В своей жизни мне приходилось видеть людей, которые, так сказать, были «не в себе». К примеру, жил у нас в соседнем дворе мужичек, который ездил на воображаемом самосвале. Крутил воображаемый руль, переключал воображаемую коробку передач, ждал на светофоре зеленого света, изображая губами урчание холостого хода. Безобидный дворовый дурачок.

Еще раз видел «съехавшего с катушек», когда у одного из сотрудников головного офиса случился нервный срыв. Он стоял на своем столе и размахивал ножом для резки бумаги. Начальник сектора прыскал ему в лицо водой из стакана.

А еще один раз видел мужика с «белой горячкой». Он суетливо бегал по коридору студенческого общежития и звал проходящих мимо помочь ему и его невидимому другу в борьбе против крыс, которые якобы заполонили все вокруг.

И во всех этих случаях мне всегда было непонятно, как человек может сойти с ума и не замечать этого? Не осознавать, что он не ездит на самосвале, что совсем не хочет никого убивать из-за застрявшего в принтере листа, что нет никаких крыс под ногами? Как это все в голове укладывается?

Конечно, будучи человеком начитанным, я знаю, что нельзя подходить к душевнобольным с мерками здорового человека. Я знаю, что они ничего себе не выдумали, они действительно все это видят, ощущают и испытывают на себе. Но, как бы там ни было, все равно не могу я осознать в полной мере каково это — сойти с ума. Не по театрально-балаганному изображать психа, а действительно быть им. Конечно, я иногда пробовал представить себе, что вот когда-нибудь и у меня «крыша протечет», но все мои представления сводились к стереотипам из кино и книг. Потому что все то, что я себе представлял о сумасшествии, было лишь моим же мнением о нем, а не им самим на самом деле.

Так вот, старик Юдин был определенно не совсем в своем уме. Посчитав фразу, оброненную Карчевским при моем знакомстве с этим славинским друидом, я не предал ей значения. Тем более, что в общении этот Ян не показался мне странным. И мой опыт по общению с подобными людьми никакого предупреждающего сигнала не подал. Смешно сказать, что там того опыта, то?

Мы практически прошли квартал, когда я стал замечать что-то неладное в поведении попутчика.

Большую часть пути мы молчали. Из короткого диалога вначале я понял, что Юдин хочет мне показать что-то, касающееся Дениса. Потом он как-то перескочил на свою семью, рассказывал про детей. Но чем дальше мы уходили от Колодцев, чем больше углублялись в город, тем чаще он стал сбиваться с темы, терять нить рассказа. А потом и вовсе умолк, не завершив очередного предложения.

Идти в молчании было в тягость, я несколько раз порывался завести диалог. Но разговор не клеился, старик все больше замыкался, становился сосредоточенным, настороженным.

В какой-то момент он вдруг остановился и начал к чему-то прислушиваться, легонько постукивая своим посохом об асфальт. Постояли, пошли дальше. Не прошли и одного дома, как снова остановка. Потом еще одна. И еще. И на каждой молчит и постукивает палкой, звук от которой гулко отдается эхом на пустых улицах.

Тут-то я и заподозрил неладное. Вспомнил слова геолога. Вспомнил один фильм про маньяка. И, когда в очередной раз старик остановился, я категоричным тоном спросил, куда именно мы идем и долго ли еще осталось. Про себя решил, что если дед и дальше будет играть в молчанку, то я попросту вернусь по дороге обратно к Колодцам.

— В Управу идем, — пробасил неожиданно Ян, хмуро поблескивая глазами из-под низких бровей, — Недолго осталось.

— Сколько недолго? — уточнил я.

— Недолго, — уклончиво ответил старик и снова двинулся вперед. Я только недовольно сплюнул, но все же пошагал следом.

Погода испортилась, как и мое настроение. Когда мы свернули на прямую улицу, сильный ветер рванул полы пальто, швырнул в лицо мелкий песок. Зашумели деревья, размахивая ветвями, срывая последние листья. Где-то хлопнула форточка, жалобно задребезжав стеклом.

Я поежился, всматриваясь в пустые дворы.

— Вас не удивляет, что все люди куда-то пропали? — спросил я.

— Нет, — не оборачиваясь, коротко ответил старик.

— Не могли же они все разом улететь или запереться по домам?

— Не могли.

— Есть идеи на этот счет?

— Есть.

— Не поделитесь?

— Не здесь.

После такой беседы задавать вопросы отпало желание. Я посчитал благоразумным дойти до конца маршрута молча. Пусть видит, что я на него обиделся.

Город застыл, подставляя бока домов под холодный ветер. Провалы окон пустыми глазами провожали наши фигуры. Тоскливо кружились листья по тропинкам. Небо начинало темнеть.

Дождя только сейчас и не хватало!

