Почему-то раньше я не замечал, какая дряхлая усадьба у Постай ууча,- избушка, юрта, стайка для коровы, ворота..,. Состарились все постройки вместе с хозяйкой.

Особенно сильно обветшал домик. Иссохли и выцвели от солнца, дождей и ветра за долгие годы бревна, растрескались, стали светло-серыми, будто поседели. Домик этот дед Нартас рубил, когда в аале мало кто избы ставил. И плотников настоящих еще не было. Сделал он избушку, как сумел. Вот и торчат по углам сруба концы бревен — одно длиннее, другое короче. Сейчас бани и то лучше ладят. Окошечки — смех один! Их всего три, и каждое с тетрадный листок. Стекла из осколков, слепленных смолой. Крыша пластяная, сплошь заросла травой. Даже собачий лук на крыше растет! Нет у домика ни сеней, ни крыльца. Под дверью лежит вместо приступки плоский камень, а к нему приткнуты два трухлявых чурбана. Во всем аале нет, однако, древнее постройки.

Юрта тоже немногим лучше выглядит. Скособочился шестигранник бревенчатого сруба. Погнила лиственничная кора, которой покрыт конус крыши.

Бабушку Постай мы застали в юрте. Она сидела у очага на маленькой чурочке, сбивала масло. Держа в редких зубах трубку из березового нароста, попыхивала дымком.

— Толай с Арминеком, что ли? — не сразу разглядела подслеповатыми глазами, перестала крутить маслобойку.- Совсем забыли старуху… Спасибо, зашли. Старому человеку одна радость- были бы люди рядом. Больше чего надо? Проходите, проходите, садитесь к огню. Хоть и тепло, весна на дворе, а у огня хорошо…

Мы уселись поближе к ней на таких же низеньких чурбачках, служивших вместо табуреток.

— Некогда было,- стал оправдываться Арминек.

— Ну, ну,- понимающе кивнула ууча.- Конечно, конечно…

Я спросил:

— Майра Михайловна приходила?

— Вчера была. Обещала утром наведаться, и нету. Жду, жду ее… Плакала она. Там не любят пускать ее ко мне. Уехать бы нам в другой аал… Обижают внучку. Некому заступиться за сироту,- будто и не нам, а самой себе говорила Постай ууча.- Отец дома, Толай?

— Сегодня скот на пастбище погнал. А мама в телятнике,

— А твои, Арминек?

— Отец на пашне, мама ягнят пасет.

Она снова взялась за работу, продолжая выспрашивать пас про домашние дела. Долго расспрашивала — отводила душу в разговоре. Ей все равно было с кем поговорить, наскучавшись в одиночестве, и мы охотно поддерживали беседу.

Нам нравилось бывать в этой старой юрте. И я, и Арминек жили в деревянных домах, а тут все было необычным. Несмотря на жаркий огонь в очаге, в юрте было прохладно. Через отверстие на макушке — тунук — вытягивало весь дым. Оттуда же проникал ровный мягкий свет. Внутри просторно. Каждая вещь на своем месте, определенном раз и навсегда. На женской половине — справа от входа — длинные полки уставлены посудой, стеклянной и фарфоровой. Чего тут только нет! Старинные пиалы с золоченой каймой, расписанные узорами, тарелки, чашки, чайники… Пониже — чугунные и алюминиевые сковороды и кастрюли. Возле входа — деревянные кадки, бочонки, жбаны, ведра, берестяные туеса… Тут же несколько сосудов из красной меди. На самой верхней полочке, как солдаты в строю,- бутылки разных размеров, формы, цвета. Сейчас таких не делают. Ууча называет их «хан птулкалары» — царские бутылки значит. Вон с каких времен сохранились!

Сбив масло и покончив с расспросами, бабушка Постай придвинула к нам низенький столик-чир, налила по чашке горячего супа. На красных углях очага тихо посвистывал пузатый черный чайник.

Я продолжал разглядывать нехитрое убранство юрты и никак не мог отвести глаз от большой деревянной ложки, расписанной яркими красками с позолотой. Больше половника размером, она свешивалась с полки. Солнечные лучи падали через тунук прямо на нее, и казалось, что ложка доверху полна золотым светом.

Ууча перехватила мой взгляд.

