В «Малую Землю» инсайдеры ввалились в семь утра. Грязные, уставшие, промокшие до нитки. Борхес еще шутил, хотя юмор стал циничным и злым. Лучше всех держался Торпеда, невозмутимо взирая на окружающий его мир.

– Быстро переодеваемся в сухое и выходим за Седым, – бесцветным голосом отдал он указание, развернулся в сторону зала… И застыл на месте.

Несмотря на ранний час, в кабаке были люди. И одним из них был Седой.

– Седой? – с надрывом в голосе спросил Борхес. Сидящий спиной к ним инсайдер в брезентовой ветровке обернулся. Он только что весело разговаривал с двумя проходцами, и улыбка не успела сойти с лица.

– О, отцы, – Седой весело махнул рукой товарищам: – Привет! Ну и видок у вас.

Торпеда, Борхес и Виктор переглянулись. Борхес вдруг подскочил к столу, с размаху треснул кулаком по столешнице, проорал в лицо Седому:

– Так ты, твою мать, тут торчишь, а мы там тебя похоронили уже! Зараза, ты к Холму ходил или нет, отвечай? Чей там Зов слышали?

Седой аж отъехал на стуле, спасаясь от разошедшегося инсайдера. К Борхесу подошел Торпеда, успокаивающе приобнял его. С другой стороны стола встал Куликов, сложив руки на груди.

– Вы что, мужики, «паучком» передознулись? – ошарашенно спросил Седой. Борхес тупо уставился на него, потом опустился на стул и расхохотался, хлопая себя ладонью по колену. Торпеда принес ему воды из бара, заставил выпить полстакана.

Проходцы, сидящие за столиком с Седым, встали, освобождая место новоприбывшим. Виктор и Торпеда сели напротив Седого, повесив на спинки стульев мокрые куртки.

Борхес успокоился, поставил стакан на стол. Торпеда подался вперед, сверля глазами окончательно запутавшегося Седого, спросил:

– Ты ходил к Холму?

– Когда?

– Сегодня, блин, сегодня! – рявкнул Борхес.

– Да идите вы в жопу! – взорвался Седой, обводя взглядом товарищей. – Что за наезды, братва? Приходят, орут, допрашивают! Я вам что, мальчишка? Если не в духе, приходите завтра, пообщаемся.

– Все нормально, Седой, – Виктор бросил взгляд на побагровевшего Борхеса. – Мы встретили пономаревцев в Медузе. Они сказали, что видели тебя уходящим в сторону Черного Холма. Потом раздался Зов.

– Ага, и вы предположили, что я там уже загибаюсь, – подытожил Седой. – Борхес, ты же меня знаешь, что со мной может случиться?

– Так ты был на Холме или нет? – спросил Борхес.

Седой замялся, опустил глаза, ответил:

– Ну был. Но я за Холм не ходил, – он виновато посмотрел на Борхеса. – Ты же мой брат! Я же вроде с детства дураком не был.

– Брат? – переспросил Виктор, обращаясь к Борхесу.

– Да, это мой непутевый младший братец, – кивнул инсайдер. Он откинулся на спинку стула, вздохнул: – Со мной работать не хочет, все самостоятельности ищет. Митя, на кой черт ты туда вообще поперся?

– Зуб предложил помочь ему сопроводить к Холму пару журналистов из столицы. Они, дескать, приехали в Институт, а те им Медузу лишь на картинках да видеозаписях показывают. А журналистам самим попробовать захотелось, да обязательно какое-нибудь необычное место. Институтские отказались наотрез, столичные обратились к Зубу. Пообещали хорошо заплатить. Но тот, не будь дураком, направился прямиком к начальнику, рассказал ему все. Работу-то терять из-за какой-то авантюры не хочется. Короче, не знаю, что там произошло, поскандалили наверное, но журналисты сказали, что все равно в Медузу попадут. Более того, позвонил какой-то большой человек из Столицы, попросил содействия. Грубо говоря, институтских взяли за хвост. Они плюнули на все, оправили журналюг со своим проводником и двумя стажерами погулять вдоль Периметра.

– Что, без охраны? – удивился Торпеда.

– Ну да. Планировалось, что они поснимают красоты, не отходя от постов. Зуб попросил меня подстраховать его, не доверял он этим «акулам пера». И получилось так, что столичная красотка очаровала одного из желторотых стажеров, он повел их в Янтарные Поля.

