Виктор сидел на подоконнике и читал «Степного Волка» Гессе. Солнечный свет освещал страницы, шум уличной жизни абсолютно не отвлекал. Левая рука покоилась в аккуратной повязке через шею, плечо под футболкой казалось набухшим из-за толстой марлевой накладки.

Мимо него прошла Кира с веником в руке и совком, в котором лежала нечаянно разбитая Куликовым чашка.

Виктор приветливо кивнул ей. Но она этого, как обычно, не заметила.

В Маяке Виктор жил уже третью неделю.

После того памятного дня, когда они с Иваном устраивали бега от спецназа Комитета, минуло уже чуть больше месяца. Виктор до сих пор не мог поверить в случившееся, частенько размышлял про свою счастливую звезду, удачу или просто стечение обстоятельств.

Узнав в раненом инсайдере известного в определенных кругах Кота, «псы» не только помогли им с Иваном уйти от комитетчиков, но и выделили двух бойцов, которые донесли потерявшего сознание Виктора к школе, передали сумку для экстренной медицинской помощи. Виктор не знал причин такого душевного порыва старшего группы армейского спецназа. Может, то было желание насолить комитетчикам, может быть, они действительно обрадовались, увидев знакомое лицо, быть может, сыграл тот фактор, что Кот когда-то был в группе их бывшего товарища-спецназовца. Быть может, просто отнеслись по-человечески.

Уже потом, когда объявился Ниндзя с невесть откуда взявшимися капельницами и плазмой в пакетах, когда Иван, словно птица-наседка, уводил от школы поисковые группы комитетчиков, к ним заявились «псы» в количестве трех человек. Пришл Марат, Сергей и Олег Лапин, тот самый здоровяк, на которого тогда возле «Земли» прилюдно рычал Ницин. Появились профессионально: вышли почти под стенами школы, добродушно помахав направленному на них автомату Ивана.

Разговор тогда вышел странный. Спецназовцы принесли пакет с фруктами и лекарствами, словно доброму другу, в больничную палату. Виктор улыбался, а сам все не мог понять, зачем и отчего так все происходит. Пока, наконец, «псы» не расселись с предложенным Иваном чаем возле постели Куликова, не начали рассказывать, дополняя друг друга.

Времена изменились не только для инсайдеров. В стране был год выборов, поэтому резко сократилось финансирование непопулярных проектов. В том числе резко ужали бюджет Института. Полевые выходы стали редкостью, вся работа из Медузы переехала в закрытые лаборатории. Редкие вылазки за образцами и замерами проводятся под неусыпным оком Комитета, которому дали полный контроль над Периметром и переподчиненными армейцами. Пришлые начальники стали устанавливать свои порядки и первым делом дали понять «псам», что они более не очень необходимая боевая единица. Их функции свели к охране здания Института и обеспечению тех самых редких вылазок. «Псов» обвинили в том, что они слишком срослись с социумом Медузы, с инсайдерами и местными жителями. Все попытки объяснить, что нельзя грести инсайдеров под одну гребенку, увенчались служебными проверками.

«Псам» указали их место. Вместо них комитетчики ввели в Медузу новый формат спецназа, своего. Пусть пока менее опытного, но в приказном порядке более агрессивного и беспринципного. После нескольких провальных выходов, когда необученные бойцы гибли как мухи, повторяя все ошибки, совершавшиеся военными на ранних стадиях работы, комитетское руководство вынесло приказ о тотальном уничтожении всего враждебного в Медузе. Группы спецназа стали вооружать огнеметами. В Столицу понеслись бравурные рапорта. Несмотря на возмущенные вопли научного сообщества, целью работы руководителя Комитета стали рейтинги, показатели и отчеты об «очищении» объекта «Горгона». Ходили слухи, что таким образом он хочет набрать баллы для будущего выдвижения на пост министра.

Комитет объявил Медузе войну.

