Если вам кто-нибудь когда-нибудь скажет, что в повседневной гражданской жизни нет «дедовщины» — рассмейтесь ему в лицо. Была, есть и будет. Она процветает, она вполне объяснима и, самое главное ее отличие от армейской, она безнаказанна. Более того, практически узаконена.

Да, старший менеджер не бьет по ночам молодого сотрудника фирменными туфлями по голове. Да, уходящий на пенсию ветеран не заставляет стажера петь ему дембельские песни. Ничего такого на гражданке нет. Но во всем, что касается негласной подчиненности среди молодых специалистов и старших по стажу товарищей, имеет место быть. Начиная от степени дозволенности внешнего вида и расположения рабочего места, заканчивая распределением месяца отпуска и начисления премий. «Дедовщина» работает в любом коллективе, мужском или женском. Причем, так же как и в армии, все участники действа сами порой виноваты в происходящем. Потому как такое положение устраивает практически всех.

Я по праву и без обиняков считаю себя кабинетным работником. Я никогда не работал на стройке, в цеху или в поле. Думаю, что редкие моменты дачных эпопей или студенческие поездки «на картошку» не стоит всерьез относить к полноценной работе руками. Нет, я работник умственного труда, составитель инструкций и планов, чертежей и схем. Мои руки чаще бывают в чернилах, чем в мозолях.

Но, вместе с тем, я могу возразить тому, кто скажет, что я незнаком с тяжелым трудом. Были в моей жизни и бессонные ночи перед закрытием очередного проекта, были и авральные недели, когда буквально валишься с ног, были и дедлайны, когда карьера висела на волоске. И, конечно же, все это стоит пусть не сорванной спины, но потраченных нервов и испорченного характера.

До момента прихода на мое последнее место работы, я успел потрудиться в нескольких полувоенных НИИ, в одной строительной компании и в одной компании по созданию компьютерных программ. И, наконец, я пришел на работу в большую фирму, имеющую западную корпоративную этику и восточную иерархическую лестницу. И вот тут-то я в полной мере осознал, что значит офисная «дедовщина».

Кофе для начальника сектора. Не будешь делать? Пошел вниз списка на поощрение. Не пришел на корпоративный праздник? С тебя штраф, молод еще пропускать мероприятия по сплачиванию коллектива. Проект сложный и сырой? Ну, а как ты хотел? Вот поработай с мое, тогда будут тебе проекты попроще. Работа в выходные? Не страшно, придут стажеры — они будут работать, а пока вот ты.

Вначале все это забавляет, потом злит, а потом становится нормой жизни. Конечно, если вытерпишь, не уволишься, не сорвешься, не наделаешь себе проблем сам.

Были такие, которые вставали в позу и воротили нос. Как обычно им ничего не светило в плане продвижения по службе. Все остальные понимали, зачем они здесь и чего хотят от жизни. А жизнь требовала прогибаться. И прогибались.

Я, наверное, счастливое исключение из этого правила. Но дело не в моем бунтарстве или в волевых качествах, нет. Просто я очень удачно попал в сектор по работе с удаленными офисами. Попросту, сотрудник-на-чемоданах, который всегда в разъездах, в командировках. Который редко появляется в головном офисе, а еще реже — на корпоративных мероприятиях. Счастливый сокол на коротком поводке.

Но вот наступил тот день, которого я ждал и одновременно опасался — мне предложили место заместителя начальника сектора. А на мое место пришел молодой сотрудник из соседнего отдела. Я должен был стажировать его в нескольких поездках.

Это повышение сулило следующую ступень в пресловутой «вертикали подчинения», хорошую прибавку к зарплате и радужные перспективы на будущее. Увы, со свободной жизнью вне офиса придется распрощаться. Что ж, не век мне по стране мотаться, в конце-то концов!

Это была первая поездка со стажером. Маленький провинциальный городок на периферии, с гордыми своим захолустьем жителями и с абсолютно совковыми понятиями о работе и сервисе.

Стажер попался молодой да хваткий. Звали его Сергей, совсем недавний студент, он между тем успел поработать в паре значимых у нас фирм, которые рекомендовали его положительно. Да и я, как бы ревностно не оценивал его с собой, тоже видел в нем хорошего работника.

К моему удивлению в единственной городской гостинице не оказалось свободных отдельных номеров. Потому пришлось селиться в двухместном, состоящем из общего коридора и двух раздельных комнаты.