– А Зуб где болтался в это время? – возмутился Борхес.

– За мной побежал, – продолжил Седой. – Мы вернулись, а подопечных уже ветром сдуло. У Зуба опустилось все, затрясся от страха. Понятное дело, по голове не погладят за то, что журналистов упустил. Короче, уговорил он меня сходить с ним к Холму.

– И ты, естественно, пошел, – качая головой, заключил Борхес. Торпеда усмехнулся.

– А что не сходить? – парировал Седой. – Я же в сами Холмы лезть не собираться. Да и от Института там идти чуть более часа. Не суть. Короче, пошли. Зуб всю дорогу мандражил, плешь мне проел своим нытьем. Дошли до Холма, там никого. На пепле – следы в сторону котлована.

– На каком пепле? – спросил Куликов.

– Ты там не был? Там земля черным пеплом посыпана, словно снегом. От этого и Холм – Черный. Короче, Зуб взвился, потащил меня наверх. Я от него отбился, сказал, что без «баклажанов» не полезу. Тут «псы» появились, я вернулся сюда.

– А Зуб?

– Он с «псами» там остался. Я за его дела отвечать не хочу, без оборудования через Холм идти самоубийство, сами знаете. Военные, правда, тоже пустые пришли. Да и журналисты сами идиоты, головой думать надо, не задницей. Они, видимо, решили, что в Диснейленд попали.

– Да, нету предела человеческой глупости, – протянул Борхес. – А теперь «псам» расхлебывай.

– Думаешь, они полезли за Холм? – спросил Виктор.

– Да, скорее всего, – утвердительно ответил Борхес, но сидящий рядом Торпеда с сомнением покачал головой:

– Не факт. Им на журналистов плевать, у них задача иная. Впрочем, какую команду Ницин даст. Но он парней просто так гробить не станет.

– Они полезут, – повторил Борхес. – У них работа такая. Там же, кроме журналистов, институтские были.

– Так чей Зов-то звучал? – спросил Виктор, зевая.

Седой задумчиво помахал в воздухе зубочисткой, предположил:

– Может, Зуб активировал девайс? Я не знаю. Но уверен наверняка – если его не вытащат «псы», то нам и пытаться не стоит, не получится.

– Возможно, – Торпеда кулаком протер красные, воспаленные, глаза, поднялся из-за стола. – Ладно, задача разрешилась. Вы, мужики, можете оставаться, а я спать.

– Я тоже, – Борхес наставительно погрозил кулаком Седому, тяжело оторвался от стула.

Встал и Куликов, стаскивая мокрую бесформенную куртку со спинки стула.

– Ладно, увидимся, – Виктор пожал руки товарищам и побрел к себе в номер.

Коту, сидящему на подоконнике, удивляться сил уже не было.

Виктор жил по принципу «когда проснулся – тогда и утро, когда уснул – тогда и ночь», поэтому сейчас для него утро наступило в пять часов вечера. На улице еще не успело стемнеть, но как-то неуловимо, по-осеннему, поблек солнечный свет, пробивающийся сквозь низкие облака.

Проснулся Виктор тяжело, с трудом заставив себя отбросить одеяло и открыть глаза. Его никто никуда не гнал, но Куликов знал, что излишний сон может быть столь же вредным, сколь и переедание. Поэтому, пересилив себя, он придал-таки телу вертикальное положение, с удовольствием, с хрустом потянулся.

Из ванны вышел полосатый гость.

Сонное состояние как рукой сняло.

– Опять ты, – Куликов встал и решительным шагом подошел к коту.

Тот и не думал убегать, с интересом смотрел на человека, словно спрашивал: «Ну и что дальше?»

– Что дальше? – Виктор наклонился. – Дальше я возьму тебя за твою полосатую холку и вышвырну в окно, чтобы неповадно было лазить по чужим квартирам, ясно?

Кот мигнул обоими глазами и принялся вылизывать переднюю лапу, демонстрируя внушительного вида когти.

– Понял, – Куликов примирительно поднял руки. – Просто как-то надо разобраться с этими твоими посещениями.

Он погрозил коту пальцем, обозвав того жульем, пошел в ванную. Умылся. Бриться сегодня не стал. Когда вернулся в комнату, то кот уже спал в кресле.

