Странное увлечение
Хэрри Кендал Toy был единственным сыном в одном из самых богатых семейств Нью-Йорка в конца XIX — начале XX веков.
Родители отправляли его учиться в самые престижные школы страны, однако Хэдли нигде долго не задерживался. В четырнадцать лет он уже курил, выпивал крепкие напитки и резался в покер. Играл парень азартно и самозабвенно. За день мог просадить все деньги, выдаваемые ему родителями на целый месяц. А потом писал слезливые письма домой и просил маму подбросить еще долларов.
Он постоянно влезал в долги и даже шарил по чужим карманам в школьных гардеробных. Несколько раз его ловили «на горячем». Но миссис Toy мгновенно кидалась на защиту сына. И, благодаря щедрым подношениям, улаживала самые щекотливые ситуации.
Кое-как завершив школьное образование, Хэрри был отправлен заботливыми родителями в Гарвардский университет. Но и там он продолжал прежнюю жизнь безудержного картежника, гуляки, баловня судьбы.
Когда настало время первых университетских каникул, нерадивый студент отправил родителям в Нью-Йорк телеграмму: «Задерживаюсь. Прибуду через пару дней…»
Но Хэрри так и не приехал. Ни через день, ни через неделю. На тревожные телеграммы родителей он не отвечал. Обеспокоенная миссис Toy сама решила навестить сына.
Своего отпрыска она застала за странным занятием. По всей квартире, которую снимал Хэрри, были разбросаны маски фантастических чудовищ, изготовленные из картона. Младший Toy увлеченно разрисовывал их масляными красками.
«Я боюсь этого города»
Изумленной матери он спокойно объяснил:
— Теперь я могу появиться в Нью-Йорке. Я боюсь этого города. Но маска страха спасет меня…
Эти слова еще больше озадачили миссис Toy.
— Мальчик мой, кого ты опасаешься? Кто напугал тебя в Нью-Йорке?
А сын так же невозмутимо, не отрываясь от странного занятия, поведал ей:
— Мне было лет двенадцать. Вы меня перевели тогда в новую школу на Манхэттене. — Хэрри наконец оторвался от своего занятия, поцеловал мать и продолжил давнюю историю. — Мой одноклассник Толстый Пич где-то раздобыл старинную индейскую «маску страха». Оказывается, краснокожие, не помню, какого племени, боялись входить в Нью-Йорк, поскольку считали этот город живым существом, чудовищем, которое может поглотить их. Но для торговли и обмена товарами им все же приходилось появляться в Нью-Йорке. Для того, чтобы уберечься от чудовища, они заказали какому-то колдуну изготовить «маску страха» и, перед тем как войти в город, одевали ее по очереди. Индейцы считали, что таким образом запугивают Нью-Йорк, и он оставит их в покое.
— Мальчик мой, где ты это вычитал? — заволновалась миссис Toy.
Но сын недовольно перебил ее:
— Слушай дальше… Толстый Пич скрывал, как ему уда-лось добыть эту «маску страха». Он прятал ее от всех, а однажды одел ее и ночью напугал меня. С тех пор я боюсь Нью-Йорка. Но теперь у меня есть своя «маска страха»…
Рассказ сына шокировал миссис Toy, но решительности ей было не занимать. Она приказала Хэрри немедленно собирать чемоданы и отправляться вместе с ней в Нью-Йорк.
Врачи со всей тщательностью обследовали младшего Toy, но так и не обнаружили у него серьезного нервного расстройства.
Пришлось ему возвращаться в Гарвард и продолжать ненавистное для него обучение.
Верхом в клуб
Отделавшись наконец от университета, Тоу-младший вернулся в Нью-Йорк. Неизвестно, одевал ли он перед въездом в город, которого опасался, «маску страха», но она всегда была при нем.
Во время первой же устроенной им вечеринки Хэрри заявил своим приятелям:
— Чтоб Нью- Йорк не давил мне на психику, буду буйствовать!.. Еще посмотрим, кто кого станет больше бояться!
— Буйство хорошо! — радостно поддержали приятели. — Главное — не скисать от скуки!
Они знали, что если Хэрри заводится, то его деньги летят направо и налево, и от этого долларового потока можно кое-что ухватить.
Наверное, если бы Нью-Йорк был живым существом, то от выходки Тоу-младшего ему и в самом деле стало бы страшно. Даже прыткие, вездесущие репортеры не поспевали за новыми скандалами, злыми выходками и чудачествами Хэрри.