Я распределил между нами комнаты, объяснил стажеру распорядок дня на завтра. Вручил папку с копиями презентационных материалов для доклада, мол, учи, а сам пошел вздремнуть с дороги.

Когда проснулся, вечером, попросил Сергея сходить на первый этаж за электрическим чайником на вахту, сам же занялся своими делами.

Стажер сбегал быстро. Что-то насвистывая про себя, он без напоминаний залил в чайник воды, поставил греться. Спросив, не нужно ли мне чего, сбегал в ларек за печеньем. В общем, всячески производил впечатление трудового рвения и понимание корпоративных правил хорошего тона.

Поужинали. Уже стемнело, когда мы сытые выбрались на балкон с банками прохладного пива. Вечер ранней осени был теплым и уютным, даже сверчки еще стрекотали в высокой траве где-то внизу. Банка была приятно тяжела, и я натурально кайфовал, опершись локтями о перила.

— Игорь Витальевич, а вы верите в жизнь на других планетах? — вдруг спросил стажер.

Я повернул к нему голову. Стажер стоял, поставив ногу в тапке на перекладину перил, и мечтательно смотрел в высокое небо с еле заметными редкими звездами.

— Фильмов насмотрелся? — усмехнулся я. — Не знаю. Наверное, нет.

— Как это «наверное»? Тут либо верите, либо нет.

— Ну, вот так.

— Я верю. И считаю, что нас на эту планету тоже пришельцы завезли.

— Это как?

— Как колонистов, для освоения новых земель. Но потом что-то пошло не так и нас оставили одних. А люди все забыли, знания растеряли. Вы были в Египте?

— Нет, я люблю в Испании отдыхать.

— Я ездил в прошлом году, — Сергей продолжил с жаром. — Видел пирамиды. Вы не представляете что это такое! Это такие конструкции!

— Ну почему не представляю, — как-то даже обиделся я. — Я по телевизору и на фото их видел.

— Да это не то, — отмахнулся стажер, но тут же испуганно поправился. — Ой, простите, Игорь Витальевич. Но это все равно не то, их нужно вживую увидеть, самому. Чтобы постоять рядом, потрогать рукой. Ощутить всю массу эпох, через которые прошли эти пирамиды.

— Это понятно, а инопланетяне-то тут причем?

— Есть версия, что их построили пришельцы, — сказал Сергей.

— А, слышал я эту версию, — я состроил скептическую гримасу и помахал в воздухе банкой, подбирая слова. — То ли маяки они строили для посадок, то ли какой-то передатчик.

— Все верно, — стажер сделал вид, что не заметил моей гримасы. — Для чего построили, мы уже не узнаем, но то, что построили именно инопланетяне, это точно. Людям, особенно в те времена, это просто было не под силу.

— Да ладно, не под силу. Вон, Великую Китайскую Стену же построили? А ее даже из космоса видно.

— Я тоже сомневался, — не сдавался Сергей. — Но когда сам увидел, то сразу сомнения пропали. Там каменные блоки весом около трех тонн! Их там очень, очень много! Они все так безупречно лежат, ровно! Даже наш гид сказал, что он верит в версию постройки пирамид пришельцами, а люди попросту позже приспособили их под свои нужды.

— Ну, гиду-то можно верить, — хмыкнул я. — Гид специалист в пирамидостроении.

Стажер пристыжено замолчал, отхлебывая пиво. Мне его даже по-своему стало жалко.

— Слушай, — начал я. — Когда-то я очень увлекался мистикой. Тогда было модно всякое такое про призраков, про параллельные миры, про полтергейст и про магию. Я читал книги запоем. В девяностые даже журнал выписывал, типа сборника рассказов очевидцев, не вспомню сейчас, как он назывался. Там, кстати, и про инопланетян было.

Я дурашливо отсалютовал пивом ночному небу. Стажер внимательно слушал, склонив голову.

— Помню, одноклассник мне фотографию принес, а на ней какие-то непонятные линии, белые пятна. Он мне говорит: «Вот, потусторонние эманации!». Помню, у меня даже кровь в жилах застыла — верить-то я верил, а чтобы вот так, своими глазами увидеть, так то впервые. Правда, потом оказалось, что это просто блик от плохо протертой линзы. Вот только это мы узнали, пройдя длинный и, как нам казалось, важный путь до ближайшей фотомастерской. У них там таких эманаций полный ящик оказался, возле помойки.

