«На громадной и изменчивой сцене»
«Свой город, своего времени, знал он лучше всех», — так в 1814 году отозвался на смерть писателя Луи-Себастьяна Мерсье один русский офицер.
Язвительный, остроумный, проницательный, он любил Париж, но неустанно выискивал в нем недостатки.
Большинство русских, побывавших во французской столице в конце XVIII — в начале XIX века, читали двенадцатитомный труд Мерсье «Картины Парижа». Его книги переводились на русский язык и издавались в Петербурге и Москве.
Луи-Себастьян Мерсье
Как отмечали современники, Мерсье много написал недобрых, ехидных слов о Париже и о его жителях, но никому другому он не позволял плохо отзываться о родном городе.
«В столице человека обуревают страсти, неведомые в другом месте. Зрелище наслаждений влечет к наслаждениям и вас. Актеры, играющие на этой громадной и изменчивой сцене, заставляют играть и вас. Не может быть больше речи о спокойствии; желания становятся острее; излишества превращаются в потребности, и те, что даны нам природой, имеют над нами несравненно менее власти, чем те, которые навязывает нам общественное мнение.
Итак, кто не хочет испытать нищеты и идущих за нею следом еще более горьких унижений, кого не могут не ранить презрительные взгляды надменных богачей, — тот пусть удалится, пусть бежит, пусть никогда не приближается к столице».
Немало русских современников Мерсье познакомились с этим ироническим предостережением и еще больше стремились увидеть Париж.
«Их можно было встретить всюду»
Что чаще всего осматривают и посещают русские во французской столице в наше время (если, конечно, это не барахольщики и нувориши)? Главными достопримечательностями Парижа, как и в XX веке, по-прежнему остаются: собор Парижской Богоматери, Пале-Рояль, Пантеон, Сорбонна, Эйфелева башня, Триумфальная арка, Булонский лес, Катакомбы, Площадь Бастилии, Венсенский лес, Елисейские поля, Монмартр, Монпарнас, кладбище Пер-Лашез, многочисленные музеи, театры, кафе, рестораны.
Какие утолки Парижа увлекали русских студентов, купцов, дипломатов, отдыхающих аристократов, искателей острых ощущений во второй половине XVIII века? Где любили они проводить время в этом городе?
Неизвестно, совершал ли прогулки с нашими соотечественниками Луи-Себастьян Мерсье, но воспользоваться его услугами экскурсовода стоит и сегодня. Кто лучше расскажет о французской столице той эпохи?
Неприглядность меблированных комнат
Где селились русские в Париже в XVIII столетии, если их состояние не позволяло замахиваться на прекрасные отели?
«Боярин поселяется в мансарде около Пале-Рояля; москвитянин платит чудовищные деньги за низенькие антресоли…
Меблированные комнаты грязны. Ничто так не удручает бедного иностранца, как вид грязных кроватей, окон, сквозь которые свищет ветер, полусгнивших обоев, лестниц, покрытых всякими нечистотами… об удобствах путешественников никто как следует не заботится…
Были годы, когда в Париже насчитывали до ста тысяч иностранцев, и все они жили по меблированным комнатам. В настоящее время (70-е годы XVIII столетия) их число значительно уменьшилось. Цены на комнаты крайне разнообразны; за помещение в четыре комнаты вблизи Пале-Рояля вы заплатите в шесть раз дороже, чем за такое же около Люксембургского дворца».
Так отзывался Луи-Себастьян Мерсье о местах проживания иностранцев в Париже.
Трудности передвижения по городу
Знакомиться с французской столицей в XVIII веке было не так просто.
«Отсутствие тротуаров делает все улицы почти одинаково опасными, — считал Мерсье. — Широкий ручей перерезает иногда улицу пополам, совершенно прекращая сообщение между двумя рядами домов; при каждом ливне приходится воздвигать шаткие мостики. Ничто не забавляет так иностранцев, как вид парижанина в многоэтажном парике, белых чулках и расшитом галунами платье, когда он перепрыгивает через грязный ручей, а потом бежит на цыпочках по мокрым улицам, причем целые потоки воды льются из дождевых труб на его шелковый зонт. Какие только скачки и прыжки ни проделывает, чтобы избежать и грязи под ногами, и водяных потоков с крыш, тот, кто задумал пойти из предместья Сен-Жак пообедать в предместье Сент-Оноре. Целые горы грязи, скользкая мостовая, сальные оси экипажей, — сколько препятствий! Но в конце концов он все же достигает цели».
Конечно, состоятельные русские предпочитали передвигаться по французской столице в каретах или пролетках.
У ездоков свои проблемы
«Несчастные клячи, везущие разваливающиеся кареты, красовались когда-то в королевских конюшнях и принадлежали принцам крови, которые гордились ими, — писал Мерсье о городском транспорте Парижа. — Эти лошади, уволенные в отставку еще до наступления старости, теперь трудятся под кнутом самых безжалостных мучителей…
По утрам, натощак, извозчики — народ довольно сносный. К полудню они становятся требовательнее, по вечерам же с ними совсем невозможно иметь дело. Происходящие нередко драки разбираются в полицейских участках, и дела решаются обычно в пользу кучера…».
Подобная несправедливость вызывала возмущение среди русских студентов. Некоторые из них позволяли себе пользоваться экипажами. Хамство пьяных кучеров заставляло отчаянных студентов пускать в ход кулаки.
Мерсье отмечал: «Одно из весьма обычных явлений во время езды — это перелом колес и пасов у карет, ездок встает с расшибленным носом или вывихнутой рукой, зато от уплаты за провоз его избавляют.
В Версаль и по всем дорогам, где существуют почтовые конторы, извозчики имеют право ехать, только уплатив за особое разрешение. Едва выехав за черту города, они предъявляют вам свои условия, не считаясь с существующим тарифом, причем один проявляет при этом чрезвычайную мягкость и сговорчивость, другие же — безграничное нахальство. В таких случаях лучше успокоить их несколькими лишними су, чем идти жаловаться на них или расправляться с ними самому, так и поступают все благоразумные люди.
Если вы забыли в карете какую-нибудь вещь, вы идете в контору, заявляете об этом (каждая карета имеет свой номер), и в большинстве случаев вещь вам возвращается.
Удобство и общественная безопасность требовали бы, чтобы извозчичьи экипажи были прочнее, менее грязны, лучше снаряжены; но недостаток и дороговизна фуража и значительный налог (двадцать су в день) за право колесить по мостовым тормозят даже самые насущные реформы».
Привязанность к мостам
Многие парижане в XVIII веке замечали любовь приезжих русских к мостам. Стоять на мосту и обозревать французскую столицу было среди них повальным увлечением.