На родительские деньги он снял в центре Манхэттена огромную, пяти- или шестикомнатную квартиру, которую превратил в притон для своих приятелей. С утра до ночи здесь крутились самые дорогие проститутки и шли попойки. Но в своих апартаментах Тоу-младший, как он заявлял, «лишь слегка разогревался».
А потом начинались его скандальные похождения по городу.
Нередко великовозрастный «шалун» сам не мог объяснить, зачем совершил тот или иной поступок.
Однажды Хэрри разукрасил жеребца под зебру. Только полоски он сделал красные и зеленые. На себя же — одел оранжевый цилиндр в крапинку, заляпал лицо краской и в таком виде въехал в великосветский клуб верхом на лошади. Швейцаров и всех, кто хотел ему помешать, он сбивал с ног и хлестал плетью. Подъехав таким образом к буфету клуба, он пытался напоить своего разукрашенного коня ликером.
Неизвестно, сколько бы еще так буйствовал Тоу-младший, но тут подоспела полиция, и всадника-дебошира скрутили.
— Эй, уроды! — вопил Хэрри обслуге и посетителям заведения. — Каллигула хотел ввести своего коня в Сенат, а я своего — сделаю членом вашего клуба!
За эту шалость его матери пришлось заплатить огромный штраф. В свое оправдание Хэрри твердил ей, что во всем виноват Нью-Йорк. Это, дескать, он «давит на психику и заставляет выделывать экстравагантные штучки».
В заведении мадам Меррил
Видимо, парню крепко втемяшилось в башку, что у него с Нью-Йорком существует то ли противостояние, то ли какое-то соревнование: кто кого больше изумит, озадачит, напугает.
На следующий день после скандала в клубе Хэрри показалось, что его соперник Нью-Йорк куда-то подевался. Это весьма разволновало Тоу-младшего. Он забрался на крышу небоскреба, разделся догола и напялил на себя «маску страха». В таком виде, с фонарем, ходил он по крыше дома и вопил:
— Нью-Йорк, отзовись! Где ты?! Откликнись, каменный придурок!.. Испугался «маски страха»? Ну, ничего, я тебя отыщу! Против виски ты не устоишь, старый пьяница, и явишь себя!
После таких «лестных» обращений к Нью-Йорку Хэрри стал швырять прихваченные с собой на крышу бутылки виски. Одна за одной они летели вниз, разбивались о мостовую, вызывая панику среди прохожих.
Слава Богу, никто из них не пострадал.
После очередной подобной выходки сына Тоу-старший стал наведываться с проверками в квартиру Тоу-младшего на Манхэттене. Но Хэрри, чтобы не злить папашу, перенес свой «штаб разгула» в другое место. Он снял апартаменты в самом дорогом публичном доме Нью-Йорка.
Как вспоминала хозяйка этого шикарного борделя Сьюзан Меррил, «Toy-младший вел себя вначале почти пристойно. Правда, страшно орал, если я не приводила ему новеньких проституток. Он постоянно твердил, что “быстро охладевает к прежним”».
Видимо, у мадам Меррил начались перебои с кадрами, и неугомонный Хэрри сам стал приводить в бордель женщин со стороны. Он знакомился с ними в ресторанах или прямо на улице, представлялся известным импрессарио и обещал им великолепную карьеру в дорогих бродвейских театрах. Легковерных дам, пожелавших стать знаменитыми актрисами, Toy-младший заманивал в свои апартаменты, заставлял вначале разыгрывать театральные этюды, а затем избивал их и насиловал.
При этом он угрожал своим жертвам:
— Если вздумаете обращаться в полицию, я вас из-под земли достану! Моя месть будет беспощадна и безгранична!
Мадам Меррил, наконец, не выдержала и заявила на своего буйного постояльца в полицию. Чтобы замять дело, миссис Toy пришлось изрядно раскошелиться. А ее сынок снова бормотал в свое оправдание, будто во всех его бедах виноват Нью-Йорк.
После скандала в борделе Сьюзан Меррил Хэрри заявил матери:
— Я искренне раскаиваюсь. Вам больше не придется краснеть за меня. Старина Нью-Йорк простит меня, если я совершу что-нибудь приятное для него. Я уже думаю над этим…
Обещание свое Хэрри выполнил, но весьма своеобразно. Говорят, после очередной его выходки миссис Toy уже не краснела от негодования, а бледнела и даже падала в обморок.
Меценат нью-йоркских панелей
Чтобы родной город все ему простил, Хэрри решил облагодетельствовать нью-йоркских проституток. Вначале он напоил два десятка жриц любви в ресторане, а потом вместе с ними отправился на Пятую авеню, в самый роскошный магазин города.
