1

Сегодня спалось на редкость отвратительно. Немолодой уже хрёпл, ста семидесяти лет от роду, не переставая ворочался в изгибе дымохода, устраиваясь то так, то сяк на подстилке из трухи и листьев, что залетали по осени в трубу. Благо, уже много лет никто в доме не пользовался каминами, и он перебрался жить в этот уютный дымоход с пустого и холодного чердака.

Хрёпла звали Иван Андреевич, вернее — это он сам себя так звал, потому что, как зовут его на самом деле, давно запамятовал. Имя для хрёпла, конечно, необычное, но что поделать, богатой фантазией он не отличался. Лет сто назад, очухавшись после очередной весьма продолжительной спячки и осознав, что позабыл все на свете, даже собственное имя, хрёпл не на шутку огорчился. Десять лет подряд, временами просыпаясь — как правило, это случалось под конец лета — он пытался вспомнить хоть что-нибудь, хотя бы имя, но все потуги оказывались тщетными. Чем больше проходило времени, тем крепче все забывалось.

Тогда хрёпл вознамерился придумать себе новое имя. Целое лето и осень, до самых холодов, он шебуршал по чердаку, пугая кошек и голубей, и думал, думал, думал. И придумал даже несколько вариантов, но все они ему категорически не понравились.

И тогда он решил, что возьмет себе первое же попавшееся имя, которое услышит или увидит. На этом и успокоился. Прошло еще несколько лет — кажется, хрёпл провел их в спячке — пока его не потревожили.

В квартире на верхнем этаже появились новые хозяева. Они притащили на чердак кучу всякого старого хлама. С большим любопытством исследовал хрёпл свои чердачные владения, выискивая что-нибудь интересное для себя. Тут-то и попалась ему на глаза маленькая книжка с порванной обложкой. Крупными черными буквами на ней было написано: «БАСНИ. ИВАН АНДРЕЕВИЧ», а дальше кусок обложки был оторван. Вот и вспомнил хрёпл, что так и не подобрал еще себе имя.

Несколько дней подряд бродил он по чердаку, проговаривая вслух: «Басни. Иван Андреевич, Басни. Иван Андреевич…», привыкая к новому имени. Получалось слишком длинно. Сложно было выкрикнуть такое имя на одном дыхании, поэтому от слова «Басни» хрёпл предпочел избавиться. Потом он даже решил проверить, как отнесутся к такому имени окружающие, но окружающих не было, и хрёпл благополучно забыл об этой затее.

И вот, как-то раз, на свою беду на чердак зашел дворник — вроде бы, звали его Петрович — и принялся выносить хлам на помойку. Работал он медленно, вытаскивал по чуть-чуть, чтоб не перенапрягаться, а после обеда еще и подвыпил изрядно. Потревожил он покой хрёпла, а своими хождениями туда-сюда, достал его окончательно. Под самый вечер, пришел Петрович на чердак в последний раз, собрать остатки мусора. Подобрал он газеты рваные, тряпки пыльные, и увидел книжку, ту самую, под стропилами, которую, хрёпл, разумеется, считал уже своей. Расстроился хрёпл и начал судорожно соображать, как бы помешать Петровичу.

Дворник нагнулся, но до книжки дотянуться не смог, и, пошатнувшись, плюхнулся на четвереньки, в пыль, препохабно выругавшись.

Хрёпл, рассвирепев еще сильнее — ему не нравилась ругань, даже не сами слова, а интонации — тихонечко подкрался к Петровичу.

Поднатужившись, отвратным тонким голосом, он крикнул дворнику в самое ухо первое, что пришло в голову — свое имя:

— Иван Андреевич!!!

С перепугу попытавшись вскочить, Петрович здорово приложился головой о стропила. Подняться он так и не смог, и быстро-быстро, прямо на четвереньках, покинул чердачное помещение, не переставая бормотать себе под нос грязные ругательства.

Хрёплу понравился эффект, который произвело на дворника новое имя, и он окончательно решил навсегда остаться Иваном Андреевичем. А Петрович больше не заходил на чердак, даже замок на дверь повесил, чтоб туда мусор не стаскивали. И с тех пор жил Иван Андреевич в тишине и покое.

Прошло лет пятьдесят с тех пор, как приключилась эта история, самая яркая и запоминающаяся история в скучной жизни чердачного хрёпла, по крайней мере, единственная, которую он отчетливо помнил. Уж начали забываться и ее подробности. Даже имя свое Иван Андреевич позабыл бы давно, если б не видел его периодически на той книжке, что так и осталась лежать под стропилами…

А эта осень выдалась какой-то странной. Наверное, самой странной в нынешней жизни хрёпла. Тревога и беспокойство не покидали его. Вот уже с деревьев в саду, напротив его дома, осыпались почти все листья. Погода стала холодной и промозглой, туман то и дело пробирался на чердак. Иван Андреевич забрался в свое уютное гнездышко в старом дымоходе, но уснуть ему все не удавалось. Вернее, порой он засыпал, но сон приходил неглубокий, наполненный яркими видениями.

Снился ему всадник на черном коне, и боялся он этого всадника, как ничего в жизни не боялся. Как тварь потусторонняя, Иван Андреевич мог видеть не только то, что доступно людям, но и то, что зримо существует лишь в мире мистическом, как, собственно, и сам хрёпл. Человек никогда не увидит хрёпла, разве что тень его, да и то — исключительно в лунном свете.

И в этом видении, узрел Иван Андреевич не просто всадника, а повелителя тьмы на крылатом и рогатом, страшном коне с огненно-красными глазами. А в глазах самого повелителя зияла бездна, конец всему живому и неживому. Древний меч на его поясе извивался бронзовой змеей, а латы отливали мертвенным свечением. Весь мир, зримый и незримый тускнел, там, где появлялся этот всадник. Как будто все сущее в обоих мирах уступало место повелителю, или просто пыталось спрятаться от него, сжаться, стать незаметнее.

Иван Андреевич узнал этого всадника, и, что самое удивительное, даже имя Повелителя вспомнил: Акрон Вольронт.

Задрожал хрёпл от страха, сжался в комочек, под ледяным взглядом Хозяина. А тот, не отрываясь, смотрел на него, замерев, как статуя.

И тогда, впервые в жизни, хрёпл увидел себя. Увидел глазами повелителя.

Надо сказать, зрелище Иван Андреевич представлял из себя жалкое: голова, чуть меньше человеческой, со слюнявым пятаком, как у свиньи, крупными красными глазами и большими клыками. А тела самого — почти и нет: прямо из этой головы и растут тоненькие ножки с копытцами, трясущиеся и полусогнутые в трех суставах, как у чертика, да ручки, жалкие и маленькие.

Очень хотелось хрёплу себя любимого поразглядывать — возможность редкая, ведь даже в зеркале он не отражался — но уж больно момент представился для этого неподходящий. Рухнул он на колени перед повелителем и принялся землю руками ковырять, чуть поскуливая.

И протянул к нему Вольронт страшную черную длань в мерцающей латной рукавице, сгреб хрёпла в охапку, так, что и вздохнуть возможности не было, и зашвырнул в черный провал, миры разделяющий. И голос его властный гремел в голове у Ивана Андреевича, как раскаты грома:

— Сторожи дверь! Жди Орталу!

Так и оказался Иван Андреевич на чердаке трехэтажного дома на Фонтанке, в мире живых. Произошло это событие в 1839 году по людскому календарю.

Дверь, что надлежало ему сторожить, была потайной, спрятанной за топкой камина, в квартире на третьем этаже и вела прямиком в мир потусторонний.

Хрепл порадовался своему нынешнему положению. Да и как тут не порадоваться — сам Хозяин приказал, да и работенка не пыльная… Тут он задумался над этим невольным каламбуром. На самом деле, на чердаке было достаточно пыльно, но такую пыль он любил, и жил в ней с превеликим удовольствием. А вот делать ничего толком не надо было. Знай себе — дверь сторожи. А чего ей сделается, двери-то этой, не убежит ведь она никуда… Зато ему, хрёплу — раздолье. Обосноваться на полных правах в мире живых, да еще в таком тихом и уютном месте — об этом можно лишь мечтать. И никакие глуты теперь ему не страшны! Они к запретной двери и близко не подойдут.

Вспомнив этот приятный момент своей жизни, Иван Андреевич заворочался, довольно похрюкивая, и проснулся.

Но хорошее настроение очень быстро сменилось тревогой, что мучила его в последние дни. Что-то определенно было не так. Что-то менялось вокруг.

Тихо и осторожно покинул хрёпл свое убежище и отправился обследовать чердак. В голове гремели слова повелителя «Сторожи дверь!», и ослушаться приказа он не мог, даже думать об этом не решался.

«А что, если с дверью что-то не то? Что, если это дверь зовет меня?» — от волнения, ножки у хрёпла затряслись, и он жалобно заскулил. Менять что-то в своей жизни Иван Андреевич не хотел категорически: героем он никогда не был, да и возраста был уже почтенного. Большую часть жизни своей провел он в этом прекрасном месте, ни о чем не заботясь, и даже не задумываясь, что все может измениться. А сейчас — определенно что-то менялось, он чувствовал это. Его старый уютный мирок рушился, и будущее пугало.

Под стропилами, в дальнем углу чердака что-то зашуршало. От неожиданности хрёпл подпрыгнул, сделав в воздухе сальто, и юркнул за кирпичный дымоход, прислушиваясь.

Иван Андреевич мог бы и не прятаться, ни одно живое существо и так не увидело бы его. Но вдруг оно неживое?..

Чувства хрёпла обострялись, становились сильнее в десятки раз. Вместе с ними возвращались фрагменты памяти. И в этом мире довелось ему как-то встретить существо потустороннее… домового. Лет сто тридцать, наверное, прошло уже с той поры.

Домовой проник сюда, по всей видимости, из соседнего дома, и с упоением копался в пыльных углах чердака, осваивая новое жизненное пространство. Никак не ожидал он встретить здесь какую-то опасность для себя, и был совершенно неосторожен.

От нахлынувших приятных воспоминаний, глаза у Ивана Андреевича покраснели и даже стали светиться. Ох и попировал же он тогда! Без труда изловив беззаботного домовенка, хрёпл рвал его бесплотную сущность на части, причиняя жертве неимоверные страдания. Рвал медленно и с упоением, наслаждаясь каждым моментом этого дикого пиршества. Так устроена природа хрёпла. И хоть в этом мире у него и не было необходимости заботится о пропитании — его подпитывала дверь — раньше ему частенько приходилось охотиться.

Очередной шорох выдернул Ивана Андреевича из приятных воспоминаний, вернув к реальности. Странная смесь страха и охотничьего азарта поселилась у него в душе. Осторожно вынырнув из-за кирпичной кладки, он вглядывался в дальний угол.

«Кошка! Чертова тварь!» — с одной стороны, хрёпл был раздосадован крушением надежды встретить что-то для себя съедобное и попировать от души, но с другой стороны — кошка не представляла никакой опасности для него самого. Потихоньку, досада возобладала и переросла в ярость.

Молниеносным броском настиг хрёпл несчастное животное. Если бы кто-то мог видеть происходящее со стороны, то весьма удивился бы: какое-то неуловимое мгновение хрёпл был в двух местах одновременно. За дымоходом — и уже в дальнем темном углу, рядом с кошкой.

Короткий кошачий вой, мерзкий чавкающий звук, и с кошкой покончено. Без труда разрывал Иван Андреевич упругую плоть острыми клыками, в ярости размазывая кошачьи внутренности по грязной кирпичной трубе дымохода. Лапы и хвост он разбросал по чердаку, а голову зашвырнул в круглое вентиляционное окошко, из которого открывался чудесный вид на Фонтанку и Летний сад.

Громыхая по жестяной кровле, катилась кошачья голова по крутому скату, пока с шумом не скрылась в водосточной трубе. Порыв легкого ветра, принесший холодок и туманную сырость, ворвался в чердачное окошко. Зажмурившись от неяркого света пасмурного дня и вдохнув свежего воздуха, Иван Андреевич немного успокоился.

 

2

Странное место и удивительно красивое. Тихий уголок в самом центре Петербурга. Все вокруг застыло в сероватой промозглой мгле. Хмурое небо отражалось в Фонтанке, вода казалась тяжелой, будто из свинца. Серый гранит набережной, серые дома, сам воздух немного серый, с белесой туманной дымкой. Только желтые листья на этом фоне выделялись неестественной яркостью цвета, придавая контраст общей картине.

Во внезапно окутавшей тишине Лене слышалось лишь звонкое цоканье своих каблуков по граниту набережной. Захотелось остановиться, замереть, слиться воедино с чарующей осенью. Она сделала еще несколько шагов и остановилась, облокотившись о чугунные перила.

С ближайшей гранитной тумбы слетела недовольная чайка. Еще несколько кружили неподалеку, ожидая подачку и изредка разрывая тишину печальными криками.

Легкий ветерок подхватил стайку последних листьев с огромных черных лип, и они, кружась, плавно опустились на воду и продолжали свой путь, лениво покачиваясь на волнах. Лена проводила их взглядом, стянула с плеча тубус с эскизами, вытащила из сумочки блокнот и, пристроив его на гранитной тумбе, торопливо записывала строки, навеянные осенью.

Она никогда и никому не читала свои стихи, и писала лишь потому, что иначе от них не отвязаться. Так и будут крутиться в голове.

Потом она долго смотрела на Летний сад, совсем пустой и безлюдный. Листья с деревьев почти облетели, и было видно статуи, которые скоро спрячут на зиму в кургузых серых ящиках. Но пока можно любоваться белизной мрамора, контрастирующей с черными стволами деревьев.

Домик Петра, приютившийся в самом углу, у Фонтанки, казался таким милым. «Все бы отдала, чтобы пожить в таком домике!» Лена вспоминала, как ходила туда на экскурсию, еще весной, в мае, когда прямо в окна заглядывает цветущий каштан. «До чего же красиво!»

Внезапно раздавшийся телефонный звонок выдернул ее из мира грез. Вздрогнув от неожиданности, Лена потянулась к сумочке. Мир вокруг резко изменился. Появились звуки, машины, люди. Даже странно, то ли этого всего только что не было, то ли она так замечталась, что выпала из окружающей действительности.

Звонил Антон, прораб, с которым она должна была встретиться сегодня на объекте.

«Ужас! Опоздала уже на полтора часа!» — перед тем, как ответить, Лена посмотрела на время.

— Привет, Лен! Что-то мы тут с Владимиром Анатольевичем заждались тебя! — затараторил Антон.

— Сейчас буду, уже к дому подошла почти, задержалась немного…

— Ага. Хорошо. О! Я тебя в окно вижу, ты на набережной! Ну все, давай, — Антон положил трубку.

Лена успела расслышать голос Владимира Анатольевича, заказчика. Говорил он громко. Сказал что-то вроде: «Да что ты девушку торопишь?! Никто никуда не спешит!» Это радовало. Вежливые и терпеливые заказчики встречались нечасто. Лена улыбнулась, взглянула еще разок на Летний сад и направилась к подъезду.

Она уже было протянула руку, чтоб набрать номер на домофоне, когда что-то громыхнуло в водосточной трубе. Лена вздрогнула и инстинктивно шарахнулась в сторону.

Из трубы вылетел какой-то предмет, размером с теннисный мяч, и покатился ей под ноги. Лена пригляделась к нему и взвизгнула, прикрыв рот рукой. Сердце бешено заколотилось от испуга. На мокром асфальте, в небольшой лужице, прямо у нее под ногами лежала окровавленная кошачья голова. Между оскаленных зубов высовывался язык, глаза были открыты, не хватало одного уха, а из кровавого месива шеи тянулась длинная желто-красная жилка.

Лена поспешила отвернуться и отойти. Она боялась теперь и посмотреть в сторону подъезда. Трясущимися руками, она достала телефон и набрала последний входящий — Антона.

— Да, Лен, чего?..

Лена не знала, что сказать, пальцы дрожали. Она попыталась успокоиться. Подумаешь, хулиганы какие-то…

— Алё! Где ты там?! Идешь? — спросил Антон громче.

— Д-да, я с-сейчас… — голос предательски задрожал, она выключила телефон и бросила его в сумочку, все еще не осмеливаясь и взглянуть в ту сторону, где лежала эта ужасная голова.

Она так и стояла, не решаясь повернуться, когда запиликал домофон.

Лена обернулась, стараясь не смотреть вниз. На улицу выскочил незнакомый мужчина.

— Лена?.. Все в порядке? — незнакомец улыбнулся, сверкнув золотым зубом.

Выглядел он колоритно. Пожалуй, не будь он таким холеным, и в дорогой бархатной рубашке, бояться у подъезда следовало бы его, а не кошачью голову. Роста — чуть выше среднего, крепкий, даже круглый какой-то, с короткой стрижкой, массивной челюстью и не менее массивной золотой цепью на шее. Типичный «браток». Правда, лет ему было уже под пятьдесят.

Лена догадалась, кто это.

— Владимир Анатольевич?..

— Да. Здравствуй… те, Лена… — он огляделся и подошел к ней. — Что случилось?

— Да ничего… испугалась просто… — она указала рукой на кошачью голову, стараясь туда не смотреть.

— Все в порядке?! — из подъезда выскочил Антон.

— Да все нормально, Антоха! — Владимир Анатольевич пнул кошачью голову черным лакированным ботинком, и она укатилась на проезжую часть. — Собаки шалят, или гастарбайтеры… — он хрипло усмехнулся. — Пойдемте, чего под дождем-то стоять.

Только сейчас Лена заметила, что начал накрапывать дождь.

— Да, пойдемте… простите… просто она из водосточной трубы выкатилась, прямо мне под ноги…

— Жуть какая! — воскликнул Антон, как-то чересчур весело.

Лена взглянула на него. На сияющей физиономии Антона расцвела глупая улыбка. «Да он выпил! Теперь стало ясно, чем они с заказчиком тут занимались и почему никуда не торопились».

Квартира на третьем этаже встретила их ярким светом и запахом пыли.

— Проходите, Лена! — Владимир Анатольевич стоял уже посреди большой комнаты с видом на Фонтанку. — Коньячку не желаете, так сказать, для снятия стресса?..

Лена молча кивнула и прошла в комнату. Тут было пусто. Грязный потрескавшийся паркет местами прикрывали газеты. Высокий потолок, с весьма оригинальной лепниной, правда под вековыми слоями побелки — оплывшей и бесформенной. Четыре арочных окна, выходящих на Фонтанку и Летний сад. И великолепный камин. Старый, явно со времен постройки дома, с причудливым декором, он сразу приковывал к себе внимание. Возле камина стояла пара облезлых венских стульев, прикрытых газетами, и хлипкий журнальный столик, одну ножку которому заменяла большая картонная коробка.

Столик украшала початая бутылка коньяка, еще одна, пустая, стояла рядом, на полу; несколько пластиковых стаканчиков, консервная банка — пепельница, и дорогущий мобильный телефон.

— Прошу! — Владимира Анатольевич протянул ей стаканчик с коньяком. — Грязненько тут конечно… бедненько, но ничего, надеюсь, вашими стараниями, приведем в божеский вид! — он улыбнулся и развел руками. — А пока — романтика!

Антон радостно подхватил тубус с эскизами:

— Мы глянем?

— Конечно. Там немного, правда. Все, что нашла по старому фонду.

Убрав все со стола и подложив пару газет, Антон вытащил эскизы и принялся их раскатывать.

— Ой! Я, кажется, чуток порвал один… — руки явно уже плохо его слушались.

— Не беда! — Лена подошла к окну. — Если вы не торопитесь, посмотрите пока, — обратилась она к заказчику — мне… мне надо немного придти в себя…

— Конечно, конечно… да не берите вы в голову. Подумаешь, ерунда какая! — Владимир Анатольевич, по-деловому нахмурив брови, разглядывал эскизы, — успокойтесь, посмотрите, подумайте… Жить я здесь не стану, эта квартира будет так… представительской, — он небрежно махнул рукой. — Тут главное… это… стиль!

— Вот! Вам говорил уже, лепнину лучше восстановить, такой оригинальной нигде не найдете, кухню и санузел — лучше по евростандарту, так все же удобнее, а со стенами придется повозиться… — вдохновлено тараторил Антон.

Лена отвернулась к окну. Конечно, сейчас стоило поговорить с заказчиком, но она все еще не могла придти в себя. Даже немного знобило. В этой кошачьей голове ей чудилось дурное предзнаменование, что-то зловещее. Страх поселился у нее в душе. Мелькнула даже мысль отказаться от заказа, бросить все и больше никогда сюда не приходить. Порекомендовать другого дизайнера, чтоб Антон без работы не остался…

«Глупо как-то! Подумаешь, кто-то похулиганил… Не надо было опаздывать! Сама виновата, — успокаивала она себя, но дурное предчувствие, смешанное с щемящей тоской затаилось где-то в глубине. — Сейчас успокоюсь, выпью, и все будет нормально!»

Коньяк оказался хорошим, мягко согревал, отгоняя дурные мысли. Лена смотрела в окно. Сквозь пелену тумана просвечивал Летний сад. От него отделяла лишь Фонтанка, обрамленная гранитом. Река и тонкая преграда оконного стекла. Мелкая расстекловка придавала окну особый шарм, присущий только старым домам. Лене казалось, что это позволяет погрузиться в атмосферу старины. Захотелось почувствовать себя причастной к той эпохе, когда огромные липы были еще юными и тонкими, по аллеям прогуливались дамы в платьях до земли, и галантные кавалеры в цилиндрах учтиво поддерживали их под ручку.

Она чуть тронула рассохшуюся пыльную раму, словно прикосновение может приблизить к давно минувшей эпохе.

— Окна — ерунда, стеклопакеты воткнем! — вырвал ее из грез голос Владимира Анатольевича.

— Лучше оставить эти. Восстановить можно, они в хорошем состоянии, — задумчиво ответила Лена. — Мелкая расстекловка удивительно гармонирует с планировкой, видом из окна и будущим интерьером, как я себе его представляю. Эксклюзивный стиль тут создать не сложно. Хорошая квартира, таких домов немного осталось… здесь все гармонично. Важен не только интерьер, но и сочетание его с пространственной перспективой вида из окна. Если не поскупиться, тут будет, как во дворце…

Лена отвлеклась от окна и взглянула на заказчика: «Пожалуй, перегрузила!..»

Владимир Анатольевич потупился и разглядывал что-то на полу, пытаясь переварить информацию. Но, спустя мгновение, лицо его просветлело:

— Как во дворце… это меня устраивает. Деньги — не вопрос. Пожалуй, я полностью доверюсь вашему вкусу! — он налил еще коньяка и протянул стаканчик Лене. — Ваше… наше… — он рассмеялся, — …в общем, за хороший проект!

Несмотря на грозный вид, смеялся Владимир Анатольевич задорно, добродушно как-то. Это успокоило Лену. Она приняла у него стаканчик. Пьянствовать с заказчиком она не собиралась, но тут уж ситуация обязывала. Человек он, вроде, неплохой, проблемы вряд ли возникнут… да и о произошедшем у подъезда коньяк поможет забыть.

— Ну что, Антоха, вздрогнули! — Владимир Анатольевич решил не трогать больше Лену и переключил внимание на Антона, «пространственные перспективы» и в трезвой-то голове у него плохо приживались.

Антон послушно встал и поднял стакан.

«А вот кое-кому уже и остановиться бы неплохо…» — подумала Лена и прошлась по комнате. Внимание привлекло зловещее лицо химеры, украшавшей камин. Что-то загадочное виделось в нем. Глаза, словно смотрящие из прошлого, казались поразительно живыми и яростными. Разглядывая причудливую тварь, Лена не заметила, как к камину подошел Антон.

— А тягу-то проверяли? — он присел к очагу и принялся чиркать зажигалкой.

Оторвав взгляд от химеры, Лена посмотрела на него и вскрикнула. Его лицо покраснело, словно от нестерпимого жара, а в почерневших глазах отражалось бушующее пламя. На мгновение ей послышался ненасытный рев пожара.

— Ты чего? — подскочил Антон.

Наваждение пропало. Он снова был обычным парнем с веселыми серыми глазами. Лена перевела взгляд на зажигалку в его руке. Крохотный, чуть заметный язычок пламени потух в тот же миг. Антон осторожно взял ее за руку.

— Что с тобой? Ты дрожишь… Может, тебе еще коньяка налить?..

Владимир Анатольевич подошел уже с наполненным стаканчиком.

— Простите, что-то мне не по себе сегодня… — Лена залпом выпила коньяк, чувствуя, как озноб отпускает ее.

— Да все в порядке, Лен, не берите в голову. Отдохните, успокойтесь, а потом мы вам такси вызовем.

Антон опять присел к камину.

— А я вот слышал, что в старых каминах частенько клады прятали! Вдруг и вам вместе с квартирой что-нибудь досталось?

— Да брось. Какой тут клад? — отмахнулся Владимир Анатольевич.

— Проверим? Найду — делим пополам! — Антон подмигнул и, сунув голову в топку, принялся простукивать кладку внутри камина костяшками пальцев. — Да тут труха одна. Прогорело все. Как бы перекладывать не пришлось…

Лена вздрогнула. Его голос, доносившийся из недр камина, звучал глухо и холодно, словно из могилы. Она взглянула на химеру. Казалось, что ухмылка чудовища стала чуть шире, а глаза ожили и внимательно наблюдают.

«Это все коньяк» — она тряхнула головой, но по-прежнему не могла оторваться от взгляда химеры, следившей за каждым ее движением.

— Ну вот, никакого клада, — притворно вздохнул Владимир Анатольевич. — Только пыль да грязь. Вылазь оттуда, Антоха, а то перепачкаешься — жена потом домой не пустит.

— Да я, вроде как, на работе, мне положено пачкаться! Да и жены у меня нету… — увлекшийся своей затеей, Антон уже по пояс скрылся в недрах камина. — Та-а-а-к… минуточку… — с глухим стуком и подняв облако пыли, из топки выкатился кирпич, — кажется, там что-то есть! Надо еще пару кирпичей вынуть!

Черная пыль, медленно клубясь, поднялась с пола, и Лена чихнула. На одежде осело несколько крупинок. В носу неприятно пощипывало, и чувствуя, что на глазах выступают слезы, она отошла к окну.

Мужчины, оживленно переговариваясь, пытались подцепить еще несколько кирпичей из дальней стенки топки, а Лена опять смотрела в окно.

Странно, она и не подозревала, что прошло уже так много времени. Вместо пасмурного дня, за окном висели промозглые сумерки. Туман сгустился, и Летний сад почти не был виден. Лишь тихие воды Фонтанки да набережная еще проглядывались в сумраке из-под густой серой пелены.

Набережная опустела. Издалека послышалось цоканье копыт и тихий стук колес. Из тумана вынырнула карета, запряженная парой вороных.

«Туристов катают, — улыбнулась Лена, — и звук копыт, как в прошлые века…» Она с упоением вздохнула и зажмурилась. Ей нравилась такая работа. Хотелось проникнуться духом минувшей эпохи, мысленно — оказаться там, и при создании проекта не отпускать этого ощущения. Только так можно достичь хорошего результата, который удовлетворит не только заказчика, но и ее саму.

Внезапно стук копыт стих. Лошади остановились под самым окном. Лена не хотела открывать глаза. Зачем? Чем любоваться на туристов, лучше представить, как на подножке, в облаке кружевных юбок, появляется женская ножка в изящной туфельке, и очаровательной барышне помогает выйти благородный граф…

Фантазия разбилась под грохот вывалившегося из топки кирпича и радостные выкрики Антона. В тот же миг страшный визгливый хохот резанул по ушам. Он сопровождался странными выкриками. Хотелось зажмуриться еще крепче, упасть на пол, зажать уши руками. Различались даже некоторые слова. Иван Андреевич… Иван Андреевич… «Бред какой-то!..»

Лена открыла глаза и закричала. Огонь охватил окно. Она чувствовала жар. Слышала треск сухого дерева, рев пламени, звон рассыпающегося стекла. И сквозь это продолжал пробиваться безумный смех со странными воплями, перекрывая все, даже ее собственный крик.

— Да что с тобой? — схватил ее за плечи Антон.

Она очнулась. Нет никакого огня. Нет смеха и воплей. Нет кареты. Только легкий туман за окном, сквозь который просвечивает Летний сад. Все спокойно. Лишь горчит едва уловимый запах гари.

— На улице что-то увидела? — Антон выглянул в окно, но не заметил ничего, кроме нескольких машин, проехавших по набережной.

— Не знаю… — она провела рукой по лбу. Кожа пылала, словно еще хранила память о пожаре. — Что-то померещилось…

— Мы тут такое обнаружили! — воскликнул Владимир Анатольевич.

— Ага! И правда, может быть клад! — перепачканная физиономия Антона сияла азартом.

Лена не решилась подойти к камину. Хотелось бежать как можно дальше от этого места. Проклятая тварь на камине уже не ухмылялась — она скалилась, безобразно вращая глазами.

— Открой окно, мне нехорошо, — Лена прислонилась к стене.

В форточку ворвался уличный шум и свежий воздух. Все казалось дурным сном. «Наверное, я задремала. Стоя… как лошадь», — она попробовала улыбнуться, но скулы свело, а из груди вырвался всхлип, напугавший ее саму.

— Тут дверь какая-то железная, за кирпичами, в камине. Сейчас мы с Владимиром Анатольевичем ее откроем и тебя проводим. Подожди немного. Успокойся. Все хорошо… — Антон, убедившись, что с Леной все в порядке, вернулся к камину.

Лена немного расслабилась, но сосредоточится никак не удавалось. Она чувствовала себя, как во сне, бессильной, плавающей в густом тумане.

— Да ты вот здесь подцепи, тогда пойдет… та-а-ак… осторожненько… придержи-ка кирпичик… эх, тут бы зубильцем шандарахнуть… — голоса мужчин и возня у камина слышались приглушенно, как будто уши были набиты ватой.

С шумом захлопнулась форточка, отрезая от внешнего мира. В комнате сразу стало душно и почему-то потемнело. «А может, голова закружилась?..» — Лена почувствовала, как душит ворот блузки, и расстегнула пуговицу.

Лязгнула железка, и раздался тихий скрип. Странный, похожий на протяжный стон. От него веяло абсолютной безысходностью. Ощущение того, что произошло что-то ужасное, что-то, чего уже не изменить, обрушилось на Лену сокрушительной лавиной, затуманивая сознание непроглядной тоской. Ком подступил к горлу. Вроде бы ничего страшного не происходило, но ужас парализовал ее, ледяными когтями впился ей в душу. Дикий и чужеродный ужас, какого она не испытывала еще никогда в жизни.

— Опа! — воскликнул Владимир Анатольевич.

— Не надо! — Лена услышала свой крик, словно со стороны, и не крик даже, а скорее — жалкий тоненький писк, что с трудом вырывался из нее. Онемевшие губы едва шевелились. На негнущихся ногах, словно во сне, она подошла к Антону, схватила его за руку. — Не надо! Уйдемте! Пожалуйста! Сейчас же!..

— Отдохни пока, — он подхватил ее за талию и усадил на подоконник. — Вдруг там куча золота? Или — бриллиант, размером с яйцо… будет тебе премия от Владимира Анатольевича. Подожди немного. Кажется, замок поддался, уже почти открыли, — распаленный азартом, он бросился назад, к камину.

Она хотела вцепиться в его руку, увести прочь, но была не в силах пошевелить и пальцем. Открывала рот, но не могла произнести ни слова. Лишь химера притягивала ее взгляд. Лена старалась смотреть не на нее, а на мужчин, но краем глаза видела, как шевелится хвост кошмарной твари.

Лена уже ненавидела и химеру, и камин, и саму квартиру. Уйти! Уйти отсюда скорее! Она ни за что не согласится придти сюда еще.

Внезапно мужчины смолкли. Перестали доноситься постукивания по железу. Раздалось шипенье. Тихое и короткое, оно вторглось в душу, устроилось там холодной змеей и притаилось. Лена замерла. Тоска заполнила ее целиком. Хотелось плакать, стонать и выть в полный голос. Кататься по полу и одновременно забиться в самый темный угол.

Страх и отвращение к химере придали ей сил, и она отвернулась к окну.

«Да что со мной сегодня?» — она уткнулась пылающим лбом в стекло. Его прохлада успокоила. «Что-то я плохо сплю в последнее время, вот и мерещится всякое…»

На улице капризничала осень, насылая внезапные сумерки. Открыть бы окно, да глотнуть свежего воздуха, но не хотелось шевелиться. Вокруг царило такое же сонное оцепенение, что внезапно овладело ей, лишь сизое в багровых разводах небо отражало тревогу. «Хоть бы лучик солнца!»

Лена уже не удивилась, заметив на опустевшей набережной карету, лишь вздрогнула, когда конь фыркнул, и перевела взгляд на реку. Над водой, едва заметно, как гнилушка в погребе, мерцал зеленоватый туман, отражая тихо перекатывающиеся волны. Какие-то тени мелькали в глубине, слишком темные, для стаек рыб. Окно по-прежнему закрыто, но потянуло гнилью, водорослями и тленом. Отблеск света из их окон — единственное светлое пятно на мокром тротуаре перед домом. Свет неровный, с багровыми всполохами. Нет сил туда смотреть. Нет сил отвернуться. Страшно закрыть глаза.

Она затылком чувствовала, как сзади извивается кольцами проклятая тварь, бьет хвостом, разрастается, норовя заполнить собой всю комнату. «Антон! Надо увести его! Надо бежать отсюда!» — но, остолбенев, Лена не могла заставить себя даже повернуться к камину.

Карета под окном чуть дрогнула, и ее дверца со скрипом распахнулась.

«Господи! Путь это будет турист!» — но чувства говорили, что это кто-то другой, страшный, кто-то не из этого мира.

— И что теперь? — раздался сзади разочарованный голос.

Лена облегченно вздохнула: «Все в порядке! Они открыли дверь. Там пусто. Сейчас мы все уйдем».

— Все кончено. Ее душа за этой дверью. Сейчас ей нет пути назад. Дом я продам. Никто о ней не вспомнит.

«О чем это они?» — холодок пробежал по спине, а голоса показались чужими, незнакомыми. Оборачиваться страшно. Наверное, опять наваждение…

— Побойтесь бога, Архип Петрович! Здесь она погибла. Здесь томится ее душа. Это место проклято! А если узнает Вольронт? Об этом вы подумали?

Прежде чем Лена успела обернуться, она увидела, как на улице человек в старинном камзоле вышел из кареты. В руках — цилиндр, на голове — кровавая рана. Лицо какое-то смятое. Он повернулся к ней… улыбнулся. Его глаза… Она закричала и отвернулась.

Человек в цилиндре уже сидел перед камином. И раны у него на голове не было. Напротив него — еще один незнакомец в старинном костюме.

Лена задыхалась от ужаса, шумно глотая воздух, но они не замечали ее. Антона и Владимира Анатольевича не было.

— Знаю, — спокойно ответил второй незнакомец, — но я должен избавиться от этого дома. Иначе она и с того света будет преследовать меня. Все это временно. Рано или поздно — она выйдет из этой двери, возродившись вновь. Проклятая ведьма! Но я буду готов к этому. И даже Вольронт мне не помешает!

— Не позволю! — вскричал человек в цилиндре. — Я всем расскажу, что тут произошло!

— Никто ничего не узнает, — спокойно улыбаясь, отозвался второй и вытащил пистолет.

И в этот миг наваждение спало.

— Нет! — закричала Лена.

Она ясно видела, как Владимир Анатольевич наставил пистолет на Антона. Лена спрыгнула с подоконника и бросилась к ним, но какая-то сила отшвырнула ее на пол. Громыхнул выстрел. Антон упал. Его взгляд остекленел, а под головой расплывалось красное пятно.

— Нет! Нет! — в истерике кричала Лена, но не слышала себя.

Она слышала лишь безумный хохот, тот же, что и раньше, писклявый и противный; звук ревущего пожара; и где-то за всем этим раздавалось тихое шипение.

Владимир Анатольевич отстраненно смотрел то на пистолет в своей руке, то на Антона, то на железную дверь, видневшуюся в разломе кладки. Потом он взглянул на Лену.

За языками пламени в его глазах проглядывала пустота и черная безысходность. С усилием, как будто преодолевая невидимую преграду, он шагнул к ней. Лена лежала на полу и уже не пыталась сопротивляться, ужас сковал ее.

Кто-то потряс ее за плечо. Маленькой ручкой… ребенок?.. Вырвавшись из-под гипнотизирующего взгляда Владимира Анатольевича, Лена обернулась и взвизгнула. Такого она не видела еще никогда в жизни. Странное существо, призрачное, полупрозрачное, стояло рядом и трогало ее за плечо. Существо жуткое, недоброе, может — черт… Оно приблизило свое отвратительное свинское рыло с красными светящимися глазами и яростно закричало тонким писклявым голосом:

— Позови туман! Сейчас же позови туман! Зови его! И-и-и-и-и! Быстро!

Владимир Анатольевич, медленно, словно ноги его отлиты из чугуна, направился к Лене и поднял пистолет. Что-то мешало ему. Он едва волочил ноги, оставляя за собой борозды выломанного паркета.

На секунду, сознание прояснилось. Лена поняла, что это, скорее всего — последний миг в ее жизни. Надо что-то сделать… но что?

— Позови-и-и тума-а-ан! — еще яростнее завизжало существо. — Мне не остановить его! Только ты можешь! Зови туман! Зови-и-и!

Лена послушалась. А что еще оставалось делать? Она и пошевелиться-то не могла, что-то держало ее.

— Туман… — она попыталась крикнуть, но даже сама себя не услышала, лишь беззвучно открывала рот. — Туман… — Она собрала все силы, видя дуло пистолета, нацеленного ей в голову. — Тума-а-а-ан!

В последний момент ей удалось. И только мелькнула мысль, как, наверно, все это глупо… как из камина вырвался туман, и мгновенно заполонил комнату густыми молочными клубами. Владимир Анатольевич уперся в него, словно в стену и безвольно опустил руки.

Затем визгливый и безумный хохот заполнил собой все. Он исходил от стен и отражался от потолка. Казалось, звучит уже не один голос, а целый хор, истерически завывая на разные лады.

Владимира Анатольевича подняло в воздух и медленно закружило, вращая все быстрее. И вот уже бешено мелькали руки, ноги, словно у безвольной куклы. По сторонам полетели капли крови. Вращаясь, его тело слилось в единое пятно, затем его швырнуло в сторону окна.

Со звоном посыпались осколки и обломки рамы. Лена осталась одна с телом Антона, лежащим у камина.

Внезапно она поняла, что больше не корчится от ужаса на полу, а по-прежнему стоит у окна. Снизу, с улицы, на нее смотрел незнакомец с раной на голове. Теперь она знала, что случилось с его головой.

Лена оглянулась. Антона перед камином не было. Пустая комната заполнена туманом, а у ее ног лежит тело. Ее собственное тело. И самое странное, раньше ей казалось, что в такой ситуации — оказавшись вне собственного тела — она безумно перепугается, но никакого страха не было. Более того, появилось чувство дежа-вю, как будто и раньше ей случалось оказываться вне тела. Она знала, что не умерла, и что в таком состоянии, ей многое доступно, гораздо большее, чем другим людям.

Лена огляделась внимательнее. Комната изменилась. На стенах красовались какие-то непонятные знаки, состоящие из множества символов, некоторые из них светились. Туман сжался в комок и клубился перед железной дверью в глубине камина. Химера вернулась на свое место, замерла, но внимательно следила.

Из щели в стене, рядом с камином, где не хватало порядочного куска плинтуса, появилось уже знакомое мерзкое существо. Оно подошло к Лене на трясущихся полусогнутых ножках, но довольно резво, забавно постукивая копытцами по паркету, и уставилось на нее чуть мерцающими красными глазами, изучая.

— Иван Андреевич. Хрёпл, — пропищала тварь, кланяясь.

— Очень приятно познакомиться с вами… — Лена решила, что раз этот чертенок помог ей — он не опасен, хотя чутье подсказывало ей, что тварь он недобрая, темная.

Ей очень захотелось расспросить Хрёпла — какая странная и смешная фамилия! — Ивана Андреевича о том, что здесь происходит. В миг, когда она покинула тело, к ней пришло озарение, что все это — ее судьба. Что оказалась она здесь не случайно, что в будущем ее ждет что-то сильно отличающееся от прежней размеренной жизни. Что это все как-то связано с ее происхождением и родителями, которых она не знала, так как выросла в детдоме. Но Иван Андреевич перебил ее мысли:

— Уходим отсюда! Он вернется! Он сильный! Нам не остановить его! — начал он спокойным писклявым голоском, постепенно перерастающим жуткий истерический визг. — Идем! Хозяин ждет нас! Возвращайся в тело и идем! Скорее! Скорее! И-и-иде-е-ем!

Тут ей самой пришло в голову, что неплохо бы вернуться в тело. Стало боязно столь долго оставаться вне его.

Лена сама удивилась, как легко у нее это вышло. И вовсе не так, как в фильмах. Ей не пришлось ложиться на пол, залезать «в себя» и принимать ту же позу. Как будто со стороны видела она, как ее бестелесная сущность сжалась в маленький светящийся комочек и юркнула внутрь тела. Потом было неприятное ощущение, как от электрического разряда. И она очнулась.

Что-то невидимое толкало ее и жутким голосом верещало. Теперь она знала — это «шалит» Иван Андреевич.

Она поднялась и огляделась. Никаких знаков на стене не видно, комната пуста. Антона тоже нет… а это значит, что он может быть жив! Эта мысль немного приободрила.

Невидимое существо продолжало истерически верещать и тянуть ее в сторону камина. Но Лена боялась этого камина. Боялась панически. Она не хотела туда. Она не хотела даже знать, что скрывается за этой проклятой дверью. Она по-прежнему стояла, придерживаясь за подоконник, но силы потихоньку возвращались.

«Сейчас соберусь — и рвану к выходу. Никакой Иван Андреевич меня не удержит! И это место впредь — за километр обходить буду!» — твердо решила она.

Но судьба распорядилась иначе…

В разбитое окно ворвался ветер. Что-то со свистом пролетело над головой. Раздался тяжелый удар и треск ломающегося паркета. Вниз лицом, преграждая собой выход из комнаты, лежал незнакомец в цилиндре.

Лена вскрикнула и едва не упала, сжавшись от накатившего ужаса.

Одежда на нем затлела, и запахло гарью. Лена смотрела, как разрастается на его спине огонь. Секунда — и он вспыхнул, словно факел. Занялся паркет. Дым застилал глаза. Но ужас изнутри обжигал сильнее, чем пламя, что окружило со всех сторон.

Лишь узкая дорожка была свободна от огня. Сделав несколько шагов, Лена оказалась перед камином. Туман шипел и не подпускал к ней пламя.

Потом туман вновь заполнил все вокруг, и огонь исчез. В молочной взвеси она не видела и собственной руки. Она не чувствовала своего тела. Раздался тихий смех, и ее куда-то потянуло.

«Ловушка!» Даже огонь не пугал так, как теперь этот непроглядный туман. Она вырывалась и пыталась уцепиться хоть за что-нибудь. Но пальцы хватали лишь скользкую пустоту. Скрипнула дверь, что-то лязгнуло, и воцарилась тишина.

Лена бросилась вперед, но упругий туман отшвырнул ее. Она пробовала снова и снова. Вокруг была лишь мягкая стена из серого тумана. И каждый раз ее отбрасывало назад. «Отсюда должен быть выход!» Она точно знала: где-то есть дверь. Но так и не удалось ее найти.

Стена тумана все приближалась, и постепенно он сковал Лену, полностью заполонив ее сознание. Она провалилась в серое туманное небытие…

 

3

— Пшёл вон! — Антона грубо вытолкали в открытую дверь.

От сильного тычка пробежав несколько шагов по инерции, он споткнулся и упал, больно ударившись коленями о булыжную мостовую и угодив рукой во что-то рыхлое и влажное. Все вокруг виделось каким-то мутным и расплывчатым. Была ли в этом виновата пелена, которая застилала сознание Антона с того момента, как он очнулся, или настоящий туман окутывал все вокруг, он понять не мог. Да и не пытался, потому что, почувствовав резкий неприятный запах, оторопело уставился на свою руку.

«Дерьмо! Чертов навоз!» — несколько кусочков дерьма отвалились с рукава его куртки и шмякнулись обратно в кучу.

Послышался стремительно приближающийся стук и скрип. Антон продолжал смотреть на свою руку, словно это могло прояснить, что же с ним случилось.

— С дороги, сучье племя! — двуколка, запряженная парой вороных, неслась прямо на него.

Антон вскрикнул, зажмурился и вскинул руки. Он уже слышал дыхание скакунов. Почти чувствовал, как их копыта разбивают его голову, а колеса повозки перемалывают то, что осталось. И все это как в замедленном кино или как во сне. В кошмарном тягучем сне, из которого не вырваться…

— А ну! — вместо удара копыт его ожог удар бича.

Лошади били копытами над его головой и жутко храпели.

Не помня себя от ужаса, он отполз в сторону. Вороные продолжали бесноваться. Клыки, сверкающие в их пастях, заставили Антона пятиться все дальше и дальше.

Так и не поднявшись, словно каракатица, перебирал он руками и ногами. Уже не обращая внимания на навоз и на ссадины, пятился, пока не уперся спиной в водосточную трубу.

Никогда в жизни, ни в каком кошмаре не видел он такого. Саблезубые лошади? Со светящимися красными глазами? Бред! Но это еще не все. Возница. Его вид добил Антона окончательно. Существо с серо-зеленой кожей, большими раскосыми глазами и огромным, в пол головы, лягушачьим ртом, из которого несколько раз показался змеиный язык, даже с большой натяжкой нельзя было назвать человеком.

«Этого не может быть, потому что не бывает… — прислонившись спиной к водосточной трубе, какой-то необычной, узенькой, пролегающей в специальном желобе, похожей на старинную, странной трубе, Антон решил успокоиться и поразмышлять, — …наверное, белая горячка. Или коньяк у Владимира Анатольевича какой-то специфический. Черт! В который раз зарекаюсь: с клиентами — только деловые отношения! Да! Владимир Анатольевич! Были у него на квартире… на Фонтанке… Лена пришла… эскизы смотрели… потом — в камине ковырялись… ха-ха! Клад искали. И все. Дальше — как отрубило. Чертовщина какая-то!»

Первое, что осознал Антон, очнувшись утром — а утром ли? — это прискорбный факт, что он находится в камере. Об этом говорило все: малюсенькое зарешеченное окно под потолком, массивная железная дверь, сырость, затхлый воздух, холодный каменный пол, на котором он лежал… «Видимо, менты загребли. Здравствуй, обезьянник! А что вчера было-то?»

Но разобраться, что к чему, Антон не успел. Дверь с лязгом и скрипом раскрылась. На пороге стояли двое. И точно — не менты. В какой-то странной форме, как у царских жандармов, и в высоких черных сапогах.

Молча, схватили они Антона за шиворот, выволокли из камеры, протащили по темному коридору и со словами «Пшел вон!» вышвырнули на улицу, наподдав на прощание под зад этими самыми сапогами. И вот он здесь…

Он со стоном поднялся и огляделся. Место незнакомое. Кривая улица, по одну сторону — заросший парк, по другую — дома. Дом, из которого его вышвырнули — самый большой, четырехэтажный, серый, с каким-то зловещим орнаментом и большими глухими воротами, дубовыми, окованными железом. Маленькая дверца вмонтирована в ворота — из нее-то он и вылетел. И никаких вывесок, надписей, знаков… ничего. «Да. Это точно не милиция!»

От запаха навоза затошнило. Антон оглядел себя. Весь в саже, пыли, навозе, да еще и куртка порвана — как бомж!

Осторожно оглядываясь, он перешел улицу и по узенькой тропке углубился в заросли парка. Людей вокруг не было. Оно и хорошо, уж больно вид срамной…

За деревьями виднелся просвет. «Надеюсь — Нева или речка какая, умыться хоть. Что-то не припомню в Питере такого района, чертов коньяк!» — с такими мыслями, Антон действительно вышел к реке или какому-то каналу. Небольшая полянка на берегу была засыпана мусором и имела посередине кострище, обложенное булыжниками.

Вынырнув из тяжких размышлений, Антон пригляделся и вскрикнул. Вернее даже не вскрикнул, а простонал. Голос подвел его, не захотел слушаться. На том берегу речки возвышалась крепость. И вроде бы, ничего страшного, ну, крепость и крепость, но это была Петропавловка. Только стены не красные, а темные, осыпавшиеся и замшелые, а шпиль собора — черный.

Постояв немного как вкопанный, поморгав глазами, а потом и нащипав себе руку до синяков, он по-прежнему видел такой знакомый, и в тоже время — такой незнакомый силуэт Петропавловки. «Черт! Параллельный мир! Срочно надо врачу показаться, пусть в дурку запрут, пусть транквилизаторами обколят, только чтоб мозги вправили…»

Следующее потрясение этого безумного дня — который еще только начинался! — ожидало Антона внизу, под ногами. С трудом оторвав затравленный взгляд от зловещей Петропавловки и полностью разочаровавшись в своем рассудке, он понуро опустил голову и принялся разглядывать мусор под ногами. Но это оказался не тот мусор, который он ожидал увидеть. Не было ни пакетов, ни бутылок, ни окурков, ни даже, на худой конец, шприцов… Были лишь кости. Вся земля вокруг кострища усыпана костями. Обглоданными. Человеческими. А среди головешек — пара разломанных черепов.

— Э… э… А-а-а-а-а!!! — Антон бросился, как угорелый, обратно, на улицу, прямо через кусты, не разбирая тропы и не глядя под ноги. Расцарапал ветками лицо, несколько раз чуть не упал, но позволил себе перевести дух, лишь вновь оказавшись на улице, возле домов.

В голове царил хаос и страх. Глупая мысль билась в сознании: «Надо позвать на помощь!» Хоть он и начал осознавать, что помощь тут нужна лишь ему, и вряд ли кто ринется ему эту помощь оказывать.

Тут Антона осенило: «Надо позвонить! Ленке позвонить, может, она объяснит, что со мной приключилось… или еще кому-нибудь». Но телефона при нем не оказалось. В карманах вообще было пусто. Только жетончик на метро прощупывался за подкладкой. Он там болтался еще с прошлого года. «Все остальное, похоже, забрали менты… То есть не менты, а эти…»

В приступе праведного гнева, Антон принялся колошматить в ворота, из которых его вышвырнули. Сперва кулаками, а потом и ногами. Но никто не открыл.

Он снова плюхнулся на тротуар, прислонился спиной к дому и решил подождать. Чего именно ждать — он не знал. Возможно, появятся люди и помогут ему, или он очнется, наваждение спадет, и все вернется на свои места.

Но ни того, ни другого не произошло. Со временем, стало чуть светлее, и хоть день предстоял пасмурный, утренние туманные сумерки растворились, а может — притаились где-то в зарослях, там, у кострища с костями. Мимо прошло несколько прохожих, совершенно равнодушно, не обращая на Антона никакого внимания. Это даже порадовало, потому что они совсем не походили на людей. Один был серо-зеленый, как тот извозчик, другой, при ближайшем рассмотрении — оказался мертвецом. Настоящим, как из фильма ужасов. С лохмотьями полуразложившейся кожи и сильно смердящим. После него на мостовой остались извиваться несколько желтоватых червяков.

Антон уже не так пугался, начал потихоньку привыкать, но все равно, инстинктивно прикрывал лицо руками, надеясь, что все это ему мерещится.

Потом он заметил женщину. Еще издалека она показалось ему гораздо привлекательнее остальных прохожих. Шла она по другой стороне улицы, под деревьями, и казалась вполне обычной. Разве что белое кружевное платье в слякотную промозглую погоду было немного не к месту.

Антон подскочил и осторожно оглядываясь, перебежал на другую сторону. В голове крутилось множество вопросов, которые следовало задать, и он судорожно пытался придумать, как это сделать, чтоб не выглядеть сумасшедшим. Основные вопросы — это: Где я? Зачем, а так же почему я здесь? Ну, и, пожалуй, когда? В смысле — в каком времени?

Он живо представил, что бы сам подумал, если бы какой-нибудь грязный оборванец задал такие вопросы ему. «Пожалуй, все же следует зайти издалека…»

Пока Антон судорожно формулировал, что же он скажет женщине, та подошла совсем близко. Длинное платье, элегантная шляпка, тонкая талия, пышные белые волосы слегка развевались на ходу, глаза… Он не успел рассмотреть ее глаза. Не сбавляя шага, незнакомка прошла сквозь него, и даже не обернувшись, пошла дальше.

— Постойте! Простите! Э-э-э… — Антон так и стоял некоторое время с открытым ртом. Когда женщина подошла совсем близко, ему на мгновение показалась, что она слегка прозрачна. Наверное, правильнее было бы сказать «призрачна». Хотя теперь он в принципе сомневался в ее существовании.

Следующий встреченный им человек — вообще отбил охоту приставать к прохожим с вопросами. Это был мужчина, немолодой уже, хоть и шагал достаточно бодро. По всему, он представлял из себя вполне обычного человека, даже не прозрачного, хоть и одет был весьма странно. На нем был черный фрак и черный высокий цилиндр. В руках он держал трость, но не опирался на нее при ходьбе.

«Ну и что… может — под Пушкина косит?!» — подумалось Антону. Он уже был бы рад любому общению, даже с таким вот сумасшедшим, лишь бы с человеком.

— Здрасьте! Простите, пожалуйста, я вот тут… — дальше Антон замешкался, потому что так и не определился с вопросом, и на секунду, чтобы собраться с мыслями, отвел от человека глаза. И это едва не стоило ему жизни.

Трость в руках незнакомца разделилась на ножны и длинный стальной стилет. Без предупреждения, он сделал молниеносный выпад. Антон вскрикнул и отскочил. Стилет разорвал куртку и рубашку и даже царапнул живот.

— Изыди! — жутким голосом завопил незнакомец, потрясая стилетом и приближаясь.

Его глаза сверкали гневом и яростью.

— Да пошел ты в пень, идиот чокнутый! — Антон, на всякий случай, припустил бегом, и лишь метров через пятьдесят рискнул обернуться. Человека в цилиндре уже не было.

Антон не на шутку запаниковал, но надежда на то, что все происходящее — бред или кошмарный сон — не покидала его: «Что делать-то теперь? Ну, если сон — сам пройдет, рано или поздно… А если с головой непорядок?.. Надо добраться до дома. Отлежусь, выпью аспирина — и все пройдет. Рано или поздно…»

Антон приехал в Петербург два года назад. Собирался поступать в вуз, да пока решил денег подзаработать. Он снимал комнату в небольшой квартире на Садовой улице.

«Так. Надо рассуждать логически… — от этой мысли при данных обстоятельствах стало уже смешно, — если эта крепость — Петропавловка, то речка — Кронверкский пролив. Черт! Стало быть, эта кривая улица — Кронверкский проспект».

Он еще раз с сомнением оглядел дома. Странные. Многие — деревянные. По форме — улица действительно походила на Кронверкский, но больше — ничего общего не наблюдалось. Ни трамвайных путей, ни проводов, ни асфальта. Местами — булыжная мостовая, местами, ближе к парку — так просто грязь. Чертовщина какая-то!

«И, тем не менее, если это все же Кронверкский — то, пройдя по нему, я выйду к метро «Горьковская», а там — пара остановок, и я дома», — эта мысль, при всей своей логичности, настораживала. Антон бы уже не удивился, если бы метро предстало ему в этом мире вратами в преисподнюю, лестницей в ад или еще какой-нибудь жутью. «Если что — пешком дойду. В метро не полезу. Опасно. Черт! Черт! Черт! — он тряхнул головой, все еще надеясь придти в себя. — Что за бред в голову лезет?! В метро — опасно… Не надо об этом думать — и все будет в порядке! Это все — лишь игра воображения!»

Словно в насмешку над этими мыслями, послышался стук копыт, и из-за поворота показалась карета, запряженная четверкой лошадей. Антон шарахнулся в сторону и прижался к стене. Лошади, как и положено — черные. Извозчик, слава богу, в плащ закутан, не видно его. Карета — тоже черная, с позолотой и гербом на дверце. Ну, карета себе и карета… если бы не одна странность…

Двигаясь достаточно быстро, экипаж потихоньку уходил под землю. Когда он только показался из-за поворота — лошади бежали по мостовой, карета подпрыгивала на неровных булыжниках. Но когда экипаж поравнялся с Антоном, бросилось в глаза, что лошади уже по колено провалились в мостовую, а карета — по ось, и чем дальше — тем глубже, не снижая при этом скорости. Перед тем, как скрыться за поворотом, над мостовой виднелась лишь крыша экипажа, да голова извозчика.

Сперва такое явление шокировало Антона, но потом он даже порадовался, решив, что это уж точно игра воображения. «Подумал про подземку — карета ушла под землю. Вот такой местный вариант метрополитена. Ха-ха-ха! Господи, бред-то какой!»

Не спеша, сторонясь, на всякий случай, редких прохожих, он пошел по направлению к «Горьковской». Но ничего не менялось. Местность по-прежнему оставалась незнакомой.

Впереди показалась небольшая площадь, на которую выходила еще одна улица. «Слава богу! Каменноостровский, — Антон прибавил ходу. — А справа — должна быть «Горьковская»!»

Но станции метро не было. Все тот же заросший парк. Идти вглубь парка не хотелось, вид обглоданных человеческих костей напрочь отбил такое желание. Антон решил пойти пешком, через Троицкий мост. «Надеюсь, хоть мост на месте!» Но тут увидел дорожку, уходящую в парк, в том месте, где по его прикидкам, должен находиться вход в метро.

Немного поколебавшись, Антон все же решил посмотреть, куда ведет дорожка. В памяти всплыла «Горьковская», подземный переход и множество киосков вокруг. Особенно захотелось встретить «шаверму» или «пирожки», несмотря на то, что не было денег, это вселило бы надежду. Побегав и понервничав, он уже изрядно проголодался.

Но дорожка, метров через сто, вывела к полуразрушенной часовне. Что-то зловещее чувствовалось в этом месте. Потемнело, и воздух стал заметно холоднее. Антон шел все медленнее и уже собирался повернуть назад, когда заметил статую ангела под самой крышей. Ему показалось, что каменный ангел смотрит на него. Недобро смотрит.

Антон остановился и никак не мог отвести взгляд от статуи. Внутри похолодело, и кожа покрылась мурашками. И тут каменный ангел присел и взмахнул крыльями. Огромными черными крыльями.

С криком бросился Антон назад. Бежал быстро и не оглядываясь. Остановился лишь на площади. «Да что за чертовщина такая повсюду?! Все! Никакого метро! Надеюсь, хоть мост никуда не делся…»

Троицкий мост никуда не делся, правда, не очень походил на тот Троицкий мост, что был раньше. С поломанными кое-где перилами, он перекинулся через Неву, причем не прямо, как было бы логично, а с каким-то невероятным изгибом. Хотя чугунное литье, с орлами, горгульями, золочеными щитами и копьями удивительно гармонировало с его необычной формой. Мостовая на нем местами оказалась поврежденной, а местами и вовсе отсутствовала. Мост, впрочем, как и многое другое здесь, казался порождением кошмарного сна.

Идти туда совсем не хотелось, но деваться, похоже, некуда. Немного приободрила промчавшаяся по мосту двуколка. Значит, он не закрыт и не аварийный. Хотя странно, как ей удавалось так лихо проскакивать участки с поврежденной мостовой. «Но это, наверно, не самое странное в этом странном мире…»

Антон шел осторожно и не спеша. Прохожих, на его счастье, на мосту не встретилось. Поднялся сильный ветер и принялся хлестать по лицу мелким дождем. Поверхность мостовой изогнулась в самых странных направлениях. Создавалось ощущение, что кто-то исполинских размеров скрутил этот мост, как отжимают тряпку, потом небрежно развернул и водрузил обратно на опоры. В некоторых местах наклон был такой, что приходилось карабкаться на четвереньках, цепляясь пальцами за квадратные булыжники.

Когда Антон миновал середину моста, непогода усилилась. От напряжения и страха ноги и руки тряслись. Он уже десять раз пожалел, что решился здесь пойти, но что еще было делать?.. «Это сон. Бесконечный кошмарный сон, из которого нет выхода! Или есть…» — он взглянул вниз, в очередную дыру в мостовой. Серые невские волны под ним с гулом бушевали, украшенные барашками пены. Внизу было темно и страшно. Внезапно возникшая мысль, покончить с кошмаром раз и навсегда, спрыгнув вниз, заменилась волной страха перед бушующей стихией.

