Лунин чувствовал, что развязать концы всего этого узла можно будет только, если он будет хотя бы немного понимать общую политическую ситуацию здесь. Из тех хаотических обрывков, которые до него донеслись, составить ясную картину не было никакой возможности.

Эрнест пришел к власти, это было очевидно. Игр вокруг велось великое множество, все говорили что-то в соответствии со своей стратегией игры, добивались каких-то целей, запутывали дело – и три четверти, похоже, просто врало с какими-то целями. Но отправная точка тут была несомненна, вчерашний праздник никак не мог быть спектаклем, это была действительность.

Почему-то все они не рассматривали одну возможность, которая приходила Лунину в голову. Каждый из тех, кто рассказывал ему о деле, исходил из того, что убийца преследовал какие-то свои частные цели, чего-то стремился добиться для себя. Понимание того, что именно это может быть, было ключом к этой загадке, это было очевидно.

Но возможно, думал Лунин, серия кровавых убийств была какой-то формой протеста против последних политических перемен. Может, кому-то взбрело в голову, что он таким образом может остановить ход истории или двинуть его в другую сторону – как ни смешно было называть «историей» весь этот опереточный переворот. Но нельзя было исключать, что кто-то воспринимает это серьезно.

Нормальные дееспособные силы безопасности должны были тут появиться очень скоро, и такой вольницы, как в последние недели, после этого уже не стало бы. Убийца должен был это понимать, и если это было идеологическим протестом, или формой политического террора – значит, трупы в самом деле сейчас будут быстро добавляться.

Лунин, раз уж он ввязался в эту игру, должен был как-то остановить это – но как? Искать врагов Карамышева было безнадежной затеей, врагом у него тут был каждый первый, если чуть поскрести, это было ясно. У каждого были какие-то амбиции, путь наверх сейчас был очень легкий, как это и показывал пример самого Эрнеста. Занять его место, наверное, было много желающих, но как раз те, кто к этому стремился, вряд ли бы начали действовать таким образом – убивать по ночам кого-то по своему странному выбору и капризу, и еще философствовать на эту тему с цитатами.

С добавлением записок вся эта загадка принимала метафизический и отчасти лингвистический характер. Лунину это было по душе, но он понимал, что слишком сильно увлекаться этим было опасно. Сам он не питал к убийствам никакой душевной склонности, но в дискуссию с такими странными аргументами мог и втянуться, особенно если она оказалась бы содержательной. Диалог с маньяком-философом, с постоянным добавлением новых трупов, был бы явно не очень удачным решением, даже если в ходе дела и открылись бы какие-нибудь высокие истины.

Потянувшись в кресле и посидев какое-то время просто без мыслей, глядя в окно, он вдруг почувствовал, что ему остро не хватает какого-нибудь общения с приятелем, не таким, которые выскакивали тут как чертик из табакерки, давая ему задания и сложные ребусы для разгадывания – а по собственной инициативе. Несколько старых друзей жило в этом городе еще с незапамятных времен, до всяких переворотов. Он давно их не навещал, неизвестно было, остались ли они вообще здесь, но проверить было можно.

Папку с убийствами Лунин положил в сейф, из дверки которого свисала связка ключей. Один из них подошел ко входной двери. Чувствуя себя снова свободным и независимым, он с легкой душой покинул ведомственное здание и пошел по той самой улице, ведущей к морю, по которой ему так хотелось устремиться несколько часов назад.

Уже вечерело. Низкое декабрьское солнце поднималось сейчас невысоко и через несколько часов опускалось обратно. Лунин разглядывал и впитывал как будто всем своим существом открывающиеся ему виды – дома с подсвеченными вечерним светом окнами, изумрудно-зеленые газоны, клумбы с высохшими цветами. Этот город у моря всегда доставлял ему какое-то почти физическое наслаждение.

Через полчаса, перейдя по мостику через небольшую речку, он поднялся к светлому деревянному домику, стоявшему на берегу за оградой. Давно, еще с первых русских революций, когда эта местность принадлежала Финляндии, здесь строили удивительные дома в форме грибов, сейчас они были разбросаны по всему сосновому лесу, начинавшемуся здесь и тянувшемуся до самого моря. Этот дом, правда, был новым, но архитектор не отказал себе в соблазне повторить кое-что из старой темы. Впечатление было самое милое и очаровательное, хотя старые дома нравились Лунину все-таки больше.