– Ты что сюда, спать пришел? – спросил у него Виктор, подходя ближе. – Если не в курсе, то это моя комната.

Кот и ухом не повел. Первым желанием Виктора было схватить незваного гостя и выставить за дверь, но он передумал. Что-то остановило его. Лишь задумчиво пожевал нижнюю губу, рассматривая черно-серую спину свернувшегося калачиком кота, потом махнул рукой:

– Ладно, животина, пока оставайся. Будешь сторожевым котом.

Куликов оделся в джинсы, в которых приехал сюда, натянул свитер. Голодный желудок настойчиво напоминал о себе, и Виктор не стал тиранить ни его, ни себя, вышел в коридор, запер дверь и спустился в зал.

Видимо, здесь никогда не бывает пусто. Из небольшого музыкального центра, стоящего в углу бара, доносились балладные аккорды старой группы «Скорпионс». За одним из столиков сидели неизвестные Виктору проходцы, увлеченно слушая Стэпа из команды Скаута. Стэп, заметив Куликова, кивнул ему, приветствуя, и тут же продолжил свой монолог. За соседним столиком сидело двое сектантов, в том числе и лысоватый «гуру». Эти молчали, уставившись в бокалы с красным вином. У молодого поборника веры некогда новый плащ стал похож на пыльную рваную тряпку, то тут, то там кое-как зашитую грубыми нитками. Где его так протащила жизнь, Виктор мог только догадываться.

Следующим персонажем был изрядно подпивший гражданин в мятом костюме темно-синего цвета. Мужчина отрешенно пялился на остывшее жаркое. Перед ним стояла практически пустая бутылка водки и наполненная наполовину стопка. Судя по второй стопке, его товарищ куда-то отлучился.

Виктор подошел к бару, где, сложив руки на животе, сидел Бобер. Перед ним, на стойке, лежала сложенная пополам газета с кроссвордами, густо заполненная угаданными словами и исправлениями.

– Привет, – махнул рукой скучающий бармен, – как спалось?

– Нормально. Слушай, это не ваш кот меня постоянно терроризирует?

Бобер отрицательно покачал головой:

– У меня аллергия на кошек. Кушать будешь?

– Не откажусь, – Виктор пробежал глазами по висящему на стене меню: – Давай картошки и отбивную, кофе и пару хлеба.

Бобер, не сходя с места, оглянулся, крикнул заказ в раздаточное окно кухни. Обернулся к Куликову, усмехнулся:

– Кота терроризирует кот. Смешно.

Виктор кивнул, спросил:

– А это что за цивил сидит? – Он указал глазами на человека в костюме.

Бобер посмотрел в указанном направлении, ответил:

– А, этот. Зуб приволок институтского, а сам куда-то слинял. Появится, я ему по шапке дам, нефиг кого ни попадя в мой кабак приводить.

– Зуб вернулся?

– Вернулся, морда дефективная. Полчаса орал, как они с этим парнем за Холм ходили. Вот ведь выдумал.

Виктор удивился:

– Почему выдумал? У них там вчера журналисты пропали, он их вытаскивать ходил.

Бобер хохотнул:

– Ага, Зуб – спаситель обиженных и умалишенных. Он Холма боится как огня. Суеверный, чертяка, шкуру свою бережет.

– Но журналисты-то были?

– Да бог его знает. Мне что, все рассказывают? Седой что-то говорил вчера, но тут всем надо верить ровно наполовину. Как-то был один, Шкипером звали, моряк бывший. Ох, заливал, уши вяли. То он якобы за Холм чуть ли не как к себе домой каждый день ходит, то из ловушек чудом спасается, то Хозяина Медузы видел. Другие челюстью по столу стучат, внемлют, значит, но меня-то не проведешь, лут-то свой, добычу он мне носит. А там побрякушки одни, которые, не шибко напрягаясь, вдоль Периметра собрать можно.

– И что с ним стало?

– Да что с такими случается? Заявил, что систему обхода ловушек знает универсальную, да и сгинул в Медузе на следующий день. Он и инсайдером-то не был, так, проходец залетный. Его спустя полгода нашли, в банальную «хлопушку» попал, рожки да ножки остались, в мешке хоронили. Так что ты слушай рассказы, да не верь особенно, приврать тут многие любят. Особенно Зуб.