— Нравится? Это хохос сомнагы — так ее Нартас назвал. И правда, колхозная ложка! Он ее в премию за ударный труд получил. Старик ее берег. Он говорил: «Хохос сомнагы — свидетельница новой жизни в аале. Память обновляющейся крестьянской жизни». Вот как говорил Нартас…

Мы напились чаю, и бабушка Постай поманила нас к старинному, окованному цветными полосками жести сундуку. Повернула ключ в замке, и раздалась музыка! Конечно, просто зазвенело, но как будто музыка.

— Вот что я вам покажу… Это награды старика,- она достала военные медали. «За Отвагу» и «За победу над Германией».- Нартас на фронте храбрый был…

В сундуке были аккуратно уложены шинель и шапка со звездочкой, гимнастерка с солдатскими погонами, не такими, как сейчас носят, а зеленого цвета. Айдит Андреевич как-то рассказывал нам, что такие были на войне и назывались фронтовыми или полевыми. Бабушка Постай дала нам подержать широкий кожаный ремень с медной бляхой-пряжкой. С самого дна сундука она вытащила кинжал в блестящих металлических ножнах.

— Это еще с первой войны… Его Нартасу красные командиры дали. Он им дорогу в тайге показал. Самую короткую — через перевал Улгенник…

Арминек легонько толкнул меня ногой.

— Об этом рассказать — целая легенда будет.

Мы стояли у сундука и пожирали глазами спрятанные в нем сокровища. Ууча, конечно, видела, что у нас слюнки текут.

— Я все сберегла. Это хумартхы — память о Нартасе.- Она протянула мне кинжал.- Вот, возьми. В школу отнесите. Как вы там назвали, где всякие старые вещи складываете?

— Музей,- подсказал я.

— Вот-вот. Туда и отнеси. Пусть все люди аала смотрят. Пусть знают, какие смелые жили в нашем небольшом аале. Нартас был настоящий матыр. И вы такими будьте.

Я держал в руках кинжал и не верил, что нам его отдали насовсем. Вот ребята обрадуются! И Айдит Андреевич тоже. А если еще из шалаша принести…

— Хотела вас спросить,- продолжала Постай ууча,- как вы в тайгу ходили. Майра говорила, я не поняла: вы что, убежали от всех? Храбрые какие! Куда забрались, не побоялись!

Мы наперебой стали рассказывать, как нашли балаган деда Нартаса, что увидели там, как не сразу решились остаться в нем на ночь.

Постай рассмеялась:

— Думали, упадет шалаш? Он еще сто лет простоит. Старик крепко ладил. Огниво, говорите, нашли? Огонь добывали? Помню, помню это огниво и камни огнивные. Я там много раз бывала, когда Нартас живой был. Орешничали вместе. И белковать с ним ходила…- Она прослезилась.- Если еще будете в шалаше, тоже для школы, что надо, возьмите.

Мы бы, наверное, сейчас же сорвались с места. Надо же! Да только из балагана можно столько принести, что полмузея будет!

— Бабушка,- спросил Арминек,- а далеко до того места, где Нартас ага брал небесный огонь?

— У-у, далеко. Старик несколько раз ходил за небесным огнем, когда молодой был. Не смог добыть — я вам говорила. В последний раз вроде бы удача у него была. И про это вам рассказывала. Только я так думаю: небесный огонь — это помощь, которую он красным командирам оказал, вывел из ловушки, спас большой отряд. Это больше на правду походит. Красные командиры новую власть нам принесли. Все равно что небесный огонь.

Айдит Андреевич тоже рассказывал, какие сильные сражения были в наших местах в гражданскую войну. Белые — колчаковцы- не хотели пускать партизан и части Красной Армии. Правильно сказала Постай ууча: искры новой жизни зажгли в Хакасии красный богатырь. А про деда Нартаса даже Айдит Андреевич не знает! Вот как, оказывается, было. Белые устроили на притаежных тропах засады и хотели загнать в ловушку красноармейский отряд. В это время дед Нартас и встретился с красными. Часть их провел через Улгенник в тыл колчаковцам, а остальные двинулись прямо на врага. С двух сторон ударили и разгромили беляков. Здорово!

Ууча вспомнила, как отряд красных пришел в наш аал. С алым знаменем, которое развевалось, как пламя.