Но я не разочаровался. Было жаль, конечно, но это лишь доказывало, что все таинственное еще более таинственно, и просто так оно себя кому ни попадя не являет. Тогда я сказал себе, что когда-нибудь обязательно сам, лично увижу что-нибудь сверхъестественное.

Я прервался, отпил пиво. Стажер терпеливо ждал. Я спросил, прищурившись:

— И знаешь, что случилось после этих слов?

— Что?

— Я начал видеть таинственное во всем подряд, — насмешливо произнес я. — Пролетит огонек в небе — это НЛО! Сломается ветка в лесу — это снежный человек! Ночью пошевелится занавеска — это призрак! Правда, на поверку все это оказывалось чем-то другим, обыденным. Я разочаровывался. Но по-прежнему верил. Каждый раз зарекался, но все равно верил. Время шло, я все обжигался, ошибался. Даже был поднят на смех один раз. А потом, в армии, я познакомился с пареньком, с Денисом. Паренек не то с Урала, не то из Сибири, короче, вообще с окраин глобуса. Так вот, до чего же прагматичный человек, скажу я тебе! Фантазии лишен начисто, реалист махровый. Он-то мне мозги и вправил. Не специально, конечно, а так, в разговорах. Там было несколько моментов, когда я ему события в мистическом свете показывал. Но он все развернул как есть. И оказалось, что всему есть объяснения, логичные, земные. Понимаешь? Абсолютно всему.

Стажер молчал, не осмеливался перебивать. А я разошелся:

— Он-то мне и показал что к чему. Говорит: «Игорь, мистика и всякие фокусы, они для оболтусов, лентяев и неучей. У человека, имеющего цель в жизни и упрямо идущего к ней, просто нет времени на все эти фантазии. Мир естественен и объясним. А что необъяснимо, так то, значит, наука пока не посчитала нужным разъяснить. Или у тебя просто знаний не хватает, чтобы понять. А значит, голову забивать не стоит».

— Так прямо и сказал? — спросил Сергей.

— Примерно так, — кивнул я. — Я тогда спорил с ним, пытался доказать. А только как доказать? Фактов-то нет. И быть не могло, потому что я и сам мало что понимал как в науке, так и в жизни. Помню, злился на него. Обижался. А он лишь снисходительно улыбался.

Потом я пришел с армии, устроился работать. Стал делать карьеру. И понял всю правильность его слов. И теперь на всякую чертовщину смотрю более чем скептически. Ты ведь когда фокусы видишь, ты же удивляешься? Но удивляешься не какому-то чуду, а тому, как фокусник смог выполнить сложный трюк и так ловко тебя обдурить. Потому что в глубине души ты очень хорошо понимаешь, ты знаешь, что никакого чуда, волшебства, на самом деле нет.

Я умолк, многозначительно посмотрел на стажера.

Сергей глубоко вздохнул, посмотрел на звезды. Усмехнулся каким-то своим мыслям. И спросил:

— А что бы сделал ваш друг, если бы на самом деле столкнулся с чем-то потусторонним? С чем-то, отчего просто так нельзя отмахнуться и нельзя объяснить логикой?

Я пожал плечами:

— Ну, не знаю. Наверное, что-нибудь придумал бы.

Я замолчал, а потом добавил, смеясь:

— Хотя вообще-то, в таком случае, он обещал позвать меня.

Карчевский взял кусок булки, намазал маслом, сверху положил на толсто отрезанную дольку колбасы. Покрутил перед носом получившийся бутерброд, примериваясь как бы лучше откусить.

Геолог пришел ко мне около десяти утра. Не выспавшийся, плохо соображающий, я не сразу услышал, как он стучит в дверь. Подумал, что показалось.

После ночного инцидента я смог уснуть лишь под утро, заперев входную дверь на все засовы. Под подушкой у меня теперь лежал нож и я чудом не распорол себе руки во сне.

Геолог зашел и сразу принялся осматриваться, бесцеремонно пройдя в квартиру прямо в обуви. Я решил не обращать на это внимание. Он сказал глубокомысленное «Мда», увидев спальню с заклеенным стеклом, после чего прошел на кухню. И начал готовить кофе. Этой малости я был благодарен, морщась от режущих слух звуков грохочущей посуды.

Карчевский с чавканьем жевал бутерброд и шумно отхлебывал кофе из кружки, при этом с интересом уставившись на меня. Он вообще казался очень громким этим утром, раздражая и без того разболевшуюся голову. Мне кажется, он делал все это специально.