«Нет. Только не так. Я пока не готов», — он поднял голову и вскрикнул от неожиданности. Напротив стояла старуха в плаще с капюшоном. Все было при ней, только косы не хватало. А еще — не хватало глаз в пустых черных глазницах.

Антон отскочил назад, поскользнулся и рухнул в зияющий провал.

В последний момент, где-то уже под мостом, он, сам не понимая как, ухватился руками за чугунную балку. Она была мокрой и замшелой. Пальцы соскальзывали, и еле удавалось держаться. А волны внизу бушевали все сильнее. Слышался уже не гул, а настоящий рев, как будто это не река, а океанский шторм. Брызги доставали Антона, а, может, это усилился дождь…

Он с трудом огляделся. Непогода принесла сумерки, а под мостом и так было темно, но все же удалось рассмотреть огромную гранитную опору неподалеку. Подтягиваясь на руках, Антон направился к ней. Силы уходили стремительно. Пальцы соскальзывали. Стиснув зубы, он продолжал карабкаться. И уже у самой опоры не удержался. В этом месте железная балка изгибалась и была особенно скользкой. Чувствуя, что на руках ему не удержаться, Антон попытался подтянуться и зацепиться ногами. На это ушли последние силы. Пальцы соскользнули, и он полетел вниз.

Внутренне сжавшись в комок, Антон попрощался с жизнью и приготовился встретиться с холодной стихией. Но рухнул спиной на железную решетку.

Это оказалась лестница, что шла вокруг опоры моста. В темноте, ее было совсем не видно. Немного полежав, Антон поднялся, постанывая от боли в ушибленной спине. Он промок насквозь, волны тут доставали своими гребнями. Его колотило от холода. Но он был жив.

Придерживаясь рукой за мокрые холодные камни и пройдя по лестнице один огромный виток, Антон уперся в дверь, ведущую внутрь опоры. Дальше лестницы не было. По-видимому, выбраться на мост можно теперь лишь через люк из помещения за дверью.

И тут, первый раз за этот кошмарный день, удача улыбнулась Антону. Дверь оказалась незапертой.

В помещении, естественно, стояла кромешная тьма. Оставив дверь открытой, Антон осторожно двинулся внутрь, ощупывая стены и пол, чтобы, не дай бог, снова никуда не провалиться.

Недалеко от входа, в стене обнаружилась небольшая ниша. В ней лежала коробочка и стояла какая-то склянка. Трясущимися руками, Антон с надеждой взял коробочку и встряхнул. «Здорово! Спички! Только бы не отсыревшие!» Он вытащил одну, крупную, похожую на специальные спички для каминов. Со второго раза удалось ее зажечь. Сразу же запахло воском, видимо, древесина пропитана им, чтоб не отсыревали. Склянка, что стояла в нише — оказалась старинной масляной лампой, с черным широким фитилем. «Может ее потереть, вызвать джина, и попросить лишь об одном — оказаться сейчас же дома, у теплой батареи и телевизора…»

Улыбнувшись подобной мысли, Антон зажег фитиль и огляделся.

Небольшая пыльная каморка. Посередине — квадратный столик из толстых грубых досок. За столиком сидел человек, положив голову на руки. Сидел он тут, судя по всему, давно, даже одежда местами истлела, а на черепушке осталось лишь несколько клочков волос. Под ногами прошмыгнула крыса.

Антон поднял лампу повыше. В потолке, действительно, имелся люк, и к нему вела деревянная лестница.

Но возвращаться на мост пока не хотелось. В этом маленьком помещении, при свете коптящей лампы, после всего, что сегодня произошло, было очень уютно, несмотря на компанию мертвеца. «Надеюсь, он сейчас не оживет!»

На столе стоял небольшой пузатый штоф с притертой стеклянной пробкой, изрядно затянутый паутиной и на треть наполненный светлой жидкостью.

Антон взял его, осторожно откупорил и принюхался. Водка! «А чего?.. хуже-то уже не будет!» Недоверчиво покосившись на стопку, что сжимал в истлевшей руке мертвец, он протер рукавом горлышко и отхлебнул. Водка оказалась хорошая, согревала мягко. Антон отпил глоток, потом — еще и еще. Он попытался залпом допить остатки, но не смог. Даже слегка поперхнулся и с удивлением уставился на штоф. Водки в нем не убавилось, как было на треть — так и осталось. Хмыкнув, он осторожно поставил сосуд обратно на стол. На душе потеплело, и не то чтоб хорошее настроение, но некоторая надежда все же посетила Антона.

— Спасибо, друг! — тихо сказал он мертвецу. — За твое здоровье! Тьфу ты, черт… За упокой!

— Это… оно… пожалуйста! — прошипел покойник, поднимая истлевшую голову. — Заходи ещё, коли мимо будешь. Хорошим людям завсегда рады…

Вот этого Антон никак не ожидал. «Это уже слишком!» В один прыжок одолел он лестницу и стрелой выскочил на мост, настежь распахнув тяжеленную чугунную крышку. Затем, на всякий случай поспешил захлопнуть за собой люк.

А на мосту по-прежнему свирепствовала непогода. Холодный ветер немилосердно хлестал дождем. Внизу бушевали волны.

Преодолев, наконец, проклятый мост, неуверенной походкой ступил Антон на берег. Он готов был расцеловать эту землю, и даже оглянуться в сторону моста было страшно. А что самое удивительное — стоило с него сойти, буйство непогоды тут же прекратилось. Как будто никакого шторма и вовсе не было. По-прежнему стоял тихий и унылый пасмурный день.

Отойдя от Невы подальше, он огляделся.

Опять все не так. Не так, как было раньше. На месте института Культуры возвышался странный дом, больше всего напоминавший готический собор. Хотя, приглядевшись, сходство с прежним зданием обнаруживалось, но создалось впечатление, что его капитально перестроили. Марсово поле основательно заросло, и за ним ничего не было видно. А вот Лебяжья канавка и Летний сад, похоже, были на месте.

Антон пошел в сторону Лебяжьей канавки. Появилась мысль навестить эту квартиру, напротив Летнего сада, с которой, похоже, все и началось. Он жутко устал и хотел домой, но если есть шанс хоть что-то выяснить — надо им воспользоваться. К тому же, была вероятность встретить там Лену или Владимира Анатольевича.

Проходя мимо «института готической культуры», как он его прозвал, Антон заметил, что все окна и двери в нем заколочены. Некоторые — даже заложены кирпичом. Он услышал странный писк и взглянул вверх.

Летучая мышь, причем такая крупная, каких и в природе-то быть не может, подлетела и приземлилась где-то на крыше. «Так… упыри… что будет следующим пунктом сегодняшней экскурсии?..»

На всякий случай Антон прибавил шагу.

С ужасом взглянул он на мостик, что перекинулся через Лебяжью канавку. С некоторых пор, мосты вызывали недоверие. Но перейти через него все-таки надо.

Ничего страшного. Все тот же маленький горбатый мостик. Разве что, может, чуть более «горбатый», чем помнился…

Когда Антон подошел к Лебяжьей канавке, ему послышалась песня. Останавливаться категорически не хотелось, к тому же, появилось ощущение, что из здания института Культуры за ним наблюдают. Но голос вдруг показался таким чарующим, а мелодия такой родной, теплой и приятной, что он невольно замедлил шаг и огляделся.

И тут он увидел ее. Прекрасное созданье. Нимфа. Она седела на гранитном берегу, полоскала ножки в Лебяжьей канавке и пела. Странно пела, Антон не мог разобрать ни одного слова, но он и не хотел их разбирать. В этой песне было все, в чем нуждалась его измученная душа именно сейчас. В ней было тепло и уютно, безопасно и комфортно. Мелодия окутывала любовью, такой трогательной и нежной, какой не бывает в обычной жизни.

Нимфа повернулась к нему и приветливо улыбнулась. Пышные светлые волосы, полные губы, большие добрые глаза, полупрозрачные одеяния, дающие возможность в подробностях рассмотреть ее безупречное тело. А вокруг — сияние, изгоняющее холод и непогоду. Как окошко в лето из холодной промозглой осени, на подоконнике которого сидит прекрасная незнакомка, беззаботно покачивает ножками и поет песню любви, ему, Антону.

Антон и сам не заметил, как пошел к ней. Медленно, словно загипнотизированный. Лишь на мгновение мелькнула мысль, что что-то тут не так, но потом он подумал: «Не могут же одни исчадья ада и порождения сатаны населять этот мир! Должно же в нем быть хоть что-то прекрасное, в противовес всему! И вот, я нашел это прекрасное! С ней я буду в безопасности! С ней я буду счастлив! Счастлив!.. Счастлив…»

Она тянула к нему руки, а он тянул руки к ней. Они оба улыбались. Оба были счастливы. Нимфа уже не пела, но песня продолжала звучать. Она лилась отовсюду, в нее вплетались голоса многих прекрасных нимф и слышался перезвон серебряных колокольцев.

Вдруг что-то изменилось. Что-то щелкнуло у Антона внутри, возникло ощущение, что он теряет контроль над собственным телом, что разум его заменяется чьим-то чужим, холодным, злым.

Последнее, что он отчетливо видел — это испуганный взгляд нимфы.

Дальнейшие события разворачивались стремительно.

Антон так и не понял, как такое могло произойти, и наблюдал за всем как будто со стороны.

Он отвел руку в сторону и резко, наотмашь, ударил нимфу по лицу. Удар был такой силы, что ее подбросило в воздух, она отлетела назад на несколько метров и ударилась головой о гранитный бордюр. Замерла. Похоже, потеряла сознание.

Так же неожиданно пелена спала с сознания, и Антон вновь обрел контроль над собой.

Он бросился к ней в полном смятении, но тут же остановился и замер на месте.

Перед ним, на гранитном бордюре, обрамляющем Лебяжью канавку, лежала не нимфа. Перед ним лежала жуткая тварь. Химера, сбежавшая из картины Босха. Дряблое, морщинистое женское тело серо-синего цвета венчала рыбья голова с огромным ртом, оснащенным множеством иглообразных зубов и мерзкими жабрами. Круглые белесые рыбьи глаза медленно вращались. Вместо ног — хвост, как у русалки, только не золотистый, как в кино, а такой же, синевато-серый, перепачканный в тине. Запах тины и гнили ударил в нос.

Тварь заерзала и злобно зашипела:

— Чтоб тебе в аду гореть, фантом проклятущий!

Затем она покатилась и плюхнулась в воду, подняв столб брызг. Там, где она лежала, осталось сине-зеленое пятно: не то — кровь, не то — слизь какая-то.

Антон застыл в оцепенении и, скованный ужасом, смотрел на это отвратительное пятно. Потом перевел взгляд на воду. Там плавало еще несколько таких же тварей.

— Чертовы твари! — крикнул он и бросился наутек.

Остановился перевести дух, лишь добежав до главных ворот Летнего сада. Сердце бешено колотилось. Ноги подкашивались от усталости. Надо было немного передохнуть. Мало ли что еще ждет его в этой злополучной квартире — в том, что ничего хорошего, Антон уже не сомневался.

Летний сад, как и все прочее здесь, тоже выглядел несколько по-другому, не так, как раньше. На гранитных столбах ограды сидели зловещего вида бронзовые твари, с большим клювом и красными глазами. Казалось, что глаза их слегка мерцают, можно было предположить, что в темноте они светятся. Орнамент самой ограды тоже неуловимо изменился, став каким-то пугающим.

Ворота открыты, в саду никого не было видно, и, поколебавшись немного, Антон вошел.

Первое, что бросилось в глаза — это скульптуры. Они не были такими белоснежными, как раньше, а потемнели и местами покрылись мхом, но это были совсем не те скульптуры. Не было тут привычных «нимф», «Аполлонов» и «Афин». Все они изображали каких-то монстров. Вернее, сами статуи выглядели весьма художественно и привлекательно, но при ближайшем рассмотрении оказывалось, что у них непременно присутствуют рожки, копыта, перепончатые крылья, аккуратно сложенные за спиной, острые клыки или когтистые лапы. Позы их были агрессивны, почувствовав себя жутковато в окружении этих изваяний, Антон свернул с центральной аллеи, тем более что скамеек тут все равно не было.

Домик Петра не изменился, даже не показался мрачным и пугающим, что уже радовало. Антон заметил, что деревья тут совсем другие. Вместо лип — огромные раскидистые дубы, с корявыми и замшелыми стволами в несколько обхватов и толстыми узловатыми ветками, местами опускавшимися почти до земли.

Он вышел на Фонтанку и встал, облокотившись о гранитную тумбу ограды.

На том берегу ничего особенного не наблюдалось. Знакомый дом стоял на своем месте и, вроде, никак не изменился. Потихоньку успокаиваясь, Антон взглянул на воду. Маленькие волны отражали хмурое небо, дробя его на тысячи кусочков и, играя, лизали гранитные берега. На секунду показалось, что на некоторых из них красными всполохами отразились языки пламени. Откуда? Он глянул на дом. Окна той злополучной квартиры были охвачены огнем. Безумный крик какой-то женщины слышался оттуда все громче и громче. «Черт возьми! Ленка! Она тоже могла оказаться в этом проклятом мире!»

Не веря в происходящее, он закрыл глаза. Потом открыл. Снова посмотрел на дом. Ничего. Окна на месте, никакого пожара.

Медленно и осторожно, он снова пригляделся к воде. Волны гипнотизировали, лениво перекатываясь, не отпускали его взгляд. И вот опять появились багровые всполохи…

Чертовщина! Антон отвернулся. Надо идти, но он уже так устал. Но и это не главное. Идти туда было страшно. Антон сел на землю и прислонился спиной к гранитной тумбе. Голова немного кружилась, видимо уже от голода. Заметив вокруг себя желуди, он принялся их собирать, предположив, что магазина с продуктами может уже никогда не встретить. Вера в то, что он придет в свою комнату, а там все по-прежнему — телевизор, холодильник, теплая батарея — стремительно таяла.

Ползая на четвереньках и собирая желуди, он не переставал оглядываться и, как оказалось — не зря.

Сперва ему померещилось какое-то неуловимое движение под деревьями. Антон вскочил и стал напряженно всматриваться туда, где мелькали едва различимые тени. Так и есть — под некоторыми дубами, на небольшом расстоянии от земли медленно шевелились пятна. Чуть заметные, похожие на сгустки воздуха, более плотные и темные, как кусочки ночи среди дня. И что самое отвратительное — все они медленно ползли к нему.

Антон бросился к воротам. Пробегая мимо домика Петра, заметил, что из окна на него кто-то смотрит. Остановился и пригляделся.

«Боже! Это же Петр!» За окном стоял Петр, в мундире, с маленькой лысой головой, с усиками и страшными выпученными глазами. Похожий на скульптуру Шемякина, что стоит, а вернее — сидит в Петропавловке.

Но это не самое страшное. Самое страшное — что за каждым из множества окон на первом и втором этаже стоял такой же Петр. И все они смотрели на Антона.

Он припустил к воротам, которые, непонятным образом, оказались закрыты.

Даже не оглядываясь назад, Антон бросился к ограде и полез. Спустя мгновение, изодрав руки и одежду, он перевалился через решетку и неуклюже шмякнулся на булыжную мостовую набережной. «Так. Все понятно. Летний сад закрыт для посещения. Хоть бы табличку повесили!» Он со стоном поднялся и побрел к злополучному дому.

Он думал о Лене. «Что если она тоже оказалась тут? Возможно, она уже погибла. Это ужасный мир… А Владимир Анатольевич?.. Он-то сможет за себя постоять. Но если кто-то из них здесь, надо их отыскать. Лучше держаться вместе».

Еще издалека, с набережной, Антон заметил какое-то оживление перед домом. Там собралась, по меркам этого пустынного мира, целая толпа.

Человек шесть толклись у подъезда вокруг какого-то предмета, а рядом стояла лошадь, запряженная в небольшую телегу. На козлах сидел извозчик с длинными седыми волосами.

Подойдя ближе, Антон разглядел, что люди стоят вокруг гроба. Стояли они в непринужденных позах, негромко о чем-то переговариваясь. Не создавалось впечатления, что кто-то из них скорбит об утрате.

Один — так и вовсе человеком не был, такой же, зеленокожий, Антон уже не раз встречал их. Да и остальные вызывали сомнения в своей «человечности».

Стараясь двигаться как можно тише и незаметнее, прижимаясь к стене, Антон подошел поближе и заглянул в гроб.

«Черт! Это же Владимир Анатольевич! Да как же это так?!» Пошатнувшись, он схватился руками за водосточную трубу. Она загремела, но никто не обратил на это внимания. Лишь парочка, что стояла рядом, обернулась и смерила его равнодушным взглядом.

Запах здесь стоял тошнотворно-отвратительный. Если даже Владимир Анатольевич умер вчера, он бы не успел еще так разложиться. Антону захотелось немедленно уйти отсюда. Фыркнула лошадь, и тут он понял, откуда этот запах. Разлагалась лошадь. Причем — давно. Местами, где кожа с нее слезла, виднелись кости и копошение червей внутри. Но, как ни странно, это не мешало ей периодически фыркать и ковырять копытом мостовую. «Да и с телегой она, без сомнения, справится…»

Антон решил постоять и послушать, о чем тут переговариваются, по возможности не привлекая к себе внимания.

— Ты не слышал, дорогой, из какого клана эта ведьма? — спросила своего спутника невысокая худенькая женщина в белом старинном платье и серой накидке с капюшоном, из-под которого Антону удалось разглядеть ее личико, когда она к нему обернулась. Худощавое, но вполне миловидное личико, разве что совершенно синюшного цвета. Как у мертвеца…

— Слухи ходят, что из клана Орталы! — ответил ее кавалер в плаще и высоком цилиндре. — При поимке, она уничтожила двух мор-глутов, и этого из окна выкинула, — он кивнул на Владимира Анатольевича.

— Не может быть! Клана Орталы не существует уже лет сто пятьдесят!

— Сейчас все может быть! — заговорил хриплым голосом отвратительного вида горбун, что стоял ближе к подъезду. — Я вчера, вот этим самым глазом, — он указал пальцем на свой единственный глаз — второй был скрыт грязной повязкой — видел тут хрёпла!

— Быть этого не может! — хором воскликнули старуха в чепце и какой-то скелетообразный господин, так же, по местной моде — в высоком цилиндре. — Я думала, глуты этих тварей давно уж извели, — продолжила старуха. — А жаль, жил у меня раньше один… такой хорошенький…

— Этого точно не извели! — прохрипел горбун. — И вчера извести не смогли. Гонялись тут за ним всей ордой, благо — гнездо ихнее под боком, да так и не изловили.

— Это весьма странно! — заметил кавалер, придерживающий под ручку свою даму, — Странно и необычно. Никогда не слышал, чтоб обычные хрёплы обладали такой силой и изворотливостью…

— Значит, этот был необычный, хотя с виду — самый что ни на есть обычный, — подытожил горбун.

Тем временем женщина, поддерживаемая своим кавалером, совсем извелась. Она и до этого стояла неспокойно, а тут принялась дрожать и чуть подпрыгивать, слегка подвывая.

— Успокойся, дорогая, уже недолго осталось! Подожди немного. Скоро уже…

— Почему я должна ждать?! — завизжала она нечеловеческим голосом. — Кто придумал эту глупость?! Почему мы должны прощаться с покойным. А потом тащиться за этой телегой на кладбище? Я проголодалась! Я хочу есть прямо сейчас!

Она отчаянно вырывалась, и кавалеру уже немалого труда составляло удерживать ее, и не дать наброситься на покойника.

— Молодые люди, соблюдайте традиции! Это единственное, что еще удерживает наше общество от полного хаоса! — зашепелявила старуха нравоучительным тоном.

Седовласый старик-извозчик обернулся, услышав склоку, достал из-за пазухи свисток на веревочке и сильно дунул в него.

Антон почти не услышал звука, так, какое-то свистящее шипение. Но сам старик показался ему ужасающе уродливым. Такого огромного, кривого, загнутого вниз носа, он еще никогда не видел, а глаза старика из-под кустистых бровей, казалось, светились мертвенным желтоватым светом.

Все притихли и обернулись к подъезду. Через мгновение из него вышел или, правильнее сказать — выплыл Петр. Точно такой, как были за окнами в домике Петра. Он так же стоял, вытянувшись во весь свой огромный рост, шевелились у него лишь неестественно выпученные глаза, но он двигался, плыл на небольшом расстоянии над мостовой, слегка наклонившись вперед всем телом. Что-то невидимое держало его, иначе бы он не смог находиться под таким наклоном.

— Простите, господин мор-глут! Это… это недоразумение. Она просто плохо себя чувствует… — залепетал кавалер, поддерживающий свою даму. А та, кажется, и вовсе, при виде Петра — мор-глута, потеряла сознание.

Но Петр уже смотрел не на нее. Он смотрел на Антона.

Антон стоял и не мог шевельнуться. Руки и ноги оцепенели. Он намертво вцепился в водосточную трубу и только благодаря этому не упал.

И в это мгновение, он вновь почувствовал, как и тогда, с русалкой, как его телом завладевает кто-то другой. Но не мор-глут, и не кто-либо извне, а кто-то, кто прячется самом Антоне. И это помогло. Антон встрепенулся, оцепенение спало, и он бросился бежать.

Обернувшись, он увидел, как Петр — мор-глут растворился в воздухе, распавшись на множество темных сгустков, которые тут же расползлись по всей улице.

Бежал он на этот раз долго, пока силы совсем не покинули его, а затем еще долго плелся в направлении своего дома, хоть и понимал всю бесполезность этого.

Начало смеркаться. В темных углах шевелились пугающие тени. Повсюду мерещились глуты (если он правильно понял, темные сгустки — и есть глуты, и они же способны, собираясь вместе, образовывать Петра — мор-глута). Почему-то эти твари теперь пугали больше всего. Даже не столько Антон боялся их, сколько его вторая сущность. Но поскольку эта внутренняя сущность его уже пару раз спасала, Антон решил ей довериться.

«Что такое «фантом»? Почему тварь-нимфа из Лебяжьей канавки так меня назвала? — подумал Антон, но тут ему стало стыдно, что он думает только о себе. — Бедный Владимир Анатольевич! Жаль его… уж он-то точно помог бы выкрутиться из этой ситуации. Такой веселый был… Что за ведьма выкинула его из окна? Да еще вчера… Может, Лена? Да ну, бред какой-то… какая она, к черту, ведьма?.. Кто-то другой. Наверняка и я тут оказался по милости этой ведьмы. Найти бы ее… Вот только как? И где искать?..»

Мысли крутились в голове Антона нескончаемым потоком, периодически срываясь в бред. Он шел, уже не разбирая дороги, шарахался от прохожих. Всюду мерещились глуты.

Пару раз он привлекал чье-то внимание, но уносил ноги, даже не пытаясь разузнать, с кем имеет дело, и что им от него нужно. Он уже уяснил, что тут лучше не привлекать ничье внимание, добром это не кончится.

Придерживаясь Фонтанки, чтоб не заблудиться в этом странном городе, он добрался до Невского проспекта.

Ближе к Невскому, на набережной появлялось все больше разных экипажей, а по самому проспекту они двигались, можно сказать, потоком.

Антон так много повидал за этот бесконечный день, что уже не думал, что сможет еще чему-то удивиться. Но, тем не менее, некоторые прохожие и экипажи ввергали его в оцепенение. Когда он увидел огромного черного волка с горящими глазами, запряженного в колесницу — с криком шарахнулся в сторону. Колесницей управляла женщина, вроде бы и обычная, но такая волна ужаса исходила от нее, что Антон едва не свалился в Фонтанку, благо пальцы намертво вцепились в ограду набережной, а колесница промчалась мимо достаточно быстро.

«Вот это, наверное, и есть ведьма! Может даже та, по вине которой я оказался здесь, и которая Владимира Анатольевича выкинула из окна. Ну, предположим, найду я ее… и что скажу?.. Да она и меня точно так же из окна выкинет, если сам от страха не выпрыгну. Что же теперь делать?! Найти бы тут хоть одного, одного-единственного нормального человека, чтоб он объяснил, как здесь выжить и, главное — можно ли отсюда выбраться!»

Аничков мост, на первый взгляд, никак не изменился. В сгустившемся сумраке, на фоне желто-серого неба, вырисовывались черные силуэты огромных чугунных изваяний коней и людей, держащих поводья. Уже отводя взгляд, краем глаза, Антон уловил какое-то движение. Пригляделся. «Поистине чертовщина!» Чугунный конь шевелился. «Или это только померещилось?»

Нет, не померещилось. Конь принялся яростно вырываться. Послышался металлический скрежет. А потом конь захрапел и красное свечение его глаз прорезало темноту. Он ударил по постаменту чугунными копытами, и в разные стороны полетели снопы искр.

Чугунному человеку все сложнее было удерживать коня. Он со всей силы натягивал поводья, упирался и скрежетал босыми ногами по граниту, так же высекая искры. Потом он обратил взор к небу, открыл рот и издал дьявольский, нечеловеческий вопль.

В этот момент Антон заметил рога на его голове. Потом ему очень живо представилось, как этот конь сейчас вырвется и помчится по мостовой, давя прохожих здоровенными чугунными копытами.

На всякий случай, он припустил бегом, чтоб скорее миновать мост и оказаться на другом берегу Фонтанки. Не разглядев ничего в темноте перед собой, Антон налетел на прохожего, но от испуга лишь прибавил скорость. Человек упал на спину и рассыпался на части. Некоторое время, голова прохожего резво катилась с моста под уклон, рядом с бегущим Антоном, подпрыгивая на булыжниках мостовой и извергая ругательства.

— А так тебе и надо! Будешь под ноги смотреть, урод чертов! — бросил Антон на бегу, поняв, что прохожий уже не представляет угрозы.

Совсем стемнело. Изредка небо озарялось неяркими всполохами. Они не были похожими на грозу, да и вообще ни на что не были похожи. Принялся накрапывать мелкий противный дождик.

Антон окончательно вымотался. Он уже еле плелся, постоянно вглядываясь в темноту. Фонарей нигде не было. Лишь редкие окна давали немного тусклого света. «Боже! Да тут нет электричества! Нет метро. Нет людей. Ничего нет, кроме дьявольских отродий… это место похоже на ад!»

На набережной, в неярком свете окон, показалась высокая фигура. Сильно наклонившись вперед, она медленно плыла над мостовой. «Мор-глут!» — Антон юркнул в какой-то переулок, немного пробежал и забился в темный закуток между домами.

Стало жутко. Повсюду, в каждом темном уголке мерещились сгустки глутов. Чтобы успокоится, Антон достал из кармана и разгрыз пару желудей, собранных в Летнем саду. Они даже не показались противными, настолько он проголодался. До дома было уже недалеко, только вот в существовании этого самого дома он сильно сомневался. Даже, можно сказать, не верил в него совсем. «Ну, приду я, увижу, что там совсем другие люди живут… вернее — нелюди. И что дальше? Что мне делать дальше?!» От обиды ком подкатил к горлу. Он подумал, не остаться ли ему здесь, в этом темном закутке, до утра.

И тут он услышал плач. Тихий и жалобный. Антон осторожно выглянул из своего укрытия. В переулке, неподалеку, стояла женщина и тихонько плакала, прижавшись к стене.

Первой мыслью Антона — было спрятаться и не лезть не в свое дело, ведь все контакты с местными жителями заканчивались плачевно. Но потом он подумал, а вдруг она — тоже человек?! Вдруг она, так же как и он сам, попала в этот проклятый мир и не знает, что теперь делать… Вдруг это — Лена?! Последняя мысль поразила его как молния, и, отбросив страх, он выскочил из своего закутка и бросился к ней.

Увы, это была не Лена. Темноволосая девушка в легком старомодном платьице. Тоненькая, как тростинка, она шарахнулась прочь, заслышав шаги Антона, но потом обернулась и остановилась. Он подошел ближе. Ее глаза, полные слез, смотрели на него с мольбою.

«Какие красивые, глубокие темные глаза!» — Антону почему-то стало жаль ее.

— Привет! Ты кто? — тихо спросил он, стараясь не напугать незнакомку.

— Маша, — так же тихо ответила она.

— И что ты здесь делаешь, Маша?

— Мне некуда пойти, — всхлипнула девушка.

— Тогда пошли вместе!

— К тебе?

— Честно говоря, боюсь, мне тоже некуда пойти…

— Ты — человек?

— Да, — Антон решил не пугать девушку и не говорить, что он еще и какой-то фантом, да и вообще, до выяснения всех обстоятельств, решил считать себя человеком.

Она прижалась к нему. Ее тело было холодным. Совсем холодным. Она всхлипывала и мелко дрожала. Антон накинул ей на плечи свою рваную куртку и прижал девушку к себе. Он так обрадовался, что, наконец, встретил человека, что готов был расхохотаться, если б момент был подходящим. А так — он лишь прижал ее к себе сильнее, так, что бедняжка даже застонала.

— Ой, прости, я просто очень рад встретить человека. Я тут комнату снимал, на Садовой, но кажется, это было в каком-то параллельном мире. Но все равно, хочу сходить, проверить…

— Забудь.

— Почему?.. Эх! Да я и сам все понимаю! — он обреченно махнул рукой. — Но куда же теперь идти?

— Надо дождаться рассвета. Ночью лучше никуда не ходить. Глуты кругом шныряют… Пойдем, тут есть сухое укромное место.

— Хорошо, идем.

Они прошли немного по переулку и свернули в какой-то дворик. Антону показалось, что он узнал это место. Это Апрашка, Апраксин двор. Только немного странно тут, впрочем, как и во всем этом мире…

Они вошли под козырек, прикрывающий вход в подвал, спустились по крутым ступенькам вниз. Дверь в подвал оказалась закрытой, но тут, под козырьком, было темно и сухо. Вполне можно переждать до утра.

— Я так ждала тебя! — Маша обняла Антона и посмотрела в его глаза.

— М-меня? — он был немного ошарашен этим, но, взглянув на нее — поверил.

Милое личико, правда, чересчур бледное, симпатичный носик и огромные темные глаза. Как омут, погрузившись в который однажды, назад уже дороги нет. Тонкие холодные пальчики принялись расстегивать воротник его рубашки и обнимать его шею. Прикосновения были холодными, слегка щекотными, но удивительно приятными. А сколько теплоты и страсти в этих узких вертикальных зрачках!..

«Так. Стоп! Бред какой-то! — Антон почувствовал, как что-то в нем шевельнулось. Снова ожил фантом. Не к добру это! Он еще раз взглянул в глаза Маше. — Глаза как глаза, такие милые…»

В странном, неописуемом блаженстве, Антон застыл, прислонившись к стене, а Маша принялась страстно целовать его в лицо, в подбородок, в шею…

Ужасающий грохот вырвал его из блаженного забытия.

Какая-то старуха со всей дури колошматила палкой по жестяной кровле подвального козырька и громко вопила:

— А ну пошла прочь, чертова мертвечина! Ишь, приноровилась клиентов жрать! Еще раз тут увижу — мало не покажется! Жандармов позову! Мор-глуту участковому сдам!

Бабка здорово напугала Антона, но еще сильнее его напугала Маша. Когда он повернулся к ней — увидел совсем не то бледноватое миленькое личико. Он увидел монстра, с жуткими желтыми глазами и огромными клыками, с которых капала кровь.

Отпихнув ее, он выскочил на улицу и спрятался за спину старушки, все еще продолжавшей колотить палкой по кровле.

Маша медленно поднималась по ступеням. Она то рычала, то пронзительно шипела, а потом — прыгнула. Антон присел и закрылся руками. Старушка же, к его удивлению, никак не прореагировала на этот прыжок. А куда делась Маша?..

Антон обернулся. «Этого не может быть!» В один прыжок, перескочив через них и перелетев дворик, Маша, продолжая яростно шипеть, карабкалась на четвереньках вверх по стене дома. Ползла, совсем не напрягаясь и не цепляясь за выступы. Она передвигалась по отвесной стене, как по ровной земле. Создавалось ощущение, что сила притяжения перестала на нее действовать. Взвыв жутким, неестественным голосом, видимо — на прощание, Маша скрылась на крыше довольно высокого трехэтажного дома.

Только теперь Антон заметил, как сильно болит у него шея. Дотронулся рукой и почувствовал, что из раны течет кровь. «Черт! Эта гадина меня укусила!»

Старуха внимательно разглядывала его, выбросив палку.

— Что, цапнула гадина?! Успела-таки! Ну, ничего, жив будешь — не помрешь… Сам-то ее кровушки не испил?

— Я? Кровушки? Да, вроде, нет… как-то нет такой привычки… у-у-у-у! — Антон подобрал с земли свою куртку, нашел в кармане мокрый носовой платок и приложил к ране.

— А куда путь держишь в столь поздний час, молодой человек?

— Живу я тут, на Садовой… неподалеку. Раньше жил…

Старушка подошла вплотную и дотронулась рукой до его лба. Антон не сопротивлялся. Вопреки ожиданиям, прикосновение оказалось теплым и даже приятным.

— Смотри, — прошептала она чуть слышно, одними губами.

Антон закрыл глаза и ярко и отчетливо начал видеть совершенно странные вещи. Вокруг по-прежнему было темно, но он видел все лучше и лучше, все отчетливее… Вот он мчится по переулку, слишком высоко и слишком быстро для человека, подобно, скорее, птице, или летучей мыши. Вот его дом на Садовой. Вот такой знакомый дворик с разрушенным фонтаном… У фонтана шевелятся какие-то тени, они пугаются и разбегаются в рассыпную. Но что-то, или, вернее, кто-то остается лежать на земле… Он приближается… ближе… ближе… И видит себя! Вернее — свой полуголый, изрядно обглоданный труп.

Антон закричал и в ужасе отпрянул от старухи.

— Что? Что это было?

— Это то, что с тобой станет довольно скоро. Через пару часов. Если, конечно, ты пойдешь туда…

— Но что же мне делать?

— А я почем знаю? Что хочешь — то и делай, — старушка повернулась и заковыляла прочь.

— Постойте! Помогите мне, пожалуйста… — Антон готов был разрыдаться, как ребенок, он не знал, что теперь делать, а эта старушка — единственная в этом мире, кто ему помог. — Я вас умоляю, помогите мне!

Бабка остановилась, обернулась и оценивающе взглянула на него.

— Помогу, пожалуй. Но с одним условием. Работник мне в дом нужен, да уборщик. Не хочу, конечно, фантома брать, от вас не знаешь, чего и ждать, но ведь сгинешь же иначе… Пойдем! Годок у меня поработаешь, а там посмотрим.

— Годок?! — Антон опять был ошарашен, правда, меньше, чем когда увидел свой труп. — Простите, а выбраться отсюда как-нибудь можно?

— Откуда?

— Да из этого мира, будь он неладен!.. Ой, простите… вы ведь здесь живете.

— За Предел? Пересечь грань миров? Так это можно! Это — завсегда-пожалуйста!

— Как?

— Да ничего проще нет, мил человек! Вперед ногами! — старушка рассмеялась, не злобно, но как-то беззаботно, как будто анекдот смешной рассказала.

«Очень смешно! Вперед ногами! Нет, пожалуй, я пока к этому не готов… — Антон поплелся за бабкой. — Делать нечего, надо соглашаться, а то, действительно, и до рассвета тут не дотяну…»

— Я согласен, бабушка, я ведь и умею много… И евроремонтик… тьфу ты, черт! И плотничать могу, и кровлю подлатать, и обойки поклеить… и пол это… подмести.

Старушка обернулась и гневно сверкнула глазами:

— Это все хорошо, голубчик, только запомни раз и навсегда: я тебе не «бабушка», меня зовут Екатерина Францевна Хесслер!

— Простите, пожалуйста, Екатерина Францевна… я понял…

 

4

Тяжелое пасмурное небо отсвечивало на западе розовым. Кронверский пролив казался живым. Быстрые маленькие волны на его поверхности шевелились и поблескивали в темноте, чуть слышно, со звуком, похожим на вздохи, облизывали гнилые деревянные сваи, укреплявшие берег. Ветер гнал туманную сырость с Балтики.

— Каков план, Анна?! — огромный волк потянул носом влажный ночной воздух и с опаской покосился в сторону Петропавловской крепости.

— Не торопи события, Жак, что тебе неймется?.. — стройная женщина в черном плаще задумчиво теребила его холку, глядя куда-то вдаль темными печальными глазами.

На минуту, в просвете облаков показалась луна. Волк задрожал, заскулил, набрал полную грудь воздуха, чтобы как следует взвыть, но получил такую затрещину, что лишь заскулил еще громче:

— За что?

— За то, что ты кретин, Жак!

Неподалеку из зарослей послышался протяжный тоскливый вой. Жак хотел ответить, вернее — не хотел, всего лишь сработал инстинкт, но очередная затрещина опять заставила его заткнуться.

— И твой брат — такой же болван, как ты. Что вы шумите? Не можете часок тихо посидеть? Тащи его сюда, пока я хвосты не поотрывала обоим.

— Простите, госпожа Анна! — из кустов, прижав голову к земле, на поляну вышел Анри, второй волк, брат Жака. — Уж больно место это жуткое. Почему нельзя было встретиться как всегда, на кладбище? — он с опаской покосился на крепость, благо, Кронверкский пролив отделял ее от них, а о двух давно разрушенных мостах напоминали лишь чернеющие балки опор.

— На кладбище слишком многолюдно.

— А здесь страшно! — хором прошептали Жак и Анри.

— Вы что, боитесь Ворлака?

— Да, боимся, и небезосновательно, — проскулил Жак.

— Ворлак — миф. В наши дни это такой же миф, как и Акрон Вольронт, — твердо заявила Анна, но во взгляде ее все же мелькнуло сомнение.

Шерсть на загривках волков встала дыбом при упоминании Ворлака — старшего оборотня, что когда-то служил повелителю Вольронту. И если о самом повелителе уже давно ничего не было слышно, то Ворлака иногда замечали на крепостных стенах. Конечно, ни Жак, ни Анри лично этого не видели, но в его существование свято верили.

По старым преданиям, за подобную резню, что устроили братья-оборотни между своим кланом, Кребье, и стаей Нидхольмов, Ворлак, сто пятьдесят лет назад, спустил бы с них шкуры и подвесил на крепостной стене. Ворлаком их пугали с детства, поэтому появляться вблизи крепости они не любили.

— Анна, кого мы ждем?

— Нестора Карловича и Булыжника.

— Может, пойти все-таки на кладбище, съесть кого-нибудь? — Жак с тоской заглянул ей в глаза.

— Надо вытащить Алексея из острога. Вы знаете, я все равно не успокоюсь, пока не сделаю это! Если у вас кишка тонка — проваливайте, но больше не приходите! — глаза Анны гневно сверкали, даже начали светиться.

Не к добру это. Жак и Анри притихли. Они боялись Анну и любили Алексея. Он приютил их, голодных и ободранных молодых щенков. Без него их бы уже давно разодрали Нидхольмы, или они издохли бы от голода. Но вытащить его из острога… Да потом не только стая Нидхольмов, но все глуты и жандармы будут их искать. Это безумие!

Неожиданно зашевелился средних размеров валун под боком Анри. Волк подскочил и ощетинился, но быстро успокоился.

— Черт возьми, Булыжник! И давно ты здесь? Это ж надо, так незаметно подкрадываться!

Камень медленно развернулся, приняв форму ящера, небольшого, полметра ростом, но с весьма внушительными зубами.

— Булыжник! — обрадовалась Анна. — Ну, как, удалось что-нибудь разнюхать?

Жак и Анри поудобнее устроились в центре полянки у старого костровища, где ровную землю покрывала пожухлая осенняя трава. Они знали, Булыжник — мастер все разнюхивать. И сейчас он выдаст все городские новости. И времени это займет немало. Анри зевнул.

— Много всего странного произошло за последний день, — голос ящера шипел и потрескивал, что выдавало в нем волнение. — И, возможно, произошедшее нам на руку, если правильно распорядиться информацией и заключить полезные союзы.

— Мы не можем больше ждать, боюсь, у Алексея нет времени, — Анна была полна решимости. — Если никто со мной не пойдет, я пойду одна.

Она принялась расхаживать по поляне. Ветер теребил ее плащ, сбросил капюшон и играл черными волосами. Под плащом мелькало красное платье. Элегантное, но немного вычурное, Анна редко надевала его. Подвенечное платье матери… оно придавало сил и уверенности, но навевало мрачные мысли и воспоминания. Но сейчас Анне хотелось быть сильной, а все мысли заняты были лишь Алексеем.

— Не горячись, Аннушка, — Булыжник заговорил мягче, только он, да еще Нестор Карлович осмеливались называть ее «Аннушкой», остальным это стоило бы жизни. — Не горячись. Подожди. Дай мне все рассказать, а потом сама решишь, как поступить.

— Что ты узнал об остроге?

— Подожди. Давай все по-порядку. Я столько всего узнал, что у самого мысли путаются, — Булыжник стоял, опершись на хвост и поблескивая в темноте серой чешуей, даже его поза выдавала волнение, что случалось с ним нечасто. — Так вот. Событие номер один: глуты схватили ведьму, говорят — из клана Орталы, она в остроге.

Все присутствующие вытаращили на него глаза. При этом, глаза Анны сделались совсем круглыми, как у рыбы. Последняя ведьма из клана Орталы исчезла вместе с Акроном Вольронтом, сто пятьдесят лет назад. И если в городе появилась другая ведьма из этого клана, это означало только одно — грядут перемены. И перемены эти совсем не на руку Архипу Петровичу Дюссельдорфу, управляющему наместнику, главе жандармерии, а так же, с недавних пор, и повелителю глутов.

— Это плохая новость. Дюссельдорф поднимет всех глутов и жандармов, усилит охрану острога… — сказала Анна, и по ее щеке пробежала слезинка.

Жак и Анри поспешно отвернулись, Анна на взводе, и ничем хорошим это не кончится. Не хотелось бы попасть под горячую руку.

— А это — как посмотреть, — ответил Булыжник, — зато им явно будет не до нас. Для того чтоб штурмовать острог, у нас все равно нет сил. Нам нужен амулет, открывающий его. А амулет этот Архип Петрович передал своему старшему сыну, Ивану Архиповичу, и, как я подозреваю, передал не по своей воле.

— Как же отобрать у Ивана этот амулет? Его постоянно окружают глуты. Да он живет в глутовом гнезде и скоро сам глутом сделается! — надежда оставляла Анну.

Она совсем сникла. Никогда еще Жак и Анри не видели ее такой. Даже когда сцапали Алексея, ей удалось собрать остальных и уйти. Даже потом она не теряла надежды…

— Аннушка, подожди, какая ты, право, нетерпеливая, — Булыжник любовался своим чешуйчатым хвостом, он явно приберег самое интересное «на десерт», и это вселяло надежду. — Да, к Ивану не подступиться, но ведь у него есть братец, Влад. Так вот, через три дня, во дворце Дюссельдорфов, на Елагином острове, Влад устраивает бал, как всегда, для своих ненаглядных упырей. Иван Архипович будет там, а вот глутов, разумеется, не будет. Это такое счастье, что они с упырями не переносят друг друга. А то нас всех бы давно уже сожрали. Но, так уж устроена их природа…

— А вот это дельно, — оживилась Анна, — пробраться в дом не составит труда, но что нам даст этот амулет?

— Этот амулет отсоединяет саму сущность заключенных от острога. Без этого, покинув острог, они просто не выживут. Силами заключенных кормят глутов и используют для прочих нужд; связь заключенных с острогом очень сильна. Острог постепенно высасывает их, медленно убивая. Но этого амулета недостаточно. Нужен еще один. И вот тут я, признаться, в затруднении…

Анна смотрела на Булыжника с надеждой и даже с мольбой. Действовать надо не медля, а что делать — она не знала. Она могла лишь погибнуть, прихватив с собой несколько глутов, да оторвав головы парочке жандармов. Но что это даст Алексею?! Что это даст им всем?!

— Дело в том, — продолжил булыжник, — что второй амулет, способный снять печать клейма с заключенных, находится у Палача. А вот как одолеть этого Палача?..

— Он же из ваших, — подал голос Анри, — кому, как не тебе, знать, как его одолеть?!

— Так-то оно, да не так… — задумчиво прошипел Булыжник, — Он лишь наполовину ящер. А на вторую половину — чертов зомби, да простят меня Нестор Карлович и Алексей.

— Ну так спалим его — и дело в шляпе! — рявкнул Жак, Нестор Карлович ему не нравился, как, впрочем, и все зомби, кроме Алексея.

— Не выйдет, — усмехнулась Анна, — он ведь еще и ящер. А ящеры — не горят. Как думаешь, Булыжник, может, я смогу его одолеть?

— Исключено! Полуведьме его в жизни не одолеть. Да и ведьма не каждая справится, вот если б та, из клана Орталы… Так она в остроге. Чертов замкнутый круг получается, — Булыжник прикусил свой хвост, образовав кольцо, потом выплюнул его и задумчиво посмотрел на Анну. — А где же наш Нестор Карлович? Что-то он задерживается.

— Придет! Нестор Карлович всегда задерживается, — вздохнула она и уселась на крупный валун почти у самой воды.

Тем временем, Анри подозрительно принюхивался к ближайшим кустам и скрытому в них, почти неразличимому во мраке, огромному стволу высохшего дуплистого дерева:

— Тут кто-то есть! Но, вроде, не глут.

Жак зарычал.

— Ой, простите, совсем из головы вылетело, — Булыжник хлопнул себя по лбу когтистой лапой, — Не пугайтесь, это наш союзник. На данный момент у нас общие интересы. Прошу любить и жаловать: Иван Андреевич.

— Хрёпл! — зарычали Жак и Анри, шерсть у них на загривках вздыбилась и они попятились назад, поджав хвосты.

— Ой! Хрёпл! Какой хорошенький! — от восторга, Анна чуть не соскользнула в воду, даже ноги ее на какое-то мгновение обернулись рыбьим хвостом, блеснувшим серебряными чешуйками.

Из кустов, на согнутых ножках, осторожно принюхиваясь, вышел хрёпл Иван Андреевич и вежливо поклонился.

— Скажите, Иван Андреевич, что же за интересы у вас такие, общие с нашими? — поинтересовалась Анна. — Не стесняйтесь, раз мы союзники — мы должны все друг про друга знать!

Но хрёпл лишь подошел к кромке воды, уселся на берег, свесив ножки, печально вздохнул и кивнул в сторону крепости.

— Аннушка, наш друг не очень общительный, — застрекотал Булыжник, — последние сто пятьдесят лет он провел в другом мире, за гранью, выполняя поручение Хозяина. Я думаю — самого Вольронта! А здесь появился лишь вчера, вместе с ведьмой, которую называет Ортала. И теперь он хочет доставить эту самую ведьму Хозяину. Да вот беда — она в остроге…

Волки испуганно прижались друг к другу, и отползли к ближайшим кустам, при упоминании Вольронта. Не смотря на байки старейшин, они не верили в существование Властелина, но теперь, кажется, начинали верить. Анна же вскочила на ноги и вновь расхаживала взад-вперед по маленькой поляне, напряженно думая, затем подошла вплотную к ящеру:

— Булыжник, ты предлагаешь освободить ведьму? Ты представляешь, что с нами будет потом?! Одно дело — мы вытащим ничем не примечательного заключенного, устроим суматоху, и, при таких обстоятельствах, да еще и с появлением этой ведьмы, никто и не заметит исчезновения Алексея… А ты предлагаешь совершить переворот! Все глуты и жандармы будут после этого преследовать нас! И долго мы так, по-твоему, протянем?!

Хрепл недовольно хрюкнул. Жак и Анри продолжали жаться к земле, видно было, что такое развитие событий их не радовало.

Булыжник в смятении теребил чешуйки на своем хвосте, злобно оскалив при этом острые зубы:

— Я не хочу рисковать лишь ради одного Алексея, как бы дорог он мне не был. У нас появился шанс. Отличный шанс поквитаться с Дюссельдорфами!

— Ты же хорошо представляешь, сколько у нас шансов против Дюссельдорфов! Скажи мне, ради чего все это?!

Глаза Анны сверкали гневом и отчаянием, волосы растрепались, черная накидка развевалась на ветру, который неожиданно подул с неистовой силой, поднимая в проливе волны. Так всегда случалось, когда душевный покой покидал ее. Наполовину ведьма, наполовину русалка, она влияла на разные стихии — порой воздух и вода были подвластны ей. Она не умела пользоваться этим даром, лишь с сильными эмоциями он вырывался наружу, и это было опасно, так как могло привлечь ненужное внимание. Анна всегда подавляла свои чувства, контролировала эмоции, но последние дни вымотали, и могущественная ведьма, что жила у нее внутри, рвалась на волю. Деревья над их головами шумели и гнулись, ветер срывал с них последние мокрые листья, стремительно кружившие по поляне маленькими черными тенями.

Анна ничего не боялась, даже умереть. Но если бы им удалось вызволить лишь Алексея, они вполне могли бы скрыться и жить, как раньше, промышляя мелким разбоем и скитаясь по городу. А если они совершат то, что предлагает Булыжник, за ними, как за повстанцами и вольнодумцами, устроят такую охоту, что обо всех надеждах можно будет позабыть. Да и не проживут они долго…

— Не молчи, Булыжник! Это ты у нас революционер! Вот и скажи, ради чего все это и ради кого?!

— Я скажу, ради чего! — ломая ветки, из-за дерева показался мертвый человек. В одной руке он держал свою голову, а в другой — высокий черный цилиндр, слегка помятый.

— Нестор Карлович! Что с вами приключилось?! Вы опоздали… — Анна бросилась ему навстречу. — Давайте, я помогу вам голову поставить на место! Так что произошло?

— Пустяки, какой-то хам налетел на меня на Аничковом мосту, — зомби с хрустом покрутил головой, пристраивая суставы на прежнее место, а затем аккуратно надел цилиндр. — Аннушка, я принес дурные вести… присядь. Но я скажу тебе, ради чего нам надлежит совершить то, что предлагает Булыжник. Мы не станем более жить в страхе!

— Что… с Алексеем?! — Анна схватила мертвеца за воротник и тряхнула так, что у того загромыхали кости.

— Крепись, Аннушка… Алексея больше нет. Они уничтожили его. Они убили его душу… Сегодня я почувствовал это.

Волки отскочили в сторону, даже Булыжник на мгновение обернулся камнем, ожидая бури.

Но ничего не произошло. Анна, скользнув дрожащими руками по фраку Нестора Карловича, медленно опустилась на землю и тихо заплакала. Зомби присел рядом и молча обнял ее. Затем подошел хрепл и тихонько тронул за руку, выражая сочувствие. Булыжник вновь обернулся ящером, но, казалось, совсем окаменел. А волки взвыли в два голоса, протяжно и тоскливо, разом позабыв и про Ворлака, и про темного властелина, и вообще обо всем на свете. Они оплакивали Алексея. Утих ветер и полил проливной дождь.

— Прости, Аннушка, за дурную весть… — Нестор Карлович скорбно снял цилиндр, подставив дождю иссушенную голову с редкими клочками волос. — Алешка ведь мне как сын был… Будь прокляты эти Дюссельдорфы со своими глутами!

Тем временем дождь усилился, поднялся ветер, и начался настоящий шторм, но никто из компании, собравшейся на берегу, этого не заметил. Анна поднялась с земли. Руки ее немного дрожали, но двигалась она уверенно. Слезы бежали по ее щекам, а может, это были капли дождя. Ее глаза сияли гневом.

— Я буду мстить! — голос ее прозвучал уверенно и властно, и гулкий раскат грома вторил ему.

— Мы будем мстить! — прорычали ощетинившиеся оборотни, оскалив клыки, а глаза их вспыхнули красным.

— Я с вами! — Булыжник ударил хвостом, расколов небольшой камень, — Но план предлагаю не менять. Вызволим из острога ведьму, она поможет нам подобраться к Дюссельдорфам!

— Согласен с Булыжником, — Нестор Карлович медленно надел цилиндр, — это хороший план… Но действовать надо одновременно. В одну ночь. В ночь бала у Дюссельдорфов. Сперва к Палачу. Я знаю, где его можно застать без охраны, а потом — в особняк. Еще есть время подготовиться, я соберу всех, кого смогу. А сейчас надо уходить.

Они тихонько разошлись в разные стороны. А вскоре и непогода утихла. Иван Андреевич отправился в логово Булыжника, куда был приглашен своим новым другом. Хрёпл ликовал. Еще вчера его положение казалось безнадежным, и все что ему оставалось — бегать от глутов, так и не выполнив задания. И вот у него уже столько союзников! На радостях, Иван Андреевич хотел было перекусить оборотнем, но вовремя себя остановил, порешив, что поедать союзников — не практично.

Спустя некоторое время, на стене Петропавловки можно было разглядеть черный силуэт волка поистине исполинских размеров. Это Ворлак, потревоженный разбушевавшейся непогодой, поднялся осмотреть свои владения. Потом он взвыл, устремив огненный взор свой к небу. И вой его, протяжный и тоскливый, пронесся над городом, наполняя ужасом эту ночь.

 

5

— Влад, у тебя скучно! — Иван Архипович машинально взял с подноса бокал, отхлебнул и сильно поперхнулся, закашлявшись и выплюнув все на пол. — Что это?!

— Как что? Это — кровь.

— Вы… упыри твои… вам бы только жрать! Вы даже помыслить больше ни о чем не можете!

Влад оскалил клыки и недовольно зашипел.

— А что могут твои глуты? Только глазами вращать!

— Ежели бы не мои глуты — здесь бы сейчас уже не мы хозяйничали, а ведьма из клана Орталы! — Иван Архипович выхватил из кармана брата кружевной платок и принялся по старой привычке лихорадочно счищать капельки крови, что случайно попали на его старомодный мундир, такой же, как на мор-глутах. Потом, опомнившись, нервно отшвырнул платок, глубоко вздохнул, вытаращил глаза и начал ими вращать. Пятнышки крови при этом быстро исчезли с мундира сами по себе.

— Надеюсь, вы ее убили? — Влад поднял платок, аккуратно сложил и сунул обратно в свой карман.

— В остроге она. Глутов кормит.

— Ах, Иван Архипович! — принялся кривляться Влад, его глаза при этом чуть слезились и нездорово сверкали на абсолютно бледном лице. — Ваши глуты способны только жрать! Они даже помыслить ни о чем более не в состоянии… например о том, как Ортала опасна для нас!

— Ортала уже не опасна. Ничто не опасно для нас теперь, когда я контролирую глутов! — злобно прошипел Иван Архипович.

— Ты глутов, или глуты тебя?..

— Как ты смеешь?!

— Это как ты смеешь?! — глаза Влада налились кровью.

Чтобы немного успокоиться, он отошел, поймал какую-то девку, что в обилии доставили на бал, и впился зубами ей в руку. Бедняжка лишилась чувств, но Влад, поддерживая ее, продолжал высасывать кровь.

Иван Архипович устроился неподалеку. Он с жадностью впитывал жизненные силы жертвы, надеясь, что братец не обратит на это внимания. Но он увлекся. Спустя пару минут, несчастная упала замертво, лишив Влада потока свежей крови.

— Ты что творишь? — он вскочил и оскалился на брата. — Нам бы ее на несколько дней хватило!

— Не горячись. Глуты добудут еще… — Иван Архипович, сам того не замечая, уже не стоял на полу, а парил над ним, слегка наклонившись вперед, как заправский мор-глут.

— Да лучше бы твои глуты не лезли никуда. Тогда бы и Орталы здесь не было. Недаром закрыты все проходы. Там опасно.

— Теперь для нас ничего не опасно. Влад! Я пришел к тебе не просто так. Нам нужен союз. Неужели тебе не осточертел этот город? Неужели не хочется чего-то большего?!

— Нет, ты окончательно свихнулся… — вытирая рукавом рот, Влад выискивал в толпе новую жертву, — …чего тебе не хватает? Ты занял место отца. Ты командуешь глутами. Ты имеешь все! Зачем лезть туда, куда запретил Хозяин? Или слово Вольронта тут больше ничего не стоит?

— Ты полный кретин! Вольронт давно мертв! — взвизгнул Иван Архипович.

И вокруг воцарилась тишина.

Только что в особняке Дюссельдорфов на Елагином острове царило веселье. Играла незатейливая музыка. Повсюду сновали упыри, обсуждая сегодняшнее меню из двух дюжин молодых девиц, коих, кстати сказать, где-то раздобыли глуты. Всем было весело и вдруг… все замерли. Даже бронзовые статуи в виде ангелочков карликового роста, державшие в руках высокие подсвечники, не ходили больше по залу. Все обернулись и смотрели сейчас на Ивана Архиповича.

— Да! Я готов заявить это во всеуслышание! — Иван Архипович яростно зашевелил глазами. — Акрон Вольронт мертв! Его больше нет, и вся власть в этом городе принадлежит мне!

Из толпы вышел древний сгорбленный кровосос. Все присутствующие, кроме Влада и Ивана Дюссельдорфов, склонили головы. Это был граф Цепеш, глава самого старого клана упырей.

— Все, кто заявлял такое во всеуслышание, насколько мне известно, давно сами мертвы. А Хозяин жив! Так что, молодой человек, смею вас заверить, делая такие заявления, вы совершаете большую ошибку. И она будет стоить жизни вам. И еще, раз уж я встрял в вашу милую беседу, хотелось бы узнать, где ваш отец, Архип Петрович? Что-то его давно не видно…

Упоминание отца немного охладило пыл Ивана Архиповича. Он вдруг почувствовал, что больше не может тут находиться, что ему срочно надо на воздух. Вся эта роскошь, все эти натянутые улыбки, скорее даже оскалы гостей, что натащил сюда его братец, ужасно раздражали. Потихоньку превращаясь в глута, он потерял интерес к дворцам, балам и попойкам. Только власть, сила, расширение своих владений и возможностей интересовали теперь его.

— Архип Петрович дома. Ему нездоровится… — Ивану надоело парить в воздухе, подобно мор-глуту и привлекать всеобщее внимание. Он опустился на пол, тяжело вздохнул и окинул взглядом просторный зал с золоченой лепниной на потолке и огромными зеркалами на стенах. — Что уставились, гости дорогие?! Продолжайте веселиться!

Вновь заиграла цыганская скрипка, и толпа, собравшаяся было вокруг братьев, разбежалась по залу.

«Интересно, почему кровососы так любят огромные зеркала? Они же все равно в них не отражаются…» — Иван Архипович подошел к такому зеркалу и уставился в него, предпочитая видеть весь этот вертеп в отражении.

В зазеркалье было гораздо просторнее. Владовы упыри, как и сам Влад, не имели отражения. Отражались лишь девицы, сегодняшний обед кровососов. Некоторые из них носились по залу, некоторые лежали на полу, а некоторые застыли и слегка подергивались в совсем уж неестественных позах, видимо, как раз сейчас их ели. Еще отражался цыган. Но как-то странно. Его очертания были размыты, казалось, что у него четыре руки, две скрипки, маленькие рожки на голове и ноги сатира с козлиными копытами.

Иван Архипович с омерзением отвел от музыканта взгляд. Он ненавидел цыганских колдунов и все, что с ними связано, и, будь его воля, истребил бы всех. Но сейчас ему нужны были кровососы. Нужна их сила. Она, как обратная сторона силы глутов, и он хотел объединить эти племена для высшей цели… А упыри симпатизируют цыганам.

Чтобы немного отвлечься, он принялся выискивать себе очередную жертву среди девиц. Одна привлекла внимание. Высокая, выше остальных, с длинными черными волосами, она держалась гораздо увереннее прочих. Светлое платье сидело на ней странно, некрасиво как-то и неаккуратно. Иван Архипович любил аккуратность во всем, в отличие от своего брата, и собирался уже высказать тому, что думает по поводу такой одежды жертв, но вдруг встретился с девушкой взглядом.

«Великолепно! Сколько силы! Я убью ее, высосу целиком, и пусть Влад потом верещит… ничего страшного, доставим ему новых», — старший брат опять, как мор-глут, приподнялся над полом, чуть наклонился вперед и поплыл к девушке, предвкушая обильный сладкий десерт.

Невидимая стена встала перед ними. Он уперся в нее со звоном, отстранился назад и попробовал снова. Опять то же самое! Магический барьер! Как посмели эти упыри установить перед ним барьер?!

— Иван! — послышался чрезмерно веселый голос Влада. — В своем ли ты уме? Ты же разобьешь мне зеркало. Ты становишься туп, как твои глуты!..

