Новосибирская аномальная Зона

15—16 июля 2016 года

Путь в лагерь оказался проще и быстрее, чем поход к Маяку. Воспользовавшись советом Прокофьева, Руслан без приключений пересек луг с холмами. По дуге обошел колодец, при виде которого заныла рука. В лесу заблудился лишь один раз, да и то по собственной глупости – обходил подозрительное поваленное дерево с листьями цвета топленого молока и, не заметив из-за кустов канавы, провалился на влажное дно. Что-то острое впилось в ладони и ягодицы, отчего перепуганный пилот пулей перелетел осыпающуюся стену и побежал прочь, получая хлесткие удары ветвей по груди и лицу. Успокоившись и остановившись, с досадой на собственную трусость, вытащил из ладоней задубевшие елочные иголки, превратившиеся в настоящие булавки, стряхнул их же со штанов. С нервов отломил половину шоколадного батончика и съел всухомятку, смакуя каждый откусанный кусок.

На сей раз пространство и время не играли с человеком. Пересекая старую пожарную просеку, Громов вспомнил, что шел по ней, уходя к поселку. Немного откорректировал маршрут и уже через полчаса вышел на берег болота с практически незаметным на фоне черной воды поросшим мхом бугром.

Руслан прошел уже знакомым маршрутом, напряженно всматриваясь между деревьями по ту сторону низины. Вон и темный домик на деревьях, шалаша под ним не видно, мешает трава и тени. Дымком вроде тянет, но костер не горит. Все ли хорошо с Ильей?

Громов ускорил шаг, пересек опушку и вошел в лесную тень, приметив вытоптанную им же дорожку среди осоки.

Чем ближе пилот приближался, тем больше тревожно ныло под ложечкой – он боялся увидеть что стало с Ткачевым. Воображение рисовало то холодное тело друга, лежащее внутри шалаша словно в склепе, то, наоборот, пустой лагерь без следов Ильи. Руслан запрещал себе думать об этом, но не переставал накручивать себя до тех пор, пока не вышел к стоянке.

Илья лежал у самого входа в шалаш, наблюдая сквозь полузакрытые веки за тлеющим кострищем. Его руки плетьми покоились вдоль туловища, бледная кожа вызывала ассоциацию с воском. Рядом валялась фляга с отвернутым горлышком, земля под ней темнела от впитанной влаги.

– Илья! – Пилот подбежал к Ткачеву, опустился рядом, заглянул в лицо. – Илья, я вернулся!

Зрачки Ткачева поползли от одного края узкой бойницы век в другой. Тяжело, словно чугунные. Ученый нашел мутным взглядом Громова, проскрипел, почти не двигая губами:

– Я… тут. Не уходил…

– Молодец! – воскликнул Руслан, с жалостью разглядывая друга. – Я тут принес, вот…

Он подтянул рюкзак, на ощупь нашел бутылку с водой. Вытащил, открыл. Придерживая голову Ильи, прислонил горлышко к сухим губам, осторожной струйкой отправил воду в рот.

Ткачев дернулся, кадык заходил вверх-вниз. Поперхнулся, закашлялся, разбрызгивая прозрачные капли. Но уже через секунду прильнул к бутылке, закрыв глаза от удовольствия.

– Все-все, хватит. Помногу нельзя, – пилот, преодолев вялое сопротивление ученого, отнял бутылку, сам сделал небольшой глоток.

Глаза ученого открылись, он более осмысленно посмотрел на товарища. Спросил еле слышно:

– Ты давно вернулся?

– Да вот только что.

– Значит, я счет времени потерял… Один нескончаемый кошмар.

– У меня хорошие новости! – поспешил поделиться радостью Громов. – Завтра за нами придет помощь!

Ткачев смог пошевелить бровью, края губ чуть приподнялись.

– Это здорово, – ответил он. – Ты смог подать сигнал?

– Я встретил Прокофьева, бывшего ремонтника из бригады обеспечения. Помнишь?

Илья задумчиво поднял глаза, но лишь качнул головой.

– А он тебя помнит, привет передавал. Он доберется до института и приведет наших. Я завтра должен их ждать у Маяка, на площадке. Оттуда прилетим за тобой.

– Действительно хорошие новости, – вновь попытался улыбнуться Ткачев.

– Так что жизнь налаживается, братуха! А пока вот, он гостинцы передал.

И выложил на траву принесенные продукты.

– Давай поедим немного и потом займемся твоей спиной. Надо посмотреть как там и что.