— Хреново выглядишь, — наконец сказал геолог, дожевывая бутерброд. — Бухал?

— Не выспался, — ежась в наброшенный на плечи плед, ответил я. Состояние у меня было сомнамбулическим, я не до конца проснулся. Чувствовал я себя сейчас подтаявшим холодцом, разваливающимся и оплывающим. Голова превратилась в колокол, в глаза словно насыпали песка. Подташнивало и знобило. Даже горячий кофе не помогал.

— Ну да, ну да, — деланно согласился бородач и потянулся за булкой. — А изо рта морем пахнет.

Он в несколько приемов сделал себе новый бутерброд. Я медитативно наблюдал за его действиями.

— Ты молодец, — похвалил меня геолог. — В городе ни души, так нет же, все равно с кем-то умудрился нажраться. Молодец, завидую.

Он со вкусом впился во второй бутерброд.

— Ты меня как нашел? — спросил я его. Видимо, вышло совсем тихо, потому что Олег переспросил, переставая жевать:

— Что?

— Как ты узнал, где я живу? — переспросил я громче. От звука собственного голоса заломило в висках.

— Я к Савохину заходил, — пожал плечами геолог. — Семеныч еще в пятницу к нему послал.

— Это зачем? — удивление вышло вялым, я лишь поднял глаза на здорового бородача. Он, в своем безразмерном анораке, занимал почти все пространство маленькой кухни. Промелькнула мысль о том, что лишь бы табуретка выдержала. А то он, падая, свернет и стол, и холодильник с раковиной.

— Ну как же, — Карчевский допил кофе, отставил кружку в сторону. — Ты же с аэродрома в очень расстроенных чувствах ушел. Вон, до сих пор нос с сизым отливом. Семеныч, будучи мужиком переживающим за всяких мало знакомых людей, попросил меня узнать адрес. Да потом еще всю субботу посылал меня проверить твое душевное состояние.

— А ты не пошел?

— Не по пути было, — пожал плечами геолог, оглаживая усы и бороду от крошек.

Я поднялся, собираясь уйти в комнату. Подтянул свалившийся с плеча плед.

— Ты куда? — спросил Олег.

— Одеваться, — пробубнил я, шлепая босыми ногами по полу. — Тут до милиции далеко?

— Далеко, — хохотнул геолог. — Километров сто. Уехали все. Тебе зачем?

— Да так. Решить вопрос…

— Тут вопросы решаются и без милиции, — многозначительно сказал Олег. — Чего у тебя случилось то? Украли чего?

— Да нет, — я ткнул пальцем вверх. — Соседи. Шумят, в квартиру вламываются.

— Так давай сходим морду набьем, — обрадовался геолог. — В чем проблема-то?

— Не, не надо, — отмахнулся я.

— Да чего ты! Пошли!

— Нет, — отрезал я. — Не хочу проблем.

— Да какие… — начал было геолог, но только рукой махнул. — Смотри сам.

Он поднялся, шумно отодвинув табуретку. Большой тучей прошелся по комнате, что-то бормоча себе под нос. Я проводил его взглядом, кутаясь в плед возле дивана.

— Ну, проведал. Вижу, не совсем здоров, но положительно живой, — геолог не стал поворачиваться в маленькой прихожей, бросил через плечо. — Закрой за мной. Пойду я.

И тут, повинуясь внутреннему импульсу, я вдруг практически выкрикнул:

— А можно и мне с тобой?

Геолог все же развернулся, сметая в кучу одежду. Уставился на меня, словно увидел впервые.

— Ну, пойдем, — сказал он удивленно. — Одевайся. Я подожду на улице. Покурю.

Свежий воздух приятно освежал. Глубоко вдохнув несколько раз, я почти прочистил похмельную голову от рваных обрывков сумасшедшей ночи. Воспоминания о громкой музыке, о человеке в моей прихожей притупились, но не пропали полностью. Особенно меня беспокоил голос, который вновь и вновь произносил в моей голове имя «Слава… Слава…».

Я шагал рядом с молчащим геологом, стараясь не отставать от его широкой поступи. Мы двигались в сторону моего первого похода в магазин, когда я плутал возле стройки. Мимо проплывали дома с темными окнами, брошенные на обочине машины, засыпанные неубранной листвой дворы. Ветер порывами проносился мимо, огибая черные стволы деревьев, раскачивая длинные плети неухоженных кустов. С неба моросил противный дождик, который оседал на лице и одежде мокрой пылью.