«Пон-Нёф для Парижа то же, что сердце для человеческого организма: это центр движения и деятельности. Прилив и отлив горожан и иностранцев на этом мосту так велик, что для того, чтобы встретить нужных людей, достаточно прогуливаться здесь ежедневно в течение какого-нибудь часа.
Здесь дежурят полицейские шпионы, и если они в продолжение нескольких дней не встречают того, за кем следят, они решительно утверждают, что его нет в Париже. Вид с моста Пон-Рояль красивее, но с Пон-Нёфа он своеобразнее. Здесь парижане и иностранцы любуются конной статуей Генриха IV и все в один голос признают его за образец доброты и доступности…
Брат Людовика XIII, Гастон Орлеанский, забавлялся тем, что воровал на этом мосту у прохожих плащи, и память об этом до сих пор еще жива в народе…
Ступеньки Пон-Нёфа заметно стираются в середине под ногами бесчисленных прохожих. Они становятся скользкими и требуют исправления.
Торговки апельсинами и лимонами сидят в средней части моста в палатках, придающих ему еще большую живописность, ибо эти фрукты столь же красивы, как и полезны…
С моста Пон-Рояль открывается самый красивый вид на город. С одной стороны вы видите Де-Кур, дворцы Тюильри и Лувр, с другой — дворец Пале-Бурбон и длинный ряд великолепных особняков. Обе набережные Иль-де-Пале и две другие, окаймляющие реку, много способствуют красоте перспективы.
Если путешественник въезжает в город через мост Пон-де-Нейли, то, по мере приближения к заставе Шайо, его все более и более восхищает развертывающаяся перед ним картина с видом на великолепную площадь Людовика XV, на сад и дворец Тюильри.
Если бы осуществили в конце концов неоднократно уже предполагавшийся план очистки мостов Сен-Мишель, О-Шанж, Нотр-Дам и Мари от старых построек, которыми они так неприятно загромождены, то взор мог бы с наслаждением проникать с одного конца города до другого.
Какой неприятный контраст представляют собой великолепный правый берег реки и левый, до сих пор еще не мощенный, вечно грязный и полный нечистот! Он застроен дровяными складами и жалкими домишками, в которых живут подонки населения. Но еще более удивляет то, что эта отвратительная клоака граничит, с одной стороны, с дворцом Пале-Бурбон, а с другой — с прекрасной набережной Театинцев.
Галиот, совершающий рейсы в Сен-Клу, отправляется в определенные часы от Пон-Рояля, и дешевизна переезда привлекает туда в воскресные и праздничные дни целые толпы парижан. Рейсы, совершаемые этим судном, не свидетельствуют об особых мореплавательных талантах сенских матросов, если судить по неловкости, с которой они отчаливают и пристают к берегу. Некоторые парижане, явившиеся на пристань слишком поздно, чтобы воспользоваться галиотом, бросаются очертя голову в частные шлюпки, забывая, что эти хрупкие лодчонки могут быть поглощены жалкими водами Сены так же легко, как волнами безбрежного океана. Люди, привыкшие к морским путешествиям, содрогаются при виде подобной неосторожности».
Как и в России
В XVIII веке рынки и базары во всем мире являлись не только местом торговли, но и обмена и получения информации. Там можно было развлечься и местным жителям, и приезжим.
Многие русские, приехав в Париж, обязательно посещали рынки и базары не для покупок, а чтобы отдохнуть и набраться впечатлений.
«Единственное в своем роде зрелище представляет собой весной и летом, в ранние утренние часы, цветочный и фруктовый рынок. Вы изумлены, восхищены, — это самое интересное, что есть в Париже. Флора и Помона протягивают здесь друг другу руки; лучшего храма они никогда не имели. Здесь осень вновь возрождает богатства весны, здесь три времени года соединяются в одно.
Самые лучшие персики растут в окрестностях Парижа; благодаря заботам, которые уделяются их выращиванию, они приобретают восхитительный вкус.
Букетик фиалок в середине зимы стоит два луидора, и находятся женщины, которые украшают ими свои платья!
Полчетверика раннего зеленого горошка продается иногда за сто экю; его покупает какой-нибудь откупщик; но по крайней мере на этот раз такие деньги получит огородник в награду за свои труды и заботы, и я предпочитаю, чтобы они попали в его руки, чем к какому-нибудь золотых дел мастеру…».
Конечно же Луи-Себастьян Мерсье не мог не обрушиться с критикой на парижские рынки и базары: «Парижские базары грязны, отвратительны. Они представляют собой сплошной хаос, в котором все продовольственные припасы нагромождены в полнейшем беспорядке. Несколько навесов не в состоянии защитить провизию от дурной погоды; во время дождя вода с крыш льется или капает в корзины с яйцами, овощами, фруктами, маслом и прочим.
Прилегающая к базарам местность совершенно непроходима; самые же площади очень малы и тесны, и экипажи грозят раздавить вас, пока вы торгуетесь с крестьянами. Иногда в ручьях воды, текущей по базарной площади, можно увидеть фрукты, принесенные крестьянами; иногда в этой грязной воде плавают морские рыбы.
Шум и говор здесь так сильны, что нужно обладать сверхчеловеческим голосом, чтобы быть услышанным. Вавилонское столпотворение не являло большей сумятицы!
Карта Версаля. 1789 г.
Двадцать пять лет тому назад был выстроен склад для разных сортов муки с целью немного разгрузить рынки, но он очень мал и годился бы для какого-нибудь третьестепенного городка, но никак не соответствует колоссальному потреблению столицы. Поэтому мешки с мукой нередко лежат под дождем. Какой-то общий отпечаток скупости лежит на всех современных постройках и мешает созданию чего-либо величественного…
В час ночи приезжают шесть тысяч крестьян с овощами, фруктами и цветами. Они направляются к Крытому Рынку; лошади их устали, измучились; они сделали не меньше семи-восьми лье. Крытый Рынок — это место, где Морфей никогда еще не отрясал своих маков. Здесь никогда не бывает отдыха, спокойствия, передышки. На смену огородникам являются торговцы рыбой; за ними — продавцы домашней птицы, позже мясники, специалисты по разделке мясных туш. Все парижские рынки получают провизию только с Крытого Рынка: это всеобщий склад. В колоссальных корзинах, образующих целые пирамиды, переносится всякая снедь с одного конца города на другой. Миллионы яиц лежат в плетушках, которые поднимают, опускают, переносят с места на место, и — о чудо! — ни одно яйцо не разбивается.
Водка широкой рекой течет в харчевнях. Ее разбавляют водой, но зато сильно сдабривают для крепости перцем. Крестьяне и рыночные носильщики напиваются этой настойкой, более же воздержанные пьют вино. Стоит неумолчный гул. Ночные торги происходят в полном мраке. Создается впечатление, что все эти люди бегут от солнечного света, что они боятся его.