Toy-младший шествовал впереди веселой оравы и кричал прохожим:
— У поэтов, художников, актеров есть меценаты. Проститутки — тоже актрисы, только не подмостков, а — панелей. Отныне я стану их меценатом. Приветствуйте меня, леди и джентльмены, я — меценат ньюйоркских панелей!
Толпа пьяных проституток под его предводительством смяла охрану и продавцов и ринулась выбирать платья, шубы, ювелирные украшения.
— Не скромничайте, мои милые пташки! — подзадоривал своих подопечных Toy-младший. — Вы изрядно натерпелись в этой жизни. Порадуйте себя, кошечки, шикарными побрякушками и тряпками! Папаша Нью-Йорк будет весьма доволен…
Разбушевавшиеся жрицы любви и без этих слов вошли в раж. Они хватали самые дорогие украшения, наряды, косметику. Тут же, на глазах ошарашенных продавцов и покупателей, проститутки срывали с себя старое тряпье и облачались в новые одежды: от нижнего белья до платьев и шуб.
Наконец примчалась полиция и угомонила воинство Хэрри. Это его очень обидело. И на следующий день он в отместку, со всего разгона, въехал на новеньком автомобиле в витрину злополучного магазина. Причем сбил несколько прилавков и едва не задавил с десяток продавцов и посетителей.
— Я совершил благородный поступок, а вы, свиньи, помешали мне! — не вылезая из открытого автомобиля, жаловался не понявшим его душевного порыва меценат нью-йоркских панелей.
А управляющий этого торгового заведения через пару дней был наказан отдельно. Обиженный Хэрри нанял на стройке подъемный кран и приказал ночью подогнать его к дому, где жил управляющий магазина. Потом надел «маску страха», пояс пожарного и закрепил себя на крюке подъемной машины. Живущий на десятом или одиннадцатом этаже управляющий проснулся от стука в окно. Понятно, что раскачивающаяся за стеклом образина довела проснувшегося человека до сердечного приступа.
Новое увлечение
Некогда было деятельному Хэрри Кендалу Toy скучать и терять время на долгие раздумья, угрызения совести, уныние.
Но однажды его ненадолго занесло в печальные рассуждения:
— Видимо, Нью-Йорк сыт по горло моими буйными похождениями. Начинаю жить тихо и свято. Вскоре вы меня не узнаете… — сообщил он приятелям. — К черту загулы и сумасшедшее прожигание жизни!..
Что, по мнению Хэрри, считалось «тихо и свято», для многих осталось загадкой. Но на какое-то время он и в самом деле немного угомонился. Может, и впрямь уверовал, будто Нью-Йорк «сыт его похождениями», а может, повлияло новое увлечение.
Юная красавица Эвелин Несбит работала фотомоделью и пела и плясала в популярном в начале XX века в США ансамбле «Флорадора Сикстет».
На нее обратил внимание известный нью-йоркский архитектор Стэнфорд Уайт. Он проектировал дома для богатых людей и получал выгодные заказы от властей города. Уайт был автором проекта комплекса Мэдисон-сквер, Зала славы в Нью-Йоркском университете. Несколько раз архитектор бывал на концертах «Флорадора Сикстет», пока, наконец, окончательно не влюбился в Эвелин Несбит.
Девушка ответила взаимностью.
Их связь длилась почти три года. На свою юную любовницу Стэнфорд денег не жалел. Роскошная квартира, драгоценности, поездки по Соединенным Штатам и в Европу, дорогие подарки вскружили голову эстрадной звезде. Она стала чаще появляться на великосветских вечеринках, чем на сцене. В нью-йоркских богемных кругах поговаривали, что Несбит готовится и вовсе распрощаться с артистической карьерой.
Эвелин едва исполнилось девятнадцать лет, когда Стэнфорд Уайт вдруг охладел к ней и увлекся другой актрисой. Но покинутая звезда эстрады недолго страдала от одиночества. За ней стал ухаживать Хэрри Toy.
Не раз он видел Несбит на сцене, посылал ей огромные букеты и корзины цветов, преподносил дорогие украшения. Но дальше этого дело не шло, пока между ними стоял Уайт.
Теперь помех не было. Роман Хэрри и Эвелин развивался бурно и стремительно. 4 апреля 1905 года они поженились.
Ревность и ненависть
То, что актриса Несбит — любовница известного архитектора, знал весь богемный и аристократический Нью-Йорк. Хэрри не был исключением.