Руслан специально не стал спрашивать о самочувствии друга, хоть и подмывало. Только к чему глупые вопросы, лишь заострять ненужное внимание. Сейчас это лишнее, пусть думает о завтрашнем дне и о спасении.

При виде съестного Ткачев оживился, глаза голодно загорелись. Руслан выдавил из тюбика на полоску хлебца немного сгущенки, передал другу. Сам поставил в еще горячие угли банку с тушенкой, предварительно сняв крышку.

– Ты ешь маленькими кусочками и чаще запивай, – посоветовал летчик Ткачеву. – Желудок отвык от жесткого, может появиться дискомфорт.

Да только о каком дискомфорте шла речь? Илья старался следовать словам Громова, но, сам того не замечая, с каждым разом откусывал все больше и жаднее. Руслан не стал одергивать, его самого поглотил процесс еды, когда с каждым укусом в тело возвращались силы, сопровождаемые теплой и уютной негой.

Зашкворчала тушенка, булькая горячим жиром. Громов помешал красные волокна палочкой, дурея от аромата. Отлил себе часть в пустую банку, оставшуюся от прошлой трапезы, большую часть предложил ученому.

За все время еды они, казалось, не произнесли ни слова, лишь причмокивали и довольно вздыхали. День клонился к закату, ветерок облизывал лица приятной прохладой, и мир казался не таким уж и плохим.

– Все, – наконец выдохнул Громов, отставляя банку с половинкой хлебца. – Это оставлю на утро.

Ученый удовлетворенно вздохнул, поглаживая живот. Сыто рыгнул, смущенно прикрыв рот.

– Извиняюсь.

– Ты сытый?

– О да, более чем. Спасибо тебе, Рус.

Руслан отмахнулся:

– Ерунда. Ведь для этого и нужны друзья, верно?

– Да, верно.

– Вот и отлично. А теперь давай займемся твоей спиной.

Илья слабо кивнул – ему явно не хотелось испытывать боль в такой момент. Но Громов не хотел медлить – темнота наступала, вместе с ней наваливалась дневная усталость и сытая сонливость. Хотелось быстрее покончить с делами и завалиться спать, ускоряя приход нового дня. Дня, когда их спасут.

Пилот помог Ткачеву перевернуться на живот. Ученый скрипел зубами и стонал, упираясь лбом в землю. У него все еще была высокая температура, кожу покрывал липкий пот.

Импровизированная повязка не выдержала испытаний, она съехала и оголила покрытую коркой рану. Из многочисленных трещин выступали капельки крови, кожа стала темной, угрожающе багровой. Руслан уловил нехороший сладковатый запах гниения.

Он закусил губу, подцепляя край повязки. Та прилипла к засохшей крови. Работы предстояло много.

– Как ты тут был, без меня? – спросил Громов, чтобы отвлечь ученого разговором. Сам подтянул пластиковую флягу из вертолета, наполовину полную. Высыпал рядом медикаменты и бинты.

– Плохо помню, – проговорил, не открывая глаз, Илья. – Как на долбаных качелях, то проваливался в беспамятство, то выныривал в жару. Было очень душно и влажно.

– Нужно было больше пить. Вон бутыль почти полная.

– Я пытался, Рус, честно. Но в какой-то момент просто перестал соображать что к чему и где я. У меня перед глазами постоянно маячила сломанная ветка с одиноким листом… Она там, где-то над нами. Я ее видел каждый раз, когда приходил в себя. И, кажется, изучил все ее изгибы… Ай!

– Ой, извини, братишка! Потерпи немного, нужно повязку сменить.

– Да, конечно… Ох, зараза…

– Терпи! И не молчи.

– Уф, потише!.. Да что говорить-то, Рус? Ты когда-нибудь тонул? Вот чтобы по-настоящему? Каждый раз с головой уходишь все дольше, выныриваешь все реже. И силы кончаются быстро, как вода в песок. Вот и здесь то же самое… Запах знакомый. Это что там?

– «Зеленка».

– Точно, – Илья повернул голову в другую сторону. – Вечером стало полегче. Я даже смог выбраться из шалаша и подкинуть веток на угли. Потом просто лежал и смотрел на облака.

– Это хорошо, что стало легче, – ободрил друга Руслан.

– Знаешь, – помолчав, сказал Ткачев. – Я думал, что ты не вернешься. Думал, что ты погиб… Думал, что ушел без меня.

