всех врагов. А если не хватит оружия, знайте, что под горой с плоской вершиной проходит рудная жила металла, который прочностью и лёгкостью превосходит железо. Я обучу кузнецов выплавлять его и ковать, чтобы ваши воины имели лучшее оружие и доспехи, чем южане, и могли за себя постоять, а также купить то, в чём нуждаются. Идите - и живите, избегая греха и скверны".

  Тогда Гвидасс повёл людей в долину, и всё оказалось так, как описала Борэйн. И, обустраиваясь на новом месте, он наказал потомкам почитать всех Богов, но особенно - Борэйн.

  Закончив рассказ, парень перевёл дух. Жрецы, потомки Гвидасса, заставляли молодёжь учить сказание слово в слово - как и многие другие. О покорении гвидассов - оказывается, это тоже случилось не просто так, а потому, что они перестали почитать Богов и оказывать надлежащее почтение жрецам. О сотворении острова Борэйн богиней. О завоевании Харваном, сыном Харвана, бастардом и предателем, острова, и гибели в битве последнего законоговорителя Оггиля. Пусть Харваниды и присвоили никогда не принадлежащий им титул... И о чём бы ни рассказывали жрецы, в любой истории они находили и подчёркивали мораль, разумеется, такую, какая была выгодна, прежде всего, им. Вот и рассказ о покорении гвидассов крамцами в их устах превращался в устрашающую повесть о святотатцах - воинской касте, осмелившейся встать выше жрецов.

  Честно говоря, самим гвидассам давно уже поднадоели эти нравоучительные истории. Спору нет, жрецам верили - но сколько можно слушать одно и то же на каждом празднике, да ещё и выученное в детстве? А вот картирка слушала, затаив дыхание. И парень рассказывал, не боясь застудить горло порывами ледяного ветра. Потом пришёл её черёд рассказывать - а знала она, как ни крути, куда больше подобных историй, ведь картиры странствовали по всему Сэрхиргу, и у каждого из населявших континент народов успевали почерпнуть какую-то мудрость. И о своём прошлом они помнили немало.

  В незапамятные времена, рассказывала Артси, картиры жили вполне оседло, их земля была изобильной и богатой, в ней хватало и тепла, и влаги, а земля была щедрой и плодородной. Но на хорошую землю всегда много охотников, и однажды на картиров пошли войной чужие племена. Картирам предстояло выбрать, принять ли смертный бой и победить, понеся огромные потери, или уйти без боя. Жрецы совершили жертвоприношение, и Барк Воитель послал знамение: многие погибнут в битве, но, если картиры пойдут в бой все, как один, они победят. Однако простые воины, не желавшие погибать "по прихоти вождей", стали роптать, а вождь, устрашившись их ропота, не решился дать бой, и картиры отступили с земли своих предков. Тогда разгневался Барк Воитель, и сказал: "Я предначертал вам победу - вы от неё отказались. Так знайте: отныне ваша судьба - скитаться по свету без собственного дома, и не знать, где могила ваших предков. И так будет, пока не изменится мир". Вот и проводят с той поры в вечных странствиях картиры. И есть среди них отличные торговцы и кожевники, певцы и музыканты, непревзойдённые наездники, и конокрады, не без того, тоже присутствуют. А вот сколько-нибудь заметных воинов - нет. Даже охранять свои племена картиры нанимают изгнанников из других племён...

  ...Налетевший с гор ледяной ветер разорвал пелену испарений, показав клочок звёздного неба. Нидлир задрал голову, глядя на столь редких в долине гостей - мелкие, колючие, будто крохотные осколки вековечного ледника, звёзды в чёрном промороженном небе. Говорят, там, наверху, царит бог ветров Браггар. Повинующиеся ему ураганы так выстудили горние выси, что слёзы Богов замёрзли, превратившись в звёзды...

  - Как назывались племена, с которыми не решились биться картиры? - спросил он.

  - Баркнеи... Наша земля была там, где сейчас Баркин. А потом их самих покорила Сколенская Империя. Я слышала, сейчас у баркнеев вновь свои короли - только уже Харваниды. Впрочем, картиров они по старой памяти в Баркнейю не пускают под страхом смерти.

  Время летело незаметно, Сепра лениво укатилась за горизонт, и мир засверкал мириадами рубинов. А северный край небосклона озарился тусклым зелёным заревом -готовилась взойти луна любви Самани. Наверное, именно она была повинна в том, что случилось дальше. Когда все темы для бесед были, казалось, исчерпаны, Артси взглянула прямо в глаза парню (Нидлир почувствовал, как под этим взглядом тают все и всяческие барьеры, и хочется, наплевав на все законы мироздания, воспарить в небеса).

  - А скажи... Ты когда-нибудь ложился с женщиной?

  Нидлир моргнул: у народа гвидассов никто, особенно женщина, не осмелился бы прямо вот так, в лоб, спросить. Особенно, конечно, спросить незамужнюю девушку -это всё равно что назвать её шлюхой. Но и женщина мужчину не спросит никогда: какое это имеет значение, когда зачастую муж лет на двадцать старше жены? И что же ему, всё это время без женщин скучать? Этак и до противоестественных пороков недалеко. Благо, находились среди гвидассов из низких каст, а особенно,х немногочисленных рабов, желающие заработать телом, и дорого не брали.

  Сам Нидлир, впрочем, ещё никогда не пользовался услугами таких женщин. И потому, что в их семье так не принято, но главное - оттого, что лишних денег никогда не было. Брейг, вон, пару раз, на праздники, хаживал - потом рассказывал, закатывая глаза и сладострастно причмокивая: понравилось.

  - Нет. Зачем спрашиваешь?

  - Затем, что есть у нас обычай, - видимо, окончательно решившись, уверенно произнесла Артси. - Наши мужчины не желают брать в жёны бесплодных женщин, и, чтобы убедиться, что женщина может родить, позволяют ей один раз соединиться с тем, кого она полюбит. Это может произойти спустя ровно месяц после Дня Справедливости.

  - То есть сегодня?

  - Да. И у меня никого ещё не было... ближе тебя.

  - Но...

  - Ты спас меня. А до того первым из ваших, да и из картиров, увидел не красивую девчонку на площади, а мой танец и мою песню. И Фритьоф о тебе много хорошего говорил. Скажи: ты хоть ненадолго, хоть совсем на чуть-чуть, пускал меня в своё сердце?

  Парень посмотрел на недавнюю блистательную танцовщицу - и почувствовал, что дыхание перехватывает отнюдь не от мороза. Он чувствовал себя так, будто стоял на краю обрыва, а внизу открывалась фантастически прекрасная картина заснеженных гор и долин, звенящих среди скал незамерзающих ручьёв, от которых валит пар и оседает сверкающим инеем на заиндевелых камнях. Что там, внизу - те самые, никогда не виданные им леса, чья древесина на Борэйне драгоценнее золота... И хочется лететь навстречу красоте - но в то же время жутко покинуть такой надёжный, неподвижный утёс. Но отчего-то за спиной раскрываются могучие крылья, их наполняет холодный и чистый ветер, и неведомая сила всё настойчивее подталкивает в спину, торопя взмыть в выстуженные небеса, оставив на земле страх и сомнения.

  Вместо ответа парень потянулся к губам девушки и припал к ним первым, ещё робким и несмелым, поцелуем. Артси не отстранилась - её рука гибко обвила плечи, а пунцовые губы приоткрылись, как распускающийся цветок, обдав лицо Фритьофа свежим, пахнущим отчего-то сеном и молоком, дыханием. Её язычок смело скользнул по губам парня, а в следующий миг уже он сам проник языком в её рот, рука скользила по соблазнительной, тёплой, упругой груди, не решаясь проникнуть в узкий вырез нижней блузки. Артси помогла, положив руку так, чтобы пальцы коснулись тёплой бархатистой кожи - и парень почувствовал, что уже себе не принадлежит. Оставалось наплевать на все доводы разума и бешено нестись по бурной реке страсти.

  Наверное, их ещё мог бы охладить порыв ледяного ветра. Но воздух оставался недвижимым, его продолжали заполнять испарения озера, что скрадывали всё вокруг, кружили голову, пьяня не хуже невиданного в этих краях алкского красного. Поцелуй следовал за поцелуем, долгие, жаркие и влажные, как невиданная на острове богини смерти и холода южная ночь. Парень сам не заметил, как исчезла блузка Артси, обнажив небольшую, упругую, с задорно торчащими сосками грудь. Ощутив под пальцами её тепло, Нидлир вообще потерял голову.

  Мысли плавились в океане страсти, стыд, верность обычаям и даже родительский свадебный сговор сейчас казались мелочью. Артси не против близости с ним, совсем не против: картирке позволено завести ребёнка от любимого и тем доказать свою плодовитость. Но... От осознания, что, даже случись сейчас всё задуманное, это не повторится, хотелось выть. Ибо картирке позволено возлечь с любимым - но не жить с тем, кого избрала по своей воле. А ему вообще никто не позволит привести в дом женщину из чужой касты, и даже чужого племени. Помнится, богиня Борэйн кое-что говорила о женщинах, устрашившихся тягот пути? А мужчины разве свободнее? Другие звенья той же самой цепи...Ну, и что делать-то? Может, взять, да и убежать ото всех? А потом скитаться бездомными бродягами без роду-племени, которых любой, не боясь кровников, может обратить в рабство, ограбить и убить...

  Парень улыбнулся. Если только она согласится, он согласен. Надо бы спросить... Потом. Когда пламя страсти опадёт пеплом сладкой усталости...

  - Эй, кто там? - раздался далёкий голос.

  - Наши! - ужаснулся Нидлир, торопливо застёгивая уже расстёгнутые штаны. Артси торопливо одевалась, Фритьоф, поняв, что к чему, заслонил обоих распахнутой шубой. - Хорошо, нас тут не рассмотреть. Быстрее!

  По взрыхлённому ураганом снегу, под которым прячутся брошенные натешившейся стихией камни, добраться до озера ох как не просто. Они с Артси спешили изо всех сил, спасаясь от убийственного холода, но сейчас, похоже, непривычно быстро потеплело. Непривычно, как же - вон, небо на востоке уже алеет коротким бледным рассветом, который сразу же перейдёт в закат, так и не показав солнца. Выходит, они провели тут всю ночь? Ночь сейчас всё время, кроме вот этого бледного рассвета.

  Никогда ещё оба они не одевались так быстро. Так что, когда ощетинившиеся копьями (мало ли кто явился из смертоносной бури?) воины со жрецами обоих племён за спиной подошли достаточно близко, чтобы их рассмотреть, оба были уже вполне пристойно одеты.

  - Нидлир? - не веря своим глазам, спросил Брейг.

  - Жив?! - а это уже Фритьоф, чернобородое, бронзовое от зимнего загара лицо раздвигает улыбка.

  Но жрецы оборвали радость приветствия.

  - Стойте! - в один голос приказали они воинам. А жрец гвидассов на правах хозяина продолжал: - Может, это дух снежного смерча морочит нам головы! Вы оба должны будете провести рукой через огонь. И если вы - не те, за кого себя выдаёте, священный огонь сожжёт вас в один миг! Если же он не уничтожит вас, мы будем знать, что вы, действительно, Артси, Нидлир и Фритьоф.

  - Разумеется, - с пониманием произнесла Артси, опережая мужчин, уже готовых возмутиться - и тем навлечь на себя подозрение. - Хоть прямо сейчас.

  - Нидлир, тебя зовёт старейшина! - долговязая фигура Брейга появилась в дверном проёме и снова исчезла. Парень нахмурился: только что отстоял стражу, глаза слипались, больше всего хотелось спать - но раз зовёт старейшина, надо идти. А ведь мало ли что могут поручить гонцу, так? Прикажет вождь - и побежишь хоть в Бирру!

  Собирать особо нечего. Натянуть тёплые меховые сапожки, полушубок, шапку, прихватить копьё... И бегом, бегом: старейшина не любит ждать.

  Расстояние до дома старейшины, изрядно ощипанного смерчем, но устоявшего - в отличие от большинства хижин соплеменников - Фритьоф пробежал на одном дыхании. Встретил средний сын старейшины, Эрменфред - заспанный и злой, похоже, его и самого разбудили только что. Возможно, даже оторвали от жены.

  - Сиди здесь, - приказал он гонцу. - Скоро понадобишься. Старейшина занят, жди.

  Ну, сидеть - не бегать. Нидлир уселся на пористый, и оттого лёгкий и тёплый камень, заменявший здесь стулья. Если старейшина будет говорить долго, можно даже подремать вполглаза. Но дрёма слетела с парня, как ветром сдутая, едва он услышал за заменяющей дверь тяжёлой шкурой едва различимые голоса, и один из них произнёс имя Артси. Догадавшись не открывать глаз и даже прислониться к стене, слегка похрапывая, парень обратился в слух.

  - Почтенный Моос, - говорил старейшина племени. - Хочу напомнить вам, что вы у нас порядком загостились.

  - Прошу простить меня и моих людей, Аспарух-катэ, если это произошло по нашей вине, - произнёс картир. - Но, сами понимаете, раз такое дело...

  Наверное, подумал парень, они не знают, что за шкурой всё слышно. Точнее, многие различили бы лишь сонное неразборчивое бормотание - но Фритьоф всегда обладал отменным слухом. Может быть, что-то понял бы Эрменфред, но за миг до разговора его сменил Фафхельд, а этот, мало того, что был туговат на ухо, славился и тугодумством. Не во всём и не всегда - но этого хватило.

  - Чего тут не понимать, Моос-катэ! - если старейшина картиров был сама вежливость и такт, гвидасс и не думал скрывать раздражения - только вот отчего Нидлир чувствует в этом гневе какую-то фальшь? - Влезли в драку больших людей, что вам совсем не по чину, а потом затянули с выплатой виры, так? Ну, скажи, что я не прав, оскорби Богов неправдой! Вот и явились к нам с половинным запасом зерна, да ещё и у нас остались. Нам всем уже через пару месяцев придётся пояса затягивать, а по весне, между прочим, начнут детишки умирать. А ведь недолго послать людей в Бирру, сказать, где кровники королевской семьи скрываются.

  - Не понимаю я тебя что-то, Аспарух-катэ, - недобро усмехнулся старейшина картиров. - Помнится, мы сразу и договорились, что гостим у вас до лета, работаем наравне с вашими, а в следующее лето отдадим долг - заплатим втридорога...

  - До него ещё дожить надо, Моос-катэ, - хмыкнул старейшина Аспарух. - А кушать уже сейчас хочется.

  - Так ведь и нам тоже. А что до посланца в Бирру... Вы забыли, что приютивший преступника сам преступник? Кто у вас потом будет ваш никарр покупать, а продавать зерно, мясо и пиво?

  - Продавцов можно и других найти. Насколько знаю, вы - не единственное на Борэйне племя картиров. Да и с Харванидами можно найти общий язык, если знать, что им предложить. Но, надеюсь, мы, как старые друзья, обойдёмся без крайностей? Я говорю об Артси. Фафхельду мало жены, ему нужна ещё рабыня и наложница. Причём именно эта. Он как увидел её, так сон потерял...

  - Сожалею, но ничем не могу помочь: Артси не моя рабыня и вообще не рабыня. Вдобавок клан Иртона не захочет терять плясунью. Их мужчины, не говоря уж о брате, станут моими кровниками, если я прикажу обратить её в рабство.

  - В таком случае, я ничем не могу помочь вам. За дверью ждёт гонец, готовый сразу отправиться в Бирру. Выбирайте: Артси - или ваши головы на копьях дружины.

  Старейшина картиров вздохнул, покряхтел - но, не найдя, чем крыть, решился.

  - Я не сказал "нет". Вам ведь не жить с нами в одном месте, так? Вы можете взять её сами, где-нибудь на улице без свидетелей. По вечерам она ходит в предгорья, где снег берут на воду - чтобы похлёбку сварить. Вот тогда-то... У нас есть обычай, ну, вы знаете... Вот, будем считать, вы проверяли, бесплодна она или нет. Главное, чтобы ваш человек не попался. Если его застукают за... этим, я потребую его выдать, по обычаю.

  - Само собой, катэ, - удовлетворённо произнёс Аспарух.

  "Ах ты тварь!" - чувствуя, как в душе поднимается гнев на двух старых лицемеров, подумал Нидлир. Надо только незаметно выбраться отсюда и успеть её предупредить. Успеть предупредить Фритьофа, а лучше и Брейга. Хотя нет, напарника путать в такие дела не стоит. Ему тут ещё жить.

  Он почти не удивился, осознав, что про себя так уже не думает. Огромным усилием воли он заставил себя слушать, что ещё скажут два старых лицемера. И терпение было вознаграждено.

  - Так что, - продолжал Моос. - Пусть твой Фафхельд с парой парней, умеющих молчать - лучше рабов - тотчас же отправляется за ней. Потом мы скажем, что её призвали к себе духи озера, или что-то в таком духе. Её брата я заставлю молчать - он у меня в кулаке, и ещё с долгами не расплатился. А вот горе-любовничка из местных вы должны найти сами, и свернуть ему шею.

  - Уж об этом не беспокойся, Моос-катэ, - рассмеялся, на сей раз с неподдельным облегчением, старейшина. - Я знаю, кто это такой прыткий, и он нам не помеха.

  - И кто же?

  - А, один мальчишка - он у меня на побегушках, и родня у него - голь перекатная, жеброта. Я его в бараний рог согну, если хоть слово вякнет. И жрец поможет...

  - Ну, ладно. И всё-таки лучше б тебе от него избавиться: мало ли что у него в башке! Эти влюблённые юнцы ничего не соображают.

  - Не сейчас, Моос-катэ. Будет подозрительно, если он тут же и исчезнет. Лучше скажите...

  Дальше парень не слушал. Это же... Это неслыханно! Старейшины, которые перед Богами клялись оберегать и помогать тем, кто им верен, торгуют свободными людьми, как скотом! И кем?! Его ненаглядной Артси!

  Но понимал он и другое. Эрменфред глух и глуп, и только потому не понял, что парень всё слышал. Иначе "мальчишку на побегушках", скорее всего, бы уже не выпустили. А теперь возвращается Фафхельд, и этот раскусит его в два счёта. Как всегда, с мечом из никарра, стоящим целое состояние, в никарровой же кольчуге, лишь немногим тяжелее домотканой рубахи, но способной отразить и стрелу, и меч. Что и говорить, лучший боец посёлка, это простых мальчишек научили паре-тройке простейших ударов - и всё, можешь считать себя воином.

  - Фафхельд, зайди, - раздалось из-за шкуры. И скажи гонцу, что может убираться.

  - Всё, беги отсюда, - буркнул старший сын старейшины. - Не доведётся тебе сегодня в Бирру сгонять.

  В Бирру! Он всё знает! Только бы не догадался, что знает и Нидлир - тогда конец. Парень протяжно зевнул, всем своим видом показывая, как рад, что можно идти спать. Так, устало прикрыть глаза... И выходить, сутулясь и шаркая, будто засыпая на ходу - и правда, он ведь целый день отстоял на скале. Да, и ещё раз зевнуть... Это напоминало бы детскую игру, если б ставкой в ней не была жизнь, его и Артси.

  Едва дом скрылся из виду, парень со всех ног припустил к их шатру. Копьё здорово мешалось, но бросить его парень побоялся. Мало ли что, а с одним ножом шансов вообще никаких. Только бы успеть... Это в драке один Фафхельд стоит десятка Фритьофов, Брейгов и Нидлиров. А вот бегает он пока быстрее всех в деревне. Только б успеть, как короткую мантру, повторял про себя парень.

  - Фритьоф!

  Фритьоф сидел на камн, руки неторопливо точат наконечник стрелы. Артси не было. Оно и понятно: её жизнь - не только песни и пляски, но и извечная женская работа. Как и везде, дом - на женщинах. И растопить печь, приготовить завтрак для старших родичей, зашить нитями из звериных жил с костяной иглой одежду да вымести из шатра сор и объедки - её забота.

  - Нидлир? - удивился Фритьоф. - Так быстро? Что такое?

  - Артси где? - задыхаясь, и вовсе не от быстрого бега, прохрипел парень.

  - Что? За снегом пошла, в предгорья.

  - Давно?!

  - Ну... Наверное, с полчаса прошло. А что?

  - А то! Бежать надо, чем дальше, тем лучше, хоть в Бирру.

  В двух словах он пересказал ей подслушанный разговор.

  - Ты уверен, что правильно их понял? - недоверчиво спросил Фритьоф. - Старейшина может торговать только своими рабами, но мы - свободные люди. Пусть низкой касты, всё равно. Если люди узнают, его же на копьях поднимут, весь мой род будет мстить! А если не люди, то Боги... Как же он на такое решится?

  - Я сам слышал! Они встретят её в предгорьях! Фафхельд и... остальные. Я ещё не оглох, Фритьоф! Бежим! Может, ещё не поздно...

  И снова - бег сквозь морозную ночь, визг снега под ногами, неяркий свет Магры над головой. Сейчас в небе висели Сепра и Самани - редкое, очень редкое сочетание. Что оно предвещало - оборванную смертью любовь? Или любовь, способную победить смерть? Оба об этом не задумывались, моля всех Богов разом только об одном: успеть!

  Они увидели Артси, когда та уже вышла за околицу посёлка. С двумя железными вёдрами в руках она брела по тропе, прихотливо вьющейся меж чёрных клыков заснеженных скал, почти теряясь в сине-зелёных отблесках лун. Расстояние между ними сокращалось, и вскоре Нидлир смог окликнуть девушку:

  - Стой! Назад!

  Ничего не понимая, Артси замерла напротив невысокой чёрной скалы. Этого хватило. Снеговая шапка осыпалась, и рядом с ней как из-под земли появились четверо. Коренастая фигура Фафхельда, в руке - длинный нож, но на поясе висит и меч. Артси судорожно оглянулась, спеша покинуть опасное место, но там уже стояли Хевд с одним из рабов старейшины - мужиком здоровым и угрюмым, с сальной гривой спутанных волос. В руках у Хевда был увесистый кистень с шипастым чугунным шаром. Раб ограничился здоровенной дубинкой.

  - Дайте пройти, меня ждут родные! - обратилась к поимщикам Артси.

  - А ну отпустите её! - задыхаясь, крикнул Нидлир. Как по команде, трое обернулись к нему.

  - Знай своё место, паренёк, - широко улыбнувшись, произнёс Фафхельд. - У меня вопросы к картирке и её братцу. Ты можешь уйти - но только один. Мы...

  "...рассчитываете втроём справиться" - мысленно закончил Фритьоф.

  - У неё от меня секретов нет, - перебил он, а Фритьоф просто выхватил простенький меч из ножен. Нидлир поудобнее перехватил копьё.

  - Кажется, наглеца стоит проучить, - обратился к Хевду Фафхельд.

  Слова были сказаны, и трое шагнули вперёд. Фритьоф чувствовал, как минутная отвага, позволившая уйти живым из дома старейшины, улетучивается, уступая место страху. Все трое были лучшими воинами посёлка: сыновей старейшина натаскивал лично, ещё когда не был глубоким стариком, а раб... Раб мог считаться опасным противником уже благодаря росту и силе. И всё-таки именно он был самым слабым из троих. Против дубинки копьё - серьёзное оружие...

  Что сделал Хевд, Нидлир так и не понял. Он не хотел убивать, и потому ударил не остриём, а древком, как обычным шестом. Древко загудело, рассекая морозный воздух... И звонко ударило по скрытому в снегу булыжнику. В следующий миг на голову обрушился тяжёлый удар, сознание померкло. Обнажив меч, Хевд лаской устремился к последнему противнику.

  Фритьоф плавно качнулся навстречу Хевду, одновременно уходя из-под удара дубины и как бы метя ударить в грудь младшего сына старейшины. Тот шатнулся назад - ага, не успел подобрать копьё, гнида! - и тем подарил парню драгоценные доли секунды. Наверное, он рассчитывал заманить врага в ловушку, каким-то хитрым приёмом лишить Фритьофа оружия, как Нидлира - но в следующий миг, с разворота, вонзил меч в бок рабу. С глухим хрустом, трудно, будто в мёрзлое мясо, клинок вошёл обладателю дубинки под рёбра. Разинув рот в отчаянном крике, обливаясь кровью, тот упал наземь. Фритьоф едва успел выдернуть любовно заточенное остриё из бока убитого, как пришлось отбивать удар Фафхельда. Силой старший сын старейшины обладал немерянной, но прямой отбив и не требовался - только чуть отклонить в сторону сверкнувшее зелёным лезвие. Теперь бы пробиться к копью - тогда повоюем... Считают картиры себя воинами или нет, но в этом мире каждому порой приходится браться за оружие. Снова выпад, отбив, уклонение от кистеня Хевда... Именно так их учил отбиваться старый наёмник Асмунд, пока за две недели не помер от горячки...

  В пылу схватки Фафхельд и Хевд позабыли про раба, что так и корчился у копья, обильно орошая кровью из распоротого бока снег. В следующий миг рука сомкнулась на полом внутри никарровом древке, и из последних сил раб бросил копьё в спину Фритьофу. Сила удара была такой, что картира сбило с ног, из груди его, оттопырив и проткнув самым кончиком шубу, показался окровавленный наконечник. Только теперь раб бессильно распростёрся в снегу. В следующий миг голова Фритьофа, с которой при падении слетела шапка, просто разлетелась в куски: удар кистеня был страшен.

  - Держи её! - рявкнул старший брат. Секунды схватки Артси простояла в ступоре, не в силах сдвинуться с места. Жизнь картира полна опасностей, и порой на насилие нечем ответить - но чтобы соплеменники насмерть сражались друг с другом... Такой беспредел она видела впервые. Их родам ведь жить бок о бок. Только когда обезглавленный труп распростёрся в каше из снега и крови, она рванулась с места - но Фафхельд не зевал. Копьё полетело не как обычно, а тупым концом вперёд. В следующий миг Артси показалось, что удар вышиб из неё дух, и Артси кубарем покатилась вниз по склону. Огромными прыжками братья догнали её, навалились, заламывая руки. Девчонка отбивалась молча и отчаянно, барахтаясь в снегу, но силы были не равны. Может, кто-то это и видел, но кому охота связываться с детьми старейшины? Тем более - из-за картирки.

  - Я убью эту тварь! - прохрипел Хевд, сплюнув на оглушённого Нидлира. - Скотина, он за всю жизнь не заработал столько, сколько стоит хороший раб!

  - Ха, именно поэтому - не добивай, лучше свяжи.

  - Не понял?

  - Потому, что мозгов нет! - буркнул Фафхельд. - Если ты оставишь мальчишку в живых, то он виновен в порче имущества - убийстве раба. Мы - свидетели, а Артси утонула в озере, найдутся люди, которые подтвердят под присягой. Роду Нидлира придётся платить виру, а они и так в долгах, как в шелках. Глядишь, сами же в рабство его продадут, чтоб расплатиться, и уж тогда-то мы ему покажем. А если ты убьёшь свободного, о вире можно будет не заикаться. Наоборот, виру будем платить мы, и куда больше.

  - Никто ж не узнает!

  - Это ты так думаешь. А картиры догадаются. Они и скажут, и перед Богами, если надо, присягнут. Сам же потом ныть будешь, придурок! Лучше подержи эту свинью, пока я с неё лишнее сниму.

  - Прямо здесь?

  - Почему нет? Ночь-то тёплая, а нам сейчас вообще жарко будет...

  Меч деловито распарывал ткань - сперва верхнюю юбку, потом нижнюю, потом одетые для тепла кожаные штаны мехом наружу. Поняв, что её ждёт, Артси отчаянно завизжала - но крепкая рука Фафхельда сомкнулась на её горле, и свет померк перед её глазами. Воин знал, как придушить, чтобы сломить сопротивление, но не убить. Её сознание померкло, руки обмякли, и уже никто не мешал Фафхельду пристроиться у неё между ног и начать ритмичные, всё убыстряющиеся движения.

  Едва приоткрыв, она зажмурила глаза, после абсолютной тьмы даже стылая мгла полярной ночи с двумя лунами казались ослепительной. Ворвались в уши, оглушая и сбивая с толку, звуки: вой ветра в скалах, скрип снега под чьими-то ногами, треск распарываемой ткани, звон явно оружейного железа...

  - Кэст ха баски?

  - Крахта? Наи хас тахия, ар ке вештэйн хотбарха таске...

  Говорили не по-сколенски. И не по-алкски, и не по-кетадрински, если уж на то пошло. Какой-то непонятный, резкий, гортанный говор, да и сами голоса отчего-то кажутся отвратительными. Правильно, Алха же предупреждала: она окажется не в Сколене, а невесть где. Самое ближнее - на Борэйне. Что всё это значит? И кто это, кстати, держит её за руки, пока другой деловито распарывает одежду чем-то острым.

  Открыть глаза, но очень осторожно, так чтобы ублюдки не заметили... Почему ублюдки? А потому что она уже догадалась, что с ней происходит, и отчего так трудно протискивать воздух в стиснутую крепкими пальцами гортань. Ффух, наконец-то мерзавец отпустил... Нет, снова ухватил, но рука уже другая. Впрочем, тоже не лучше. Да, было с ней уже такое, было. И тогда двенадцатилетней девчонке оставалось лишь бессильно реветь от боли, страха и стыда. Но сейчас всё будет иначе.

  - Нак хэ васта саката-ха, - довольно усмехнулся один из голосов. Девушка осторожно приоткрыла веки, чуть-чуть, чтобы глаза скрывали ресницы. Ага, говорил бородатый горбоносый мужик в кольчуге. Уже далеко не мальчишка, лет сорок, не меньше - в волосах проступило серебро, да и в бороде хватает седых нитей. А вот второй, помоложе - именно он держит за руки. И хотя она по-прежнему их не понимала, но шарящие по груди, тискающие и треплющие соски пальцы оказались лучшими переводчиками. Что-то вроде "а сучка-то ничего", ну точно. Теперь бы понять, чем твари вооружены, и есть ли поблизости кто-то ещё. Она сама поражалась своему спокойствию, будто и не её собирались насиловать, и она не готовилась убить двух человек самое меньшее. Только на самом донышке души дрожало и металось что-то перепуганное, закуклившееся наглухо от страха. Ну, да ладно, с этой странностью разберёмся потом.

  Меж тем старший из вояк закончил свой труд, судя по звуку, положил на снег что-то железное, и принялся торопливо стягивать штаны. Вскоре из-под них показался другой "клинок" - тоже вполне твёрдый, но багровый и горячий. Хорошо бы достать это место ногой - но ноги отчего-то не слушались, лишь слабо подёргивались. Последствие удушья, если не вырваться из захвата, она так и будет беспомощна. Нет, сейчас рваться бесполезно, они ещё разгорячены боем и внимательны. Пусть займутся тем, чем хотели, отвлекутся. Тогда и появится шанс.

  Резко, всей тушей, старший из уродов надвинулся, и она почувствовала, как внутрь протискивается что-то горячее. Резкие, рваные движения становятся всё быстрее, здоровяк начинает увлечённо пыхтеть, временами удовлетворённо взрыкивая. Ну-ка... Нет, пора начинать. Ей вовсе не нужно понести от выродков, чтоб их род пресёкся раз навсегда.

  Ну что же, бой так бой, ставкой в которой будет всего лишь жизнь. Это такая мелочь по сравнению с небытием! Поехали...

  Эвинна резко дёрнула руками, высвобождая обе разом. Эльфер учил, как - в сторону большого пальца, чтобы противник или отпустил, или получил перелом. Этот успел - молодец... А теперь резко и изо всех невеликих сил хлестнуть обеими ладонями по ушам насильника, благо, он навалился на грудь всем весом, да ещё пытается целоваться смрадной, полной гнилых зубов пастью. И ничего, соответственно, вокруг не замечает.

  Хлопок! Будь он в шлеме, не стоило бы и пытаться, но шлема на обоих чужаках не было, а меховую шапку разгорячённый старшой стянул набекрень, и уши не защищало ничего. Как говаривал Эльфер, в ту пору, когда ещё не стал предателем: "Прощай, слух, теперь ты глух!" Ну, и боль, конечно, адская, пару секунд уродец будет в ступоре. Теперь займёмся молодым. Кстати, а где его меч, которым этот урод взрезал одежду? Это ты удачно его положил. Пальцы привычно (для Эвинны, но не для прежней обладательницы тела, чувствуется сразу) сомкнулись на рукояти, странное, с фиолетовым отливом, лезвие мелькнуло перед глазами - и с хирургической точностью вскрыло молодому горло. Пальцы на шее сразу разжались, в лицо обильно хлынуло горячим и липким... Всё-таки не дело резать человеку глотку, находясь под ним. Хорошо хоть тело упало не на неё, а чуть вбок. Теперь - всё ещё лёжа, не стоит тратить время на высвобождение - попробуем полоснуть корчащегося от боли старшего. Вот так, рубяще-режущий с потягом на себя...

  Старшой успел среагировать. Пригнул голову, спасая шею - удар пришёлся по щеке и скуле. Струйки парящей на морозе крови, вопль, полный боли и ярости... Инстинктивно отшатнулся назад, освобождая ноги девушки. А вот это ты зря, мужик, сразу видно, не учил тебя Эльфер. Вместо того, чтобы попытаться схватить руку с мечом - она слабая, вывернуть - запросто, - полез за кинжалом на поясе. Эвинне как раз хватило времени выскользнуть из-под убитого и занять стойку - а ты тормоз, дяденька! Ну, а теперь посмотрим, что ты сделаешь с таким дилетантским подходом и кинжалом - против меча?

  Похоже, мужчина сообразил то же самое. Единственной надеждой для него стал кистень - оказывается, у парня с перерезанным горлом имелся не только меч. А чуть в стороне лежат ещё три трупа - вряд ли та, прежняя девочка такая прыткая. Значит, в ком-то из этих двоих проснулась совесть. Может, даже в двоих. Только всё это потом...

  Здоровяк попёр буром, выставив перед собой большой, в её руках он сошёл бы за недлинный кривой меч, кинжал, оружие угрожающе сверкнуло в свете Магры. Во второй руке так и остался меч. Ни второй рукой, ни ногами он не попытался отвлечь, сбить с толку, а при везении ударить. Понятное дело - штанишки-то застегнуть некогда... Да и вообще - против местных, может, и хорош, но с серьёзными людьми не бился никогда. Даже Моррест, будь он на свободе, разделал бы урода под орех, а он лишь ученик её самой - Эльферовой недоучки. Ага, пытается прорваться на скорости, пока она хлопает глазами, и уж потом... Эвинна почти кожей ощущала бешенство и отчаяние врага: похоже, этот, молодой, приходился ему родственником. Сын? Вряд ли, скорее брат. Сближение, замах... Ну кто так размахивается, дяденька, ты же не дрова колешь! И ещё до удара - ответный выпад.

  Эвинна не стала бить в корпус колющим - кольчуга на сорокалетнем тоже отливала фиолетовым, мало ли, что за металл. Меч описал короткую, экономную дугу, и коротко, почти без замаха, врезался в висок. Нет, сил разрубить череп снова не хватило, клинок завяз в голове врага, по долу лениво потекли кровь и белёсые мозги. Так и не выпустив кинжала, зато отпустив штаны, здоровяк мешком повалился в истоптанный снег. Скукоженное и жалкое, мужское достоинство старшего из насильников медленно стыло на снегу.

  Эвинна перевела дух. Похоже, твари были важными шишками: такой беспредел на племенной земле чужаку творить вряд ли позволят. Час от часу не легче. И ещё - что это за металл, вроде и лёгкий, но прочный и гибкий, прочнее даже алкской стали? Уж не легендарный ли никарр, о котором как-то давно обмолвился один из Воинов Правды?

  Все вопросы потом. Надо привести себя в порядок и осмотреть погибших на предмет не замаранной одежды. Хороша она будет, если будет щеголять в рванине, вся в крови этих тварей...

  Первый, лежащий рядом с дубиной (а дубина-то не деревянная, из кости какого-то монстра - с таким один на один Эвинна бы встречаться не захотела), получил остриём меча точно в почки. Этот готов. Второй валяется в снегу, с копьём в спине и размозжённой кистенем головой. Судя по простенькому, но на совесть заточенному мечу в руке, он и убил бросившего копьё здоровяка. Только не добил, за что и поплатился.

  Те, кого она отправила на свидание с Ирлифом сама, лежали в снегу неподвижно и в "правке" не нуждались. А вот последнее тело... Шапка сбита, волосы в крови - похоже, его просто оглушили. Будто подтверждая её слова, парень застонал, неуклюже пошевелился... На случай, если он заработал сотрясение мозга и его начнёт тошнить, Эвинна перевернула тело на спину. Не хватало ещё, чтобы единственный потенциальный "язык" захлебнулся в рвоте. "А как же я его допрашивать-то буду? Язык-то не знаю!" Но парень чем-то напоминал картира, а картиры знают множество языков. Наверняка к нему можно обратиться и по-сколенски. А пока он не очнулся окончательно, надо осмотреть трупы. Должно же быть что-то ценное - оружие, там, местные деньги...

  Чужие воспоминания хлынули неистовым, грозящим свести с ума водопадом. Танцы, песни, разнообразные сказания - всё, чем её она зарабатывала себе на жизнь. Что ж, плясунья должна быть быстрой, гибкой и выносливой, а сила приложится. Эльфер показывал, что делать. Бесконечные дороги, пыльные площади и заснеженные равнины, скалы и перевалы, большую часть года скрытые под снегом - эта земля оказалась наделена какой-то сумрачной, суровой красотой. Теперь, кстати, Эвинна знала, куда её забросила богиня любви. Борэйн - самая северная и суровая из обитаемых земель, и то не южное, относительно населённое побережье, а центр острова, скованный тяжеленным саркофагом вечных льдов. По идее, тут не должно быть ничего живого - но этой долине повезло: кипящее озеро не позволяет ледникам уничтожить крохотный оазис. Вдобавок тут единственное во всём обитаемом мире месторождение металла с фиолетовым отливом. Да, это легендарный никарр: никакая сталь не сравнится с ним ни прочностью, ни гибкостью, он не ржавеет, хоть кипяти клинок в морской воде.

  Ворох обычаев, верований, наречий - да, кстати, теперь она знала, что означают первые услышанные в новой жизни слова. "Прямо здесь? - Почему нет? Ночь тёплая, а нам сейчас вообще жарко будет..." Свиньи! Пошли воспоминания о собственной жизни, особенно последнем месяце, согретом любовью. Промелькнувшие будоражащие видения заставили горько сжать губы. Тот, кого убили копьём в спину, а потом ещё и размозжили голову - её брат Фритьоф, до недавнего времени единственный близкий человек. Если у той, прежней, смерть брата вызывает ужас и горе, Эвинне скорее жаль её саму - ту, с которой пришлось делить тело. Зато судьба - или злой каприз насильников - сохранил жизнь её любимому, местному пареньку по имени Нидлир. Это Артси немного утешает, зато совершенно не радует Эвинну. Как она может предать Морреста? Даже если он погиб...

  Что ж, вроде, всё ясно. Они побежали её спасать вместе с братом - и вот оно как вышло. А перед этим местный парень пытался предупредить - но его сразу оглушили: решили, наверное, ещё и во всём обвинить. "Вот так, подруга, - сама себе, точнее, той, прежней Артси, что щедро делилась с ней бесценными знаниями, сказала Эвинна. - А умей картиры воевать, как баркнеи - и умер бы не один хороший человек, а три ублюдка!" От такой крамольной мысли та, прежняя, окончательно впала в оцепенение, предоставив руководить общим телом Эвинне. Ну, и к лучшему, а то двух уродов наверняка скоро хватятся. Кстати, теперь её имя - Артси. Ничего, на первое время сойдёт. А до "потом" нужно ещё дожить.

  По привычке собрав ценные вещи (в пути пригодится), Эвинна вернулась к Нидлиру. Она ошиблась - в себя паренёк не пришёл. Ничего, способ-то есть: опять-таки из арсенала Воинов Правды. Вскоре парень, избавившись от остатков ужина и вытерев снегом рот, уже мог худо-бедно ходить.

  - Мы... живы, Артси?

  - Да. А мой брат - нет... Кто это был?

  "А вдруг я, то есть Артси, его знает?" - мелькнуло в голове девушки. Надо думать, прежде, чем она что-то говорит.

  - Сыновья... старейшины, - прохрипел он, сплёвывая оставшуюся во рту желчь. - Аспаруха...

  - Плохо, - пытаясь просчитать обстановку, пробормотала Эвинна. - Идти можешь?

  - Мо... могу, - неуверенно произнёс парень, по-стариковски опираясь на копьё. Копьё тоже оказалось интересное: цельнометаллическое, полое внутри, искусно запаянное по шву. Не тяжелее, но уж точно прочнее деревянного. Вот только стоит такое... В сознании прежней хозяйки тела нашёлся ответ: как раз деревянное древко в этих местах стоило бы и правда на вес золота. Как же они без дерева-то?

  - Пошли. Тут есть твои родичи?

  - Ага. Отец, мать, братья с сёстрами, племянники... Только не защитят они от старейшины. Мы ж - так, бедный люд...

  "А кто тут богатый? - удивлённо думала Эвинна, осматривая поселение у горячего озера. Странное это было место: по берегам озера и в самой тёплой низине, где даже сейчас не было снега, землябыла распахана. Дома теснились за чётко очерченной границей, где снег уже не таял, охватывая пашни полукругом. Единственным строением, которому позволено было стоять на не покрытой снегом земле, был приземистый, сложенный из замшелых глыб, грубо подогнанных друг к другу и скреплённых окаменевшей от времени глиной. Алтарь из таких же глыб - но уже совсем необработанных, похоже, их вообще не касалось зубило каменотёса. У самой границы снегов стоял дом старейшины, и то был единственный дом в Эвиннином понимании. Остальные напоминали длинные заснеженные холмы с прокопанными в снегу отверстиями под дымоход. На них указывала запятнавшая снег жирная угольная копоть. Значит, дерева тут нет, зато угля - сколько хочешь. В каждом из таких домов селился целый клан - человек по пятьдесят, а то и больше, и сразу несколько печей согревали жильё долгими зимами. В тесноте, да не в обиде.

  Попадались и огороды, прикрытые от посторонних глаз сложенными из грубо обтёсанных камней оградами. Плодовых деревьев Эвинна не заметила, интересно, что тут растёт? Оказывается, какие-то душистые мхи, на которых настаивают, для аромата, местные хмельные напитки, и морошка. Основную часть зерна здесь выращивали на общинном поле вблизи озера - но и его урожаев хватало бы не всегда, если б не картиры, выудила Эвинна из сознания Артси. Значит, торговля есть и на краю мира.

  Хижина Нидлировой семьи оказалась на самом краю посёлка - издали она казалась Г-образным валом, с внешней стороны которого намело целый снежные бархан. Все десять дымоходов курились густым чёрным дымом: в сильные морозы уголь расходовали не считая. А мороз был и правда силён, пожалуй, с таким она не сталкивалась даже в рабстве у кетадринов в высокогорной крепости Тэзара.

  Наоборот, вход имелся только с одной стороны: в качестве двери использовались натянутые на каркас из костей неведомого чудища вылинявшие шкуры. Такая дверь, лёгкая и тёплая, плотно закрывалась. В самые сильные морозы её можно было закрепить изнутри, так, чтобы не осталось ни малейшей щёлочки. Держалась она на вмурованных в косяк цепочках сверху: хочешь войти - приподними. Потом она сама закроется, благодаря собственному весу, ведь входное отверстие прорезано в наклонной стене. Что и говорить, в столь холодных местах - мудрая предосторожность.

  Нидлир протиснулся первым, следом вошла Артси-Эвинна. Внутри оказалось не очень-то тепло, хотя после уличного мороза её бросило в жар. Увы, этим достоинства длинной землянки и ограничивались: тут было душно, в воздухе плавал едкий дым, запах подгоревшей пищи, мочи, немытых тел, прогорклого масла, всё это делало воздух внутри почти осязаемым. Вдоль одного общего коридора, разделённого лишь шкурами и тряпьём, находились жилые помещения для отдельных семей, в каждом имелся лежак, сооружённый из высушенного мха, поверх которого набросили шкуры или старую одежду; то же самое имелось вместо одеял. В противоположном углу находилась печь, от неё вверх тянулся дымоход. У печей обязательно сидел кто-то из детей: иначе огонь погаснет, и за ночь тепло высосет через дымоход. Женщины суетились у очагов, готовили пищу, шили большими металлическими и костяными иглами, соединяя шкуры при помощи сухожилий каких-то зверей. Обычной тканой одежды, заметила Эвинна, у местных почти не было. Даже те богатые мерзавцы, чьи обескровленные тушки сейчас остывают в предгорьях, ходили в таких одеждах. Впрочем, получалось тепло и добротно, а больше тут ничего от одежды не требовалось. Примерно так же мастерилась и обувь, но на неё шла кожа с лап и холки зверей, более толстая и грубая.

  Быт у гвидассов, как называлось это племя, суровый - и почти не оставляющий для человека возможности уединиться. Только прикреплённые к потолку шкуры, редко - тонкие перегородки из грубо слепленных, но на совесть обожжённых кирпичей разделяли внутренность общинного дома. Они создавали преграду зрению, но не слуху: из-за них слышался то детский плач или смех, то звон металлической посуды, то скрежет точильного камня по клинку ножа. Кто-то говорил, кто-то пел, кто-то матерился; из-за одной шкуры, к тому же прикрытой неплотно, да и плошку с жиром никто там и не подумал погасить, доносились клейкие звуки поцелуев, переходящие в характерную возню и страстные стоны. Эвинна покраснела. Конечно, и в избе отца было всего одно помещение, так что дети видели, что они с Фольвед делают, чтобы в семье появился ещё ребёнок. Но там-то дом отдельный, и видеть их близость могли лишь их же дети. А тут любой, кто вошёл в дом, мог глянуть в щель между стеной и краем шкуры! Вот потому-то наверное, никто и не подсматривал, изнемогая от желания: ну, подумаешь, Арибл с Фраммой никак не могут насытиться, так ведь они и поженились в месяце Копьеносца! Вот заведут двух-трёх детей, и, коли Фрамма не помрёт родами, а Арибла не искалечит на охоте, остепенятся. Тогда и любовью будут заниматься молча, и светильник гасить, а пока не до того им...

  - Сюда, - скомандовал Нидлир.

  Крошечная комнатёнка почти в самом конце длинного коридора... или, вернее, лаза? Даже невысокой Артси-Эвинне приходилось нагибаться, чтобы не задеть служащие перекрытием, грубо обтёсанные глыбы. Всё точно так же, почти половину помещения занимает печь, в отверстии над очагом греется чугунок с каким-то аппетитным варевом, варево суетливо помешивает молоденькая, но вся какая-то запуганная и измождённая девушка... или девочка, вряд ли она старше Ариси. Однако оттопыривший сшитую из шкур безрукавку для дома живот свидетельствует: она на третьем или четвёртом месяце. На лежаке сидит плечистый мужчина лет тридцати, по точильному камню в его руке со скрежетом скользит большой нож. Время от времени мужчина смачивает камень слюной. Не отрываясь от работы, он порой бросает красноречивые взгляды на фигурку жены. Мол, заканчивай - и давай ко мне, а то прямо у очага тебя возьму. На ближнем к стене краю лежака спит старик, и ему совершенно не мешает царящий в общинном доме до глубокой ночи шум. Чумазая босоногая девчонка лет одиннадцати с растрёпанными волосами подбрасывает в топку уголь из ржавого железного ведра железным же совочком; ещё два мальца поменьше, пол из-за грязи не определишь, играют на полу, и их игры неуловимо напоминают забавы сколенских сверстников.

  - Отец, - не обращая внимания на остальных, потянулся Нидлир к старику.

  - Спит он, не видишь разве? - шикнул на него мужчина. - Только уснул, и ты тут! Кого это ты привёл, уж не эту ли свою картирку, с которой тогда на озере...

  - Тогда - что?! - зло бросил Нидлир в лицо мужчине.

  - Что слышал, - буркнул тот. - Постеснялся бы! Вместо того, чтобы на свадебный выкуп копить, на девок спускаешь, да ещё сюда её привёл!

  - Ты что, она же слышит! А у нас и не было ничего...

  - Да как же, как же... Так я тебе и поверил...

  - Ничего не... - начал Нидлир, но Эвинна его перебила. Это Артси наглые речи чужого мужчины могли смутить. Та, кто вела в бой двенадцатитысячное войско, знала, что сказать.

  - Это так, незнакомец, - неторопливо бросила она. - И говорить я пришла не с тобой...

  - О! У картирской шлюшки голос...

  Что произошло дальше, мужчина так и не понял. Руки незнакомки как-то странно шевельнулись - и нож, будто обретя собственную волю и едва не сломав палец, оказался в руке Эвинны. Ловко подбрасывая оружие на ладони, девушка, не повышая голоса, произнесла:

  - Хорош воин, у которого женщина оружие отняла... Давай, буди отца. Надеюсь, он умнее...

  Лицо мужчины побагровело - казалось, сейчас он бросится на неё разъярённым быком. Нидлир ошалело переводил глаза с одного на другую. Когда он только что очнулся, он увидел убитых сыновей старосты. Нехорошо убитых: один со вскрытым горлом, снег под ним потемнел от крови; второму меч расколол череп. И, поскольку никого живого, кроме Артси, там не осталось, напрашивался один совершенно безумный вывод. Их убил... точнее, убила...

  И вот теперь он снова смотрел на милую, добрую, абсолютно безобидную плясунью, и не узнавал её. Уверенный, жёсткий взгляд, сурово сжатые губы, гордая осанка - и даже движения, сохранив прежнюю плавность и точность, стали какими-то хищными. Так двигаются те, кому не впервой воевать и убивать. Он как-то разом понял, что его старшего брата, одного из первых силачей племени, сейчас будут просто убивать, зарежут, как свинью, и всё. Такие слова обычно смываются кровью, и только кровью, ибо затрагивают не жизнь или кошелёк, но честь.

  Но, похоже, понял это и брат. Мужчина примирительно поднял ладони кверху, показывая, что не прочь взять свои слова обратно:

  - Впрочем, наши мужчины порой тоже слишком распускают руки. Сейчас разбужу отца. Бать, до тебя тут одна женщина пришла...

  Собственно, глава семейства уже проснулся. Было ему далеко за шестьдесят, что по местным меркам глубочайшая старость. Седая борода и редкие пегие волосы растрёпаны со сна, но глаза уже смотрят вполне осмысленно. Наверное, его разбудили необычно громкие слова и возня. Несколько мгновений старик удивлённо переводил взгляд с незнакомки, в которой узнал картирку-плясунью, на братьев и жену старшего из них, съёжившуюся у очага; дети тоже примолкли, ощутив повисшее напряжение.

  - Кто... вы? - спросил он Артси.

  Девушка коротко, деловито представилась, и сам этот тон, без обычной девичьей стеснительности или смешков, убедил старика, что всё более чем серьёзно.

  - Нужно поговорить, Кират-катэ, наедине. Пусть выйдут все, кроме Нидлира, - без предисловий начала она. - И чтобы нас не подслушивали. Это очень важно.

  - Мой старший сын, хоть и резок на язык, но не дурак и не болтун, - усмехнулся старец. - И я для него пока ещё отец. - Айвейн, выведи детей и сама посмотри, чтобы никто не подслушивал. "Айвейн - это же северный вариант моего имени, как сколенская Флавинна в этих краях была бы Флавейн!" - мелькнуло у Эвинны в голове. Впрочем, теперь она же - и голова Артси, и об этом не стоит забывать.

  Жена старшего брата молча повиновалась. Вскоре в комнатке воцарилась тишина, нарушаемая лишь треском камина и хриплым, простуженным дыханием старика.

  - А теперь - рассказывай, - потребовал старый Кират. - Что с тобой приключилось, и что ты от меня хочешь. Но сначала - какие отношения связывают тебя с Нидлиром. Я слышал, у картиров есть один обычай...

  - Этого не было, - наверное, чуть резче бросила Артси-Эвинна. Нидлир поразился ещё больше: даже голос зазвучал чуть по-другому, но главное, в нём теперь отчётливо слышался металл. - Но со мной чуть не случилось другое.

  И она коротко пересказала, что произошло. Только правду, и правду всю.

  - Так что, если картирам это станет известно, они могут тут больше не появиться.

  - Появятся, не вы, так другие, - подумав, ответил Кират.

  - Им нужен никарр, а продать оружие из него можем лишь мы, - добавил старший брат - Нидлир так и не сказал его имени. - Вдобавок и повод не слишком важный. Вы ведь не родственники хотя бы вождя одного из кланов, так?

  Кират поднял руку, и старший сын замолк на полуслове. Строго-то тут у них как, мысленно усмехнулась Эвинна.

  - Но это не повод оставить вас без помощи, - продолжил он.

  - Нас? - поразился Нидлир.

  - Именно. Вас. Тебя, Нидлир, многие видели и с Артси, и с Фритьофом. Вдобавок ты очень зря оставил там копьё, с которым стоял в дозоре. Так что подозрение сразу падёт на тебя. А Артси ничего не докажет, да и вожди не станут ссориться из-за неё. Так что виноватым окажешься ты - да и мы все тоже!

  - А что же, Кират-катэ, мне надо было дать себя обесчестить? - спросила она. - А твоего сына, почтенный, всё равно бы или добили, или выставили виноватым. И опять никто бы ничего не доказал.

  - И это тоже правда, - вздохнул старик. - Как и то, что здесь, - он обвёл взглядом тесное помещение. - Слишком много глаз и ушей. Если я тебя тут спрячу, завтра же все узнают, что вы оба здесь. А у меня Нидлир - не единственный сын, а лишь младший. Так что единственное, чем смогу помочь - это собрать вас в дорогу и направить погоню в другую сторону. Ну, или хотя бы чуть задержать. Всё-таки, пока меня не расспросят, они в погоню не бросятся...

  Эвинна слушала старика - и невольно проникалась к нему уважением. Самый обыкновенный дед, каких наверняка не один десяток, да и род его явно не относится к самым важным. Но родных готов защитить, хоть и в меру своих невеликих сил. Никакого сравнения с картирским старейшиной - и Иртоном, и Моосом, которые по сути продали их с Фритьофом.

  - А теперь слушайте, куда идти. Вам теперь одна дорога - в Бирру, там почти тысяча человек живёт, больше вы нигде не затеряетесь. Идёте в сторону созвездия Копьеносца, то есть на юг. Минуете плато, угольный карьер, потом появится ущелье. Здесь надо идти по дну.

  - Как идти, я помню, - произнесла Эвинна. Артси и правда уже не раз ходила этой дорогой, и основные приметы остались в памяти.

  - Именно там вас и будут искать, - невозмутимо отозвался старик. - Но есть другой путь, чуть западнее. Он длиннее и куда тяжелее, а сейчас и вовсе почти непроходим - но зато о нём и знают лишь наши. Сомневаюсь, что погоня, если будет, полезет туда в Долгую Ночь. Так вот, минуете ущелье, потом переправитесь через замёрзшее озеро - впрочем, оно всегда подо льдом, и до Великой Ночи там было тоже. Дальше будет тропа по склону горы - там труднее всего. Но снеговые шапки сейчас самые маленькие, ближе к весне они куда опаснее. И спускаетесь в другое ущелье. Не бойтесь, что оно поворачивает на восток - потом оно выведет вас прямо к дороге на Бирру. Там будут пещеры - постарайтесь держаться от них подальше. В тех местах охотники прошлым летом взяли пещерного медведя. Ну, а дальше картирка и правда должна знать...

  Кират помолчал, подумал.

  - Надеюсь, всё у вас получится, - распорядился он, и старший сын встрепенулся, готовый повиноваться так же быстро, как и его жена.

  Кират помолчал, подумал.

  - И, если дойдёте - считайте, я дал благословение на свадьбу. У вас теперь один род, клан и каста - изгнанники.

  Нидлир опустил голову - но тут же гордо вскинул её, будто говоря: "Ничего, и на нашей улице будет праздник!" Эвинна отреагировала спокойнее. В её жизни уже были и бесприютные скитания, и одиночество, и бегство от погони. И, конечно же, война. Та, ради которой она вернулась из смерти.

 

  Глава 12. Без вины виноватые

  - Дошли! Даже не верится! - воскликнул парень. - Вон она, Бирра.

  Они стояли на обледенелом перевале, по пояс в снегу, и только массивный валун защищал от ледяного ветра. Путь к столице острова недолог, каких-то пятьдесят миль. Но пятьдесят - это для птиц, а со всеми извилистыми ущельями и перевалами будет семьдесят, а то и все сто. По равнине, да летом, да по хорошей, оставшейся от Империи дороге дня два, может, три - это если идти пешком, да не торопиться. Но в горах прямых дорог нет. А уж в горах так далеко на севере...

  Сравнивая здешние горы с кетадринскими, Эвинна несколько погорячилась. О нет, тут нет таких круч, как в горах Кетадринии, таких высот, на которых почти невозможно дышать, огонь едва тлеет, а вода закипает чуть тёплой. Но уже одна полярная ночь, круглосуточная тьма, озаряемая лишь призрачным сиянием лун, делает дорогу неимоверно трудной. Но самое главное - морозы.

  Да, морозы тут похлеще, куда как похлеще. Такого холода девушка не видела ещё никогда. Видела Артси - их племя не первый год торговало с гвидассами. Но пока не почувствуешь такой на своей шкуре, не оценишь. "Днём" теплее не становилось, наоборот, с севера частенько налетал ледяной ветер - хорошо хоть, не убийственный снежный смерч: тогда пришлось бы забиваться в пещеры, рискуя встретиться с огромными пещерными медведями: пару раз зоркий Нидлир увидел пугающе огромные следы когтистых лап, расстояние между ними наводило на совсем грустные мысли. "Наверное, от такой твари даже верхом не уйдёшь!" - решила Эвинна. Это существо должно быть втрое больше обычного медведя и едва ли не вдесятеро тяжелее. С такой зверюгой могут справиться десять опытных охотников, каждый из которых чётко знает свою задачу - но не два беглеца.

  Одной из ночей южный ветер принёс с моря тучи, стало чуть теплее - хотя всё равно, если плюнуть, на землю падала ледышка. Увы, тучи скрыли луну и звёзды, и воцарялся совсем уж могильный мрак, идти в который по горам не рискнёт и безумец. А уж каково тащиться сквозь снежные барханы, молясь, чтобы не провалиться в трещины ледника... Хвала всем Богам сразу, всё это осталось позади.

  Здесь тоже было по пояс снега, мороз немилосердно жалил лицо, а с моря тянуло промозглой сыростью. Но то ли горы стали пониже, то ли море смягчало мороз - того пронизывающего холода уже не было. Наверное, можно даже опустить с лица повязки, прикрывающие нос и рот.

  Эвинна вгляделась в озарённую зелёными лучами Самани равнину. Здесь горы кончались, переходя в пологие холмы, за ними распростёрлась бесконечная равнина замёрзшего моря. Её граница была чётко видна - тут и там из снега поднимались хутора из похожих на гвидасские каменных хижин, только перекрытия по большей части были деревянными. Лес сюда возили из-за моря, дерево было дорогим, но не драгоценным материалом, как у гвидассов. Хотя ни одного полностью деревянного строения, как в Сколене, конечно, не было. Справа и слева берег окаймляли неприветливые чёрные скалы, на которые напирал хрустящий под собственной тяжестью ледяной панцирь.

  У самого моря привольно раскинулась Бирра. Для Эвинны, видевший имперскую столицу, она была просто большой деревней с крохотной крепостцой - королевским замком - посередине. Но для Артси то был самый большой из виденных городов. На Борэйне вообще могли выжить немногие, а уж после Великой Ночи остров почти запустел: всю дорогу они ни разу не встретили человеческого жилья.

  На берегу, вытащенные, чтобы не раздавило льдами, уютно устроились несколько кораблей. А из гавани на север, прямо по льду, протянулась узенькая ниточка санной тропы. Севернее Фодра и Барска море зимой замерзает, и уже не первый век как люди сообразили: с месяца Корабля по месяц Рыбы море вполне проходимо на санях и лыжах. Была бы необходимость. А необходимость - есть. Летом многие кланы на Борэйне выходят в море не рыбачить, а пиратствовать, и король при всём желании неспособен их обуздать. Да и с айсбергом в тумане даже в конце лета встретиться не проблема. Так что тем, кто победнее, и неспособен нанять хороших лоцманов и большие, способные ходить в здешних водах, корабли, лучше путешествовать именно зимой. Правда, попозже, в месяце Ясеня, когда кончится Долгая Ночь, а лёд станет наиболее прочным.

  Всё это Эвинне поведал Фритьоф: в отличие от Артси, картир не только танцевал, но и общался с людьми, торговал с заморскими купцами, а значит, знал многое. Что же, так даже лучше: не надо ждать лета, чтобы переправиться через море, не надо и тратить деньги на еду всё это время. Достаточно прибиться к санному каравану - и неделю спустя они будут в Крамаре. Оттуда ещё две недели до Афрады - это уже в Кетадринии... Нет, к кетадринам она не пойдёт ни за что, и одного раза хватило. Разве что с войском. Впрочем, до Сэрхирга надо ещё дойти. В конце концов, неизвестно, что сейчас творится в Бирре. Артси знала о замятне - но не более того, гвидасс не знал и этого.

  Столица встретила их обманчивой тишиной, напоминающей затишье перед снежным смерчем. Из немногочисленных труб валил жирный угольный дым - топить деревом на земле богини Борэйн дураков нет. Но сами улицы были пустынны, лишь узкие стёжки, протоптанные в снегу, свидетельствовали, что город обитаем. Кое-где попадались следы лошадиных копыт, зато почти совсем не было колей от тележных колёс. Только широкие следы санных полозьев, наверняка оставленные картирскими повозками.

  - Слушай, Нидлир, а тут есть ещё племена - ну, кроме вашего?

  - Немало. Одних картиров четыре племени, ты что, не знаешь? Потому-то у вас и вышли неприятности с королём

  Эту историю Эвинна тоже уже слышала: в конце-то концов, ничего необычного. Кто силён, тот и хозяин, а кто слабее, стремится подольститься к сильнейшему. Но, по-видимому, не так уж и сильны местные Харваниды - и король, и вдовствующая королева. Чуют, что земля уходит из-под ног - иначе не потерпели бы на своей земле вербовщиков из далёкой Алкии. И, в любом случае, надо узнать о замятне побольше. Возможно, её удастся использовать...

  От мыслей от политике вновь пробудилась прежняя хозяйка тела. Эта Артси жила так, как и положено женщине её касты - не задумываясь ни о чём, кроме удачного замужества и искусства танца, передоверяя всё, что за порогом дома, мужчинам.

  - Ясно. А как думаешь, сейчас можно перейти пролив?

  - Не знаю... Насколько я слышал, караваны отправляются на материк после Долгой Ночи, но уж точно не раньше месяца Корабля... А что?

  - А то, что Бирра не так велика, как ты думаешь, - произнесла Эвинна. - И найти тут человека, если очень хочется, не сложно. Хотим избежать опасности - надо уходить на юг - в Крамар, Хорадон или Барск. А лучше бы и ещё дальше...

  Нидлир удивлённо посмотрел на подругу. После той истории она изменилась - что вполне объяснимо пережитым, но порой это всё-таки пугало. Чего стоят появившиеся ни с того ни с сего рассудительность взрослого, повидавшего жизнь человека, навыки обращения с оружием, да ещё понимание политических раскладов... Зато куда-то делось её прежние жаркие чувства. С едва скрываемым негодованием парень осознал, что Артси больше не хочет его целовать, не говоря уж о большем. Может, потом, когда отойдёт?..

  - Может, кто и согласится идти раньше, - возразила Эвинна, вызвав у парня очередной удивлённый взгляд. Да уж, изменилась. И не поймёшь даже, в хорошую или плохую сторону: будто телом любимой временами управлял кто-то другой. Жёсткий, решительный, хлебнувший в жизни лиха. Но не злобный или подлый. А чего стоили неожиданные, невесть откуда появившиеся познания... Наверное, тот, другой (или другая, хорошо бы расспросить - но скажет ли она правду?), некогда был вождём. И хорошим, Ирлиф побери, вождём! - Надо поспрашивать. Тут есть трактир?

  Ха! Мечом владеть научилась, зато забыла, как выступала в "Вороном коне"! Фритьоф говорил, одного серебра накидали пол-шапки... Хорошо хоть, имя матери помнит.

  Впрочем, Артси уже и сама припоминала названия здешних забегаловок. "Вороной конь", "Милость Борэйн", "Приморье", "Кровь на мече". Есть и другие едальни. В какую бы пойти?

  - Давай для начала в "Приморье", - чуть подумав, решилась Эвинна. - Судя по названию, там бывают матросы и купцы...

  - Они везде бывают, - раздражённо буркнул Нидлир. - Ладно, идём.

  Проходя по утопающей в снегу улочке, мимо обледенелых каменных оград, местами почти скрытых сугробами, Артси дивилась тишине. Сколько они тут бывали, а картиры навещали Бирру каждую зиму, сразу после гвидассов, улицы даже в Долгую Ночь не пустовали. Купцы, ремесленники, матросы, рыбаки, что рисковали выходить в море до самого ледостава. Трактирщики, их слуги и трактирные девки - радость сошедших на берег матросов со всех концов света. Звенел девичий смех и звонкая монета, лилось вино, раскатисто хохотали в кабаках матросы и дружинники короля, заезжие торговцы и бродяги вроде картиров.

  А сейчас кажется, будто город опустошил враг, или - как рассказывал Моррест - мор. Может, и правда?.. Если алки решились бросить чумное мясо в колодцы один раз, решатся и второй, и третий. Это куда проще, чем, теряя тысячи подданных, вырывать победу в бою. Конечно, новое оружие, особенно через несколько лет, даст алкам подавляющее преимущество. Но, как показал Моррест, не делает их неуязвимыми. А тут - кинул несколько кусков мяса в колодцы, потом выжег чумные развалины - и можно заселять опустевшую землю. Алков слишком мало, чтобы вести бесконечные войны по усмирению подданных! Да и трудно доказать, что мор вызвали именно алки!

  Хотя... Одно дело выморить осаждённую крепость или непокорную деревушку в глуши, и совсем другое - целые страны. Алкия - купеческая держава, без обширных торговых связей она погибнет сама, ещё вернее, чем от сколенских мечей. Значит, вместе с золотом любой купец может привезти на родину смерть. Это то самое лекарство, которое страшнее болезни.

  Может, алки решили повторить поход сына-изгнанника Харвана Основателя, прибрать Борэйн к рукам? Дело выгодное - одно месторождение никарра чего стоит! Но чтобы не вести ещё одну войну вместе со Сколенской и Хеодритской, алки решили избавиться от большей части местных. Как? Например, как в Макебалах ещё в первый год войны. Почему нет? Кто помешает-то?..

  Эвинну передёрнуло. Вспомнились первые дни после вступления в столицу Верхнего Сколена. Могильная тишина мёртвых улиц, прямо посреди улиц - раскопанные рвы с полуразложившимися мертвецами, приторный смрад мертвечины, день и ночь висевший над вырезанным городом... Неумолчно гудящие в воздухе тучи мух... Как у них самих-то мор не начался, пока всех похоронили по-человечески? И не от этого ли на самом деле бежали картиры?

  Но трактир "Приморье" по-прежнему гудел от голосов подвыпивших завсегдатаев, дверь то и дело приоткрывалась, впуская и выпуская людей, и заодно сноп тёплого свечного света. Стоило войти, и обоих обволокло живительное тепло хорошо натопленного дома - казалось бы, напрочь забытое за несколько бесконечных дней во тьме и морозе. А здесь...

  Сияют плошки с топлёным тюленьим жиром - хозяину приморского трактира можно не скупиться - звенит музыка. Несмотря на зиму, яблоку негде упасть. Столы ломятся от жареного мяса, тушёных овощей под острым соусом, жбанов с пивом, брагой, а для ценителей - и алкским красным да белым алхаггским. От разнообразных, непривычных в гвидасской глуши одеяний рябит в глазах. Дружинники, матросы, пираты, рыбаки, купцы разного пошиба, местные и заморские, ремесленники, слуги, извозчики... И, конечно, непотребные девки, какой отдых без них! Пол замызган растаявшим снегом с сапог и валенок, потолок чёрный от копоти, в воздухе плавают запахи пота, чад от плошек с жиром, подгоревшего мяса, аромат каких-то кушаний и напитков. Кто-то чинно, неспешно беседует, кто-то развлекает всех похабными анекдотами - и всё помещение то и дело сотрясается от хохота лужёных глоток. Оглушённый непривычным многолюдством, суетой и гамом, Нидлир растерянно застыл на пороге. Эвинна вслушалась в одну из смешных историй, рассказываемых могучими парнями-матросами.

  - "Слышь, соседушка, а я с твоей женой ночью переспал!" - "И как? - "Здорово! Как в раю побывал! Только вот холодная она у тебя что-то..." - "Ну, ещё бы, она ведь позавчера умерла!"

  Хохот, да такой, что звенит в ушах, грохочут, ударяя в стол, массивные пивные кружки, звякает небрежно брошенная на стол огромная секира дружинника. Страшное оружие, помнила Эвинна, такие в умелых руках раскалывают хоть щиты, хоть шлемы. А вон - заботливо поставленный рядом с тарелкой на стол шлем: горшкообразный, с толстым железным гребнем поверху. Алкский. Выходит, Амори и правда договорился со здешним Харванидом. Вот почему что ни Харванид - или безвольное ничтожество, или сволочь? И ведь были же, были ещё недавно другие Харваниды...

  Поближе к пышущей жаром огромной печи уселся благообразный старец в просторном, хоть и видавшем виды плаще. Он закинул ногу на ногу, выставив на всеобщее обозрение такие же видавшие виды валенки - главное достояние записного бродяги - и наигрывает на лютне плавную, печальную мелодию. Несколько исполненных терпкой горечи и светлой грусти аккордов - и приятным баритоном странник произнёс.

  - Эту песню я слышал от одного странника, пришедшего из-за моря этим летом. Он прошёл много стран, был даже в бывших сколенских землях, что ныне покорены алкским королём, но восстали против новых владык...

  Эвинна обратилась в слух, рука, будто сама собой, стиснула край стола.

  - Ты что? - встревоженно спросил Нидлир. Девушка не ответила, она впилась взглядом в странника-певца, ловя каждое слово, каждый звон струн, впитывая оттенки интонаций и переливы аккордов.

  - Но самое удивительное, что возглавила сколенцев простая девушка из крестьян, Эвинна. А не какие-то там короли, герцоги и рыцари...

  - Сколенцы же, - презрительно хмыкнул здоровенный дружинник - тот самый, обладатель секиры. - И раньше воевали по-бабьи, вдесятером на одного да со спины, и теперь ими баба командует!

  Эвинна впилась ему в спину гневным взглядом, да таким, что Нидлир снова забеспокоился. Сейчас королевский дружинник заметит полный ненависти взгляд, возьмёт секиру, и... Парень не обольщался насчёт своих (и Артси, где-то нахватавшейся воинского мастерства) шансов выжить в стычке с настоящим воином. Но сказитель и сам смог поставить секирщика на место:

  - Возможно. Но кто тогда алки, которых сколенцы, возглавляемые этой девушкой, не раз били? А какие воины у короля Амори, тут знает каждый.

  И дружинник не стал нарываться на ссору. Похоже, алки и тут уже показали себя во всей красе. Гомонящие завсегдатаи трактира приумолкли, и певец продолжал, всё так же неспешно наигрывая на лютне:

  - Эта песня не об Эвинне. Она о другой девушке, своим подвигом ставшей вровень с Эвинной. В Сколене никто не знает даже имени, потому и зовут: Макебальская пленница.

  Струны зазвенели громче, певец глубоко вздохнул - и приятным баритоном запел:

  Эвинна не заметила, как побелело лицо, как пальцы до боли, до хруста стиснули край стола. Этого не может быть! Это же... Это как весточка с воли осуждённому на пожизненное заключение в тёмной сырой клетушке! Неужто сами Боги дали ей встретиться с певцом, чтобы тот дал ей знать: Сколен держится, сражается, и ждёт её помощи? Или... богиня? Скорее бы оказаться в родной стране...

  Огромным усилием воли Эвинна заставила себя расслабиться, придать лицу устало-безразличное выражение. "Я расспрашиваю только из праздного любопытства" - напомнила она самой себе.

  - Уважаемый... не знаю, как люди зовут катэ, - по всем правилам местной вежливости обратилась она.

  - Какая разница, дева, как зовут человека другие люди, - усмехнулся старец. - Важнее, как человек проживёт, и как уйдёт из мира. Дева, ты хотела что-то спросить?

  - От кого... И когда катэ слышал эту песню? И не было ли новостей из Сколена позже?

  - Тебя так интересуют дальние страны? - Кустистая седая бровь поднялась. - До Сколена тысячи миль, дева, и суши, и моря. Люди путешествуют по Сэрхиргу годами, а удел женщины - очаг и семья. Зачем тебе знать о земле, где ты никогда не побываешь? И о людях, которых никогда не увидишь?

  - А зачем у нас поют об Ольваре, который умер до моего рождения? Катэ и сам, наверное, пел? - парировала Эвинна.