Иван ничего не стал отвечать на дерзость брата. Он вдруг понял, что никакой преграды нет, просто он давно наблюдает за всем происходящим через отражение в зеркале, и, заприметив там жертву, не раздумывая, ринулся к ней.

«Вот, черт! Глупость какая…» — он опустился на пол и огляделся. Он просто ощущал на себе насмешливые взгляды кровососов. Это ж надо, так опростоволоситься!

Анна уже давно кружила по залу, ловко уворачиваясь от жадных лап кровососов, что время от времени тянулись к ней. Ей не было страшно, хотя она и понимала, что долго так не продержаться, и ее поведение, отличное от прочих жертв, что в основном тихонько плакали или падали в объятья упырей, цепенея от ужаса, будет замечено. И тогда придется уносить ноги.

Благо — этот особняк, дача Дюссельдорфов, расположился на самом берегу Малой Невки. А в родной стихии, в воде, уже никто не сможет одолеть ее.

Анна украдкой поглядывала на Ивана Архиповича. Амулет он носил на шее, на цепочке, но видно его не было, его скрывал строгий петровский мундир. Иван вообще сильно походил на мор-глута. В какой-то момент, Анна даже испугалась, что, почуяв беду, Дюссельдорф распадется на сгустки тени, и поди потом разберись, у кого из них окажется амулет. Пока же Иван Архипович вяло переругивался с братом. Анна слышала каждое слово, даже подошла поближе, чтоб ничего не упустить.

Нестор Карлович отправился собирать знакомых зомби, и с минуты на минуту должен был появиться во главе этой трухлявой армии перед воротами особняка. Зомби отвлекут упырей и охрану и дадут возможность Анне действовать. Но их все не было. Нестор Карлович, по своему обыкновению, опаздывал, и на этот раз — очень некстати.

Анна уже начала нервничать, приходилось сильно сдерживать себя, чтоб упыри не заподозрили неладное. И тут она почувствовала на себе взгляд. Холодный и хищный, он проникал в душу, подавляя волю. Она обернулась. Возле огромного зеркала, обрамленного массивной золоченой рамой, стоял Иван Архипович и смотрел на нее. Вернее, сам он стоял к Анне спиной, а смотрело его отражение. Затем он чуть приподнялся над полом, наклонился вперед и ринулся к ней из зазеркалья. Раздался звон. Анна невольно отшатнулась. Влад отпустил какую-то шутку, а Иван, лишь воткнувшись в зеркало еще пару раз, осознал, какая перед ним преграда.

Дюссельдорф на секунду замешкался от этакого конфуза, и это дало Анне небольшую передышку. Но потом он повернулся и посмотрел на нее в упор.

Дикий, бездонный ужас охватил Анну. Взгляд этих пустых, бездушных глаз сковал ее. Она стояла, как вкопанная и не могла пошевелиться. Она смотрела на себя как бы со стороны, отметив, что платье на ней сидит отвратительно.

Опасаясь привлекать внимание, она не одела платье матери. Да и жертв упыри обычно одевают в белое, любуясь, как по ткани расплываются кровавые пятна. Пришлось послать Жака и Анри на кладбище, где они, пробравшись в какой-то склеп, раздели мертвую старуху. Волки — есть волки, и платье, мало того, что было не по размеру, так еще оказалось и разодранным. Но выбирать было не из чего…

«Ужас! О чем я только думаю! — всплыло на секунду в сознании. — Все пропало! Это — конец…» Воля и ощущение реальности покинули Анну, ноги подогнулись, и под пристальным взглядом мор-глута-Дюссельдорфа она медленно осела на пол.

И в этот момент Ивана снова отвлекли.

— Зомби! Зомби! — послышался крик с улицы.

— Зомби? — Иван повернулся к брату.

— Да. Чертовы мертвяки штурмуют ворота, — ответил тот.

— Ну так разберись с ними! Ты же сам — мертвяк, — ухмыльнулся Иван.

Улыбка у него получилась кривая, неестественная. Но Влад сильно разозлился, фыркнул, выпустил неимоверной длины клыки, и выскочил в окно, обернувшись гигантской летучей мышью.

— Я скоро вернусь, не уходи, братец! Поговорим еще… — прошипел он и растворился в ночи.

Многие из гостей отправились следом.

— Зомби. Что это с ними?.. — ворчал Иван. — Никогда прежде не беспокоили…

Он повернулся к Анне и вздрогнул, мгновенно растеряв всю важность и значимость своего вида. Он на секунду растерялся: перед ним, на паркетном полу, сидела, подложив под себя хвост, русалка.

Этого секундного замешательства-то Анне и хватило. Она резко распрямила хвост и прыгнула на мор-глута.

Хвост русалки намного сильнее человечьих ног. Она оттолкнулась с такой силой, что паркет затрещал и прыснул из-под нее веером. Всю волю, всю свою ненависть она вложила в этот прыжок, и он удался на славу.

Выбив большое окно, сорвав бархатные гардины, Анна и Иван Дюссельдорф вылетели из особняка вместе с щепками и осколками стекла. Перелетев гранитную набережную, оба плюхнулись в воду.

Мор-глут неуклюже барахтался, шипел и вращал глазами, а русалка Анна уже рвала его китель острыми рыбьими зубами.

Вскоре над местом падения уже хлопали крыльями упыри. Потом они долго вытаскивали из воды ошалевшего Ивана. Но Анна уже не видела этого. Она плыла вверх по течению, к Троицкому мосту, сжимая в руках амулет.

«Получилось! У меня получилось! — ликовала она. — Спасибо, Нестор Карлович, вовремя отвлек Дюссельдорфа…»

«Нестор Карлович! Как же я могла забыть о нем!» — Анна резко остановилась и повернула к берегу. Становясь русалкой, она делалась легкомысленной и беспечной, как и подобает русалке. Она упивалась победой. Она сжимала в руках горящий бледным огнем амулет и с трудом собирала разбегавшиеся мысли. Знак. Она должна подать знак Нестору и его друзьям. Им надо убраться оттуда до появления глутов. Но как это сделать?

Анна вынырнула среди водорослей и затаилась у плавающей коряги. Огляделась. Упырей не видно, погони нет. Она попыталась сосредоточиться. Даже не сосредоточиться, а разозлиться, только так можно было что-то сделать, но ничего не выходило. Слишком велик был азарт, коим еще пылали ее глаза, слишком большой была радость, что удалось заполучить этот проклятый амулет…

Анна почувствовала свою беспомощность. Она должна, просто обязана предупредить Нестора Карловича, что все уже закончено. Но как?.. На глаза навернулись слезы.

И в этот момент, у кромки воды, показалось слабое свечение. Тихий вздох разнесся над Невой. Анна чуть было не ушла под воду, когда увидела его.

Алексей. Он стоял на берегу. Как всегда, нескладный, неопрятный. Он улыбался ей. Не ртом, ведь зомби не могут улыбаться… он улыбался глазами. Но в глазах его при этом застыли боль и отчаяние. Непонятным, невообразимым образом, он очутился сейчас перед Анной. Никто никогда еще не слышал о таком, чтоб зомби мог явиться с Той Стороны.

Анну душили рыдания. Она даже предположить не могла, чего это ему стоило. Она бросилась к нему в объятья, но он растворился в воздухе. Исчез, лишь взмахнув на прощанье рукой.

А потом Анна услышала шепот. Слабый, едва различимый:

— Ты должна это сделать… ты можешь… ради нас… ради нас всех. Прощай, Анна…

И вновь темнота ночи. И только волны тихо шелестят. И вновь пустота в сердце…

Анна вышла на берег, держа в руках амулет. Обнаженная и беззащитная с виду, но теперь неимоверно сильная внутри. Она сбросила с себя пряди водрослей, что сплелись с ее волосами. В ее глазах вспыхнул огонь. Яростный, злой. Она больше не боялась никого, ни упырей, ни Дюссельдорфа с его глутами.

Она воздела руки к небу, крепко сжимая амулет, и поднялся ветер. Она взглянула на небо, и хлынул дождь. Она закричала, неистово и громко, не своим, каким-то чужим, диким голосом, голосом ведьмы, жуткой химеры, что жила в ней и ждала своего часа.

И грянул гром.

Вспышки молний осветили Елагин остров. Раскаты гремели непрерывно, сливаясь в оглушительный гул. Анна подала знак.

 

6

От ледяной воды Лена глубоко и прерывисто вздохнула, словно выныривая из неведомых глубин, и открыла глаза. Струйки все еще стекали с волос, мешая осмотреться, и единственное, что она ясно различала в полумраке — запах болотной гнили и чей-то темный силуэт перед собой.

— Еще одна беглая ведьма, — равнодушно прошепелявил кто-то.

Лена мотнула головой, стряхивая остатки воды. Она хотела вытереть лицо руками, но они оказались связаны, и, судя по тому, что кисти уже онемели — давно. Голова гудела, мысли путались, и слова незнакомца с трудом доходили до нее.

«Ведьма? Кто? Я?! Да он сумасшедший! Господи, только фанатиков не хватало!»

— Послушайте, — осторожно начала она и удивилась, как слабо прозвучал ее голос.

— А что тебя слушать-то? — он приблизился к ней. — Все одно — врать будешь. Да мне-то что? Вот сейчас наряд придет, да тебя на место и доставит.

Факелы за его спиной вспыхнули чуть ярче, и она рассмотрела лицо незнакомца — выпученные водянистые глаза на синюшном лице, заостренный длинный нос и широкий, лишенный губ рот.

— Как же вы мне надоели, — сокрушенно выдохнул он.

Тухлое зловоние, исходившее из его рта, было невыносимо. Лена вздрогнула, увидев какие острые у него зубы. Не просто острые — множество острейших игл, наполняли его рот. Мысль о нечеловеческой природе незнакомца пронзила сознание. Она отвернулась, надеясь, что это все шутки неровного света. Ее сотрясала дрожь.

«У меня шок, вот и мерещится всякое. Или я вообще сошла с ума… Господи, да где же хоть кто-нибудь!?» Сейчас она обрадовалась бы даже санитарам из психбольницы. Но внутренний голос кричал, что кошмар только начинается и жуткий облик незнакомца не обман зрения, не игра больного воображения, и что она в большей беде, чем может себе представить.

— Что вы собираетесь со мной делать? — Лена старалась, чтобы голос не слишком дрожал. Она изо всех сил отгоняла безумие и цеплялась за реальность.

— Известно что! Нечего юродивой-то прикидываться, — он взял ее за подбородок.

Она зажмурилась. Но тут же открыла глаза и огляделась. Они находились в темном помещении без окон; стены и потолок терялись во мраке, лишь неровный красноватый свет факела, закрепленного на стене, позволял хоть что-то рассмотреть. Звук, отражаясь, раздавался гулко и с небольшим эхом.

Как в склепе! Лена вздрогнула и всхлипнула. Умирать она не готова, но позвать на помощь или убежать не было никакой возможности!

— И чего вас туда так тянет? — он медленно поворачивал ее голову из стороны в сторону, разглядывая ее лицо. Потом взгляд сполз чуть ниже и задержался на ее шее. Лене показалось, что она видит, как в такт биению ее сердца чуть вспыхивают его выпученные круглые глаза.

Его пальцы казались холодными, словно могильный камень. От легкого запаха тлена исходившего от него и собственного волнения и страха, Лену затошнило. Она онемела и лишь боль в плечах напоминала, что у нее еще есть тело. Пока есть. Холодный оценивающий взгляд незнакомца говорил, что жить ей осталось недолго.

— Куда… тянет? — неожиданно для себя она преодолела оцепенение и сумела задать вопрос, надеясь выгадать еще несколько минут жизни.

— Туда, — свистящим шепотом ответил он, ухмыльнулся и провел пальцем по ее шее.

Задыхаясь от ужаса и вони, она мечтала потерять сознание. Лена слабо вскрикнула, пытаясь отстраниться, она выгнулась всем телом, но лишь повисла у него на руках, содрогаясь от омерзения.

— Шняга! — послышался сзади окрик. — Опять ты за свое!

В тот же миг незнакомец отшвырнул ее, и Лена упала. Удар о каменный пол привел ее в чувства. Она подняла взгляд. Со стороны дверного проема, серым пятном выделявшегося на дальней стене, кто-то приближался. Спустя мгновение, она смогла его рассмотреть. Что-то общее проглядывалось у ее спасителя и Шняги — мертвенная бледность лица, холодные белесые глаза. У дверей маячили еще две коренастые фигуры, неподвижные, но от этого еще боле пугающие. Шняга сгорбился в сторонке.

— Помилуйте, Ваше Благородие! Я что? Я — ничего. Мое дело маленькое, — жалобно прогнусавил он. Доставили глуты ведьму. Охранял ее, чтоб не убегла… — бормоча что-то еще, он пошаркал в угол.

— Ты давеча одну так уже поохранял, — погрозил ему пальцем пришедший. — Смотри мне, доложу начальству-то.

Лена наблюдала за этим словно со стороны. Она окончательно перестала что-либо понимать. Но, как ни странно, от этого стало легче — такой бред просто не мог оказаться реальностью. Скоро она проснется. Пойдет на работу. Все будет как обычно! Подобные кошмары часто снились ей и никогда не нравились. Она зажмурилась и попыталась немедленно проснуться.

— А что — я-то? — послышалось обиженное бормотание прямо над ухом, и руки Лены освободились.

Машинально она принялась растирать кисти, замечая, как с каждой секундой они наливаются болью.

— Вот рапорт сопроводительный, — Шняга подал вновь прибывшему листок. — А вообще, можете клеймить прямо здесь, да и отправлять куда положено. Дозорный мор-глут ее на месте застал, все засвидетельствовал да сюда направил.

— Надо все по чину справить, — в руке второго возникла черная папка, куда он убрал листок.

— Развели церемонии, нет бы прям на месте ее… — проворчал Шняга.

Слушая их, Лена цепенела все больше и больше. Руки болели просто неимоверно. Болела и голова. Но хуже всего, бред становился все реальней. Она не понимала, куда ее собираются направить, слова о каком-то клейме и вовсе не могла применить к себе, но жестокое равнодушие незнакомцев пугало ее все сильнее. Они не обращали на нее никакого внимания, так, словно ее и не было. Или для них она действительно уже перестала существовать?! Не помня себя от страха, Лена бросилась к дверям, забыв о безмолвных фигурах.

— Шельма безмозглая! — раздалось в след.

Чья-то рука ухватила ее за волосы. Резкий рывок, и она вновь упала на пол. Над ней стоял человек. Достаточно крупный, в какой-то странной форме, черной и похожей на форму царских жандармов. От выступивших слез, она не смогла рассмотреть его подробнее.

— Куда собралась-то? — покачал головой «его благородие». — И впрямь — дурочка…

Он вновь ухватил ее за волосы. Вскрикнув, Лена поспешила сама вскочить на ноги, но от резкого рывка опять выступили слезы. Поднимаясь, она мельком разглядела его. Грубые крупные нос и губы казались высеченными из камня, таким неподвижным и застывшим было выражение его лица. Она оглянулась на второго — в такой же форме, в высоких черных сапогах, он наблюдал за происходящим абсолютно безучастно.

Лену вывели из темного подвала и повели по серым безликим коридорам. Возникло ощущение, что она находится в каком-то казенном заведении. Но все остальное по-прежнему оставалось загадкой. Она и не пыталась что-либо понять, лишь оглядывалась вокруг.

Вошли в кабинет. «Его благородие» уселся на стул и, чинно положив перед собой листок, который сунул ему Шняга, принялся его изучать.

Взгляд Лены скользнул по громоздким темным шкафам, где за толстыми стеклами прятались пыльные тома, и уперся в массивный дубовый стол, по центру которого красовался письменный прибор черного мрамора с торчащими гусиными перьями. Множество пухлых папок были аккуратно разложены на столе. А отдельные документы придавливало пресс-папье в виде бронзового грифона с красными прозрачными глазами. Она взглянула в зарешеченное окно, но увидела лишь верхушки облетевших деревьев, с несколькими уцелевшими желтыми листьями. Вдалеке возвышался черный шпиль, и просвечивали темные стены, похожие на крепостные. Что-то знакомое ощущалось во всей этой картине, но в то же время, Лена была уверенна, что никогда не была здесь. Показалось, что она слышит стук лошадиных копыт, но вслушаться не удалось:

— Ты же понимаешь, что запираться глупо? — его благородие отложил листок в сторону и уставился на нее.

Лена вглядывалась в листок, надеясь рассмотреть, что там написано, но написанные от руки каракули отказывались складываться в слова.

— Я вообще ничего не понимаю, — она устало потерла руками лицо и покосилась на стул, около стола. — Мне кажется — я сошла с ума или сплю, — в этот момент она опять начала надеться, что сейчас проснется.

— Нет, это я не понимаю, зачем все усложнять, — вздохнул его благородие и причмокнул губами. — Почему ты так глупо себя выдала, мне не интересно. Просто расскажи, каким образом ты проникла за предел и как тебе удалось уничтожить двух мор-глутов?

— Да это все бред какой-то… — она чувствовала, что впадает в истерику, дальше слова полились сами по себе: — Какой еще предел?! Какие мор-глуты?! Мне наплевать на все это и на все эти ваши дурацкие бумажки! И что это за цирк?! Какой-то загримированный урод, дурацкий подвал и парочка идиотов в форме?! Что вам от меня надо?! Где я?

Лена так и стояла посреди кабинета, сжав кулаки. Рыдания сдавили горло, и она замолчала, глотая слезы, пытаясь не разреветься и отводя взгляд от синевато-бледного лица дознавателя.

— Это ты тут цирк устраиваешь, — он поморщился. — Не хочешь по-хорошему, будешь разговаривать с ним.

Он тронул пресс-папье. Воздух вокруг него чуть колыхнулся, словно от сильного жара, бронзовый грифон шевельнул крыльями и переступил лапами на черной каменной подставке.

Лена шарахнулась назад, но ожившая фигурка притягивала к себе. Не было никакой возможности противиться этому притяжению. Глаза теперь казались полыхающими угольками и смотрели в самую душу.

— Как ты оказалась за пределом?

Этот голос бил уже не в уши, он выжигал вопросы в самом разуме, причиняя ужасную боль. Лена хотела заткнуть уши, но руки отказывались слушаться,

— Кто провел тебя? Кто показал тебе путь?

Она не понимала, кто ее спрашивает, странный незнакомец или бронзовое чудовище. Но с каждой секундой боль все нарастала. Она начала задыхаться, а вопросы все звенели и звенели у нее в голове, отражаясь эхом, пока не слились в единую какофонию. Ее единственным желанием стало ответить на эти проклятые вопросы. В этом виделся весь смысл жизни — прошлой, настоящей и будущей. Она отчаянно искала эти ответы, но ничего не понимала.

— Кто? Кто? Кто?

Лена не могла отвести глаза от полыхающих огоньками глаз грифона. Казалось, они заполнили собой всю комнату. Она перестала что-либо видеть перед собой, кроме багровых вспышек. В тот момент, когда казалось, что выдержать больше невозможно, за сплошной пеленой красного света стали различаться мелькающие тени.

Уцепившись за них, как за последнюю надежду на спасение, она всматривалась и всматривалась. И чем явственнее проступали эти силуэты, тем глуше становилась боль, отступая, но продолжая понукать ее не отворачиваться и прорываться за красную завесу.

Полыхающая стена постепенно истончалась и вот Лена отчетливо видела перед собой старуху. Около нее, цепляясь за подол длинной черной юбки, стояла маленькая светловолосая девочка. Девочка испуганно оглядывалась на что-то, что оставалось невидимым для Лены. Старуха же, уставившись перед собой невидящим взглядом, шевелила губами. Лицо девочки исказилось испугом, она плакала и теребила бабку за подол, цепляясь, пыталась забраться на руки, но старуха была подобна статуе и даже не взглянула в ее сторону.

Внезапно появился еще один человек, а может, не человек… Со страшным лицом, выпученными глазами, в старинном мундире и высоких сапогах, он выплыл словно из ниоткуда, и здорово походил на Петра Первого, как не абсурдно это звучит. Он не шел, он именно плыл над землей, немного склонившись вперед, как будто что-то невидимое удерживало его, не давало упасть.

Лена не слышала ни звука, но она видела, как кричит девочка. Человек словно врезался в невидимую стену, образованную низко стелящимся туманом, что расплылся вокруг старухи, и в тот же миг вспыхнул. Старуха не шевельнулась.

Лена со странным чувством смотрела, как человек-факел метался вокруг старухи. На мгновение ей показалось, что она когда-то уже видела это. Она не чувствовала жара, но ощущала запах горелой плоти. Сильно закружилась голова, и затошнило. А вой этого человека, неожиданно разорвавший безмолвие происходящего, почти заглушил проклятый вопрошающий шепот. Она очень хотела отвести глаза и стряхнуть это кошмарное виденье.

Но в этот миг старуха ожила. Она взяла девочку на руки и медленно закружилась. Она вращалась все быстрее и быстрее. Потом ее скорость стала просто неправдоподобной. Лена была настолько измучена, что не удивилась даже, когда ноги старухи оторвались от земли, а над ее головой возник небольшой смерч. Черная воронка постепенно разрасталась, и старуха поднимала вверх девочку. Она продолжала что-то бормотать, но что именно, Лена по-прежнему не слышала. Зато она видела, как разметались седые волосы, они извивались подобно змеям и поднимались вверх.

Девочка стала пугающе неподвижна и равнодушна, точно теперь она не принадлежала этому миру. Ни один волосок не шелохнулся на ее голове. Она словно попала в «глаз тайфуна», где, за стеной урагана, царит полная безмятежность.

Лена вскрикнула, увидев, как воронка поглощает девочку. Но в этот миг у нее потемнело перед глазами. Одновременно с этим вернулась боль, а зрение опять начало застилаться красной пеленой. Но она чувствовала себя такой истощенной, что даже боль перестала волновать ее. Веки закрылись просто потому, что не было больше сил держать глаза открытыми.

Кровавые всполохи пламени преследовали ее и с закрытыми глазами, но не долго. Вернулась тьма. Лена почувствовала, что проваливается куда-то, а сопротивляться или цепляться за реальность была не в состоянии.

И вновь она пришла в себя от обжигающего холода. Все тело ломило так, что она даже не сразу поняла, что лежит на полу. Простонав, Лена приподнялась. Голова кружилась, во рту стоял привкус крови, а перед глазами все расплывалось. Пол под ней колыхался словно морские волны, но ей все же удалось сесть.

— Да… — прищелкнул кто-то языком.

Лена вздрогнула. Боль терзала каждую клеточку ее тела. Лена была так ошеломлена и напугана, что совсем забыла, что с ней происходит. Ясность зрения постепенно восстанавливалась, и она вновь увидела перед собой своего мучителя.

— Запутанный случай, — он задумчиво крутил в руках перо.

Лена вытерла выступивший на лбу холодный пот и попробовала встать на ноги.

— Вот что мне теперь с тобой делать? Бабка твоя свое уже получила. А ты… — он вновь задумался.

Пошатываясь, она ухватилась за спинку стула и села. Сейчас ей было наплевать на все. Даже красные глаза грифона больше не вызывали никаких эмоций. Она чувствовала себя безвольной и опустошенной настолько, что почти не слушала слова дознавателя. Даже собственная судьба стала ей безразлична. Хотелось лишь покоя.

Скрипнула дверь. Лена обернулась. В кабинет вошел какой-то человек в старинном фраке и высоком черном цилиндре. Он подошел к жандарму, шепнул что-то тому на ухо и поспешно удалился.

Дознаватель и до этого-то был весьма бледен, а тут побледнел еще сильнее. Его взгляд нервно забегал.

— Хоть ты и не по своей воле за предел сбежала, а все одно — под закон попадаешь! — выдал он, наконец. — Да и смуты от тебя, чую, много будет, если мер своевременно не принять. Да и вообще, слишком много вас, ведьм, развелось, — он криво ухмыльнулся.

Лена видела его иглозубый оскал, видела неприязнь в его неестественно белесых глазах, но и это больше не волновало ее. Ей казалось, что грифон высосал из нее всю жизнь и, по сути, она уже мертва. А может, ее душа осталась где-то там, за красной пеленой, с безумной старухой и мечущимся в огне человеком.

Дознаватель вновь положил руку на грифона. Лена в ужасе отшатнулась назад. Второй раз этой пытки она не выдержит! Но бронзовое чудовище лишь широко раскрыло клюв, а звук раздался откуда-то из-за двери — зловещий хриплый клекот.

Вскоре в кабинет вошел еще один человек. Или не человек. Она даже не подняла глаз, когда он остановился возле нее.

— Проведенное дознание полностью подтвердило вину, — кивнул дознаватель. — Приступайте. Я сейчас же подготовлю все сопроводительные документы.

Над головой у Лены раздалось бормотание. И с каждым словом, она все больше и больше теряла нить происходящего. Реальность расплывалась туманом. Остался лишь тихий монотонный голос, который безжалостно вгрызался в сознание.

Острая боль обожгла ее лоб. Лена закричала, и в тот же миг туман расселся. Она вновь отчетливо видела кабинет, синюшного дознавателя и какого-то человека, чью сгорбленную фигуру целиком укутывал черный плащ, а лицо скрывалось под капюшоном.

Она провела рукой по лбу, но против ожиданий никакой раны там не было. Зато появилось странное чувство, как будто ее тело опутывают невидимые и неосязаемые путы, которые сковывают любое движение. Боль вытеснила на время усталость и равнодушие, но теперь они вновь овладели ей.

— Уводите ее, — бросил дознаватель, протягивая какие-то бумаги человеку в плаще.

 

7

Екатерина Францевна Хесслер оказалась владелицей борделя в Апраксином переулке. Антон это понял сразу, как только вошел в ее дом. Вся обстановка здесь просто «кричала» об этом. Картины на стенах, весьма скабрезного содержания, бронзовые подсвечники в виде обнаженных женщин, скульптурные группы с одним единственным сюжетом — «сатир и нимфа». Так, собственно, и называлось это заведение — «СатирЪ и Нимфа», о чем гласила надпись при входе, подсвеченная тусклым масляным фонарем.

Хозяйка провела его по первому этажу, показав кухню и прочие подсобные помещения, указала чулан, набитый швабрами, ветошью, нехитрыми инструментами и прочим хозяйственным скарбом, среди которого ему и предстояло жить, и оставила в покое до завтрашнего утра.

Совершенно обессиленный, Антон пристроился на какой-то грязной подстилке, свернулся калачиком и попытался уснуть, но сон никак не шел к нему. В голове проносились события прошедшего дня, а так же он тщетно пытался вспомнить, что же предшествовало этому.

«Я здесь, в этом чертовом мире, Владимир Анатольевич тоже здесь, вдобавок еще и мертвый… стало быть, и Лена вполне могла оказаться здесь», — как ни старался, Антон никак не мог вспомнить, провожал ли он Лену домой. Он помнил лишь, что обещал ее проводить. А дальше… все как в тумане. «Точно! Туман! Там был туман!» — подскочив, Антон здорово приложился головой о какую-то полку, которую не заметил в темноте.

— Ну же! Вспоминай! — от возбуждения, он заговорил сам с собой. — Откуда взялся чертов туман? Из двери. Точно! Там была потайная железная дверь, в камине!

Антон уже не мог спать. Он уселся, достал из кармана несколько желудей и принялся их жевать, не решаясь ночью пойти на кухню за чем-нибудь более съедобным.

«Возможно, через эту дверь, я и попал сюда. Тогда, можно предположить, что точно так же смогу вернуться и обратно… Но вдруг Лена тоже здесь? Надо найти ее! Завтра же отправлюсь на поиски, а заодно разузнаю, можно ли подобраться к этой двери».

Этой ночью спал Антон плохо, тревожно. Его преследовали кошмары. За ним все время кто-то гнался, а он убегал. Продирался через темные заросли, потом бежал по жуткому, совершенно нереальному мосту, где в мостовой то и дело встречались темнеющие провалы, похожие на пасти, порой они даже жадно клацали острыми каменными зубами. Затем он уже шарахался по незнакомым городским закоулкам. Потом, оказавшись в темном тупике — обернулся и, наконец, увидел своего преследователя. Жуткое существо, голова, чуть меньше человеческой, со слюнявым свинским пятаком, светящимися красным глазами и большими клыками, а тела почти и нет. Прямо из головы растут тоненькие ножки с копытцами, слегка согнутые в трех суставах, как у сатира, да маленькие ручки. Существо поклонилось и представилось:

— Хрёпл Иван Андреевич!

И голос его был таким пронзительным и нечеловеческим, что Антон проснулся весь в холодном поту и дрожал еще некоторое время.

День обещал быть пасмурным. Серый утренний свет робко заглядывал в те окна, что не были прикрыты ставнями. С крыши капало.

Антон надел свою рваную куртку, отметив, что за ночь она так и не просохла, и собрался покинуть гостеприимный дом Екатерины Францевны и направиться на Фонтанку, к тому злополучному месту, где, судя по всему, и начались его злоключения.

Он прокрался к входу и осторожно потянул за дверную ручку. Чуть скрипнув, дверь отворилась. Почему-то, этот тихий скрип, прозвучавший в полной тишине, напугал его. В нем Антону почудилось дурное предзнаменование. Да и совесть проснулась. Нехорошо получается, старушка — добрая душа, помогла ему, от смерти спасла, а он никак не отблагодарил, мало того, подписал договор с ней вчера какой-то, исправно работать пообещал…

— Эх, простите меня, Екатерина Францевна, но я вынужден вас покинуть! Спасибо за все! — он открыл нараспашку дверь и шагнул в утреннюю серость маленького унылого дворика.

Но не тут-то было. Словно упругая невидимая стена отбросила его назад. Антон лежал на полу, благо, падение смягчила ковровая дорожка, и оторопело глядел перед собой.

— Чертовщина какая! — он поднялся, потирая ушибленный кобчик.

Дверь по-прежнему оставалась открытой. За ней — мокрый дворик, темные деревья с каплями на голых ветках, булыжная мостовая, стена дома напротив, глухая, без окон… даже утренней прохладой оттуда потянуло.

Антон медленно подошел и снова попробовал выйти. Ни в какую! Даже руку наружу не высунуть!

В смятении, он побежал на кухню, черный ход из которой выходил прямо под арку. Проходя мимо, он схватил со стола и сунул за пазуху пол краюхи черного ржаного хлеба, в очередной раз, но уже со злобной усмешкой поблагодарив старушку за гостеприимство.

Отодвинув огромный железный засов, Антон отворил дверь. Из темной подворотни повеяло сыростью. Было слышно, как журчит вода под водосточной трубой. Он попробовал выйти. Опять то же самое! Неведомая сила не выпускала его!

Антон заметил на полу ящик, прикрытый холщевой тряпкой. Догадавшись по запаху, что в нем, он откинул тряпку и достал оттуда приличных размеров картофелину.

— Интересно, тебя тоже не выпустят? — обратился он к картошке и зашвырнул ею в открытую дверь.

Но картошка беспрепятственно покинула кухню, и, отскочив от противоположной стены подворотни, закатилась в лужицу на мостовой.

— Черт тебя дери! — воскликнул Антон, попытавшись проделать то, что только что с легкостью совершила картошина.

Невидимая преграда по-прежнему не пропускала его.

— А знаете, молодой человек, в чем ваше существенное отличие от картофеля? — послышался сзади немного сонный голос Екатерины Францевны.

Антон вздрогнул от неожиданности, но постарался скрыть свое смущение:

— Сделайте милость, просветите!

— Все очень просто, Антуан! Картошка не подписывала контракт.

— И что же теперь, я целый год не смогу покинуть этот дом?

— Отчего же?! У вас есть два варианта, как это сделать. Самый легкий, я вам уже про него говорила, при коем вы покидаете не только этот дом, но и этот мир — вперед ногами. И есть еще один способ покинуть этот дом, на время, но до истечения срока договора — с моего разрешения. Но для этого вам надлежит заслужить мое доверие, а так же выкинуть из головы весь тот вздор, относительно того, куда вы собираетесь направиться.

— Постойте, разве я говорил, куда собираюсь направиться?

— Нет, — равнодушно ответила старушка, — но я и так догадываюсь. Вероятнее всего, вы хотите вернуться в то место, где проникли в наш мир. Оставьте эту затею, юноша. Скорее всего, этого прохода давно уже нет. А если он и есть, то надежно охраняется глутами, и вас, как фантома, никто туда не пропустит. Да и дойти до туда у вас не так много шансов… вы такой молодой и вкусный!.. — Екатерина Францевна облизнулась, и, как показалось Антону, весьма плотоядно, на мгновение обнажив неестественно большие желтоватые клыки.

— Простите, но, может, вы знаете, как мне избавиться от этого фантома, чтоб вернуться назад?.. — робко спросил Антон.

Старушка уже не облизывалась, она хищно скалилась, не скрывая своих клыков.

— Есть способ, но все тот же, он вам не очень нравится — вперед ногами. Хотя вы начинаете меня раздражать, и я уже готова помочь вам в этом!

Антон отпрянул назад и прижался спиной к стене:

— Простите, я вам действительно благодарен за вчерашнее и никак не хотел обидеть…

— Хватит ныть, юноша, принимайтесь за работу! Клиенты вчера немного похулиганили на втором этаже. Приберите там. Да, и можете называть меня «мадам».

Екатерина Францевна повернулась и пошла прочь. Длинная ночная сорочка волочилась за ней по полу, а забавный чепец на голове сидел немного неровно. Со спины она походила на самую обычную безобидную старушку. Но Антон теперь знал, какие клыки бывают у безобидных старушек в этом проклятом мире.

Оставалось лишь смириться со своей судьбой. Во всяком случае, пока. По узенькой винтовой лестнице для прислуги, прихватив швабру, тряпки и ведро с водой, Антон направился на второй этаж в гостевые апартаменты.

Размах, с которым гости «похулиганили» впечатлял. В большой светлой комнате, предназначенной для особо привилегированных клиентов, царил полный разгром.

«Видать, я все же крепко спал, раз ничего не слышал!» — Антон распахнул окно, впустив свежего воздуха, и принялся убирать битое стекло с пола. Ему на глаза попалась недопитая бутылка. Принюхавшись, он отхлебнул из нее, мысленно поблагодарив расточительных клиентов. Содержимое приятно согрело. Более всего это походило на ром. Хорошее настроение, а вместе с ним и призрачная надежда, начали потихоньку возвращаться к нему.

Вдруг из-за огромной кровати послышался шорох и тихое всхлипывание. Вооружившись, на всякий случай, шваброй, Антон заглянул туда. На полу, в самом уголке, свернувшись в комочек, лежала девушка. Руки и ноги ее были покрыты синяками и ссадинами, длинные светлые волосы растрепаны, лица не было видно. Из одежды на ней была лишь легкая сорочка.

— Привет! — Антон осторожно тронул ее за плечо. — Что случилось?

Девушка повернулась к нему, потом села, прижавшись к стене. Весьма милое личико, красные заплаканные глаза, разбитая губа… она походила на человека больше, чем все, кого встречал Антон в этом мире, но памятуя о вчерашней встрече с Машей, он решил все же проявить осторожность.

— Ты что, новенький? — девушка взглянула на него с интересом. — Откуда взялся-то? Вроде, на человека похож… Глуты приволокли? Они теперь и парней сюда тащат?.. Бедненький! Не повезло тебе, — она печально усмехнулась, откинув со лба волосы.

Вообще-то, Антон сам собирался пожалеть эту девушку, спросить, как она себя чувствует, не нужна ли ей помощь, но вышло наоборот — она жалела его. Это его немного обескуражило, и он не сразу нашелся, что сказать:

— Глуты не волокли, сам пришел. Шлялся ночью по городу, чуть было не съели меня, да Екатерина Францевна помогла, сюда привела… меня зовут Антон…

— Ага! Как же, помогла она! Погоди, съедят еще… вот только, наверно, с соусом пока не определились, так что, какое-то время еще поживешь, — она протянула ему руку. — Я — Настя, будем знакомы.

— Ты — человек? — спросил Антон неуверенно.

— Да человек, человек! — Настя слегка улыбнулась и перестала всхлипывать.

Антон протянул ей руку, но вместо рукопожатия, она ухватилась за него и со стоном поднялась.

— Тебе помочь? Тебе больно? — он видел, как она схватилась за живот и побледнела, видимо, ее сильно избили.

— Ничего. Жить буду. Пока, — она медленно направилась к выходу. — Зайду потом к тебе в чулан, поболтаем. А пока — работай. Мадам не должна видеть нас вместе.

В комнате Антон провозился до обеда, выметая стекла, объедки, отчищая пятна крови и черт знает, чего еще. Затем зашел на кухню. Неприятного вида глухонемая кухарка налила ему большую тарелку похлебки, правда, вполне приемлемой на вкус, и он отправился в свой чулан, в надежде, что Настя навестит там его и прольет свет на множество накопившихся вопросов.

Настя пришла лишь к вечеру. Тихо прошмыгнула в чулан и уселась рядом. Они долго смотрели друг на друга, не решаясь начать разговор. С ней было хорошо. Как будто давно уже знакомы. «А может, это потому, что она тоже человек?»

— Ну, что молчишь? Рассказывай, как тебя сюда занесло, — улыбнулась она.

— Долго рассказывать. Всего два дня прошло, а как полжизни пролетело… Лучше скажи, как выбраться-то отсюда?

— Е-есть оди-ин спосоп: вперет-т нога-ами, — важно проговорила Настя, подражая Екатерине Францевне.

— А если серьезно?

— А ты еще не понял? Мадам вполне серьезна… — Настя помрачнела.

Некоторое время они опять сидели молча. Потом вновь разговорились. Проболтали до самого утра. Оказалось, что Настя тут уже второй месяц, и что это, по местным меркам, неслыханная удача, так долго тут прожить, не погибнуть и не превратиться в какую-нибудь нежить.

Девушка много всего рассказала Антону об этом мире и о тварях, его населяющих. К примеру, Маша, что набросилась на Антона накануне, раньше была ее подругой, они попали сюда вместе. Но Маше не повезло. Месяц назад заходили клиенты — вурдалаки. С тех пор, она шляется по ночам вокруг, потеряв свою душу, но не обретя покоя.

Что такое «фантом», Настя толком не знала. Она лишь предположила, что Антон одержим каким-то духом, что живет у него внутри. Как от него избавиться, она тоже не имела понятия.

Так же, и что самое интересное, Настя поведала о слухах, которые витают по городу, о том, что на Фонтанке, два дня назад, одновременно с появлением Антона, в этот мир пришла ведьма из самого могущественного клана. Говорят, что раньше ведьмы этого клана правили всем этим миром, и тогда людям проход сюда был закрыт. По слухам, опять же, глуты схватили эту ведьму и поместили в острог, где она и сгинет. Но что самое удивительное, Настя была почти уверена, что эта ведьма — Лена. Антон отказывался в это верить, но сомнения поселились у него в душе. Думая о том вечере, он вспомнил, что Ленка что-то чувствовала и как-то странно себя вела с самого начала…

Рассказала Настя и про глутов. То, что они замечают Антона — очень плохо, и на улице ему лучше не показываться. Так же, глуты охраняют несколько проходов между мирами и, в частности, похищают девушек для этого борделя. Екатерина Францевна в хороших отношениях с участковым мор-глутом, а ее заведение постоянно нуждается в пополнении, так как клиенты, после бурной ночи, зачастую любят перекусить девушками. Но это — не беда, как считает Екатерина Францевна, клиенты хорошо платят, и главное — чтоб они оставались довольны.

Также Антон узнал, что надо сделать, чтоб расторгнуть договор. По Настиному предположению, договор потеряет силу, если Екатерина Францевна умрет.

— Я убью старуху! — от ярости, Антон заскрежетал зубами, ему стало жаль этих несчастных девушек. — Ладно — я… я сам полез в этот чертов камин, но вас-то за что сюда?!

— Сомневаюсь, что тебе удастся разделаться с мадам. Скорее всего — станешь ее завтраком… или обедом.

— Но нельзя же сидеть, сложа руки! Надо что-то делать! Ведь мы все равно, рано или поздно станем завтраком и обедом, и я, и ты. Надо бежать отсюда!

Настя лишь обняла Антона и погладила его по голове.

— Ладно, я, пожалуй, пойду, а то мадам хватится. А ты сиди тихо. Не вздумай ничего делать один. Подождем пока. Может, что-нибудь и придумается.

На следующий день Екатерина Францевна ожидала какого-то важного клиента. Она совсем загоняла Антона с мелкими поручениями, стараясь придать как можно больше блеска своему заведению. Убираясь наверху, он мельком видел Настю и еще нескольких девушек. Они выглядели испуганными и притихшими, некоторые плакали.

К вечеру, он еле держался на ногах. Едва оказавшись в своем чулане, Антон рухнул без сил. Но сон не шел к нему. Что-то его тревожило. Он предчувствовал беду.

После полуночи сверху раздались крики.

Немного поколебавшись, Антон бросился на второй этаж по винтовой лестнице. Дверь в коридор оказалось закрытой. Он толкнул ее пару раз и уже собирался повернуть обратно, как вновь услышал крик. Он узнал голос. Это кричала Настя.

Со второго удара дверь вылетела и Антон побежал по коридору. Что-то сильное проснулось в нем, он чувствовал, как внутри зашевелился фантом. Но это не пугало, сейчас это, скорее, придавало уверенности.

Подбежав к самому роскошному номеру, он услышал душераздирающий вопль, неожиданно оборвавшийся на высокой ноте.

Он с разбегу навалился на дверь и с треском влетел в номер.

От увиденного, что-то оборвалось у него внутри. Лопнула та струна, что еще привязывала его к реальности. Все, что происходило дальше, он видел, словно со стороны…

Настя была мертва. Ее голова, оторванная, валялась на полу. Руки еще чуть подрагивали на кровавой простыне. А сверху на ней сидел отвратительного вида горбун. Он даже не удосужился обернуться, прорычав: «Проваливайте!»

Антон схватил со стены светильник и со всей силы треснул горбуна по голове. Масло вылилось на урода и на кровать и загорелось. Горбун вскочил, зарычал и превратился в огромного ящера, на голову выше Антона.

Оскалившись, ящер бросился в атаку. Антон успел еще раз ударить его по голове, но это только разозлило монстра.

Ящер прыгнул, повалил Антона на пол и замахнулся огромной когтистой лапой.

Дальше Антон действовал совсем уже не по своей воле. Вместо того чтоб попытаться вырваться или, хотя бы, закрыться от удара, Антон сорвал с широкого пояса, что был на противнике, маленький стеклянный сосуд каплевидной формы. Направив сосуд острием в морду ящера, Антон заговорил. Он сам удивился своему голосу. Говорил он негромко, слегка подвывая и совершенно спокойно. Правда, нес какую-то тарабарщину.

Но эффект от этого оказался совсем неожиданным. Ящер замер. Он не мог шевельнуться, словно окаменел. Лишь яростно вращал глазами.

А затем сосуд взорвался, поранив Антону руки, а ящер покачнулся и упал замертво.

Кое-как выбравшись из-под мерзкой твари, Антон попытался выползти из комнаты, заполненной дымом, но фантом ушел, а вместе с ним и силы покинули его. Ему не удалось даже повернуться к двери. Он взглянул на поверженного ящера. Тот вновь обернулся горбуном, истлевшим, с торчащими сквозь ветхое тряпьё костями. Масло на его спине сильно разгорелось, полыхала кровать, занялся паркет на полу.

— Ну, вот и конец! И, как предрекала мадам — вперед ногами… — прохрипел Антон и закашлялся от дыма.

Но тут он почувствовал, как кто-то схватил его за ноги и потащил. Антон приготовился, собрался с силами. Он подумал, что это мадам, ведь теперь она непременно должна пообедать им, и решил не сдаваться без боя. Он погрузился в себя и мысленно звал на помощь фантома. Но тот молчал.

Когда его выволокли из комнаты, Антон открыл глаза. Вопреки ожиданиям, в слегка задымленном коридоре он не увидел мадам, оскалившуюся огромными клыками. Над ним возвышалась стройная незнакомка в черной накидке. Но что самое удивительное, на полу мельтешило то самое существо, от которого Антон не так давно удирал в кошмарном сне. Похожее на черта, с большими клыками и слюнявым пятаком, оно то суетливо бегало по коридору, выдавая совершенно немыслимую скорость, то принималось с жутким визгом тянуть женщину за накидку, в направлении выхода.

— Идти можешь? — незнакомка нагнулась и протянула Антону руку.

Он поднялся, но пошатнулся и чуть не упал. Женщина подхватила его и поволокла к лестнице. Последним, что увидел Антон, покидая этот дом — был труп Екатерины Францевны, разрываемый на куски, прямо на пороге заведения, двумя огромными серыми волками. Картина показалась настолько сюрреалистичной, что Антон потерял сознание.

 

8

Лена очнулась в сыром и холодном подвале. Хотя, возможно, это был и не подвал. Длинное помещение больше походило на широкий коридор со сводчатым потолком, выложенным из кирпича. Этот коридор плавно радиально изгибался, и можно было предположить, что он имеет форму огромного кольца. Лена сидела на полу, прислонившись спиной к стене. Руки ее были закованы в кандалы, закрепленные цепью на стене. Справа и слева от нее, вдоль стены, в таких же кандалах, находились другие. Люди и какие-то странные существа. Среди людей были лишь женщины, видимо — такие же, как она, ведьмы. Рядом с ней, прикрепленный за ногу, болтался на короткой цепи, немного не доставая до пола, такой же чертик, как и тот, что привиделся ей тогда, возле потайной двери в камине.

Нельзя сказать, что Лена именно очнулась. Она не теряла сознания и хорошо помнила все то время, что провела в этом жутком месте. Она даже вспомнила, как попала сюда. Но после того, как палач поставил ей на лоб клеймо, она утратила волю. Дальше с ней обращались, как с соломенной куклой, она даже рукой пошевелить не могла. Лишь как сторонний наблюдатель смотрела, как по подземелью, зловещими призраками проплывают мор-глуты. Она знала, кто они, хотя и не помнила, откуда.

Высмотрев себе жертву, мор-глут рассыпался на множество темных сгустков, которые облепляли несчастного, питаясь его жизненной силой.

Порой они облепляли ее. В глазах темнело и становилось нечем дышать. Каждый раз Лена думала, что уже умерла, но потом все возвращалось вновь — сырое подземелье и медленно плывущие глуты. Нет возможности закричать или пошевелиться. И нет никакой надежды.

Иногда, кто-нибудь из заключенных, действительно, умирал. Приходили охранники, уносили тело, и взамен его сажали на цепь другого.

Сколько времени продолжался этот кошмар, Лена не знала. Окон не было. Свет исходил от нескольких коптящих масляных ламп, да и то, лишь когда охранники не забывали долить туда масла.

Но сейчас что-то изменилось. Она снова почувствовала свое замерзшее и затекшее тело. Даже простонала, пытаясь приподняться с пола.

Отовсюду раздавались приглушенные стоны, видимо, и остальные приходили в себя.

— Ортала-а-а! — жалобно пропищал чертенок, висевший рядом на цепи. — Ортала…

Лена оглянулась, полагая, что он зовет не ее, но нет, он обращался именно к ней. Она хотела что-то сказать в ответ, но тут, за железной дверью, ведущей к центру подземного кольца, послышались торопливые шаги.

Оттуда выскочили несколько охранников и долго и медленно ходили, внимательно приглядываясь к заключенным.

— Что-то тут не так! Надо сообщить дежурному мор-глуту! — рявкнул один из них.

Лена испугалась. Она чувствовала, что приближается беда. Она захотела остановить их, попробовать поговорить с жандармами, все же, это люди, а не глуты…

— Стойте! — крикнула она и дернула цепь в тщетной попытке освободиться. — Подождите! Не надо глутов! Мы же ни в чем не виноваты… Умоляю!

Охранник, что прохаживался неподалеку, услышав ее голос, подскочил на месте от неожиданности и бросился бегом к двери. Остальные молча и быстро последовали за ним.

Затем воцарилась тишина. Ни один заключенный больше не стонал. Все взгляды были устремлены на Лену. Ей стало не по себе от такого внимания.

— Ортала-а-а! — пропищал чертенок. — Глуты придут убивать! Останови их! Не пускай сюда!

Из темного проема железной двери начали выплывать глуты. Один за другим, сгусток за сгустком. Потом показались мор-глуты. Расплываясь по подземелью, они рассыпались на множество сгустков и набрасывались на заключенных.

Каким-то чутьем, Лена почувствовала, что это визит глутов, действительно, особенный. Они убивали. Заключенные один за другим падали или безвольно повисали на цепях. Несколько сгустков облепили Лену и ее соседа — чертенка. Он заверещал ужасно пронзительно. Отовсюду слышались стоны, крики ужаса и отчаяния, предсмертные хрипы.

— Ортала-а-а! Помоги-и! — верещал чертенок, вырываясь изо всех сил.

«Что же делать?! Как я могу помочь? — Лена чувствовала, как глуты высасывают силы, еще немного, и все будет кончено. — Надо что-то сделать! Но что?»

Тут она вспомнила, как в квартире на Фонтанке спасалась от обезумевшего Владимира Анатольевича, как по совету такого же чертенка позвала туман… тогда все получилось. Надо попробовать!

— Туман! — простонала она, но голос дрожал и был едва слышен.

Тем не менее, на какое-то мгновение, глуты шарахнулись от нее.

«Испугались, сволочи!» — надежда начала возвращаться к Лене, а вместе с ней и силы.

— Туман! Тума-а-ан! — голос ее уже гремел, эхом проносясь по подземелью.

Послышалось тихое шипение. Из каждой щели в кирпичной кладке, из стен, из сводчатого потолка поползли струйки белого плотного тумана, быстро заполнившего темницу. Глуты замерли и, казалось, боялись пошевелиться. Потом вышли из оцепенения и медленно поползли к ней. Некоторые собирались вместе и образовывали мор-глутов. Масляные лампы потухли, но сам туман сиял зеленоватым свечением, наверно даже ярче, чем тусклый свет ламп.

Лене вновь сделалось страшно. Множество мор-глутов уставились на нее выпученными вращающимися глазами. Туман не подпускал их близко, но долго ли он продержится?..

«Тумана недостаточно! Нужно еще что-то!» — Лена судорожно думала, пыталась вспомнить, как Владимир Анатольевич вылетел из окна. Даже если это сделала и она, это вряд ли поможет. Здесь нет окна, да и глутам такой полет, скорее всего, не страшен.

От напряжения голова, кажется, вообще перестала что-либо соображать. Мысли спутались. Лена провалилась в какое-то странное забвение. На секунду ей показалось, что она не в темнице, а идет по набережной. Тихий осенний день. Летний сад. Крики чаек… Какие-то стихи крутятся у нее в голове. Совершенно дурацкие, но лучше их записать, а то не отвяжутся. Она потянулась к сумочке за блокнотом…

Наваждение спало. Ни сумочки, ни блокнота, а вместо ее одежды — сырой холщевый саван, больше похожий на мешок. Мор-глуты уже прорываются сквозь туман. А в голове все так и крутится какое-то дурацкое четверостишие.

«Вот же оно!» — Лену осенило. Она собрала остатки сил и громко, на все подземелье прокричала:

Чертенок, по-прежнему болтавшийся на цепочке, громко взвизгнул, и, как показалось Лене — радостно. Глуты немного опешили, но продолжали напирать. Лена уже чуть было не отчаялась, когда вновь раздалось тихое шипение.

Струйки тумана вновь врывались в подземелье из всех щелей. Только это был другой туман. Свет от него исходил желтоватый и более яркий, туман стелился по полу и на его поверхности играли багровые всполохи.

Глуты отступили. Они жались к стене. Несколько — шмыгнули в дверь, но остальным путь преградил туман. Они боялись и отступали.

И вот новый туман коснулся глута, зажатого в кольцо. Тот вспыхнул ярким пламенем и тут же исчез. За ним — второй, третий… Загорелись мор-глуты. Они не исчезали так сразу, а какое-то время безмолвно носились по подземелью, пытаясь сбить огонь, но потом полностью растворялись в нем.

Вскоре глутов не осталось. Послышались радостные возгласы выживших. Туман растворился в воздухе, но перед этим сами собой загорелись все лампы. Даже те, что висели под самым потолком, и которыми давно не пользовались.

— Ортала-а! Ты спасла нас! — радостно заверещал чертенок, раскачиваясь на цепи.

— Кто ты? И почему называешь меня Ортала? — у Лены были некоторые догадки, но она все же решила спросить.

— Хрепл! Семен! — пропищал чертенок. — А ты — Ортала!

— Хорошо, Семен. Как бы нам теперь выбраться отсюда? Есть заклинание, что справится с оковами?

— Нет. Надо уничтожить амулет. Там, наверху, — пропищал чертенок. — Нам помогут. Кто-то разрушил печать клейма. Может, и этот амулет уничтожат…

Лена решила все же попробовать что-нибудь сделать. Она собрала силы и сосредоточилась на оковах. Цепи и кандалы, казалось, немного нагрелись и засветились синими искрами. Но ничего не произошло.

— Не трать силы, ты еще слаба! Тебе не справиться с амулетом Дюссельдорфа! — заверещал Семен. — Подожди, не расходуй себя, вдруг появятся глуты! Только ты сможешь нас спасти!

Она остановилась. Оковы уже нагрелись настолько, что начали жечь. И, судя по крикам, не ее одну. Все кандалы были связаны одной длинной цепью, что шла по стене темницы. Видимо на ней, на этой цепи, и лежало какое-то заклятие.

Лена почувствовала себя слабой и изнеможенной. Глуты, а потом вызывание тумана отняли все ее силы. Она прилегла на пол и провалилось в черное забытье, столь глубок был ее сон.

Но потом чернота сменилась видениями. Лена видела в них себя, но в то же время и не себя. Она знала, что это — она, но так же знала, что она — Ортала. Ведьма из графства Вольронт. И с ней всегда был он, человек, любовь к которому жива, спустя много столетий. Акрон Вольронт.

Первое видение предстало в огне. Ортала кричала от нестерпимого жара и страха. Она находилась на площади. Толпа разъяренных крестьян окружала ее. Она была привязана к столбу, а под ногами полыхал костер.

Казалось, уже не будет спасенья, но вдруг она заметила всадника на огромном черном коне. На полном ходу, он ворвался в толпу. Сверкнул меч. Брызнула кровь. Покатились срубленные головы. Испуганные крестьяне разбежались. Огромная толпа, человек сто, не меньше, разбежалась, испугавшись Акрона.

Он разбросал костер, перерезал путы, подхватил ее на руки и поцеловал. И жаркий поцелуй охладил ее раны. Охладил тот огонь, что разожгли эти никчемные людишки у нее в душе. Его поцелуй вернул ее к жизни.

Видение исчезло так же резко, как и появилось, тут же сменившись другим.

Ортала находилось в маленькой избушке в самом центре Ведьминого леса. Она знала, что это ее дом, и что она тут счастлива. Повсюду были цветы. Она сидела на большой кровати, устланной волчьими шкурами, у ее ног терся, мурлыча, кот. Или не кот… Она посмотрела внимательнее. Нет же, какой это кот?! Это ее любимый хрёпл! Обрадовавшись, она почесала Якоба за ушком. Она улыбнулась воспоминаниям, что навеял хрепл и его забавное имя…

Помнится, так звали одного монаха. Она заразила его чумой, а Акрон, полуживого, отвез его в город и подбросил к городским воротам. Мерзкий был городишко, но, к счастью, был… Черный мор! Старый барон и его людишки получили по заслугам!

За окном послышался стук копыт. Сердце Орталы дрогнуло и затрепетало. Любимый! Акрон!

А потом они любили друг друга на волчьих шкурах, позабыв обо всем на свете, и казалось, время остановилось, даря вечное блаженство лишь им двоим.

В следующем видении, Ортала оказалась в замке. Его черные стены возвышались на скалистом уступе. Темный лес вокруг, а в небе луна и стайки летучих мышей. И лишь они вдвоем. Ортала и Акрон. И пыль веков шуршит под их ногами. Там они провели вдвоем много счастливых лет… а, может, веков…

И вот они в городе. Широкая северная река устремилась в залив, разбиваясь на несколько рукавов. Петербург. Здесь Акрон остановил время. Здесь он оградился от мира людей. Здесь он собрал несметное войско, заселил город и сделал ее, Орталу, своей императрицей. Это видение было четче и явственнее прочих. Но что же было потом?..

Поднялась вода. Непокорная река вырвалась из берегов, сильная и неукротимая, она воспротивилась гранитному плену и разорвала оковы. Акрон был тогда в своей крепости, а Ортала направлялась к нему на лодке. Она тонула! Темное ненастное небо… темная холодная вода… тьма объяла ее. Но и это не стало концом. Потом были русалки. Они помогли. Они спасли. А потом Набережная Фонтанки и человек, назвавшийся другом Акрона. Дюссельдорф. Потом они были у него дома, и случился пожар… а потом… потом…

— Очнись! Ортала-а! Очнись! — хрепл Семен, раскачиваясь на цепи, ухватил Лену за саван и тянул из последних сил. — Очни-и-ись!

Лена открыла глаза. Она лежала на полу, в темнице. Но сейчас было как-то по-особенному мокро и холодно. Она приподнялась. «Черт! Вода!»

Весь пол в подземелье был залит водой, она прибывала. Лена обернулась на шум. Из открытой двери хлестал мощный поток. «Они решили утопить нас, раз глуты не справились! Ну уж нет, второй раз утопить Орталу — не выйдет!» — она поднялась и начала произносить какие-то заклинания. Совершенно не задумываясь, она произносила их так, словно знала всю жизнь.

Цепь накалилась и уже полыхала ярким желтым светом, но не поддавалась. Кандалы нестерпимо жгли. Отовсюду слышались стоны. Заключенные охлаждали оковы в воде, но даже это не помогало.

Через некоторое время, Лена, совершенно измотанная, рухнула на пол. При этом едва не захлебнулась, так как воды было уже по колено. Отдышавшись, она тяжело поднялась, цепляясь за стену, и взглянула на хрепла. Бедняга барахтался, с трудом удерживаясь на поверхности. Да еще и цепь, что раньше не давала ему дотянуться до пола, теперь тянула вниз и мешала плыть. Он верещал и изо всех сил пытался ухватиться за неровные кирпичи.

— Попробуй добраться до меня!

Лена потянулась к хрёплу, насколько давали оковы и подставила ему спину. Семен вскарабкался на нее, устроился на плече, прижался и весь дрожал. Правда, верещать перестал.

Воды было уже по грудь, а никакой надежды на спасение не предвиделось. Ярость клокотала у Лены в душе. Это Ортала. Она проклинала своих врагов и обещала вернуться.

Осмотревшись, насколько позволял тусклый свет последних, еще не погасших ламп, Лена никого не заметила. Видимо, остальные заключенные, кого не убили глуты, погибли, не выдержав холода. Вода была ледяной, но Лена не чувствовала этого. Ярость Орталы горела у нее внутри. Она уже не согревала, а обжигала, затмевая сознание.

Остались только они вдвоем: Лена и хрёпл, что перебрался к ней на голову, вцепился в волосы и вновь принялся пронзительно визжать.

Невысокая железная дверь, ведущая к выходу, уже скрылась под водой. Лена тянулась вверх изо всех сил, но оковы держали. Она судорожно вдыхала воздух, кашляла от брызг, и каждый вдох казался ей последним. Вода все прибывала.

В самый последний момент, когда она уже почти захлебнулась, оковы вдруг отпустили. Они просто раскрылись и спали, сами по себе. Лена всплыла. Хрёпл не удержался и теперь барахтался рядом, но тоже явно без цепи.

— Кто-то помогает нам! Кто-то разбил амулет и снял заклятие с цепи! Как обидно теперь утонуть! — воскликнула она в полной темноте.

Хрепл ответил лишь пронзительным визгом, потонувшим в бульканье.

В полной темноте, Лена уже руками могла нащупать приближающийся потолок. Она выловила под водой принявшегося тонуть хрепла и подняла его к поверхности, давая отдышаться.

— Зачем!? — заверещал Семен, — Мы умрем! Теперь умрем! Отсюда не выбраться!

— Подожди, — шепнула она ему, хотя, чего можно ждать в такой ситуации, и сама не представляла.

А вода все прибывала. Лена вцепилась пальцами в вентиляционную решетку в потолке, куда стремительно уходили остатки воздуха, пыталась ее выломать. Если бы это удалось, туда можно было бы засунуть хрепла, он привел бы помощь… «Бред какой! — она уже упиралась головой в потолок, выныривать из воды становилось все сложнее. — Какая помощь? Их всех утопили! А сейчас сидят наверху и смеются!»