– Ну, блин, Илья!

– Извини, всякая хрень в голову лезла. Ты же не вернулся к ночи, что мне оставалось думать?

– Согласен, я бы на твоем месте еще бы и в панику впал.

– Я бы и впал, – улыбнулся Илья. – Да сил не было.

– Нет худа без добра, – пошутил пилот. – Как ночь провел?

Тут ученый молчал чуть дольше. Громов даже перестал заниматься обработкой раны, наклонился в сторону, чтобы увидеть лицо друга. Спросил с участием:

– Что-то случилось?

Илья сглотнул. Ответил изменившимся голосом:

– Кто-то приходил ночью к лагерю. Я лежал в шалаше, слышал шаги по траве. Тяжелые шаги, неторопливые. Подошел, встал прямо возле входа в палатку. И стоял не шевелясь, только слышал как ноздри воздух гоняют.

По спине Громова пробежал холодок, дыхание сперло.

– Кто? – лишь спросил он.

– Не знаю, – честно ответил ученый. – Стоял долго, я даже подумал, что он уже ушел. Потом трава зашуршала и ветки в лесу хрустнули.

– Человек? Сталкер?

– Не знаю, – повторил Илья.

– Вот дела.

– А еще… Еще Олег кричал.

– Какой Олег? – не сразу сообразил Руслан.

– Рязанцев. Второй пилот, – слова Ильи ложились словно камни, от них веяло холодом. – Кричал как тогда, когда упали. Ближе к утру, не очень долго кричал.

– Не почудилось? Может, мозг от температуры шалит?

– Может, – не стал спорить Ткачев. – Я уже не могу ручаться за себя.

– Ничего, завтра тебя первым делом в больницу. А пока… ну-ка.

Руслан разорвал упаковку бинтов и начал перевязку. Потом помог другу перевернуться. Тот кряхтел и хватался за шею Громова, мучительно морщась.

– Удобно? – поинтересовался пилот.

– Да, вполне.

– Осталось последнее…

Из рюкзака появилась бутылка «Столичной». Даже Илья удивленно поднял брови, разглядев этикетку.

– Ничего себе!

– Главное, чтобы не выдохлась, – Руслан поднял бутылку и посмотрел ее содержимое на свет.

– Такие не выдыхаются. А ты хочешь ее попробовать?

– Нет. Водка для компресса.

Через час, когда вечер вошел в полную силу, а нагретый воздух устремился к темно-синему небу, Руслан вернулся из леса с очередной порцией дров. С шумом свалил их недалеко от костра, практически повалился на землю, со стоном протягивая гудящие ноги. Болела голова, свет от огня резал глаза. Еще и рука пульсировала тупой болью, несильной, но раздражающей. Сыпь почти прошла, но отекли пальцы, отчего, сжатые в кулак, превращали его в почти идеальный шар.

Ткачев лежал, укрытый до пояса одеялом, с компрессом из бинта на лбу, и задумчиво смотрел на огонь. Моргал ученый медленно, того и гляди уснет.

– О чем задумался? – спросил Руслан, стаскивая ботинки.

Покрасневшие глаза Ильи поднялись на него, блеснув в свете костра.

– О Полине, – сказал он. – Пытаюсь найти аргументы в пользу того, что она еще жива.

– Она жива, – отрезал Громов. – И это будет так, пока мы не найдем доказательств обратного.

– Да, конечно, – не стал спорить Илья. – Но я все равно не могу об этом не думать.

– Понимаю.

Замолчали, слушая щелчки веток в костре. Громов растянулся на своей лежанке, шевеля ноющими ногами под одеялом.

– Илья, – спросил он, разглядывая небо. – Зачем они прилетали?

– Кто?

– Инопланетяне. Зачем они все это натворили?

Ученый какое-то время молчал, потом ответил:

– Есть много теорий, Рус. В некоторых из них инопланетяне и вовсе отсутствуют…

– А как же те, кто с ними контактировал? – перебил друга Громов.

– Ложь. Они такие же шарлатаны, как и заклинатели духов. Балаган для домохозяек. На момент Посещения официально не зарегистрировано ни одного контакта. Никто их не видел, этих инопланетян. Никто не был свидетелем посадки и взлета кораблей. Вся внеземная версия Зон строится на работах Пильмана, который оставил после себя больше вопросов, чем ответов.

– А кто тогда, если не инопланетяне? – попытался возразить пилот. – Кто еще мог такое сотворить?