  - Ишь, уела старика, - беззлобно усмехнулся певец. - Ладно, слушай, красавица. Этим летом, то ли в месяце не то Мечей, не то Копьеносца, точно не помню, я был в Крамаре. Ну, да, в Крамаре. Там тоже днём с огнём торговцев с юга не встретишь, но всё же порой бывают. Правда, обычно алки или тарды, а сколенцев там терпеть не могут с войны. Но тут попался какой-то купчик, разговорились, он про Эвинну и рассказал, а слуга у него петь мастак. Я вот тоже на память не жалуюсь, песню его и запомнил. Только он её на южном наречии пел, по-сколенски, а я по-борэйнски. Но народу интересно, про подвиги слушать всем охота!

  - А ещё что-нибудь слышно об этой Эвинне? Ну, хоть что-то?

  - Да знаешь, красавица... Разное болтают. Кто-то говорит, её в плен взяли, да и казнили, кто-то, что она к алкам перешла, кто-то - что просто затаилась, ждёт, пока алки бдительность потеряют, да ещё слухи о своей смерти распустила. Но война на юге идёт точно: иначе с чего бы алкам наёмников по всему миру вербовать? Может, и Макебалы эти ещё не взяты. Говорят, там хорошие стены, река рядом - город хоть год простоит.

  "Не простоит, - подумала Эвинна. - Мы его взяли, а Арднар не глупее!"

  - Погоди, - встрял Нидлир. - Артси, ты что так разволновалась? Какое нам дело до короля алков, Макебал, Арднара этого? Кто он, кстати, такой?

  - Есть такой... в Верхнем Сколене, - избавил Эвинну от риска проболтаться певец. - Как я понял, рыцарь он, но своё имя и имя своего рода замарал на сто лет вперёд: сначала служил Эвинне, потом перебежал к алкам, а уж с людьми творил такое, что и Ирлиф бы побледнел... Прозывают его там: Арднар Мясник. Говорят, вроде бы целый город на его совести... Или на совести алков...

  - Да ну, быть того не может! - недоверчиво усмехнулся Нидлир. - Не может так быть! Ну, казнили кого-то, это да, так везде. А чтобы всех подряд? Смысла не вижу.

  - И всё же это правда, - вырвалось у Эвинны. Девушка спохватилась, но слово не вернёшь. Оставалось замять проговорку, пока никто не заметил. - А как скоро выйдет первый караван в Крамар?

  - В Крамар хотите? - на сей раз усмешка старца получилась язвительной, наверное, даже зловещей. - Вообще отчаянные головы уже в месяце Судьи ходят, хоть порой и пропадают. Но в эту зиму, похоже, санного пути не будет. Король издал указ: в город всех впускать, и никого не выпускать... Что-то ищут, всех проверяют, особенно картиров. Если вы попытаетесь уйти, стража вас перехватит, и тут поркой не отделаетесь. Как началась грызня меж королевой-матерью и молодым королём, так и устроили всю эту замятню. Говорят, ещё картиры там каким-то боком встряли, хотя эти-то никогда с властями не цапались...

  Некоторое время сказитель молчал. Потом, воровато оглянувшись - песня кончилась, и никому до него не было дела - совсем тихо произнёс:

  - Есть, впрочем, один купчик, он в "Милости Борэйн" остановился. Собирает тех, кому до зарезу надо уйти, чтобы попробовать тайком... Если уж совсем надо, вы к нему идите. Только я вам ничего не говорил, если надо, под присягой скажу!

  - Хорошо, - отозвалась Эвинна-Артси. - Как его найти?

  - Ищите Клодомира ван Хильдерика, - посоветовал главный. - Он из лирцев, а они в "Милости Борэйн" кучкуются.

  - Пошли, - тут же произнесла Эвинна. - Поищем этого Клодомира.

  - А может, подождём, погреемся? - спросил Нидлир. "Да что с ней, раньше ни слова поперёк не говорила, а теперь... Будто подменили! Может, к колдунам за помощью обратиться?"

  - Там и погреемся, - непреклонно ответила она. И, уже выходя на мороз, добавила почти шёпотом: - А то мало ли кто слышал этого купчину...

  После тёплого трактира улица встретила их лютым холодом и воем ветра. Мороз обжигал щёки, в первый миг от него перехватывало дыхание. Эвинна никогда не видела таких холодов, в Верхнем Сколене подобного не бывало и в месяце Корабля. А уж что тут будет, когда зима наберёт полную силу... Артси - проще. На её памяти были зимы и суровее, когда оставленный на ночь на улице нож утром становился хрупким, как стекло. Уронишь на камень - разлетится мельчайшими брызгами. Но то - железо. А люди живут себе, не тужат, даже странствуют в этакие морозы по горам и долам, ночуют в своих шатрах на повозках, а чтобы не замёрзнуть, оставляют на ночь огонь в небольших железных печках - печи эти, кстати, покупают у гвидассов...

  В очередной раз Эвинна поблагодарила Ту, кто помогла ей вернуться из мира мёртвых. Да ещё дала узнать столько нового. Алха будто знала: для Эвинны жажда знаний всегда была второй страстью, после стремления к справедливости. Хотя знала, наверное, лучше её самой - потому и решилась пойти против самого Справедливого. Интересно, милостивая Алха специально подбирала "жертву", или всё вышло случайно?

  "Милость Борэйн" оказалась низким, но длинным - шагов сорок, а то и пятьдесят в длину, сложенным из грубо обтёсанных глыб домом. Чем-то он напоминал дома гвидассов, в каждом из которых обитал целый клан - впрочем, им наверняка и был когда-то. Щели между стенами законопачены высушенным мхом, снаружи всё сооружение по самую крышу присыпано землёй. Так же, вспомнила Артси, делались подвалы-убежища, где гвидассы прятались от снежного смерча. Пусть тут тесно, душно и плохо пахнет, зато нет такого мороза, в который стены бы промёрзли. Помогает и массивная, по уму сделанная печь, от которой тянет сухим жаром.

  Наклонная, как в погреб, дверь открылась, и тут же захлопнулась, не выпуская тепло. Внутри почти темно, единственный источник света - чадящая плошка с тюленьим жиром, но привыкшим к ночной мгле глазам света хватает. Осторожно спустившись по выщербленным от времени ступеням, Эвинна и Нидлир спустились в тесный пиршественный зал. Он занимал ближнюю к двери часть дома, тонкая кирпичная стенка с дверью отгораживала его от других помещений: чего-то вроде крохотной гостиницы, кухни и, наконец, жилья хозяев и нескольких рабов.

  Вопреки ожиданиям, трапезная оказалась полупустой. Всего несколько человек, среди них выделялся рыжеволосый бородач, чей голос рокотал, как боевая труба. Даже сейчас, когда он сидит за столом, видно богатырское сложение. Этакий добродушный, сытый медведь - но тронь, и он обратится в воплощение смерти.

  За одним с ним столом (дивное диво - деревянным!) сидели ещё шестеро, все как один рыжеволосые, крепкие, с длинными, окладистыми бородами, по краям заплетёнными в короткие косички. Сразу видно, соплеменники, да наверняка и родичи. К моменту, когда вошла Эвинна, они уже успели опустошить подносы с едой, и теперь неспешно потягивали пиво, ведя чинную, неторопливую беседу на неизвестном языке. В углу сидят ещё двое, но эти уже ни на что не обращают внимания: рядом с каждым стоит опустевший кувшин из-под пива.

  - Почтеннейшие, - со всей возможной вежливостью обратился Нидлир. Эвинна не возражала. Здесь никто бы не понял, заговори женщина о действительно важном. Для серьёзных вещей есть мужчины. - Подскажите, где можно найти Клодомира ван Хильдерика, купца из Барска? У нас к нему важное дело...

  - Положим, здесь, - усмехнулся рыжебородый здоровяк. - Люди зовут меня так. С кем имею честь говорить?

  Нидлир представился, не скрыв и того, что они из картиров.

  - Это моя сестра, Артси.

  - Возможно, следует переговорить наедине, - нахмурился лирец. Как и любой северянин, он не любил серьёзных разговоров при женщинах и детях, и, конечно, при рабах. Эвинну покоробило такое отношение, но возразить нечего. Начни она сейчас возмущаться, и разговор не получится вообще.

  - О нет, она умеет держать язык за зубами, господин, - светски улыбнулся Нидлир. - Она не повредит - как и твои почтеннейшие родичи, Клодомир-катэ. Вдобавок мы путешествуем вдвоём, и у меня нет от неё секретов.

  Теперь улыбнулся и здоровяк - подобное доверие ему льстило, теперь он ничего не имел против маленького нарушения традиций.

  - Эй, там, пива гостям... Вы голодны? Угощаю!

  Крутобедрая служанка приоткрыла служивший дверью тяжёлый занавес из грубой ткани. Высунулась, оценила количество вновь прибывших, скрылась там, откуда доносился кухонный чад. Ждать долго не пришлось: вскоре она вновь появилась, неся покрытый жареным мясом с острыми приправами поднос. "Моррест называл такое мясо "шашлыком", - мелькнуло в голове Эвинны одно из дорогих воспоминаний. - Надо же, какое смешное слово!" Помимо соуса, имелись нарезанные аккуратными кусочками тушёные овощи, и даже свежие, ещё горячие и дурманяще-ароматные лепёшки, политые мёдом. Вторым заходом девушка принесла два запотевших кувшина с холодным пивом и массивные глиняные кружки.

  Упрашивать себя оба не заставили - всё выглядело настолько аппетитно, что у Нидлира и Эвинны заурчало в животе, а ведь взятая в дорогу еда почти кончилась... Быстро, насколько позволяли приличия, оба принялись за еду.

  - Обычно картиры не очень-то любят заморских купцов, - издалека начал торговец, когда миска почти опустела. Только пивные кувшины остались почти полными: гости лишь для приличия пригубили хмельной напиток, заслужив одобрительный взгляд купца. Мол, правильно, торговаться - так на свежую голову. - И ходят племенами, чтобы не бояться грабителей. Но вы - полная им противоположность: и путешествуете в одиночку, и к нам на огонёк завернули. Я так понял, вас что-то заставило покинуть своих...

  - Увы, - кивнул Нидлир. Вопрос лишь наполовину был данью вежливости: купец не дурак, сейчас он исподволь выясняет, стоит ли иметь дело с новыми знакомыми. - У нас вышел раздор с горцами. Чтобы не пострадали другие роды, мы и ушли.

  - Что ж, стычки с горными племенами меня не интересуют, - решил он наконец. - С горцами я дел не имею, так что... Зачем я вам нужен?

  - Мы хотели бы наняться в караван, - произнёс Нидлир. - Я могу нести охрану, она - готовить в пути и править санями.

  - То есть денег на оплату у вас нет? - прищурился купец. Нехорошо так прищурился - и Эвинна словно подслушала его мысли. "В крайнем случае отщепенцы - и сами товар, - подумал, видимо, Клодомир. - Девкой сам сперва попользуюсь, а парня сразу кетадринам продам..."

  - Это равноценно, - прежде, чем Нидлир успел раскрыть рот, произнесла Эвинна. - Посмотри на металл, Клодомир-катэ.

  С шипением покинув ножны, на стол ложится кинжал. На вид массивный и основательный - но гораздо легче железного, даже в женской руке будет порхать, как пёрышко. Но нет такой стали, что смогла бы оставить на нём малейшую зазубрину. Купец осёкся на полуслове, взгляды остальных, казалось, вот-вот прожгут в столе дыру. Тишина стояла такая, что стал слышен храп пьянчужки в углу.

  Несомненно, купцы-лирцы знали, что такое никарр, но прежде им не доводилось видеть подобного. За такое оружие дают вдвое больший вес золота, и ещё радуются, что купили задёшево.

  - Как он попал в ваши руки? - наконец спросил лирец. - И вы готовы его отдать?

  - Это неважно, - вполне закономерно ответила Эвинна. - Важно, что он может стать вашим... и что у нас есть кое-что ещё. Как только мы окажемся на Сэрхирге.

  - Я иду в Барск, а не в Крамар, - произнёс купец. - Через Хорадон. И со мной многие другие. Вас это устроит?

  - Вполне, - оправившийся от изумления Нидлир, наконец, взял разговор в свои руки.

  - Приходите к рыбачьей пристани, - произнёс Клодомир. - К Часу Крысы. Там увидите...

  - Нидлир, вставай! - Эвинна потрясла парня за плечо, добившись лишь сонного бурчания. Что-то типа: "Так ночь же ещё!" Северяне, привыкшие по трети года жить без солнца, научились как-то чувствовать время суток. Для неё самой с момента появления в мире живых всё время была ночь. "Странное дело, отметила Эвинна, - одна часть меня понимает слова без проблем, а вторая - лишь немногое из того, что говорит. Эта Артси неплохо знает язык гвидассов! Зато в Сколене всё будет наоборот..." - Проспишь выход!

  Наконец усилия дали результат, и парень принялся торопливо натягивать шубу с тёплыми штанами. Честно говоря, Эвинна его понимала: после недели бесконечного холода тёплая постель казалась раем земным, да и поспать пришлось всего четыре часа. Но если упустить этого Клодомира, сколько придётся ждать новой оказии? А ведь каждый день промедления - это новые жертвы среди сколенцев, возможно, как раз одного дня и не хватит, чтобы успеть к главному сражению...

  Дверь скрипнула, лица обжёг морозный ветер, вокруг заклубилась снежная мгла. Ближе к утру мороз чуть ослаб, зато южный ветер принёс снеговые тучи, над сонной Биррой заклубилась пурга.

  - Сможешь найти эту пристань? - не удержался от вопроса Нидлир.

  - Само собой. - Та часть Эвинны, которая прежде была Артси, даже немного обиделась. - Прошлым летом я там выступала!

  "Прошлым летом я сидела в Тольфаре, в осаде!" - подумала Эвинна.

  - Тогда поспешим! - вместо этого сказала она. - Чует моё сердце, нечего тут задерживаться.

  Свистела пурга, резко хрустел, почти визжал, под валенками снег, под порывами ветра пламя факела трепетало, то почти угасая, то разгораясь с новой силой. На взгляд Эвинны, занесённые снегом по самые крыши дома, напоминавшие сугробы с печной трубой, не отличались вообще ничем, деревьев за всё время на Борэйне Эвинна не видела ни одного, и как ориентируется в снежной мгле Артси, для неё оставалось загадкой. Впрочем, не зря же её племя принадлежит к народу картиров - вечных странников, способных найти дорогу где угодно.

  Дома кончились внезапно. Мелькнула почти скрытая снегом последняя каменная ограда - и ветер, не сдерживаемый больше ничем, забушевал с утроенной силой. Теперь он леденил лица, перехватывал дыхание, заставлял глаза слезиться - и вновь и вновь швырял в лица колкий снег. "Что же в море будет? - с невольной оторопью подумала Эвинна. - Впрочем, раз купцы решились, значит, пройти можно!"

  - Ну, вон она, пристань, - произнесла она, отворачиваясь от бьющего в лицо снега. - И где народ?

  Будто в ответ на её слова, где-то вдали, за заснеженным каменным пирсом, послышался лай собак, мелькнул отблеск факела, раздались какие-то неразличимые из-за расстояния слова. Не сговариваясь, оба ускорили шаги. Проплыли во тьме вытащенные на берег корабли, вздыбился по правую руку чёрный камень пирса: снег с него осенью смывало море, а зимой сдувал ветер. Иней искрился в свете факела, а лёд - теперь уже никакого сомнения, настоящий морской лёд - уверенно держал двоих путников. Эвинна ещё никогда не видела замёрзшего моря - и в Верхнем Сколене, и в Алкрифе, и на Гевине даже зимой море не замерзало. Шторма, конечно, бывали, и страшные - выходить в море с конца Улитки по начало Лучника рисковали лишь самые опытные капитаны. Но там даже упавший за борт человек сразу не замёрзнет. Здесь же по пять месяцев в году по льду можно ходить, как по суше. Для сравнения, судоходно здешнее море около двух месяцев...

  Эвинна улыбнулась. А вместе-то, получается, семь, а то и восемь месяцев в год! В то время как на юге сезон навигации не больше пяти-шести месяцев... Значит, тут, где стосуточная ночь случается каждую зиму, заморские путешествия совершать даже легче.

  - А, картиры-беглецы! - услышал Нидлир знакомый бас Клодомира. - Всё-таки решили свалить из дрянной Бирры? Ножик, надеюсь, не забыли? Присоединяйтесь! Жить будете вон в той повозке! Хильдеберт, придётся тебе потесниться!.. Живее, живее, пока стража не набежала!

  Сопровождаемые лаем собак, они сели в сани. Возница - глубокий старик с морщинистым, задубевшим от ледяных ветров лицом, хлопнул кнутом, и ездовые собаки потянули сани прочь от берега. Эвинна успела заметить - образовалась целая процессия из почти сорока больших, добротных саней. Если на каждом хотя бы по трое - всего королевский указ решились нарушить более ста человек.

  Собаки ловко обегали исполинские пилы торосов, каким-то непонятным образом чувствовали под снегом незаметные чужаку слабины во льду - и уверенно несли сани вперёд. Конечно, наибольшую прочность лёд наберёт на излёте зимы, к концу месяца Рыбы - но и сейчас он уверенно держал всю процессию.

  - А долго ехать-то? - спросил Нидлир у возницы. - Ты уже ездил льдом, катэ?

  Польщённый уважительным обращением, старик рассудительно произнёс:

  - До Крамара дней пять, если буря будет, неделя. А в Хорадон не меньше двух недель ехать. В Барск вообще месяц, но туда только после Великой Ночи стали ходить... Раньше - только летом, на кораблях...

  - Что так?

  - А то, что я живу на свете дольше, чем вы вместе взятые, - усмехнулся старик в седую бороду. Старик говорил - но глаза внимательно следили за дорогой, а кнут в заскорузлой, какой-то хрящеватой руке казался притаившейся змеёй. - И видел, как всё было до Великой Ночи. Тогда вообще по льду ходили только весной, а корабли плавали все три месяца. И ледник лежал только на вершинах гор, стекая вниз ручьями. В тех долинах, где сейчас снег, пасли скот до самой Долго й Ночи. А потом всё замёрзло, весь мир, и за морем тоже...

  - Так Великая Ночь уже кончилась, - нетерпеливо произнесла Эвинна. - Всё и растаяло...

  - Нет, не всё, - сварливо буркнул дед. - Лёд спустился с гор, так что вдали от побережья остались только гвидассы. И он не остановился, нет. Я точно вижу, что он расползается, с каждым годом пожирая годную для жизни землю. Всё больше мест, где лёд дошёл до моря и сбрасывает в море айсберги. Ещё лет двадцать - и весь остров, боюсь, станет ледяной пустыней. А там и море перестанет оттаивать...

  - Точно! - неожиданно поддержал старика Нидлир. - Артси, а ведь и у нас это происходит! Десять лет назад назад летние льды начинались в пяти милях от озера, а теперь и мили не наберётся. Да и к рудникам они почти подобрались! Я слышал, Аспарух уже говорил о том, что надо подыскивать место на берегу. А может, и за море перебираться...Только вот куда? На Борэйне нас точно нигде не ждут, и не думаю, что ждут за морем.

  - Разве что речников проклятых потеснить сможете, - сокрушённо вздохнул старик.

  - А что с речниками не так?

  - Да дикие они, если видят, охрана слабая, или народа мало - не могут не ограбить. Даже дань за проезд не берут, сразу всё отнимают, а людей своим богам в жертву приносят. Только вы, наверное, не к ним, а к лирцам спешите. Говорят, - старик хитренько усмехнулся. - У картиров там будет какое-то сборище.

  - Говорят, - хмыкнул Нидлир, и возница явно принял это за чистую монету. Не усомнилась бы и наивная Артси, а вот Эвинна сразу уловила фальшь. Не зря столько общалась с попами и чиновниками. - Много чего говорят, и по большей части неправду. И про лирцев порой такое рассказывают...

  Возница обиженно замолчал, он вглядывался в тёмную даль, из которой то и дело выплывали то рытвины, а порой и полыньи, то торосы. Сани скрипели, покачивались, но мчались сквозь снежную мглу всё дальше и дальше, и казалось, что они так и будут лететь сквозь вой вьюги по полузанесённой санной тропе. Не чувствуя опасности, Эвинна даже позволила себе задремать.

  Проснулась она оттого, что покачивание закончилось. Сани встали. А спереди доносились какие-то голоса.

  Замешательство в голове каравана возникло внезапно. Перекрывая завывание вьюги, впереди раздались голоса, сперва относительно спокойные, но быстро перешедшие на крик и брань. А затем... Эвинна вздрогнула, услышав знакомый звук - звон столкнувшихся клинков и почти сразу - чей-то отчаянный, тут же оборвавшийся крик. Воспоминание о войне, о которой здесь никто толком не знал, полоснуло по сердцу не хуже ножа. Эвинна сама не заметила, как плавно соскользнула с воза, одновременно вытягивая из ножен никарровый клинок.

  - Куда?! - ошалело крикнул Нидлир за спиной. Эвинна не слышала: в разноголосой брани впереди она отчётливо расслышала команду - и команда эта прозвучала по-алкски. Ненависть нахлынула обжигающей волной, заставляя тело вспоминать прежние навыки.

   Нидлир бежал сзади, проваливаясь в снег, оскальзываясь на льдинах, и все усилия уходили на то, чтобы не напороться на скрытый за снежной мутью торос и не потерять из виду сестру. Как умудрялась так быстро мчаться Артси, и притом совсем не задыхаться от бешеного бега, он не понимал. Обнажённый меч в руке нисколько не мешал девушке, будто бегать с серьёзным оружием в руках ей было не впервой. "И это - моя Артси? - с невольным трепетом думал парень. - Сейчас окажется, что она ещё и мечом владеет! Хотя... владеет точно! Как иначе она бы справилась с сыновьями старейшины?"

  Но далеко бежать не пришлось: караван, в общем, не так уж и велик. Теперь ясно, почему пришлось остановиться. Дорогу перегораживали выстроившиеся цепью всадники, нацелившие в сторону караванщиков длинные копья. Все как один могучие, в мерцающих в факельном свете кольчугах и шлемах, с покрытыми инеем бородами и меховыми плащами, наброшенными на доспехи. Они сидели на здоровенных - в северных землях лошади до таких размеров не вырастали - жеребцах. Бока и крупы коней прикрывали плотные стёганые попоны с нашитыми на них железными бляшками. Эвинна по опыту знала: прорубить такую мечом не просто. Пышные плюмажи на горшкообразных, массивных шлемах трепетали на ветру.

  В руках у всадников - длинные, толстые копья, способные пробить любую броню и вышибить рыцаря из седла, на поясах висят длинные, отменной ковки мечи - не изделия старых кузнецов, конечно, но и не убогие новоделы, в довесок к сёдлам приторочены целые арсеналы шестопёров, даг и метательных ножей, чеканы и сюрикены. Артси бы замерла в ужасе - но Эвинна лишь почувствовала, как захлёстывает старая ненависть. Даже не услышь она команд, она бы узнала главного врага. Того, по сравнению с которым гвидасские насильники - лишь мелкие пакостники.

  Удивительно, но Артси испытывала к алкам какое-то смешанное с боязливым восторгом любопытство. Воображение плясуньи захватили огромные, похожие на свирепых демонов боевые кони, одетые в железо могучие всадники, бревноподобные копья, так непохожие на небольшие борэйнские копьеца. Она не видела, на что способны эти твари, не видела ни рвов с трупами на улицах Макебал, ни ночной расправы с беглецами на болотах, ни выстрелов алкских пушек, превративших Тольфар в ад на земле...

  А вот купцы, похоже, уже прониклись, кто-то распростёрся неопрятной кучей тряпья в порозовевшем от крови снегу, мохнатым комком рядом с человеком лёг прошитый стрелой крупный пёс. Остальные боязливо сгрудились перед передними санями, а рыцари неторопливо охватывали их полукругом. Их огромным коням глубокий снег был нипочём.

  Сквозь толпу протиснулся Клодомир. Купец выглядел взбешённым, но стоило взглянуть на рыцарей, как вся ярость куда-то делась. Он был умным человеком, этот лирец, и сразу же понял: почти сотня крепких мужчин, купцов, привычным и к дорожным тяготам, и к схваткам с дикарями и разбойниками против этих всадников - что малые дети. Не помогут и два десятка отчаянных головорезов, изгнанных из своих родов по всему Северу, и нанятые в качестве охраны. Ага, вот и они всё поняли правильно...

  И всё-таки трусом Клодомир не был, трус никогда бы не смог торговать в этих краях. Он нашёл в себе силы выйти из толпы.

  - По какому праву вы задерживаете честных торговцев? - спросил он, изо всех сил стараясь придать голосу твёрдость. - Почему вы убили моего раба и пса, почему наставили на нас оружие? По нашим законам тому, кто это сделал...

  - Плевал я на ваши законы, - хрипло рассмеялся один из рыцарей - судя по всему, их командир. - Здесь нет других законов, кроме закона короля Борэйнского, а для меня - закона короля Амори, что владычествует на суше и на море. Сейчас вы сдадите нам оружие, и пешим порядком пойдёте с нами. Повозки с вашим добром будут конфискованы за нарушение указа. Кто не подчинится - умрёт!

  Будто читая мысли, Эвинна видела: внутренне купец кипит. Но вот внешне...

  - Что ж, мы готовы повернуть назад. Но повозки и товар, что в них - наш по закону, и...

  - Тут ничего нет вашего, вы сами принадлежите королю, - расхохотался предводитель рыцарей. - Разве что ваши презренные жизни вам без надобности. Собирай всех людей, если ты тут главный - и идите с нами. Любой, кто попробует сбежать, будет убит на месте. Кстати... Среди вас есть сколенцы, картиры, либо гвидассы?

  По толпе пронёсся ветер замешательства. Ну, ладно, картиры или гвидассы - последние хоть и домоседы, но тоже могут податься на дорогу. Но откуда тут, в сотнях миль от бывших имперских земель, могут быть сколенцы?

  - Это беззаконие, - ещё пытался качать права Клодомир. - Неужели и Боги для тебя ничто?

  Рыцарь только усмехнулся, почесав бороду.

  - Боги на нашей стороне, приятель, - всё-таки снизошёл до ответа он. - Именно поэтому мы здесь, а не вы - у нас. Всё, хватит болтать, бросайте барахло и ступайте за мной!

  Эвинна затаила дыхание. Сейчас, вот сейчас они решатся, ведь купец, просто так отдавший свой товар - уже не купец, а так... Будто сама собой, рука стиснула рукоять спрятанного под полой одежды меча. "Если он сейчас решится, я помогу, - решила она. - Сперва надо валить главного, благо он выехал вперёд, а там посмотрим. - Как ни крути, нас больше, и если эти растеряются..." Как именно собирается валить главного - могучего, явно бойца не из последних, Эвинна ещё не знала - но попытаться стоит обязательно. Как ни крути, учил её великий воин - теперь, увы, ещё и великий предатель.

  ...И лечь тут костьми, расставшись с едва обретённой жизнью, ничего не успев сделать и хотя бы добраться до Сколена? Подарить Амори победу, ведь сам Справедливый говорил, что у сколенцев раздрай, и некому их объединить? Заплатить за пару-тройку алков, которых она, быть может, зарежет сейчас, жизнями тысяч соратников? Эвинна покраснела. Милостивая Алха не для того вернула ей жизнь, чтобы ярость лишала её разума. Это не её война. Понурив голову, Эвинна поплелась обратно к повозке. Нужно припрятать, что помельче и поценнее - хотя потом, конечно, всё едино обыщут...

  - Артси! - возмущённо произнёс Нидлир, протиснувшийся через толпу. - Ты что, сдурела? Сыновей вождя гвидассов - мало?

  Тьма и холод, холод и тьма.

  Новая жизнь Эвинны-Артси началась уже две недели назад, но она ещё ни разу не видела солнца. В этом проклятом Богами краю - вот уж и правда, земля богини Борэйн! - в конце осени и начале зимы царила беспросветная ночь, и лишь в полдень, и то если нет облаков, у горизонта на юге слегка светлело небо. А здесь большую часть времени нет и намёка на свет: раз в день на верёвке вниз спускается огромная корзина, полная чёрствых, залубеневших от холода лепёшек, и тут уж кто смел, тот и съел.

  Наверное, тюремщики специально делали так, чтобы лепёшек обязательно кому-то не хватило. Хорошо хоть, порой вниз скидывали и уголь - как раз столько, чтобы не гасла небольшая железная печь посередине каменного мешка. Если б не она, в первую же ночь узники замёрзли бы насмерть. А так - ничего, жить можно. Интересно только, отчего их ещё не казнили? И куда повели женщин и детей, ведь в королевской тюрьме оказались только взрослые, способные оказать сопротивление мужчины.

  Когда их схватили, все опасались королевского суда. Но суда не было. Арестованных купцов просто-напросто побросали в холодные, с изморозью по стенам, каменные ямы глубиной в четыре копья - их построили под королевским замком. Наверное, летом тут царил бы удушающий смрад, но холод убил большую часть запахов. Даже в битком набитой людьми яме лишь немногим теплее, чем на улице. В их с Нидлиром яме оказались человек сорок, почти исключительно, к удивлению двоих, картиры.

  - Хомей, Асфах, Стидур? - узнавала узников Артси, и те неизменно спрашивали:

  - Неужто и ваших взяли?

  Нидлир предпочитал помалкивать, да и Эвинна лишний раз не раскрывала рот. Ей повезло вдвойне: во-первых, их толком не обыскивали, полагая, видимо, что картиры бы и не решились припрятать оружие. Так Эвинне и удалось припрятать под шубой никарровый кинжал. Увы, северный меч, в отличие от оружия легионеров старой Империи, под одеждой не спрячешь. Во-вторых, повезло, что её вообще не разлучили с братом и не погнали туда, куда и остальных женщин с детьми. Помнится, стон и плач над караваном стоял неимоверный - но только ей удалось прикинуться молоденьким, безусым пареньком, благо, в тёплых полушубках женщины не особенно выделялись в толпе. Хватило выдержки и молчания, чтобы в ней не признали танцовщицу Артси. А уж когда она правдоподобно изобразила чахоточный кашель, желающих связываться и вовсе не осталось. Так Эвинна оказалась единственной женщиной в наполненном мужиками каменном мешке. Было бы очень неуютно, но картирам оказалось не до неё.

  - Нет ещё, - шепнула Артси. - Наши у гвидассов гостят, их так просто не возьмёшь!

  - Не возьмёшь, - со вздохом согласился пожилой картир, подбрасывая в печь уголь. Из приоткрытой дверцы на миг пахнуло благословенным жаром - и снова навалился лютый холод, а горьковатый угольный дым так и не смог убить запахи немытых тел, мочи и фекалий. Обычные ароматы тюрьмы, вспомнила Эвинна, где держат неоплатных должников. Только их-то стража днём выводит на работу, а тут...Тут до такого ещё не додумались. - Но им тоже надо есть, да и дураки найдутся за чужими девками ухлёстывать. Насколько ещё хватит терпения гвидассов? И чем, если что, ваши смогут откупиться? Особенно после того, что случилось...

  Эвинна не хотела рассказывать, но от соплеменников ничего не утаишь. Мир всегда был жесток к картирам, и потому их, как никакой другой народ, тянет друг к другу. И уж если племя и клан в одном месте, а картир в другом, тут двух мнений быть не может - изгой, натворивший что-то такое, после чего ему в племени не место. Значит, выхода нет, приходится рассказывать, а то подумают, что она сотворила что-то позорное по своей воле.

  На удивление, к ним отнеслись с пониманием, даже с сочувствием. Бывает, для блага всего племени приходится пожертвовать кем-то, но это не значит, что изгнанник стал преступником. Сочувствовали и Артси: картиры нередко сталкиваются с несправедливостью. Пожилой картир сочувственно посмотрел на девушку - но высказывать своё мнение не стал.

  - Одного не пойму, - встрял Нидлир. - Что теперь делать-то? Это же беззаконие полное, как с нами поступили! У кого защиты просить? Если уж мои от меня отказались...

  - Во-первых, выбраться отсюда, парень, - хмыкнул старик. - Никто нам не обещал сохранить наши жизни. А когда выберешься - один вам путь, за море. Идите в Барск, но берегитесь речников: могут напасть и ограбить, если увидят, что вы слабы. Весной этого года там будет Большое собрание - слышал о таком?

  - Ещё бы не слышать! - произнёс парень. - Но... Последний раз оно было до Великой Ночи - не думал, что все картиры ещё раз соберутся.

  - Ты прав, но не совсем, - рассудительно произнёс картир. - Последнее Большое собрание действительно было до Великой Ночи. Правда и то, что срок давно пришёл: тридцать два года с последнего Собрания минули семь лет назад. Но без Больших Собраний мы перестанем быть единым народом. А картиры едва восстановили силы после Великой Ночи. Как никогда раньше, нам нужно единство.

  На Собрании, по закону, любой картир может выступить перед вождями племён со своим делом, и они вместе его рассмотрят. Уверен, они поймут вас с Артси, и наверняка велят вашему старейшине принять вас обратно в племя. Он не сможет спорить: отменить решения Собрания могут лишь Боги...

  Эвинна слушала неспешный рассказ старика, впитывая, как губка новые сведения о своём (или всё-таки не своём?) народе. Значит, хоть картиры и не имеют своей земли, хоть и ходит каждое племя само по себе - они твёрдо считают себя единым народом. Это Большое Собрание, решения которого лишь на ступеньку ниже воли Богов... На котором каждый может рассказать о своей нужде, и его выслушают, а по возможности и помогут... Что-то было неуловимо-привлекательное было в самой идее, особенно когда она близко узнала, кто такой Император. Быть может, и сколенцам, раз уж Империя окончательно сгнила, пригодилось бы нечто подобное? А как тогда быть с Харванидами, посредниками между Богами и людьми?

  - Артси, - потянул её за рукав Нидлир. Эвинна лишь тоскливо вздохнула: для парня эта Артси была любимой - но её сердце навсегда отдано Морресту, и заставить себя ответить ему взаимностью она так и не смогла. Наверное, бедняга Нидлир сейчас чувствует себя обманутым - но как загладить невольную вину? Как дать ему понять, что она - не его Артси? - Артси, а почему именно в Барске?

  Эвинна поперхнулась. Уже не в первый раз она наглядно убеждалась, как мало знает об этих землях и населяющих их людях. А ведь вскоре понадобится их помощь... К счастью, выручила память прежней хозяйке тела:

  - Во-первых, изо всех народов Сэрхирга лучше всего к нам относятся именно лирцы. Потому мы и собирались идти с их караваном. Во-вторых, они почитают тех же богов, что и мы... А в-третьих, мы собираемся не на земле лирцев.

  - А... как же тогда?

  - Собрание проходит в месяце Рыбы, на острове в устье Лирда. Остров плоский, песчаный, весной его затапливает, летом там только мокрый песок, а чуть копнёшь - вода, так что никому особо он не нужен. А зимой река замерзает, уровень воды падает, и остров становится большим и высоким. Да и по реке можно ходить, как по суше. Вот в месяце Рыбы, когда лёд толще всего, мы там и собираемся.

  - Я больше скажу, парень, - добавил старик. - Это место не принадлежит ни морю, ни реке, ни суше, спорят из-за него Боги и духи. Но только эту землю мы и можем называть своей.

  Повисло молчание, и Эвинна отлично их понимала. Земля - вечная тоска картира, с тех пор, как три жадных до чужого племени лишили их всего. Кетадрины, баркнеи... и речники. А теперь к числу ненавистников картиров прибавились и крамцы.

  Последующие дни отличались слишком мало, чтобы кто-то мог их безошибочно сосчитать. Можно, конечно, считать спущенные вниз корзины с едой и углём - но даже их вряд ли спускали строго в определённое время. В остальном всё оставалось по-прежнему - тьма, холод уже в полутора копьях от печи, и несокрушимые каменные стены, что вздымаются ввысь на четыре копья. Нечего и думать влезть на этакую высоту без верёвочной лестницы, по которой они все спускались. Оставалось лишь по очереди греться у печи - и ждать свою судьбу.

  - Шевелись, шевелись, свиньи!

  Пинков и ударов древками копий солдаты не жалели. Опытные, жестокие вояки, для которых убивать так же естественно, как дышать... или задирать подол девкам. Они вели толпу почти в четыре сотни человек, как отару овец. И горе было ослабевшим, выдохшимся и больным.

  - Это я виноват, Моос-карэ, - произнёс старый Аспарух, помогая старейшине картиров подняться. А ведь ещё недавно мнил, что всё продумал, и мстители не бросятся на тех, кто им помог поймать чужаков. - Я послал гонца в Бирру с письмом, что вы остановились у нас. Кто ж тогда знал, что им наплевать, кто картир, а кто гвидасс. Эти Ирлифовы отродья на огромных чудовищах...

  - "Эти отродья на чудовищах" зовутся алками, - невесело усмехнулся Моос. - Есть такой народ далеко на юге, за морем.

  - Там вроде сколенцы живут...

  - И алки тоже. Раньше они подчинялись Империи, но потом разрушили Сколен, и теперь сами его покоряют. Похоже, король в Бирре решил признать власть их короля. Я слышал, владыка алков - из проклятого племени Харванидов, как и наш...

  Тяжёлый удар опрокинул Аспаруха лицом в снег. Будто и не было ничего, Моос поддержал, помог подняться, стараясь игнорировать презрительный смех алкского рыцаря. Но злобствовали они редко: дело сделано, долина с единственным на Сэрхирге месторождением никарра взята алками под контроль. Те, кто умели ковать дивный металл, продолжат работу - но уже на благо алкского короля и в рабских ошейниках, а потом научат работе с металлом южан. Остальные... Остальные пойдут на рабские рынки - с паршивой овцы хоть шерсти клок, а королю на четвёртый год войны нужен каждый грош. И картиры эти - тоже. Вечные бродяги, они с детства учатся всё делать своими руками. Надо только железной рукой выбить из них вольницу - а уж их дети научатся покорности...

  - Что же делать? - убедившись, что солдат отвернулся, спросил Аспарух Мооса. Старейшина картиров не держал зла: рабские кандалы и неумолимые конвоиры - лучшая кара за бесчестные замыслы. - Нужно же хотя бы попытаться...

  - А, заговорил-то как, - невесело усмехнулся Моос. - Да что теперь сделаешь? Выведут всех на камни рабского рынка, и отправят во все части света. Поколение - и не останется наших народов, в рабстве родство быстро забывается... Вот и Бирра. Дошли...

  Их выхватывали из толпы небольшими, человек по десять, группками - и вели к королевскому замку. Его строил ещё первый Харванид, одолевший в битве последнего Законоговорителя, там, где состоялась битва. Не все тогда смирились с разгромом, порой на королевских воинов нападали, особенно в горах, когда их отряды отправлялись собирать дань. Соответственно, и замок строился, как неприступная твердыня. Широкий, заполненный водой ров, мощные, высокие стены, над которыми надменно высятся башни, толстые стены дворца с узкими стрельчатыми окнами - если случится чудо и падёт стена, или рухнут огромные, окованные полосами из сплава железа и никарра ворота, нападающие окажутся перед крепостью в крепости. Измором осаждённых тоже не возьмёшь: приехавшие вместе с завоевателями сколенские инженеры пробили глубокие колодцы прямо под дворцом, чтобы осаждённые не знали жажды. А уж зерна в королевских погребах запасено, наверное, на несколько лет осады.

  В городе пленников начали сортировать. Молодых и красивых женщин и девушек - отдельно, детей и женщин в возрасте отдельно, мужчин, а также стариков и старейшин - отдельно. Последняя кучка оказалась небольшой: немногие доживают до старости и у картиров, и у гвидассов. Жизнь на самой северной из обитаемых земель лёгкой быть не может. Мужчины обоих племён с бессильной злостью наблюдали, как чужаки с присоединившимися к ним королевскими дружинниками бесстыдно лапают женщин, пинают стариков, осыпают оскорблениями их самих. Если б не налетели гости врасплох, то ли сняв без шума часовых, то ли воспользовавшись их сном, ни те, ни другие так легко бы не дались. Может, и не устояли бы против полусотни конных латников - но уж точно бы стребовали за свои жизни дань кровью. Увы...

  И только Аспарух знал, что часовой тут ни при чём. Сам же именно в эту ночь запретил часовому вставать на дозорную скалу, и верные люди проследили, чтобы никто туда не вошёл. Кто же знал, что южным псам наплевать, кто тут картир, а кто гвидасс? "А ты и должен был подумать, - злясь на самого себя, думал Аспарух. - Кто тут вождь, эти костоломы или ты?" Увы, после смерти старшего сына он как будто помешался - и хотя картиры и сами изгнали убийц из рода, и даже послали погоню, чтобы убить, всё их племя тогда вызывало ненависть. Вот и пришла в голову мысль: разом решить все проблемы, отомстить проклятым бродягам руками королевских ратников. Кто ж знал, что вместо дружинников приедут эти? А теперь осталось только бессильно проклинать глупую ненависть, которая привела в дом беду.

  Группку стариков повели во дворец. На миг возникла глупая мысль, что сейчас они предстанут перед королём, и можно надеяться на милость. Потом вспомнилось, что под дворцом, для особо непокорных и опасных узников, первые короли сделали особые камеры - глубокие, в четыре копья глубиной, колодцы в земле, стены и пол в которых выложены кирпичом. Сверху - решётка, внизу печь, чтобы узники не замёрзли насмерть слишком рано: и зимой, и летом стены каменных мешков покрыты изморозью. Сырость, холод, тьма пытают лучше палача. Если не топить печь, больше недели не протянут и самые крепкие...

  - Вниз будете спускаться по одному, - сказал стражник, когда толпа картиров и гвидассов встала у колодца. Будто недостаточно отвесных стен в три копья высотой, выход из них перекрывали массивные железные решётки. Вместе с напарником, ухватив за ржавые железные перекладины, стражи поднапряглись, рванули - и сдвинули решётку ровно настолько, чтобы мог пролезть один человек. Разматываясь, вниз полетела верёвочная лестница. Кряхтя и охая, Аспарух первым полез вниз.

  Лестница ходила ходуном, приходилось спускаться, упираясь ногами в покрытую изморозью каменную стену. Аспарух поражался, сколько нужно было труда, чтобы выдолбить этакие ямины в вечной мерзлоте, да ещё выложить их гранитными глыбами, чтобы не обрушились стены. Старые руки дрожали от перенапряжения, казалось, что вот-вот он сорвётся вниз - и точно не соберёт костей. Боги миловали - в самый последний момент чьи-то сильные руки подхватили старика, помогли встать на пол, подойти к исходящей живительным теплом и едким угольным дымом печке. Оказывается, они - не первые, кто попали в плен к южанам.

  - Аспарух-катэ? - увидев, кто спустился вниз, ахнула Артси. У неё не укладывалось в голове, как такое может произойти. Но для Эвинны ничего совсем уж неожиданного не случилось. Не раз она видела, как проклятое золото делало лучших друзей непримиримыми врагами, заставляло предавать, убивая по-подлому, в спину. - Что случилось?

  - Если коротко - кое-кого подвели ненависть и жадность, - буркнул старик. -Впрочем, ты, Артси, к этой истории тоже имела отношение. Помнится, именно ты прикончила Фафхельда и Хевда. Или это вина бедняги Фритьофа?

  Эвинна глубоко вздохнула, чтобы не сорваться. Значит, ей надо было дать сынкам вождя вволю потешиться, а потом всё равно её убить? И поставить на карту всё, ради чего вернулась из царства мёртвых? Только как объяснишь этим злобным старцам, что есть что-то повыше их самих, даже превыше их племён? Эвинна не знала.

  - Что было, то было, - произнесла Эвинна. Именно она, уже не Артси. И было в её голосе, вроде бы обычном голоске, принадлежавшем молоденькой, легкомысленной девчонке, что-то такое, что заставило старейшин, ещё недавно облечённых властью, почувствовать в ней равную. Пусть всего на миг. Но - равную и имеющую право советовать. "Элевсин тоже поверил мне сразу" - вспомнила Эвинна. Артси лишь перепуганно молчала, для неё советовать вождям, да хоть обычным мужчинам было впервой. - Надо думать, как выбраться и отомстить.

  - Как отсюда выберешься?! - вспылил Моос. Наваждение пропало - и старейшины увидели перед собой то, что и должны были увидеть. Какая-то паршивая девка, которую и кинули-то к мужикам, наверное, лишь для этого самого - и смеет советовать старейшинам?! Её дело - плясать на пирах, а не рот разевать!

  Эвинна читала их мысли, как в открытой книге. "Беситесь, беситесь, - мелькнуло в голове. План, как выручить всех и превратить их в своих сторонников, обретал очертания. - Беситесь, пока можно. Скоро вам останется лишь выполнять приказы".

  - Как и залезли, по лестнице. Я помогу вам выбраться. Только договоримся: пока не победили - не перечьте мне. Будете обсуждать команды - все погибнете.

  - Да что ты о себе возомнила, а?! - едва не закричал от возмущения Аспарух. - Да за моих сыновей я тебя...

  Что ж, катэ - ты сам напросился. Эвинна почувствовала, как её охватывает весёлая злость. Вот такие, как ты, и угробили Империю, сделав её посмешищем. Вы считаете себя самыми умными, но как только происходит нечто, слишком сложное для ваших заскорузлых мозгов - вы впадаете в ступор, за задумчивым видом прячете растерянность. А в глазах-то зажглась надежда. Они как раз успели оценить и алкских рыцарей, и вероломство короля, и высокие стены каменного мешка. Впервые в жизни они увидели, что всё их хитроумие обратилось против них же, сполна осознали своё бессилие. Если появится кто-то, кто знает, что делать - они признают его главенство. Ну, а дальше всё будет зависеть от того, сработает ли её план. Сработает - и она вновь встанет во главе войска. Не сработает... А вот этого допустить нельзя. У неё больше нет права на поражение.

  - Сколько у вас людей? - спросила Эвинна для начала. - Воинов?

  - Ну, человек двести будет, - вздохнул Аспарух. - Бойцов, думаю, человек восемьдесят наберётся...

  - У меня полторы сотни, - буркнул Моос. Ему не нравилось, что какая-то плясунья выспрашивает, как командир у подчинённого. Но ответил: разве это секрет? - Только мы же не воины, а так... Наёмников два десятка... было, но что с ними, не знаю.

  - Тут и думать нечего, - усмехнулся - даже теперь не усмирил свой склочный норов - Аспарух. - Это же изгои, идти им некуда. Если сразу не казнили, тоже где-то сидят.

  - Сотня бойцов уже есть, - усмехнулась Эвинна, увидев, как Нидлир раскрывает от удивления рот. - Да за свои семьи и картиры-мужчины в бой пойдут - вот ещё полсотни, не меньше. Оружие достанем. Главное - освободить наших и найти союзников.

  - Да кто ж нам помогать-то будет? - ошалело спросил Моос.

  - Например, королева. Наши короли - Харваниды, а королева - из старого рода...

  - Да, - кивнул Моос. - Она из потомков последнего законоговорителя.

  "Бывает же! - изумилась Эвинна. - Впрочем, ведь и Амори, и Валигар, и даже Оллог - плоды союзов древней крови и Харванидов".

  - Тем более. Короли правят давно. К ним привыкли, правильно? Его не любят, но повинуются. А алки - чужаки. Они вертят королём, как хотят: они сильнее его дружины, всего у Амори тысячи солдат. Отборные наёмники, не твоим, Моос-катэ, чета. Настоящие псы войны. Да вы оба их уже видели. Поверьте, даже пожелай король взбунтоваться, у него бы мало что вышло. А с нами, с ополчениями окрестных племён, с другими кланами картиров - глядишь, что-то получится. Если остальные ваши племена на острове, Моос-катэ, примерно равны вашему...

  - Есть и посильнее, и послабее, но в среднем так, - ввернул вождь картиров.

  - И я о том же. Все вместе, если мы объединимся против алков и тех, кто будет верен королю, у нас будет тысяча воинов, а то и две. А алков тут... Не думаю, что больше пары сотен.

  - Да как их собрать-то?!

  - Королева! За ней пойдут и картиры, и окрестные племена, и её дружина. Что делать дальше - придумаем.

  - Сначала надо придумать, как выбраться! - ударил кулаком по стене Аспарух. Получилось достаточно красноречиво. И всё-таки в глазах вождя гвидассов светился огонёк безумной надежды.

  - Всё не так сложно, как кажется, - деланно-равнодушно отозвалась Эвинна. - Вы не забыли, что мои танцы видел весь Борэйн? А в королевских покоях без картирских певцов да танцоров немного скучновато. Вот и посоветуйте стражам. А я, как окажусь на воле, доберусь до королевы и смогу её убедить.

  - Добраться? - недоверчиво хмыкнул Аспарух. - Убедить? Почему я должен верить какой-то плясунье, у которой...

  - Наверное, ты знаешь лучший выход, катэ, - перебила Эвинна старейшину, сверля его взглядом. Её взгляд завораживал, наполнял душу трепетом и готовностью подчиняться. Взгляд не девчонки пятнадцати зим, а вождя, привыкшего повелевать и побеждать. Жутковатым казалось сочетание: округлое, милое личико с по-детски припухлыми губами - и уверенный, жёсткий, властный взгляд серых глаз. - У вас два выхода. Или делать, как я говорю, или умереть. Не думаю, что вас будут долго кормить: смерть вождей нужна, чтобы смирить подданных. У вас... у нас всех есть лишь несколько дней. Ну что, вы со мной?

  Спросила - будто потребовала клятву верности. И не возникает сомнения, что, нарушь эту клятву - и она сумеет отомстить. А не изменишь - увидишь победу... Старейшина тряхнул головой, отгоняя наваждение - и произнёс:

  - Да.

  - Тогда ты, ты, и вы все, - обвела она взглядом остальных. - Держите язык за зубами, и вскоре выберетесь на волю. Часовых там нет, вы и сами понимаете, почему. Но еду и уголь принесут. А пока постарайтесь все поспать и набраться сил. Кто знает, как всё сложится?

 

  Глава 13. Преданная королева

  Пир - не пир, но уж на пирушку всё это потянет. Король Харайн ван Харайн невесело усмехнулся, глядя, как оставшиеся придворные рассаживаются каждый на своём исконном месте, в соответствии со знатностью рода и касты. Занять чужое - повод, может, и не для войны между кланами, но уж точно для поединка. Как и заведено от века, знатные эрлы являются на пиры с оружием, дабы, если что, тут же пустить его в ход для защиты чести. Дурной обычай, подданные должны не сами отстаивать честь, а обращаться за милостью к государю. Правильно говорит господин советник, командир алкской роты Авенат-катэ. Пора покончить со старыми, оставшимися со времён Законоговорителей, предрассудками, стать нормальным, цивилизованным государством. И у него, Харайна ван Харайна из рода Харванидов, достанет решимости доделать начатое! Зря, что ли, он носит имя и отчество того, кто основал династию?

  Король ещё очень молод и - что скрывать? - красив. Семнадцать лет, не лучший возраст и для ратных подвигов, и для семейной жизни. Слишком молод, неопытен, вспыльчив - и легко внушаем теми, у кого хорошо подвешен язык. Впрочем, пусть кто-нибудь только осмелится сказать что-то подобное - враз станет на голову короче! Никому не позволено противостоять молодому владыке, строящему новое королевство. Что говорите, оно существует уже не первый век, а до того полтысячи лет островом правили Законоговорители? Это не государство. Когда король должен прислушиваться к старейшинам и вождям кланов, советоваться с дружиной и созывать Великий Тинг, куда может прийти любой житель острова - никакое это не государство! То ли дело у короля Амори, что строит новую Империю вместо сгнившей и рассыпавшейся Сколенской.

  Харайн потянулся к подносу с пышущей жаром, покрытой хрустящей корочкой свиной туше. Глаза зверюги, ссохшиеся от жара, но так и оставшиеся открытыми, казалось, смотрели с укором. На миг даже стало совестно: всё-таки картиры и гвидассы какие-никакие, а подданные. Но король алкский бесплатно не помогает, а без его несравненных конных латников и стрелков с огненными трубками с племенной вольницей не справиться. Казна полна - но король требует много больше. Впрочем, Амори Харванид обещал простить часть долга, а остальное брать в рассрочку на десять лет, если ему по весне доставят не меньше тысячи рабов. Никчёмные бродяги картиры и дикари-гвидассы сойдут в самый раз. Плохо, конечно, что южные латники обосновались в долине гвидассов, и месторождение никарра к рукам не прибрать. Но, с другой стороны, разве раньше рудники принадлежали короне?

  А всё-таки - отчего так скучно и тоскливо? Будто и не королевский пир, а поздний ужин в развалюхе простолюдина. Где певцы и танцовщицы, где артисты и скоморохи, которые всегда веселили пирующих?

  - Почему нет музыки и танцев?! - в голосе молодого короля прорезались капризные нотки.

  - Но, ваше величество, - в раболепном поклоне согнулся дворцовый мажордом. - Вы же сами приказали всех картиров...

  - Потому что ты бросил невиновных в тюрьмы и продал в рабство свободных людей! - прерывая мажордома, прозвучал звенящий от ярости женский голос.

  - Кто...

  Король вспылил, вскинув взгляд на дерзкого - но тут же замолчал. Ей - единственной из всех жителей острова - перебивать короля и не кланяться позволено. Наоборот, это он перед трапезой должен склонить перед королевой-матерью голову и принять из её рук еду, как велит обычай и как следует послушному сыну. Ну уж нет! Старуха, прикрывающая от праведного королевского гнева старые роды и кланы, не дождётся!

  И всё-таки королева-мать Флавейн вана Наттафари была ещё прекрасна. Тридцать два года - почти старость для женщины, но золотые волосы королевы лишь слегка посеребрила седина, а лёгкие морщинки, перебороздившие лоб, лишь добавляют обаяния. И губы, по-прежнему полные и яркие, сжаты твёрдо и уверенно. Есть женщины, которые с годами вместо юной легкомысленной красоты обретают спокойное, полное сдержанной силы величие, и без единого усилия держатся с королевским достоинством. Одна из них - королева-мать Флавейн вана Наттафари, из рода Ингигердов, клана Сабгар, племени рипуариев.

  Флавейн... Король поморщился. Если б не она, было бы гораздо проще и вводить новые порядки, и ломать сопротивление племён. Пока жива королева-мать, у них есть живое знамя. Она принадлежит к древнему и уважаемому роду, из которого, ещё до завоевания Харайном ван Харваном острова богини Борэйн, вышло немало Законоговорителей. Разве что не знаменитого Харгона, а его старшего брата, мудрого Оггиля. Дело, разумеется, не в одном родстве: никто так не помнит старые законы и сказания, как она. Живое знамя, вокруг которого готовы сплотиться все, кто не смирился с нововведениями. Таких, увы, немало. А её попробуй, арестуй: не поймут даже собственные дружинники.

  - Естественно никто не станет петь и танцевать на твоих пирах, - с холодной усмешкой добавила Флавейн. - Всех, кто умел веселить народ, ты бросил в тюрьмы, а может, уже продал в рабство! Впрочем, - теперь голос королевы полнился насмешкой. - Ты можешь поручить своим южным псам поискать кого-нибудь у себя, на юге.

  Король вздрогнул от обвинения. Итак слишком многие говорят, что король забыл, что такое справедливость, и южане из-за моря вертят им как кобель хвостом.

  - Почтеннейшая каттхая, - голос присланного королём Амори советника, алкского графа и командира роты Авената ван Бетраниона, хорошо поставленный баритон, которым хорошо произносить на поле Тинга долгие речи, сразу заполнил зал. - Его величество, ваш блистательный сын, достойно исполняет свой долг перед страной. Он никогда бы не сделал ничего, что шло бы во вред верным подданным. Вас не должно волновать, что бродяги и мятежные племена, не платящие достойную дань, получили по заслугам. Что касается моей скромной персоны, на то была воля прежнего короля, отца нашего правителя и вашего уважаемого мужа. Именно он решил, что Харваниды должны держаться вместе, чтобы держать в повиновении чернь. Он и приставил к вашему сыну охранников с юга, руковожу коими я...

  Королева вздохнула. Она помнила тот разговор с мужем, незадолго до его смерти. Так вышло, что в их браке не было и следа любви - всё решила выгода и надежда старых родов на родство с Харванидами. Она не сопротивлялась, да и кто бы её стал слушать - и в четырнадцать лет взошла на брачное ложе пятидесятитрёхлетнего сварливого короля, едва успевшего схоронить прежнюю жену. Ходили, кстати, слухи, что умерла она от побоев, на которые был горазд муженёк. Горя с ним пришлось хлебнуть и ей.

  Короля можно было понять: прежние две жены так и остались бесплодными, и, насколько она понимала в постельных делах, винить королю следовало, прежде всего, себя. С ней, однако, у Харайна-старшего получилось: она подарила единственного сына - этого вот несносного юнца. Впрочем, и рождение наследника не смягчило короля - как был слабовольным и порочным обжорой и пьяницей, для которого центр вселенной - он сам, и ничто иное, так и остался. Даже сыну, вопреки всем обычаям, своё имя дал. И после рождения Харайна-младшего он её ни во что не ставил, и воспитание единственного сына доверил льстивым посланцам короля Амори. А теперь, когда старого развратника, наконец, прибрала богиня Борэйн, вместо сына выросло чудовище...

  - Ваши величества, - добавил Авенат. - Нижайше прошу дозволения сказать...

  - Говори, Авенат-катэ, - произнёс король. - Только коротко и по делу. Еда стынет.

  - Ваше величество, - велеречиво начал советник. Королева поморщилась: насколько проще и понятнее умели говорить в старых родах, ещё помнивших Законоговорителей! Но дешёвую лесть обожал и муж, а её мнения никто не спрашивал. - Среди тех, кого вы предназначили в дар союзнику, есть немало картиров. Насколько я помню, есть среди них и танцоры, и певцы, и музыканты. Велите, ваше величество, освободить самых искусных. Пообещайте им свободу, если смогут вас порадовать. А когда насладитесь их пением и танцами, всегда можно отправить их обратно: чего стоит клятва, данная рабу?!

  - Хорошо сказано, Авенат-катэ, - игнорируя нахмурившуюся мать, произнёс юный король. - Умеешь ты сказать...

  - Они ещё не рабы, - перебила Флавейн. - До тех пор, пока жрец не совершил над ними обряд, а кузнец не заклеймил, они - свободные люди. А чем грозит нарушение королевской клятвы - ты знаешь. Людей обмануть просто, сын, но есть ещё Боги...

  - Боги любят Харванидов, - усмехнулся Харайн-младший. - Что ж, мы хотим знать, есть ли среди рабов... будущих рабов, - под неодобрительным взглядом матери король всё-таки поправился. - Певцы, музыканты и танцоры? Тем, кто захочет порадовать нас и наших верных подданных на пиру, обещается свобода и золото - столько, сколько стоит хороший дом в Бирре.

  Высокий, худой, как палка, старый слуга поклонился королю и побежал исполнять - но его опередили. У дверей, и на сей раз не кланяясь, появился коренастый воин лет сорока - сотник королевской дружины.

  - Ваше величество, - произнёс он. Старому воину не очень-то нравился новый этикет - но северные воины присяги не нарушают. - Дозволь сказать?

  - Говори, - нетерпеливо бросил король. Ну что за страна: ни поклониться владыке, ни прибавить лести... "Дозволь сказать"! А почему не, например: "Позволено ли будет ничтожному рабу владыки вымолвить несколько слов?" Или ещё витиеватее, как обращались когда-то к сколенским Императорам?

  - Ко мне прибыл посыльный от начальника тюрьмы, - произнёс сотник. - Какая-то девица в подземельях просит выступить перед вашим величеством. Старейшины картиров и гвидассов уверяют, что она - лучшая певица и танцовщица. Музыканты так же нашлись...

  - Старейшины нас не волнуют, - надменно бросил король. - Девку с музыкантами - давай сюда. Если она так хороша, передай: получит и свободу, и золото, и королевскую милость. Если обманет, расстанется с головой уже сейчас. То же касается и музыкантов.

  - Слушаюсь, повелитель, - приложил руку к груди сотник. - Разрешите идти?

  - Иди. Скажи, чтобы побыстрее их вели! - Король обернулся к советнику и негромко добавил: - И когда же прибудут алкские музыканты, Авенат-катэ?

  - Скоро, ваше величество, уже летом, - "порадовал" короля командир алкской роты. - Здешние воды очень трудны для судоходства. Но король обязательно пришлёт корабли, чтобы забрать рабов и заодно доставит музыкантов...

  "И Второй Белдарский полк заодно, - ехидно подумал Авенат. - Тогда мы поговорим с тобой по-другому, мальчишка!"

  Но вслух, конечно, ничего не сказал.

  Эвинна ожидала, что ждать придётся долго, а ещё терпеть насмешки, может, и побои: стража не любит, когда её беспокоят. Но, видно, заскучал король без картирских певцов и музыкантов. Стоило ей назваться Артси, как оттуда, сверху, слетела лестница. Упираясь ногами в стену, Эвинна полезла наверх.

  - Про нас не забудь, - произнёс Аспарух. "А вот тебя я бы с радостью бросила тут гнить, - подумала Эвинна. - Увы, твои люди без тебя воевать не пойдут".

  - Тебя уж забудешь, - безо всякого почтения, как равному, буркнула она.

  Музыкантов выудили из других ям, а может, ещё откуда-то привели. Чумазые, один с синяком в пол-лица: наверняка рискнул дерзить тюремщику. И всё-таки на лицах нет и намёка на радость: смотрят исподлобья, как на предательницу. Именно поэтому музыканты понравились девушке. Когда останутся наедине, надо сказать честно...

  Нет, сразу узников к королю не повели. Чумазые, вонючие, синие от холода и недоедания - кому такие интересны? Сначала была баня, потом небольшая клетушка - наверняка жильё какого-нибудь слуги, где перед каждым поставили миску с дымящимся варевом. Не поскупились даже на пиво. Казалось бы, ешь - да радуйся. Эвинне было не до веселья. Ошибиться нельзя. Всё зависит от того, какую песню она выберет и как выступит. "Ну, Артси, выручай! - подумала она. - Спеть-то я смогу, а вот станцевать..." Вспомнилась Ирмина: вот кто справился бы, пленив сердце юнца-короля, точнее, не сердце даже, а другую часть тела. Увы, Эвинна так и не выучилась продаваться.

  Король будет точно, королева-мать - наверняка, если алки не подговорили мальчишку от неё избавиться. Не должны: пока алков тут немного, вызывать всеобщее недовольство им не с руки. Их командир наверняка составит королю общество. Значит, ничего сколенского, тем более напоминающего о ней, то есть о первой Эвинне. Придётся Артси вспомнить что-то из её репертуара. Есть у неё любовные песенки - получилось бы не хуже Ирмины, если не стесняться: от такого танца мужчины позабудут обо всём. Есть про древние походы, как вожди племён воевали, торговали и роднились с другими, есть и весёлые, скабрезные частушки из тех, что поют в базарный день...

  Нет, всё не то. Нужно что-то, что все поймут как надо. Что заставит королеву - именно королеву, и никого больше! - увидеть в ней союзника против южан, алков... и Харванидов. Правда, предок королевы, Оггиль, предпочёл смириться с властью Харайна Харванида. Он даже предал родного брата, которого звали...

  - Харгон, - произнесла Эвинна незнакомое ей, но не Артси, имя. В голове зазвучали неуклюже срифмованные, какие-то рваные строфы, не похожие на чеканную поэзию Сколена. Да, то, что нужно. В голове зазвучала не менее странная, тревожная и яростная, но, тем не менее, притягательная мелодия, позаимствованная у Артси. Теперь она знала, что будет петь, и что танцевать - ведь к песне полагался стремительный, яростный, как давно отгремевшая битва, танец. Ну, тут уж вся надежда на неё...

  Впервые за последние дни, полные опасности и невзгод, Эвинна дала волю прежней хозяйке тела. И ощутила чистую, какую-то детски-наивную радость девчонки, для которой сцена и аплодирующая толпа были радостью и призванием.

  Артси - сейчас именно Артси, Эвинна позволила себе лишь наблюдать, как плясунья управляет их общим телом - быстро и умело "наводила красоту". Румянила щёки и красила губы, искусно подводила глаза и вплетала в косу ленту цвета ясного неба морозным утром. В прежней жизни обычные женские заботы чаще проходили мимо неё. Эвинне пришлось так украшаться, только когда жила в императорском дворце. Да и там всё делали искусные служанки. Императрице не позволено самой делать даже это.

  Иное дело - Артси. Стоило отступить той, новой и пугающей особе, что угнездилась в общем теле, и принесла с собой совсем не женские знания и умения, картирка почувствовала себя, как рыба в воде. Чтобы успешно выступить, надо стать неотразимой. Тут не годятся обычный наряд и обычные украшения, всё должно быть ярким, броским, притягивающим взгляд. Не похабным, но манящим, дразнящим, обещающим неведомое и прекрасное. На неё будут смотреть сотни глаз, и все должны её запомнить. А дальше всё будет зависеть от заученных ещё в детстве, многократно исполнявшихся движений, совмещающих, казалось бы, несовместимое - суровую стремительность битвы и девичью грациозность, пленяющую мужской взор. Когда-то от мастерства танцовщицы зависело, ляжет ли она спать голодной. Сейчас - неизмеримо большее, возможно, судьба всех картиров Борэйна, в конечном итоге - и всего материка.

  Девушка волновалась. Как ни готовься, ни наряжайся, как бы давно и хорошо не знала она песню и танец - но перед выходом обязательно острое, щемящее какое-то чувство - так бывает, когда знаешь, что не оплошаешь, но всё равно точит червячок сомнения: "А вдруг что-то пойдёт не так?" И хочется выйти из шатра, где готовишься к таинству танца, и в то же время боязно - но одновременно и желаешь этого мига всеми силами. Ведь только там, на сцене, или на базарной площади в жаркий летний день, или в обширном пиршественном зале, танцовщица Артси становится всеобщей любимицей, которой аплодируют, сыплют монетами и кричат похвалы. Забывая, что она, в сущности - обыкновенная девчонка из народа вечных скитальцев, но даже среди них её каста - одна из самых низких. Её удел - показывать свою красоту всем, отплясывая на потеху толпе...

  Ещё никогда Артси не доводилось выступать перед такой публикой. Роскошные плащи и соболевые шапки, отороченная горностаевым мехом мантия короля, изящные, очень тонкой работы браслеты на руках королевы. Артси сразу узнала её - по властному, умному и внимательному взгляду, который на миг задержался на юной танцовщице. Как и задумывалось отцом, некогда ставившим танец, она вышла на свободное пространство в центре зала ещё до начала музыки.

  Музыка... Она тоже оказалась непривычной, непохожей ни на незатейливые мелодии сельских праздников, ни на чеканные классические ритмы. Казалось, не резкая барабанная дробь с перезвоном струн и чистым голосом флейт разнеслись по залу, а гремели, разбиваясь о прибрежные скалы, морские волны, по которым приплыли вражеские корабли, ржали в кровожадном нетерпении кони сколенских всадников - ещё не рыцарей, те впервые отметились на поле боя в Оллоговы времена. А потом - свистели стрелы, лязгали и скрежетали сталкивающиеся клинки, с яростным рёвом мчались на врага бойцы, хрипели умирающие... Рваный, яростный ритм подходил этой балладе.

  Артси-Эвинна одно за другим исполняла резкие, стремительные движения, так непохожие на её обычные, немного фривольные танцы. И - вот чудо - засмотревшимся на неё пирующим начинало казаться, что они и правда видят давно отгремевший бой, смертельную схватку за будущее Борэйна. Тем более, что голос девушки, гневный и непреклонный, как и слова баллады, зазвучал под сводами зала, уверенно вплетаясь в странный мотив:

  Признаться честно, Эвинна слушала саму себя с изумлением. Да, это другая страна, чуть ли не другой мир - вроде того, откуда явился Моррест. Всё, привычное с детства, тут представало в другом свете. В Сколене и Алкии Харваниды - посредники между Богами и людьми, выше любой касты, даже жреческой, а Император Сколена - по сути полубог, высший из людей на земле. Для северян Харваниды - если и не исчадья ада, уж точно давние и смертельные враги.

  И пусть Борэйном, как и Сколеном, уже не первое столетие управляет правитель-Харванид! Пусть даже Ольвар Харванид некогда привёл дружину на помощь крамцам, сражавшимся против имперских легионов в Северных походах. Здесь они по-прежнему захватчики и убийцы, уничтожившие древние вольности и самим своим существованием попирающие вековые обычаи. У них - другие Боги, другой закон, другие понятия о чести и предназначении человека. С их точки зрения, Арангур Третий и его легионы едва ли сильно отличаются от алков. Те пытались подмять под себя Север, обложить данью, огнём и мечом насадить свою веру и свои законы - и эти туда же. Для местных Империя, её интересы и могущество - пустой звук.

  Или смертельная угроза.

  Эвинна едва удержалась, чтобы не ахнуть - и тем сбить Артси с верного настроя. Стоит утратить вдохновение, и уже не добиться той выверенной точности движений, когда каждая часть тела сама занимает выверенное до мелочей место в пространстве и времени. И тогда, может, и не вылетят все навыки и знания из головы - тело слишком хорошо помнит всё, что надо. Но всё будет получаться несвоевременно, неуклюже, чуть-чуть неверно, и оттого безнадёжно разрушится магия танца...

  Когда-то давно, беззащитной девчонкой попав в неволю, сполна хлебнув унижений, Эвинна призывала на головы проклятых северян всевозможные кары Богов. Теперь она взглянула на мир их глазами. Ведь любая война - это не схватка Правды с Неправдой, и добра со злом. Это столкновение двух несовместимых, хоть часто и похожих Правд, и какая из них выше - знают только Боги. Да и то, наверное, не всегда. Остаётся решить противоречие силой меча.

  Для тех, кто долго и страшно воевал в родных горах и долинах против сколенских легионов, Империя - вовсе не огромный, просторный мир, где есть место всем. Для них Сколен был, и ещё долго останется жутким монстром, топящим в крови любое сопротивление. Чудищем, топчущим чужие святыни и беспощадно навязывающим свои. Он выбрасывал на их землю щупальца легионов, и уходили в рабство женщины и дети, горели храмы и города... Ещё немного, и место Сколенской Империи в сознании "людей в шкурах" (каким смешным кажется это прозвание в сердце Севера!) прочно займёт королевство Амори. И если подсказать им простую мысль, что враг врага - их друг... А впрочем, самые умные поймут без подсказки.

  Хочешь, чтобы тебя услышал Север - научись говорить на его языке.

  Музыка оборвалась на высокой, торжественной ноте. Эвинна взмокла и задыхалась - оказывается, выступать, когда на тебя направлены сотни взглядов, не легче, чем драться за жизнь. Грациозно, как выучилась некогда Артси, поклонилась зрителям, отдельно - королю и королеве. Только после этого она собралась уйти за устроенную специально для актёров ширму, но её остановил голос королевы:

  - Подойди ко мне, дитя.

  Так, ну, и куда же девалась твоя смелость, Императрица Сколенская? Будто и не было за спиной недолгой, но чрезвычайно богатой на беды и победы жизни, битв и пыток в застенках... Подходя к королеве Флавейн, Эвинна чувствовала лёгкую оторопь - так Флавейн Ингильгерда не походила на привычных по прежней жизни монархов. Их Эвинне встретилось трое - Валигар, Амори и Кард. Первый был, может, и неплох, как человек, но как Император... Пусть сам он и близко не творил такого, как остальные двое - но, если вдуматься, виновен не меньше. Именно при нём начался полный и окончательный распад Империи. Да и Карда, как ни крути, воспитал он.

  С алком (да, алком по духу, хоть и не по крови) всё понятно. Это враг - смертельно опасный, могущественный, непримиримый. Увы, его мужество, ум, неукротимая воля, талант полководца и администратора - похвальные качества, достойные храброго воина и настоящего Императора - лишь делают его ещё опаснее. Они стоили, и ещё будут стоить Сколену немалой крови. Его можно ненавидеть, и, на взгляд Эвинны, нужно - но нельзя и не уважать.

  Не то что бывшего мужа, бывшего же Императора Карда. Когда она вернётся в Сколен, надо заняться и новоявленным королём. Не дело, что эта мразь поганит трон святого Эгинара.

  Королева Борэйнская не походила ни на кого из троих. Миловидное округлое лицо - королева, по сколенским меркам, полновата, но ровно настолько, чтобы это не портило её облик. Аппетитные ямочки на щеках выдают хохотушку, но умные, внимательные глаза, кажется, видят Эвинну насквозь. Именно в ней оказалось больше всего от того сказочного Императора, созданного воображением Эвинны в детстве.

  Не дойдя положенных пяти шагов, Эвинна-Артси склонилась в глубоком поклоне. Перед Императором Сколена следовало бы пасть ниц - но королева всё-таки не Император. Да и не принято ещё в этих краях подобное раболепие.

  - По повелению вашего величества, я явилась, - в поклоне произнесла Эвинна.

  - Ты прекрасно танцуешь. Иди за мной, и я тебя награжу.