За всю дорогу нам не встретился ни один человек.

С соседями определенно надо что-то делать. Вот только что? Законными способами ничего уже не решить, самоликвидировались соответствующие органы. Набить морду, как предложил этот идущий рядом человек-гора? А что это решит? Да и не смогу я, все-таки культурный, цивилизованный человек. А за что их, собственно, бить? Ну, пошумели немного, но недолго же. Ну, в квартиру вошли, но не знали же, что в ней кто-то живет. В общем, недоразумение сплошное, куда ни кинь.

Ой ли, Игорь? А не ищем ли мы себе сейчас оправдания, чтобы не ввязываться в конфликт? А потом будешь себя корить, что смалодушничал, стерпел, проглотил. Как уже было, и не один раз, и еще будет не один раз.

Я тяжело вздохнул, гнетомый внутренним беспокойством. Да еще и голос этот из головы не уходит. До чего жуткий, до чего не живой. Будто калитка на ржавых петлях, туда-сюда — Сла-ва. Сла-ва. Похоже еще на синтезаторы речи. Я когда-то давно пробовал поставить на компьютер программу, которая будет читать мне тексты. Я представлял себе, что скачаю с Интернета хорошую книгу, расслабленно лягу на диван, положив под голову подушку, а приятный голос будет мне читать вслух. Но на поверку оказалось, что программа воспроизводила не слова, а слоги, каждый из которых произносился отдельно. Выходило монотонно, сухо и очень тяжело для восприятия.

А, может, мне голос таким нечеловеческим спросонья показался? Может, мне вообще все почудилось? И вот еще вопрос — как я на полу очутился?

— А ну-ка стоп, — геолог вдруг остановился и предостерегающе поднял руку. — Обожди-ка.

Я поднял глаза на Карчевского. Олег имел озадаченный вид, хмурил брови и настороженно стрелял глазами в разные стороны.

— В чем дело? — спросил я.

— Помолчи.

— Знаете что, не надо на меня…

— Тихо, — шикнул на меня бородач, даже не оборачиваясь. — Вокруг посмотри.

Я обиженно фыркнул, но замолчал. Недовольно осмотрелся.

Мы почти подошли к злополучной стройке. По правой стороне дороги уже начался заброшенный пустырь с торчащими тут и там островками камыша и желтыми ежиками засохшей осоки. К пустырю примыкал двухэтажный кирпичный дом с бурой от ржавчины кровлей и с выбитыми стеклами на первом этаже. Если бы мы прошли чуть дальше, то как раз из-за него выплыл бы вид на поднимающиеся из крапивы сваи и пролеты забора.

По левую руку от нас, на другой стороне дороги, скрытая колючей живой изгородью, виднелась детская площадка с ажурными конструкциями из металла, с лестницами в виде радуги, с качелями на длинных цепях и высокой деревянной горкой. Почему-то со стороны дороги прохода на площадку не было.

— И что не так? — пожал я плечами.

— Ах, ну да, — хлопнул себя по лбу Карчевский. — Ты ж не местный, я и забыл.

Он ткнул своей огромной лапищей в сторону детской площадки.

— Вот этого здесь не должно быть.

— Не понял. Чего не должно быть?

— Да вот этих вот качелей и лестниц. Тут всю жизнь был склад медицинского оборудования.

Я с сомнением посмотрел на детскую площадку. Не было похоже, что ее построили недавно, скорее наоборот. Деревянная горка зияла щелями между вздувшихся от воздействий непогоды досок, на металле лестниц тут и там проступала ржавчина, мало где осталась краска.

— Вы ничего не путаете? — спросил я геолога. Тот посмотрел на меня, словно на идиота.

— Уважаемый, я тут хожу по несколько раз в неделю без малого уже три года. И уж, поверь, знаю, где и когда тут что-то появляется. Вот этого, — он кивнул в сторону площадки. — Этого еще в пятницу не было. Это вообще детский парк из другой части города.

— Да как скажите, — примирительно поднял я руки, снисходительно заулыбался. — Только куда тогда делся склад, который, по-вашему, тут стоял испокон веков?

— А вот не надо ерничать, — недовольно пробасил Олег. — Ты и половины происходящего не знаешь, не понимаешь и отказываешься видеть.