Он подошел к двери и нажал кнопку звонка. В доме было тихо. Позвонив еще раз и немного поколебавшись, он нажал на ручку. Дверь подалась, было не заперто. Пожалев, что он взял с собой на всякий случай кого-то из крепких ребят из своей новой команды, Лунин вошел внутрь.

В доме явно жили, заброшенным он не выглядел. Лунин прошел по дорожке, усыпанной красным гравием, к крыльцу и негромко постучал. Опять никто не откликнулся, и он решил пройти в дом, ожидая увидеть что угодно, в том числе и новый труп.

Артур Муратов стоял посреди большой комнаты за деревянным мольбертом и увлеченно чертил что-то тушью. Лунину бросился в глаза большой китайский иероглиф, который он как раз заканчивал, несколько маленьких, столбиком в углу и небольшой стилизованный пейзаж рядом: валуны, две или три искореженных сосны над ними и горный поток внизу, он удался несколько хуже, чем остальное. Окна были плотно занавешены, поэтому он не увидел света в окнах с улицы.

– Мишель! – воскликнул Артур, повернувшись. – Сто лет не виделись!

– Чудный пейзаж, – сказал Лунин.

– Спасибо, – ответил Муратов. – Можно было сделать и лучше. Я еще только учусь. Проходи, чайник как раз закипает. Тебе чаю или кофе?

– Лучше чаю. И к Китаю больше подходит. Я вижу, ты совсем эмигрировал из Финляндии.

– Да, это поинтереснее, – ответил Артур, мельком оглядывая свою комнату, где в последний визит Лунина все было выдержано в стиле северного модерна и готики, а теперь заставлено лакированными бамбуковыми ширмами и увешано буддийскими гравюрами.

Лунин сел за стол и в ожидании чая стал разглядывать свою чашку, тоже восточную, с прозрачными рисинками, вделанными в фарфор вокруг синего дракона на дне. Вокруг дракона летали какие-то ядра, часть из них взрывалась. И тут война, подумал Лунин, и тут же вспомнил, что так древние китайские мастера представляли себе размножение драконов, с грохотом вылупляющихся из яйца.

– Как ты вообще? – спросил Муратов, наливая чай. – Чем сейчас занимаешься?

– Могло быть и получше, – ответил Лунин. – И я в первый раз за последние дни встречаю человека, который не знает, чем я занимаюсь.

– А что, это так широко известно? Какая-нибудь новая книга прогремела?

– Пока еще нет, – сказал Лунин. – Но я весь в ожидании. Когда-нибудь это обязательно случится.

– Да, у тебя были хорошие работы. Жаль, что ты это бросил.

– Да я не так чтобы бросил… Просто со свободным временем стало труднее. Особенно сейчас.

– Ну а ты бери пример с меня. Поменьше дел, побольше времени на искусство. Вот, смотри какое стихотворение я написал полчаса назад.

Стихотворение, может быть, и хорошее, ничего не сказало Лунину, потому что было написано иероглифами в красивой каллиграфической манере.

– Что там у них приятно, – сказал Артур, – что можно почти любые слова составлять в любом порядке. Если я правильно это понял из учебника. И получается отлично. Надо только настроение передать.

– А о чем это? – спросил Лунин. Разговор доставлял ему такое удовольствие, что переходить к делам не хотелось.

– Ну как обычно, сосны, камни, вода, тонкий стебелек с цветком на сером фоне… Фон я потом исправил на красный, так живее. Бывают же какие-то красные лишайники, знаешь, такая тонкая пленочка на камне. Как пятна крови. И обязательно о том, что все исчезнет, а это останется.

– Уже исчезло, я сказал бы, – проворчал Лунин. – Кстати, о крови. Тут ты попал в самую точку, именно за этим я и пришел.

– О, это уже интересно.

– Да. Какое уж тут искусство, когда такие дела творятся. Что ты думаешь обо всех этих последних убийствах?