Продавцы свежей рыбы, можно сказать, никогда не видят дневного светила, так как уходят домой только тогда, когда огни реверберов начинают уже бледнеть. Но если на рынке никто друг друга не видит, зато все друг друга слышат, ибо кричат там во всю глотку, и нужно хорошо знать местное наречие, чтобы разобрать, откуда раздается зовущий вас голос…».
Новое увлечение
Парижские кафе второй половины XVIII века объединили русских разных сословий. Здесь могли встретиться важный петербургский сановник и московский купец, студент и мелкопоместный дворянин, аристократка и служанка, сопровождающая барыню. Все эти приезжие из России посещали кофейни.
Хотя и в те времена во Франции подобные заведения отличались друг от друга обустроенностью, качеством напитков и дороговизной.
Мерсье писал, что в Париже: «Насчитывают от шестисот до семисот кофеен. Они являются обычным убежищем праздных людей и приютом бедняков, которые зимою греются там и благодаря этому обходятся у себя дома без дров. В некоторых кофейнях устраиваются академические салоны, где разбирают театральные пьесы, распределяют их по разрядам и оценивают их достоинства. Начинающие поэты шумят там особенно громко, так же как и все, кого свистки вынудили бросить избранную карьеру. Они бывают обычно настроены на сатирический лад: ведь самыми беспощадными критиками являются именно непризнанные авторы.
Там образуются партии за и против того или другого произведения; главари этих партий любят нагонять на всех страх и готовы с утра до вечера разносить писателя, которого невзлюбили. Нередко они его вовсе не понимают, но это не мешает им громить его; а литераторам приходится спокойно сносить все эти нападки.
В большинстве кофеен болтовня носит еще более скучный характер. Говорят исключительно о газетных известиях. Доверчивость парижан в этом отношении безгранична: они глотают все, что им преподносят, и, несмотря на то что были обмануты уже тысячу раз, снова возвращаются к министерским памфлетам…
Считается зазорным проводить целые дни в кофейнях, потому что это свидетельствует об отсутствии знакомых и о том, что человек не принят в хорошем обществе; а между тем кофейни, где собирались бы образованные и приятные люди и где царили бы непринужденность и веселье, были бы предпочтительнее наших клубов, в которых нередко бывает очень скучно.
Наши предки ходили в трактиры и, по слухам, поддерживали этим свое хорошее настроение; мы же только изредка позволяем себе заходить в кофейни. Черная вода, которую там пьют, вреднее благородного вина, которым опьянялись наши отцы; тоска и язвительность царят в этих словно замороженных помещениях, и мрачное настроение посетителей проявляется во всем. Не новый ли напиток причиной такой перемены?
Кофе, который там пьют, невкусен и пережжен; лимонад вреден для здоровья, ликеры настояны на спирту. Но добродушный парижанин, судящий обо всем по внешности, все пьет, все глотает, все пожирает.
В каждой кофейне есть свой оратор; в некоторых из них, в предместьях, председательствуют подмастерья портных и сапожников. А что ж тут плохого? Нужно, чтобы самолюбие каждого было удовлетворено.
За содержательницами кофеен всегда ухаживают; они всегда окружены мужчинами и должны быть особенно добродетельны, чтобы противостоять искушениям. Все они большие кокетки; но кокетство составляет, по-видимому, необходимую принадлежность их ремесла».
Недовольный визитер
В 1777 году Париж посетил Денис Иванович Фонвизин. Супруга писателя Екатерина Ивановна страдала от серьезной желудочной болезни, и врачи рекомендовали пройти курс лечения на водах во Франции.
Во время этой поездки Фонвизин вел дневник. Нередко в его записях — раздражение и ворчание автора по поводу увиденного: «Словом сказать, господа вояжеры лгут бессовестно, описывая Францию земным раем. Спору нет, что в ней много доброго; но не знаю, не больше ли худого».
Еще не добравшись до столицы, Денис Иванович писал: «Мы не видели Парижа, это правда; посмотрим и его; но ежели и в нем так же ошибемся, как и в провинциях французских, то в другой раз во Францию не поеду…».
В Париже Фонвизин иногда захаживал в кофейни и рестораны. Видимо, не приглянулись они писателю. Не только приготовленное здесь, но и сама обстановка в заведениях пришлись не по нраву Денису Ивановичу.
«Белье столовое во всей Франции так мерзко, что у знатных праздничное несравненно хуже того, которое у нас в бедных домах в будни подается. Оно так толсто и так скверно вымыто, что гадко рот утереть… блюд кругом не обносят, а надобно окинуть глазом стол и, что полюбится, того спросить чрез своего лакея…».
С раздраженным настроением Фонвизин прибыл в Париж, в таком же состоянии и убыл из города. Что ж, у каждого приезжего из России был свой взгляд на столицу Франции…
Знакомые заведения
Не каждому русскому, как Денису Фонвизину, приходился по вкусу парижский кофе. И если не было денег на приличный ресторан, визитеры из России проводили время в знакомых заведениях — кабаках.
«Вздорожание вина и его преступная фальсификация принудили жителя Парижа прибегнуть к водке, — писал Мерсье. — Вот что делает непосильный налог на вино, взимающийся в размере четырех су с бутылки, которая сама по себе стоит всего только три су. Женщины-носильщики, перетаскивающие громадные тяжести и работающие наравне с мужчинами, тоже пьют этот яд, горячащий голову и обжигающий внутренности. Но он играет роль вод Леты для всех этих тружеников: они топят в нем вместе с рассудком и свои заботы. Самые крепкие организмы разрушаются от ежедневных излишеств. Зачем их лишают полезного для здоровья вина? Они сами, конечно, предпочли бы его водке.
Эта новая пагубная привычка породила во всех кварталах Парижа, а особенно там, где проживает чернь, множество кабаков. В этих смрадных вертепах вы встретите бездельников, проводящих все время в том, что медленно, глоток за глотком тянут смертоносный напиток. Табачный дым заменяет им пищу, т. е. погружает их в состояние оцепенения, лишающее их аппетита вместе с бодростью и силой.
Сыновья честных ремесленников пропадают в этом убежище праздности и лени, куда их привлекают грубые тюрлюпинады, длящиеся там с утра до вечера, ибо в каждом из этих зловонных кабаков имеется свой оратор и шутник.
Самый замечательный из этих кабаков находится в предместье Сен-Марсо. Сюда стекаются в дневные часы отвратительнейшие создания из окрестностей Пон-Нёфа и Лувра, чтобы истратить на водку несколько су, вырванных у похотливых трубочистов, чернорабочих и воров.