Как же вышло, что все люди разом пропали с улиц? Неужели я пропустил еще один рейс вертолета? Не мог, если только Шишов не прилетал внепланово. Но и в таком случае не мог он увести всех оставшихся в городе. Исходя из моих наблюдений, в Славинске должно было остаться еще как минимум человек сто. Не могли же они просто запереться дома? Выходные ведь, положено гулять, ходить в гости. Не знаю, как проводят свободное время местные, но я бы не смог торчать дома сутки напролет. Впрочем, они что же, даже в магазины не ходят?

Я обвел взглядом улицу. Привыкший к мегаполисам, где на каждом углу процветает купля-продажа, я совсем не ожидал, что в Славинске окажется так мало магазинов. За весь наш путь с Юдиным я заметил лишь вывеску проката бытовой техники, да запертый амбарным замком павильончик «Пиво-Квас».

С другой стороны, откуда тут взяться ушлым коммерсантам, готовым выкупать дома этажами и обустраивать гипер- или супермаркеты? Если шахты давно не работают, денег не платят, спрос лишь на товары первой необходимости. Да и народу с каждым годом все меньше и меньше. Какая уж тут рентабельность? Значит, все магазины еще с советских времен остались. То есть по продуктовому на три квартала, по хозяйственному на район.

Я вспомнил продавщицу из магазина, в котором покупал коньяк. Пожилая женщина в унылом синем халате, которая дремала на стуле у кассы, когда я вошел. А когда я попросил ее достать с полки коньяк, то вся горесть мира отразилась на лице продавщицы, когда ей пришлось-таки подниматься с уютного места.

Вообще, даже странно, что здесь оказался коньяк. Старые непроданные запасы? Судя по реакции организма, то был местный разлив. Только вот разливали тоже явно не вчера.

Я посмотрел на шагающего впереди Юдина. Старик шел споро, больше не останавливался, будто наконец определился с дорогой. Резная палка с методичностью метронома стучала о грязный асфальт, трепетали на ветру концы шарфа.

В какой-то момент я словно увидел его другими глазами. Одинокая фигура в нелепом наряде, упрямо идущая по усыпанному опавшими листьями тротуару. Раньше был обычным человеком, работал начальником отдела, носил аккуратную бородку и имел семью. Но потом что-то произошло и он уже ведет себя иначе, не как обычно. Он делает себе посох из ветки дерева, старательно вырезая перочинным ножом узор. Он перестает обращать внимание на свою внешность, отпускает бороду. Видимо, лишается работы. Лишается семьи. Лишается чего-то важного, что все это связывало вместе. И медленно сходит с ума, прислушиваясь на перекрестках неизвестно к чему. Впрочем, быть может, он сначала сходит с ума, а потом лишился всего?

Как быстро сходят люди с ума, оставшись одни? Как быстро едет крыша у городских Робинзонов?

Старик словно почувствовал, что я думаю о нем, кинул через плечо хмурый взгляд. Видимо, решил, что я устал идти.

— Уже скоро, — услышал я его слова и в ответ кивнул.

С неба прилетели первые капли грядущего дождя. Мы как раз вышли на небольшую площадь, в центре которой, посреди заросшего газона, стоял памятник Ленину. Гипсовый Ильич в натуральную величину, с прижатой к груди кепкой и простертой вперед рукой, смотрел прямо на угрюмое массивное здание с козырьком. Как человек, часто бывающий в командировках, я мог с полной уверенностью сказать, что в таких зданиях в любых городах всегда располагалось что-то властно-административное.

А еще я узнал лестницу, на которой было сделано фото с Денисом.

— Стойте, — остановился Юдин и жестом остановил меня. — Обождите.

Я хмыкнул, но остановился, нетерпеливо посматривая на наливающееся ливнем небо.

Старик вновь завел свою шарманку с постукиванием и прислушиванием. Его борода топорщилась на ветру, он, прищурившись, рассматривал пустую площадь.

Площадь имела форму полукруга и от нее отходили три дороги. Одна — по которой пришли мы. Вторая — уходила прочь от площади за спиной Ленина. Третья — через площадь, напротив нас. Насколько я смог разглядеть название, последняя дорога была проспектом Труда и, соответственно, тянулась отсюда и до самого аэродрома. Надо будет запомнить на всякий случай.

Административное здание находилось как раз между нами и проспектом, рукой подать.

Старик закончил свое шаманство и повернулся ко мне. Лицо у него было недовольное.

— Я проведу вас в Управу, но вы должны идти за мной и не отставать. Поспешим.

И не дожидаясь моего ответа, направился в противоположную сторону, обходя площадь по большому кругу.

Я недоуменно уставился на Управу, находящуюся в десяти метрах от меня. Перевел взгляд на удаляющегося Юдина. Что задумал этот псих?

— Скорей же, ну! — Юдин оглянулся и увидел, что я стою на месте.

— Так вот же Управа, — я указал рукой на серое здание.

— Я знаю, Игорь, но так надо. Быстрее, — старик уговаривал меня, словно маленького. Но я не желал делать то, чего не понимал.