И тут кто-то под водой крепко схватил ее за ноги. Кто-то потащил Лену вниз, под воду. Она запаниковала, но ее тут же отпустили, давая набрать побольше воздуха, а потом потащили вновь. Лена поняла, что этот кто-то пытается ее вытащить, а не утопить и лишь схватила покрепче хрепла, который уже и не сопротивлялся.

Под водой Лену тащили очень быстро, судя по направлению — в ту самую железную дверь. Потом — вверх. Пару раз она чувствовала прикосновения чешуйчатого тела и плавников.

И вот она на поверхности. На какой-то темной лестнице. Ее с силой выкинули на ступеньки. Первым делом, Лена тряхнула за ногу несчастного хрепла. Семен закашлялся. Жив!

— Ой, какой миленький хреплик! — послышалось из воды.

— Кто вы? Кто спас меня?

— Ты — Ортала? — спросила женщина, голос ее показался приятным, даже чарующим.

— Да, — твердо ответила Лена.

Женщина вскарабкалась на лестницу, правда весьма неуклюже, и в отблесках тусклого света, падающего сверху, из открытой двери, Лена разглядела, что вместо ног у нее рыбий хвост, как у русалки.

— Анна. Я пришла за тобой. Там выжил еще кто-нибудь?

— Нет.

Русалка тряхнула хвостом, который тут же разделился и обернулся ногами.

— Пойдем, надо бежать. Здесь опасно. Мне пришлось убить нескольких жандармов, — она схватила Лену за руку и потянула к выходу.

Они бежали по темному тоннелю, ведущему вверх под небольшим уклоном. Лене пришлось собрать все силы, чтоб двигаться, одеревеневшие ноги не гнулись и путались в холщевом саване. Тоннель закончился большими воротами, раскрытыми настежь. Они выходили на набережную какой-то речки или канала. У ворот стояла легкая повозка.

Анна помогла Лене подняться на подножку. Хрепл юркнул следом.

— Нестор Карлович, гони! Уходим! — крикнула Анна, вскакивая на козлы лядом с извозчиком — человеком во фраке и высоком черном цилиндре.

— Ортала! — завизжал под ногами хрепл.

Только тут Лена заметила, что они с Семеном в повозке не одни.

— Иван Андреевич! — она узнала своего спутника, этот хрепл был раза в полтора крупнее Семена, и голосом обладал поистине отвратительным.

Повозка долго петляла по ночному городу. Лошади устали, но извозчик все подгонял. Лену клонило в сон. Периодически оборачиваясь, она видела силуэты двух волков, что мчались за ними, а, может, это только казалось… Она вспоминала Акрона и его оборотня, но так и не могла вспомнить, как его звали. «Ворлак… кажется, Ворлак…» Мимо проносились дома, мосты, каналы… большая темная река… Лена засыпала.

 

9

На берегу Залива, на песчаной косе Васильевского острова, на фоне серо-багряного ночного неба темнел силуэт фрегата. Наверное, когда-то его выбросило на берег штормом, он стоял, сильно накренившись, и порядком врос в песок. Ветер шумел в кронах деревьев и трепал обрывки парусов, а при сильных порывах чуть поскрипывала мачта. «Летучий голландец» обрел здесь свое последнее пристанище.

В трюме, в гамаке, закрепленном на балках, спал Антон. Слабый свет от ночного неба пробивался сквозь дырки в прогнившей палубе. Рядом с гамаком, на перевернутом бочонке стояла масляная лампа и лежал листок бумаги. На нем, аккуратным красивым почерком было написано: «Жди нас здесь. Вернемся, как вызволим Орталу. Анна».

Но сон, сморивший Антона, был не простым. Черным, беспросветным и глубоким. Фантом, дух, что вселился в него, воспользовавшись слабостью Антона, постепенно брал над ним верх. Он возвращался. Воскресал. Возрождался в мире живущих, вспоминая, кто он и зачем он здесь…

Per signum crucis de inimicis nostris libera nos, Deus noster (через крестное знамение от врагов наших освободи нас, Господь наш)… Дыхание давно сменил надсадный хрип, в груди кололо, но брат Якоб бежал и бежал, не в силах остановиться. Ужас, тот, что сильнее разума и воли, гнал прочь от Ведьминого леса. Рассеянного лунного света едва хватало разглядеть под ногами тропу, но она тут же терялась в провалах ям и грязи. А когда луна скрывалась за облаками, тьма становилась кромешной, но отчего-то ужас немного отступал. Казалось, лунный свет придает сил тому исчадью ада, что преследовало его. Что это: демон преисподней, призрак черного мора, прошедшего по окрестным землям, или сам сатана? Цепкие ветви беспощадно рвали одежду. Он путался в длинной рясе, оступался и падал, проваливаясь в стылое болото, но упорно карабкался вперед.

…In nomine Patris, et Filii (во имя отца и сына)… Не останавливаясь, он попытался перекреститься, но что-то подвернулось под ноги, и монах кубарем полетел на землю. Выбросив вперед руки, чтобы защитить глаза от острых сучьев, он по локоть погрузился в ледяную жижу. Руки заломило от холода.

… et Spiritus Sancti. Amen (и святого духа. Аминь). «Не останавливаться, только не останавливаться! Господи, помоги мне!» — сделав несколько рывков на четвереньках, он выбрался из лужи. Холодная вода пропитала одежду, но брат Якоб едва обратил на это внимание.

«Еt Spiritus Sancti. Amen.» — повторял он про себя, в надежде, что имя Господне отгонит тьму, преследовавшую его. Призывая Господа в защитники, он судорожно нащупывал висевший на поясе крест. Окоченевшие пальцы едва слушались. Креста не было!

«Я обронил его! Наверное, в той проклятой луже… Почему!? Почему Господь покинул меня?!» Оглянувшись, он уже не смог разглядеть злополучную лужу, лишь клубящиеся порождения тьмы по-прежнему тянулись к нему.

«Бежать… Бежать… до замка уже близко…» Он больше не оглядывался, боясь, что неотступно преследующие тени отнимут волю. По лицу хлестали жесткие ветви, но защищаться от них не было сил. Он мог лишь бежать, надеясь, что не упадет вновь, потому что подняться уже не сможет…

А вот и просвет! Последний рывок, и лишь небольшое поле отделяет его от замка. Надежда, что, было, угасла, вспыхнула вновь.

«Господи, спаси мою душу!» — подобрав рясу, Якоб бросился к замку. На залитом серебряным светом поле ужас обуял с новой силой, заставляя дрожать каждую частицу его тела. Хотелось упасть и жалобно скуля, зарыться в землю, туда, где нет теней, ибо нет света. Этого ужасного серебристого света, что проникал в душу, выжигая разум. Он не оглядывался, но знал, что тень наступает на пятки. «Зачем? Зачем дьявол играет со мной?!» Он не боялся смерти. Смерть — лишь остановка на пути к богу. О, сколько дней и ночей провел брат Якоб в мольбах об испытании, которое позволит приблизиться к богу! Сколько раз он истязал себя, надеясь достичь отрешения от бренного тела. Но тот, кто преследует, погубит его душу!

Замок!…Gratias tibi ago,Domine, sancte Pater (благодарение творю тебе, Господь святой отец)… «Там люди! Там обитель божья!» Fiat voluntas Tua, sicut in caelo et in terra. (да будет воля твоя и на земле, как на небе)! — Он гнал мысли о том, что вокруг свирепствует чума, и в надежде всматривался в проступавшие во тьме очертания замка, пытаясь разглядеть огни. «Молю тебя, Господи, чтобы мор обошел это место стороной!»

Слабый свет на крепостной стене стал ответом на его молитвы. Брат Якоб бежал, не отрывая от него взгляда, словно в едва заметном огоньке, было спасение от того безумия, что настигало его. До замка оставалось всего ничего.

— Благодарю, благодарю тебя, Господи!..

Он уже чувствовал себя под сенью божьей, там, где нет места тьме. И тут отчаяние пронзило его — огонек оказался лишь яркой звездой, просвечивающей сквозь пустую бойницу. Всего лишь призрачная тень надежды…

— Верую!.. Верую!.. Верую!.. — на бегу, исступленно выкрикивал он темным стенам.

Но ответом была лишь мертвая тишина. Мрак и холод окутывали все вокруг. Мост через небольшой ров оказался откинут, а ворота открыты. Дурной признак! Но он, не раздумывая, вбежал во внутренний двор.

Никого! Вкруг не было никого, даже сонный пес не тявкнул на незваного гостя. Брат Якоб испуганно отвел взгляд от черного провала дверей, в его мгле померещилась клубящаяся тьма, та же, что преследовала.

— Domine Deus, firma fide credo (Господь бог, верую крепкою верой), — прошептал он, и в тот же миг заметил маленькую часовенку.

Он опрометью бросился туда, влетел в распахнутую дверь и, зажмурившись, рухнул на колени перед алтарем.

— Domine Deus, spero pergratiam tuam remissionem omnium peccatorum (Господь Бог, надеюсь по твоей милости на отпущение всех грешников)… — неистово шептал он, пытаясь заглушить визжащий внутри ужас.

Лунный свет проникал сквозь закрытые веки, слепя и сбивая с мысли. Слова молитв, которые он произносил десятки тысяч раз, вспоминались с трудом. Он поднял голову, в молитве, обращаясь к небу. «Свет, проклятый серебристый свет! Он мучает меня и здесь!»

Проклятая луна! Она жестоко ухмылялась прямо над головой, заливая все вокруг безжалостным светом. У часовни не было крыши! Мельком оглядевшись, Якоб понял, что эта обитель сгорела и заброшена: несколько обугленных скамей, почерневшая голова мраморного Иисуса умиротворенно улыбалась, покоясь на обломках статуи, а прокопченные стены сплошь покрыты глубокими трещинами.

«Как я сразу не увидел, что это место осквернено!» — он вскочил с колен. Онемевшее от напряжения тело сотрясала дрожь — «Бежать… бежать! Domine Deus… Domine Deus…» — пытаясь вспомнить слова молитвы, он выбежал из часовни.

Один Господь знает, как долго это продолжалось! Он плохо помнил вчерашний день и совсем не помнил, что было несколько дней назад. Казалось, ночи — один сплошной кошмар и бесконечный бег, а дни — лишь черное забытье, в преддверии ужаса. Ужаса, выжигающего душу, стирающего воспоминания и постепенно крадущего разум.

Он помнил, как было раньше — тихое служение Господу и умиротворение от причастности к благодати Его. Но это словно осталось в прошлой жизни… И тьма теперь всегда следовала за ним. Наверное, Бог посылал силы, потому что он не мог вспомнить, когда в последний раз ел или спал.

Domine… Domine… — он пытался припомнить слова молитвы. Но вместо этого, остановился посреди двора и обратил лицо к небу. Впервые за эту ночь, он осмелился взглянуть прямо на луну.

— А-а-а-а, — закричал монах.

— У-у-у-у, — со всех сторон вторило ему эхо, в котором его голос слился с завываниями ветра.

Что-то звериное внутри него возликовало, услышав вой, который доносился словно из самого ада.

«Куда теперь? Чего оно ждет!?» — он оглянулся. Коварная злобная тварь, что преследовала его, затаилась где-то рядом. Но на этом дворе был только он и лунный свет.

Стоять под луной не было сил, разум оставлял его. Тело, помимо воли, изнывало от желания упасть на землю и с криками кататься по ней, выгибаться дугой, словно от этого могла пройти та боль, что терзала измученную душу. А потом бежать вперед и рвать зубами и когтями все живое. Уподобится зверю, чтобы тот оставил его в покое. Тогда призрачный свет луны перестанет мучить, требуя чего-то, проникая в самые сокровенные уголки сознания, туда, где раньше было место только для Господа… «Это желания подсказанные дьяволом! Изыди! Изыди…»

— Нет!!! — он ринулся ко входу в башню, зияющему черным провалом. Там, во тьме, могло таиться что угодно, но чудовище, просыпавшееся в нем при виде луны, пугало куда сильнее.

Тишина и темнота оглушили его. Он не знал, куда направиться дальше, где найти тот потаенный уголок, куда не заглянет даже сатана. Все вокруг терялось во мраке, но ноги, словно сами несли его куда-то. Он то и дело спотыкался обо что-то, но ни разу не наткнулся на стену, словно тело прекрасно знало, куда идти. «Не иначе как воля господня направляет меня!..» Оставалось лишь подчиниться.

Откуда-то сверху слышалась возня и крысиные писки. Поднявшись на несколько ступеней, он обо что-то споткнулся и едва не покатился вниз.

«А может оно и к лучшему, если я сломаю шею?! Упасть, умереть… Господь прими, наконец, мою душу!»

Монах упал на четвереньки. Руки уперлись во что-то большое, обернутое в ткань. Судорожно обшарив это, он наткнулся на чье-то лицо, сильно обезображенное крысами.

Requiem aetemam dona eis, Domine (вечный покой даруй им, Господи). Он хотел произнести это вслух, но губы отказывались слушаться.

— Re…Re… Да будьте вы все прокляты! — выкрикнул он, поднялся и устремился дальше.

Лестница кончилась, и он побежал по коридору. Остановился перед приоткрытой дверью, откуда пробивался слабый свет. Якоб протянул руку и замер. Он знал, что ждет его за дверью. Закрыв глаза, монах увидел маленький кабинет. В углу камин, большой стол с резными ножками и кресло с изображенным на спинке гербом.

— Господи, ты посылаешь мне виденья? Зачем!?

Он боялся зайти, но знал, что должен. Сзади послышался шорох. Что это — крысы, тьма или сам сатана? Сердце замерло, словно больше не выдерживало столь сумасшедший ритм. Он больше не мог дышать — тьма душила его. Слабый свет, выбивавшийся из-под двери, манил, обещая избавление от страданий.

Брат Якоб слегка толкнул дверь и вошел. Створка открытого окна чуть раскачивалась, впуская холодный ветер и лунный свет. Камин, стол, кресло, в котором неподвижно сидел человек. Тучное тело, облаченное в рясу, запрокинутая назад голова, широкое лицо, бледное, покрытое черными пятнами чумы. Застывший взгляд помутневших глаз направлен в потолок. Оскаленные зубы. Что-то знакомое было в этом лице… А на груди деревянная табличка с грубо вырезанной надписью.

— Кто ты?!

Скрип петель, тихое дребезжание стекол, и вой за стенами замка — звучали словно хор, и дьявол внутри, предлагал присоединиться к ним.

— Кто ты?! Кто ты?! — кричал монах, хотя знал, что ответа не дождется.

Он не хотел идти дальше, но сила, что вела все время, заставила подойти к мертвецу. Брат Якоб упал на колени, не в силах сдвинуться с места. Он не хотел знать, что написано на табличке, старался отвести взгляд и закрыть глаза. Безуспешно. Эти слова проступали повсюду, куда бы он не посмотрел, словно полыхали белым огнем прямо на его веках.

«Будь проклят брат Якоб, принесший черную смерть. Да не найдет его душа покоя».

— Нет… Нет… Не-е-е-т!

Пытаясь сопротивляться, он видел, как его руки тянутся к ладоням мертвого тела. Чувство онемения переходило в ощущение холода смерти, он давно был мертв. Кисти слились с руками мертвеца — и он вспомнил, как едва живой постучался в ворота замка… Войдя по локоть — как метался от страшной боли на кровати…. Плечи слились с мертвым телом — жар и холод агонии… Он смотрел в выпученные глаза покойника, вспоминая миг смерти…

Брат Якоб тяжело поднялся. Тело почти не слушалось.

Re…Re… — он забыл слова, но распятие, лежавшее на столе, тянуло к себе. Он выбросил вперед похрустывающую руку и схватил его. Покойники ничего не чувствуют, но боль обожгла саму сущность Якоба. Душу, что была обречена раз за разом возвращаться в мертвое тело, преследуемая собственными грехами.

— А-х-р-р-р, — распятье полетело в открытое окно.

Якоб больше не боялся. Он потерял душу. Но ему стало интересно, что это за тьма, что гнала его и клубилась у него за спиной. Он обернулся и шагнул навстречу своему ужасу. Шаг его был тверд, сомнения не терзали его более. И не вера помогла ему обрести силу, а ненависть, жажда мести и лунный свет, дарующий вечную жизнь.

Двадцать лет он бежал по кругу. Двадцать лет боялся взглянуть в глаза своему страху, но вот этот момент настал. Последняя песчинка веры покинула конус песочных часов. Последняя ниточка, что связывала фантома Якоба с человеком Якобом, разорвалась.

И настало утро.

Туман заполнил долину перед замком, небо, затянутое тучами, оставалось темным, но это было первое утро, которое увидел Якоб за двадцать лет. Оно не интересовало его. Бесплотной тенью, скользнул он в окно и отправился туда, где все началось, к Ведьминому лесу.

Вот этот холм, знакомые деревья… что-то кольнуло в груди, ведь когда-то, когда-то давно он любил живущую тут, душа его наполнялась радостным трепетом, стоило ему завидеть ее дом. Но это прошло. Прошло вместе с душой, которую отняла у него ведьма. И больше это чувство не вернется к нему никогда…

На холме были только камни фундамента, поросшие бурьяном.

Ведьма покинула свой дом. Но Якоб знал, она еще жива. Она будет жить, возрождаясь вновь и вновь, чтобы любить Вольронта. Она будет идти сквозь века, возрождаясь к радости точно так же, как он, Якоб, двадцать лет, каждую ночь возрождался для боли и страданий.

Ярость и ненависть клокотала у Якоба в душе. И месть повела его, указав путь…

* * * *

Антон резко вскочил, но запутался в каких-то веревках. Он перевернулся, рухнул на пол и откатился в угол. Дощатый пол находился под сильным уклоном. Антон не мог понять, где он, но самое страшное — он не мог понять, кто он. Кошмар Якоба был столь реален, что теперь Антону казалось, что произошедшее с монахом случилось с ним самим, и на фоне этого, все злоключения последних дней меркли.

А еще Антон почувствовал, что теперь Якоб знает, кто обрек его на вечные страдания, но пытается это скрыть. Антон ощущал его злобу и ненависть, жажду мести, что не дает Якобу покоя. Эти чувства стали потихоньку завладевать Антоном. Сознание застилало пеленой, и едва удавалось справляться с новыми, столь яркими и непривычными мыслями.

В углу Антон угодил в лужу. Ледяная вода привела его в чувства. Он поднялся, огляделся и прислушался. В трюме было темно, но глаза привыкли к темноте, и Антон заметил лампу и записку Анны. Снаружи шумел ветер, тихо скрипела мачта. И вторя этому скрипу, издалека, из самой глубины души, раздавались стенания Якоба. Злоба и тоска наполняли их… И это состояние показалось Антону знакомым. Мелькнуло ощущение «дежа вю». Он понял, когда именно Якоб поселился в нем — когда они открыли потайную дверь в том проклятом камине. И Лена — тоже что-то чувствовала. Наверное, она — тоже фантом, с этой ведьмой, Орталой… а может и нет, может и что-то другое, ведь она почувствовала это раньше, до того, как открыли дверь…

Антон путался в догадках. В трюме было сыро и холодно, но безопасно. Он решил ждать. Просто ждать, столько, сколько понадобится…

Время шло, но ни русалки-Анны, ни весточки от нее не было. Вконец изведясь догадками, Антон все же покинул корабль и решил осмотреться.

Берег казался пустынным и тихим. Лишь чуть шумели волны, да завывал ветер. Определить, где находится, Антон не смог, но предположил, что это — Васильевский остров. «Тогда там, должна быть Петровская коса… — он смотрел на тусклый огонек маяка невдалеке. — Есть маяк, есть корабли… так выходит, это не только Петербург здесь другой. Весь мир другой! Вся Земля!»

От этого предположения стало совсем жутко, и Антон решил больше о таких вещах не думать. Небо на западе, над заливом, слабо светилось багрянцем. Ветер усиливался, поднимая волну. Стало ужасно холодно.

Неожиданно песок под ногами зашевелился. Антон вскрикнул и отскочил в сторону. Сердце в пятки ушло с перепугу. Он хотел было бежать, но увидел, что бежать некуда. Песок шевелился вокруг, поднимаясь маленькими холмиками. Потом, расталкивая песок руками, начали появляться мертвецы. Некоторые долго копались, некоторые вставали из-под земли довольно резво, и все шли к воде.

Антон успокоился, только когда один из них прошел сквозь него, хоть ощущения при этом были неприятные. Призраки. Безобидные, но и совершенно бесполезные создания, вроде той женщины, что встретилась на Кронверкском. Антон стоял и смотрел, как подходят они к воде, садятся в такие же призрачные лодки и гребут на запад, исчезая в сумерках.

Это зрелище почему-то вызывало страшную тоску. Антону стало неимоверно жаль эти души, что каждую ночь выходят в море. Ему стало жаль себя, оказавшегося в этом проклятом мире. Жаль Лену, угодившую к глутам в острог. Он не видел никакого выхода, никакой надежды на что-то лучшее. Он готов был расплакаться, сдаться, уйти в море, вслед за призрачными душами, оставив свое тело этому безумцу-Якобу, когда услышал стук копыт и голоса.

И один из них, звонкий и властный, принадлежал Анне. Той женщине, что вытащила его из горящей комнаты и освободила от рабства у Екатерины Францевны.

Надежда вновь вспыхнула в нем, и Антон со всех ног бросился к кораблю. «Что если ей удалось? Что если она вызволила Лену?»

Снова послышался стук копыт, и легкий экипаж, запряженный парой лошадей, рванул по грязной дороге, едва не раздавив Антона.

На берегу остались Анна и еще один человек. Они несли к кораблю Лену.

— Что с ней?! — в ужасе вскричал Антон, подумав о самом страшном.

— Отойдет, все в порядке будет, — ответила Анна. — Помоги нам.

Антон подхватил Лену и встретился взглядом со спутником Анны. Этот господин в цилиндре более всего походил на мертвеца, встреченного на Аничковом мосту.

Сквозь пробоину в корпусе, они занесли Лену в трюм и устроили в гамаке. Антон накрыл ее своей курткой. Он держал ее за руку и боялся выпустить, боялся вновь потерять.

— Спасибо вам! Вам и вашему другу! — сказал Антон Анне.

— Не за что. Мы сделали это не для тебя. Ортала нужна нам. Она поможет нам одолеть Дюссельдорфов и их чертовых мор-глутов… — Анна помрачнела и, видимо, решила перевести тему. — Кстати, познакомься с моими друзьями: это — Нестор Карлович, остальные скоро соберутся.

Мертвец в цилиндре презрительно хмыкнул:

— Мы уже знакомы… встречались как-то на Аничковом мосту. Так что раскланиваться с этим наглым фантомом не стану. Мало того, при других обстоятельствах, с удовольствием перекусил бы им.

В тусклом свете лампы, которую зажгла Анна, Антон видел, как холодно блеснули глаза Нестора Карловича.

— Простите… не хотел. Я сам перепугался… эти чугунные кони… — пробурчал Антон.

— Ха-ха! Он испугался чугунных коней! — раздался из темноты скрипучий и потрескивающий голос. — Может, действительно, съесть его?.. Зачем нам этот охламон?

На свет вышел ящер, небольшой, полметра в высоту, но с внушительной клыкастой пастью.

— А это — Булыжник… — улыбнулась Анна, — … не забывай, Булыжник, что этот фантом одолел Палача. Кстати, интересно, как ему это удалось?

— Я не знаю, — соврал Антон на всякий случай, — я ничего не помню.

На самом деле он все прекрасно помнил, но теперь понимал, что действовал в этот момент не он, а Якоб.

— Как зовут тебя, и откуда ты знаешь Орталу? — спросила Анна, устроившись на бочонке.

Антон почувствовал, как шевельнулся у него внутри фантом. Волна ярости исходила от него при упоминании Орталы. Антон лишь надеялся, что сможет контролировать Якоба. Немного помедлив, он ответил:

— Меня зовут Антон… мы с Леной… — Антон не договорил. Он заметил, как какой-то комок вынырнул из тени и скользнул Анне на колени. Та нисколько не испугалась и принялась тихонько поглаживать непонятную тварь. Чем больше Антон смотрел на это существо, тем страшнее ему становилось… «Черт! Собственной персоной!..»

— Что это? — спросил он тихо, почти шепотом.

— Хрёпл. Иван Андреевич, — так же тихо, будто передразнивая, ответила Анна. — Тут где-то еще один должен быть, Семеном кличут…

Тут же из темного угла к ней на колени шмыгнул второй чертик, поменьше.

— Хрепл, так хрепл… — сказал Антон, решив не вдаваться в подробности, — очень приятно, Иван Анд…

Он опять не договорил. На берегу взвыли волки. Вой был тоскливый, протяжный, и явно где-то совсем рядом.

— Это Жак и Анри, — сказала Анна.

— Они… волки? Это они загрызли Екатерину Францевну? Я видел краем глаза… — начал было Антон.

— Они, они, — кивнула Анна, — полакомились старушкой. И что с того? Ты, кстати, не ответил, откуда Орталу знаешь?

— Ну, мы с Ленкой… — Антон никак не мог назвать ее Орталой, да и полагал, что Лене это понравится не больше, чем ему, если его станут называть Якобом, — …мы с ней по работе все больше… — пробормотал и, наконец, решился задать мучавший вопрос:

— Скажите, а она — тоже фантом?

Булыжник щелкнул по полу чешуйчатым хвостом, фыркнул и вышел на улицу. Нестор Карлович закатил глаза и отвернулся, а Анна рассмеялась.

— Рад, что повеселил, — насупился Антон.

— Она никогда не была Леной или кем-либо еще. Она — Ортала, рожденная ведьмой. Может, она последняя из своего клана… убеди ее помочь нам!

— Попробую, — согласился Антон. — Но, по-моему, она все же Лена…

Антон надеялся, что Лена — это Лена, надеялся, что Анна ошибается, в противном случае… он — единственный, кто пострадал ни за что, не считая Владимира Анатольевича, конечно. Он почувствовал себя преданным. Он вспомнил, что Лена всегда казалась ему странной, «не от мира сего». Да и в тот злополучный вечер она вела себя странно… в глубине души затаилась обида. Фантом Якоб, судя по всему, только этого и ждал. Обида Антона многократно разрослась, подпитываемая ненавистью Якоба и его жаждой мести.

Антон сам не понял, как это произошло, он просто подошел к Лене, схватил ее за горло и принялся душить.

Анна вскочила и наотмашь ударила его. Хрепл Иван Андреевич больно вгрызался ему а ногу. Что-то кричал зомби. А Антон стоял, словно каменное изваяние, лишь руки его сжимались все сильнее.

— Я тебя утопил, я тебя сжег, я снова пришел за тобой! Я всегда буду приходить к тебе и убивать тебя! — рычал Антон не своим, хриплым голосом, голосом брата Якоба, и смотрел на себя, будто со стороны, удивляясь своим действиям.

Лена открыла глаза. Она даже не была напугана. Взгляд ее удивительно глубоких, зеленых глаз был спокойным и даже — насмешливым.

Она чуть приоткрыла рот и дунула. Антон отлетел от нее с таким ускорением, что пробив гнилой борт корабля, вылетел наружу и покатился по песку.

Лена поднялась. Вышла из трюма. Антон лежал на земле, волки стояли над ним и рычали. Он с надеждой смотрел на Лену.

— Якоб! Грязный смерд… — Лена прошла мимо, презрительно отведя взгляд.

— Лен, да это же я, Антон… — выдавил Антон севшим голосом.

— Я - Ортала! — ответила Лена. И голос ее, величественный и властный, не имел ничего общего с тоненьким голоском той Лены, которую помнил Антон.

— Ортала, стой! Ты нужна нам… ты должна нам помочь! — крикнула Анна. — Мы же спасли тебя!

— Я ничего никому не должна! — Ортала обернулась. — Я не убила вас, так что можете считать, что мы квиты!

Ортала что-то прошептала, и ее окутало легкое сияние. Ее холщевая тюремная рубаха будто растворилась в нем, на миг обнажив безупречную фигуру, но тут же материализовалась в виде черной накидки, подбитой мехом. А затем, Ортала просто растворилась в предутреннем сумраке. Ее не стало.

— Мы могли бы взять след! — прорычал Жак.

— И что толку? Это Ортала. Она убьёт нас…

— Не расстраивайся, Аннушка. Мы сделали все, что могли, — Нестор Карлович подошел и обнял Анну за плечи.

Хрёпл Иван Андреевич тронул Анну ручкой, кивнул ей и тоже будто в воздухе растворился.

— Он будет с Орталой, — сказал зомби, — ему приказал Вольронт.

— А я останусь с вами, — пропищал хрёпл Семен.

— А что делать с фантомом? — рыкнул Анри.

— Порвите его. Съедим, — равнодушно ответила Анна.

— Стойте! — вскричал Антон. — Анна! Ты же не сделаешь этого! Я не виноват, это Якоб, чертов фантом!..

Анна посмотрела на него. Глаза ее стали округляться, сделались большими, как блюдца, кожа позеленела, появились отвратительные жабры. Она открыла огромный рыбий рот и щелкнула острыми зубами. Анна приготовилась позавтракать.

Волки рычали и скалились. Ящер хищно щелкал зубами. Анна, утратив человеческий облик, стала походить на ту химеру, что встретилась Антону у Лебяжьей канавки. И Антон сдался. Он устал, он ушел вглубь себя и приготовился к смерти. И тут же появился Якоб:

— Стойте. Я знаю кое-что, что вас заинтересует.

— Мне все равно, — прошипела Анна и ринулась к Антону.

— Погоди, Аннушка, давай выслушаем его, — остановил ее Нестор Карлович. — Вдруг и впрямь что полезное скажет…

— Меч Вольронта! Древний бронзовый меч, что обращаться в змея способен. Я видел его. Он дарует силу и власть. Он здесь… где-то здесь, в этом городе, — Якоб-Антон говорил глухо, почти шипел, — Дюссельдорф знает, где он.

— Всегда думал, что это — сказки… — медленно проговорил Нестор Карлович, но глаза его сверкнули весьма заинтересованно.

— Второй раз нам к Ивану не подобраться. Сотни глутов окружают его. Тысячи — ищут нас. Мы не можем так рисковать. Надо убираться отсюда, — проскрипел Булыжник.

— Тебе надо, ты и убирайся, — ответила Анна, принявшая, к облегчению Антона, человеческий облик. — А мне надо отомстить за Алексея, поквитаться с Дюссельдорфами. Что тебе еще известно? — кивнула она Антону.

— Не много. Но нам нужен не Иван. Архип. Только старый Дюссельдорф знает это… — сказал Антон уже своим голосом. Якоб вновь затаился где-то в глубине. Фантом был силен, но быстро уставал.

Жак и Анри разочарованно отошли в сторону. Антон с трудом поднялся. Ортала крепко его приложила, болело все тело.

— Ну и что будем делать? — вновь подал голос Булыжник. — Никто даже не знает, где Архип.

— Я знаю, — заявила Анна. — Слышала разговор его сыновей. Архип — в своем доме, Иван держит его там.

— И что, мы придем, раскидаем глутов и спросим Архипа Петровича, где Акрон Вольронт спрятал меч? — не унимался Булыжник. — А он, по доброте душевной, возьмет, да нам все и выложит. Сыновьям своим, с их глутами, не сказал — а они уж наверняка с пристрастием спрашивали — а нам возьмет, да и выложит!

— Думаю, он захочет воспользоваться этим мечом сам, — заметил Антон. — А мы могли бы проследить за ним.

— Верно, — согласилась Анна. — В любом случае, если мы освободим его, Ивану несдобровать и глутов он урезонит.

— Спасители, — хмыкнул Булыжник. — Одну уже спасли… Хорошо, если этот Дюссельдорф не поубивает нас, в благодарность. Ладно, я с вами!

— Мы — тоже! — прорычал Жак.

— Вот и замечательно, — подытожил Нестор Карлович. — А теперь надо продумать план.

Занимался новый серый день. Хмурое небо лишь чуть посветлело над городом. Принялся моросить мелкий холодный дождь. «А бывает ли тут по-другому?.. — думал Антон. — Навряд ли…»

Они с Анной направились на кладбище, переждать день. Нестор Карлович до вечера покинул их, собравшись по каким-то своим делам. Жак и Анри отправились искать подмогу среди своих сородичей, а Булыжника, как всегда, Анна отправила на разведку. Надо было изучить подступы к дворцу Дюссельдорфов, слабые места в охране.

 

10

Антон и Анна шли по заросшей дороге. Местами на ней попадались участки булыжной мостовой, но в основном — грязь и лужи. По сторонам, поросшие мхом, громоздились гранитные валуны. Порой встречались небольшие дома, в основном — деревянные. Большинство — покосившиеся, с просевшими крышами и черными глазницами окон. От них веяло страхом и безысходностью, и Антон невольно ускорял шаг.

Вскоре дорога привела к воротам в невысокой ограде. За чугунной оградой, среди лип и каштанов, виднелись могилы и склепы.

«Кладбище. Смоленское, — подумал Антон. — Но, разумеется, не совсем такое, как было прежде…»

Скрипнула чугунная калитка, и Анна потянула Антона за руку:

— Идем, что встал?

— Меньше всего в этом мире мне хотелось бы оказаться на кладбище… — задумчиво ответил Антон и пошел вслед за Анной.

Они пошли вглубь по едва заметной дорожке. Было тихо, лишь чуть шелестел дождь. Вдруг Антону померещилось, что он слышит жалобные всхлипы:

— Анна?

— Что?

— Ты плачешь?..

Анна повернулась к нему. Сперва показалось, что она и вправду плакала, но потом Антон решил, что это все же дождь. Боль и тоска затаились в ее взгляде, но вместе с этим, там было столько твердости и силы, что было невозможно представить, что эта женщина способна так жалобно всхлипывать. Антон невольно залюбовался ею. Темные волосы, большие, светлые глаза… ее лицо, столь необычное, показалось Антону удивительно прекрасным.

Снова послышались всхлипывания. Антон резко повернулся: мраморный ангел, в скорби навеки склонился над чьей-то могилой. Иногда его плечи чуть подрагивали, с крыльев, исщербленных и поросших мхом, капала дождевая вода. Это он всхлипывал, оплакивая усопшего.

— Прости, Анна, я просто подумал… — начал Антон.

— Ничего. В чем-то ты прав. Раньше тут жил Алексей…

Они так и шли по дорожке между могил. Под ногами то хлюпала вода, то шуршали опавшие листья. Дождь не прекращался. Анна рассказывала про Алексея, о том, как жили они раньше, как любили, не думали ни о чем и были друг для друга целым миром. Она рассказала, как глуты сцапали Алексея, и Антон понял, почему она решилась штурмовать острог. Анна продолжала говорить. Антон почувствовал, что ей ужасно плохо и тоскливо, и что если она замолчит, то точно заплачет. Он обнял ее за плечи и чуть прижал к себе.

От Анны пахло тиной, но не так, как от химер в Лебяжьей канавке, по-другому. Этот запах напомнил ему, как он впервые приехал в Петербург на праздник белых ночей. Стояла прохладная погода, и от Невы тянуло свежестью, сыростью и немного тиной. Так же пахла и Анна. Русалка…

Анна остановилась:

— Пришли.

Они стояли возле склепа, выполненного в готическом стиле. Рядом рос огромный каштан. Антону показалось, что дерево приподняло ветви, пропуская путников.

Склеп чуть покосился, местами осыпалась штукатурка, на замшелой крыше торчали пучки пожухлой травы.

— Алексей жил здесь, в этом склепе? — спросил Антон, просто чтобы хоть что-нибудь сказать.

— Да. Здесь мы и встретились с ним… здесь виделись в последний раз, — вздохнула Анна и тронула ржавую решетку, закрывавшую вход.

Они вошли. Внутри было темно, и Антон не сразу заметил, что в дальнем углу кто-то сидит. Анна первая увидела незнакомца.

— Прочь! — зашипела она.

Человек — или не человек? — поднялся и молча, бочком направился к выходу. Он старался держаться как можно дальше от Анны, поэтому прошел совсем рядом с Антоном. Антон разглядел его. Зомби. Одна его рука не то разложилась, не то — была съедена, одежда драная, он прихрамывал. Рассмотреть лицо незнакомца Антону не удалось, да и не хотелось особо, но вдруг он почувствовал что-то удивительно знакомое в этом мертвеце. Рубашка. Рваная, но дорогая, и, к тому же, явно не девятнадцатого века… а еще лакированные туфли…

— Владимир Анатольевич?! — воскликнул Антон, выбежал вслед за зомби и схватил его за руку, не обратив даже внимания, что она — лишь скелет руки.

— Антон?.. Антоха!!! — Владимир Анатольевич обернулся.

Антон взглянул на него и опустил глаза. Лицо Владимира было так же местами изъедено, как и правая рука, пожелтело и вид приняло неживой, только глаза, как и раньше, добрые и веселые, казалось, улыбались, но как-то печально.

— Эх, Антоха! А я-то думал, один здесь оказался… да еще и это! — Владимир Анатольевич продемонстрировал свою руку. — Жуть. Но не болит, как ни странно… а эта ведьма… вы знакомы? — он кивнул на Анну.

— Да. Недавно познакомились. Она добрая. Мне помогла, Ленку из острога вызволила…

При слове «добрая» Анна презрительно поморщилась и исчезла в склепе, оставив Антона общаться с зомби.

— О! И Ленка здесь?! — обрадовался Владимир Анатольевич.

— Да… — Антон замялся, — только она теперь не Ленка. Да, вроде, Ленкой и не была никогда. Она теперь, видите ли, Ортала.

— Ортала! — теперь зомби выглядел удивленным. — Ну надо же! Тут на кладбище только и говорят о ней. Так это, оказывается, Ленка наша…

— Кто говорит? — насторожился Антон.

— Так зомби другие. Такие же мертвяки, как я, только давно тут живут… — Владимир погрустнел, — …да что мы все обо мне?.. Сам-то как?

— Плохо, Владимир Анатольевич, — честно признался Антон. — Много приключилось всего, так сразу все и не расскажешь… но и я теперь — не совсем я…

— Ну, я, вроде как, тоже, — усмехнулся Владимир и вновь продемонстрировал обглоданную руку.

— Вижу, — вздохнул Антон. — А я, кстати, видел вас, там, на Фонтанке, возле дома… в гробу. Расстроился, конечно… а все не так уж и плохо, наверное… как вам ожить-то удалось?

— Черт его знает, Антоха, черт его знает… очнулся — в гробу лежу, здесь, на кладбище, а монстры какие-то жрут меня, понимаешь… Раскидал их, да деру! Думал, в больничку б надо, да потом огляделся и понял, что к чему… то есть не понял, конечно, но уяснил, что больнички тут точно нет. В общем, думаю, куда бы мы ни попали, явно не в рай… Кстати, у тебя закурить не будет? Все бы отдал за пару затяжек!

— Не. Все менты отобрали… жандармы то есть. Вот, только жетон один на метро остался… за подкладкой был.

— Дай глянуть, — горько усмехнулся Владимир Анатольевич, — хоть что-то родное…

Антон протянул зомби жетон:

— Оставьте себе!

— Нет, Антоха, верну. Только когда выберемся отсюда. Обещаю! — Владимир Анатольевич аккуратно положил блестящий латунный жетон в маленький кармашек штанов.

Внезапный порыв ветра бросил в лицо очередную порцию дождя. Антон поежился. Холодно.

— Пойдемте обратно, Владимир Анатольевич!

— А ведьма твоя не осерчает? Здесь, на кладбище, ее все знают. Уважают… и побаиваются. Этот склеп всегда пустой стоит. И мне туда лезть не советовали. Да вроде и не надо мне, не чувствую я холода теперь… а все ж уютнее как-то… И это, Антох, зови меня Володей просто. Какой я теперь Владимир Анатольевич?! Эх… — зомби вздохнул и понурился.

— Я вас познакомлю, пойдемте, Володя, — сказал Антон.

Они зашли в склеп. Анна сидела к ним спиной, и даже не обернулась.

— Грустит… — Владимир топтался в дверях.

— Да, — ответил Антон и подошел к Анне. — Анна, это — Владимир, мы вместе сюда попали…

— Я уже поняла. Тихо! — Анна вскочила и настороженно прислушалась. — Уходим! — она схватила свою накидку и бросилась к выходу.

Антон и Владимир выбежали следом.

Антон прислушался. Скрип, похожий на стон, доносился, казалось, отовсюду. Это деревья. Они раскачивались и издавали странные звуки, порой — стонали почти по-человечески.

— Глуты! Здесь глуты! — крикнула Анна. — Деревья чувствуют их. Надо бежать.

Анна выскочила на дорожку. Антон бросился следом, но с разбегу налетел на какой-то сгусток и растянулся на мокрой земле. Глут. Он тут же завис над Антоном.

— Получи, падла! — мощным пинком, Владимир Анатольевич отправил глута в сторону большого каштана, что рос рядом со склепом.

Дерево задрожало и вытянуло ветви в сторону глута.

Антон медленно поднялся. Надо было бежать, но он не мог заставить себя отвести взгляд от этого дерева. Ветви извивались, наматывали на себя темный сгусток глута и рвали его. Измельченные куски падали вниз и тут же всасывались корнями, что словно в нетерпении, судорожно змеились по земле.

Из склепов, из-под могильных плит, отовсюду вылезали зомби. Двигались они медленно, казались сонными.

— Глуты убьют их! — кричала Анна. — Это все из-за меня… будь проклят Дюссельдорф! Я убью его! Убью!

Глаза Анны сверкали. Внезапно потемнело, и поднялся ветер, да такой силы, что едва не валил с ног. Сверкнули молнии. В их вспышках стало видно, как много глутов на кладбище. Эти темные сгустки даже при ярком свете оставались темными.

А потом показались мор-глуты. Они плыли над землей, как обычно, слегка наклоняясь вперед. Встреченные ими зомби безвольно падали на землю. Мор-глуты останавливались, убивая их, и двигались дальше, стараясь держаться в стороне от деревьев.

— К задним воротам! — крикнула Анна, и они побежали.

Но пробежали недолго. С той стороны показались фигуры жандармов с волками.

— Куда теперь? — спросил Антон.

— Туда, к реке! — Анна бросилась влево, перепрыгивая через могилы.

Антон бежал следом за Анной. Он видел, какой ад творился вокруг. Зомби метались по кладбищу, мор-глуты поджидали на открытых местах, подальше от деревьев, а глуты гнали несчастных жертв к своим хозяевам.

Анна выскочила на аллею. Антон и Владимир ринулись было за ней, но остановились, завидев мор-глута, и спрятались за деревом. Тот стоял на пути у русалки. За ним поблескивала вода. Смоленка. Берега ее тут были пологими, не облаченные гранитом и заросшие тростником. Небольшая гранитная пристань с чугунной решеткой располагалась в конце аллеи.

Мор-глут, вращая глазами, медленно приближался к Анне. Сзади показались еще двое.

— Надо уходить, — шепнул Владимир.

— Я не оставлю ее, — ответил Антон.

Антон был готов броситься на мор-глута, отвлечь, хоть на мгновение, но понимал бесполезность этого. Анна стояла, покачиваясь, словно загипнотизированная. Мор-глут медленно вращал глазами и приближался.

«Якоб, очнись! — мысленно взывал Антон к своему фантому. — Якоб, ты нужен мне! Якоб, что делать?!»

«Мне нет дела до нее, меня заботит лишь Ортала. Уходи…» — Антон не слышал эти слова, он их почувствовал. Они пришли изнутри, будто родились в его сознании, хоть и были чужими.

— Черта с два! — крикнул Антон, выскочил из-за дерева, и ринулся на мор-глута, того, что загораживал путь к реке.

— Антоха! Ну, ёлки! — Владимир бросился следом.

Антон налетел на мор-глута, как на стену, ударился и отскочил в сторону. Упал. Но сдаваться не собирался и вновь пополз на врага. Мор-глут на секунду отвлекся. Он даже не шелохнулся, лишь повернул голову. Но этого было достаточно.

Анна пришла в себя. Отшвырнув монстра в сторону, она схватила Антона за воротник и бросилась к реке.

Мор-глут развалился на десяток темных сгустков, они ринулись в погоню. Но подоспевший Владимир пинками отбросил нескольких глутов в сторону деревьев, которые жадно вцепились в них ветвями. Оставшиеся глуты облепили зомби, поглощая его силы.

Антон видел это.

— Нет! Нет! Владимир! — хрипел он, но после столкновения с мор-глутом, сил не было даже чтобы подняться. Анна неумолимо тащила его к реке.

— Беги, Антоха! Я справлюсь!.. Чем так жить… — крикнул Владимир Анатольевич и затих.

Глуты облепили его целиком. Двое мор-глутов поравнялись с ним, но не остановились, продолжая преследовать Анну и Антона. Они подошли совсем близко, когда Антон почувствовал холодное прикосновение воды.

Анна скользнула по гранитным ступенькам пристани и потянула его за собой. Всплеснув хвостом, она ушла на глубину, едва дав Антону набрать воздуха. Вода была холодной, Антон почти не умел плавать, он понял, что долго не продержится.

А мор-глуты не отставали. Они висели над водой, впиваясь в Анну страшным бездушным взглядом.

Антон чувствовал, что Анна слабеет. Еще он понимал, что сам долго не продержится в воде.

— Уходи, Анна! Брось меня! — крикнул он из последних сил, едва вынырнув.

— Я вернусь, я найду тебя… — прошипела русалка и скрылась под водой.

Антон остался один. Он барахтался, с трудом удерживаясь на поверхности, и медленно приближался к берегу. Мор-глуты следили за ним. Когда силы совсем оставили, и захотелось послать все к черту и просто утонуть, под ногами появилось дно. Антон выполз на берег. Течением его отнесло обратно, к тому гранитному причалу. Он выполз рядом, в тростнике, и лежал, глядя на глутов.

— Жрите! Чего вы ждете?! — прошептал он.

Глуты медлили. И тут Антон почувствовал, как внутри него просыпается Якоб. Потихоньку, фантом овладел телом, и Антон стал сторонним наблюдателем происходящего.

Мор-глуты подошли ближе. Они принялись вращать глазами, и Антон физически ощутил, как Якоб покидает его тело. Они впитывали его. Но в какой-то момент остановились. Глаза монстров, итак выпученные, теперь раздулись неимоверно. Раздулись щеки, усики топорщились пуще прежнего. Их лысые непропорционально маленькие головы покраснели, принялись раздуваться в разные стороны огромными, страшными волдырями. Оба Петра-морглута, резко и синхронно, отпрянули назад. Они пораскрывали рты в немом крике, обратив к небу вылезающие и орбит глаза.

Антон почувствовал, как фантом-Якоб, слабый и изможденный, возвращается к нему в тело. И в этот момент, с тихим шипением, оба мор-глута распались на множество темных сгустков-глутов. Но и с ними что-то было не так. Они медленно расползались, очевидно — не ориентируясь в пространстве, и тут же становились лёгкой добычей деревьев.

Это последнее, что видел Антон. Он уронил голову на землю, и сон, больше похожий на небытие, одолел его.

Очнулся он, когда уже смеркалось. Первое, что заметил Антон — это что вокруг совершенно тихо. Не шумит ветер, не стонут деревья. Лишь дождь, мелкий, больше похожий на туман, по-прежнему моросил.

Антон встал и огляделся. Глутов не было видно. Вообще никого не было видно. Тишина и безмолвие, как и подобает кладбищу.

Он пошел по аллее, по которой они убегали от глутов. В том месте, где он в последний раз видел Владимира Анатольевича, на черной мокрой мостовой поблескивал жетончик. Антон подобрал его, повертел в руке и сунул в карман. Вздохнул и свернул с аллеи в сторону склепа, где они встретились. Больше идти было некуда…

Стемнело. Антон сидел на каменной скамейке в склепе и зябко кутался в мокрую куртку. Он не знал, что дальше делать, не знал, куда пойти. Он проголодался и устал, и у него совсем не осталось никого близкого в этом мире. Разве что Анна…

Воспоминания о русалке, как ни странно, согрели его, придали сил. Антон понимал, что фантом внутри него заснул не навсегда, что Якоб восстанавливает силы, чтобы отомстить Ортале. Теперь Антон боялся Якоба. Он не знал, что лучше в этом мире, найти с фантомом общий язык или попытаться избавиться от него.

Погрузившись в пучину невеселых дум, растворившись в них, Антон было задремал, когда почувствовал легкое прикосновение. Кто-то тронул его за плечо. Антон подпрыгнул на месте и открыл глаза.

Держа в руке маленький масляный фонарик, перед ним стоял Нестор Карлович, как всегда — в своем потрепанном цилиндре.

 

11

— Иван переходит всяческие границы. Его глуты повсюду. Да, пока они лояльны, но ведь это до поры, до времени… — Влад Дюссельдорф нервно расхаживал по своему кабинету в доме на Марсовом поле.

Это была его центральная резиденция. Дом большой, удобный, перестроенный под нужды упырей. Единственная беда — слишком уж он близко от Мраморного дворца, главной резиденции Дюссельдорфов, которой теперь единолично завладел Иван. Мало того, он там устроил и рассадник своих глутов.

— Не к добру все это… — ответил Владу граф Цепеш, с которым они частенько коротали серые промозглые дни, в ожидании ночи. — Полагаю, пора восстановить баланс сил. И без Акрона Вольронта тут не обойтись.

Граф Цепеш, старейшина самой древней династии упырей, жил уже лет пятьсот, если не больше, и Вольронта, темного властелина, знавал в свое время лично. Знавал его и Архип Петрович Дюссельдорф, удерживаемый ныне насильно в застенках Мраморного дворца своим сыном Иваном. А вот Иван и Влад о Вольронте могли только слышать. Иван, по правде говоря, вообще сильно сомневался, что Властелин еще жив, или его можно каким-то образом пробудить. А Влад же — допускал такую возможность, но справедливо полагал, что ничем хорошим для него лично это не обернется.

— К черту, граф! Ничего хорошего из этого не выйдет, даже если допустить, что такое возможно. Да и кто этим займется?.. Кто захочет навлечь на себя Его гнев?.. Нет. С Иваном и его глутами надо разобраться по-другому. Утопить бы их всех, к чертовой матери…

Граф поморщился. Но не от слов Влада, от чего-то другого. Влад тоже испытал какие-то неприятные ощущения:

— Опять глуты! Чертовы глуты! Мы не можем существовать так близко от них! — крикнул он и подошел к окну.

За окном, на фоне серого пасмурного неба мелькали какие-то странные всполохи. Они освещали туман, необычный, густой, молочно-белый и явно магического происхождения, что стелился по земле, неподалеку от дворца Дюссельдорфов.

— Там что-то происходит. Опять глуты что-то творят… разузнать бы… — сказал Влад и поспешно задернул штору.

В дверь постучали. Бронзовый ангелок, не выпуская из рук канделябр, побежал открывать, забавно шлепая по полу босыми ножками.

На пороге стоял упырь Данилов. Высокий и грузный, родом из бояр, он носил окладистую бороду и старомодный кафтан. У Влада ни разу язык не повернулся назвать это недоразумение вампиром или носфератусом, на заграничный манер. Все его так и звали: упырь Данилов. Правда, отдать Данилову должное, польза от него была немалая. Он постоянно шлялся по городу и докладывал Владу Дюссельдорфу обо всех новостях.

— Хозяин! — пробасил упырь.

Влад поморщился. Данилов абсолютно не соответствовал эстетике вампиров. Влад вспомнил, как обратил его на одной вечеринке. Сделал он это непреднамеренно, хохмы ради, пребывая в изрядном подпитии. И теперь, когда Данилов обращался к нему, было ужасно стыдно и неловко, особенно перед старейшиной Цепешем. Но убить упыря Влад так и не решился: Данилов был полезен и стал кем-то вроде доверенного лица Влада.

— Говори. Что там происходит? — буркнул Дюссельдорф.

— Там глуты, да мор-глуты. Много. Целая армия. Похоже, сцапали снова ту ведьму, что сбежала у них давеча из острога. Они близко, прямо у нас под окнами. Волокут ее к своему гнезду, — Данилов презрительно кивнул в сторону Мраморного дворца. — Ведьма сопротивляется покамест, да силы ее на исходе. Долго не протянет…

Воцарилась тишина. Влад злился. Побег ведьмы из острога — эта оплошность братца — был ему на руку. Он еще не решил, как этим воспользоваться, но во всяком случае рассчитывал, что сможет здорово поиздеваться над Иваном. А тут — опять сцапали…

— Это то, что нам нужно! — воскликнул граф Цепеш.

— В смысле? — встрепенулся Влад.

— Надо отбить ее, помочь, притащить сюда. Если на нашей стороне будет ведьма из клана Орталы, мы одолеем глутов и без Вольронта!

— Точно! — просиял Влад. — Но как? Как нам отбить ее?!

— Собирай всех! — пропищал Цепеш. Он уже обернулся летучей мышью и проскользнул в дверь. — Я за подмогой. Действуй, Влад! Действуй!

Немного поколебавшись, Влад распахнул окно и кивнул Данилову:

— Бейте глутов! Ведьму — доставить сюда!

— Слушаюсь, Хозяин! — пробасил Данилов и бегом припустил по лестнице. Крылья его были слабыми, и он так и не научился покидать дом через окно.

Марсово поле окутал туман. Лишь верхушки деревьев торчали, да всполохи огня разгорались там, где очередной мор-глут не справлялся с магией ведьмы. Влад видел сверху, как от Мраморного дворца и от Летнего сада подтягиваются все новые и новые глуты. Заметил, что по Миллионной бегут жандармы. Определив эпицентр сражения, он юркнул в туман, отринув страх и подкатившую слабость. Он надеялся, что глуты не тронут его, ведь как-никак, а он — Дюссельдорф… пусть и младший.

— Изыди, тварь! — вскричала ведьма и взмахнула рукой, увидев Влада.

Дюссельдорф отлетел, перевернулся в воздухе и вновь ринулся к ведьме.

«Ортала! Это она! — думал Влад, разглядывая ее. — Ни у кого больше сил не хватит противостоять такому количеству глутов!»

— Я помогу тебе! Идем со мной! — крикнул он, приблизившись к ней.

Туман шипел и искрился. Мор-глуты напирали. Подплывали все новые и новые. Они яростно вращали глазами, туман отступал перед ними, но потом окружал и поглощал. Твари вспыхивали, вертелись в страшной агонии и рассыпались пеплом, но на их место вставали новые.

Появились крылатые упыри. Они пикировали на глутов сверху, отвлекая, и те, не справляясь с туманом, стали вспыхивать все чаще.

— Идем! — крикнул Влад и протянул ведьме руку.

И она послушала его. Влад удивился, когда рука Орталы оказалась в его руке. Ведьма была слаба. Она едва держалась за него. Подхватив Орталу, он взмахнул крыльями и, сделав два круга над площадью, опустился на крышу своего дома.

Ортала еле дышала. Влад нес на руках, пробираясь по крыше. То тут, то там, мелькали темные сгустки глутов. Легкие, в отличие от своих хозяев, они могли подниматься на такую высоту, но серьёзной опасности для Влада не представляли. Он раздраженно шипел и скалил клыки, пока не оказался на чердаке.

— Заколотите все окна! Чтоб ни одна тварь сюда не проникла! — крикнул он вампирам, коих собралось уже порядочное количество.

Упырь Данилов распахнул перед Владом дверь на лестницу. «Он ведь даже из дома не вышел. Трус! Отдал распоряжения и спрятался тут, — подумал Влад, взглянув на своего сподручного. — Убить? Нет… пусть поживет пока. Может, сгодится еще на что… черт! И вот так всегда!»

Данилов открыл перед Владом дверь в кабинет и, почувствовав дурное расположение хозяина, поспешно удалился. Исчезать он умел тихо и незаметно, что никак не вязалось с его немалыми размерами. Это всегда забавляло Влада.

Дюссельдорф положил Орталу на диванчик, обитый, как и вся мебель в этом доме, черным бархатом. Он внимательно разглядывал ее, а ведьма, казалось, лишилась чувств. Лицо ее было спокойным и умиротворенным. Золотистые локоны рассыпались по бархату. На тонкой нежной шее пульсировала заветная жилка. Влад наклонился над Орталой, блеснув небывалой длинны клыками. Он упивался моментом. Эта жизнь, свежая, сильная, сейчас потечет по его жилам, а его черная кровь вольется в нее. Ортала станет его рабыней, а может и больше… он оценил ее безупречную фигуру, высокую грудь…

— Влад! — в кабинет вошел граф и окликнул Дюссельдорфа. — Не сейчас. Подожди. Они собираются там, внизу. Их много. Иван с ними. Нам не справиться без ее помощи.

— Черт возьми… и то — правда, — Влад с трудом оторвал взгляд от Орталы. — Я пойду, попробую заболтать Ивана. Он туп, навру ему чего-нибудь. Следи за ней. Пусть отдыхает!

Влад спустился вниз по широкой мраморной лестнице, устланной алой дорожкой. Большая дубовая дверь была закрыта. Внизу толпились, испуганно перешептываясь, дюжины две упырей. Маленькое смотровое окошко было открыто. Проглядывалась площадь, которую заполонили глуты. Перед входом парил Иван Дюссельдорф, он бешено вращал глазами, разгоняя остатки тумана.

— Иван?! Братец, в гости пожаловал? — крикнул Влад.

— Отдай ее мне, — прошипел Иван.

Он вложил в эти слова столько ярости и злобы, что упыри, стоявшие у дверей внутри, трусливо отпрянули. Все, кроме Влада.

— Тебе? За какие заслуги? Ты уже раз упустил ее. Больше тебе такой шанс не представится. Убирайся в свое гнездо, глут!

Вместо ответа, Иван медленно отодвинулся назад, а потом ринулся на дверь с небывалой для глута скоростью.

Страшный удар сотряс весь огромный дом. Остальные мор-глуты принялись делать то же самое. Они долбились в дверь и в стены, тупо вращая глазами, как тогда, на балу, когда Иван бился в зеркало, только намного сильнее.

— Хозяин, нам не продержаться тут долго, — пробасил упырь Данилов.

Влад презрительно посмотрел на него. Ему показалось, что Данилов съежился, сдулся от страха. Стал каким-то мелким, ничтожным. С новой силой вспыхнуло желание его убить. Но нет… не сейчас…

— Ладно. Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому! — крикнул Влад Ивану и повернул маленькую бронзовую ручку, что находилась в нише у дверей.

Снаружи казалось, что дом Влада пришел в движение, зашевелился. Каменные грифоны, что доселе неподвижно сидели в нишах и на крыше, медленно расправляли крылья, стряхивая вековое оцепенение. Их глаза прорезали сгущавшиеся сумерки красным огнем. С треском, шипением и глухим воем, ринулись они вниз, на глутов. Дом перестал дрожать. Застыл, ожидая исхода сражения.

Влад бросился наверх, к Ортале. Он понимал, что грифоны лишь на время задержат глутов, которые все подтягивались к Марсову полю со всех уголков города. Только Ортала могла остановить Ивана. Да и могла ли?..

Ворвавшись в кабинет, увидел Влад страшную картину. Он остановился и замер, не веря своим глазам.

Граф Цепеш сидел на диванчике, рядом с ведьмой. Золотистые волосы Орталы были перепачканы в крови, шея ее разодрана. Ортала пила кровь Цепеша, жадно присосавшись к его руке.

— Предатель, — прошипел Влад. — Ты предал не только меня, ты предал нас всех.

Цепеш вздрогнул. Обернулся. Капелька крови сорвалась с его пожелтевшего клыка и тихо шлепнулась на пол.

— Убью! — взревел Влад.

Он бросился на Цепеша, желая порвать его голыми руками. Граф вскочил. Влад даже не заметил, как тот оказался у него за спиной.

— Попридержи коней, мальчишка! — ехидно усмехнулся граф.

— Ненавижу! — прорычал Влад и вновь бросился на противника.

Цепеш снова будто растворился в воздухе, материализовавшись у Влада за спиной.

— Остынь. Смирись. Она теперь моя, — важно сказал старый граф. — Теперь весь этот город — мой!

Влад немного остыл и смог трезво оценить обстановку. Он повернулся к графу, но прежде дал знак бронзовому ангелочку.

— Через десять минут глуты с Иваном ворвутся в дом. Они перебьют всех наших, а потом и нас. Они заберут ведьму, ведь теперь она будет спать до рассвета. Как ты не понимаешь этого?!