Их нередко можно увидеть здесь вокруг наполненного водкой жбана, вперемешку с солдатами, носильщиками и отходниками. Они образуют чудовищный, непристойный хор, никогда не смолкающий в этом гнусном шинке.
Разгоряченные водкой пьяницы не всегда бывают миролюбиво настроены. Они часто затевают ссоры, и спокойствие водворяется только после побоища. Нередко здоровенному кабатчику приходится насильно тащить из-за столика упорных драчунов и выталкивать их на двор. Там они завершают ссору целым градом побоев, после чего и победитель и побежденный вновь занимают свои прежние места за столом и забывают за стаканом водки и ругань и драку…».
Подобными кабацкими сценами русских трудно было удивить. На родине и не такое видывали. И в Париже, как и в отечестве, они не оставались беспристрастными к кабацким скандалам и нередко принимали в них участие.
Сцена и чтения
В отличие от современных русских туристов наши соотечественники XVIII века, знатные и простолюдины, бедные и богатые, оказавшись в Париже, обязательно посещали театры. Одним по карману были партер и ложа, другим — галерка.
Конечно, такую важную сторону жизни Парижа, как сцена, Луи-Себастьян Мерсье не оставил без внимания: «Наши спектакли нуждаются в писателе, который, так сказать, наблюдал бы за ними и записывал бы все оскорбления, наносимые публике, будь то по небрежности, или по лени, или по глупости актеров.
Все искусства подвергаются благотворному влиянию критики, которая держит их начеку…».
Мерсье любил и знал французский театр, но свою язвительность по отношению к этому предмету своей любви даже не пытался скрывать.
«Почему же одно только декламационное искусство избавлено от ежедневных замечаний, которые повели бы к его усовершенствованию? — задавал он вопрос своим слушателям и читателям. — Права авторов, этих отцов театра, кормильцев актеров, были вплоть до настоящего времени до такой степени неясны и изменчивы, были так подчинены людскому капризу и алчности, что, можно сказать, их и вовсе не существовало…».
Свои критические замечания по поводу французского театра Мерсье высказывал и своим знакомым русским аристократам, обосновавшимся в Париже.
Те его почтительно выслушивали, соглашались, а про себя думали: «Нам бы ваши проблемы!».
Театр Одеон, построенный в 1780–1782 гг.
И все же влияние и вкусы Мерсье на умы русских театралов, встречавшихся с ним в Париже, неоспоримо.
Конечно, и задолго до него в салонах Петербурга и Москвы практиковались так называемые «чтения». Но отчасти именно Мерсье повлиял на распространение «чтения» в России.
«Появился новый род представления. Тот или иной писатель, вместо того чтобы читать свое произведение друзьям и спрашивать у них мнения и совета, назначает определенный день и час (не хватает только афиш), является в меблированную гостиную, садится за стол между двумя канделябрами, просит, чтобы ему подали сахарницу или сиропу, жалуется на свою якобы слабую грудь и, вынув из кармана рукопись, напыщенно читает свое новейшее, зачастую снотворное произведение…
На этих чтениях все бывает нелепо: поэт является со снотворной трагедией в стихах или с длинной эпической поэмой в общество молодых, хорошеньких женщин (настроенных на веселый и легкомысленный лад); возле них — их возлюбленные; всех гораздо больше занимает окружающее, чем автор и его пьеса. Интонация голоса, какого-нибудь слова, жеста, самого пустяка бывает достаточно, чтобы вызвать в них безудержную веселость…».
Букет с «сюрпризной»
В 70–80-х годах XVIII столетия парижские актеры и литераторы совершили открытие: на театральные представления и салонные чтения надо приглашать русских!..
Независимо от сословия и веса кошелька, они — самые лучшие зрители и слушатели.
Французские служители Мельпомены отзывались о русских:
— Холодный, северный народ, а как рукоплещут буйно, и по-детски искренне восторгаются!..
При этом актрисы добавляли о замечательной традиции москвитян — метать на сцену, к их ножкам, «все ценное, звенящее и сверкающее».
Действительно, подобное случалось в парижских театрах. Восторженные русские зрители нередко швыряли к ногам полюбившихся актрис звенящие кошельки, браслеты, медальоны, перстни, броши.
Разумеется, эти украшения были изготовлены из драгоценных металлов.
Самые проворные и находчивые русские отправляли актрисам букеты с так называемыми «сюрпризками». Среди цветов пряталось дорогое ювелирное изделие и записка, в которой назначалось свидание.
Вначале Париж — на колени
Клер-Ипполит-Жозеф Легри де Латюд, а по сцене — Клерон, считали величайшей французской актрисой XVIII столетия.
Об одном казусе, связанном с ней, вспоминал Мерсье. Он писал, что актеров отлучали от церкви, и лишь король, парламент и духовенство могли снять с них анафему. «Такова власть обычая, предрассудков или, если хотите, непоследовательности. Что касается самих актеров, то они предпочитают потешаться над этим отлучением, чем стараться освободиться от него.
Девица Клерон составила докладную записку по этому вопросу. Адвокат, к которому она обратилась для ведения дела, был за свою предприимчивость и смелость немедленно исключен из адвокатского сословия, и возлюбленная Танкреда (Клерон незадолго до этого сыграла в трагедии Вольтера «Танкред» героиню) была вынуждена подыскать другую службу своему защитнику, потерявшему место за старание помирить актрису с церковью. Адвокат вскоре поступил на сцену, но и там его постигла неудача: отлучение от церкви обрушилось на его голову так же, как и на голову девицы Клерон!
Некоторое время Клерон сердилась на публику. Актер или актриса никогда не должны выражать своего недовольства этому всемогущему властелину. Однажды, когда занавес был уже поднят и зал полон, — девица Клерон отказалась играть из-за какой-то закулисной ссоры. Партер резко выразил ей свое неодобрение, и ей пришлось провести ту ночь в Фор-л'Эвек (парижская тюрьма, где содержались в основном неисправные должники и провинившиеся актеры).
Чтобы отомстить дерзкому партеру за грубые крики и за тюрьму, Клерон бросила театр, уверенная, что на другой же день ее на коленях будут умолять вернуться. Что же произошло? Публика ее позабыла, а у нее из-за отсутствия практики пропал талант. Оставшись в тени, вдали от рукоплесканий, она провела однообразные дни, которые могли бы быть полны жизни и славы, не сними она с себя одежд Мельпомены, которая ее устами говорила с большим достоинством».
Кто-то из влиятельных русских поклонников Клерон предложил создать для нее театр в Петербурге, где она будет властвовать на сцене и за кулисами.