— Ну вот же Управа!

— Игорь, идите сюда! Немедленно! — старик топнул ногой и нетерпящим возращений жестом указал на асфальт возле себя.

Не люблю, кода со мной разговаривают в подобной тоне.

— Своей собаке будешь приказывать, — пробубнил я, а вслух крикнул. — Встретимся на ступеньках.

И решительно пошел напрямик.

— Стойте!

Я не оглянулся.

Возле боковой стены управы, где стеной по пояс разрослись кусты, что-то заворочалось, затрещали ломающиеся ветки.

Я замедлил шаг.

— Стойте же!

Вокруг стремительно темнело, капли дождя становились тяжелее и падали чаще. Где-то далеко, за горами, пророкотал гром.

— Стойте, не двигайтесь!

В сгущающемся полумраке я еле разглядел, как от стены отделилась фигура, которую я раньше принимал за тень от липы, и опустилась за кусты. Плавно, одним движением.

Я остановился, всматриваясь.

С неба рухнул ливень, холодный и жесткий, толстыми серыми нитями расчеркивая пространство вокруг.

Сзади кто-то хлопнул по плечу, я не удержался от испуганного возгласа.

Рядом стоял запыхавшийся Юдин. Его грудь часто вздымалась, шапка съехала на затылок, обнажив пряди седых волос. Посох он сжимал на манер сабли, перехватив его почти посередине. Я даже отшатнулся, подумав, что сейчас старик со злости огреет меня своей палкой. Но Ян не был зол. Он был испуган.

— Идемте, быстрее! — вновь поторопил он и потащил за рукав за собой, вновь по большому кругу, прочь от Управы.

На сей раз я позволил вести себя, то и дело оглядываясь, стараясь рассмотреть угол серого здания, за которым притаилась фигура неизвестного. Что у них тут, черт возьми, происходит?!

Мы пересекли дорогу, уходящую в сторону гор, пошлепали по мокрому асфальту дальше, вдоль полукруглого здания со значком сбербанка. Над головой бабахнуло, я вжал голову в плечи. Вся моя одежда вмиг промокла, тянула вниз. Ливень почти вертикальной стеной закрывал весь обзор, забирался противными струйками за шиворот, стекал по спине и груди.

Я напомнил себе цирковую лошадь, бегущую по кругу.

Старик шел как заведенный, мертвой хваткой вцепившись в мой рукав.

Мы почти завершили свой «круг почета» вокруг площади, дошли до поворота на проспект Труда. Из серой пелены проявилось здание Управы. Юдин прибавил шаг.

Я ежесекундно утирал лицо ладонью, вода застилала глаза. Не успел я испугаться поджидающего нас где-то рядом незнакомца, как мы уже влетели на ступени, под козырек. Я было остановился, но старик все тащил и тащил за собой дальше, внутрь здания. Споткнувшись и чуть не упав, чертыхаясь в голос, я преодолел последние метры по мокрому граниту крыльца и вошел вслед за Яном в здание Управы. Сверкнула молния.

Прежде, чем старик закрыл входную дверь, я успел бросить взгляд на улицу.

Ленин стоял к Управе спиной.

Дождь барабанил в стекло, грохотал тяжелыми каплями по железному карнизу. Внезапные порывы ветра иногда отводили длинные серые струи ливня в сторону, и тогда на некоторое время был слышен лишь несмолкаемый шелест за окном. Но потом все вновь возвращалось.

Прошел час с того момента, как мы с Юдиным добрались до Управы. Уже целый час я сижу в его рабочем кабинете и чего-то жду, время от времени разогревая электрический чайник и попивая дешевый чай в пакетиках. Сразу, после прибытия, старик провел меня узким коридором в правое крыло здания, отпер ключом одну из дверей и попросил подождать его здесь. Сам же, оставляя мокрые следы на полу, ушел обратно в коридор.

Возможно, если бы за окном была иная погода, я давно бы уже ушел. Возможно, если бы не было ряда событий, которых я хотел прояснить, я бы уже ушел. Возможно, если бы я знал куда идти, я бы уже ушел.

Но ни один из этих факторов не был достаточно выполнен, ни один из них не удовлетворял меня. После нервного напряжения первых минут, когда я стоял в холле и таращился на закрытую входную дверь, спустя время ко мне пришло расслабляющее спокойствие. Меня завораживал стук за окном, стекающие по стеклу капли. Темное небо порождало темноту здесь, в комнате, наводняло ей углы и ниши, размазывало ее по дальним участкам пола.

Мне было лень вставать и включать свет. Мне было уютно и тепло, несмотря на сырую одежду. Ладонь мне грела чашка с кипятком, мысли плавали, будто в вакууме, не зацепляясь за размышление.

Но ведь что-то же произошло на улице? Что-то же было причиной этого нашего бега под струями холодной воды? Что-то же я видел в кустах?