– Слушай, – Виктор сел на высокий стул у стойки, – я спросить хотел. Ниндзя, он давно по Медузе ходит?

Бобер пожал плечами:

– Года три уж поди. Тебе-то зачем?

– Да так, поинтересовался.

– Не тушуйся, многие о нем спрашивают. Он на самом деле странноватый парень. Но бизнес мне поднимает – мама не горюй. Артефакты носит сплошь элитные, редкие. И не кичится своими похождениями, хотя подкатывали к нему неоднократно. Даже деньги предлагали, причем немаленькие. Но, сказать по чести, его многие не любят, побаиваются. Говорят, что он – «черный ходок».

– Кто?

– «Черный ходок», тень Медузы, ее посланник. Сказки, конечно, просто за три года это долбаное место человека изменить может, дай боже. Вон тебя взять. Давно ли пришел сюда впервые, угрюмый, молчаливый, себе на уме? Волком на всех смотрел. А сейчас? На людей обращать внимание стал, уже не ищешь, кому бы в глотку вцепиться. И это за какую-то пару месяцев. А Ниндзя пережить пришлось немало, вот и замкнулся. Хотя, знаешь, что-то в нем есть непонятное. Чем-то он пугает.

В окошке кухни появился повар, поставил глубокую тарелку с дымящимся завтраком. Бобер передал заказ Виктору, вручил завернутые в салфетку нож и вилку, подал два куска хлеба:

– Садись, кофе принесут.

Виктор осторожно взял горячую тарелку, сел за ближайший столик. С удовольствием втянул смешанный запах картошки и жареного мяса, не спеша стал есть. Официантка Нина принесла кофе, махнув длинными ресницами. Виктор проводил взглядом ее удаляющуюся в сторону кухни фигуру, отправил в рот сочный кусочек жаркого.

Рядом скрипнул стул, на столешницу упала тень. Виктор перевел взгляд на севшего за его столик человека. Им оказался институтский, притащивший с собой недопитую бутылку водки. На мятом пиджаке висели крошки от бутерброда, галстук был развязан и болтался, словно дохлая змея. Молодой, с полными губами и прямым, словно стрела, носом. Он, сфокусировав взгляд, посмотрел на Виктора, поднял вверх брови:

– Ой, извините, я вас перепутал. Можно я тут… Ну, посижу?

– Отвали, – Куликов отодвинул на другой конец стола чашку с кофе, отвернулся в сторону. Но институтский что-то пробурчал, вновь обратился к Куликову:

– Я сильно извиняюсь, но я не знаю никого. Меня Пашей зовут. Вы инсайдер?

Виктор не ответил, медленно пережевывая мясо.

– Я вижу, что инсайдер, у вас взгляд такой… ищущий, – Паша посмотрел на стопку в своей руке, словно видел ее впервые, отставил в сторону. – Я сегодня первый раз был в Медузе. Все так странно, даже птицы не летают. Я вам не мешаю?

– Мешаешь, – ответил Виктор.

– Город-призрак, – как ни в чем не бывало продолжил институтский, задумчиво глядя куда-то вдаль. – Перекресток вчера и сегодня. Это поэт сказал… Как его? Черт, забыл. Я же теоретик, из лабораторий ни ногой, а тут! Такое откровение, такой удар по всем жизненным устоям.

– Слушай, что вы всегда ко мне подсаживаетесь? – не выдержал Виктор. – На мне что, написано «Это – тот самый парень»? Что ты ко мне пристал со своими жизненными устоями, Паша?

Институтский словно очнулся, словно выплыл из своих внутренних переживаний, удивленно посмотрел на Куликова:

– Простите, я тут задумался. Вы что-то сказали?

Виктор сдавленно застонал, но сдержался, хотя желание двинуть по наивной роже Паши было сильным.

– Вы очень неуравновешенны, – пожурил его институтский, сокрушенно качая головой. – Вы слышали про «цвета радуги»?

– Нет, – угрюмо ответил Виктор, громко отхлебывая кофе.

– Существует общепринятое мнение, что наша Вселенная имеет… как бы сказать?… Ну она цельная, как пластинка. Сплошной диск, спаянный из единого вещества пространства и времени. Но я утверждаю, что нет, – Паша многозначительно поднял вверх палец. – Нет, это не так! Вселенная фрагментарна. Ну фасеточная, если так понятно. Как мозаика. Вам понятно?