— А тигир оды… По правде сказать,- призналась бабушка Постай,- не знаю, есть ли такой огонь… Никто ведь его не приносил…

— Есть! Есть! — горячо возразил ей Арминек.- Я все равно найду его и принесу в наш аал.

Ууча не стала спорить. Она сказала только, что за небесным огнем нам идти еще рано. Туда взрослые люди и то не каждый отваживаются. Места дикие, страшные — дебри непроходимые, разные опасности подстерегают. Ну, а старики еще говорят, что там водятся безбровые горные духи,- враз схватят. Дед Нартас тоже верил в тигир оды, когда молодой был. Жили плохо, в бедности. Так плохо, что любой сказке готовы были поверить. Нартас хитростью хотел избавиться от трудной жизни. Потому и ходил три раза за тигир оды… Он, рассказывал, нашел огонь, разжег его в трубке, а донес только до Улгенника — голова закружилась, с коня упал, почти сутки без памяти пролежал. Горные безбровые духи ни при чем были- Нартас никотином отравился…

Я вспомнил, как Арминек заставлял меня курить папиросы, чтобы сберечь огонь. Даже в горле запершило. Что, если бы пришлось глотать дым до самого дома!

— А какие метки делал на деревьях Нартас ага? — спросил Арминек.

Ну и голова у моего друга! Знай мы зарубки,- играючи по тайге пройдем!

— О-о, его метки из тысячи отличить можно,- охотно ответила бабушка Постай.- Он левша был — левой рукой делал. Аккуратные затески получались. Пойдемте, покажу. Должны еще остаться.

Она подвела нас к столбу, вкопанному посреди огорода. Побелевший от времени, он был во многих местах стесан небольшими треугольными площадочками, каждая из которых сохранила следы пуль и дроби. Живого места на столбе не оставалось.

— Старик в тайгу на промысел когда уходил, обязательно ружье проверял, в этот столб стрелял,- пояснила ууча.

На всякий случай я эти затески-треугольнички срисовал.

Постай зашла в сарайчик, недолго там пробыла и вынесла берестяную сумочку. Из нее достала небольшой топорик и охотничий нож в кожаных ножнах.

— А это себе возьмите, дети мои. На память о старом Нартасе. Вырастете, в тайгу пойдете — пригодятся. Будете его тропу дальше торить… А за Улгенник пока еще рано вам. Рано.

В нашем аале улиц нет. Дома стоят как попало, но у всех окна смотрят на солнце. Тропинки от домов разбегаются в разные стороны, пересекая одна другую.

По одной такой тропинке и направились мы по домам. Навстречу Анначах — первая сплетница в аале, та самая, которая больше всех шумела, когда мы к бабушке Постай на тарантасе в огород вкатили. Увидела нас, усмехается ехидно, кривые зубы выставила:

— Привет, храбрецы-сорванцы! Здравствуйте, поджигатели тайги! Опять в лес собрались с топором и ножами?

Арминек рассердился:

— Вы почему нас оскорбляете?

— Весь аал про вас говорит,- продолжала насмехаться Анначах.- Мать Ачиса только что в магазине рассказывала про ваши похождения. Как вы в тайге заблудились, как тайгу подожгли, чтобы вас по дыму нашли…

— Врет она! Это все Ачис!

— Про Ачиса ничего худого не слышала. Только про вас двоих говорят. Бумагу не на Ачиса, а на вас написали.

Что ей ответишь? Не объяснять же, что тот акт уничтожен, что Хурун Иванович сам во всем признался.

Смерив нас презрительным взглядом, Анначах прошла мимо.

Не успела отойти, девчонки-пятиклашки бегут, на нас пальцами показывают. Мы сделали вид, будто не замечаем их. Как же! Наперебой кричат:

— Нарушители тайги!

— Поджигатели!

Не стали с ними связываться. Арминек, правда, одну из них — Санику — за косички дернул как следует, она разревелась, конечно. Побежали от нас, дразнятся.

Все настроение испортили!

Если бы тем и кончилось…

Подошли к магазину — все на нас смотрят. Молчат, но уже понятно: тоже кто-нибудь начнет сейчас выговаривать. Так и есть. Вперед всех Сакман высунулся. Ему лет сорок пять, но он как пятилетний. Дурачок он. Его никто не обижает.