  "На юге правитель, тем более его жена, до какой-то плясуньи бы не снизошли, - подумала Эвинна. - А тут - сколько хочешь, и даже король, хоть и поморщился, но против матери ни слова не вякнет..." Почему-то Эвинна сразу невзлюбила молоденького франтоватого хлыща, в котором по массивным, украшенным бриллиантами браслетам, не золотой даже - никарровой цепи на груди и пышной, отороченной горностаевым мехом мантии, можно узнать короля Харайна. Харайн, если на сколенский лад, то Харин... Так звали отца Харвана Основателя, и его же младшего сына, в своё время изгнанного из Сколена за попытку заговора против отца. Эльфер рассказывал, его сторонники, спасаясь от возмездия, бежали в ещё не завоёванную Алкскую землю, на награбленные в Сколене сокровища наняли корабли и всякий сброд - и с этой "дружиной" отплыли на Север. Ну, а о том, что было дальше, повествует песня о Харгоне. "То есть, по сути, Борэйн и тогда завоёвывали алки!" - сделала вывод Эвинна. Он пригодится в разговоре с королевой...

  Внутри дворец больше всего напоминал кетадринские крепости: то же презрение к уюту и удобству, когда учитывается только военная целесообразность. По мнению тех, кто строил этот дворец, поспать можно и в сыром каменном мешке, продуваемом сквозняками, с узкими, почти не пропускающими свет стрельчатыми окнами-бойницами, прорезанными в полутораметровых стенах из гранитных глыб. Эвинна с удовольствием отметила: даже эти, как их называл Моррест, "пушки" Амори, справились бы далеко не сразу. Правда, за прошедший год с лишним у Амори могло появиться и что-то более опасное. Но вряд ли сюда отправят новое алкское оружие, пока не усмирён Сколен, а Сколен сражается.

  Скорее всего, отправят обычных рыцарей и наёмников - благо, эти псы войны итак наголову превосходят местных воителей. Эвинна помнила книги, прочитанные в школе Воинов Правды: в поединке северные дружинники легко расправятся хоть со сколенцем, хоть с алком. Но строй держат хуже, удаль норовят показать, команд слушаются, но только до боя. Вот их и били в крупных сражениях легионы Арангура. А у алков, как ни крути, до сих пор есть люди, служившие в легионах - как есть они и в Сколене. Именно ветераны и помогли ей превратить толпы крестьян в войско.

  Значит, пушек и этих... ручных не будет. А вот рота наёмников и пара десятков рыцарей - всегда пожалуйста. Надо узнать у королевы, сколько народу могут выставить окрестные племена, и, конечно, сколько у неё в дружине.

  Путь по тёмным, мрачным коридорам и лестницам прошёл незаметно. Повинуясь знаку сопровождавшей королеву молоденькой служанки, Эвинна остановилась, а служанка, подхватив висящий на поясе ключ, открыла массивную - тоже в расчёте на бой внутри замка, не иначе! - дверь. Даже не дверь, целые ворота: толстенные дубовые доски, покрытые крест-накрест держащимися на заклёпках железными полосами. Петли массивные, не железные даже, а из какого-то сплава, но не никарра: были бы такие петли дороже золотых. Вот их и не берёт ржавчина, да и маслица слуги не жалеют. Серьёзный дворец: если алки с королевской дружиной тут засядут - их будет не выковырять...

  Служанка с видимым усилием распахнула дверь, смазанные петли провернулись беззвучно, королева величаво вступила внутрь, за ней вошла Эвинна... Или всё-таки Артси? Нет, удел Артси - петь и танцевать, для серьёзных дел есть Эвинна. Впрочем, королева-то её настоящего имени не знает, так что, выходит, всё равно Артси...

  - Подожди за дверью, и смотри, чтобы никого поблизости не было, - приказала королева. Служанка молча прикрыла дверь, и королева собственноручно задвинула засов. Она поняла, что предстоит не просто похвалить симпатичную плясунью, вручить ей какую-нибудь безделушку, и водворить обратно. Хотя нет, теперь-то, скорее всего, не посадят...

  Эвинна осмотрелась. Крохотная комнатка, без окон, но уютная - стены покрыты старинными гобеленами, над камином целая гранитная плита с барельефом. Эвинна впервые видела барельеф на граните, не получалось так с железными инструментами. Но вот если инструменты - никарровые... Интересно, сколько такие стоят?

  Единственным источником света был небольшой камин, в нём ало рдел тлеющий уголь. В багряных отблесках можно было рассмотреть простой, даже грубо сколоченный массивный стол, на котором стоял кувшин с дорогим южным вином, и парочку больших, удобных кресел. Эвинне он показался обыкновенным, но Артси едва не ойкнула от изумления, увидев столько драгоценного дерева разом. В одном из кресел сидел уже немолодой, лет сорок пять, а то и пятьдесят, мужчина, одетый в тонкую, с вытканными на рукавах и вороте узорами, ткань рубашки. Усы будто прошиты стальными нитями, да и в длинных, рассыпавшихся по плечам волосах хватало седины. Но единственный льдисто-голубой глаз смотрит проницательно и властно, выдубленное ледяными ветрами лицо пересекает давний грубо зашитый шрам (и отчего-то Эвинна не сомневалась: шили, когда мужчина был в сознании), из-за широких плеч видна богато отделанная крестовина меча: с оружием, похоже, он расстаётся только во сне. На столе лежат крупные, мозолистые, и не от рукояти плуга, ладони. Тут и думать нечего - воевода дружины королевы. Насколько поняла Эвинна из рассказов Аспаруха и Мооса - единственный человек в столице, который в принципе не может ей изменить.

  - Воевода нашей дружины, - представила королева. - Зовут его Виридэйн ван Рулав. У меня нет от него тайн.

  - Эв... Зовите меня Артси, - ответила девушка.

  - Рад нашему знакомству, - неожиданно учтиво произнёс воевода - и тем, сам того не ведая, изрядно поднялся в глазах Эвинны. Наверняка из старых родов, ещё до Харванидов его предки были не последними людьми в городе. Мог бы вообще не обращать внимания на какую-то картирку, как на приставучую мошку - и был бы в своём праве. Но нет, уделил внимание какой-то там молоденькой плясунье. Интересно, почему на Юге почти не осталось таких аристократов?

  Королева присела во второе кресло, похожее на огромную ладонь - наверняка тоже творение имперских мебельщиков. Вообще Эвинна была готова поклясться - всё это добро вышло из рук сколенских мастеров. Сейчас эти вещи казались весточкой с родины, они внушали бодрость и уверенность, что всё получится.

  - Мы слушаем, - требовательно произнесла королева. Воевода молчал, но внимательно слушал. - Ты ведь не сама по себе пришла, так? Ну, говори...

  Эвинна облизнула губы, глубоко вздохнула. Именно сейчас решится, кем она будет в новой жизни: просто плясуньей, или...

  - Да, я шла не за наградой. И не зря пела о Харгоне и Оггиле: всё может обернуться, как тогда. Оггиль у нас уже есть... А вот нового Харгона я что-то не вижу...

  - Я тоже, - буркнул воевода, похоже, Эвинна подтвердила его мысли. Флавейн пытливо всматривалась в лицо посланницы, пытаясь понять: передаёт она чужие слова, или... Хотя, казалось бы, какие самостоятельные мысли могут бродить в этой легкомысленной, красивой головке? - Тогда зачем вообще затевать это представление?

  - Затем, что и сейчас есть такие, кому поперёк горла чужаки, - твёрдо ответила Эвинна. Ей надоело ходить вокруг да около. - Те, кого король незаконно бросил в тюрьму, готовы сопротивляться. Думаю, и не они одни.

  Вот теперь воевода не смог сдержать удивления - даже, отчасти, раздражения. Нет бы просто передать, что приказали. Думает она... Да кого интересует мнение какой-то пигалицы? Её дело - плясать и ублажать тех, кто может заплатить! И всё-таки что-то мешало поставить забывшую своё место девчонку на место. Наверное, взгляд. Воевода даже вздрогнул, до того не напоминал этот взгляд легкомысленную танцовщицу, вся жизнь которой - сцена и всеобщий восторг. Ворохнулось в душе старое, почти погребённое под пеплом забвения, воспоминание: да ведь так смотрел на него тот, прежний воевода, в молодые годы ходивший на сколенцев с Ольваром! Впрочем, то было ещё раньше, когда десяток мальчишек, коим ещё только предстояло стать достойными дружины воинами, впервые предстали перед воеводой. Помнится, воевода требовательно и проницательно рассматривал голенастых, исцарапанных мальцов, будто стремился с первого взгляда определить, кто по-настоящему достоин встать на путь воина.

  Но то - воевода. Он имел право, ведь он был лучшим из лучших, и его старшая дружина погибла вся, защищая Ольвара. Не просил пощады ни один! А тут какая-то девчонка разглядывает откровенно оценивающе, и самое странное: воевода готов был поклясться, что это взгляд знатока. "Да ведь она прикидывает, можно ли на меня положиться в бою!" - обиженно подумал он.

  - Да, картиры и... кажется, гвидассы, - неуверенно ответила королева. Ага, отметил зло воевода, королева-мать тоже поняла, что к чему. Ох, не обычную плясунью к ним послали... А послали ли? Или она явилась к королеве и воеводе на свой страх и риск? Против воли воевода почувствовал к ней уважение. Тело смазливой девчонки, а вот сердце... Сердце - воина. - Есть и из других племён заложники - это тоже посоветовал проклятый алк. А наш сын, увы, не способен противостоять внушениям южанина...

  - Точнее, не хочет, ваше величество, - усмехнулась картирка, и королева раздражённо поджала губы. Ну и вестницу к ней послали! Вместо того, чтобы передать, что приказали, она ведёт себя, будто сама вождь. - Кому, как не матери, знать сына! И не воеводе, учившему его воевать. Вы наверняка знаете, что на самом деле он - лишь избалованный юнец, которому нужна лишь власть. Зачем, что с ней делать и как - плевать! Даже не сама власть, её видимость. Повидала уже я... таких, - произнесла девушка - и осеклась, будто ляпнула лишнее.

  - С чего ты взяла?! - на сей раз разом вспылили и королева, и воевода. Старый воин вскочил, готовый одним движением заломить девчонке руку за спину, а потом передать палачу, чтоб дознался, кто послал эту бесстыдницу, посмевшую указывать королеве. - Наш король - признанный всеми владыка, Харванид! У него дружина впятеро больше моей, но даже не в ней дело: стоит ему приказать - и под королевские знамёна встанут ополчения племён. Разве этого не достаточно?!

  Артси-Эвинна выдержала гневный взгляд, не отвела глаз до самого конца. Нет, не боится. Только небрежно, едва заметно сменила позу, чуть выставила вперёд ногу, левой рукой прикрыла пах и грудь, правую держит перед собой, готовая атаковать. Будто сам собой, тёплый плащ спал с плеч, охватывая руку. "Правильно, - к собственному удивлению, отметил Виридэйн. - Так её не опрокинешь навзничь одним движением, а рука, обмотанная плащом - какая-никакая, а замена щиту. И стойка правильная... Это что же, её кто-то учил, как воина?!"

  Хоть и пели ещё на Борэйне баллады о древних воительницах, которые водили дружины и вершили кровную месть, но Харваниды принесли другое представление о женщине. Не вершительница судеб и воительница - но хранительница очага, мать детей, что встречает воина и купца после дальней дороги, а потом вновь провожает в путь. В уважаемых семьях её ни за что не выпустят за порог и не покажут её лицо случайным людям: а вдруг сглаз? Вот и дружина королевы - давно не соратники, а скорее отряд телохранителей, приставленный к королеве-матери для пущей сохранности.

  Но эта девчонка всё больше напоминала именно ту героиню сказаний, которая способна была и выйти в море с пиратами, и лично выйти с мечом на Божий суд. И, разумеется, такая никогда не примет в мужья того, кого ей выбрали старшие родичи, чтобы всю жизнь сидеть взаперти. Она свяжет судьбу только с тем, кого выберет сама. Живой укор новым веяниям, живое воплощение давней традиции... И невозможно себе представить, чтобы такую женщину мог породить народ картиров. Может, картирка - ряженая? Но кто она тогда?

  - Во-первых, не прикажет, - выслушав гневную тираду, произнесла девушка. - Скажите мне, что я вру, солгите перед лицом Богов! А во вторых, если даже прикажет, уверяю, скоро это будет неважно.

  - Почему неважно? - поразился воевода. - Если король неважен в своей земле, кто важен?

  - Да и не решатся, думаю, алки растоптать традиции союзников, - добавила королева. - Главное, не решил бы их преступить мой непутёвый сын...

  - Ваше величество не знает, кто такой этот Амори, - горько усмехнулась Эвинна, и королева была готова поклясться - сейчас недавняя плясунья совсем не играла. Чем-то её обидели эти алки, да так, что она готова на всё. Будь она мужчиной и воином, королева сочла бы, что одного союзника обрела. Увы, увы... Впрочем, и воевода отчего-то заинтересовался нахальной девчонкой, и совсем не как хорошенькой простолюдинкой. - Я расскажу.

  Рассказ обоим собеседникам не понравился. То есть как - не понравился? Чёткое, осмысленное описание упадка ещё недавно могущественной Империи, мятежа алкского наместника, восстаний, битв и походов не вязались с обликом едва перешагнувшей порог совершеннолетия девицы. Естественнее такое описание звучало бы в устах вождя дружины или князя, с юных лет не расстававшегося с мечом. Может, это рассказали двое старейшин, от которых она якобы пришла? Но непохоже, чтобы она пересказывала заученное: за словами стояла настоящая, неподдельная ненависть, какую невозможно сыграть, как невозможно понарошку броситься грудью на копья. Будто рассказывал человек, сам скрывавшийся от преследований, отчаянно резавшийся с рыцарями, у которого в ушах до сих пор стоит свист стрел, лязг стали, рёв пожаров и хрип умирающих...

  - Я видела ваш замок - отличная крепость, - устало закончила она. - Но и вы видели, какие у них воины. Гвидассы против них не сумели сделать ничего. Невзирая на оружие из никарра. А ведь алков всего три сотни и пара десятков рыцарей! Как думаете, что будет, когда их тут окажется полк пехоты и пара сотен рыцарей, да ещё и пушки с джезайлами? Тогда и с королём церемониться перестанут. А уж с вами...

  - Каттхая, а ты понимаешь, кому говоришь такие вещи? - почти весело произнёс воевода.

  - Да. Матери, которую вот-вот бросит в тюрьму сын, и воеводе, на которого скоро начнётся охота.

  Этого ни Аспарух, ни Моос наверняка не знали. Но имеющий голову, зная расклад сил, мог сообразить: королева очень мешала Харайну довести задуманное до конца и сломить сопротивление недовольных. А дружина Виридэйна была её главной опорой. По тем же причинам и алки не могли спать спокойно, пока её нынешние собеседники живы и на воле.

  - Алки не удовлетворятся, даже признай вы их вассалами, и прими в качестве короля кого-то из людей Амори, - продолжала Эвинна. - Как не удовлетворились они освобождением от Империи и захватом Верхнего Сколена. Их не остановил священный - и для самого Амори тоже - титул Императора. С вами будут считаться ещё меньше, чем Арангур Третий. Единственное, что их устроит - Борэйн как алкская провинция. Гавань, из которой алкские флоты смогут угрожать всему Северу. Они разрушат ваши храмы, как рушили храмы Справедливого в Алкрифе.

  - Откуда такие сведения? - вскинулся воевода. Ну, уж о том, что творится на Юге, какая-то там картирка знать не может. Или может? Картиры, как ни крути, единственный народ, который можно встретить по всему Сэрхиргу и Борэйну. Как бы узнать наверняка...

  Эвинна замолчала, сообразив, что сказала лишнее. В самом деле, откуда девчонке знать? Но отступать поздно, пришлось сказать первое, что пришло в голову:

  - У нас, картиров, особые способы передавать вести. Совсем забыла, ещё вас могут выморить чумой, бросив заражённое мясо в колодцы, кроме тех, из которых будут пить сами. Именно так, я слышала, они поступили в одном сколенском городе.

  Строго говоря, об истории с Самуром она узнала лишь из рассказов Морреста - но не верить ему не видела ни малейших оснований. Весь жизненный опыт свидетельствовал: от алков можно ожидать действительно всего. А это их новое оружие, если так и дальше пойдёт, совсем скоро сделает их непобедимыми. Эвинна горько корила себя за ошибку: надо было не связывать себя свадьбой с Императором, а бросить все силы, какие были, на Алкию - прямо по следам Амори. Крови бы пролилось изрядно - но по сравнению с тем, что будет теперь... Подумать только, тогда у алков было не больше сотни джезайлов, и тех почти половину они потеряли в последней битве - спасибо Морресту... Уже на следующий год Амори пустил в ход несколько пушек и почти три сотни стволов. А сейчас, ещё год спустя, страшно подумать, сколько их алки успели наклепать.

  Моррест рассказывал, на какое-то время рост производства ограничат другие узкие места: недостаток добычи меди, железа, угля, металлов, необходимых для получения оружейной стали, селитры, серы... Если Амори захочет сполна использовать преимущества нового оружия, одним заводом ему не обойтись. Придётся перестраивать всё хозяйство страны, проводить то, что Моррест называл непонятным словом "индустриализация". Понадобится прорва инженеров, да и работников нужно обучать новой работе. Всё это займёт не один год, придётся ломать сопротивление жреческих и ремесленных каст, это самое меньшее. И на выходе Амори получит совсем другую страну, которой, возможно, и не сможет управлять.

  Но и то, что алки достигли всего за два года, впечатляло.

  Северяне и близко не представляют, с какой силой придётся столкнуться! Хоть какие-то шансы есть только сейчас, пока Борэйн для Амори лишь побочная цель. Для неё, уже воевавшей против алков, это очевидные истины, но для них-то! Они же убеждены, что уж если выстояли против Империи во время Северных походов, то какой-то провинции той же Империи и подавно не стоит бояться!

  - А самое главное, ваше величество, - выложила Эвинна последний аргумент. - Самое главное, что вы - мать. И вашего сына, по глупости связавшегося с ними, следует спасать.

  Эвинна совсем не была уверена в том, что сказала. "По мне, так надо просто укоротить юного дурака на голову! Но для неё парень какой-никакой - а сын..." Вспомнился её собственный сын - то есть не Артси, конечно, а той, прежней Эвинны. Она не знала, и до победы не узнает, где его спрятали соратники. И, в общем, это правильно. Пусть вырастет где-нибудь в глуши, наберётся сил и злости - и уже тогда бросит вызов алкам. Уже ради того, чтобы дать ему время, стоит сражаться.

  - Иначе, боюсь, скоро он станет помехой для алков, и его просто прикончат.

  Королева охнула, будто смертельно напуганная простая женщина, прикрыла рот рукой. Воевода не переменился в лице, его выдал лишь опасно сверкнувший взгляд. Его госпоже и её непутёвому сынишке угрожал враг, перед лицом которого теряли смысл все их междоусобные дрязги. Да, и девчонка, принёсшая чёрные вести, пока доверия не внушала. Хотя... Было, было в ней что-то, что не позволяло отмахнуться от слов пигалицы. Если честно, он и сам думал нечто подобное.

  - Хорошо, допустим, я поверю тебе, - произнесла наконец королева. - Что конкретно ты можешь предложить?

  - Для начала скажите точно, Виридэйн-катэ, сколько людей привёл с собой командир алков, сколько среди них рыцарей, чем вооружены остальные, и что за птица их командир?

  И снова - одобрительный взгляд вождя королевской дружины. Кто бы ни учил девчонку, вопросы задаёт грамотно, будто всю жизнь воевала.

  - Рота из трёх пехотных сотен, из них две - обычные латники, а одна - стрелки. Среди стрелковой сотни одна полусотня вооружена какими-то железными трубками...

  "Пятьдесят джезайлов! - подумала Эвинна. - Невесело".

  - ...кроме пехоты, тридцать рыцарей, и десяток, вооружённый какой-то большой железной трубой на колёсах. У них есть своя повозка со снарядами. Я так понял, это что-то вроде катапульты, какие использовали сколенцы в Северные походы.

  "И пушка! Ничего себе! Неужто всё ради гвидасских рудников?"

  - Всего в алкском войске триста восемьдесят человек. Сведения верные, кое-кто из моих людей, понимающих по-алкски, следит за ними. Теперь об их командире. Я не видел в деле Авената ван Бетраниона, но солдаты его уважают, считают боевым командиром. Говорят, он в качестве сотника осаждал какой-то Тольфар.

  Ещё одна незажившая рана на сердце. Сколько людей погибло в крепости - неужели всё зря?! "Ничего, вы не уйдёте неотомщёнными" - мысленно пообещала своим воинам Эвинна.

  - А сколько воинов в королевской дружине и у вас?

  - Ну, у короля-то почти полтысячи отличных витязей, большая часть - потомки наёмников Харайна Первого, или породнившиеся с ними кланы. У нас поменьше, человек сто. Всё-таки дружина королевы больше для её охраны, защиты замка и столицы - то есть и воины у нас попроще, и кораблей нет, - в голосе воеводы прорезалась явная зависть.

  - Негусто, - нахмурилась Эвинна. - А много ли людей в племенах, которые могли бы нас поддержать?

  Воевода нахмурился, да и королева нервно прикусила пухлую губу. У обоих появилось неприятное предчувствие, что в теле малолетки притаился кто-то совсем другой. Кому не впервой водить полки, вырывать победу в смертельном бою, и даже принимать решения, определяющие судьбы целых народов. Этот кто-то хочет им помочь... или просто использовать в своих целях, бросив борэйнов на мечи ненавистных алков? В том, что алков этот неизвестный, или неизвестная, ненавидит, сомнений не возникало. Брр, защити нас Богиня от оборотней!

  - Есть двадцать племён, которые бы согласились нам помочь: родное племя нашей королевы и потомки тех, кто сражался под знамёнами Харгона. Все вместе они могут выставить почти пять тысяч, все пешие, и почти без стрелков. Но, во-первых, там хватает кровников и недоброжелателей, а во-вторых, даже тех, кто сможет забыть обиды, надо собрать вместе и убедить. Не думаю, что мы управимся раньше месяца.

  - Месяц, - задумчиво произнесла Эвинна. Последние сомнения отпали: она действительно не просто говорила, что приказали, а тщательно обдумывала свои слова. - Месяц - многовато. Если у вас есть прознатчики в дружине короля и среди алков, то и у них наверняка полно соглядатаев. Они поймут, что мы собираем силы, и ударят первыми. Нас будут бить по частям... Есть ли племена, способные прийти к нам на помощь в течение трёх дней?

  - Ну, - теперь уже говорила королева. - Я могу поручиться за моё племя, рипуариев. У нас, правда, не больше двухсот воинов, зато хороших, наши постоянно с арвандами враждуют. И живут в одном переходе от столицы. Наши с Харгоном против южан стояли... Ещё Харгоново племя, ахташи. Их больше, почти пятьсот ополченцев выставляют - но им два дня на переход нужно. Да и воюют они редко, а лучшие их бойцы у нас в дружине. Есть ивэ, мастанни, яттары - но эти и живут подальше, дня четыре им надо, и народу там мало, хорошо, если все вместе триста человек выставят. И осторожные сверх меры - пока мы не покажем, что за нами - сила, не пойдут. Остальных надо ещё убеждать, задабривать...

  - Итого сто дружинников, а ополченцев, - начала считать Эвинна. - Двести, пятьсот и, ну, пусть триста всех этих мелких племён. Итого сотня нормальных воинов и тысяча ополченцев - против трёхсот алков и королевской дружины...

  - Дружина вряд ли пойдёт против своих, - встрял воевода и с удивлением отметил, что и сам, ни много, ни мало, занялся планированием смуты. - По крайней мере, треть не захочет работать на алков, нам они не помогут, но и участия в междоусобице постараются избежать. И остальные тоже не обрадуются. Кого-то, и именно надёжных, придётся оставить в столице и замке - значит, король может рассчитывать человек на двести.

  - Всё равно мало, алки - бойцы, каких тут нет. И ещё джезайлы эти, да пушка... Нам понадобятся ещё люди, и я знаю, где их взять.

  - Где?! - в один голос воскликнули оба.

  - В тюрьмах. Одних картиров там семьсот человек, и двести гвидассов, да и ещё кого-то посадили. В тюрьме только взрослые мужчины, женщин и детей держат где-то в городе. Я туда попала случайно... Прошу, если удастся, узнайте, где: будет очень плохо, если их используют как заложников. А мужчин точно можно вытащить. Их охраняют - но с охраной, думаю, дружинники справятся.

  - Ещё бы не справились, - хмыкнул Виридэйн, махнув широкой мозолистой ладонью. - Эти только против безоружных хороши, да и то, если они в яме и в кандалах.

  - Нужно без лишнего шума напасть на тюремщиков, помочь выбраться пленникам и вместе уходить из города. Вот у нас и появится ещё тысяча воинов... Если вывести и их семьи, у них будет, за что сражаться.

  - Какие из ваших воины? - удивился такой наивности воевода. - У них и из оружия-то только пращи. Ну, ременные петли такие, - видя, что девушка бросила на него удивлённый взгляд, пояснил воевода. - Камень туда вставляешь, раскручиваешь и кидаешь. Шагов на сто добивает, только несерьёзно это всё... Само собой, мечи-то дороги, не говоря уж про луки!

  Это Эвинна уже знала - но всё равно удивлялась: дерево тут стоит куда дороже железа, а в Сколене всё наоборот: железный плуг не достанешь, меч - вообще целое состояние в ножнах, зато дерево прямо у дома растёт, и хватит его не на одно столетие.

  - Зато они потеряли всё, и сейчас нешуточно злы, - усмехнулась она. - А нам в бою любая подмога сгодится. А теперь... Расскажите мне, где ещё держат пленных.

  Тишина стояла такая, что воин слышал вой ветра за стеной. Долгая Ночь была в полном разгаре, даже в полдень восток едва светлел, и то если не было туч. Крепчали морозы, хотя, на взгляд изнеженного южанина, дальше уже некуда. Вон, и алки кутаются, отнимая у горожан что потеплее. Тюремщик неодобрительно поморщился: им-то можно, они чужие. Уплывут за море, и не надо ни за что отвечать. Отвечать придётся королю, вернее, его воинам: уже и сейчас жители Бирры смотрят на них, как на прихвостней заморских разбойников.

  Ничего. Король обещал своим верным воинам, что скоро сможет заплатить им аж за три года вперёд. В дружине, где кум служит, ещё удивлялись, на какие шиши. А он знает, но помалкивает: и один-то раб, не говоря уж о смазливенькой рабыне, стоит столько, сколько простому ратнику ни в жизнь не скопить. А тут... Только в этой яме пятьдесят человек сидит, а в замковых подземельях таких ям двадцать, и почти все просто битком. Если всю эту толпу продать, как говорил им главный тюремщик, денег хватит на много лет вперёд. Конечно, торговля издревле держится на картирах, да и без танцев и песен жизнь будет скучнее. Но ведь петь и вертеть задницей может любой, а торговать и оставшихся хватит. Зато не останется на острове никчёмного и бесполезного народа картиров. Гвидассов, конечно, жалко, но это тоже не дело - одним на никарровом месторождении сидеть. Делиться надо. А там, глядишь, придёт черёд и других бесполезных племён, ну, там, рипуариев, ахташей, ивэ... Они когда-то стояли горой за Харгона, вот и теперь готовы мутить воду, выступая против короля-Харванида. А если не выступят, так уж точно ничем не помогут. Бесполезные племена, одно слово. То ли дело бидри, потомки пришедших с Харайном Первым дружин! Или хотя бы ишвара, которые первыми признали нового короля после гибели Харгона и всегда были ему верны.

  - Тем более, что я и сам ишвара, - пробормотал тюремщик, согревая дыханием озябшие пальцы. - Может, мне и самому достанется хоть кто-то из них...

  Эвинна, кравшаяся по тёмному коридору, не слышала его мыслей, но если б и слышала, судьба часового от этого бы не изменилась. При обсуждении плана штурма выяснилось, что дружина королевы, неплохо умеющая биться в поединках и более-менее - в строю, почти не обучена бесшумно расправляться с врагом. Оказывается, здешние знатные воины, могущие с ходу вспомнить двадцать поколений своих предков, считали такой способ боя... ну, не постыдным, конечно, если нельзя, но очень нужно, то как бы и можно. Но как-то пренебрегали такими недостойными штучками господа дружинники, да и метательное оружие, даже ножи, откровенно недолюбливали. Собственно, из-за пращей картиров и презирали...

  - Стоять, - скомандовала Эвинна, и четверо дружинников, возвышавшихся над ней, как железные башни, замерли. Эвинна уже посмотрела, как они "звенят" по утрам мечами, и прониклась к ним невольным уважением. Один на один такой вояка доставил бы проблемы и Эльферу - и ведь сам Виридэйн признал, что они не лучшие. Каковы же тогда королевские бойцы?!

  Вот только их телесная мощь и отличное оружие, у самых богатых даже из никарра, не могли скрыть недостатки дружины. Если в южных армиях все уже как-то привыкли, что воин - это винтик в огромной армейской машине, тут каждый стремился показать удаль и отвагу, порой, увы, и просто в ущерб делу. Какое там держать строй, выполнять команды и прикрывать бока товарищей! Такие слушают приказы только до боя, да и когда слушают - совсем необязательно выполняют. Вот и сейчас их пришлось долго уговаривать не подходить ко входу в тюрьму открыто. А снимать часовых вообще пришлось Эвинне - это, видите ли, не вписывалось в их понятия о чести. Эвинна подозревала, алкам даже стараться особенно не понадобится, чтобы заставить этих помешанных на родовой и кастовой чести вояк сунуть голову в капкан. Просто изобразить отступление - и вывести их прямо на строй стрелков с луками, джезайлами и пушками. Или под удар рыцарей. Или ещё куда-нибудь, где эти отборные головорезы окажутся беспомощнее котят...

  Впрочем, нашлись несколько оруженосцев, готовых поработать кинжалом и дротиками. Понятное дело - луки делаются из дерева, притом самые лучшие - из тиса, а он растёт только на юге, в Сколене, Алкии и Балгрской земле. Те, кому не хватало денег на меч и полный доспех, обходились лёгкими дротиками с костяными древками, или сюрикенами. Хорошее оружие, но дальше сотни шагов его можно не опасаться. Или, как картиры, ременными пращами. Были, конечно, и луки, но...

  Луки тут такие, что дальше ста шагов стрелу не пошлют, а действительно опасны только с пятидесяти. Честно говоря, увидев эти коротенькие, искусно склеенные из костяных пластин уродцы, Эвинна вообще усомнилась, что из них можно хоть во что-то попасть, а уж тем более пробить алкский доспех. Да и стрелы, выточенные из кости, доверия не внушали. Но на тюремщиках не кольчуги или панцири, а простые тулупы с нашитыми на них железными бляшками. Если удачно попасть, можно убить и из такого, с позволения сказать, "лука". К тому же оруженосцев совсем необязательно набирали из Старших родов, соответственно, они и относились к своему делу чуть ответственнее.

  Хотя... Был, говорят случай в междоусобицах местных племён, когда такая вот коротенькая костяная стрела, попав в глаз какому-то вождю, его не убила. Кое-как перевязав рану, тот повёл своих в атаку и победил - чтобы неделю спустя, как свидетельствует сага, умереть от нагноения.

  - За мной идут оруженосцы, вы - сзади. Мы попробуем снять часовых без шума, а вы поможете, если те успеют поднять тревогу. Поняли?

  - Не дураки! - лаконично буркнул старший из дружинников, выхватывая меч и зорко осматриваясь. Если благородный воин не нападает врасплох, это не значит, что и на него никто не нападёт.

  - Поклянись чёрным покрывалом Борэйн, что не сдвинешься с места без команды! - потребовала Эвинна. Глупость, конечно, и напрасная трата времени, зато потом можно не бояться, что им что-то своё стукнет в голову. Клятву именем богини-покровительницы острова тут дают редко и неохотно, зато потом её точно не нарушат. Богиня льда и смерти - не та, с кем стоит шутить.

  - Клянусь чёрным покрывалом Борэйн из праха мертвецов и льда, - недовольно буркнул старшой дружинников - такой верзила, что макушка Артси оказались где-то на уровне широченной груди. - Мы не сойдём с места и не бросимся в бой без твоей команды...

  - Услышано и засвидетельствовано, - как велел обычай, сказала Эвинна. "Как дети малые!" - подумала она про себя. Как будто мало в мире нарушенных клятв и предательских ударов в спину... Но северяне относятся к таким вещам достаточно серьёзно. Теперь можно не беспокоиться, что дружинники выкинут что-то непредвиденное. Эвинна махнула рукой трём оруженосцам - лучнику и двум мечникам с притороченными за спиной несколькими дротиками. Совсем ещё молодые парни, да и знатностью родов безнадёжно уступают дружинникам - но что такое дисциплина, понимают. И не так боятся "запятнать честь".

  Четыре грязно-серые тени, почти незаметные во мраке полярной ночи, неслышно приближались к небольшим воротам, которые охраняли двое часовых с боевыми секирами. Это тебе не парадный вход, который прикрывают две полубашни с лучниками, дежурящими у бойниц, а в караулке под лестницей, ведущей к тронному залу, в постоянной готовности находятся три десятка дружинников. Подземный ход в тюрьму защищают всего два бойца, и ещё двое сторожат караулку, где отдыхают сменённые тюремщики. Ну, и по двое дежурят у каждой ямы, но этих интересуют только заключённые. Нападения извне они не ждут, значит, и скрадывать их будет легче.

  - Оружие к бою, - скомандовала Эвинна. - Бьём залпом, и чтоб ни один крикнуть не успел! Готовы? На счёт три. Раз, два...

  Стрела сорвались с тетив одновременно с броском дротиков, стрелками оруженосцы дружинников оказались совсем даже ничего. Первый из часовых получил всего один дротик, но умер мгновенно: попал он точно в сердце. Второму повезло меньше: стрела пробила ему горло, ещё один дротик до середины вонзился в живот. Кричать он не мог, только смолз по стене, оставляя за собой кровавый след, и некоторое время корчился в агонии, захлёбываясь кровью. Подобравшись вплотную, Эвинна быстрым ударом добила страдальца и, сорвав с его пояса ключ, принялась возиться с замком. Такие замки умели делать до Великой Ночи сколенские мастера, а теперь, увы, умение оказалось утраченным. Может, хоть у гвидассов кто-то сможет повторить?

  - Дружина, - скомандовала Эвинна, когда замок клацнул. - За мной!

  Недлинной цепочкой дружинники и оруженосцы двинулись вглубь тюрьмы. Шли быстро, сторожко оглядываясь по сторонам. Вроде и немного охраны в тюрьме, но мало ли что... Сапоги гулко били в каменные ступени - пробитая в скале лестница уводила всё дальше вниз, обнажённые клинки рассыпали багровые отблески.

  - Далеко тюрьма? - спросила Эвинна, когда позади, по ощущениям, осталось не меньше четверти мили. В прежней жизни ей доводилось отмахивать и не такие концы - но Артси бесконечная лестница порядком утомила. Не в самом спуске дело, налегке она могла танцевать часами. А вот попробуй-ка в кольчуге, что невысокой девчушке наподобие короткого сарафана достаёт до колен, в шлеме, при мече и кинжале, да ещё со щитом? Всё навьюченное на неё железо тянуло, пожалуй, на треть её нынешнего веса. "Эльфера на тебя не было, дорогуша" - думала Эвинна о прежней хозяйке тела.

  Тюрьма оказалась необычной: ничего похожего на ту камеру за мощной дубовой дверью, в которой её саму держали в Алкрифе. Здесь был большой зал, в полу по сторонам от главной дороги местные зодчие соорудили глубокие, копья три до дна, выложенные кирпичом колодцы. Впечатляла и ширина: каждый был где-то пять на пять копий, внутри, если полностью наплевать на удобства, могло поместиться человек пятьдесят. Сверху каждую яму закрывала ржавая железная решётка, для надёжности приваленная здоровенными валунами. Куда надёжнее обычных камер, хоть и труднее строить: даже если каким-то чудом взберёшься по отвесной кирпичной стене, вдобавок покрытой изморозью (ну, скажем, в тюрьму попадут циркачи-картиры), в одиночку тяжеленную решётку, даже без валунов, не сдвинуть. Зато между прутьев можно кидать вниз еду и топливо, благо, внизу имелись и печи. Из "колодцев" поднимался жирный угольный дым, тут же втягивавшийся в прорубленные в мощных перекрытиях дымоходы. Ещё оттуда тянуло тяжёлым смрадом грязных тел и экскрементов, страхом и обречённостью - специфическим тюремным букетом.

  А если страже захочется поиздеваться над узниками...

  Видимо, ещё не заметив в тюрьме посторонних, у ближайшей из ям стоял один из охранников. Прислонив страшную на вид двустороннюю секиру к колонне, одной из многих, подпиравших свод, тюремщик невозмутимо мочился вниз. Брань и проклятия узников, похоже, его нешуточно веселили. Увлечённый немудрёной забавой, воин ничего не видел вокруг.

  Безо всяких команд оруженосцы и дружинники бросились вперёд. Только теперь тюремщик, орошавший парящей на холоде мочой решётку, повернулся к атакующим. Но вместо того, чтобы метнуться к секире, стал испуганно прятать в штаны своё достоинство. Как раз в этот момент Эвинна, отшвырнув слишком тяжёлый для неё нынешней щит, занесла меч над головой врага. Отчаянный крик, распахнутые в ужасе глаза, мокрый хруст разрубаемого наискось черепа, красные брызги, выметнувшиеся вслед за мечом... А в зале уже звенели мечи, свистели стрелы и дротики: тюремщик оказался не один, просто остальные предпочитали греться в тёплых караулках - небольших помещениях с краю зала, вход в которые терялся во мгле.

  Свист стрел над ухом, отчаянный крик раненого, которому стрела по оперение вошла в живот. Теперь, если не добьют, будет умирать долго и страшно, таких ран Эвинна навидалась в прошлой жизни. Первыми сошлись в ближнем бою оруженосцы, но четверо дружинников уже теснили их на фланги, готовясь принять на себя главный удар. Сама Эвинна на несколько мгновений оказалась оттёрта от схватки, и смогла впервые увидеть, за что "людей в шкурах" считают бесподобными вояками.

  Да уж, может, и уступили бы дружинники, воины по рождению и по призванию, легионам старой Империи, в строю, да если бы легионеров было хотя бы вдвое больше. А тут... Вот что значит - получить деревянный учебный меч, едва научишься твёрдо держаться на ногах.

  Мечи и секиры так и мелькали в крепких руках, дружинники бились экономно и убийственно-точно, будто смертоносные машины, их оружие всегда оказывалось там, где нужно. Ни мгновением раньше, ни мгновением позже. То и дело они огрызались короткими выпадами, и от каждого из них падал человек. Вот секира тюремщика, с басовитым гудением рассекая нечистый воздух, устремилась к голове дружинника. Казалось, она летит слишком быстро, чтобы попытаться уклониться, а отбить... Всё равно, что останавливать штормовую волну, бросая в неё гальку.

  Казалось, дружинник движется медленно, даже как-то с ленцой, и секира вот-вот снесёт ему полголовы. Но секира пронеслась, лишь слегка скрежетнув по шлему. Свой же замах развернул тюремщика вполоборота, и на открывшееся бедро тут же обрушился ответный удар. В отличие от сколенских и алкских, северные мечи не предназначались для колющих ударов, у них даже остриё скруглено - но рубящий удар способен рассечь любой доспех. Хруст разрубаемой бедренной кости, взлетевший к потолку и тут же оборвавшийся крик... Уже мёртвого, почти разрубленного пополам тюремщика швырнуло на промороженные плиты.

  Сражение в исполнении подлинных мастеров - зрелище, которое можно смотреть вечно. Особенно если знаешь, как и куда смотреть, и хоть немного можешь оценить уровень мастерства. Казалось, дружинники не дрались с врагом, а причудливо и выверено танцевали - только после этого танца на землю ложились всё новые трупы.

  Увы, долго глазеть на схватку ей не довелось. Как ни хороши были оруженосцы, а дружинникам они уступали. Вскоре это дошло и до тюремщиков, уже больше дюжины которых лежало на тюремном полу. Раздались в стороны, норовя обойти дружинников и сцепиться с их оруженосцами. И тут у нападающих появились первые потери. Совсем чуть-чуть промахнулся молодой, с едва отросшей бородкой, парень - но этого хватило, в его грудь вонзилось гранёное жало копья. Вонзилось - и тут же отдёрнулось, выплёскивая за собой горячие алые брызги. Парень захрипел и опрокинулся под ноги дерущимся, в образовавшуюся в шеренге брешь вклинился какой-то бородатый здоровяк, свирепо размахивавший длинным мечом. За ним спешил сразивший парня копьеносец, метя ударить отвлёкшегося противника из-за спины силача, и ещё две оскаленные физиономии - один сжимал в крепкой руке чекан, второй короткий, заточенный с одной стороны и чуть изогнутый меч-скрамасакс.

  Эвинна качнулась навстречу: пора показать дружинникам, что может она. Здесь многое определяют род и каста, куда больше, чем на юге - но если хочешь командовать воинами, докажи, что лучший. Только так, и не иначе. На первый взгляд принцип правильный. Тут в принципе не смогли бы завести свою армию в ловушку предатели вроде Ардана Балгрского или ничтожества типа Карда. В здешних дружинах, где вождь - лишь первый среди равных, такие бы не выжили. Другое дело, северяне неизбежно будут проигрывать там, где требуется быстрое исполнение команд и чёткая организация. А предатели и ничтожества... Что ж, и в Сколене таких не столь уж много.

  Меч здоровяка свистнул над головой Эвинны-Артси, в кольчуге и шлеме она больше напоминала пятнадцатилетнего паренька, и здоровяк не очень-то удивился. Он замахивался мечом широко и неуклюже, Эвинна видела, что то же самое движение можно выполнить куда экономнее и быстрее. Сила есть, ума не надо? Эвинна собиралась опровергнуть этот принцип прямо здесь.

  Отбросить щит: против страшных ударов здоровяка толку от него чуть, да и кольчугу она нынешняя надела явно зря. Вот отточенное жало даги в левой руке - самое то. Если ты меньше и слабее, учил Эльфер в прошлой жизни, лучший щит - точность и быстрота. Эвинна видела по крайней мере пять способов достать громилу, и она прежняя тут же и перерезала бы ему горло. Но тело Артси, лёгкой и подвижной танцовщицы, было не очень-то приспособлено к подобным фокусам. Нет, рисковать нельзя. Она обязана дожить до главной битвы... И потому Эвинна лишь уверенно парировала яростные удары здоровяка - сильные, но излишне размашистые и предсказуемые.

  Эвинна поймала громилу на попытке перерубить ей ноги. Прыжком уйти от тяжёлого клинка, с гудением рассекающего воздух... Но не назад, как сделал бы на её месте любой обычный боец и даже дружинник, а вперёд, сближаясь вплотную. Здоровяка снова чуть занесло влево - ровно настолько, чтобы его бок открылся. Совсем ненадолго, провести нормальный удар мечом она бы не успела - но вот коротким выпадом по крестовину вбить в печень врагу дагу... И ещё раз, и ещё, пока хрипящий от боли здоровяк пытается вновь заставить руки слушаться. А теперь отпрыгнуть, уходя из-под в последний раз взмывшего над головой меча...

  "Что я творю, так нельзя же!.." - где-то на периферии сознания ужасалась придавленная волей Эвинны Артси. Для неё, впервые оказавшейся в смертельной схватке, посреди крови и смерти, происходящее казалось сущим кошмаром. Эвинна её прекрасно понимала, давний ужас, когда на её глазах убивали родных, не изгнала из сердца даже смерть и воскрешение. Но знала она и другое: дай королевским псам себя растерзать - и многие тысячи других познают этот ужас.

  Счастливый обладатель копья, будь чуть расторопней, вполне мог бы спасти здоровяка - но и теперь был опасен. Эвинна отпрыгнула за долю секунды до того, как копейщик выбросил своё оружие в длинном выпаде. Проклятье, чуть не зацепило, острая грань копья по касательной скрежетнула по кольчуге, легко вспоров полушубок. Бросившийся на помощь второй оруженосец пропустил удар чекана в голову, и теперь на его мозгах скользят сапоги дерущихся. Против Эвинны оказались трое противников - даже больше, чем против каждого из остальных дружинников и оруженосцев.

  Сначала - копьеносец, он самый опасный. Уклониться от выпада, ещё уклон... Чуть-чуть, чтобы безвредно прошёл над плечом. И в возвратном движении рубануть по копью у самого наконечника. Удар, хруст... Наконечник падает, а копейщик, с проклятьем отшвырнув склеенное из костяных пластин древко, тянет из ножен меч. Нет уж, парень, тут не дуэль, чтобы придерживаться правил честного боя. Меч, который Артси пришлось удерживать двумя руками, взлетел и косо упал на ключицу копьеносца. Глухой хруст, скрежет стали о кость разрубленной ключицы... Проклятье, не хватает сил прорубить поглубже... Ничего, копейщик надёжно выведен из строя. Теперь - счастливый обладатель чекана. Оружие небольшое, и вроде бы совсем несерьёзное - если не знать, как запросто оно в умелых руках раскалывает шлемы и щиты, и глупые головы заодно. Но руки нынешнего противника особо умелыми не назовёшь, так, талантливый самоучка. Пару пробных выпадов парень отбил лезвием или принял на полую внутри металлическую рукоять. Он даже не попытался, приняв оружие на топорище, увести меч Эвинны в сторону, а потом провести атаку в бедро: прямолинейно и безыскусно отбросил меч в сторону.

  Всё, пора бить всерьёз, в конце концов, есть ещё обладатель скрамасакса. Эвинна чуть оттянулась назад, чтобы длина меча стала настоящим преимуществом - и неизвестным на Севере способом нанесла колющий удар в горло. Колющие выпады здесь отчего-то не приняты, даже конец клинка не точили до состояния шила, а скругляли. Наверное, считалось, что коварные колющие выпады не соответствуют законам честного боя. Соответственно, не знали тут и о защите от таких ударов. Меч Эвинны отбросил в сторону чекан и врезался поперёк кадыка, взрезая кожу и с хрустом вминая его внутрь. Расширившиеся от боли и осознания смерти глаза - и будто вторая, сочащаяся кровью "улыбка" под подбородком... Чекан вырывается из ослабевшей руки и звенит о каменный пол, хозяин оружия оседает следом. Эвинна оборачивается к хозяину скрамасакса - но в этот момент один из освободившихся дружинников взмахивает страшной секирой о двух лезвиях. Чудовищный, породивший кровавый фонтан удар, едва не разваливший мечника надвое - и у Эвинны больше не остаётся противников.

  Девушка осмотрелась. На полу распростёрлись не меньше двух десятков трупов, из них, увы, трое оруженосцев. Один из дружинников утирал кровь, стекавшую на лицо из рассеченной брови - но все четверо твёрдо держались на ногах и по-прежнему были боеспособны. Четвёртый оруженосец, до крови закусив губу, пытался перебинтовать культю, получившуюся, когда кисть левой руки снесло секирой. Корчился в агонии кто-то из тюремщиков.

  Дружинник, зарубивший врага со скрамасаксом, с уважением посмотрел на Эвинну. "Интересно, кто её учил? - наверное, думал он. - Не хуже нашего десятника дерётся, не хуже..."

  - Костут, сейчас помогу, - обратилась она к потерявшему руку оруженосцу. - Остальные, осмотрите караулку на предмет лестниц - и открывайте решётки в ямах!

  Послушались! Справедливый Стиглон свидетель, послушались! Эвинна чувствовала, как разгорается в сердце радость и предчувствие победы - впервые с того горького дня, как алки, пользуясь предательством герцога Фрамида, появились у стен столицы. Это могло значить лишь одно: её признали вождём. Всё верно, немногословные вояки королевской дружины больше ценят храбрость и боевое мастерство, чем происхождение. Потому, собственно, они так до конца и не признали авторитет Харванидов - кроме того Ольвара, который бросил вызов южной Империи. А вот её - признали. И теперь всё будет хорошо, самое трудное позади. Надо только не ошибиться и довести их до главной битвы...

  Первая решётка с грохотом и скрипом провернулась на ржавых, но ещё прочных петлях - и по сброшенной вниз верёвочной лестнице один за другим стали подниматься заключённые. Отощавшие, замёрзшие, измученные - они казались живыми скелетами, но Эвинна знала: тем яростнее они будут бить преступивших закон людей короля.

  Облепленные узниками, лестницы натягивались струной, казалось, они вот-вот оборвутся, и те, внизу, горохом посыплются вниз. Но делали их на совесть: не лопнула ни одна. С каждым мгновением в зале становилось всё теснее. Как и ожидала Эвинна, тут оказались только крепкие, способные оказать сопротивление мужики, и немногочисленные старики. Женщин и детей алки и дружинники держали где-то в городе. Эвинна и осталась-то в "мужской" тюрьме только потому, что сообразила прикинуться молоденьким пареньком.

  Моос с Аспарухом поднялись одними из последних - видать, совсем ослабли в ледяной яме. Оба сразу же узнали Эвинну, точнее, конечно, Артси.

  - Благодарю за спасение, дева, - произнёс Моос. - Сказать по правде, я уже начал сомневаться, что ты вернёшься...

  - Запомните на будущее, вы, оба, - заслужив одобрительный взгляд старшего из дружинников, сказала Эвинна. - Я не бросаю своих, и всегда держу слово. Теперь берите всё оружие, какое найдёте - и пошли отсюда. Нам ещё ваши семьи вызволять...

  Эвинна вышла на улицу первой. Как ни холодно было в подземной тюрьме, на улице мороз сильнее, дыхание перехватило, ледяной ветер бросил в лицо пригоршню колкого снега, затянутое тучами непроглядное небо сыпало и сыпало вниз снег. В Сколене обильный снегопад означал бы оттепель, снежные облака всегда пригоняет с моря южный ветер. Но тут даже тучи, скрывавшие холодное мерцание звёзд, не могли уменьшить мороз. Только сыпалась с неба ледяная пыль, под подошвами снег не поскрипывал, а зло взвизгивал.

  - Как прошло? - встретил её Виридэйн. Как и условились, он вёл целый отряд - двадцать дружинников, которые должны были поддержать отряд, если бы к тюремщикам успела подмога.

  - Чисто сработали, Виридэйн-катэ, - удовлетворённо прогудел старший из дружинников. - Никто не успел убраться, всех там и положили. Артси билась не хуже наших... Идём. Вьюга нас укроет, но медлить не стоит. Эй, там, пошевеливайтесь!

  - А как у тех, кого за женщинами послали? - задала мучивший её вопрос Эвинна.

  - Они быстрее управились, - хмыкнул воевода. - Дружинники просто перешли на нашу сторону, они и алков перебили. Так что у нас теперь почти двести дружинников. Сейчас они все, под началом её величества, отходят в земли рипуариев. Туда же пора идти и нам. У них всем найдётся оружие.

  - Конечно, - кивнула Эвинна. - Как договорились. Идём к вашим рипуариям.

 

Глава 14. Кровь на снегу

  Харайн проснулся в отвратительнейшем настроении. Ничего удивительного, ведь алк-советник нагло поднял его в самую рань, да ещё посмел выговаривать - Харваниду! - на безобразное несение службы его дружинниками. И не пошлёшь гада, лучше всего на плаху. То есть послать-то можно, но тогда летом жди в гости целый полк алков с их новыми огненными трубками. До Великой Ночи борэйнские племена все вместе выстояли бы и против легиона, но сейчас, когда выжил лишь каждый десятый...

  А самое обидное, что, строго говоря, он прав. Совсем не алки виноваты в том, что случилось ночью. И почти сотня его дружинников ушла с проклятым Виридэйном. Это не считая трёх десятков убитых оруженосцев и двадцати алков... Ублюдки! Посмели укусить руку, которая их кормит!

  - Авенат! - крикнул Харайн - и осёкся, чувствуя, как в голове будто перекатился шипастый шар кистеня, а к горлу подкатила тошнота. Хороши алкское красное, борэйнское пиво и крамарская медовуха, а смешивать их не стоит. Да и количество выпитого, говоря мягко, великовато.

  - Ваше величество?

  В приоткрывшуюся дверь протиснулся стоявший на страже дружинник. Он уже выучился "правильно" титуловать короля, но в душе новых веяний не одобрял. "И это - король? Тот, кто заменил законоговорителей старых времён? Этот пьяный мальчишка - тот, кто должен водить нас в бой?" Дружинник знал, что если в бою счастье будет на стороне врага, долг дружины - умереть до того, как падёт вождь. Но до и после боя дружинник мог судить, стоит ли король повиновения, и если не стоит...

  Видно, королёныш и сам понимает, что нет, не стоит. Потому и хочет, чтобы его избавили от необходимости доказать свою храбрость и ум государя. Хочет, чтобы ему повиновались просто за то, что он родился Харванидом...

  - А, Видсид! Позови-ка мне Авената! И Кетеона тоже!

  - Наш воевода с младшими дружинниками в поле, - спокойно ответил Видсид, и в его словах королю почудился укор. - Они ещё в Час Нетопыря вышли, будут к полудню.

  - Не королевское это дело - мечом махать! - ответил на невысказанный укор Харайн. - Правитель думать должен! Ладно, обойдёмся Авенатом. И тюремщикам скажи, чтобы привели ко мне ту девчонку, которую королева-мать к себе вызывала - надеюсь, она уже водворена обратно. Кстати, пусть узнают, зачем она понадобилась старухе.

  - Ха, это уже всем известно, - теперь голос дружинника был прямо-таки переполнен язвительностью. - Кроме вашего величества. Среди тех, кто освобождал пленников в яме, заметили некую девицу с мечом. По словам выжившего тюремщика, это та самая плясунья. Дралась она не хуже дружинников, двоих зарубила...

  Сам король предпочитал называть их без обиняков - рабами - но согласиться с таким попранием старинных обычаев воин не мог. Пленный - это не раб, пока за него не отказались платить выкуп. Вроде бы ничего примечательного, обычная фраза, но сейчас она отчётливо отдавала крамолой. Впрочем, понял Харайн, сейчас не время для споров: надо срочно покарать мерзавцев, посмевших поднять руку на его людей, и без алков тут не справиться.

  - Давай, зови Авената! Скажи, это срочно, всё очень плохо!

  - А он тоже знает, - уже безо всякого почтения произнёс дружинник. Наверняка хотел договорить, каналья, что-то вроде: "В отличие от нас, у них прознатчики не спят, а делают дело!" - но сдержался. - И, боюсь, он сейчас очень не в духе, ваше величество.

  "Да он же просто издевается! - чувствуя, как звереет, подумал король. - Ему же в радость, что у алков проблемы. А что без их помощи меня - и его, соответственно, тоже - сожрут с потрохами племена, плевать!" Дружинник ещё готов был повиноваться королю, отец которого взял с них всех клятву верности перед смертью. Но терпеть алкского советника, который и сам презирает местных, он был не согласен совершенно.

  Но часовой всё-таки отправился исполнять. По дороге кликнул слуг, те стали облачать короля в парадное одеяние, расчёсывать свалявшиеся после пьянки волосы, пристёгивать к поясу ножны с мечом. Это тоже королевское нововведение: на таких церемониях, выделяющих короля из обычных людей, и держится королевское величие.

  Авенат явился злой и усталый - но сна ни в одном глазу. Явно ещё не ложился...

  - Выходит, ваше величество решили не выполнять сделку? - почти полностью отбросив привычный этикет, поинтересовался посол.

  Харайн сглотнул. У южан, он успел понять, почтение к таким штукам в крови, а уж у дипломатов тем более. И если посол пренебрёг правилами вежливости, значит, он или взбешён сверх всякой меры, или... или уже списал короля Борэйнского Харайна Третьего Харванида со счетов.

  - Харванид не может нарушить слово, данное второму Харваниду, - процедил король. - Но одной моей дружине будет сложно вернуть беглецов обратно. Нам нужна помощь союзников - и я надеюсь, что алки также готовы исполнить свои обязательства...

  - Конечно, - уже спокойнее кивнул Авенат. "Дружинники у тебя неплохие, я видел - но наши рыцари лучше, - подумал посол. - Когда всё кончится, ты ещё и оплатишь за помощь, и деваться будет некогда". - Алкские воины готовы выступить через час. А ваши?

  - Так скоро? - не поверил его величество. - Вы... Серьёзно?

  "Конечно! Это у вас тут, на севере, не знают, что такое дисциплина. Ничего, скоро узнаете!"

  - Какие уж тут шутки, - удовлетворённо произнёс посол. - А когда будет готова дружина вашего величества?

  - Ну, - потупился король. - Боюсь, не раньше вечера.

  - Ничего страшного, - уже добродушно - не стоит давать союзнику повод для подозрений - сказал Авенат. Но как хочется лишний раз напомнить молодому балбесу, чего стоят его горе-вояки, не сумевшие справиться с какими-то мерзавцами! И посол не удержался, подколол "союзника": - За это время наши разведчики смогут выяснить, куда ушли мятежники. А ваше величество, соберите все силы, какие можно собрать за день.

  Войско ползло по заснеженным холмам длинной, неуклюжей змеёй. Отход прикрывали дружинники королевы: присягу не нарушил ни один. Тянулась огромная толпа женщин и детей, а впереди, на случай внезапного нападения какого-то из племён, ополчение гвидассов. Их было всего семьдесят человек, но никарровое оружие, захваченное прямо на складе, куда алки перетащили "трофеи", даёт им шанс выстоять даже против рыцарей. Конечно, если рыцарей не будет больше двадцати.

  Эвинна шла с картирами. В прежней жизни Артси была картиркой, ей проще найти общий язык с Моосом и остальными вождями картирских племён, чем с теми же гвидассами, слишком убеждёнными в собственной значимости. Картиры оказались самой большой группой в войске, их было почти семьсот человек. Эвинна узнала, что, при всём миролюбии картиров, кое-какое оружие у них всё-таки было. Нет, не мечи и копья - они тоже были, но плохонькие, и не больше полутора сотен на всё войско. Не было и луков: на Борэйне всё деревянное стоит как золотое, потому даже копейные древки стараются делать из костяных пластинок, искусно склеивая и обтачивая их - получается, пожалуй, прочнее и легче, чем привычные ясеневые и кленовые древки. Гвидассы делали проще -выковывали древки и рукояти из полого внутри никарра, но стоило такое оружие больше равного по весу золота. Только те, в чьём распоряжении никарровые рудники, могут себе такое позволить.

  Зато у каждого картира с собой ременная праща - а снаряды для неё в горах валяются везде. Соответственно, и бросать камни шагов на сто пятьдесят картиры умели как никто. Тут с ними не могут равняться ни гвидассы, ни рипуарии, ни ивэ или верные королю бидри да ишвара, и даже королевские дружинники. А как иначе, если картиры - ещё и лучшие пастухи Борэйна, а на выпасах можно встретить и волка? Волка северного, каких не бывает за морем: снежно-белого, на широких, способных не проваливаться в сугробах, лапах, и по крайней мере втрое больше южного, лесного. Разок Эвинна видела шкуру этой твари с вызывающими оторопь челюстями - и меньше всего хотела бы встретиться с ним один на один.

  Ну, а если уж не повезло, и с хищной тварью пришлось схватиться накоротке, у картира есть с собой и длинный, семивершковый нож, что в женской руке сойдёт за небольшой меч. Честно говоря, Эвинна поначалу не считала это оружие чем-то серьёзным. Тем более, что дружинники, и даже ополченцы племён, были с ней полностью согласны. Кидают камни - ну, так хороший воин всегда сможет увернуться, или отбить камень щитом, а уж когда они подойдёт вплотную...

  Разубедил её сам один из сыновей Иртона - ещё недавно парень относился к какой-то сироте, почти рабыне, с нескрываемым презрением, а теперь вился вокруг неё, вызывая хмурые взгляды Нидлира. "Уж за тебя-то я точно не пойду, - думала Эвинна. Но парень знал о картирах куда больше Артси и почти столько же, сколько Моос. Этим стоило воспользоваться - и уж тем более неразумно сразу его отталкивать. Услышав от Эвинны пренебрежительное суждение о праще, парень белозубо усмехнулся.

   - Думаешь, праща у меня, для красоты? - усмехнулся он. - А теперь смотри внимательно. Видишь этот шлем?

  Когда перебили тюремщиков, те картиры, что пошустрее, успели разжиться чем-то из их оружия или доспехов. Кому-то достался меч или секира, кому-то щит или кольчуга. Когда открылись двери дома, где заперли пленных, Усман ван Иртон первым бросился наружу, и ещё успел, вырвав из руки убитого стражника нож, вогнать его в горло одному из последних часовых. А вот к дележу трофеев явно опоздал, успел прибрать к рукам только кинжал и шлем. Ему ещё повезло: большинство выбравшихся после него не получили ничего.

  Шлем, конечно, тоже неплохо. Но без остальных доспехов и щита толку от него немного. Ну, не в голову тебя приголубят, а в грудь или живот - велика разница? Только помирать будешь дольше и больнее. Он собирался сменять шлем на что-нибудь колющее или рубящее - но у дружинников шлемы куда как получше, прирождённые вояки лишь презрительно усмехались, увидев "ночную вазу". А свои, картиры, не глупее, им "настоящее" оружие тоже нужно позарез. Те, у кого оно есть, на бесполезный кусок плохонького железа его не сменяют.

  - Можешь в него ...ать - хоть какая-то польза, - сказал Усману один из дружинников. - Или вон, гвидассам отнеси. Может, перекуют на подковы свиньям.

  Парень тогда чуть не зашвырнул бесполезную железяку в овраг. Но теперь решил использовать её по-другому.

  - Вижу, - усмехнулась Эвинна. Прав был тот нахал, паршивенький шлем, и железо - дерьмо. В бою только так разломится, от первого же настоящего удара, и стрела в этот пологий конус ударит практически прямо. Пробьёт, как есть пробьёт. Эльфер учил выбирать и доспехи, да и у кетадринов она кое-что подсмотрела. - И что?

  - Сейчас покажу, что праща может.

  Парень огляделся - и побежал во весь дух к примеченной им скале, шагах в ста, скорее даже ста двадцати или ста тридцати. Скала возвышалась над остальной полем, потому и снег с неё постоянно сдувал ветер. Зимой и летом там громоздились большие серые валуны, иные причудливо обточенные ветром, иные почти шарообразные. Один такой камень, с детскую голову величиной, парень и выбрал. С трудом, весил такой, наверное, как хорошо откормленная свинья, поднял и водрузил на вершину скалы - каменный выступ почти в рост человека с плоской, будто отрубленной исполинским топором вершиной. Немного поскрипел камнем на вершине, устраивая свой булыжник в едва заметной лунке. Убедился, что тот так и стоит - и нахлобучил шлем сверху, железо проскрежетало по каменному "затылку". Затем ещё немного полазил по камням, выбирая подходящий по весу и размерам голыш. Нашёлся почти идеально круглый, серый булыжник. Довольно большой - с кулак прежней Эвинны, но побольше кулачка Артси. По весу... Наверное, не меньше. Почему-то ей казалось, что из пращи кидают крошечной галькой, которая отлетит от шлема, щита или кольчуги, не причинив никакого ущерба. Такой, пожалуй, ударит всерьёз. Ну-ка, посмотрим...

  Так же бегом парень вернулся обратно. Огладил бородку...

  - А теперь смотри.

  Праща в руке взвилась, стремительно крутнулась, почти как та, что на конце балки-рычага требюше. Камень с неожиданной скоростью и силой, свистнув в морозном воздухе, помчался к цели. "Неужто быстрее стрелы?!" - восхитилась Эвинна. В тот же миг раздался звонкий, как кузнечным молотом по наковальне (и, наверняка, не менее сильный), удар, камень высек из шлема яркие искры. Снаряд ударил в шлем, железяка отлетела, сорвавшись с изображавшего голову каменного шара. Сам шар крутнулся, слетел с "постамента", с грохотом упал на другие камни, раскалываясь на две половинки. Хлестнули по каменному хаосу и сугробам у подножия скалы осколки расколовшегося от удара о шлем "снаряда". "Пожалуй, они бы зацепили соседей по строю" - отметила Эвинна. Праща интересовала её всё больше.

  Усман уже бежал к скале, подбирать шлем. Вскоре, слегка запыхавшийся, но донельзя довольный, он уже передал его Эвинне. Вернее, то, что только что было шлемом.

  Металл изрядно сплющило - будь под ним не камень, а человеческий череп, второго удара бы не понадобилось. Может, даже шею бы сломало. Посреди лобовой пластины виднелась изрядная вмятина от камня. Пайка по шву сзади лопнула, теперь шлем напоминал странную шляпу с двумя длинными полями. Железная стрелка, что прикрывает в бою нос, погнулась, задралась кверху и больше ничего не прикрывала. Теперь искорёженную железяку, действительно, только отдать в перековку, авось гвидассы-оружейники что-то и сделают.

  Эвинна представила себе, как такой увесистый булыжник с маху врезается в шлем, про лицо и речи не идёт, скачущего во весь опор рыцаря. И мощь без того страшного удара умножается на скорость коня... Даже сглотнула: сколько б не видела раскроенных голов в прошлой жизни, привыкнуть к такому нельзя. Хотя дружинники, наверное, привыкают. Попадание в плечо - тоже мало приятного: перелом ключицы и разрыв сухожилий обеспечены. Попадёт в руку, особенно не прикрытую кольчужным рукавом - раздробит кость. Прилетит в бок - отобьёт печень или почки, а может, и вышибет из седла - это же как на полном скаку получить в грудь кузнечным молотом... Коню, в лучшем случае прикрытому плотной попоной - ещё хуже, того любое попадание лишит возможности скакать.

  А если камней одновременно полетят сотни... И будут лететь со всех сторон, и не со ста шагов, а почти в упор... И если встретить рыцарей не на равнине, где за них будет и скорость, и сомкнутый, хоть как-то прикрытый щитами строй, а в скалах, среди валунов, по которым конь не пройдёт, разве что шагом и очень осторожно? И за которыми можно спрятаться, скажем, от винтовочного огня... Эвинна улыбнулась. Вот оно, решение, ведущее к победе. Только алки - тоже не дураки. Как заманить их в этакую ловушку?

  - Усман, - поинтересовалась Эвинна. - Ты здешние горы хорошо знаешь?

  - Не хуже тебя, - фыркнул парень.

  И точно! Год назад Артси и весь их род проезжали мимо вполне подходящей долинки... "Мой, - поправила себя Эвинна. - Теперь это мой род и мои родичи!". На душе стало непривычно тепло и уютно: теперь она не безродная бродяжка, у которой нет ничего, кроме её Храма, а потом её Сколена. Она - часть семьи, рода, клана и племени. Конечно, жизнь - не одни радости, новое положение накладывает новые обязательства. К примеру... Не хочется даже думать о том, что ей могут назначить мужа, и как добропорядочная девушка, она обязана будет подчиниться, лечь в постель человека, даже имя которого узнала на свадьбе. Так всегда было в Сколене, с чего тут оно будет по-другому? "Надо сделать всё, чтобы у них даже мысли не возникло!" - решила Эвинна.

  Но ведь всё имеет оборотную сторону! То, что ты - в касте, означает, что ты никогда не останешься без работы и хоть небольших, но средств к существованию. То, что ты - часть семьи и рода, значит, что тебя всегда поддержат, помогут, подскажут. Если надо, поделятся последним. Что тот, кто покусится на твою жизнь, честь и имущество, будет иметь дело не только с тобой, а со всем твоим кланом - а это десятки, если не сотни, людей. В мире, где сила всегда права, это и означает быть человеком, а не скотом на бойне. Потому и нет горше участи, чем быть изгнанным из рода и племени. Теперь они все - её семья.

  Эвинна решительно тряхнула головой, изгоняя лишние мысли. Если не хочешь, чтобы поддержка обернулась тюрьмой, нужно, чтобы в ней видели не обычную девушку, которой следует подчиняться тысяче правил и обычаев. Она начала правильно - и Моос и другие старейшины картиров слушают её. Но если не закрепить доверие, вновь не выделиться из общей массы, скоро найдутся желающие напомнить ей, кто она... то есть Артси... такая. Спору нет, выступать Эвинне понравилось, да и против семейной жизни она ничего не имела. Но ведь не для этого она вернулась в мир, пройдя полный боли и страданий путь длиной в бесконечность. А алки ждать не будут.

  - Послезавтра военный совет, - ни к селу ни к городу сказала Эвинна.

  Вожди собрались в шатре, сотрясаемом свирепыми порывами ветра. Снаружи неистовствовала вьюга, с тёмного небосвода сыпался и сыпался снег, а здесь было почти жарко от раскалённой до вишнёвого блеска гвидасской печи. Человека непривычного наверняка бы смутили роскошные одежды, оружие и доспехи гвидасской ковки, покрытые вытравленными узорами и чернью, с инкрустированными драгоценными камнями рукоятями мечей и покрытыми золотой филигранью, искусно сработанными ножнами. Всё - не купленное в базарный день, а изготовленное лучшими мастерами на заказ, за немалые деньги, да и не сделают такое первому встречному, пусть и с деньгами - тут древний, уважаемый род нужен, и связи с родом оружейников, длящиеся не одно поколение.

  Но Эвинну всем этим не смутить. По имперским меркам, здешний королевский дворец тянет, в лучшем случае, на резиденцию среднего наместника субы. Да, именно субы, для парганы всё-таки слишком роскошно, а для одной из имперских земель убого. А этот церемониал, который пытались завести - и всё равно не слишком-то преуспели - лишь жалкая пародия на тот, что существует в Старом Энгольде... Или даже в Алкрифе. Правда, само оружие получше: даже оружейники Старого Сколена, как ни крути, так и не смогли превзойти кузнецов Севера. Их просто было больше.

  За эти дни войско выросло вдвое. Первоначально в нём вся дружина королевы и перешедшие к ней дружинники её сына, семьсот освобождённых мужчин-картиров и двести гвидассов - это, конечно, не считая женщин, стариков и детей, неспособных сражаться. Но уже к вечеру первого дня после побега на призыв своей королевы откликнулись рипуарии. Как и ожидалось, они тоже вывели в поле всех, кто мог поднять оружие, больше двухсот человек. На второй день к ним присоединились ахташи, ивэ и ещё несколько мелких племён, их всех вместе набралось восемьсот человек. Эвинна подозревала, что, если побродить по Южному берегу пару недель, можно собрать тысяч пять. Увы, время поджимало, да и не факт, что все племена встали бы за королеву. Наоборот, большинству жителей королевства наплевать на дрязги в королевской семье, как было бы наплевать картирам и гвидассам, не коснись их беда напрямую. А кое-какие племена не из последних если и ввяжутся в войну, так на стороне короля. Численность войска Флавейн и Эвинны вплотную приблизилась к двум тысячам, но особенных восторгов у Эвинны не вызвала. У короля меньше тех, на кого можно положиться - но одна алкская рота стоит всего этого недружного, плохо вооружённого и толком не обученного ополчения. Спору нет, суровая жизнь на Севере каждого мужчину вынуждает в какой-то мере стать бойцом. Но правильно строиться, и потом держать строй при любых обстоятельствах не умеют даже немногие настоящие вояки - две сотни дружинников. Для них личная храбрость и пренебрежение опасностью чуть ли не важнее общего дела. А уж картиры со своими пращами о сомкнутом строе не слышали вообще.

  - Благодарю наших подданных за быстроту, - начала совет Флавейн из рода Ингигерд. Именно так, ни больше, ни меньше. Откликнуться на призыв королевы, тем более, королевы из старых родов, считалось чем-то само собой разумеющимся. Скажешь: "благодарю за верность" - оскорбишь, заподозрив в том, что могли изменить присяге. А обиды на Севере помнят веками. Да и сама королева ведь из рипуариев! - Мы вынуждены были призвать вас на помощь потому, что наш сын, увы, оказался во власти южан, решивших, как и во времена Харгона, покорить наш остров. По этой же причине королевская дружина не только не выступит против алков, но и будет биться на их стороне. Таким образом, у наших противников будет примерно восемьсот девяносто человек, из них пятьсот - королевские дружинники, остальные - алки.

  - Эти дружинники почти исключительно - потомки пришедших с Харайном Первым, - ввернул вождь рипуариев Эгберт ван Гундобад. Совсем ещё молодой, лет двадцать пять - тридцать, но рваный шрам над бровью свидетельствует: меч обнажать ему доводилось. Как уже знала Эвинна, он приходился троюродным братом королеве - и наверняка гордился родством. - Для них естественно поддержать Харванидов - как нашего, так и того, который за морем. Так же, как вашему величеству естественно стать за старые роды.

  Королева поморщилась: она до сих пор не могла свыкнуться с мыслью, что придётся воевать с войском собственного сына. Но для племён, оказывается, никакие они не свои - потомки пришельцев и завоевателей, не исключено, что и кровников много. Ещё с тех времён... Вот королева Флавейн - та да, своя. Ингигерды - далеко не последний клан рипуариев. А эти... Наоборот, они делают то, что не удалось Харгону. А о последнем законоговорителе почти в открытую поют по всему острову.