Вопросы, вопросы. Я устал от них. В какой-то момент они достигли критической массы, и теперь я просто был перегружен ими. Требовался тот, кто ответит хотя бы на часть из них, разгрузит мою бедную голову.

Но пока его не было, я лишь медитировал на ливень, да пил чай, делая медленные, длинные глотки. И в такой полудреме находился почти весь этот час.

Кабинет, куда меня привел Юдин, очень походил на место моей преддипломной практики в институте. Массивные рабочие столы с кучей ящиков. Коробки с бумагами вдоль стен. Огромный шкаф с книгами и папками. Чертежный кульман у окна. Рядом, на стене, коричневая доска с меловыми разводами на поверхности. Пустые цветочные горшки на подоконниках.

Примерно в таком рабочем кабинете одного НИИ я постигал премудрости своей профессии. По которой, впрочем, работал недолго.

Большинство литературы на полках было по горному делу. Инструкции, схемы, наставления. Названия и имена авторов на корешках мне ничего не говорили, я даже не стал копаться во всей этой технической литературе.

В высокой картонной коробке возле кульмана, свернутые в тугие трубки, находились ватманы. Я развернул пару, но незнакомые чертежи мало что мне сказали, лишний раз удостоверили в том, насколько прочно забываются полученные, но неиспользуемые знания.

Посвятив на любопытство первые минут десять, остальное время я сидел в удобном кожаном кресле подле одного из столов, и ждал. Возможно, даже на несколько минут проваливался в короткий сон без сновидений.

Дверь скрипнула так неожиданно резко, что звук заставил меня поморщиться, а зубы неприятно заломило. Я повернул голову на шум.

В кабинет вошел Юдин. На нем был серый джемпер, из которого торчал ворот бледно-голубой рубашки. Мятые брюки все еще сохранили следы стрелок.

Если бы не самодельный посох в руках, Яна можно было принять за старого учителя математики или химии.

— Заждались? — пробасил старик, проходя к столу с чайником. — Прошу простить за задержку, была необходимость.

Я отставил в сторону чашку. Растирая ладонью лицо, произнес ровным голосом:

— Надеюсь, что я не зря вас ждал.

Юдин утвердительно кивнул, прошел в кабинет и опустился на стул.

— Вы голодны? Я могу принести еду.

Да, я был голоден. Но не настолько, чтобы опять откладывать разговор.

— Ничего, терпимо, — уверил я старика. — Вы хотели рассказать мне про Дениса.

— Да-да, про Дениса, — Юдин повернул голову к окну и задумчиво уставился на ливень. — В общем-то, я не знаю, что именно вас интересует. Я считал, что вы хотите услышать о нечто ином…

— И об ином тоже, — сказал многозначительно я. — У меня вообще много вопросов накопилось.

Старик оторвался от окна и внимательно посмотрел на меня. Его глаза, утопленные в полумраке глазниц, казались черными впадинами:

— Не думаю, что отвечу хотя бы на большую их часть, — Юдин прислонил посох к плечу и сложил на нем скрещенные пальцы. — С чего вы хотите начать?

— Расскажите мне про Краснова.

— У нас были сложные отношения, — начал Ян. — Насколько Денис обладал хорошими профессиональными качествами, настолько же у него был тяжелый характер. Противоречивый, упрямый, злой в общении, он не был душой компании, но зачастую имел альтернативное мнение, которое оказывалось верным. За это его ценили.

— Чем конкретно Денис занимался в вашем отделе?

— Он был инспектором по безопасности закрытых шахт. Вам нужно объяснять что это?

— Если не сложно.

— Девять лет назад закрыли шахту Комиссаркую, последнюю в Славинске. До этого момента прекратили работу еще три штольни, Первомайская и Челюскинцев, их закрыли годом раньше. Бригады выбрали последнюю доступную породу и ушли из забоя. Потом долго и болезненно вывозили оборудование. К тому времени в стране как раз начался развал, все приходилось делать собственными силами. Которых не хватало. Народ уже разъезжался, город начинал чахнуть.

Старик вдруг замолчал, повел головой, прислушиваясь к чему-то. Я тоже напряг слух, но ничего не услышал. Недоуменно посмотрел на Юдина. Но тот уже успокоился, откинулся на стуле и продолжил рассказ:

— Обычно, в целях безопасности, выработанные шахты подрывают или затапливают, но в нашем случае ни один из этих способов не был возможен. Первомайскую удалось подтопить подземными водами, но и только, вода выше десятиметровой отметки не поднялась. Поэтому приняли решение просто забить щитами входы. Так и сделали. Везде, кроме Комиссарской.

— А почему?

— Я слышал, как Карчевский рассказывал вам про недоступную железную аномалию под горами, — сказал старик. — Как раз через данную шахту и должны были пробиться к ней. Но, увы, не хватило времени. А потом уже ресурсов, людей. По решению Министерства, Комиссарскую законсервировали до лучших времен, оставив в ней все как есть, вплоть до освещения и системы вентиляции.