Но Клерон ответила:
— Я должна поставить Париж на колени, а потом, назло публике, уеду в Россию!..
Не случилось ни того, ни другого.
«Барыня — Самоварыня»
Неизвестно, когда точно был изобретен самовар. Но в 30–40-х годах XVIII века им уже пользовались в уральских селениях. В Туле производство этого прибора началось в 1778 году. Но есть сведения, что знаменитые тульские самовары появились раньше.
В годы, когда Клерон царствовала на парижской сцене, какой-то русский, видимо, большой любитель чая, привез во французскую столицу серебряный самовар.
Однажды, в порыве восторга, русский обожатель Клерон решил обратить на себя внимание кумира. Вместо заурядных перстней, брошей, браслетов, он преподнес Клерон серебряный самовар.
Актриса была поражена необычным подарком. Она даже не знала, для чего предназначено это громоздкое, тяжелое изделие. Русский поклонник обещал явиться на другой день и просветить актрису.
Визит не состоялся. За какую-то провинность его спешно выслали из Франции. А Клерон так и осталась в неведении о предназначении удивительного подарка.
Вначале актриса использовала самовар как вазу для цветов, а потом кто-то подсказал ей, что в России бывают жуткие холода, и местные жители, для согревания, ходят по улицам с самоварами, наполненными кипятком.
Клерон поверила и приказала зимой установить необычный прибор в карете. А высланный из Франции русский поклонник в Москве иногда рассказывал приятелям о прекрасной Клерон и называл ее: «Чудесная барыня-Самоварыня».
«Злосчастная страсть»
К середине XVIII века все слои населения Парижа были охвачены азартными играми. Нищие и банкиры, аристократы и лакеи, офицеры и студенты оказались во власти этой болезни.
Мерсье считал, что все иностранцы, приехав в Париж, обязательно подвергаются «злосчастной страсти».
Об азартных играх он писал: «Они заменяют работу, бережливость, любовь к ремеслу; повергают человека к стопам фантастических существ: судьбы, случая, рока. Вместо того чтобы сглаживать неравенства состояний, они делают золото тому, у кого оно уже имеется и кто алчнее других…
На собраниях, где происходят схватки простофилей с пройдохами, можно наблюдать человеческие лица, изуродованные всеми позорными страстями — бешенством, свирепой радостью, раскаянием. Вполне справедливо называют игорные залы адом…
Прежде в азартные игры играли у посланников, — это были привилегированные дома; теперь там больше не играют. С некоторых пор новое распоряжение создало преграду этому неистовству, но оно нашло себе выход в другом месте…».
Конечно, не только Париж, но и другие европейские столицы в XVIII столетии переживали массовую «злосчастную страсть».
Один адвокат, член якобинского клуба, заявил, что столетие назад Франция заразила Россию карточной игрой, а русские теперь убивают на улицах Парижа тех, кто не возвращает карточные долги.
Некоторые верили в подобные заявления и охотно передавали слухи о найденных в городе трупах с ножом в сердце, с отрезанными пальцами правой руки и с игральной картой во рту.
Верный знак мести — не вернувшему проигранное.
Почему-то этот, распространившийся по многим странам способ расправы приписывали русским картежникам.
Тонкости вхождения в общество
«Иностранец, приезжающий в Париж, часто бывает введен в заблуждение: он воображает, что несколько рекомендательных писем откроют ему настежь двери наиболее знатных домов. Это большая ошибка: парижане избегают сближения с людьми… — писал Мерсье. — Проникнуть в старинные дворянские дома очень трудно; нелегко также попасть и в дом разбогатевшей буржуазии. Толпа ловких и смелых авантюристов, представленных по внешности, столько уже раз обманывала доверчивых людей, что теперь ко всем иностранцам стали относиться с большой осторожностью.
…Мошенники всех стран принесли немало вреда честным людям, путешествующим с целью самообразования. Одни только знаменитости разрушают на своем пути все преграды и имеют доступ всюду. Прочих же удостаивают несколькими приглашениями на обед и официальными визитами, но не допускают на частные собрания, где присущие парижанам любезность и остроумие проявляются во всем блеске.
Иностранец, чувствуя, что с ним обращаются слишком церемонно, испытывает некоторую неловкость и на следующий же день устремляется в игорные дома, в кабаки, в общество продажных женщин; там он весело проведет время, но, вернувшись на родину, не будет иметь никакого представления о духе, господствующем в высших классах парижского общества, и разврат, с которым он имел дело, будет считать присущим всем жителям столицы.
Общественные увеселения вознаградят его за стеснение, которое он испытал в домах частных лиц, а увеселения эти многочисленны. Он будет поэтому прекрасно осведомлен и о театральных представлениях, и о новых модах, и о закулисных анекдотах, и о всех новостях дня, но он ничего не узнает о тайных пружинах, которые приводят в движение характеры и состояния и сообщают всем общественным событиям изумительную подвижность…
Иностранец, не имеющий друзей, а следовательно, и постоянного общества, путешествует как бы впотьмах по городу среди шестисоттысячного населения, занятого исключительно своими личными делами и удовольствиями. Он в один и тот же день может попасть в более или менее сносную, и в плохую, и в отвратительную компанию, не научившись их различать. Очутившись же потом в своем превосходно меблированном доме, не сумеет распознать тысячу обманчивых вещей, к которым надо присматриваться внимательно, чтобы увидеть их в настоящем свете. Если же он безвыходно просидит дома всего какие-нибудь три дня, все сочтут, что он уже уехал; о нем никто не вспомнит, его одолеет скука, и он будет проклинать столицу.
В силу этого ему необходимо приобрести знакомых во всех классах общества, так как в этом вихре тот, кого вам удалось поймать утром, ускользнет от вас вечером. Вы будете тщетно его разыскивать, и если не окружите себя преданной компанией, то рискуете остаться в полном одиночестве. Каждый точно тает у вас на глазах и, едва успев пожать вам руку, бежит веселиться в кругу своих друзей; и вы его уже не увидите вплоть до новой случайной встречи».
Вознагражденное упорство
Большинство русских, отправляющихся в Париж, обязательно запасались рекомендательными письмами. В Москве и Петербурге даже появились аферисты, фабриковавшие, столь необходимые для достойного пребывания во Франции документы.
Дороже всего стоили послания к приближенным короля, маркизам и графам. Чуть дешевле обходились покупателю «дружеские письма» к влиятельным чиновникам, банкирам и богатым торговцам. Конечно, цена зависела и от того, кто подписывает рекомендацию. Одно дело — князь, генерал, сенатор, другое — какой-нибудь купец второй гильдии или коллежский асессор.