— Успокойся, Влад, — Цепеш, поняв, что Дюссельдорф взял себя в руки, немного расслабился и позу принял непринужденную и надменную. — Ортала сильна! Ее кровь течет в моих жилах, я чувствую это. И теперь она бессмертна. Через десять минут она уже придет в себя, и тогда я не позавидую глутам, Ивану и любому, кто встанет на моем пути. Но мы же с тобой одной крови, Влад! Предлагаю мир…

Цепеш снисходительно улыбнулся и протянул Владу руку. Увлеченный речью, он не заметил того, что происходило у него за спиной. А там уже стоял бронзовый золоченый ангелочек. Малыш держал в руке подсвечник, на котором, вместо одной из свечей, красовалась острая серебряная пика. Ангелочек застыл, направив острие в сердце старого вампира.

— Простите, граф… эта осада… она просто вывела меня из себя, — Влад опустил взгляд, признавая свое поражение.

Затем он протянул Цепешу руку, крепко пожал ее. Он подошел ближе:

— Вы — старейший, граф! Вы поступили верно…

Влад резким движением толкнул графа назад.

— А-а-а-х-р-р! — прохрипел Цепеш, и на его груди расплылось черное пятно. Пика вошла точно в сердце.

— Старейший… и глупейший, — Влад толкнул носком сапога Цепеша. Старый упырь рухнул на пол и рассыпался прахом. — И глупейший…

Ортала пошевелилась, приходя в себя.

«Прав был Цепеш, сильна ведьма, — думал Влад. — Но что я теперь скажу ей? Как привлеку на свою сторону?..»

Снизу начал доноситься шум. Влад выбежал на лестницу. Наверху, под потолком кружили упыри, пикировали вниз, на глутов, но отступали, вновь взмывая под потолок. Некоторые, обессилев, камнем падали вниз, и их тут же облепливали темные сгустки глутов.

Мор-глуты, во главе с Иваном, медленно плыли по мраморным ступеням. Алая дорожка под ними чернела и рассыпалась. Зеркала покрывались трещинами, некоторые со звоном осыпались.

«Или сейчас, или никогда!» — подумал Влад и бросился к ведьме.

— Очнись, Ортала! Очнись! — он схватил ее за плечи и тряс изо всех сил. — Тут глуты! Очнись!

И Ортала очнулась. Будто вспышки молний сверкнули очи ее. Влада подбросило в воздух, здорово приложило о потолок. Он упал и затих, забившись в угол.

На пороге появился Иван. Он казался огромным, много выше остальных глутов. Вытаращенные глаза источали леденящий ужас. Влад впервые видел брата таким, стало понятно, что Иван забрал себе силу их отца, Архипа Петровича. Всю, без остатка.

И тут появился туман. С тихим шипением он сочился отовсюду, из-под паркета, из-за зеркал, из всех углов. Иван ринулся вперед, но резко остановился, натолкнувшись на невидимую преграду. Туман шипел у его ног, поднимался выше.

Влад затаился в углу и решил не высовываться. Он видел, как поднимается с пола бронзовый ангелочек и подбирает свой канделябр. Из подсвечников стекали струйки тумана. Ангелочек взмахнул канделябром и зашвырнул его в Ивана. И Иван дрогнул. Он подался назад, неуклюже перевалился через кованые перила и рухнул в лестничный пролет.

Остальные мор-глуты поплыли вниз по лестнице. Туман настигал их, и они вспыхивали, словно факелы. Воздух наполнился едким серным дымом.

— Приказывай, госпожа! — воскликнул Влад и бросился перед Орталой на колени, в надежде хотя бы сохранить себе жизнь.

Но она будто не слышала его. Медленно ступая, она направилась к выходу. Призрачным шлейфом стелился за ней туман. Не было ничего и никого, способного противостоять ей. Влад понял, что проиграл, но было поздно. Проиграл не он один. Проиграли Дюссельдорфы: он, Иван и отец. Ортала не станет их союзником. Она не станет ничьим союзником, кроме Вольронта, с коим обручена была пред ликом самого Сатаны. И мир, такой уютный и привычный, изменится навсегда. Черная длань властелина будет распростерта над городом.

От ужаса и безысходности Влад выл и скреб руками пол. Краем глаза, он заметил, как мелькнула рядом маленькая тень. А затем острая боль пронзила его ногу. Он очнулся, закричал и, лежа на полу, встретился взглядом с парой красноватых лукавых глаз. Ему в лицо скалилась отвратительная клыкастая морда.

— Иван Андреевич. Хрёпл! — взвизгнуло существо.

— Хрёпл! Ты укусил меня! Чертова тварь! — вскричал Влад, но хрепла уже и след простыл.

Взбешенный, не зная, что делать, Влад выхватил у ангелочка канделябр. Тот лишь чуть слышно пискнул, а Дюссельдорф-младший бросился за Орталой.

Догнав ведьму на лестнице, он ступил в туман, что стелился за ней. Ноги Влада обожгло, сапоги задымились, он вскрикнул, но из последних сил обрушил тяжелый бронзовый канделябр Ортале на голову.

Ведьма обернулась, взглянула на Влада скорее удивленно, чем разгневанно. А потом ее глаза заволокло туманом. Белым и беспросветным. Ноги ее подогнулись, она упала и покатилась по широкой мраморной лестнице, как безвольная тряпичная кукла.

Немного придя в себя, Влад бросился за ней. Ортала лежала неподвижно, но, кажется, была жива. Сзади сопел упырь Данилов.

— Помоги! — крикнул ему Влад.

— Я… я… я не смогу убить ее… — залепетал Данилов.

— Дурень! Отнесем ее в подвал, — ответил Влад. — Я сам не смогу ее убить, даже если захочу. Это Ортала!

— Но вы же одолели ее… — Данилов мялся и боялся дотронуться до ведьмы.

— Это не я, это Иван и Цепеш. Сейчас она без сил, но теперь она — одна из нас. Пошли, отнесем ее в темницу. А потом — принесешь крови. Да посвежее! Пошевеливайся, скотина ленивая!

Влад отвесил Данилову пинка, но сам взвыл, позабыв, что ноги обожжены. Затем он помог Данилову взвалить на себя Орталу, и они пошли вниз.

В холле, перед входом, никого не было. Лишь мор-глут лежал на полу.

— Иван! — Влад выпустил руку Орталы, которую до этого придерживал, и остановился.

— Барин?.. — пробасил Данилов.

— Запри ее в темнице. Не медли… а у меня тут дело есть.

Влад нагнулся над братом. Тот чуть шевельнулся, приходя в себя. Влад вытащил из голенища длинный широкий нож.

 

12

Маленький деревянный домик приютился возле кладбища. Крыша его давно провалилась, стены подернулись мхом. Тихое место на Васильевском, где ошивалось лишь всякое отребье. Зомби да нерадивые кровососы порой коротали здесь дни и ночи. Но никто тут давно не жил.

На первом этаже было пыльно. По углам валялись обломки мебели, кости и прочий мусор. Но, по крайней мере, здесь было сухо и уютно. Впервые за последние дни Антону было почти хорошо. Они с Анной сидели на полу и смотрели друг другу в глаза. Антон гадал, о чем же она думает, что таится в душе русалки. Анна думала о многом, но мысли разбегались, не удавалось ни на чем сосредоточиться.

В углу, в пыли, повизгивая, копошился хрёпл Семен. Бог знает, что он там искал, может просто привыкал к новой жизни после многолетнего заточения в остроге.

Вечерело.

Нестор Карлович вернулся с кладбища и обвел компанию печальным взглядом:

— Кладбище опустело. Проклятые глуты!.. Плачут наши деревья.

— Мы должны им отомстить! — сказала Анна.

— Отомстили уже… — вздохнул Нестор Карлович, — …не одолеть нам Дюссельдорфов, Аннушка, и глутов их не одолеть.

— Мне все равно. Ничто не остановит меня. Если вы уйдете, я пойму… — ответила она.

— Куда ж я теперь уйду? — Нестор Карлович скорбно снял цилиндр. — Кроме вас, у меня никого не осталось. Буду с тобой до конца, хоть в победу и не верю больше…

Антон молчал. Ему нечего было сказать. Он вспомнил Владимира Анатольевича, и на глаза навернулись слезы. А потом, откуда-то из глубины, подступила ярость. Он подозревал, что, возможно, это — не его ярость, а Якоба, но это чувство нравилось ему больше обреченности и уныния, оно возвращало к жизни:

— Я одолел тех мор-глутов. Двоих. Мы можем их одолеть, думаю…

— Расскажи, как тебе удалось? — спросила Анна, а в глазах ее затлел огонек надежды.

Антон рассказал все, что удалось ему запомнить. Анна удивленно округлила глаза. И если раньше этот взгляд круглых рыбьих глаз пугал Антона, то теперь он казался милым, даже родным. Все молчали, осмысливая произошедшее.

Первым тишину нарушил Нестор Карлович:

— Странный фантом кроется в тебе. Сдается мне, Якоб этот — зло, могущественное и древнее, древнее самого этого города, раз даже мор-глуты им подавились…

— Это сильный союзник, но к нему нельзя поворачиваться спиной, — добавила Анна. — Ты уверен, что можешь контролировать его?

— Нет, — честно ответил Антон.

За окнами почти стемнело, когда на пороге появился Булыжник. Вопреки обыкновению, он возбужденно шипел и потрескивал, казалось, что ему сложно подобрать слова.

— Что случилось? — поинтересовался Нестор Карлович.

— Там… там… — трещал ящер, — …на Марсовом поле битва. Колдовской туман, глуты. Они со всего города подтягиваются. Кто-то убивает их. Думаю — это Ортала. У нас появился шанс!

— Какой шанс? — спросила Анна.

— Проникнуть в Мраморный дворец. Найти Архипа Петровича. Там глуты передрались с упырями, им явно не до нас будет. Действовать надо не медля! Сейчас или никогда!

— Вперед! — воскликнула Анна.

Антону показалось, что в голосе ее, помимо решимости, сквозят нотки обреченности. Это не понравилось ему. Он почти ничего не знал, ни про Мраморный дворец, ни про Архипа Петровича. Но, как и у Нестора Карловича, никого, ближе Анны, у него не осталось, и он решил не оставлять ее до конца. Каким бы этот конец ни был…

Скрипучая двуколка мчалась по ухабистой дороге, расплескивая лужи. Нестор Карлович звонко щелкал хлыстом, подгоняя гнилую лошадь. Мертвая кобыла двигалась с невообразимой скоростью, во всяком случае, для полуразложившегося животного.

Через несколько минут местность изменилась. Появились булыжные мостовые, каменные дома. А еще через некоторое время Антон начал узнавать это место. Стрелка Васильевского острова. Массивное здание Биржи, Ростральные колонны… и здесь все было не так. Вместо статуи Нептуна, под колонной сидел огромный, ужасающего вида монстр, с горящими глазами. Вершины колонн венчало призрачное, зеленоватое пламя, разрываемое ветром.

Нева была неспокойной, высокие волны ощерились барашками пены. Здесь было холодно, темно и неуютно.

— Дальше — на лодке! — скомандовала Анна.

Антон хотел было запротестовать, но понял что это бесполезно.

Возле спуска болталась одинокая лодка. Волны трепали ее, били о береговой гранит, но не могли разбить. Зомби-лодочник, в плаще с капюшоном, лишь перекинулся взглядом с Нестором Карловичем и продолжил вычерпывать воду мятым медным ковшом. Нестор Карлович прыгнул в посудину и подал руку Антону. Следом прошмыгнули хрепл Семен и Булыжник. Последний оказался настолько тяжел, что лодка сильно просела. Лодочник буркнул какое-то ругательство и принялся вычерпывать быстрее. Весла лежали на дне. Антон потянулся было к одному, но Нестор Карлович жестом остановил его.

Анна бросила накидку Антону и прыгнула в воду, подняв тучу брызг.

— Весла не нужны, когда с нами русалка! — крикнул Булыжник, удобно устроившись на корме.

Лодка тронулась.

Антон вцепился в борта, ожидая, что очередная волна их перевернет. Нестор Карлович равнодушно смотрел вперед, придерживая свой цилиндр. Лодка набирала скорость и уже прыгала по волнам. Сзади в водяных брызгах мелькал хвост русалки. Хрепл забрался на колени к Антону и жалобно повизгивал.

Вскоре показалась пристань возле Марсова поля. Антон заметил всполохи у здания института культуры и туман, белый и густой, как тот, что повалил из потайной двери в камине, в доме на Фонтанке. От этого стало не по себе. Он вспомнил про Лену.

Оставив лодочника у спуска, вся компания, пригибаясь, поднялась на набережную. Ворота в небольшой садик возле Мраморного дворца были открыты. Анна бросилась было туда, увлекая всех за собой, но тут же растянулась на мостовой. Антон, Нестор Карлович и Булыжник с Хреплом юркнули обратно, спрятавшись за гранитным парапетом. Из ворот появились несколько мор-глутов, но, ничего не заметив, они проплыли в сторону Марсова поля.

— Там наверняка охрана на входе, — шепнула Анна Антону, — с ними только ты сможешь справиться… вернее — Якоб. Иди первым.

Антону никогда еще не было так страшно. Самому лезть в глутово гнездо… зачем? Но он старался не думать об этом. Отступать было поздно. На негнущихся ногах он пересек набережную, пробежал в ворота и оказался перед входом в замок. Снаружи никого не было. Он дернул массивную дверную ручку. Тяжело, с замогильным скрипом, дверь отворилась. Антон звал Якоба, молил о помощи, и почувствовал, как фантом зашевелился внутри. Это придало уверенности.

Внутри просторный зал с широкой мраморной лестницей освещали факелы. Горели они неровно, отбрасывая по стенам пляшущие тени. Две такие тени выплыли из-за лестницы и оказались не чем иным, как мор-глутами-стражниками. Прижав Антона к стене, они принялись вращать глазами, молча, в абсолютной тишине.

Волна ужаса, идущая от них лишь чуть коснулась Антона. Он ушел внутрь себя, затаился где-то в глубине, предоставив возможность действовать Якобу, и снова наблюдал происходящее со стороны.

Глуты, втянув Якоба в себя, отшатнулись, как и в прошлый раз. В свете факелов было особенно страшно наблюдать, как раздуваются они огромными волдырями. На этот раз они полопались с негромкими хлопками, рассыпавшись черными сгустками. «Как поп-корн в сковородке» — успел подумать Антон и потерял сознание.

Очнулся он почти сразу. Нестор Карлович и Анна волокли его по мраморной лестнице вниз, в подвал.

— Все в порядке. Я сам… — сказал Антон, но тут же понял, что слишком слаб, даже голос его дрожал.

Анна пошла вперед. Нестор Карлович поддерживал Антона.

Казалось, они прошли уже несколько лестничных пролетов, но ничего не изменилось. Та же лестница с мраморными перилами, те же факелы на стенах, ниши с мраморными статуями. Разглядывать статуи не хотелось. Антон предполагал, что это не Аполлоны с Афинами и серьезно опасался, что разглядывая монстров, привлечет их внимание. Еще оживут, чего доброго…

«Никогда бы не подумал, что у этого здания может быть столь глубокий подвал», — рассуждал Антон, спускаясь. Как будущий инженер, он понимал, что в такой близости от реки, это невозможно. Вода бы давно все затопила. Хотя… есть ли в этом проклятом мире что-то невозможное?..

Наконец, лестница закончилась. Анна толкнула небольшую дверь, единственную на площадке, и они вышли… на смотровую площадку на крыше.

— Не может быть, — прошептал Антон, — мы же спускались вниз…

— Тут и не такое бывает, — равнодушно ответил Нестор Карлович. — Поглядите, а глуты, кажется, побеждают, — он указал в сторону Марсова поля.

Антон видел, как армия мор-глутов окружила здание института культуры, как они вливаются бесконечным потоком внутрь. Туман на площади рассеялся. Огненных всполохов больше не было видно. Черными тенями, упыри разлетались с крыши в разные стороны. Драпали. Стало страшно за Лену, но помочь ей вряд ли кто бы смог. Антон старался прогнать эти мысли из головы. Да и не Лена она теперь, а Ортала. Она сама ушла от них, сама выбрала свой путь…

— Нам надо торопиться. Глуты скоро вернутся, — насторожилась Анна.

Они вновь пошли по мраморной лестнице. На этот раз стали подниматься. Антону вспомнилась сказка про Алису в зазеркалье. Там наверняка должна была быть такая же лестница, думал он. Под конец, ступени стали столь крутыми, что Антон с трудом карабкался по ним. Чем выше они поднимались, тем больше в воздухе ощущалась сырость и затхлость. Наконец, перед ними предстала дверь, явно закрывающая вход в темницу. Толстая, дубовая, окованная железом. И, разумеется, закрытая.

Анна, без особой надежды, потянула массивную железную ручку. Дверь не поддалась.

«Ну, все, приехали, — подумал Антон, — и что ж раньше-то никто об этом не подумал? Ясно же, как божий день: всякая темница замком запирается… а в данном случае, еще и магическим, небось». Он даже обрадовался этой мысли. Постоянное напряжение выматывало, хотелось поскорее очутиться в каком-нибудь безопасном месте. Хотя бы, по меркам этого мира, безопасном…

— Как же мы теперь… — начал было Антон, но осекся, посмотрев на Булыжника.

Ящер изогнулся, прижав голову к груди, принял форму «вопросительного знака». Чешуйки на его спине поблескивали и топорщились. Лежа на полу, он начал вращаться, все ускоряясь. Затем — прислонился к стене рядом с дверью. С громким скрежетом, он принялся всверливаться в кирпичную кладку. Полетела красная пыль и обломки кирпича.

Анна отошла, увлекая за собой Антона.

— Булыжник не раз выручал нас. Для него не существует закрытых дверей, даже с магическими засовами, — ухмыльнулся Нестор Карлович. — Он вскрывает стены.

Они ждали, пока булыжник пройдет сквозь стену, опасливо поглядывая на лестницу. Шум мог привлечь глутов, но, похоже, кроме тех двоих охранников, во дворце никого не осталось. Редкая удача.

Наконец, шум прекратился. Было слышно, как на противоположном конце отверстия, что пробурил Булыжник, осыпаются раздробленные кирпичи.

— Вперед! — скомандовала Анна и юркнула в дыру.

Следом прошмыгнул хрепл. Нестор Карлович кряхтел и придерживал свой цилиндр, пролезть в узкое отверстие ему было сложно. Антон помог зомби и полез следом.

В подземелье было темно. Слышалось шипение, откуда-то повалил пар, потрескивал, тихо ругаясь, ящер.

Нестор Карлович зажег маленькую масляную лампу, и в ее тусклом свете Антону предстала весьма забавная картина: Булыжник, обнаружив небольшую лужицу на полу, катался в ней, остужая чешуйки на спине, разогревшиеся во время бурения стены. Его спина шипела, валил пар, а сам ящер, похоже, блаженствовал, хоть и, как всегда, не переставал ворчать.

В подвале пахло сыростью и плесенью. Низкий сводчатый потолок был выложен из кирпича, и казалось, давил, заставлял пригнуться. На душе у Антона было тревожно, не хотелось бродить по этим темным коридорам, хотелось бежать отсюда, пока не поздно…

— Надо быстрее найти его, — сказала Анна и пошла вперед.

Голос русалки приободрил, придал сил. Антон и Нестор Карлович двинулись следом.

Коридоры казались бесконечными. Они петляли, извивались, расходились множеством рукавов. И всюду одно и то же: темнота и сырость. Местами попадались двери, целиком железные, ржавые. Но угадать, за какой из них мог находиться Архип Петрович Дюссельдорф, было невозможно. Всюду царила тишина, лишь капающая кое-где вода нарушала ее.

— Здесь можно бродить вечность, — устало вздохнул Нестор Карлович.

— Что вы предлагаете? — не сдавалась Анна.

— Мы заблудились. Мы сами теперь никогда не выберемся отсюда! — запаниковал Антон.

Лишь хрепл Семен довольно похрюкивал. Антон взглянул на него. Глаза хрепла горели красным огнем, светились необычайно ярко, почти как масляная лампа в руках зомби.

— Я знаю, где он! — пропищал хрепл. — Там!

Дрожащей ручкой Семен указал на глухую стену. Анна с мольбой посмотрела на Булыжника.

— Ну вот… опять я… — недовольно проскрипел тот, но уже свернулся и пристроился к стене. — Отойдите!

Вновь полетела кирпичная пыль. Антон закашлялся, отошел подальше. На этот раз Булыжник возился гораздо дольше. Иногда останавливался и подолгу копался, выгребая кирпичную крошку и недовольно ворча. Стена здесь оказалась намного толще.

Нестор Карлович погасил лампу, масло оставалось мало. Теперь можно было что-то разглядеть лишь в красноватом свете глаз хрепла. Подвал, наполненный клубами кирпичной пыли, стал еще более зловещим.

Неожиданно, из дыры, просверленной ящером, послышалось шипение, повалил пар. А затем оттуда хлынул поток воды. Он был такой силы, что сбил Антона с ног. Что стало с остальными, в темноте не было видно. Булыжник, под напором воды пулей вылетел из просверленного отверстия, и его, видимо, приложило о противоположную стену. Он принялся громко трещать и ругаться.

— Все целы? — крикнула Анна.

— Мой цилиндр… он куда-то уплыл… — бормотал Нестор Карлович.

Антон поднялся на ноги. Первой мыслью было — что они пробились к грунтовым водам, и сейчас подвал затопит, и все погибнут. Но поток воды ослаб. А потом и вовсе прекратился, так же резко, как начался.

— Что это? — в недоумении спросил Антон.

— Какая-то камера, заполненная водой, — проскрипел Булыжник.

— Мой цилиндр, эх… — причитал Нестор Карлович.

Вода растеклась по коридорам. Мелькнул красноватый свет. Хрепл Семен визжал и отплевывался.

— А ну-ка, пойдем! — Анна подхватила хрепла и исчезла в просверленном отверстии.

— Антон, сделайте милость, помогите отыскать мой цилиндр. Мне кажется, он куда-то уплыл, — не унимался Нестор Карлович.

Антон принялся шарить руками по мокрому полу.

И тут раздался вой. Дикий, душераздирающий, наполненный тоской и безысходностью. Но самое страшное — голос этот принадлежал Анне.

Как был, на четвереньках, Антон бросился к ней. Обдирая локти и колени об осколки кирпичей, он прополз через просверленный проход и оказался в небольшом квадратном помещении, освещаемом теперь уже не только красноватым светом хрепла, но и желтым сиянием Анниных глаз.

Анна сидела на полу, обратившись русалкой, и выла нечеловеческим голосом. Пол устилали кости. Много костей. По размеру похожие на человеческие, они не принадлежали людям. Антон наткнулся на череп, по форме напоминавший рыбий. «Русалки! Их замуровали здесь…» — догадался он и бросился к Анне. Она не приходила в себя, лишь иногда прерывая вой чередой проклятий.

Кряхтя и охая, из просверленной дыры вылез Нестор Карлович. В руках он теребил скомканный цилиндр. Зомби печально опустил глаза и подошел к Анне с Антоном.

— Оставь ее, Антон. Оставь… — шепнул он, — …это ее сестры, она должна их оплакать.

— Кто это сделал? — спросил Антон.

— Дюссельдорф, — ответил зомби.

— Архип Петрович?

— Он.

— Убью! Я убью его! — ревела Анна.

— Да. Но сперва мы узнаем про амулет, про этот меч, будь он неладен, — Нестор Карлович обнял Анну и прижал к себе. — Держись, Аннушка… держись.

Анна успокоилась, теперь она сидела на полу и тихо всхлипывала. Антону было больно за нее. Ему было жаль ее и ее сестер.

Притихшие было хрёпл и Булыжник уже возились у противоположной стены.

— Ну, все, надеюсь — последняя. Силы мои на исходе, — проскрипел ящер и принялся сверлить.

Остальные молча ждали.

На этот раз Булыжник сверлил особенно долго. Иногда вылезал и остужал в луже перегревшиеся чешуйки. Анна молча смотрела перед собой. Этот взгляд пугал Антона едва ли не больше чем вой. Он переживал за нее, страдал вместе с ней. Антон осознал, что лишь она, русалка Анна, наполняет теперь его жизнь смыслом. Нестерпимо захотелось обнять ее, прижаться, зарыться в ее черные, пахнущие тиной волосы, но он сдержал себя. Не сейчас. Не в этом месте…

Наконец, шум прекратился. Булыжник поворочался в отверстии и исчез с той стороны. Следом прошмыгнул хрёпл. Антон и Нестор Карлович помогли Анне подняться, но дальше она пошла сама.

Помещение оказалось больше предыдущего, а сводчатый потолок — выше. На полу плескалась вода. Антон огляделся. В неровном красноватом свете картина предстала страшная. Нереальная. Вдобавок, хрёпл постоянно крутился, выдергивая из мрака отдельные фрагменты.

Посреди зала, подвешенный за живот, словно на пуповине, на какой-то темной призрачной субстанции, напоминавшей глутов, висел тощий лысый старик. Руки и ноги его торчали, растопыренные в разные стороны. Кожа, показавшаяся Антону темно-синей, лоскутами свисала с тела, обнажая ребра и кишки. Но самое страшное, старик был жив. Он иногда шевелился и тихо хрипло стонал.

— Архип Петрович Дюссельдорф. Прошу любить и жаловать! — ехидно проскрипел Булыжник.

— Убью! — прошипела Анна.

— Не горячись, Аннушка, — Нестор Карлович держал ее за плечо, — нам нужно узнать у него про амулет.

Зомби попытался заговорить с Дюссельдорфом, тронул его за руку. Архип Петрович не реагировал, лишь по-прежнему хрипел и слабо шевелился.

— Надо снять его оттуда… — задумчиво проговорил Нестор Карлович и потянулся к толстому призрачному жгуту, что удерживал старика подвешенным к потолку.

С треском посыпались искры. Запахло горелой серой, повалил едкий дым. Нестора отбросило, он впечатался в стену и медленно осел на пол. Его рука отлетела в другую сторону. Анна подобрала ее и помогла пристроить на место.

— Похоже на глутов, но намного сильнее, — заключил Нестор Карлович, опять поправляя на голове цилиндр. — Нам не справиться. Это, разве что, фантому под силу.

Антон с опаской подошел к старику. Взглянул на Анну. Русалка одобрительно кивнула. Антон хотел было позвать Якоба, но тот проснулся сам. Оживился, зашевелился внутри, будто почувствовал что-то. Но что-то не опасное, а скорее — желанное. Антон уловил сильное чувство голода, что исходило от Якоба.

Осторожно вытянув руку, Антон коснулся темного сгустка. Ему показалось, будто тысячи иголочек покалывают тело. Поначалу болезненное, ощущение постепенно сменилось блаженством. Антон потерял связь с реальностью, растворившись в неге.

Он пришел в себя от сильной пощечины, которую ему залепила Анна.

— Прости, я испугалась за тебя, — шепнула она и чуть улыбнулась.

— Я в порядке. Как Дюссельдорф? — спросил Антон.

Лицо Анны стало каменным, презрительным, проступили русалочьи черты:

— Жив. Нестор Карлович с ним возится.

Антон поднялся. Он почувствовал, что Якоб внутри него стал неимоверно сильным. Теперь ему не были страшны глуты, они сами теперь были для него скорее — добычей. Но сам Якоб пугал Антона. Стало понятно, что теперь фантому не составит ни малейшего труда завладеть их общим телом. Тоска заполнила душу Антона. Ему захотелось избавиться от этого безумного монаха раз и навсегда, но не было никакой возможности сделать это. Якоб же, вероятно, почуяв эти мысли, притих где-то в глубине. Затаился. Он ждал своего часа.

Тем временем старик-Дюссельдорф пришел в себя. Он сидел на мокром полу, поддерживаемый Нестором Карловичем, кряхтел и кашлял.

— Говори, мразь, где хранишь меч Вольронта?! — набросилась на него Анна.

Антон отошел подальше. Архип Дюссельдорф выглядел настолько отвратительно, что от него начало тошнить. Никакой зомби, даже самый облезлый и червивый, не мог сравниться с этой мерзостью. Почему-то стало интересно: всегда ли Архип Петрович был таким, или таким его сделало многолетнее заключение здесь.

— Мразь, говоришь… — прохрипел старик отвратительным, булькающим голосом, — …я скажу тебе, где меч Властелина…

— Где?! — Анна замахнулась ударить его, но, видимо, побрезговала.

— У него самого. В брюхе! Вот где его меч, — Дюссельдорф захрипел и закашлял, брызгая слизью, но стало понятно, что он смеется. — И я настоятельно не рекомендую его оттуда извлекать…

— Убьём его и уходим отсюда! — крикнула Анна.

— Уходите? — прохрипел старик. — Отсюда не уходят… отсюда выносят… тех, кто не останется здесь навеки!

Дюссельдорф снова захрипел. Анна бросилась на него. Нестор Карлович попытался удержать ее, но не смог, у него вновь оторвалась рука.

От удара, Дюссельдорф полетел на пол. Раздался чавкающий звук. Зловонная гнойная слизь брызнула в разные стороны.

Анна отошла и подобрала кирпич, намереваясь размозжить Архипа, превратить в кисель.

— Стой, русалка! — зарычал старик, пытаясь подняться. — Сделаем так: вы отпустите меня, а я отпущу вас. Я покажу выход.

Нестор Карлович и Антон с мольбой посмотрели на Анну. Она безвольно опустила руки. Кирпич плюхнулся в лужу.

Выбираться пришлось через просверленные Булыжником отверстия, дверь в камеру Архипа Петровича оказалась заперта. Старик был слаб, и ему приходилось помогать. Антон наотрез отказался. Анну старались на всякий случай держать подальше от Дюссельдорфа. Нестор Карлович тянул старика за руки, а Булыжник толкал сзади, ругаясь и отплевываясь от гнилостной слизи.

В соседнем помещении, Анна вновь села на пол, коснулась руками костей. Антон подошел е ней и взял за руку. Анна тихо плакала.

— Ненавижу русалок, — прохрипел мерзкий старик, уже когда его запихивали в следующее отверстие. — Одни беды от них…

Анна в ярости вскочила, но Антон удержал ее.

В коридоре они пошли в направлении, указанном Дюссельдорфом. Несколько раз сворачивали. Эти кирпичные туннели казались бесконечными. Антон уже засомневался, что Дюссельдорф выведет их отсюда, когда очередной коридор закончился тупиком.

— Пришли, — булькнул Архип Петрович.

— Здорово! — проскрипел Булыжник. — Что дальше?

Дюссельдорф хрипло усмехнулся и подошел к стене.

— Достаньте этот кирпич, — он указал на место в кладке.

Нестор Карлович попытался было подковырнуть кирпич костлявыми пальцами, но Булыжник оттолкнул его.

— Дайте я! — он примерился, насколько было можно в свете глаз хрепла, и ударил в стену хвостом.

Кирпич раскрошился, следом выпал еще один. Под ними, в маленькой нише, обнаружилась железная ручка в форме кольца.

— Поверните, — хрипнул старик.

Нестор Карлович поднатужился, но ручка не поддалась. Антон пришел ему на помощь. Общими усилиями удалось ее повернуть. С громким скрипом заработал какой-то скрытый механизм, и медленно, миллиметр за миллиметром, стена поползла в сторону.

— Ну, что я вам говорил! — воскликнул Дюссельдорф и закашлялся, обдав всех слизью. — Оп, и готово!

Архип Петрович присел и с силой хлопнул в ладоши.

Хлопок получился такой силы, что волна воздуха отбросила всю компанию далеко в коридор. Лишь Антон остался рядом с проходом, он стоял в углу, и его сильно ударило о стену. Сползая на пол, он видел, как мерзкий старик лезет в образовавшийся проход. Дюссельдорф скользил на собственной слизи, но упорно карабкался вперед. Антон не мог его остановить, оглушенный, он не мог даже шевельнуться. Он лежал и наблюдал, как проход за Дюссельдорфом закрывается.

Первым опомнился Булыжник. Он подскочил, когда от прохода оставалась лишь маленькая щель, протиснуться в которую удалось бы разве что хреплу. Ящер не растерялся и сунул туда хвост.

Но механизм работал, и щель неумолимо сужалась. Булыжник заскрипел, взвыл и рванул прочь, выворотив изрядный кусок кладки. Затем он свернулся кольцом, сунув хвост себе в пасть, и жалобно защелкал.

Подошла Анна, за ней семенил хрепл.

— Нестор Карлович в порядке? — спросил Антон, поднимаясь с пола.

— В порядке. Цилиндр свой ищет, — устало ответила русалка.

Появился Нестор Карлович. Они с Антоном вновь повернули кольцо. Ко всеобщему облегчению, стена, как и в прошлый раз, поползла в сторону.

Они вышли из подземелья и оказались на Зимней канавке, возле Зимнего дворца, у спуска к воде. Архипа Петровича Дюссельдорфа, к тому времени, разумеется, и след уже простыл.

Антон вдохнул влажный свежий воздух, чуть пахнущий тиной, и обнял Анну.

Анна прижалась к нему крепко-крепко и уткнулась в его плечо.

Светало.

 

13

Архип Петрович Дюссельдорф, покинув подземелье Мраморного дворца, впервые за полвека вдохнул свежий воздух и поморщился. Воздух, на самом берегу Зимней канавки пах тиной, тина напомнила о русалке, а русалок он не любил.

«Ну, ничего, — подумал Архип Петрович, — теперь-то я их всех изведу, а то ишь, распустились!»

Сил у него почти не осталось. Последний фокус, при помощи которого он избавился от ненужной компании, вымотал его окончательно. Дюссельдорф скользнул по гранитным ступеням и погрузился в воду, оставляя на набережной дорожку из зловонного гноя и лоскутки собственной кожи.

Передвигаться под водой было намного легче. Загребая руками и перебирая ногами по илистому дну, он направился в сторону Мойки. Затем, путаясь водорослях, повернул налево и вскоре очутился напротив Михайловского сада. Туда он и решил заглянуть, дабы немного подкрепиться.

Отплевываясь от тины, он вылез на набережную, и, никем не замеченный в предутренних сумерках, подошел к воротам.

Ворота оказались закрыты. Раздосадовано зашипев, Архип Петрович принялся карабкаться по ажурной кованой решетке. На это ушло порядочно времени, силы покидали его. Мокрые пальцы скользили, судорожно хватая холодный металл. Наконец, перевалив через ограду, Дюссельдорф заметил, что, залезая, будучи еще по ту сторону, зацепился внутренностями за какой-то элемент декора. Потроха его теперь украшали решетку, как и облетевшие по осени плети дикого винограда.

Понадеявшись, что до его возвращения, никто этого не увидит и, не дай бог, не сожрет, он направился в ту сторону, где деревья росли погуще и еще сохранили в этот утренний час частицу ночного мрака.

Там, в глубине сада, под деревьями, как и ожидал, обнаружил Архип Петрович парочку темных сгустков. Глуты. Он плотоядно облизнулся и направился к добыче.

Заметив какое-то движение, глуты ринулись к нему, но осознав опасность, замешкались. Их секундного замешательства Дюссельдорфу вполне хватило, чтобы прыгнуть и изловить одного. Глут изворачивался, пытался ускользнуть, но был обречен. Архип Петрович жадно втягивал бесплотную сущность, смакуя и наслаждаясь трапезой.

За вторым глутом пришлось побегать, но и его изловить не составило труда.

Подкрепившись и набравшись сил, Архип Петрович направился обратно, в сторону Марсова поля. Он перемахнул через ограду одним прыжком, отогнал какого-то мелкого беса-падальщика, снял с ажурной решетки свой кишечник и бережно водрузил его на место. Теперь он не боялся пройти по Марсову полю, где его, Дюссельдорфа, некогда могущественного повелителя города, наместника самого Вольронта, буквально на каждом шагу поджидала опасность. Теперь он был силен. Недостаточно, конечно, чтобы вмиг вернуть свои владения, но все же…

Поднявшееся было настроение немного омрачил запах тины, который Архип Петрович остро почувствовал, вновь погрузившись в Мойку. Запах опять напомнил о треклятых русалках, будь они неладны.

Дюссельдорф направился к самому центру Марсова поля, к алтарю. Место это раньше привлекало многих, странные силы витали вокруг него. Но с тех пор, как сын Иван отстранил от дел Архипа Петровича, делать тут стало нечего. Многие пытались обрести тут силу и власть, но видать, дано это было лишь одному — Архипу Петровичу Дюссельдорфу. Дано самим Акроном Вольронтом, в незапамятные времена, когда и города-то еще не было.

Архип Петрович вышел на круглую поляну, выложенную гранитными плитами, воздел свой взор к пасмурному серому небу и возопил жутким, нечеловеческим голосом.

Вой этот эхом прошел над городом. В каждом уголке, в каждом доме, в каждом темном дворике слышали его. Поняли все, кто населял этот город: старый Дюссельдорф вернулся. Многие устрашились, а иные — возрадовались грядущим переменам, возвращению к старому укладу.

А затем, разинул Дюссельдорф пасть от уха до уха, и столб зеленоватого огня вырвался из него. Поднялся ветер, закружил вокруг. Небо потемнело, хлынуло проливным дождем. И стали слетаться бесплотные духи на тот огонь, словно мотыльки.

Ревел Дюссельдорф. Ширился столб пламени. И сотни глутов, духов, мороков закружили вокруг. Слетались они из чердаков и склепов, выползали из-под земли, поднимались из темных невских вод.

Принялся Архип Петрович поглощать их, впитывая силу их душ. Огромная воронка, накрывавшая небо над Марсовым полем, втягивалась в его бездонную утробу. И разнесся над городом вздох. Тяжкий, отчаянный, вселяющий во всех живущих и умерших смертную тоску.

Насытившись, направился Архип Петрович к своему дому, к Михайловскому замку. Пошел он на сей раз, никого не страшась, по Садовому мостику, чтобы вновь не погружаться в Мойку, не нюхать ее тину. Но все равно, русалок недобрым словом помянул и водяных, и рыбоголовых жандармов.

Его сердце сжалось в тоске, когда увидел он Михайловский замок. Стены посерели, крыша была уничтожена пожаром. Сквозь пелену дождя смотрели на Дюссельдорфа черные провалы окон.

Ров перед замком, наполненный черной, точно смола, водой, вдруг забурлил, вспенился, и полезли оттуда химеры. Они скалились, шипели, щелкали хвостами и высоко подпрыгивали, приветствуя своего хозяина.

— Хоть вы целы, стражи мои… — Архип Петрович прослезился, подошел к берегу и облобызал одну. — Хоть вы не предали мня… дождались.

А потом открылись ворота замка. Призрачный, почти невидимый, выплыл оттуда дворецкий, старый добрый Ганс. Он нес шитый золотом кафтан и накинул его на плечи Дюссельдорфа, скрывая его гниющую плоть.

Сколько долгих лет Архип Петрович скучал по своему кафтану! Сколько страшных ночей провел он в подземелье, видя лишь глутов, да предателей-сыновей своих!

Теперь понимал старый Дюссельдорф, что одно дело — надеть кафтан, и совсем другое — сохранить его. Не доверял он больше на белом свете никому. Ни одной роже подхалимской. Решил он, что впредь, власть его будет тверда, а деяния жестоки. А сыновей своих беспутных порешил он убить.

* * * *

Уже к полудню начали стягиваться к Михайловскому замку гости. Подкатывали богатые кареты, подходили знатные жители. Несли они подношения наместнику Властелина, собирались в главной зале. Были среди них вурдалаки, старшие в кланах оборотни, знатные зомби, могущественные ведьмы и колдуны. Даже начальник жандармерии пришел с повинной и распластался на полу перед Дюссельдорфом, прося о милости.

Архип Петрович мало внимания уделял гостям. Совсем иные мысли терзали его. Думал он о сыновьях, что так поступили с ним. Особенно о старшем, Иване, который, возжелав править городом единолично, заточил в его темнице.

Еще из головы Дюссельдорфа никак не шла эта странная компания, что освободила его. Русалка, фантом, зомби, ящер и хрепл… что может объединять их?.. «Истинно — дураки, — думал он. — А проклятая русалка еще и убить хотела!»

Странным казалось и то, что этой скудоумной компании, магической мощью не обладающей, удалось в глутово гнездо проникнуть. А еще странно, что за вызволение не попросили они ничего, а ведь он мог бы дать многое этим бродягам: богатство, власть, положение… А им, видишь ли, бронзовый меч Вольронта подавай! А что, если и впрямь добудут эти бродяги бронзовый меч? Ведь удалось же им справиться с глутами…

Эти мысли терзали Архипа Петровича, не давали покоя. Виделось ему в них дурное знамение. Всецело поглощали они его. И решил он стражу выставить на всех подступах к Петропавловской крепости. Чтоб ни одна тварь, ни по суше, ни по воде, ни по воздуху туда не пробралась. Чтоб не потревожить покой Властелина, гнев которого — единственное, чего теперь страшился старый Дюссельдорф.

Быстро собрал он духов, глутов бесхозных и прочую нечисть, подвластную ему, и повелел бдить денно и нощно и обо всем подозрительном ему докладывать. А так же — пообещал награду немалую за поимку сыновей своих, живых или мертвых, без разницы. Хотел он, конечно, поквитаться с предателями в полной мере, но не до того сейчас ему было.

Лишь раз за этот день он отвлекся: когда седобородый колдун Радогощ из рода волхвов, что обитали на землях этих еще до прихода Вольронта и до постройки города, усомнился в его, Дюссельдорфа, силе и власти.

— Взгляните на него! — воскликнул колдун, — Слаб он. Слаб дух его. Сгнила его плоть. Если он и был когда наместником Властелина, давно утратил права свои. Нет больше того Дюссельдорфа, которого мы знали. Есть только слизень гнилой, полудохлый, да пара непутевых сыновей его!

И прочие колдуны и ведьмы зароптали. Шепот поднялся и перерос в многоголосый гул.

Рассердился Архип Петрович. Сильно разгневал его Радогощ, и, честно признаться, напугал. Хмурился Дюссельдорф. Слизь зловонная потекла из-под его напудренного парика. А колдун не унимался:

— Убить его надобно, и прах его — над упокоищем Властелина развеять. И выбрать достойного среди нас! Доколе эти Европейские выскочки будут править на нашей земле? Сколько нам еще терпеть их! Да снизойдет на них Черный Мор! Да не примет земля их кости!

В большой зале все притихли, а потом зароптали вновь. Многих устраивал раньше Дюссельдорф, не позабыли его еще. Но были и голоса в поддержку колдуна.

И тогда встал Архип Петрович, разинул свою пасть, и испустил на бунтаря злых духов и демонов. Зал наполнился магическим пламенем. Глуты и мороки принялись рвать колдуна на части. Сползали по стенам сторожевые химеры, путали ноги Радогоща хвостами, жалили ядом.

Дико кричал колдун, призывая своих соплеменников. Но никто не вступился за него. Никто не осмелился.

Дюссельдорф плюхнулся в кресло без сил. Он знал, что сейчас, задумай кто еще взбунтоваться — одолеют его в два счета. Знал, что не справиться сейчас ему и с мор-глутом, один на один. Но виду не подавал. Поправил парик, насупился и крепко вцепился в золоченые подлокотники.

Поклонились ему колдуны, признали силу его и власть. Вздохнул Архип Петрович с облегчением и принялся распоряжения отдавать.

И тут ворвался в зал дворецкий, призрак-Ганс.

— Ваше высокородие! К нам Влад пожаловал. Просит вашей милости, подношение имеет…

Помрачнел Дюссельдорф еще сильнее и велел звать.

В залу вошел Влад. За его спиной маячил дородный детина. Упырь. Теребил шапку в руках, прятал глаза.

Влад держал в руках расписное фаянсовое блюдо, накрытое серебряным колпаком. Он подошел к отцу и поклонился.

Архип Петрович лишь молча на блюдо кивнул.

Влад озирался в поисках дворецкого, но тот не спешил к нему. Гости притихли. И тогда Влад схватил серебряный колпак, и, взревев от боли, отбросил его в сторону. Пальцы его, от прикосновения к серебру, дымились. Слезы лились из глаз. На блюде лежала голова. Голова мор-глута.

Сперва не поверил Архип Петрович в происходящее, ведь невозможно отделить от мор-глута голову, чтоб тот не рассыпался бесплотными сгустками, но потом признал в голове этой старшего сына своего, Ивана.

Поднялся Дюссельдорф, подошел к Владу и крепко обнял его. А потом — велел гостям убираться прочь, а сам с сыном направился в свой кабинет.

— Прости меня, отец, — причитал Влад, — но ничего я не мог сделать. Не остановить мне было Ивана. Не одолеть его глутов.

— А где же наставник твой, Граф Цепеш? — спросил Архип Петрович.

— Убили его, — всхлипнул Влад, — Иван с Орталой убили его.

Дюссельдорф побледнел и рухнул на пол, обессиленный. Влад бросился к нему, поднял, усадил в кресло.

— Но как? — прошипел Дюссельдорф. — Как Ортала проникла сюда?

— Иван. Это все он, глут проклятущий! Открывал он проходы, ходил в иные миры. Сил набирался безмерно.

— Теперь мы погибли… — прошептал Архип Петрович.

— Нет, отец! — встрепенулся Влад. — Ортала у меня. Много сил она потратила на Ивановых глутов. Спит она в моем доме. Сон ее подобен смерти, ведь теперь она — одна из нас!

— Это как?

— Перед смертью граф обратил ее.

— О, боже! Дураки! Дурачины! — вскричал Архип Петрович. — Вы осквернили ее кровь! Когда Вольронт узнает, не сносить нам головы…

— Значит, сделаем так, чтобы не узнал, — улыбнулся Влад. — Помоги мне, отец! Мне не справиться с ней одному.

— Хорошо. Иди, — ответил Дюссельдорф, — Иди и сторожи ее. Я подумаю, как нам быть…

 

14

— Что будем делать? — спросил Антон у Анны.

Нестор Карлович с Булыжником тоже выжидающе смотрели на нее.

Они стояли у гранитного спуска к воде на Зимней канавке и не знали, что дальше делать. Разумнее всего было бы скрыться, залечь на дно, отсидеться в каком-нибудь тихом, богом забытом месте. Им итак крупно повезло — выбрались невредимыми из глутова гнезда. Зачем рисковать еще?

Анна медлила с ответом. Она понимала, что весь город сейчас взбудоражен. Глуты воюют с упырями, на свободе Ортала. Архип Петрович Дюссельдорф, скорее всего, попытается тут же взять ситуацию под свой контроль. А что могут они, шайка оборванцев? Стоит ли им лезть в дела сильных мира сего?

Анна вспомнила Алексея. Вернее — его призрак, окруженный серебристым сиянием. Он сказал тогда: «Ты должна это сделать… для меня… для всех нас!» Что он имел в виду? Чего хотел от нее? Она вспомнила облаву, устроенную глутами на кладбище, вспомнила русалок, замурованных в подземелье. Решимость проснулась и завладела ею.

— Мы должны действовать, — сказала она. — Мы упустили Дюссельдорфа, а он полвека провел в заточении и теперь явно не в духе. Он вернется к власти, очень скоро вернется, и весь беспредел, что устраивал Иван, покажется нам цветочками. Отсиживаться — смысла нет. Рано или поздно, глуты и жандармы переловят нас поодиночке и перебьют. Нестор Карлович, вспомните, что случилось на кладбище?!

Зомби скорбно снял цилиндр.

— Булыжник! — продолжила Анна. — Разве не этого ты хотел? Разве не этого добивался, когда перед нами, перед шайкой разбойников, произносил свои пламенные речи?!

Ящер встрепенулся, злобно сверкнул глазами и щелкнул хвостом по гранитной плите, высекая искры.

— Антон! — Анна взглянула в глаза Антона с мольбою. — Помоги нам, и мы сделаем все, чтоб вернуть тебя домой!

Антон кивнул.

— Семен! — Анна обратилась к хрёплу. — Я не знаю, что тебе сказать… это не твоя битва, но…

— Ну уж нет! — взвизгнул хрёпл. — Я много лет провел в остроге. Я висел на цепи, как кусок мяса для глутов. Они… — Семен всхлипнул, — они извели всех хрёплов. Возможно, мы с Иваном Андреевичем — последние. Я буду с вами! Я хочу драться!

Анна смахнула слезу, нагнулась, взяла на руки хрёпла и поцеловала его в сопливый пятачок. У нее не было слов. Ее душили рыдания, но она взяла себя в руки:

— Булыжник, пробегись по городу, разнюхай, что происходит, собери всех, кого сможешь! Нестор Карлович — отправляйтесь с Антоном к Петропавловке. Встретимся там. На берегу, на нашем месте. Семен, ты с ними, — скомандовала Анна. — Мы достанем этот бронзовый меч, будь он в брюхе Вольронта или самого сатаны!

Голос ее был тверд, а глаза горели решимостью.

— Узнаю нашу Анну! — радостно проскрипел Булыжник, шмыгнул на набережную и растворился в утреннем тумане.

— Я отыщу Жака и Анри, а, может и еще кого… — Анна отошла, спустилась на пару ступенек к воде, но остановилась, — …Антон…

— Да, Анна…

Он смотрел ей вслед. Русалка обернулась, застыла на секунду, а потом бросилась Антону на шею.

— Антон! Антошенька! Береги себя! — шептала она и целовала его.

Это продолжалось всего мгновение, но Антону показалось, что прошла целая вечность. Весь страх, вся усталость, все напряжение последних дней рухнули с его плеч. Он был счастлив. Счастлив безумно, как мальчишка. И, кажется, влюблен…

Анна сунула ему в руки свою накидку:

— Возьми, пригодится.

— А как же ты? — опешил Антон, не решаясь взглянуть на обнаженную русалку.

— Отберу у кого-нибудь, — беспечно ответила она.

Потом Анна смущенно посмотрела на зомби.

— До встречи, Нестор Карлович!

— До встречи, Аннушка! — ласково сказал зомби и взмахнул цилиндром.

Анна прыгнула в воду и исчезла в фонтане брызг, взмахнув на прощание русалочьим хвостом. Зомби наклонился, подобрал хрепла, усадил его себе на голову и накрыл цилиндром:

— Чтоб в глаза не бросался, — пояснил он.

Антон и Нестор Карлович вышли на набережную Невы и огляделись. Справа, от Мраморного дворца, доносился какой-то шум, крики, шипение.

— Троицкий мост для нас закрыт, мимо глутов не проскочить, — вздохнул зомби. — Пойдем через стрелку Васильевского.

— Согласен, — кивнул Антон.

Они пошли по набережной. Только сейчас, когда рассвело, обратил Антон внимание на Зимний дворец, и чуть не задохнулся от ужаса.

— Что это? Что с ним?..

Зимнего не было видно. Снизу он утопал в темной, непроглядной мгле, а сверху, с крыши, спускался туман, густой серый и призрачный. Где-то на уровне второго этажа, мгла и туман перемешивались, образовывая замысловатый движущийся рисунок. Холод, пробирающий до костей, исходил от дворца, хотелось бежать прочь от него, прятаться. Казалось, что зло, древнее и страшное, безмолвно наблюдает оттуда за проходящими мимо.

— Это дворец Орталы, — сказал Нестор Карлович. — Я уже и не помню, как он выглядит без этого тумана. Он сокрыт самим Вольронтом, до ее возвращения.

— Ага. И по понедельникам у него выходной, — глупо хихикнул Антон, пытаясь подбодрить самого себя.

— Что? — не понял зомби.

— Ничего… это я так, о своем…

По Неве стелился туман. Достаточно густой, но как показалось Антону, не магический, а самый обыкновенный.

Когда они дошли до того места, где должен бы начинаться Дворцовый мост, Антон вскрикнул от удивления. Моста не было. Гранитная набережная так и продолжалась, слева располагалась Дворцовая площадь, дальше, впереди, проглядывало Адмиралтейство. А Дворцового моста не было!

— Что случилось? — недоуменно спросил Нестор Карлович.

— Мост. Здесь был Дворцовый мост… — прошептал Антон.

— Бог с тобой, Антоша, здесь никогда не было моста. Даже названия такого не слышал. Хотя… «Дворцовый» — хорошее название…

Впереди, перед Адмиралтейством, стояло несколько экипажей. Нестор Карлович направился к ним.

Антон глазел по сторонам. Прохожих почти не было. Лишь двое прошли им навстречу. Один — явно зомби, похожий на Нестора Карловича, но приличнее одетый, второго разглядеть не удалось, его скрывала темная накидка. Антон и сам был в такой же. Накидка Анны скрывала его необычную для этого мира одежду, что при нынешних обстоятельствах было весьма кстати.

Нестор Карлович, все ускоряя шаг, тянул Антона за рукав в сторону экипажей.

Антон обернулся в последний раз в сторону Дворцовой площади и обомлел: Александровская колонна светилась желто-зеленым светом, а на самой ее вершине, ангел, казавшийся с такого расстояния совсем крохотным, рвался, взмахивал крыльями, будто хотел вспорхнуть со своего постамента, да никак не мог. Креста, что в привычном для Антона Петербурге ангел придерживал рукой, не было.

— Что это? — спросил Антон.

— Дурной знак, — ответил, обернувшись, Нестор Карлович.

Антон заметил, что зомби смотрел вовсе не на Александровскую колонну, и проследил за его взглядом.

— Черт возьми…

Со стороны Зимнего дворца к ним приближались двое жандармов с огромным волком на цепи.

— Бежим! — Нестор Карлович бросился к ближайшему экипажу.

— Куда? — буркнул извозчик с серо-зеленой кожей.

— На Васильевский. Срочно! Плачу вдвойне, — крикнул зомби.

— Не. Там мост гнилой. Не поеду, — извозчик отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

Жандармы приближались. Нестор Карлович поспешил к дальнему от них, самому легкому экипажу, запряженному дохлой лошадью. Кляча была настолько дряхлой, что даже червям внутри нее нечем было полакомиться. Считай — скелет, местами затянутый лоскутками кожи. Даже хвоста не было.

— На Васильевский, — зомби протянул извозчику довольно крупную монетку, блеснувшую серебром.

— Залезай, — недовольно буркнул извозчик — грязный старик с большой, покрытой язвами проплешиной и седой бородой.

Внутри двуколки пахло тленом. Антон и Нестор Карлович устроились на неудобной деревянной скамейке. Семен вылез из-под цилиндра и уселся к Антону на колени.

— Гони! — крикнул зомби.

Раздался свист хлыста, и двуколка тронулась. Она медленно набирала скорость. Лошадь, по-видимому, и вправду была на последнем издыхании.

Слева показалось Адмиралтейство. Выглядело оно заброшенным, стены облупились, в некоторых окнах недоставало стекол.

Что находится впереди, видно не было, Антон обернулся и сквозь дырку в обветшавшей обивке посмотрел назад.

Экипаж, запряженный парой вороных, тронулся с пощади вслед за ними.

— Жандармы? — спросил Антон.

— Да, — кивнул Нестор Карлович, не оборачиваясь. — Надеюсь, на мосту оторвемся.

Антон посмотрел в сторону Невы, но никакого моста не увидел.

Неожиданно начался спуск, а потом двуколка свернула направо. Вот и мост! Теперь стало понятно, почему его не удавалось разглядеть. Мост был совсем низкий, наплавной, сколоченный из досок. Он терялся в тумане. Прогнившие доски опирались на ржавые понтоны, плавающие в воде. Некоторые из них были сильно притоплены. Мост скрипел и раскачивался, порой под колесами появлялась вода.

— Догоняют, — проворчал зомби.

Но Антон уже и сам обернулся и видел преследователей.

Один из жандармов сидел на козлах, рядом с извозчиком и держал в руках устрашающего вида багор, с примотанной к нему веревкой.

— Берегись! — крикнул Нестор Карлович.

Семен пронзительно заверещал. Жандарм метнул багор. Орудие пробило обшивку и трухлявую плоть Нестора Карловича. Затем — дернулось назад и впилось железным крюком в спинку сиденья.

— Надо отцепить, — простонал зомби.

Антон схватил багор, потянул изо всех сил, но ничего не вышло. Лошадь дернулась в последний раз и остановилась.

— Ну, все! Приехали, господа хорошие! Вылазьте! — прохрипел старик-извозчик.

Вылезать не хотелось. Смертная тоска защемила Антону сердце. Он понимал, что в остроге ему не выжить. Внутри зашевелился Якоб. Это приободрило. «Вся надежда теперь на него, — подумал Антон. — Будем драться. Живым я им не дамся…»

И тут раздался громкий треск проламывающихся досок.

Антон выскочил на мост и увидел, как экипаж с жандармами уходит под воду. Мелькнувшая на секунду радость сменилась ужасом. Нестор Карлович! Багор, привязанный к экипажу преследователей, тянул двуколку за собой.

С визгом выскочил хрёпл и принялся громко топать копытцами по дощатому настилу. Жандарм, что сидел на козлах, попробовал вскочить, но его обмотало веревкой и потянуло в воду. Антон бросился к Нестору Карловичу, схватил его за руки и дернул на себя.

В следующий момент, Антон уже лежал на досках, крепко ухватившись за руки зомби. Они оторвались. Экипаж жандармов, двуколка, лошади — все ушло под воду. Даже старик извозчик почему-то не спрыгнул на мост, посреди которого теперь зиял огромный провал. Пути назад не было.

Антон поднялся, не выпуская руки Нестора Карловича. Выглядели эти руки, надо сказать, отвратительно. В рукавах они смотрелись куда приличнее. Антон завернул их в накидку и встал, уставившись в холодную Невскую пучину.

— Идем! — хрёпл Семен дернул его за штанину.

— Идем, — согласился Антон.

И они пошли к Васильевскому острову.

Они уже почти перешли на противоположный берег, когда небо внезапно потемнело и подул ветер. Порыв его был такой силы, что Антона чуть не сдуло с моста. Хрепл завизжал и вцепился ему в ногу. Антон обернулся. Вдалеке, в районе Марсова поля, поднялся столб зеленоватого пламени. Он все ширился, а потом вокруг него закружилась гигантская воронка, уходящая высоко в небо. Раздался вой. Жуткий, леденящий душу.

— Что это? — спросил Антон хрепла.

— Дюссельдорф. Он набирает силу. Идем! — Семен вновь дернул за штанину.

Дальше они припустили бегом. Полил дождь.

На набережной возле моста Антон подобрал Семена и пристроил его под накидкой. Тащить хрепла и длинные костлявые руки Нестора Карловича было неудобно, но привлекать внимание не стоило. На Васильевском народу попадалось больше. Зомби, призраки, скелетообразные старухи, серокожие твари с острыми зубами и прочие представители местного населения нет-нет, да проходили тут. На счастье Антона, его персона никого не заинтересовала. Жандармов или глутов тоже не было видно.

Антон прошел немного по набережной и спустился к воде. У небольшого спуска, тихо поскрипывая, терлись друг о друга несколько деревянных лодок, покачиваясь на пологих волнах. Тут пахло тиной и речной сыростью. Антон забрался в темный уголок, под самой набережной и присел на гранитную плиту.

На мосту все приключилось так неожиданно, что он еще не успел осознать всю тяжесть сложившегося положения. Антон сидел, тупо уставившись перед собой, и старался ни о чем не думать. Он не хотел верить, что Нестор Карлович навсегда оставил их.

Под накидкой, прижавшись к Антону, тихо поскуливал хрёпл. Наверное, его одолевали те же мысли.

Какое-то время они так и сидели под дождем, пока Антон вконец не продрог.

— Надо двигаться, — сказал он не то себе, не то хрёплу. — Жаль Нестора Карловича, но оставаться тут дольше нет смысла.

Антон поднял руки зомби, с болью посмотрел на них и замахнулся, чтобы зашвырнуть подальше в воду.

— Прах к праху…

— Сто-о-о-ой! — завизжал Семен. — Смотри!

Хрёпл указал на воду, неподалеку от спуска, за лодками. Антон посмотрел туда — и не поверил своим глазам. Ему захотелось кричать от радости, но, не желая привлекать внимание посторонних, он сдержался. Сквозь пелену дождя и тумана было видно, как к берегу, рассекая маленькие темные волны, приближался Нестор Карлович. Он не плыл, он шел по дну, и когда заметил Антона, да еще и с его оторванными руками, глаза его просияли. Показалось, что зомби улыбается.