– Ты хочешь услышать от меня то, над чем бьются вот уже пятьдесят лет? – тихо засмеялся ученый. – Нет, я не могу тебе сказать, кто создал Зоны.

– Ну а сам-то что думаешь? – не унимался Руслан.

– Я? С моей точки зрения, картина довольно своеобразная. Не забывай, я ведь математик, тополог-практик.

– Забудешь такое…

– Нет, серьезно. Под всевозможные ловушки и свойства принесенных из Зоны предметов ученые уже давно пытаются подсунуть костыли классической науки. Математики, физики, химики, биологи, экологи – можно долго перечислять. Почти все терпят поражение за поражением. Потому что все так и не так одновременно. Как в твоей нелюбимой ленте Мебиуса – вроде стороны две, а на самом деле она одна.

– Не взрывай мне мозг.

– Ты сам спросил, а еще проще я объяснить не смогу. Понимаешь, мы все упираемся в то, что наблюдаем привычные явления в отсутствие основополагающих факторов. Мы знаем, что есть места с чрезвычайно высокой гравитацией, которая нам известна как явление. Но мы не можем обнаружить причину, по которой она наблюдается именно в этом месте. Мы наблюдаем результаты воздействия жестких излучений, но в Зоне радиационный фон в норме. Мы видим огненные ловушки без вещества горения. Мы видим обычный лес, который на самом деле, может быть, и не лес вовсе.

Илья так запыхался от своего монолога, что потянулся за бутылкой воды, сделал пару глотков. Поправил компресс, тяжело вздохнул.

– Наука почти не смогла продвинуться в изучении Зоны, – устало продолжил он. – Мы научились что-то использовать в своих целях, как если бы аборигены додумались, как работает фонарик. Но объяснить суть используемого, а уж тем более воссоздать, пока не получилось ни у кого.

Руслан закрыл глаза и вслушивался в монотонный голос друга, погружаясь в зыбкую топь сна.

– …Зоны Посещений – это ожившие картины Маурица Эшера, невозможные и реальные одновременно, – голос Ильи превращался в неразборчивый гул, таял и стирался.

Последней мыслью Руслана, перед тем как сон взял свое, было то, что как хорошо, что удалось незаметно подложил под лежанку Ткачева лечащий браслет, подаренный Прокофьевым. Авось поможет.

Незаметно для себя уснул и Ткачев, уронив голову набок и сопя в съехавшие проспиртованные бинты.

Проснулся Громов лишь однажды, вздрогнув и боясь пошевелиться.

С болота, из глубины похороненного подо мхом вертолета, раздавался предсмертный крик погибшего летчика, приглушенный мягкими стенами. Он звучал странно, будто звук исторгала не одна глотка, а сотни подражателей, переплетаясь и разнясь тональностью. Крик тянулся невозможно долго, без вдохов и перерывов. Потом резко прекратился, словно иглу скинули с пластинки.

Спустя время Руслан уснул вновь, хотя думал, что сон улетучился. До самого утра двоих потерянных в Зоне людей больше ничто не беспокоило.

* * *

К Маяку Громов вышел без четверти пять. Постоял на пригорке, мысленно прокладывая маршрут к коровникам, сделал маленький, экономный глоток из полупустой бутылки. Поднял руку, сделав ладонью козырек, вгляделся в дворы и улицы. Задумчиво протянул:

– М-да.

Весь поселок преломлялся, словно Руслан смотрел на него сквозь призму. Стены плыли в дрожащем воздухе, было сложно сфокусировать зрение на деталях. В прошлый раз пилот не заметил подобного эффекта, увиденное не радовало его.

Мимо поселка, в обход, вела хорошо сохранившаяся дорога, бегущая вдоль полей и загибающаяся за крайними домами в сторону коровников. По ней Громов и решил добраться до места встречи с Прокофьевым. О том, чтобы идти через играющий невидимыми гранями Маяк, не могло быть и речи.

Пилот спустился с пригорка, пошел по горячему асфальту, который проминался под ногами. Подчинившись интуитивному опасению, сошел на обочину, пошагал вдоль полотна. Ботинки шуршали по торчащей траве, от серого полотна шел тяжелый запах пыли. Мимо проплывало одно из совхозных полей, густо поросшее странным сорняком с широкими листьями, покрытыми колючками. Прямо на кромке поля валялся блеклый и сплющенный сапог, выставив небу грязную подошву. От старых хозяев поля остался или сталкер какой сгинул?