— То есть, эта шахта оставалась рабочей? — уточнил я.

— Номинально, — качнул головой Юдин. — Я не буду вам сейчас разъяснять процесс консервации такого рода объектов, но — да, шахта оставалась в работоспособном состоянии. Вот поддержание ее в этом состоянии и входило в обязанности нашего отдела, это если, в общем. А по мелочам, если можно так выразиться, то, — старик начал загибать пальцы. — Целый парк горной техники из других шахт. Контроль за коррозийными изменениями сводов. Периодические инспекции в уничтоженные штольни. Не сказать, что работы было очень много, но ее хватало.

— Ясно, — в общих чертах мне стало понятно, чем они тут занимались, нужно было переходить к главному. — Расскажите про последние дни жизни Дениса. Что же все-таки случилось с ним? Как именно он погиб?

Юдин провел шершавой ладонью по посоху, медленно вытянул ее в сторону, выставив указательный палец:

— Краснову принадлежал вон тот стол у стены, — старик указывал на самый дальний стол, в глубине комнаты. На нем ничего не лежало, в отличие от соседних столов. Стул, такой же, на котором сидел Юдин, был задвинут под стол.

Старик опустил руку, продолжил бесстрастным тоном:

— Краснов пришел работать в Управу пять лет назад. До этого, насколько я помню, он работал в школе завучем. Школу закрыли, учителя уехали на Большую Землю. Краснов остался, устроился к нам. Говорил, что любит этот город, что уезжать ему некуда.

Старик заговорил тише, размереннее:

— Первый год-полтора я помню Дениса как веселого молодого человека, с прекрасным чувством юмора. Но чем больше город пустел, чем явственнее становились признаки смерти, тем заметнее портился характер Краснова. Сначала он переругался со своими друзьями, со мной. Несколько раз порывался уволиться, и я, видит Бог, с облегчением подписал бы его заявление. Но он так и не решился. Потом от него ушла девушка, переехала на Большак. Отвернулись друзья. Денис стал замкнутым, нелюдимым. Начал пить.

— Почему вы его сами не уволили? — поинтересовался я.

— Я уже был не в том положении, чтобы разбрасываться кадрами, — произнес старик, качая головой. — К тому же, несмотря на недостатки, Денис был хорошим сотрудником.

— Понятно. Что случилось дальше?

— Дальше? — эхом повторил Ян. — Дальше все стало еще хуже. В городе стали происходить нехорошие события. Краснов решил выяснить причины, предотвратить, спасти, что еще под силу. Но пошел неверным путем, и, как следствие, погиб.

— Подождите, постойте! — я возбужденно замахал руками, останавливая рассказчика. — О каких событиях вы говорите?

— Город практически умер. Его сознание окунулось в лихорадочные иллюзии, рассудок помутился, — просто ответил старик. — Когда появились Черный и Белый, Город пришел ко мне. И мы долго разговаривали.

Я, открыв рот, уставился на него. Может, мне показалось?

— К вам пришел… кто, простите?

— Город. Его антропоморфный аватар, если пожелаете. — Юдин подался вперед. — Ожившее воплощения Славинска, персонифицированная душа города в бренном теле человека.

— Прямо Бронзовый Всадник какойхто, — хмыкнул я. — Вы же взрослый человек…

— Он пришел, и я разговаривал с ним, — грубо перебил меня старик, стукнув по полу посохом. — Разговаривал, как с вами сейчас разговариваю.

Я лишь согласно кивнул, не решаясь спорить.

— Мы беседовали весь вечер. Город выглядел плохо, он был истощен и ослаблен, — Ян опустил голову, погружаясь в воспоминания. — Я проваливался в его глаза, черные и бездонные. Он был бледен и худ, но глаза, они горели каким-то внутренним огнем. Такими глазами утопающий и потерявший надежду человек смотрит на проходящий мимо корабль. Вы понимаете?

Я не понимал. Мне было неуютно в сгущающемся мраке, среди ползущих от углов и дверных проемов теней, от вида старика с посохом, от его голоса. Части полученной информации никак не хотели складываться в единую картину, они торчали в разные стороны, выпирали как рваные обломки. Маньяки, призраки, ожившие города… Нет, я решительно не понимал этого безумца.

Но я сидел и слушал, не имея пока сил сбросить нахлынувшее оцепенение.

— Город мне сказал, что болен, — продолжил, не дождавшись ответа, старик. — Сказал, что сходит с ума и скоро умрет. По улицам уже ходят Черный и Белый, они всегда приходят перед последней чертой. К тому времени я уже и так знал, что вокруг творится нечто странное. Сначала стали пропадать люди, потом стал меняться сам город. Теперь же… Да вы и сами видите, что происходит.

Он ткнул рукой в сторону окна. Я машинально проследил за его жестом, ожидая увидеть за бегущими по стеклу струями дождя нечто ужасное, происходящее в этот самый миг.