Ницин ходил к руководству оперативного центра Комитета, пытался предложить помощь своего отряда если не в работе, то хотя бы в подготовке личного состава спецназа, чтобы уменьшить жертвы среди неопытных бойцов. Назад он вернулся темнее тучи, обозвав начальство Комитета тупыми ослами.

Ему сказали, что весь опыт и стиль работы «псов» попахивает нафталином. Причем командир комитетского спецназа после совещания подошел к Ницину и поблагодарил того за желание помочь. Оба отлично понимали всю необходимость такого обучения. Но оказалось, что комитетским дано негласное указание сторониться общения с военными, потому как те, дескать, все напропалую коррумпированы и обязательно попытаются переманить на свою сторону безупречных сотрудников Комитета. За нарушение указаний следовало немедленное разбирательство и скорое увольнение.

Были среди спецназа Комитета такие, кто предпочел уволиться, чем быть пушечным мясом. Но набрали молодых, привлекая льготами, деньгами и громким званием борцов с проклятой Медузой, чуть ли не новых крестоносцев. Потому необученного, но рвущегося в бой народу у Комитета хватало с избытком.

А «псы» остались на обочине истории. Никому не нужные, забытые, брошенные и преданные.

И оказалось, что не осталось у них иных друзей, кроме тех, с кем успели познакомиться по работе. И смешно, и горько.

Виктор не питал иллюзий по поводу новых знакомых. Он был им благодарен, но не думал, что теперь они могут называть друг друга друзьями.

Возможно, матерым волкодавам просто нужно было выговориться. Возможно, вновь почувствовать себя частью той, старой, жизни, когда все сосуществовали в Медузе плотно и тесно, знали друг друга и друг о друге если не все, то очень многое. Но также Куликов знал, что если сейчас «псам» бросят кость в виде привычной работы, вновь поставят под ружье, то они снова будут ловить инсайдеров, уничтожать гнезда тварей и возвращать домой живыми сотрудников Института.

Виктор не винил их. Такова стезя солдата. Старую собаку новым фокусам не обучить.

Пока же они были по одну сторону баррикады, пусть временно, но так вовремя!

Последний раз «псы» приходили три недели назад. Сказали, что некоторое время не смогут наведываться в гости, порекомендовали быть осторожнее.

Ниндзя, который выполнял при раненом Куликове временную роль добытчика, также принес тревожные новости. Сказал, что километровая полоса вдоль Периметра выжжена дотла. Выйти незаметным из Медузы стало очень и очень сложно. Сказал, что комитетские практически каждый день совершают рейды вглубь «Горгоны». Что могут добраться и до школы, помянуя о месте гибели своей группы. Он предложил перевести Куликова в Маяк. Туда комитетские еще долго не смогут попасть, ловушки выжечь невозможно.

Так и сделали. Собрали весь нехитрый скарб. Куликов к тому времени уже находился на ногах, рана быстро заживала, поэтому смог помочь друзьям нести кое-какие вещи. До Маяка добрались без эксцессов, на девятый этаж также поднялись без проблем. Здесь Виктор занял пустующую квартиру, соседнюю с той, в которой проживала призрачная девушка. Ниндзя и Иван обосновались тут же. Ниндзя почти никогда дома не появлялся, лишь изредка заходил за Иваном, и они вместе уходили в поисках припасов.

Виктору было скучно валяться в пустой квартире. И он зачастил в гости к девушке, в компании которой чувствовал себя по-домашнему и очень умиротворенно. Со временем он стал проводить у нее больше времени, чем у себя дома.

Девушку звали Кирой. Виктор узнал об этом, когда наткнулся на ее дневник, в который девушка записывала свои мысли день за днем, начиная с того самого утра, когда обнаружила, что не может выйти в подъезд.

Куликов всегда очень трепетно относился к подобным вещам. Воспитание ему дали достойное, и он понимал, что читать чьи-то личные записи нехорошо. Но в какой-то момент понял, что просто должен узнать о том, что же здесь произошло. Обязан это узнать ради нее.

