Пашенька ещё не вернулся. Папа начал засыпать. Я решила помыть чашки, ложки. Надела трусики, футболочку на голые сиськи. Решила так пока походить.

— Дедушкин дом я не стал сдавать в ночлег. Где мама и Ника? — сказал мой любимый, вернувшись с улицы.

— Они ещё в парилке. Я заглядывала. Ника целует маму. Значит скоро выйдут. Я сейчас оденусь, и мы пойдём готовить ужин.

— Ты платье забыла?

— О, точно принеси пожалуйста.

Пашенька пошёл в дом, а я разбудила папу.

— Пап, одевайся, скоро ужинать будем…. Они ещё милуются. Пап, у меня одна просьба. Не предлагай Павлу, чтобы он трахнул Нику.

— Я же не развратник совсем.

Почему-то я не поверила ему. Из парилки вышли две звезды. Обе сияют не меньше Солнца. Сразу присели на лавку, выпили по полбокала чая.

— Девушки, — говорю им, — не засиживайтесь. Народ кушать хочет.

Скоро мы начали вечернюю трапезу. Папа пил водку. Мамочка с Пашей и Никой пили вино. Мне нужен ясный ум. Чтобы осмыслить последние новости.

Ещё полгода назад, я разговаривала с одноклассницей. Я посетовала что худа, а Ника полная. Тогда она посоветовала сдать тест ДНК. Мол вероятна подмена младенцев. Перепутали там или специально. Татьяна дала номер телефона её знакомой, которая работает в такой лаборатории. Та сказала, что нужны образцы либо слюны, либо волосяных луковиц. Я вырвала несколько штук у папы, у Ники, и у себя. Положила в специальные баночки, которые купила в аптеке. Сдала образцы, уплатила шесть тысяч рублей. Мне пообещали скинуть результаты на «мыло».

С этими поездками я и забыла обо всём. И вот когда приехала домой за вещами, то прочла. Полный абсурд. Ника моя сестра. Наши ДНК совпадают на 50 %. А вот с папиным образцом сходности всего пять процентов, что принимается как слишком дальнее родство, на уровне сотню раз пра-пра. То есть он не мой отец. В том же заключении, говорится, что родство между папой и Никой безусловное — он её отец.

И что мне теперь делать? Кто мне объяснит, как такое возможно? С Никой мы родственники, а с папой нет. Нужен совет мамы. Я могла поговорить с ней в машине, но хочу, чтобы мои близкие были рядом в это время. Теперь жду, когда папа и Ника пойдут спать в тот дом.

— Верочка, родненькая, ты не прихворнула? — мамочка.

— Да, любимая, что-то ты не весела. — любимый.

— Сестрёнка! Ты не беременна? — Ника.

— Доча, что правда? — папа.

— Наверное, дорожная усталость. — вру я. — Паш, давай прогуляемся? Вечер такой замечательный.

Павел начинает одеваться, я тоже. Мы долго бродим по двору, смотрим на звёзды. Он называет некоторые созвездия, в которых я полная идиотка. Прогулка помогла мне забыться, я повеселела, хохотала, когда он начал кружить меня.

Когда вернулись в дом, папа и Ника уже ушли. Мама практически всё убрала, осталось расстелить постели. После гигиенических процедур, мы сели кружком на нашей с Павлом кровати. Я начала рассказывать о своей проблеме, спросила, как такое возможно.

— Сто процентов, не качественный анализ. Или ты перепутала образцы, или в лаборатории. — загорелся мой родной.

— Тогда почему наши с Никой Дэ-эН-Ка схожи? И её с папиными?

— Доченька моя, успокойся, родная. Что тебя смущает? Не знаешь ответа? А может он тебе и не нужен. Что тебе даст знание? Возможно только боль. Вот если бы ты узнала, что ты детдомовская и тебя воспитал Коля. Ты бы стала хуже к нему относиться?

— Он достаточно сделал, чтобы мы считали его своим отцом. Но, мам, может это червь? Может он изменил мою Дэ-эН-Ка?

— Дэ-эН-Ка не изменить ничем. — мама прижимает меня к своему плечу. — Не плачь, милая. — она ещё некоторое время молчит, ласкает мои волосы. — Значит Николая ты любишь как человека, воспитавшего тебя…? Отлично! Люби, уважай. А с мучающим тебя вопросом мы решим так. Твоя биологическая мать зачала вас от двух мужчин.

— Её сношал и папа, и кто-то другой? Одновременно? — голова моя кружилась как волчок.

— Почему же одновременно. Повторное оплодотворение яйцеклетки возможно в течении двух дней после первичного. Такие случаи описаны в медицинских журналах и сайтах.

— Получается, что я нагулянная! Пипец! Вы…, вы…, - я пытаюсь построить фразу.