С рукавов, в отсутствии рук — безвольно покачивавшихся, стекала вода и свисала речная тина. Цилиндр Нестор Карлович держал в зубах за полу, поэтому тот был наполнен водой. Когда зомби принялся вскарабкиваться на берег по крутым гранитным ступеням, которые изрядно обросли зеленой тиной, он поскользнулся и чуть не упал, а из цилиндра выпрыгнула маленькая серебристая рыбка. Антон бросился было подать ему руку, но тут сообразил, что руки Нестора Карловича он держит в своих руках. Он аккуратно положил их, обнял мокрого зомби и помог подняться. Вместе они уселись под набережной и облегченно вздохнули. Все живы!

Руки, изрядно повозившись, удалось пристроить на место. Нестор Карлович, мало того что мертвец, так теперь выглядел, как нищий оборванец. Багор изодрал его сюртук, а пока зомби пробирался по Невскому дну, и прочая одежда местами подрасползлась. Его лицо немного потрепали рыбы, которых, в отсутствии рук, он не имел возможности отгонять.

Антон в своей драной куртке выглядел не намного лучше. Он предложил Нестору Карловичу накидку, но тот отказался, сказав, что оборванцев-зомби в городе полно, а слишком заметную одежду Антона лучше прикрыть.

Хрёпл занял свое место на голове Нестора Карловича, под цилиндром, и все они двинулись по набережной в сторону Стрелки.

Дождь почти прекратился, и только Антон подумал, что все плохое теперь позади, как они заметили жандармов. Человек пять в черной форме и высоких сапогах приближались к ним со стороны Ростральных колонн.

Не сговариваясь, Антон и Нестор Карлович юркнули в ближайший переулок и побежали вдоль здания кунсткамеры.

— Вроде, нас не заметили… — проворчал зомби.

— Стой! — Антон дернул его за рукав и чуть снова не оторвал руку. — Там, впереди что-то…

Они остановились, прижавшись к стене. Впереди, в переулке, показались еще несколько жандармов и пара оборотней с ними.

— Сюда! — Нестор Карлович указал на темнеющую впереди подворотню.

— Вроде не заметили они нас, спасибо туману, переждем, может мимо проскочат, — переводя дыхание, прошептал Антон.

— Вряд ли. Волков не проведешь…

Они прошли немного вглубь подворотни и уперлись в закрытые ворота. Тупик. И бежать некуда… Антон нервно озирался, ища какой-нибудь выход, а Нестор Карлович ковырял замок, в надежде открыть калитку в воротах.

Возня с замком, как они оба понимали, была абсолютно бесполезной. Уже слышались удары тяжелых сапог по булыжной мостовой.

И тут Антон заметил маленькое, неприметное окошко, ведущее прямо из подворотни в подвал. Недолго думая, он подошел, накрыл его мокрой накидкой, и выбил ногой стекло вместе с рамой.

— Сюда! — шепнул он Нестору Карловичу и полез внутрь.

— Подожди, — зомби схватил его накидку и отбросил подальше. — Это их со следа собьет. Пусть думают, что мы здесь были, да ушли, — кряхтел зомби, протискиваясь в окошко.

Тем временем, Антон, разбив коленку, обнаружил на полу тяжеленный деревянный ящик с песком:

— Давайте-ка окошко им загородим, на всякий случай.

Они быстро подняли ящик и тихо водрузили его на подоконник.

В подворотне взвыл оборотень.

Нестор Карлович и Антон отошли от окошка подальше и прислушивались, стараясь не шевелиться и не издавать ни звука. Жандармы топтались на улице и о чем-то переговаривались грубыми, хриплыми голосами.

Наконец, снаружи все стихло. Нестор Карлович приподнял цилиндр и выпустил хрепла. Семен осветил глазами подвал. Уже привыкшему к кромешной тьме Антону, света хрепловых глаз было достаточно, чтоб все рассмотреть. Небольшая комнатка имела только одно окошко и низенькую массивную дверь. На полу стояло еще несколько ящиков с песком. Дверь была приоткрыта, и что-то будто подмывало пройти в нее, осмотреть подвал. Антон понимал, что делать это глупо, что в их положении лучше отсидеться здесь, затаиться, дождаться ночи, а потом выйти, как и вошли, через окошко.

— Антоша, а не хочешь ли пойти, оглядеться, — неожиданно предложил Нестор Карлович. — Я вот, к примеру, уже и не помню, сколько лет живу в этом городе, а в кунсткамере так ни разу и не побывал. Вообще, это чудо, что мы сюда зашли. Это очень старый дом. Один из первых. Правда, вскоре после постройки тут был пожар, но сгорела только центральная башня. Слухи ходят, что тут много всего интересного, что дом этот — своего рода музей, и что живет он своей жизнью, и почти никого внутрь не пускает… а мы-то уже зашли, почитай.

Антон насторожился. Во-первых, потому, что рассудительному зомби пришла в голову та же самая сумасбродная идея, а во-вторых, потому, что любопытством доселе Нестор Карлович не страдал. Желание «пойти и оглядеться» настораживало. Тут определенно что-то было не так, и Антону показалось, что его товарищ чего-то недоговаривает.

— А какие еще ходят слухи о Кунсткамере? — спросил Антон как бы невзначай.

Нестор Карлович тяжело вздохнул:

— А еще говаривают, что за вход сюда надо платить…

— Ну, хоть в чем-то наши миры похожи, — усмехнулся Антон, хотя усмешка вышла кисловатая.

— А давай-ка сразу проверим мою теорию! — Нестор Карлович направился к окошку и попытался сдвинуть с подоконника ящик. — Помоги мне!

Антон подошел, поднажал. Ничего не вышло. Ящик, который они только что, пусть и с трудом, но довольно резво подняли вдвоем и водрузили сюда, даже не шелохнулся.

— Может, песок высыпать? — спросил Антон.

— Попробуй, — печально вздохнул Нестор Карлович.

Антон принялся выгребать из ящика песок и ссыпать его на пол. Через некоторое время его удивило, как же много песка в этом ящике, и как им удалось поднять такую махину. Под ногами уже образовалась внушительная куча, и Антон устал. Он подозвал Семена, взял его на руки и посветил глазами хрёпла в ящик.

— Не может быть! — Антон недоуменно уставился на доверху наполненный ящик. Песка там не убавилось. — Этого просто не может быть!

— Пойдем, Антоша, не мучайся, — тихо сказал зомби. — Я предполагал, что так выйдет…

Они вышли в коридор. Тут было сухо, но как-то затхло. Пахло пылью. Совсем рядом во тьме проглядывала лестница, ведущая наверх. Не сговариваясь, они направились к ней. Бродить по подвалу смысла не было: вряд ли тут попадется что-то, интереснее ящиков с песком.

Каменная лестница оказалась короткой. Изогнувшись полукругом, она выходила на площадку первого этажа с тремя дверьми. Одна — была приоткрытой, остальные оказались запертыми.

— Похоже, этот дом сам определяет программу для экскурсантов, — усмехнулся Антон, подергав ручки запертых дверей.

— И я бы не советовал пытаться ее изменять, — серьезным тоном ответил зомби. — Обидеться может…

Они вышли в просторный темный коридор. Свет в него попадал лишь из небольшого окна в дальнем конце. В противоположной от окна стороне виднелась каменные ступени, ведущие к парадному входу. Антон направился туда.

— Бесполезно! — буркнул Нестор Карлович, но Антон все равно подергал дверь, оказавшуюся, разумеется, запертой.

В коридоре стояла гулкая тишина. Лишь Семен цокал копытцами, увлеченно обнюхивая пыльные углы. Вдоль стены, с той стороны, откуда они вошли, стояли массивные дубовые шкафы с множеством выдвижных ящичков. Сам не зная зачем, Антон выдвинул один из них.

Ящик резко, с громким стуком захлопнулся, так и не позволив рассмотреть свое содержимое.

— Не советую, — проворчал зомби.

По другую сторону коридора расположились множество дверей. И, как обычно, все были закрыты, кроме дальней, чуть приоткрытой и будто приглашавшей войти.

Антон, настороженно озираясь, вошел. Нестор Карлович следовал за ним. Под ногами прошмыгнул хрёпл.

Они оказались в длинной анфиладе просторных залов, заполненных витринами, полками, столиками. Повсюду стояли странные, зловещие экспонаты. Двери напротив были распахнуты настежь, и казалось, что анфилада уходит в бесконечность.

— Мы здесь долго можем бродить, — задумчиво сказал Антон.

— Пока не умрем, — мрачно ответил Нестор Карлович.

— Надо подумать, как выбраться отсюда…

— Оглядимся сперва, — зомби подошел к какому-то стенду, за стеклом которого стоял ствол дерева с причудливо закрученными ветвями. — Посмотри!

Антон подошел. Дерево было старым, почерневшим, по виду, более всего оно напоминало сосну. Но не это привлекло внимание зомби. Ветви дерева двигались. Медленно, совершенно бесшумно они извивались, образуя все новые хитросплетения, прорастая сквозь ствол, завязываясь неимоверными узлами.

— Это дерево — один из первых экспонатов, — сказал зомби. — Говорят, оно росло на берегу Невы, когда никакого города еще и в помине не было. Это был знак. Знак, что место здесь гиблое, лукавое. Поэтому наш город тут и стоит, — с гордостью заключил он.

— Жуть, — только и нашел что сказать Антон.

Много странных предметов расположилось вокруг, и Антону казалось, что все они — живые. Только оживают они лишь в тот момент, когда кто-нибудь наблюдает за ними.

Потихоньку, они прошли в следующий зал. Справа, между окон, прямо на стене расположилась коллекция масок, которая сразу привлекла внимание Антона. Он принялся их разглядывать. Некоторые были деревянными, иные — бронзовыми. Маски были украшены цветными камнями или просто расписаны. И в один миг, все они ожили. Принялись скалиться острыми зубами, ухмыляться, в глазницах разгорался зловещий огонек.

Антон невольно отпрянул, налетев на Нестора Карловича. Тот смотрел в другую сторону. Там, на многоярусных стеллажах расположились цилиндрические склянки разных размеров. В каждой из них, в желтоватой прозрачной жидкости, плавала какая-нибудь тварь. Монстры в банках были уродливые, сморщенные. Некоторые выглядели слегка разложившимися.

Твари принялись шевелиться, строить рожи. Усилился неприятный запах, исходивший не то от жидкости в склянках, не то от тварей, в ней плавающих.

Одна, особенно крупная склянка содержала в себе двухголового уродца. Тот сперва засучил ногами, потом взмахнул всеми четырьмя руками, принялся вращать двумя парами глаз и пускать пузыри из обоих ртов. Успокоившись, уродец пристально уставился на Антона. От этого стало совсем не по себе. Захотелось убежать.

Раздалось радостное повизгивание хрёпла. Антон повернулся на голос Семена и краем глаза заметил, что двухголовый монстр замер. Он больше не шевелился в своей склянке, лишь чуть вращал глазами. «Понятно. Лучше на них не смотреть!» — Антон отыскивал хрёпла, стараясь не задерживать взгляд на зловещих экспонатах.

А Семену, похоже, очень понравились заспиртованные уродцы. Он сновал между склянками, радостно похрюкивая, и строил рожи их обитателям. Нестор Карлович, хихикая, наблюдал за хрёплом.

Неожиданно раздался поистине душераздирающий визг. Антон бросился к хрёплу, пытаясь разглядеть, чего же тот так испугался.

Семен застыл на месте, не переставая визжать. Напротив него, во втором ряду, на нижней полке стояла склянка. Такая же, как и прочие, только в ней покоился хрёпл! Похожий на Семена, только чуть покрупнее, и заспиртованный.

Почувствовав на себе взгляды посетителей, хрёпл из банки открыл глаза. Потом он уперся ручками в стекло. А потом — бросился на стенку, раскрыв пасть.

Это было так неожиданно, что Семен с воем отскочил назад. Он бросился бежать, задев при этом стеллаж. Крайняя склянка покачнулась, упала на пол и разбилась. По полу потекла вязкая вонючая жидкость.

Антон и Нестор Карлович замерли на месте и не могли отвести взгляда от происходящего. На полу, в огромной луже, копошилась голова. Именно копошилась, иначе и не сказать, ведь у этой головы были крылья. Небольшие, похожие на голубиные. Сама голова явно принадлежала африканцу, об этом можно было догадаться по чертам лица. Кожа ее, от долгого пребывания в растворе, посветлела и имела желтоватый оттенок. Голова подрагивала, отряхивая с крыльев капли жидкости и явно приходила в себя.

— Бежим! — крикнул зомби.

И они побежали.

Впереди, дробно постукивая копытцами, мчался хрёпл. За ним едва поспевал Нестор Карлович. Последним, постоянно оглядываясь, бежал Антон.

Они проскочили три зала, прежде чем позволили себе остановиться и перевести дух. Чудовищной головы не было видно.

— Наверное, она не может летать на таких маленьких крыльях… — предположил Антон.

— Совсем не уверен в этом, — скептически заметил зомби.

Семен виновато проскулил.

И тут раздался свист. Весьма характерный, такой, с каким взлетают испуганные птицы. Хрёпл и Антон рванули дальше. Нестор Карлович замешкался, поправляя свой цилиндр.

Когда Антон обернулся, он увидел страшную картину: крылатая голова на огромной скорости врезалась в голову зомби. Голова Нестора Карловича покатилась по полу, извергая ругательства, а крылатый монстр занял ее место на теле.

Хрёпл завизжал. Антон бросился к Нестору Карловичу, вернее — к его голове. Он подобрал ее на ходу и повернул обратно.

— Цилиндр! — закричал зомби.

Антон, отметив, что крылатый еще не пришел в себя, нагнулся и подобрал цилиндр. А когда повернулся было, чтоб убежать, африканец с телом зомби стоял уже перед ним и шевелил губами. Затем он принялся бормотать какую-то тарабарщину, ощупывая свое новое тело.

Антон, вконец перепугавшись, не знал, куда бежать. Просто стоял столбом и смотрел на новоявленного монстра, который уже угрожающе шевелил пальцами и вращал глазами.

Почувствовав неладное, внутри Антона пробудился Якоб. И как раз вовремя. Монстр-африканец, оскалив небывалого размера клыки, бросился в атаку.

Антон снова наблюдал за действиями своего тела, будто со стороны. Между ними было метров десять, когда монстр ринулся вперед. Но Антон, руководимый Якобом, вместо того, чтоб увернуться и убежать, рванул ему навстречу.

Они столкнулись посреди зала. Антон, с трудом удержав равновесие, остался стоять на месте, а монстр отлетел, да с такой силой, что преодолев метров восемь, выбил окно и вылетел наружу. Только крылатая голова отскочила от разбитого окна, как от какого-то невидимого барьера. Она откатилась в сторону и вновь копошилась на полу, приходя в себя.

Якоб неожиданно и резко покинул Антона, предоставив ему возможность действовать самостоятельно.

— Семен! — закричал Антон и бросился к окну.

Подбежал Семен. Антон подхватил его и, не глядя, выбросил наружу. Затем он сам, не выпуская из рук голову и цилиндр Нестора Карловича, вскочил на подоконник.

— Пока, урод! — крикнул он крылатой голове и прыгнул.

Первый этаж находился достаточно высоко. Антон неуклюже приземлился, выронив голову зомби и ободрав руку о булыжник. Хрепл уже скакал рядом.

Антон взглянул на разбитое ими окно и не поверил своим глазам. Несмотря на то, что осколки стекла и куски оконной рамы были разбросаны по мостовой, окно было целым. Точно таким же, как другие окна в длинном ряду. Затем он облегченно вздохнул: крылатая голова билась о стекло, остервенело махая крыльями, но покинуть кунсткамеру не могла.

Затем, общими усилиями, они водрузили голову Нестора Карловича на законное место. Зомби похрустел шеей, пристраивая позвоночник поудобнее, нахлобучил цилиндр и сказал:

— Фу-ух… Пронесло. Теперь идем!

И они пошли в сторону Стрелки, прячась и выбирая места потемнее.

Моросил дождь. Ветер обдавал сыростью, но после затхлого и пыльного музея, это казалось удивительно приятным.

 

15

Жак и Анри фыркали и отряхивались, выбравшись на пологий песчаный берег Петровской косы. Анна уже поджидала их, устроившись на большом валуне, вросшем в землю. Волки оглянулись и с тоской посмотрели за Малую Неву. Там остался Васильевский, такой родной и уютный, с его кладбищами и пустошами. Невдалеке чернел крохотный остров Серный, на котором они и встретились с Анной. А надо было пробираться дальше, на Крестовский, где живут стаи Нидхольмов и Кребье.

Утренний туман стелился по воде. Было пасмурно, небо набрякло дождем. Нестерпимая тоска поселилась в сердце Анны. Ей вдруг показалось, что все, сделанное ей, приведет лишь к гибели ее самой и тех, кого она любит. Она подошла к волкам, задумчиво потрепала их мокрые загривки.

— Не печалься, Анна! Чему быть, того не миновать… — тихо прорычал Жак, — …но чтобы победить, надо подкрепиться!

— Точно! — поддержал брата Анри.

— И сейчас, — продолжил Жак, — я собираюсь поохотиться на оленей. Здесь, на Петровском, живут такие аппетитные олени, м-м-м… — он плотоядно облизнулся.

— Я с тобой! — обрадовался Анри. — Всегда мечтал, но боялся, а теперь что уж… — он красноречиво махнул лапой.

— Да вы с ума сошли! — возмутилась Анна. — Никто, кроме самого Вольронта, никогда не охотился тут! Последствия могут быть ужасными!..

— Ужасными?! — Жак подмигнул Анри. — Этой ночью она подговорила нас вернуться в стаи, подбить их на мятеж, а потом забраться в логово Ворлака и достать меч Темного Властелина… а теперь боится каких-то последствий, если мы загрызем оленя!

— Ха-ха-ха! — захрипел Анри. — Расслабься, Анна. Голодным я к Ворлаку не полезу. Даже к Нидхольмам не пойду. И тебе не советую. Тут неподалеку есть замечательные пруды с царской стерлядью. Иди, перекуси. А если и нам выловишь рыбку на десерт — премного благодарны будем!

Жак и Анри учтиво поклонились Анне. Она смотрела, как молодые волки валяют дурака, и ей стало так жаль их, что она не удержала слез. А потом бросилась к оборотням, обняла и крепко прижала к себе обоих.

— Черт с вами! Загоняйте оленя! Гулять, так гулять! — всхлипнув, сказала она и улыбнулась.

Волки радостно оскалились, прижали уши и исчезли в прибрежных зарослях.

Анна тоже направилась вглубь Петровского. Сперва она просто шла, куда глаза глядят, но потом, оказавшись на аккуратной песчаной дорожке поняла, что направляется к прудам. «А что, перекусить царской стерлядью — не такая уж плохая мысль. Чего бояться? Преследования глутов? Они и так гонятся за нами…»

Единственной причиной, по которой она не торопилась нырнуть в пруд за стерлядью — было полное отсутствие аппетита. Наверное, так сказались на ней переживания последних дней. А может, это из-за Антона?..

Она присела на маленьком горбатом мостике, что перекинулся через пруд, и смотрела то на одичавший, запустевший по осени сад, то на небольшой, увитый диким виноградом царский домик, то просто в никуда, в серое небо… вглубь себя.

Жак и Анри неслышно пробирались сквозь заросли. Нельзя сказать, что им не было страшно. Они боялись. Но азарт был сильнее. Никто из их рода никогда здесь не охотился. И это несмотря на то, что совсем рядом, за Малой Невкой — Крестовский остров, где живут Нидхольмы, Кребье и еще три клана оборотней.

Наверное, братья вели себя так, потому что воспитаны были чужаками. Шайка разбойников стала им семьей. И теперь, они, свободные оборотни, смотрели на своих сородичей из кланов с жалостью, на что те отвечали им презрением. А как хотелось бы освободить кланы… Нет, оборотни не томились в острогах, не жили за решеткой. Но они служили жандармерии. Каждый год приходили жандармы и забирали молодых щенков. Каждый год возвращались со службы старики, злые, дряхлые, безвольные.

Отец Жака и Анри, Онорэ Кребье, был оборотнем из знатного старинного рода. Его клан помнил еще Черный Мор в Европе, помнил, как строили город, здесь, на берегах Невы. Онорэ гордился своим происхождением, и, избежав службы в жандармерии сам, устроил то же и своим детям, спрятав их, отдав на попечение своему другу-зомби.

Обозленные жандармы, не получив щенков, явились вскоре в сопровождении множества глутов. Им было плевать, кто именно выказал неповиновение. Они просто набрали недостающую часть пополнения в соседней стае Нидхольмов, отобрав и сына у их вожака, старого Гуннара.

После этого и произошла знаменитая «резня». Война стай Кребье и Нидхольм длилась недолго, но унесла несколько жизней. Чтобы ее остановить, Онорэ пришлось объявить об изгнании Жака и Анри из стаи навсегда. Гуннар остался удовлетворен. Он рассудил, что служба в жандармерии — намного лучше, нежели шатание по городу среди всяческих оборванцев и изгоев. По правде говоря, он не верил, что Жак и Анри выживут. Поэтому даже немного сочувствовал Онорэ.

Жак втянул воздух и лег на землю. Идущий следом Анри, без лишнего шума последовал примеру брата. Он понял: добыча рядом.

Впереди, бесшумно раздвигая кусты, на поляну вышел олень. Тощий, с гнилой плотью и свисающими лоскутами пятнистой шкуры, со скалящимся облезлым черепом и поломанными рогами, он не утратил своего благородного облика. Волки залюбовались. Не мясо было их целью. Сама сущность, душа этого древнего оленя — вот то, что им было нужно в свете предстоящей битвы.

Жак прыгнул. Пролетев метров десять, он вцепился в шею оленя, но повалить его не смог. На помощь пришел Анри. Он обрушил свой вес на круп животного, прижал его к земле. Олень хрипел и вырывался, но силы были не равны. Волки торжествовали.

Разорвав останки оленьей плоти, они, сыто урча, устроились на поляне. Жак глодал массивную кость, Анри хрустел позвоночником добычи. Они забылись в блаженстве. Осторожность покинула их. Только азарт охоты и сладость добычи были сейчас важны братьям.

Волки даже не заметили, когда именно зазвучал бубен. Сперва показалось, что он гремит в голове, как музыка для победителей. Лишь на миг придя в себя, Жак увидел, что по поляне кружит ненец-оленевод, бьёт в бубен и исполняет какой-то замысловатый танец. Но сделать ничего уже было невозможно. Лапы сами двигались в такт ударам бубна. Анри катался на спине и глупо повизгивал.

Послышался перезвон колокольцев, а потом, в общий хор вступила дудка. Дурашливая, веселая музыка заполонила собой все. Вторглась в сознание и вытеснила оттуда любые мысли. Волки пустились в пляс.

На поляну выбежали шуты и скоморохи. Некоторые катились по земле, иные шли на руках, а кто и на ходулях. Облачены они были в пестрые шутовские наряды. Звенели бубенцы на колпаках и сапогах, трепетали гармошки огромных белых воротников. Скоморохи, все до единого, носили маски. Клоунские, с огромными красными носами и страшные, азиатские, в виде зубастых драконов и прочих чудовищ. Только оленевод был без маски. Он приплясывал, перемещаясь по кругу и ритмично бил в бубен.

Феерическое представление захватило Жака и Анри. Братья сами не заметили, как встали на задние лапы и пустились в пляс. Хвост Анри уже украшали звенящие бубенцы, а на носу Жака красовалась дурацкая клоунская маска. Веселью не было конца.

Музыка, веселая и ритмичная, вывела Анну из раздумий. Загудели дудки, переливчато засвистели глиняные свистульки, раздался звон колокольцев и ритмичные удары в бубен.

Анна испугалась, сбежала с мостика и спряталась за толстой липой.

На поляну из леса высыпали шуты, паяцы и скоморохи и закружили в бешенном танце.

Анна удивилась, когда, помимо воли, то рука, то нога ее дергались, норовя пуститься в пляс. Пару раз она обернулась русалкой и начинала подпрыгивать на хвосте, подвывая и хлюпая жабрами. Это разозлило ее. А когда, в хороводе, она различила выплясывающих на задних лапах Жака и Анри, Анна рассвирепела.

Она узнала этот балаган. Шуты, скоморохи, оленеводы — по преданиям именно они населяли Петровский остров. Они, а не глуты — были стражем этого заповедника. И страх стать одной из них, навсегда занять место в этом шумном хороводе, завладел ею полностью.

Анна старалась не оборачиваться более легкомысленной русалкой, хоть удавалось это с большим трудом. Она начала обходить этот хоровод, пытаясь призвать силы природы, которыми могла управлять.

Это тоже удавалось с большим трудом. Подул ветер, но порывы его вторили ритму бубна. Потемнело небо, но в сгустившемся мраке костюмы сделались лишь ярче. Сверкнули молнии, но они лишь осветили адскую фантасмагорию шутовского представления. Даже гром гремел ритмично, в такт дурашливой музыке.

Анна обошла процессию с противоположной от пруда стороны. Она внимательно следила за перемещениями Жака и Анри. Ей с трудом удавалось держать себя в руках, но она ждала.

И когда Жак оказался у самого пруда, Анна прыгнула на него. Еще в воздухе, обернулась она русалкой и летела приплясывая и выделывая хвостом невиданные пируэты. А потом она толкнула Жака и они вместе покатились по поляне, пока не плюхнулись в темный и холодный пруд.

Жак пришел в себя первым. Едва не захлебнувшись, он с удивлением обнаружил себя в пруду, а рядом — приплясывающую и радостно подпрыгивающую на хвосте русалку-Анну.

— Что… что происходит? — изумленно прорычал он.

Анна ушла под воду. Она вынырнула только через некоторое время, уже придя в себя.

— Некогда объяснять. Надо вытаскивать Анри!

Жак яростно погреб к берегу. Выскочив на сушу, он даже не отряхнулся, бросился в хоровод, разбрасывая скоморохов и вцепился в загривок брата. Все это время он не переставал громко рычать, заглушая в своем сознании идиотскую музыку шутов. Анна пришла на помощь. Они вместе потащили упирающегося Анри в пруд.

К счастью, к воде они добрались быстро. Анна чувствовала, что еще минуту — и они навсегда останутся цирковыми шутами. Будут вечно плясать, веселя самих себя, да деревья на Петровском острове.

Как только вода охладила их, балаган на берегу сделался призрачным. Мелодия стала тихой, лишь бубен звенел еще, цепляясь за эту реальность. Сквозь пестрый хоровод начал проглядывать лес. Шуты и скоморохи все бледнели, пока не растворились в воздухе. Оленевод последовал вслед за ними, звонко тряхнув на прощание бубном.

— Надо убираться отсюда! — злобно прорычал Жак, сорвав со своей морды позорную маску, которая тут же растворилась в воде.

— Согласен, — отозвался Анри и звякнул серебряным бубенцом на хвосте.

Они переплыли пруд и, выбравшись на противоположный берег, поспешили поскорее пересечь Петровский и выйти к Малой Невке.

Только оказавшись на широкой песчаной косе, все трое остановились перевести дух.

— И все же, охота удалась на славу! — заметил Анри.

— Добрая добыча! — облизнулся Жак. — Анна, а тебе удалось полакомиться царской стерлядью?

— Нет, — отрезала Анна. — И думаю, это нас и спасло…

Налетел порыв ветра. Брызнул дождь. Вдалеке, ближе к центру города, к небу вознесся столб зеленого пламени, закружился гигантским смерчем. Раздался вой. Не волчий, но и не человеческий. Злой, леденящий душу.

— А вот и Архип Петрович Дюссельдорф вступил в игру… — задумчиво сказала русалка.

Волки ощетинились, прижав головы к земле, зарычали.

— Надо спешить! — Анна стянула накидку и сунула в пасть Жаку. — Теперь все глуты и жандармы будут разыскивать нас. Вперед!

Она бросилась в воду и поплыла к Крестовскому острову. Волки, чуть приотстав, плыли следом.

Берег Крестовского утонул в тумане. Постепенно прорисовывались очертания лип и каштанов. У самой кромки воды шелестел тростник.

Жак и Анри скользили лапами по размокшей глине и цеплялись за облетевший шиповник, недовольно ворча. Анна ждала их на едва заметной дорожке, засыпанной листьями. Жак подал ей накидку.

— Надо было пойти в обход, — прорычал он. — Тут территория Нидхольмов.

— У нас мало времени, — неуверенно ответила Анна. — Пойдем напрямик.

Они углубились в заросший парк. Тут было совершенно тихо. Крестовский казался запущенным и безжизненным, но все трое знали: это ощущение обманчиво.

Они шли, то петляя по тропинкам, то продираясь сквозь кусты. Неожиданно, на поляне у большого пруда, Жак и Анри замерли. Шерсть на их загривках встала дыбом. Братья зарычали, оскалив зубы, и заступили дорогу Анне.

Анна сперва не заметила ничего странного впереди. Но потом… Медленно, словно материализуясь из ниоткуда перед ними предстал оборотень огромных размеров. Его густая шерсть чуть завивалась, благородная седина блестела в ней серебром. Голова была гордо поднята. Он казался совершенно спокойным, лишь глаза злобно поблескивали.

— Гуннар, — прошептал Жак.

— Он самый, — ответил оборотень. — Зачем вы явились сюда? Вы изгнаны, изгнаны навеки. В память о вашем отце, благородном Онорэ, что пал, защищая наше племя от морского чудовища, я не убью вас здесь и сейчас. Вы пойдете со мной, на совет клана. Как скажут волки, так и будет!

Он повернулся и зашагал по дорожке.

Бежать не было смысла. Анна, Жак и Анри понимали, что Гуннар, глава клана Нидхольмов, в два прыжка нагонит их и порвет в клочья. Опустив головы и прижав уши, волки поплелись за вожаком. Анна пошла следом. Ее впечатлила нарочитая беспечность Гуннара, что повернулся к ним спиной и спокойно пошел. Достоинством и превосходством так и разило от него. «Вот бы заполучить такого союзника!» — думала русалка.

Клан Нидхольмов собрался в самой заросшей части парка, больше походившей на лес, на крохотной поляне, возле небольшого плоского валуна. Оборотней было не много, от силы — две дюжины. Они обступили гостей и недовольно скалились.

— Что с ними делать? — рыкнул Гуннар.

— Убить!

— Порвать!

— Съесть! — раздались насмешливые голоса.

— Позвольте сначала сказать! — крикнула Анна.

Глаза ее сверкнули, подул ветер и усилился дождь.

Волки отпрянули от неожиданности, но быстро пришли в себя.

— Русалка! Да еще и ведьма! Не будем слушать ее! — прорычал старый крупный оборотень. — Волки нашего клана никогда не водились с нечистью. Мы не Кребье какие-нибудь…

— Тихо! — оскалися Гуннар. — Хорошо. Пусть говорит один из братьев Кребье!

Жак взглянул на Анну, глубоко вздохнул и вышел вперед.

— Говорить буду я, Жак Кребье! — он гордо поднял голову и оскалился.

— Щенок!

— Трус!

— Что он может сказать нам?! — заворчали Нидхольмы.

Жак не смутился. Полон решимости, он продолжил:

— Я скажу вам, что трусы — вы!

Не ожидавшие такой наглости, оборотни даже притихли.

— Вы! — продолжил Жак. — Вы прислуживаете жандармам и глутам. Вы отдаете им своих детей. Вы боитесь высунуть нос за пределы этого островка. Вы свободное племя? Ха! Да вы живете в резервации, отведенной вам Дюссельдорфом, лижете руку его, укрепляете его власть. И кто после этого трус?! Вас не пускают в город без цепи. Вы сгниете в этом лесу, как чухонские колдуны! Сколько вас было, когда изгнали нас? Сотня? Больше? На этой самой поляне вам не хватало места. Здесь собирались только старейшие и достойнейшие! И что я вижу теперь?! Старики, волчицы, да пара щенков. Вы и их отдадите на откуп жандармам?!

Нидхольмы недовольно ворчали, осмысливая услышанное. Завозились и заскулили щенки. Совсем еще маленькие, только покинувшие логово матери. Им явно не хотелось покидать этот лес и разлучаться с кланом.

— Он прав, — первым нарушил тишину Гуннар. Вожак помрачнел, видно вспомнил своего сына. — Но если он пришел оскорбить нас — мы убьём его. А если пришел предложить что-то — выслушаем.

Жак важно стоял на валуне и гордился собой. Анне даже показалось, что он улыбается.

Из толпы вышел седой матерый оборотень. Недоверчиво покосившись на русалку и братьев Кребье, он повернулся к своим:

— Я служил в жандармерии полвека. Я чистил этот город от таких, как она, — он кивнул на Анну. — И я не буду слушать щенков-Кребье и уж тем более не буду прислуживать русалке. Посмотрите! Она приручила их! Она управляет ими! Она ведет их к погибели. И что бы они не задумали, власть Дюссельдорфов сильна и справедлива! Им все равно не жить. Поэтому, одного из них я убью прямо сейчас, — старый волк ехидно ухмыльнулся, переводя дух. — Жак Кребье! Я вызываю тебя на бой! Драться будем здесь и сейчас, перед всем кланом! Я разукрашу кровью щенка Кребье это место! Я навеки заткну его лживую пасть!

Нидхольмы притихли. Анри оскалился, зарычал. Жак шагнул с валуна и встал рядом с противником.

— Начинайте, — мрачно сказал Гуннар.

У Анны защемило сердце. Старый волк, ветеран жандармерии, натасканный и обученный, по размеру превосходил Жака раза в полтора. Невозможно было даже предположить, что у Жака есть хоть какие-то шансы. И похоже, так думали все, кроме самого Жака.

Оборотни ходили по кругу, примериваясь друг к другу. Порой, «жандарм» делал ложные выпады, а Жак делал вид, что не замечает этого. Это злило старого волка, он принялся рычать, скалиться и нервно подергивал хвостом.

Наконец, Нидхольм прыгнул.

Жак, вместо того, чтоб отскочить или прыгнуть навстречу — упал и прижался к земле. «Жандарм» метил слишком высоко, когда рассчитывал прыжок, поэтому, задев Жака лапами, нелепо кувырнулся через него и впечатался мордой в валун.

Жак поднялся и пренебрежительно отряхнулся.

Это взбесило старого волка, вывело из себя. Он взревел и бросился на Жака напролом.

На это Жак и рассчитывал. Он был готов. Он ловко уворачивался, не давая противнику сомкнуть пасть на своей шкуре. Старый волк то и дело щелкал в воздухе зубами, лишь раз незначительно поцарапав Жака.

Так продолжалось некоторое время, и потом старый оборотень начал сдавать. Движения его становились все более неуклюжими, броски неточными. К ярости, застилавшей глаза, примешалась теперь и усталость.

И тогда прыгнул Жак.

Он обманул старого волка ложным маневром, извернулся на лету и вцепился «жандарму» в шею.

Старый волк крутился, катался по земле, мотая Жака из стороны в сторону, но высвободиться из захвата ему не удавалось.

Анри и прочие оборотни заметили, что Жак жалеет старика. Ведь он мог просто выдрать «жандарму» горло, но не делал этого. Жак ждал, когда противник выдохнется.

И вот уже старый волк мог лишь хрипеть, да елозить лапами по мокрой земле.

Жак отпустил его, подтащив к ногам Гуннара.

Оборотень-жандарм заскулил и, поджав хвост, отполз к ближайшим кустам. Но на него уже никто не смотрел. Все Нидхольмы уставились на Жака.

— Ты победил… Жак Кребье! — сказал Гуннар и смутился.

Видимо, он хотел произнести это величественно, подобающе случаю, а получилось скорее удивленно.

— Говори! — продолжил глава клана. — Теперь мы выслушаем тебя, и ты продолжишь свой путь.

— Я победил! — рявкнул Жак. — Я победил не потому, что я сильнее или ловчее. Не потому, что меня обучали и натаскивали. Я победил, потому что дрался за свободу! За свободу для всех. Для себя… для нее, — он кивнул на Анну, — и для всего нашего племени. А моим противником управляла лишь злоба и ненависть, что привили ему жандармы Дюссельдорфа. Теперь вы знаете свою силу! Знаете силу свободы!

Жак перевел дух, оглядев стаю Нидхольмов. Все слушали его, даже Гуннар. Никто не посмел прервать или вставить хоть слово.

— А говорить будет она! — Жак отошел в сторону, давая Анне взобраться на валун. — Она не одна из нас, но она мне как мать. Она старше и мудрее. Слушайте Анну!

Анна смутилась, не ожидая такого от Жака, но Анри подбодрил ее, улегся рядом.

Анна рассказала Нидхольмам все. Почти все, что уже произошло и все, что они собираются сделать. Говорила она спокойно. Она устала от речей. И теперь она с надеждой взирала на оборотней, потому что знала: они нужны ей. Глуты и жандармы будут рыскать теперь повсюду. Незамеченными больше не пройти, и придется прорываться с боем.

Русалка говорила, а оборотни — кто стыдливо отворачивался, а кто и в ужасе пятился от нее.

Когда Анна закончила, воцарилась гробовая тишина. А потом поднялась со своего места старая седая волчица.

— Мы выслушали тебя, но мы не пойдем с тобой, — говорила она, опустив голову. — В этой битве не будет победителей. Мы итак потеряли многих. Прости…

Нидхольмы потихоньку покидали поляну.

— Я пойду с вами! — неожиданно рявкнул Гуннар. — Хоть я тоже не верю в успех и не надеюсь вернуться живым, я должен… в память о вашем отце, Онорэ, что был свободным оборотнем до самого конца! В память о наших предках, достойных потомках Ворлака, я иду с вами. И если нам суждено вернуться, вы, Жак и Анри, будете желанными гостями на нашей земле. Теперь я вижу, как я был неправ, когда настаивал на вашем изгнании…

— Я тоже пойду, — рыкнул старый одноглазый волк, что сидел уже в одиночестве. — Давно пора…

— И я! Я тоже с вами! — взвизгнул щенок, один из тех, что жался к матери. Он выскочил из-за кустов и теперь гордо вышагивал по поляне.

Но вернулась его мать, виновато посмотрела на Гуннара, схватила отпрыска за шкирку и ушла восвояси.

Анна теребила холку Анри, и тут заметила, что тот вздрагивает. Анри Кребье плакал.

Гуннар, одноглазый, Жак, Анри и Анна отправились на север, на землю Кребье.

Родной клан встретил волков прохладно. Правда, оборотней-Кребье было немного, большинство — отправились на охоту. Лишь двое молодых, одногодки Жака и Анри, драные и поджарые волки, вызвались добровольцами.

Ждать кого-то еще времени не было, да и смысла, судя по всему, тоже.

Анна, теперь уже во главе небольшой стаи оборотней, повела всех обратно, к Малой невке. Теперь она переживала лишь за Антона и Нестора Карловича. Надо было встретиться с ними, и время уже поджимало.

Они пробирались по Петроградке, опасливо озираясь. Кругом царило безмолвное запустение. По сторонам широкой разбитой дороги ютились домики. Дачи, крохотные усадьбы, дома чухонцев на высоких гранитных фундаментах. В последнее время здесь мало кто селился, сады заросли, некоторые дома выглядели заброшенными.

Навстречу попалось несколько прохожих, кутавшихся в плащи от дождя и промозглого ветра. Проехала телега, запряженная дохлым ишаком. На козлах сидел отвратительного вида карлик, который занервничал, завидев оборотней. Ишак же оставался флегматичным, продолжая размеренно месить копытами дорожную грязь. Видимо, понимал, что на то, что от него осталось, никакой уважающий себя оборотень не покусится.

Чем-то неуловимым привлек этот карлик Анну. И она непременно бы осмотрела его телегу, будь у нее хоть чуточку больше времени. Но надо было спешить.

Ближе к центру, где начались мощеные улицы и высокие дома, оборотни рассредоточились и дальше добирались к условленному месту, каждый своим путем.

Анна шла с Жаком. Анри повел двоих молодых Кребье. Гуннар и одноглазый сказали, что сами найдут дорогу.

Начало смеркаться. Анна с Жаком шли по Рыбацкой улице, когда заметили знакомые шевелящиеся тени. Глуты! Жак оскалился, зарычал. Анна бросилась в подворотню, увлекая оборотня за собой. Дальше пришлось пробираться дворами.

 

15

Выбравшись из кунсткамеры, Антон и Нестор Карлович, пробираясь переулками и складами, постоянно останавливаясь и озираясь, вышли, наконец, на набережную.

Худшее предположение Антона подтвердилось: Биржевого моста не было. Зато в этом месте Невские воды прорезали множество причалов, больших и маленьких, деревянных и каменных. К ним лепились сотни лодок и небольших шхун. Чуть поодаль, на рейде, красовались с десяток фрегатов, как призрачных, едва видимых, так и самых обыкновенных. Их мачты чернели на фоне свинцового пасмурного неба.

По пристаням сновали люди, поскрипывали уключинами лодки.

— А вот и торговый порт, — сказал Нестор Карлович. — Люблю это место…

— И ни одного парохода… — вздохнул Антон.

— Ты что, тоже видел этот призрак? — заинтересованно спросил зомби.

— Какой?

— Ну как же! Огромный корабль! Бронированный монстр! На палубе три трубы, извергающие дым, пар и адский пламень. Он появляется из красноватого тумана, в нем же и исчезает. Но всякий раз успевает выстрелить из пушки по дворцу Орталы. Думаю, у этой ведьмы много врагов, и посылающий это наваждение — силен. Не приведи Господь встретиться с ним…

— Так это же Аврора! — рассмеялся Антон.

— Богиня утренней зари? — удивился Нестор Карлович. — Я так и знал! Ортала прогневила богов. Когда-нибудь утро не наступит, и этот город погрузится в вечную мглу…

— Да нет, это крейсер так называется, — успокоил его Антон.

— Он из вашего мира?

— Почти…

— Страшный, должно быть, мир…

— Не страшнее вашего, — Антон похлопал зомби по плечу.

Спустившись к маленькой деревянной пристани, они нашли лодочника-зомби, согласившегося за небольшую плату переправить их на тот берег.

Пристань уже порядочно отдалилась, когда с ее стороны послышались крики и топот. Показались двое жандармов с волком.

Антон сел на весла и поднажал. Лодка пошла быстрее, но их уже преследовали.

Выскочив на берег, Антон бросился было в сторону Петропавловки, но Нестор Карлович остановил его, указывая вперед, в сторону маленького сквера. Там копошились уже знакомые тени. Глуты…

— Пойдем в обход, дворами, — сказал зомби. — Свернем по Рыбацкой, там проще проскользнуть.

— Хорошо, — согласился Антон.

Проскочив мимо длинных кирпичных зданий, судя по отсутствию окон — складов, они вышли в какой-то кривой переулок. Послышался топот. За поворотом не было видно, кто приближается, но это могли быть жандармы.

— Переждем, пусть пройдут! — сказал Антон и юркнул в ближайшую подворотню, увлекая зомби за собой.

Подворотня вывела в просторный дворик. Посередине, в окружении старых лип и поломанных скамеек, расположился неработающий фонтанчик в виде оскалившегося каменного дельфина, что задрав обкрошившийся хвост, плавал в пруду. Пруд зеленел ряской, да и сам дельфин, поросший мхом, был зеленым.

Антон остановился перевести дыхание и тут заметил это: изо рта дельфинчика, вместо воды, заструился зеленоватый туман.

— Бежим! Бежим отсюда! — крикнул Нестор Карлович.

Они подбежали к подворотне, но она уже была заполнена таким же зеленоватым туманом.

— Что это? — удивился Антон.

— Беда. Блуждающий морок. Если этот туман затянет нас, мы никогда уже из него не выберемся. Это похуже глутов…

Антон заворожено смотрел на разрастающийся туман. Зомби бегал вокруг, пытаясь открыть хоть одну дверь, чтоб укрыться в доме.

Двор погрузился в гулкое безмолвие. Стих ветер, даже дождь перестал накрапывать. Только звуки захлопывающихся окон порой нарушали тишину.

Вода в пруду забурлила. То и дело, покрытые ряской, оттуда показывались чьи-то руки и головы. Рты были раскрыты в беззвучном крике. Люди пытались вырваться, вылезти из пруда, скользили пальцами по мокрым камням, но что-то тянуло их обратно.

Антон оцепенел от ужаса, и при этом нестерпимое желание уснуть одолевало его. Хотелось закрыть глаза и забыться. Отдаться на волю этого тумана, плыть в его клубах, погрузиться в забытье.

Нестор Карлович с силой дернул его за руку.

— Туда! — шепнул зомби, указывая на приземистый деревянный домик, стоявший в глубине двора.

Бегом, стараясь держаться подальше от морока, они направились к домику. Одно из его окон было выбито и наспех заколочено крест-накрест парой досок.

Антон первым протиснулся внутрь и подал руку Нестору Карловичу. Зомби вскарабкался в окно, уронив цилиндр, из которого выскочил Семен и принялся шнырять вокруг, обнюхивая все закутки.

Они находились в темной комнатке с одним окном. Антон не успел даже как следует оглядеться, когда раздался пронзительный визг Семена. Нестор Карлович отскочил в сторону. Антон обернулся.

От темной стены с лоскутами черных, будто обгорелых обоев, отделилась огромная фигура и шагнула к нему. Слабого света, что проникал в заколоченное окно, едва хватало, чтобы разглядеть монстра. Высокий, метра два с лишним, толстый, с грубыми конечностями, словно наспех вылепленными из глины.

«Голем» — догадался Антон.

— Голем! Чертов голем! Прочь! — закричал Нестор Карлович.

Больше Антон ни о чем подумать не успел. Голем, коротко взмахнув, обрушил свою лапищу ему на голову, и Антон потерял сознание.

Очнулся Антон в чуть менее темной комнате. Они с Нестором Карловичем, связанные грубыми веревками, скорее даже — канатами, висели на огромных крюках, вбитых в стену. Нестерпимо пахло плесенью и гнилью. На полу копошились крысы. Окно занавешивала штора, видом своим больше походившая на половую тряпку.

Посередине комнаты стоял стол, накрытый дырявой скатертью и сервированный для чаепития. За столом сидел рыбоголовый господин и мерзкого вида карлик. Голема видно не было.

— Я пытался прочитать их мысли, — сказал леприкон, чуть шепелявя.

— И? — поинтересовался рыбоголовый.

— Этот, в шляпе — идиот, — карлик налил себе из медного чайника какую-то мерзость, с копошащимися в ней червями. — Он собирается пробраться в Петропавловку и раздобыть меч Вольронта. Думаю, из этого зомби выйдет неплохой холодец, все равно он не жилец. Холодец — не жилец… да.

— А второй? — рыбоголовый уже не смотрел на собеседника, а столь же сосредоточенно наполнял свою чашку.

— Со вторым сложнее… — карлик откинулся на спинку стула, отхлебнул гнойную жижу из чашки тонкого мэйссенского фарфора и, слегка приоткрыв рот, с хрустом раздавил о небо толстого опарыша. От наслаждения, он закатил глаза и, казалось, потерял нить разговора.

— Так что со вторым? — встрепенулся рыбоголовый.

— Он фантом, — ответил карлик. — Древний и сильный. Он скрывает от меня свои мысли.

— И что нам с ним делать?

— Не знаю. Думаю, он невкусный, — карлик вновь отхлебнул из чашки. — Может, продать его колдуну? Помнишь, он спрашивал о фантомах?

— Старик-чухонец знает в этом толк.

— Я, пожалуй, отвезу его, пока не стемнело, — сказал леприкон и позвонил в маленький серебряный колокольчик.

— Постойте! — закричал Антон. — Не надо меня к колдуну! Отпустите нас! Нестор Карлович вам заплатит.

Зомби горько усмехнулся.

Рыбоголовый господин, немного покопавшись, извлек из кармана кошелек Нестора Карловича:

— Этим? — ухмыльнулся он. — Так это и так уже наше… Да ты не бойся. Старый чухонец выгонит твоего фантома и заберет себе. Он их коллекционирует. Или фантом тебе слишком дорог?..

Антон задумался. С одной стороны, он мечтал избавиться от фантома. Якоб пугал его. Но с другой — кто знает, что может приключиться с ними в Петропавловке или по пути к ней?.. Силы и способности Якоба могут и пригодиться.

Ответить Антон не успел. В комнату, сильно пригнувшись, вошел голем. Леприкон кивнул ему и указал на Антона.

— Погрузи этого.

Голем бесцеремонно сорвал Антона с крюка и потащил прочь.

— Антоша! — крикнул Нестор Карлович. — Если выберешься оттуда — беги к Анне. Ты нужен ей. Не возвращайся за мной… — донеслись его слова, когда Антона уже волокли по темному коридору.

Голем вытащил его во двор и бросил в телегу, запряженную дохлым ишаком. Животное выглядело скверно и изрядно смердело. Больше ничего разглядеть не удалось — леприкон с големом забросали Антона гнилой мокрой соломой. Телега тронулась.

Ехали недолго, но Антону дорога показалась пыткой. Лежать связанным на твердом дне телеги, то и дело подпрыгивающей на булыжниках и колдобинах — развлечение не из приятных. Так что, несмотря на неприятности, которые сулило окончание этой поездки, Антон был счастлив, когда телега остановилась.

Леприкон сбросил солому, вытащил огромный зазубренный нож и перерезал веревки на ногах у Антона.

— Дернешься — сдохнешь, — прошепелявил он, демонстрируя нож, и помог Антону подняться.

Телега остановилась во дворе, у деревянного дома на высоком фундаменте из гранитных глыб.

— Иди! — карлик больно ткнул Антона ножом в спину, подталкивая ко входу.

Они вошли — дверь была не заперта — поднялись по гнилым, трухлявым ступенькам и оказались в просторной комнате, увешанной пучками сухой травы и вяленной рыбой. Рыба была достаточно крупной, но выглядела не то обглоданной, не то истлевшей.

В нос ударил запах едкого дыма. На полу, на грязном тюфяке, сидел толстый, почти круглый старик и курил неимоверной длины трубку. Дым окутывал его целиком, разъедал вошедшим глаза, витал под потолком причудливыми клубами.

— Рюхольд! Ты кого это привел? — хриплым голосом спросил чухонец, выпуская дым изо рта и ноздрей.

— Фантом! Вы же просили фантома, почтеннейший… — с поклоном ответил карлик.

Старик пристально взглянул на Антона. Взгляд его показался холодным, пронизывающим. Проснулся и зашевелился Якоб.

— И сколько ты за него хочешь? — спросил старик.

— Рубь. Серебром… — неуверенно пролепетал леприкон.

— Что ж… рубь — так рубь, — чухонец тяжело поднялся. — Дай-ка нож, посмотрю, что с этим фантомом можно сделать…

Леприкон мерзко ухмыльнулся и протянул старику свой нож. Тот взял его, деловито покрутил в руках и вновь взглянул на Антона, который уже задыхался от ужаса.

— Рубь свой на столе возьми, в шкатулке, — небрежно кинул колдун карлику.

Тот обернулся и направился к столу, и тут случилось нечто неожиданное. Старик замахнулся ножом на Антона, но резко развернулся и всадил его леприкону в горб. По самую рукоять.

— А как тебе вот это?! — рассмеялся он. — Ишь, чего… рубь захотел. Серебром!

Карлик рухнул на пол, но умирать не спешил. Он крутился, извивался, пытаясь достать до ножа короткими руками, и отвратительно хрипел.

Чухонец подошел к Антону и долго возился с путами, освобождая его.

— Простите… — начал Антон, растирая затекшие руки, — но почему вы помогаете мне?

— Не тебе, — ответил старик, — фантому твоему. Хоть и не нравится он мне… ох, как не нравится. Древнее зло в нем сокрыто. И есть у него дело к Вольронту. Не знаю, правда, какое, но чую — недоброе. Ну, да бог с ним. Хозяин сам разберется. Нечего нам с тобой голову их делами забивать, — он лукаво подмигнул Антону. — Иди своей дорогой. Об одном лишь попрошу: убери это.

Старик от души пнул леприкона.

— А то спина болит, нагибаться, да и руки пачкать неохота, — захохотал он.

Хохот старого колдуна был задорный, Антон и сам бы рассмеялся, если б сила и ужас не сквозили в этом голосе. Старик хохотал, и холодный пот тек у Антона по спине. Хотелось заткнуть уши, убежать и никогда больше не слышать этого смеха.

Однако, Антон послушно наклонился, схватил карлика за ногу и поволок к выходу. Колдун, важно ступая, шел следом.

— Простите, — робко заговорил Антон, — а не подскажете ли вы мне, куда идти? Когда меня везли, я не разглядел дороги…

— А зачем же тебе идти? — удивился старик. — Садись в телегу, да ишаку наподдай. Он сам довезет до дома. И этого с собой забери, — он снова пнул карлика, который уже перестал дергаться и хрипеть, только ошалело вращал глазами.

Антон с трудом затащил карлика в телегу. Вспомнился Нестор Карлович и весьма затруднительное положение, в котором Антон его оставил. Попросить о помощи было бы наглостью, но Антон, немного подумав, решился:

— Помогите мне… помогите, пожалуйста!

— Ну что еще? — недовольно пробурчал старик.

— Мне надо освободить друга… а там голем. Как с ним справиться?

— А-а-а… — чухонец махнул рукой и отправился в дом.

Антон не знал, что ему делать, ждать колдуна или отправляться к Нестору Карловичу. Он собирался было уже лезть в телегу, когда старый колдун появился на пороге. В руках он держал одну из вяленых рыбин. Большую, но совершенно обглоданную, почти что один скелет.

— Держи рыбку, — чухонец протянул ее Антону. — Голем — пустяки. Ткнешь его косточкой, он и уберется восвояси.

— Спасибо, — поблагодарил Антон, влез на козлы и дернул поводья.

— Увидишь Вольронта — привет передавай! — крикнул старик ему вслед. — Хаалонен меня зовут… если успеешь, конечно… эх!..

Ишак еле плелся, но все равно так было быстрее, чем пешком. Сперва Антон ехал по грязной, раскисшей дроге. По сторонам попадались такие же, как у старого чухонца, домики. Потом дорога стала получше, начались усадьбы, деревянные и каменные. И вскоре начался город с булыжной мостовой.

Антон с головой завернулся в дурнопахнущую накидку леприкона — благо, та оказалась достаточно длинной — и старался ни на кого из прохожих, коих за всю дорогу попалось не так уж и много, не смотреть.

Вскоре показался знакомый переулок. Ишак повернул во двор с фонтанчиком. Антон спрыгнул с телеги и побежал к деревянному дому.

Он решил вновь залезть через окно и молил бога, чтоб фокус с рыбной косточкой сработал.

В комнате было по-прежнему темно. Антон сразу посмотрел в тот угол, из которого в прошлый раз появился голем. Монстр был там и шагнул навстречу, занеся для удара свою огромную лапищу.

— Постойте, уважаемый! Я тут забыл кое-что… — попытался Антон заговорить ему зубы.

Не сработало. Голем ударил. Антон нагнулся, подныривая под глиняную руку, и исхитрился вонзить рыбью кость в ногу чудовища.

Голем застыл, будто его выключили. Потом его бугристая поверхность заблестела, выступили капельки воды. Ошметки мокрой глины отрывались от него и с брызгами шлепались на пол. Затем он весь медленно осел, растекся по дощатому полу. Глина запузырилась, завоняло тухлой рыбой, и раскисший голем, теперь больше походивший на огромную кучу жидкого навоза, начал просачиваться сквозь щели в полу. Через пару минут от него не осталось и следа.

««Уберется, откуда явился…» — вспоминал Антон слова старого чухонца, — наверное, голем ушел в землю. Надеюсь — навсегда…»

Антон вышел в коридор и попытался вспомнить, в какой же комнате их с Нестором Карловичем держали, и куда мог запропаститься хрёпл. Вспомнить не удалось: было слишком темно, да и голем неслабо огрел его по голове. Ломиться во все двери подряд было боязно, мало ли кто еще здесь обитает. На всякий случай, он держал наготове свое «оружие» — хребет рыбины с длинными и острыми костями ребер, правда предполагал, что действенно оно может оказаться только против големов.

Неожиданно кто-то дернул Антона за штанину. Антон чуть не вскрикнул, но тут же сообразил, что это Семен. Красноватый отблеск глаз хрёпла запрыгал по облупленным стенам.

— Идем! Скорее! — шептал Семен.

Они прошли по коридору и свернули на узкую деревянную лестницу, ведущую на второй этаж. Здесь нестерпимо воняло отходами и тухлятиной. Сама лестница, мало того, что давно прогнила, так была еще и настолько грязной, что оказалась скользкой. Осторожно ступая и брезгуя прикоснуться к осклизлым перилам, Антон поднялся наверх.

На втором этаже имелся такой же коридор. И первая от лестницы дверь была распахнута настежь. Из нее валил клубами пар, тошнотворный запах, похоже, доносился оттуда же.

Семен тянул туда.

«Кухня», — подумал Антон и осторожно заглянул.

В кухне, на дровяной плите бурлил немалых размеров котел, ведра на два. Рыбоголовый господин склонился над варевом, и, орудуя медным потемневшим половником с длиннющей ручкой, периодически помешивал и пробовал на вкус.

На полу, в уголке перед окном, лежал Нестор Карлович. Рядом валялся его цилиндр, на который, по-видимому, наступили. У зомби недоставало одной руки.

«Они его варят… они варят Нестора Карловича!» — дошло до Антона. Ярость и обида вскипели в нем. В один прыжок преодолев расстояние до рыбоголового и оказавшись у того за спиной, Антон схватил его за шею и со всего размаху окунул головой в бурлящий котел. Рыбоголовый поднялся и взвыл. Чтоб вынырнуть из котла, ему пришлось опереться руками о раскаленную, красноватую поверхность плиты. С воем, он рванул прочь, выскочил в коридор и покатился по лестнице, с треском ломая прогнившие ступени.

Антон поспешил к Нестору Карловичу, развязал его, помог надеть цилиндр.

— Спасибо, что вернулся, Антоша, — простонал зомби. — Прошу тебя еще об одном одолжении… моя рука… не мог бы ты выудить ее из котла?..

Антону стало совсем дурно. Взяв волю в кулак и стараясь не вдыхать «аромат», он пошерудил в котле половником и выудил длинную белую кость.

— Давай сюда! — подскочил Нестор Карлович и уцелевшей правой рукой вытащил из котла левую.

Рука совсем разварилась, и плоти на ней почти не осталось. Тем не менее, пристроив ее на место, Нестор Карлович с удовлетворением перебирал белыми костями пальцев.

— Ну, вот… придется теперь перчатки носить, — немного грустно сказал он.

 

16

Ночь выдалась темная, пасмурная. Низкое небо то и дело озарялось неяркими багровыми всполохами, не предвещавшими, как заявил Нестор Карлович, ничего хорошего.

Они с Антоном пробирались дворами и переулками к Кронверкскому проливу. Иногда, из темных углов выплывали глуты. Благодаря удивительному чутью хрёпла, удавалось избегать встреч с ними. Порой слышен был топот и крики жандармов. Тогда приходилось прятаться и пережидать. К счастью, дождь мешал оборотням взять след.

Антон и Нестор Карлович заметили глутов, пересекая Кронверкский проспект. Несколько темных сгустков, темнее самой ночи, притаились в кустах по ту сторону улицы и у подвальных окошек домов по эту. Отступать было поздно, обходить не имело смысла — глуты сновали повсюду.

— Прорвемся, — шепнул Антон, мысленно призывая Якоба.

— Надеюсь, Аннушка ждет нас, и не одна. Иначе — конец… — обреченно заметил зомби.

И они побежали.

Антон несся впереди, проскочил через заросли и только тогда обернулся. Нестор Карлович замешкался в кустах. Три глута облепили его, еще парочка спешила через улицу на подмогу. Зомби ожесточенно отбивался, пытаясь оторвать их от себя, но явно не справлялся.

Антон застыл на месте и, не зная, что делать, отчаянно взывал к своему фантому.

Якоб не заставил себя ждать. На этот раз он так резко овладел их общим телом, что Антон не на шутку перепугался. Он вновь стал сторонним наблюдателем, притаившись где-то глубоко в себе. Стало неимоверно страшно, но, при этом, почему-то уютно. Он чувствовал силу фантома, его гнев, и это придало уверенности, успокоило.

Антон взвыл. Тихо, утробно, зловеще. Хрёпл, сверкнув красными глазами, шарахнулся в сторону и испуганно взвизгнул.

Антон пошел, выставив вперед руки и ошалело глядя на них: его пальцы вытянулись, почернели, принялись ветвиться и чуть шевелились, подобно ветвям тех деревьев, на Смоленском кладбище. Даже Нестор Карлович перестал отбиваться от глутов, недоуменно уставившись на это чудо.