– О каких убийствах? – с живостью спросил Муратов, оторвавшись наконец от своего поэтического рисунка и повернувшись к Лунину. – Что ты имеешь в виду?

– Не говори мне только, что ты ничего об этом не слышал.

– В самом деле не слышал. Ты имеешь в виду что-то из твоего нового романа? Я всегда тебе говорил, что чистую философию надо бросать. В наше время никто ничего не будет читать, если не добавить в литературу кровавой интриги.

– Ты что, вообще не вылезаешь из своего домика? – ворчливо сказал Лунин. – Сидишь тут в отрыве от всего света?

– В последний месяц выходил только за продуктами, ну и погулять вдоль моря. И ты знаешь, уже на вторую неделю пошли хорошие рисунки.

– Да, рисунки просто замечательные… – пробурчал Лунин. Муратову он немного завидовал. Это было как раз то состояние ума и духа, в которое он безуспешно пытался попасть.

– Ну хорошо, а о местной революции ты тоже ничего не слышал? – спросил Лунин.

– Что-то такое было… Да, в лавке говорили о «новой власти». Новая власть, старая власть – какая нам разница?

– Ну смотри, реквизируют у тебя этот домик под какой-нибудь штаб, тогда будешь говорить о разнице.

– А что, дело уже к этому идет? – осведомился Муратов.

– Пока еще нет, – сказал Лунин. – Если что, я тебя предупрежу заранее. Я один из представителей этой новой власти.

Он оглядел картины, книги и статуэтки и весь восточный интерьер комнаты, и добавил со вздохом:

– К сожалению. Но дела сложились так, что отказаться было невозможно.

– Ну и как, нравится? Интересно? – спросил Муратов. – Лучше бы ты книги писал, честное слово.

– Интересней просто некуда, – ответил Лунин. – Почти затмило книги, я бы сказал.

– А что там за убийства? Ты к этому тоже имеешь отношение?

– Да, я официальный расследователь.

– Ого, это сильно. Давно?

– Со вчерашнего дня. Вернее, даже с сегодняшнего.

– А что случилось-то? И почему тебя привлекли к этому делу?

– Да так, сущие пустяки. Пять трупов, найденных в самых неожиданных местах. Некоторые у себя дома, другие на улице.

– Так может, это просто осталось от боев. Тут было много шума, даже сюда доносилось.

– Боев как таковых еще не было, – сказал Лунин. – Шум, скорее всего, был от каких-то учений. Или парадов. Тут сейчас и того, и другого хватает.

– Так что же тогда?

– Похоже, чья-то шутка. В самом широком смысле этого слова.

– И ты должен найти этого кого-то?

– Именно так.

– И как, уже продвинулся?

– Я только начал, – сказал Лунин, в который уже раз. – Все почему-то ждут от меня немедленных результатов. А у меня, если честно, ни одной мысли и ни одной зацепки. Просто не за что ухватиться.

– А ты уверен, что ты вообще человек, подходящий для этого дела?

– У Чечетова тоже ничего не получилось. На редкость темное дело.

– А Чечетов-то тут при чем?

– Он занимался расследованием до меня. Сегодня утром передал дела мне.

– Странно. Почему его этим загрузили, вообще непонятно.

– Он же вроде занимался научной работой?

– Он и сейчас ей занимается. Возглавляет кафедру в институте.

– А так, это институт был… А я понять не мог.

– Ну да, на главной улице. Мы не так давно туда переехали. Я у него работаю. Ну как работаю – немного того, немного сего…

– Да, я вижу, как ты работаешь. Вы случайно не переключились еще на китайскую письменность в мистико-кармическом аспекте?

– Я сейчас в отпуске. Со следующей недели снова на работе.

– Ну, тебя там порадуют. Свежими новостями. Новостей у нас сейчас много, хоть отбавляй.

– А что Чечетов говорит о деле?

– Да по сути ничего. Ничего ценного и содержательного в деле он не нашел.

– Это немного странно, – заметил Муратов. – Чечетов человек очень проницательный. С другой стороны, тоже непонятно, почему его оторвали от научной работы и нагрузили этим делом.

– Ты на работу выйди, там тебя еще не тем нагрузят, – пробурчал Лунин. – Тут сейчас, похоже, все перевернулось.