За окном, кроме ливня, ничего не было.

— Подождите, Ян, — я щелкнул пальцами, пытаясь вспомнить отчество старика, но понял, что не знаю его. — Вы действительно хотите сказать, что к вам приходил кто-то, представившийся городом Славинском? И вы разговаривали с ним?

— Нет, я не это хочу сказать, — отрицательно замотал головой Юдин. — Вы не понимаете. Каждый населенный пункт имеет свою душу. Вы не будете этого отрицать?

Я устало вздохнул, неопределенно пождал плечами.

— Уважаемый Ян, я лишь хотел узнать про Дениса…

— Послушайте, прошу вас! — в голосе старика послышались молящие нотки. Господи, да ему выговориться просто надо? — Послушайте, я не сумасшедший. Если бы вы знали что знаю я, если бы вы прожили в этом городе столько, сколько живу здесь я, вы бы поняли, о чем идет речь. Все сказанное мной — это не бред, не галлюцинация. Это. Все. Действительно. Происходит.

Каждое слово сопровождал удар посохом об пол, будто сами слова падали тяжелыми скрижалями.

— Мне 63 года, я доктор технических наук, атеист. И я готов подписаться под каждым своим словом, молодой человек.

Возможно, именно обращение «молодой человек», которое въелось на уровне сигнальных систем еще со времен института, а может именно то, что Ян произнес это очень уверенным тоном, но я не смог просто встать и уйти. Что ж, дослушаю до логического конца, но потом все же распрощаюсь.

— Это существо, если вас коробит имя Город, — едко заметил старик, продолжив рассказ. — Сидело в моем кабинете, в соседнем крыле здания. И мы, повторюсь, имели с ним продолжительную беседу, которая не оставила места сомнениям. Все, о чем шла речь — правда.

Ян отстранился от меня, его голову накрыла тень. В бледном уличном свете, струящемся из окна, я мог различить лишь белые кисти рук и вырезанные на посохе символы.

— У каждого города есть своя душа. Как есть характер, атмосфера и климат. Не берусь судить, как где, но у Славинска такой душой был человек. Или, что скорее, душа имела форму человека. Обычный житель, который проходит мимо. Который сидит на скамейке в парке, который кормит уток у запруды, который что-то рассматривает в витрине магазина. Тот, кого видишь каждый день. Видишь и не замечаешь.

Ян прервался, сделал паузу. Я терпеливо молчал. Тогда он продолжил, вещая из темноты.

— Все жители города — это мысли города. Как у человека, их десятки, сотни, тысячи. Чем больше город, тем больше мыслей, тем больше забот. Чем меньше город, тем мысли проще, приземленнее, определеннее. Люди, как и мысли, приходят в город и уходят, что-то привозят новое, увозят с собой знания и воспоминания. Это как постоянные процессы в человеческом мозгу, нескончаемый поток сознания и информации. И в этом потоке, где-то там, внутри, живет душа. Ибо нет души без мыслей. Нет города без жителей.

Старик скрипнул стулом, тяжело вздохнул. Словно ему было трудно рассказывать, будто бы он рассказывал о тяжелобольном друге.

— Наш город стал пустеть с закрытием шахт. Процесс этот был длительный, но неуклонный. Мы все видели это, знали и понимали. Моногорода живут вокруг одного предприятия, тут уж ничего не поделать. Признаюсь, я и сам подумывал уехать, еще до инцидента с Красновым. Но как то откладывал на потом. Мда… Так вот, стал умирать город, стал умирать и этот человек-душа. Осунулся, постарел, одрях. Я видел его несколько раз в подворотнях, еще когда работала Управа. Думал, бомж, один из спившихся шахтеров. В последние годы таких было особенно много. А он, оказывается, все это время старался просто выжить. Бедный мой город.

Из темноты вынырнуло бледное лицо, Ян наклонился в мою сторону:

— А жители-мысли все продолжали и продолжали покидать его. И каждый уносил с собой частицу памяти. В какой-то момент их стало катастрофически мало, все их желания свелись к животным потребностям — поесть, поспать. А еще — убраться отсюда подобру-поздорову. Потому как все мы чувствовали, дальше станет только хуже. И стало хуже. Начались необъяснимые явления. Вы знаете, что бывает, когда галлюцинирует город? Когда он бредит, знаете, что творится на его улицах? Страшные вещи. Но ужаснее всего станет тогда, когда город покинет последняя мысль. Когда последний житель покинет его пределы. Знаете, что станет с этим городом? Вы представляете, какая смерть поджидает сумасшедшего?

Я не смог сдержаться, поднялся. Прошелся туда-сюда между проходами, их еще можно было различить в сумерках. Сон как рукой сняло. Мне было жутко, неспокойно.