  - Но дружинники - отменные воины, - вступил в разговор воевода, Виридэйн ван Рулав. И это тоже правильно: королева тут главная - и она начала совещание, но дальше говорить будет воин по рождению и по призванию. - И их полтысячи. А ещё есть почти четыреста алков. Пешие алки - тоже вояки хоть куда, видел я их на крепостном дворе. Вдобавок, у них есть особое оружие, способное плеваться огнём. Даже железная огненная катапульта... Как доносят разведчики, алки идут за нами на отдалении дневного перехода. Они не стремятся напасть, хотя им подкрепления взять неоткуда, а с нами через неделю будут рахады, тапсии, виспы и прочие... Они знают, что через пару недель мы можем получить пять тысяч человек, и всё-таки медлят. Как вы считаете, зачем? Стоит ли нам идти им навстречу прямо сейчас, или подождать остальных?

  - Вы их видели своими глазами - огнеплюи эти, огненную катапульту? - озабоченно переспросил вождь ивэ Ромуальд ван Морольф. Этому было, наоборот, существенно за пятьдесят, да и сам весь какой-то пухлый, округлый, удивительно мирный на вид, с блестящей лысиной и окладистой, аккуратно расчёсанной и заплетённой в несколько косичек седой бородкой. Но первое впечатление - обманчиво: клинок у него на поясе самый что ни на есть боевой. - Что они собой представляют?

  - Обычные байки, - махнул рукой Эгберт. - Где это видано, чтобы человеческое оружие огонь изрыгало? Это только Богам под силу! Скорее картиры станут лучшими воинами Севера, чем южные неженки научат огонь кидать стрелы и ядра! Они просто трусят схватиться с настоящими мужчинами, вот и бредут за нами, как шакалы...

  - К сожалению, сведения точные, - решилась всё-таки встрять в разговор Эвинна. Ей не понравилось пренебрежение, сквозящее в словах дружинника. - А даже если и так, у алков есть ещё конные латники - что сейчас едва ли не хуже.

  - Ха, - теперь улыбнулся до ушей вождь самого большого из поддержавших королеву племён - ахташей, Сигиберт ван Эрменфред. Эвинна определила его как нечто среднее между порывистым Эгбертом и осторожным Ромуальдом. Лет сорок, из тех, про кого говорят: "Поперёк себя шире". Нечёсанная борода и длинные волосы, по обычаю его племени перехваченные на лбу алой тесьмой, придают мужчине диковатый вид, мощные, с рельефными, выпирающими сквозь ткань домотканой рубахи мускулами руки только усиливают впечатление. Синие, как небо ясным синим утром, глаза внимательны и спокойны. Очень, очень опасный боец, с которым, наверное, враз не справился бы и Эльфер. Да, получше даже её прежней. - Мой отец бился с такими. Да и сам я - помните, семь лет назад, когда крамских пиратов отбивали? Они опасны, пока скачут во весь опор, а как остановятся, чтобы драться - тут-то их и надо бить. Кто не доверяет в бою своим же ногам, как может довериться коню?

  "Остановятся они, как же!" - подумала Эвинна. Крамцы - неважные конники. И кони мельче, да и хуже алкских, и сёдла без стремян, рассказывал Эльфер. Они на лошадях только ездят, но не воюют. Наверное, решили взять на испуг - но, первый раз сражаясь верхом, врубиться в гущу врагов на скорости не сообразили. А всадник, лишившийся скорости, менее опасен.

  - Кстати, а что тут делает девка? - поинтересовался, поигрывая кинжалом, Эгберт. - Тут, кажется, совет перед битвой, а не пир с плясуньями и непотребными девками...

  "За девок ответишь! - решила Эвинна. - После битвы".

  - Она помогла картирам освободиться, и теперь у них вроде верховного вождя, - пояснила королева.

  - Хороши воины, готовые девке подчиняться, - усмехнулся Эгберт. Сказал, как плюнул, выражая отношение и к воинским талантам картиров, и к ним самим. - Ну, так картиры же, что с них взять?

  - Посмотрим, выдержат ли твои рипуарии, когда на них пойдут рыцари, - усмехнулась Эвинна. - А пока - погоди хвалиться. Мы не для перебранки собрались.

  - Она дело говорит, - вступился за Эвинну главный ивэ. - Давайте думать, где и когда дадим бой.

  - А что тут думать? - ни тени сомнений не возникло у Эгберта, да и Сигиберт одобрительно хмыкнул. Виридэйн промолчал, но по его лицу Эвинна увидела: старый воевода тоже не видит проблем. - Они всем войском идут, так? Значит, идём навстречу, и где-то на полпути к Бирре встречаем их.

  - А дальше? - спросила Эвинна.

  - А что дальше? Я их набольшего на поединок вызову - если Виридэйн-катэ его уступит. Дальше как обычно.

  "Нет, ребятки, как обычно не будет! - вдруг поняла Эвинна. - Тридцать рыцарей в чистом поле - сила, с которой нельзя не считаться. Вы просто ещё не имели несчастья с ними сцепиться, то бы знали".

  Эвинна отчётливо представила себе, как всё будет происходить: да, они встанут напротив алков, по племенам, кланам и родам - как воевали их пращуры, как предписывает обычай. И каждый будет бросаться вперёд, не заботясь о товарищах, ища славы и трофеев, а на общее дело наплевать. Обычно этого хватает: битвы северян распадаются на множество поединков или схваток мелких групп, и только вокруг вождей будет идти что-то похожее на правильное сражение. Убить вражеского вождя - наивысшая слава для всего твоего рода. Битва, в которой общая победа не так важна, как своя слава и свои трофеи.

  Но им будет противостоять не такое же разрозненное воинство сорвиголов, а армия, способная биться, как единое существо. Алки и не подумают ломать строй - и против их каре хоть дружинники, хоть ополченцы ничего не сделают. И рыцари не притормозят, чтобы спешиться и биться "по обычаю", а ударят, как умеют, метя таранным ударом смять и обратить в бегство крыло вражеского войска. С другого фланга по толпе племенных ополчений будут хлестать залпы джезайлов, а то и винтовок, и пушечная картечь, от них не помогут щиты, шлемы и латы. Незнакомый грохот выстрелов наверняка вызовет панику. А дальше... Дальше будет охват, окружение и избиение большого, но бестолкового воинства борэйнов. Победа выучки, дисциплины и полководческого мастерства над слепой яростью и многочисленностью северян.

  - Вы хоть подумали, почему Авенат идёт за нами, а не прячется за стенами? - спросила Эвинна. - Если у нас две тысячи бойцов против его девятисот? И почему не атаковал нас сразу, как только мы вышли из города? Алкская рота может быть поднята по тревоге за полчаса. Тогда соотношение сил было даже выгоднее, чем сейчас...

  - Ты о чём? - поинтересовался воевода. - Как он может не выйти нам навстречу, это же позор!

  - Для алков ничего не позор, что помогает победить, - отозвалась Эвинна. - Если они идут за нами, да ещё тянут с ударом - только потому, что уверены в победе. Думаю, они хотят, чтобы мы собрали всех, кто готов сражаться - и уничтожить одним ударом.

  - Это мы их уничтожим! - тут уж не выдержал даже осторожный Ромуальд. - Дружина у короля, конечно, неплохая, но с ними с лета занимались алки, а с такими учителями мы их размажем!

  - Да что вы её слушаете?! - вспылил Эгберт. - Вы решили подчиняться картирской девке, которая пляшет перед мужчинами для увеселения? Уж она навоюет...

  - Ты не видел, как она дралась, когда на нас в тюрьме напали, - нахмурился воевода. Эвинне он, конечно, не верил ни на грош, но и пойти против правды не мог. Настоящий вождь, отметила Эвинна, за таким идут в огонь и воду. Как и остальные - для своих людей. Все они чем-то напоминают её отца - за Эгинаром ван Андрамом тоже шли, он тоже был храбрым и умелым воином. И он считал, что для победы достаточно мужества и отваги бойцов, среди которых ещё хватало легионеров Империи и старого оружия. В итоге упокоился со своими храбрецами в Кровавых топях, а Амори жив и дохнуть не думает. Этот горький урок был единственным, что досталось ей от отца - но он не раз спасал её и тех, кто ей доверился. Никогда не считай себя самой умной. Но именно это и делают сейчас вожди племён, а королева не рискует против них идти. Это у алков командиры рот и полков - всего лишь назначенные на свои должности, несмотря на древность своих родов, Амори волен и снять любого в любой момент. А тут королева - лишь первая среди равных, а воевода - вообще подчинённое лицо, которого слушать - себя не уважать. Но и он из старого, уважаемого рода, кого попало служить королеве не поставят. А эта-то куда лезет?!

  Эти мысли возникли в голове Эвинны, как будто она прочитала их. Она устало вздохнула, но отчасти они правы: она и правда пока никто. И допустила ошибку, прямо высказав своё мнение. Теперь для племенных вождей, королевы и воеводы чуть ли не делом чести станет не согласиться с ней, высмеять, выставить трусливой дурёхой. Что ж теперь делать-то? Но Ромуальд, то ли в силу природной осторожности, то ли просто будучи поумнее остальных, решил дать ей последний шанс.

  - Катэси, - начал он, Эвинну уже начал бесить этот высокопарный слог, которым изъяснялись здешние вожди. Делать им нечего, как соревноваться в красноречии. - Погодите. Мы знаем, что южане воевать, как мужчины, не умеют, и потому выдумывают себе разные женские увёртки. Тем самым они уподобляются женщинам, что взяли в руки вместо прялок мечи, - вождь ивэ ехидно подмигнул Эвинне - будто товарке по заговору. "Что он затеял-то? - гадала Эвинна. - Ведь не так же он прост, как Эгберт! Что-то ему от меня надо, но что?!" - Однако и у нас в собрании есть женщина, взявшая в руки... не то. Так, может, она и правда поймёт южан лучше нас? Давайте же послушаем...

  - Давайте, давайте! - горячо поддержал забаву Эгберт. - Она рвётся нам сказать...

  - Да, мне даже интересно, - веско добавил Сигиберт.

  - Говори, Эвинна, - всё же показывая, кто тут главный, произнесла королева. - Что бы ты сделала на месте Авената и... моего сына?

  - Пожалуйста, - холодно улыбнулась она. - Смотрите, катэ, мы сейчас здесь, - для пущей наглядности она чертила на подтаявшем, истоптанном снегу в шатре ножнами от меча. - Вот мы. Вот они. А вот тут сбоку, по правую руку от нас, если мы развернёмся лицом к Бирре и к алкам, Долина Тысячи Камней. Если мы встанем в чистом поле, на месте алков я бы в центр поставила королевскую дружину, с боков подпёрла её алкской пехотой. Смотрите, сотню вот сюда, сотню вот сюда, а ещё сотню оставила бы в запасе. А в крыльях войска поставила бы - вот тут, ближе к долине, чтобы отрезать вас от неё - этих их стрелков с новым оружием. На другом крыле - рыцари: они отрежут нас от отхода к племенам. Вы становитесь, кто как придётся - ну, против королевской дружины будете стоять вы и ахташи, напротив алкской пехоты и рыцарей - ахташи, напротив другой алкской сотни, с огнестрельным оружием - ивэ.

  Дальше вы, конечно, атакуете дружинников короля - так?

  - А то как же! - нетерпеливо воскликнул Эгберт. - Давно уже сидят в печёнках харванидские прихлебатели!

  - И увязнете. Дружинники - отличные бойцы, сами знаете, и их много. Вдобавок они будут стоять на холме. Летом их бы прикрывала ещё и река, но и сейчас вам придётся лезть вверх. Лучшая часть нашего войска увязнет в их обороне. А тем временем стрелки из своего огненного оружия расстреляют ивэ, перехватят вход в Долину, и пойдут в тыл дружине и рипуариям. При этом та часть их пехоты, которая имеет обычное оружие, образует как бы кокон вокруг ваших дружин, и не позволит им вырваться из западни. Видите? Но это не всё! Одновременно рыцари ударят по правому крылу ахташей - вот так, смотрите, Сигиберт-катэ. И, прорвавшись, помчатся навстречу своим стрелкам - заметьте, охватывая всё наше войско, стискивая на узком пятачке.

  - А я ударю им в бок основными силами, и всё! - усмехнулся вождь ахташей.

  - Не ударите, катэ, - терпеливо разъяснила Эвинна. - Вот эта сотня развернётся поперёк, прикрывая стык рыцарей с королевской дружиной. Быстро вам тоже не вырваться, а потом станет уже неважно. Давка будет такая, что хорошо, если четверть сможет биться одновременно! Даже если мы прорвёмся, народу положим столько, что больше воевать не сможем. А другие племена не захотят ещё одной кровавой бани. Я предлагаю отойти в долину, и туда же перенести лагерь. Видите этот гребень? Он скрывает, что происходит в северной части долины, там можно разместить основные силы, а частью людей перегородить горловину. Алки сунутся за нами, а мы часть сил поставим вот тут и вот тут, в засаду. Когда алки и вояки короля войдут, мы перекроем горловину, а затем обрушимся на них со всех сторон. Пращники картиров тоже пригодятся, они будут бить из-за валунов. И тогда уже алки окажутся в западне, вырваться из которой у них не хватит сил!

  Эвинна перевела дух. Эльфер бы гордился ученицей - не перейди он на сторону врага. Она победно посмотрела на вождей - уж теперь-то они не могут не прислушаться к доводам разума.

  Но лица вождей племён, воеводы, королевы были непроницаемы, и невозможно сказать, что у них в головах. Эвинна и сама научилась такой показной отрешённости - без этого нехитрого умения невозможно руководить людьми. Но сейчас они не перед толпой подданных, а на совете среди равных, и даже королева здесь - живое знамя, не более.

  - Всё это хорошо, - наконец произнёс Сигиберт, главный ахташ вытащил из ножен длинный нож и лениво поигрывал им, подбрасывая ладонью. - Но годится лишь для южан, неспособных встать лицом к лицу и схватиться насмерть. Вот они и маневрируют, бегают друг за другом, как девчонки, играя в прятки... - Ахташ зевнул. - У нас по два человека на одного чужака. Вдобавок каждый у нас знает, что сражается за свои кланы, свою землю - а алки просто отрабатывают деньги. Дружинники идут за своим корольком, который лишь кукла в руках главного алка, им вообще не нужна эта война. Почему нельзя биться, как бились наши предки, как бился Харгон?

  - Потому что тогда мы и кончим, как Харгон, - ответила Эвинна. - О нас будут петь песни - если, конечно, алки это не запретят от греха подальше - но воспользуются результатами победы - они.

  - Это почётно - погибнуть за свою королеву! - вставил пару слов горячий Эгберт. - Но то - за королеву. А если будем слушать эту картирку, мы и сами станем бабами...

  Эвинна посмотрела на молодого вождя с лёгкой грустью и жалостью. Как он напоминает мальца, пытающегося защитить свою мать от надругательства алкских рыцарей! По лицу катятся злые слёзы, крохотные кулачки бессильно скользят и кровянятся о броню - но алк даже не чувствует его ударов, откровенно забавляясь и лениво отбрасывая его на окровавленную землю. Но терпение убийцы уже подходит к концу, и рука уже заносит покрытый кровью отца и старших братьев клинок, готовясь одним ударом снести малолетке голову...

  - Мы выслушали всех, - высокопарно начала королева. Она решила закрывать военный совет. - Мы видим, что есть у нас множество настоящих воинов, способных насадить головы алков на колья. Но есть и робкие, предлагающие отступить в ущелье, как звери на охоте прячутся от охотников в расселинах. Поэтому мы решаем так: пусть каждый сделает то, чего достоин, и получит своё. Те, кто хотят бить врага в открытом бою - пойдут ему навстречу и будут иметь потом все права на добычу...

  Вожди племён, как один, повернулись к Эвинне и смотрели на неё с плохо скрываемым превосходством. Что, мол взять с женщины, возглавившей худших бойцов Сэрхирга?

  - Мы всё сделаем, как предписывает обычай, - продолжала королева. - И да пошлёт нам победу богиня Борэйн. Пусть в каждом племени принесут ей жертвы. А те, кто не находит в себе силы на открытый бой - в конце-то концов, нельзя требовать от картиров и их... вождя... невозможного. Они могут делать другие полезные дела: пока мы будем биться, охранять лагерь от мародёров и трусов, решивших ограбить своих, пока другие сражаются...

  - Вот они его и ограбят, - хмыкнул Эгберт. - Это же картиры!

  - Ваше величество, - тут же отреагировала Эвинна. - Вы свидетельница нанесённого мне и моему народу оскорбления. После битвы я созову народное собрание - и при всех вызову нахала на поединок. Если же мне будет отказано в этом, весь Сэрхирг узнает, что Эгберт боится биться даже с женщиной!

  - Ты что себе позволяешь?! - побагровел рипуарий. - Да сама королева из моего клана, а ты-то кто?!

  - Обычаи предков есть обычаи предков, - не по-женски властно и жёстко оборвала молодого вождя королева. - Свидетельствую. Если после битвы вы оба уцелеете, ты будешь отвечать за свои слова в Круге Судьбы. Она - вождь союзных нам племён, и пользуется всеми правами вождя. Ты же, Эвинна, знай: если твои люди ограбят лагерь и сбегут, сама Богиня проклянёт вас. Теперь все довольны?

  - Да, ваше величество, - кивнула Эвинна. Королеве не откажешь ни в уме, ни в силе воли - тогда почему она не видит смертельной опасности, нависшей над войском? Или тоже верит, что в войне знают толк только мужчины? - Мы также можем после боя собрать раненых, а если придётся отступать - прикрыть ваш отход...

  - Отступать не придётся, - чуть резче, чем следовало, бросила королева. - Но если вы поможете собрать и выходить раненых и убитых, остальные племена готовы вас отблагодарить. Как и я - за своих дружинников. Ещё вопросы есть? - обвела Флавейн взглядом людей. - В таком случае выступаем навстречу алкам, и пусть Мать Борэйн рассудит эту вражду.

  Из палатки Сигиберт выходил усталый, но довольный. Всё вышло так, как и задумывалось, как он и обещал посланцу Авената. Этих напыщенных индюков почти не требовалось подталкивать к нужному решению, которое ведёт их к смерти, а ахташей - к могуществу и союзу с алками. В общем-то, алки бы всё равно победили, Сигиберт видел их учения, ещё когда они только-только высадились с кораблей и заняли одно из старых строений дворца. Именно поэтому стоит облегчить и гарантировать их победу, ведь будущие хозяева острова это зачтут.

  Тревожило одно: эта картирская девка. Хорошо, глупый мальчишка Эгберт выставил её дурой и трусихой при всех. А ведь она сообразила, как всё будет - будто тоже видела алков в деле или хотя бы на учениях. Впрочем, видеть - не значит понимать, а она именно понимает, что доблести для победы в этот раз не хватит. Она опасна, очень опасна. И знает такое, что совершенно не по чину знать пятнадцатилетней плясунье. Надо намекнуть Авенату, чтобы следом за разгромом войск королевы не забыл и картиров. А самим перехватить тех, кто попытается уйти. И назначить награду тому, кто её поймает. Интересно будет выяснить, кто такая эта сучка... Да и попользовать её более приятным способом - тоже.

  - Плешивый, - подозвал раба вождь ахташей.

  - Да, мой господин, - немолодой лысоватый мужчина с глубоко посаженными на костистом лице глазами подошёл, как всегда, бесшумно.

  - Ты вновь поедешь к Хозяину. Прямо сейчас. Передашь: зверь попался в силки, а я поступлю по уговору: покину поле боя, когда алки начнут наступление на флангах. Против нас не должно быть направлено удара. После боя, напомни, нам полагается четверть добычи, пусть вычтут её из доли королевских дружинников. Мы перехватим тех, кто попытается уйти, и присоединимся к... победителям. Особое внимание пусть обратит на картиров. Их новая предводительница или колдунья, или провидица, или просто очень умная. Она будет представлять опасность для победителей. Повтори.

  Дождавшись повтора слово в слово, - память у неграмотного раба была на зависть жрецам и учёным писцам, - вождь медленно, будто в раздумьях, кивнул.

  - Иди. И да помогут тебе демоны.

  Рассвета не было - какой рассвет на рубеже месяцев Всадника и Корабля? Так же мёрзло свистел мороз в обледенелых скалах, и в красных лучах воссиявшей почти в зените Магры - луны войны - казалось, что ветер взвивает рубиновую пыль. Тревожных мертвенно-синих оттенков добавляла синеватая луна мёртвых Сепра, и только изумрудной луны влюблённых Самани не видно даже на горизонте, даже в виде тонкого серпика, выгнутого в ту или другую сторону. Тревожное сочетание красных и синих бликов, залившее землю, обещало кровь, смерть и предательство - и, действительно, именно это и предстояло тем, кто вышли на поле перед Долиной Тысячи Камней. Правда, каждая из сторон надеялась, что всё это случится с врагом. Многие дружинники короля не горели желанием убивать земляков ради южан. Кто-то мог решить, что честь - не биться за чужаков против своих, а уйти, оставив неразумного короля расхлёбывать последствия. Знатный воин имеет полное право уйти от вождя, запятнавшего свою честь недостойными поступками.

  Но уйдут или нет - ещё неизвестно. Даже Сигиберт мог и передумать, если бы получилось, что войска королевы явно побеждают, а что творится в головах дружинников, знает лишь богиня Борэйн. Где-то в полумиле в тылу, лишённые возможности поучаствовать в бою, располагались картиры. Они устраивались на подступах к лагерю, располагались за скалами и в снегу - и, казалось, тут же исчезали. Эвинна только головой покрутила - такая манера готовиться к бою была для неё внове. Зато, как ни странно, это напоминало рассказы Морреста о военном деле его мира. Он, правда, не был там воином, соответственно, и знал немногое. Но отсутствие сомкнутого строя, стремление замаскироваться, и потом послать камень в противника из засады вполне напоминало его рассказ. Эти алкские джезайлы - тоже изобретение иномирового оружейника. Может быть, именно потому, что картиры бьются похожим образом, им и удастся одолеть алкских стрелков? Надо только подпустить тех поближе, на дистанцию броска из пращи, и уж тогда бить наверняка.

  Эвинна посмотрела вперёд, в круговерть позёмки, куда уходили королевские дружины и ополчения племён. Впервые на её памяти воюют зимой, да ещё ночью. Даже Эльфер не смог бы, наверное, вспомнить ни одного случая, когда сразу нарушались бы все каноны имперского военного искусства. Но местные дружинники не испытывают от этого никаких неудобств. Когда ещё, если длится зима три четверти года? Наоборот, летом постоянные дожди и туманы, дороги превращаются в непролазные болота, а над унылыми скалами неумолчно звенят тучи гнуса. Летом проще выйти в море, пограбить тихоходные "купцы", если повезёт, переведаться с заморскими - крамскими или хорадонскими, или вовсе фодирскими вождями. Так и повелось тут от века: летом воюют на море, зимой - на суше. Сколенцам такое разделение показалось бы дикостью - но где Сколен, и где она?

  - Нидлир, - подозвала она к себе гвидасса. Вместе с картирами он несколько часов назад лазил по каменным осыпям Долины Тысячи Камней. Картиры собирали круглые, увесистые, обточенные временем и водой валуны. Самые лучшие представляли собой почти идеальный шар, а величиной были с Эвиннин - то есть, скорее, Артсин - кулачок. Трофейный шлем расколол именно такой. Они летели дальше, точнее и били сильнее, чем простые, неправильной формы. Не брезговали картиры и остальными: по плотному строю всё едино не промахнёшься, это тебе не быстрый, свирепый, огромный полярный волк, от какого вблизи не спасёт и меч. Это даже не медведь. По такой махине не промажешь и с закрытыми глазами. Нидлир тоже ходил по каменным осыпям - но что он искал, Эвинне так и осталось неизвестным. Чем может интересоваться гвидасс, один из народа бесподобных кузнецов и рудокопов? Наверное, по попадающимся в каменном хаосе породам пытается определить, нет ли тут рудной жилы?

  - Привет, Артси! - заулыбался Усман, демонстрируя белозубый оскал на чернобородом лице. - Не боишься, что мы без дела останемся?

  - Не боюсь, - буркнула Эвинна. - Алки преподадут этим индюкам уроки тактики.

  - Преподадут что?

  - Неважно. В общем, скоро дружинникам станет плохо. Очень плохо, уж ты мне поверь. И вся надежда будет на нас.

  - Ха, их вдвое больше! Хотя дружинники короля - бойцы что надо, и их целых полтысячи. Кровью наши точно умоются, но вряд ли проиграют.

  - Поверь, главная опасность - алки. Королевские дружинники, как и люди королевы - просто воины, каждый сам по себе, а алки - армия. Теперь понял?

  - Это как когда стенка на стенку, и одни бьют все вместе, а другие каждый как хочет, пытаются? - усмехнулся сын Иртона. - Что ж, видел. Но это же игра просто...

  - А жизнь вообще просто игра, только грязная и кровавая. И всегда кончается смертью. Помнишь, что я просила вчера? Ну, то есть до совета?

  - Ага. Как же я вождя-то подведу? Смотри, видишь этот отрог гор, закрывающий от нас долину?

  - Ну, вижу. Скалы и скалы. Мне проход нужен в долину, такой, чтобы со стороны горловины было не видно.

  - А он есть. С виду, даже если близко будешь, не заметишь. Особенно зимой и ночью. Но мы же картиры, так? Вон между той скалой с плоской вершиной и соседней справа есть узкое ущелье. Дно завалено камнями, конник и тяжеловооружённый пехотинец не пройдут, соскользнут с камней и переломают ноги, а может, и шею. Лошадей в поводу тоже не проведёшь, про повозки и речи нет. Но мы же картиры! По одному и осторожно - пройдём. Там ещё надо речку по камням перейти, она маленькая, но бурная и глубокая - из скалы вытекает, а в другую расселину втекает. Потому и не замерзает. Камни обледенели, но мы - переберёмся. А дальше выход в долину, прямо к каменным завалам. Там валунов столько валяется, что хватит спрятать тысячи полторы народу, не то что наших.

  - Далеко ли от них до замёрзшей реки?

  - До Бьевра-то? - усмехнулся Усман, вызвав недовольную гримасу Мооса. Всё-таки, если парень - сын вождя клана, это не повод над всеми подтрунивать. - Шагов сто пятьдесят - двести, как раз камень добросить. Ещё там склон довольно крутой, обледенелый: пеший с трудом заберётся, и то если сверху не мешают. Мы будем выше копий на пять, как на крепостной стене. Камни полетят в полтора раза дальше! Всякий, кто ворвётся в долину, получит по башке!

  - Ага, а часть осыпей ещё и спустить на них можно, - вставил свои пять грошей бесшумно подошедшие Моос с предводителем наёмников Маркелом. Эти из настоящих - так ходят те, кто знает, что такое бой. Многое может подсказать знающему человеку, что с этим вот лучше не связываться. - Представляешь лавину камня и снега, несущуюся со скоростью всадника? У нас кое-кто может сделать так, чтобы своих не накрыло.

  - Отлично, Моос, так и сделай. Бери тех, у кого только пращи - все полтысячи - и идите по этой тропе на ту сторону. Располагайтесь за камнями, затаитесь, чтобы раньше времени ни одна живая душа не увидела. Когда алки, преследуя воинов королевы, втянутся в долину и повернутся спиной, закидайте их камнями. Особенно выбивайте тех, у кого железные трубки в руках: они опаснее всех. На всадников пусть спустят лавину.

  - Хорошо, но... А что алкам делать в долине? - вдруг усомнился Маркел. - Там же и не живёт никто, только снег и камни...

  - Ага, Артси, - добавил Нидлир. - Они же не полезут туда, если наших там не будет?

  - Для этого я и останусь с твоими двумя сотнями в лагере. Мы увлечём алков в долину, и заодно выручим этих обормотов, со всей дури лезущих в западню. Не беспокойтесь, до рукопашной у вас там не дойдёт. Алкам вообще не до того будет, да и тех, кто полезет по склону, вы легко выбьете на расстоянии. Если всё сделаете как надо, никто и никогда больше не назовёт картиров плохими воинами.

  - Картиры всегда всё делают как надо! - немного высокопарно, зато дружно и уверенно ответили все участники маленького совещания. Что ж, уверенность им скоро понадобится. А остальным пора строиться: как ни крути, дело будет горячим.

  Войска выстроились друг напротив друга - но начинать бой не спешили. Сперва вожди должны сказать пару слов воинам, чтобы те знали, ради чего выйдут на смертное поле. Посмотрят в лица воинам, стараясь понять, не дрогнет ли кто, подставляя бока товарищей под удары врагов. Порой единственный трус может лишить всех победы - и, наоборот, твёрдый духом спасёт судьбу битвы. Поле боя принадлежит смелым.

  Красовался роскошной мантией, покачивался в седле на дорогом алкском коне король Харайн. За его спиной скромно держался Авенат: в своих людях он был уверен, а эту выспреннюю болтовню перед битвой откровенно презирал. Раньше надо думать, кто на что способен - не на поле боя, когда ты уже ничего не можешь изменить, а на плацу, где до отказа ног гоняют новобранцев. В казарме, где, после того, как едва пришёл в себя от выматывающей муштры, надо чистить, смазывать и точить оружие, проверять надёжность доспехов, да хоть чинить плащ. В походе, где слуг с тобой не будет, воин должен уметь делать всё, будь он хоть личный дворянин, вчерашний лавочник, хоть рыцарь из старого рода. Тогда на поле боя у тебя будет не толпа лихих рубак, думающих только о своей славе, а организованное, послушное воле полководца войско, ничем не хуже легионов старой Империи. Благодаря такому король и бьёт всех своих врагов.

  А королёнок едет перед строем дружинников - грудь колесом, за плечом крестовина меча, пышный плюмаж на заиндевевшем шлеме покачивается в такт шагам, и в красно-синем зловещем свете двух лун кажется, что он осыпан бриллиантовой пылью. Нереальная картина. Но, Ирлиф их тут всех побери, красивая. Только мороз мог бы быть и поменьше: для южанина, когда плевок успевает замёрзнуть на лету - уж слишком.

  - Храбрецы! - громко, чтобы слышал весь замерший строй, рявкнул король. Голос дал петуха, в строю мелькнули несколько мимолётных ухмылок, и тон пришлось сбавить. - Против нас - не свои. Не борэйны. Не настоящие воины хороших кровей. Против нас трусливые ублюдки, которых с их корольком Харгоном наши предки размазали по этим скалам. Они решили, что мы слабее. Но меня, как и того, кто одолел их Харгона и по праву меча взял эту землю, тоже зовут Харайн! Я его потомок, как вы потомки его воинов! И сегодня мы все докажем, что это - наша земля, а они - лишь подвластный нам скот. И ещё вот что. Кто притащит мне Флавейн, всё равно, живую или мёртвую - получит столько золота, сколько весит её голова!

  Честно говоря, многие призадумались. Борэйны почитают Богиню - богиню смерти, мрака и холода, но в то же время и богиню-мать всего живого, что на острове. Потому и свои матери для них те, за оскорбление кого, не задумываясь, режут глотку. А тут... Даже не оскорбить, а убить предлагает своим воинам. Есть ли для этакого королька хоть что-то святое? И обязательна ли присяга на верность такому правителю?

  Авенат заметил, поморщился. "И стоило это говорить, дурачок ты малолетний? Если бы с ней что-то случилось, можно было бы списать на случайность, или на слишком ретивых вояк. Можно было бы даже виру с убийцы стребовать. А теперь все будут знать, что для тебя нет ничего святого. И враги, и друзья. Дурачок, как есть дурачок!.."

  - А теперь - в бой, храбрецы! - возгласил Харайн Третий. - Богиня - за нас! Наши жрецы принесли ей наилучшие жертвы. И тех, кто падёт, она не оставит своей милостью!

  Король ещё о чём-то разорялся, но Авенат не слушал, он в последний раз прикидывал удобство позиций и силы сторон. Итак, людей у королевы, без сомнения, побольше. Одних картиров семь сотен, но их тут никто всерьёз не воспринимает - может, и правильно. Но и без них почти полторы тысячи - против девятисот бойцов союзников. В своих людях, проверенных сколенской кампанией, Авенат не сомневался - но как-то поведёт себя дружина? Королевские вояки не питают добрых чувств к королеве и племенам - но и складывать головы за обожаемого властелина не торопятся. А главный натиск предстоит выдержать именно им. Не дрогнут ли?

  Нет, должны устоять. Сами по себе бойцы они неплохие - только дисциплины бы побольше. Выучки и опыта... Их достаточно, чтобы прикрыть участок в двести копий по фронту. Вдобавок у них отличная позиция: по гребню холма вдоль замёрзшей реки. Врагам придётся сперва спускаться по противоположному склону под стрелами, потом переходить реку по льду, а затем взбираться на южный берег, обледенелый и куда более крутой, чем северный. Всё это время их будут расстреливать королевские лучники, а на фланге ещё и алкские стрелки с джезайлами. Они-то вместе с пушкой и обеспечат рыцарям возможность прорваться врагу в тыл. Парировать удар вражеское пешее войско вряд ли успеет, а значит, вскоре будет драться с перевёрнутым фронтом, под обстрелом с холма и в страшной давке. Вырвутся? Не должны бы. Он бы после этого сразу сдался - но эти наверняка предпочтут погибнуть, но не бросать оружие. Будет бойня, и надо, чтобы местные перебили друг друга как можно больше. Тем легче потом будет свернуть шею корольку.

  - Призываю храброго воина выйти и вызвать врага на поединок, - закончил король.

  Алк поморщился снова, этот их северный обычай вызывать на поединок казался глупым ребячеством. Допустим, свой одолеет чужого. Ну и что? Те только злее биться станут. А если одолел чужак - у своих будет уныние, напрасная тревога, сомнения в исходе битвы. Зачем это нужно? Во время Северных Походов таких поединщиков сколенские лучники просто расстреливали. Что ж, в данном случае со сколенцами можно только согласиться.

  От Харайновых дружинников вышел воин, которого он уже видел на крепостном дворе, во время тренировочного поединка, но запамятовал, как его зовут: об эти северные имена язык сломаешь. Что-то вроде Мисерюффль Тиредраксвандир... ну, в общем, как-то так. Зато запомнил, как плавно, и в то же время со стремительностью атакующей змеи движется здоровяк. Хоть и кажется огромным, сильным, но туповатым и неуклюжим, первое впечатление обманчиво. Опасен, очень опасен. Такого без крайней нужды на дуэль не вызовешь.

  В огромных, как брёвна, руках здоровенная боевая секира о двух лезвиях казалась почти игрушечной. Здоровяк легко держал её одной рукой, потрясая своим устрашающим оружием и щитом. Время от времени отточенная кромка одного из лезвий ловила то алые, как артериальная кровь, отблески Магры, то мертвенно-синее сияние Сепры, рассыпая во все стороны красно-синие тревожные отблески.

  - Ну, отродья пьяной шлюхи, кто-то из вас рискнёт задницей, или предпочтёт дрожать под женской юбкой? - время от времени зычно выкрикивал громила. - Выйдите, кто-нибудь, я хоть согреюсь, а смотрю вот на вас, и блевать тянет! Или наденьте уж женские платья и идите на кухню!

  Оскорбления сыпались из обрамлённого заиндевевшей бородой рта, как из рога изобилия. Казалось, королевский дружинник искренне ненавидит соперников - но Авенат знал: дружинник ни в чём не отступает от древнего, древнее, чем появились на Сэрхирге Харваниды, обычая. Соответственно, не могли отказаться от этой дурацкой пантомимы и его противники. Действительно, навстречу нахалу строй войска королевы выплюнул почти такого же громилу, вооружённого мечом столь же устрашающих размеров.

  - Это что за тварь, отрыжка Ирлифова, тут разевает смрадную пасть? - отыгрывая свою часть "пантомимы", крикнул королевин дружинник. - Бери свою ржавую железяку - и плыви за море, южанам в лесорубы как раз сгодишься!

  "Завидую я им, - мимоходом восхитился Авенат. - Я бы после воплей на таком морозе запросто бы голоса лишился, а этим хоть бы хны!"

  Всё, что нужно, было сказано, после таких слов ни о каком не может быть и речи. Зарычав, секирщик двинулся вперёд, вроде бы неторопливо, даже с ленцой - но как-то вдруг оказался рядом с обладателем гигантского меча. Взмах секиры - и блеснувшее алым в свете Магры лезвие прошло под подошвами валенок подпрыгнувшего воина. Тот не упустил момент, попытавшись достать противника мечом, но оружие лишь проскрежетало по окованной железом рукояти секиры, уйдя влево-вниз. Воин короля попытался достать противника, ткнув в горло окованным железом концом топорища, хорошенько наточенным именно на такой случай. Мечник уклонился, а в следующий миг уже обладателю секиры пришлось уходить от смертельного выпада...

  Невзирая на первоначальный скепсис, Авенат невольно залюбовался на поединщиков, ни в чём не уступавших друг другу. Мечник был подвижнее, стремительнее. Секирщика выручала грубая, сокрушительная мощь, длина и вес его оружия, которое невозможно парировать отбивом. Только уклоняться, разрывать дистанцию, раз за разом терпя неудачу в попытках подобраться поближе - где длина меча из помехи стала бы преимуществом. Но и секирщик никак не мог подловить своего противника, тот так же стремительно уходил от размашистых и неотразимых, но слишком уж медленных ударов. Подумав, Авенат решил, что если ничего не произойдёт, секирщик всё-таки выйдет победителем. Но судьба распорядилась иначе.

  Видимо, парень с мечом понял, что проигрывает бой. В очередной раз заметив летящее ему в голову сверкающее лезвие, он вроде бы как обычно начал уклоняться... И вдруг прянул прямо вперёд, под опускающееся лезвие. Одновременно меч взмыл вверх, принимая на себя всю мощь удара секиры, далеко превосходящую рубящие возможности меча. Лязг, брызги искр... Меч с хрустом переломился, обломок клинка, кувыркаясь, отлетел в сугроб, секира с лязгом обрушилась на левое плечо воина, почти отрубив ему руку, по броне побежали струйки горячей крови. Но как раз в этот момент с полукриком-полустоном: "Сдохни!" - обломок меча ударил врагу точно в горло. И в этот последний удар воин королевы вложил все силы. Какое-то время, брызжа кровью из разорванных артерий, сипя перебитой трахеей, воин с секирой ещё стоял. Потом оружие выпало из его рук, он неуклюже, как набитый землёй мешок, ссыпался наземь. Победитель постоял над ним пару минут, поднял над головой окровавленный обломок меча - и точно так же осел в истоптанную, окровавленную снежную кашу.

  "Ну вот, - без всякого почтения к павшим подумал Авенат. - И мы, и они бесполезно потеряли по отличному воину, какой стоит трёх-четырёх обычных бойцов. И кто тут победил?"

  Строй королевских дружинников сбился плотнее, ощетинившись копьями, они бы уже бросились вперёд, пренебрегая выгодами позиции. Так-то они всё же не двинулись с холма, но кровожадно били в щиты мечами, иные, исходя пеной, в нетерпении грызли края щитов, иные как-то по-волчьи выли от сдерживаемой ярости, иные пританцовывали на месте, будто им не терпелось очертя голову броситься на врага. И то сказать, враг упал позже на мгновение, но ведь упал же - значит, ничья. Значит, Боги ещё не приняли решения, и всё сейчас зависит от смертных. А следовательно - вперё-о-од!!!

  Примерно так поняли случившееся и вояки королевы.

  - За мно-о-ой! - завопил молодой и горячий вождь рипуариев, бросаясь вперёд.

  - Вперёд! - раздалась зычная команда Виридэйна, её тотчас продублировали остальные.

  - А-а-а!!! - нарастал, как всесокрушающая волна цунами, крик сотен глоток. Сотни и тысячи дружинников и ополченцев качнулись навстречу алкам, быстро набирая разбег, готовясь смять, растоптать, развалить строй - и уж тогда рубить, резать, душить, бить всласть, смывая давний позор поражения.

  Прибой наступления северян ударил в ощетинившиеся копьями квадраты дружинных сотен, как горный сель с разгону бьёт в отстроенную на его пути дамбу. И сразу же воздух заполняется лязгом, воплями, стонами и проклятиями. Многие из врагов неплохо знают друг друга - но нисколько не переживают по этому поводу, осыпая друг друга проклятиями и оскорблениями. Мечи и секиры с глухим грохотом били в щиты, со скрежетом проламывали панцири и шлемы, с мерзким хрустом входили в незащищённые тела. У нападающих таких большинство, что и не замедлило сказаться: всесокрушающая лавина ударила в строй королевских дружинников - и откатилась, оставив, точно выброшенный морем мусор, десятки истекающих кровью, убитых и искалеченных.

  Авенат наблюдал за дружинниками со спины - и не видел, как ощерились в бешеном оскале лица дружинников короля. Зато слышал леденящий ужасом, какой-то утробный полустон-полурёв, повисший над войском короля. Перед битвой он видел, как дружинники пили из фляг странное розоватое варево. Он спросил у короля, что это такое.

  - Напиток настоящих воинов! - заявил тот. - Его пьют перед битвой, чтобы не чувствовать страха и боли, чтобы обрести неимоверную силу, ловкость и быстроту.

  Ясно, подумал алкский посол, очередное одурманивающее зелье. Он слышал о таких, да и сами алки в древности ими не брезговали. Разумеется, силы от этой дряни прибывает, улучшается реакция, да ещё они почти не замечают ни усталости, ни боли от ран, и, главное, лишаются страха. Да и выглядят исходящие пеной, с покрасневшими, выпученными глазами, нечленораздельно ревущие и кажущиеся неуязвимыми вояки по-настоящему жутко. Зато мало кто может произносить слова, об их понимании речи уже не идёт. Ни держать строй, ни выполнять команды, ни, тем более, осмысленно маневрировать на поле боя одурманенные пойлом не способны. Бой опившихся грибной настойкой берсерков неизбежно распадётся на множество поединков, и тут всё решают сила, выносливость и вбитая на уровень рефлексов воинская выучка. То есть так было бы в обычном бою. Сейчас враги только глубже залезут в приготовленную им ловушку, где и будут вырезаны все до одного.

  Ну, точно - перемешались. Битва превратилась в дикую резню всех против всех, что, в общем, и требуется. Алкии не нужна победа здешнего королька, гораздо нужнее Алкии, чтобы они просто перебили друг друга. Теперь пора делать главное.

  - Ваше величество, оставайтесь с дружиной. Я поехал к своим воинам. До встречи после победы!

  - Слава Амори Харваниду! - вскинул меч король. - Мы не подведём!

  "А куда ты денешься, дурачок!" - ухмыльнулся Авенат, хлестнув коня. Он направлялся туда, где в резерве дожидались рыцари и стрелки.

 

  Глава 15. Пращи против ружей

  - Рипуа-ар!!! - рёв сотен лужёных глоток накатывал, как штормовая волна беснующегося осеннего моря, он оглушал, пьянил подобно ядрёной северной медовухе, давал испепеляющий восторг и необоримое ощущение огромной силы. Эгберт орал и сам, ощерив обрамлённый тёмной бородой рот в зверином оскале - и не было сейчас человека счастливее вождя рипуариев. Даже соитие с женой и долгие хмельные пиры с дружиной не пьянили так, как это чувство. Сейчас, только добежать до королевских обормотов по глубокому снегу, под пение стрел и лязг кольчуг - и можно будет рубить всласть. Огромная секира о двух лезвиях, от которой не спасёт никакой щит и никакой доспех, вполне к тому пригодна. Конечно, щит вдобавок к такому монстру не удержишь, и вроде бы стоило опасаться лучников, но вождь рипуариев - не какой-то там нищеброд, и уж на никарровый панцирь родовых сокровищ предкам хватило. А вот у стрел вряд ли будут никарровые наконечники: тогда бы каждая стрела стоила как хорошенькая рабыня-девственница. Так что стреляйте, господа хорошие, сколько влезет!

  И стрелы, действительно, свистнули. Иные тихо плюхались в снег, оставляя на девственной целине тёмно-багровые, как венозная кровь, росчерки. Иные брызгали искрами, с сочным цоканьем отлетая от валунов и скал. Иные с мёрзлым хрустом били в щиты, чиркали по шлемам... Разумеется, находились и такие, которые находили дорожку. Дружинник, бежавший спереди и прикрывавший, как предписано обычаем, вождя щитом, вдруг коротко вскрикнул и повалился в снег, будто споткнувшись. Но ещё за миг до того лицо Эгберта обдало солёными горячими брызгами. Сбоку кто-то завыл протяжно, жутко, утробно, грузно осел в тающий от крови снег, пытаясь вытащить из живота иззубренный, причудливо откованный трусливыми южагами наконечник стрелы. Тщетно, знал Эгберт. Такие стрелы, коли уж войдут в тело, надо вырезать с изрядным куском мяса, а потом прижигать рану, чтобы не началось заражение, горящей головнёй. А уж попадание в живот... Смерть верная, медленная и страшная. Хоть бы добил кто бедолагу - но до упавших нет дела опьянённым настойкой дружинникам и ополченцам. Не топчут упавших - уже хорошо.

  Почти на пятой точке люди скатываются в замёрзшее русло по заснеженному берегу - и тут же бегут к противоположному склону. Уже больше трёх месяцев, с тех пор, как легли снега, ветра сносят снежную пыль в русло. Если там, наверху, снега по колено, то в русле... Ох ты ж, славься, Богиня! Тяжёлое, закованное в броню тело провалилось в снег по грудь. Кто-то, не столь рослый, барахтался в снегу, как брошенный в воду щенок. Самые сильные продолжали упорно брести к противоположному берегу, за каждым из них оставалась узкая тропа в снегу, и по ней спешили пройти остальные. То и дела края таких троп обваливались, и следующие за первопроходцами разгребали, утаптывали снежное крошево, что не скрипело даже под ногами, а громко повизгивало. Впрочем, этот визг заглушал многоголосый рёв.

  Очередная стрела ударила прямо в грудь, сбив рычащего от ярости Эгберта с ног и опрокинув в утоптанную снежную кашу. Наконечник сочно клацнул о нагрудную пластину, высек короткий высверк оранжевых искр - и стрела скрылась в снегу. Эгберт опрокинулся в хрусткое снежное крошево. Вскочил... Падение в ледяной снег на миг отрезвило. Вождь огляделся, пытаясь понять, что происходит.

  Движение замедлилось, теперь рычащие от ярости, ничего не соображающие бойцы вынуждены буквально прокапываться к противоположному, ещё более крутому берегу, над которым сияла кровавая Магра. Люди скучились на узких, протоптанных в бесконечном заносе тропках - и, конечно, стали лёгкими мишенями для стрелков и метателей дротиков. С каждой секундой стрелы и дротики летели всё гуще, тут и там вырывая из цепочек бойцов. Стрелки рипуариев, как могли, отстреливались из-за прибрежных валунов, но вверх по склону дротики не долетали, а лучников было слишком мало - человек двадцать, не больше, вдобавок, их-то и выбивали в первую очередь, затем приходила очередь копошащихся в снежных заносах внизу. Теперь стрелы из-за камней уже почти не летели, соответственно, и стальная метла, что секла окровавленные сугробы посреди замёрзшего русла реки, становилась сильнее с каждым мгновением. И брызгала в снег тут же смерзающаяся кровь, а всё вокруг кровянил свет луны воинов - Магры... Казалось, во всём мире не осталось других цветов, кроме чёрного и красного.

  Вождю рипуариев, разумеется, не до красот. "Не взберёмся - всех перестреляют!" - пришло осознание. Никакой уважающий себя враг не встал бы так, чтобы перебить неприятеля без рукопашной, одним стрелами. Но чего ожидать от прихвостней южан и потомков южных шакалов, стаей затравивших Харгона? Наверное, всё бы тем и окончилось, но здесь собрались настоящие бойцы. Они смогут. Мы сможем...

  - Вперё-о-о-од! - вновь с головой окунаясь в кровавое безумие, прохрипел Эгберт. - Рипуа-а-аррр!!! - выкрикнул он имя предка племени, и клич взмыл над атакующими, забушевал с новой силой.

  Дальнейшее Эгберт не помнил, адское зелье не позволяло мыслям пробиться сквозь багровую пелену ярости. Они карабкались по склону и обледенелым камням, рвали перчатки, кожа тут же примерзала к камню и льду - и так и оставалась. В таком состоянии, знал Эгберт, мудрёно заметить что-то кроме смерти. Некоторые умудряются не заметить и Её приход. Только что разрывали глотку в первобытном рёве, исторгая в выстуженные небеса красноватый, будто отлетающие души, парок - и уже сидят в пиршественном зале богини Борэйн, да не поминается её имя всуе, среди воителей древних времён.

  Снова проблеск реальности: вожделенный край обледенелого склона, и у самой кромки чьи-то ноги: значит, королевские вояки не до конца забыли, что такое честь, качнулись навстречу. Сейчас повеселимся!

  Замахиваться негде, да и как размахнёшься, когда над головой уже взмывает вражеский меч? Только вскинуть навстречу разящему лезвию секиру, ловя клинок в узкий зазор между лезвием и обухом. И сразу, пока противник не понял, что к чему - рывком в бок с проворотом - вырвать клинок из рук, швыряя его вниз. Ага, выпустил... А теперь окованным железом топорищем - коротко, без замаха, - ткнуть в солнечное сплетение... Упал... Ничего, добьют. Вклиниться в образовавшуюся крохотную брешь. Отклонить коварный удар копьём вбок. Панцирь, конечно, не пробьёт, но синяк или даже сломанное ребро никому не нужно. А теперь, с размаху...

  И горячие, солёные брызги, парящие на морозе - в лицо... В кровавом свете Магры они кажутся сгустками мглы. И снова замах... И удар, чудовищный, неотразимый, от которого можно только уклониться - если есть куда. Тычок острым навершием топорища, что бьёт не хуже копья, в чьё-то оскаленное лицо. Упал... Принять вражеский клинок на окованное никарром, несокрушимое топорище... И коротко, без замаха, перерубить Харайнову дружиннику шею.

  Уже по всему гребню холма ревели, хрипели, орали, кто мог - ещё и матерились, убивали и умирали. Прежде, чем зайдёт луна воинов, прибавится народу у пиршественного стола Богини смерти!

  Возможно, одни рипуарии и не смогли бы пробиться сквозь строй дружинников - благо, тот мало чем отличался от толпы атакующих. Может, они и не умели биться "стеной", как южане, но уж в поединке каждый стоил троих. А если бьются северные витязи, битва распадается на множество поединков и схваток мелких групп. Какая честь убить врага, даже не зная, кого довелось отправить к Богине? Или от кого пришлось принять смерть? Неслучайно так повелось испокон веков!

  Справа в железную запруду врубился клин дружинников королевы, а эти уже ничем не уступали лучшим витязям короля. Слева, хоть их и поменьше, ломят ивэ, их клич так же взлетает к небесам. Как ни опытны и сильны дружинники, но нападающих просто больше, вдобавок они не ведают сомнений, сражаясь против проклятых южан. Поколения их предков, что пели про дружину Харгона в пиршественных залах, кабаках и врытых в землю по самые крыши полуземлянках, мечтали об этом дне - и теперь, казалось, вся их ярость и боль переплавились в ненависть атакующих.

  Шаг за шагом воины королевы отжимали врагов от склона. Каждый шаг стоил им крови и потерь, дружинники короля пятились, оставляя за собой сплошной ковёр трупов - своих и чужих - и пропитавшуюся кровью и дерьмом из порванных кишок снежную кашу. Лютый северный мороз тут же прихватывал её льдом, на образовавшихся наледях скользили и падали воины. Многие из упавших уже не вставали: упал - значит, вышел твой срок, зовёт тебя к себе Богиня. Куда позорнее - принять пощаду от врага, ведь, по северным понятиям, это значит признать себя рабом...

  - Навались! - хрипел Эгберт, щедро раздавая страшные удары. С ног до головы вождя рипуариев забрызгало кровью, какими-то ошмётками, тут же примерзавшими к броне. Секира по самую рукоять побагровела и влажно блестела от крови. Мечи сейчас уже не рубили так хорошо, как вначале, кровь смерзалась на лезвиях. Но тяжёлая секира всё так же уверенно раскалывала щиты и шлемы, проламывала панцири, рвала кольчуги. Дробила кости, перерубала шеи, раскалывала черепа... Вперёд, не оглядываться! Спину прикроют те, у кого доспехи поплоше, или вовсе ничего, кроме тулупов.

  ...Его спасла никарровая броня и то, что противник, похоже, и сам не поверил в свой успех. Копейное остриё проскрежетало по пластинкам брони. Второй удар нанести враг не успел: секира взмыла над головой посунувшегося вперёд дружинника, и ещё одна голова с отрубленной правой рукой упала в парящий снег. Рипуарий оглянулся налитыми кровью глазами, и кровавая муть, колыхавшаяся перед глазами, отступила. Из нерассуждающей машины для убийства он вновь превратился в вождя.

  Кровавый дурман отхлынул так же внезапно, как и накрыл - они бились уже не первый час, зелье уже начало выдыхаться. Вождь рипуариев оглянулся - и холодная испарина прокатилась по телу. Его бойцы ещё шли вперёд, подобно нити за иглой, пробиваясь вперёд за вождём - но и ивэ слева, и королевские дружинники справа уже откатывались назад, разворачиваясь куда-то вбок. А оттуда, играючи перемахивая через сугробы, мчались невиданные на Севере, огромные южные кони, которым южане почему-то доверяли больше, чем своим ногам. Теперь он понял, почему. Могучие звери несли всадников, с ног до головы закованных в железо, казалось, без малейших усилий, только кроваво взблескивала под лучами Магры чешуя панцирей и начищенные кольчуг. Рыцари стремительно настигали пятящихся, пытающихся перестроиться и не успевающих это сделать ополченцев, а копья уже опускались для страшного таранного удара. И хотя всадников не больше трёх дюжин, а ополченцев, на которых они нацелились - не меньше сотни, почему-то в исходе схватки Эгберт не сомневался.

  Но и королевские дружинники, откатившиеся с заваленного трупами холма, недаром ели свой хлеб. Перестроившись в правильное каре, выставив копья, уцелевшие воины королевы бежали наперерез, метя ударить рыцарям вбок, придержать их первый, самый страшный натиск. Потом будет проще: остановленный, вынужденный обороняться всадник уже не так страшен, его можно стащить на землю и добить. Или, наоборот, поднять на копья...

  Но вслед за рыцарями шли другие воины. Они шагали в идеальном порядке, и над головами несли странные, короткие, какие-то изогнутые... копья? Трубки? Вспомнились слова странной девчонки, старшинство которой почему-то признали над собой картиры. Неужто те самые трубки, что изрыгают огонь - как она их назвала, джезайлы?

  И где, Ирлиф их всех забери, ахташи? Сигиберт обещал обойти южных свиней и ударить навстречу остальным отрядам. Куда делась эта помесь крысы и свиньи?!

  Дружинники уже почти добежали до рыцарей, готовясь вонзить копья в конские и человеческие бока, остановить всадников и дать ополченцам навалиться на них всей массой. Ещё миг... Успеют?

  Короткая, лающая команда - и строй бойцов слаженно, как один человек, развернулся навстречу угрозе. Передний ряд стволов дружно опустился, оружие легло на вонзившиеся в снег сошки. Теперь громоздкие и тяжёлые железяки можно держать на весу. Столь же уверенно и заученно алки проделали со своими устройствами какой-то манипуляции - и на срезах дульных отверстий расцвели огненные цветки. Слитный треск, никогда прежде не раздававшийся в этих краях, ненадолго заглушил грохот сражения, поплыли в промороженное небо клубы чёрного, с каким-то тухловатым запахом, дыма.

  И будто гигантская коса пронеслась над строем дружинников. Кто-то орал, кто-то стонал, кто-то молча падал в истоптанный, смёрзшийся кровью снег. Были и такие, кто неразборчиво молились богине - увы, Она в этот миг, похоже, отвлеклась. Стрелки опустили оружие прикладами в снег и деловито забивали в стволы пули, пыжи и порох. Между ними прошла вторая шеренга, уткнула сошки в снег - и снова невидимая плеть вырывала из рядов королевской дружины воинов, убивая их, как мальчишки по весне - беспомощных птенцов на птичьих базарах у берега. И так же между ними вперёд вышла третья шеренга, когда отстрелялись они, первая снова целилась в воинов королевы. Зрелище завораживало нечеловеческой правильностью, казалось, люди так ходить не могут, и это оловянные статуэтки, в которых злой колдун вселил некое подобие жизни...

  Рыцари, так и не подвергшиеся атаке, пронеслись мимо дружинников, с лязгом и хряском врубились в отряд ополченцев. Стало ясно: так и есть, ни малейшего шанса продержаться у какого-то мелкого племени, угодившего под молот рыцарского удара, нет. Копья пронзали людей насквозь, отрывали от земли где-то в глубине строя, огромные кони становились на дыбы, и тяжеленные, как кузнечные молоты, копыта обрушивались на шлемы и щиты. Огромные звери не ржали даже, а яростно визжали, норовя ухватить кого-нибудь челюстями. За копьями приходил черёд мечей, рыцари били сверху, спасения от них не было. Миг - и передняя, с копьями и щитами, шеренга исчезла под копытами, а уцелевшие мало что могли с мечами, кистенями и секирами против длинных копий, с дьявольской точностью бьющих в грудь или шею...

  Тем временем на поле боя - или, вернее сказать, уже бойни? - появилось новое действующее лицо. Почти такая же трубка, но такая большая, что её установили на отдельную повозку. Тяжёлые широкие колёса проминали снег, волокли эту штуку сразу две лошади. Следом быстрым шагом шли несколько человек и ехала повозка. Из повозки достали какой-то продолговатый, заострённый с одного конца цилиндр, его с лязгом вогнали в ствол с казённой части. Расчёт дёрнул за какой-то канат - и орудие резко дёрнулось, длинные, упирающиеся в землю станины погасили откат. Из дула выметнулся целый факел - а в следующий миг туча невидимой, визжащей смерти накрыла королевскую дружину. Когда стальной вихрь пронёсся, стало ясно: дружины больше нет. На ногах осталось не больше пары дюжин, кто-то ещё пытался выползти из кровавой мешанины, оставшейся на месте отряда.

  "Вот так дела! - вдруг осознал вождь рипуариев. - Что моя секира может против демонов, что против них сердце воина?"

  Он обернулся к остаткам своей дружины и ополченцев. И прохрипел приказ, который в другой обстановке покрыл бы весь его род позором:

  - В долину! По руслу - отходим!

  Что ж, по крайней мере, они отступают последними.

  Эвинна вдохнула морозный, пропахший дымом лагерных костров воздух. "Всё-таки ко всему можно привыкнуть, - подумалось ей, когда ледяные пальцы северного ветра просочились под тяжёлую шубу. - А к холоду не привыкнешь!" По сравнению с этим холодом сколенская зима - почти жара. Даже на горных перевалах, на бесконечной дороге из Тэзары в Сколен, не было так холодно. Если б не теплейшая, какие умеют делать только на Севере, шуба, она бы уже не чувствовала рук и ног. Если б не особая шапка, оставляющая открытыми, в сущности, только нос и глаза...

  Как и все картиры и их наёмники, Эвинна вслушивалась в дальний шум побоища.

  - Что там? - раздался голос Нидлира. Храбрый парень, он остался позади своих сородичей только потому, что Аспарух бы ни за что не простил убийцу сыновей - ну, как он считает. Но о войне только то и знает, что на неё шлем надо надевать. Ничего, если всё получится, хватит и этого.

  Прищурившись, Эвинна вглядывалась в ворочающуюся далеко внизу, на равнине, битву. Проклятая темнота! Вроде и ярко светит Магра, но её кровавое сияние только скрадывает детали, особенно вдали. Зловещим и неуютным выглядит мир в её свете. Правда, в свете Сепры он больше напоминает ледяное Ирлифово царство. Бесполезно высматривать лица, но главное понять можно.

  - Как я и говорила, Нидлир. Смотри, они пустили конницу и стрелков с джезайлами на правом крыле, теперь охватывают королевино войско с тыла. Кроме нас: нас они пока за воинов не считают, вот и полагают оставить напоследок. Сейчас рыцари дойдут до скал - и всё войско окажется в западне. И тогда вся надежда - на нас, понимаешь? Надеюсь, Моос успеет расставить пращников.

  - А что будем делать мы? - поинтересовался Маркел. Предводитель наёмников жаден до боя - он и из клана своего был изгнан потому, что не смог справиться с кровожадностью. - Охранять их барахло?

  - А мы пробьём окружённым дорогу в долину, Маркел-катэ. Заодно увлечём за собой главные силы алков. - Эвинна помолчала, вглядываясь в перекатывающиеся по полю тёмные тучи отрядов. - Если всё получится, картиров больше никто и никогда не назовёт плохими воинами. Так, а куда это намылились ахташи?

  Самое большое племя из сохранивших верность королеве с самого начала вело себя как-то странно. В отличие от всех остальных, они не рвались в сражение. Когда поединщики упали в окровавленный снег, и морозную мглу пронзили первые стрелы, ахташи всё так же стояли на месте, будто пришли просто поглазеть на кровавое зрелище.

  - Трусы, - сплюнул в снег Нидлир. - Какие же твари эти ахташи, позор на всё их семя...

  - Да нет, непохоже на трусость, - покачала головой Эвинна. - Боюсь, всё куда хуже. Похоже, Сигиберту-катэ пришлось по вкусу алкское золотишко...

  - Да? - похоже, до парня только сейчас дошло, что именно вот-вот произойдёт. - И что нам делать?

  - То, что делали, - сказала, как отрубила, Эвинна. - Если у нас получится, Нидлир, они тоже попадут в мешок. - И произнесла слова, которым, если задуманное удастся, будут вспоминать на Борэйне не один век: - Чем гуще растёт трава, тем удобнее её косить.

  Но, похоже, Сигиберт со своими людьми не спешил присоединяться к избиению. Постояв на правом фланге войска королевы, его люди потянулись на северо-запад. Вскоре голова колонны скрылась за перевалом, но Эвинна была готова поклясться - уходить далеко предатели не намерены. Ждут, чья возьмёт, чтобы присоединиться к победителю и обогатиться за счёт побеждённого. Что они станут делать дальше? Хорошо, если просто уйдут от греха подальше в свои земли. А вдруг решат перехватывать отступающих? А когда увидят, что таковых нет, в самый неподходящий момент ударят в тыл? Могут сорвать прорыв двухсот картирских наёмников к окружённому войску и, значит, отход в долину. Или решат ограбить лагерь, пока мужчины воюют? Хорошо бы второе. Имущество можно и отбить, а жизни не вернуть. Пятьсот ублюдков - это серьёзно, как ни крути.

  Эвинна поймала себя на том, что думает об ахташах, как об Эльфере и прочих переметнувшихся к алкам жрецах и дворянах - с холодной, тяжёлой ненавистью. Она мысленно поклялась, что, если они победят, предательство не останется безнаказанным.

  - Смотрите, алки достигли скал, - усмехнулась она, указывая на мчащуюся к скалам рыцарскую конницу. - Пора. Пока дойдём, наши начнут прорыв навстречу. - Эвинна выхватила из ножен никарровый меч, и добросовестно наточенный металл блеснул, рассыпав по снегу кровянистые блики. - За мной! За Борэйн!

  "И за Сколен! - мысленно добавила она. - За Морреста! Эти алки уже не убьют ни одного сколенца!" О том, что любимого, может, уже и нет в живых, а Сколен утопили в крови, она запретила себе даже думать. Просто тогда бессмысленно все, и в том числе сегодняшняя победа - до которой, впрочем, ещё как до Магры ползком.

  Наёмники - не дружинники и не ополченцы. Охранники караванов картиров, вечных бродяг и торговцев, они где только не бывали. Повидали разное - и разных врагов, в том числе таких, кто полагается не на численность или ярость, а на строй и дисциплину. И многому у них научились - просто пока не было нужды использовать полученные уроки. Но когда нужда возникла, ощетинившееся копьями каре выстроилось быстро, и слаженно двинулось навстречу накатывающему валу сражения.

  Конечно, до легионов старой Империи им далеко, да и алкские наёмники, отметила Эвинна, будут всё-таки лучше картирских. Но по сравнению с толпами ополченцев и дружинников, которые, похоже, вообще не умели держать строй, картирские стражники смотрелись неплохо. Шли быстро, шеренги не рвали, большие, явно по образцу сколенских, щиты прикрывали всё тело от колен до глаз.

  И всё-таки никакие щиты, знала Эвинна, не спасут, если в ход пойдут джезайлы. Тем более пушка, способная рушить стены. Ей никогда не забыть полуразрушенного, с трупами на улицах и развалинами замка, Тольфара. Нельзя, чтобы это повторилось...

  Потому они и двинулись из лагеря раньше, чем можно было бы - но не прямо к полю сражения, а прочь и от лагеря, и от реки, в неширокое ущелье между отрогами скал. Теперь их нельзя увидеть и из лагеря, и с поля боя. Остаётся уже вдоль южного отрога, того самого, что закрывает вход в долину, выйти к её горловине - и атаковать алков, которые наверняка туда уже доберутся. То-то им будет приятный сюрприз! "Главное, не выйти из-под прикрытия скал слишком рано!" - думала Эвинна, осторожно ступая по обледенелым, утонувшим в снегу валунам. Рыцарям тут делать нечего, отметила она. Да и от стрелков за валунами можно укрыться. Если будет совсем плохо, надо держаться здесь. Но до этого, дай Справедливый, не дойдёт. Не для того она вырвалась из царства мёртвых, чтобы проиграть первую же битву!

  Сильные, выносливые артиллерийские лошади катили пушку, упорно пробиваясь сквозь снеговые заносы. По мере сил расчёт старался помогать. Проклятые холода, в Алкии так холодно не было даже в Великую Ночь. Ещё несколько дней кампании в этаких холодах, и кони начнут дохнуть. А новых раньше лета можно не ждать. Значит, надо сделать дело в ближайшие дни. Приказы Авената-катэ следует выполнять, как приказы самого короля - о чём его величество им и сообщил ещё весной, перед отправкой роты на Север. Сейчас требуется опередить отходящих, точнее, уже бегущих то ли к своему лагерю, то ли к спасительной долине, и, надо сказать, в долину их пускать нельзя. А если уж придётся - главное не допустить дикарей в северную часть, изобилующую валунами. Оттуда выковыривать их будет непросто. А в южную часть долины, просторную и ровную как стол - пожалуйста. Проводник из ахташей показал, что тут да как.

  Пешие стрелки спешили, как могли, они даже обогнали пушку, но от рыцарей, конечно, отстали. За этим отрядом, как нитка за иголкой, тянутся фланговые десятки королевской дружины. Получился огромный изогнутый серп, прижимающий огромное, но уже неуправляемое и впавшее в панику войско дикарей к неприступным скалам и подсекающий последний путь для их отступления. Скоро они доберутся до высотки напротив горловины долины, у самого края северного отрога. Оттуда, под прикрытием рыцарей и стрелков, вся орда королевы будет видна как на ладони. И уж тогда ни одна картечина, пуля или стрела, посланная в этакое столпотворение, даром не пропадёт. Рыцари, дружинники и две обычные пехотные сотни алкской роты просто дорежут подранков. И - всё. Останется только железом и кровью вбить в тупые головы местных дикарей, что теперь их хозяева - алки. И копить к весне запасы никарра для отправки в Алкию. Он пригодится и для мечей, и для пушек с джезайлами. В преддверии похода на Сколен это бу...

  Алк так и не понял, что произошло, когда брошенный крепкой рукой дротик опрокинул его в снег. В следующий миг до сих пор безжизненные скалы и сугробы ожили, исторгнув на злополучную высотку вал воинов со щитами, мечами и копьями. И воины эти не тратили время на бестолковую суету, как ополченцы и дружинники. Дружно метнули дротики - и ещё раз, повинуясь команде. И ещё, одновременно сбиваясь в плотный, ощетинившийся копьями и прикрытый щитами, строй. Конечно, от пуль и картечи этот строй не спасёт, новое оружие алков уже доказало свою убийственную мощь - но расстояние слишком мало. Лишь немногие успели выстрелить, а выстрелить прицельно - и того меньше. Пушку успели зарядить - но в следующий миг бойцы расчёта уже валились под ноги прорвавшимся к пушке мечникам. Строй алкских стрелков уже рассыпался, уступая хаосу дикой резни, когда штыки в который уже раз спорили, кто лучше, с копьями и мечами. Время от времени слышались выстрелы - но это уже ничего не меняло. Слишком стремительной оказалась атака.

  ...Круговерть рукопашной вынесла Эвинну к коренастому, усатому стрелку, оравшему команды подчинённым. Вокруг него собрались самые злые, отчаянные, решительные, понимающие, что спасения ждать неоткуда, а пощады - глупо. Штыки били длинными выпадами, пронзая плохонькие - как далеко им до никарровых! - кольчужки, тулупы-тягеляи с нашитыми на них железными бляшками, находя дорожку в немногих пластинчатых панцирях. Сам командир стрелял из какого-то странного джезайла - короткого, небольшого, удобно лежавшего в огромной лапище. От каждого выстрела падал человек. Разрядив оба пистолета в лица наседающим картирским наёмникам, он рванул из ножен меч. Наверное, землянину показалось бы диким такое сочетание - изящный, напоминающий увеличенный в размерах револьвер, пистолет, и архаический рыцарский меч. Эвинне было не до того. Она просто не знала, что переданные мастером Михалисом технологии в их мире накапливались веками.

  Эвинна гибко уклонилась от штыка, стремясь подобраться поближе, где длина алкских джезайлов станет помехой, а не преимуществом. Ага, получилось. Девушка выбросила руку в резком выпаде в плечо, рубанула, потянув оружие на себя. Никарровый клинок с хитрой "волновой" заточкой с лёгкостью прорезал тёплый толстый тулуп. Доспехов под ним не оказалось: видать, стрелки уже начали потихоньку избавляться от лишней тяжести. Моррест рассказывал в одну из ночей в осаждённом Тольфаре, что в их мире доспехи вообще не в почёте. Пуля одолеет любую кирасу.

  Клинок, созданный северными мастерами, играючи перерубил ключицу, почти отделив руку от тела, на истоптанный снег хлынула новая струя почти чёрной в зловещих лучах Магры крови. Джезайл упал в снег, его подобрал кто-то из бойцов... И тут же упал, получив пулю в живот от другого алка. А Эвинна рвалась вперёд, спеша зарубить как можно больше врагов. Впервые она получила возможность отомстить за унижения плена, за пытки, за последнюю боль, когда её тело охватывало пламя костра. За гибель близких, соратников, соотечественников, угодивших под кровавый каток войны. За Морреста!!!

  Странное дело - в прежней жизни она никогда не испытывала удовольствия от боя. Просто кровавая, грязная, если честно, смертельно надоевшая работа, которую надо сделать как можно лучше, чтобы раз и навсегда защитить родину. Теперь всё по-другому. Она растворялась в кровавом вихре сражения, упиваясь каждым ударом, сама себе ужасаясь - и понимая, что воевать, как воевали прежде, больше не выйдет. Что, страшно падать в омут ярости, боишься потерять себя, подруга? Ну, а что делать? Чтобы детям нынешних сколенцев не пришлось превращаться в бешеных зверей, через это придётся пройти им самим... А потому - бить и бить алков, пятная снега далёкой северной страны их поганой кровью.

  Бой прекратился внезапно, как и начался. Нет, алки учли урок, преподнесённый им когда-то Моррестом: стрелки откатились назад, стремясь уйти из-под удара - и засесть за валунами, а потом смести нападающих метким и частым огнём. И наверняка бы у них получилось - если б в этот момент до злополучной высоты не добежали первые отряды прорывающихся из "мешка"... Кто бы ни был этот Авенат, одну роковую ошибку он уже допустил: он страшно недооценил картиров. Впрочем, на самом-то деле её совершили все, и Авенат, как чужак, не мог не поверить. И теперь одни расплачивались за просчёт, а другие... другие получили шанс на спасение.

  Казалось, некто могущественный - уж не сама ли Богиня? - поймал время в капкан и заставил идти по кругу, точнее, топтаться на месте. Секира Эгберта, по самую рукоять забрызганная подмёрзшей кровью, снова и снова принимала на себя удары - и отвечала короткими, экономными, смертоносными выпадами. С того момента, как ублюдки ахташи предали всех, и неистовая атака захлебнулась, он только и делал, что отражал сыпавшиеся со всех сторон удары, отвечал собственными - и отвоёвывал пространство, чтобы сделать шаг вперёд... Потом ещё шаг... И ещё...

  Эгберт не льстил себе - если б не доставшиеся от предков никарровые доспехи гвидасской работы, лёгкие, но притом непробиваемые ни для стрел, ни для копий, он был бы давно мёртв. Наверное, ещё в самом начале отступления, когда один из лучников короля выпустил стрелу в грудь. Стрела отскочила от нагрудной пластины, выбив искры. Или пропущенный удар на гребне холма - он завалил дружинника, но удар чуть не сбил его с обледенелого утёса, бросив на острые камни внизу. Или уже на северном, пологом берегу реки, куда вслед за отходящими рипуариями валом повалили королевские дружинники. Тогда копьё, змеёй проскользнув под опускающимся лезвием секиры, со всей силы ударило в живот. И опять никарровый доспех спас хозяина, хотя ребро наверняка сломано - каждый вздох порождает мучительную боль в боку. Или когда на наплечную пластину опустился чей-то меч с особой, "волновой" заточкой, способный резать тело, как горячий нож масло. А так сталь лишь проскрежетала по наплечнику, потом по кольчужному рукаву. Второго удара мечник нанести не успел: его пронзил мечом шедший слева боец из личной дружины. Или...

