Утром он обдумывал дело, перебирая версии, которые ускользали, как намыленные, все как одна. Каждая по отдельности казалась вроде бы правдоподобной, и все же в ней всегда находился какой-то маленький изъян, из-за которого все рушилось. А все вместе они и вовсе не согласовывались. Когда он пытался их как-то комбинировать, общая картина начинала выглядеть полностью несообразной.

При этом у Лунина было острое ощущение, что из всех утверждений и заявлений, которые он тут слышал, ложным было всего одно или два, какой-нибудь крошечный пустячок. И вот он-то и менял все дело.

Надо было принять все за истину, а что-то одно и очень неприметное считать ложным – и тогда бы все вырисовалось и сложилось. Но тут комбинаторика становилась настолько сложной, обширной и разветвленной, версий появлялось такое великое множество, что он терялся в этой путанице тропинок, и снова выбирался из темного леса предположений к тем немногим фактам, которые он знал достоверно.

Славик Шмелев то ли умер, то ли нет. Он был одним из расследователей, единственным подобравшимся к истине, или вообще убийцей. В пользу последней версии, как ни дико она выглядела, говорило то, что Лунин все же оставался целым и невредимым, несмотря на то, что он находился в полной досягаемости неизвестного преступника. Уж во всяком случае, убивать его Славик бы не стал – в этом Лунин был уверен твердо.

Все равно это все крутилось вокруг Шмелева и его загадочной смерти, и Лунин решил, что лучшим ходом сейчас будет все-таки посетить службу утилизации и попробовать что-нибудь выяснить. Убрав тарелки и чашки в мойку, он оделся, вышел из дому и направился по адресу, сообщенному ему вчера Муратовым.

Город выглядел необычно, даже с поправкой на то что разные виды необычности были обычным его состоянием. Народ на улицах казался собранным и сосредоточенным, с серьезными и целеустремленными выражениями на лицах. Что-то здесь опять происходило, но Лунину не было большой охоты в это вникать. У него было свое отдельное и важное дело.

В хорошем настроении с утра, пока еще не случилось никаких неприятностей, он проследовал по главной улице в сторону от центра. Здесь он в этот свой приезд в город еще не был.

Нужное ему ведомство оказалось найти несложно: это было большое массивное здание, за которым в просвете улицы виднелись заливные луга, сейчас грязно-бурые вперемешку со снегом, и огромное, почти до горизонта, озеро. Лунин любил проходить здесь летом, но никогда не задерживался – как ни красиво это выглядело, озеро всегда представлялось ему какой-то пародией на море. По части одушевленности и богатства смысловых оттенков их нельзя было даже сравнивать.

Чувствуя почему-то беззаботность и легкомыслие, он подошел ко входу. На двери висело две таблички сразу, одна постоянная, сделанная из мрачного траурного пластика: «Имперская служба утилизации. Время работы – круглосуточно без выходных».

Вторая была даже не табличкой, а куском картона, грубо выломанным из какой-то коробки. На нем от руки было написано: «Сегодня, 22 декабря, служба закрыта по случаю выборов. Приносим наши извинения. Приемный телефон заработает в понедельник в 9 утра».

Остолбенев на месте, Лунин смотрел на эту табличку, как будто в ней содержалось какое-то откровение. В суматохе последних дней про выборы он совершенно забыл. Вот чем, оказывается, объяснялось сегодняшнее оживление на улицах.

Повернувшись, он пошел вдоль кладбища. На работу идти было бессмысленно, скорее всего, все учреждения империи были закрыты. День выборов был важным днем, сегодня работало, скорее всего, только что-то до такой степени секретное, что и само не знало, чем занималось.

Пойти проголосовать ему и в голову не пришло, тем более что он даже не знал, приписан ли он тут к какому-то участку. Другой работы не было. Оставалось только ждать понедельника.

Все-таки он не успел, получается. Выборы подкрались внезапно, как хищное животное кошачьей породы, на мягких лапах, во мраке бамбуковых джунглей. Задача не была выполнена, и странно было, что с какого-то момента его почему-то перестали даже подгонять, несмотря на то, что этот день близился. Впрочем, может быть, все были просто заняты другими делами.

В этом был и несомненный положительный момент: о том, что все эти убийства имеют какое-то отношение к большой политике, ему твердили с самого начала, а большая политика теперь менялась, с этого дня должна была начаться новая эпоха. Лунин чувствовал некоторую досаду, что ему не удалось развязать этот тугой узел, но кто его знает, может, он сейчас развяжется сам собой. Удовлетворенности от этого дела у него не будет, зато будет много свободного времени и полная возможность заниматься тем, чем он пожелает. Хорошо бы домик за мной оставили, подумал Лунин – только не требуя ничего взамен. Никаких служебных обязанностей.