– Я с ним виделся несколько дней назад. Но ни о деле, ни о революции он ничего не говорил. Ты-то как думаешь здесь продвигаться?

– Честно говоря, не знаю. Чечетов советует наблюдать за людьми и отмечать какие-то странности в их поведении.

– В расчете на то, что убийца выдаст себя сам?

– Видимо, так, – со вздохом ответил Лунин. – Не лучший рецепт в моей жизни, надо сказать.

– Почему, может и получиться. Или появится хоть какая-то ниточка.

– Для начала я хотел бы встретиться со старыми друзьями, может они что-то заметили. Тебя, я так понял, спрашивать бесполезно, – добавил он с иронией.

– Вот выйду в понедельник – сразу все тебе расскажу. К вечеру уже будешь знать, кто убийца.

– В общем, это пока еще не расследование, но хоть повидаюсь с друзьями и приятелями. Со Славиком Шмелевым очень хотелось бы увидеться.

– Он сейчас болеет. Просил к нему не заходить.

– А что с ним случилось?

– Какой-то жесткий грипп, говорил. Уже неделю из дому не выходит.

– Ну, если неделя, так может уже и пройти… Хотя с другой стороны, все это поможет мало. Здесь уже новая верхушка появилась, после переворота. Надо искать в этой среде.

– Почему?

– Слушай, тут замешана какая-то политика, в которой я сам еще ничего не понимаю. Есть подозрение, что убийца делает это по таинственным политическим мотивам.

– Да, непростое у тебя задание.

– Может, еще повезет. Ладно, мне пора, спасибо за чай.

– Пойдем, я провожу тебя до калитки.

Они вышли на улицу. Темень тут стояла непроглядная.

– Ты дверь-то на цепочку сейчас запирай, – сказал Лунин ему на прощанье. – Шутки шутками, а какой-то кровавый маньяк по городу бродит, и вообще непонятные дела творятся.

– Вот и будет отличный повод поймать убийцу, – пошутил Муратов. – Ну все, давай, пока. Заходи, когда будет время.

Лунин перешел обратно через мостик, в последний раз за сегодняшний день пожалев попутно, что он с утра не направился вдоль этой речки к морю, и не провел весь день в полной безмятежности, занимаясь поэзией и философией. Впрочем, к своему новому образу жизни он уже начал привыкать.

Какое-то смутное беспокойство давно его мучило, а теперь оно приняло зримые формы, и от этого как будто было немного легче. Время от времени он даже ловил себя на мысли, или скорее предчувствии, что разгадка этого сложного ребуса прояснила бы что-то и во всем другом непонятном, что накопилось в его жизни. Правда, слишком полагаться на свои предчувствия было нельзя.

Войдя в свои апартаменты, уже изрядно ему надоевшие – слишком все шло вразрез с его вкусом – он сел за столик и налил себе бокал вина из початой бутылки. День был трудный. Кое-что, однако, как будто уже начало проясняться.

Может, он в самом деле зря так переживал по поводу этого отвлечения. Ситуация тут менялась как калейдоскоп, возможно, все это не затянется надолго. Завтра на каком-нибудь очередном торжественном приеме убийца сам разоблачит себя, процитировав за столом что-то из Данте, и все закончится ко всеобщему удовольствию. Или его поймают на месте преступления. Или новая жертва не пожелает отправляться в мир теней и наоборот, сама стукнет его по затылку. Пора было ложиться спать.

Приняв теплую ванну, что было очень кстати после прогулки по такой промозглой погоде, Лунин улегся на кровати, к размерам которой он так и не смог привыкнуть, и закрыл глаза. Кошмар, неотступно сопровождавший его даже днем, хоть и заслоненный дневными впечатлениями, как будто ждал его снова.

Сознание начало погружаться в тяжелый мрак, вокруг опять проступили бледные колышущиеся тени. Мозг его спал и одновременно бодрствовал, повторяя неизвестно откуда взявшуюся строчку «унылый монотонный бред», «унылый монотонный бред», и снова, и снова. Наконец измученный ум его окончательно отключился, и до утра уже Лунин проспал без призраков и сновидений.