Виктор промолчал.

– Вижу, что понятно. Но не пытайтесь спорить со мной, я докторскую защитил на эту тему!

– Господи, одни академики кругом, – буркнул Виктор.

– Так вот, – Паша тяжело облокотился на стол, – существует только здесь и сейчас, нет никаких там и тогда. И причем для каждого объекта это «здесь» разное, свое, – институтский блеснул глазами, увлеченно седлая любимого конька. – Для каждого – разное. Чуточку, но разное. Словно каждый читает одну и ту же книгу, но с разными переводами. Вы читали разные переводы Толкиена? Суть одна, но детали отличаются. Мы проводили опыты. Любой человек скажет, что в одну сторону дороги идти легче, чем в другую, хотя дорога одна и та же. Или вот – трамваи. На одной остановке их ждешь долго, а уже на следующей остановке они приходят практически мгновенно. Наш мир разбит на такие отрезки, словно мозаика. Я повторяюсь? В каждом таком отрезке свои законы, свое течение времени, свой цвет. Но там, – Паша неопределенно махнул рукой, – эти отрезки хорошо спаяны, мы их не замечаем. А тут, в Медузе, эти швы разошлись, разъехались. Вот, к примеру, мы сидим вот тут, но я вас вижу, а вы меня – нет. То есть вы есть в моей версии бытия, а меня в вашей нет. Аномалия. Не смейтесь, я не настолько пьян. Опишите мне цвет стола. Он серый? А мне он видится светло-черным. Поверьте, это не зависит от стороны освещения или от степени восприятия. Просто мы в разных отрезках, в разных «цветах радуги». Было такое, когда вы что-то видите, слышите, а ваши друзья – нет? Или вы спорили из-за цвета машины? Знаю, что бывало. В Медузе это более явно, более ярко. Медуза ведь для каждого своя. А вы говорите – глупость.

– Я вообще молчу, – Виктор сам того не заметил, как заслушался пьяного собеседника. – Может, ты знаешь, откуда она появилась? – закинул пробный камень Куликов.

– Нет. То есть да, знаю. Там выброс был чего-то, – институтский неопределенно помахал рукой: – Не помню. Но на самом деле это не так, – он подался вперед и заговорщицки прошептал: – На самом деле вследствие микровзрыва произошел пространственный катарсис и появилась дыра в другое измерение. Бум, – Паша хлопнул себя ладонью по лбу, – и наш город с жителями там. А его двойник, из другого мира, возник тут, но с жителями оттуда.

– А ловушки тогда что?

– А-а, – хитро протянул институтский, растягивая рот в улыбке. – Это остаточные эффекты после появления дыры. Как воронка на месте тонущего корабля. Вот когда-нибудь, слышите, когда-нибудь я найду этот провал в мирах, я схожу на ту сторону, вот увидите, – он с жаром рванул было на шее ворот рубахи, но вдруг как-то поник весь, тихо произнес: – На самом деле все еще хуже, чем обычно, – Паша потер переносицу, налил себе водки. Прозрачные капли из опустошенной бутылки с тихим всплеском упали в стопку, Виктор проводил их полет взглядом. – Мы хотим подстроить Медузу под себя, как подстроили всю планету, как делали всегда, без разбора. Люди так привыкли. Но Медуза – не наша многострадальная природа, она не терпит грубого вмешательства. Она, как картины Босха, прекрасная в своем уродстве. Вы знаете, – институтский вздохнул, – Наверное, я люблю ее.

Он опустил голову, обхватив обеими ладонями стопку. Виктор не стал прерывать раздумья несчастного служителя науки, тихо вышел из-за стола и подошел к стойке. У него появилась одна бредовая мысль, которую не терпелось проверить.

Бобер, мучительно наморщив лоб, корпел над кроссвордом, почесывая кончиком карандаша макушку. Он поднял глаза на инсайдера, спросил:

– Пообщался с институтским?

Виктор кивнул, спросил:

– Ниндзя сегодня тут не появится?

– Да я-то почем знаю? – ответил Бобер. – Он мне не отчитывается.