  Но истекающие кровью дружина и ополчение продвигались вперёд, сперва превозмогая ярость дружинников мальчишки-короля, а потом проламываясь сквозь стену щитов и копий, что выстроили на их пути алкские пехотинцы. И иглой, за которой, как нитка, шли остальные окружённые, стал Эгберт. Позже стало легче: к отряду пробились королевские дружинники и Виридэйн, которому пуля пробила руку, но и одной рукой тот орудовал мечом просто на загляденье. Уцелевшие после обстрела дружинники прикрывали спину надёжнее ополченцев и того, что осталось от собственной дружины.

  И всё же, как ни силён был первый порыв обречённых, постепенно он выдыхался. Падали враги - но и обложенный со всех сторон отряд рипуариев таял, как брошенная в кипяток льдина. С боков была такая сумятица, что так сразу не разберёшь, что там творится. И ивэ, и гвидассы, и остальные так же пробивались из кольца, надеясь прорваться в долину, где враг сможет атаковать только с одной стороны. Но вообще-то Эгберт был вовсе не уверен, что там, позади, именно рипуарии: хаос отступления перемешал племена и дружины, никто не знал, кто должен командовать, а кто подчиняться. Но горловину долины, куда, вслед за рыцарями, бежали воины с железными трубками, видели все. Надо пробиться туда быстрее врага. Иначе... Иначе их просто перебьют, как голодные волки режут овечье стадо.

  - Силён ты, Эгберт-катэ! - одобрительно прохрипел Виридэйн, когда очутился по правую руку от вождя рипуариев. - Прямо дровосек из южных краёв - видел я, когда за морем против сколенцев ходили!

  - Да что толку-то? - сплюнул Эгберт, опираясь на секиру. Стоило битве ненадолго приутихнуть - и лютый холод стал леденить промокшую от пота одежду. Да и усталость навалилась вся, разом - видно, выдохлось зелье, даже его не хватило на такую рубку. - Поймали нас, как зайцев в силки! Девка-то картирская права оказалась.

  - Да уж, - пробурчал Виридэйн, кинжалом счищая с меча намёрзшую кровь и внутренности. - Сейчас, небось, они уже далеко. И плевать - картиры не воины.

  - Что делать будем, Виридэйн-катэ? - пока остальные, ни о чём не думая, пытаются отдышаться от бешеной рубки, и не видят, что у вождя нет готового пути к спасению, спросил Эгберт. - Смотри, впереди полно народу. И хорошо, если ахташи не решат вернуться...

  - Дружина королевская - это ещё цветочки, - прохрипел Виридэйн. Всё-таки воевода почти вдвое старше Эгберта, бой должен был ему даться вдвое тяжелее. - Главное, чтобы эти... с железными трубками, на холмик не успели! Тогда все тут останемся!

  - Надеюсь, хоть Богиня будет к нам милостива в посмертном царстве, - выдохнул Эгберт, готовясь с головой окунуться в кровавую круговерть. - Ну, пошли, что ли?

  - Идём! Время дорого!

  Эгберт злобно ощерился, руки вновь налились яростной силой. Раз уж не вышло победить - так нечего и тянуть. Вперёд, и пусть нас рассудит Богиня!

  Строй алков темнел слитной массой, они стояли так ровно, как, казалось, не могут стоять живые. Ровная стена щитов, ровный блеск выставленных копий. Порядок и дисциплина южан против северной доблести. Извечный спор, начавшийся раньше, чем Харин, отец Харвана Основателя, впервые ступил на хэйгарскую землю...

  - За мной! - в один голос крикнули Эгберт и Виридэйн - и вся масса окружённых слитно качнулась вперёд. Задние ряды ещё рубились с наседавшими со спины дружинниками, когда лучшие из окружённых, те, кто шли на прорыв, с яростным рёвом устремились вперёд. Алки стояли неподвижно, будто были изваяны из камня или отлиты из железа. Только слитно, как одно существо, передние латники чуть опустили копья. В следующий миг передние бойцы из войска королевы докатились до алкского строя, и...

  Рослый дружинник Виридэйна одним ударом смахнул наконечник вражеского копья, другое принял на щит, готовясь ввинтиться между копьеносцев и пробить в строю первую брешь. Он не учёл, что у второго ряда тоже имелись копья, подлиннее и потяжелее. Проскользнув между сражающимися, сразу два железных жала, сработанных на "заводе" мастера Михалиса, ударили в грудь и живот воину. Узкие, гранёные наконечники легко пронзили кольчугу, просто разорвав звенья, в которые попали - и вошли в тело по самое древко. Пуская в бороду кровавые пузыри, воин запрокинулся навзничь, копья вырвались из тела одним движением. Будто из него выдернули кости, воин повалился наземь.

  Несколько ополченцев поступили умнее. Так получилось, что у всех у них были копья, и их, в отличие от изрубленных в бою щитов, не бросили. Подражая алкам, тесной, ощетинившейся копейными жалами шеренгой они двинулись на врага. Но из-за второго ряда бил третий - лучники. Захрипел, пытаясь вытянуть стрелу из пробитого горла, один, запрокинулся навзничь с торчащей из глазницы стрелой, второй, жутко заорал третий, которому сразу три стрелы ударили в живот и грудь... Алкские дружинники слаженно, будто исполняя прихотливый танец, перестроились - и навстречу королевской дружине выметнулся живой клин. Отборные вояки, составившие его, остервенело работали мечами и копьями, из-за их спин летели и летели стрелы. Для бездоспешных ополченцев, одетых в одни меховые тулупы, растерявших в бою щиты, ливень стрел был особенно убийственным.

  Эгберт, который на сей раз шёл в глубине строя, видел, как один за другим падали окружённые. Они ничего не могли сделать с ощетинившейся железом, нечеловечески слаженной железной стеной. Зато тут и там из строя алков, как щупальца исполинского чудовища, выбрасывались прикрытые латами и щитами клинья. Несколько мгновений спустя они втягивались обратно, но каждый раз оставляли за собой кровавую просеку. Алкский строй стоял несокрушимо, как стена - и становилось ясно: никому, кроме него самого, не по силам пробиться к спасению. Эгберт глубоко вдохнул морозный воздух - и решительно качнулся вперёд. Рядом и чуть сзади, прикрывая бока, шли Виридэйн и могучий парень, судя по расцветке тулупа - из какого-то клана ивэ.

  Так ли несокрушим строй, как кажется ополченцам? Ясно, что вот так тупо рваться вперёд - значит напороться сразу на несколько копий. Но можно ведь поступить и по-другому. Благо, и снег, обильно политый кровью, уже превратился в скользкую наледь. Они не очень-то смотрят под ноги, полагая, что кто упал - более не опасен, а вскоре умрёт? Пора показать южанам их неправоту. Эгберт качнулся назад - и грациозно, будто только этим всю жизнь и занимался, упал на лёд. Оттолкнулся, скользя прямо в сторону врагов. Секира волочилась за ним по льду, готовая в любой момент взмыть над головой.

  Получилось! Прежде, чем копьеносец первого ряда успел что-то сделать, Эгберт проскользнул у него между ног и, не тратя времени даром, наугад ткнул вверх острым наконечником топорища. Судя по горячим, зловонным брызгам и захлёбывающемуся вою - попал удачно. Теперь - вскочить, пока они не опомнились, и несколькими яростными ударами - даже не ножа, кулаков и ног в тяжёлых, твёрдых боевых сапогах - расчистить перед собой пространство. Секира - это тебе не кинжал, она простор любит. И рубить, рубить врагов во втором ряду, пока остальные, пользуясь сумятицей, прорываются следом!

  Эгберт действовал с нечеловеческой быстротой, так, будто одурманивающее зелье ещё не выдохлось. Сперва кулаки и сапоги, потом кинжал, а там уже и секира загудела, рассекая морозный воздух и рубя всё, что попадается под широкие лезвия. Извне на строй алков напирали уцелевшие, которых со всех сторон стискивали королевские дружинники. Пару раз он всё-таки пропустил выпады алков - и снова спасли доспехи из никарра. А вот другие - гибли, гибли, гибли... Алки сопротивлялись ожесточённо и умело, окровавленные копья разили без пощады, а там, где борэйны прорывались вплотную, шли в ход мечи. Будь здесь алков не одна, а хотя бы две роты, прорыв на этом бы и закончился. Но сотня алков прикрывала почти двести шагов пространства - и их просто не хватило. Эгберт почти надвое развалил последнего алка - пытавшегося заслониться своим луком стрелка - и перед ним образовалось пустое пространство.

  - За мной! - закричал он. - Вперёд! Ещё немного...

  Торжествующий клич умер на устах, едва успев родиться. Остальные ещё не видели новой опасности, они с яростным рёвом добивали отходящих, умело отбивающихся и всё-таки проигрывающих алков, они только-только вырвались из окружения и были всецело заняты боем. А тем временем та самая алкская сотня, которая только что расстреляла королевскую дружину, плотным строем вступала на высоту. Две лошади с натугой вкатывали на пригорок пушку, колёса оставляли на снегу две тёмные колеи. До них оставалось почти триста шагов, но Эгберт уже видел: для них это не расстояние. Наглухо перекрыв путь и к лагерю, и в долину, стрелки будут просто расстреливать пробивающихся по целине воинов, как зайцев на охоте. Больше не имеют значение ни мужество, ни мастерство, ни даже численность...

  Что понял Эгберт - поняли и алки. Хрипло взвыли боевые рога - и алки принялись столь же чётко и слаженно, как сражались, отходить, раздаваясь в стороны. Теперь ничто не прикрывало путь толпе - и борэйны валом повалили на свободное поле. По пятам их преследовали королевские дружинники, их мечи безжалостно рубили отставших.

  - Это что же, нас просто выталкивают? - растерянно переспросил вынырнувший из круговерти боя Виридэйн. - Только окружили - и сразу на тебе?

  - Если бы! - кривая, жуткая ухмылка появилась на забрызганном кровью лице вождя. - Смотри!

  - Ничего себе... Они просто продержали нас в капкане, пока не заняли высоту, а теперь пустят под пули...

  - Именно. Ты воевал ещё до Великой Ночи, Виридэйн-катэ. Что делать будем?

  - Что, что! - в сердцах сплюнул вождь дружины королевы. - Прорываться. Иначе всех перережут, как баранов!

  ...Этот бег на пределе сил посреди чёрно-красного мира Эгберт запомнил на всю жизнь. И снег, в который порой проваливался по пояс, а порой - с головой. И окутанную пороховой гарью высотку. И неумолчный свист невидимой смерти над головой, накатывающийся штормовой волной мерный рокот залпов. И падающих на снег рипуариев, ивэ, гвидассов, королевских дружинников, и прочих, сколько их ни есть, иные сразу застывали в почерневших от крови сугробах, иные корчились, пытаясь запихнуть в разорванные животы внутренности вместе с кровавой снежной кашей... Таких становилось всё больше: к стрелкам присоединилась пушка, раз за разом выплёвывавшая картечь и оставлявшая настоящие просеки в рядах уцелевших - и целые курганы мёртвых за их спиной. С боков и по пятам, не давая рассеяться по полю и охватить стрелков на холме с флангов, шли две другие сотни алков и дружинники Харайна.

  "Не пробиться! - вдруг резко и отчётливо, как выстрел, осознал Эгберт. - Всех перебьют!" Впрочем, наверное, и к лучшему: иначе пришлось бы выйти на поединок с картирской девицей - после свидетельства королевы иначе лицо не сохранить. А такого срама, как поединок с женщиной, в его роду ещё не бывало.

  ...В первый миг он даже не понял, что происходит на проклятом холме и почему вдруг ослаб убийственный огонь. Как раз в этот миг в многострадальную нагрудную пластину клюнула пуля, удар был столь силён, что сбил вождя с ног и швырнул навзничь. Может, и не удержала бы пулю никарровая кольчуга - но от нагрудной пластины пуля, выбив искры, отрикошетила в снег. И всё-таки в груди что-то хрустнуло, теперь каждый вдох приходилось проталкивать в лёгкие с острой болью. Но Эгберт был воином, а значит, мог терпеть и не такое. "Я жив - нечего валяться!"

  Он вскочил. Как ни мало валялся в снегу, а многие успели опередить, девятый вал атаки легко перехлестнул незримую границу, очерченную стрелками на холме, через которую совсем недавно живым ходу не было. Чёрная лавина ополченцев широким полукругом охватывала холм, спеша присоединиться... к кому? Впрочем, какая разница? Кто бы ни был, атаковали стрелков очень вовремя. Спасли всех.

  Последние шаги лавина окружённых пронеслась на одном дыхании - и грудь в грудь столкнулась со стрелками. Самонадеянность обернулась против алков: они слишком уповали на свои... как их там? В общем, огненные трубки, слишком были уверены, что успеют всех перестрелять на расстоянии. Они не ожидали оказаться лицом к лицу с разъярёнными окруженцами. Тем более - что очутятся меж молотом и наковальней. Нет, и здесь алки бились вполне достойно, собирая кровавую дань со всеми отрядами, а на конце этих трубок оказались вполне приличные ножи, разившие ничуть не хуже копий. И всё-таки мало кому удалось вырваться из мясорубки. Скоро на вершине холма встретились две волны атакующих. Одним из первых их встретил Эгберт. С удивлением он всматривался в лица незнакомых, и в то же время смутно узнаваемых воинов. Кто же это? А вон тот стройный, невысокий боец в кольчуге и лёгком шлеме, с окровавленным никарровым мечом - похоже, это он и распоряжается.

  В следующий миг Эгберт узнал голос - и лицо залила краска стыда.

  Это она. Эгберта ван Гундобада, вождя и первого бойца рипуариев, да и всех их, и не только, спасла какая-то низкорожденная малолетняя девка. Такого позорища в его роду ещё не было. А ведь, по обычаю предков, человек обязан признать спасителя равным отцу и воздать ему соответствующие почести. Но она - женщина. И притом лет на десять моложе его самого... Да уж, хоть на меч бросайся, хоть отправляйся в дальние страны, как изгой.

  Девушка извлекла кинжал, торопливо счищая намёрзшую кровь с лезвия. Правильно, отметил Эгберт. Если не очистить меч, потом это может стоить жизни. Но что ж теперь-то делать? Неужто придётся подчиниться какой-то там соплячке, невесть чем приворожившей картирских наёмников?!

  И всё-таки один раз она уже всех спасла - ударила там и тогда, где и когда требовалось. Наверное, она знает и как превратить разгром если не в победу, то уж точно в ничью, после которой не позорно заключить мир?

  Над захваченным холмом разнёсся звонкий голос девушки.

  - Эгберт, Виридэйн, Ромуальд, Аспарух! - по одному выкликала вождей она. И - диво дивное! - вожди выходили из толп своих людей, тем самым признавая её право командовать. Глядя на остальных, шагнул вперёд и Эгберт.

  - Мы вырвались из окружения, но враг не разбит. Более того, может стать сильнее - если алки сумеют призвать под свои знамёна Сигиберта. А мы понесли потери. Если сейчас не добить врага - завтра они добьются своего. Поэтому слушайте внимательно. Ведите людей в долину и займёте южную сторону, ту, где нет валунов. Там стройтесь - и будьте готовы ударить нам навстречу. А мы придержим алков, пока вы все не пройдёте, и пойдём на северный склон. После чего окажутся между молотом и наковальней уже алки. И если каждый сделает всё, что должен, мы уничтожим врага полностью!

  Спокойной, но несокрушимой уверенностью в победе повеяло от этих слов. Эвинна говорла, вроде бы, очевидные вещи - но простые слова окрыляли, как боевая труба, звали вперёд, на врага. "Она умеет говорить с воинами!" - удивлённо отметил Эгберт, да и остальные вожди. Действительно, ещё недавно перепуганное, нещадно избивавшееся людское стадо на глазах обретало организованность, рассасывалось по племенам, кланам и родам, предводители выкликали своих воинов, и те шли на знакомые голоса. Разноплемённая толпа превращалась в войско.

  - А теперь идите в долину, занимайте её южный склон - и готовьтесь ударить врагу в бок.

  - Погоди-ка, Артси! - вдруг встрял Ромуальд. Как самый рассудительный, главный ивэ первым увидел слабое место плана. - Из южной части долины нет выхода, там со всех сторон скалы! Мы снова окажемся в ловушке. А алки смогут пройти между скалами по северному склону, и выйдут как раз к лагерю. А там ведь всё наше добро, да и семьи картиров тоже...

  - Не пройдут. Картиры займут северную часть долины. А мы с наёмниками закупорим горловину. Алкам будет некуда податься! И некому будет их спасти: хотя Сигиберт может поддержать их, но сегодня, мне кажется, воевать не настроен. Сегодня мы отомстим за Харгона!

  Вот эти слова били в точку. Над холмом разнеслось эхо яростного крика. На Борэйне никто не считал, сколько лет прошло со дня гибели Харгона. Это была кровоточащая рана, несмытый позор, неотданный долг, с которым умерло не одно поколение. И совершить то, что не смогли многие поколения борэйнов - однозначно удостоиться вечной славы. Эвинна устало усмехалась, разглядывая озарённые мрачным огнём Магры лица. Как они тут, на Севере, наивны! Но и нет в них той гнили и грязи, которой провонял императорский дворец на другом конце мира. Здесь не плюнут в руку, протянутую ради дружбы, не всадят нож в спину тому, кто ещё недавно спас не их самих даже, а прежде всего их честь. У здешних вождей не принято играть своими воинами в поддавки, да и состоят в дружинах и ополчениях пусть дальние, но родственники. В каждом клане и племени каждый доводится каждому кем-то. Подставишь родичей - получишь десятки кровников.

  Если она станет для них своей, за ней пойдут хоть на край земли. И уже не забудут, что алки пытались накинуть им на шею узду.

  Пока Эвинна не знала, можно ли поднять кого-то, кроме картиров, на поход за море - но план уже вызревал в голове. Для неё самой эта битва - лишь первый шаг на пути домой. Надо сделать и остальные, сколько их ни есть. Даром, что ли, она вернулась из мира мёртвых?

  Из первого ряда строя наёмников Эвинна спокойно наблюдала за приближающимися алками. Пушка заряжена - оказывается, ничего сложного, всё как у трофейных орудий в Тольфаре, заряжены и джезайлы. Надо продержаться совсем чуть-чуть, чтобы алки своевременно не поняли, что идут полным ходом в ловушку - и отходить вслед за втягивающимся в долину войском королевы...

  - Цельсь! - скомандовала она. - Джезайлы - пли! Пушка - приготовиться!

  Авенат не удержался, по-солдатски грубо выругался, видя, как холм затапливают картиры. Поверил этим северным свиньям - и потерял единственную стрелковую роту. "Картиры - не воины!" Ага, держи карман шире. Про отчаянных изгоев, которых картиры нанимают для охраны своих караванов, эти дураки, конечно, забыли. Два сапога пара - и королёк-мальчишка, максимум мышц, минимум мозгов, и его воевода, старый, помешанный на глупых обычаях пень.

  А предводитель картиров уже вызывал неподдельное уважение. Удачно он ударил, что говорить. И, главное, как чётко рассчитал момент, и удачно провёл колонну! Ведь почти вплотную подобрались, выскочили из снежных заносов и скал, как Ирлифовы Тёмные, вот стрелки и не успели ничего сделать. Хорошо, если человек сорок изо всей сотни убежать успели, да и из тех многие бросили тяжёлые джезайлы. А уж пушка - и вовсе невосполнимая потеря. Да ещё разорвано кольцо окружения, железная петля, душившая северян.

  Ну, ничего, твари, зло подумал ротный, стискивая рукоять меча. Похоже, ваш набольший от радости поехал крышей - ведёт прямо в западню, ведь Харайн клялся и божился, что из долины нет выхода. Ворваться внутрь следом, прижать многочисленное, но бестолковое воинство к скалам и перерезать, как свиней. Было бы заманчиво перекрыть горловину, захватить лагерь, а остальное предоставить голоду и холоду - но увы. Холод и на его бойцов действует не лучшим образом. Это бестолковое побоище пора кончать: нужно сохранить силы для замирения других племён.

  Но первая атака на холм закончилась, не начавшись. Вожак картиров, кто бы он ни был, успел разобраться с новым для него оружием. Наступление нарвалось на недружный, но частый огонь. Рыцарям пришлось ещё хуже: их подпустили почти вплотную и угостили картечью из пушки, и тоже откатились, оставив почти десяток убитых на снегу. В ответ стреляли остатки стрелковой сотни - но свинцового ливня, который ещё недавно прореживал повстанцев, не было и в помине. Авенат с бессильной яростью смотрел, как пули вырывали из строя латников - даже впервые взяв оружие, неизвестные стреляли метко. И с пушкой они разобрались почти сразу. Хотя... Почему же неизвестные? Те самые картиры, которых Харайн, его воевода, а глядя на них, и сам Авенат поспешили списать со счетов. Оказывается, при толковом руководстве на многое способны и они. "Надо узнать, кто ими командует, - наметил на будущее Авенат. - И убить, потому что, стоит ему возглавить всё войско... Как ни крути, алки и их союзники до сих пор уступали в числе противнику. О, вот оно! Союзнички! И пусть одни борэйны убивают других!

  - Алкам - прекратить атаку! - распорядился Авенат, и гонцы помчались к сотням. Может, и удалось бы, собрав все силы в кулак, сбить дикарей с высоты - но стоило бы это половины всех уцелевших бойцов, не меньше? - И Харайна - ко мне!

  Вскоре гонцы вернулись - но только трое. Четвёртый, из младших королевских дружинников, остался в строю дружины. Вместо него, сев на его коня, приехал сам король. Коней даже в королевской дружине имелось всего несколько, а ездить верхом умели совсем немногие. К счастью, королька в своё время научили.

  Юный монарх выглядел, если честно, страшновато. С иззубренным, покрытым замёрзшей на лезвии кровью мечом, весь замызганный кровью, в помятом шлеме и с рассеченной щекой. Багровый свет луны Магры обаяния ему не добавлял. Зато глаза светились дикой, злобной радостью, на припухших, видимо, от кулачного удара, губах - кровожадная ухмылка. Рубить своих недавних подданных королю понравилось.

  - Дурачок, - пробормотал Авенат, пользуясь тем, что северян рядом в этот миг не оказалось. Авенат представил себе, что сделал бы с ним Амори за подобное "командование". Алка передёрнуло.

  - Вы звали, Авенат-катэ? - голос короля тоном выше обычного, возбуждён. Небось, тоже местного пойла принял - хотя нет, тогда бы ни слова не смог выговорить, только рычал бы и пускал пену, как полная пива кружка.

  - Звал, - стараясь, чтобы непочтительная усмешка не раздвинула бороду, произнёс Авенат. - Пришла пора творим храбрецам показать, на что они способны. Вон тот холм, видишь? Там - враги.

  - Не вижу, это ивэ или рипуарии? - прищурился король. Разглядеть в багровом свете Магры, кто стоит на холме, и правда не очень-то получалось.

  "Если скажу, что картирские наёмники, ещё решит, что я над ним смеюсь, - решил Авенат. - Ещё кинется на меня, придётся его при всех угомонить!" Они не один час провели в занятиях фехтованием, и в своих силах Авенат не сомневался. Здешние вояки сильны и бесстрашны, а гвидасское оружие подчас выше всех похвал - но отточенной веками технике фехтования корольку противопоставить нечего. А при всех обезоружить мальчишку - значит опозорить на всю жизнь и нажить смертельного врага. Тут ещё не поняли, что хороший командир - не обязательно первый рубака в отряде.

  - Ваше величество! - Побольше мёда в голос, побольше лести в слова! Он должен поверить, что только его людям по плечу сбить оттуда картиров. - Если вы, молодой и зоркий, не видите, то как увидит старик вроде меня? Кто бы то ни был, они только что сбили с высоты мою передовую сотню, нанесли ей большие потери и заняли оборону на высоте. Их не меньше двухсот, и мои люди не способны сбить с высоты врага. Если это вообще возможно, то только для таких воинов, как в вашей дружине!

  Ох, как надулся его величество! Сейчас лопнет от спеси! Послу стоило огромных усилий сохранить скорбь на лице и просительные нотки в голосе.

  - Скорее в бой, ваше величество! Мы поддержим вас в нужный момент...

  "Когда вы сложите там дурные головы!" - мысленно докончил Авенат.

  Король поскакал вперёд, конь Авената потрусил следом. Сейчас королевская дружина, понёсшая, немалые потери, но всё равно грозная своей необузданной силой и бесстрашием, двинется в самоубийственную атаку навстречу пушке и винтовкам. Как это бывает, Авенат уже видел. И если в долине, в её северной, заполненной валунами части у них был бы шанс подобраться вплотную, то в чистом поле, да по снежной целине, в которую проваливаешься по пояс... Зато ублюдки растратят на дружинников картечь и патроны - будем надеяться, снаряжать обоймы они не умеют. В худшем случае - сократят расстояние, послужив щитом для алков. Можно будет отбить огненное оружие, прихлопнув проклятых наёмников и их бешеного предводителя. И остальными заняться - без башковитого картира они не представляют угрозы. В крайнем случае, можно взять их лагерь, перекрыть горловину долины и предоставить остальное голоду и холоду.

  Дружинники шли храбро - но так бестолково, что алк-ротный сморщился. Сейчас, картиры наверху возьмут упреждение, опустят ствол пушки чуть пониже... И будет кровавая каша. "Этак их ещё не хватит!" - цинично подумал он, подъезжая к строю своей роты. Теперь в ней было две сотни, третья, вооружённая огненным оружием и луками, потеряла половину людей, почти все джезайлы и пушку. И рыцарей, увы, осталось не больше половины. Самое обидное - почти все потери на совести картиров.

  Треск залпа джезайлов раздался тогда, когда до дружинников осталась сотня шагов. Холм окутался клубами дыма, будто там появилось жерло вулкана - и точно сама Смерть взмахнула косой над первыми рядами дружинников. Каждый по отдельности отменные воины, они десятками падали в снег, вопя и обливаясь кровью, всё это было непонятно - и оттого особенно жутко, тем более, что боевое зелье, похоже, уже выдохлось, и головы стали соображать. Картиры, часть которых ждала своей очереди за спинами первого ряда, уже вновь выцеливали жертвы, да и пушку, забив новый заряд, выкатили навстречу дружине. Конечно, правильного строя у картиров не было, да и оружие им было в новинку - но палить залпами они худо-бедно смогли. Авенат мысленно поаплодировал командиру картиров: в отличие от местных рубак-вождей, этот действительно командовал своими людьми. И командовал осмысленно!

  Оставляя на поле густо лежащие трупы и - тут и там - парящие на морозе лужи крови, королевская дружина отшатнулась назад. Вряд ли они бы отступили, столкнись с обычным противником - но демонов, сидящих в огненных трубках, не берут ни мечи, ни копья, и от них не спасают даже шлемы. Выходит, зачатки разума есть и у этих, хмыкнул Авенат. По крайней мере, они сообразили то, о чём должны были ещё до атаки подумать король и воевода. О, а вот и он, лёгок на помине!

  Король вынесся перед откатившейся шагов на сто толпой на своём горячем жеребце. Здесь снег уже примяли сотни ног - сперва прорывающихся из окружения воинов королевы, потом наступающих и отступающих дружинников. Скакать верхом тут одно удовольствие, и король гарцевал на своём жеребце перед дружинниками, ветер доносил его по-мальчишески высокий, срывающийся от возмущения голос:

  - Куда бежите, трусы?! Назад!!! Любая баба, увидев вас теперь, сможет плюнуть вам в след - лучше носить юбку, чем бежать от врага! Ваши предки, разбившие Харгона и завоевавшие эту землю, в гробу переворачиваются! Это же наймиты картиров, изгои, всякий дерьмовый сброд! Вперёд! Над нами будет смеяться последний раб: королевская дружина не смогла влезть на холмик!!!

  Глядя на ссутулившихся зло стискивающих копья воинов, Авенат, как в книге, читал их мысли. Честно говоря, он их где-то понимал. Юный дурачок гонит их на верную и, что важнее, бессмысленную смерть. А сам-то в никарровых доспехах, которые и в упор не всякая пуля одолеет. Ну, разве что, из седла вышибет... Хорошо ему на коне гарцевать, пока остальные в снежном крошеве барахтаются. А эти-то, на холме, только что голые задницы не показывают - и то, наверное, лишь оттого, что слишком холодно...

  - Ну что, под себя напускали! - стыдил их король. - Может, вам лучше надеть юбки и взять прялки? А я, так уж и быть, наберу в дружину девок-рабынь с кухни!..

  Возможо, королёк бросился бы в новую атаку один, и тем бы всё кончилось - но в этот момент на холме возникло какое-то новое движение. Сначала Авенат порадовался, что предводитель картиров, наконец, утратил чувство реальности - но атаковать он не стал. Наоборот, картиры развернули пушку, закинули джезайлы на плечи - и двинулись в горловину долины, куда полчаса назад ушли остальные. Уходили грамотно: человек двадцать с джезайлами держали на прицеле дружинников, да и пушка ехала так, чтобы в любой момент, едва упрётся станиной в землю, могла выстрелить. От кавалерийской атаки или других каверз их прикрывали ещё человек десять копейщиков. Сразу арьергард не стопчешь, а через минуту остальные развернутся в боевой строй - и тогда, даже если удастся с ними справиться, цена будет неподъёмной.

  - Не атаковать, - распорядился Авенат. Но и король - или, что вероятнее, воевода - наконец тоже проявил подобие разума. С торжествующим рёвом дружинники перехлестнули злополучный холм - и, точно селевой поток, хлынули в долину. Но даже теперь они держались от отходящих на почтительном расстоянии - шагов сто пятьдесят, а то и двести. С такого расстояния хороший стрелок вполне способен вогнать пулю в грудь или живот, да и о картечи не стоит забывать - но картирам ещё предстояло освоиться с джезайлами. И снова их предводитель поступил мудро, предпочтя поберечь патроны. Нет сомнений, хочет соединиться с основным войском, отход которого так здорово прикрыл - и обрушиться на врага всеми силами. Или выйти на север, к валунам? И в том, и в другом случае его планам надо помешать!

  - Скачите к нашим, и к королю. Нужно попытаться догнать их и навязать бой в долине! Всеми силами - преследовать дикарей, не дать им соединиться с остальными!

  "Благо, тут они снег уже вытоптали, а то, что осталось, атаку не задержит!"

  Королевская дружина, следом за ней и алкские сотни качнулись вперёд, снова заскрипел под сотнями ног и десятками копыт снег. Сил выкрикивать клановые кличи у северян уже не осталось, а алки молчали, опасаясь простыть в здешнем лютом морозе. В любом случае вперёд шли с охотой. Враг отступает! Ещё одно усилие - и можно будет сломить сопротивление, превратить войско племён в стадо бегущих людей, которых можно рубить почти безнаказанно, сполна платя за долгую тяжёлую битву... Впрочем, людей вперёд гнала не только близость победы. Стоило остановиться - и лютый холод легко проникал под пропотевшую одежду.

  На одном дыхании войско проскочило горловину долины, двигаясь по руслу замёрзшей реки, оно почти догнало войско королевы и самих картирских наёмников. Правда, их предводитель снова показал себя с лучшей стороны, вовремя свернув с русла на север - в ту часть долины, за которую её и прозвали Долиной Тысячи Камней. Зато всё остальное войско оказалось южнее, на ровном как стол, продуваемом всеми ветрами поле, обрамлённом неприступными скалами.

  "Всё, - удовлетворённо подумал Авенат. - Теперь им всем некуда деваться. Бой выигран".

  В этот миг камень, стремительно прогудевший над головой, с металлическим хрустом ударил в голову гонца...

  Взвились в воздух другие камни. Десятки... нет, сотни... скорее, даже тысячи.

  - Это ещё что такое, ... ... ...?! - непристойно выругался Авенат.

  Для них битва началась прежде, чем впереди схлестнулись "две стальные лавины". Выйдя из лагеря раньше остальных - и так, чтобы чужаки ничего не заметили - картиры с того момента не имели ни минуты передышки. Сперва пробраться по заснеженному, полному валунов извилистому ущелью в долину. Потом - набрать в каменном хаосе подходящих по форме, весу и размерам камней - и побольше, перед каждым из бойцов, расположившихся за валунами покрупнее, выросла немаленькая груда камней. Потом - бросить пару-тройку на дорогу, чтобы убедиться, что в нужный момент они долетят и попадут. Картиры готовились к бою - почти для всех первому в жизни - основательно, но без лишней суеты. И всё-таки каждого глодали сомнения. Одно дело наёмники - отчаянные храбрецы, изгнанные из кланов за слишком буйный нрав. Для них битва обыденна, едва ли не как еда или сон. А что думать остальным картирам, которых многие века никто не считал за воинов? А драться предстоит не с кем-нибудь, а с отборными королевскими головорезами и непонятными, но ещё более опасными алками. Если б не слово старейшин и Артси, никто бы ни за что не решился идти в бой. Раз предки решили, что картирам не стоит воевать - как могут оспорить их волю потомки?

  Но так сказала Артси. Ещё недавно - обычная плясунья, каких среди юных картирок немало. Такую никто из мужчин, глав семей, кланов и племён, и слушать бы не стал. Однако Артси знает и умеет такое, чего картиры не делали уже не одно столетие. Она доказала: её поступками руководят Боги. Для чего-то Они избрали именно её. Значит, повиноваться ей не только не позорно, но и единственно верно. Ведь и жрецы когда-то напророчили: когда Боги сменят гнев на милость и захотят вернуть картирам землю, они пошлют некую девственницу, которая будет "нашей и в то же время чужой". Насчёт девственницы - там бабушка надвое сказала: не может, по убеждению картира, уличная танцовщица, прожив пятнадцать зим, остаться девственной. Но в остальном она вполне может считаться посланницей Богов. Может, жрецы немного промахнулись, ведь это немудрено, если провидеть на много зим вперёд? В любом случае, Эвинна способна менять, казалось бы, незыблемое. Быть может, время обрести свою землю, наконец, пришло? Но тогда надо отринуть старый страх перед битвой - и готовиться обрушить на головы врагов дождь камней.

  Забыв про усталость, Моос обходил людей. Он никогда не выходил на поле боя, тем более, против таких воинов - но чутьём предводителя понимал: именно сейчас решается всё. Не только - быть или не быть ему вождём, в конце концов, что есть вождь без племени? Решается, быть или не быть картирам как народу. Вряд ли, одержав победу, алки и их прихвостни пощадят забывших своё место вечных странников. Зато и награда победителю такова, какая и не снилась его предкам. Никогда его род не руководил другими племенами, а тут собрались все картирские племена Борэйна. Реши сейчас картиры исход битвы - и Моос станет единственным вождём картиров, победившим в бою. Насколько знал Моос, подобного нет нигде на Сэрхирге. Со временем он станет и вождём заморских картиров. А уж вместе они окажутся Силой. Чего доброго, и правда расчистят потомкам место под королевство!

  Хотя... Артси. Ну, хорошо, он готов войти в предания как её правая рука. Первый помощник избранницы Богов тоже несёт на себе отблеск Их благодати. Пусть не он сам, но его потомки смогут стать королями картиров, встав вровень с Харванидами. Потом, когда уже всё немного устаканится и настанет пора делить плоды победы, можно выдать за неё старшего сына. Ну и что, что у него есть жена? Будет две, или старшую жену отошлём назад, родителям. Что не позволено простому общиннику, даже племенному вождю - позволено королю. Вот и готовая королевская династия...

  ...Но для этого надо выиграть нынешний бой. Кровь из носу, надо. И во всём права Артси, или как её зовут на самом деле: нужно, чтобы камни начали падать в строго определённый момент - когда алки и дружинники короля окажутся в полукольце, между картирами, отрядом Артси и главным войском.

  - Помните, - снова и снова повторял Моос. - У нас будет всего несколько мгновений, чтобы ошеломить врага. Если мы не сумеем, дружинники и алки ринутся на нас всей толпой, и тогда... сами знаете, что будет. Поэтому мечите камни, как только отряд Эвинны остановится. Не раньше - но и не позже. Бросайте метко - дружинник в доспехах тяжелее, но ничуть не менее опасен, чем волк. Кинули первый камень - и сразу второй, третий, четвёртый, чтобы дождём падали! Артси и Виридэйн с королевой отвлекут врагов на себя, но может случиться так, что кто-то попытается добраться до нас. Таких сбивать первыми, ни в коем случае нельзя им дать до нас добраться! Боги зрят благосклонно, они послали Свою избранницу нам на помощь - неужто мы не одолеем с их помощью?! Зато именно с нас начнётся новое, Картирское королевство! Картиры больше не будут бездомными скитальцами! Но сейчас, во имя Богов - сидите тихо. Пусть враг не знает, что идёт на бойню.

  И картиры удержались от своих племенных кличей. Они собранно и деловито доставали из-под одежды длинные ременные петли - пращи, которым совсем скоро предстоит обрушить на врага каменный ливень. Загрубевшие в сырости и стуже вечных странствий руки брали из куч заиндевелые камни, словно взвешивая их в ладони. Картиры последний раз прикидывали, правильная ли форма камней и как кидать, чтобы попасть точно в головы алкам. И хватит ли у булыжников веса, чтобы надёжно вывести любого врага из строя. Волкам, охотящимся на овечьи отары, редко требовалось второе попадание. Но у волков нет шлемов и кольчуг.

  Русло реки, ещё недавно укрытое толстой снежной шубой, мёртвое и неподвижное, заполнялось чёрными фигурками воинов. Казалось, вместо воды по руслу потёк кипящий людской поток, над которым в зловещем багровом сиянии луны плыли наконечники копий. Пронзительный скрип снега под сотнями ног, звяканье кольчуг и плохо пригнанного оружия, ржание коней, тяжёлое дыхание сотен людей слились в глуховатый, ни на что не похожий шум.

  Первыми шли ополченцы племён и уцелевшие воины королевы. Их ряды смешались, стяги поникли, копья и те были устало закинуты на плечи, иные, ссутулившись от усталости и уныния, по-стариковски опирались на древки. Казалось, этой толпой, которую язык не поворачивался назвать войском, никто не управлял, она двигалась, повинуясь лишь наитию. Картиры мало что понимали в военном деле, но даже им стало ясно: армии, одержавшие победу, так не ходят. Больше всего это шествие напоминало остатки разгромленого, спасающегося бегством войска.

  Дружинники тянулись мимо добрые полчаса, многие были ранены, иные и шли-то лишь потому, что их поддерживали товарищи. Мало у кого остались щиты и копья, изрубленные, поломанные и брошенные на поле боя грудами железного хлама...

  Когда прошёл последний из латников, некоторое время протоптанная ими широкая тропа оставалась пустой. Картирам успело поднадоесть затопленное тревожным пурпурным светом снежное безмолвие. Потихоньку, незаметно начинал брать своё холод. Вечные странники, картиры знали, как коварен и опасен мороз - особенно такой сильный, как сейчас. Сначала начинаешь мёрзнуть, но потом неприятное ощущение пропадает, становится как будто теплее, и снеговая перина кажется такой мягкой. Сам не заметишь, как смежит глаза усталая дрёма, вроде бы прикроешь глаза на миг - но, если никого поблизости не окажется, миг превратится в вечность. Где-нибудь в Месяце Оленя, а то и Мечей, оттаешь - и станешь добычей голодных по весне волков и прочих тварей, готовых, как стает снег, жрать всё, что угодно. Или очнёшься - но почерневшие, распухшие и испускающие тухлое зловоние отмороженные конечности придётся отрубать, чтобы не сгнило всё тело. Долго ли проживёт суровой жизнью картиров беспомощный калека? Сам попросишь добить, чтобы не задерживать табор...

  А сколько таких калек появится сегодня, после боя? Дружинники короля - вояки ещё те, да и алки вряд ли слабее. Моос даже потряс головой, отгоняя мрачные мысли: нет ничего хуже, чем сомнения и страхи перед боем. Тем более - первым в его жизни и жизни почти всех скорчившихся за валунами картиров. Моос бросил взгляд на ставшее дорогой замёрзшее русло - и увидел, как из-за скального поворота выходят новые участники битвы.

  К тому моменту уже ничто, кроме протоптанной в снежей целине тропы, не напоминало о прошедшем здесь войске. Дойдя до скрытого снегом перекрёстка, где летом был брод, и где реку пересекала соединяющая две части долины тропа, дружинники сворачивали вправо, намереваясь уйти в южную часть долины. Их длинная цепь втягивалась в широкую промоину, и там исчезала: это место Артси присмотрела для засады ещё до битвы. Теперь, если оттуда врага атакуют в бок главные силы, а в лоб пойдёт развернувшийся отряд картирских наёмников, да ещё помогут ливнем камней сами картиры, врагам придётся плохо. Но для этого нужно, чтобы алки, ни о чём не подозревая, вошли в ловушку.

  Новых действующих лиц намечающейся кровавой драмы пришлось ждать почти полчаса: Артси дала союзникам время спрятаться в засаде. Теперь картирские наёмники не просто шли, а отходили по всем правилам - прикрывшись арьергардом из копейщиков и стрелков. Некоторые из них, помимо коротких северных луков и пращей, несли какие-то странные железные трубки. Ещё одна, можно сказать, целая железная бочка, катилась на странной двухколёсной повозке, запряженной парой гнедых лошадей. Картиры проводили необычное вооружение удивлёнными взглядами: что это именно оружие, понял бы и ребёнок.

  Эти шли в большем порядке. Битва потрепала и их, но бойцы шли, гордо подняв головы, копья не понуро лежали на плечах, а слегка покачивались над головами. В последнем ряду, выделяясь невысоким ростом среди воинов-мужчин, с обнажённым мечом в руке шёл стройный воин. Картиры проводили его полными почтения взглядами, как никого среди своих наёмников: в последнем ряду, прикрывая отход, шла избранница Богов.

  Наверное, каждый в этот миг вспоминал одно из самых старых и непонятных преданий, которые и многомудрые жрецы-то не умели толком истолковать. То самое, про милость Богов, деву и возможность отвоевать свою землю. Может быть, и правда её послали Боги, чтобы хорошенько встряхнуть этот несправедливый мир?

  - Приготовиться, - понеслась из уст в уста команда Мооса. - Пращи достать! Камни приготовить!

  Картиры полезли за пазуху, где ждали своего часа заботливо сберегаемые от мороза ременные петли. Так же осторожно, стараясь, чтобы с дороги не было ничего видно, огрубевшие в бесконечных странствиях руки потянулись к горкам заиндевелых голышей. Моос первым подал пример: выбрал камень нужной формы и размера - увесистый, почти идеально круглый булыжник чуть меньше кулака. Брошенный с достаточной силой, такой способен пролететь сто, а то и полтораста шагов, а потом размозжить голову матёрому волку, охотящемуся на стадо овец... Или расколоть шлем воина и череп под ним.

  Вначале они условились, что бросать камни начнут, как только отряд наёмников развернётся поперёк русла, преграждая путь врагу. Алки шли мимо картиров, но этот момент ещё не настал, и бойцы Мооса лишь с любопытством рассматривали врагов из своих укрытий. Первыми двигались алки - и столь идеален был порядок в их рядах, столь разительными отличия от северных дружин, что именно на них глазели все картиры.

  Почти триста человек - от стрелковой сотни уцелело не больше трети после внезпной атаки наёмников, зато остальные сотни почти не понесли потерь - слитно поднимали ноги и готовились опустить смертоносный частокол навстречу противнику. За первым рядом копьеносцев двигался второй, в бою они клали более длинные копья на плечи передним. За вторым рядом копейщиков двигались стрелки с луками и теми же огненными трубками, за ними - раненые, которых несли по двое на тряпичных носилках, замыкали шествие всё те же латники, прикрытые ото всех неожиданностей стеной щитов. Многие щиты и копья тоже вышли из строя в схватке - но и того, что есть, хватало, чтобы создать несокрушимую для отдельных удальцов стену. Только такой же строй имел бы шанс против алкской фаланги - но битве в строю почти не обучены витязи Севера, несравненные в искусстве поединка. От воинов Артси они держались на почтительном расстоянии - шагов сто пятьдесят, скорее даже двести - но так, чтобы не терять их из виду. Что ж, тоже правильно.

  От разных каверз их прикрывали гарцующие ближе к берегам рыцари. Эти-то не опасны, отметил Моос: крутой, обледенелый склон, где под слоем снега скрываются груды обтёсанных временем валунов, опасны и для пешего, переломать ноги в каменном хаосе проще простого. На коне там делать нечего. Артси, или Те, кто подсказывают ей решения, знали, как выбирать позицию.

  За алками, по контрасту с чётким строем южан кажется, просто толпой валят дружинники Харайна. Эти успели повоевать всерьёз: сперва выдержали первый, самый яростный натиск ополченцев и дружинников вождей, потом преследовали отступающих бойцов королевы, сжимая вокруг них кольцо, потом ходили в напрасные атаки на холм и несли потери от залпов отнятых у алков джезайлов. Дружина изрядно уменьшилась в числе, наверное, не меньше, чем на треть - но всё ещё была самой многочисленной частью вражеского войска. В ближнем бою они вообще стоят тысячи ополченцев или изгоев вроде картирских наёмников. Или... пяти или более тысяч простых картиров? Моос даже помотал головой, отгоняя малодушные мысли. Сегодня... хотя какой день, если вокруг Долгая Ночь? В общем, именно сейчас решается, быть ли картирам бездомными бродягами всегда. Или искупить давний позор.

  Пройдя скрытый под снегом брод, войско Артси раздалось вширь, спеша перегородить русло. С севера их прикрыл крутой и высокий берег - обрывистые, обледенелые скалы, на которых и летом не росло ничего, кроме лишайников; оттуда коварной атаки можно не опасаться. Южный фланг остался открытым - теперь всё зависело от дружины и ополченцев. И, конечно, от остальных картиров.

  Алки не колебались: им нужно расправиться с дерзким арьергардом северян, и уже затем гнаться за остальными. Дикари понесли потери, утратили боевой дух, решимость, почти лишились копий и щитов. Если атаковать сейчас, можно довершить разгром - и не станет картирских наёмников, чтобы помочь. А стало быть...

  Два стремительных, рокочущих залпа и грохот пушки слились воедино. Почти сразу же рыцари пришпорили коней, бросая их на строй бойцов Артси. И вновь, теперь уже на глазах картиров, две стальные лавины столкнулись с лязгом, хряском и многоголосыми криками. Больше таиться нет смысла, и Моос, вскочив на ноги, крутнул над головой пращу:

  - Бе-е-ей!!!

  Камень вырвался из ременной петли и, с басовитым гудением вспоров морозный возух, ударил в шлем пехотинца-алка. Звонкий удар, мёрзлый металлический хруст, будто выстуженный до стеклянного звона металл ломают о колено. Из-под расколотого шлема брызгает красным, воин, выронив копьё, валится под ноги товарищам. Десятки и сотни других камней, перемежаемых маленькими, но ещё более опасными свинцовыми ядрами, отстали от камня Мооса всего на миг...

  ...А с юга, на так же оставшийся открытым фланг алков, уже накатывали уцелевшие дружинники и ополченцы, и разноголосица клановых кличей повисла в морозной мгле...

  - Стоять крепко! - командовал Авенат своей тающей на глазах роте, перекрикивая грохот боя. - Щиты не терять, строй не рвать!

  Это казалось безумием. Уже добрый час, полуокружённые, они отбивались от атак ополчецев, бойцов неведомого картирского предводителя, да ещё и самих картиров, которых совершенно зря сбрасывали со счетов обе стороны. Одним алкам пришлось бы туго - но дружинники прикрыли фланг, ещё недавно бывший тылом, и уверенно держали накатывающих дикарей. Впрочем, а сами-то они кто?

  Хуже всего были камни. Их ливень не ослабевал ни на секунду, увесистые гостинцы дробили шлемы и уцелевшие щиты, выбивали из рук оружие, а если попадали в лицо, "правки" не требовалось. Из своих, таких на первый взгляд несерьёзных, пращей картиры стреляли на метко, не хуже выучеников покойного Тьерри. Попадание в плечи, в грудь, в живот тоже несло мало приятного: кольчугу камни не пробьют, тем более щит - но вот отбить внутренности, сломать руку, ребро или ключицу могут запросто: даже тёплая одежда, отчасти гасящая мощь ударов, не спасала. Один такой снаряд, проскользнув в щель между щитами, ударил по рёбрам - внутри что-то хрустнуло, и дышать стало больно. Стоящему рядом латнику свинцовое ядро попало прямо в лицо; в глаза ротному брызнуло красным, скулу оцарапали осколки черепа.

  Но это - у алков, как один закованных в стальные латы, что изготовили на заводе мастера Михалиса. А в ряды дружинников, в пылу схватки растерявших щиты, камни и свинцовые шары вносили опустошение. Только храбрость юного королька, бившегося в первых рядах, не давала им побежать без урона для чести, заставляла теснее сплачивать ряды и из последних сил держать натиск ивэ и рипуариев.

  Атакующие не давали передышки ни на миг: на войско короля выплеснулась вековая ненависть и злоба за неудачно начатое нынешнее сражение. Валом валили воины королевы - но их натиск в основном приходился на людей Харайна. Бойцы картирского предводителя наседали на самих алков. "Быстро же они разобрались с джезайлами и пушкой!" - отметил Авенат, глядя, как методично палят вражеские стрелки по отряду. Хорошо хоть, пушка пока молчит: наверное, иссякли снаряды. Один выстрел вдоль запруженного войсками русла, наверное, может положить сопротивлению конец.

  И всё-таки Авенат не поддавался отчаянию, совсем как Харайн, он орудовал мечом в первых рядах. Какой-то пожилой ополченец зазевался - и лишился головы, королевский дружинник отвлёкся на богато одетого врага - и прозевал момент, когда чуть повыше бедра в тело вошли сразу два копья, упал раненый латник - но меч Авената вошёл в не защищённый кольчугой бок северянина, помешав добить... Руки действовали сами по себе, а мысль настойчиво искала путь к спасению. Амори не терпел глупой храбрости - зато мог простить отступление, если не было иного выхода, и если в итоге удалось победить. Ирлиф побери эту проклятую землю, всё ещё можно исправить!

  Да, он потерпел поражение. Но ещё не поздно проломиться сквозь рыхлую толпу врагов и, парой рыцарских атак заставив их остановить преследование, уйти в Бирру. А там такие укрепления, и такие запасы еды, что можно продержаться до лета. Летом же король должен перебросить в Бирру весь полк. Тогда посмотрим, кто будет победителем! Интересно, как головастый предводитель картиров будет искать выход из ситуации?

  - Всем! - прорываемся! - во всю мощь лёгких, перекрывая грохот боя, крикнул Авенат. - Харайн, на твоих людей вся надежда!

  Пустоголовые королевские вояки ещё должны последний раз выручить алков, проложив им путь.

  Но что это? Будто круги от упавшего в воду камня, по дружине короля пронеслось смятение. И словно кто-то могущественный выдернул из них стальной стержень - ещё недавно могучее войско рассыпалось на множество спасающих свою жизнь людей. Кто-то просто драпал, и - удивительное дело! - на них не обращали внимание враги. Кто-то вкладывал оружие в ножны. Именно так сдаются в плен северные воители, для которых бросить оружие - позор на всю жизнь и на весь род. Были и такие, кто продолжали ожесточённо биться, прорываясь прочь - но и эти уже не слушали приказы. В многоголосом хоре проклятий, стонов, брани родилась и окрепла одна-единственная фраза:

  - Короля уби-или!!!

  Вот теперь Авенат почувствовал, как холодная змея обречённости заползает в сердце. Без дружинников им не вырваться, а дружина... Здешние воители храбры и бесстрашны, готовы жизнь отдать за сюзерена и почитают за честь погибнуть прежде него. Но стоит пасть предводителю дружины - и всё войско превращается в скопище спасающихся людей: с гибелью вождя продолжать битву становится бессмысленно. Ради кого? Раз уж так вышло, не позорно и спасаться бегством. А там, чем Ирлиф не шутит, попробовать присоединиться к победителю. Ведь раз Боги судили победу ему, значит, он Им более угоден?

  Разумеется, всё понимают и победители. Они почти не препятствовали бегущим, несущим с собой тело короля дружинникам - зато всеми силами, и уже со всех сторон наваливались на алков. "Хорошо, если прямо тут не повернут оружие!" - зло подумал Авенат. Для дружинников, в отличие от короля, алки - тоже презренные южане, заслуживающие смерти...

  ...А потом был страшный удар в голову, хруст шлема, разноцветный фейерверк перед глазами от попавшего в шлем свинцового шара. И падение в кровавую снежную кашу, прямо под ноги дерущимся. Затоптать его не успели: молчавшая пушка рявкнула, в упор выплёвывая картечь. И не было для неё более подходящей цели, чем плотный, почти неподвижный строй пехотинцев в полусотне шагов. Отрыгнули свинец джезайлы, послали стрелы луки, обрушили на врага последние камни пращи...

  Едва отгремел последний залп, воины королевы со всех сторон бросились на уцелевших алков, которых вскоре разрезали на несколько последних островков в половодье наступления. На чём битва, как таковая, и кончилась. А путь Эвинны-Артси - только начинался, битва в Долине Тысячи Камней была в нём лишь первым шагом.

 

  Глава 16. Стронуть лавину

  Костёр жарко пылал, раздвигая ледяную мглу. Для такого дела, как погребение погибшего сына, королева не пожалела драгоценных на Севере сосновых брёвен. Тщательно просушенные, политые земляным маслом, пересыпанные добавляющим жара углём, они занялись сразу, жадно гложущее дерево и тело погибшего пламя взвилось в чёрное небо. После того, как зашла Магра, небо не осветилось новым светилом, поднявшимся вместо луны войны. Почти день по южному счёту надо всем Борэйном висела первозданная мгла, лишь блеск далёких звёзд не давал ей стать непроглядной. Чёрное время, сказал старый жрец картиров. Время, когда меняется судьба мира.

  Бледная, будто разом постаревшая лет на десять, королева Флавейн стояла рядом с огнём, не замечая жалящих когтей жара. Вот так, для кого победа, а для кого - крушение всех надежд, подумала Эвинна. Ей было не по себе, будто и на ней лежала какая-то доля вины за междоусобицу. Не кому другому, а ей усобица проложила дорогу на юг. Ей она почти две тысячи преданных воинов, всеобщее почитание и возможность говорить от имени борэйнских картиров. И не только их. Тут, на краю мира, к таким вещам, как победа в бою, относятся серьёзно.

  - Ваше величество, - обратилась Эвинна к королеве. - Не убивайтесь! Значит, так решили Боги. Не вы и не я, а Они писали его судьбу.

  - Что ты можешь об этом знать? - повернула постаревшее, безнадёжно уставшее лицо королева. - Когда ты будешь стоять у погребального костра своего сына... А впрочем, этого я бы не пожелала даже матери Авената.

  В отличие от Харайна, которому свинцовое ядро размозжило лоб, жутко изуродовав лицо, алк остался жив. Шлем теперь годился только в перековку - но голова под ним отделалась сотрясением и содранной на лысине кожей. Сначала алкского командира сочли мёртвым, и хотели бросить там же, где и алков - но он очень своевременно очнулся и застонал. И ещё более своевременно кто-то из ополченцев решил, что за вражеского предводителя можно получить выкуп. Они сказали своему вождю, Эгберту, а тот - королеве, Виридэйну и Эвинне. И как ни жаждала королева отомстить за всё, разум победил. Авенат лишь выполнял волю своего короля, а месть не поднимет с погребального костра сына.

  - Сделанного не вернёшь, ваше величество. Можно лишь сделать так, чтобы борэйны вновь не сошлись в битве с борэйнами.

  Она по праву носит титул, отметила Эвинна. Ничего общего с самодовольным, ограниченным, легко управляемым корольком. Даже удивительно, что у такой матери был такой сын. Королева преодолела безразличие и внимательно посмотрела в глаза Эвинне. Девушка выдержала взгляд, не опустив голову. Простолюдинке королева никогда бы такое не спустила - но эта непонятная девчонка, сумевшая превратить разгром в победу, заслужила внимание королевы.

  - Что ты предлагаешь?

  - Ваше величество - из старого борэйнского рода, который правил одной из частей острова задолго до Харванидов, так?

  - Это знает каждый. Меня и выдали замуж за Харайна-старшего потому, что полагали... достойной престола. Это был залог верности старых родов Харванидам.

  - Ты любила его?

  - Какое это имеет значение?! Особенно - теперь, когда династия пресеклась? - Чуть остыв, Флавейн добавила: - Нет, конечно. Мне было тринадцать, я мало понимала, что значит... быть женой и матерью. Но в таких родах, как мой, почти никогда не выходят замуж по любви. В общем, как и все. Но мы говорили о том, как предотвратить усобицу, а не о моей жизни. Впрочем, тебя это пока не коснулось...

  "Ошибаетесь, ваше величество, - подумала Эвинна. - По крайней мере, ваш муж мог хотя бы сделать наследника. В отличие от Карда..."

  - Итак, вы из древнего рода Ингигерд. Но и род Виридэйна не хуже Эгберта, Ромуальда, Сигиберта, вдобавок, он хороший командир

  Королева нахмурилась. Воспоминания о вожде предателей были не из приятных. Сразу после битвы Эвинна предлагала атаковать их, пока они не ждут удара. Но вожди к согласию не пришли, и, как оказалось, к лучшему. Ближе к восходу луны Самани, залившей всё вокруг изумрудным сиянием, его притащили, закованного в кандалы и избитого, сами же ахташи. Далеко не все старейшины обрадовались предательству, да и воины жаждали смыть позор... Как бывший вождь ахташей умолял его пощадить!

  Эвинне было всё равно, королева меньше всего жаждала новой крови - если уж казнить, то алка. Но большинство вождей племёни кланов высказались за казнь, и в особенности ахташи. От Мооса Эвинна знала, почему: перед битвой вожди клялись за свои племена перед Богиней, что не побегут с поля боя - и один из них клятву нарушил. Карой ему и его роду станет проклятие Богини. Но, поскольку он ещё и вождь, за измену ответит всё племя. Только одно могло очистить тех, на кого пала скверна и дурная слава - принесение предателя в жертву и изгнание его рода. Так и сделали; и теперь дородный Сигиберт, с перерезанным горлом и выпущенной кровью, как жертвенное животное, догорал в ногах у покойника.

  - И что? Королева-то я!

  - А то, что вождь дружины давно овдовел и до сих пор не женился. Нет и детей, которые могли бы претендовать на наследство. А как он на вас смотрит, как оберегает, как бился за вас в первых рядах, нельзя не видеть. Думаю, он бы стоил короны, даже если бы был простолюдином, но он равен вам по знатности рода. И он достаточно молод, чтобы подарить стране наследника.

  Королева жарко покраснела, будто предлагали ей не честный брак, а невесть что. Вот бы такую скромность Эльферу и Карду, подумала Эвинна.

  - В моём роду не принято женщине делать предложение мужчинам, - произнесла королева. Строгая, решительная правительница, после смерти мужа твёрдой рукой правившая королевством, возвращалась на место заплаканной вдовы. - Это позор.

  - Никто не просит его делать вас. Я говорила с Виридэйном, сразу после боя. Считайте это его предложением, о котором будет заявлено в положенный срок, как велит обычай, а меня - просто свахой. Просто подумайте над ним, не отвергайте с ходу...

  Увидев, что королева, поглощённая мыслями, её не слушает, Эвинна умолкла. Что ж, её величеству тоже надо подумать. Мгновенно такие вещи не решаются - если, конечно, у королевы есть что-то в голове, а у неё есть. Эвинна вспомнила, как говорила о том же самом с Виридэйном, и грузный, закованной в доспехи башней возвышавшийся над её головой воевода смущался, будто мальчишка. Украшенное порезами и запёкшимися кровавыми брызгами лицо не изменилось, но что-то во взгляде подсказало Эвинне: она угадала верно. Что ж, если решатся, пара будет хорошая. По крайней мере, вдвоём они удержат страну, и за тыл можно не беспокоиться. Виридэйн извлёк уроки из битвы - и к лету алков, если они тут высадятся, будет ждать неприятный сюрприз. Впрочем, Эвинна надеялась, что им станет не до Борэйна...

  - А теперь, Артси-каттхая, прошу меня оставить, - произнесла королева.

  - Ваше величество, у меня есть ещё одна просьба, - произнесла Эвинна. - Созовите совет вождей прежде, чем наступит Рассвет.

  - Такие вещи не делаются во тьме, Артси. Боги должны видеть и слышать людские слова, они удалились ко сну до Рассвета. Долгая Ночь - время сна Богов, время лжи и крови.

  "А то я не знала! - в сердцах подумала Эвинна. - Конечно, раз Боги спят, так и самим спать нужно... Впрочем, есть у меня кое-что и на этот случай - даром, что ли, вы считаете меня посланницей Богов?!"

  Ещё в те времена, когда только-только осваивалась в новом теле и новом краю, Эвинна-Артси хорошенько покопалась в памяти прежней хозяйки тела - и теперь знала назубок все поверья, связанные с Долгой Ночью. А натренированный в теологических диспутах у Воинов Правды ум подсказывал нужные аргументы.

  - Надеюсь, каттхая, вы не забыли, Кто меня послал и дал силы победить? - напомнила она. Причём произнесла фразу на чистом сколенском, который тут, в самом дальнем обитаемом краю, был языком книжников и правящей династии. Простой девчонке-картирке знать это наречие совершенно не по чину. На миг стало совестно за обман боевых товарищей. Но что делать, если никак иначе их не расшевелить? А время идёт, и там, в Сколене, быть может, уходят водой в песок последние месяцы спокойствия. Вряд ли ей удастся много навоевать с одними картирами. - Победа была одержана именно в Долгую ночь. Боги следят за нами и сейчас. Если вы не верите, считайте Их глазами меня.

  - Конечно, Артси, - величаво кивнула королева. - Совет не собирается во тьме, это наш обычай, а обычаи должны почитаться. Но можно обратиться к вождям на пиру, если они решат, задуманное тобой осуществится. Боги уже помогли нам одержать верх над южанами. Но куда собираешься повести людей ты, не на новые ли испытания? Вожди едва ли за тобой пойдут, и нужно ли? Ты могла бы остаться с нами и жить припеваючи, как и твои картиры. Если вам нужна земля, мы заставим потесниться ахташей, раз они виноваты. Вот и будет место, где осесть. А я обещаю найти тебе хорошего мужа, как и ты нашла мне. И Эгберт всегда вас поддержит...

  Эвинна удержалась от того, чтобы не хмыкнуть. Сразу после битвы, когда на поле битвы ещё собирали убитых, она вспомнила, как вызвала вождя рипуариев на поединок. Эгберт как раз оказался поблизости.

  - Спросите его, готов ли он ответить за оскорбление, засвидетельствованное Флавейн-каттхаей? - спросила Эвинна стоящих рядом воинов: древнее правило запрещало обращаться к тому, с кем собираешься биться, напрямую. И прибавила сакраментальное: - Как велит обычай.

  Эгберт свирепо засопел, чем бы ни кончился поединок с женщиной, славы его клану это не добавит. Но и нарушение клятвы... Самое же интересное, сталкивались сразу два, одинаково священных обычая. Один требовал принять вызов на поединок вопреки всему, и войти в Круг Судьбы, из которого выйдет лишь кто-то один. Уж если даже нечестивые южане не осмеливались его нарушать, борэйну такое бы и в голову не пришло. Но картиры под её руководством ударили в тыл алкам - и тем спасли всё войско, самого Эгберта и мужчин его племени в том числе. А того, кто спас тебя в бою, следует почитать, как отца, и нет позорнее преступления, чем поднять на него меч. Вот и как теперь выкручиваться? Кстати, и исход такого поединка вовсе не очевиден: повидав девчонку в бою, Эгберт не был уверен, что вышел бы из него победителем. Но, может быть, именно смерть в Круге Судьбы нанесла бы наименьший урон чести вождя рипуариев?

  - Каттхае нужен поединок? - спросил у тех же воинов Эгберт, подхватывая "игру". - Если так, то я готов. Пусть позовут жреца, чтобы он назвал время и место...

  - Постойте! - раздался знакомый голос. Королева шла по лагерю с Виридэйном, старый воин деловито раздавал распоряжения, а она... Она просто согласно кивала головой: не женское дело командовать воинами и распределять после битвы трофеи. Разве что позаботиться о раненых - но на это есть простолюдинки. Вот и теперь королева и её воевода оказались рядом. "Как всегда, вовремя!" - раздражённо подумала Эвинна. Ей воевать с вождём рипуариев, явно поумневшим после битвы, хотелось не больше его самого. Но отказаться от поединка - значит оставить оскорбление без ответа, и, в отличие от Эгберта, у неё возможностей достойно отступить нет. Северяне такую слабину не простят... - Прежде, чем выйдете на бой, вам придётся меня услышать.

  "И что же ваше величество скажет? - гадала Эвинна. Она надеялась, королева проявит благоразумие и не станет призывать к кровопролитию. - Впрочем, у Флавейн голова не для красоты, так что надежда есть... Неохота убивать этого парня, а ведь придётся!"

  - Перед битвой, - обстоятельно начала королева. Двое воинов притащили захваченный в лагере Авената лёгкий плетёный стул - не дело королеве вершить суд стоя. - Перед битвой Эгберт оскорбил Артси, усомнившись в её доблести и доблести её людей. Артси предложила уладить дело судом Богов после битвы, дабы не пострадала честь её народа. Она и сейчас имеет право вызвать его на поединок, и он не сможет отказаться. Но в то же время Артси своим ударом помогла всем, и в том числе Эгберту, вырваться из западни. Тем самым, по обычаю, она стала как бы матерью Эгберта, что делает невозможным поединок. В то же время и Боги, сохранив вождю жизнь, уже явили Свою волю.

  Эвинна начала понимать, к чему клонит королева, и улыбнулась. Да, вот кому бы быть сколенской императрицей. Она бы нашла на Амори управу, причём безо всякой войны. Просто сделала бы так, что для Амори стал бы выгоднее союз с Империей. Что ж она так с сыном-то ошиблась?

  - Таким образом, поединок в Круге Судьбы не может дать ничего нового. Боги повелевают им обоим оставить вражду, а Эгберту - служить Артси так, как он служил мне, быть для неё братом, защитником и карающим мечом в её руках. А Эвинне - быть ему советчицей, на правах старшей родственницы и предводительницы. Что же до подчинённых им племён, картиры в случае войны должны отныне выступать на стороне рипуариев, и наоборот. Я сказала.

  Эвинна слушала, не скрывая своего восхищения. Нет, если дойдёт до поединка, она не сомневалась, что победит. Просто потому, что иначе всё просто теряет смысл. Но смерти северного храбреца хотела меньше всего. А королева одним махом решила проблему. И Эгберт удовлетворённо вздохнул, коротким кивком выразив одобрение. Ему тоже не улыбалось поднять меч на ту, кто спасла всё его племя.

  - Если Артси-каттхая согласна простить обиду, я готов признать её старшинство и вернуть долг кровью. Пусть Боги и королева будут свидетелями моей клятвы.

  Эвинна счастливо улыбнулась - и кивнула:

  - Что ж, Эгберт-катэ, я поведу твоих людей на новые земли.

  "Ах так, королева? Ты догадываешься, если не знаешь, о чём я буду говорить. И думаешь, что вожди откажутся меня слушать, даже Эгберт? Я найду на них управу".

  - Прекрасно, - закончила разговор Эвинна. - Пир так пир.

  Это был пир, но не в честь победы. В бою погиб король - и проводить его в путь к престолу Богов без достойной тризны было бы позором и для победителей, и для побеждённых. Вот почтят память пусть недостойного, но Харванида - тогда станут пировать во славу Богов и в честь победы. Впрочем, и тризна ещё только началась. Меньше, чем через две недели, они по домам не разъедутся. Пару недель можно подождать. Даже нужно: когда воинам надоест ничегонеделание, они скорее решатся на авантюру.

  Столы ломились от яств. По большей части птица и рыбные блюда: земля на Севере сама по себе не прокормит. Но был и зажаренный целиком поросёнок, которого деловито кромсали ножи вождей, и ароматный, ещё тёплый хлеб, и местная замена алкскому красному - мягкая на вкус, но валящая с ног не хуже кетадринской бражки медовуха. Алки и дружинники Харайна оставили полные продовольствия подвалы. "Небось упражнялись до упаду, пока эти пьянствовали, - с неприязнью подумала, впервые увидев это изобилие, Эвинна. - Интересно, как Авенат смог их заставить?"

  Теперь все эти запасы, способные прокормить немаленькую армию в течение года, исчезали в ненасытных утробах дружинников. Ополченцев, конечно, на королевские пиры не допускали, но и из столицы выпускать не спешили, и каждый день их содержания влетал в копеечку, а ведь на Борэйне хлеб - просто сокровище.

  Эвинна шагала меж заставленными снедью столами. Дружинники провожали её точёную фигуру жадными взглядами, в которых сквозило извечное мужское желание, и тут же вновь принимались за еду и выпивку. Под этими взгядами Эвинна чувствовала себя особенно неуютно, вспоминались горы фодиров и кетадринов, где с ней, тогда просто рабыней, каждый мог сделать что угодно. И делали, делали... Если у неё получится, им придётся пройти через те земли. Через края, населённые безжалостными воинами. И либо принять их на службу, а потом вести на юг, либо стереть с лица земли их крепости и их самих. И тот, и другой варианты порождали кучу проблем.

  Но сидеть на месте нельзя. Ещё неделя пиров, и войско станет неуправляемой толпой пьяниц. Если Амори не отвлечь, рано или поздно на острове высадится полк алков с несколькими пушками. И что тогда? Но даже если Амори решит сосредоточиться на Сколене, это будет лишь отсрочкой. Отсрочкой для борэйнов и катастрофой для былых соратников. Есть только один путь спасения от алкской напасти.

  Но для этого надо вывести их из бесконечного запоя.

  Обращали на неё внимание немногие. Гораздо больше дружинников смотрели на поставленный в центре зала в качестве сцены огромный стол, на котором изгибалась в танце юная босоногая танцовщица, вокруг стола сидели музыканты.

  И она, и музыканты, отметила Эвинна, из картиров. Племя Хэвисс, клан Гастак, род Мадхо, судя по расцветке рубашек. Тогда, в ущелье, они воевали не хуже других, и для них Эвинна, то есть Артси, по-прежнему оставалась вождём. На звуки музыки новое тело Артси встрепенулось, захотелось выйти рядом с танцовщицей, встроиться в танец: именно сейчас в групповом варианте нужно выходить тем, кто будет для подтанцовки... Эвинна даже потрясла головой, заставляя себя не слушать музыку. И всё-таки слова звучали - задорные, весёлые, полные двусмысленностей и острот. Дружинники слушали, притопывая в такт песне, иные в меру способностей подпевали плясунье, то и дело зал взрывался хохотом.

  - Спустись, дитя, - произнесла Эвинна, когда подошла к импровизированному оркестру вплотную. - Мне нужно говорить.

  Дружинники проводили спустившуюся плясунью нетрезвыми взглядами. В их глазах ясно читалось недовольство прерванным представлением. Но Эвинна уже взобралась наверх, и звонкий девичий голосок Артси разнёсся под старинными сводами.

   - Порой опоздать с помощью - хуже, чем предать, - начала она. - Вы видели, как сгорает в светильниках жир? Вроде бы медленно и незаметно, но неостановимо. И пока мы тут пируем, празднуя победу, король Амори, уж будьте уверены, без дела не сидит. Он и его союзники готовят новые полки. И один из них, как Авенат говорил королю Харайну, будет здесь уже летом. Мы едва справились с одной ротой алков, но что будет, если тут появится полк, в котором три или четыре роты? И сотня всадников при нескольких пушках?

  Воины заинтересовались, отметила Эвинна. Небось, каждого хоть раз посещали подобные мысли. И хоть на Борэйне искони принято решать все споры в одной битве, а то и поединке, все уже убедились, что алки - совсем, совсем другие. "Ну что ж, я знаю, что делать, сейчас узнаете и вы".

  - Наш обычай не позволяет давать новую битву после проигранной, как и добивать побеждённых. Но у алков свой обычай, и наш им не интересен. Амори пожелает отомстить за поражение, обратить вас в своих рабов. Для него преступник - каждый, поднявший оружие против его солдат. Он не остановится.

  Ну, а теперь... Самое главное, ради чего она ввязалась в борэйнские дела. Без чего победа в Долине Тысячи Камней - лишь пустая трата времени.