Иногда фальшивые письма помогали. Маркиз, получивший в Париже послание от князя из Петербурга, долго не размышлял: знакомы ли они вообще, где и при каких обстоятельствах встречались. Дорогие бумага и пакет, которые хранят запах духов, прекрасные слог и почерк…
Что еще нужно? Раз пишет достойный человек из России, надо помочь предъявителю письма.
Однажды молодой русский дворянин, прибыв в Париж, явился в дом графини Н., чтобы передать послание от важной особы из Петербурга.
Парижская аристократка не знала человека, подписавшего рекомендательное письмо, и не пожелала встречаться с русским приезжим, вернув послание через своего лакея.
Молодой человек не растерялся и стал каждое утро помногу раз громко зачитывать письмо из Петербурга. Он прекрасно говорил по-французски и обладал сильным, красивым голосом. Вначале графиня приказала слугам убедить русского заниматься чтением вслух в другом месте.
Уговоры не подействовали. Тогда вызвали полицию. Но в письме не оказалось ничего предосудительного и оскорбительного.
Стражи порядка послушали, послушали чтение, да и развели руками. Нет никакого нарушения порядка.
Многие знакомые графини Н. не могли понять, что же происходит у подъезда ее дома. Зачем понадобилось молодому иностранцу каждое утро громко читать письмо. Начались домыслы, поползли по городу сплетни. И знатная француженка сдалась. Русский дворянин был принят, получил поддержку и наладил благодаря влиятельной графине Н. необходимые связи в Париже.
Уличные праздники
Всевозможные парижские карнавалы, народные гуляния, пляски и веселье под открытым небом полюбились русским. Видимо, такого зрелища и возможности подурачиться, не взирая на чины и возраст, не хватало им на родине.
О воскресных и праздничных днях во французской столице Луи-Себастьян Мерсье писал со свойственными ему сарказмом и иронией: «В настоящее время одни только рабочие знают воскресенья и праздничные дни. Куртий, Поршерон и Нувель-Франс в эти дни полны посетителей. Народ идет туда в поисках напитков, которые там дешевле, чем в городе. В итоге получается немало беспорядков, но народ веселится или, вернее, забывает свою участь. Обычно рабочий празднует и понедельник — другими словами, напивается снова, если только чувствует себя еще способным на это.
Буржуа, который должен думать о бережливости, не переходит известных границ. Он отправляется на довольно скучную прогулку в Тюильри, в Люксембург, в Арсенал или на бульвары. Если на этих прогулках встретится хотя бы одна женщина в коротко подобранном платье, то можно держать пари, что это провинциалка…
Великолепный сад Тюильри теперь покинут ради аллеек Елисейских полей. Прекрасными пропорциями и планировкой Тюильри еще любуются, но для всех возрастов и всех сословий любимым местом сборища являются Елисейские поля: деревенский характер местности, украшенные террасами дома, кофейни, большой простор и меньшая симметричность — все привлекает туда…».
Во второй половине XVIII века почти все русские, побывавшие в Париже, обязательно участвовали в гуляниях на Елисейских полях.
Луи-Себастьян Мерсье был обеспокоен частым весельем в родном городе: «В Париже в конце концов упразднили четырнадцать праздничных дней в году, но остановились на полпути; праздничных дней все еще слишком много, однако теперь хоть часть их спасена от разврата и пьянства…
Люди хорошего тона в эти дни совсем не выходят из дому, не показываются ни на прогулках, ни на спектаклях, предоставляя пользоваться всем этим простонародью. В эти дни театры дают все самое избитое, посредственные актеры завладевают сценой: все сойдет для нетребовательного партера и для тех, кому самые старинные пьесы всегда кажутся самыми новыми. Актеры шаржируют в эти дни более, чем когда-либо, а публика награждает их громом рукоплесканий…
Народ празднует День св. Мартина, Крещение, Масленицу; он готов продать накануне рубашку, только бы иметь возможность купить себе в эти дни индейку или гуся на набережной ла Валле. Перед праздниками она кишит покупателями, и ввиду большого спроса цены на живность непомерно высоки. Кабаки с утра полны народа. Полицейским комиссарам нечего выходить в эти дни из дому, так как караульные и без того приводят к ним множество буянов, большинство которых выходит из загородного кабака только для того, чтобы отправиться ночевать в тюрьму.
За последние тридцать лет во время масленичного карнавала стало появляться гораздо меньше масок. То ли это удовольствие уже приелось народу, который жаждет полной свободы, то ли (и это более вероятно) он слишком обеднел, чтобы тратиться на дорогостоящее домино, но в последние три дня Масленицы полиция, заботящаяся о создании возможно более полной картины общественного благоденствия (картины тем более яркой, чем сильнее господствующая нищета), устраивает на свой счет многочисленные маскарады. Все полицейские шпионы и тому подобные негодяи отправляются на склад, где можно получить достаточное количество вещей, чтобы одеть целых две-три тысячи ряженых. Оттуда они расходятся по городу, а затем идут партиями в предместье Сент-Антуан и изображают там подтасованную и лживую картину общественного веселья.
Чем тяжелее год, тем более рьяно прибегают к подобного рода обманам. Но обмана не скрыть под грязными лохмотьями народных масс! Тщетно стараются представить веселые сценки, полные оживления и всяческих дурачеств, — этого нельзя достигнуть, когда сердце грызет недовольство. Шутовской колпак и бубенцы звучат невесело среди этих холодных оргий; для ушей, умеющих слушать, слышны лишь нестройные жалобы. Нет ничего грустнее, чем зрелище народа, которому приказано смеяться в определенный день и который трусливо подчиняется этому унизительному распоряжению.
В то время как полиция подкупает маскированных, священники выносят во всех церквах святые дары, так как считают богохульством то, что дозволено правительством. Но это только одно из наименьших противоречий, существующих между нашими законами, нравами и обычаями.
На Масленице, в дни карнавала парижанки забывают свою лень, их внезапно пробуждает голос наслаждений. Представляется случай блеснуть на собраниях. Эти существа, в иные минуты кажущиеся полуживыми, неожиданно приобретают изумительную подвижность, позволяющую им легко переносить усталость от балов; вот где они проявляют полнейшую неутомимость! Бессонные ночи им нипочем: они проводят их напролет в неистовых танцах. На следующий день мужчины встают усталые, женщины же кажутся освеженными и похорошевшими…
В театрах самые непристойные пьесы ставят в последние дни карнавала, но, разучив их, продолжают давать их и в пост — дни святости и скорби; таким образом, наименее приличные спектакли бывают именно тогда, когда им следовало бы быть наиболее благопристойными…».
