Бзюкин с ненавистью кашлял в трубку, старательно изображая грипп. При этом Бзюкин живо представлял себе, что он кашляет прямо в лицо начальству, и так увлекся, что напоследок плюнул в трубку. К счастью, начальство уже из эфира пропало, и плевок получила только ни в чем неповинная трубка. Бзюкин сходил за салфеткой, аккуратно трубку вытер и повесил на место.

Время спешило, время забегало вперед, заглядывало Бзюкину в глаза и жалобно просило поторопиться. Бзюкин все понимал, но спускался по лестнице с достоинством, которого требовало от него новое положение. Завтра начнется совсем другая жизнь. Та должность, которую он, несомненно, получит не далее как сегодня после собеседования, не позволит Бзюкину вести себя как прежде. Привыкать к этому нужно было уже сейчас.

В автобусе было тесно. Бзюкину наступали на ноги, пачкая ботинки. Бзюкину по лысине проехались влажным холодным пакетом с синеватой курицей. Бзюкина назвали неприятным словом и в конце концов выдавили из автобуса, словно крем из кондитерского шприца.

Встряхнувшись, стерев платочком грязь с ботинок, Бзюкин проследовал в сторону метро. Навстречу ему искательно улыбались лоточницы и попрошайки. Но взгляд Бзюкина блуждал выше этого мира коррупции и стяжательства. У входа в метро Бзюкин споткнулся о корзину с котятами, нахмурился, но, пощекотав пушистый комок, пришел в благодушное расположение и стал спускаться в переход.

Пахнущий плесенью и мокрым бетоном переход был удивительно малолюден. И чем ближе к стеклянным дверям метро, тем пустыннее становилось в нем. Толкнувшись в двери, Бзюкин обнаружил запертость. Это обстоятельство его нисколько не смутило. Как любой гражданин, Бзюкин был привычный к тому, что страна бережливо относится к предметам материальным, а оттого частенько запирает половину входных дверей в магазинах и метро, не открывает задние левые дверцы в такси, окна в автобусах и замуровывает запасные выходы. Бзюкин поддерживал такую полезную инициативу, зная, что от постоянной эксплуатации имущество приходит в негодность. Он самолично навешивал крупногабаритный замок на ворота детской площадки.

Попеременно толкая все двери, Бзюкин наконец обнаружил вход и проник внутрь. Скормив турникету одноразовый талон на поездку, Бзюкин ступил на эскалатор и обнаружил, к своему неудовольствию, что тот стоит на месте.

– А вот это уже не экономия. Это халатность, – заметил Бзюкин и начал спускаться вниз. Соседний эскалатор, который обязан был вывозить людей наверх, тоже бездействовал и был пуст. Видимо, люди предпочитали покидать станцию с другой стороны, вместо того чтобы подниматься пешком по несчетным ступенькам.

Внизу Бзюкина ожидал сюрприз: совершеннейшая пустота.

– Эскалаторы вышли из строя с обеих сторон станции, – объяснил себе ситуацию Бзюкин и спокойно проследовал к левой платформе. Терпеливо, как и положено законопослушному гражданину, Бзюкин простоял десять минут в ожидании поезда. Но поезда не спешили. Никак не влияли на их движение и выразительные взгляды, которые Бзюкин бросал на часы.

– Безобразие! – взорвался Бзюкин через пятнадцать минут, осознав, что при таком положении дел он может опоздать на собеседование. Дежурная в будочке безответственно отсутствовала. Он решительно проследовал к противоположному выходу со станции и несколько опешил, обнаружив, что вход намертво запечатан мощнейшей решеткой с толстыми прутьями. Покачав головой, Бзюкин направился к эскалатору, понимая, что ему предстоит проделать тяжелый, практически альпинистский подъем. Эскалатор встретил Бзюкина торчащей арматурой. Ступенек не было. Были какие-то куски ржавого железа и провода, которые искрились и на вид были очень опасны.

– Мама? – тоненько позвал Бзюкин, не понимая, что происходит. Еще пятнадцать минут назад жизнь была достаточно привычной, с вполне объяснимыми безобразиями. Теперь же безобразие, которое его окружало, превращалось в кошмар. Бзюкин заметался по платформе. Внезапно нахлынувший ужас лишил его голоса. Откуда-то из глубин сознания поднялись и предстали перед Бзюкиным страшные сопливые чудовища, истекающие потом, пожирающие железо, глотающие электрические поезда вместе с пассажирами. Бзюкин сел на холодный мраморный пол и заплакал.

– Чего ревешь? – спросил Иван Максимович, который вынырнул из тоннеля на дрезине. Иван Максимович шикарно затормозил и великодушно сказал: – Прошу садиться, граждане пассажиры. Следующая станция – «Китай-город».

– Мне надо на станцию «Красный проспект», – покачал головой Бзюкин и снова горько заплакал.

– Так в чем же дело? Это задача нам по силам! – ответствовал Иван Максимович и лихо сдвинул фуражку набок. – Если есть дрезина, можно хоть на станцию «Ламарк-Коленкур»!