  - Единственный способ не дать врагу прийти в наш дом - выйти навстречу. Борэйны уже ходили за море, чтобы помочь южным союзникам бороться со сколенским Императором. - "А ведь с точки зрения борэйнов они и правда южане, - подумала Эвинна. - Интересно, считают ли крамцы и прочие борэйнов "людьми в шкурах"?" Мысль мелькнула и исчезла, вытесненная более насущными. - Пора вновь переправиться за море: алки собираются сделать то, что делал сколенский Император, только среди южан этого никто не понимает. За морем, мы добудем славу своим родам и богатство - себе. Бездомные получат землю, более щедрую, чем наша. Борэйн никогда больше не будет зависеть от заморского хлеба. А алки убедятся в том, что нас не покорить - как когда-то убедились сколенцы. Я поведу картиров на завоевание земли - той, которую они могли бы назвать своей. А вам предлагаю выбор - присоединиться к нам и разделить славу победы, или остаться тут и дожидаться алков в гости. Выбирайте.

  Повисла тишина. Здесь не было ополченцев, которые хотят вернуться домой, к привычной жизни, к жёнам и детям. Только дружинники племён и королевы, бывшие воины Харайна и Сигиберта. Для них война - единственное достойное мужчины занятие, можно сказать, и образ жизни. Их легче подвигнуть на поход, если дать понять, что ожидается добыча, а уж если пошла речь о новых землях...

  Собственно, на это Эвинна и рассчитывала: встретить понимание у ополченцев было бы труднее. Если ополченцы и пойдут дальше, то только вслед за вождями и их дружинами. Присоединятся и не участвовавшие в смуте племена. Три, а то и шесть тысячи бойцов помогут картирам закрепиться на северном берегу Сэрхирга, к ним будут подходить материковые картиры, готовые драться за своё королевство, изгои из старых племён, жадные до войны вожди - победоносная армия со щедрым вождём должна расти, как снежный ком. А потом вся эта силища, может десять тысяч, а может, и двадцать, должна двинуться дальше. Куда - Эвинна пока не решила, но вариантов не так уж много. Пожалуй, лишь два, и оба имеют как достоинства, так и недостатки.

  - И самое главное: Боги благословят смелых, трусов же и домоседов проклянут.

  "Ведь жрецы всегда поддерживают того, кто сильнее!" - мысленно закончила она.

  - Да зачем нам за море-то идти?! - прорвал тишину первый голос.

  И понеслось! Казалось, от гвалта трясутся сами стены пиршественной залы.

  - Ага! Ищи дураков!

  - Да кто пойдёт-то с картирами?!

  - Ну, я бы пошёл...

  - А с кем воевать-то придётся? Алки же дальше...

  - Если будет добыча, я пойду, и мой клан тоже. Плевать на алков.

  - А девочки на Юге хорошенькие?

  - Там не только девочки, Ирвен, мечи там тоже острые.

  - Нам своей земли хватает!

  - Да кто сказал-то, что алки ещё придут?!

  Эвинна слушала разноголосый гвалт, и вспоминала слова, сказанные в Стиглоновом царстве для праведников. Каждый сам по себе и сам за себя. Почему-то только алки готовы встать друг за друга горой, выполнить приказ своего короля без лишней болтовни. Не потому ли и смогли за несколько лет овладеть третью Сэрхирга? Она невольно поймала себя на том, что понимает Авената в его презрении к "дикарям". Да, расшевелить это болото будет непросто.

  Тем временем голоса смолкли резко, как по команде; столь же резко, будто за спиной раздалось змеиное шипение, Эвинна обернулась. Семенящей походкой в пиршественный зал вошёл тот, кому, казалось бы, нет места среди буйных дружинников и вождей. Дряхлый, высушенный временем, худой как палка старец с горящими глазами прирождённого проповедника, опирающийся на выточенный из китовой кости массивный посох. Одет старик просто, почти по-нищенски - отчего же притихли кичащиеся знатностью и богатством племенные вожди?

  - Харсаг! - понеслось по рядам. - Сам Харсаг пожаловал... Сейчас скажет...

  Эвинна с неудовольствием взглянула на старика. В качестве союзника ему бы цены не было - но едва ли тот пришёл, чтобы её поддержать. Да и взгляд - два сердитых уголька под кустами выбеленных временем бровей - убеждал в обратном. Увы, и приказать старику молчать Эвинна не могла. И вовсе не потому, что это разбило бы образ божьей избранницы.

  Если и был на Борэйне кто-то, кого побаивались и короли, и - в старые времена - законоговорители острова, так это он. Верховный жрец богини Борэйн, повелевавший, если верить легендам, непонятными и очень опасными силами, которые получал от самой богини смерти. Его магическую силу некто не видел, но хватало и обыкновенной земной власти. Наверное, выступи он в самом начале на стороне королевы или короля, его слова бы хватило, чтобы противники сложили оружие без боя, да ещё выдали вождей на суд и расправу. Но тогда жрец Харсаг ван Истувег предпочёл смотреть на смуту со стороны. А теперь почтил пирующих своим вниманием... для чего?

  Говорят, вспомнила Эвинна обронённую кем-то фразу, он родился в тот же год и в тот же день, что и сколенский Арангур Третий, и вся его молодость пришлась на Северные походы. Так это или нет, сказать сложно. Зато доподлинно известно, что именно он был душой сопротивления Сколенской Империи по всему Северу. А последний раз он покинул свою обитель, чтобы благословить на войну со сколенцами принца Ольвара. Зачем же теперь покинул свою обитель этот осколок прошлой эпохи?

  - Я долго не желал вмешиваться, в конце концов, людские войны не задевают Богиню, - начал он, сразу завладев вниманием людей. Эвинна поморщилась: её лишь милостиво соглашались слушать, а жрецу внимали, затаив дыхание. - Великая Борэйн так и так получит всех - и победителей, и побеждённых. Но, как когда уходил в бой Ольвар, сейчас особый случай. Знайте - Богиня явилась мне и сказала: пойди и проследи, чтобы древние традиции не попирались, и каждый обладал своим, не посягая на чужое. Эта женщина, - указал он на Эвинну-Артси, всё так же стоящую на столе, - заявляет, что она избранница Богов. Она это доказала, вырвав из рук алкских псов победу.

  Жрец перевёл дыхание, всё-таки когда тебе почти девяносто, непросто долго говорить, а уж странствовать по скованной лютой зимой земле в разгар Долгой ночи... Но сила воли и уверенность, исходящие от жреца, внушали уважение. Такой был бы незаменимым союзником, с сожалением подумала Эвинна. Если б не шёл обманчиво-торной дорожкой Эльфера. С каждым мгновением старый жрец всё больше напоминал перешедшего на алкскую службу учителя.

  "А ведь ему и самому непросто!" - вдруг сообразила Эвинна. Прямо назвать её ведьмой, смущающей людей, он мог в самом начале, до Долины Тысячи Камней - но не сейчас. В глазах северян победа над сильным врагом невозможна без милости Богов. А уж превращение разгрома в победу... Скажи он, что эта победа одержана вопреки богине - и, во-первых, придётся признать правоту побеждённых, поссорившись с победителями. А во-вторых, что ещё важнее - то, что победу можно одержать вопреки Богине. Ну, и какая она после этого Богиня? "Так что же ты скажешь, старик?" - ломала голову Эвинна.

  Не угадала.

  - Она исполнила повеление Богини, разгромив короля, предавшегося врагам, и самих южан. Но теперь она не хочет вспоминать, что удел женщины - не воевать. Её удел - рожать детей, поддерживать семейный уют, быть верной мужу, который должен оградить её ото всех невзгод. Её удел - выйти замуж. На худой конец, она может быть танцовщицей, как то дитя, которое она согнала отсюда. Но, отведавшая хмельного напитка победы, она не в силах вернуться в прежнее состояние и жить, как все. Ей хочется сохранить всеобщее почтение и власть, прежде всего, над картирами. Она поманила их несбыточной мечтой, пообещав снять наложенное Богиней проклятие. Но только Ей дано переменить Её решение. И ещё - Отцу Богов, коему поклоняются южане. Так знайте: Богиня не благословляла её на новый поход, хоть прямо и не запретила. Пусть она испытает свою судьбу, если так хочет, и пусть за ней идут картиры, если готовы ей повиноваться. А вы, первые мужи королевства, следите за её действиями, и так вы узнаете окончательное решение Богини: дарует Она победу картирам или нет.

  Эвинна слушала дребезжащий, но исполненный скрытой силы старческий голос - и чувствовала, как в груди поднимается боевая ярость. Старикашка поддержал победителей, объявив им, что они действовали от имени Богини. Он даже не стал запрещать этот поход, от имени Борэйн грозясь всевозможными карами. Он умён и понимает, как сладок запретный плод. Ни да, ни нет, но так, чтобы люди поняли как "нет". Жрец не стал испытывать на прочность и верность картиров, которые тоже "отведали хмельного напитка победы", и могли пойти за ней вопреки проклятиям. Но остальным недвусмысленно посоветовал подождать, чья возьмёт.

  И что бы ни случилось, он будет хозяином положения. Потерпи Эвинна поражение за морем, и он возопит, что Боги покарали отступницу. А если каким-то чудом, с одними едва обученными картирами, разобьёт за морем всех врагов - получится, что он не запретил поход, когда мог - значит, дал ей шанс победить, а Богиня вынесла, наконец, Своё решение. Зато теперь для Эвинны отрезан и третий путь, которым, впрочем, она и не собиралась идти: остаться на острове, став теневой правительницей картиров. Останется только подчиниться племенным обычаям, а они не оставляют женщине выбора. И хорошо, если на неё положит глаз молодой и красивый Эгберт, а не старикашка Ромуальд. А картиры вряд ли забудут, как она поманила их мечтой обрести землю - и струсила, отыграв назад.

  - Это всё, что велела передать вам Богиня, - горделиво подняв голову, сообщил жрец. - Она не запретила Эвинне действовать по своему усмотрению, но и не поддержала её начинания. Выбирайте: идти за неизвестной женщиной, или подождать, пока Богиня изречёт свою волю?

  А это уже явный шантаж и намёк на нехорошее. Для прирождённых воинов и глав кланов с племенами нет ничего позорнее подчинения обычной девчонке, да ещё простолюдинке, да ещё из необходимых, но слегка презираемых картиров. Совсем не то же, что действовать по благословению Богини. Во-вторых, он намекнул, что любой, кто пойдёт за ней, действует на свой страх и риск. И может в итоге оказаться против самой Богини. Какой же борэйн на это пойдёт?

  Жрец замолчал. Устало, как человек, хорошо сделавший трудную работу, опёрся на посох - и по-стариковски осторожно присел на выточенный из пористого камня стул. Подобострастно кланяясь, подбежала рабыня с серебряным кубком, полным медовухи. Но жрец лишь слегка пригубил: для таких, как он, уже не существовало большинства мирских соблазнов. Кроме, разумеется, соблазна власти и превосходства разума.

  - Могу ли я спросить катэ, - как могла учтиво начала Эвинна. - Что будет, если алки решат повторить высадку?

  - Они не решатся, женщина, - произнёс Харсаг. - Знаю, что ты хочешь сказать - и ты была бы права, не будь у них забот на юге. Одна сколенская война чего стоит! Это - каша, которую не расхлебать много лет. Когда двое дерутся, обязательно есть третий, кому это выгодно. Выгоднее, чем влезть в драку, оставив кого-то над схваткой.

  И снова - вроде бы совершенно безобидная фраза со многими слоями смыслов, здесь политики умели пускать пыль в глаза не хуже старосколенских вельмож. И ведь возразить нечего: действительно, если смотреть на дело с точки зрения участника войны с Империей, ещё во времена Северных Походов... А точка зрения сколенцев не значит тут ничего, за них тут никто не подряжался умирать, и тут им не откажешь в здравомыслии. Но ведь и самим борэйнам нужен этот поход. Хотя бы потому, что...

  - А как быть с одеденением? Я слышала, лет через двадцать на Борэйне будет невозможно жить. И тогда не только картирам, а всем нам понадобится новая земля.

  - Поверь, не ты одна это слышала, - сварливо произнёс Харсаг. - Мне говорят об этом каждый год, да и мои глаза ещё не ослепли. С самой Великой Ночи с каждым годом снега подбираются к обители. Скажу тебе так: такое уже бывало прежде. Как бывали и времена, когда лёд уходил к вершинам гор. За сто лет до того, как случилась Великая Ночь, льды отступали, во времена Северных походов они освободили почти весь остров, а в низинах даже росли карликовые деревья. И море тогда, хоть и замерзало, но лёд был непрочен, шторма его могли сломать. Тогда никому и в голову не могло прийти А ещё раньше льды так же наступали, а до того отступали... Словом, происходит это не первый век, и никогда граница ледников не была постоянной.

  Помолчал - и совсем тихо, уже для одной Эвинны, добавил:

  - Хотя, надо признать, в этот раз всё происходит быстрее: за двадцать лет почти вернулось то, что было в начале прошлого века. Возможно, лет через десять-пятнадцать у нас и не останется иного выхода.

  - К тому времени некому станет отвлечь Амори, - произнесла Эвинна. - И на нас обрушатся силы всего Сэрхирга. Сейчас есть возможность...

  - Богине виднее, когда благословлять нас на поход! - отрезал жрец. Опираясь на посох, он снова поднялся - и возвысил голос, чтобы слышали все: - Те, кто не боятся Её гнева, могут испытать судьбу. Остальным я бы посоветовал подождать, пока Она не объявит Свою волю яснее. Я всё сказал. - И, устало ссутулившись, направился к выходу.

   Вожди и их воины проводили его взглядом - а потом с интересом уставились на Эвинну. И это был не интерес воина к замыслам вождя. Их распирало любопытство, осмелится ли девка, возомнившая себя равной лучшим из мужей, оспаривать слова жреца или бросать вызов Богине. Если попытается...

  Эвинна поняла, что сейчас нельзя говорить ничего. Даже про ледники, с каждым годом пожирающие живую землю: это ничем не грозит вождям здесь и сейчас, а значит, о ледниках никто не станет и задумываться. Пока не станет поздно, ведь сам же жрец признал, что после Великой Ночи привычный круговорот изменился. Но о такой далёкой перспективе буйные головы не задумываются. Им важнее слова жреца, а жрец ловко, туманными намёками заронил им в головы мысль: поддерживать Эвинну-Артси - значит прогневать Богиню. А скажи ему об этом прямо - и хитрый старец скажет, что его неправильно поняли.

  Можно говорить всё, что угодно - но исправить она ничего не исправит, а посеять сомнения может запросто, даже в картирах. И точно убедит остальных вождей, что она самозванка. Только промолчав, подчинившись, хотя бы для виду, словам Харсага, можно рассчитывать хотя бы на картиров. С ними одними победить на юге будет непросто, но другого выхода ей не оставили. Придётся попытаться.

  Эвинна промолчала, а старый Ромуальд, вождь ивэ, не утерпел. Эгберт молчал, и Эвинна была ему благодарна. Вождь рипуариев серьёзно отнёсся к клятве верности.

  - Он прав! - воскликнул он. - Картирам это надо - пусть они и идут! Пусть испытают судьбу, если победят, мы подумаем, стоит ли присоединяться. Или не Богиня, а Ирлиф даёт ей силу. А если вы подчинитесь, любая презренная рабыня, вместо того, чтобы ублажать хозяина, сможет заявить, что она - избранница Богов, и всех взбаламутить! Я сегодня же поведу своих обратно!..

  Эвинна поморщилась, после слов жреца она уже настроилась на разговор с умными людьми. Но, похоже, этому Харсагу и правда не было равных. Как непохоже это кликушество на продуманную речь жреца! Ивэ не стоило произносить свои слова, как и Эвинне. Но он не удержался - и невольно качнул маятник в другую сторону.

  - А я бы испытал судьбу, воины, - неожиданно широко улыбнулся Эгберт. - Может, и не только картиры получат новые земли, богатства и славу? Рипуарии тоже от всего этого не откажутся. И, кроме того, я ещё помню, что с нами всеми бы было, если б не её картиры. Артси, надумаешь воевать - намекни и мне. Твои люди неплохо кидались камнями, но против настоящих вояк этого мало.

  В сердце шевельнулось острое, горячее чувство благодарности. И хотя умом она понимала, что совсем не благодарность движет молодым вождём, а... да что угодно, от желания заполучить её в свою постель до трезвого политического расчёта! Но сердце хотело верить, что плечистый чернобородый красавец готов ей помочь просто из дружбы и благодарности. Или... Интересно, правда ли то, что Харсаг отказался благословить первый брак Эгберта, сославшись на то, что у парня, едва достигшего совершеннолетия, ещё не выросла борода?

  Впрочем, по сути, рипуарий ничем не помог Эвинне. Наоборот, все, кто имели на него зуб, теперь считают делом чести навредить обоим. Недругов и завистников у задиристого вождя хватало. Как и старых обид между племенами и их кланами.

  - Да и зачем картирам земля? - вдруг прогудел Виридэйн. "Уж ты-то мог бы и промолчать, - с обидой подумала Эвинна. - Разве не я намекнула про тебя королеве?" - Ходят, где хотят, торгуют, с кем хотят, и ещё землю им подавай? А алками ты, Эвинна, нас не пугай. Не придут они, хотя бы потому, что не узнают...

  - А вдруг узнают? - неуверенно спросила королева. Ей не улыбалось ввязываться в новую войну - но и худшую возможность она допускала. Надо было сватать её не к Виридэйну, а к жрецу: никто больше не сможет с ней сравниться по уму. Хотя рубака этот Виридэйн что надо...

  - От кого? - искренне удивился Виридэйн. - От Авената, что ли, пленного? А даже если и вырвался кто, и скажет их королю - плевать! Встретим так же, как Авената. А тебе, Эвинна, не о боях надо думать, а о замужестве.

  Обретя поддержку, загалдели и остальные - Ромуальд, снова Виридэйн, новый вождь ахташей, не уверенный, что не последует за Сигибертом, даже какие-то предводители мелких племён картиров... Моос и Эгберт молчали, но по-разному. Если Моос излучал спокойную уверенность, что Эвинна - главная надежда картиров, то Эгберт колебался, прикидывая: а не зря ли вступился за утратившую расположение вождей девчонку. Может, даже дожидался, пока она осознает безнадёжность положения и сдастся, побежав под его защиту, и уж тогда он продиктует свои условия.

  Эвинна не слушала: теперь всё, что они говорят, неважно. Сам того не желая, неблагодарный Виридэйн подсказал, как спастись и победить. В голове девушки крутилось: "Не придут, хотя бы потому, что не узнают". Ну, в это можно верить, если не знать Амори и алков, которые никогда не останавливаются на полдороги. И всегда мстят тем, кто встал на их пути. Важнее то, что все они в это верят. И если будут точно знать, что Амори знает о случившемся - это поможет им решиться. А старику-жрецу останется только объявить и это волей Борэйн. В полном соответствии с его политическим принципом: "Победителей не судят".

  Но как дать знать Амори о Долине Тысячи Камней? И при этом не оказаться перешедшей на сторону врага предательницей, прежде всего, в своих глазах?

  И на этот вопрос в простоте душевной ответил предводитель дружины. "От Авената пленного". Насколько знала Эвинна, к пленнику не удосужились даже приставить часовых. Сбежать ему будет просто, даже если не помогать. А говорили с Харайном многие, вождей интересовало, что за алки такие - кто подумает именно на неё? В числе друзей Авената скорее может оказаться Ромуальд, что сейчас активнее всех ставит ей палки в колёса.

  "Не слишком ли круто - отпустить врага? - возмутилась Артси. Танцовщица, даром, что привыкла извиваться на помостах для выступлений вроде нынешнего стола, прямолинейна как меч. Для неё есть друзья, есть враги, а о том, как делается политика, она и не подозревает. И прежняя Эвинна, та, какой она была до восстания, взвилась бы от гнева. - Это же просто измена! Ты же их всех подставишь!"

  Но Эвинна нынешняя знала, что ответить. Ей пришлось очень дорого заплатить за это знание. Непосильным бременем ответственности за страну и её народ. Постылым, унизительным замужеством, из которого всё равно ничего хорошего не вышло. Гибелью соратников, поражениями, пленом и пытками. Костром - и разочарованием уже не в людях, а в Богах, оказавшихся, пусть могущественными, но лишь шулерами. И теперь она знала, что ценой чистоплюйства станут новые поражения, и здесь, и там, в Сколене.

  - Что ж, мудрость Харсага-катэ всем известна, - произнесла она. - Я готова подчиниться воле Богини... какой бы эта воля ни была!

  "Будьте прокляты, те, кто заставил меня пойти на это!" - подумала она, покидая пиршественную залу.

  Закаменев лицом, Эвинна шагала по пустым коридорам. Не хотите по-хорошему - не надо. Значит, будет "по-плохому". Пока все пируют, отмечая победу, надо навестить Авената-катэ. Наверняка алк многое знает о намерениях своего короля, хотя бы по части Борэйна. Увы, допросить как следует важного пленника местные не сподобились: для тех, кто привык решать исход вражды в одном бою, пленный - не источник важных сведений, а тот, за кого дадут выкуп. По сути - дорогой товар, который можно попортить допросами и пытками. Когда они поймут, как ошибаются, будет поздно.

  Коридоры и лестницы королевского замка пусты. Вожди пировали во дворце, дружинники - в помещениях для королевской дружины и, что удивило Эвинну, там оказались и многие бывшие дружинники Харайна. Да, хорошо, когда междоусобицы не оставляют заметного следа в душах людей. Тогда их гораздо легче закончить. Наверное, вояки Харайна пойдут служить королеве - и ощутят на себе тяжёлую руку Виридэйна. Их воеводе тоже предстоит заново учиться подчиняться... если она не придумает кое-что получше. Пора поболтать с алком - его уже перестало тошнить после удара камнем.

  Покои Авената не охранялись. Вчерашние враги считали ниже своего достоинства жертвовать пиром примирения ради чужака. Единственной, кто присматривала за пленником, была сухонькая старушка, не расстающаяся с какими-то пахучими травами. Целительница, которая и помогла алку встать на ноги. Старуха делала своё дело, не задумываясь, что вражескому полководцу ничего не стоит свернуть ей шею - но что удивительнее всего, и алк не пытался сбежать. Наверное, понимал: в ледяной пустыне, в разгар Долгой Ночи, он далеко не уйдёт. А надо, чтобы ушёл...

  - Ну, здравствуй, Авенат-катэ, - постучавшись в дверь и дождавшись хмурого: "Входите!" - вошла Эвинна.

  Выглядел Авенат неважно. Голова забинтована, из-под марли проступает пожелтевшая за эти дни кровь.

  - Ну, надо же, - ухмыльнулся алк. - Они ещё и бабу мне послали! Думают, король им выкуп пришлёт. Ага - в виде полка!

  - Ты кругом неправ, Авенат, - усмехнулась Эвинна, и усмешка получилась зловещей. - Во-перых, я не девка для развлечений, а та, кто устроила тебе засаду. Не веришь? Утром спроси любого. Во-вторых - выкупа не будет, но не потому, что Амори пришлёт войско. Я постараюсь сделать так, чтобы ему стало не до Борэйна.

  - Ты? - алк обидно ухмыльнулся. - Но что ты можешь?! И от чьего имени говоришь? Уж не сама ли ты богиня Борэйн во плоти?

  - Куда уж мне, - Эвинна и не подумала обижаться. Это просто орудие, которое должно сослужить хорошую службу, думая, что служит своему королю. Не враг, не алк - орудие в её руках. Управляться с которым, конечно, сложнее, чем с мечом или джезайлом, но ненамного. - Я лишь помогла освободиться картирам, потом мы с картирскими наёмниками прорвали ваше кольцо, а потом... Да ты и сам всё видел. Кстати, джезайлы ваши чудо как хороши - надеюсь, скоро мы разживёмся и другими!

  Сказать, что алк потрясён - значило ничего не сказать. Чтобы какая-то девка без роду, без племени, едва переступившая отделяющий детство от юности порог, руководила боем? Но она и правда слишком много знает, и... он же видел это лицо и эту фигурку там. По спине ротного скатилась струйка холодного пота: каким-то зловещим колдовством повеяло на военачальника. Колдовством, против которого бессильны и отличное оружие, и мужество воинов до мозга костей.

  - Вот кто украл у нас победу, - немного придя в себя, потерянно произнёс алк. - Я уже встречался с такой ведьмой... на юге, в Сколене. Только её звали Эвинна, а тебя...

  - А меня тоже звали Эвинной, - повинуясь странному наитию, будто кто-то на миг завладел её языком, сказала она. - Теперь называют Артси, но суть одна!

  - Ты смеёшься надо мной! - алк не на шутку разозлился. - Я сам видел, как её сожгли.

  Эвинна сама была не рада, что разболтала главную тайну - но остановиться не могла. Нет, не просто орудие. Перед ней враг, один из тех, кто втоптал Сколен в грязь, кто лишил всего её саму. Рука потянулась к мечу - и отдёрнулась, будто рукоять была раскалена. Слишком просто. Алкские твари не заслужили такой простой смерти. Пусть сперва осознают, что по их душу уже идут. Пусть сам Амори поймёт, что она достанет его и из мира мёртвых... Ненависть вздыбилась, словно волна цунами, она играючи не перехлестнула даже, а снесла плотину холодного рассудка. Такой абсолютной и безраздельной ненависти девушка не испытывала даже в бою. Ненависти к алкам - и к себе, теряющей драгоценное время на утрясание межплеменных дрязг и матримониальные планы стареющей королевы.

  - А знаешь, Авенат, я ведь тоже там была, - тихо, почти задушевно, тоном, каким можно признаваться в любви, сказала она. - Только не там, где были горожане и стража. Я была на том самом костре, и ты, думаю, меня видел.

  В первый миг Авенат не мог понять, шутит она или сама верит в то, что говорит. Бред! Картиры всю жизнь проводят в странствиях - но они бродят, как правило, по одной-двум землям. Среди них отродясь не было мореходов. Как же эта девица, кто бы она ни была, могла преодолеть такое расстояние? Может, она сколенка, проданная в рабство на Север, да и повредившаяся от пережитого умом? Отсюда и ненависть к незнакомому, казалось бы, человеку: для неё любой алк - враг. Ничего. Ничего она ему не сделает: её свои же с потрохами съедят: зачем убила, его же Амори мог выкупить!

  Эвинна прочитала эти мысли, как в открытой книге. Ненависть вспыхнула с новой силой - и опала, став холодной и деловитой, как готовящаяся ужалить змея.

  - Не бойся, я тебя не убью. Может, даже помогу бежать. Серьёзно. Ты должен будешь добраться до своего короля... и кое-что передать. От меня лично.

  Алк вскинул голову, уставившись прямо в глаза Эвинне. Она выдержала взгляд, только на самом дне сознания испуганно съёжилась Артси. "Бедная девочка! - подумала Эвинна. - Сколько ужасов тебе пришлось увидеть и услышать - а сколько ещё придётся! И тело у нас общее. Я не могу никак защитить тебя от всего этого..."

  - Так вот, Авенат. Я была на том костре. Я горела живьём. Да, Эвинна - я! Правда, в другом теле, но ведь первое вы уничтожили. Пришлось обзаводиться новым. Вы одного не учли: я вернусь за Амори, да за всеми алками, сколько их ни есть, даже оттуда. И не надейтесь, что я сдохну до того, как сотру ваше королевство в порошок!

  Алк не выдержал поединка глаз, опустил голову. Он, бывалый военачальник, спровадивший в Ирлифово царство не одну сотню сильных, умелых врагов, рядом с дрожащей от бешенства девчонкой почувствовал, как по телу пополз холодный пот. Допустим, она даже сколенская рабыня - но и таких алк повидал на своём веку немало, да и не просто смотрел: время от времени воину нужно расслабляться, отдыхать душой и телом, и лучше - с теми, кого не жалко. Даже со шлюхами из алок приходится себя сдерживать, не то что со сколенками. Допустим, у неё есть счёты к алкам. Но и в глазах рабынь он никогда не видел такой самозабвенной, испепеляющей ненависти. А кроме того, какая рабыня сможет командовать войском, превратив полный и сокрушительный разгром - в такую же победу? Только одна. Та, кого при жизни - или в прошлой жизни? - звали Эвинной ваной Эгинар.

  Мысли разбегались, как крысы от груды объедков, алк чувствовал, как в жарко натопленном покое его бросает в озноб. Если это правда, то... Можно воевать с противником из плоти и крови - но можно ли победить ту, над которой не властна сама смерть? Да простая ли она смертная - или богиня Борэйн, вселившаяся в тело сколенской девки, дабы проучить без меры возгордивщихся алков? Если так, все одержанные с таким трудом победы - даже не неполны, а просто-напросто призрачны. Это даже не капля в море, просто дым, мираж, который вот-вот рассеется, и от величественного здания Державы останутся лишь обломки...

  - А, вижу, ты проникся, - усмешка, искривившая пухлые, чувственные губки, даже она казалась ухмылкой нажравшегося крови вурдалака. - Да, я та самая Эвинна. Начинать, конечно, пришлось издалека - но тем слаще будет месть. Так пусть и Амори сна лишится. Пусть знает, что так или иначе я доберусь и до Алкрифа, и до него. Даже вторая Великая Ночь меня не остановит.

  - И ты хочешь, чтобы я предупредил Амори, - растерянно произнёс Авенат. - Зачем? Всегда лучше нападать неожиданно...

  - Не думаю, алк, что ты сильно нас опередишь. И что вы успеете нам что-то противопоставить. Когда Амори всё же узнает, что к чему, мы будем уже в Сколене, а то и в Алкии. Зато ему самому будет "приятно" узнать, что его врагов ведёт восставшая из мёртвых. И что моей рукой будут вершить суд Боги... Это, если сможешь, передай и Эльферу, жрецу и вождю Воинов Правды Справедливого. Я вернулась и за ним...

  - Всё передам, - потерянно произнёс алк.

  Услышанное было невероятно, ещё вчера он сам бы рассмеялся в лицо тому, кто скажет, что Эвинна жива. Но стоит взглянуть в её глаза... Он видел сколенскую ведьму только раз, на костре на Площади Цветочниц. Но так и не смог забыть её взгляд. В нём не было ни страха, ни уныния, ни раскаяния или мольбы. Только спокойная вера в конечную победу и чувство собственной правоты. А ещё - приговор. Приговор всему Алкскому королевству, и прежде всего - самому Амори. Её последние слова лишь озвучили этот приговор, превратив его в страшное предсмертное проклятие. И вот оно начинает сбываться. Проклятая ведьма вернулась, взяв себе тело какой-то картирской дурочки, и теперь не остановится ни перед чем ради мести. И что ещё взбредёт в эту хорошенькую головку?

  - А куда ты денешься, когда разденешься? - цинично усмехнулась Эвинна. - То есть оденешься. Надень вот этот плащ - такие носят картиры. В нём и рядом со мной ты не вызовешь подозрения. Капюшон надвинь так, чтобы не было видно лица. Вот деньги на дорогу, а оружие тебе, как вижу, оставили. Проберёшься в порт, и с купеческим караваном доедешь до Крамара... Или Хорадона, или Барска, мне всё равно. Куда дальше - сообразишь, не маленький. Всё, время пошло.

  Дворец гудел от голосов пирующих, медовуха из королевских закромов лилась рекой, и многие, впервые оказавшись во дворце, слонялись туда-сюда. На две закутанные в картирские шерстяные плащи фигуры никто не обратил внимания, тем более, что одна из них напоминала посланницу Богов, благодаря которой и одержали картиры свою победу. Разок она даже мило улыбнулась прошедшим мимо нетрезвым наёмникам картиров. Бойцы по борэйнскому обычаю поприветствовали предводительницу, приложив правый кулак к сердцу. Наконец вход для слуг приоткрылся, снаружи дохнуло лютой стужей, замерцали в свете факела ворвавшиеся в дверь снежинки. Алк последний раз взглянул на неожиданную спасительницу.

  - Благодарю, - совершено искренне произнёс он. - Король зачтёт эту милость, когда ты предстанешь перед судом... снова.

  - Пусть он оставит свою милость при себе, - усмехнулась Эвинна. - В этот раз судить буду я. Давай, шевелись: если нас увидят вместе, несдобровать обоим!

  Алк молча кивнул... и растворился в снежной круговерти. Эвинна посмотрела ему вслед - прежней злой радости как не бывало - и устало побрела в отведённый ей покой. На душе было погано: как ни крути, это можно считать предательством. Да и правильно ли она поступила, рассказав, кто она? Алха ведь предупреждала...

  Эвинна поправила фитиль коптящего бронзового светильника - можно и вызвать слуг, но хотелось побыть наедине. Она устало опустилась на пористый камень, из которого выточено кресло и, глядя на вечный танец огня, принялась за привычное дело. Руки чистили никарровый меч, так непохожий на сломавшийся отцовский, а голова думала. Раскладывать всё по полочкам, обдумывая ситуацию, её некогда научил Эльфер в храмовой тиши. И хотя бывший учитель стал злейшим врагом, учил-то он на совесть! Хотел, наверное, сделать из неё орудие своих интрижек...

  Итак, скоро враги узнают, что Эвинна - жива. Пусть в другом теле, но вернулась, сохранив старые способности и наверняка обретя новые. У неё нет желаний, кроме мести.

  А что знают люди - не останется тайной для Богов. Впрочем, одержав победу, она уже разрушила тайну. На всём Сэрхирге после Великой Ночи была только одна девушка, способная водить полки. Эвинна из Верхнего Сколена. Пусть не Амори, но уж Справедливый-то Стиглон наверняка поймёт, кто расстроил планы Авената. И уже неважно, знает ли об этом алкский король. На неё вот-вот начнётся, если уже не началась, охота. Старик-жрец - только первая ласточка. Вопрос в том, как далеко зайдут Справедливый и прочие.

   Возможно, Он поймёт, благодаря кому ускользнула мятежная душа, и попытается расправиться с Алхой. Не хотелось бы - к вечно юной богине Эвинна питала искреннюю признательность. Но Алха тоже не вчера родилась, она сумеет о себе позаботиться. Да и не поможет ничем Эвинна, если в ход пойдут такие силы.

  Но скорее всего, основной удар будет направлен на неё. Если Боги решат открыто вмешаться в ход людской войны... Нет, тут тоже напрямую ничего не сделаешь. Разве что молить о помощи Милостивицу - но так ли далеко простирается Её милосердие? Она честно сказала: все трудности Эвинне придётся преодолеть самой.

  Однако прямое вмешательство Богов маловероятно. Во время учёбы в школе Воинов Правды Эвинне не хватило времени подробно изучить старые хроники. Но и того, что она знала, достаточно. Даже когда Ирлиф - то есть, конечно же, в те времена ещё Арлаф - впрямую пытался уничтожить Их храмы и безраздельно царил на Сэрхирге, Боги не сошли с небес, чтобы покарать Хима, а потом императора Арангура. Они действовали через Своих преданных почитателей - Баргальда в первом случае и Эгинара во втором. Примерно так же пытался использовать её Эльфер для давления на алков, когда она ещё не возглавляла сколенцев. Действовать чужими руками, исподтишка подталкивая, обманывая, запугивая и подкупая лестью. Тогда поистине надо спешить. Впрочем, то, что она видела в царстве мёртвых, подтверждает предположение. Всё по поговорке: какова свита, таков и король.

  Но разве только Справедливый так действует? Ведь и сама Эвинна - посланница Алхи Милостивицы. Она и не покушается на Их власть впрямую, наоборот, ещё недавно она искренне веровала в Справедливого Стиглона. Значит, будут бороться с ней руками самих же смертных - знать бы ещё, до каких пределов. Самый подходящий кандидат, по крайней мере, для Справедливого и Алка Морского - Амори. Ему будут помогать. А как?

  Наверное, всё же не такими радикальными средствами, к каким пришлось прибегать Милостивице. Быть может, вещими снами, или через жертвоприношения, по которым жрецы вроде бы способны читать волю Богов. Там, где нужно алкам, будут дожди, а там, где не нужно - сушь. Опять же, раздоры среди её сторонников и повстанцев в Сколене, кликушество жрецов, попытки заманить её в западню и вновь уничтожить.

  Всё это неприятно - но вряд ли смертельно. Она больше не бросится в бой очертя голову, а остальное мало чем помешает, если не делать ошибок. Да, будет труднее - но она итак взвалила на плечи непосильную ношу, и у неё давно нет выбора. Только продолжать начатое - и всё больше усиливать гнев Справедливого. Ха! Скорее уж Несправедливого...

 

Глава 17. Когда приходит рассвет

  Как ни долга Долгая Ночь, как ни свищут во мгле ледяные ветра, кружа скрипучую снежную пыль меж промороженными скалами, как ни призрачен свет трёх лун, сменяющих друг друга, или вовсе подсвеченный далёкими звёздами мрак, - и ей приходит конец. И ничего удивительного в том, что первый день, когда краешек солнца на несколько минут показывается над горизонтом, на Севере - один из самых почитаемых праздников. Удивительно другое.

  Именно к концу Долгой Ночи, когда не переходящая в восход заря начинает кровянить край небосклона, лёд на море обретает достаточную прочность. А самые суровые морозы, заставляющие вспомнить снежные смерчи земли гвидассов, приходят после первых восходов, когда сугробы начинают слепить привыкшие за Долгую Ночь к тьме глаза. Потому и настаивали на походе в конце Ночи картиры. Кому, как не им, знать, как губительно ослепительное сияние снегов и чудовищные морозы? Лучше уж тьма и вьюги Долгой Ночи.

  Но они успели. Сотня за сотней войско вступало на ледяную равнину, и толстый ледовый панцирь - даже не верится, что под ним целая бездна чёрной воды! - спокойно принял вес войска. Люди на странных, склеенных из кости же лыжах, собачьи упряжки с санными повозками скользили по снежной пустыне, и вдали, заливаемый светом изумрудной Самани, медленно таяли прибрежные скалы. На третий день вокруг не осталось ничего, что напоминало бы сушу, разве что дыбящиеся тут и там стены торосов - но их оказавшиеся за проводников купцы-лирцы никогда не путали с землёй. Так же безошибочно, наверное, по звёздам, они находили путь на бесконечной ледяной равнине.

  Это случилось в самом конце Долгой Ночи, когда в полдень ночь уже ненадолго сменялась синими сумерками. Они успели пройти большую часть пути, и шли теперь вдоль Хорадонского берега, милях, наверное, в пятнадцати от берега. Суша угадывалась в подсвеченном разноцветными лунами мраке чёрными громадами скал. Нигде - ни деревца, ни кустика. Только камень и снег. И, конечно, морской лёд. Неприветливый, безрадостный, кажущийся вымершим мир, по сравнению с которым болота, где когда-то жила Фольвед, кажутся раем земным.

  - Не нравится мне это, каттхая, - громко, чтобы перекрыть вой ветра, произнёс проводник. - Как бы не пришлось поворачивать!

  - Что? - Эвинна невольно отвернулась от ветра, несущего колкую снежную пыль и обжигающего холодом. Последний месяц для них всех существовали лишь два типа холода - относительно терпимый в шатрах и наскоро вырезанных из льда иглу прямо посреди моря, и лютый мороз на открытом воздухе, усиливаемый сбивающим с ног ветром и ледяной позёмкой.

  - Тепло что-то в последнюю неделю, - произнёс он.

  - Тепло?! Да я в жизни не видела такого ветра!

  - В это время должно куда холоднее, а ветер слабее. Слышите - и снег под полозьями не визжит, а скрипит? Как бы лёд не раскололся...

  Будто подтверждая его слова, под ногами раздался хруст. Совсем не такой, как когда ноги и санные полозья приминают снег. Так могла бы хрустеть разламываемая великаном надвое гора. Или избитая снарядами крепостная башня, заваливающаяся навзничь.

  Хруст повторился, теперь он звучал громче, почти треском. Миг спустя случилось нечто, отчего тысячи глоток испустили одновременный вопль ужаса. Ледяная равнина с грохотом лопнула, от горизонта до горизонта её прочертила быстро расширяющаяся чёрная щель. Несколько человек и повозка с поставленной на неё шатром провалились в образовавшуюся протоку, люди кричали, а ездовые собаки жалобно скулили, барахтаясь в кишащей ледяным крошевом воде. А трещина ширилась, ветвилась, грозя рассечь с таким трудом собранное войско на части и утопить его в Ледяном - сейчас безусловно ледяном! - море. А ветер выл всё сильнее, на ледяной равнине он не встречал преград, сбивая с ног и швырял в лица позёмку. Снег кружился в воздухе всё гуще, звёзды и дальние скалы пропали в снежной круговерти, и только размытое зелёное пятно Самани позволяло определить, где находится берег. А лёд скрипел, трескался, и вот уже несколько дружинников, сбившихся в центре ледяного щита, оказались со всех сторон окружены морем. Льдина покачивалась на появившихся из ниоткуда волнах, и люди изо всех сил балансировали, пытаясь не соскользнуть в ледяную воду...

  Но прежде, чем разум успел осмыслить случившееся, чутьё на опасность сработало само. Оно заставило Эвинну выпрыгнуть из повозки прямо на ходу, снег упруго скрипнул под ногами, она сразу провалилась по колено. Всё-таки на суше снега больше, а здесь его постоянно рассеивает по замёрзшей глади моря ветер. Что ж, это к лучшему. Потому что, похоже, им понадобится вся возможная скорость.

  Эвинна огляделась. Колонны войск и обоза рассыпались, люди сгрудились толпами на узеньких, как им казалось, более прочных пятачках - но именно это могло сломать неокрепший лёд. А самое страшное - по войску со скоростью степного пожара распространялась паника. Эти люди не праздновали труса в бою - но перед угрозой, против которой бессильны мечи и даже джезайлы...

  - Слушайте меня, все! - перекрикивая рёв ветра, скомандовала Эвинна. Ледяной воздух когтями рванул гортань, она чуть не закашлялась - но продолжала: - Нельзя оставаться на месте! Попавших в воду людей - немедленно вытаскивать и в шатры, там обогревать! Остальным - бегом к берегу!

  Оглядываясь, Эвинна прикидывала, кому больше потребуется присутствие вождя. Тем, кто бежит к незнакомому берегу, возможно, в засаду прибрежных племён - или тем, кто остаётся, вылавливая угодивших в воду, скарб и сами сани-повозки. Понятно, что зимой без тёплых шатров не выжить, так что потерять свой передвижной дом для многих означает смерть. Наверное, всё-таки второе. Убедившись, что предводители командуют правильно, и первые отряды уже двинулись вперёд, Эвинна бросилась к тем, кто, обступив людей, пытались вытащить их из ледяной ловушки.

  Дело это было непростое. В воду, где оказались люди, летели верёвки, ременные лассо, у кого были - длинные слеги. Кто-то успевал их схватить, и таких тутже вытягивали наружу. Тут больше везло картирам: их лёгкие, не мешающие держаться на воде тулупы давали шанс продержаться, пока не удастся схватить конец верёвки. Воинам в тяжёлых доспехах было хуже: один за другим, с перекошенными ужасом лицами, они исчезали в чёрных глубинах. Участь остальных, впрочем тоже была решена. То есть была бы, если б не помощь остальных.

  Труднее было с повозками. Здесь дерево было нечем заменить. Теперь это обернулось преимуществом: повозки тонули не сразу, а шатры держались, даже оказавшись на воде. Отчаянно визжали и скулили, барахтаясь в быстро убивающей их воде, собаки...

  И всё-таки просто бросить их было нельзя. Долгими морозными ночами без них под открытым небом не выжить. Вдобавок - дерево, из которых они были сделаны, на Севере стоило не меньше, чем обычный каменный дом. Лишившаяся саней картирская семья вряд ли смогла бы даже за всю жизнь скопить на новые. Соответственно, многие предпочитали скорее замёрзнуть сами, но не лишиться повозки, вместо того, чтобы хвататься за верёвки, они цепляли к ним повозки.

  - Хватайтесь за верёвки! - крикнула Эвинна. - На берегу новые добудем! Там дерево везде растёт!

  Мало кто из картиров, всю жизнь странствовавших по Борэйну, поверил: как такое может быть, чтобы драгоценное дерево, да не карликовые берёзы, а настоящие, огромные, как горы, деревья, росли где попало? Они привыкли, что дерево - это привозимая из-за моря драгоценность, и на деревянную повозку приходится копить поколениями. Но слово той, кто пообещала им землю, перевесило. Одного за другим их выхватывали из ледяной воды, вытаскивали на берег, тащили в шатры, к теплу. Заполненные людьми повозки с шатрами одна за другой срывались с места и со всей возможной скоростью бросались к берегу. Умелые возницы ловко маневрировали, объезжая трещины и полыньи. Походные железные печи можно было топить прямо на ходу, тряска была им нипочём, и пожара можно было не опасаться. Всё меньше оставалось стоящих повозок, да и раненые в ледяной купели почти закончились.

  Как зачарованная, Эвинна смотрела в чёрные глубины разломившей ледяное поле пропасти. Её толстые, наверное, в четверть копья толщиной, края не оставались на месте, они то смыкались, то раздвигались, с краёв трещины две ледяные стены бились друг в друга, крошились, дробились, притираясь друг к другу, налезали одна на другую. Теперь Эвинна видела, как вырастают торосы...

  Она хотела уже идти к повозкам, когда лёд под ногами вздрогнул. Возможно, всё это можно объяснить естественными причинами - подлёдными течениями, отголосками шторма в тех местах, где даже зимой море не замерзало, какими-то подвижками в сковавшей вечно беспокойную морскую равнину ледяной коре, создающими в некоторых местах огромные напряжения и буквально разрывающими ледяной панцирь - но Эвинна догадывалась: дело в другом. Её тайна перестала быть тайной - и сами Боги открыли охоту за обманувшей Их строптивой девчонкой. Алк Морской или сам Справедливый позаботились о том, чтобы в последнюю неделю их пути было совсем тепло, чтобы лёд истончился, и когда его подмыло тёплое течение...

  Быть может, всё не так, и зря она грешит на Них. Но проводник ясно сказал: даже до Великой Ночи в это время льды были достаточно прочны, а холод - достаточно сильным. С купеческими караванами и ватагами лихих людей, ходившими за море, как посуху, ни разу не случалось подобное. Почему именно сейчас?..

  Лёд дрогнул сильнее, под ногами раздался тихий, но зловещий треск. В следующий миг бездна раскрылась прямо под её ногами. Что есть силы Эвинна отпрыгнула - но лёд щедро облили водой картиры, когда вытаскивали соплеменников, да и волны появились как из ниоткуда. Лёд вывернулся из-под ног - и над головой Эвинны сомкнулась тяжёлая зимняя вода. Холод тысячами игл вонзился в тело, солёная вода хлынула в рот и в нос, казалось, это какое-то чудовище пытается задушить её. Что было силы, Эвинна рванулась к поверхности - и миг спустя пробила головой кишащую железным крошевом поверхность воды. Она оказалась в перекрестье двух трещин, где освободилось ото льда пространство шириной в несколько копий. Она оказалась в самом центре ледяной купели. С каждым мгновением оно всё больше расширялось, хотя так было не везде. Сбоку раздался громкий треск и звон отколовшихся льдин: там две ледяные стены столкнулись, одна подминала другую и сама вздыбливалась к небесам.

  О да, теперь Эвинна знала, как гибнут в ледяной воде. Тело стыло стремительно, она физически ощущала, как вытекает из неё жизнь. Казалось, откуда-то снизу несётся глумливый хохот, будто чёрная бездна под ногами уже приготовилась получить новую добычу. Или - кто-то из подчинённых Алка Морского, про которых немало могли бы порассказать Его жрецы?

  - Хватайся! - крикнул с берега знакомый голос, и совсем рядом плеснул, уходя в воду, толстый канат. Эвинна уже хотела схватить конец каната, но взявшаяся из ниоткуда волна отшвырнула её прочь, и одеревеневшие от холода мышцы не могли им противостоять. Между ней и верёвкой оказалась с хрустом отколовшаяся льдина, мешавшая разглядеть, куда упала верёвка.

  Но и Нидлир с несколькими картирами на берегу понял, что к чему.

  - Держи крепко! - приказал он соплеменнику - и, наскоро обвязавшись канатом, спрыгнул в воду. Он грёб мощно и уверенно, даже удивительно, где картир научился плавать: на Борэйне даже летом слишком холодно, чтобы купаться в своё удовольствие, а реки, все как одна - стремительные и холодные потоки, стекающие с гор. Но - удивительное дело: его не били в лицо волны, на его пути не появлялись, будто выныривая из воды, крупные скользкие льдины, ему не перехватывал дыхание морозный ветер. В три гребка добравшись до Эвинны, он крепко вцепился в руку девушки. - Тяните! - заорал он, когда прокатившаяся над головой волна схлынула.

  И их потянули. Канат с плеском вынырнул из воды, натянувшись струной, но картиры не отпускали. Теперь волны били их обоих, стараясь разнять, ветер слепил, вода леденила - но Нидлир не отпускал, мёртвой хваткой вцепившись в руку Эвинны-Артси. Наверное, ей бы стало больно, но руки уже мало что чувствовали...

  Эвинна и сама не помнила, как они оказались у края чёрной пропасти. Теперь её края смыкались, грозя вот-вот раздавить, край каната скользил по острой кромке льда, и был он, без преувеличения, пуповиной, связывающей их обоих с жизнью.

  Первая попытка взобраться оказалась неудачной: слишком скользкой оказалась мокрая ледяная стена. Но канат тянули изо всех сил, не давая подводному течению затащить двоих под лёд, и они снова оказались на поверхности. На этот раз Нидлир из последних сил оттолкнулся ото льда ногами, соскользнул, больно ударившись коленями - и оба оказались наверху. Почти сразу же края щели сомкнулись с грохотом и ледяным хрустом, крошась и налезая друг на друга. Морозный ветер тут же набросился на них, тысячами ледяных игл проникая под одежду - но обоих уже тащили в последний оставшийся шатёр на повозке. Возница выкрикнул команду - и ездовые собаки, итак уже поскуливающие от страха перед стихией, потянули с новой силой.

  Эвинна чувствовала, как её и Нидлира раздевают донага, растирая топлёным тюленьим жиром и позволяют живительному теплу железной печи отогреть промороженное тело. Вечным странникам картирам не впервой проваливаться под лёд, и что делать, они знают. Кто-то массировал плечи, спину, бёдра и ягодицы, наверное, стоило бы возмутиться и покраснеть от стыда - но сейчас ей было не до того. Проклятый холод чёрной воды выпил все силы...

  И только самым краем сознания Эвинна услышала впереди лязг и крики. Похоже, кто-то уже вступил в бой, чтобы потрёпанное стихией войско смогло ступить на твёрдую землю.

  Сотня за сотней, отряды Эвинны выходили на каменистый берег. Разыгравшаяся пурга слепила, швыряя в лица пригоршни снега - но шедшие в авангарде рипуарии и гвидассы не сомневались, что вышли на сушу. Разрывая снежный покров, тут и там дыбились чёрные клыки скал.

  Эгберт поправил ремешок шлема, который защемил волосок бороды. Вот так и понимаешь дикий обычай сколенцев, бреющих бороды - дед рассказывал, он ходил в молодые годы за море с Ольваром. Что ж, внуку предстоит пройти путями деда, и это хорошо: не дело лихим воякам сидеть сиднем, пробавляясь мелкими сварами между племенами.

  Внезапно в снег у ног вонзилась, будто в кровожадном вожделении подрагивая, длинная стрела. Ещё одна клюнула прямо в грудь, но отскочила, не пробив никарровую пластину гвидасской работы. И точно: сразу две стрелы с сочным хрустом ударили в обтянутый многослойной толстой кожей щит. Кому-то не повезло: стрела вошла не в щит, и не соскользнула со шлема, а ударила в горло, или легко прошила тулуп, войдя между железными бляшками. Эгберт отметил, что древки стрел были деревянными. Это же всё равно что золотыми...

  А впереди уже раздался лязг: кто-то там сцепился с чужаками. Ну что ж, всё понятно. Углядели, наверное, со скал, как идёт войско - но то ли не оценили его численности, то ли решили налететь, прихватить, сколько получится, жизней и отступить в горы. Ну уж нет, решил Эгберт. Сейчас, когда сотни людей побывали в ледяной воде и обморожены, новые потери совершенно ни к чему. Они дорого заплатят за этот налёт...

  - Рипуа-аррр!!! - зарычал Эгберт, поудобнее перехватывая секиру. И вовремя: как раз в этот момент из снежной круговерти вывернулись трое местных. Точно такие же тулупы, точно такие же меховые шапки, и даже броня похожа. Но одних длинных копий с деревянными древками хватит, чтобы определить чужаков. "Эх, это же просто драгоценность!" - вздохнул Эгберт, бросаясь навстречу. Услышав знакомый клич, за ним спешили ещё несколько бойцов. Сейчас нужно отбросить чужаков, чтобы дать своим возможность построиться, а остальным - выйти на берег. Тогда они ничего не смогут поделать...

  ...Выпад копья первого из чужаков пропал втуне, Эгберт уклонился одним изящным движением. В следующий миг секира очертила широкую дугу и с маху опустилась на плечо чужака. Рука с копьём отделилась от тела и упала в орошённый кровью снег. От второго копья Эгберт уклонился, но вновь ударить не успел: кто-то из соратников удачно бросил дротик, попав чужаку в горло.

  - Гвида-асс! - раздалось сбоку. Ага, соратники не подвели.

  - За мной! - крикнул Эгберт, оборачиваясь назад. Он и группа рипуариев человек в двадцать, вывернувшиеся из снежной мглы на голос вождя, бросились прочь от берега. С каждой минутой на берегу скапливалось всё больше воинов самых разных племён, на отвоёванном пятачке суши им становилось всё теснее.

  Именно здесь они столкнулись с настоящим сопротивлением. Поняв, что внезапное нападение не дало результата, чужаки скапливались впереди, перегораживая узкое, ведущее вглубь материка, ущелье. Почему-то именно его нападающим хотелось удержать во что бы то ни стало. А значит, надо прорываться: обходить по этаким кручам на излёте Долгой ночи слишком опасно, да и нет у них проводников.

  - Вождь, Артси в воду провалилась! - раздалось сзади. Прибыли первые картиры, которые шли сзади. Как ужаленный, Эгберт повернулся.

  - Как - провалилась? - спросил он.

  - Лёд треснул, она и провалилась. Артси приказала всем бежать к берегу, а сама помогала вытаскивать людей. Вот и провалилась. Достали мы её, но поморозилась сильно. Может и не выкарапкаться, если в настоящий дом не положить.

  - Понял, - яростно блеснув глазами, произнёс Эгберт. Обвёл тяжёлым взглядом воинов - их уже собралось столько, что часть тонула во тьме и снежной круговерти. - Все слышали? Наши братья, обмороженные в воде, и сама Артси нуждаются в тепле. Нужно проложить дорогу к их домам! Вперёд!

  Двинулись, перестраиваясь плотной колонной, со всех сторон закрываясь щитами, как подсмотрели у алков. Стрелки с луками и дротиками шли за спиной щитоносцев, вокруг основного строя стаей рассерженных ос вились стрелки, картиры, то и дело посылавшие меткие камни из пращей. Время от времени слышался сухой треск выстрелов из джезайлов. А за спинами бойцов уже выкатывали на берег алкскую пушку, готовясь угостить врага картечью. В тесном ущелье скрыться от неё будет негде.

  - По моей команде - ложись в снег! - распорядился Эгберт, вместе со всеми надвигаясь на запрудивших ущелье врагов. - Выстрелит - бегом вперёд, и рубить всех!

  Время от времени он оборачивался, глядя, как стрелки торопливо забивают в орудие снаряд: в отличие от остальных племён, пировавших и пьянствовавших все недели жизни в Бирре, картиры учились обращаться с захваченным у алков оружием. Тратить драгоценные, ибо невосполнимые запасы пороха и пуль, конечно, никто не стал - но уж всё, что надо делать, чтобы выстрелить, осваивали до автоматизма. Вот и с пушкой они управлялись ничуть не хуже, чем прежние хозяева.

  - Ложись! - крикнул Эгберт, видя, что в руках у наводчика пушки появился пылающий яркой звёздочкой фитиль. И первый повалился в снег. Сзади грохнуло - и воздух над головой взвыл. Его вспарывали сотни камней и кусочков свинца, проносящиеся лишь на полкопья выше распластавшихся в снегу людей. Если был люди Эгберта не легли, большая часть смертоносного облака досталась бы им. А так...

  Эгберт видел, как будто гигантская плеть стегнула по оседлавшим перевал вражеским воинам. Иные сразу валились ничком и не подавали признаков жизни, иные корчились в снегу, выли и стонали, другие только взвыли от ярости... Но в этот миг, повинуясь команде вождя, воины уже вскакивали на ноги и мчались на разрушенный вражеский строй. Эгберт был первым, чья секира снова попробовала крови...

  Надо отдать южанам должное: даже после страшного опустошения в их рядах уцелевшие дрались отчаянно и умело. Но больше не было прежнего строя, пусть не идеального, но дававшего шанс продержаться даже против лучших воинов Борэйна. Вскоре битва распалась на множество поединков и схваток мелких групп, и уж тут воителям Севера равных не было. Вдобавок их с каждым мигом становилось всё больше. Чувствуя, что сердце вот-вот готово выпрыгнуть из груди, аккуратно развалив надвое зазевавшегося дедка с плохоньким мечом, Эгберт взобрался на гребень перевала и бросил взгляд в долину. Впереди по спускающейся вниз тропе семенила живая змейка спасающихся бегством чужаков - их число уменьшилось по крайней мере втрое, и они донельзя напуганы грохотом пушки. А дальше...

  К тому времени снежная круговерть улеглась, на угольно-чёрном небе проглянули звёзды, а Самани залила всё вокруг радующим глаз изумрудным светом. В этом свете отчётливо была видна ведущая вниз тропа, петляющая среди скал, огороженные каменными оградами квадратики полей, далёкий лесок - и аккуратные кубики изб, из труб которых вился дымок. Не просто деревня - а довольно большое село, в котором можно разместить немалую часть войска, а если потесниться, так и всех. Вот она - земля, где растут настоящие деревья!

  Оторвав взгляд от чужой земли, Эгберт обернулся к воинам. Оказывается, они тоже изумлённо глазели на деревню, дальний лес, не в силах поверить, что снова на твёрдой земле, и ночевать сегодня будут в тепле.

  - Видели?! - крикнул Эгберт обступившим его бойцам. - Мы хотели тут просто пройти, а они на нас напали. Теперь мы можем делать с ними всё, что захотим! И мы - сделаем! Бегом в деревню, пока эти не опомнились! Не отставать от них!

  Снег, скрипящий под ногами. Сердце, готовое выпрыгнуть из груди. Мелькающие тут и там камни, почти отвесно уходящие вниз у самой тропы стены ущелий... Чей-то крик - кто-то не вписался в поворот, сорвался с обледенелого серпантина. Какое это имеет значение, когда впереди, совсем близко, качается спина последнего из бегущих засадников? В последний момент тот услышал или просто почувствовал противника, обернулся - толку-то, когда тяжеленная секира уже взметнулась над головой Эгберта, а потом понеслась вниз, набирая разбег для страшного удара... Искажённое ужасом лицо, тут же взорвавшееся веером красных брызг... Дальше бежать, не давая им добраться до села...

  Он и сам не заметил, как влетел на узкую деревенскую улочку. Добежать сюда смогло не больше половины тех, кто начал бегство - человек тридцать, не больше. И, разумеется, противостоять нескольким сотням воинов они не могли. Как не могли и бежать - ведь в домах оставались их семьи...

  Что ж, они свою судьбу выбрали, отметил Эгберт, осматривая ближайшую избу. Он никогда ещё не видел такого дивного дива: деревянного дома. А улочки села уже затапливались воинами, где-то слышались брань и отчаянные крики.

  - Э-э! Дома не жечь! - крикнул он. - Мы в них наших обмороженных оставим. И местные нам ещё пригодятся! Кто не сопротивляется, тех не убивать!

  Впрочем, сопротивляться было уже и некому. Крохотное прибрежное племя, решившее ограбить чужаков, по высшей цене заплатило за самоуверенность.

  Спустя полчаса к тёплым, уютным домам подъехали первые повозки. Картиры торопливо выгружали из них обмороженных собратьев, перенося в настоящие дома...

  Эвинну разбудил свет. Он проникал в крошечное окошко, затянутое бычьим пузырём. Но главное даже не это. Свет был куда ярче того, который мог дать факел. Неужели Рассвет?

  Да, после стосуточной ночи рассвет не может не стать настоящим праздником. А уж когда впервые после месяца Посоха переходит в восход...

  Она плохо помнила, что было после того, как их привезли в захваченное село. За спасение от смерти пришлось заплатить долгой, мучительной болезнью, когда лоб пылал, её бросало то в жар, то в холод, а горло рвал жестокий кашель. Но среди картиров нашлись отличные знахари, пичкавшие её какими-то мерзкими на вкус снадобьями. Как ни странно, помогло: уже на третий день жар спал, кашель продержался дольше, но отступил и он. Осталась лишь тошнотворная слабость, заставляющая лежать на мягком, из сложенных в несколько слоёв шкур, ложе, и думать. Просеивать в памяти каждый миг случившегося, едва не обернувшегося катастрофой. Теперь она не сомневалась: если трещина ещё могла появиться сама, то волны открывшейся воды, налетевший именно на неё - не на остальных, барахтавшихся в воде! - ветер со снегом, встававшие на пути льдины - всё это могло быть вызвано специально, и уж точно не людьми. Алха ведь предупреждала - никто не должен знать, кто она такая. Теперь...

  Теперь придётся идти вперёд, не считаясь ни с чем. И как можно быстрее. Вот только собрать в одно войско всех картиров на их Большом Совете, и повести на юг, на отвоевание своей земли. Из-за этого Авената времени у неё почти не осталось. Другое дело, без его побега вообще бы не получилось стронуть борэйнов с места.

  Немного поколебавшись, девушка свесила ноги с ложа, нащупав аккуратные и мягкие меховые сапожки. Наверняка трофей, захваченный в селе... Впрочем, местных она особо не жалела: уже было известно, что это обыкновенные разбойники, летом пиратствовавшие на море, а зимой грабившие торговые караваны, соседей - всех, до кого дотягивались руки. А здешние бабы и детишки оказались всего-навсего порабощёнными родственниками убитых, которые жили ничем не лучше самой Эвинны в рабстве у кетадринов. Когда пришли северяне, многие разбежались, но те, кому идти было некуда, остались.

  Превозмогая лёгкое головокружение, Эвинна подошла к двери. Отодвинула засов, чуть приоткрыла, впустив морозный воздух - и ахнула от открывшейся красоты. Потому что именно в этот момент из-за дальних скал показался самый край огромного алого диска. Малиновый луч окровавил бесконечные снежные равнины, заставив их ослепительно сиять и искриться. Эвинне пришлось прищурить слезящиеся, отвыкшие от яркого света глаза.

  И всё-таки сердце Эвинны пело. Щурясь, она вспоминала, как начинался этот поход. Разумеется, побег Авената не остался в тайне. Весть разнеслась по дворцу, по Бирре, по всему войску со скоростью степного пожара.

  Злой и ничего не соображающий с похмелья, вскочил Виридэйн - наверное, воевода решил, что на дворец напали вероломные ахташи. Горячий Эгберт даже отправился в погоню - отговаривать его Эвинна даже не пыталась, да и облегчать алку жизнь не было ни малейшего желания. Хорошо хоть, Авенат ван Бетранион не глупил, и поймать его так и не удалось. Хотя...Быть может, бедняга просто замёрз насмерть где-нибудь в дороге, скажем, посреди замёрзшего моря? Если так и есть, никто и никогда не узнает, где он нашёл конец...

  А вот королева, как ни странно, сохранила спокойствие. Всем своим видом она, казалось, говорила: что ж, сбежал, значит, сбежал. Может, и правда нашёл смерть от холода, заблудившись во тьме Долгой Ночи - но если нет, его уже не поймаешь. И уже вечером по всему острову поскакали гонцы, они объявляли общий сбор племён, Альтинг. Правительница рассудила, что дело слишком важное, чтобы решать его келейно. Впервые с той поры, как Харгон погиб в бою, все полноправные взрослые мужчины Борэйна должны были собраться у королевского дворца.

  И народ потянулся. Первыми пришли ближайшие племена из тех, что не участвовали в смуте: ишвара, салайды, нархии, зовары, ахарнаки... Но уже подходили и остальные - немногие картирские племена, избежавшие пленения и, соответственно, битвы. Картиры уж и сами не помнили, когда была их последняя война - но не хотели отстать от тех, кто сразился с сильным врагом и победил. Внешний враг - не межплеменная смута, тут каждый знает: бросишь в беде соседа - завтра останешься с ней один на один.

  Прислали отряд масали, живущие на востоке Борэйна, куда можно добраться только на корабле - или пешком, когда море замёрзнет. Они жили наособицу от всех, почти не принимая гостей из внешнего мира и поклоняясь своему прародителю - верили, будто вели род от пещерных медведей. А уж что рассказывают об их обычаях! Девушка чуть ли не сама выбирает себе мужа, и даже - тьфу, срамота! - может выбрать ещё одного, если первый изгнан из племени, бессилен как мужчина или постарел. А вот оройоны, что облюбовали самый северный мыс Борэйна, где снег не тает даже летом, их выручают глубокие, тёплые даже зимой пещеры, где у берегов подземных рек они выращивают грибы, добывают земляное масло, которым и отапливают жильё, а ещё промышляют диковинных зверей. Они и на поверхность-то почти не выходят, нечего там делать.

  С западного, самого длинного полуострова прибыли бунделлы - эти славились как отчаянные мореходы и искусные, на зависть даже браггарам, рыбаки. И то сказать - каково ловить рыбу, выходя в кишащее айсбергами ледяное море на утлых, из обтянутых моржовыми шкурами китовых костей, каяках? Про дерево в тех краях и не слышали, да и про металл, кроме свинца, тоже. Костяные пики, пращи со свинцовыми или каменными ядрами, выточенные из кости же стрелы с кремнёвыми наконечниками, что разят бездоспешных врагов и животных не хуже стальных наверший. Поначалу Эвинна сомневалась в их боевой ценности - пока не увидела, как они охотятся...

  Собирались почти три недели - или около того, пешком по покрытым снегом и льдом скалам, или по скованному льдом морю вдоль берега быстрее не дойдёшь. Впрочем, насчёт трёх недель Эвинна была совсем не уверена. Как считать дни, если круглые сутки стоят тьма и мороз? Однако же местные нисколько не переживали, и Нидлир всегда мог сказать, какое сегодня число, и сколько дней до Рассвета. Наконец подошли жители самых отдалённых местностей, куда особенно трудно добраться. Иные такие отряды насчитывали всего по несколько человек - но в стороне, на удивление, не остался никто. Теперь вокруг Бирры собралось пять тысяч девятьсот человек, представлявшие все сорок восемь племён Борэйна. Как уже знала Эвинна - почти четверть всего населения острова.

  Но вслед за взрослыми воинами подходили женщины, дети, старики. Жрецы сомневались - но те, кто жили около вечных льдов, знали: они наступают. И настанет день, когда никто, кроме оройонов, не сможет жить на этой земле. Разве что гвидассы, способные предложить за еду бесценное металлическое оружие - но и к ним мало кто рискнёт пробираться по бесконечным обледенелым горам. Что ж, если картиры готовятся не просто к лихому грабительскому рейду, а к завоеванию своей земли, то и остальным не грешно перебраться поюжнее. Жаль, конечно, но никарровые рудники, похоже, останутся недоступными ещё долго.

  А больше всего Эвинну удивил Харсаг. Хоть и отговаривал он королеву от похода - но когда всё было решено, впрягся в общую лямку без лишнего ропота. И свадьбу сыграл, так что королём, вернее, законоговорителем, стал Виридэйн. И людей благословил на поход за море. Эвинна не знала, отчего так переменилось настроение недоброго старца - наверное, знамения и гадания по внутренностям жертвенных животных оказались благоприятными; любопытно, это Милостивая Алха постаралась? Или тоже поверил, что на этот раз оледенеет весь остров? А может, испугался мести алков? Да всё равно, важно, что теперь он помогал королевской чете и самой Эвинне.

  Пока собирались племена, вожди тоже не теряли времени: расспрашивали купцов, старых воинов, из тех, что ходили с Ольваром на сколенцев. Немало знали и картирские вожди, ездившие прошлое Большое Собрание, или, как ещё можно перевести название, Большой Совет, за два года до Великой Ночи. С незапамятных времён они происходили раз в тридцать два года в месяце Рыбы, и очередной Совет должен был состояться ещё четырнадцать лет назад. "И через четыре года после Кровавых Топей, - прикинула Эвинна. - Мы с мамой тогда на болоте были..." Но так вышло, что Совет не состоялся, слишком большие потери понесли картиры в Великую Ночь, и слишком труден был бы путь для уцелевших племён. Сейчас они оправились от давнего бедствия - и ещё год назад вожди крупнейших племён условились провести Совет в нынешний Месяц Рыбы.

  Что ни говори, вожди взялись за дело основательно. Взяли с собой ополченцев, благо, их не распустили по домам, выгребли королевские кладовые до дна - но в поход на юг отправились не шестьсот картиров, уцелевших в битве, и даже не семьсот пятьдесят картиров и гвидассов - а почти шесть тысяч дружинников племён и ополченцев. Даже оставшиеся в стороне от смуты племена решили поучаствовать. Правда, в этом воинстве была всего одна пушка, всего сотня джезайлов и меньше, чем хотелось бы, патронов и снарядов, а конницы не было вообще. Но до столкновения с алками конница не понадобится, а к тому времени Эвинна надеялась разжиться и ей. Среди материковых картиров хватает отличных наездников.

  Войско вступило на лёд в конце месяца Всадника. Купцы переправлялись через море именно в это время, или позднее, запасшись очками из закопчённого стекла, что научились делать мастера прибрежных племён. Перед походом запаслись и ими - но на всё войско не хватило. И тем, кто остаются здесь до победы, они нужны позарез. Оставалось достичь суши раньше, чем настанет Рассвет.

  Виридэйн предлагал вести войско прямо на Крамар, по кратчайшему пути к суше - так можно было бы, при удаче, пройти весь путь за неделю. Эвинна план забраковала: нужно добраться до картиров, собрав все силы в кулак. Их ждал Барск - единственный город, где картиры могли спокойно собираться по договору - жаль только, лишь на месяц Рыбы раз в тридцать два года. Но на самом деле с последнего Большого Совета прошли не тридцать два года, а тридцать восемь...

  И потому войско ползло по наезженному санями караванщиков зимнику, оставляя по левую руку едва заметные на горизонте скалы. Возможно, их давно заметили - но дураков преградить дорогу такому войску не находилось. Уже почти месяц они тащились по бесконечной ледяной равнине, сквозь тьму и мороз. Они едва не опоздали, рискуя оказаться посреди бескрайнего моря слепящего сияния и такого же смертоносного холода. И всё-таки настал день, когда войско вышло на сушу и обосновалось на отдых в приграничном посёлке, истребив банду изгоев. О нет, то был не заветный островок в устье Лирда, а лишь приграничные скалы, что отделяли землю лирцев от Хорадонского королевства. Оставалось лишь подтвердить древний договор - и дождаться, пока его подтвердят исконные хозяева города Барска.

  Да, это был поход - всем походам поход! Целый месяц круглые сутки на лютом морозе, который лишь изредка сменялся прохладой шатра на повозке или вырубленного из льда иглу. Но как бы все не уставали, а на привалах картиры урывали время у сна, учась взаимодействовать, биться, как один человек, по команде обрушивать на врага сотни камней - их роль, пока шли по морю, играли ледышки. Тренировались и мушкетёры. Не бездельничали и остальные: дружинники изо всех сил гоняли ополченцев, железной рукой вколачивая в них воинскую премудрость, да и сами не упускали случая "позвенеть мечами".

  Эвинне-Артси приходилось солонее всех. Битва в Долине Тысячи Камней показала: хотя мастерство никуда не делось, сил ей не хватает. Танцовщице требовалась не сила и выносливость, а чувство ритма и гибкость. Не стремительность движений, а их изящество. Не осмысленная, холодная ярость воина-профессионала, а любовь к тем, кто хлопает, бросает монеты, выкрикивает хвалы юной плясунье и её мастерству. Сейчас руки уже не дрожали, как когда она впервые вспомнила уроки Эльфера, но и той памяти тела, которую вколотил в неё Эльфер, уже не было. Она знала, как исполнить тот или иной приём - но именно знала, а не чувствовала, как когда-то. Приходилось думать, как держать меч, как вести его в пространстве, какой должна быть скорость и сила удара, чтобы меч и одолел тёплую одежду, а возможно, и кольчугу, и не застрял в разрубленных костях врага. И вовремя вернулся в оборонительную позицию, чтобы отбить выпад другого врага. Раньше всё получалось на рефлексах, тело само делало выпады, раскрутки, "восьмёрки", соизмеряло силу и направление ударов - и потому существенно быстрее,.

  Что у Артси получалось не хуже, чем фехтование у прежней Эвинны - это танцы, и память её тела досталась Эвинне в целости и сохранности. Танцевала юная картирка на загляденье, казалось, измени любое движение, выражение лица, позу на волосок в сторону, выполни элемент танца чуть быстрее или медленнее - и получится уже не то, танец перестанет завораживать, превратившись в набор бессмысленных движений. Эвинна никогда прежде не имела дела с танцами - разве что с праздничными плясками селян в деревушке на болотах - и была немало удивлена, сделав неожиданное открытие. У картирских танцев и храмового рукопашного боя оказалось немало общего. Некоторые движения в танцах Артси напоминали показанные Эльфером приёмы и упражнения, только какие-то незавершённые, лишённые своей смертоубийственной сущности. Другие же, наоборот, внешне походили на храмовое боевое искусство, но были более плавными, размашистыми, изящными... Зрелищными, подобрала слово Эвинна. А третьи танцевальные движения, будучи изменёнными совсем чуть-чуть, превращались в неожиданные и опасные приёмы.