«Встретимся под балконом»
Те из русских, кто уже бывал в Париже, советовали выезжающим во Францию друзьям и знакомым:
— Прежде чем знакомиться с Парижем, не торопясь, полюбуйся на него с какого-нибудь балкона…
Может, оттого, что в XVIII веке в российских домах они были еще редкостью, наши соотечественники полюбили эти архитектурные дополнения к зданиям.
Под ними русские в Париже назначали свидания и деловые встречи, старались снимать квартиры или номера с балконами, чтобы понаблюдать за жизнью города.
Мерсье в своей книге писал об увиденном со второго или третьего этажа: «Любопытное зрелище открывается, когда с высоты какого-нибудь балкона смотришь вниз на мчащиеся бесчисленные разнообразные экипажи, то и дело пересекающие друг другу дорогу, и на пешеходов, которые, подобно птицам, испуганным приближением охотника, стараются проскользнуть между колесами, готовыми их раздавить!..
Впереди раззолоченной кареты, запряженной парой превосходных рысаков, обитой внутри бархатом, с виднеющейся в ней сквозь стекла фигурой герцогини в блестящем, великолепном наряде, тащится полуразвалившаяся извозчичья карета, крытая выгоревшей кожей, с досками вместо стекол…
Все сословия проходят длинной вереницей, кучера объясняются друг с другом на своем безобразно-внушительном языке, не стесняясь ни судейских, ни духовенства, ни герцогинь, а стоящие на перекрестках носильщики отвечают им в том же духе. Какая смесь величия, бедности, богатства, грубости и нищеты!..».
Хоть и непригляден был вид Парижа с высоты в описании Мерсье, но все же он не отбивал охоту у приезжих обозревать город с балконов.
Праздник завершился печалью
В 80-х годах XVIII столетия один русский студент приехал во французскую столицу продолжить образование.
Он мечтал снять здесь квартиру, обязательно с балконом, и, как Мерсье, наблюдать за жизнью города с высоты. Но денег на подобную роскошь у русского студента не хватило. Так что оставалось ему взирать на вожделенные парижские «площадки с перилами» снизу.
В конце обучения студент неожиданно получил от родителей дополнительные деньги. Перед самым отъездом из Парижа он решил исполнить мечту: снял дорогую квартиру с балконом. Правда, — всего лишь на три дня. На больший срок не хватило средств.
В первый день «балконного праздника» русский студент разослал приятелям и знакомым приглашение на вечеринку. Видимо, хотел с размахом отметить завершение учебы в Париже. На оставшиеся деньги он заказал вино и продукты для вечеринки. Все это завезли ему на квартиру, где должно было состояться дружеское прощание с Парижем.
Студент не был пьяницей, чтобы пить в одиночку. Но как же не попробовать заказанные продукты до прихода гостей? Ведь подобные яства молодой человек не мог себе позволить за годы учебы. И он отведал всего понемножку, в том числе коньяк и вино.
И запела, заволновалась душа!.. Вышел студент с початой бутылкой на балкон: пусть все проходящие внизу видят его праздник!..
Панорама города и парижанки, на которых можно было беззастенчиво пялить глаза, не рискуя заработать пощечину, так взбудоражили молодого человека, что он откупорил очередную бутылку. А пустую швырнул, вовсе не собираясь попасть в прохожих.
Звон разбитого стекла, крики людей еще больше вскружили голову студенту. Он запел и пустился в пляс.
Танец вскоре прервался. Праздник завершился печалью. Халтурщики среди строителей существовали всегда. Париж XVIII века — не исключение. Балкон обрушился.
К счастью, никто из прохожих не пострадал. Виновнику переполоха тоже повезло: отделался несерьезными ушибами.
В честь знаменательного события
Когда его забрали в полицию, он даже поучал стражей порядка и делился печальным опытом:
— Парижские балконы так же восхитительны и коварны, как и парижанки… Увлечешься, засмотришься — и можешь потерять голову… Не пляшите, господа, на балконах!..
Говорят, сам Луи-Себастьян Мерсье и его приятель-адвокат пришли на помощь молодому человеку. Ведь бедолага остался без денег, и ему грозили длительные штрафные работы. За рухнувший балкон здания, построенного много лет назад, больше не с кого было спросить.
От тюрьмы студента спасла находчивость Мерсье и адвоката.
Стражам порядка они объяснили:
— Виновник происшествия был настолько обрадован выздоровлению после простуды нашего короля, что исполнил в честь этого знаменательного события старинную русскую ритуальную пляску!..
Трогательное отношение к французскому монарху возымело действие. Студент оказался на свободе и беспрепятственно вернулся на родину.
Неосуществленные замыслы
Осенью 1760 года в Париж прибыл молодой русский архитектор Василий Баженов. Он был направлен сюда Петербургской академией художеств для продолжения учебы и для ознакомления с работами известных европейских мастеров.
Баженова определили стажироваться к известному французскому живописцу и королевскому архитектору Шарлю де Вальи.
Занятия Василия чередовались с ознакомительными прогулками по городу. Нотр-Дам де Пари, площадь Дофина, дворец Турнель, Триумфальная арка, мосты, парки, Лувр, отели Субиз, Матиньон, Ласе…
Каждый парижский памятник архитектуры Баженов подолгу, обстоятельно осматривал и рисовал. Обращал он внимание и на балконы роскошных и обычных городских зданий.
— Кажется, наш русский коллега вознамерился изобразить все балконы Парижа, чтобы потом воссоздать их на родине, — поговаривали французские архитекторы.
Неизвестно, собирался ли так поступать Василий Иванович, но сам он жаловался на парижских коллег, утверждая, что они «…крадывали мои проекты и жадностию их копировали».
Баженов намеревался в России украшать светские строения балконами. Но многие планы и замыслы замечательного архитектора остались неосуществленными. Причины тому оставались загадкой и для самого Василия Ивановича, и для его окружения, и для тех, кто спустя много лет изучал жизнь и творчество архитектора.
Как отмечал уже в XX веке известный русский живописец и искусствовед Игорь Грабарь: «Вокруг имени Баженова скопилось столько былей и небылиц, что уже одно распознание правды от неправды требует значительных усилий».
Еще одно странное увлечение
Во второй половине XVIII века многие русские, прибывшие в Париж, почему-то полюбили посещать тюрьмы.
Сострадание к несчастным заключенным?.. Надежда увидеть нечто необычное? Тайные замыслы?..
Нет однозначного ответа.
О французских темницах того времени Мерсье писал: «Тюрьмы тесны, воздух в них нездоровый, зловонный; их совершенно правильно сравнивают с глубокими и широкими колодцами, к стенкам которых пристроены отвратительные, узкие каморки. Если заключенный желает помещаться отдельно от других, он должен платить шестьдесят франков в месяц за маленькую каморку в десять квадратных футов! В тюрьмах все продается по двойной цене, словно нарочно, чтобы увеличить нищету заключенных.