— Допустим, я поверю в эту мистику, — остановился я, унимая предательскую нервную хрипотцу. — Допустим, я приму как данность то, что слышу уже третью версию происходящего здесь. Хрен с ней, с логикой и трезвым взглядом на жизнь. Я даже признаюсь, что да, считаю, что в вашем славном городке действительно что-то не чисто. Но объясните мне, в конце концов, как вас, образованного человека, начальника отдела безопасности, умного и рассудительного, смогли убедить во всей этой космогонии?

Старик молчал, шумно сглатывая. Он слепо пялился перед собой в пространство, мимо меня, сильно сжимая в пальцах посох. Его лицо неестественно белело в полумраке, будто маска, черными пятнами выделялись глаза и приоткрытый рот. Сгорбленный, с торчащими в разные стороны волосами, передо мной был настоящий безумец, прикидывающийся нормальным.

Мне стало страшно.

Вдруг старик будто очнулся от оцепенения, подался назад, расслабился. Лицо его приобрело усталое, несколько грустное выражение, дыхание стало нормальным. Теперь передо мной вновь сидел старый начальник отдела, одинокий пенсионер, рассказывающий о делах минувших:

— В последние месяцы Денис часто рассказывал о вас, — продолжил Ян как ни в чем не бывало, игнорируя мои вопросы. — Правда, все больше с горечью. Говорил, что был у него дружок в армии, которого хлебом не корми, дай покопаться в разных странностях. Что этот дружок сам на ровном месте иной раз себе эти странности придумываете. Сокрушался, что вот, мол, происходит непонятное, а его рядом нет. Говорил, что он далеко и добраться до него нет никакой возможности. Что письма, видимо, не доходят в такую даль, а позвонить из Славинска никак. Говорил, что даже квартиру ему отписал, как единственному оставшемуся в его жизни хорошему человеку. Моя вина, может и стоило его отпустить тогда, уволить. Только вот Денис все равно бы не уехал. Он уже тогда влип в ситуацию, не хотел ничего слушать. Он приходил, жаловался на плохой сон, на постоянный неосознанный страх. Он подолгу уходил в обходы, возвращался еще более злой и подавленный. На одном из обходов ему что-то привиделось, он вылетел пулей из ствола выработки, будто за ним черти гнались. Не приближался к шахтам месяц, а то и больше. Все говорил, что за ним пришли, что он тоже скоро пропадет, как многие остальные. Я уже тогда понял в чем дело, пытался ему объяснить. Но он называл меня сумасшедшим, смеялся в лицо. Говорил, что я старый дурак. Неприятно было… А как-то, в один прекрасный день, взял со склада взрывчатку и спустился в Комиссарскую. Потом раздался врыв и произошел обвал.

— Так он сам себя взорвал? — спросил я, присаживаясь на край стола на некотором отдалении от Юдина. Стараясь не придавать особенного значения услышанному от него ранее, я все же предпочел держаться с ним на расстоянии. Мало ли что. Ой, прав был Денис, псих ты еще тот, начальник отдела безопасности. На всю голову сдвинутый.

— Не знаю, — пожал худыми плечами Юдин. — Тело нашли уже потом, когда спасатели с Большака прилетели. Судя по всему, он попросту не успел выбраться. Или ему не дали это сделать.

— Кто не дал? — не понял я.

Старик лишь пожал плечами.

— А почему вы все это не могли мне сказать там, у Колодцев? — я недоуменно посмотрел на Яна. — К чему было идти сюда?

— Мне там некомфортно. Они как-то связаны с тем, что происходит в городе. Я подозреваю, что Колодцы — это окна в иной мир, — вновь завел свою шарманку старик, и я пожалел, что спросил. — Я в какой-то момент понял, что весь мой жизненный опыт пасует перед пришедшей реальностью. Поэтому приходится ориентироваться на инстинкты. А они говорят, что с Колодцами что-то неладное. Мне кажется, именно там живут Черный и Белый.

— Но вы могли мне сказать все и в другом месте? Зачем надо было так долго и путано идти? Почему вы привели меня именно сюда?

Старик молчал некоторое время, почесывая бороду, потом как бы нехотя ответил:

— Городу не понравилось, что Денис взорвал шахту. Он становится слишком непредсказуем, когда я рассказываю об этом. Но не рассказать вам я не мог, это было бы неправильным. Краснов считал вас другом, поэтому я думаю, что вы имеете право знать правду о случившемся. Поэтому я привел вас сюда. Здесь единственное место, где он меня не слышат.

Я покачал головой. Смысл слов Яна остался для меня непонятным.

— А эти, Черный с Белым, они вообще кто?

— Я не знаю, — вновь пожал плечами старик, как то смущенно предположил. — Может судьи? Много необъяснимого тут происходит, молодой человек. Как город умирать начал, так стали люди пропадать. Какие-то существа по теням прячутся. Незнакомые люди по улицам бродят.

— А по поводу пропажи людей мне сказали, что в Славинске орудует маньяк.