  С чего бы такое сходство? Был ли картирский танец выродившимся боевым искусством - или храмовники, вывернув наизнанку древнее искусство картиров, превратили призванный очаровывать людей танец в систему рукопашного боя, "заточенную" под убийство? Или и то, и другое имеет общий корень? Возможно, она подумает об этом, когда война закончится, и можно будет отдохнуть от кровавой круговерти. А пока...

  Не спать! Мечом коли! Выпад справа, выпад слева, отбив, проворот, переброс меча в другую руку с одновременным режущим выпадом... При каждом шаге натруженных, замёрзших, несмотря на быстрые движения, ног снег даже не скрипит - тоненько взвизгивает. Уносится в тёмный, наполненный невиданным в Сколене холодом ночной воздух пар из раскрытого рта - не хватает воздуха лёгким при такой скорости, не хватает! Если хватает - ты сачкуешь, подруга, а в бою за лень кровью платят! Часть пара тут же оседает инеем на прикрывающем лицо от обморожения шарфе... Мерцают отблески одной, порой и двух лун на никарровом лезвии клинка. И болят перетруженные мускулы девичьего, совсем не приспособленного к таким усилиям тела...

  Но боль терпеть ей не впервой. Были и плети надсмотрщиков, и пьяные насильники - кетадрины и фодиры в горькие годы рабства, были и боевые раны, и пытки в застенках Амори, и ни с чем не сравнимая мука заживо горящей на костре плоти. А уж чего стоило возвращение из мира мёртвых... Что по сравнению с этим простая и привычная боль измученного тела? Ещё немного. Ещё чуть-чуть... И ещё раз последнее движение, а то слишком медленно, и меч должен идти выше и чуть правее... И резче, это бой, а не брачная ночь!

  И она превозмогала себя, навёрстывая упущенное. Она справится, как справилась однажды. Иначе не она, а кто-то другой повёл бы сколенцев на бой за свободу. Ничего, утешала себя она, когда лёгкие разрывала нехватка воздуха, а от усталости мир перед глазами начинал плыть и смазываться. Главное - до весны стать прежней...

  Каждый вечер она кружилась то с одним, то с двумя мечами вокруг палатки или ледяного иглу, рубя незримого врага, вслушиваясь в шелест лезвий и скрип рукояти, заново осваивая науку по этим звукам определять направление и скорость ударов врага. Эльфер говорил, в глаза врага смотреть нельзя - они обманут. А ещё он научил её не лениться, относиться к учению столь же ответственно, как к бою.

  Эльфер научил и ещё кое-чему - набору упражнений, которые помогут обрести, или вернуть гибкость, быстроту, силу и точность настоящего бойца. Тело Артси мучительно болело после таких упражнений, но Эвинна умела себя заставлять ещё тогда. Северяне ценят полководческие таланты, но куда выше - мужество, храбрость и мастерство бойца.

  И всё-таки многое ей не давалось. Она не могла достичь даже уровня себя прежней, а ведь Эльфер и занимался-то с ней два года - всего ничего, на уровне, достаточном, чтобы не погибнуть в бою сразу. И то не всё время, много времени отнимали теология, юриспруденция, история, генеалогия, геральдика, придворный этикет... Воин Правды - больше, чем просто рубака. На боевую подготовку оставалось не так уж много времени. И хотя учил её Эльфер на совесть, полагая, видно, что готовит послушное орудие, но даже он не мог вместить в два года - десять с лишним.

  Недаром же дружинников учат их жестокому мастерству с трёх-четырёх лет, приучают к виду крови, заставляют терпеть боль, холод и преодолевать усталость. Чтобы к четырнадцати годам молодой боец был способен часами "танцевать" с мечом, окружая себя шелестящим, мерцающим коконом, что выткан лезвием меча в крепкой руке. И это - после многочасового бега, переправ через ледяные реки, в тяжеленных латах, на жаре или лютом холоде, возможно, уже будучи раненным... С такими воителями, сознавала Эвинна, ей никогда не сравниться. Разве что повезёт, как тогда, с Тьерри.

  Тому, кто впервые взял меч в пятнадцать, говорил Эльфер, нечего ловить в поединке с прирождённым воином - если учиться, как учат рыцарей или дружинников Севера. Но среди Воинов Правды не много таких бойцов, гораздо больше вступивших на путь защиты закона в зрелом возрасте. И жрецы создали особый вид воинского искусства, не похожий ни на что другое - кроме, как выяснилось, танцев картиров. Полностью овладевший храмовым боевым искусством - вроде Эльфера - выйдя против двух обычных воинов, выйдет из боя победителем. Увы, она - не "полностью овладевшая", а лишь недоучка, неведомо как ещё живая. Наверное, отец присматривает за ней из Стиглонова царства... Или куда он попал после Кровавых Топей?

   И всё же, хоть ей никогда не сравниться с тем же Эгбертом, даже с некоторыми наёмниками из картиров, останавливаться нельзя. Эльфер учил ещё и тому, что проигрывает только тот, кто сам признаёт себя побеждённым и опускает руки. И пусть теперь они смертельные враги. Предательство не умаляет ценность его уроков...

  - Я могу чем-то помочь, каттхая? - раздался за спиной знакомый голос. Как он подошёл незамеченным - по скрипящему снегу, посреди ледяной равнины, где негде спрятаться? Как никогда, Эвинна ощутила свою неполноценность, как бойца. Дева-воительница? Скорее, едва обученная неумеха, возомнившая себя непобедимой! Но в голосе мужчины не заметно и тени насмешки - только уважение и желание помочь. - Вы прекрасно владеете мечом, но в последнем обманном выпаде немножко не доводите руку. Ложный удар должен быть тоже опасен, чтобы враг вынужден был реагировать.

  - Эгберт-катэ,- учтиво ответила девушка. - Увы, я поздно начала учиться мечу. Если вы посмотрите и укажите на недостатки - буду только благодарна.

  - Становитесь напротив.

  Эгберт успел встретить лишь двадцать восьмую весну - но как мечник стоил куда больше. Его учили всерьёз, и не с пятнадцати лет, когда тело уже не так восприимчиво к новому и труднее приспосабливается к нагрузкам, а едва научится ходить. Учили старшие родичи, всю жизнь проведшие в походах и междоусобицах. Они знали: когда состарятся, их единственной защитой станет молодой вождь - и старались дать ему всё, что знали сами. И он с колыбели знал, что если ты не воин - ты не мужчина, и что вождём может быть лишь лучший. Не за кем-нибудь, а за борэйнами упорно держится слава лучших поединщиков Сэрхирга. Пожалуй, за счёт молодости и выносливости он мог бы одержать верх даже над Эльфером...

  - Прежде всего, Артси-каттхая, стойка. Расставь ноги чуть пошире, согни в коленях - тебя труднее будет сбить с ног, ты сможешь менять позу, не тратя времени на переступание. У нас, рипуариев, танец с боем не путают, как у картиров. Так... Не так! Кисть доворачивай, иначе враг сможет уклониться! И резче, быстрее! Так! А теперь вот это...

  На этот раз он взял руку Эвинны, крепкие, будто обтянутые кожей кузнечные клещи, пальцы воина едва не выкрутили запястье, заставляя меч прочертить стремительный узор в лучах Самани.

  - Это, конечно, не ваш картирский боевой танец, но кое-что. А теперь повтори всё, что я показал. И ещё раз - пока тело не начнёт делать само. Молодец!

  - Боевой? - спросила Эвинна и осеклась. Потому что память Артси в очередной раз развернулась, подобно свитку, и в этом свитке она прочла очередную древнюю легенду - бывшую, кстати, сюжетом одного из танцевальных представлений. "Что ж ты раньше не сказала, подруга?" - "А ты не спрашивала!"

  Итак, в древности, за много веков до появления Харванидов на Хэйгаре, даже до возникновения Сколена и Алкии, картиры были воинами. Нет, не лучшими, а довольно-таки посредственными - но именно поэтому они изобрели совершенно особое боевое искусство, которое позволяло даже средненькому бойцу обратить силу и ярость противника против него самого и взять над ним верх. По слухам, первого из картиров, того самого Картира, по чьему имени получил название весь народ, учила сама Борэйн.

  Все знают легенду о том, что богиня лишила их родной земли, когда они отказались её защищать, убоявшись потерь и невзирая на обещающие победу знамения. Но сами картиры рассказывают и такое: разгневанная богиня уже собиралась наслать на трусов мор, голод и врагов, чтобы сама память о них исчезла. Однако воины картиров, из-за робости которых Боги и разгневались на весь народ, попросили Богиню смерти взять их жизни, но сохранить жизнь мирным людям - тем, кому не положено воинами по касте, и кто не виноват в их трусости. Богиня согласилась - но с условием, что картиры больше никогда не будут воинами, и никогда не вступят на свою землю, пока Она не даст знак, что проклятие снято. Это случится, когда некая девушка сумеет возродить древнее искусство.

  Однако даже Она учла не всё. Некая девушка, Аттрея, не любила кровь и войну, зато танец был у неё в крови. Она ни разу не брала в руки оружие - но обладала зорким глазом, прекрасной памятью и чувством ритма. Аттрея смогла превратить боевое искусство в танец, часть движений изменив, исказив их первоначальный смысл, часть убрав, а частично добавив новые, но сохранив прежнюю основу. И когда все воины во искупление вины принесли себя в жертву, не оставив учеников, она осталась в живых, и стала учить девушек, а потом и юношей танцу, потому что не имела отношения к войне - соответственно, не подпала и под проклятие. Когда богиня Борэйн увидела промах, она не стала уничтожать ещё и танцоров. Она явилась Аттрее во сне и сказала, что пока картирские девушки хранят это искусство и выступают, они могут рассчитывать на прощение, а когда потеряют и его, будут прокляты окончательно. И что именно танцовщицей будет та, кто возродит древнее боевое искусство.

  А в одной из старинных, ещё дохарванидских хроник, которые только самым старательным ученикам давали переписывать Воины Правды, была и другая история. Она гласила: в некоем народе, позже разгромленном и рассеянном, было известно некое необоримое боевое искусство, преподанное самими Богами. Естественно, народ стремился сохранить его в тайне. Но однажды не очень способный, ленивый и самодовольный ученик поссорился с учителем, тот его проклял, но убивать не стал. Только заставил поклясться памятью предков, что тот не будет учить чужаков. Предатель нарушил клятву, едва жрецы Справедливого Стиглона пообещали ему золото. Он стал учить жрецов тому, что знал сам. Но проклятие сработало: от неизвестной болезни умерли и сам предатель, и пощадившие недостойного учителя, допустившие, что дар Богов попал в нечистые руки. Однако Боги (рукопись не уточняет, какие) пощадили его учеников, жрецов Справедливого.

  То было лишь бледное подобие боевого искусства: что-то он преподал с искажениями, что-то просто не знал, что-то знал, но не успел выдать жрецам. Ученики не смогли полностью сохранить и это. Постепенно искажения накапливались, соединялись с элементами других воинских искусств - и на выходе получилась родственная, но другая система рукопашного боя, та самая, которую и стали со временем использовать Воины Правды. Народ, который впоследствии был разбит и рассеян... Земля, которая впоследствии была заселена баркнеями... Таинственное боевое искусство, данное Богами людям... Таинственная болезнь, убившая всех, кто владел древней мудростью... И легенда картиров о боевом искусстве, превращённом в танец.

  Сказания промелькнули у Эвинны в голове - и она покраснела. Теперь понятно, почему ей поверили! Школа Воинов Правды так же родственна древнему искусству, как и картирский танец. И когда увидели боевые приёмы, слегка напоминающие картирский танец... Сама того не ведая, Эвинна заронила в сердца людей надежду, что древнее проклятие снято. Вот откуда рвение, с которым впервые за столетия они учатся воевать. Эту наивную мечту разбивать нельзя. Как нельзя было разбивать мечту сколенской девочки о справедливом и бесстрашном Императоре, всегда готовом защитить обездоленных и покарать зло. Потому что убитая мечта всегда оставляет после себя ненависть.

  "Ваша земля к вам вернётся, и никакие Боги мне в том не помешают!" - твёрдо решила Эвинна, вслед за Эгбертом плавно меняя стойку и выбрасывая руку в длинном выпаде.

  - Молодец. Просто на лету всё схватываешь. Возможно, ты всё-таки сумеешь скрестить бой и танец - к великой радости твоих ручных картиров. Работаем, не спим! - голос Эгберта неожиданно стал резким и злым, напомнив Эльфера на тренировках. - А теперь становись напротив. Посмотрю, чего ты стоишь, и нужно ли на тебя тратить время.

  Повиноваться было неожиданно приятно. Как научил ещё Эльфер, отсалютовала противнику мечом - и время запуталось в призрачных узорах, вытканных порхающими в холодном воздухе клинками. Эвинна словно вернулась на много лет назад, когда ещё не рассыпалась пеплом наивная детская вера, её ещё не коснулся яд политики, а Эльфер не стал смертельным врагом. Конечно, Эльфер поддавался, не пуская в ход всё, что умел, как поддаётся и этот чернобородый красавец - и всё равно заставлял её выкладываться до конца...

  - Я буду тебя учить, - коротко сказал Эгберт, отпрыгивая и вбрасывая меч в ножны. - Как учили меня самого. Ты неплохо дерёшься, но можешь много лучше.

  Эвинна лишь приветливо улыбнулась рипуарию - как старому другу.

  Что отличает племена, принадлежащие к одному народу, от просто различных племён? Вера? Но по всему Сэрхиргу верят в одних и тех же Богов, разве что в разных местах почитают их в разной степени, где-то считают самым главным Справедливого Стиглона, где-то Алка Морского, а где-то - свирепого бога войн Барка, и так далее. Язык? Ближе к истине: большинство народов Сэрхирга имеют общее наречие. Но всё равно не то: всегда можно узнать по выговору, кто родом из Макебал, а кто из Хедебарде, Валлея или Гверифа, изрядно отличаются верхне- и нижнесколенские говора, а у фодиров, кетадринов и борэйнов, чьи племена разделены почти непреодолимыми горами, люди разных племён порой и не понимают друг друга без толмача. Общие правители? А это вообще не в тему: спрашивается, сколько племён и народов в своё время держали в повиновении алкские короли и сколенские Императоры, Оллог и легендарные крамарские короли древности? Общая земля? Ну, и как тогда быть со сколенцами и алками, что живут, считай, по всему Сэрхиргу?

  Всё проще - и одновременно сложнее. Роднят племена, связывая их в народ, праздники и обычаи. Если, придя в соседнее племя, вы знаете его празднества, его свадебный обряд и его судебные уложения, что не менялись в течение столетий - это племя принадлежит к вашему народу. Если древний обычай, прописавший, кто выше, а кто ниже, в незапамятные времена, не запрещает вместе есть, брать жён и выдавать замуж девушек - значит, ваши касты равны, а если покопаться в родословных, вполне можно отыскать общие корни. Об этом помнят, этим родством дорожат, и даже когда воюют уже не первое столетие, придерживаются каких-то обычаев, не переходя в мести и мести за месть некоей, опять-таки установленной предками грани. Вот с чужаками можно резаться без пощады, стирая их с лица земли целыми кланами, коли представилась возможность - что, собственно, и пытаются делать уже не первое столетие кетадрины и фодиры друг с другом. Ну и, конечно, старейшины кланов и вожди племён, жрецы и предводители дружин должны собираться не реже, чем раз в поколение, вместе - чтобы решать вопросы, касающиеся всех. Разумеется, это собрание одновременно было и самым главным праздником народа, и главным днём почитания бога-покровителя.

  Картиры привыкли собираться вместе раз в тридцать два года - как раз срок, за который успевает родиться и подрасти новое поколение, но ещё живы старики, помнящие прошлый Совет. Обычай повёлся ещё с тех пор, когда они владели своей землёй, и могли собраться в её столице. Потом, когда землю они утратили, собираться и поклоняться божеству-покровителю стало негде. Однако над ними смилостивилось немногочисленные племена лирцев, живших, как и картиры, торговлей, только на море. Страдая от набегов кровожадных речников, пиратства браггаров, имея на северной границе могущественное Хорадонское королевство, они отчаянно нуждались в союзниках, да и в торговле союз с картирами сулил немалые выгоды.

  Так и заключили четыреста лет назад, соглашение, которое ещё никто не нарушал. Лирцы и их столица Барск разрешали картирам раз в двенадцать лет собираться на пустынном острове в низовьях Лирда в месяце Рыбы. Лирцы обязались продавать картирам заморские товары за полцены. Взамен вечные странники суши стали чем-то вроде бесплатной шпионской сети для правителей Барска, задёшево продавали лирцам самые ходовые товары и в случае нападения на Барск обязывались снабжать его продовольствием и оружием. И, конечно, крупнейшие картирские племена были связаны с племенными династиями лирцев династическими узами. Немало женщин лирцкой знати ушло в вечное странствие с картирами, и не меньше картирок променяли суровый походный быт на жизнь во дворцах Барска...

  Эвинна слушала рассказы вождей, подробные и не очень - и с каждым днём всё лучше представляла, что за город этот Барск. Он возник в незапамятные времена на очень удобном месте - в устье Лирда, второй после Эмбры реки Сэрхирга. Здесь сходились водный путь по Лирду, что проходил через негостеприимные земли речников, морской путь вдоль берега, и сухопутный тракт, что тянулся от Хорадона и до самой Ормоссы Тардской. А главное, столь же давно здесь впервые сошёл в мир покровитель Борэйна, весёлый и не чуждый плотских утех бог Барраск, по имени которого и назвали некогда город. Под стать покровителю оказалась и торговая столица Севера. Город непревзойдённых мастеров, поваров, музыкантов, куртизанок и тороватых купцов. На здешнем базаре можно купить товары со всего Сэрхирга, можно за несколько дней добыть состояние, а можно всё спустить за пару часов. Здесь каждый мог молиться любому богу, мог поститься и стремиться к вершинам аскезы, а мог удариться в самый неистовый разврат. Лишь бы соблюдал довольно-таки умеренные законы, и платил со своих доходов десятину храмам и совсем не обременительный налог на нужды города.

  Ещё более интересным было устройство здешнего государства. Привыкшая, что порядок и закон - это Империя, а противоположность ей - только хаос и беспредел, Эвинна с удивлением узнала, что, оказывается, можно обойтись и без Императора. Формально городом вообще правило собрание всех свободных граждан. Но оно созывалось лишь от случая к случаю, по особо важным вопросам вроде объявления войны, заключения мира или союзных договоров. Да и вряд ли смогли бы простые горожане грамотно сформулировать новый закон. Ради этого существовал Совет Ста - собрание квартальных старост, а по сути городских толстосумов. Они принимали законы - но следили за их исполнением пятеро самых уважаемых, которые образовывали городской панчаят. Этот-то панчаят и занимался повседневным управлением города. А чтобы было кому руководить войском, панчаят приглашал воеводу вроде Виридэйна. Как правило, то был один из окрестных князьков. Его могли пригласить, а могли и изгнать, заменив на другого: помимо княжеской дружины, имелось и городское ополчение, и оно было куда больше. Вообще создавалось впечатление, что здесь больше заботились не о военной безопасности, а о том, чтобы не нашёлся умник, желающий стать королём.

  Посланный в Барск гонец вернулся наутро - точнее, конечно, ближе к полудню, когда поздняя заря, наконец, прогнала мрак, и на небесную синь щедро плеснуло багрянцем и золотом. Мороз стоял такой, что едва заметный ветерок словно жёг лица огнём. В такой день без крайней нужды никто не высунется из избы или шатра, потому что морозы, которые приходят одновременно с первыми восходами солнца, чрезмерны даже для северян. А уж для прежней Эвинны... К счастью, Артси была плоть от плоти Севера. Да и после снежного смерча у гвидассов мороз не пугает. "Заманить бы сюда вояк Амори!" - думала Эвинна. И тут же вспомнила, что легионы Арангура Третьего исходили эти горы вдоль и поперёк, и вовсе не холод заставил их вернуться в Сколен. Познакомившись с Эгбертом и другими северянами поближе, Эвинна поняла, что именно. Точнее, кто именно.

  "Может быть, отец тоже ходил по этим горам. Только отец шёл с войском на север, неся в эти горы твёрдую власть, закон и порядок, а дочь..."

  А дочь ведёт чужаков в бывшие имперские земли, уподобляясь Оллогу. Правда, тогда Сколен не был под алками. Так что она вовсе не изменила родной стране. Она лишь вышибает клин клином. А одних чужаков - другими.

  "Вот только не надо казуистики, ты не на диспуте, - сама себе возразила Эвинна. - Всё ты прекрасно понимаешь: ты ведёшь чужаков на родную землю. И точка".

  Эвинна нахмурилась, радость, которая охватывала всех, переживших четырёхмесячную ночь, улетучилась без остатка. Правильно ли она делает, затевая этот поход? Она знала одно: без собираемого ей войска надеяться сколенцам не на что. А потом придёт черёд и этих народов, ведь после падения Сколена алкам никто не сможет противостоять. Никто. И потому - прочь сомнения. Лучше сожалеть о сделанном, чем о том, что даже не попыталась...

  - Каттхая, примите письмо от панчаята, - гонец, усталый, с покрытым изморозью шарфом, оставляющим открытыми только глаза, которые тоже защищали затемнённые очки. Совсем скоро, в том самом месяце Рыбы, и особенно после равноденствия, большую часть суток сугробы будут ослепительно сиять. Тем, кто не догадается защитить глаза, грозит снежная слепота - об этом Эвинне уже рассказал Моос. "Нужно заказать здешним мастерам очки для всего войска, - распорядилась она. - Чего бы это не стоило. Лучше потратиться сейчас, чем потом вести в бой слепцов!". Так что мастерам-стеклодувам города Барска предстоял самый жирный за всю их жизнь заказ, о котором они ещё не подозревали. Благо, денег - и захваченных в лагере Авената, и взятых из королевской казны - хватало.

  Приняв свиток, Эвинна сломала печать, извлекла листок пергамента из покрытого узорами бронзового тубуса, расправила, стараясь держать голову подальше от бумаги. Мало ли что на уме у барсского панчаята, осторожность не повредит. Развернув свиток, девушка уставилась на незнакомые, какие-то угловатые буквы. Не только язык, но и письмо были отнюдь не сколенскими. Увы, не могла ей помочь и Артси: уличную плясунью некому было учить грамоте.

  Эвинна нахмурилась. Об этом она не подумала. В школе Воинов Правды ничего не говорили о других системах письма, а спросить Телграна постоянно не хватало времени. Теперь она расплачивалась за недостаток любознательности.

  - Моос-катэ, прочитай, чтобы все слышали, - попросила она и добавила гонцу: - От них у меня секретов нет.

  Раскусил гонец или нет её нехитрую уловку, так и осталось неясным: лицо картира осталось непроницаемым. Не подал виду, что удивился, и Моос. Как ни в чём не бывало, старейшина развернул свиток.

  "Достопочтеннейшим старейшинам картиров, населяющих остров Борэйн, от панчаята лирцев - привет и почтение! Беря в свидетели небесного защитника нашего, пресветлого Барраска, мы торжественно заявляем, что чтим клятву наших предков, и счастливы подтвердить верность их слову. Считая картиров всех кланов и племён своими братьями..."

  Эвинна вслушивалась в словесные кружева, стараясь за переплетением дипломатических оборотов не пропустить ничего важного. Итак, картиры уже начали собираться, последние кланы подойдут через пару недель. Но лирцы не ожидали такого большого и хорошо вооружённого войска, и потому... о, нет, не опасаются вероломства, а всего лишь не готовы разместить столько воинов, да и материковых картиров пришло больше, чем ожидалось. Поэтому лирский панчаят просит, именно просит войти в город лишь вождей, а остальных воинов оставить за пределами крепостных стен - по берегам. Хоть это и влетит городской казне в копеечку, Барск берёт снабжение воинов и проведение празднеств на себя. Что же касается вождей кланов, племён, тем более - главных предводителей и коронованных особ, их примут во дворце панчаята в любое удобное время, а после пира в честь Большого Совета все вместе отправятся на остров - тот самый, где стоит единственное святилище картиров. Это не требование, подчёркивалось в письме, не ультиматум - всего лишь дружеская просьба.

  - Что думаете, вожди? - спросила она, оглядываясь на соратников. Виридэйн, Моос, Аспарух, Эгберт, Ромуальд... Проверенные боем храбрецы - и опытные политики, способные по спрятанным в цветистых фразах намёкам понять суть. Она и сама неплохо освоила это искусство за годы восстания - но мало ли, как всё это выглядит на Севере?

  Предводитель гвидассов хмуро молчал. Нет, он так и не доказал, что именно Артси убила его сыновей, всех собак повесили на беднягу Фритьофа. Конечно, догадывался - но вынужден был подчиняться остальным. Его никто бы не понял, подними он руку на спасительницу Борэйна и посланницу Богов. Да и про оледенение Артси не врала: он знал, что его племени нужна новая земля. А завоевать её самостоятельно у небольшого племени не получится.

  - Они не намерены срывать съезд, это точно, - наконец, буркнул он. - Но и всей правды не говорят. Готовь я ловушку более сильным врагам, я бы действовал именно так.

  - Этому договору добрых шестьсот лет! - решительно возразил Моос. - Двадцать и наших, и их поколений блюли его свято - не могут же они...

  - Если бы не было клятвопреступников, Моос-катэ, войны были бы невозможны, - цинично усмехнулся Ромуальд. - Мир стар, стар настолько, что каждый уже кому-то в чём-то клялся!

  - Всё равно - с кем они торговать-то будут, если картиров не станет? Их же тут остальные порвут - вот хотя бы те же алки...

  - Думаете? - Эвинна всё ещё сомневалась. Чутьё подсказывало: в этом обманчиво-гостеприимном городке может подстерегать опасность. Но разум противился. В конце концов, покажешь, что не веришь лирцам - проявишь неуважение к их вождям. А значит, и ко всем тем, кто принял гостеприимство южан. И как тогда собирать армию?

  - На самом деле пир - дело обычное, всегда так делалось, - уже не так уверенно заявил Моос. - Только никто никого не ограничивал, где хочешь, там и становись. Даже часовых не выставляли, потому что убить кого-то на Собрании значило совершить святотатство. Но чтобы выставить всех из города... В городе мор? - спросил он гонца.

  Гонец не смог сохранить хладнокровие:

  - К сожалению, вы не всё знаете. В эту зиму рухнул весь заведённый порядок, всё перепуталось, как волосы на голове речника.

  Оказывается, на Севере очередная замятня. Нет, на самом деле тут всегда кто-то отстаивал свои наследные права, кто-то сводил счёты, кто-то просто пополнял самым простым способом показавшую дно кубышку. Но сейчас, наверное, под влиянием событий в Сколене, всё закрутилось с особенной силой. Верхние, или горные кенсы, договорившись с нижними, или лесными собратьями, и заключив союз с крамцами, готовят поход на Хорадон с двух сторон. Барск издревле не лез в дрязги сильных племенных союзов, но на сей раз, похоже, не удастся удержаться над схваткой. Хорадониты традиционно покровительствовали лирцам, а кенсы их ненавидели, и их войско не откажется разграбить богатый город. Панчаят просит прибывшие войска расположиться вокруг города: это остудит горячие головы. Много веков лирцы давали картирам приют - пусть же теперь и картиры с остальными племенами, пришедшими в этот раз, сейчас отплатят добром за добро.

  - Ну, так ведь и обстоятельства у нас не совсем обычные, - помолчав, произнесла Эвинна. - Как давно нападали на Барск? Вот видите, триста лет. А таким войском, боюсь, не нападали никогда. Почему бы и не выручить друзей?

  - Как бы воевать за них не пришлось, - буркнул Виридэйн.

  - И это говорит вождь королевской дружины, а теперь и король? - подмигнула Эвинна другу. - Да и зачем ещё мы шли? Пьянствовать?

  По свите вождей пронеслись сдержанные смешки. В Сколене или Алкии весельчаки за такое могли заплатить головами - но на Севере порядки мягче. Тут вождь - не владыка над рабами, а первый среди равных, не более. Запретишь смеяться над тобой - будут смеяться над тем, что запретил, причём все вокруг.

  - Надо будет - повоюем. Вряд ли они сильнее алков вкупе с дружинниками Харайна, да и мы уже не те, что тогда. Но, думаю, всерьёз с нами связываться не станут. Пройдут мимо, а мы посмотрим, нельзя ли что-нибудь из этого извлечь. - Она обернулась к гонцу. - Передай панчаяту устно: мы останемся верны всем клятвам, а те вожди, кто их ещё не дал, за свои народы их принесут. Мы поступим так, как просят лирцы, и в город войдут лишь те, кого его жители сами хотят видеть. Я сказала.

  Гонец опустился на одно колено - поклон учтивый, но не подобострастный.

  - Я должен немедленно известить панчаят о вашем решении.

  ...Какой бы неказистой, почти призрачной, не казалась снаружи Серая Цитадель, на внутренние покои средств не жалели. Мягкий свет ламп, что преломлялся и дробился в бесчисленных гранях вставленных в стенные ниши бриллиантов, оставлял бесчисленные залы, галереи, анфилады в торжественном и таинственном полумраке, озарённом разноцветными трепещущими сполохами. Сапоги придворных и башмаки слуг бесшумно ступали по толстым алхаггским коврам, лишь в служебных коридорах сапоги стражников гулко стучали по полированному мрамору.

  - Не нравится мне это, Тайпти-каттхая, - вздохнул глава касты ювелиров, тучный и дородный Браннон ван Ашраг. - Какая-то девица, именующая себя посланницей Богов... Но особенно странно, что так беспокоятся жрецы Стиглона и алки. Как будто эта девка - новая Эвинна...

  - Ты прав, Браннон, - усмехнулась Тайпти Янаян, кривя карминово-алые, щедро подкрашенные губы в капризной гримаске. Несведущему может показаться, что куртизанке капризы не положены, это она, а не ей должны доставлять удовольствие - но только не живой легенде, Тайпти. - Панчаят - это хорошо, но пяти умов маловато. Надо созывать собрание... А что, забавно выйдет: у картиров своё Собрание, у нас своё.

  - Собрание? - недовольно буркнул ювелир. - Уж эти голодранцы наорут! Может, нанять кого-нибудь из касты убийц, и все проблемы решатся? Тем более, что Воины Правды обещали хорошо заплатить, вдобавок помочь договориться с алками о торговле на Севере. Зачем-то всем им нужно, чтобы эта девка умерла.

  Но такими детскими аргументами Тайпти не пронять уже давно. Женщина усмехнулась так, как никогда себе не позволяла в присутствии непосвящённых.

  - И алки, и Воины Правды далеко, да и крамцы не ближе. А Артси и, главное, её воины - тут они, частью в городе. Вспомни, Браннон, сколько у неё воинов. В её письме сообщалось.

  - Около шести тысяч, и мои прознатчики подтверждают. Да и остальных картиров не меньше.

  - А сколько у нас наёмников? Кто-то мне плакался осенью, что полторы тысячи для нас слишком много... И что ополчение - просто мусор. А теперь подумай, что будет, если на нашей земле погибнет эта их героиня. Знаешь, меня что-то не тянет уйти из развалин своего города в рабских цепях - если выживу после "ласк" победителей. Поэтому, если моё мнение для твердокаменных лбов панчаята что-то значит - вы никогда не подошлёте к ним убийцу.

  - Но ведь Воины Правды ясно дали понять, что...

  - Ну, я бы не сказала, что ясно... Всё намёками да намёками: мол, если эта девка получит, что хочет, вы не получите, что хотите вы. Можно толковать так, а можно этак. Господин ювелир, если не можешь чего-то избежать, попробуй извлечь из этого выгоду. У неё шесть тысяч распробовавших кровь убийц? А у нас есть враг, с каким мы сами не справимся? И отлично. Пусть один надоедливый ухажёр вышибет мозги другому, а деньги обоих останутся в кошельке куртизанки.

  - Вы сравниваете панчаят с куртизанкой? - недовольно спросил ювелир Браннон. - И, более того, город, который вас приютил и дал заработать? Я всё-таки стою за твёрдость в этом вопросе. Если Артси добьётся своего, боюсь, мы получим не новую Эвинну - а нового Оллога. Помнишь, чем кончил предыдущий, и какую цену заплатили за его разгром кетадрины?

  - А я вот боюсь, что если Амори дать замирить Сколен, мы получим нового Арангура Третьего. Насколько помню, последний Северный поход вы уже застали, катэ?

  - Застал. И всё-таки, Тайпти, помните, кто вы, и кто мы. Нельзя подходить с мерками куртизанки к делам государственным.

  - А что такого-то, Браннон-катэ? Каждый, чтобы жить, что-то продаёт: кто любовь, кто мозги, кто умение убивать или лепить горшки. Я дала вам совет. Ваше дело воспользоваться им или отвергнуть его. И вы сами понимаете: неверный выбор нынче - это приговор. Панчаят должен послать своего человека на Большой Совет, как велит обычай, правильно? Вместе с этим посланцем могу поехать и я. Послушаю, кто что будет говорить, и особенно эту борэйнскую девчонку. В конце-то концов, одна женщина всегда поймёт другую. Тогда и решим, что с ними делать - убить, и дело с концом, или заключить союз.

  - Но, каттхая, вы, возможно, не понимаете всей опасности...

  - Зато я понимаю, что будет, если вы будете пороть горячку. Решайтесь, Браннон-катэ. То, что вы предлагаете - это тоже война. Причём не где-то и когда-то, а прямо здесь и сейчас. И мы - её - не выиграем.

  - Хорошо, - после мучительной паузы произнёс Браннон. - Я пошлю на Совет человека, с ним под видом любовницы поедешь ты. Но до твоего возвращения ворота Барска будут закрыты, а стража и ополчение - стоять на стенах в боевой готовности. Безопасность Барска превыше всего, ты и сама знаешь, почему.

  - Это оскорбит картиров, а уж остальных и подавно, - вздохнула Тайпти. - А она - женщина, и всё моё искусство мало чем сможет помочь, если она решит, что мы предали союз. Ладно, попробую с ней договориться. И с остальными заодно. Может, ещё удастся повернуть её куда нужно...

  Тому, кто подойдёт к её стенам стылой северной зимой, или коротким прохладным летом, Серая цитадель казалась еще более неприступной, чем была на самом деле. Темно-серые, похожие на скалы бастионы вздымались в затянутое низкими тучами небо. Внешняя стена, далеко не самое мощное укрепление в Серой цитадели, была копий десять-двенадцать в высоту. Даже укрепления Старого Энгольда на порядок слабее этих. "Да, месяца два-три цитадель бы простояла, - уважительно оценила Эвинна. Потом вспомнила про алкские пушки: - Но не более..."

  Рассмотреть Цитадель сложно. Темно-серый камень почти сливается со свинцовым небом, он почти незаметен на фоне окрестных скал. Моррест видел общие контуры, но детали от неё ускользали, морозный туман, висевший в долине широкой реки, превращал очертания крепости в зыбкий, какой-то нереальный абрис. "Призрачная она какая-то - интересно, случайно или нет?" - удивлялась она. Потом поняла: вот так же будут ломать голову наводчики вражеских орудий. И стрелять не по целям, вгоняя снаряды чуть ли не в окна и двери, а по площади. Что, конечно, суть бесполезная трата боеприпасов. Не выцелишь самые уязвимые места, не выявишь расположение постов на стене - значит, и штурм станет бессмысленной бойней.

  Конечно, в ясную погоду Серая цитадель так же хорошо видна, как и любая другая крепость Сэрхирга. Вся проблема в том, что солнечные дни тут большая редкость, особенно летом. А зиму с полярной ночью и морозами лишь немногим слабее борэйнских, по силам выдержать только местным. Эльфер рассказывал, один раз сколенская армия зимовала под стенами осаждённого Крамара - и потеряла половину солдат от обморожений, без единого крупного боя.

  "Только алки сюда ещё не скоро сунутся, - хмуро подумала Эвинна. - А когда сунутся - их будет уже не остановить!" Тем временем открылась неприметная потайная дверца, и отряд вождей с телохранителями вступил в замок. Внутри всё оказалось устроено тоже по уму. Даже высади атакующие ворота - они окажутся на крепостном дворе под ливнем стрел и камней со стен. Развернуться там сколько-нибудь крупный отряд не сможет, а вот сами атакующие окажутся как на ладони - им не позавидуешь. Замок строился исключительно для оборонных нужд, в те времена, когда только для этого Цитадель была и нужна. И строил ее великий знаток осад, а денег панчаят не жалел. В результате уже полтысячи лет, а то и больше - с той поры, как Серая цитадель вознесла свои бастионы к небесам - ещё никому не удалось её взять.

  Эвинна уже хотела воздать должное не только уму, но и скромности неведомых строителей и нынешних хозяев города. Но внутри залы разительно отличались от внешних стен, казалось, именно там правители города отвели душу: с роскошных гобеленов на стенах смотрели боги и герои, сияющие сусальным золотом огромные люстры сияли огнём сотен свечей, крупные, искусно огранённые бриллианты искрились в стенных нишах. Преломляясь в их бесчисленных гранях, свет свечей становился будто вдвое ярче, он рассыпался по стенам разноцветными сполохами. Пол укрывали толстые, мягкие ковры, на них были вышиты замысловатые узоры; по зимнему времени высокие стрельчатые окна закрыты, свет дают лишь люстры - и огромный камин в углу. Но не от камина в тронном зале было жарко: присланные из Империи мастера вмуровали в толстые стены трубы, и в морозные зимы по ним пускали горячую воду. Эвинна знала: такая же система имелась и во дворце Императоров, только там она задействовалась порой и летом. Летом, наоборот, по трубам пускали прохладную речную воду, дабы остудить накалившиеся за день стены. После Великой Ночи нужда в охлаждении отпала: слишком коротким и прохладным стало сколенское лето.

  - Близится Большой Совет! - когда отзвучал чистый голос медных труб, произнёс герольд. - Панчаят приветствует вождей картиров и предводительницу воинства Борэйна, Артси. Мы блюдём древние клятвы.

  Эвинна хмыкнула. Оказывается, северяне любят выспренние речи и нудные ритуалы ещё больше, чем чопорный Император Кард. Хорошо хоть, слова у них не очень расходятся с делом. Что ж, дело стоит того, чтобы немного потерпеть.

  Глава 18. Большой Совет

  Вот казалось бы: где удобнее собираться на Совет, который определит жизнь всех картиров Сэрхирга на ближайшие двадцать четыре года - во дворце или на продуваемой всеми ветрами песчаной косе чуть выше устья реки? Для сколенца, алка, кетадрина, да хоть борэйна ответ очевиден.

  А у картиров всё наоборот. Именно огромные кожаные шатры, способные вместить десятки вождей племён, диковинными грибами поднялись посреди занесённого снегом островка. Вокруг шатров вождей теснились палатки помельче, на несколько человек, кибитки на повозках, фыркали и переступали копытами лошади, спокойно и величаво туда-сюда переходили вожди. Именно вожди: только они могли присутствовать на священной площадке. Ну, разве что, для пущей помпезности и безопасности могли взять с собой несколько лучших воинов - которых всё равно следовало оставить у шатров. А простые воины, не говоря уж о женщинах и детях, расположились по окраинам острова, и просто на льду Лирда. Суровые зимы замораживают реку всерьёз и надолго, лёд толщиной в поллоктя уверенно держит и людей, и лошадей, и повозки со всем небогатым скарбом картиров.

  Вряд ли девчонка Артси, простая плясунья из довольно-таки низкой касты, могла рассчитывать туда попасть. Но Артси - освободительница пленных картиров, Артси - победительница в битве и предводительница войска, такое право имела безусловно. Часовые у входа в палатку молча раздвинули копья, пропуская её внутрь.

  В шатре было почти жарко: толстая кожа отсекала холодный ветер, в раскладном железном очаге жарко пылали поленья. Небывалая расточительность на Севере, в Борэйне. Но здесь, неподалёку от горных лесов, наоборот, в цене каменный уголь.

  Вожди входили и рассаживались в строгом соответствии со своим статусом, с важностью и силой своих племён. Место на Совете передавалось по наследству, как величайшее сокровище. Занять чужое место - значит спровоцировать, как минимум, поединок, а то и растянутую на много поколений кровавую войну кланов. Если бы этим всё и ограничивалось, Эвинне пришлось бы остаться за пределами шатра. К счастью, учитывалась не только древность родов и раз навсегда установленная иерархия племён, кланов и каст, но и нынешнее соотношение сил. И уж если старейший из картирских жрецов посадил какого-то вождя ближе к изваянию Богини, чем его предков, значит, его племя сейчас на подъёме, оно растёт в числе, богатеет и крепнет.

  Жрец оказался древним, согбенным временем старцем, трясущаяся высохшая рука едва удерживала массивную, суковатую клюку. Но серые граза пристально и проницательно смотрели из-под кустистых бровей, а его уму могли позавидовать многие из молодых.

  - Где моё место, о мудрейший? - как подсказывал Моос, спросила Эвинна. Большой Совет не предусматривал новых людей - но именно верховный жрец решал любые споры из-за места, и его слово мог отменить лишь он сам.

  - Твоё место, дева, меж Игальдом Одноухим и Нибарром ван Киастом, - с ходу, будто объявил давно решённое, произнёс жрец. Голос был под стать облику - вроде бы старчески скрипучий и дребезжащий, но исполненный скрытой силы. - Так тебе подобает по той силе, которую ты привела, и по той цели, которую ставишь.

  Эвинна вздрогнула. Она никому не говорила о своей истинной цели, кроме борэйнских картиров, королевы и воеводы, ну, и вождей крупнейших племён на том совещании. И все они обещали молчать, пока не скажет она сама. Но, видимо, у старого жреца есть свои прознатчики во всех племенах - а может, он просто ещё проницательнее, чем считают остальные. Но во благо это или во зло?

  И жрец, разумется, заметил её мимолётную слабость.

  - Не бойся, дитя, - произнёс он мягко. И ведь верно: нынешняя Эвинна, то есть Артси, вполне годилась ему не в правнучки даже, а в праправнучки. - Я не причиню тебе вреда, пока твои действия на пользу картирам.

  "Ну, под пользой каждый понимает своё" - мелькнуло в голове Эвинны. Она собирается вести картиров на завоевание земли - но чем закончится этот поход? Не окажется ли так, что картиры потеряют и то, что имеют - воевать-то предстоит не с кем-нибудь, а с крамцами, баркнеями и стоящими за их спиной алками. А алков ещё никто не называл лёгким противником. Они брали со Сколена немалую дань кровью, даже терпя поражения. А уж теперь, когда Амори вошёл в самую силу... Не будут ли уцелевшие картиры проклинать её за то, что повела их на смерть? И согласятся ли, разгромив своих врагов на Севере, связываться с Амори?

  Впрочем, до этого счастливого дня ещё надо дожить. Никто не сказал, что сейчас к её доводам прислушаются. В конце-то концов, внешне она осталась пятнадцатилетней девчонкой, слушать которую для убелённых сединами старейшин и воинов в расцвете лет даже оскорбительно.

  Моос занял своё место одним из последних: увы, старейшина возглавлял далеко не самое могущественные из племён. Вот это плохо, тут ведь всё строится на балансе сил. У кого больше родичей, а значит, крикливых глоток на Большом Совете или бойцов в случае замятни - те и главнее. Древность рода и его положение в сложившейся много веков назад иерархии, конечно, играют роль, и немалую - но решающее значение имеет сила. А сила у нас на чьей стороне? Что там Моос рассказывал?

  Досюда проверено.

  Картиры издревле делились на шестнадцать "Домов", каждый из которых, в свою очередь, на племена. Скажем, все борэйнские племена принадлежали к Дому Шемистри. Картиры, обитавшие в Верхнем Сколене, составляли Дом Кхатри. Картиры Алкии, Халгии и Белхалгии входили в Дом Намдхари, и так далее. На взгляд Эвинны, они различались больше, чем многие народы Сэрхирга: одни Дома были представлены нищими скитальцами - бродячими танцорами, сказителями и фокусниками, другие - профессиональными нищими, мошенниками и ворами, но были и состоятельные Дома, верхушку которых составила торговцы и скотоводы с огромными стадами, они и жили-то почти оседло. Одни из Домов, и даже племён внутри одного Дома могли странствовать непрерывно, в пути рождаясь, в пути и умирая, а другие переходили с места на место только в определённые времена года. Скажем, кетадринский Дом Деул занимался выпасом скота - и весной уходил на высокогорные пастбища, с их нетронутыми сочными травами, а в месяце Копьеносца спускаются на зимовку и на базары в тёплые, защищённые от северных ветров долины, где зима может быть под стать Алхаггии. А кенсийские Дхирмалы вообще земледельцы: забираются в лесную глушь, выжигают там участок, распахивают его и несколько лет как ни в чём не бывало сеют. Лет через пять-семь, когда урожаи становятся меньше, бросают всё и переходят на новое место. И у сколенцев когда-то, знала Эвинна, жили именно так. Но общее правило для всех без исключения картиров - не жить на одном и том же месте постоянно. Соответственно, и дань да налоги, как правило, не платят. За это всех в той или иной степени недолюбливают власть и деньги имущие - но, как правило, терпят. Ибо изничтожь картиров - и лишишься тех товаров, что приносят с собой бродячие торговцы, лишишься новостей из дальних стран, песен и сказок. А без этого ещё не смог прожить ни один народ...

  Кто многочисленнее, те и сильнее, а значит, и богаче. Именно с такими племенами и Домами приходится считаться осёдлым племенам в наибольшей степени. Тем меньше у них нужды постоянно скитаться по свету, питаться впроголодь, терпеть притеснения, а порой и просто издевательства. Да и отряды наёмников у таких племён лишь немногим уступают полкам короля Амори. Прежде всего, это - некоторые племена в Домах Деул и Дхирмала. Именно их надо привлечь на свою сторону в первую очередь. Остальные, как водится, пойдут за сильнейшими. Но, с другой стороны, убедить их куда труднее: это не отчаявшиеся бродяги, которым нечего терять, и не нужно собираться перед походом. А с богатыми да сильными ещё поди, найди общий язык...

  Вожди собрались уже давно, Эвинна с борэйнскими картирами прибыли одними из последних. Что ж, и это было предусмотрено обычаем: во-первых, борэйнские картиры - пожалуй, самый слабый и малочисленный из Домов; вдобавок море замерзает лишь в месяце Судьи, а проходимым для караванов становится не раньше конца Всадника. До Барска от Бирры идти больше месяца. Следовательно, и появиться они могут только в самом конце, когда основные вопросы уже порешают, и лишь чтобы узнать, что решили главные племенные союзы. Так было всегда. Но не сейчас. Если ей, Эвинне-Артси, дадут говорить от имени борэйнских картиров, всё, что они тут обсуждали, враз станет неважным.

  Гася внутренний трепет, Эвинна облизнула губы - и шагнула под полог шатра.

  Сказано: сколько звёзд на небе, сколько песка на речных берегах, сколько камней в земле и блох на бездомной собаке - столько и каст создали Боги, дабы ни одно из нужных людям и не только им ремёсел не исчезло в круговерти столетий. Есть касты крестьян и ремесленников, артистов и торговцев, воинов и жрецов, нищих, воров и проституток... Только раб не имеет касты, потому не имеет и чести, и права на своё мнение, и даже на детей: хозяин продаст их, как только подрастут, а то и сразу... головой, да об угол.

  Есть каста телохранителей, призванных защитить от всяческих опасностей жизнь того, кто заплатит, или наследственного покровителя рода. Ну и, разумеется, есть на свете каста убийц. Такое нужное, особенно знатным и богатым дело - тайное и не очень убийство неугодных и их родных - не могло остаться без внимания Богов. Не воинов, а именно убийц: ведь часто бывает выгоднее из засады застрелить полководца, чем воевать с ним и его армией. Как и в любом деле, здесь множество секретов, передаваемых от отца к сыну... Или дочери, ведь вонзить отравленную шпильку в горло может и девчонка, прямо в постели да на пиру. Не говоря уж про подсыпанный в еду яд или брошенный в очаг особый порошок, который, сгорая, отравляет сам воздух. Или про маленьких, но смертельно ядовитых змей и насекомых в нужном месте в нужное время.

  По-хорошему, женщина в таком деле даже лучше: она более осторожна, аккуратна, способна к монотонной и вроде бы совсем не интересной работе, из которой сплошь и рядом и вырастает успех. Женщина способна идти к цели, не оглядываясь и не тратя времени на бесполезные колебания. Она нетороплива и практична, но и неотвратима, как сама смерть. Не случайно богиня Борэйн, которую почитают убийцы как покровительницу, тоже женщина.

  Вдобавок от симпатичной девчонки или едва держащейся на ногах согбенной старухи меньше ждут пакостей. Пока не станет поздно.

  Вот и Халишту никто бы не заподозрил в том, что она способна отправить человека в ледяное Ирлифово царство одним уверенным движением. Круглолицая чернявая девица лет двадцати или около того, с задорно торчащей грудью, яркими губами и длинной косой, смешливая и остроглазая - ну, кто догадается, что тайное, подлое убийство - её хлеб насущный? Такой бы не отнимать, а дарить жизнь, рожая детей от мужа или - если выпала судьба куртизанки - от какого-нибудь "гостя".

  - А как девчонка просочилась на совещание вождей? - окидывая её откровенно раздевающим взглядом, поинтересовался молодой стражник. Не картир, нет, наёмник, наверняка изгнанный из клана за убийство в пьяной драке, совращение чьей-нибудь жены или что-нибудь подобное. Парень молодой, с аккуратной щёгольской бородкой: с таким она бы не отказалась, совсем не отказалась... И не откажется, если понадобится. Это будет даже приятно.

  - А кто бы им дал родиться, если б не девчонки? - рассеивая подозрения, обворожительно улыбнулась она. И легко, едва ощутимым касанием, чмокнула стражника в губы. По опыту Халишта знала: теперь из него можно вить верёвки.

  - Не велено никого пускать, - промямлил парень. И это отчаянный сорвиголова, побывавший не в одном бою. Вот почему порой женщина просочится там, куда ни за что бы не пропустили постороннего мужчину. - Не велено!..

  - А я Сабаху-катэ скажу, - как бы невзначай бросила она, называя одного из вождей Домов.

  Ход оказался верным - впрочем, интуиция её ещё не подводила, а подвела бы хоть однажды - так и не дожила бы она до своих двадцати зим. Конечно, Большой совет - дело исключительно мужское, женщины могут там присутствовать исключительно в виде рабынь, или танцовщиц и певиц, услаждающих взор и слух вождей. Или любовниц вождей, ибо облечённым властью почти всегда мало одной-единственной, или даже трёх жён, дозволенных Богами воинским кастам. Чтобы сразу, как прозвучит возвещающий окончание Совета гонг, перейти к приятному. Халишту подобное даже не возмущало: наоборот, именно поэтому посторонняя женщина не возбудит подозрений. Мало ли, кто там полюбился уважаемому старейшине? Да ведь и правда можно получить в ухо от собственных набольших, которым не нужна вражда на пустом месте.

  - Ну, проходи, проходи, - буркнул он. - Только в палатку с вождями не заходи! Твоё время придёт, как они выйдут...

  - Благодарю, храбрый воин, - благосклонно улыбнулась Халишта, и розовый язычок скользнул по пухлым губам. Они влажно блеснули, заставляя часового на миг забыть, кто он и зачем тут, вообще, находится. - А может, и тебя вниманием не обделю. Всё-таки одно дело старый толстосум, и совсем другое... Знаешь, не откажусь вложить в свои ножны твой меч!

  - Иди уже, бесстыдница! - чувствуя, как в штанах шевелится его достоинство, пробормотал воин. - А то попадёт мне из-за тебя, и во-он та палатка опустеет...

  "Приглашает в гости!" - поняла намёк Халишта. Возможно, он и пригодится, если не удастся выбраться. Бывают, конечно, и одноразовые убийцы, но это - дешёвки, расходный материал. Халишта таковым себя не считала, а значит, не бралась за дело, пока не подготовит пути отхода. Этот раз не стал исключением, но солдатик сгодится в качестве запасного варианта.

  Лагерь вокруг жил своей шумной и бестолковой для непосвящённого жизнью. Рвали глотки разнокалиберные собаки, блеяли козы и овцы, хрюкали или истошно визжали свиньи, фыркали, то и дело вываливая на истоптанный снег парящие на морозе комья навоза, лошади. Люди сновали туда-сюда, варили и жарили еду, пьянствовали, пели песни, ругались и тут же мирились, пили хмельное и спали прямо на морозе, рискуя не проснуться. Были и такие, кто точили оружие или отрабатывали рукопашный бой, учась биться строем и в поединке. Наёмники? Халишта пригляделась, хмуря лоб. Нет, обычные картиры. Странно: прежде они были кем угодно, только не воинами. С чего сейчас-то за мечи схватились? И не осложнит ли это нынешнее задание?

  Его дал... Нет, ни в коем случае не вспоминать! Мало ли что, она может оказаться и в плену, и тогда у неё попытаются вытянуть имя нанимателя. На своём недолгом веку Халишта и пытала сама, и выла от нестерпимой боли под пыткой. На собственной шкуре познавая горькую истину: выдержать пытки стоящего палача не сумеет никто. И будет лучше, если, попав в плен, она не выдаст нанимателей. Или выдаст - но не тех. Насколько она понимала, нынешниме наниматели и сами плясали под дудку чужаков.

  Кого ей только не доводилось убирать! И племенных вождей, возомнивших о себе лишнее, и жрецов, начавших учить почитателей не тому, и могущественных фаворитов королей и герцогов, и предводителей недовольных своей тяжкой долей простолюдинов, решивших поквитаться с высшими кастами. Но чтобы какую-то там не то плясунью, не то воительницу, не то просто воскресшую из мёртвых... Нет, никогда прежде про её "клиента" не рассказывали столько всего, и такого разного. Сходились в одном: каким-то образом она сумела околдовать борэйнских картиров, и не только их, подчинив всех своей воле. Тысячи воинов она заставив идти на юг, сквозь Долгую Ночь и лютые морозы, снега и торосы замёрзшего моря.

  Вывод? Известно, что ничего не известно. Но даже слухи говорят об одном: к ней нельзя подходить с обычными мерками. Возможно, её окружают фанатики, которые скорее закроют деву-воительницу грудью, чем предоставят её собственной судьбе. И просто порвут убийцу на части: так погорела старшая сестра Халишты, предпочитавшая яду метательные ножи и сюрикены. А там были восставшие крестьяне, не воины до мозга костей. И пусть картиры - тоже, мягко говоря, пока не профи, но рядом с этой девицей Халишта видела и настоящих. Таких непросто обмануть, а уж одолеть в бою...

  "Цель" тоже производила впечатление. Увидишь первый раз - ещё решишь, что наниматель решил выбросить кругленькую сумму на ветер. Не стоит усилий лучшей убийцы клана бедно одетая девчонка, едва миновавшая порог детства. Красивая, конечно, но... И всё-таки первое впечатление обманчиво. Стоит приглядеться - и начинаешь понимать, что цель выпала очень непростая. Экономные, плавные, но быстрые движения опытной рукопашницы, крестовина меча за плечом, и непохоже, чтобы вес боевого оружия ей мешает. Под шубой наверняка кольчуга, и хорошо, если простая, железная. Это не проблема: тонкое отравленное шило для того и предназначено, чтобы проникать через звенья кольчуги, не повреждая их. Но вот подпустит ли её достаточно близко обладательница длинного меча?

  Яд? Какой-нибудь медленно действующий, чтобы было время уйти? Кое-что удалось разузнать у молоденького воина из борэйнской королевской дружины. Пришлось выпить с ним немало горской крепкой бражки. Разумеется, подмешав ему в пойло кое-какой настоечки, развязывающей языки, и предварительно выпив противоядие. Когда разомлевший от выпитого воин ответил на умело заданные вопросы, один из браслетов на её руке слегка оцарапал парню руку. Через час он уснёт, как и все пьяницы, и сам не заметит, как перестанет дышать. А яд бесследно распадётся ещё через час: никто и не поймёт, что он не просто замёрз насмерть. Дорогая штука, даже жалко расходовать её на простого воина. Зато не останется свидетеля её расспросов, а то забеспокоятся, узнав, что кому-то интересны её сон, еда и места, где она часто бывает, и лучше, чтобы одна.

  Но сведения, полученные от юного дурачка, определённо не стоили затраченных усилий и яда. Девчонка очень скромна по части еды, разносолы вообще не жалует, а еду берёт в общем обозе, где и многие тысячи других. Может, и сама не понимает, какие проблемы создаёт охотникам за её головой: вряд ли отравить удастся именно её. Разве что подобраться вплотную на пиру после завершения Совета... Но какой смысл? Все решения уже приняты, смерть той, кто их предложила, только подстегнёт картиров не останавливаться. Нет уж, наниматель специально поставил условие: умереть она должна до того, как выступит на Совете. В крайнем случае - в начале речи, пока ещё не ясно, что она хотела сказать. Наниматель опасается, что она присоветует картирам и прочим, пришедшим с острова Борэйн.

  Чем больше узнавала про эту девицу, тем больше Халишта мрачнела. Вроде и ничего особенного - ни профессиональных телохранителей, ни многослойной, знающей своё дело стражи, которая головой отвечает за сохранность потенциальной жертвы, и появляется она по всему лагерю, вникая в любые дела и со всеми находя общий язык. Но поди ж ты, всё равно оказывается почти недоступной. То есть убрать-то её можно, скажем, явившись в виде просительницы и метнув кинжал - но потом и сама Халишта не уйдёт. Эвинна вроде бы не дала картирам ни богатств, ни рабов, не ловила их на демагогию - но щедрее дара не смог бы дать и сколенский Император. Она научила их быть хозяевами своей судьбы. Убить её сейчас - значит убить мечту. А такое не прощается никогда.

  ...Самого молодого соратника Артси она заметила сразу, ещё когда первый раз увидела цель в окружении сторонников. Высокий, но и широкий в кости мужчина с пышной, достойной истинного вождя бородой. Огромная двусторонняя секира висит за плечами, с ней он не расстался даже на Большом Совете. По всему видать - прирождённый воин и предводитель воинов. Вот и голос звучит повелительно, с командирским металлом. По выговору - борэйн, но не картир. Почти сразу она услышала его имя. Эгберт. Вождь племени рипуриев. Стоило пообщаться с этими самыми рипуариями из тех, кто попроще - и картина сложилась.

  То, что нужно: прямолинейный, как эта самая секира, отчаянный рубака, любитель малознакомых женщин, привыкший забывать их, едва увидит следующую юбку. По словам солдат выходило, Артси - первая, к кому он не пытался подбивать клинья. И то потому, что она выручила в бою всех рипуариев, и он дал клятву относиться к ней, как к старшему родичу - ох, наверное, и бесило это гордого северянина! Жена есть, и четыре ребёнка тоже - но убеждён, что, если жена далеко, это не повод жить без женской ласки. То, что надо. Лучше и пожелать нельзя. Конечно, и не дурак: начнёшь расспрашивать, насторожится. Но всё, что нужно, она уже знает, и источники сведений либо мертвы, либо станут держать язык за зубами.

  Бугай нужен только для одного: чтобы Халишта оказалась рядом с Артси. Ради этого можно решиться на крайнее средство: позволить ему зайти дальше поцелуев. Разумеется, предварительно она примет кое-какую настоечку. Она жена и мать, и рожать детей будет только от мужа, мужчины своей касты. Главное, чтобы оказаться рядом с Эгбертом, когда он окажется рядом с Эвинной. А там она знает, что делать. Не получится - останется крайний вариант: небольшим, спрятанным в складках полушубка кинжалом в горло. Или между рёбер - и прямо в сердце. И после этого успеть вырваться из шатра. Затеряться в многолюдном лагере, где лишь немногие знают, кого и за что ищут, не так сложно, как кажется.

  Вот и всё. Осталось только исполнить задуманное, к вящей славе богини Борэйн. Каждый из касты убийц, в сущности, может считать себя Её жрецом, а само лишение жизни очередной "цели" - священным обрядом в Её честь. Потому и нельзя идти на задание, не думая о Ней. В касте Халишты существовала особая молитва, и её-то сейчас неслышно произносили яркие, красивой формы губы женщины. Молитва, в которой Халишта просила у богини считать будущее убийство жертвой Ей, а когда придёт черёд самой Халишщты, не забыть про щедрое жертвоприношение.

  Эгберт заметил новую знакомую, с которой встретился четыре дня назад, но уже привык к её неброской красоте, издалека. Он сидел на валуне рядом со своей палаткой - борэйнские меховые штаны позволяли и спать под открытым небом даже в самые морозные дни месяцев Ясеня и Корабля. На коленях мужчины лежала огромная секира о двух лезвиях, руки машинально водили точильным камнем по итак кинжально-острому лезвию, а губы негромко напевали фривольную песенку.

  В общем, что-то этакое. Она знала язык племён с южного берега Борэйна, но не настолько, чтобы понять дословно. Да и наплевать. Главное - то, за что старейшине рода заплатил наниматель, будет сделано, и простодушный вояка, сам того не ведая, проложит дорогу к успеху. Иногда глупость хуже предательства.

  - Привет и почтение храброму Эгберту! - по-борэйнски произнесла Халишта.

  Обращение на родном языке, да ещё такое учтивое, привело вождя северян в восторг.

  - А, Камчия, - лопатообразную чёрную бороду, заиндевевшую у рта, рассекла белозубая улыбка. - Рад тебя видеть! Мой шатёр - и твой тоже!

  Камчия... Эгберт знал её именно под этим именем - чтобы, даже когда поймёт, что натворил, не смог её проклясть. Любая и любой из касты наёмных убийц имеет в запасе не один десяток подобных имён. И искать человека, представившегося "защитным" именем, труднее, чем зная его имя, род и касту.

  "Рад он, - недовольно подумала Камчия-Халишта, заходя в шатёр. Здесь было тепло, пахло потом, кожей, металлом и оружейным маслом... Словом, пахло мужчиной. - Так всегда у мужиков - сначала рад видеть, потом лапочка-лапочка, а потом пошла с глаз долой". Хотя... Если б не мужская похоть, подобраться к иным из "клиентов" хотя бы на дистанцию выстрела из самострела было бы нереально. Будь эта Артси мужчиной, всё было бы куда проще. Ну, чего нет, того нет.

  И всё-таки хороший воин. Хоть в тёплой палатке и дожидалась своего часа хорошенькая девушка, сначала Эгберт закончил с секирой. Заточив до бритвенной остроты оба лезвия и острое навершие топорища, которым можно колоть, как копьём, Эгберт несколько раз крутнул оружие над головой, с наслаждением услышав, как загудел рассекаемый морозный воздух. Только после этого шагнул в полутьму шатра, склонился - и Халишта ощутила на губах жадный и долгий, перехватывающий дыхание поцелуй. Руки воина повесили секиру в ременную петлю на стене шатра: не дело оставлять оружие на сырой земле, даже на время, необходимое для соития. Кто не знает сей простой истины - тому не стоило рождаться воином.

  Воин стащил штаны одним нетерпеливым движением, так же быстро слетела и рубаха, обнажив мощный, в кубиках мышц и росчерках шрамов, торс. В следующий миг он заключил девушку в такое объятие, что, казалось, затрещали все её косточки, снова неистово поцеловал - и, резким движением войдя, яростно задвигался у неё внутри. Халишта не ошиблась: это было приятно. И, как ни крути, каста убийц тоже относится к воинским. Её чести это не уронит...

  Кончил Эгберт с коротким, хриплым стоном, не стоном даже, а рыком, он слившимся с почти непритворным стоном Халишты. Так же резко вышел, откинувшись на ложе, любовная пляска совсем не утомила могучего воина, даже дыхание почти не участилось. Горе тому, кто сойдётся с ним в открытом бою - но тем беззащитнее он против предательства, яда и кинжала. Слишком горд. Слишком самоуверен. Слишком беспечно относится к жизни, которая прервётся, как только на поле боя встретится кто-то сильнее. В страшной ближней рубке, когда не дают и не просят пощады, это достоинства, думала Халишта, но в подлой тайной войне, где хороши все средства, всё не так. Тут как раз лучше выдержка, разумная трусость и коварство.

  Именно этому учил её отец, отправивший на тот свет не одного такого храбреца: обратить в слабости врага его сильные стороны. Именно это она сделает совсем скоро...

  - Катэ, могу ли я просить об одном одолжении? - умоляющим тоном спросила она. По опыту юная женщина знала: после близости с женщиной мужчина какое-то время не может ей отказать. Если, конечно, остался доволен, но у неё осечек ещё не случалось.

  - Да всё, что угодно, моя любовь! - выдохнул Эгберт, грудь часто вздымалась: тёплая, обманчиво-мягкая ладошка Халишты обхватила его копьё, ласково отирая его от сока любви.

  "Сейчас "моя любовь", а через несколько дней ты найдёшь другую "любовь". Если, конечно, не сработает, что я задумала". Если сработает... Тогда бабника будут рвать на части за убийство предводительницы. Потому что не один десяток людей увидит именно это, и никто не усомнится.

  - Золото, побрякушки, наряды, да? - подмигнула она. - Мне всё это не нужно. Я слаба и одинока... И некому защитить: ты знаешь, муж умер, родня хочет отправить к нему на погребальный костёр... Вот если бы у твоего очага, воин, появилась женщина, которая ждала бы тебя из похода. А?

  Эгберт смутился, подбирая слова. Он мог бы послать наглую девку, наверняка из черни, к Ирлифу и ещё дальше: не по чину ей требовать ввести в семью вождя. Но слишком хочется встретиться с ней ещё, и потому он наверняка начнёт мямлить что-то типа: "Ну, конечно, свет моего сердца, но только не сейчас, а когда окончится поход. Обязательно за тобой вернусь..."

  Точно, угадала! Слово в слово! Это даже не интересно, такому лучше любить, чем говорить...

  - Конечно, милый, я и не жду немедленного согласия. С трофеями-то свадебный выкуп легче уплатить. А пока, в знак нашей любви... Помоги увидеть вашу предводительницу. Говорят, она женщина. Я ещё никогда не видала женщину с мечом...

  Она склонилась над широкой грудью воина, поросшую жёстким рыжим волосом. Жаркий влажный язычок скользнул по свободному от волос, тёмно-красному кружку, следом уже влажной кожи коснулись губы, а потом слегка прикусили белоснежные зубки. Такое не способен выдержать ни один мужчина. Сейчас он бы итак согласился - но почему не сделать приятное тому, кто только что смог подарить настоящее наслаждение? И от кого, в сущности, зависит и успех задания, и успешный отход потом?

  Эгберт застонал.

  - Легко, свет моих очей! - прохрипел он, чувствуя, как вновь наливается жаром и твёрдостью его копьё. А ведь и само его естество ласкали её ручки, такие нежные... Может, правда взять в жёны? Одна уже есть, но мужчины его касты могут брать до трёх жён. Но нет, родовой и кастовой чести он никогда не запятнает, женившись на какой-то шлюшке, непонятно даже, кто её породил... - Сегодня Артси впервые выйдет к вождям, скажет им, что пора объединиться и вернуть утерянное...

  "Вот в чём дело! - молниеносно сообразила Халишта. - Она поведёт войско на юг, на баркнеев... Но за ними стоят алки и... сколенские храмовники?"

  Что ж, тогда убийство можно рассматривать как акт милосердия. Одна безумица погибнет, а тысячи, если не десятки тысяч других людей будут жить - не узнав даже, что смерть прошла совсем близко. И умрут не на полях сражений и в развалинах деревень и городов, а в своих постелях. Ха, как будто это её волнует! Важно только одно: жизнь вождя, отмеченного Богами - лучшая жертва для богини смерти. Эта - точно отмечена. Кто бы стал повиноваться обычной дуре-плясунье?

  - Я хочу стоять рядом с тобой, - капризно надула она губки. - Чтобы по правую руку от тебя была она, а по левую - я. Сделай так и я - твоя навеки! А не сделаешь - я буду знать, что твоё слово не стоит плевка, и тогда ты меня никогда больше не увидишь.

  К чести своей, Эгберт заколебался. На его лице явственно боролось желание обладать красавицей снова и снова - и долг перед предводительницей, которой наверняка не понравится незнакомая, подозрительная девка рядом с ним. Но жаркий ротик красавицы уже спустился к паху и ещё ниже... От острого, как боль, наслаждения дыхание перехватило, а по телу пробежали мурашки. Будто первый раз...

  - Да! - прохрипел он, опрокидывая её навзничь и врываясь между закинутых на плечи ножек, как в бою - в пробитую в стене щитов брешь. - Да! - повторил он, вновь яростно, размашисто двигаясь, и в свете жаровни мощный торс казался отлитым из бронзы. - Да!!! - уже отпуская себя на волю и позволяя свершиться самому главному, проревел он.

  "Давно бы так!" - сварливо подумала Халишта. Трудно, ох трудно в такие мгновения сохранять ясность мысли. Но надо. Иначе однажды после встречи с мужчиной отправишься прямиком на плаху.

  "Очередное совещание ни о чём, - грустно подумала Тайпти, исподлобья глядя на "любовника". Гистасп ван Ардагон был лыс и так тучен, что стоять в переполненном, душном шатре для него было настоящей пыткой. Пот стекал по гладкой коже мутными каплями, смачивал брови и лез в глаза, время от времени толстяк вытирал его периноподобной ладонью. Ещё бы: если перед каждым совещанием наедаться, как этот обжора, а потом париться в полушубке и меховых штанах, опасаясь, что их утащут кишащие вокруг города картиры, радости мало. Как ещё сердце не отказало!

  Сама Тайпти Янаян могла танцевать часами в довольно увесистых украшениях, да ещё при этом и петь. И после этого, если найдётся желающий заплатить дополнительно, радовать "гостей" по-другому. Что ж, её мать тоже была куртизанкой, и бабка, и прабабка... Как и подобает их касте.

  - Слушается дело племени абдали к племени хомаиши, что в земле Тардской. - Добровольный герольд не читал долгую и нудную речь, а монотонно бубнил: похоже, суть всех дел он знал наизусть, а формулировки подбирал с ходу. - В месяце Оленя три года назад пастухи из племени хомаиши, именем Тиокл и Нахол, избив и привязав к дереву пастуха Хеаса ван Барста из рода Хоттак, клана Кли, племени абдали, увели стадо старейшины племени Теасвара ван Ковари, из рода Мош, клана Калаи, племени абдали. В ответ пастухи Дипад и Аркох, с примкнувшими к ним воинами племени Тазахом ван Варимбертом, Асваром ван Симагом и Элес ван Акшаем, совершили набег на племя хомаиши с возвратом похищенных овец и угоном стада, принадлежащего старейшине племени хомаиши. Кроме того, Тазахом ван Варимбертом из рода Ирсах, клана Харт Хенс, племени абдали, была встречена внучка троюродного брата старейшины Шарра вана Вадрак. Между ними возникла любовь, и теперь она в положении.

  "В положении она была три года назад, - почти весело подумала Тайпти, она не очень-то вникала в перипетии всех этих тяжб, но эту фразу почему-то выхватило сознание. - А теперь наверняка у них дочка... или сын". Стало чуть интереснее, она вслушалась в нудный речитатив герольда. И правда, закончив излагать обстоятельства дела, тот перешёл к сути.

  - Старейшина племени хомаиши учиняет иск к племени абдали и требует вернуть угнанных овец, считая их свадебным выкупом за Шарру вану Вадрак со стороны означенного Тазаха, а саму девицу Шарру выдать за Тазаха. Но старейшина абдали не согласен с иском и выдвигает встречный иск...

  Тайпти была неплохо образована, в том числе её учили и законники: куртизанке надо знать законы, чтобы в случае нужды уметь найти в них лазейку. Но и она вскоре утонула в изобилии имён и названий, запутанных родословных и взаимных претензиях. Угнанные овцы, кони и свиньи, похищенные драгоценности, сбежавшие из племен влюблённые, раздел наследства, розыск и укрывательство убийц, прелюбодеев, осквернителей святынь, многолетние, а то и многовековые споры из-за высокогорных пастбищ и выплаты дани более сильным племенам. Вся накопившаяся за много лет мелочёвка, которую другие племена наверняка стали бы решать силой оружия. Но картиры - не воины, они предпочитают договориться, откупиться, обратиться в суд. Особенно если спор между своими. Что ж, на взгляд Тайпти, это похвально. И всё-таки: стоит собираться со всех концов Сэрхирга впервые после Великой Ночи, чтобы поговорить об овцах? Как будто нет более веских причин собраться всем народом!

  Артси вошла в разгар слушания этого дела. Старейшины абдали и хомаиши спорили до хрипоты, брызгая на пышные бороды слюной. "Вцепятся в бороды или нет?" - мелькнуло в голове Тайпти. В свои двадцать семь лет она повидала, во что превращаются самые милые люди, если речь о деньгах и серьёзном имуществе. Впрочем... Для кого-то и полная блох, грязная до черноты кошма - уже богатство, позволяющее опустить свой зад не на жёсткую и холодную землю.