Закончилось одно поле, началось другое. За острыми верхушками сорняков виднелись желтые или серые стены домов, черные брусы срубов и пятнистые от времени и грязи шиферные крыши.

На дороге, оставшись без защиты деревьев, Громов почувствовал, как же жарит солнце в высоком небе. Даже пришлось сделать из носового платка импровизированную панаму, сделав узелки на углах. Помогало не очень хорошо.

Поля казались нескончаемыми. Они однообразно сменяли друг друга, лишь изредка радуя глаз разнообразием в виде ржавых остовов техники или вертикальной «гранаты» водонапорной башни. Острые листья сорняков терлись друг о друга, покачиваясь, издавали неприятный шелестящий звук.

Руслан смочил губы, положил в рот найденные у дороги камушки. Принялся сосать их, пытаясь выделить слюну. Это могло помочь преодолеть жажду.

Стрелки на часах почти встали на шесть часов вечера, когда, наконец, появился крайний дом, глухое кирпичное здание без окон, с залитой гудроном пологой крышей. Руслан помнил его – когда-то в постройке располагался не то телятник, не то свинарник. Сразу после этого дома был Т-образный перекресток, от которого одна дорога уходила в сторону далекого Бердска, а другая – к коровнику.

Громов ускорил шаг, вытягивая шею и вглядываясь вперед. А вдруг уже прилетели? Вдруг уже ждут?

Из-за куцего зеленого островка тополиной рощи выглядывали углы крыш, нахлобученные на приземистые, но длинные домики с узкими окнами. В низине между двумя ближайшими коровниками должно быть светло-серое пятно исследовательского метеозонда, притянутого и расплющенного гравиконцентратом. А вон там, у превратившегося в гнилую рухлядь трактора, вверх колесами валяется механическая сеялка, бьющая за несколько метров током.

Громов настолько хорошо вспомнил это место, что мог хоть сейчас нарисовать довольно подробную карту. Это знание никак не могло сейчас ему помочь, но делало квадратную бетонную площадку за коровниками практически родной, уютной. Именно на нее когда-то Руслан сажал свою винтокрылую машину.

Дорога петлей обогнула рощицу, далеко справа остался поселок. Сейчас он был уже самым обычным заброшенным населенным пунктом, ничто больше не преломлялось и не испарялось дрожащим воздухом.

Между коровниками, коих было пять, ходить не следовало, это Руслан знал. Там какие-то непонятные ловушки, на которые ученые списывали массовые случаи тяжелой пневмонии, выявленные после похода в эти места.

Перебравшись через короткий мостик, перекинутый над сливной канавой, пилот вышел к пустому загону, за которым когда-то была стоянка для молоковозов. Эта стоянка и служила для спасателей посадочной площадкой, считалась проверенной и безопасной.

Под подошвами заскрипел песок, принесенный ветром на бетон, гулко раздавались шаги тяжелых летных ботинок. Руслан пересек «взлетку», подошел к небольшому деревянному «грибу» с продавленными по кругу скамейками и сел под просвечивающийся щелями дощатый купол. Откинулся, положив рядом топор. Глотнул воды и принялся ждать, наслаждаясь тенью и отдыхом.

Чуть слышно тикали часы, незаметно катилось по небосклону солнце. Жару сменил густой вечерний воздух, недвижимый, словно теплый кисель. Небо на востоке начало наливаться мраком.

Руслан смотрел на качающуюся травинку, подперев голову рукой. Он в какой-то момент даже задремал, клюя носом и горбясь. В конце концов не выдержал и лег на узкую доску, согнув ноги в коленях.

Часовая стрелка уперлась в цифру десять. Прошло более четырех часов, как Громов пришел сюда, но даже намека на Прокофьева или спасателей не было. Сколько Руслан ни вслушивался, так и не смог услышать бьющие по воздуху винты или характерный писк «калоши», проходящей вешки. В Зоне порой бывает очень тихо, звуки распространяются далеко.

Он успокаивал себя тем, что, возможно, сталкеру понадобилось чуть больше времени, чтобы добраться до института. Быть может, его не сразу пропустила служба безопасности. Опять же, пока согласуют вылет, получат добро, погрузятся – это еще время. Вот и выходит, что потихоньку час на час и капает.