Глуты нервно задергались, отлипли от зомби и ринулись прочь, но Антон успел ухватить одного. Он вцепился в бесплотную глутову сущность ветвистыми пальцами и не то разминал, не то — пытался разорвать темный сгусток.

И тут Антон ощутил голод. Не свой, обычный, притупившийся в суматохе последних дней, а страшный, беспросветный, всепожирающий, копившийся веками. Голод Якоба.

— А-а-а-х-р-р! — прохрипел Антон и принялся поглощать глута.

Сила, темная и страшная, разливалась по телу Антона. Он чувствовал себя уже не тем, кем был раньше. Теперь он был огромен и силен. Теперь он полностью принадлежал этому жуткому миру. И в данных обстоятельствах, это, скорее, радовало.

Якоб неожиданно и резко ушел и вновь затаился. Антон взглянул на свои руки: все как прежде… обычные пальцы. Он поднес руки к глазам и посмотрел сквозь пальцы на призрачно мерцающее небо. Нет. Не все в порядке. Ветви, что хватали глутов, прозрачными силуэтами выступали из его рук.

— Э-э-э… ну, теперь мне и Ворлак не страшен, наверное… и даже сам Дюссельдорф… — задумчиво произнес он.

— Зато ты сам теперь страшен… — так же задумчиво ответил Нестор Карлович.

— Разве это плохо? Теперь я могу расправится с ними! — обиженно воскликнул Антон; ему самому тоже было страшно, но он хотел использовать эту ситуацию в общих интересах.

— Или станешь одним из них, — тихо ответил зомби.

Послышался топот, крики жандармов. Взвыл оборотень.

— Надо идти дальше. На месте оставаться нельзя, — буркнул Нестор Карлович, вытаскивая из кустов свой цилиндр и отряхивая его от налипших мокрых листьев.

Они пошли вдоль парка, параллельно улице, не приближаясь пока к проливу. Зомби сказал, что выходить к берегу не стоит — их там могут ждать.

Анна, Жак, Анри и прочие должны были ожидать у бруствера Петропавловской крепости, окруженного рвом.

— Место там самое дикое, заросшее, русалке удобно туда подплыть, а глуты не любят этот бруствер, обходят стороной, — шепотом рассказывал Нестор Карлович, продираясь сквозь кусты.

— Интересно, почему? Их, вроде, и кладбищенские деревья не особо пугали… — поддержал разговор Антон.

Не сказать, что в этот момент его очень интересовали такие подробности, но постоянно вздрагивать от страха уже не было сил. Якоб затаился. Антон чувствовал, что монах не может завладевать его телом надолго. Даже питаясь и увеличивая свои силы, он зависел он Антона. Чего-то не хватало ему, чтобы навсегда закрепиться в этом мире. И это что-то было совсем близко. Якоб ликовал и трепетал в предвкушении, стараясь не показывать своих мыслей. Но Антон все равно чувствовал, и это пугало сильнее, чем глуты с жандармами вместе взятые.

— Давным-давно, когда последняя ведьма из клана Орталы покинула этот мир, — ответил зомби, остановившись передохнуть, — дворяне, верные слуги ее, затеяли мятеж, восстали против Дюссельдорфа. Но тот расправился с ними. Как — не знаю, но знаю, что на этом самом бруствере. Да видно, расправился-то не до конца… вот и не суются туда глуты, боятся. Да и не только глуты, по правде говоря.

— Может, и нам не стоит туда соваться? — робко спросил Антон.

— А нам уже все равно, Антоша! Вряд ли будет хуже, чем сейчас, — Нестор Карлович прислушался к треску сучьев невдалеке и дернул Антона за рукав. — Ну, теперь бежим!

И они припустили бегом.

Бежать было тяжело: зомби постоянно цеплялся за кусты, его одежда, итак изрядно потрепанная, превратилась в сущие лохмотья. Антон тоже сильно устал и спотыкался.

А шум за спиной становился все громче. Рычали оборотни, рвущиеся на цепях; хрипло кричали жандармы. Все ближе и ближе, ближе и ближе.

— Стойте! — крикнул Антон Нестору Карловичу. — Нам не уйти от них. Будем драться!

— Драться?.. — печально усмехнулся зомби.

Антон судорожно взывал к Якобу, но тот не откликался.

— Семен! — подозвал он хрёпла. — Беги вперед, предупреди Анну.

Семен хрюкнул и исчез в кустах.

— Стоять, сучье племя! — хриплый крик с другой стороны потонул в рыке оборотней.

Жандарм отпустил цепь, и огромный волк кинулся на Нестора Карловича. Еще двое жандармов с волком поменьше бежали к Антону.

Антон стоял как вкопанный, не зная, что делать.

Зомби же увернулся от волка и прыгнул на жандарма. Волк тут же вцепился ему в спину, схватил и рванул на себя. Голова Нестора Карловича оторвалась, но успела сомкнуть зубы на горле жандарма. Тот упал и принялся кататься по земле и громко хрипеть, не в силах оторвать от себя голову зомби. Двое других, увидев это, поспешили на помощь товарищу, позабыв про Антона.

Антон хотел рвануть оттуда, но понимал, что шансов убежать от волка у него мало. Он хотел помочь Нестору Карловичу, но не знал, как. Он проклинал Якоба, бросившего его в такой момент. Оставалось надеяться, что Семен приведет подмогу.

И тут громкий визг хрёпла вырвал Антона из оцепенения. Семен мчался обратно, свет его красных глаз мелькал между деревьями. А за ним гнались волки.

«Вот и конец!» — подумал Антон и сел на землю, прижавшись спиной к дереву. Краем глаза он заметил, что жандармы так и не смогли оторвать голову Нестора Карловича от горла своего товарища, который уже не шевелился. Они громко кричали, а их оборотни рвали в клочья тело зомби.

Огромный волк, что мчался за Семеном, прыгнул. Антон сжался, прикрыв голову руками и ожидая неминуемой гибели.

Но волк пролетел над ним и ринулся на жандармов. Еще двое волков сцепились с цепными оборотнями.

Антон несколько мгновений смотрел на происходящее, ничего не понимая, а потом радостно воскликнул:

— Жак и Анри! Это Жак и Анри!

Рядом, визжа, подпрыгивал хрёпл.

Ревели оборотни. Летели клочья шерсти и плоти. Кричали жандармы, взмахивая дубинами. Придя, наконец, в себя, Антон поспешил на помощь Нестору Карловичу, решив, что остальным он вряд ли сможет сейчас помочь. Благо, жандарм, в шею которого вцепился зомби, лежал в стороне от схватки.

— Шелюшть швело! — простонал Нестор Карлович, вернее — его голова.

— Я сейчас! Сейчас! — Антон решил отыскать тело зомби и попытаться его собрать.

Туловище лежало неподалёку. Хотя туловищем это уже сложно было назвать. Рук и ног недоставало, вырваны были потроха, даже тазовой кости не было. Антон подтащил это к голове, и положил на жандарма. Что делать дальше, он не знал.

— Руки… руки, — прошипел зомби.

Антон огляделся.

Огромный оборотень уже расправился с жандармами и теперь остервенело рвал их тела на части, заливая вытоптанную поляну черной зловонной кровью. Кровь шипела, попадая на землю, и поднимался розоватый пар, уже окутавший поляну. Жак помогал Анри придушить одного из цепных волков, второй валялся рядом с разодранным горлом.

Рук Нестора Карловича поблизости видно не было, однако, на раскидистой липе, в ветвях, метрах в четырех над землей, чернела на фоне серого с багрянцем неба одна из его ног.

— Слишком много шума! Надо уходить, — рыкнул взъерошенный Жак.

— Я не оставлю его, — ответил Антон.

Пыхтя и похрюкивая, из кустов вылез Семен, волоча за собой руку зомби.

— Найди вторую, — сказал ему Антон и принялся прилаживать имеющуюся к туловищу.

Когда рука, сев на свое место, зашевелилась, Антон испугался и отскочил от неожиданности — уж больно непривычным было зрелище. Хрепл подтащил вторую, и вместе они приладили и ее.

Сперва руки Нестора Карловича двигались беспорядочно, но потом начали ощупывать пространство вокруг себя и, найдя голову, подтянули к ней туловище. Захрустели шейные позвонки, и голова встала на место. Зомби начал снова шарить руками вокруг, пока не нащупал довольно толстый сучок. Он аккуратно вставил его между своими челюстями и надавил, как рычагом. С громким щелчком челюсти его разомкнулись, и он, наконец, выпустил поверженного жандарма из мертвой хватки.

— Уфф! — вздохнул Нестор Карлович. — А где мой цилиндр?

Антону стало смешно.

Жак прыгнул и стащил с дерева ногу зомби. Анри приволок вторую.

— Гуннар пошел оглядеться. Надо уходить — поторапливал Жак.

— Знаю, знаю! — ответил Антон. — Еще немного!

Тазовую кость пришлось поискать. Она обнаружилась среди ошметков тел жандармов, которые разбросал Гуннар. Антона едва не вырвало, когда пришлось вытаскивать ее из-под чьего-то кишечника, черной извилистой лентой раскинувшегося по поляне. Благо еще, сгустившиеся сумерки не давали увидеть эти подробности во всей красе. Но вонь стояла адская.

Тем временем, Нестор Карлович, руками и зубами разорвав мундир поверженного им жандарма, подкреплялся, вовсе не тяготясь отсутствием у себя ног. Он прогрыз дырку в брюхе своего противника, почти полностью погрузил туда голову и жадно всасывал внутренности.

— Приятного аппетита, Нестор Карлович! — рыкнул Жак, к которому уже вернулось неизменно веселое расположение духа.

— Спасибо, — булькнул зомби из жандармьей утробы.

Нестора Карловича собрали. Он был еще слишком слаб, чтобы идти самостоятельно, и Антону пришлось поддерживать его.

Сделав несколько шагов, зомби нагнулся, подобрал с земли какую-то мерзость и засунул в прореху, зияющую теперь у него в боку.

— Это мои потроха, — пояснил он. — Не оставлять же… Эх, пропал мой цилиндр!

Антон старался идти как можно быстрее. Жак шагал впереди, выбирая путь поудобнее. Антону надоело глазеть по сторонам, и он уставился на руку зомби, маячившую теперь у него перед носом. Показалось, что она как-то меняется. Только что это была белая костяшка, как у скелета, и вот уже на ней появились тонкие черные жилки. Они разрастались прямо на глазах, видимо, съеденное пошло впрок.

Кустарник становился все гуще. Нестор Карлович поблагодарил Антона и дальше пошел сам. Антон с облегчением вздохнул… но тут же напрягся. Внутри шевельнулся Якоб.

Семен взвизгнул и бросился вперед.

— Глуты! — зарычал Жак.

Подул ветер, раскачивая деревья. Брызнул дождь. Он становился все сильнее и буквально через минуту уже хлестал ливень.

Волки ушли вперед. Нестор Карлович шагал быстро, но сильно приволакивал ногу. Антон помогал ему, когда надо было пробираться сквозь заросли или перелезать через поваленное дерево. Зомби взглянул на небо:

— Уж не Аннушка ли о нас беспокоится?..

Ему в ответ сверкнула молния, а потом еще и еще. Громыхнули раскаты грома.

В свете молний стало видно глутов. Они подплывали со стороны Кронверкского проспекта, но двигались медленно, густо растущие кусты мешали и им. Вдалеке мелькнул темный силуэт мор-глута, Антон узнал его по характерному наклону.

— Скорее, Нестор Карлович, скорее! — поторапливал он зомби.

Глутов Антон теперь почти не боялся, но пугало их количество. Он был уверен, что Якоб легко расправится с десятком сгустков или с парой мор-гутов, но вокруг их уже кружили сотни! А проверять, справится ли монах со столь многочисленным противником, не хотелось.

— Все, Антоша, пришли, — проскрипел зомби. — Дальше они за нами не сунутся.

И действительно, глуты поотстали, а впереди, в зарослях, показался ров.

 

17

Ортале виделся сон.

Вот она, Ортала — маленькая девочка. Рядом — седая высокая женщина, ее бабушка, шепчет тихо, почти неслышно какие-то странные слова. Стена огня, туман стелется под ногами. Люди… или нет, не люди. Мор-глуты! Плывут над землей, безмолвно вращая глазами, лишь туман шипит, касаясь их ног. Вот один вспыхнул, второй… но на их место встают другие.

Ортале страшно. Бабушка дрожит, держится из последних сил, но продолжает шептать. Огонь пляшет, не подпуская мор-глутов, а туман убивает их. И тишина…

Мор-глутов все больше, и бабушка хватает Орталу дрожащими руками, поднимает над собой. А сверху, с неба, тонким конусом опускается смерч, серый, едва различимый, но яростный. Кружит с тихим гулом, и вот уже касается ее самым кончиком, затягивая внутрь себя.

Ортала поднимается в воздух и в последний раз бросает взгляд вниз.

Огонь пал. Мор глуты облепили бабушку, рвут на части. А рядом, в кафтане, расшитом золотом, стоит человек. Теперь Ортала знает, кто это: Архип Петрович Дюссельдорф. Он смотрит на нее, открывает рот, извергая зеленоватое пламя, в котором кружат духи и мороки. Но поздно. Им не угнаться за ней. Смерч, закружив, уносит ее прочь.

Дальше видения мелькают, словно в калейдоскопе.

Вот она — девочка Лена. Так назвала ее воспитательница. Детский дом. Школа. Художественное училище…

И вот уже Лена идет по набережной Фонтанки, задумчиво смотрит на Летний сад, записывает в блокнот какие-то строчки, приближается к дому. К двери, что приведет ее домой.

Дальше — допрос, острог, какие-то люди… русалка, что вызволяет ее.

И вот она — снова Ортала. Она идет к своей судьбе. К Акрону Вольронту. Он где-то там, в Петропавловке.

Вокруг нее появляются мор-глуты. Ортала бьётся с ними, но сил у нее не хватает. Она проваливается в беспамятство, но продолжает все видеть.

Влад Дюссельдорф, отпрыск Архипа Петровича, подхватывает ее и уносит от глутов к себе.

Она лежит на диванчике. Влада уже рядом нет, но есть старый граф. Цепеш. Он наклоняется над ней и впивается в шею. Пьёт кровь. А затем, тонким стилетом режет себе запястье и дает напиться ей. Ее силы растут. Кровь чернеет, глаза становятся темнее ночи, но теперь она принадлежит ему. Он — ее господин. Ублюдок Цепеш!

* * * *

Ортала вскрикнула и очнулась оттого, что кто-то укусил ее за руку.

Она лежала в темном подвале, в крохотной камере. Сквозь решетку падал неровный свет. В коридоре кто-то стоял, переминаясь с ноги на ногу.

Ортала лежала на узкой скамье. Кто-то теребил и покусывал ее за руку. Сперва отдернув ее, она вдруг поняла, кто это:

— Хрёпл! Иван Андреевич! Мой верный страж…

В ответ, из-под лавки раздался тонкий писк.

Ортала поднялась и прислушалась к своим ощущениям. Цепеш, ее господин… сможет ли она справиться с ним?.. Сможет ли противостоять кровным узам?

Она не ощутила ничего. И это было странно. То ли она столь сильна, что упырю не под силу завладеть ею, то ли…

— Цепеш мертв? — спросила она хрепла.

Тот радостно закивал, хищно сверкнув красными глазами.

— Что ж, спасибо за подарок, старый граф! Теперь никто не сможет остановить меня!

Она подошла к решетке. Стражник, что стоял по ту сторону, рухнул на колени и безвольно опустил голову. Хрёпл Иван Андреевич издал торжествующий визг, пронзительный, но короткий. Взглянув на Орталу, хрёпл замолчал и испуганно отпрянул.

Из глаз ее, тонкими струйками, стекал туман. Словно потоки слез, только черных и беспросветных. От тумана повеяло тоской и безысходностью, самой смертью, и Иван Андреевич, жалобно заскулив, юркнул в дальний угол камеры.

Черные струйки медленно поползли по полу и окутали толстые прутья чугунной решетки, преграждавшей вход.

— Рассыпься прахом, — шепнула Ортала, и решетка вспыхнула ярким белым пламенем и осыпалась на пол горсткой пепла.

— Пощади, Госпожа! — воскликнул охранник. — Не своей волей приставлен я стражем к тебе!

— Как звать тебя? — спросила Ортала трясущегося на полу упыря.

— Леонид… граф Арсеньев, — молвил тот.

— Так и дальше быть тебе стражем! Но — по моей воле, — она коснулась рукой его головы, и Леонид замер, оцепенев.

А затем обратила Ортала взор свой к небесам, будто и не в подвале замка находилась. Будто и не было вовсе тяжелого сводчатого потолка.

Вспыхнул факел на стене и рассыпался яркими искрами. Темный кирпичный потолок сделался прозрачным, а после — исчез. Теперь стояла Ортала на Марсовом поле и шептала заклятье.

Появился смерч. Сперва тонкий, почти незаметный, как паутинка. Разрастаясь, наполнил он гулом все вокруг, подхватил стражника и утащил прочь, наверх.

— Сторожи вход! — крикнула Ортала.

И в этот миг все исчезло. Смолк зловещий гул, резко оборвавшись. Рассеялся черный туман, вернулись стены и потолок, лишь факел больше не горел, превратившись в тусклый уголек.

Хрепл облегченно вздохнул и направился вслед за Орталой к выходу из подземелья. Ножки его все еще тряслись от пережитого ужаса, но теперь он понимал, что ничто не встанет на пути у его госпожи.

Попетляв по подвальным коридорам, Ортала с хреплом вышли к главному входу. Выход из подвала находился под мраморной лестницей, что вела к апартаментам Влада. Дверь была чуть приоткрыта, и хрёпл проскользнул в щель, радуясь свободе. Но тут же отпрянул назад. Массивные двери на улицу были распахнуты, ночная мгла притаилась за ними, и медленно, по одному, из нее выплывали мор-глуты.

Ортала вышла вперед.

Стена призрачного пламени поднялась перед ней, оттесняя мор-глутов обратно, к выходу. Один за другим, они вспыхивали, корчились, крутились на полу волчком и рассыпались пеплом.

Но с улицы напирали все новые. А потом послышались шаги. И дрогнуло пламя, осело и зашипело на полу, поглощаемое пузыристой слизью.

Тленное зловоние наполнило холл, и в дверях показался сам Архип Петрович Дюссельдорф в шитом золотом кафтане. За спиной старика маячил Влад, но, судя по кислой физиономии, все происходящее не радовало его.

Хрёпл наблюдал, прячась за мраморными ступенями. Ножки и ручки его тряслись от страха, но глаза горели решимостью.

И вновь из темных очей Орталы вырвался черный туман. На этот раз — густыми клубами. Стелился он по полу и вставал стеной, преграждая Дюссельдорфу путь.

Но не дрогнул Дюссельдорф. Шагнул он в туман и протянул руки свои к Ортале. Двигался он медленно, порой замирая на месте. Плоть его пошла волдырями, золотой кафтан задымился, но шел Дюссельдорф. А глаза его, выпученные как у мор-глута, горели яростью.

Ортала шагнула назад. Она узнала своего старого врага и поняла, что сила его велика. Она готова была повернуться и бежать, когда почувствовала, что кто-то дергает ее за подол платья. Это был хрёпл. Глаза его сияли ярко-алым, подсвечивая туман, делая его похожим на густую кровь. И решимость Ивана Андреевича передалась Ортале. Она остановилась и ждала.

Дюссельдорф шел. Он был уже в центре зала, и туман пал, осыпавшись мелкими кровавыми каплями.

Разинул Дюссельдорф пасть свою от уха до уха и исторг столп зеленоватого пламени. Вырвались из чрева его духи и мороки и принялись кружить, лишая Орталу сил.

Но она не сдалась. Подняла руку, жестом останавливая Архипа Петровича и прошептала:

И в это мгновение огненный столп с духами и мороками устремился назад, в Дюссельдорфову пасть. Вся нечисть, вся гадость и слизь, исторгнутая им, поспешила обратно, прихватив по пути парочку зазевавшихся мор-глутов. За одно мгновение все, что наполняло зал, влетело ему в глотку. Раздался громкий хлопок и повалил едкий дым. А когда дым рассеялся, хрёпл увидел на полу ползающего и скулящего Архипа Петровича Дюссельдорфа, который собирал дряхлыми руками свои ускользающие потроха. Один глаз его также покоился на полу, другой — болтался чуть ниже подбородка на тоненькой жилке. Золоченый кафтан — почернел, обветшал разом и выглядел теперь не лучше половой тряпки.

Влад Дюссельдорф жался к стене, стоял бледный и не решался поднять глаза на Орталу. Она прошла мимо, будто его и не было вовсе. Хрёпл семенил следом, цокая копытцами по мраморному полу.

— А-а-а-а! — крикнул Влад на прощание.

Это Иван Андреевич не удержался и вновь пребольно хватанул упыря за ногу.

* * * *

Архип Петрович сосредоточенно елозил по скользкому полу, собирая свои внутренности. Затем, разобравшись с потрохами, взялся он за глаза. Левый глаз вошел в глазницу без проблем, а вот с правым пришлось повозиться. Он распух и отказывался отправляться на свое законное место.

Справившись, наконец, с глазами, Дюссельдорф огляделся.

В зале было пусто, Ортала ушла, мор-глуты, ежели таковые еще остались, вероятно, расползлись. Лишь его сын, Влад — ковылял наверх по широкой мраморной лестнице.

— Стой! — прохрипел старый Дюссельдорф.

Влад замер. Лицо его исказила гримаса страдания. Мало ему хрёпла, так теперь еще и отец! А так хотелось думать, что все закончено! Что Ортала уйдет к Вольронту, отец, если не сгинет — так займется своими делами, а его, Влада, перестанут дергать… и снова будут балы, танцы, цыган, играющий на скрипке, и прочие тихие радости. Влад облизнул пересохшие губы, вспомнив, что давненько не подкреплялся, и после всего пережитого просто необходима свежая кровь, и нехотя обернулся:

— Да, отец!

— Влад, помоги мне! Помоги мне, сын! Ты один у меня остался… ты один — моя опора в старости. Помоги мне. Мы должны остановить Орталу.

Влад заскрежетал зубами, сдерживая вопль отчаяния, что рвался наружу, и подошел к отцу, не посмев ослушаться.

— Держи… держи меня, — стонал Архип Петрович. — Помоги мне подняться.

Стараясь не смотреть, Влад поднял смрадное и осклизлое тело отца и поставил на ноги, слегка наклонив вперед.

— Глуты мои славные! Глуты мои верные! — хрипел и булькал старый Дюссельдорф. — Собирайтесь все, ибо пробил наш час. Спешите! Спешите и остановите Орталу! Задержите ее на мосту, не дайте пройти. Ведь коли пройдет она к Властелину, не видать вам больше света белого и тьмы ночной. И мне вместе с вами…

А затем отпихнул Архип Петрович сына, да так, что тот на пол полетел. А сам поплыл над полом и вышел на улицу, в ночь. Влад, прихрамывая, пошел следом, гадая, что еще задумал отец.

А Дюссельдорф вышел на Марсово поле, замер, паря над землей и принялся глазами вращать — ну точно мор-глут. Левый глаз норовил вывалиться, и старику приходилось постоянно моргать серым, истлевшим веком.

Тишина воцарилась кругом, да такая, что в ушах зазвенело. А потом поползли тени, что были темнее самой ночи. Тянулись они от Мраморного дворца и от домика в Летнем саду. Сгустились тени вокруг Дюссельдорфа, затем рассыпались по полю множеством глутов и принялись лепиться друг к другу, мор-глутов образуя. И лишь появлялись — сразу же устремлялись они к Троицкому мосту, вслед Ортале. А на их место становились все новые.

Удивился Влад числу их. Испугался армии несметной. И понял, что если бы не Ортала — в жизни бы не одолел он брата своего, Ивана…

Лишь скрылся во тьме ночной последний мор-глут, повалился Архип Петрович на землю, лишенный сил. Тихо скулил он и грыз пучок пожухлой травы, пребывая в отчаянии. Ведь дело еще не закончено. Ведь не смогут мор-глуты Орталу остановить, а дай бог — задержат ненадолго. Понимал это Дюссельдорф и боялся. И страх придал ему сил.

— Помоги мне, Влад, — не то прошипел, не то просвистел он.

Влад снова поднял отца. И направились они к Михайловскому замку, где ждали их гости, коим велено было не расходиться. Обещал им Дюссельдорф привести Орталу, и гости ждали этого с нетерпением, кто в ужасе, а кто в радости. И ждать готовы были — хоть целую вечность, позабыв про свои дела.

Тело отца было скользким и тяжелым. Потроха норовили выскользнуть из разорванной брюшины, а ноги еле передвигались. Ворчал старик недовольно, а потом зашипел злобно и оттолкнул Влада:

— Помощи от тебя никакой, сам быстрее доберусь!

С этими словами повалился он на землю и заскользил ужом, оставляя поблескивающий в ночном сумраке слизистый след. Да так проворно он скользил, что Владу, дабы угнаться за отцом, пришлось обернуться летучей мышью.

Скользнув в темную воду реки Мойки, Архип Петрович поднял тучу брызг, а вскоре, вынырнув на противоположном берегу, пробормотал какое-то ругательство в адрес русалок.

«И дались ему эти русалки! — в который раз думал Влад, хлопая над ползущим отцом своими кожистыми крыльями. — Хотя, если вспомнить ту тварь, которая нам бал испортила… то, думаю, отец прав. Век бы их не видеть, русалок этих!»

Подполз старый Дюссельдорф к самому рву, что окружал Михайловский замок. А Влад, по привычке, уже подлетел к мостику.

— Куда прешь, дурень! — прохрипел старик. — Пшел вон! И не мельтеши тут, не хлопай крыльями, не мешайся!

Влад приземлился позади отца и принял облик человеческий. Страшно ему стало. Осознал он, что хочет совершить отец. Холодок пробежал по и без того холодной спине. Он бросил взгляд на парадный вход: кареты, повозки и колесницы по-прежнему стояли там. Гости ждали их. И какие гости! Все сильные мира сего собрались…

А Архип Петрович приподнялся на руках и принялся нашептывать какую-то тарабарщину.

И вспенилась вода во рву, забурлила, повалил из нее зеленоватый пар, и полезли химеры жуткие. Шелестели они по траве, щелкали длинными кожистыми хвостами. Направились они не к Дюссельдорфу, а к замку. Лезли все новые и новые, и не было им числа.

Облепили они стены замка, будто черные извивающиеся пиявки. Ползли все выше и исчезали в окнах, свет в которых тут же померк.

Послышались крики и стоны. В полной тишине, что воцарилась вокруг, слышны были даже отдельные проклятия в адрес Дюссельдорфа и всего рода его.

Поежился Влад, будто уже ощущая на себе силу этих проклятий. В очередной раз пожалел, что не сбежал вовремя, не спрятался вместе с упырями где-нибудь за городом. Не переждал. Вспомнился ему и упырь Данилов. Наверняка сидит в каком-нибудь углу сейчас и трясется от страха. А ведь если подумать — не такой уж он дурак, этот Данилов. Он-то переживет эту ночь…

И вдруг все стихло. Оборвались крики, заглохли стоны. Тишина показалась Владу гробовой. Ему померещился конец всего живого и мертвого в этом городе. От этого стало нехорошо, и он сел на землю. И очень вовремя.

Полыхнуло зеленое пламя. Стены замка содрогнулись. Почерневшие балки с остатками кровли с грохотом устремились в небо. Пламя вырывалось отовсюду: из крыши, из окон и дверей.

Удар воздушной волны был такой силы, что будь Влад на ногах — отлетел бы до самой Мойки. А так — его лишь перевернуло и протащило по земле. Поднявшись, он взглянул на отца.

Архип Петрович стоял, широко разинув свою бездонную пасть. Зеленое пламя закружилось вокруг замка, образуя вихрь, вспыхнуло, осветив все Марсово поле, и ринулось к Дюссельдорфу. Старик стоял твердо, будто не был только что подобен полудохлому слизню. С ревом поглощал он этот смерч, что породили химеры. И в потоках зеленого пламени виделись Владу искаженные яростью лица гостей убиенных. Столько злобы и ненависти источали они, что он отпрянул, а после — развернулся и побежал прочь от отца. Да упал, споткнувшись о корень старой липы, что росла на самом берегу Мойки.

Лежал Влад ни жив ни мертв, не веря в случившееся, и тихо подвывал. И вдруг почувствовал, как сгребла его за шиворот сильная длань и рывком поставила на ноги. Влад обернулся. Перед ним стоял отец. Он помолодел, окреп. Потроха уже не вываливались наружу, и даже кафтан на нем вновь засиял золотым шитьем. А от самого Дюссельдорфа теперь исходило сияние зеленоватое, и порой из глаз его вырывались языки зеленого пламени.

— Что разлегся, охломон! — крикнул он. И голос Архипа Петровича вновь обрел силу и властность, как в старые добрые времена.

— Отец… — Влад не знал, что сказать, — …а как же, как же мы теперь?.. Никто в городе теперь нас не поддержит… а Ганс? Старый Ганс… ты и его сожрал?

Подумав о старом дворецком, Влад вспомнил свое детство. Как они играли с Гансом и братом Иваном, здесь, в Михайловском садике. Как Ганс загонял им жертву, добытую мор-глутами, а они с Иваном расправлялись с ней наперегонки… От воспоминаний на глаза навернулись слезы. Нет больше Ганса. Нет Ивана. От замка — и то одни руины остались. Только отец — как и прежде в своем золоченом кафтане…

— Сожрал. А как было не сожрать?.. — с грустью произнес Дюссельдорф. — Только не время нам теперь о дворецком печалиться. Идем! Идем скорее, а то упустим Орталу, и нам самим тогда мало не покажется. Будем завидовать старине Гансу… Опередить нам ведьму надо! Первыми в Петропавловском соборе оказаться и меч Вольронта заполучить. Тогда этот город нашим навеки будет!

Затрясся Влад от страха, услышав слова эти, обернулся летучей мышью, хотел было упорхнуть, но чувствуя решимость отца — устрашился. Шансов выжить, присвоив меч Вольронта, конечно, мало, но если сейчас дёру дать — папенька точно прибьёт!

* * * *

Ортала направилась к Троицкому мосту. Мор-глуты преследовали ее, некоторые то и дело вставали на пути, но их было не много, а Ортала чувствовала себя сильной, как никогда прежде. Туман расстилался у ее ног, быстрыми потоками струился впереди и растекался сзади по мостовой широким шлейфом. Мор-глуты, один за другим, вспыхивали, соприкасаясь с туманом, и на их место все реже вставали новые. Казалось, все самое страшное уже позади. Она шла, ничего не страшась, и думала лишь о своем возлюбленном. Сколько лет ждал ее Акрон Вольронт? Она никак не могла вспомнить. Век… а может и больше…

— Ортала-а! — пронзительный визг хрепла выдернул ее из раздумий.

Иван Андреевич дергал ее за подол платья и указывал назад. Она обернулась.

Ночь не была непроглядной, небо, будто подсвечивали алые всполохи, и тучи казались не черными, а красновато-серыми, как и всегда в Петербурге. Было видно далеко окрест. И стало страшно.

Отовсюду: с Фонтанки, от Летнего сада, из Мраморного дворца стягивались колонны мор-глутов. Это все Дюссельдорф! Быстро очухался. Надо было прикончить его…

Ортала ступила на мост, стараясь идти быстрее. Но сделать это было сложно — туман впереди нее тек неторопливо, а оставшиеся глуты обходили, стараясь взять в кольцо, и ощутимо вытягивали силы.

И тут новая напасть приключилась: на Марсовом поле ветра не было, а стоило оказаться на мосту, подул он с неистовой силой. Порывы трепали платье, бросали в лицо сыростью и мелким дождем, но самое страшное — они разгоняли туман.

Глуты подходили все ближе, теснили Орталу к краю. Силы быстро истощались.

Иван Андреевич кинулся пару раз на врага, ему даже удалось отхватить кусок от глута, но каждый раз его отшвыривали обратно. И теперь он, тихо поскуливая, терся у Орталы в ногах, изрядно мешая.

Подплывали все новые и новые мор-глуты. Они яростно вращали глазами, вытягивая силы, и разум Орталы помутился. Она уже не знала, кто она и куда идет, город стал вдруг страшным и чужим, в душе поселилась тоска. Она сопротивлялась из последних сил, но выхода, казалось, не было.

Неожиданно, почти у нее под ногами, громыхнула и отползла тяжелая чугунная крышка люка. Перепуганный хрепл чуть не свалился в зияющий чернотой провал. Они стояли прямо над опорой моста, под тумбой с большим чугунным фонарем, который, правда, не горел.

Из люка показалась облезлая голова, скорее даже — черепушка старого зомби. Поскрипывая суставами, он вылез наружу и низко поклонился.

— Госпожа! Я знал, что ты придешь! Недавно у меня был гость, и я почувствовал это. Как я рад, госпожа! Как рад!..

Ортале и хреплу было отрадно повстречать союзника в такой момент, но что он может? Что может сделать этот старый и ветхий зомби против армии глутов, что надвигалась со стороны Марсова поля?..

— Примите, госпожа, это придаст вам сил, — с этими словами, зомби вытащил из кармана стопку и налил в нее из штофа прозрачную жидкость.

Не задумываясь, Ортала выпила. Водка. Чистая, но удивительно крепкая, она действительно придала сил. Не магических конечно, а простых, человеческих, но теперь скованность пропала, и Ортала могла бежать. Она вновь почувствовала себя простой девушкой Леной. Огляделась.

Бежать было некуда. Мор-глуты окружили ее и яростно вращали глазами, прорываясь сквозь остатки сносимого ветром тумана.

— Бегите вперед! — проскрипел зомби, запрокинул голову и приложил к губам штоф.

«Он издевается!» — подумала Ортала. Куда бежать? Кругом глуты!

А зомби самозабвенно пил. Показалось, что прошла вечность, пока он, наконец, оторвался от штофа. И надо сказать, что водки в штофе не убавилось, а сколько он выпил — оставалось загадкой.

— Подарок господина Вольронта! — каркнул зомби, потрясая штофом.

А затем он вытащил из кармана коробок, чиркнул спичкой и поднес ко рту.

«Ф-ф-фух» — и изо рта зомби вырвался небывалых размеров столп спиртового пламени. Мор-глуты прыснули в разные стороны, а Ортала и хрёпл бросились в освободившийся проход.

Старый зомби проворно юркнул в люк и загрохотал чугунной крышкой:

— Бегите! Я попробую задержать их! — крикнул он напоследок.

Ортала бежала из последних сил. Иван Андреевич не отставал, громкими пронзительными визгами отпугивая попадавшихся на пути мор-глутов. От тумана не осталось и следа, но теперь появилась надежда.

Пролет моста содрогнулся. Заскрежетали какие-то механизмы.

«Он хочет развести мост! — догадалась Ортала. — Только бы успел, только бы успел!..»

Она остановилась перевести дух, лишь миновав середину. Обернулась.

Пролет моста, который они только что проскочили, задрожал и чуть приподнялся. Мор-глутов на нем собралось столько, что не видно было мостовой. На миг они застыли, словно пытаясь осмыслить происходящее, а затем…

Весь пролет оборвался и устремился вниз, в бушующую пучину Невских вод. Механизм не выдержал, а может — истлел от времени. Тяжелый вздох пронесся над рекой. Глуты тонули. Они могли недолго парить над водой, но высокие волны проглатывали их, превращая в водяных мороков.

Оставшиеся мор-глуты собрались на той стороне, у самой кромки, и беспомощно вращали выпученными глазами. Сзади напирали все новые и сталкивали тех, кто стоял у края в бушующую бездну.

Ортала была спасена. Ветер, который только что чуть не погубил ее, унося колдовской туман, нес теперь свежесть. Дождь охлаждал. Хрёпл уже нетерпеливо цокал по мостовой копытцами, поглядывая в сторону Петропавловки. А Ортала услышала песню. Тоскливую и протяжную — песню повешенных. Послышались ей в этой песне знакомые голоса. Дворяне, верные слуги ее, пели сейчас. Но почему повешенные? Неужели Дюссельдорф расправился и с ними?! И она устремилась на зов.

 

18

Лил проливной дождь. Промокший до нитки, Антон присел отдохнуть на краю рва. Берег тут был высокий и резко уходил в воду. Ров, судя по всему, был достаточно глубоким, хоть и не широким. Нестор Карлович стоял рядом, разглядывая свои руки, обросшие тонкими темными прожилками новой плоти. Волки скрылись в кустах, охраняя периметр. Семен неподалеку шуршал мокрыми кленовыми листьями. Глуты затаились — их не было видно, но Антон физически ощущал их присутствие. Ощущение было странным: с одной стороны — страх перед их бесплотным мраком, перед безмолвной черной бездной, частью которой они являлись; с другой — ненасытный голод Якоба, который тот пытался утолить, поглощая частицы этой бездны. Об этом не хотелось думать, и Антон решил действовать. А там — будь что будет!

— Нам туда? — спросил он, кивнув на противоположный берег.

— Туда… — ответил зомби, и в голосе его сквозила обреченность.

— Ну, что ж… идем! — Антон собрался было спрыгнуть в воду, но зомби подскочил к нему, схватил за руку и потянул обратно на берег.

— Стой! Стой! — закричал Нестор Карлович. — Дождемся Анну! Без нее нельзя! Никак нельзя!

Антон с недоверием покосился на воду. До другого берега было всего метров десять. Дождь струями хлестал по поверхности, отчего казалось, что вода шевелится.

Антон пригляделся, и понял, что не только дождь и ветер создают рябь на воде: то тут, то там черная ее поверхность разрывалась всплесками. Будто резвилась стая крупных рыб.

— Что это? — спросил он Нестора Карловича.

— Утопленники, — равнодушно ответил зомби.

Как будто это что-то объясняло! Антон встал, отряхивая мокрые руки. Расспрашивать зомби об утопленниках не хотелось. Антон устал. Адски устал за все эти дни. И теперь сам уже готов был стать утопленником, только бы все это поскорее закончилось. Лишь одно придавало ему сил — Анна. Русалка из чужого мира. Лишь ради нее стоило жить и бороться. Подумав о ней, он немного успокоился, перестал трястись от холода. Дождь, зарядивший, казалось, с новой силой, стекавший с волос струйками, не казался более холодным и противным.

Снизу раздался особенно сильный всплеск.

— А вот и Аннушка! — обрадовался Нестор Карлович.

Анна с шипением выскочила из воды. Следом за ней потянулись руки. Множество рук.

— Прочь! Прочь, неприкаянные! — ругалась русалка и не спешила принимать человеческий облик.

Руки хватали ее за хвост, тянули под воду, хлопали по поверхности, поднимая тучи брызг, хватали береговую глину, продавливая ее меж пальцев. Но ни один утопленник не вылезал из воды. Только руки, разные, одни — обглоданные до кости, другие — распухшие, сине-зеленого цвета.

Антон и Нестор Карлович помогли Анне вскарабкаться наверх по обрыву. Антон набросил на нее накидку, снятую с леприкона. И только тогда Анна приняла человечий облик. Не сразу, шипя, вращая круглыми рыбьими глазами, раздувая жабры и при этом сыпля проклятиями.

— Что случилось, Аннушка? — спросил Зомби.

— Чертовы утопленники просто кишмя кишат! — ответила она. — Не припомню такого. Странное что-то творится. Ладно бы еще только эти, так и мороки водяные повсплывали! А нам в крепость надо! Я не знаю, что делать…

— А ты уверена, что стоит взбираться на бруствер? Давай пройдем по берегу, а там, может, лодка какая, через Кронверкский перебраться.

— Исключено! — Анна приходила в себя, но все еще тяжело дышала. — Там глутов целая армия. А ближе к Троицкому мосту — еще и жандармы.

Внутри шевельнулся фантом, и Антону вдруг показалось, что у него закружилась голова. Он слышал разговор Анны и Нестора Карловича, но не понимал слов. Он чувствовал, что что-то меняется в нем. Он ощущал, что Якоб, дотоле затаившийся, берет над ним верх, и на этот раз — навсегда. И не было никакой возможности воспрепятствовать этому. Антон стоял столбом и смотрел на Анну. На ее черные волосы, большие круглые глаза, аккуратный носик. Он слышал ее звонкий, возбужденный голос и понимал, что все это он видит и слышит в последний раз. Но своя судьба совсем не беспокоила его сейчас. Он думал лишь о ней, о своей русалке из другого, проклятого мира, тянулся к ней всей своей сущностью, но не мог даже пошевелиться. Якоб был близок к цели и силен как никогда. Якоб решил действовать.

— Прощай, Анна… — прошептал Антон уже не своими губами — губами Якоба, — …идите за монахом!

— Что? — крикнула русалка и обернулась к Антону.

Но перед ней стоял не Антон. В черной рясе, огромный, с черными пятнами чумы на заплывшем жиром и перекошенном злобой лице, перед ней стоял брат Якоб. Монах из преисподней, разносчик черного мора, чудовищное воплощение зла и жажды мести. Глядя перед собой невидящим взором, он воздел руку, и неведомая сила отбросила русалку и зомби в кусты.

Анна кричала. Нестор Карлович запутался в колючих ветках. Гуннар, Жак и Анри, примчавшиеся на крик, поджали хвосты и заскулили как щенки, увидев монаха.

А Якоб подошел к самому обрыву. Набрав воздуха, он дунул что есть мочи на воду. И вода расступилась перед ним.

Облако брызг окутало все вокруг. Рыбы, химеры, утопленники повылетали на берег. Утопленники тут же вспыхивали зеленоватым сиянием и исчезали, будто таяли мгновенно; страшные костлявые рыбы оставались лежать, извиваясь и подпрыгивая на суше; химеры с шипением расползались. А Якоб ступил на илистое дно. Шел он медленно, глубоко проваливаясь. Вода, раздутая им в стороны, не спешила обратно. Какая-то сила удерживала ее.

Анна первой пришла в себя:

— За ним! За ним! — тормошила она Нестора Карловича. — Антон сказал: «Идите за монахом»! Скорее!

Вода позади монаха уже начала наполнять ров, когда Анна с зомби и хрёплом спрыгнули на дно. Волки шли следом, оскалившись и рыча.

— Аннушка! — причитал Нестор Карлович. — Ну зачем теперь нам туда? Что мы сможем?

— Я вытащу его! — крикнула русалка, и глаза ее сверкнули.

Следом за Якобом, они миновали ров, который тут же заполнился водой, и вскарабкались на бруствер.

— Вытащу! — кричала Анна, и ветер усиливался, обернувшись настоящим ураганом.

— Откуда, Аннушка? Его больше нет… — всхлипывал Нестор Карлович.

— Не знаю… но я верну его! Верну!!! — кричала Анна в ответ.

Волки жались к земле. Семен путался под ногами у Нестора Карловича, который стоял ссутулившись и держа за руку Анну.

— Мы с тобой, Аннушка. Мы с тобой… — прошептал зомби, — …но это — конец.

Будто ему в ответ, сквозь воющий ветер, сквозь грохочущий гром, послышалась песнь повешенных. И столько тоски было в ней, столько черной безысходности, что все, казалось, обезумели. Жак, Анри и Гуннар, принялись кататься по земле и скулить. Нестор Карлович упал на колени и пытался зажать уши костлявыми руками. Хрёпл побледнел и стал немного прозрачным. Только Анна держалась: желание вернуть Антона и желание отомстить Дюссельдорфу были настолько сильны, что звоном отдавались в голове. Яростным светом сверкнули глаза ее, и буря стихла. Ветер тут же разметал грозовые тучи, и из разрывов облаков выглянула луна. Лунный свет залил бруствер Петропавловской крепости, стали видны полуразрушенное здание арсенала и поляна перед ним, по которой медленно шел Якоб.

На пути монаха, серебристая и едва различимая при луне, возвышалась огромная призрачная висилица. На длинных веревках раскачивались пятеро повешенных. Когда стихла буря, они прекратили петь, и теперь воплощались, обретая все более четкие очертания.

— Слуги Орталы, дворяне, восставшие против Дюссельдорфа. Они не пропустят Якоба, — прокомментировал ситуацию Нестор Карлович, придя, наконец, в себя, и по-привычке пытаясь нащупать на своей голове потерянный цилиндр.

— Все равно надо идти за ним, — ответила Анна. — Так сказал Антон. Может, он еще где-то там, в Якобе.

— Идем, Аннушка, — сказал зомби. — Но если они его не пропустят — то и мы не прорвемся.

Волки тоже потихоньку приходили в себя, но не переставали трястись от страха. Идти к виселице им явно не хотелось.

Тем временем Якоб все приближался к повешенным, а они все сильнее раскачивались на своих веревках. А потом раздался треск. Громкий, подобный ружейному выстрелу, и одна из веревок оборвалась. Затем оборвалась вторая, третья — и так все пять. Повешенные попадали на землю и начали подниматься.

С головой закутанные в белые саваны, с петлями на шеях они вставали медленно, но уверенно. Якоб шел все медленнее, а потом и вовсе замер на месте. Анна с Нестором Карловичем тоже остановились. Стих ветер. Даже облака на темном небе замерли. Лишь лунный свет, казалось, искрился, все ярче освещая окрестности.

Висельники воздели руки, и струи белого как молоко тумана потекли из-под их саванов. Все ближе и ближе к монаху.

Анна рванулась туда, но Нестор Карлович схватил ее и сумел удержать.

— А вдруг он там? Вдруг Антон там? — всхлипнула Русалка. — Они убьют его вместе с монахом.

— Аннушка, нас-то они точно убьют, а вот насчет Якоба — не уверен, — пытался ее успокоить зомби.

Туман заливал уже половину поляны, неотвратимо приближаясь к Якобу. Вот он коснулся ног монаха и вспыхнул огнем. Якоб вздрогнул, будто это вывело его из какого-то оцепененья. Он шагнул в сторону висельников, невзирая на пламя под ногами. Шагнул еще и еще. Было видно, что каждый шаг дается ему с трудом, но стало ясно: Якоб не остановится.

Когда между ним и ближайшим к нему повешенным оставалось метра три, Якоб взревел нечеловеческим голосом, а потом плюнул в него. Тут же на белом саване появилось черное пятно. Оно стало быстро разрастаться, и вскоре не осталось ни одного белого клочка. А затем почерневший висельник начал оплывать, точно свеча, стекая в песок и исчезая. Якоб плюнул во второго.

Трое оставшихся отступали, продолжая насылать туман. Но это уже не волновало монаха. Он шел, тяжело переставляя горящие призрачным пламенем ноги. Он победил.

— Нам надо за ним! — не унималась Анна.

— Но туман, Аннушка! Мы сгорим в нем! — по-прежнему удерживал ее Нестор Карлович.

И тут к ним подошел Гуннар. Шерсть на нем стояла дыбом, он подрагивал, но уверенно прорычал:

— Забирайтесь на нас! Жак, Анри! Быстро сюда!

Прижимаясь к земле, подошли, почти подползли Жак и Анри, трясущиеся и поскуливающие.

— Проскочим! — рыкнул Гуннар, подбадривая их.

Анна запрыгнула на Гуннара, уцепилась ему в загривок. Нестор Карлович вскарабкался на Жака. Завизжал хрёпл. Про него все забыли. Зомби подхватил его и сунул себе за пазуху.

— Вперед! — скомандовала Анна.

Якоб шел, не обращая внимания на туман, стелющийся по земле и обжигающий ноги. Шел неотвратимо, как сама смерть. Перед ним темнели стены Петропавловской крепости и шпиль собора. Даже яркий лунный свет не мог сгладить их антрацитовой черноты. Казалось, будто они жадно впитывали этот свет, оставаясь черным пятном, подобно огромному глуту.

Повешенные неожиданно опустили руки, и туманный поток иссяк. Они резко и синхронно развернулись и поплыли над землей в сторону Троицкого моста. Будто услышали чей-то беззвучный зов. Или приказ?..

— А вот и Ортала пожаловала, — прошептал Нестор Карлович.

Волки, собравшиеся было прыжками догонять монаха, решили обождать, пока туман рассеется. Шерсть оборотня, конечно, защитила бы их лапы, но ненадолго, а рисковать не хотелось.

Тем временем, Якоб подошел к Кронверкскому проливу. Как и прежде, он дунул, и воды пролива расступились. Но совсем немного, и монаху пришлось дуть еще и еще. Столп брызг поднялся до небес. Рыбы, утопленники, химеры, зеленоватые мороки и прочие водяные твари сыпались на берег по ту сторону пролива и по эту. А Якоб все дул, пока вода не расступилась окончательно. И тогда он пошел вперед.

Волки с седоками ринулись за ним, пока воды вновь не сомкнулись и не образовали непреодолимую преграду. Им приходилось постоянно подпрыгивать, уворачиваясь от извивающихся химер, стряхивать с хвостов и с лап водяных бесов. Анна с трудом удерживалась на Гуннаре, все время норовя обернуться русалкой: усталость и близость родной водной стихии давали о себе знать. Нестор Карлович, под громкие визги хрепла, несколько раз чуть не свалился с Жака. Анри скакал позади всех, едва успевая перед смыкающимися водяными потоками. Но идти впереди он боялся.

Выбравшись на берег, поднявшись повыше, где уже не было выброшенной водной живности, волки принялись отряхиваться, едва Анна и зомби слезли. Якоб по-прежнему медленно шагал вперед, но не по дороге к воротам, а к пролому, зиявшему чуть левее.

— За ним! — скомандовала Анна.

— За ним, так за ним, — вздохнул Нестор Карлович.

И тут раздался вой. Страшный вой оборотня. Этот вой не мог принадлежать никому иному, кроме Ворлака, сторожившего крепость. Почти все в этом городе и раньше слышали его, но многие уже не верили в существование этого праоборотня, пришедшего, по преданиям, вместе с хозяином своим, Вольронтом, из зачумленной, мертвой Европы, и охраняющего Петропавловскую крепость. Мало ли какой оборотень в городе воет! Не верили, но никто не спешил проверять. И уж тем более — никто не слышал этот вой так близко, потому что пересечь Кронверкский пролив не осмеливались.

Гуннар, Жак и Анри попятились назад. Нестор Карлович ухватил Анну за руку, да со страху так крепко сжал ее ладонь своими костистыми пальцами, что та вскрикнула. А Якоб все шел. Но казалось — все медленнее и медленнее.

Луна спряталась в облаках, и стало темно. Пролом в стене был совсем уже близко, когда огромная черная тень накрыла его. Это был Ворлак.

Он появился на крепостной стене, словно материализовавшись из воздуха. Он открыл глаза, прорезав темноту кроваво-красным светом. Он оскалился и зарычал.

Пасть Ворлака была столь огромной, что он легко мог бы перекусить человека пополам. Конечно, не такого огромного и толстого, как Якоб, но от Анны или Нестора Карловича — мокрого места не осталось бы.

Якоб взмахнул рукой, пытаясь сбросить Ворлака со стены, как до этого отшвырнул русалку и зомби. Но не тут-то было. Ворлак лишь чуть шелохнулся и зарычал еще громче. Подобен грому был рык его. И Якоб замешкался. Остановился на секунду. А страшный оборотень прыгнул.

Они сцепились и покатились по земле.

Анна, волки и зомби, не сговариваясь, ринулись к пролому в стене, обходя монаха с Ворлаком справа. Ворлак, по-видимому, увидел это и выпустил Якоба.

— А вот и конец… — обреченно заметил Нестор Карлович.

— Нет! — рявкнул Гуннар. — Бегите! Бегите к собору! Мы отвлечем его.

И прыгнул.

Гуннар, казавшийся огромным, по сравнению с Жаком и Анри, был раза в два меньше Ворлака. Страж крепости увернулся и тут же ухватил старого волка за загривок.

— Гуннар! — крикнула Анна.

— Бежим, Аннушка! Бежим! — Нестор Карлович тащил ее к стене.

Жак и Анри, преодолев страх, повисли по бокам Ворлака, пытаясь отвлечь его от Гуннара, которого тот ухватил смертельной хваткой.

Анна понимала, что сейчас ничем не может помочь своим волкам, но не могла бросить их. И если б не зомби, ринулась бы на Ворлака с кулаками и зубами и встретила бы смерть свою.

— Аннушка, идем! Идем! Мы ничем не поможем им! — Кричал Нестор Карлович. — Но если мы сейчас погибнем — все будет напрасно! Идем за монахом!

Анна обернулась. Якоб уже карабкался по черным камням в проломе стены.

 

19

— Неплохо бы опередить его, — сказала Анна. — Если он пробудит Вольронта, все точно будет напрасно. Смерть придет всем.

Они бросились вслед за монахом, и теперь уже Анна тащила не поспевающего за ней Нестора Карловича.

Якоб шел прямо к собору, к главному входу — огромным дубовым дверям, почти не отличающимся по цвету от черных стен. Выглянула луна. Монах остановился. Он повернулся, поднял руки, подставил свое страшное, перекореженное черное лицо лунному свету и, казалось, впал в какое-то блаженство.

Анна и зомби скользнули в тени куртины, обходя Якоба.

— Надо бы попробовать с черного хода, — предложил Нестор Карлович.

Анна согласилась. Им пришлось пробираться через развалины, в которых лежали ближайшие постройки, но время теперь было: Якоб явно не торопился, набираясь сил.

Вся крепость лежала в руинах. Уцелел только собор, почерневший не то от времени, не то от происходивших тут когда-то событий. От комендантского дома, что был позади него, остался один фундамент. Здание казначейства, мимо которого лежал путь, стояло без кровли с чернеющими окнами. Булыжная мостовая была завалена камнями и обгоревшими бревнами.

— Проклятое место! Что здесь случилось? — спросила Анна.

— Что-то страшное, Аннушка, — прохрипел запыхавшийся Нестор Карлович, — и чует мое сердце: то, что случится сейчас, будет еще страшнее.

Хрепл жалобно заскулил у него за пазухой. Оказавшись по эту сторону Кронверкского пролива, он все время трясся от страха и отказался спускаться на землю.

Они подошли к неприметному входу в задней части собора, поднялись на небольшое крыльцо. Анна сразу же подергала дверь. Закрыто!

Вокруг стало удивительно тихо, так, что даже стук бронзовой дверной ручки показался грохотом. «Затишье перед бурей» — подумалось русалке. Она с досадой пнула большой булыжник, зачем-то валявшийся на крыльце.

— Анна! — протрещал булыжник, разворачиваясь и обращаясь ящером.

— Булыжник! — обрадовалась Анна. — Прости меня, прости! Что ты тут делаешь? Ты давно тут?

— Т-с-с-с-с! — прошипел Булыжник, красноречиво поднеся ко рту кончик хвоста. — Давно. Вас жду. Думал, не придете. А тут еще монстр этот в рясе появился… надо бы присмотреть за ним.

Нестор Карлович кивнул и направился вдоль стены, чтоб выглянуть за угол.

— Якоб? — русалка округлила глаза. — Так это же Антон наш. Это фантом его.

— А я говорил, что надо было его убить и сожрать, а теперь…

Булыжника прервал волчий рев.

— Жак… Анри… — всхлипнула Анна.

— Что с ними?

— Ворлак…

Нестор Карлович, выглядывавший из-за угла, поспешил обратно.

— Что там? — хором спросили Анна с Булыжником.

— Якоб силен, — вздохнул зомби, — Ворлак больше не страшен ему.

Якоб стоял на площади перед собором. Он был близок к сердцу Вольронта, к сердцу этого города, и оттого становился все сильнее и сильнее. Он впитывал лунный свет, и тьма сгущалась вокруг него. Он смотрел перед собой невидящим взором и поглощал адскую силу с упоением, раздувался, напитываясь ею.

Взбешенный Ворлак, появившийся в проеме крепостной стены, взревел и бросился на монаха. Но тот даже не шелохнулся. Огромный черный волк, державший в страхе этот город вот уже сто пятьдесят лет, прародитель оборотней, о силе которого ходили легенды, отскочил от Якоба, как от каменной стены, отлетел в сторону и покатился по мостовой.

Увиденное настолько поразило Нестора Карловича, что он трясся, как осиновый лист.

— Внутрь, надо внутрь! Они сейчас здесь все разнесут, — простонал он.

— А потом разнесут все внутри, — скрипнул Булыжник. — Забыл сказать: мы тут не одни.

— Кто еще? — спросила Анна.

— Дюссельдорф. Архип Петрович. И младшенький его, Влад. Они внутри. И заперли все двери. Хотя, Якоба это, возможно, и не остановит…

— Но ты же… ты… — по гордой осанке ящера, Анна поняла, что тот что-то придумал, но оттягивает момент, дабы все подольше восхищались им. Тщеславный, как и все ящеры!

— За мной, — скрипнул Булыжник и юркнул под крыльцо.

Теперь стало видно, что сбоку, под ступеньками, каменная кладка разобрана, и зияет чернотою дыра — небольшая, в которую едва можно протиснуться.

— Придется немного погреметь, — сказал Булыжник, — те, кто внутри, могут нас услышать.

— Давай, Булыжник! — ответила Анна. — У нас нет иного выхода!

Снова раздался душераздирающий рев Ворлака, который, по-видимому, все кидался на монаха.

— А может, и не услышат нас Дюссельдорфы, — с надеждой прошептал Нестор Карлович.

Ловко орудуя хвостом, выбивая камень за камнем, Булыжник проделал дыру под порогом и скрылся внутри. Анна полезла следом. За ней юркнул Семен. Последним, кряхтя и тихо чертыхаясь, карабкался Нестор Карлович.

Пройдя под крыльцом, они оказались под полом, в какой-то узкой длинной каменной траншее, и пошли по ней вперед, пока не уперлись в стену.

— И что теперь, Булыжник? — спросила Анна.

— А что Булыжник? Что я мог еще сделать? — в красноватом свете хрепловых глаз было видно, как ящер озадаченно скребет когтистой лапой затылок.

— Вот, черт тебя дери! — ругнулся Нестор Карлович, стукнувшись обо что-то головой.

— А ну-ка, Семен, посвети туда! — с надеждой сказала Анна.

И надежда оправдалась: неуклюжий зомби задел головой проем, уходивший наверх. Закрыт он был чугунной решетчатой крышкой, которую с большим трудом общими усилиями удалось сдвинуть.

Сперва зомби и Анна подняли наверх Булыжника. Ящер оказался удивительно тяжелым для своих небольших размеров. Потом Анна помогла Нестору Карловичу, наступившему ей на голову и чуть не свалившемуся назад; подбросила совсем легкого, почти бесплотного Семена и вскарабкалась сама, осторожно выглядывая из люка в полу.

Они оказались в какой-то небольшой комнатке — не то сторожке, не то кладовке. Глаза хрепла сияли так ярко — видимо, сказывалась близость усыпальницы Вольронта, а может и просто от страха — что света хватало, чтоб разглядеть все в деталях. Хотя, разглядывать тут особо было нечего: пустые кирпичные стены, каменный пол и небольшая дверь. Анна осторожно толкнула ее, дверь скрипнула, но скрип потонул в грохоте снаружи — не то Ворлак все кидался на Якоба, не то Якоб уже ломился в главный вход.

Анна шагнула в небольшой коридор, который выходил в центральный зал. Тут не было темно: царил зеленоватый полумрак, видимо Дюссельдорфы зажгли магическую лампу или что-то в этом роде. Свет шел из центра собора, от царской усыпальницы, он едва достигал сводчатого потолка, подпираемого черными ребристыми колоннами. Звуки борьбы снаружи гулким эхом гуляли по залу. Анна прислушалась. Какое-то бормотание и возня слышны были и внутри. Она узнала этот голос. Дюссельдорф!

— Я убью его, — шепнула русалка и бросилась туда.

Нестор Карлович хотел было остановить ее, да не успел, и ринулся следом. Булыжник замешкался, а хрёпл юркнул обратно в каморку.

— Русалка! — воскликнул Архип Петрович Дюссельдорф, поднимаясь. — Чертова тварь! Водяная ведьма!

Он стоял напротив раскуроченной царской усыпальницы: мраморные плиты были отброшены в сторону, и посередине чернела свежевырытая яма.

— Хоть и собирались вы сюда, — продолжил Архип Петрович, заметив еще и знакомого зомби, — да не ожидал вас тут встретить. И как вас Ворлак пропустил?..

— Скоро узнаешь, — прошипела Анна, не совладав с собой и на секунду обернувшись русалкой.

— Пропустил — так пропустил, оно и хорошо, что пропустил, — радовался чему-то старый Дюссельдорф. — А ну-ка, держи ее, Влад! Проверим, как это работает на русалке.