Ощущая некоторое освобождение и даже легкость в мыслях, он обогнул кладбище и вышел к железной дороге. Когда-то – сейчас уже казалось, целую вечность назад – он приехал по ней в этот город, и вышел на станции, находившейся совсем неподалеку отсюда. Песок вокруг рельсов не был заметен снегом, видны были даже заросли брусники, росшей здесь в изобилии. Лунин повернулся и пошел домой. Впереди его ждал целый день приятного ничегонеделания.

В городе еще добавилось людей, к участкам, на которые теперь стал обращать внимание Лунин, даже выстроились небольшие очереди. Было странно видеть всех этих людей, оглушенных государственной пропагандой – без мысли, без независимого восприятия, и даже как будто без живых чувств и сознания. «Народ» не принимал участия в этой игре, она разыгрывалась немногими игроками.

Дома он достал из бара бутылку сладкого красного вина – хотя там было и белое, но Лунин его не любил. Спокойное чувство удовлетворенности и почему-то выполненного долга одолевало его. Вкусный и сытный обед уже был в самом разгаре, когда в дверь позвонили.

Лунин вздрогнул: как-то так складывалось, что своего собственного звонка он здесь еще не слышал. У всех в этом городе, независимо от места визита, была не очень приятная, но в чем-то интимная привычка стучать.

– Да! – сказал он.

Дверь открылась, и вошел Кириллов. Вид у него был скорее озабоченный.

– О, привет, не ожидал, проходи, – сказал ему Лунин. – Как насчет стакана вина?

– Давай, – сказал Максим. – В такую погоду как раз то, что надо.

– У тебя выходной или ты, как всегда, на работе? – спросил Лунин, разливая вино по бокалам.

– Наша работа никогда не прекращается, – не вдаваясь в подробности, ответил Кириллов. – Ну что, за победу на выборах? Пусть они будут последними.

Они чокнулись и выпили.

– А почему последними? – спросил Лунин. – Ты устал от демократии?

– Сил нет, как устал, – ответил Кириллов. – Этот месяц был просто сумасшедшим. Никогда не думал, что может быть такая болтанка.

– Ничего, поработал, теперь отдохнешь. Тебе хоть отпуск полагается за труды?

– Сначала надо выборы выиграть. Не будем загадывать заранее, что будет завтра.

– А что, в этом есть какие-то сомнения? – спросил Лунин. – Вроде бы все тут выражают полную уверенность, что результат предрешен.

– Излучать уверенность – долг политика, – сказал Максим. – Как еще мы можем заставить поверить себе массы?

– Про массы не надо, мне Эрнеста уже хватило, – откликнулся Лунин. – Как он, кстати, там?

– Нервничает. Что неудивительно. Много работы, много политических рисков. Да нет, ты прав, конечно, и по поводу исхода выборов больших сомнений нет. Просто все живые люди, понимаешь… Эмоции, нервы…

– Все равно же президент никуда не девается, – сказал Лунин. – Это ведь только парламентские выборы.

– Старина в последнее время совсем сдал, – сказал Кириллов, потягивая вино с задумчивым видом. – Видно, и на него действует вся эта обстановка. Куда от нее денешься.

– А почему вообще столько волнений? – спросил Лунин, отхлебнув из своего бокала. – В стиле Эрнеста было бы вовсе не устраивать никаких выборов. Оставался бы у власти, укреплял ее понемногу.

– Одно время мы и подумывали так сделать, – сообщил Кириллов. – Но старикан воспротивился. Эрнест имеет на него большое влияние, но все же не до такой степени.

– И что, у Эрнеста нет даже реального контроля над результатами голосования?

– Ты будешь смеяться, но нет. Пойти против воли президента сейчас невозможно. Он как и раньше, огромным авторитетом пользуется в народе, просто легенда, – сказал Кириллов, как будто на что-то жалуясь. – Так что честное соревнование. Другое дело, что люди всегда любят голосовать за власть. Да и Эрнест много сделал для них в последний месяц.

– Да, я помню, – сказал Лунин. – Шуму было много. У меня временами просто уши закладывало.

– Ну, тут все понимают, что не мы были инициаторами. Определенные границы не стоит переходить никому. А они перешли их, как будто вообще не заботясь о последствиях. Я бы назвал это безответственностью.

– Предвыборные речи давай опять пропустим, – смеясь, сказал Лунин. – Все равно Эрнеста ты не переплюнешь, как ни старайся.

– Да, Эрнест тут непревзойденный мастер. Тягаться с ним непросто, это точно. Хоть в речах, хоть в политике, хоть в интригах.