Я лишь кивнул, мол, ну-ну, давай, учи меня жить. А сам подумал, что что-то идея совместной прогулки переставала мне казаться наилучшим на данный момент времяпровождением. Ей богу, лучше бы к Илье пошел. Или к Степанову…

— Ладно, идем дальше, — сказал наконец Олег и направился прочь, тяжело шагая по опавшим листьям. Я еще раз бросил взгляд на обычную во всех отношениях детскую площадку и поторопился за Карчевским. Догнал, пошел чуть позади, хмуро поглядывая на массивную фигуру бородача. С неким злорадством отметил, что анорак у геолога давно не стиран и в нескольких местах прожжен не то сигаретами, не то искрами костра. Мда, себя-то в порядок привести не может, а туда же, с претензией… И чем я ему так не приглянулся?

— Кстати, все спросить хотел, почему вы мне тогда Степанову про поломанный маяк не дали сказать? — спросил я.

— Обиделся, что тебя пнул? — покосился на меня Карчевский.

— Не скажу, что мне это понравилось, — признался я. — Так в чем дело? Что я не так сказал?

Карчевский некоторое время шел молча, словно решая говорить или нет. Закурил. Я терпеливо ждал, шагая рядом.

— Никакого секрета нет, что бы ты там себе не надумал, — наконец заговорил геолог. — Маяк действительно не работает. Но скажешь об этом Степанову — убью.

— Так чего бы не сказать? — удивился я. — Насколько я понял, он безвылазно дежурит в диспетчерской уже много дней, занимаясь, по сути, бесполезной работой. Занимаясь ею, сам того не подозревая?

— Не бывает бесполезной работы, — глубокомысленно изрек Карчевский.

—Так маяк же не работает!

—Дело не в результате, а в процессе, — геолог выпустил в воздух струю сигаретного дыма и повернул ко мне голову. — Как, по-твоему, легко ли быть старым, никому ненужным архитектором в умирающем городе, который ты сам же и проектировал?

Я счел умным не отвечать на риторический вопрос.

— Семеныч — хороший мужик, — продолжил геолог. — Правильный. На таких раньше страна держалась. Он для себя никогда ничего не выгадывал, все для людей. Не то, что нынешние менеджеры-потребители, готовые ради личной выгоды ехать на край света.

Я хмыкнул. Это он, видать, про меня.

— Единственное, что ему всю жизнь хотелось, так это быть востребованным. Заниматься делом, от которого зависит что-то важное.

— Поэтому он меняет лампочки в неработающем радиомаяке? — не удержался я.

— Я на тебя посмотрю, когда ты останешься один на один со своей старостью, а результат твоей жизни будет потерян и предан забвению, — геолог вдруг остановился и повернулся ко мне всем телом. — Чем ты тогда будешь цепляться за жизнь? Какую нужду найдешь в себе?

— Почему вы мне «тыкаете»? — вспылил я. — И по какому праву вы постоянно мне хамите?

— Я не хамлю, я так общаюсь, — парировал геолог.

— По-хамски вы общаетесь, — нажал я.

— Ну, как умею, — безразлично пожал плечами геолог.

Я от возмущения не знал, что сказать. Карчевский просто молчал, разглядывая окрестности.

— Кстати, раз вы такой правильный, — наконец произнес я. — О товарище своем, о Степанове беспокоитесь. А чего сами подначиваете его бросить пост в диспетчерской? Говорили же, что он ерундой занимается, что это никому не надо!

— Потому, что если он все-таки и забросит эту вахту, что вряд ли, то это будет его выбор, с которым он примирится. А если ему сказать, что он занимался на протяжении нескольких месяцев пустой работой, да еще и на поломанной станции, это будет для него настоящим ударом. Одно дело, когда ты устал и тебе пора уходить, другое — когда ты зря потратил время, — он повернулся ко мне и панибратски похлопал по плечу. — Все дело в мотивах. Сечешь разницу?

Я дернул плечом, но, немного помедлив, кивнул. В чем-то геолог был прав.

— И вообще, переставай мне «выкать», — указал Карчевский. — Или для этого нужно с тобой на брудершафт выпить?

— Не надо со мной на брудершафт, — усмехнулся я. Раздражение уже улеглось, в груди стало легче, свободнее. Не люблю я конфликты.

— То-то же, — одобрительно кивнул геолог. — Раз выяснили отношения, то пошли дальше.