– А где это? – робко спросил Бзюкин, перебираясь на дрезину.

– Это, брат, в Париже! – мечтательно сказал Иван Максимович. – Вот после Нью-Йорка непременно туда отправлюсь. Хочешь, отправимся вместе?

– Мне на «Красный проспект» нужно, – робко настаивал Бзюкин, – у меня собеседование…

Иван Максимович посмотрел на Бзюкина с жалостливым сожалением и тронул дрезину.

– Э-ге-гей! – кричал Иван Максимович в тоннель, и тоннель отвечал ему радостным эхом.

– Э-ге-гей, – шепотом повторял Бзюкин, чувствуя, что что-то он в этой жизни теряет. Главное, чтобы это был не портфель, думал Бзюкин и прижимал портфель к себе обеими руками.

Дрезина выскочила к пустой платформе с красными гранитными стенами.

– Извольте. Ваша станция, – сказал Иван Максимович.

Бзюкин перебрался на платформу и робко сказал:

– Спасибо. А вы теперь куда?

– В Амстердам! Там совсем другая жизнь! – радостно гикнул Иван Максимович и рванул с места в карьер.

Бзюкин уважительно проводил его взглядом, и когда дрезина скрылась в тоннеле, услышал гул. Платформа наполнилась людьми – бурлящими, гомонящими, спешащими и ждущими. Часы показывали, что до собеседования осталось десять минут.

Бзюкин торопливо продирался сквозь толпу, прижимая к груди портфель, и мучительно пытался вспомнить: Амстердам – это где?

* * *

Квазиморда с интересом посмотрел на слушателей.

– Какой, на хрен, Амстердам? – спросил Зануда. – Бздюкин этот… Хрень какая-то. Сам небось сочинил?

– Ну не Александр же Исаевич Солженицын, – с достоинством отвечал Квазиморда.

– А мне понравилось, – признался Снифф.

– Понравилось? Ну так вот, дружище, что я тебе скажу, раз понравилось. Здесь в метро не ходи!

– Что? – переспросил капитан.

– В метро не ходи, говорю. Сгинешь.

– Да я и не собирался…

Они помолчали.

– Все, мне пора. – Сталкер поднялся. – А вы что делать будете?

– Кстати, так, может, мы тут и заночуем? – предложил Снифф. – Если хозяин уходит… Как раз два матраса, удобно, никого не стесним.

– Да хоть живите, – радушно сказал Квазиморда. – Я и пулемет оставлю, все равно толку никакого.

С этими словами он быстро запихал в свой рюкзак какие-то тряпки и несколько книг, подхватил спрятанный в углу еще один такой же рюкзак, навьючился, вскинул на плечо ружье и, помахав рукой, вылез из кунга в сгущающуюся тьму.

– Не, ну ты совсем долбанутый, питерский! – злобно прошипел Зануда после того, как перестал прислушиваться к удалявшимся шаркающим шагам Квазиморды.

– А что такое?

– Да то, что он знает теперь, где мы ночуем! Ночью придет сюда, и…

– И что? Сначала он нас элементарно мог в аномалии оставить, куда ты нас завел со своим сломанным детектором, – жестко сказал Снифф.

– Да я… – вскинулся было сталкер, но капитан перебил:

– И пока мы тут сидели, суп ели, он тоже мог с нами много всякого сотворить. А он нам все свое хозяйство оставил и свалил. Где логика?

– Какая у Квазиморды логика?! Ты его рыло видел?

– По мне, так весьма интересный человек, – пожал плечами Снифф, снял с одного из матрасов полиэтилен и улегся, пристроив рядом «Абакан». – А он кем был раньше?

– Хрен его знает, – сказал Зануда. – Бомж какой-нибудь. Говорят, их под Чернобылем много жило по брошенным домам, на халяву-то. Кто-то помер, некоторые остались до сих пор, он вот сюда перебрался.

– Интересный человек… – задумчиво повторил капитан.

– Да фигня. Урод перекрученный, чего интересного? Еще и чокнутый на всю башку. Ты зря жрал его баланду, кстати. От этой картохи, что он туда бросал, засветишься. Да и за консервы я не уверен…. Короче, если вдруг преставишься, я не виноват. И вообще мне надо того… отлить…

– Подстраховать? – осведомился Снифф.

– Не надо. Сам справлюсь.

– Смотри. Брат говорил, что в Зоне лучше ничего одному не делать, если есть кому подстраховать.

– Ну и где он сейчас, твой брат? – ехидно спросил Зануда. – А, питерский? То-то же…

Снифф слышал, как сталкер вылезает наружу, спотыкается обо что-то, ругаясь сквозь зубы. Зажурчала струя, потом Зануда снова выругался, чем-то загремел. Со скрипом закрылась дверь кунга, зашуршал сминаемый полиэтилен.

А ведь первый день в Зоне, считай, прошел, подумал капитан и моментально уснул.