— Аукать надо было! Аукать. Ешли в лешу жаблудишься,- шепелявит Сакман,- надо аукать. Ха-ха-ха! А вы, жначит, дымом аукали?

Ну хоть беги!

Люди на нас уставились. Сакман не перестает одно и тоже повторять, хохочет, приплясывает. И люди, глядя на него, смеются.

Арминек попробовал что-то сказать, его никто не слушает. Тогда мы на хитрость пошли. Напали на Сакмана, чтобы другие поняли, в чем дело.

— Смотри,- пригрозили дурачку,- тебя под суд отдадут. Вместе с Хуруном Ивановичем и Ачисом. Это они тайгу подожгли.

Нарол у магазина примолк.

— Ты над нами не смейся, Сакман,- не отставал Арминек. Теперь можно было говорить для всех:-Мы ни в чем не виноваты. Пожар сделали те, кто марала убили и мясо коптили. На них лесник акт составил. Вот.

Пришли к Арминеку домой. Там то же самое:

— Правду говорят,- мать спрашивает,- будто вы в тайге с огнем баловались? Как бы тебе от отца не попало.

Я опередил друга:

— За убитого марала и поджог тайги отвечать будет Хурун Иванович. Он на нас свалить хочет.

— Вижу,- говорит,- не обманываете.

Хоть тут обошлось.

Отправились в школу — кинжал деда Нартаса в музей отнести. И тут уже знают, что мы «тайгу подожгли»! Тетя Калат, уборщица, сердито так на нас смотрит:

— У-у, недобрые дети! Что в тайге натворили? — А сама, видим, нисколечко на нас не сердится. Она очень добрая, но поговорить и построжиться любит.- Попало дома-то? Ну, еще достанется!.. А тут что было, что было!.. Хурун Ачиса вызвал и давай ругать, давай ругать. Обозвал по-всякому. В пионерскую завел и говорит: «Предатель ты, предал меня». Я, говорит, разве так велел тебе? Разве, говорит, можно теперь на Толая с Арминеком валить? Я тебе как советовал? Шутку пустить, чтоб ловчее выкручиваться. А ты, говорит, перестарался, по всему аалу разнес. Ачис ему:«Мама виновата». Хурун опять: «А директору школы тоже мама сказала?» Ачис говорит, хотел как лучше… Так и не поняла, чего они в тайге делали?

— Как чего? Марала убили.

— А я думала, преступление какое.

Вот такая она, тетя Калат: докажи ей, что убить весной в тайге зверя — самое настоящее преступление. А пожар?

Я Арминеку говорю:

— К нам вместе пойдем. Тоже успели, наверно, наболтать…

Пришли. Отец новое топорище обтесывает, мама посуду моет. Нам ничего не говорят. Ну, думаю, хоть у нас ругать не станут.

И тут тетя Калат входит и с порога давай новости выкладывать:

— Хуруна Ивановича и Майру разбирали. Как они в тайгу ходили с учениками. Хурун говорит, из-за Толая с Арминеком все нарушилось. На целый день задержались. Они, говорит, заблудились в лесу, пожар сделали.

Мама покосилась на нас. Отец продолжал заниматься своим делом. Спросил только:

— Таежного дедушку видели?

— Одного встретили. Он от огня бежал.

— Боже мой! — У мамы посыпались из рук алюминиевые ложки.

— Хурун ловко изворачивался, когда его директор припекать стал,- продолжала делиться новостями Калат.- А Майра будто в рот воды набрала. Хурун на нее как глянет, как глянет, она и молчит. Директор, Василий Ладимирович, допытывается: как дело было? Она молчит… Айдит Андреевич — вот человек! — на всех хитростях Хуруна ловил. А ребят шибко защищал. Я, говорит, им больше верю.

Тетя Калат не то что Анначах-сплетница. Она сама ничего не придумает, не соврет. Но все-все перескажет. Ее и слушать интересно.

— …А Василий Ладимирович тогда на Айдита напал. Это, говорит, все ваши небылицы. Задурили детям головы сказками. Погодите, говорит, скоро ученики от ваших сказок в бога верить начнут. Что тогда делать будем? Зря я вас послушался,- это директор Айдиту,- поход разрешил. Видите, что получилось: пожар в тайге сделали. Распустим совсем детей, хулиганы из них вырастут… Хурун тогда сказал, что лесник на Толая с Арминеком акт составлял…

— Этот акт Василий Иванович порвал,- не утерпел я.