Старик снисходительно улыбнулся, покачал головой:

— Откуда у нас маньяк? Город маленький, через одного все друг друга знают. Тут любого воришку через неделю ловят, не говоря уж о чем-то более крупном. Обманули вас, захотели страху навести. Нет здесь маньяков, и не было никогда.

Я лишь рассмеялся. Вышло немного нервно.

— Да уж, страху навести… Так что же думал Краснов о происходящем? — я решил задать последний вопрос, прежде чем уйти. Несмотря на ливень, оставаться с этим сумасшедшим стариком я не хотел. До дома я доберусь, от этой площади по прямому проспекту, а там сориентируюсь. Правда, на площади странный памятник, крутящийся в разные стороны, да и хрен с ним. Хочу домой. К буйным соседям.

— Денис предполагал, что нечто вышло из шахт. Какие-то создания, он не смог найти объяснения их появлению. Говорил, что видел их в темноте, что наблюдал, как они похищают людей. Называл их Силуэтами или Тенями. Как-то раз мы шли вечером домой, так он вдруг подскочил и стал тыкать в сторону клумбы пальцем, кричать. Но сколько я не силился, так ничего и не увидел. А Денис схватился за голову и убежал прочь. За ним уже тогда водилась слава сильно пьющего, поэтому все списали на алкогольные галлюцинации.

Я смотрел на Юдина и вспоминал чистую, опрятную квартиру Краснова. Нет, так алкаши не живут. Не было той обреченности, наплевательского отношения к себе и к окружающему обстановке, не было тяжелого запаха разложения и затхлости. Не было ничего, что свойственно грязным жилищам людей, чей мир заслонила бутылка. Единственное, что выбивалось из схемы, так это запертая спальня, но и только.

— Когда мы с ним спорили по работе, — тем временем продолжал говорить старик. — То он обычно был последователен и логичен. Но когда заходили разговоры о сути странных явлений, Денис терялся и умолкал, подобные беседы ставили его в тупик. По-моему, он просто не был способен воспринимать иррациональное, перестроить ход мыслей, просто поверить.

Я даже кивнул, насколько Ян был прав. Я себе даже не мог представить что могло заставить Дениса свернуть с пути воинствующего атеизма, который нещадно перемалывал любые упоминания о мистическом, загадочном и непознаваемом.

— Впрочем, Город с ним тоже не разговаривал, — сказал Юдин задумчиво. — Мы даже поссорились, настолько Денис обидел меня своими язвительными замечаниями, касательно моего рассказа. Помню, я тогда вспылил, позволил себе грубое высказывание. Краснов надулся и ушел. Больше мы с ним не разговаривали. А через несколько дней случился этот инцидент с взрывом.

Старик поднялся, подошел к окну и прижался лбом к стеклу, положив руки на подоконник. Посох он оставил возле стула.

— Я уже слишком стар, чтобы понимать происходящее. Мне приходится принимать все, как есть, лишь отслеживая последствия событий. А еще меня волнует, почему Город ни с кем больше не говорит. Ни с Красновым, ни с Гошей Румянцевым. Ни с геологом этим бородатым не разговаривает. Впрочем, Карчевский и сам хорош, ищет своих инопланетных пришельцев, но не видит того, что под носом делается. А у меня голова болит, я не сплю уже несколько дней.

— Ян, а о чем вы с Городом разговаривали? — окликнул я его. Но старик не повернулся, черный силуэт на фоне окна. Он что-то продолжал бубнить себе под нос, но голос его затих до еле различимого шепота. А за окном уже было практически ничего не видно.

Резкий звук заставил меня вздрогнуть. Где-то в пустом здании, возможно даже в конце коридора, что-то прогремело, будто проволокли по полу длинную цепь.

Я бросил настороженный взгляд на Яна, но от вида черного силуэта, неподвижно стоящего у окна, мне стало совсем не по себе.

— Я пойду, пожалуй, — сказал я, стараясь сохранить хоть какие-то приличия окончания беседы. Вышло тихо и испуганно.

Под бубнящий шепот старика я вышел в коридор, опасливо осмотрелся и быстрым шагом пошел к выходу, оглядываясь. На одном дыхании пронесся мимо запертых кабинетов, повернул в предбанник. Заметил в углу черенок от лопаты, который, видимо, служил внутренним засовом. Не раздумывая, взял, ощущая прохладу гладкого дерева. Вцепился в это импровизированное оружие, замер перед входной дверью, не ко времени вспомнив про странный памятник и тени за углом. Словно в прорубь, махом, распахнул дверь, глотнул ночного воздуха, пропитанного влагой, и почти побежал прочь из Управы, по ступенькам, через площадь, к проспекту. И уже на проспекте, когда миновал и приземистое здание со странным стариком внутри, и странный памятник, я позволил себе остановиться, осмотреться и перевести дух. А после одиноко пошлепал по центру дороги, положив на плечо черенок от лопаты.