  Но когда Эвинна отогнула полог палатки и вступила в тёплую духоту, впустив с собой облачко морозного воздуха, все взгляды обратились на неё. Тайпти и себя поймала на том, что глазеет на вновь прибывшую, как деревенщина. Пришлось напомнить себе о правилах этикета, которые ещё в детстве вколотили в неё учителя. Хорошо вколотили: тело до сих пор помнит боль от "дамской" плети. Не портивщей кожу, но пробирающей так, что перехватывало дыхание. Что ж, эти познания и навыки помогли ей подняться на самый верх, вопреки низкому происхождению и всеобщему презрению к куртизанкам.

  - Артси, предводительница борэйнских картиров, - объявил герольд.

  На первый взгляд, она ничем не напоминала ту, кто уже успела стать живой легендой. Тайпти даже нахмурилась, решив, что это двойница: тоже разновидность телохранителей. Порой выгоднее не ставить кучу быкоподобных охранников вокруг охраняемой персоны, а найти похожего человека и использовать его в качестве двойника, а настоящего припрятать. Сам двойник, как хорошо обученный телохранитель, будет непростой целью для наёмных убийц. С отравителями труднее, но у таких, как правило, есть и серебряный сосудик с противоядием.

  Но нет, есть вещи, по которым знающий человек безошибочно определит облечённого властью. Не богатая одежда, не осанка, даже не взгляд, хотя это уже ближе к истине. Что-то такое, трудноописуемое, но ощущаемое людьми даже помимо воли. В сколенских учёных трактатах, и самых древних, написанных за века до Империи, такое называется "аурой вождя". Что ж, в точку. Есть люди, которые будто рождены, чтобы вести за собой других. Как и те, кому власть нельзя доверять ни в коем случае. И это далеко не всегда соответствует касте и древности рода, вот в чём проблема.

  Так вот, эта самая аура у неё была. И несоответствие облика пятнадцатилетней девчонки, едва вступившей в брачный возраст, с уверенным голосом и прямым взглядом вождя просто резало глаз.

  А девочка симпатичная - чернявая, как все картиры, стройная, с уже наметившейся грудкой и длинной, наверняка тяжёлой косой. Правильное, красивое лицо, изящно очерченный рот, умные серые глаза, брови вразлёт... Одежда добротная - но не более того, никакой роскоши и украшений. Ну, конечно, если не считать за таковые висящий за плечом меч в потёртых чёрных ножнах. Меч казался великоват для девчонки, ковался он на рослого мужчину. Но отчего-то Тайпти не сомневалась, что Артси с ним вполне управляется. Опять же, очень у неё характерные плавные, но точные и экономные движения. Такие бывают у хороших танцоров... или хороших бойцов. Очень вероятно, она - и то, и другое.

  "Интересно, Эвинна была такой же?" - невольно подумала Тайпти. О сколенских событиях на Севере ходили разные слухи, порой стократ перевранные и искажённые до неузнаваемости, порой почти правдивые. Но почему-то казалось, что да, похожа. Не внешностью, разумеется, и не голосом. А той же самой аурой спокойной уверенности.

  Окружённая соратниками, среди которых выделялись двое молодых мужчин, один - тоже отмеченный печатью власти, девушка подошла к центру шатра. Здесь в большой железной жаровне исходили сухим жаром искусно сложенные поленья, языки пламени то и дело вылетали из железной "колыбели", дым и искры уносились в крошечное отверстие наверху. Она засучила рукава, чтобы не опалить пламенем мех - и провела ладони прямо сквозь языки пламени. Старый как мир обычай, уже почти забытый в землях бывшей Империи, да и на Севере всё шло к тому. Картиры, по сути, остались последними, кто оставался ему верен.

  Клятва на огне. Считается, что огонь испепелит того, кто собирается сказать заведомую ложь. Тайпти это мнение не разделяла: сей нехитрый фокус она освоила ещё в детстве, и врать он нисколько не мешал. Может, дело в том, что сама ложь была слишком мелкой и несерьёзной, какая только и может быть у пятилетней малявки?

  - Почтенное собрание, - начала Артси, тщательно подбирая слова. Тайпти Янаян была полностью с ней согласна: любое неверное слово может сгубить всю речь. Но пока девчонка не ошибалась, безошибочно находя обороты достаточно официозные, чтобы не резали слух простонародным говором, и достаточно яркие, чтобы затронуть сердца людей. Значит, говорить она тоже умеет. Приятно послушать умного человека, а она умная. Не по годам. - Так вышло, что я представляю борэйнских картиров, и не только их. Времена меняются - и вместе с ними должны меняться мы. Иначе однажды опоздаем на пир жизни, и причитающееся нам по праву возьмут другие.

  Собравшиеся в шатре вожди помалкивали, переваривая услышанное. Смешки, вызванные внешностью девушки, уступили место насторожённому вниманию опытных политиков. Может, они ещё не готовы принять мнение какой-то девчонки, но одной цели она точно достигла: завладела вниманием этих, определяющих судьбу народа картиров, людей.

  - Наверное, вы решили, что картиры Борэйна сошли с ума, взяв в руки оружие и избрав предводительницей меня. Но тому были веские причины. Жить на Борэйне становится год от года труднее. Всё дольше зима, всё короче и холоднее лето, всё реже тают снега и ниже спускаются ледники. Это происходит начиная с Великой Ночи, и наверняка ею вызвано. Всё чаще приходит снежный смерч и порождаемый им лютый холод. Лучше отправиться в поход сейчас, по своей воле и пока мы ещё сильны, чем потом, когда ослабеем от голода, холода и недородов. Вот почему на сей раз картиры должны стать воинами, а остальные борэйнские племена - нашими союзниками. Кроме того, совсем недавно мы столкнулись с коварным и вероломным нападением, простить которое нельзя.

  Речь Артси тянулась и тянулась, девушка говорила так, как положено вождям - основательно, вдумчиво и веско. Не в лоб, а плавно и осторожно подводила слушателей к определённым выводам, доказывая, почему надо поступить так, а не иначе. Мгновения убегали одно за другим - и Тайпти позволила себе рассмотреть повнимательнее её спутников.

   Вот почтенный, седобородый старец, высушенный временем - прямой как палка, годы так его и не согнули. Глаза, кажется, выцвели от времени, но по ним читается и недюжинный ум, и сильная воля. По словам "любовника", одного из пяти членов панчаята - это Аспарух, вождь племени гвидассов. По слухам, именно они, живущие всегда в глубине острова, в выстуженных северными ветрами долинах, куют мечи из никарра. Наверняка те самые ледники...

  А вот другой старик, на сей раз низенький, да ещё сутулый, блестящий покрытой пигментными пятнами лысиной. Это Моос, старейшина самого многочисленного из картирских племён, а по сути предводитель всех борэйнских картиров, подчинённый лишь ей.

  Но не они привлекли внимание Тайпти. По правую и по левую руку от девушки шли двое. Оба невысокие и не слишком-то широкие в кости, но жилистые. Одному лет двадцать пять - тридцать, второму наверняка нет и двадцати. Оба чернявые и чернобородые - но на этом сходство кончалось. Младший, с едва пробившимися усами, одет не так уж и богато - и, казалось, терялся от изобилия столь могущественных персон. Он был вооружён, на поясе висел простенький нож - но уже по этому оружию можно сказать: простолюдин. Родственник - или любовник? Скорее второе, одежда больше напоминала гвидасскую. Хоть бы заговорил: по говору можно определить точнее.

  Второй куда интереснее. Постарше, но бросается в глаза даже не это. На нём, как и на Артси, такая же печать власти. Хищные, точные движения прирождённого бойца, а за плечами - жуткий монстр: огромная и наверняка тяжеленная секира о двух лезвиях. Пожалуй, самое страшное в ближнем бою оружие. Картиры косились на не расстающегося с оружием воителя с неодобрением, но высказать ему в лицо недовольство, понятное дело, не рисковали. Настоящий вояка; такие в пору Северных походов Сколена и остановили имперскую военную машину. Даже и сейчас воин глядит исподлобья - высматривает угрозу предводительнице, и готов порвать того, кто посмеет на неё косо взглянуть. Странно. К женщинам и вообще всем, кто слабее в рукопашном бою, такие относятся с пренебрежением, и выполнять их приказы не станут ни за что. Что же сделала эта девица, ещё до той битвы, где разбили алков и Харайна, что такие сорвиголовы пошли за ней?

  Но с каждой секундой у Тайпти крепло ощущение, что смотрит северянин не туда. Её внимание привлекла круглолицая девица, вошедшая за воином и вставшая по левую руку от него. Вроде бы таких из ста сотня, а эта ещё и довольно симпатичная. Падкий до женщин здоровяк вполне мог клюнуть. Но где-то она уже видела это лицо. И что-то с ней было связано... Нехорошее. Понять, на чём основаны подозрения, Тайпти пока не могла - но к таким вещам привыкла относиться всерьёз. Она незаметно пробиралась к девице, стараясь в нужный момент оказаться поближе. И не спуская с круглолицей осторожный взгляд. Вроде и не смотрела на неё - прямой взгляд настораживает, как предупреждающий крик. Но краем глаз отмечала любое движение.

  Поначалу девица заинтересованно слушала Артси. Потом встряхнулась - точно вспомнила, что не сделала нечто очень важное. Бросила на картирку мимолётный взгляд. Одновременно правая рука исчезла под полой полушубка, доставая...

  Дальнейшее произошло быстрее, чем можно рассказать. Именно это движение сказало всё - и Тайпти вспомнила, где прежде видела девицу. В тот самый день, когда завидующие её славе и богатству соперницы скинулись и сообща оплатили услуги наёмного убийцы. Он почти успел вонзить ей в шею отравленный шип. Почти. Гибким и грациозным, как подобает танцовщице, движением она ушла в сторону - и во весь голос закричала, вызывая охранников: заведение вряд ли смогло бы работать без бригады отборных костоломов. Охрана проявила бдительность и вовремя пришла на помощь, так что вскоре убийца замер в луже собственной крови.

  Когда его перевернули, он оказался совсем ещё молодым парнем. И лицо его, конечно, было другим - но фамильное сходство просто бросалось в глаза. Так мог выглядеть младший брат этой девушки. И если сорвать с неё тулуп, под рубашкой наверняка обнаружится свинцовый медальон с изображением богини Борэйн. Как у того парня, что чуть не отправил к праотцам её саму.

  "Они всё-таки решились! - зло подумала она. - Тупые ублюдки, что же они творят!" Тайпти явственно представила себе, что будет дальше. Как падает, получив удар клинком или отравленной иглой, Артси. Допустим, убийца сумеет нанести удар со спины простодушного здоровяка, все сочтут убийцей его, а она под шумок сможет уйти. Но останутся другие вожди, и все они, даже самые миролюбивые из картиров, будут оскорблены до глубины души. Первый Большой Совет провели задолго до Харванидов - и с тех самых пор никто не осмеливался осквернить священное место пролитой кровью. Особенно - пролитой подло, рукой убийцы. И будет неважно даже, кто именно послал убийц: важно только, что панчаят это допустил.

  Потому после гибели предводительницы первыми наверняка ответят она с "любовником". После этого примирение станет невозможным, и Барск с его полутора тысячами наёмников, которым неохота гибнуть в безнадёжном бою, окажутся наедине с шестью тысячами людей Эвинны... и почти десятью - картиров со всего Сэрхирга. А стены города изрядно пострадали от землетрясений в Великую Ночь, и с тех пор толком не ремонтировались...

  Вряд ли после этого они пойдут дальше, скорее, кто-то останется обживать опустошённую землю лирцев, а остальные разбредутся, как и раньше. Но вот самим лирцам будет уже всё равно: их город, да и остальные селения, разнесут по кирпичику. И виной тому будут пятеро старых упрямцев, решивших, что яд и кинжал надёжнее переговоров...

  Мысли Тайпти летели, как пришпоренные, опережая тянущиеся густым мёдом мгновения. Предупреждать кого-либо - не хватит времени, в руке девицы уже появилась тонкая, матово блестящая игла - её предварительно обмакнули в отраву. А Эвинна стояла от неё на расстоянии вытянутой руки...

  Но и броситься на убийцу самой - нет времени. До предводительницы борэйнов пять шагов, сейчас это равнозначно расстоянию до любой из трёх лун. Да и драться её никогда не учили. А можно и просто напороться на иглу самой... И крикнуть что-то вроде: "Сзади!" - не выход. Тут не поле боя, пока она сообразит, потеряет драгоценные доли мгновения. Единственное, что ещё можно сделать...

  Рука Тайпти сомкнулась на факеле, что держал над головой молоденький паренёк. Конечно, он был сильнее женщины, но Тайпти оказалась быстрее, вдобавок знала, как правильно вывернуть деревяшку из руки - против большого пальца, и тогда или он выпустит факел, или сломается палец.

  Пламя на конце факела загудело, описав огненную дугу, обжигая кожу, несколько капель раскалённой смолы упали на плечо Тайпти. Но и это уже было неважно, потому что факел, кувыркаясь в воздухе огненным колесом, устремился к лицу убийцы. Девица оказалась ничуть не хуже, она успела чуть отклониться в сторону, пропуская факел над левым плечом, но рука с отравленной иглой отдёрнулась - и все усидели из-за спины начавшего разворачиваться Эгберта смертоносное жало. Вскрикнул один из присутствующих - этот уклониться не успел, и остатки горящей смолы обильно брызнули на лицо и бороду. Запах палёной кожи и волоса, ругань, топот и крики слились воедино.

  Когда эта проклятая плясунья швырнула горящий факел, Халишта заметила его лишь в последний момент. Если бы её внимание не было поглощено исключительно жертвой! Ведь учили же её с детства: надо держать в поле зрения всех присутствующих, отслеживая любое изменение обстановки. Но очень уж увлекла речь девчонки-жертвы - ладная, осмысленная, доходчивая, она даже стала немного сочувствовать борэйнам, чья родина медленно, но верно становится ледяной пустыней. Она едва не упустила момент - но всё-таки поспела уклониться. Увы, уходить от летящего в лицо пламени пришлось вправо, в противоположную от Эвинны сторону. Да ещё выходя при этом из-за широкой спины Эгберта, который по её замыслу и должен был "стать" убийцей.

  - А-а-а! - заорал кто-то за спиной. Видать, бедняга не успел увернуться.

  - Пожар!

  - Горим!

  - Тушите!!!

  Чинный порядок Большого Совета был сломан одномоментно, шатёр наполнился гарью, топотом, криками и стонами. Обожжённого, какого-то плюгавого и неказистого старикашку, вынесли на руках, огонь сбивали со стены шатра, факел забрасывали снегом и песком. Но всё это уже не имело значения, потому что проклятущая Артси соображала быстро. Она уже шатнулась в сторону, уходя на безопасное расстояние, со змеиным шипением из ножен вылетел кинжал, его лезвие рассыпало тревожные, с фиолетовым оттенком, отблески. Но уже разворачивался одетым в вороной панцирь торсом Эгберт, собой закрывая предводительницу, и привычная огромная секира легла в крепкие руки.

  Халишта понимала: уйти не удастся. Проклятая плясунья испортила всё. Но ещё есть в потаённом кармашке в рукаве небольшой нож, и его можно метнуть ей в горло, чтобы хоть так отплатить за провал...

  Никто так и не заметил, откуда в её руке появился нож. Она будто взяла его прямо из воздуха. Бросок, короткий свист - и полный боли вскрик... Но не Тайпти. Проклятая куртизанка недаром считалась лучшей танцовщицей Барска. Плавным, грациозным движением она ушла в сторону - ровно настолько, чтобы смертельная рана стала просто большой царапиной. А ведь на этом клинке у Халишты не было ни капли яда, только честное железо... Нож пробил кожаный полог и повис. А Эгберт уже занёс секиру, готовясь покарать убийцу тут же, на месте. Как и привык поступать с врагами...

  - Стойте! - прозвенел, перекрывая поднявшийся шум, голос Артси. И столько было в нём уверенности, что Эгберт замер. То ли постанывая, то ли поскуливая от страха, Халишта пыталась отползти от страшного северянина - но второй парень, которого она приняла за родственника Артси, уже наставил ей на грудь меч. Теперь замерла и она сама. - Это всего лишь оружие убийства, как нож в её руках! Но, в отличие от ножа, она может рассказать, кто заказал преступление!

  Тайпти вздрогнула. А уж её "любовник", который и был тут настоящим представителем панчаята, и просто побелел, как мел. "Ну, вот мы и пропали. Сейчас ей развяжут язык пытками - и все узнают, что панчаят решил нарушить вековой обычай. И у меня - всего одна попытка..."

  - Верно! - произнесла она. "Меднокудрая Кенсия, защитница правды, прости меня за ложь - не ради себя лгу, а ради невинных, над которыми нависла угроза..." - Кто бы ни затеял убийство - мы виноваты перед гостями, потому что не смогли обеспечить безопасность! Молчи, дурак, пока головы не лишился, - прошипела она в лицо побелевшему от таких слов члену панчаята. - Но кто попытался убить гостя, может поднять руку и на хозяина! Позвольте нам допросить эту мерзавку, разумеется, в вашем присутствии, и уж тогда решайте, что с ней сделать!

  - Что ты делаешь?! - прохрипел "любовник".

  - Молчи, Камбер! - бросила Тайпти. И снова обратилась к залу: - Пусть все узнают правду прямо сейчас. - Эй, ты, как там тебя! Мы знаем, что ты из служителей богини смерти, убивающих за деньги. Но если ты ответишь на вопросы правдиво - я попрошу воительницу Артси за тебя.

  Халишта вздрогнула. Когда на неё навалились сразу несколько воинов, выкручивая руки и охлопывая одежду на предмет спрятанного оружия, когда её вздёрнули на ноги и заломили за спину руки, заставив согнуться носом в землю, надежда на спасение успела погаснуть, и вся жизнь обратилась в ожидание жестоких пыток. Но похоже, её не намерены убивать прямо сейчас. Чего доброго, ещё пощадят. Понять бы ещё, чего они хотят услышать - правду про панчаят или... Про тех, под чью дудку панчаят пляшет?

  - Скажи мне, наняли ли тебя чужаки, жрецы чужих богов, посланники другой страны, или кто-то другие?

  Голова Халишты работала быстро и чётко: как ни крути, а заветную подсказку ей дали. Есть возможность даже вывести из-под удара настоящего заказчика, да и самой выжить. А там - посмотрим... Хотя нет. Никогда больше она не примет заказ на эту безумную девку. Хотите правду? Ну что ж, будет вам правда - но не вся.

  - Освободите руку! - потребовала она. - Я поклянусь на огне, и пусть Повелительница Смерти поступит со мной, как с безбожницей и клятвопреступницей, если я лгу.

  К одной из рук девушки поднесли факел - уже не тот самый, а ещё один. Держали его довольно долго, боль успела багровой пеленой затопить сознание - но каким-то чудом Халишта сдержала крик. Зато и картиры поверят: как же, огонь её не испепелил... А что волдыри завтра будут, так это ерунда. Пройдут... Если сама она до завтра доживёт. Осталось сказать то, что они все хотят услышать, пусть и по разным причинам.

  - Это был жрец Справедливого, - начала она, облизнув разбитые губы. Один из стражников успел приложить её по лицу. - Возраст лет шестьдесят, борода до груди, на правой щеке шрам... Он приходил к главе нашего клана, говорил с ним. И велел в случае провала сказать, что её "заказал" парчаят.

  "Эльфер!" - потрясённо подумала Эвинна. Но как он узнал? Впрочем... Сама же и отпустила Авената, знавшего правду. Он должен был рассказать о ней Амори - но не только ему? И теперь ещё один смертельный враг знает, что она вернулась. Бывший учитель решил отомстить, но не в честном бою, а так. Но убийца точно описывает его. Хотя, может, кто-то из соратников Эльфера. Только действует ли он сам по себе, по приказу Амори, или вовсе..." Она оборвала крамольную мысль. Думать о том, что фактически бросила вызов Богам, не хотелось. Надо решать, стоит ли верить словам убийцы.

  Справедливость требовала докопаться до истины, если надо, пытками выбить у преступницы имена заказчиков. Проблема в том, что тогда надо искать старейшину клана, у него узнавать, как звали "заказавшего" её жреца, и так по цепочке добираться до конечных заказчиков. Каковыми, скорее всего, всё-таки окажутся алки. Увы, на это нет ни времени, ни возможностей. Разве что потребовать этого от местных властей.

  А политическая целесообразность - оставить всё как есть. Она всё равно собиралась воздать по заслугам и баркнеям, и алкам, и Эльферу со товарищи. И показания пойманной на месте преступления убийцы - прекрасный повод обрушить на них гнев картиров и борэйнов. "Ты хотела двинуть их на Алкию после того, как они завоюют себе землю? - сама себя спросила Эвинна. - Теперь - пойдут. Потому что убийство вождя - даже попытку убийства - на Севере не прощают".

  Как всегда в бою или в другой ситуации, требовавшей быстрых решений, в голове Эвинны мысли обрели идеальный порядок. Выстроились по значимости, по степени срочности, будто солдаты в фаланге. Если затеять расследование - её не поймут, ведь убийца поклялась на огне. Но главное - пройдёт время, и угаснет боевой азарт, сменившись мелочёвкой. Вожди перессорятся из-за взаимных мелких обид, которые на войне отходят на второй план, но в мирной обстановке становятся единственно важными. Население Барска начнёт тяготиться собравшимися на его земле чужаками. И окажется, что затеянный великий поход кончился, не начавшись.

  Будто это случилось вчера, Эвинна вспомнила события трёхлетней давности. Тогда Моррест со своим отрядом и примкнувшими к нему нижними сколенцами сумел задержать алков на время, достаточное, чтобы её войско вошло в столицу. И Император Кард - подумать только, тогда ещё Император! - написал Амори письмо с предложением мира. Письмо предложила написать сама Эвинна.

  Тогда ей казалось, что именно это будет правильно. Спасти от гибели истекающее кровью войско Морреста. Ослабить Амори, отняв у него два десятка кораблей - и это после разгрома при Хэйгаре. Использовать мирную передышку, чтобы лучше вооружить и обучить войско, сколотить новые полки, усмирить отложившихся от Империи балгров. Огнём и мечом пройти по землям союзников Амори, тардов и баркнеев: чтобы впредь неповадно было бить в спину и отвлекать часть сил. Покончить с бандами, тогда ещё совсем небольшими, Арднаровых головорезов. Установить контакт с гевинцами, хеодритами, алхаггами - да всеми, кому надоел развал страны и кровавый хаос на её обломках. И вот только после этого, укрепив войско и зачистив тылы, нанеся поражение алкам и их союзникам там, где они слабы - планомерно и методично выдавливать их собственно в Алкию... А потом с материковой Алкии - в Алкриф. И, наконец, блокировать уже его.

  План казался беспроигрышным: казалось, передышка будет на пользу сколенцам, а не Амори. Особенно по сравнению с тем, что советовал неистовый Тород: не размениваясь на ничью, переправить войско через Эмбру и по Вассетскому тракту вести его навстречу Амори, постараться навязать ему генеральное сражение. Конечно, наёмники всё ещё превосходили сколенских ополченцев на порядок, да и самого Амори нельзя недооценивать - но у неё тогда было двенадцать с лишним тысяч против менее чем четырёх тысяч у Амори... Вдобавок, основательно потрёпанных Моррестом. Шанс на победу в большом сражении был. И тогда оставалось бы только идти на Валлермайер. И у Амори было ещё слишком мало нового, огненного оружия, чтобы оно перевесило численность повстанцев, да и применяли его алки неумело, почему Моррест и смог разгромить новую стрелковую сотню и захватить пушку.

  Её остановило тогда чёткое осознание: цена победы, даже если Амори будет разгромлен, окажется огромной. А ведь может получиться и так, что Амори выстоит, измотав её войско "дорожной войной" - как Моррест успешно делал это с ними самими. Остановит обескровленное войско где-нибудь на границе, подтянет подкрепления. Тем временем балгрские мятежники ударят в спину сколенцам, прямо по столице. А на севере начнут наступление баркнеи и тарды: ведь чтобы надеяться на победу над алками, пришлось бы собрать в один кулак все войска, какие были, полностью оголив Верхний Сколен. И в это время в самой столице начнётся мятеж тех, кто в людях Эвинны усматривает угрозу своему положению и богатству. А в Верхнем Сколене головорезы Арднара войдут в полную силу и поддержат внешнее вторжение изнутри. Эвинне нужно было не просто победить, а победить быстро, в одном-единственном сражении. Успеть разгромить материковую Алкию и вернуть войска назад буквально за месяц-другой.

  А так могло получиться, только если Амори решится на открытое сражение, и тоже бросит в бой всё, что имеет. Но до сих пор алкский король не производил впечатление дурака. Огромные потери и трудности будут точно, а быструю победу никто не гарантирует. А ведь потери - это и упадок духа её рыхлого и неопытного войска. Это - и усиление влияния тех, кому главное - не победить, а усесться на её место любой ценой.

  Не говоря уж о том, что отказом от перемирия она обрекала отряд Морреста на уничтожение.

  И Эвинна сломалась. Лето, единственное, когда ещё можно было разбить Амори, пусть большой кровью, было потеряно. Осенью крестьяне разбрелись по домам, снимать урожай - и вновь собрать их уже не удалось. Враги навалились со всех сторон - и лучшие части пришлось раздёргивать по субам Верхнего и Нижнего Сколена. Тем временем Император, оставшийся без присмотра, открыто встал на сторону Амори, согласившись на позорную роль марионетки. Моррест был изгнан, и хорошо, что не казнён. Никто не заметил, как все победы, всё равно доставшиеся дорогой ценой, рассеялись как дым. И всё покатилось в пропасть.

  А вот Амори использовал передышку с умом. Пополнил армию и дал отдохнуть ветеранам, построил новые корабли и пушки, договорился с герцогом Нижнего Энгольда, с балграми и северянами. Наобещал с три короба Арднару и храмовой верхушке. Наверняка имел с ним какие-то шашни за спиной Эвинны и тогдашний венценосный супруг. А она безвылазно, как и подобает верной жене, сидела во дворце, готовясь к родам и предоставляя государственные дела Императору. Хорошо хоть, ребёнок был не от этого... Сидела, пока не стало действительно поздно. Пока Амори не ударил в самое сердце сгнившей Империи.

  И вот всё повторяется. Судьба будто даёт ей шанс не повторить прежнюю ошибку, перечеркнувшую все победы и сделавшую напрасными жертвы.

  Ну уж нет!

  Тем более, что алки или храмовники не могут не быть в этом замешаны.

  Эвинна гордо вскинула голову, обвела присутствующих пристальным, уверенным взглядом - тем самым, который заставлял людей идти за ней в бой в прошлой жизни, да теперь уже и в этой. Наверняка прежние соратники, видь они её сейчас, поразились бы сходству с их Эвинной. Они и представить бы себе не смогли, что перед ними она сама.

  - Вы слышали признание, засвидетельствованное на огне?! - наконец произнесла она. - Её послали те, кому хочется, чтобы картиры никогда не получили свою землю. Те же самые, кто спит и видит себя хозяином никарровых рудников, а гвидассов - своими рабами или мертвецами. Те, кто уже растоптали Сколен, и готовятся точно так же растоптать свободу Севера, повторив Северные походы Арангура Третьего. Наконец, те, кто столкнули в междоусобице сына - и мать. Если хотите, чтобы они добились своего - возвращайтесь по домам, покорные, как идущий на бойню скот. А если хотите для своих детей другого будущего - за мной! Настала пора снять проклятие и вернуть свою землю!

  Тайпти видела: Эвинна не до конца поверила разоблачённой убийце. Но сейчас ей выгоднее сделать вид, что поверила. Гроза временно миновала - но только временно: если всё оставить как есть, она наверняка захочет докопаться до истины, и вот тогда... А мужчины, включая расслабившегося Камбера, так ничего и не почувствовали. Тайпти восхитило, как ловко она обернула случившееся к своей выгоде. Надо признать, довод железный. Теперь у них в голове стройная и непротиворечивая картина: посланницу Богов пытались убить те, кто выгнал картиров с их земли и пытался покорить борэйнов. И нужно пойти ему навстречу всей силой, вынуждая не нападать, а защищаться. Тайпти мысленно поаплодировала девчонке: спесивым индюкам из панчаята до неё далеко. Умеет вдохновить людей и показать им поистине великую цель. Такие и совершают то, о чём потом веками слагают сказания.

  Артси замолчала. Её взгляд, строгий, властный, изучающий, скользил от лица к лицу, и Тайпти ощутила лёгкую оторопь. Это не взгляд пятнадцатилетней уличной плясуньи. Так бы мог глядеть повидавший лиха, познавший и гонения, и предательства, не раз глядевший в глаза смерти полководец. Лет сорока, не меньше. Она идёт к своей цели, и лучше быть ей другом, чем врагом.

  - Веди нас против южан! - первым крикнул Эгберт. Ярость в его голосе казалась несколько наигранной - молодой вождь явно спешил загладить вину - пока остальные не вспомнили, с кем пришла на Большой Совет убийца.

  - На берегах Барки - наша земля! - прозвучал голос Мооса.

  - Слава посланнице Богини! - потрясая мечом, проревел Виридэйн. Стоящие рядом картирские вожди шарахнулись от сверкнувшего в свете факелов лезвия. Ничего, совсем скоро они привыкнут к блеску вражеской стали.

  И будто эхо загуляло по шатру, степенные, величественные вожди кричали, потрясая, у кого было, оружием:

  - Слава посланнице!

  - Слава!

  - Слава!!!

  Тайпти слушала громогласные здравницы с тонкой, почти незаметной улыбкой. На миг ей стало даже жалко Амори, по душу которого отправился в поход новый Оллог... Если не новый Эгинар. Главное - не подставить под эту лавину Барск. А ещё лучше - осторожно направить её на тех, кто угрожает в данный момент лирцам.

  Впрочем, это они обсудят потом, с глазу на глаз. А пока - ещё один старинный, но очень уместный после случившегося обычай. Закон гостеприимства нерушим, тот, кто пировал вместе с лирцами, точно не поднимет на них меч.

  - Окажите же нам честь, катэси - придите на Пир Встречи, как заведено, - учтиво склонив голову, произнесла куртизанка, и растерянный Камбер вынужден был согласно кивнуть. - Он состоится вечером в Зале Торжеств Серой Цитадели. Понимаю, после того, что вы пережили, каттхая, вы вправе нам не доверять. Но... Это самое меньшее, чем мы можем загладить вину. К тому же, так заведено уже много веков.

  - Раз заведено, мы придём, - улыбнулась, и улыбка вышла почти искренней, Эвинна. - Традиции должны почитаться.

  Вожди заулыбались, понимающе закивали седыми, чёрными, русыми, рыжими и соломенно-светлыми головами. Фраза, приписываемая святому императору Эгинару, пришлась северянам по вкусу.

  - К какому часу приходить? - благожелательно, будто и не пережила только что смертельную опасность, произнесла Эвинна.

  - В любое время после полудня, - пояснил Моос и глянул на убийцу. Халишта всё так же стояла с заломленными руками, беспомощная и сломленная. - А с этой-то что делать, каттхая? Вы вправе вынести ей приговор...

  - Если бы она совершила убийство, её бы следовало казнить, - нашлась Эвинна. - Если бы ранила - следовало бы отрубить ей руку. Но она не смогла сделать вообще ничего. Полагаю, следует держать её под стражей, пока её род не выплатит выкуп в пользу пострадавшего от факела старейшины. После получения выкупа пусть берут свою дочь или жену обратно. Размер выкупа пусть назначит старейшина.

  - Каттхая, вы уверены? - переспросил Эгберт. Вождя рипуариев нешуточно мучила совесть. - А я ведь поверил этой змее!

  - Если бы тебя ранили мечом, ты гневался бы на меч, Эгберт-катэ? - поинтересовалась Эвинна. - Или на руку, которая меч держала? Или всё же на обладателя этой руки? Тот, чья рука попыталась меня убить, не здесь, а в Алкрифе. Он больше всех заслуживает кары, и мы его покараем. Думаю, рука ничего не сделает, если меч останется у нас.

  Тайпти едва сдержала усмешку. Ловко! Вроде бы не сказала ничего конкретного, но "заказавшие" её касте убийц, и только они, наверняка поймут намёк. Это предупреждение тем, кого она назвала "рукой". Мол, я всё знаю, просто сейчас не время с вами возиться. Если не будете глупить - останетесь целы, повторите попытку - и "меч", то есть сама убийца, назовёт вас по именам. Зато все считают главным виновником случившегося алкского короля, на него и будет направлен гнев участников Большого Совета. Лирцы же оказываются не только невиновными, но и гостеприимными, хоть и слишком беспечными хозяевами. Опять же, только до тех пор, пока ей выгодно.

  - Надеюсь, Тайпти, я увижу на этом пиру и тебя?

  Само собой, подумала куртизанка. Интересно иметь дело с политиком такого уровня. А потом мы поговорим без свидетелей, как одна женщина с другой.

  - Конечно. Я - лучшая танцовщица нашего города. Надеюсь, вам понравится моё искусство.

  Глава 19. Зеркало жрицы

  Эвинна устало откинулась на широченное кресло, глаза слипались. Ей, обычно умеренной в еде, пришлось наесться до отвала и попробовать, впервые в обеих жизнях, какой-то хмельной напиток с медовым привкусом. Тут его ценили больше, чем алкские и алхаггские вина...

  Яства, надо признать, были бесподобны. Стол ломился от печёной, жаренной, пареной, варёной рыбы, зажаренных в собственном соку птиц и каких-то загадочных, не встречающихся южнее Баркина зверей. Ароматные хлеба - и засоленная наподобие огурцов какая-то странная трава, которая, по словам слуг, росла в прибрежных фиордах и шхерах, особенно на браггарском побережье. Во всё это обильно и порой без меры добавляли каких-то специй - но получалось, даже по сравнению с кухней сколенских императоров, неплохо. В дополнение к поварам изо всех сил старались слуги, точнее, симпатичные служанки, разносившие подносы с дымящимися яствами. И не откажешься - можно невольно обидеть гостеприимных хозяев. Вот и приходится, отказавшись от привычной умеренности в еде, набивать живот.

  Хмельные напитки - отдельная история. Женщине нельзя, зато можно и положено - вождю. И снова: отказаться - значит, обидеть. Эвинна со вздохом выпила кубок с медовым напитком, ровно столько, чтобы соблюсти традицию. В голове с непривычки зашумело, с мороза глаза слипались, впервые за месяц новой жизни Эвинна ощутила, как устала от бесконечной тьмы и мороза. А если вспомнить прошлую жизнь с затянувшейся войной, скитания по неуютному, неустроенному миру... За двадцать пять неполных лет она прошла через такое, чего тот же Велиан не увидел и за восемьдесят. И потому кажется, что живёт уже очень долго...

  Последние недели Эвинне постоянно казалось, что она не успевает. Время идёт, а Амори ждать не будет, он - не глупый мальчишка Харайн и даже не умный, но, если честно, слегка трусоватый Моос. Противник, каких поискать - надо отдать ему должное. Конечно, рыцарей у него подвыбили, наёмников тоже - но ещё Моррест рассказывал, кто служит в армиях его мира. И если действительно был второй, как он говорил, "попаданец", доставшийся алкам, Амори может пойти и по этому пути. Конечно, ценность рекрутов из крестьян, ремесленников и купцов невысока. Но их количество компенсирует качество.

  Интересно, а рабов "призывать", как говорил Моррест, будут?

  Воспоминание о Морресте привычно резануло сердце. Как-то он там, в чужой стране и чужом, так не похожем на его собственный, мире? Там война - да такая, по сравнению с которой вся борэйнская эпопея покажется детской потасовкой. Если Амори не казнит Морреста, и он сумеет вырваться, ему придётся иметь дело с лучшей армией и лучшим полководцем Сэрхирга. Продержится ли до того времени, когда придёт помощь? Продержатся ли все сколенцы?

  - Тайпти, - как ветер облака, унёс отвлечённые мысли шёпот пирующих. Не то слово, не то имя произносилось с неподдельным уважением. Так говорят о человеке, не унаследовавшем, а завоевавшем авторитет. - Сама Тайпти Янаян...

  "Действительно будет танцевать, - удивлённо подумала Эвинна, оглядывая пиршественный зал. - А я думала, это несовместимо с политикой..."

  И точно! По залу рассыпалась барабанная дробь, послышались переливы флейт, зазвенели струны - укрытый в прикрытом гобеленами закутке оркестр заиграл музыку.

  Эвинна успела заметить, как раскрылась разукрашенная дверь в дальнем конце зала - и в кружении осыпанной блёстками юбки, звеня браслетами, на служащий сценой помост выплыла танцовщица. Вокруг её головы вились распущенные длинные волосы цвета воронова крыла, высокий, выдающий недюжинный ум, лоб охватывала узорчатая золотая диадема. Чуть выше щиколоток, рассыпая по залу мелодичный звон, были намотаны длинные верёвки со вплетёнными в них серебряными бубенцами. Унизанные тонкими браслетами руки мелькали в воздухе, длинные, изящные пальцы плели одной танцовщице ведомый узор. Проснувшееся сознание Артси отметило редкое мастерство танцовщицы: кому, как не уличной плясунье, оценить сложность танца и уровень его исполнения. Политика тоже танец - танец на лезвии меча.

  Движения танцовщицы замедлились и стали женственно-плавными, каждым из них она будто дразнила собравшихся в зале мужчин. Здешнюю речь Эвинна понимала с пятого на десятое, Артси не понимала вообще. Тут говорили либо по-хорадонски, либо по-браггарски с добавлением кенсийских словечек, на худой конец, по-крамски. Наконец, в ходу был и изрядно разбавленный северными говорами сколенский язык, точнее, какой-то малопонятный диалект.

  Но лукавые взгляды, озорная улыбка на полных, ярко накрашенных губах, тоненький перезвон браслетов и ножных колокольцев подсказывали: она исполняет не религиозный гимн и не героическую балладу. Потом девушка села в грациозной, полной изысканности позе, и, изображая всё в лицах, запела:

  Всё это Тайпти Янаян показывала в лицах, искусно изображая и смущение бестолкового жреца, и любопытство выбравшейся за пределы женской половины дома женщины. Дальше началось такое, что зал то и дело оглашали взрывы хохота. И жрец, надевший женское покрывало, и женщина, переодевшаяся в жреца, то и дело попадали в разные забавные ситуации, порой довольно-таки двусмысленные. Ведь от того, что одела жреческий плащ, женщина не выучила священные песнопения и тонкости обрядов. В свою очередь, жрецу пришлось сбрить роскошную бороду, признак жреческого достоинства, но это было только начало. Пришлось близко познакомиться с мытьём гор жирной, грязной посуды, штопкой мужниных штанов и баюканием детей, ходить на рынок, где отбиваться от глазеющих на лже-женщину парней и слушать придирки старух, а ведь есть ещё и супружеский долг... А к "жрецу" с той же самой целью подкатывала жена...

  Одна за другой на сцену выходили помощницы - молоденькие девчонки, что кружились вокруг Тайпти, демонстрируя всем свои соблазнительные округлости. Казалось, их разноцветные, усыпанные блёстками покрывала трепетали птичьими крыльями, или парусами сказочных кораблей. Потеснившая Эвинну Артси увлечённо смотрела представление, только интересовали её не женские прелести, а сам танец. С семи лет выступавшая перед зрителями, она воочию увидела новый уровень мастерства, и впитывала происходящее на сцене, как губка. Пусть Эвинне вряд ли понадобится танцевать, но Артси надеялась, что однажды...

  - Обязательно, подруга, - обнадёжила прежнюю хозяйку нового тела Эвинна. - Когда всё это кончится, мы вместе станцуем для...

  Эвинна поперхнулась. Моррест - не дурак и не трус, он доказал, что умеет воевать. Но вырваться из алкской неволи лишь немногим легче, чем вернуться из мира мёртвых. Да и если вырвется... Как ни крути, война есть война.

  Эвинна помотала головой, чтобы отогнать нехорошие мысли. Мать говорила: если верно ждать воина и не пускать в душу сомнения, что он жив - он вернётся, пройдя сквозь все испытания. И всегда сможет почувствовать, что его не забыли и ждут, ждут вопреки всему. Он вернётся, как на путеводный огонёк, выйдя на тусклый свет плошки жира в родном окне...

  Правда, Моррест ей не муж, а она ему не жена. Но кому важны обряды, когда он создан для неё, а она для него! И она будет его достойна: пока не увидит его трупа, или могилы... Впрочем, даже тогда она не поверит до конца. Потому что сама вернулась и оттуда. Эвинна отогнала непрошенные мысли - и снова взглянула на танцовщицу.

  Пришлось бедняге вновь встречаться с бывшей женой горшечника, которую как раз собиралась бить толпа. В последний момент они успели поменяться, и выпорхнувшие на сцену девушки ("Группа подтанцовки" - будто поясняя Эвинне, подумала Артси) закружились вокруг главных героев. За жрецом тоже мчалась одетая в мужское платье танцовщица... Нет, всё-таки подросток, похоже, в "спектакле" участвовали и мальчики. В самый последний момент жрец успел передать жене горшечника её наряд, ему достались мужские штаны, рубашка, неизменная жреческая шапочка. Сопровождаемые дружным хохотом пирующих, "жена" и "жрец" умчались за дверь. За ними, с гиканьем и свистом, бежали остальные - будто толпа решила хорошенько проучить мошенников.

  Вскоре они вернулись, уже в первоначальных нарядах. Эвинна удивилась, как они быстро переоделись, но Артси подсказала: перед представлением они одели сразу два, а то и три наряда. Как и другие танцоры, игравшие по две-три роли.

  Музыка стихла, танцовщицы застыли в разнообразных, полных изящества и манящих позах. Несколько секунд стояла тишина, люди как будто ждали продолжения - а потом зал взорвался восторженными криками, на помост танцоров обрушился ливень монет и золотых украшений. Эвинна их понимала. Искусное представление, прошедшее по самой грани непристойности, но ни разу её не перешагнувшее, грациозные танцы и изящные наряды произвели впечатление. Особенно интересно было той её части, которая некогда была Артси. Как и все, девушка бросала трофейные алкские монеты на сцену и кричала:

  - Тайпти! Прекрасно! Молодец!

  О ней речь - она и навстречь. Куртизанка вынырнула из водоворота всеобщего восторга, всё такая же - усыпанная драгоценностями, в ярком, слишком ярком для жизни, но идеальном для сцены наряде, с ярко подведёнными губами и глазами, нарумяненными щеками, окрашенными охрой босыми ступнями и кончиками пальцев. Только в глазах, больших и глубоких, будто омуты на Эмбре, нет и намёка на веселье. Глаза очень усталого человека.

  - Счастлива видеть Артси-каттхаю, - с сильным акцентом, но на борэйнском, обратилась она к Эвинне. - Да будут Боги благосклонны к твоему делу. Поговорим, как условились?

  "К моему делу" - отметила Эвинна. Не к ней самой, но именно к делу. Это приветствие мудрой и повидавшей жизнь женщины, но не привыкшей ко всеобщему почитанию легкомысленной красотки. Кто же ты такая, Тайпти Янаян? Неужели правда именно от тебя зависят решения панчаята?

  - Что ж, выступаем мы не сегодня, время есть. Я в твоём распоряжении, каттхая.

  - Это ненадолго. Для начала - как вам представление?

  - Выше всяких похвал, - сказала Эвинна, не кривя душой. Та её часть, которая прежде была Артси, пребывала в восторге. - Мы, картиры, знаем эту историю, но там другие имена, и она не в стихах...

  - Стихи и музыку сочиняла я, - призналась Тайпти. - Чаще я исполняю свои песни. Имена тоже другие: не важно, как звали героев древности. Важен смысл истории, её мудрость. Быть может, когда-нибудь будут петь и о девушке-воине...

  - Если будет, кому, - буркнула Эвинна. - На юге - бойня.

  Вслед за Тайпти на сцену вышли менее именитые плясуньи и куртизанки, одна за другой они разыгрывали свои маленькие спектакли под музыку - то озорную и зажигательную, то грустную и протяжную. Соответственно, и зрители то приплясывали на месте, опасаясь уронить достоинство и всё равно не удерживаясь, то сидели, замирая и вслушиваясь в каждое слово: иные песни наполняли сердце светлой, лёгкой грустью...

  Тайпти и Эвинна-Артси шли по длинному коридору, вымощенному старинными мраморными плитами, и шум пирушки звучал всё глуше - как шелест гальки на берегу моря. На вид Тайпти годилась Артси в матери - но на самом деле они были равны. Обе - хлебнувшие лиха, обременённые ответственностью за других, обе - имеющие важную цель в жизни. Им не требовалось лишних слов, чтобы понять друг друга.

  - Алки против сколенцев? - покивала Тайпти. - Давняя история, одни главы в которой написаны кровью сколенцев, а другие - кровью алков. Чей кровью будешь писать свою историю ты?

  - Причём тут кровь?

  - Я должна понять, что ты такое. Даже так: что ты принесёшь Хорадону, Барску, да всему Северу. Куда пойдёт войско, которое ты собираешь, и кому придётся платить по твоим счетам?

  Эвинна заинтересованно взглянула на танцовщицу. Знавшие её жрецы и вожди племён в один голос отзывались о ней, как об умной женщине, её поведение на Большом Совете только подтвердило это мнение. Кто поумнее, предполагали даже, что её мнением никогда не пренебрегают члены панчаята, а уж народное собрание раз навсегда околдовано её красотой. Значит, разговор - вовсе не досужая болтовня удачливой плясуньи. В её власти помочь - или навредить.

  - По своим счетам я плачу сама, - ответила Эвинна. - Даже если цена... высока. - Пристальный взгляд больших умных глаз, казалось, сейчас прожжёт в Эвинне дыру. - Что до цели... Это касается только меня, моих воинов, и моих врагов. Вам достаточно знать, что Барск не является моим врагом и моей целью. Вашему городу ничего не грозит, пока вы блюдёте договор. Кажется, я об этом уже сказала, и вы поняли.

  - Хорошо. Но нашему городу уже угрожает опасность, - покачала головой Тайпти. - Идём в мои покои, тут слишком много ушей.

  "Кто бы мог подумать, что в резиденции правительства свила себе гнёздышко куртизанка?" - невзирая на серьёзность момента, в голову пролезла ехидная мысль. Не тратя времени, чтобы смыть грим и переодеть пышный сценический наряд, только просунув ноги в тёплые мягкие сапожки, Тайпти повела гостью по гулким, пустым коридорам, мимо запертых массивных дверей и через длинные галереи узорчатых малахитовых колонн, покрытых барельефами. Две женщины поднялись по бесконечной винтовой лестнице в башню, ненадолго вынырнули в снежную круговерть на крепостной стене, и снова скрылись в башне, спускаясь в неприметный домик, примыкавший изнутри к крепостной стене. Выход из крохотного двора преграждала задняя, глухая стена дворца. Попасть сюда другим путём было невозможно.

  - Далеко же приходится бегать "гостям", - намекая на профессию куртизанки, хмыкнула Эвинна.

  - Ни один из них даже не подозревает об этом месте, - ровным голосом ответила та. - Только я, а до того моя мать и многие поколения моих предков по женской линии, с тех пор, как построили Серую Цитадель. Тебе известно, что я не просто куртизанка. На самом деле и политика - не главное моё дело. Просто мне очень нужно, чтобы лирцам никто не угрожал.

  Дом оказался крохотной часовенкой, посвящённую одному из многочисленных богов или богинь Севера. Грубо отёсанные замшелые глыбы, пригнанные одна к другой безо всякого раствора, вход закрывает массивная дверь. Толстые дубовые доски, из которых она состоит, обиты полосами странного, не поддающегося ржавчине сплава, металл холодно сверкает, ловя отблески фонаря. Такая дверь, знала Эвинна, не сразу поддастся, если вообще поддастся, тарану. Да и где тут его разместишь, таран-то?

  - На самом деле вся Цитадель моложе, чем это строение, - пояснила Тайпти, её губы почти приникли к ледяному металлу и, оставляя на поверхности изморозь, зашептали какие-то слова. Эвинна вслушалась - но опытная певица знала, как говорить, чтобы нельзя было различить слова. Когда она закончила, в двери что-то загудело, сочно клацнул металл - и тяжёлые створки отворились от лёгкого толчка Тайпти. Светя перед собой лампой, женщина вошла, Эвинна шагнула следом.

  С привычным деревянным стуком дверь захлопнулась. Красноватые отблески с трудом пробивались сквозь вязкие тенёта тьмы, низкие каменные своды казались столь массивными, что Эвинна почти физически ощущала их вес. Артси было откровенно страшно, девушка насторожённо огляделась. В этот миг Тайпти подняла фонарь повыше, и света, наконец, стало достаточно, чтобы различить внутреннее убранство.

  Тут было мрачновато, но по-своему красиво. Стены расписаны старинными, но не потускневшими от времени фресками: море, леса, дворцы, вспаханные поля и люди, как на многих и многих фресках и гобеленах Империи - но всё какое-то не такое. Леса - в густой, сочной, безумно-яркой зелени, то и дело попадаются искусно изображённые, но незнакомые растения и совершенно невероятные цветы. А ведь Эвинну учили основам искусства травниц и знахарок ещё в школе Воинов Правды...

  Например, что это такое - с огромными листьями, длинными, будто перья, вознесёнными на высоту крепостной башни? А эта птица, кажется, носящая все мыслимые цвета? И море какое-то не такое, цвета расплавленного серебра, а не привычное тёмно-синее, с выступающими из него клыками красноватых скал. В дальней части бухты на мелководье прямо из воды растут деревья, морская даль подёрнута влажной дымкой. Поле с ярко-красной, цвета венозной крови, вспаханной землёй, залито водой, из воды пробиваются ярко-зелёные нежные стебельки. На поле копошатся бедно одетые, почти голые смуглокожие люди - слишком смуглокожие для жителей Сэрхирга, ещё недавно Эвинна и представить себе не могла, что бывают и такие. И дворцы другие, и храмы, и крытые огромными резными листами хижины бедняков. И особенно люди. Ни один народ Сэрхирга они не напоминают и близко.

  Может, что-то прояснит надпись? Буквы напоминают сколенский алфавит, пришедший из-за моря вместе с Харванидами. Но почему-то они никак не складываются в привычные слова, да и сами какие-то изломанные, угловатые... Сульпиций, жрец, учивший её каллиграфии, называл такое письмо "архаическим".

  - Догадываюсь, что ты подумала, - усмехнулась Тайпти. - Ты не права, Артси. Это - последняя часовня очень древней богини, у которой почти не осталось ни жрецов, ни почитателей. Мало кто знает об этом месте, даже со стены не разглядеть вход, а я отсюда вижу всех, кто на стенах. Очень удобно. Тут мы можем говорить без опасения, что нас услышит кто-то не тот. Разве что Богиня. О чём мы говорили? - несколько наигранно, как показалось Эвинне, спросила она.

  - Об опасности. Что за опасность? - наконец, спросила Эвинна.

  - В двух словах - крамцы и кенсы. Но каттхая, похоже, не из тех, кому нужны поверхностные объяснения...

  По словам Тайпти, небольшой город-государство в устье Лирда возник веков пять назад, "за два века до Харвана Убийцы". За эту землю долго воевали кенсы, хорадониты, речники и браггарские племена, лучшие на Севере рыбаки и мореходы. Первоначально именно браггарам принадлежало устье Лирда. Браггарские племена не смогли защитить сородичей, а может, и не стремились... В некий момент лирцы, так называлось это племя, потому что вся жизнь его была связана с Лирдом, собрали народное собрание и объявили, что отныне они никому не подчиняются, но готовы со всеми торговать и поддерживать мир. Так было лучше для всех: четыре племенных союза получили доступ к устью Лирда. Поскольку никакие короли и вожди не защитили город, а выход нашли торговцы, именно торговые касты и стали самыми влиятельными. Жрецы и воины тут никогда не играли решающей роли.

  Купец никогда не заинтересован в войне - если не торгует оружием или чем-то полезным для воинов. Но даже тогда предпочитает, чтобы воевали подальше от его дома. Лирцы всегда были в стороне от межплеменных войн. Этого можно было достичь двумя путями: либо иметь армию, с которой никто не рискнёт связываться - либо сделать так, чтобы Барск был всем необходим.

  Первый путь сгодился бы для великого воителя, типа Оллога или Арангура Третьего, получившего в своё распоряжение Сколенскую Империю на пике могущества. Но купеческая республика слишком мала, да и не собиралась тратить на войско больше необходимого. Оставался второй путь - стать необходимыми для соседей.

  На полтысячи лет Барск стал перекрёстком, где можно купить товары и узнать новости со всего мира, где вожди могут встретиться, не опасаясь засады. Сюда стекались изгнанники со всего Сэрхирга, чтобы избежать расправы - но здесь, найдя новую родину, они переставали вредить прежним сородичам: тех, кто не понимал, выдавали обратно.

  Даже когда Арангур Третий начал Северные Походы, Барск умело лавировал между воюющими сторонами. В нём лечились раненые сколенцы - и покупали оружие не покорившиеся Империи вожди. Здесь подписывали перемирия, оставляли женщин и детей, чтобы они не попали под каток войны, соответственно, и сам город в разные периоды войны повидал и сколенских легионеров, и буйные дружины северных вождей. А перед Великой Ночью изначально все были равны. В первые годы после случившегося кошмара, казалось, воевать станет некому и незачем: целые области начисто обезлюдели. Увы, вздохнула Тайпти, людей ничего не изменит. И теперь, сорок лет спустя, на Севере вновь заварилась кровавая каша.

  После победы в войне со Сколеном королевство крамцев стало сильнейшим на Севере. Этого оказалось мало:и нынешний король Крам Строитель рвётся к полной власти над Севером - то есть делает то же, что и Арангур. Спрашивается, зачем тогда воевали против Империи? Для начала он решил раз и навсегда раздавить извечного противника крамцев и бывшего основного союзника в борьбе со Сколеном. Для этого заключил союз с кенсами, которые также не в восторге от Хорадона. Договорился и с Амори: похоже, он думает, что сможет использовать энергичного алка.

  Речники пока думают, к кому присоединиться, а поскольку они славятся своей свирепостью, никто не хочет толкнуть их в объятья к врагу. Значит, единственный путь для кенсов, и верхних, и нижних - захватить Барск, переправиться через Лирд и ударить в спину хорадонитам одновременно с крамцами. Но этого опасаются и хорадониты, поэтому они попытаются захватить город первыми. Нейтралитет, раньше выручавший лирцев, стал их бедой.

  Эвинне захотелось насмешливо хмыкнуть. Другой конец мира, а люди те же самые! Кард тоже пытался лавировать, и Эльфер, и остальные умники - и где они теперь? Чего стоит независимость, если не можешь её защитить?

  - Вы никогда не задумывались, что свободу придётся защищать? - спросила она.

  - Я - думала, - горько призналась Тайпти. - Но то, что приходит в голову куртизанке, не всегда по нраву её "гостям". Они до последнего момента считали, что армия Барску нужна такая, чтобы охранять их и их сокровища от своей же черни. Полторы тысячи раскормленных и ленивых вояк... Если что, думали откупиться. А как припекло, так и побежали ко мне за советом. Что я им теперь посоветую? А тут ещё твоё войско, и неизвестно, что у тебя в голове...

  - А мы, значит, должны защищать город, который сам себя защищать не пожелал? - отбросив учтивые намёки, произнесла Эвинна. - У нас есть дела и поважнее Барска: ты слышала, зачем сюда пришли племена, всегда жившие на Борэйне.

  - Я понимаю, - кивнула Тайпти. - Хочу лишь попросить, чтобы ваше войско простояло тут до конца лета, питание купцы оплатят, да и вожди не останутся внакладе...

  - Я не могу ждать так долго, Тайти. Ты боишься этих кенсов, но, поверь, они просто мелкие бандиты по сравнению с другим королём. Ты рассказала интересную историю, надеюсь, моя заинтересует тебя не меньше...

  Эвинна постаралась рассказывать покороче, она вовсе не собиралась изливать этой хитрой и опасной женщине душу. Но всё равно, начинать рассказ пришлось на Кровавых топях, пересказывать все перипетии восстания в Верхнем Сколене. Сердце привычно кольнуло болью, едва вспомнила о Морресте.

  - Вскоре вы получите новую Империю, теперь алкскую. И так же она захочет подмять под себя Север. И Барск алки не минуют: захватив его, можно контролировать сразу четыре народа. Опять же, покончить с торговым конкурентом...

  Эвинна бросила на собеседницу быстрый взгляд и поняла, что попала в точку. Этой возможности не увидели бы скупые и недалёкие, во всём, что не касается торговли, члены панчаята, но Тайпти - увидела. И поняла. И всё же по-прежнему сомневалась: жизнь давным-давно отучила её верить обещаниям и "своевременным" советам. Как и Эвинну. Против воли предводительница картиров почувствовала, что Тайпти может стать чем-то большим, чем временным союзником. Она права: одну женщину лучше всего поймёт другая.

  - Алки по-настоящему опасны, опаснее, чем ты думаешь, - задумчиво произнесла Тайпти. - И в то, что они уже лезут в дела Севера, верю. По словам наших разведчиков, в Крамар осенью прибыл корабль с юга. Что он вёз, мы не знаем, его слишком плотно охраняли. Но уже это - показатель. Зато удалось узнать, что алкский посол прибыл в Крамар, где имел беседу с королём. Позже вполне открыто был заключён договор о дружбе и торговле.

  - Вот видишь...

  - Вижу. Ты хочешь идти на юг и не остановишься, пока не сокрушишь алков. Но если ты просто пойдёшь на юг, вам в спину ударят крамцы. И кетадрины, и фодиры, и баркнеи не останутся в стороне... Да и кенсы, боюсь, не преминут поучаствовать. Ты потеряешь войско раньше, чем дойдёшь до алков. Хочешь дожить до встречи с врагом - помоги нам, и мы поможем тебе.

  Разъяснять Эвинне не требовалось, намёк прост и прозрачен. Хочешь воевать - воюй, но поработай и на нас. А ведь она права: алки - лишь последнее из препятствий на пути к Сколену. Самое значительное, но не единственное. Есть племена, вожди которых слишком близоруки, чтобы понять, что всё изменилось. Есть такие, с кем на союз она не пойдёт ни за что и никогда, чьи земли при возможности с удовольствием предаст огню и мечу. Есть и просто дикие племена, которые пробуют на зуб любого, кто попытается пройти через их землю. Картиров много, но хороших воинов из них делать слишком долго, а значит, выход один: прибавить к ним несколько тысяч настоящих вояк - таких, как Виридэйн, Эгберт, хочется верить, всё ещё живой кетадрин Телгран, или каким был покойный Тород. Получить поддержку хорадонской дружины было бы неплохо.

  Но и воевать, теряя людей в чужих распрях, не дело. Не для того они покинули родной остров. Надо выполнить просьбу Тайпти, спасти Барск - но избежать метаний из стороны в сторону. Или Крамар - или Кенсия. А как? Попробовать сделать врагов - союзниками? С крамцами не получится - ни один народ на Севере не воевал против Арангура так упорно, нигде больше не было такой ненависти к сколенцам. Она-то и толкнула крамцев на союз с алками. Нет, крамцы - враг, не менее беспощадный, чем алки. А кенсы?

  Эвинна быстро перебирала всё, что слышала о кенсах от Эльфера. Слышала, честно говоря, немного - это самый таинственный из народов Сэрхирга. Известно, что кенсы делятся на две ветви, почти два разных народа - кенсы нижние, обитающие в лесистых плоскогорьях, более многочисленные, с точки зрения сколенцев цивилизованные и склонные к дружбе с Империей. И верхние, или они же горные кенсы, обитающие в высокогорьях к югу от Барска. Эти крайне редко спускались с гор и шли на переговоры с кем-либо. Нижние кенсы относились к ним, по сути, как к старшим братьям, хранителям верований, традиций и древнего языка их народа. Говорят, было у них и ещё что-то, по сравнению с чем все сокровища и армии - лишь пыль. Но эту тайну кенсы, и верхние, и нижние, берегли пуще глаза.

  Попытался её разгадать Арангур Третий. На пике могущества, во время одного из Северных походов, он разгромил крамцев, оттеснив в своё королевство, жестокими карательными операциями вынудил временно покориться кетадринов и нижних кенсов, добился кратковременного союза с Хорадоном - и двинул в горы кенсов Пятнадцатый легион. А дальше... Дальше ни одного из его солдат больше никто не видел. Разве что голову командира легиона Арангуру привёз отпущенный на волю пленник. И письмо, где спрашивалось: кому прислать голову самого Арангура, если он лично пойдёт усмирять верхних кенсов? Арангур сделал правильные выводы: никогда больше нога сколенского солдата не ступала на эту землю.

  Что заставило их нарушить вековечное одиночество? И как заставить их расторгнуть союз с крамцами и алками, если не знаешь даже, в чём они могут нуждаться? Эвинна поймала заинтересованный взгляд новой подруги.

  - Теперь я спокойна, - произнесла она. - Ты найдёшь выход. А я, в свою очередь, помогу, чем смогу, тебе.

  - Чем сможет помочь войску куртизанка? - спросила Эвинна. - Разве что убедить членов панчаята не упрямиться, да и то...

  - С ними у тебя проблем не возникнет, после твоих... хм, намёков они слишком напуганы. Кенсы, надеюсь, не выступят, если ты быстро разобьёшь крамцев. Но тебе самой я помогу прямо сейчас. Не бойся, никакой платы я не потребую. Я и сама бы дорого дала, чтобы узнать, что стало с моим любимым. Смотри!

  Эвинна почувствовала, как радостно-тревожно трепыхнулось сердце. Впервые она по-настоящему ощутила, что снова жива, что вновь может радоваться, тревожиться, любить. Эти месяцы девушка жила, подчиняя все усилия поставленной задаче. Сперва - просто выжить, потом освободиться из плена, потом выиграть битву и собрать вокруг себя побольше единомышленников, увлекая их на Юг. А в конечном итоге - обрушить все собранные силы убийственным молотом на Алкское королевство, пройтись по нему огнём и мечом, стереть с лица земли, чтобы сама память о проклятом народе осталась лишь в летописях.

  Но ни в круговерти битвы, ни на хмельных пирах, ни даже наедине с собой Эвинна не решалась признаться себе: она искала не просто возвращения на родину. Не меньше, чем любовь к Сколену, её вела другая любовь. Найти Морреста в охваченной войной стране. Или хотя бы узнать, что с ним стало. Нет, не стать "новой" женой или любовницей для бывшего возлюбленного. Может, он её не узнает, и не примет её из верности к ней же самой. А примет - будет ещё хуже... Просто встать рядом и разделить все тяготы борьбы.

  - Я - не Справедливый Стиглон, Темницу Магии разбить мне не по силам, но кое-что могу. Смотри же в сосуд!

  Эвинна так и не поняла до конца, откуда в руках собеседницы оказалась широкая чаша, покрытая теми же непонятными письменами и затейливыми узорами. Чаша была заполнена, но не водой и не вином, а какой-то густой тёмной жидкостью, напоминавшей смолу. Унизанная кольцами и браслетами кисть жрицы прошла над чашей, губы зашептали то ли заклинание, то ли молитву...

  И Эвинна увидела. Забыв обо всём, она впилась взглядом в проступившую в "смоле" картинку, будто от этого зависела её жизнь. Какие-то заснеженные развалины, по закопчённым сугробам скользили отблески недалёких пожаров. Раздались звуки, но звучали они только в её голове. И всё-таки сомнений в том, что за звуки, не было: звон мечей, гулкие хлопки джезайлов, короткие выкрики команд... Стена дома с громом рухнула, взвихрив снег пополам с осыпавшимся с неба пеплом. На тесный захламлённый дворик вломились несколько пехотинцев в алкских доспехах, но порадоваться успеху не успели: нечто жарко пылающее, оставляя за собой шлейф чёрного дыма, будто копьё тьмы с огненным наконечником, низверглось с небес. Над головами латников вспух бесформенный ком огня, и алков расшвыряло, как котят.

  - Ско-о-олен!!! - раздался истошный крик, и во двор, хлюпая сапогами в месиве снега, пепла и крови, ворвались несколько воинов, одетых кто в одежду простых нижних сколенцев, кто в трофейные латы или завалявшиеся на складах имперские раритеты. С алками всё было кончено в несколько секунд, и смутно знакомая фигура повернулась лицом. Эвинна только радостно ахнула - даже закопчённое и покрытое порезами лицо она не могла не узнать. А потом голос, самый родной на свете, хрипло приказал:

  - Этьен, бегом к Дагоберту, пусть накроют улицу Седельщиков, там замечены скопления алков. А ты, Олберт, - обратился Моррест к медведеподобному здоровяку в помятом шлеме, с уделанным кровью по самую гарду мечом, - бегом марш за мной. Пора к нашим возвращаться, у нас есть дела поважнее, чем по руинам бегать. Колен, как хочешь, а доберись до Огга, скажи, если они не прорвутся к башне Флашт, утром Амори будет в Среднем городе!..

  Моррест продолжал раздавать команды, деловито рассылая подчинённых, он сыпал названиями улиц, и по ним Эвинна поняла, что происходит. Моррест не просто спасся, он собрал войско, отбил столицу и теперь удерживает её, сражаясь с самим Амори. Пока бои идут в Нижнем городе, который с Великой Ночи почти необитаем. А сам он... Да, изменился, так меняет человека груз власти и ответственности - но в главном остался прежним. Это хорошо. А плохо, очень плохо то, что Амори уже наступает. Получается, времени нет вообще...

  - Ты полюбила необычного человека, - задумчиво говорила Тайпти. - К такому стоит идти через весь Сэрхирг. Он смог спастись из лучшей тюрьмы Сэрхирга, уничтожил отступника-Императора...

  - Карда?! - изумлённо переспросила Эвинна. Это было непростительной ошибкой. Но, если честно, весть доставила настоящее удовольствие.

  - Его. Такое дерьмо не должно жить, - зло усмехнулась Тайпти. - Воздух стал чище. Но тем самым он стал правителем столицы бывшей Империи... И вынудил Амори начать раньше, чем тот полностью подготовился. Увы, даже теперь столицу вряд ли удержат. Ты права, надо спешить.

  - Надо, - преисполненная благодарности, сказала Эвинна. - Но раз я обещала - Крамар будет взят!

  Видение в чаше погасло, там снова была полупрозрачная чёрная жидкость. Эвинна невидяще смотрела в чашу, снова и снова переживая увиденное. Моррест уже сражается с врагом, пытаясь задержать полчища Амори, как тогда, на Вассетском тракте и в Лакхни. А что делает она? Обжирается на пирах? Обсуждает всякую мистику с какой-то куртизанкой?

  - Ты упомянула Темницу Магии, - спросила, чтобы нарушить тягостное молчание, Эвинна. - Что это такое?

  Ох, как скривилась красавица Тайпти: похоже, это была одна из родовых тайн. Если не главная тайна всего Барска. Но всё-таки решилась.

  - Умеешь ты слушать. Я слышала от жрецов верхних кенсов, Эвинна-каттхая, - неожиданно перешла она на сколенский и назвала собеседницу именем, заставившим её вздрогнуть. - Я знаю твоё настоящее имя - подсказало святилище и Богиня. Знаю и то, зачем тебя вернула Та, кого я почитаю лишь немногим меньше, чем Великую Мать. Некогда люди могли использовать магию, и были лишь на ступень ниже Богов, а лучшие из магов и вовсе возомнили себя Богами. Тогда настоящие Боги разгневались и создали некое узилище, куда была заточена вся магия. То, что сейчас умеют именующие себя магами, или сами жрецы - жалкое фиглярство по сравнению с былым могуществом. Где эта Темница - никто не знает, а Врата в столице верхних кенсов Роарде. Кенсы знают, как их открыть. Знают - но не могут.

  - ...и не могут потому, что ключ от Врат - у тебя? - повинуясь внезапному озарению, произнесла Эвинна.

  - Да. Если бы я могла избавиться от этого долга, я бы избавилась с радостью, поверь, это не та тайна, которую приятно хранить. Но... тогда лишится смысла всё, ради чего жила я, жил мой род, ради чего существует наш город. Это всё равно как для тебя, скажем, разделить ложе с королём алков...

  - При определённых условиях я бы на это пошла, - спокойно ответила Эвинна. Она не кривила душой - сама же, когда король пришёл побеседовать с ней перед казнью, предложила ему свою руку в обмен на свободу родины.

  - Но пока эти условия не наступили, так? Поэтому я должна хранить тайну, пока не узнаю точно, что её сохранение чревато гибелью мира. Заметь, не предполагать, а знать. А кенсы стали что-то подозревать насчёт Барска - хоть и не вышли пока на меня. Ещё и поэтому я помогаю панчаяту отстаивать свободу города. Но кенсы заключили союз с крамцами, нарушив своё затворничество. Поэтому я отвечаю на твой вопрос.

  - Ясно... А куда ведут Врата?

  - Вот этого, скорее всего, и у верхних кенсов никто не знает. Всё, что известно - там находится Темница Магии. И ни в коем случае нельзя допустить, чтобы её взломали люди. Будто бы сами Боги запретили это делать, ибо иначе в мир ворвётся что-то страшное, и всё изменится. И будет ли тогда в мире место людям...

  На миг перед глазами Эвинны встал Моррест... Но не тот, кого она полюбила, и ради кого, если не лгать себе самой, вернулась Оттуда. Моррест-первый, тот, за кого поначалу выдавал себя Моррест-нынешний. Лицемерный и жестокий жрец, не брезговавший работорговлей, но при этом любивший читать всем морали. Его любимая присказка про изменения в мире и место для людей... Наверное, на лице Эвинны что-то отразилось, потому что Тайпти осеклась на полуслове.

  Догадка молнией мелькнула в голове Эвинны. Про такую Темницу говорила Алха! Правда, она имела в виду Юг, не Сколен и Алкию, а те земли, откуда пришли Харваниды... Может быть, "ворота" - на самом деле карта, позволяющая добраться за море? Или какая-то машина, способная, скажем, летать по воздуху? А "ключ" - некий артефакт, без которого этот механизм не взлетит? Моррест говорил, у него в мире такие штуки есть, и они летают безо всякой магии, даром что состоят из металла. Честно говоря, она не очень-то верила, но пушки и винтовки, к примеру, оказались вполне реальными. Почему бы и здесь не быть чему-то подобному? Уже три века ни один корабль на Сэрхирге не плавает южнее Хэйгара...

  Выход один. Попробовать сыграть в открытую, пытаясь выяснить что-то сверх сказанного Алхой. Если эта женщина узнала её подлинное имя, и даже то, кто вернул её в мир живых, она достойна полной откровенности. Давно пора советоваться с кем-то, кто сможет истолковать слова Богини. Не с Эльфером же!

  - А если такой момент настал? - решилась Эвинна. - И в опасности сами Боги?

  - Да уж, задала ты задачку, - вздохнула Тайпти, сдувая со лба прядку волос и поправляя фитиль в лампе. Рассказ Эвинны о мире мёртвых выбил жрицу из колеи. - Значит, этот мир - лишь обманка, иллюзия? Тогда Врата уже приоткрыты, у нас разгуливают иномиряне, а Стиглон ни сном, ни духом?

  - Один, надеюсь, мёртв, - ответила Эвинна. - А второй, надеюсь, жив.

  - Возможно... Нет, даже сейчас нельзя раскрывать главную тайну Барска. Если кенсы точно узнают про ключ - они пойдут и на большее, чем война.

  - Похоже, так и есть, - теперь Эвинна говорила привычно, по-сколенски, впервые в новой жизни - и получала от этого наслаждение. А ещё - от крепнущего с каждым мгновением чувства правильности происходящего. Врата? Что ж, пусть будут Врата. Пусть даже придётся идти в мир Морреста, если это понадобится, чтобы удержать свой мир на краю пропасти. Но сначала - отдать земные долги. Остановить Амори - тогда, может, и не понадобится заниматься Темницей Магии. И сделать это надо прямо сейчас, в ближайшие месяцы - иначе алки станут непобедимыми. Тогда и Боги не смогут остановить Амори...

  Насчёт Богов Эвинна сгустила краски - но не совсем. Как ни крути, в мире Морреста, насколько она поняла из его слов, подобное и произошло. Амори найдёт способ прижать жрецов Стиглона... любопытно, Эльфер понял, в какую попал ловушку, или ещё цепляется за мираж мирного сосуществования? Но даже если предводитель Воинов Правды прозрел, это не остановит её месть. В масштабах столкнувшихся сил Эльфер лишь одна из многочисленных пешек. Далеко не самая значимая.

  - Ты права, - поднимаясь с низкой каменной скамьи, сказала Тайпти. - Сперва Крам Строитель, потом Амори... А потом, если не получится - Темница. Надеюсь, мы не спровоцируем на пару войну Богов... Пора идти. А то твои люди могут заподозрить неладное.

  Эвинна кивнула, поворачиваясь к нездешней красоте спиной. Лампа Тайпти выплыла из залы, древнее святилище погрузилось в вековечную тьму...

  8.1.2012 - 6.1.2013

.