— Порвал — не порвал. Я откуда знаю? Я там не была. Я говорю, что слышала,- рассердилась тетя Калат, что ее перебили.

— Не лезь в разговор старших! — пристрожился отец.

— На Толая с Арминеком,- повторила Калат.- И Майре подсказывает: так было? Майра не хотела говорить, а он к ней подступает: «Нет, ты скажи! Было?» Майра говорит, было. Ну, тут Василий Ладимирович Хуруну поверил. Опять на Айдита напал, будто тот сам пожар сделал. Идите, говорит, к их родителям- к вам то есть — пусть деньги на штраф готовят. Все когда разошлись, Айдит и говорит: «Что-то тут не то. Не верится мне. Хотя,- говорит,- с другой стороны, сами виноваты, много воли детям даем, плохо еще их воспитываем». Скоро, однако, сам к вам придет.

— Значит, баловались в тайге? — спросил отец.

— Хурун Иванович все придумал,- вступился за меня Арминек.- Ему самому деваться некуда.

— У нас свидетелей много,- поспешил добавить я.- Рассказывал же вам, как мы раненого нашли, помогли ему. Он тоже подписал акт. Его Аток Павлович зовут. Он изыскатель. И ребята…

— Да, да,- опять заговорила тетя Калат.- Хурун еще . сказал, еле упросил лесника, чтобы Арминека с Толаем не забирал. Василий Ладимирович обещался проверить. Я около двери стояла, слышала…

— Боже мой! Боже мой! — совсем расстроилась мама.

— Да не так все было! — Арминек чуть не плакал с досады,- Нас хвалили. И Аток Павлович, и лесник, и Петя с Ми шей… А вот Хуруна Ивановича и Ачиса накажут. Они браконьеры.

— И ребята,- вставил все-таки я,- видели. Амас, Кайсап и Кобырса. А Майре Михайловне мы сами все рассказали. Она подтвердит.

— Майра подтвердит! — отмахнулась тетя Калат.- Ей что Хурун велит, то и подтвердит. Мальчишек тоже никто слушать не станет.

— Ладно,- отец отложил топорище.- Разберутся. А удрать-то вы удрали?

Мы отмолчались. Не признаваться же, что за небесным огнем ходили. А молчим — значит, виноваты.

Вышли на улицу, сели на завалинку.

— Неужели ничем не докажем?

Арминек кулак сжал:

— Сначала надо Ачиса отучить сплетничать и врать.

Я не согласился.

— На отряде его разберем. Пошли лучше к Майре Михайловне. Она знает, как было.

В школе вожатой не оказалось. Без особой охоты направились к дому Хуруна Ивановича. Большой у него дом, крестовый. Забор вокруг высокий — ни одной щелочки, чтобы во двор заглянуть. И ворота крепкие, закрыты на засов изнутри. Калитка с железным кольцом вместо ручки тоже с той стороны заперта. Не подступишься! Чтобы к ним попасть, надо кольцо подергать, постучать им по калитке. А как только кольцо звякнет, цепной пес такой лай поднимает,- на весь аал слыхать. Мы едва тронули кольцо, как он загремел цепью, зарычал, забрехал. Проволока, протянутая от конуры к воротам, завизжала. Пес давился от злости, царапал доски подворотни. Никто из хозяев не появлялся.

Мы стали сильнее брякать кольцом, еще пуще раздразнили собаку, и тогда послышались шаги.

— Кто там? — спросила Тотанос, мать Хуруна Ивановича, и цыкнула на собаку:- Сыйт! Сыйт!

Пес перестал лаять, но продолжал рычать и взвизгивать.

— Нам надо Майру Михайловну,- сказал я.

— Ей некогда.

— В школу ее вызывают,- соврал Арминек.

Тотанос ушла от ворот, и пес опять залился злобным лаем. Прошло минуты две, толстая калитка, окованная крест-накрест железными полосами, приотворилась. Лица Тотанос мы так и не увидели. В щель высунулась ее рука.

— Болеет Майра. Вот вам пичик. Отнесите.

Калитка захлопнулась.

Что делать? Не нести же записку в школу. Самим прочитать? Нехорошо-

Ничего из нашей затеи проучить Ачиса пока не вышло.