Главное, чтобы дошел. Чтобы не обманул и не передумал. Вроде бы причин так поступать с Русланом и Ильей у бывшего ремонтника не было, они никогда ему ни делали ничего дурного, но, как говорится, чужая душа – потемки. Иной раз люди делают те или иные поступки, не шибко следуя логике и здравому смыслу.

На темнеющем небе стали видны первые звезды. По земле неприятно потянуло прохладой.

А ведь, поди, Илья так каждый раз думает, когда Руслан уходит и задерживается с возвращением. Если, конечно, лихорадка дает время на пространные мысли. Хорошо все же, что удалось артефакт пристроить под ветки, может быть, хоть как-то облегчить страдания Ткачева. Потому как тот совсем плох, судя по внешнему виду и состоянию раны. И если ничего не придумать…

Нечего тут думать! Скоро за ними прилетят и спасут. А там – врачи, медикаменты, чистая палата. И все будет хо-ро-шо.

Руслан поежился, потирая озябшие плечи.

Надо было хоть спички с собой захватить. Костер бы развел, дымом, опять же, сигнал подал. Эх, как обычно, хорошая мысля…

Кто-то с шумом поднялся из кустов возле дальнего коровника. На фоне еле заметной в сумерках кирпичной стены показалась угловатая фигура, похожая на человеческую.

Руслан подпрыгнул на месте от неожиданности, схватил топор и, одним махом перепрыгнув перила, присел.

Человек был каким-то неправильным, двигался дергано, словно кукла. Руки болтались вдоль туловища, голова моталась из стороны в сторону при каждом шаге. Когда с его стороны подул ветер, Громов сразу понял, кого увидел.

Ветер принес запах сырой земли и гниющей одежды. Фигура прочертила плечом по кирпичной стене и слилась с черным проемом коровника, скрывшись внутри. Оттуда какое-то время раздавались звуки размеренных шагов и шум гравия, потом все стихло.

– Вот же зараза, – сплюнул Громов, возвращаясь на место. – Напугал.

Ожившие мертвецы, еще одно чудо Зоны. Не зомби из кино, не вампиры и не оборотни. Обычные люди, умершие когда-то на территории Посещения. Какая-то сила вдохнула в их тела довольно странную жизнь, способность передвигаться и выполнять простейшие моторные функции. Говорят, после возникновения Зон Посещения покойники поднимались из могил и возвращались к своим родным, переселенным за периметр. Вроде бы далеко от Зоны эти муляжи людей удаляться не могли, но тут Громов наверняка не знал. Кто-то ему рассказывал, что ученые препарировали парочку этих беспокойных мертвецов, да все без толку. Мол, двигаться двигается, а как – непонятно, по всем показателям труп хладный. Впрочем, опять же по слухам, опыты над этими беспокойными мертвыми продолжаются.

Так что муляжи, по сути своей, вполне безобидное явление. То и дело тут или там объявится очередной бредущий невесть куда покойник, но и только. Сталкеры их обходили стороной, ученые предпочитали лишь наблюдать, а военным было попросту плевать, лишь бы контуры с колючей проволокой не ломали.

Тем временем вокруг полностью стемнело. Громов сидел под «грибком», сжимая топор, и слепо пялился в ночь. В груди поселилась неприятная дрожь, вызванная поднимающейся из глубин злобой и обидой. В голове крутилось столько мыслей, отрывочных и эмоциональных, что они перекрывали друг друга, накладывались и превращались в общий поток сомнений и версий.

Так минула полночь. Там, сопровождаемая холодной росой, ложащейся на лицо и плечи, пришла утренняя заря.

Вертолет не прилетел. Прокофьев не вернулся.

В душе Руслана, измотанного бдением и внутренней нервотрепкой, было холодно и пусто. Впервые со дня аварии он не смог прогнать отчаяние.

Ближе к десяти часам утра, когда больше не было сил что-либо делать, Громов провалился в короткий и глубокий сон, больше похожий на беспамятство. Проснулся через час, разбитый, но полный решимости возвращаться к Илье.

Громов подобрал кусок кирпича, вышел в центр площадки и, шатаясь, вывел на бетоне: «СОС! Мы живы! Громов». Потом подумал и вывел ниже: «11.00—13.00. Ждите меня».

Кирпич крошился, оставляя на пальцах мелкую пыль. Буквы выходили кривые и нечеткие. Но иного Руслан ничего не мог выдумать. Он дописал, выбросил обломок и побрел в сторону дороги, ведущей к лесу.

Он почти миновал поселок, когда где-то позади раздался стрекот вертолетных лопастей.