У человека, возомнившего себя соперником города, непредсказуемые причуды и стремления. До женитьбы Тоу-младший вроде бы спокойно относился к тому, что не он первый у Эвелин. Но после свадьбы он стал частенько напоминать об этом супруге. Даже не ревность, а какая-то лютая ненависть к Стэнфорду Уайту все сильней разжигала его.
Он мог часами расспрашивать жену о былых взаимоотношениях с архитектором, задавал по многу раз одни и те же вопросы. Его интересовали интимные детали.
Конечно, такие выяснения тревожили Эвелин. Она пыталась убедить мужа, что с Уайтом навсегда покончено. Однако Хэрри не мог угомониться. Ревность к прошлому раздирала его. Он стал избивать супругу.
— Ты не все мне рассказываешь! — орал Хэрри во время побоев. — Я хочу знать абсолютно все об этом проклятом Уайте! Он строит город, который меня ненавидит! И я ненавижу и Нью-Йорк, и его архитектора!
Лишь спустя месяцы после замужества Эвелин поняла: главной причиной вспышек мужа является не бешеная ревность. Архитектор ненавистен ему работами по проектированию новых зданий Нью-Йорка.
Город! Вот главная заноза в душе Хэрри!
Эвелин пыталась показать мужа психиатру. Но эти попытки заканчивались новыми скандалами и побоями. Toy все чаще требовал от супруги сообщать ему обо всем, что связано с Уайтом.
— Но я ведь тебе уже все рассказала, — пробовала успокаивать его Эвелин.
— Ничего, что-нибудь пикантное, наверняка, забыла, — ухмылялся Хэрри. — Вспомни, милая, напряги память. Будет хуже, если я сам докопаюсь до того, что ты скрываешь…
Убийство в ресторане
25 июня 1906 года случилось то, что можно было ожидать от психопата Хэрри.
Утром он надел «маску страха» и разбудил Эвелин. Та, открыв глаза, от неожиданности потеряла сознание.
Супругу это понравилось и даже развеселило. Он привел ее в чувство и тут же, чтобы загладить свою вину, пригласил жену пообедать. Эвелин покорно согласилась. Они отправились в ресторан, расположенный на крыше небоскреба в Мэдисон-сквер гарден, где шел известный в то время мюзикл «Мадемуазель Шампань».
Когда супруги сели за стол, Эвелин осмотрелась и увидела невдалеке Стэнфорда. Архитектор с восторгом следил за действием на сцене. Еще бы: в мюзикле «Мадемуазель Шампань» были заняты новенькие красотки, еще не известные нью-йоркской публике!
Смутная тревога охватила Эвелин.
— Давай уедем… — предложила она супругу. — У меня кружится голова.
Но Хэрри уже увидел архитектора, и лицо его расплылось в улыбке.
— Подожди, — коротко ответил он, не отрывая взгляда от Уайта. — Домой уедешь чуть позже. Поскучай пока. Скоро тебе станет очень весело. Проклятый Нью-Йорк что-то нашептывает мне, а вот что — никак понять не могу…
Улыбка по-прежнему не сходила с лица Хэрри.
Не успела Эвелин ответить, как супруг вскочил из-за стола и медленно двинулся к столику архитектора. У нее перехватило дыхание. Она сделала усилие, чтобы остановить Хэрри, но не могла сдвинуться с места или произнести хотя бы слово.
Уайт был знаком с Toy-младшим и не любил его. Когда тот появился рядом, Стэнфорд недовольно проворчал:
— Что вам нужно? Вы закрываете мне сцену!.. Хэрри зловеще ухмыльнулся и выхватил револьвер:
— Служишь проклятому Нью-Йорку, вот он тебе сейчас объяснит, что мне нужно… На том свете досмотришь представление.
Toy трижды выстрелил.
Одна пуля попала архитектору в голову, другая — в плечо, третья — в шею. Заливаясь кровью, Уайт медленно повалился на пол. Он пытался что-то сказать, но смог лишь выдавить несколько нечленораздельных звуков. От этого только сильней стала хлестать кровь из пораненной шеи.
Хэрри еще три раза выстрелил, но уже в потолок.
Замерли от ужаса актеры на сцене, застыли зрители и официанты.
— Леди и джентльмены! — громко, без тени волнения, провозгласил Хэрри. — Этот мерзавец Уайт обесчестил мою жену! К тому же дядюшка Нью-Йорк нашептал мне, что я должен совершить возмездие!
Убийца безропотно сдался властям. Начался шумный процесс. Несмотря на то что свидетелей убийства оказалось больше полусотни, капиталы семейства Toy сыграли свою роль в смягчении участи Хэрри.
