Как тяжелы воспоминанья о войне, Когда прошел ее ты сам – вдвойне. Досталось «брату нашему тогда», Не пожелать врагу бы никогда! Бои шли, приходилось отступать, Как поражения тяжко признавать. Был под Смоленщиной кровавый бой. Поведаю историю со мной. Гремели залпы, самолетов вой. Очнулся, ранен, чувствую – живой! Два фрица надо мной стоят, И на меня направлен автомат. «Хен де хох!» – а ну давай, вставай. Ну, думаю, «родная, прощавай!» Так вот попал я к немцам в плен, Нас в товарняк, как из бревен. Набили так, уж лучше возят скот, Урчал от голода живот. Температура, бьет озноб. Вот гады! Лучше б сразу в гроб! А рана ноет, и сочится кровь, Меня спасает, видимо, любовь. Солдаты мрут почти что каждый час. Меня зачем-то Господь спас! Я предлагаю с поезда бежать, Уж лучше за победу погибать. В полу мы вскрыли две доски, И на ходу устроили прыжки. Плутали долго, был бельгийский лес, Мы Сашку тащим в перевес, Куда идем, нам не понять, Но силы стали иссякать. Уснули ночью, в той глуши, Вокруг болото, ни души. Волчицы дикой слышен вой, Слеза из глаз, что я живой! Проснулся утром от пинка, И фрица в сапоге нога, И дуло автомата вновь, Глаза залила моя кровь. Опять собаки, плен, побои, Над безоружными – герои! Сил нет на это все смотреть, Успел я в тридцать поседеть. Опять побег, опять леса, Вместо воды была роса. Каштаны ели – дал Господь! Промозглый холод, хлещет дождь. Так к партизанам я попал, В лесах бельгийских воевал, А как хотелось мне к своим, Уверен был, что победим! Взрывали рельсы, эшелоны, Фашизму ставили препоны. Отряд «за Родину» в ту пору, А немцы уж давали деру! Ура! Победа! Вопли! Крики! И радостны в улыбке лики! Пора домой! Там ждет семья, Но мне пока туда нельзя. Фильтруют, долгие проверки, Затем в ГУЛАГ и лагеря. Я бывший пленный, вот судьба! Но Родина-то у меня одна! Родные похоронку получили, Пред образами за меня просили, Прошел я фронтовой свой путь, Мне б на родных глазком взглянуть. Вот и Россия, вот и дом родной. Родная, вот он я, стою, живой! Встречали на пороге два мальца, Они давно не помнили отца. А Пелагея обнимает свою дочь, Губа трясется, бежит прочь. Потом бросается ко мне — «Что делать мне теперь? Чужой жене!» Дай Бог, чтоб не было войны, И жили долго на земле мои сыны, А главное, что в небе тишина, Такая, видно, у меня судьба.