— Прекрати! Немедленно прекрати! — мама прикрывает мой рот ладошкой. — Даже если бы ты была дочерью проститутки, мы бы не любили тебя меньше. Родненькая наша, прими это как шутку судьбы. Всё…? Моё ж ты солнышко.

— Мы тебя любим, родненькая. — этот шёпот тоже мне нравится.

— И я вас люблю. Пашенька, извини, родненький, но маму я люблю больше. И прошу простить меня за дурость. Только не говорите больше никому. Не хочу, чтобы они страдали.

— Павел! Эта женщина должна подвергнуться наказанию множественными оргазмами.

Моими и мамиными чулками меня распяли на кровати. Вылизывали писю, высасывали жидкости из неё, трахали двумя членами во все дыры. И когда я уже обессиленная параличами оргазмов, взмолилась о пощаде, меня развязали. Я протёрла сдавливания и тут же была надета влагалищем на Пашин пенис, а в попу фаллоимитатором трахала мама. Когда Паша излился в меня, я была в состоянии выжатой тряпки. Меня положили на один край кровати. А Паша делал куни маме.

И такие все потные и грязные мы уснули на одной кровати, чтобы быть застуканными Никой, рано утром пришедшей за опохмелом для папы.

— Она и вас ебёт? — матом спросила сестра у меня, когда я проснулась от её взгляда на нас, обнажённых и некрасивых.

— Не матерись. Да, мы иногда балуемся втроём. Ты ведь с папой трахаешься, почему бы Паше не поиметь мамочку. Вот тебе водка и рассол. Беги, похмели его и через час приходите завтракать.

— А ты им про нас не сказала?

— Нет! Но они догадливые. Беги, я сказала.

Туалет, помывка. Готовка завтрака. Мамочка тоже проснулась. Начала мне помогать после процедур. Хлопнула меня по попке, отправив употребить сперму.

Жизнь вошла в своё русло. Минет, завтрак. Побудка постояльцев, их проводы. Просьба рекламировать и ставить лайки в известных сайтах. Завтрак прошёл в молчании.

— С чего начнём разбор? — спросил папа.

— С сарая этого двора. — сказала мама.

— Нет! С нужника крайнего дома. — сказал мой муж.

— Обоснуй. — это конечно мама.

Павел достал фотокарточку, показал её маме. Попросил прочесть перевод письма.

— Тебе знаком этот человек?

— Нет. Я ведь родилась через тридцать один год после победы. Осознавать себя я начала в пять лет. К тому времени в том доме жили две женщины. Одна в последующем умерла, а другая вышла замуж и что с ней теперь я не знаю. По моим прикидкам ей сейчас не меньше шестидесяти лет. Теперь о туалете. Мне было лет десять, а то и меньше, как загорелся лес и огонь перекинулся на забор. Дома от огня уберегли, а вот нужники и забор не спасли. Если речь в письме идёт о сгоревшем туалете, то я не помню где он стоял.

— Вряд ли его поставили на старое место. — подытожил папа. — Нужно сделать что-то типа щупа. Тыкать им в землю — где почва податливей, там что-то было. За сотню лет может не один нужник переносили с места на место. Но! Так как все старались поставить туалеты подальше от дома, то думаю искать нужно в полосе метров пять-восемь от прямой, где сейчас стоит нужник. Паша, где можно найти что-то для щупа?

— Да там же. Мы туда стаскали весь чёрный металл.

— А золото где складировали? — спросила я, искренне радуясь своей шутке.

— А из золота мы отлили вот эту фигурку! — Паша повалил меня на диван и пощупал попочку.

— Отставить разврат! — скомандовала мама. И замявшись, продолжила. — По крайней мере до вечера.

Мужчины пошли изготавливать щуп, Ника полезла в машину, а мы с мамочкой пошли по домам. Сменить постели, прибрать мусор. Нам понадобилось два часа, чтобы навести порядок в шести домах. Мне уже не противно омывать стенки и унитаз биотуалетов. Мыть стенки в душкабинках.

Ника всё ещё копалась с машиной, мы глянули на мужчин. Те уже тыкали в землю на участке. Виднелись два забитых деревянных колышка — я догадалась — нашли мягкие места. Подумав, поняла, что дерьмо в земле уже давно перегнило, переработалось червями и микробами.

— Коля, ты со спиной осторожней. Пусть Паша поработает щупом. — мама жалеет папочку. — Обед в два часа. Пошли в дом, родненькая.

За полмесяца я должна была привыкнуть к такой ласке, но нет, я всё также трепещу от слов. С мамой у нас ещё одно важное дело — калькуляция сметы на кафешку. Нужно всё просчитать.