Громадные собаки делят с тюремщиками обязанности сторожей, и даже надзирателей. Аналогия в их характерах поразительна! Эти ученики так выдрессированы, что по первому знаку хватают заключенного за шиворот и тащат его в камеру; они слушаются малейшего знака.
Маленькая плотная дверь открывается в течение четверти часа раз тридцать. Вся пища и вообще все необходимое для жизни вносится через эту дверь; другого выхода нет.
Камеры являются средоточием всех несчастий и ужасов. Там укоренились самые чудовищные пороки, и праздный преступник только глубже погружается в новые мерзости…».
Таинственная и знаменитая
Самая известная тюрьма Франции, Бастилия, была сооружена в XIV веке. Во время войн она являлась важным укрепленным пунктом на северных подступах к Парижу.
Бастилия. Общий вид и генеральный план крепости
С конца XV столетия грозная твердыня стала еще и местом содержания арестантов. В ней томились в основном политические заключенные. Великий Вольтер дважды являлся узником Бастилии. Мерсье не раз упоминал ее в «Картинах Парижа»: «Кому известно, что делалось в Бастилии, что она заключает, что заключала в себе? Но как писать историю Людовика XIII, Людовика XIV, Людовика XV, не зная истории Бастилии?
Все самое интересное, самое любопытное, самое странное произошло в ее стенах. Таким образом, самая интересная часть нашей истории останется для нас навсегда скрытой: ничего не просачивается из этой бездны, как не просачивается из безмолвной могилы.
Генрих IV хранил в Бастилии королевскую казну. Людовик XV велел запрятать туда Энциклопедический словарь, который и гниет там по сие время. Герцог Гиз, властитель Парижа в 1588 году, был также хозяином Бастилии и Арсенала. Он назначил комендантом Бастилии Бюсси Леклера, парламентского стряпчего. Бюсси Леклер, окружив войсками парламент, отказавшийся разрешить французов от присяги в верности и послушании, арестовал всех председателей и советников в судейских мантиях и четырехугольных шапочках и посадил их в Бастилию на хлеб и воду.
О, толстые стены Бастилии, принявшие в течение трех последних царствований вздохи и стенания стольких жертв! Если бы вы могли говорить, как опровергли бы ваши страшные и правдивые повествования робкий и льстивый язык истории!
Рядом с Бастилией расположен Арсенал, в котором находятся пороховые склады, — соседство столь же страшное, как и сама тюрьма…
Когда кто-нибудь из заключенных умирает, его хоронят в три часа ночи в Сен-Поле. Вместо священников, гроб несут тюремщики, а при погребении присутствуют офицеры…».
Исчезновение Марии
«Как только в Париже заходит речь о Бастилии, тотчас же начинаются рассказы о Железной маске. Каждый рассказывает эту историю по-своему, и к фантастическому рассказу примешивает собственные, не менее фантастические соображения».
Легенда о несчастном принце, заточенном в Бастилию в XVII веке и получившем прозвище «Железная маска», волновала многих приехавших в Париж русских.
Романтические натуры из студентов и путешествующих аристократов подозревали, что столь знаменитая тюрьма обязательно как-то связана с Россией.
Подозрение не обмануло!.. Знай наших!..
И вот примерно в середине XVIII столетия среди русских в Париже поползли невероятные слухи о дочери сподвижника Петра I, светлейшего князя, генералиссимуса Александра Меншикова. Известно, что в 1727 году, проиграв в дворцовых интригах, он был арестован и вместе с семьей сослан вначале в Ранненбург, а затем — в Березово. Там Александр Данилович и умер, там же похоронена и его дочь Мария.
Но, согласно преданию, Меншиков в Ранненбурге отыскал бедную девушку, похожую на Марию, и совершил подмену. Пообещав большое вознаграждение, он уговорил простолюдинку, под видом его дочери, отправиться в Березово. Каким-то образом у Меншикова оказался паспорт на имя баронессы Шлегель. С этим документом и скрылась из Ранненбурга настоящая Мария. Она смогла добраться до Парижа и получить с тайных счетов своего отца немалые деньги. Но никто не догадывался во Франции, кем на самом деле являлась баронесса Шлегель.
А дальше, как и положено в легенде, — любовь. Избранником русской беглянки оказался французский аристократ — вольнодумец. За свои взгляды он угодил в Бастилию Попытки Марии добиться его освобождения ни к чему не привели. Прошения, просьбы влиятельных особ Франции, подкуп должностных лиц — все оказалось бесполезным. Власти сообщили баронессе Шлегель, что ее возлюбленный навсегда останется в Бастилии.
И Мария пошла на крайнюю меру: замыслила побег своего любимого. Она явилась к начальнику тюрьмы и попыталась подкупить его. Но тот был верен долгу.
Отчаявшись, Мария заявила офицеру, что отныне остается в Бастилии, пока не будет освобожден ее возлюбленный. Начальник тюрьмы приказал вывести баронессу за пределы крепости, но упрямая визитерша непостижимым образом исчезла. Ступила за порог кабинета и — пропала.
Охрана обыскала каждый закоулок Бастилии, однако загадочную посетительницу так и не обнаружила. Стражники утверждали: крепость она не покидала.
Лучше не вспоминать
Обескураженный начальник тюрьмы постарался, чтобы руководство не узнало о случившемся. Но чем сказочней происшествие, — тем трудней его утаить.
И через несколько дней восторженные русские, показывая вновь прибывшим в Париж соотечественникам Бастилию, с упоением сообщали о трагедии Марии Меншиковой и о том, как «незримая, она каждую ночь обходит коридоры тюрьмы и является в камеру к возлюбленному».
Однако даже самые большие любители преданий и легенд, возвратившись в Россию, не вспоминали необычную обитательницу Бастилии — Марию Меншикову.
Даже во времена Екатерины II русские подданные опасались это делать. Мало ли какая еще самозванка объявится в Европе? Хоть и была бы дочь Александра Даниловича немощной старухой, доживи она до правления государыни Екатерины Алексеевны, а все равно повторять легенду боялись. Кто знает, как отнесется к этому императрица…
Незадолго до разрушения Бастилии парижане высказывали недоумение:
— И что это русские повадились к мрачным стенам?.. Что надеются там увидеть?..
После сообщения Людовику XVI о захвате народом Бастилии, король воскликнул:
— Но это же бунт!..
Придворный ответил:
— Нет, Ваше Величество, — это революция!..
Когда в июле 1789 года знаменитая тюрьма была взята восставшими, а впоследствии разрушена, парижане — любители мистики заявляли:
— Русские сглазили Бастилию…