– Если появится, то пусть позвонит по телефону, – Виктор взял у бармена карандаш и написал на салфетке номер своего сотового телефона. – Скажи, что Кот хочет с ним поговорить.

– Ладно, – Бобер спрятал салфетку под стойку. – Только он не перезвонит.

– Почему?

– Он считает, что те, кому он нужен, находят его сами.

– Ну ты ему все равно передай.

– Передам, – пообещал Бобер, кинул взгляд за спину Виктора: – Что-то этот институтский мне не нравится.

Куликов обернулся.

Паша сидел в той же самой позе, в которой Виктор его и оставил, застыв, словно памятник, со стопкой в руке. Взгляд немигающих глаз был направлен куда-то сквозь стол, кожа приобрела сероватый оттенок, заострились скулы.

– Какого черта, – Виктор сделал шаг по направлению к институтскому. Он уже понял, что произошло.

Инсайдер осторожно коснулся пальцами плеча несчастного, но создалось ощущение, что трогает каменное изваяние. Тело Паши затвердело, словно панцирь, глаза стеклянно поблескивали в свете ламп. Сзади выругался Бобер, подошли люди с соседних столиков.

– Что с ним? – спросил один из молодых проходцев.

– «Залип» мужик, – проговорил Стэп. – Господи, не дай такой же участи.

Кто-то уже звонил в «скорую помощь», кто-то пытался докричаться до институтского, кто-то просто стоял, не в силах справиться с ошеломлением.

Куликов отошел к стойке и сел на высокий стул. «Скорпионс» тихо играли свою «Землю утренней звезды», и эта музыка лучше всего подходила моменту. Моменту, когда Куликов почувствовал на себе незримую печать Медузы, имеющей власть в любой момент выдернуть человека из повседневной жизни. Выдернуть тихо, без предупреждения. В лучших традициях убийцы. От осознания этого становилось не по себе, хотелось забиться в свою берлогу, на пушечный выстрел не подходить к проклятой Медузе.

Кто-то сунул ему в руку сигарету, Куликов машинально прикурил. Сквозь сизый дым было видно спину институтского, печально опущенные плечи. То и дело кто-то из присутствующих возобновлял попытки растрясти Пашу, хлопал по спине, заглядывал в глаза.

Потом приехала «скорая помощь». В зал докторов заводить не стали, тело вынесли наружу. Большая часть посетителей вышла из кабака следом, опасаясь возможного приезда комитетчиков.

Виктор остался внутри со Стэпом и Бобром. Бармен достал три стопки из черного стекла, которые держал для подобных случаев, наполнил водкой до краев. Выпили молча, не чокаясь, думая каждый о своем.

Виктор опустил стопку на стойку, слез со стула. Стэп спросил у него:

– Ты к себе?

– Да, – ответил Куликов. – Слушай, Бобер, у вас там нет немного мяса? Мне коту надо.

– Сейчас посмотрю, – ухмыльнулся Бобер. К нему уже вернулось нормальное расположение духа, трагедия, разыгравшаяся в его заведении, отошла на второй план, словно ненужная декорация в театре. – Кот, вы не натыкались на такой артефакт, похожий на приплюснутую с боков виноградину? Он такого янтарного цвета с синими прожилками?

– Нет, – Виктор посмотрел на Стэпа. – У нас вообще в последнее время что-то негусто в плане добычи. А что?

Стэп махнул рукой:

– А, ерунда. Мыслишка одна у меня есть на этот счет. Я Торпеде уже говорил, скажу и тебе на всякий случай: если увидишь, то поставь в известность меня или Скаута, ладно?

– Хорошо, – Виктор кивнул.

Появился Бобер с небольшим свертком, передал его Куликову. Сказал:

– Ты там не закармливай его. А еще лучше выгони. А то будет мне тут по углам гадить. И еще, увидишь Зуба – не убивай его. Он мой.

– Посмотрим.

Виктор попрощался, пошел к себе наверх. Из головы все не выходил этот злосчастный Паша. Не сказать что Куликов особенно сокрушался из-за «залипания» институтского, но настораживал сам факт такого случая. Когда ему рассказывали о чем-то подобном, Виктор, конечно, верил, но считал все такие истории единичными происшествиями. Как обычный обыватель относится к рассказам о тяжелой болезни дальнего родственника. Да, где-то с кем-то что-то такое произошло, но я-то при чем? Ан нет, может быть и причем.