Архип Петрович, оскалив в улыбке острые крупные зубы, шагнул к Анне и вытащил из-за спины меч, поигрывая им. Меч был совсем небольшой, бронзовый и изрядно окислившийся.

Анна растерялась, оглядываясь по сторонам в поисках Влада. Нестор Карлович закричал ругательства и бросился на Дюссельдорфа, но тот отшвырнул его свободной рукой, походя, как назойливую муху.

Влад спикировал сверху, из темноты, и обхватил Анну, лишив возможности двигаться, окутал своими кожистыми крыльями. Она вырывалась изо всех сил, пыталась оттолкнуться от пола и опрокинуть упыря, только не совладать ей было с ним.

А ты не ерепенься, — издевательски-ласково пробулькал Архип Петрович, поднося лезвие странного меча к горлу Анны. — Тебе вообще повезло, ведь может, ты и не умрешь. Я же не знаю, как действует сила этого меча. Но очень хочу проверить!

— Ты сдохнешь! Я убью тебя! — шипела Анна.

Глаза ее пылали гневом и засветились желтым светом. Послышались раскаты грома небывалой силы, гулом отдававшиеся в огромном зале. Наверху, в небольшие оконца, врывались вспышки молний, освещая гнойно-уродливое лицо Дюссельдорфа, съехавший на бок, перепачканный землей парик, костлявую руку, с зажатым в ней мечом.

А сам Дюссельдорф наслаждался этим моментом. Уж больно ненавидел он русалок и прочую водяную нечисть!

И тут послышался особенно сильный грохот. Архип Петрович совершил роковую ошибку, приняв его за гром и не обратив внимания. А это был не гром. Это Якоб обрушился на дубовую дверь.

Дверь влетела внутрь и, прогремев по полу, ударила Дюссельдорфа по ногам. Тот взвыл и повалился на спину. Анна оттолкнулась русалочьим хвостом от ближайшей колонны, сбросила замешкавшегося Влада и кинулась на Дюссельдорфа, выхватывая у него меч. Архип Петрович, быстро поняв, что происходит, попытался отдернуть руку, но Анна вцепилась в нее острыми рыбьими зубами, рванула гнилую плоть, и меч покатился по полу вместе с откушенной кистью Дюссельдорфа.

Старик кричал, размахивая обрубком руки, из которой фонтаном бил зловонный гной. Влад, увидев в дверях Якоба, на всякий случай взмыл под потолок. Анна схватила меч и без лишних слов полоснула старого Дюссельдорфа по лицу, разрубив его от левого глаза до подбородка.

Взвыл Дюссельдорф, покатился по полу к усыпальнице. И поднялся вихрь вокруг него. И стала сила покидать его: духи и мороки, призраки и глуты, пожранные им, рвались наружу. Но не успевали они покинуть его утробы, как их затягивало в могилу, в яму, вырытую посреди усыпальницы.

Анна, едва придя в себя, кинулась прочь — подальше от этого места и от Якоба. Но монах шагал за нею, и вскоре загнал в угол.

Русалка выставила перед собой меч, готовая сражаться, и Якоб остановился. Он вперил в нее взгляд своих белесых глаз, протянул огромную почерневшую руку и прохрипел:

— Отдай!

— Верни Антона! Верни, и я отдам тебе меч Вольронта! — крикнула русалка.

Рядом раздался шорох, и из-за колонны показался Нестор Карлович.

— Аннушка, не отдавай, — сказал он дрожащим голосом. — Это меч Вольронта, невиданная сила сокрыта в нем. Закопать его надобно в усыпальнице, от греха подальше. Если Властелин сейчас пробудится, несдобровать нам всем!

— Поздно, — прохрипел Якоб; слова давались ему тяжело, голос был низким, едва слышным, — он уже пробуждается.

— Я отдам меч. Мне плевать на этого Вольронта! Верни Антона.

— Хорошо, — кивнул Якоб.

Утроба его забулькала, горло неимоверно раздулось, приподнимая жирный складчатый подбородок; глаза, подернутые сизым бельмом, едва не повылезали из орбит. С громким, рычаще-чавкающим звуком, Якоб изрыгнул большой, размером с хрёпла, ком, покрытый слизью и чем-то наподобие волос. Ком откатился в угол. Монах согнулся пополам и тяжело дышал; слизь из его рта струилась на пол.

А изрыгнутый им сгусток вдруг забурлил, будто вскипел, и, пузырясь, принялся увеличиваться, выстреливая в разные стороны струйками гнилостных испарений. Не прошло и минуты, как размерами он сравнялся с человеком и вид приобрел скорее некоего кокона, нежели сгустка слизи. Кокон зашевелился — кто-то явно желал вырваться оттуда наружу. Раздвигая липкую волосяную оболочку, показалась перепачканная серой слизью рука, затем — вторая, затем голова. Это был Антон! Полуживой, едва не задохнувшийся, совсем обессилевший.

— Меч-ч! — прошипел Якоб, грозно возвышаясь над Анной.

— Да забирай! — крикнула русалка и с силой отшвырнула меч, полетевший через зал и звякнувший где-то в темноте об пол.

Якоб зашипел, повернулся и направился к мечу. Анна и Нестор Карлович подхватили Антона под руки и потащили, так и не избавив до конца от кокона — надо было уходить, и чем скорее, тем лучше.

Пошли к главному входу: так было ближе и проще, хоть и опаснее. Намного опаснее…

Страшное зрелище ожидало их возле потревоженной царской усыпальницы. На том месте, где Анна оставила поверженного ею Дюссельдорфа, теперь извивался, точно в агонии, невиданных размеров змей. Движения его были резкими, но казались неуверенными. Чешуйки, коими покрыто было тело его, отливали бронзой в лунном свете, что проникал сюда сквозь дверной проем. Луна висела уже совсем низко, с любопытством заглядывая внутрь собора.

Но самое страшное, что у этого змея была голова не змеиная, а старого Дюссельдорфа и даже руки — одна целая, а другая — откушенная Анной; но руки призрачно мерцали, потихоньку исчезая.

Увидев Анну, змей-Дюссельдорф яростно зашипел и бросился на нее.

На его пути встал Нестор Карлович. Зомби ухватил змея за горло, впился в него зубами. Дюссельдорф извивался, круша хвостом мраморные плиты, мотался из стороны в сторону, стараясь избавиться от зомби; пытался рукой отцепить его, но призрачная рука проходила сквозь Нестора Карловича.

Анна потащила Антона к выходу, который был теперь совсем близко. Антон, кое-как освободившись от остатков кокона, с трудом переставлял ноги.

Считанных секунд хватило Дюссельдорфу, чтоб разорвать Нестора Карловича на куски и разбросать по залу. Шипя и извиваясь, он вновь бросился на ненавистную русалку, разинул зубастую пасть, и чуть было не ужалил Анну, клацнув зубами в воздухе. Ему вновь помешали! Это Булыжник ухватил Дюссельдорфа за его змеиный хвост. Змей закрутился спиралью, пытаясь сбросить ящера, мотнул хвостом, и ненароком столкнул Анну с Антоном в разрытую им яму. Во мглу. В могилу Вольронта.

Анна вскрикнула, и тьма поглотила ее и Антона.

 

20

Ударил змей-Дюссельдорф по колонне, своды собора держащей, и Булыжник оторвался от хвоста его и покатился по полу, высекая искры из каменных плит. По-прежнему силен был Дюссельдорф — несколько зубов ящера так и остались торчать в его бронзовом хвосте. Стал рыскать змей в поисках русалки, ибо не заметил, как в яму ее смахнул. Шипел, принюхивался, пока не наткнулся на Якоба, что стоял столбом возле усыпальницы и бормотал что-то на латыни. В руке монах держал меч, направляя его в яму — не то угрожая сокрытому в ней, не то приветствуя его.

Не знал Дюссельдорф, что теперь делать. Исходил злобою, но даже сказать ничего не мог, только шипел яростно. Понимая, что не справиться ему с монахом, а уж от поднимающегося Вольронта — вообще лучше б теперь подальше держаться, скользнул он между колоннами, да к выходу направился.

Влад, доселе державшийся в темноте, под самым куполом, увидел, как отец его в новом обличии наружу выползает, и сам решил за ним поспешить. Но не тут-то было! Столп яростно ревущего пламени вырвался из могилы Вольронта — и подпалил упырю крылья. Рухнул Влад на пол, да сильно головой приложился. Обмяк, человечий облик приняв, и замер.

А Архип Петрович, покинув собор, направился к Невской куртине — к стене крепостной, что над самой Невой возвышается. Порешил он, что в таком обличии лучше ему в городе не показываться. Лучше сразу в свой замок ползти по речному дну. А заодно, может, и русалку какую прикончить по пути удастся.

Кое-как вскарабкался он по осыпавшимся камням, поднялся над Невскими воротами и готов уже был в воду сигануть, как заметил Орталу на крепостной стене. Оттесняемая глутами к воде, с помощью слуг, некогда Дюссельдорфом повешенных, прорвалась она в крепость и спешила теперь к возлюбленному своему Вольронту.

Ринулся к ней Дюссельдорф, яростью слепой ведомый, будто в Ортале, а не в нем самом и детях его, была причина всех его бед и неудач. Висельники, вставшие у него на пути, подняли руки, но не успели наслать туман — стремителен был бронзовый змей. Расшвырял он их, будто не заметив, и бросился на Орталу. Скрутил, сжал, спеленал кольцами змеиного тела своего, и оттолкнулся от стены, что было мочи.

Темные воды Невы бесшумным всплеском приняли ведьму и змея. Померк свет луны, и вновь небо оказалось тучами затянуто. И хлынул дождь. И трое повешенных, уходя в небытие, растворяясь в сгустившейся мгле, затянули скорбную песнь.

Так Ортала приняла смерть свою. Злая судьба вновь не дала ей увидеться с возлюбленным, что поднимался тем временем из земли, сбрасывая оковы векового сна…

В соборе, над усыпальницей молился Якоб. Слова молитвы были странными, будто вывернутыми наизнанку; голос монаха — низким, булькающим. Молитва звучала зловеще, точно заклятие, да и обращена была отнюдь не к богу. Меч он держал крепко, острием в могилу направив, но рука подрагивала. Настал тот момент, которого монах ждал веками, но, как и раньше, страх обуял его. Как вера покинула Якоба прежде, так сейчас оставила его решимость. Только что, перед стенами собора, под серебристым оком луны, чувствовал он себя всемогущим, а теперь вдруг — точно букашкой никчемной, в сравнении с той силой, что пробуждалась в земле, в самом сердце этого проклятого города.

Услышал молитву лежащий в могиле. Полыхнул столпом пламенным, дым повалил серный, мрак сгустился, и воплотился в нем всадник на огромном черном коне. Встал конь на дыбы, вспорол тьму огненным взором, заржал, клыки оскалив.

Рухнул Якоб на колени, голову склонил и древний бронзовый меч протянул всаднику, рукоятью вперед.

Нагнулся Вольронт и принял меч. Коснулся он им плеча Якоба — и монах преобразился. Вернее, Якоб остался прежним, страшным, с черными чумными пятнами на лице, но теперь на нем красовался кафтан, золотом шитый, точно такой, как у старого Дюссельдорфа был.

А монах так и стоял на коленях и трясся от страха. Будто ледяная волна прошла по телу его от меча Повелителя. Но понял Якоб, что теперь он — правая рука Вольронта. Теперь он — губернатор мертвого города. И возрадовался монах. Взрычал утробно. Но глаза поднять и взглянуть на Властелина не смел. А тот же заметил Влада, отродье Дюссельдорфово, что очухался и теперь жался к колонне, лежа на полу и вновь вид летучей мыши приняв.

Долго смотрел на него Повелитель, тяжел был взор его, и все, все, что произошло за последние сто пятьдесят лет, стало известно ему. Особенно Вольронта заинтересовали события последних дней. Воззрился он на Влада, душу вытягивая, и не смог кровосос ничего утаить.

Разгневался Повелитель. Понял он, что Ортала явилась в этот мир. Чувствовал, что нет ее больше. И догадался, кто мог с ней расправиться. Протянул он страшную черную длань свою в мерцающей латной рукавице, сжал пальцы — и будто душу Влада схватил. Вспорхнул упырь с пола на обтрепанных крыльях, ринулся было в сторону, да что-то его не пускало, будто он привязан невидимой нитью к восставшему из могилы Хозяину.

Так, верхом, и покинул Акрон Вольронт собор Петропавловский, упыря-Влада подле себя удерживая. И тут же мраморные плиты внутри на место встали, а тяжелые дубовые двери, проскрежетав по полу, вновь на петлях угнездились. А Влад Дюссельдорф трепыхался летучей мышью возле властелина, бросался из стороны в сторону, не в силах оторваться, кричал в ужасе криком беззвучным, ибо понял, что участь его решена и дни закончены.

Окинул Повелитель взором крепость свою — и вмиг она из руин воспряла. И комендантский дом в два этажа над фундаментом поднялся, и казармы сгоревшие, и казначейство разрушенное. Зашуршали камни, вставая на свои места в стенах крепостных — и вот уже все куртины в целости! А из-под завала каменного, что сам собою разобрался, выскочил потрепанный Ворлак — верный Акронов страж. Подбежал к всаднику, подскочил, передними лапами о коня опершись. И конь не дрогнул, признал друга старого, лишь озорно покосился на него глазом огненным. А Вольронт потрепал Ворлака по холке и кивнул вперед, к воротам в Никольской куртине, на Кронверкский пролив выходящим.

Подъехал Вольронт к проливу, к тому месту, где гнилые опоры из воды торчали, и стали всплывать бревна, подниматься со дна доски, крепления. И вот уже пред Властелином, будто новый, красовался мост. Шагнул его конь вперед, и поднялся ветер штормовой, зашумел ветер, завыл, погнал волну по Неве.

Медленно ехал всадник по Кронверкской набережной, по сторонам глядя. И все вокруг менялось по одной лишь воле его: кустарник редел, исчезал, уступая место аккуратным мостовым. Пушки на кронверке заблестели, будто кто их начистил в одночасье. Выгоревший арсенал вновь сиял красным кирпичом.

Ступил конь на Троицкий мост. Зашумела внизу невская вода, забурлила, и поднялся со дна пролет недостающий, и встал на место. Мост сделался прямой, точно стрела — не чета прежнему. Заблестели щиты на чугунной ограде позолотой. А когда подошел всадник к опоре с разводным механизмом, звякнул люк, и вылез из него зомби, за мостом приглядывающий. Вылез и поклонился в пояс Хозяину. Увидел его Вольронт, улыбнулся старым воспоминаниям, кивнул в ответ, и дальше поскакал. А зомби поднял свой штоф, с которым не расставался, и за здравие Повелителя пригубил.

Сойдя с моста, свернул всадник направо по набережной, поехал мимо Мраморного дворца, бывшей резиденции Дюссельдорфов. Выстроились мор-глуты как на параде вдоль всей набережной, от Мраморного до Зимнего, и салютовали ему.

С горечью взглянул Вольронт на Зимний дворец, по-прежнему сокрытый магическим туманом, и дальше поскакал. Вот уже и Адмиралтейство стояло по левую руку его, как новое, с крашеными стенами и золоченым шпилем.

Немногочисленные жители города, что на пути его встречались, падали ниц. И те, кто хранил верность ему — преображались, даже у самых отъявленных зомби-оборванцев одежда делалась новой, с иголочки. А те, кто потворствовал козням прежнего градоначальника — рассыпались прахом на месте, и ветер, дувший с Невы, тут же развеивал их. Бежать никто и не пытался, все знали: бессмысленно это, ибо сам Хозяин города явился, и нет им от гнева праведного спасения.

Так доехал Вольронт до заросшей площади за Адмиралтейством. Встал по центру и негромко произнес слова заветные, лишь ему ведомые. Ударил конь его копытом оземь. Затряслась земля, застонала, вспучилась, и вырос из нее Гром-камень — блуждающая скала, чухонским колдуном Хаалоненом Властелину поднесенная. И взошел конь на скалу эту.

— Здесь, на этом месте, за все злодеяния рода вашего, принесу тебя в жертву граду сему, Влад Дюссельдорф! — так молвил повелитель.

И слова его, грому подобные, раскатились по всему городу. И везде: на Васильевском, за Фонтанкой, на Петроградской стороне — везде слышали их. И многие тогда вздохнули с облегчением, поняв, что пришел конец бесчинству и произволу, при Архипе Петровиче Дюссельдорфе и сыновьях его творящемуся.

Услышал эти слова и змей-Дюссельдорф, из невских вод выползающий. И вскипела в нем ярость лютая. Понял он, что все на свете потерял, и силу свою, и власть, и сыновей своих. Стремительно проскользнул он по площади. Взобрался на гром-камень. И в тот самый момент, когда властелин протянул длань свою к Владу, впился в бессильной злобе в ногу коню.

Заржал конь, встал на дыбы, да копытом змея к скале придавил. Но тут же застыл, бронзовым ядом пораженный. И всадник застыл, бронзою налитый, только змей извивался под ними, да упырь трепыхался в страшной руке Акрона Вольронта.

 

21

Всего лишь миг пробыв в черной могильной бездне, трясущиеся от холода и страха, Антон и Анна вновь очутились в соборе Петропавловской крепости. Свет, хоть и не яркий, после непроглядной тьмы, резал им глаза. И они были живы!

Анна первой очухалась и огляделась. От увиденного у нее закружилась голова. Собор был как новый, и даже не черный! Горело множество ламп, в их свете были видны колонны, не черные, как должно, а расписанные под мрамор; лакированная светлая дверь, блестящий иконостас, и много, много людей!

— Антон! — воскликнула она. — Откуда все это?! Откуда взялись эти… люди?!

У Антона перехватило дыхание. Он боялся даже моргнуть, чтоб видение его родного, такого желанного и уже немного позабытого мира не растворилось в каком-нибудь чертовом колдовском тумане! Но потихоньку он пришел в себя и ответил:

— Правильнее было бы спросить, откуда взялись мы… Мы дома, Анна! Дома!

Слезы побежали у Антона по щекам. Странно, за все время, проведенное в том жутком мире, такого с ним не случалось. А тут… разрыдался, как ребенок.

— Мы дома, Аннушка, — всхлипывал он.

Идиллию разрушил охранник.

— Пройдемте, граждане, — бросил он дежурную по такому случаю фразу.

Только теперь Антон осознал, что сидит на мраморной плите — надгробии кого-то из царей, за ограждением. А вокруг уже собралась толпа зевак, судя по яркой одежде, в основном — иностранцев. Они принялись щелкать фотокамерами, ослепляя его и Анну вспышками. «Оборванцы в царской усыпальнице» — несомненно, хороший кадр.

Антон подхватил под руку Анну и потащил ее к выходу. Охранник шел за ними.

Снаружи смеркалось и накрапывал дождик. Ярко светили фонари.

— Сами выход найдете, или мне наряд вызвать? — лениво поинтересовался охранник.

— Сами. Сами. Спасибо. Извините… мы тут случайно, — бормотал Антон и тянул за собой Анну, вовсю разглядывающую окрестности.

— Ой! Памятник мор-глуту! — воскликнула Анна, завидев шемякинского Петра. — И какой дурак его таким сделал? Мор-глуты же не умеют сидеть…

— Пошли, Анна, пошли, — шипел на нее Антон, которому вовсе не хотелось объясняться с нарядом полиции.

Охранник проводил их до ворот, и убедившись, что они направились к мосту через Кронверкский пролив, ушел восвояси.

— Дался тебе этот жандарм! — недоумевала Анна. — Он же один, без оборотней, без глутов… я бы запросто могла перегрызть ему горло! Ой, какие красивые огоньки на набережной! Они движутся! А этого моста тут раньше не было…

До Садовой, где, казалось, в какой-то беззаботной прошлой жизни, жил Антон, они добрались за час. По дороге оба оглядывались: Анна, осматривая «достопримечательности» нового, незнакомого ей мира, а Антон, тащивший и поторапливавший ее — стараясь не наткнуться на полицейских. Выглядели-то они действительно как оборванцы. На Антоне по-прежнему была его куртка, но настолько грязная и изодранная, что и курткой-то было сложно ее назвать, штаны, одна штанина которых разошлась по шву до самого верха и изодранные кроссовки. И все это покрытое слизью, волосами и землей. Анна же щеголяла все в той же накидке, снятой Антоном с убитого леприкона. Босая, с распущенными волосами и восторгом в глазах — задержат, не миновать психушки. «Надо же, будто глутов высматриваю!» — усмехнулся про себя Антон, и вновь глаза заволокло слезами.

Город, погруженный в сумерки, но расцвеченный огнями, даже в пасмурный осенний вечер, после пережитого кошмара, казался праздничной новогодней ёлкой. Он жил, шумел, дышал! Троицкий мост, ровный и ярко освещенный, застыл в вечерней автомобильной пробке. Марсово поле, чистое, не заросшее, с чуть пожухлой травой; Михайловский замок, с туристическими автобусами вокруг; подземный переход на Невском; шумный Апраксин двор — все казалось родным, приветливым, но немного нереальным. Будто Антон видел все это в кино, а не наяву.

А вот и родной дом. Не родной конечно, ведь Антон всего два года тут снимал комнату, но как хотел он все эти дни тут оказаться! Маленький дворик с разломанным фонтаном и припаркованными вокруг него машинами. Подъезд с громыхучей железной дверью; домофон, который вечно не работал…

— Ты здесь живешь? — спросила Анна, как показалось Антону, с некоторым недоумением.

— Да. Теперь и ты сможешь здесь жить…

— Мы разве не пойдем на кладбище?.. — Анна казалась растерянной и немного огорченной.

— Пойдём! Обязательно пойдем! Но пойми, по ночам этот город просто кишит мор-глутами, нам надо отсидеться, да и отдохнуть не помешает, — соврал Антон.

— Здесь тоже мор-глуты? А они и вправду умеют сидеть, как тот, бронзовый? — тараторила русалка, но Антон уже не слушал ее и тащил вверх по лестнице, судорожно соображая, что сказать квартирной хозяйке, женщине добродушной, но не в меру ворчливой.

Вот и знакомая дверь, старая, обитая дерматином, который Анна тут же принялась зачем-то отковыривать.

— А теперь молчи! — цыкнул на нее Антон.

— Молчи?

— Да, молчи! Мадам строгая и не любит незнакомых люд… русалок.

— Ах, так?! — встрепенулась Анна и злобно сверкнула круглыми рыбьими глазами, осветив лестничную площадку вместо перегоревшей черт знает когда лампочки.

— Аннушка! Умоляю! — всхлипнул Антон. — И не делай так глазами. Не принято тут. Прошу тебя! Хоть раз послушай меня!

— Ладно, — насупилась русалка.

Ключей у Антона, разумеется, не было, но, благо, хозяйка квартиры держала у себя запасные от его комнаты. Он позвонил, как всегда — два коротких. За дверью послышались шаги.

— Антоша! — воскликнула Инна Александровна, едва открыв дверь.

— Здрасьте! — не придумав ничего оригинальнее, ответил Антон.

— Да где же ты пропадал?! И не предупредил даже! Я уже думала в милицию звонить, о твоей пропаже заявлять. Телефон отключил, и ни ответа, ни привета! Ну разве ж так можно?! — причитала «мадам».

— Простите, Инна Александровна. Уехать срочно пришлось… по работе. Коттедж строили за городом. А телефон у меня украли… и ключи тоже, — врал Антон, все сильнее смущаясь.

— Ну, проходи же! То есть, проходите… — сказала хозяйка, увидев теперь и Анну.

Инна Александровна, к счастью для Антона, плохо видела без очков, и сейчас как раз была без них. Но нюх у нее был отменный… хотя тут хватило бы и обычного.

— Что это с вами? Что за вонь? Почему ты весь в рванье? Что с тобой случилось?! — недоумевала она. — И кто эта девушка?

— Успокойтесь, Инна Александровна, все в порядке! — от вранья у Антона уже жгло уши, но он старательно выдавливал из себя улыбку и радушие. — Мы на фестивале были. «Зомби-фест», может, слышали? Там все так наряжаются, для реалистичности. Хэллоуин, ночь оживших мертвецов… А девушка эта — моя невеста, Анна.

— Невеста? — удивилась Инна Александровна.

— Невеста? — удивилась Анна.

— Эх, молодежь, — хозяйка махнула на них рукой и потянулась за ключом, что висел в прихожей на гвоздике. — Идите, отмывайтесь. И вынеси сейчас же это тряпьё!

К величайшему счастью Антона, на этом хозяйка оставила их в покое, правда, скорее всего лишь потому, что по телевизору сейчас шел какой-нибудь сериал, от которого она не хотела отрываться.

— И ключ второй завтра же закажи! — донеслось из коридора.

Антон буквально силой затащил Анну в ванную.

Сперва он помылся сам. Русалка с любопытством глядела на него, но ничего не говорила. Странно, но Антон не испытывал от этого смущения. Это даже нравилось ему. А еще более странным было то, что включив по привычке горячую воду, он брезгливо поморщился и тут же ее выключил. По большому счету, мыться ему не хотелось вообще. А ведь он так долго представлял себе этот момент… горячая ванна, мыльная пена! А теперь… теперь что-то явно было не так. «Ничего, это стресс» — успокаивал он себя, отрешенно стоя под холодным душем.

Настала очередь Анны. Сначала она наотрез отказывалась, заявляя, что лучше завтра окунется в Фонтанку. Антон набрал ей полную ванну холодной воды и уговорил-таки залезть в это «убогое корыто», как она ее обозвала. Анна тут же приняла облик русалки и плюхнулась в воду, расплескав половину на пол. И пока Антон в срочном порядке осушал пол хозяйским полотенцем, не решаясь выйти на кухню за тряпкой, русалка неподвижно сидела в ванной, раздувала жабры и с безразличием и даже с некоторым упрёком глядела на него большими круглыми глазами.

— Все? Можно мне отсюда вылезти? — спросила она страдальческим тоном.

— Вылезай, — Антон протянул ей свое единственное большое полотенце и помог в него закутаться.

Они тихонечко вышли из ванной и, прошмыгнув по коридору, оказались, наконец, у Антона в комнате. Тут все было как прежде: холодильник, шкаф, столик, диван, напротив дивана — телевизор на тумбочке с книгами. Ничего лишнего. Все знакомое, родное… но какое-то ненужное… Антон тряхнул головой, отгоняя странные мысли.

В комнате было тепло. Слишком тепло. Душно. Антон сразу раскрыл форточку, но этого показалось мало — пришлось открывать окно. Он задернул штору и подошел к Анне, присевшей на краешек дивана. Что делать дальше, он не знал. Он любил ее, Анна стала частью его жизни, даже самой жизнью… но как в этом мире жить с русалкой?! Черт возьми! Русалка! По дороге к квартире, глядя на этот город, на машины, на прохожих, Антон подумал было, что русалок не существует, что это плод его воображения или бред из потустороннего мира. Он думал, что Анна теперь — просто девушка, что они будут нормально жить вместе, что…

— Поесть бы неплохо, — сказала Анна.

— Да-да. Сейчас. Извини, забыл в суматохе…

Антон открыл холодильник, стоявший в углу, возле двери. Благо, хоть за этим не надо идти на кухню! Антон не знал, что теперь говорить квартирной хозяйке и опасался, что она их выгонит. Он блуждал взглядом по полкам, продуктов там было не много, да и те — просроченные уже.

— Кефир будешь? Сгущенка еще есть…

Внезапно Антон осознал, что ему самому есть совсем не хочется. Особенно это — то, что было в холодильнике. Он так мечтал придти домой, наесться до отвала нормальной человеческой пищи, завалиться на диван и спать, зарывшись в одеяло, сутки напролет. А теперь не хотелось ни есть, ни спать… Кефир, сгущенка, плавленый сыр в банке, несколько яиц, наверное, уже испортившихся, рыбные консервы… рыбные консервы! Кильки! Антон схватил банку и поставил ее на столик.

— Что там, в баночке? — спросила Анна.

— Рыба.

— Живая?

— Нет, мертвая, — рассмеялся Антон.

— Хорошо, — Анна хищно облизнулась.

Антон открыл банку.

— Это какие-то мальки? — Анна с недоумением уставилась на содержимое. — А больше ничего нет?

Антон взял одну рыбку за хвост и сунул себе в рот. Рот тут же заполнился чем-то скверным, маслянисто-соленым.

— Тьфу! — он выплюнул кильку на пол.

— А что вот за той дверцей? — Анна указала на морозилку все еще открытого холодильника.

— Точно! Там же у меня треска была! — обрадовался Антон и вытащил две замороженные рыбины.

Анна с недоверием смотрела на треску:

— Они же ледяные!

— Ну, да… сейчас разморозим и…

— Это какая-то магия? — русалка теперь смотрела на него с недоверием.

— Да, нет! — Антон рассмеялся. — То есть магия, конечно. Фреоновая. Тут такая у всех есть.

— А зачем? — недоумевала Анна.

— Чтоб не испортилась…

— Рыба?

— Рыба. И не только…

— И что в этом хорошего?

— Да, в общем-то, ничего… — Антон подошел к окну, и положил рыбины на батарею, решив, что русалка не станет есть жареную рыбу, да оно и к лучшему: не хотелось сейчас появляться на кухне и объясняться с Инной Александровной.

Он присел на диван рядом с Анной, но потом вскочил, сообразив, что не дал ей еще никакой одежды. Порывшись в шкафу, он вытащил единственное, что ей подойдет — свой рабочий комбинезон. Новый, с лямками и ремешками, которые можно было подтянуть на ее размер. И еще — свитер, широковат, но сгодится.

Заодно он порылся в коробках с обувью, и вытащил кеды, оставленные когда-то кем-то из бригады строителей. Они были небольшого размера, и чудо, что он их до сих пор не выкинул! А Анне будет как раз.

— Одевайся, — сказал он, положив все это на диван рядом с Анной.

— Зачем? — искренне удивилась она.

— Ну, знаешь… тут так принято…

— Но мы же здесь одни!

— Ну, хорошо… но завтра…

— Ладно, — согласилась русалка, — завтра, так и быть.

Оттаяла рыба.

Анна остервенело впилась в треску острыми как иглы зубами и оторвала изрядный кусок:

— Совсем не разложилась еще, — разочарованно вздохнула она.

— Не разложилась?

Антон хотел было спросить ее, кому нужна разложившаяся рыба, но потом вспомнил рыбину — почти скелет — которую дал ему чухонец-колдун Хаалонен. Сколько силы было в той рыбе! А это… он крутил в руках вторую треску, не зная, что с ней делать.

— Ешь, — улыбнулась Анна. — Так себе рыбка, по правде говоря, но сойдет!

И Антон начал есть. Он уже не думал о том, что есть сырую рыбу, размороженную на батарее, это как-то неправильно. Он рвал ее зубами, глотал крупные куски и чувствовал, как насыщается, не плотью, но самой силой ее. И это было хорошо! Это было здорово!

— Я возьму? — быстро покончив с рыбиной, Анна взяла из холодильника пару яиц.

— Да… но они уже протухли, наверное…

— Вот и славненько!

Русалка проворно проковыряла когтем две дырочки в скорлупе и принялась высасывать зловонное содержимое.

Антон любовался ею. Ее мокрые распущенные волосы, ловкие движения, безупречное тело, наивный, немного удивленный взгляд… он мог любоваться ей вечно. Неожиданное блаженство накатило на Антона, он растянулся на диване и случайно нащупал рукой пульт от телевизора. По привычке, автоматически, включил.

— Ш-ш-што это? — Анна отскочила в угол и оттуда затравленно шипела, уронив на пол недоеденное яйцо.

— Ой, прости… я не подумал… — Антон поскорее выключил телевизор.

— Ш-ш-што это? Кто ты? — глаза Анны вспыхнули ярким светом. Надвигалась буря.

— Успокойся, Аннушка, успокойся… — Антон хотел подойти к ней, но не решился — так злобно сверкали ее глаза. — Это телевизор… всего лишь телевизор. Глупый ящик со стеклянным экраном…

— Как хрустальный шар у Повелительницы Клана Ведьм? — Анна потихоньку приходила в себя.

— Да. Но он совсем не опасный. Он тут у всех есть. И мадам сейчас смотрит такой же. Все в порядке… тут так принято.

Все еще недоверчиво косясь на телевизор, Анна медленно подошла и уселась на краешек дивана.

— Когда мы шли сюда, мне показалось, что я видела такой в одном доме на Невском. Я тебя спросила, но ты ничего не ответил…

— Ну, я же говорил. Ничего особенного. Глупый ящик. Есть у всех.

Антона так и подмывало расхохотаться, но он боялся обидеть Анну:

— Если не хочешь, я не буду его больше включать. А то и вообще выкинем завтра!

— А можно включить? — Анна прижалась к Антону; ее глаза все еще горели, но уже не так ярко, и скорее — с любопытством.

Часа два Антон и Анна смотрели телевизор. Антон дал русалке пульт, и она, взвизгивая от восторга, нажимала кнопки, переключая каналы, и почти не задерживаясь на каком-либо из них. Заинтересовал ее только фильм на «дискавери», где показывали морских чудовищ, обитавших в древних морях.

— Здесь такие живут? И в Неве? И в Фонтанке? — ужаснулась она.

— Нет, — улыбнулся Антон. — Жили, но очень давно. Когда не было еще ни Невы, ни Фонтанки…

Но потом телевизор наскучил русалке, и его выключили. Выключили и свет.

Анна и Антон сидели на диване, прижавшись друг к другу и молчали. Антон смотрел на Анну. Русалка — то разглядывала его, нежно, любяще, то погружалась в себя. Взор ее делался печальным, и в эти моменты на улице начинался дождь. Капли барабанили по железной крыше, залетали в оно, сквозь колышущиеся на сквозняке шторы. «Наверное, своих вспоминает, — думал Антон. — Как они там?.. Жак, Анри, Нестор Карлович…»

Так они просидели до утра, пока серый рассвет не разлился над городом призрачным туманом.

 

22

Не дожидаясь, пока проснется Инна Александровна, Анна и Антон пошли побродить по городу.

Анна, в рабочем комбинезоне, в кедах и свитере, походила теперь на простую девчонку, ничем не напоминая русалку. Разве что глаза ее периодически вспыхивали восторженным светом. Она разглядывала все вокруг: людей, дома, машины; радовалась свежему сырому воздуху, подставляла лицо накрапывающему дождику, кружилась вокруг Антона и хихикала, позабыв обо всем. Сейчас она была счастлива, и Антон не мог налюбоваться ею.

Они прошли немного по Фонтанке. Анна хотела было и дальше идти по набережной, но Антон решил не появляться больше у Летнего сада и у того злосчастного дома, с которого все началось. Они свернули по Гороховой и направились к Адмиралтейству.

Миновав канал Грибоедова и Мойку, они вышли к Александровскому саду и по аллее повернули налево, к Медному всаднику и к Неве. Анна хотела поскорее очутиться на набережной и «вдохнуть простора».

Деревья стояли голые, без единого листочка. Воздух был совсем холодный — чувствовалось приближение зимы. Антон огляделся, и вдруг ужас окатил его ледяной волной. На улице было пусто — ни машин, ни людей… только Анна с яростно пылающими глазами. Он хотел было вскрикнуть, но из горла вырвался лишь сдавленный хрип. Он сильно ущипнул себя за ногу, зажмурился и вновь открыл глаза. Наваждение спало. Все на месте: люди, машины, площадь с автобусами…

Громада Исаакиевского собора возвышалась слева, Антон думал пойти туда, но Анна дернула его за рукав, указывая пальцем на памятник Петру.

— Дюссельдорфы! Они здесь! — яростно прошипела русалка.

— Какие Дюссельдорфы, Аннушка?! Нет здесь никаких Дюссельдорфов… — неуверенно проговорил Антон и пошел за ней.

Не обращая внимания на движущиеся машины, толкая встреченных прохожих — в основном, туристов — они подошли к Медному всаднику.

— Ненавижу! — шипела русалка.

Поднялся ветер, усилился дождь. «Анна волнуется, — думал Антон, — только непонятно, почему…»

И тут он снова выпал из реальности этого мира. Снова вокруг не стало людей, хотя, может, их спугнула внезапно разбушевавшаяся непогода. Но не это поразило Антона. Скала, на которой стоял памятник, шевелилась, то немного погружаясь в землю, то вновь приподнимаясь. Змей извивался, придавленный бронзовым копытом коня; а сам Петр тянулся рукой к трепыхающейся огромной летучей мыши. Антону даже показалось, что он слышит, как та пищит.

Наваждение спало неожиданно, как и в прошлый раз. Антон вновь видел неподвижного Медного всадника, машины, немногочисленных прохожих, тщетно пытающихся укрыться от непогоды под зонтами. Анну, глаза которой светились желтым яростным светом. И парочку туристов, которые, заметив русалку, снимали ее на видеокамеру…

— Бежим! — крикнул Антон и дернул Анну за собой.

Анна не сопротивлялась. Они пересекли проезжую часть под визг тормозов и ругань водителей и помчались по Галерной улице.

Остановились отдышаться только у следующего переулка, свернув за угол.

— Ты тоже видела это? — спросил Антон.

— Дюссельдорфов?

— Да каких Дюссельдорфов?! Змея! Мне показалось, он шевелился. А еще… что-то вроде летучей мыши было, или упыря… будто Петр тянется к нему…

— Это были Дюссельдорфы, — все еще злобно процедила Анна. — Упырь — это младший, Влад. А змей — это сам Архип Петрович. Я его мечом Вольронта по роже полоснула, вот он и обернулся змеем. Ты пропустил все самое интересное… А кто этот страшный всадник на коне? Неужели сам Вольронт?

— Не знаю, — ответил Антон. — Раньше я думал, что это Петр Первый, а сейчас — не знаю… Не хочу туда возвращаться. Куда теперь пойдем?

— А давай на кладбище! — предложила Анна. — На наше, на Смоленское.

— Давай, — вздохнул Антон. — Только чтоб никаких Дюссельдорфов…

— Ну, извини, я тут не причем, — ответила русалка.

Они вышли на набережную и направились к мосту Лейтенанта Шмидта, которого, по словам Анны, тут, конечно же, не было.

— А что за меч это был, про который ты говорила? — неожиданно для себя спросил Антон.

— Не знаю толком. Бронзовый. Говорят — сила в нем великая, — беззаботно ответила русалка.

— И где он теперь?

— Якобу отдала.

— Монаху? Зачем? Он же злой…

— Чтоб он тебя отпустил…

Больше Антон ни о чем не расспрашивал Анну. Он обнял ее за плечи, вдыхал запах тины, исходящий от русалки и от Невы, и хотел, чтобы этот момент никогда не кончался. Так они и шагали по мосту, и редкие прохожие, встречавшиеся на пути, улыбались влюбленной парочке.

Дальше они прошли по девятой линии, через весь Васильевский до самой Смоленки. Прокатиться на маршрутке Анна наотрез отказалась, заявив, что самоходные повозки скверно пахнут. Антон согласился с ней. Он и сам с большим удовольствием шел, держа Анну за руку, а предложил подъехать просто по старой привычке.

На набережной Смоленки они свернули налево и вскоре оказались у входа на Лютеранское кладбище.

Они долго бродили по аллеям. Под ногами шуршали мокрые кленовые листья. Каркали вороны. С каждой минутой Анна становилась все мрачнее. Дождь, до того — едва накрапывающий, усилился. Они промокли до нитки, но не ощущали от этого никакого неудобства.

Антон знал, что печалит русалку: она вспоминала Алексея. Он так же догадывался, что она ищет: тот склеп, в котором Алексей когда-то жил, а позже поселился Владимир Анатольевич.

Склеп найти так и не удалось, видимо, в этом мире он был давно разрушен. Но в том месте, где он, предположительно, должен был стоять, обнаружился огромный пень. Похоже, не так давно тут спилили старую липу или каштан. Может, тот самый, который пожирал глутов, когда здесь погиб Владимир Анатольевич?.. От этих мыслей у Антона кружилась голова. Ведь выходило, что Владимир Анатольевич погиб дважды! Интересно, а может, он и не погиб вовсе, а жив-здоров, сидит себе в своей квартире на Фонтанке и с кем-нибудь обсуждает проект ремонта?..

От воспоминаний о той квартире стало не по себе. Антон уселся на пень, потянув Анну за собой. Он огляделся, и вновь заметил что-то странное. Все вокруг было как прежде, но исчезли все звуки. Не было слышно машин, даже вороны перестали каркать. Показалось, что слегка потемнело. И тут же, перед ними, в какой-то сизой дымке, нечто начало сгущаться, обретая очертания. И вот уже рядом стоял тот самый склеп с замшелой крышей. Дверь его медленно, со скрипом отворилась, будто приглашая войти…

Антон вскрикнул и очнулся.

Никакого склепа больше не было. Вновь вернулись привычные звуки. А Анна сидела неподвижно и глядела перед собой полными печали глазами.

— Ты видела это? Видела склеп? — спросил Антон.

— Да, — ответила она.

— Но как? Он же… его же нет!

— Не знаю. Может, и нет. А может, есть, да не здесь. Или нас самих нет…

Антон обнял Анну, и так они и сидели, долго-долго, до самой ночи.

Стемнело.

— Как думаешь, кто-нибудь из наших там уцелел? — задал Антон давно мучивший его вопрос.

Он боялся спрашивать Анну, не хотел расстраивать ее, но не проходило и часа, чтоб он не вспомнил Нестора Карловича или хрёпла Семена. Как там они?..

— Не знаю, — ответила русалка, поднимаясь.

— Пойдем домой? — спросил Антон.

— Нет. Мне кажется, у нас здесь есть какое-то дело, — ответила Анна.

— Но какое у нас может быть дело на кладбище?

— Не знаю. Идем.

Они перелезли через ограду, прошли по Смоленскому мосту, и вновь очутились на кладбище, только теперь на православном.

Было тихо и безлюдно. Они бродили среди могил, будто тени.

— Смотри внимательнее, Антон. Думаю, это как-то связано с тобой, — шепнула Анна.

Антон смотрел, правда, совершенно не представляя, что должен увидеть.

Вскоре они оказались в дальнем уголке кладбища. Тут попадались свежие могилы. Большие гранитные надгробия свидетельствовали о том, что здесь хоронили очень богатых или известных людей.

В слабом свете фонаря, что стоял на главной аллее, Антон различил совсем свежую могилу, заваленную венками и цветами. Сам не зная зачем, он направился к ней.

Могилу венчал крест. Простой, деревянный, временный. А на кресте в прямоугольной рамке висела фотография, с которой добродушно улыбался…

— Владимир Анатольевич! — воскликнул Антон.

— Ну, вот, я же тебе говорила, — улыбнулась Анна.

— Ты хотела проститься с ним? — спросил Антон неуверенно.

— Нет. Поздороваться.

— Что?..

— Отойди!

— Анна!..

— Отойди и смотри!

С этими словами, Анна воздела к небу руки. Глаза ее сверкнули в темноте яростным светом. Запрокинув голову, русалка взревела нечеловеческим голосом.

Поднялся ветер. Да такой силы, что Антон вцепился в стоящее рядом гранитное надгробие. Пальцы скользили по мокрому полированному камню. Ветер трепал одежду. Вихрь поднял и закружил в безумном танце венки с могилы Владимира Анатольевича, крест на его могиле покосился.

— Анна! Анна! — кричал Антон.

Но русалка не слышала его. Она стояла в центре бушующей стихии, выла, подобно сирене, а ее волосы распустились по ветру черными змеями. А потом с неба ударила молния. Фонари на центральной аллее погасли. Стало совсем темно, и ветер стих.

— Что это было, Анна? — Антон потихоньку приходил в себя. — Зачем ты сделала это?

— Иди сюда, — русалка поманила его, игриво сверкнув глазами. — Смотри.

Антон в недоумении уставился на могилу Владимира Анатольевича.

— На что смотреть? Пойдем отсюда, а то, чего доброго, сторожа нагрянут… Что я тут должен увидеть?

— Жди!

Антон ждал. Хоть и по-прежнему не понимал, чего следует ждать.

Внезапно, крест на могиле качнулся, полез из земли и упал. От испуга, Антон отскочил в сторону:

— Анна! Ты что сделала?

Но ответ был уже очевиден. Земля на могиле зашевелилась, вздыбилась, и на поверхности показалась рука. Потом вторая. Подтягиваясь, из земли высунул голову человек. Он открыл рот, выплюнул землю и что-то неразборчиво пробурчал, сверкнув золотым зубом. Без сомнения, это был Владимир Анатольевич. Запахло тленом.

— Владимир Анатольевич? — просипел Антон.

— Ну а кто ж еще?! — невозмутимо ответил покойник, резво выбравшийся из земли и отряхивающийся от налипших ее комьев. — Сыровата землица у нас в Питере, да? Ну, что ты жмешься! Договорились же — просто Володя!

Мертвец протянул Антону свою здоровенную, а теперь еще и распухшую руку. Антон неуверенно пожал ее.

— Смотри-ка ты! И плоть новая наросла! А то совсем зажрали меня глуты чертовы! — усмехнулся Владимир Анатольевич, разглядывая свою кисть. — Ну, спасибо вам, люди добрые! Анна, век перед тобой в долгу!

С этими словами он развернулся и зашагал прочь тяжелой, но твердой походкой.

— Увидимся еще! — донеслось из темноты.

Антон стоял как вкопанный, не зная, что и сказать. Анна дернула его за рукав:

— Пойдем?

— Пойдем…

И они пошли.

Всю ночь бродили они по расцвеченному огнями городу. Антон молчал. У него в голове крутилось множество вопросов, которые он хотел задать Анне, но потом он понял, что все это не имеет смысла, что она русалка и ведьма, и сделала то, что должно. Он понял, что это судьба или что-то вроде того. И решил ни о чем не спрашивать.

— Гуляем всю ночь, и ни одного мор-глута не встретили, а ты говорил — кишат по ночам… Обманул? — спросила Анна под утро, когда они уже шли по набережной Фонтанки к дому.

— Есть малость, — смутился Антон. — Ну, а что я еще должен был тебе сказать?..

— Больше никогда не обманывай!

— Не буду. Обещаю.

Они спустились к воде по гранитным ступеням.

— Не хочешь поплавать? — глаза русалки шаловливо сверкнули.

— Что?

Антон еще не понял, что же ему предлагает Анна, как она толкнула его в воду и сама прыгнула следом.

Антон не успел сообразить, что же с ним произошло. Не успел даже вскрикнуть. Он просто поплыл, не пытаясь даже вынырнуть, чтобы глотнуть воздуха. Вода казалась такой приятной и родной! В ней было уютно, как дома в постели. Потом он немного запутался в водорослях, и только тогда заметил, что рядом плывет Анна. Они плавали от берега к берегу, плавали наперегонки, ныряли к самому дну. Какое-то безразличие к миру, что остался над поверхностью воды, поселилось у Антона в душе. Его волновала лишь она — русалка Анна.

Наплававшись вволю, они вылезли на гранитный спуск и сидели там рядышком, прижавшись друг к другу. Вода стекала с них ручейками. Прядь зеленых водорослей красовалась у Анны в волосах.

— Здорово! — первым заговорил Антон. — Не думал, что умею вот так плавать.

— А я всегда умела, — Анна улыбнулась в ответ.

Когда рассвело, Анна и Антон вернулись домой.

Оставив русалку в комнате, Антон отправился в ванную. Он сам не знал, зачем туда пошел, наверное, по-привычке. Приходя с улицы, он всегда умывался, мыл руки… Автоматически открыв кран, Антон посмотрел в зеркало.

Сперва ему показалось, что зеркало запотело — он не видел своего отражения, а потом… потом оттуда, из зеркала, на него взглянуло страшное создание с рыбьей головой. Он отшатнулся. Машинально поднеся к лицу руку, Антон дотронулся до чего-то твердого и острого на ощупь. Жабры! Осознание того, что рыбоголовый в зеркале — это он сам, пронзило молнией. Антон вскрикнул, но ничего не изменилось. Он открыл рот — у отражения тоже открылся рот, и противно оттопырились жабры. Блеснули острые, похожие на иглы, зубы. Антон стоял перед зеркалом и вращал круглыми рыбьими глазами, а сердце его заходилось в бешенном стуке. Он взглянул на свои руки, опасаясь, что они покрыты чешуей. Чешуи не было, но пальцы казались длиннее, чем обычно. Из них, едва различимые, полупрозрачные, произрастали ветви, как у деревьев. Он уже видел это. Тогда, на Петроградке, когда еще Якоб жил в нем!

Сдавливая вопль отчаяния, Антон выскочил из ванной, и едва не сбив с ног Инну Александровну, бросился в свою комнату. Он сразу запер дверь изнутри на ключ, и встал, прижавшись к ней спиной.

— Антоша! С тобой все в порядке? — донесся из коридора голос квартирной хозяйки.

— Д-да… да. Все в порядке, Инна Ал-лександровна, — ответил он не своим голосом.

Анна, как ни в чем не бывало, сидела на диване, вычесывая тину из своих мокрых волос хозяйской массажной расческой.

— Что с тобой? — спросила русалка бледного как полотно Антона.

— Там, в зеркале… у меня была рыбья голова!

— У меня тоже, — улыбнулась Анна, но было видно, что улыбка далась ей с трудом.

— Анна! — снова начал Антон. — Я обещал тебя не обманывать?

— Да…

— Пообещай и ты!

— Хорошо… хорошо, — Анна смотрела на него большими круглыми глазами, полными ласки и любви.

— Анна, кто я? — спросил Антон.

Русалка помрачнела. Она пододвинулась к краю дивана, кивком приглашая Антона присесть, но тот лишь мотнул головой.

— Ты — Антон, — грустно сказала она.

— Не увиливай. И не обманывай меня! Я — человек? — Антоном завладела паника.

— Нет.

Русалка отвела взгляд.

Антон подскочил к ней и, довольно бесцеремонно схватив ее голову, повернул к себе, чтобы видеть глаза.

— Кто я, Анна? Кто?!

— Рыбоголовый гнилоед… — Анна опустила глаза и всхлипнула. — Самый любимый! Самый любимый на свете гнилоед!

Анна зарыдала. Антон отпустил ее и теперь стоял, пытаясь осмыслить услышанное.

— Я… я живой? — спросил он ее с надеждой.

— Нет! — простонала русалка.

Антон запрокинул голову и взвыл. Истошно, не по-человечески, страшно.

Раздался громкий стук в дверь.

— Антон! Я не собираюсь тут выслушивать ваши выяснения отношений! — доносился из коридора голос Инны Александровны. — В конце концов, я сдавала комнату тебе одному! Мы не договаривались ни о какой невесте! Мне кажется, она взяла мою расческу! Мне не нравится эта Анна, и я не намерена ее терпеть, и…

Антон не слушал. Он продолжал выть, но вскоре замолчал. Он почувствовал, как что-то, все еще связывающее с этим миром, покидает его. Он ощутил ужасающую пустоту внутри себя. Он понял, что теперь мертв.

— Антошенька, Антон! — рыдала Анна. — Ты мне дорог! Я люблю тебя, люблю!

Антон посмотрел на русалку. Тоненькая, хрупкая, но необычайно сильная, она делилась с ним своею силой. Она готова была отдать ее всю, без остатка. И огонек надежды затлел в его мертвой душе.

Он приблизился к ней и поцеловал. В волосы, в лоб, в губы. Анна ответила страстно и самозабвенно, едва не впившись в него зубами. Казалось, этот поцелуй может длиться вечность…

Из блаженного забытья их выдернул очередной стук в дверь и злобная тирада квартирной хозяйки.

— Может, съедим мадам? — спросила Анна.

— Нет, — ответил Антон. — Но нам надо идти…

— Я знаю, — сказала русалка.

Антон порылся в шкафу и вытащил обувную коробку, в которой хранил свои сбережения. Денег там было много — большую часть заработка он откладывал на учебу. Взяв половину купюр, он небрежно сунул их в карман, и с остальными в руке подошел к двери. Открыл.

Инна Александровна стояла в коридоре и сердито глядела на него поверх очков.

— Это вам, — он протянул деньги.

Хозяйка машинально взяла в руки пачку:

— Но тут… тут же на несколько лет хватит, Антоша! Я… я просто хотела сказать, чтоб вы вели себя потише, и вообще…

— Мы уходим, Инна Александровна, — спокойно сказал Антон.

— А как же? — хозяйка смотрела на деньги в своих руках.

Анна вышла из комнаты и направилась к выходу. Антон пошел следом.

— Когда появишься-то теперь? — спросила «мадам» дрожащим голосом.

— Никогда, — ответил Антон. — Комнату можете сдать, а вещи… вещи — выкинуть.

Анна и Антон вышли на улицу.

— И все же надо было съесть мадам, — не унималась русалка.

— Наверное, — улыбнулся в ответ Антон. — Но пусть пока поживет!

 

23

Антон с Анной вышли по Гороховой на Фонтанку и отправились по набережной к тому месту, где все началось. Антон больше не боялся этой квартиры, более того — его тянуло туда. Этот мир, в котором он родился, вырос, жил, стал чужим. Не то чтобы он стал враждебным или неприятным, но каким-то далёким, нереальным.

— А почему ты раньше не бывала здесь, в этом мире? — спросил он русалку. — Ведь проходов сюда, как я понял, много…

— Нельзя, — ответила Анна.

— Почему?

— Во-первых, потому, что проходы охраняются глутами, — усмехнулась она. — А еще потому, что нам здесь не место. Тут нас нет, и если задержаться надолго, то можно и вовсе пропасть, раствориться в небытие.

Антон кивнул. Он сам чувствовал это, и просто хотел уточнить.

Они были уже близко от нужного дома, когда Антон неожиданно свернул на улицу Пестеля и увлек Анну за собой.

— Ты куда? — спросила она.

— Есть тут один антикварный салон… хочу зайти.

— Зачем?

— Увидишь.

Они прошли мимо Пантелеймоновской церкви, пересекли Гагаринскую улицу и оказались перед витринами солидного антикварного салона, в которых красовалась изысканная мебель, красивые вазы, бронзовые скульптуры. Вошли.

— Тут красиво! — заметила Анна.

— Идем!

Антон направился в дальний конец зала, где стояли стеклянные стеллажи со всякими милыми безделушками. Тут были фарфоровые статуэтки, письменные приборы, столовое серебро и много-много всего еще.

— Смотри! — он указал Анне на нижнюю полку.

Анна в восхищении всплеснула руками. Там, внизу, в родном футляре, стоял цилиндр, такой же, как у Нестора Карловича, только намного лучше сохранившийся.

— Очень хорошее состояние, первая половина девятнадцатого века, — сказала подошедшая к ним миловидная женщина.

— Мы берем, — ответил Антон.

— Не хотите что-нибудь еще? Девушке подарок? — женщина кивнула на небольшую витринку с ювелирными украшениями.

Антона сразу привлекло одно кольцо. Не само кольцо, но камень, мерцавший, будто ограненная капелька воды.

— Что это за камень? — спросил он.

— Аквамарин, — ответила женщина. — Камень романтиков и путешественников. Довольно редкий — цвета морской волны.

Антон подозвал Анну, увлеченно рассматривающую морской пейзаж на стене.

— Это тебе, — сказал он, протягивая ей кольцо. — Извини, сюрприза не вышло, но…

— Ой, какая прелесть! — воскликнула русалка.

Кольцо отлично смотрелось на ее изящном пальчике, а камень, казалось, ожил, засиял гранями, разбрасывая голубовато-зеленые искорки.

Антон отдал все деньги, что были у него в кармане, и они с Анной направились к выходу.

— Подождите! Здесь слишком много… сдачу возьмите!.. — донеслось вслед, но Антону не было до этого никакого дела.

Вскоре они уже стояли перед знакомым домом.

Дверь в подъезд была закрыта. Без особой надежды, Антон набрал номер квартиры на домофоне. Но домофон пиликнул, щелкнул замок, и дверь открылась.

— Нам повезло! Кто-то дома, — сказал Антон.

Анна лишь улыбнулась в ответ.

Они поднялись на третий этаж. Дверь в квартиру была распахнута, а на пороге стоял и добродушно улыбался мертвый Владимир Анатольевич.

— Я уж заждался вас, — радушно сказал мертвец. — Проходите скорее. Мы тут с Иваном Андреичем коньячку решили на прощание дернуть. Не хотите?

Антон покачал головой. Коньяку не хотелось. Сказать по правде, он не отказался бы от чашечки гнилого чая, но где ж тут его возьмешь?..

В комнате все было по-прежнему. За исключением выломанного местами паркета и затянутого полиэтиленовой пленкой выбитого окна. Перед камином стоял все тот же столик. За ним, на коробке, поставленной на венский стул, восседал хрёпл Иван Андреевич, болтая копытцами и принюхиваясь к содержимому пластикового стаканчика.

— Ну, готовы? — Спросил Володя.

— Да, — кивнул Антон.

Владимир залез в топку камина, звякнул железный затвор, и зомби исчез, будто его и не было вовсе. Следом за ним, в дверце исчезла Анна. Последним, крепко держа в руках футляр с цилиндром, в потайную дверь пролез Антон.

Снова звякнул железный затвор, и все трое вновь оказались все в той же комнате. Только паркет тут был целый, как и окно. Стол стоял другой, большой, с причудливо выгнутыми ножками. А за столом сидел Нестор Карлович в своем неизменном цилиндре!

Завидев прибывших, зомби поднялся из-за стола и шагнул к ним, широко расставив руки для объятий.

Анна, чуть не разрыдавшись от нахлынувших чувств, повисла у него на шее, едва не свернув ее. Антон обнял их обоих, похлопывая Нестора Карловича по спине. Владимир Анатольевич пожал собрату-зомби руку.

Все уселись за стол. Нестор Карлович, не спеша, разливал по чашкам расписного гарднеровского фарфора гнилой чай. Выглядел зомби великолепно. Солидно даже. Если б не его чуть печальные глаза, Антон бы не сразу его признал.

— Рассказывайте, Нестор Карлович! Рассказывайте скорее! — воскликнула русалка, которой не терпелось все узнать.

— Все по-порядку, Аннушка, запасись терпением, — чинно ответил зомби.

— Что случилось в соборе? Как вам удалось сбежать? — подпрыгивала на месте Анна.

— Ну, сначала о главном, — начал Нестор Карлович. — Жак и Анри живы. Правда, Анри сильно хромает, а Жаку Ворлак откусил хвост. Но они живы, и скоро будут здесь.

— Ура! — воскликнула Анна и бросилась расцеловать зомби, едва не опрокинув чашку с чаем.

— Булыжник и Семен — тоже в порядке, — продолжил Нестор Карлович. — Меня, конечно, змей-Дюссельдорф потрепал изрядно, но вскоре случилось нечто невероятное! Из могилы, в клубах мрака и тьмы, восстал сам Повелитель. И в тот же миг, гляжу я на себя — целёхонький! Фрак — с иголочки! И даже цилиндр при мне!

— А как же Якоб? — спросила русалка.

— А Якоба Повелитель наместником своим назначил, — ответил Нестор Карлович. — Покамест, ничего плохого, но уж больно силен монах! Больно много в нем зла таится! Однако, квартиру, вот, мне пожаловал… Оно мне, вроде, и ни к чему, на кладбище я привык, со своими, но ведь и лишней не будет! Я и выбрал эту, да вас дожидался.

— Эх, — вздохнул Антон, — а я вам такой цилиндр прикупил по случаю…

Он поставил на стол футляр и раскрыл его. Внутри поблескивал превосходный черный цилиндр.

— Да мне-то он теперь без надобности, свой имеется, — сказал Нестор Карлович, — а вот тебе, Антуан, по-моему, впору будет.

— Давай, Антоша, надевай, — обрадовалась Анна.

Антон нахлобучил цилиндр и принял важный, подобающий случаю, вид. Вопреки ожиданиям, он не чувствовал себя в нем глупо, а напротив, решил, что это именно то, чего ему не хватало. Ведь он теперь Антуан!

— Ой! А где же Иван Андреевич? — встрепенулся Владимир. — Он что, не пошел с нами?

— Иван Андреевич службу свою несет, — ответил Нестор Карлович. — Дверь сторожит, да ждет Орталу…

А Иван Андреевич побродил по чердаку, пошебуршал по углам, поднимая пыль, да вновь устроился в дымоходе, среди старой золы и сухих листьев. Приближалась зима. Хрёпл уснул крепко, и очень надеялся, что в ближайшие годы его ничто не потревожит.

(С) Марти Бурнов.