Признан невменяемым
Конечно, его отправили в нью-йоркскую тюрьму Тумпз, но он пребывал там до суда в условиях, о которых не мог бы мечтать ни один убийца. Каждый день он получал в камеру свежую прессу, белье, корзину с фруктами, деликатесами и изысканными спиртными напитками и даже цветы.
А тем временем нанятый семейством Toy адвокат Дэлфин Дэлмас, прозванный в уголовном мире Нью-Йорка «маленьким ловкачом», развернул настоящую кампанию по оправданию сумасшедшего убийцы. Подкупленные им журналисты изо дня в день публиковали сенсационные статьи о неблаговидных поступках архитектора Стэнфорда Уайта. Десятки нанятых девиц рассказывали, что развратник заманивал их в свою мастерскую и там измывался над ними.
Почти каждый день нью-йоркские газеты сообщали о ходе следствия по делу Хэрри Toy. Все публикации на эту тему исправно доставлялись ему в камеру. Он бегло просматривал прессу и начинал покатываться от хохота.
— Я же говорил… Я же говорил, что сам Нью-Йорк хочет мне напакостить! Этот злобный город меня уничтожит! Или я — его! — орал он тюремщикам.
Миссис Toy делала все, чтобы обелить своего ненаглядного мальчика. Она даже наняла колдуна, по прозвищу Абахар, из Южного Бронкса.
— Если не помогут юстиция и деньги, пусть подключатся к делу мистические силы, — решила она.
Колдун достойно отрабатывал щедрый гонорар. Он побывал в камере у Хэрри, куда был допущен за особое вознаграждение. Колдун и убийца о чем-то долго беседовали. Потом Абахар совершил странные круги вокруг тюрьмы. Он то исчезал, то вновь появлялся у печального здания.
Наконец колдун заявил газетчикам:
— Хэрри не осознавал своих деяний. Его руку направляло чудовище по имени «Нью-Йорк»…
Южный Бронкс
С какой целью город заставил пролить кровь архитектора, колдун не стал объяснять. Он понимал, что если невозможно замять уголовное дело, то надо создать вокруг него побольше таинственности, домыслов, пересудов…
Это удалось.
21 января 1907 года Хэрри Кендал Toy предстал перед судом.
— Я не собирался убивать мистера Уайта, — заявил он. — Мною повелевала непреодолимая сила… Имя этой силы — Нью-Йорк! Я давно уже нахожусь под его страшным давлением…
После подобных слов защита снова заговорила о невменяемости Тоу-младшего.
В конце концов «маленький ловкач» Дэлфин Дэлмас отчасти добился своего. Хэрри Toy был признан невменяемым. Но его отправили в психиатрическую лечебницу для уголовников. Там он, согласно решению суда, должен был находиться пожизненно.
Где-то в городе
Даже миссис Toy не верила заявлениям сына о его мистических взаимоотношениях с Нью-Йорком. Но «маску ужаса», по его просьбе, передала в психиатрическую лечебницу.
— Эта маска поможет мне отсюда выбраться, — заявил Хэрри надзирателям.
Он одевал ее и пытался напугать служителей психолечебницы. Но это ему мало удавалось.
Конечно, не ритуальный предмет, а деньги семейства Toy помогли Хэрри бежать. Некоторое время он скрывался в Канаде, но вскоре его обнаружили и препроводили под усиленной охраной в США.
Снова начался судебный процесс. В июле 1915 года суд присяжных объявил, что Хэрри невиновен, психически здоров и должен быть выпущен на свободу.
Годы, проведенные в заключении, не образумили Тоу-младшего. Скандалы, связанные с его именем, продолжились. Правда, после выхода на свободу он собирал вокруг себя не «золотую молодежь», как прежде, а нью-йоркских предсказателей, колдунов, поклонников оккультизма и эзотерических учений.
Прожил Хэрри 76 лет. В феврале 1947 года, за несколько дней до смерти, он заявил приятелям:
— Нью-Йорк требует, чтобы я уничтожил «маску ужаса»… Не дождется. Найду себе достойного преемника и передам маску ему. Пусть страх и ужас вечно блуждают по улицам города…
Удалось ли Хэрри исполнить задуманное?
Верящие в мистику американцы утверждают, что и в наши дни в Нью-Йорке можно встретить неизвестного в «маске ужаса». Схватить его никому не удавалось.
Мало кто верит, будто Хэрри Toy-младший нашел себе преемника и передал ему «маску ужаса». Но никто не станет отрицать, что преступления, подобные тем, которые совершал он в начале XX века, не прекращаются в Нью-Йорке и сегодня.