Да и этот монолог Паши о «цветах радуги». Зерно истины в теории институтского было, даже более чем. Виктор никогда не считал себя мнительным человеком, но факты, черт возьми, факты! Когда ходили за «глазом», только он услышал движение черной гадости на лестничной клетке, через ловушку смог пройти только Торпеда. И не в «кирпиче» дело, не слышал Виктор, чтобы эти детекторы ловушек помогали их еще и преодолевать. Да и вообще, подобных мелочей и неувязок хоть отбавляй, просто обратил он на них внимание только после слов Паши. Возможно, Ниндзя знает о «цветах радуги» и как-то научился этим пользоваться? А как можно этим пользоваться?

Виктор тряхнул головой.

Нет, Ниндзя что-то знает, но его удачливость не только из-за этой, по сути, теории.

«Тебе-то это все зачем? – осадил себя Виктор, открывая дверь номера. – Собрался переплюнуть Ниндзя в добывании артефактов?»

В принципе нет, не собирался. Просто он терпеть не мог неизвестности. Неизвестность давила больше, чем страх. Тем более когда сам страх неизвестен. А все происходящее в последние дни Виктору определенно не нравилось. То тени в кресле, то коты, то открытые окна. И он готов был отдать голову на отсечение, что все эти фокусы не обошлись без прямого участия Медузы. Только вот в чем смысл всего происходящего? Возможно, как раз на это и сможет ответить Ниндзя.

Кот сидел на подоконнике и заинтересованно смотрел сквозь стекло на двух ворон, которые перескакивали с ветки на ветку на соседнем дереве. На приход Виктора он не обратил никакого внимания. Куликов запер дверь, кинул мясо на стол. Сверток смачно шлепнулся о столешницу, намокшая бумага прилипла к лаковой поверхности. На шлепок кот все-таки соизволил повернуться, причем даже не вздрогнул, мазнул взглядом по гостинцу и внимательно посмотрел на человека.

– Уж не ты ли вытащил меня из Медузы? – спросил инсайдер. Виктору даже на мгновение показалось, что кот сейчас заговорит человеческим голосом, вещая о том, что на самом деле он пришелец, а ему, Виктору, уготована судьбоносная миссия по спасению Галактики. Но ничего подобного кот делать не стал, он просто повернулся, мелькнув полосатой шкурой, уселся спиной к окну и принялся гипнотизировать сверток своими желтыми глазами.

– Да какой из тебя посланец Медузы, – Виктор махнул рукой, развернул бумагу, достал из-под подушки нож и нарезал мясо тонкими ломтиками. – Буду гостеприимным, – сказал он коту. – Но потом, будь добр, валил бы ты отсюда по своим делам.

Кот прыгнул на стол и, урча от удовольствия, принялся за угощение. Куликов вытер о тряпку нож и подошел к окну, чтобы не стоять у гостя над душой.

В далекой высотке, в одном из окон девятого или десятого этажа, горел свет. Свет от электрической лампочки, приглушенный тонкими занавесками. Виктор уперся лбом в стекло, стараясь рассмотреть подробности. Ему даже показалось, что он увидел мелькнувший в окне человеческий силуэт. Куликов закрыл глаза, досчитал до десяти и вновь посмотрел на дом, стоящий на территории Медузы.

Свет не исчез, не растаял миражом. Более того, Виктор ясно увидел черный силуэт в окне. Кто-то так же, как и он, смотрел на улицу по ту сторону Периметра.

Куликов вытащил из кармана карту, разложил ее рядом с невозмутимо жующим котом и сверился. Нет, все верно, тот дом стоит в Медузе, ошибки быть не может. Вот он, двенадцатиэтажный дом на пересечении Новгородского проспекта и улицы Гагарина. Мертвый дом на мертвых улицах. Или кто-то там все еще живет? Инсайдеры-изгои? Обманки? Хозяин Медузы?

Чувствуя, что в голову начинает лезть всякий бред, Куликов в сердцах свернул карту и плотно запахнул шторы, удостоившись заинтересованного взгляда кота.

Хватит на сегодня загадок, все. А в этот дом он обязательно сходит. Сходит хотя бы ради того, чтобы узнать, кто и зачем.