Мы уже синхронизировали наш быт. Во время готовки пищи не мешали друг другу, а дополняли. Такая слаженность достигается годами совместного труда, а мы за полмесяца сладились. Ни разу такого не было, чтобы мы столкнулись в проходе или на кухне, у мойки или возле стола. Вот и сегодня, за час приготовили борщ со свёклой и гуляш с гарниром — пюре картошки.

Вбежавшая в дом Ника, сказала:

— Они тащат какую-то железяку.

Мы вышли во двор. Показавшиеся мужчины тащили что-то волоком, зацепив это железным прутом.

— Давайте отмоем это! — сказал мой муж.

— Отставить. — во владение вступила мама. — Сначала обед. Марш умываться…. Павел! Я кому сказала! Столько лет пролежала, ещё час полежит, не испарится.

— Тяжёлая, килограмм тридцать весит. — сказал папа, проглотив ложку борща.

— Николай! Тебе тоже невтерпёж?

— И мне. — пискнула я.

— Я тоже спешу. — Ника ещё никогда так быстро не ела. — Мамуль, мне второго чуть-чуть. — видимо только я обратила внимание на «мамуль». — Спасибо.

— Родненькие мои, я тоже хочу посмотреть, что там. Но я привыкла томить желание. Зато потом… какой оргазм. Ешьте не торопясь.

— Я уже намастурбировался. — попытался сострить Пашенька.

— Тебе что мама сказала?! — мой писк превратился в гром.

И до конца трапезы больше никто не проронил ни слова. Мы с мамой и Никой убрали со стола, перемыли посуду. Папочка курил, а Паша притащил три ведра воды. Мы стали полукругом, Паша начал лить воду на… деревяшки… обитые железом. Бочонок? Нет, не круглый — угластый. Сундук! Пиратский?

— Паш, лей быстрее. — даже мама не выдержала.

Папа перевернул находку, муж продолжил смывать грунт с неё. Вот наконец то все бока и грани чисты. Почерневшая древесина. Чёрные от ржавчины оковки. Замка нет. Хотя петли для открывания есть. Он что, забит? Как гроб?

— Открываем? — спросил папа.

— На свету нельзя. Вообще в таких условиях нельзя вскрывать. — мудрость этой женщины достойна Нобелевской премии. — Там могут быть и документы, которые на воздухе разрушатся.

— Сейчас настрою металлоискатель на анализ драгметаллов. — мой Пашенька.

Он побежал к тому месту где оставил прибор. Мама послала меня за весами, на которых мы взвешиваемся почти каждое утро.

Мы оба вернулись одновременно. Шкала металлодетектора указывала на медь, серебро. Вес с тарой — 24 килограмма 600 грамм.

— Если учитывать, что дерево, а это дуб, напиталось водой, то где-то килограмм пятнадцать нетто.

— Вскрываем? — теперь Паша спросил.

— Нужно хотя бы от солнечных лучей прикрыть. — теперь вмешиваюсь я. — Давайте в сарай занесём и там вскроем.

Все согласились со мной, умницей. В сарае мужчины пытаются подковырнуть крышку. А ларчик то не просто открывается. Ника, применив нецензурную речь, предложила… грубо изнасиловать сундучок. Папа приготовился к этому, поднял… топор.

— Вы чего? Да тут один сундук не меряно стóит. — говорю. Меня поглаживает по голове мама. Ну я же умница. — Он с секретом. Нужно внимательно его осмотреть. Несите его опять на свет.

Опять освещение солнцем. Каждый из нас осматривает, ощупывает сундучок. Тот, кто его прятал в дерьме, должен был знать, что со временем секрет мог заржаветь на столько, что потом трудно будет его открыть. Либо полностью доверять изготовителю, который мог гарантировать исправную работу механизма. Вот только мастер не мог знать в каких условиях изделие пролежит возможно полвека, а то и век.

Папа всё-таки применил инструмент — отвёртку. Подсунул её под железную окантовку у низа крышки. Со скрипом пластина отогнулась. С другого бока сундука такая же операция. Опять скрип.

— Это гвозди скрипят. — сказал мой муж.

— Это металл о металл трётся. — опыт водителя не пропьёшь. — Теперь пробую поддеть. Если пойдёт, накрываем брезентом и несём в сарай.

Да, крышка пошла. В сарае её окончательно открыли. Сундук полный… влаги. Паша влезает в неё рукой, достаёт монетку. Потом ещё одну.

— До половины полон монетами. — говорит он, пощупав во влаге.

— Нужны специалисты. Тот, кто знает, как достать монеты, не подвергнув их окислению воздухом. Ну и нумизмат, который сможет оценить это богатство.

— И ещё историк, который сможет оценить историческую ценность самоваров, икон и много другого из быта моих предков. — заключает Павел.

Сундук опять закрывают, но не на секрет. Укрывают брезентом и оставляют в сарае, который решено пока не разбирать. В отличии от сарая на участке деда Макара.