Потому что он, к своему ужасу, стал испытывать к этой красивой рыжей девчонке то, что, казалось, уже невозможно испытывать в Медузе. Нечто большее, чем просто живой интерес к странной аномалии. Нечто такое, что заставляло сердце биться чаще, а мысли в голове путаться и метаться.

Виктор влюбился.

Кира начала вести дневник с момента, когда все ее попытки покинуть собственную квартиру не увенчались успехом. Самая первая запись начиналась так: «Меня зовут Кира Крапивина, мне 27 лет, и я не могу открыть входную дверь уже больше суток. Возможно, я сошла с ума».

Девушка обнаружила, что дверь не желает открываться, утром, когда должна была идти на работу в Институт. Ключ и замок работали исправно, но дверь оставалась недвижимой, будто с обратной стороны ее заложили кирпичом. Телефон не работал, поэтому бригаду МЧС вызвать не вышло. Более того, спустя несколько часов бесплодных попыток выйти, девушка обнаружила, что и окна не открываются. Брошенные в оконные стекла предметы отскакивают назад, натолкнувшись на твердую как сталь поверхность.

Кира обнаружила, что оказалась в ловушке, в плену собственной квартиры.

Виктор не мог себе даже представить отчаяние этой девушки. Дневник был испещрен мыслями, версиями случившегося и предположениями. Среди них были мысли и о смерти, и о том, что она, Кира, сошла с ума, и о последствиях некоего эксперимента, в котором участвовал ее отец. И даже о том, что Бог нажал на «паузу» и ушел за пивом.

Шли часы, дни, месяцы. Кира заметила, что картина за окном повторяется. Она даже указала время и цвет проезжающих мимо машин, а также приметные детали прохожих – коляска, яркий пакет, белые туфли. Каждый день за непробиваемым стеклом происходило одно и то же, вновь и вновь неизвестные силы крутили записанный фрагмент суточной жизни города. Виктору подумалось, что это, скорее всего, последний день, который увенчался ночным рождением Медузы.

Вместе с тем девушка отметила, что неуязвимость окон, стен и двери на предметы в самой квартире не распространялась. Вместо этого они каждое утро появлялись вновь, целые и невредимые. Это касалось продуктов в холодильнике, порванных книг, сожженной одежды. Впрочем, просто переложенные с места на место вещи утром оставались там же.

Она пыталась обнаружить «точку отсчета», после которой происходили перемены. Не спала ночь, выпивая одну чашку кофе за другой. Ровно в пять двадцать восемь утра сознание Киры гасло, и в себя девушка приходила лишь через три минуты в уже обновленной квартире.

Интересную особенность вещей заметил и Виктор. Он как-то брал к себе домой книгу почитать, так где-то около часа ночи она попросту провалилась сквозь пальцы и растаяла как дым. На следующий день Куликов нашел ее в квартире Киры лежащей на полу в коридоре, возле входной двери. Так же, как показал другой опыт, предметы, которые спускались ниже этажа с бабочками, теряли материальность. Таким образом выходило, что эффект этой аномалии сохранялся только в доме, и то лишь на нескольких этажах. Причем был подмечен еще один интересный факт – вещи, оставленные инсайдерами в квартире девушки, в ее времени не проявлялись. Потому ли, что их в ее времени еще не было, или была еще какая-то причина, но это сводило на нет все попытки Виктора наладить общение с Кирой.

Виктор читал страницу за страницей, все больше поражаясь, как девушка не сошла с ума после первого года своего заточения. Удивлялась этому и сама Кира. Удивлялась и жалела об этом. Возможно, кто-то и мог бы позавидовать девушке – проживая жизнь и осознавая это лишь разумом, телом она навечно оставалась двадцатисемилетней. Только вот ей такое «благо» было не нужно, Кира очень хотела прекратить происходящее пусть даже и ценой безумия.

Ее развлечениями были чтение книг, прослушивание одних и тех же мелодий по радио, просмотр одних и тех же передач по телевизору, готовка из одного и того же ассортимента продуктов, хранящихся в холодильнике, уборка, сон, перестановка мебели, разгром квартиры, вязание, лежание в ванне и рисование. Последнее у девушки получалось особенно хорошо, она делала наброски карандашом в большом альбоме. Рисунки с новым днем не пропадали. Впрочем, чем дальше листал альбом Виктор, тем чернее и обреченнее становились рисунки.

Когда Кира поняла, что безумие не придет, она стала думать о другом. И мыслями все не ограничилось…

Виктор щемящим сердцем читал про то, как Кира пыталась покончить жизнь самоубийством. Это решение пришло само собой, как нечто обыденное и своевременное. Девушка писала об этом в дневнике, как о походе в магазин, без эмоций и сожалений. Она написала, что сегодня попытается убить себя, потому как не видит смысла своего существования и выходов из сложившейся ситуации. Написала, что ей тяжело, что нет больше сил, что иссякла надежда. Простилась с дневником и с теми, кто, возможно, когда-нибудь будет читать эти страницы. Потом пошла и вскрыла себе вены в ванне.

Следующая запись была: «Это снова я, проснулась в своей кровати. Я жива. Жаль».

Более Кира не экспериментировала с самоубийством, писала, что не хочет приобрести дурную привычку. Дурную, глупую и бессмысленную.

С какого-то момента Кира стала замечать странности в устоявшемся порядке вещей. Она подметила, что предметы, которые она клала в одном месте, пропадали, а потом появлялись в другом месте. Иногда она видела какие-то тени, слышала непонятные обрывки разговоров или стук шагов. Сами собой включались свет, вода, газовая конфорка. Передвигались предметы…

Виктор понял, что это как раз те дни, когда квартиру нашел кто-то из инсайдеров, возможно тот же Ниндзя.

Кира же предположила, что наконец разум покидает ее. Она обрадовалась. Правда, спустя время ей пришлось признать, что причины у всех этих необъяснимых явлений все же иные. Но для себя объяснить их тем не менее не смогла.

Периодически появлялись записи о том, что кто-то скребется во входную дверь. Иногда слышны мяуканье и урчание. Но, само собой, дверь девушка открыть не смогла…

Виктор закрыл книгу, поправил повязку. Степной Волк, герой книги Гессе, чем-то напомнил ему его самого. Такой же потерянный, запутавшийся, опустошенный. И лишь женщина открыла перед ним новую жизнь. Наполнила ее смыслом.

Кира прошла мимо, пустила воду, наполняя ванну.

– Ну, мне, пожалуй, пора, – Виктор спрыгнул с подоконника и пошел к выходу.

Кира иной раз любила после ванны ходить по квартире в одном полотенце, чем первый раз несказанно смутила Куликова. Он тогда выскочил из квартиры с горящими от стыда ушами. Все-таки было что-то неестественное в подглядывании за обнаженной девушкой, которая тебе нравится, но даже не знает о твоем существовании. Как бы ни хотелось, но Виктор запретил себе это делать.

Куликов шел на выход, когда услышал еле слышное царапанье с лестничной клетки. Открыл входную дверь, заинтересованно отходя назад.

В квартиру вошел здоровый полосатый кот. Поднял на Виктора желтые глазищи и громко мяукнул.

– Вот же бродяга! – улыбнулся старому знакомому Куликов. Он опустился на корточки и погладил кота, который с удовольствием подставил голову и спину. Потом поднырнул под коленом, потерся боком, задрав хвост, и пошел дальше в комнату.

За спиной испуганно пискнули, и дрожащий голос Киры произнес:

– Здравствуй, котик.

У Виктора отвисла челюсть. Он повернулся и увидел, как девушка с круглыми от удивления глазами гладит полосатого котяру. Который разве что не подмигивал Виктору, довольно щурясь.